Бесплатный фрагмент - В Крым на велосипедах

Артек

Нас с Женькой снова рассадили. Такое уже было в этом году. Раза три, а может и больше. Но сейчас терпение нашей учительницы Ольги Дмитриевны лопнуло окончательно. Она так и сказала:

— Все, ребята. Мое терпение лопнуло окончательно, — и пересадила моего друга к Игорю Альтшуллеру.

Игорь отличник, как и я. Теперь ему поручили перевоспитывать троечника Женьку.

Только разве его перевоспитаешь? Он не дурак, мог бы и сам хорошо учиться. Вот только лень вперед него родилась, как говорит моя бабушка Крестная. К тому же он тихо говорить не может, да еще и неуступчивый. Нет, Игорю с ним не справиться…

Эх, этого Женьку, да к нашему Ленчику. Тот бы его быстро перевоспитал. Ленчик вор авторитетный, с ним не поспоришь. Что не так, сразу в морду.

А Женька любит спорить. Прав, не прав, все равно будет доказывать, пока с ним ни согласишься, хотя бы понарошку. А не согласишься, может и в драку полезть. Меня он, правда, теперь боится. Как-то не удержался, дал ему раза два под дых, как Ленчик учил. Больше с кулаками не лезет. Схватит сзади и держит, пока ни сдамся. И не вырвешься — он сильнее меня. Так вот и спорим, иногда даже на уроках.

Похоже, он привык быть первым, потому и спорит со всеми — и в классе, и во дворе. Как ни как, его папа авиационный генерал. Правда, сам Владимир Владимирович добрый. Он только смеется, когда Женька пытается спорить даже с ним, с отцом.

Сына он балует. Подарил ему настоящий офицерский кортик. А совсем недавно, на день рождения — охотничью двустволку. Патронов только нет, но это не беда. Если что, можно взять у дяди Коли. Он охотник. У него таких патронов много, не заметит.

А вот мама у Жени строгая и такая же шумная, как он. И тоже любит быть на виду. Она у нас председатель родительского комитета. Всеми командует: нами, нашей учительницей, завучем и даже моей мамой — она тоже в родительском комитете.

За глаза все называют женину маму «генеральшей», а кто-то из родителей однажды сказал, что она типичный «генерал в юбке». Все так смеялись, даже Женя, потому что никто никогда таких генералов не видел — с лампасами на юбке.

Не знаю, почему, но все три года учебы в школе я всегда помогал кому-нибудь из отстающих. Сначала это был Вовка Бегун. Но он мой друг еще с дошкольных времен. В первом классе, когда мы учились вместе в нашей, тогда еще мужской школе, я сидел с ним за одной партой. Учеба ему не давалась, но с моей помощью он легко вытягивал на троечку с плюсом любой предмет, даже арифметику.

Дома его за те тройки жестоко пороли ремнем. Даже плюсы не спасали. Отец хотел, чтобы он стал отличником, как я. Но в это не верила даже Ольга Дмитриевна. К концу года у Вовки, наконец, стали появляться четверки, за которые его тоже пороли, хотя и не так усердно, как за тройки. Но во втором классе его и еще десятка полтора наших ребят променяли на девчонок. Наша мужская школа вдруг стала, как и все другие, смешанной.

А ко мне посадили Вову Сигова. Сказали, по просьбе его родителей. Отец Вовы большая шишка и очень хотел, чтобы сын хорошо учился. У Вовы это не получалось. Как сказала Ольга Дмитриевна, ему не хватало усидчивости, зато у меня ее было на двоих. Вот нас и усадили вместе за одну парту, усидчивость делить.

Через месяц Вову было не узнать — он стал твердым «хорошистом».

А меня вдруг пригласили в дом на Сумской улице, где обитало важное харьковское начальство и где в огромной квартире жил Вова Сигов с родителями и прислугой. Как же мне у них понравилось. Особенно еда. Дома мы всегда ели одно и то же. Как говорила Крестная, на первое вода с картошкой, на второе картошка без воды, а на третье вода без картошки.

— Чем же тебя там угощали, сынок, что ты до сих пор есть не хочешь? — удивилась мама, когда я отказался от картофельного супа.

— Мама… Я ел куриные котлеты с чем-то очень вкусным. А потом пил вишневый компот с пирожными… Как же вкусно, — поделился с ней. Она лишь тяжело вздохнула, молча придвинула к себе мою тарелку и начала с аппетитом есть суп без хлеба. Хлеба у нас снова не было, вот уже несколько дней…

На следующий день прямо из школы мы с Вовой пошли к нам. Мой друг с удивлением оглядел наше скромное жилище. Но ему понравился огромный сундук, в котором хранились вещи. Днем мы с Сашкой сидели на нем за обеденным столом, а ночью он служил мне кроватью.

— Какое чудесное кресло, — восхитился Вова, когда мы уселись с ним не на голый сундук, а на полушубок, подложенный мамой специально для моего гостя.

Мама не рискнула угостить его нашим пустым супом и картошкой. В тот день у нас, наконец, появился хлеб. Она нарезала его мелкими ломтиками, полила постным маслом и посыпала солью. И мы ели тот хлеб, запивая кипятком из железных кружек.

— Чем это вы нашего Вовочку угощали? — спросила на следующий день Вовина нянечка мою маму, встретив ее в школе, — Пришел вчера от вас и с таким восторгом рассказывал родителям. Ничего, говорит, вкуснее не ел.

