Бесплатный фрагмент - В плену фантазма сказочных реалий

В ночном капкане

Он проснулся внезапно.

Оглушительный хлопок, больше похожий на пушечный выстрел, жёстко ударил сразу в оба уха и быстро прокатился по всему телу тугой вибрирующей волной до самых пят. Некоторое время он лежал неподвижно — не шевелясь и не открывая глаз, медленно приходя в себя и пытаясь понять: где он и что с ним?

Звон в ушах, зажёгшийся в голове яркой метеоритной вспышкой, на удивление быстро прошёл. Сквозь неприкрытую дверь ещё не застеклённого балкона первого этажа до него отчётливо доносились звуки улицы: гулкие шаги пешеходов на тротуаре, негромкий трепет молодой листвы под лёгким напором свежего майского ветерка.

Проезжавшая мимо глухо урчащая легковушка неожиданно резко «газанула», весело «засвиристев» поршневыми пальцами и оставив после себя характерный масляно-керосиновый «аромат».

«Двадцать четвёртая «Волга»! Таксёр наверное, зараза, на семьдесят шестом чухает, ради экономии. Или зажигание раннее…», — обрадованно отметил он, ощущая своё, уже совсем полноценное, понимание окружающей среды.

«И чем это меня так шандарахнуло? Вроде снаружи всё спокойно и даже шума дождя не слыхать! Интересно, а который сейчас вообще час?», — он захотел открыть глаза, чтобы посмотреть на электронный циферблат будильника.

И не смог. Веки ему не подчинились.

Попробовал напрячь мышцы шеи, чтобы повернуть голову. Безрезультатно.

Попытался пошевелить хоть какой-нибудь конечностью. Также безуспешно.

Полный паралич. Он даже не чувствовал своего тела. Ни одной клеточки своего молодого и здорового организма.

«А вот это — интересно, — искренне удивился он более своему спокойствию, нежели самому обстоятельству, — такого со мной ещё не бывало! Ладно. Спешить и паниковать не будем. Надо спокойно разобраться: что к чему и как из этого выбираться», — решил он и попытался изобразить кривую усмешку. Усмешка не получилась, хотя рот был слегка приоткрыт.

В последовавшей за этим некоторой прострации он пролежал несколько минут в почти полной тишине.

Неожиданно из-за стены послышался звук задорной мелодии — глуховатые родителя прибавили громкости старенькому «Горизонту». Шла восточногерманская развлекательная программа «Бунтэс Кессель».

«Дох их вольте эс виссен!», — весело подпевала Арнольду Фричу немецкая группа «Крайс».

«Хорошая группа, но попсовая! Группа „Карат“, с её харизматичными симфо-роковыми балладами посильнее будет, — продолжал размышлять он, постепенно возвращаясь в реальность. И всё же — „Я тоже хотел бы знать“, что со мной произошло?»

Переводом звучащей песни, таким уместным в сложившейся ситуации, он попытался сбить невольно нарастающее волнение.

Неожиданная догадка пронзила его начавший лихорадочно работать мозг.

«Вот пенёк! Надо попробовать крикнуть что-нибудь, и погромче! Родители услышат, придут ко мне в комнату и разбудят меня!».

Эта естественная в своей простоте мысль чрезвычайно приободрила его.

Он с поспешностью выдавил из себя воздух. Именно выдавил, потому что крика не получилось.

Втянув в себя побольше воздуха, он вновь попробовал изобразить крик.

Нет, лишь сиплое шипение вырвалось из него наружу. Он повторил это несколько раз.

«Очевидно блокированы и голосовые связки. Они меня не услышат. Только воздух впустую перемалывать!», — безрадостно заключил он.

«Крайс» сменил Иржи Корн, гнусаво закартавивший что-то про свою «Жу-зи».

«Противный чех. И язык у них какой-то поганый, уменьшительно-ласкательный. Ну, в самом деле: электророзетка — „застричка“, штепсель — „засувка“. Всё с каким-то двусмысленным, „голубым“ подтекстом. То ли дело в польском — „втычэк“. Чётко и определённо, хотя и грубовато! — безапелляционно резюмировал он, всё больше раздражаясь от собственного бессилия. И вообще: чего они так к немцам жмутся? Мало им, что ли, шестьдесят восьмого года было?»

Шло время.

«А может быть — я уже умер?». Эта обескураживающая и безжалостная в своей логичности мысль вдруг холодной шершавой змейкой неприятно заскользила внутри его тела.

«Да нет! Я же могу дышать! Не слыхал я, чтобы покойники так активно развлекались дыхательными упражнениями. И потом: практически все испытавшие состояние клинической смерти в один голос заявляли, что в этот момент душа их возносилась под потолок и уже оттуда наблюдала за всей происходящей внизу суетой. Я же сверху себя никак не вижу… И вообще ничего не вижу, — скаламбурил он. Зато слышу!».

Этот жизнерадостный вывод несколько успокоил его.

«Однако: сколько это может продлиться?», — продолжал он настойчиво терзать себя, слегка посапывая носом.

