Бесплатный фрагмент - От шрама до шарма

Останется моё

(Из написанных раньше)

Уйдут чужие. Вещи. Строки. Люди.

Дела, не завершённые в словах.

Слова, что никогда не знали сути,

Достойной молча говорить в делах.

Останется моё. Мои. И только.

Растушевать себя под всякий вкус —

Такая лизоблюдственная ролька,

Что я себя, чужой себе, боюсь.

Разворованное

Вечер никак не привыкнет

к миру, где некого ждать.

Мокнет с дождём у калитки,

так и не встретив дождя.

Если отнимут и фантик,

незачем — чай и кровать.

Пол разворочать — и хватит

душу для всех расстилать.

Хватит!

Никто не нужен, если молча

никто не хочет понимать.

Внутри меня разлит сыночек.

Внутри меня разбита мать.

И хватит! Вам ли это горе

нести со мною до конца?

Я вся — пустые коридоры

и лужа, стёкшая с лица…

Картинка

Картинка улыбается —

а сердце матерится.

Знакомая история

поломанных людей…

Конечно, я старалась бы

стать рифмою для птицы.

Но совесть не позволит мне

примазываться к ней…

Продано ли, куплено

Рассказана старая сказка.

Забыто, зачем и кому.

И голос по горлу размазан

в отместку больному уму.

У правды закончился порох.

У лжи — монолог на износ.

И с теми, кто искренне дорог,

расстаться дороже пришлось…

Сам в себе

Где встреч непрожитых не счесть,

в стране затравленных фантазий,

где не был понятым ни разу

язык обыденных чудес,

там я для вешалок скелетных

искала кожу хоть на день —

изгоя в клоуна одеть,

оставив главное раздетым;

чтоб сам себе и плач, и смех,

союз наития и вздора,

где невозможно фантазёра

сгноить в общественной тюрьме…

Смешное сердце

Уже не считаю минуты.

Они не способны стучать.

А сердце, надеясь на утро,

забыло про вечер опять

и верит в случайное чудо,

в которое верить смешно.

Но ради последней минуты

и смеху быть смыслом дано.

Ничего не знаю

В чёрно-белой радуге расцветая,

не поверишь больше цветной заре…

Если всё вполсилы и не взаправду,

может, ложь честнее, когда вовсю?

Я не знаю красок, которым рада

не меняя линзы своих «сю-сю».

Ничего не знаю! Некроз понятий,

по которым раньше училась жить,

а теперь вселенная — в съёмной хате

по соседству с з'амком,

где спят бомжи.

Слова из пластика — как мусор на века

Какой ерундой занимаются люди…

И лучше б не быть человеком совсем,

чем каждой записанной в столбик причуде

присваивать имя чудесных поэм.

Такое щедрое Небо

Когда я не стремлюсь его потрогать,

оно само спускается ко мне.

Я соглашаюсь взять совсем немного,

а получаю столько, что больней

не может быть ни встречи, ни прощанья.

Нежданное, ненужное — и так

правдиво убедившее в обмане,

что передоз и есть

моя мечта.

ты не Ты?

Во мне утихла жажда говорить.

В словах гниют задушенные птицы.

И если отыскать живых внутри,

то им молчать дороже, чем напиться.

А ты всё ищешь звонкую меня

в жестянке человеческой консервы, 

как будто и вина в том не Твоя,

что Бог аккомпанировал

лишь стервам…

Закрыто

Мир — это больше, чем ладошка.

Но всё-таки ладонь теплей.

Мы прикасались понарошку,

загадив буквами дисплей.

Играться в чувства — мало толку.

Не греет взвешенная страсть.

Прощай. Мне стало одиноко

в словах, где каждый языкаст,

но так беспомощен руками

обнять любимых и спасти.

И я, от ласки отвыкая,

держу и душу взаперти.

Пережить

Силы закончились.

Надо спокойно

смерть переждать —

и начаться опять.

Каждый убитый —

когда-то влюблённый.

Но и убийцам —

судьба умирать…

Двойник без меня

Тот человек сошёл с пути.

Отмельтешил, оттараторил.

Ему обрыдло бред нести,

пока я в нём меняла роли,

в которых было бы легко

признать своё же отраженье.

Но от помад до каблуков

мы с ним рассорились. Осенний

изжит спектакль метаморфоз.

Охапка мыслей — мёртвый хаос.

Не потому что отжилось,

а потому что не рождалось.

Об искусстве расставаний

Расставание — мерзкая штука.

Но и мерзость полезна порой.

Сочиняешь метафору стука

и приводишь мечту на порог

силой мысли, её тренируя

и не тратя на ссоры, где мы

искажаемся так, что для друга

в горе слепы и глухонемы.

Расстояние лечит от спеси.

Расстояние учит ценить.

И разлуки для нас интересней

тем, что плачут стихами они…

Презент брезентом

В тебе — и дом мой, и семья.

Всё, что с тобой я потеряла,

когда под детским одеялом

играли взрослых мы, — хотя

вместилось мало. Где не надо

торчали веские места,

а ласка в ветхих лоскутах

считала долг арендной платы.

Из тех счетов не вышел толк.

Дворцов в загашниках общаги

не раздавали, — на прощанье

даря прописку

в шапито…

Неувязочка

Увязла я. В чужой тарелке с мясом.

Забыла свой привычный рацион,

в котором было дёшево — но ясно

без ресторанных душ «а-ля влюблён».

Никто не заставляет есть чужое.

Тем более намордники в чест'и.

Всего и дел-то — отделить смешное

от блюда, где шеф-повар пошутил.

Прачка

Не дотронулся —

а испачкана.

Это пачкаю я сама.

Чтоб себе же —

усердной прачкою.

И вручную.

Сходя с ума

от количества

кожи содранной.

Будто взвешиваю твою

н е л ю б о в ь.