Мама только рассмеялась — оказывается, и куриные котлеты могут надоесть…

Днем мы готовили с Вовой уроки, а вечером, когда приезжал с работы его отец, играли в настольные игры, или смотрели диафильмы на большом белом экране. У Вовы их было много. Каждый день новые. Как же мне нравилось у них…

Но наша дружба кончилась быстро, как и началась. Мне трудно понять, был ли я тому причиной? Возможно, был.

— Что за шкет с тобою ходит? — спросил Ленчик, поджидавший меня из школы.

— В нашем классе учится, — ответил ему.

— Он ни на Сумушке живет? — проявил он поразившую меня осведомленность о местожительстве моего нового друга.

— На Сумушке.

— В большом доме?

— Ага.

И Ленчик долго расспрашивал меня о том доме, попасть в который было не просто. Надо было позвонить из автомата по городскому телефону 3—63-56 в квартиру Вовы, и только тогда охрана, предупрежденная хозяевами квартиры, пропускала в дом.

— Ладно, Толик, твоя задача достать ключи от квартиры. У твоего шкета они есть?

— Нет. Его встречает нянечка.

— Вот у нянечки и достань, — дал задание Ленчик.

— Как?! — ужаснулся я, мгновенно сообразив, во что меня втягивает авторитет.

— Ты умный, Толик. Сам сообразишь, но на этой неделе ключи должны быть у меня, — объявил Ленчик и, хлопнув меня по плечу, ушел…

В свои девять лет сообразить, как правильно поступить, я не мог. Знал лишь, что не выполнить приказ авторитета невозможно. Нельзя даже рассказать кому-либо о его задании — это секрет, который кроме нас двоих не должен знать никто. Ну, а сказать родителям или заявить в милицию — такое мне даже в голову не могло прийти. И дошкольник знает — это измена.

Ключи из сумочки нянечки вытащил мощным магнитом. Она даже не заметила. Вместе с магнитом незаметно бросил их в кусты. К ним домой не пошел, потому что знал — в квартиру они попадут нескоро. Ключи отдал Ленчику. Что было дальше, не знаю, но к Вове я больше не ходил. Мне было стыдно перед нянечкой.

А в школе Вова рассказал, что нянька потеряла ключи, и пришлось менять все замки. Не знаю, что подумали тогда взрослые, догадались ли о моей роли, или нет, но буквально через неделю моего друга перевели в другую школу. Я скучал целый месяц, а потом все же позвонил по телефону 3—63-56, который запомнил на всю жизнь. Сколько ни звонил, мне больше так никто и не ответил. Ни разу…

А ко мне посадили Женю Шлифера, и опять же по просьбе его родителей. После Жени были еще Игорь Альтшуллер и Алик Гершгорин. И все повторялось один к одному, как с Вовой Сиговым. Ребята подтягивались в учебе. Игорь даже выбился в отличники. Но едва я попадал в богатые квартиры своих одноклассников, появлялся Ленчик. Откуда он узнавал, не знаю, но работать на него мне больше не хотелось. И приходилось срочно рвать отношения с очередным другом, причем взаправду. Ведь Ленчик мог за мной следить…

А потом появился Женька Иоффе. Сначала, правда, возникла сама генеральша:

— Толик, я тут с Ольгой Дмитриевной разговаривала. Она сказала, что ты с Игорем поссорился. Почему?

— Не знаю, Вероника Васильевна.

— Ты же его в отличники вытащил, а он.

— Он тут не причём… Он и сам способный. Без меня справится.

— Значит, с ним больше дружить не будешь?

— Ни за что, — искренне ответил ей…

В тот же день ко мне пересадили Женьку.

— Ну, давай, перевоспитывай меня, — сказал Женька и больно ткнул меня кулаком в бок.

Я лишь стиснул зубы и отвернулся. Выдав еще пару тычков, новый друг успокоился. На перемене отвел его в сторону и двумя точными ударами до крови расквасил ему нос. Мы сцепились. Досталось и мне.

С перемены вернулись с опозданием — Женька с распухшим носом и в окровавленной рубашке, и я в его крови и с оторванным рукавом. Нас тут же послали за родителями. Так началась наша дружба с Женей Иоффе…

Очень скоро попал в скромную трехкомнатную квартиру друга. Он жил в военном городке авиационного училища, расположенного на Сумской улице прямо у парка Горького.

У них не было прислуги, как у всех предыдущих моих друзей. Шумная генеральша все по дому делала сама. Ну а от авиационного генерала я был в восторге с первой встречи с ним.

А вскоре, как обычно, перехватил Ленчик:

— Что, Толя, за генералов взялся? — весело спросил он.

Но по мере моего рассказа о пропускной системе военного городка его интерес к генеральской квартире угас.

— Ладно, Толя, пора тебе настоящим делом заняться. У тебя получится, — закончил разговор наш авторитет.

Именно с того разговора началась моя неравная борьба с его шайкой.

Продержавшись полгода, вынужден был сдаться. И я попал в другую школу — школу воров-карманников, в которой Ленчик был непререкаемым авторитетом…

Так я стал жить двойной жизнью: примерный ученик в школе и член воровской шайки на улице. И об этой второй стороне моей жизни я не мог рассказать никому, даже своему другу Женьке. Именно по этой причине так ни разу и не пригласил его к себе домой. Ведь там нас мог встретить кто-нибудь из братвы и заговорить со мной на «фене»…

Меж тем мы с Женькой «заболели» морем. Все началось с морского танца, который подготовили к школьному празднику. Мама Жени купила нам обоим настоящую морскую форму, которую перешили под нас в ателье училища. В форме мы оба выглядели великолепно. После успешного выступления на сцене весь праздник мы ходили в форме, ощущая на себе восторженные взгляды одноклассниц.