В лучшем случае — до утра, пока обеспокоенные старики не прибегут его будить.

А в худшем… Навсегда?

«А может быть — я всё-таки ещё сплю?» — за эту спасительную для него нить он ухватился всеми извилинами своего единственного работоспособного органа — мозга.

Конечно. Именно так! Частично разбуженное сознание воспринимает всю информацию извне, но ввиду заторможенности нейронных связей не передаёт команды физическому телу! Это нормально!

«Хотя — нет! — осадил он самого себя. Если я сплю — значит должен следовать тому сценарию, который мне предопределён сном и не буду в состоянии что-либо изменить в нём, даже при желании!».

В ожидании продолжения некоторое время он пролежал в напряжённом оцепенении, не думая ни о чём.

Никакого развития сюжета дальше не последовало.

Абсолютная пустота. Только слух холодно и беспристрастно продолжал фиксировать все окружающие его шумы. Значит — это не сон.

На всякий случай он сделал контрольную проверку: мысленно процитировал навскидку несколько стихотворений из особо почитаемой есенинской поэзии, добавил пару оригинальных польских текстов из репертуара его любимых «Червоных гитар», легко «выдал на гора» несколько постулатов из так не любимой им квантовой физики, в итоге завершив всё это жанровое безобразие перечислением имён всех победителей в спортивной гимнастике недавно прошедшей московской Олимпиады. Ни одного сбоя.

А вы говорите — сон! Чёрта с два…

Ну и бог с ним! Пора переходить к анализу причин! Может они подскажут выход…

Что за странный взрыв разбудил, но не «включил» его?

Удар шаровой молнии, залетевшей в открытую балконную дверь? Вряд ли. Судя по отсутствию запаха, который был бы обязательно, — нет!

Короткий раскат грома! Тогда почему нет дождя?

Н-да… Всё не то…

А завтра (или уже сегодня?) — опять ехать в институт, на очередную преддипломную консультацию… Стоп! Стоп!! Стоп!!!

Вот оно!!!

Бессонные ночи, сотни исписанных вручную листов дипломного проекта, километры отсортированных и систематизированных рулонов аппаратных самописцев, десятки тщательно отсмотренных под лупой фотографий, многократно построенные и перечёркнутые графики кривых лабораторных измерений, бесконечные разноцветные «портянки» ватманской бумаги с таблицами, схемами и наглядными изображениями…

Всё это не прошло даром. Даже видавший виды научный руководитель, узрев его последний раз на консультации, очевидно, чтобы подбодрить вконец замученного уже почти инженера, пообещал на основе его дипломной работы сделать курсовую лабораторную работу для студентов профильного потока, в шутку присвоив той его имя.

«Посмертно уже, наверное…» — пронеслось у него в голове, быстро теряющего нить рассуждений и неукротимо погружающегося в плотную вату какой-то неопределённости неумолимо тормозящегося сознания…

Проснулся он утром. Как обычно, в семь. От противного писка будильника, который, по устоявшейся привычке, прихлопнул сверху, как муху. Быстро и решительно.

Ночное происшествие всплыло в его памяти какой-то далёкой, непонятной историей.

Что это было? Сон или явь? Быль или небыль?

Да кто ж его знает…

Пора двигать в институт!

Как совёнок нашёл своё имя

В одной далёкой и великой стране, за бескрайним океаном, в густом хвойном лесу, что растёт по берегам большого и глубокого озера Онтарио, жил-был крошечный мохноногий совёнок.

Роста он был маленького. Не больше лесного голубя. Зато имел большие ярко-жёлтые глаза, острый изогнутый клювик и цепкие коготки. Носил лохматые штанишки и яркий сюртучок, сотканные из блестящих коричневых пёрышек и украшенные белыми пятнышками.

Звали его…

А вот как его звали — он и сам не знал!

Жил он в глубоком дупле высокой сосны, которое ему оставил на память старый и добрый чёрный дятел — дядюшка Хью.

Днём совёнок прятался в своём уютном укрытии от хищных птиц и хитрых куниц, только изредка выбираясь наружу — посидеть на ветке и размять крылышки. А ночью вылетал из него, чтобы и самому поохотиться на суетливых серых полёвок и непоседливых полосатых бурундучков.

Зима в этом году стояла тёплая, с рыхлым и неглубоким снегом. И все животные, передвигавшиеся по земле, оставляли на нем чёткие и хорошо заметные сверху следы…

Так и текла изо дня в день жизнь маленького совёнка. Уныло и однообразно.

Скучно ему было одному, без друзей. Скучно и одиноко.

Особенно грустно ему было в те часы, когда он слышал весёлые переклички других птиц — своих многочисленных соседей по лесному царству.

Бывали дни, когда неугомонный птичий шум с раннего утра наполнял самые дальние уголки девственного леса и не стихал до позднего вечера.

Задорно тинькали неутомимые синицы, беспечно чирикали задиристые воробьи, раздраженно каркали степенные вороны и противно кричали жадные чайки, залетавшие в лес с озёрных берегов.