И таскаю вёдрами

постирушки

своих «люблю».

Ищу хирурга

Я давно не верю диалогам.

Значит, и не нужен монолог.

Так ведь будет честно? — но жестоко

к собственным уродствам. Видит Бог,

я старалась стать тебе подругой

и себе — хотя бы медсестрой.

А теперь мне мало ультразвука.

Надо резать. Буду ли живой,

если не насиловать другого

и в свою Туманность не вселять

тех, кто не туман любил, а слово

острое — точнее вырезать…

Одно на двоих

Разъехались… Но разве мы

от этого с тобой свободней?

С приходом ветреной зимы

и ветер бьёт себе поклоны,

чтоб успокоиться на миг,

устав от бешеной свободы,

и между Богом и людьми

он ищет тихую работу.

Вот так и мы — как два крыла,

что налетались в одиночку,

вдруг пожелаем, чтоб скала

дала в одной разбиться точке.

Универсальный язык

Перевод излишен, когда без слов.

Но приходит время, когда и молча

переводчик нужен для двух голов,

что забиты утром — в ворота ночи.

Непонятно, кто и зачем хитрит,

не сказав ни слова о расставанье,

и откуда новый игрок внутри,

если вся игра — на пустом диване.

Головная боль переводит: «Жив!»

А другое знать — лишь больнее делать.

У моих стихов столько нежной лжи,

что нежнее может быть

только тело…

Недосып

Мы с тобой умудряемся вновь

изуродовать встречу — до встречи.

А моих зарифмованных снов

от рождения ритм покалечен.

Наконец удаётся уснуть.

Ненадолго. Зато откровенней.

Память вспомнила губы, и грудь,

и влюблённые в ласку колени.

Но в моей откровенности нет

ничего настоящего, если

в одиночку шептать простыне

всё, что делать приятнее вместе…

Чужое

Всё в убыток, когда некстати.

Небо сыплет вчерашний дождик —

а  с е г о д н я  промокли ноги,

а под маской — сопливый мат.

Приурочено к чьей-то дате.

Не моей. Но с меня дороже

почему-то берут за сроки

из чужих расписаний трат.

Будто я и за тех в ответе,

для кого и ремонт не нужен,

у кого снегопад неделю,

а без масок — свежее нос.

Не просила я дождь и ветер

приводить мне зимою лужи.

Но, видать, на моей постели

слаще спится чужому SOS…

Игра в свои ворота

Я не могу обратно отыграть.

Да и вперёд — игра в свои ворота.

И так уже измучена кровать,

что сутками на ней измучен кто-то,

когда те сутки сжаты до секунд,

но давят, будто вечность стала телом,

способным на один словесный блуд —

и не пригодным для простого дела.

……

А нужно ли отыгрывать назад?..

когда ухабы — суть сам'ой дороги,

и если ей равнину навязать,

то нужно заменить и путь,

и ноги…

Пустой звук

Это не шутка, любимый.

Это — смеяться дороже,

а объяснять неуместно

там, где спокойней

не знать.

Будем считать, что интима

в нашем молчании больше, —

если за каждое «вместе»

я отвечала

одна.

В измерении замёрзших

Вот так и происходит:

вчерашние родные

становятся помехой

для будущих родных.

Менять любимых — в моде.

Зимой и ветры ныли

по новым меркам меха —

отрезать полспины.

Моей спине небольно:

она мехов не знала —

и ей от той измены

не холодно ничуть.

Ей хватит позы вольной

и без материала —

замёрзшим манекеном

стыдить витрину чувств.

От мёртвой пользы больше?

Я так тебе понравиться хотела,

что перестала нравиться себе.

Патлатость обезглавленного тела

свалялась под ногами и толпе

мешала в колтунах передвигаться.

Но ты меня за это и любил —

пока я в череде реинкарнаций

не выпала из родов. Свежих сил

для чуткой обезглавленности чуда

во мне не находилось. Ты скучал

от всяких «показалось» и «как будто»,

когда людей  р е а л ь н ы х  убивал…

Заместительное

Ты просто влюбился в другую

и думаешь, что навсегда?

А я не смеюсь, не тоскую.

Привычное дело — страдать.

Бельмо дорогих заблуждений,

хрусталики в самообман —

и вот полудохлые тени

сойдут за мистичную хмарь

поэтов, поэтиков или

любого, кто грезить готов;

как будто лишь хмарь и любили

в чадящем интиме стихов.

А трезвый и зрячий — надолго

желание пороху даст?!

Привычка — добра и жестока.

То слепнешь, то слишком глазаст.

Сок как вода

Да иди ты куда подальше.

Непонятно, зачем и звал,

если в каждой второй «наташе»

имя первой любви искал,

от себя убегая в строки,

о которых и сам жалел.

Повезло же: на свете много

непрочитанных душ и тел.

Разженились с тобой — и славно.

Из берёзы не вырос дуб.

Если в равенстве есть неравный,

нет и смысла в одном ряду.

Год

Год сошёл бы за десять… Так много стряслось.

А по сути — совсем не случилось.

Забиваю в сирень обезглавленный гвоздь.

И табличка — где трупики-числа

мимо дат и свиданий рождали цветы.

Аппликации траурных масок

умирали в толпе, где был мёртвым и ты,

не доехав к любимой ни разу.

Цена урожая

Вырезая глазк'и из картошки,

вырезала тебя из груди —

и сажала в другую. Дороже

выйдет полю изменой платить.

Но лишь так и спасти нас обоих:

расставания анабиоз

переждать спящей раной в бессонных —

и проснуться, когда не ждалось.

Станет только загадочней встреча,

если выболеть до забытья

и в картине взаимных увечий

удивляться мазкам острия.

Половина — у тебя

Ночь придёт наполовину.

Половина — у тебя.

Я привыкла, что мужчина —

лишь бессонница моя.