— А «нахимовцы» все время ходят в такой форме, — сказал вечером Женька, когда нам надо было переодеваться.

— Что за нахимовцы? — спросил его.

И Женька рассказал, как летом во время отдыха на море видел ребят в морской форме, которые учились не в школе, а в детском морском училище. Это и были нахимовцы — будущие моряки.

В отличие от Женьки, море я видел лишь в кино, но с того дня оно стало сниться чуть ни каждую ночь, совсем как наяву. А мой читательский интерес был надолго захвачен книгами о морских путешествиях, моряках, юнгах и нахимовцах.

— Эх, скорей бы окончить четвертый класс, — сокрушался второклассник Женька, — Сосед сказал, в нахимовское принимают только после четвертого, — пояснил он, и мы оба тяжело вздохнули, понимая, как же долго еще ждать осуществления нашей мечты…

Летом Женька снова уехал с мамой к морю, а мы с братом в деревню. Там и познакомился с предателем Родины Федькой-полицаем. Он много рассказывал мне о войне и о своей жизни. Его необычные рассказы показались мне искренними, и я поверил ему. Но именно от него впервые узнал о существовании советских концлагерей, где издевались даже над невиновными людьми. Так летом пятьдесят четвертого года я узнал такое, что перевернуло мое детское мировоззрение. Уже тогда мне было понятно, что этой тайной нельзя делиться ни с кем, даже с родителями.

А осенью мы с Женькой стали пионерами. Вот только я, в отличие от него, вступил в пионеры понарошку, не произнеся вслух ни единого слова пионерской клятвы. Ведь я искренне считал себя недостойным быть пионером, поскольку жил уже даже не двойной, а тройной жизнью.

— Дуй в пионеры, разведчик, — смеясь, напутствовал меня Ленчик, с которым поделился своими сомнениями. Он-то считал, что в пионерском обличии воровать даже удобнее.

Тогда же я познакомился со старым большевиком, который окончательно подорвал мою веру в справедливость в нашей стране, управляемой псевдокоммунистами, отступившими от ленинских заветов.

И я жил с этой кашей в голове, пытаясь самостоятельно разобраться с тем, что было не под силу даже взрослому человеку. Лишь твердая вера в высшую справедливость поддерживала меня, третьеклассника, в то непростое время формирования личности…

Несмотря на то, что Женьку пересадили к Игорю, мы остались друзьями. Ведь теперь нас связывала не только учеба в школе, а нечто гораздо большее — мечта о море. Мы могли говорить об этом не только на переменках, но и у него дома, где пропадали допоздна, вместе готовя уроки и читая морские книги из домашней библиотеки соседа-генерала. И теперь, когда мне не надо было перевоспитывать друга, он стал учиться заметно лучше.

А со мной посадили Таню Лановую. Сидеть за одной партой с девчонкой было непривычно, но гораздо спокойнее. Она не задиралась и не болтала на уроках, как все, кто сидели со мной до сих пор. Очень скоро Таня стала у меня «воспитательницей Тяо». Тогда мы с ребятами готовили номер, где она исполняла роль китайской воспитательницы. И еще несколько лет потом в классе ее звали не Таней, а китайским именем Тяо. Тот иероглиф ее имени я запомнил на всю жизнь, изрисовав им все ее и свои тетрадки…

А когда в нашем пионерском отряде меня избрали звеньевым, появился еще один пунктик:

— Тяо, что же это получается? Звеньевой у нас я, а Лановая почему-то ты, — шутил я (ведь украинское слово «лановая» и значило «звеньевая»). Таня густо краснела, и била меня книгой по голове, правда, не больно…

Известие о путевке в пионерлагерь «Артек» принесла генеральша:

— Ну, Толя, поздравляю. Летом поедешь в пионерлагерь. Ты у нас первый кандидат в «Артек». Теперь хоть на море побываешь, — сообщила она мне оглушительную новость.

Я не успел ничего понять, а расспрашивать было некогда — прозвенел звонок на урок. Но она осталась с нами, а в класс вместе с Ольгой Дмитриевной неожиданно вошел наш пионервожатый Женя Решетников.

Он-то и рассказал классу, что для пионеров-третьеклассников нашей школы выделена одна путевка во Всесоюзный пионерский лагерь «Артек». Совет дружины рассмотрел все кандидатуры и решил, что самая достойная это отличник учебы звеньевой Зарецкий.

Даже услышав свою фамилию, все равно не мог до конца осознать, что вожатый говорит обо мне. С трудом верилось, что именно этим летом в «Артеке» может исполниться моя заветная мечта — я впервые увижу море. Живое море, а не нарисованное или снятое на пленку.

После пионервожатого выступила Ольга Дмитриевна. Она рассказала, что педсовет школы утвердил мою кандидатуру, ведь все три года учебы я был не только круглым отличником, но и помог подтянуться нескольким одноклассникам. Был старостой класса, а теперь звеньевой отряда.

Последней выступила председатель родительского комитета. Она сообщила, что родительский комитет согласен с кандидатурой и готов, учитывая тяжелое материальное положение многодетной семьи, выделить деньги на мою экипировку.

Все бросились меня поздравлять, а я чуть ни расплакался от неожиданно привалившего огромного счастья.

Дома мою новость уже знали от мамы — она была на том заседании родительского комитета. Не сказала мне ничего лишь потому, что, как и я, не могла поверить в удачу.