Привыкать пришлось три года,

час деля напополам.

Ты поспи… Ведь для чего-то

я полжизни не спала.

Гипоксия на паузе

(Простая размышлялка)

Когда отпустишь — и дышать полегче.

Сам воздух не зависит от того,

кто мог вчера спасти иль покалечить,

желая развлеченья одного.

Хотя бывает случай безнадёжней:

когда они вдвоём не разберут,

чего хотят, — и рядом с голой кожей

стихи друг другу по «ватсапу» шлют.

Со временем стихи надоедают.

Из кожи вытекает кислород.

И вечности беременная стая

выхаркивает Бога через рот.

……… …………

Зачем же мы трепались о прекрасном,

насилуя любимых в позе рифм,

а после, как блудливую заразу,

из списка развлечений удалив?

Не знаю я, мертва или свободна,

царапая на вдохе новый смысл,

но я хотя б не вру себе, что кто-то

готов спасать наскучившую жизнь…

До завтра

Иди, — но медленно. Дай опознать

последний шаг вчерашнего мужчины,

в себе соединившего все спины,

которыми с тобой разлучена.

Не говори, куда ты и зачем.

Шагами объясняйся напоследок.

Во мне и танец — безразмерный слепок

«дозавтрашней» разлуки насовсем…

Ты ли — свой сам себе?

Ты ли строчек своих хозяин?

Ты ли власти своей слуга?

Ты ли Тот, о Котором знаем

понаслышке — стихи слагать,

не приблизившись к ним, но веря,

что мы — избранные (Тобой?).

Ты ли Словом своим измерен,

если звал т и ш и н у судьбой?

Зачем мы…

Зачем мы ссоримся, когда

у нас одна судьба, и с нею

нет смысла спорить. Сирота

в обнимку с сиротой — роднее

семьи, что создана уже

с другим, другой… и как бы в целом

всё к лучшему. «Жена, зашей».

«Жена, погладь». И гладит. Телом…

Но есть и наш с тобою дом.

Вне тел для тела. Не заметят

его  д р у г и е!.. Мы вдвоём

за всех придуманных в ответе.

Не пытайся меня понимать

Не пытайся меня понимать.

У любви

нет логических связей.

Я тебе и невеста —

и мать.

Я с тобой навсегда —

и ни разу.

Если будешь пытаться —

всё зря!

Значит, кто-то из нас —

нелюбимый.

Не умы, а тела говорят,

если молча им —

н е в ы н о с и м о…

Такие сложные нюансы

За окном — ни осень, ни зима.

На душе — ни грустно, ни спокойно.

Это я внутри себя сама

прицепила к чёртикам иконки.

И теперь ни то ни сё, а жизнь

зависает между до и после

где-то в чёрно-белом, — компромисс

не найдя меж «требует» и «просит».

Терапия

Не относитесь так серьёзно.

Здесь нет серьёзного. Слова

хотели быть таблеткой просто,

чтоб не болела голова.

А кто пришёл искусства ради,

ошибся адресом, — но я

уже сама ошибкам рада,

лекарство новое ища…

Ангелы умирают, взрослея

Три, не три — без нас сотрётся,

да и снова нарастёт.

Человек — чужак для солнца

и для ночи — идиот,

слишком умничать привыкший

на осколках детских грёз.

Прячьтесь, детки: взрослый вышел

мир воспитывать всерьёз.

Полёт

Если так долго

лететь в бесконечность

вечным падением

вниз,

то вероятно,

и даже конечно,

падать

научишься

ввысь…

Вместо кровати

Моих экспансий упрямый почерк

блефует нежно — и тихо так

рисует мордочку в уголочке.

Пускай мяукает. Добрый знак…

Уж все отмаялись, откричались

и отпустили друг друга спать.

А мы с тобою свои печали

не отпускаем. У нас тетрадь

гостеприимная. Зимней ночью

я столько света рисую в ней,

что дрессирую нахальный почерк

хотя б при свечке мечтать скромней.

Снег ли?

Снегу мало зимы. Снегу мало себя.

Снегу имя своё слишком тесно.

На земле все размеры равняются «Я».

Где вместился твой взгляд, там и место.

Если снег — человек, поменявший формат,

но по-прежнему эгоистичен,

то и снег — только звук. И зима — не зима.

Всё вокруг — эвфемизмы двуличий.

М.О.Л.Ч.И

Молчи во мне!.. У Храма Тишины

так мало душ осталось для молчанья,

что я нарочно горло истончаю,

процеживаясь каплями грудных

кормлений…  В первобытности младенца —

история беременной меня,

носимой Тем, Кто, деток хороня,

придумал мир святейших слов коммерций.

Я так устала голос убивать

внутри себя — родиться в ком-то тихом.

Спаси меня от голых сцен шумихи,

привыкшей стыд искусством называть.

Художник рисует Художника

Нарисованный дом продержался недолго.

Нарисованный дождь был гораздо сильней.

Два фантома сошлись на фантомной дороге

и не знали, что оба —

в  р е а л ь н о й  войне.

Нарисованный мир разбивался в смартфонах,

а Художник искал оправданье себе

в том, что кем-то был тоже — на раз — нарисован.

Одноразовый труп —

в вечно мёртвой толпе…

Единое Имя

У зимы будет длинное имя —

чтоб дочитывать до февраля,

не заметив, как в шаткости зимней

зародится иная земля,

где сольются Творец и творимый,

где холодный — себя же теплей —

не узнает, как страшно любимых

разделять: на земле —

и в земле.

…………

Пусть в весенней горячке свиданий

забывается имя всему,

а в единстве открытий и Тайны

даже горе — спасенье уму.

Как убить человека

Снова полночи, как зомби, не сплю.

Пульс то щекочет, то бьётся.

Кончилось время, и все «ай лав ю» —

сдача моя незнакомцу,

кто перепутал «купить» и «продать»

вместе с деменцией века.

Мне рассказали, что я — чья-то мать

в статусе «бомж и калека».

Можно ли верить? И можно ли жить,

если о главном забыто?

Я не просила ни правды, ни лжи,

но помогли —

э р у д и т ы…

Про воробышков

Слово выронил — душу вытравил.

Так бывает, когда с чужим.

Между жестами и субтитрами

звук особенной правдой лжив,

если хочет убить искуснее,

интонации натаскав,

как овчарок.

Считаться ль с чувствами

на земле мировых расправ?

Кто заметит в таком побоище,

где кончается совесть слов?

И насколько жесток хохочущий,

если смех — его ремесло?

Ампутация памяти

Бессонница понятна, но к лицу ли,

когда любовь в ладонях догорит,

а память, на пуантах ночь танцуя,

не различит, где именно болит…

И вот рассвет — сплошное удивленье,

что разгораться нечему давно,

а всё-таки живое и болеет,

как будто в том и есть реальность снов.

Причуды пограничного сознанья

на ленточки весь танец расплетут

фалангами обугленных прощаний,

используя безумие как жгут.

Ещё дышу

Три года прошло, понимаешь?

Три года, — укравших во мне

всё лучшее… Мне бы вчерашней

себя хоть глоточек!

Но нет

ни капли от прежней дурёхи.

Кормила голодную вошь.

Ты хочешь сравнить наши вдохи:

кто больше

на вошь ту

похож?

Иначе зачем ты вернулся,

когда ничего не вернуть!

Ты помнишь, какого я вкуса

была?!..

Вся — кормящая грудь!

По кругу неизбывности

Когда я вновь вернусь на землю,

не делай вид, что не узнал.

В моём насквозь прозрачном теле —

лишь ощутимее скандал

всех одиночеств мирозданья,

где мир — песочница. Но мы

за эту пыль и жизнь отдали,

хотя и жизнь была взаймы.

Я долго буду бестелесной…

Проценты вырастут, и мне

придётся заново воскреснуть:

вернуть долги — песком втройне.

Вот так по кругу усложняя

заём у займа, как рабы

своих рабов, — мы дни за днями

жизнь распыляем —

долг избыть.

Если можно

Если можно идти вперёд,

то с тобой. Потихоньку. Или

как получится. Лишь бы год

одолеть. А потом бы жили

без отчётов для сводки лет:

на свободном векторе счастья —

где нельзя ничем заболеть,

кроме вечной любви и страсти.

Голышом

Зрачки растворяются в небе

и цвет примеряют другой.

Скажи мне, любимый, где не был

ещё ты —

я буду с тобой

другою.

Небесною. Дрянью.

В примерочной  т е л о  любить.

А вещи оставим за гранью,

где серое шьют

воробьи.

Текущие в Исток

Люби, как будто никогда

других и не любил.

Пусть одинокая вода

простит уставший Нил.

Пусть все потерянные дни

найдут, кто их терял.

Не ради мести. Сохраним

местам последний ряд.

Там мы и встретимся навек —

целуясь мимо рта.

Там совпадут все русла рек,

единым устьем став.

Не существуя в сущем

Что-то теряется в каждой находке.

Что-то находится в каждой потере.

Мир из таких алогичностей соткан,

что удивляешься честным и верным.

Кто эти — честные? Где эта вера,

чтобы раскола в себе не искала?

Каждый последний рождается в первом,

если признался в успехе провала.

Все пьедесталы уходят под землю.

Слабость завидует собственной силе.

Если с тобой мы друг друга раздели,

значит, не зря и одетых любили.

Не кирпичи

Разговаривать непривычно.

Стены молча живут со мной.

Я вытаскиваю кирпичик.

И качаю в руках. Больной,

неуютный и очень странный.

Даже страшный. Но мне родной.

И душевный брикет обмана

пеленаю. Я вся давно

каждой стенке — и вор, и мама.

Им пришлось мой язык учить,

чтобы голосом прижиматься:

«Не бросай нас!

Ломай.

Лечи».

Удиви меня ничем

(Из написанных раньше)

Уже случалось столько разного,

что удивляться стало нечему.

Ты развлекал меня рассказами —

и развлекался между встречами.

Уж лучше б ты свои рассказики

писал для новых дур и дурочек.

А старым — хватит…

Море в тазике.

И путешествия по стульчикам.

Зато без всяких воздыхателей,

кому и воздух — много щедрости.

Дышали б мимо —

и не гадили.

Я б удивлялась

н е и з в е с т н о с т и…

Обмануть любовь

Обмануть карантин мудрёный?

Выреза’ть голубей из масок

и рассматривать удалённо

недовылеты стай экстазных?!

Что ни делай, а мы всё дальше.

Мир не пахнет тобой, как прежде.

Безопасность — синоним фальши

в горле вырезанной надежды.

Родные?

Если мы расстались,

значит, Бога нету.

Или Он не видит

сверху ничего.

Столько сочинили —

а другими спето.

Столько посадили —

выросло травой.

Не грусти. Зимою —

рифма урожайней.

Как-нибудь протянем —

лишь бы до весны.

Лучше б мы с тобою

вовсе не рождались,

чтоб не хоронили

заживо

родных.

Отмени

Отмени мою смерть —

или сделай короче.

Если жизнь научился

под корень срезать,

значит, сможешь и смерть.

Вечность сузить до ночи.

И расшириться —

родами

жизни

назад.

Странно

Странно, что убил и не заметил.

Странно, что и мёртвая дышу.

Странно, что ещё на этом свете

я нужна кому-то, — но пишу

так, как будто незачем быть нужной,

незачем любить и воскресать.

Если я совсем слечу с катушек,

хватит долететь мне к небесам?!

Странно будет, если долетела.

Странно всё, что ради вопреки.