— Вот видишь, Сашка, зачем надо учиться. Я вот старая, а за всю жизнь так на море и не побывала. А Толику только десять, а он уже все увидит своими глазами, — воспитывала бабушка Крестная брата-первоклассника…

Все время до летних каникул я летал, как на крыльях. Мне все удавалось. Удалось, казалось, невозможное — порвать с шайкой Ленчика. Меня ловили, били, но я не сдавался. Моя совесть была чиста: я так и не совершил ни одного преступления. Даже украденные у нянечки ключи оказались бесполезными. Как мне рассказал тогда Ленчик, группа воров-домушников смогла открыть теми ключами лишь двери не охраняемого черного хода. К новым замкам квартиры они уже не подошли.

Именно в те дни я решил, что когда вырасту, всеми силами буду бороться с псевдокоммунистами за настоящие, а не извращенные ими, ленинские идеалы. И моя совесть успокоилась окончательно…

А сколько книг я перечитал той весной о знаменитом на всю страну пионерлагере «Артек» и об артековцах, для которых летний отдых в этом лагере стал самым памятным событием в их жизни. Книжки были без картинок, но те замечательные рассказы и мое воображение создали фантастический образ некого дворцового комплекса на берегу южного моря, где в сказочной красоте, достойной султанов и падишахов, жили юные пионеры.

Те дворцы были, разумеется, очень похожи на наш красивый харьковский Дворец пионеров, но только увеличенные во много раз — ведь лагерь был Всесоюзным. А дворцовые парки, конечно же, напоминали наш сад Шевченко с его зоопарком. Разумеется, вместо огромных дубов в тех парках росли баобабы, а вдоль широких заасфальтированных тротуаров рядами тянулись пальмовые рощи. И те экзотические деревья были просто усеяны кокосами и бананами — фруктами, которых я в ту пору не только не пробовал, но и не видел никогда, даже на картинках.

А огромные морские пляжи я представлял в виде нашего колхозного выгона для скота. Только не поросшего высохшей под солнцем бурой травой со свирепыми колючками, а сплошь засыпанного красивым красноватым песком из нашего карьера.

Видел я в своем воображении и гигантскую гору Аю-Даг, или Медведь-Гору. В нашем зоопарке как-то раз долго смотрел на этих животных, пытаясь представить их в виде горы, покрытой каменистыми скалами, по которым пробираются пионеры. Но те медведи целыми днями стояли на задних лапах и просили угощений. А один мишка даже отдавал честь, будто он военный или милиционер. На гору была похожа лишь медведица на картине Шишкина «Утро в сосновом лесу». Вот такую гору я себе и представил.

А вот представить пионерский костер и вовсе не составило труда. Жечь костры было одним из развлечений деревенских ребят. Главное, достать спички. А уж пионерам в лагере «Артек» их наверняка выдают каждому по коробку, ведь там собираются самые сознательные школьники, одни отличники.

Ну, а море — это море. Его я представлял, как на картинах, бурным, в огромных волнах, разбивающихся о скалы Медведь-Горы…

И вот, наконец, окончился учебный год. Нам раздали табеля. У меня снова были одни пятерки. Мы перешли в четвертый класс. Начались летние каникулы.

— Тебя известят, — сказала Ольга Дмитриевна, когда спросил ее об «Артеке».

Прошел месяц каникул, а меня никто ни о чем не извещал.

Сходил в школу. Там по-прежнему никто ничего не знал. А в начале июля меня, несмотря на мои протесты, отвезли к брату в деревню.

— Если что, мы тебя сразу отсюда заберем, — пообещал отец и уехал.

Как же медленно тянулись те июль и август, а известий все не было и не было. И вот уже за нами приехала мама, и мы вернулись в Харьков. Больше ждать было нечего…

В канун первого сентября мы, как обычно, собрались в школе. Все делились воспоминаниями о летнем отдыхе. Огорченно молчал лишь я. Мне совсем не хотелось, чтобы кто-то даже спросил что-нибудь о моем несостоявшемся путешествии к морю.

— А я был в «Артеке», — неожиданно проговорился Женька.

— Ты в «Артеке»? Брось трепаться, Женька! Ты же троечник, — сказал кто-то из ребят.

— А я не треплюсь! — взвился мой друг и вдруг осекся, заметив меня.

Мельком взглянув в его испуганное лицо, сразу понял — он действительно не треплется. Слезы обиды брызнули из глаз, и я бросился подальше от этой школы, где меня так жестоко обманули. Кто-то ринулся вслед за мной, но тут же потерял из виду. Мне нетрудно было исчезнуть на этом старинном кладбище, где с детства знакомы каждый кустик, каждое деревце, каждая потайная тропка и уж тем более все его грандиозные памятники и склепы, много лет скрывавшие целую банду.

А найти меня здесь смогли бы только ребята нашего двора. Но они учились в бывшей женской школе, где, не будь отличником, должен был учиться и я…

Я лежал вниз лицом на мягкой сухой траве в ложбинке между могильными холмиками и уже не плакал. Слезы для этого горя кончились, говорила в таких случаях бабушка Крестная. Но облегчение не пришло. Чувства не спешили передавать власть разуму. И я лежал, подавленный и оглушенный.