Странно, что моё гнилое тело

верит, что остались в нём стихи…

Жить без памяти

Высоко не подняться, если

память станет тащить обратно, —

где с собой ты ни врозь, ни вместе,

не противишься — и не рада.

Жить без памяти было б проще:

в голове не гуляют люди,

превращая тебя в жилплощадь,

где тебе же угла не будет.

Но куда от себя укрыться,

если спать больше нету мочи.

А когда без стихов и спится,

ты сама тишины не хочешь…

Было бы желание

Ей опять объясняли врачи,

что отрезаны руки и ноги

и реальных нет больше причин

красить лаком фантомные ногти.

А она любовалась на штрих

и врачам объясняла их горе:

«Вы — слепые. Но я для слепых

приготовила в сердце узоры…»

Заигравшись не в себя

Как ты любишь себя обманывать…

Как боишься серьёзным быть…

И, дожив с пустыми карманами,

просишь новый карман судьбы,

не умея наполнить прежние.

Легче вовсе по швам содрать,

притворившись, что сам и веришь ты

в этот свежий фасон нутра,

от которого пахнет плесенью

«заигруличек» в креатив.

Отчего же тебе невесело,

если так моралист шутлив?

У любви моей — два имени

У любви моей — два имени.

В лёд влюблённая вода.

Капля-в-капле — код взаимности.

«Нет —

        где тает дважды «да».

Стыд душевнее приличия.

Горб — хранитель гор внутри.

Я люблю —

        до  и с т е р и ч н о с т и.

Лёд мой заживо горит…

Просто любовь

Устаёт даже камень —

лежать лишь бы как.

Устаёт тишина,

не тревожась о точном.

Пряжа быть шерстяной,

не связавши носка,

устаёт.

Как в письме

ненаписанном

почерк.

……

Устаёт человек.

В нём история — тоньше

всех причин

разрываться до голого дна.

Но, чтоб кто-то уставший

стал самым хорошим,

в этом мире причина есть

только одна.

Главная банальность

Пока у человека есть надежда,

Он сам для той надежды —

человек.

Запомни всё, что вышло боком

прежде.

И отпусти!

За тьмой

приходит

Свет.

В матрице дуальности

Уберите стол для насыщения.

Дайте стол для голода строки.

Чтобы тьма — рождение священное,

даже если снова дураки

поменяют белое на чёрное,

жизнь — на грёзы о других мирах.

И любовь уйдёт, разоблачённая,

ненавистью к людям

умирать…

А ты опять не замечаешь?

А ты опять не замечаешь,

что вся весна — в твоей душе

и то, что кончилось, — начало

берёт в тебе. Порвал — зашей,

но не кричи, что распороли

и мёрзнешь, кем-то расчехлён.

Все хакеры — внутри паролей,

в которых лжи на миллион.

Островок

Сердце как маленький остров.

Выбрался — значит, живой.

Здравствуй, любимая осень…

Сердце моё!

Головой

я не спаслась. Но старалась.

В каждом старании — ложь.

Сыплется фраза за фразой.

Мой листопад!..

Даже врёшь

честно. С т а р а я с ь  поверить

в маленький остров стихов.

Осень, а может, истерик

хватит?

Хороший, плохой —

разницы нет.

Неужели

ты не устала сама

от примитивных смешений

серых оттенков ума?..

Вечно-одноразовое

Ещё одна неделя — как четыре,

а пролетает — будто ни одной.

Разбросанные мысли по квартире

не соберёшь и строгою строкой.

Хоть так её пиши, хоть этак молча,

а всё равно — бардак длиною в жизнь.

Страница — одноразовый платочек,

но в одноразовости тоже смысл

какой-то есть, наверное… Иначе

к чему вся бутафорность бытия,

в котором миг — на раз,

но столько значит,

когда сотрёшь и латы

до белья…

Дни сокращаются

Дни сокращаются, и жизнь короче.

Но иногда так радостно в груди

проснуться посреди длиннющей ночи

и знать, что ровно столько — впереди;

и в этой бесконечности прощаний

никто уже не сделает больней,

чем сам себе… —

под чёрными плащами

скрывая свет,

              свободный

                       лишь во сне.

Ни для кого

Я нравиться тебе не собираюсь.

Иди туда, где слаще подан звук.

А я сушу лишь сено для сарая —

Периной для сценических потуг.

Зато по-настоящему и стильно, —

Из двух одёжек выбрав нагишом.

Прости, что я тебе не угодила,

Когда ты за виной моей пришёл.

Кривляться ради образа?! Другая

Пусть тешится — тебя завоевать.

А мне спокойней молча, не играя

В космически зачатые слова.

Герои — героиням. Я не против.

Иди на запах самки — и живи!

А я — мираж. Младенец малокровий.

Но он и есть поэт в моей крови.

Не доросли

Экономя на мне, находил для других.

А потом удивлялся, что я обижалась.

Я когда-то поверила в мир для двоих,

где тебе одному не оставила шанса.

И теперь никого невозможно спасти.

Подбирая слова, их в растопку бросаем,

чтобы сжечь тишину бесконечных «прости»,

для которых мы так коротки голосами.

Лужа

Завтра замёрзнет — и вновь аккуратно.

Будет, как было когда-то уже.

Если растаю — не я виновата.

Время тасует черёд типажей.

Пока живой

Волна накатит — и отхлынет.

Вернётся море в колыбель.

Веселье с мерками унынья

кривой колпак скроит судьбе.

Всё так устроено, что глупо

и спорить с этим, но порой

и спор полезен; лишь бы судьбы

не разбивать чужие. Бой

веди с собой, когда захочешь

найти для вечности предел,

рассвет закатывая в полночь,

чтоб раньше вечера и съел.

Противоречия — и нормы.

Послушность — в ритме баловства.

Но это — жизнь твоя,

в которой

и прыщ на попе

неспроста.

К следующей жизни

Когда в тебе бессонницей теряюсь,

не знаю, где искать последний сон,

и путаю местами стыд и святость,

как будто в них ты поровну влюблён.

Но мне с того ни холодно ни жарко.

Все вдохи упираются в тупик.

И лучше б жизнь — один воздушный шарик:

мозолями не шаркать; напрямик

лететь Туда, где спутаны дороги,

их бантиком под горло затянув.

А я опять развязываю ноги

и лезу по верёвке на Луну.

А я и не пытаюсь

А я и не пытаюсь умирать.

Когда пытаешься,

больнее выйдет.

Расслабилась —

и жду.

А вдруг пора,

а я в таком

пытающемся

виде…

Вот такой абсурдик

Вот так живёшь, живёшь —

и понимаешь,

что ни черта не понял ни о чём.

И как топор ни вымучи до каши,

а каша быть не хочет

топором.

Ради крыльев

Глаза выпадают из зрения.

Душа выпадает из чувств.

И каждому стихотворению

за право поднять их плачу.

Вернуть руки-ноги и прочее.

По лестнице шаткой ходить.

И думать, что это песочная

забава — летать впереди,

когда все песчинки закончатся

и выпадет время из рифм,

а руки, играя в песочнице,

возьмут внеземной перерыв.

Наружу — только тешить стужу

Всё пройдёт, любимый, — это ерунда.

Пусть сто раз откажет сказанное «да».

Мыслится иначе. Мысли — из лучей.

Значит, и без слова станет горячей

всё, что невозможно в звук принарядить.

Солнце — это радость в бережной груди.

К чёрту непогоду — и она пройдёт.

Не расходуй сердце, открывая рот.

Всё меняется?

Всё меняется. Стала я проще.

Меньше мистики, меньше игры.

Меньше страсти казаться хорошей,

чтоб себя от себя же и скрыть.

Жизни тоже уже остаётся

меньше, чем ожидалось вчера.

Но хотя бы — честней. Без позёрства.

Даже если и честность — игра…

Для согрева

Переиначили погоду.

Для ш'арфа мало шарфом быть.

Вторую б душу втиснуть в квоту

обогревателем судьбы.

Но так затратно по тарифам

играть с теплом вперегонки,

что экономнее из рифмы

вязать и шарфы, и носки.

Не мы

Это не я. И меня здесь не будет.

Это не Ты. Но останешься жить.

Ты обещай мне, что всё-таки чудо

где-нибудь встречу, войдя в витражи

новой реальности новой вселенной.

Больше меня не тревожит ничто.

Как бесконечно закончено лето…

Не было в нём ни стихов, ни цветов,

чтоб от тебя сохранился листочек.

Я бы с ним осень и зиму жила.

Ну а теперь даже чудо не хочет

верить в себя посреди барахла.

Холёный холод

Не дари мне хрустальной зимы.

Надоело одной разбиваться.

Лучше б летними ливнями мы

переплавились в линии танца.

Сколько можно любимых терять,

получая сюрпризы некстати,

чтоб в холодных руках января

вместо страсти всю нежность

растратить…

Лёд ломается в ритме шагов,

для которых не созданы люди.

Я б просила подарок другой,

но весна так скупа в изумруде.

Закончилась игра

Закончилась игра воображения.

Пора унять поэзию фигур.

Ты для меня остался глупым гением.

Я для тебя — умнейшая из дур.

Еще вчера цитировали лучшее,

И, вторя рифме первобытных поз,

Мы трогали серебряные лучики

Рассвета, где желанье расплелось.

Но время не имеет сердца женского,

Коль жалость в первом слоге осеклась.

Живое подменяется железками —

И шоу продолжается без нас.

Отрывай

Отрывай! Только сразу.

Не мучай меня.

У тебя всё получится,

если захочешь

милосерднее быть.

Благодарная, я

обещаю не мучиться долго.

Короче

будет наше прощанье

на нервном ветру.

Пусть примерит и он

кожу лживых свиданий.

И красивым живёт,

хоть и псих, —

если вдруг

вместе с кожей ему

и все нервы отдали…

Одной крови

Так и будем бегать друг от друга,

словно больше не от чего бегать?

Или не хватает людям духа

разбежаться вовсе? Человека

в человеке держит ген страданья.

Измерять других своей могилой,

а потом сказать, что Сверху дали

форму для куличиков из гнили.

— Сколько я в тебя вложил печали!

— Сколько отдала тебе здоровья!

Бегали к чужим — прибегали

снова к тем, кто выпил

больше крови.

Давай остановимся

Давай остановимся.

Лучше не будет.

А значит, и хуже не надо искать.

Я долго жила в полудетской причуде

и пальцем крутила сама у виска.

И вроде всё честно, и слёзы взаправду,

и смех настоящий, и почерк родной,

но даже той правде как будто не рада,

стихи закрывая в шкатулку для снов.

Пусть каждая буква болезненной блажи

дождётся своё сновиденье, и там

останется вечно — скитаться пропажей,

не нужной ни детским,

ни взрослым мирам.

Каждый за себя

Себя прости. Меня — не надо.

Моё прощенье — труд не твой.

Я и была-то виновата,

чтоб ты — невинный и святой.

Теперь справляйся в одиночку.

Но лучшей сразу ей скажи,

что ты — мужик, а не щеночек! —

и пусть чужие багажи

тащить не вздумает, спасая

того, кто сам спасти желал.

А я устала год, босая,

толочь кривые зеркала…

Привычка отвыкать

Сама всё знаю — можешь не стараться.

Моя душа закрылась от любви.

И только по привычке смотрит танцы

уставших листьев.

Радости мои —

заложники капризных сожалений.

Но редко вспоминается ещё,

что любящий в любимом —

тот же пленник,

хотя давно отпущен

и прощён.

Поиграли — и хватит

Тряпичные мысли

играются в куклы.