Меня не покидало ощущение, что я вдруг потерял что-то очень важное в жизни, и это важное уже не вернуть никогда. Впервые нечто подобное ощутил три года назад, когда на моих глазах страшный взрыв разнес в клочья мою любимую воспитательницу и деревенских ребят, разложивших тот смертоносный костер под авиабомбой. Моя фотографическая память вдруг высветила ту поляну и те деревья с висевшими на их ветках обрывками одежды. И меня, с разгона упавшего в траву, споткнувшись о чью-то оторванную взрывом окровавленную руку. И тогда я лежал точно так же, ничком, и ощущение чего-то непоправимого впервые раздавило неокрепшую детскую душу. Тогда меня обманули, убеждая, что все это только приснилось. Теперь знаю точно — нет, не приснилось…

Обман и предательство — вот что сломило сейчас. Еще полчаса назад я был счастливым человеком. Пусть и огорченным несбывшейся надеждой увидеть море в «Артеке», но все же обрадованным началом последнего учебного года, который откроет нам с Женькой путь в нахимовское училище. И пусть я не попал летом в «Артек». Значит, нашли более достойного. И это справедливо. Можно огорчаться, но это не беда.

Но почему именно Женька поехал в «Артек» вместо меня?.. Этого бы никогда не случилось, если бы меня ни предали все. И первый, кто предал, это Женька. Он сделал то, что делать западло. Ни один вор такого не сделает…

Нет, я не буду поступать с ним в нахимовское училище. Мне больше не хочется быть моряком. Мне вообще больше ничего не хочется…

А тогда зачем учиться, зачем вообще жить?..

Я не пошел в школу первого сентября, и дома не настаивали. В класс меня с трудом вернули лишь через неделю.

Я не сел на свое привычное место напротив учительского стола, а прошел в конец класса и, вытряхнув ребят, сидевших за последней партой у окна, уселся там один. Это место стало моим навсегда — на все оставшиеся семь лет учебы в этой школе. И с тех пор только я сам выбирал, кому сидеть рядом.

Мечты-мечты

Переходный возраст… Он начался у меня довольно рано, хотя трудно сказать, когда именно. Это как снег в горах — копится-копится, хлопок в ладоши, и нате вам неудержимую лавину, сметающую все на своем пути…

А пока он копился и копился тот снег… Мне кажется, первым снежком, оставившим след в душе, стал обман с поездкой в пионерлагерь «Артек», когда вместо меня, круглого отличника учебы и обладателя прочих достижений, тайно съездил заурядный троечник — мой друг Женька.

Папа-генерал и мама-председатель родительского комитета, — всего лишь эти «достижения» легко перевесили все мои.

Обман и предательство — вот что сломило меня тогда. С неделю я не ходил в школу, да и потом долго не покидало ощущение, что потерял что-то очень важное в жизни, и этого уже не вернуть никогда.

Женьку я простил — не он придумал ту подлость. Но другом его больше не считал — не может друг предать друга, даже в малости, а тут такое… И на оставшиеся полгода наши контакты ограничились лишь заурядным трепом на переменках. Да и в военный городок, где жил Женька, и где до того бывал едва ли ни ежедневно, пришел лишь, чтобы попрощаться, когда его семья навсегда уезжала в Москву. Расставаясь, он обещал сообщить новый адрес, но ни одного письма от него так и не получил…

Ну, а обижаться на море мне и в голову не приходило. Хоть и раздумал стать моряком, таинственное неведомое море любил по-прежнему. Только мечта эта ушла куда-то глубоко-глубоко и стала только моей…

И вот однажды отец вернулся из госпиталя, где в очередной раз лечили его фронтовые раны, и первым делом сообщил, что ему выделили путевку в санаторий на море. Это стало событием! Целый месяц мы готовили отца к той знаменательной поездке в Крым.

Штатского костюма у отца никогда не было, и он решил ехать в форме.

— Я всю жизнь в форме. Войну прошел в форме, в госпиталях лежал в форме. Какой костюм? — возмущался он.

— Ну, в госпитале, положим, ты на улицу в пижаме выходил, а не в кальсонах, — уточнила мама.

— Пижамы нам выдавали, начиная с майоров. А эту мне сосед по палате всегда одалживал. Хороший человек. Наш, фронтовик, — пояснил отец.

— Батя, а в чем ты будешь ходить на пляж? В сапогах? — сходу обескуражил я сухопутного отца, никогда не помышлявшего о просторах южных морей.

— Вот об этом я не подумал, сынок… Задачка, — честно признался он…

Увы. Жили мы тогда, как и все, от получки до получки, и сэкономленных денег едва хватило на пижаму и дешевые парусиновые тапочки. К счастью, скромный спортивный костюм удалось одолжить у соседского студента-квартиранта. У него же раздобыли выкройку, по которой мама сшила отцу сатиновые плавки на веревочках…

Я же, в свое время перечитавший гору литературы о морях и океанах, вечера напролет консультировал отца, как вести себя в штормовую погоду. Сколько же ерунды ему наговорил! И как он все это вынес, скрывая невольные усмешки в клубах табачного дыма.

— Батя, привези мне бутылку морской воды, — попросил отца в канун его отъезда. «Хоть так познакомлюсь, наконец, с живым морем», — размышлял тогда…

Как же долго тянулся тот месяц. Все нескончаемые дни, где бы я ни был: в школе, дома, или во Дворце пионеров, — мысленно находился вместе с отцом у своего любимого моря…

И вот однажды, вернувшись из школы, вдруг увидел отца, но в каком виде: на белоснежной постели в одних плавках восседал настоящий туземец!

— Батя! Вот это загар! — бросился к радостно улыбавшемуся отцу, — Рассказывай! — нетерпеливо попросил его.

— Что рассказывать, сынок? Санаторий, как санаторий — кормили хорошо и процедуры там всякие, а море оно и есть море — одна вода, да и то соленая. Держи, — подал он стоявшую на тумбочке бутылку настоящей морской воды.

— И правда, соленая! — мгновенно отведал ее на вкус.