Им хочется в детство.

На деле — старьё.

Мелодию лисью

озвучила скука.

И вроде бы — лестно.

Но ведь — не твоё.

Всё в мире — тряпично.

Материя только,

в которую нас

завернули с утра.

И свиду — прилично.

Подгузник. Пелёнка.

А к ночи — смеясь,

разорвали.

Игра…

Кто лишний?

Хор в голове. Голосистое утро.

Выспаться снова не дали слова.

Музыка к ним не подходит, но будто

с детства привыкла ей в такт подпевать.

Хор занимает теперь всё пространство.

Негде душе развернуться внутри.

Мне бы решить: тем словам убираться

или же музыке?.. Ты говоришь,

что лучше сразу себя вместе с ними

выбросить вон — и решится вопрос?

Я и не спорю. Устала с родными

спорить, кто в шутку родной,

кто — всерьёз.

Дистанционные одолжения

С натяжкой можно назвать и это

счастливой жизнью и в мире снов

судьбу вынашивать абонента

вне зоны доступа всех звонков, —

когда другому неважно, где ты,

а лишь бы просто раззявить рот

и душу пользовать туалетом,

покамест новости не сольёт.

И будет счастлив, что дал советы

тебе, как нужно на свете жить,

а он — посланец инопланетный! —

готов звонками тебе служить.

Мимикрия привычек

На какой же ещё ты подъедешь козе,

с человеком в животных играя, —

чтоб потом удалить надоевших друзей,

ради новых то блея, то лая?

Я привыкну, что вечное — только на час.

Я привыкну, что все мы — уроды

и по-своему прячем секретную грязь

в откровения чьих-то отходов.

Но не хочется мне те привычки прощать,

хоть сама их сто раз и примерю.

Человека б вернуть чистоплотным вещам,

не марая невинного зверя…

Сколько игроков?

Сколько их у тебя?

А тебя у них — сколько?

Не устал пересчитывать

всех между ног?

Там, где тысячи «я», —

для двоих одиноко.

Или тем и внушителен,

что — одинок?!

Всё для тебя?

Сегодня  в с ё  для тебя живёт.

А завтра ты для  с е б я  не сможешь,

когда сегодня предъявит счёт —

и выйдет чья-то любовь дороже,

чем сам себя целовал бы в рот.

С тех пор…

С тех пор, как мы не виделись,

И город стал невидимым.

Исчезло всё для зрителя,

И зритель сам исчез.

А я — пью чай с конфетами

И в плед укутав клетчатый

Израненных кузнечиков

Души моей. В обрез

Осталось чувств и зрения

Смотреться в неизбежное

И за решёткой вымысла

Свободой стрекотать.

А там уже коленями

К тебе прижалась — бешеный,

Почувствовал, придвинулся…

Увиделись?

Пока!))

Когда мы вырастем весной

Мы с тобой — как две снежинки,

Что отстали от метелей

Или вовсе не спешили

Для зимы родными быть.

Мы решили стать большими,

Чтоб успеть пожить и в теле.

И кататься на машине,

И на скорости любить.

Но для этого придётся

Долететь почти до лета.

Не растаять, не растратить

Ничего из той мечты!

У тебя в груди — два солнца.

У меня для них — два света.

Нам с тобой на вечность хватит.

А до лета — час езды!

Слова…

Слова бросаются на ветер.

У ветра много мёртвых тел.

И вновь уходит каждый третий,

кто первым быть не захотел.

Ему вообще хотелось моря! —

а не подмокшей суеты

страстей комически-минорных,

где первый — скопище пустых.

Воздух

Мысли успокоятся. Мы станем

воздухом внутри. — Ты как? — А ты?

Друг для друга целое, но сами

ощущаем грани и черты

каждого изгиба совпадений

и различий — в равенстве одном.

В переходах — спрятанные тени.

В переливах — музыка тайком.

………………

Как я без тебя — внутри рассудка,

где не будет жизни нам двоим?

Не давай мне думать. Хоть минутку —

воздух Бога…

надышаться Им.

Молча

Давай разговаривать молча.

Никто не подслушает нас.

А если вдруг сглазить захочет,

То бережней будет и сглаз.

Мы столько отдали им счастья,

Что можно спасти для себя.

Ты молча ко мне возвращайся, —

Чтоб молча вернулась и я.

Света хочется…

Света хочется. Так — чтоб не думать о свете.

Будто вместе со мною родился, и я

не искала его. Всюду — и незаметен.

Незаметных не сможет никто и отнять.

Но откуда мне знать, что его я хотела,

если будет всесущим и вечным?.. Не дай

мне забыть о мечте, разворованной телом,

где не вспомнить, зачем

между делом

мечтать…

Иллюзия

Из этих шагов можно вырастить много дорог.

Из этих дорог можно выбросить много людей.

И цикл завершится. Никто никого не сберёг.

И цикл зародится. Спасённый в театре теней

Идущих уже не ногами —

а памятью ног.

Поэты успели?

Поэты успели

проснуться.

Поэты успели

поесть.

Но вспомнить забыли

про мудрость,

что нужно

СЕЙЧАС быть

и ЗДЕСЬ!..

Не торопи неведомое

Удержись. Там не будет лучше.

Всюду правила жаждут рабства.

В послушание ты игралась,

хоть и била тайком баклуши.

Там тебе и прочистят совесть.

Все проколы припомнят вдвое

и умоют твоим же гноем,

если раны сочтёшь за бонус.

Так куда же спешить? Готова

сдать нутро ревизору рая?

Ведь прослушек и здесь хватает

даже в самых глухих альковах.

…

Не ходи понарошку в гости.

Не зови понапрасну Бога.

Одинаково одиноко

от наград —

до наградок*

после.

_________________________________

* — в том числе и в значении: наградка — разновидность ножовки, инструмент для пиления.