А еще были необычные ракушки и килограммов пять красивых камушков, собранных отцом на морском берегу. И в дополнение несколько групповых фото на фоне санатория и спокойного черно-белого моря-лужицы.

— Батя, а шторм видел? — разумеется, поинтересовался я.

— Какой там шторм, сынок! За весь месяц ни одного дождя. Хоть отдохнул от своего ревматизма, — разочаровал отец. «Нет, это надо видеть самому. Бате все до лампочки. А в шторм его ревматизм замучает. Не до хорошего», — мечтательно размышлял я.

Года три подряд каждое лето отец отправлялся к морю, косвенно расширяя мои представления о полуострове Крым.

Судак, Симеиз, Гурзуф, Алушта, Ялта, — непривычные названия этих приморских городков навсегда врезались в память, со странным ощущением, что вместе с отцом там неведомым способом побывал и я.

Альбом фотографий и открыток, скромные путеводители и карты-схемы, конечно же, были исследованы вдоль и поперек. Вот только море по-прежнему оставалось непостижимой тайной. Камушки, ракушки и морская вода в бутылках из-под нарзана, — все это, разумеется, не могло передать яркий образ морских просторов, мысленно одолев которые оказываешься в сказочном мире южных стран, вот уже много лет манящих впечатлительного юношу.

Масла в огонь подлила случайно попавшаяся на глаза журнальная статья об одиночных плаваниях вокруг света. Вот это да!.. Оказывается, совсем не обязательно становиться моряком, чтобы путешествовать по морям и океанам. Да и плыть можно, куда захочешь, а ни куда прикажут капитаны. А сколько удивительных стран можно посетить за один такой поход!..

Вот только, где достать яхту, или хотя бы небольшую лодку с парусом? Разумеется, только у моря — где же еще. Ни плыть же, в самом деле, прямо из Харькова. Впрочем, а почему бы и нет. И я надолго зациклился на разработке маршрута.

Увы, расчеты не обрадовали — пройти около тысячи километров по мелководным речушкам, чтобы только добраться до Азовского моря! И ровно столько же потом против течения! Да только на это уйдут все каникулы, ведь этот путь придется почти полностью одолеть на веслах. Нет, в морское путешествие надо отправляться от морских берегов. Но, откуда?..

— О чем задумался? — прервал раздумья Толик Беленький, заглядывая в разложенную на столе карту, — О-о-о! Мое родное Азовское море! Ты что, тёзка, на каникулы туда собрался?

— Да никуда я не собрался, — раздраженно ответил ему, — Соберешься тут, как же.

— А в чем проблема? Собрался, и в путь, — совершенно неожиданно вторгся в мои тайные замыслы наш квартирант — студент-заочник, который, вместе с Толиком Черненьким, несколько лет подряд снимал на время институтских сессий нашу маленькую комнату.

— Да нет никаких проблем… Было бы, куда. С детства мечтаю о море, а видел только в кино… Обидно… В младших классах мне за отличную учебу даже путевку в «Артек» выделили, а по ней съездил наш троечник Женька.

— Как же так?!

— Не знаю… Мне кажется, взрослые тогда сговорились, а меня просто обманули. Я бы и не узнал ничего, если бы Женька сам ни проговорился.

— Ну, Толик! Да за такое морду бьют!

— Кому? Родителям и учителям?.. А Женьке, толку-то. Он и не понял ничего — каждый год на море… Ну, отправили в «Артек» и отправили. Плохо, что ли.

— Да-а-а, Толик… Ладно, не унывай. Побываешь еще. Какие твои годы.

— Конечно, побываю, — ответил ему и принялся убирать карты, освобождая стол.

— Сынок, ты знаешь, что тут Толик Беленький сегодня предложил? — примерно через неделю спросила мама.

— Откуда? Я же его еще не видел сегодня, — удивился я.

— Оказывается, у него родители живут на Азовском море, в Жданове. А отец там работает в каком-то санатории. Вот бы, говорит, туда вашего Толика отправить… Отец поможет его устроить в санаторий, а до Жданова сам доедет — он у вас вполне самостоятельный. Ну, так ты как, сынок?

— Мамочка, да я с радостью! Вот только, где денег взять? — обрадовался и расстроился я одновременно.

Денег у нас хронически не хватало. «В долгах, как в шелках», — почти всегда говорила мама к концу месяца. Ведь работал пока один отец, а нас, нахлебников, у него аж четверо: мама, да мы, с братьями. Какой там санаторий!..

— Тут оба Толика обещают заплатить за квартиру. Вот тебе и деньги. Я только боюсь, как ты один поедешь в общем вагоне.

— Да также, как в деревню!

— Сравнил. Тут всего-то двести километров, а туда аж пятьсот.

— А по времени, одно и то же — восемь часов. К тому же, в деревню поезд всегда приходит ночью, и добираться полтора километра лесом.

— Значит, поедешь? — неуверенно спросила мама.

— Конечно, поеду. Если можно, — вздохнул я.

— Ладно, сынок. Готовься. Толик сказал, ехать надо в начале августа.

От радости, не знал, что ей ответить. Неужели ровно через месяц увижу настоящее море?! Правда, месяц — срок большой, и все может случиться. Но, впервые за много лет мечта, наконец, обрела реальные очертания.

— Тебе мама уже сказала? — спросил вечером Толик Беленький.

— Сказала, готовься… Неужели, правда?

— А ты сомневаешься?.. Отец сказал, встретит, устроит, проконтролирует, если надо. Так что, готовься, тезка, — обрадовал он.