Гипертрофия

У расставаний сердце вдвое больше,

и память дважды со свету сживёт,

пока не исповедует всю кожу,

вытаскивая душу через рот, —

забыть, расстался или возвратился,

и, сердце измеряя по ночам,

поверить, что оно тебя простило

за каждый неучтённый миллиграмм.

Ускоренное обслуживание

Спохватишься — не будет

и этой боли. Поздно.

Отверженный собором

звонит в колокола.

А ты глухой как будто,

вколачивая гвозди,

под шляпками которых

мадам и умерла.

Игрушечная память

Ты мне подыгрывал? А я

из той игры плела верёвку —

по-настоящему себя

повесить на ближайшей ёлке.

Вот будет весело тебе,

когда игрушечное тело

примерит праздник, не успев

понять, что я окоченела.

А хочешь — снова подыграй

и притворись соседней веткой.

Авось, поверю, что вчера

ты был Творцом — и человеком.

Ремонт изнутри

Отойти от тебя и от боли —

значит, бросить и рифмы. Пора

вставить мозг в полушарные доли

и сменить протекающий кран.

Экономия всё-таки. Нынче

дорожает вода и в стихах.

И напрасные жертвы количеств

ищут качество полуштриха.

Отдохнуть от кричащего сора,

вымыть мысли, не тратя слова,

где всё ясно и без разговоров,

если мастеру жаль мастерства.

Просто собака

Если б я была собакой,

Никогда б не подносила

Я тебе, хозяин, тапки —

Но загрызла бы тебя!

Не серчай, что я такая.

Даже если некрасива —

В этой бешеной собаке —

Всё прощается, любя…

Освободиться от стихов

Достаточно смотреть в глаза,

лежать в обнимку, если рядом, —

и делать то, чего нельзя,

и верить в то, во что не надо.

Ни схем, ни правил, ни ума.

Все ощущения свободны

от искушения ломать

трагикомедию влюблённых.

………

Но, вместо этого, глаза

я рисовала где придётся.

Как будто с ними исчезал

последний повод

верить в гостя.

Солнце в листьях

Солнце не дружит с моей непогодой.

Я их пытаюсь насильно сдружить.

Дружба не крепче. Но мне год от года

радостней чудится жёлтая нить

между рассветом и тем листопадом,

где рассыпаются строчки мои.

Снова сшиваю — и жду виновато,

что приживутся друг к другу враги…

Осенний оптимизм

Разве в этом есть моя душа,

если ей противно просыпаться

и лепить из битого фаянса

косточки для тела?.. Не дышать,

но живой казаться для посуды,

где глотк'и на сутки раздают.

Перекличка пройдена. Я тут.

Нужно пить. Дышать.

Целее будет?

Возращение домой

(Из написанных раньше)

Смотрю и не вижу. Ты стал незаметен —

и стал вездесущим. Как пыль из частиц.

С тобой говорю — никто не ответит.

Не слышу тебя. Не хочу. Ржавый лист

раскрошен под пяткой. Для ветра. Для пыли.

Весь город зеленою медью горит.

Кричит светофор: май, ноябрь, отлюбили, —

 а я улыбаюсь!.. нигде не болит.

Дорога ручная. Машинки-игрушки.

Одетые куклы. Босая душа.

И вечер, как друг терпеливо-послушный,

уходит, но бережно, еле дыша.

Свободна. Не нужно обмана и счастья,

с притворными фразами, лаской чужой.

Я медная осень. Калитка. Терраса.

Я мир, наконец прибежавший домой.

2016

Рассели меня по клеткам

Ушла в себя и заперла все двери.

Ломая клетку, рёбра не жалей.

Свобода не бывает полумерой

и строит дом —

могилой

в рыхлой мгле.

Возводишь — и закапываешь.

Вровень.

Да больше изломалось, чем срослось.

Как будто не одна во мне, а трое

меня возненавидели

всерьёз.

Ты зачем?

Ты зачем меня качаешь

В колыбели не по росту?

Разве мало нам ошибок

С возвращением назад?

Я встречаюсь с палачами —

И прощаюсь на погосте.

А любовь — в стихи зашила.

Для невест твоих наряд.

Может, с ними ты и вспомнишь

Про высокие метели,

От которых высшей пользы

Не случилось на земле.

Я звала тебя на помощь

Всю последнюю неделю.

А теперь, мой милый, поздно

Возвращаться и жалеть…

Не растянуть — так разорвать

Количество давно неважно.

Зачем растягивать слова?

Чтоб возвращать позавчерашних

и притворяться, что жива?!

Глупее глупого занятье —

играть с собою в поддавки,

когда ходов на всех не хватит

в игре единственной доски.

Соплям достаточно и носа,

чтоб блажь болезнью увлеклась.

Зачем романами гундосить

в рецептах виртуальных фраз,

где всё понятно с первой строчки:

вчерашний умер год назад,

а ты пиаришь в ползуночках

свой дефилирующий зад…

Между нами — Она

Время цветов под ногами.

Время доверчивых жертв.

Это легла между нами

Осень. Без всяких манер.

Просто. Ни грязно. Ни чисто.

Честно пришла схоронить.

Чувствам присвоить их числа.

Сухо. Понятно. Возни

меньше эмоциям лишним.

Лишнее — к месту на час.

— Шепчет. Ты слышишь?

— Не слышу.

— Значит, и нет больше нас…

Добрее — не открывать

Ноябрь ложится у порога

и трется мордою о дверь.

Раздетый кажется высоким,

как будто в нем и жизни две

и осень вдвое откровенней,

когда в нее перетекать.

Но я опять теряю вены,

где так исколота рука,

что было б радостней поверить

в любое тело, чем в себя.

Я не хочу расстроить зверя,

что он — лишь выдумка моя.

Коновалы ни при чём

Не приезжай. Мой город занемог —

И выписал себе врача другого.