— Всегда готов! — ответил ему пионерским лозунгом.

— Ой, ли? — критически оглядел тот меня, — Да ты в полчаса сгоришь на нашем солнышке. Что бледный такой? Лето уже, а ты.

— Только-только выпускные экзамены сдал за седьмой класс.

— Поздравляю. И много экзаменов?

— Восемь.

— Ничего себе! Тут четыре экзамена и то никак не сдам… Теперь понятно, тёзка… Давай, загорай, пока есть возможность, — посоветовал Толик.

Вдохновленный хорошими новостями, прямо с понедельника начал готовиться к путешествию на море. Первым делом отправился на речку. В центре города купаться можно было только на мелководье под мостом. Зато совсем недалеко обнаружил лодочную станцию, где давали напрокат гребные лодки.

И вот, отстояв двухчасовую очередь, получил, наконец, долгожданные весла. Бодро прыгнул в указанную распорядителем свободную лодку и едва ни оказался за бортом. Выручила хорошая реакция. Ведь в настоящей лодке я оказался впервые в жизни.

— Осторожней на лодке! Так и убиться не долго! Первый раз, что ли? — поинтересовался закопчённый на солнце распорядитель в морской тельняшке.

— Да нет. В этом году впервые, — соврал ему, опасаясь, что высадит.

— Ну, давай, греби, моряк, — оттолкнул он лодку.

Грести оказалось не так-то просто, и уж тем более управлять лодкой, располагаясь в ней вперед спиной. Но, довольно скоро освоился, причем, настолько, что, когда окончилось мое время, попытался лихо причалить к пирсу. Увы, удар о причал был столь силен, что, не удержавшись, неуклюже упал «вверх тормашками», угодив спиной в небольшую лужицу на дне лодки, а заодно рассмешив всю очередь.

— Больше не приходи. Лодку не дам, — «обрадовал» распорядитель.

Дня три-четыре я и не помышлял повторить свой подвиг на воде: болела спина, да и ныло все тело, непривычное к «гребным» нагрузкам, полопались и саднили кровавые мозоли на руках, а кожа на плечах облезала клоками. Какая там тысяча километров! Хватило и одного, чтобы понять степень своей готовности к покорению водных просторов.

А Толик Беленький лишь смеялся:

— Ну, вот. Пока подготовишься, расхочешь ехать, тёзка!

— Не расхочу, — не сдавался я.

В следующий «заплыв» пригласил брата Сашку и приятеля Вовку Бегуна. Сашку — за компанию, а Вовку — чтоб тот взял лодку.

Но оказалось, распорядитель меня уже забыл — похоже, таких новичков в то лето было немало — и он без проблем выдал нам весла. Вот только грести хотели все, и вместо часа весла мне достались всего-то минут на двадцать.

Через день взяли две лодки на два часа и уплыли так далеко, что просрочили время возврата и, конечно же, нарвались на штраф. А еще через день арендовали лодку на целых пять часов и доплыли аж до водохранилища, что у Кожзавода. Оказалось, там есть своя водная станция, а песчаными пляжами и водными просторами водохранилище в тех местах вполне походит на море. Так мы открыли нашу главную базу для отдыха и тренировок на воде. Там я впервые увидел лодку под парусом и был глубоко разочарован — в безветренную погоду жалкие попытки экипажа сдвинуть тяжелую посудину с места так и не увенчались успехом. Нет, харьковское водохранилище, разумеется, далеко не море.

И вот, наконец, бесконечный трудный месяц позади. Мечтать уже поздно. Давно собран маленький чемоданчик, с которым бегал на тренировки, на руках билеты и деньги, и я вполне готов, морально и физически, к моему первому путешествию к морю.

Провожали всей семьей. Пришел даже Вовка Бегун. Сколько напутствий, сколько наставлений. А перрон все пуст. Поезд «Ленинград-Мариуполь» сильно запаздывал.

— А почему Мариуполь? Ты же говорил, в Жданов едешь, — удивленно спросил Вовка.

— Мариуполь — это древний греческий город. А Жданов — это как Жмеринка или Богодухов — ни то, ни сё, — привычно объяснил другу детства, который, похоже, там, в детстве, и остался.

— Так ты в Грецию едешь?! — неожиданно поразился тот.

— В древнюю, — с серьезным видом ответил ему.

— Ну, Толик! Счастливчик! — восторженно посмотрел на меня Вовка.

Подошел поезд. Хорошо, с моим лилипутским чемоданчиком в вагон попал одним из первых и без труда нашел свободное место у окошка. Через минуту присесть в общем вагоне уже было негде. Впечатление, что все устремились на юг. Впрочем, чему удивляться — начало августа.

И вот поезд тронулся. Отстали бежавшие за вагоном провожающие. Путешествие началось.

— Столько народу тебя провожало! В гости ездил? — спросила женщина, ехавшая с маленькой девочкой, сидевшей за столиком напротив меня.

— Нет, только еду.

— Далеко?

— В Мариуполь.

— Ну, слава богу! А то от Ленинграда до Харькова на этом самом месте уже человек восемь прокатилось. Как заколдованное.

— Ничего, расколдую, — пообещал ей.

— Правда? — неожиданно оживилась девочка, — Ты волшебник?

— Сказочник, — ответил ей.

— Ой, мамочка! — обрадовалась малышка, — С нами в поезде сказочник едет! Расскажи сказку… Пожалуйста, — тут же попросила она.

Уже через час мы стали добрыми друзьями. За разговорами незаметно прошел день и накатил вечер. Стемнело, а поезд все еще неспешно двигался к цели, так и не наверстав упущенное время. Уставшая за день девочка уснула прямо за столиком.

— Любят тебя детишки. Вон моя как прилипла, — отметила попутчица, — А тебя будут встречать?

— Нет. Даже не знаю, как доберусь ночью. Я в Жданове еще не был ни разу.

— А тебе куда надо? — спросила она. Назвал адрес санатория, — Ну, это совсем рядом с морским портом. Нам гораздо дальше. Придется такси брать… Вместе и поедем. Довезем прямо до места, — сходу решила та мою проблему.

Почти в полночь мы, наконец, вышли на перрон станции «Мариуполь».

«Греция», — мысленно усмехнулся, вспомнив Вовкиного «счастливчика». Несмотря на позднее время, довольно жарко. Ощущение духоты усиливалось скученностью людского потока и тяжестью доверенного мне груза: рюкзака, чемодана и огромной сумки. Мой чемоданчик и спящую девочку несла попутчица. К тому же, очень хотелось пить, есть и спать одновременно.

Но вот окружавшая нас толпа пассажиров поезда и встречающих рассеялась, и мы оказались в хвосте небольшой очереди на такси, а уже через полчаса стремительно неслись по темным улочкам ночного Жданова.

— Вон ворота твоего санатория, — рукой указал мне таксист и остановил машину.

Моя маленькая подружка так и не проснулась. Поблагодарив ее маму, попрощался и вышел в непривычно темную ночь приморского города.

И вот где-то вдали растаяли габаритные огни умчавшейся машины, разорвав последнюю связь с долгой дорогой из дома. Я на месте, вот только спрашивается, где это место… Перейдя шоссе, подошел к настежь распахнутым ажурным воротам, гостеприимно приглашающим войти и подняться куда-то вверх по широким ступеням бесконечной лестницы. Одолев половину, оглянулся — чернильная мгла в полнеба, и лишь справа, откуда приехал, раскинулось многоцветие огоньков морского порта. Вот оно, невидимое море, прямо передо мной, и я впервые на его берегу!.. Я чувствую твое присутствие, настоящее живое море! Ну, здравствуй!..

Преодолев последний лестничный марш, обнаружил тусклый огонек, освещавший единственный вход в длинное трехэтажное здание, фасадом обращенное к морю. Стеклянные двери оказались запертыми, а за ними ничего не проглядывалось. Вывески не было, но почему-то подумал, что это и есть мой санаторий.

Покрутившись у дверей, обнаружил несколько садовых скамеек, уютно разместившихся под низкими кронами густых деревьев. Присев на одну из них, не заметил, как уснул.

Проснулся от стука и истошных криков:

— Шляются тут по ночам! Спать не дают! Распорядок нарушают! Вот напишу на вас! — сердито выговаривала пожилая женщина в белом халате, отчаянно гремевшая неподдающейся стеклянной дверью.

— Да мы случайно попали на двухсерийный сеанс. Вот только кончился, — негромко оправдывалась скромная молодая парочка, — Вы уж нас простите за беспокойство. Не пишите, пожалуйста, — уговаривали они цербера.

«Концлагерь какой-то, а ни санаторий», — подхватился я с лавочки и спешно направился к людям, пока они ни исчезли за непроницаемой дверью.

— Еще один! — заметив меня, сходу переключилась сердитая тетка, — А ты из какой комнаты?

— Я не из комнаты, а с ленинградского поезда. Только что приехал.

— Давай путевку, — смягчилась дежурная.

— Я не к вам, а к Стаскевичам. Может, подскажете, как их найти?

— А ты кем им приходишься?.. Что встали? Идите уже! — пропустила парочку любопытная тетка.

— Троюродным дедом, — вызвал я взрыв смеха не успевшей уйти парочки.

— Шутки шутишь? Молодой еще со мной шутить! — обиделась привратница, — Вот не подскажу, и будешь куковать на лавочке до утра.

— Да лучше на лавочке, чем в вашем концлагере, — снова рассмешил я молодежь.

— Иди вон по той дорожке, не сворачивай. Прямо в них упрешься… Ишь, что придумал. Концлагерь… Нечего по ночам шляться, дедушка, — под занавес рассмешила всех дежурная.

— Спасибо! Спокойной ночи! — крикнул всем разом и отправился в указанном направлении.

И снова чернильная мгла. Ощущая утоптанную дорожку лишь ногами, медленно двинулся к цели. Десять минут ходьбы, и показался маячок — свет электрической лампочки. Еще минут пять, и я оказался у жилых построек, наполовину скрытых плотной живой изгородью. Отыскав калитку, услышал грозное рычание «охранника», уже поджидавшего меня с той стороны.

— Кто здесь?! — вдруг громко спросил кто-то невидимый.

— Стаскевичи здесь живут?! — уточнил я на всякий случай.

— Здесь-здесь! Заходи, Толик!

— А собака?!

— Заходи! Она не тронет!

Войдя в калитку, обомлел: дружелюбно помахивая хвостом, меня принялся обнюхивать громадный волкодав.

— Место, Серёжа! Дай людыни пройти! — скомандовал псу крупный мужчина, сидевший в одних плавках на койке, стоявшей посреди двора.

Обиженно вякнув, волкодав Серёжа неспешно направился к своей будке.

— Ну, как доехал? — поднялся с койки отец Толика Беленького.

— Да вот, поезд часа на два опоздал. Здравствуйте, Василий Георгиевич. Простите за беспокойство.

— Здорово, сынку. Та какое там беспокойство. Йисты хочешь, чи як?

— Чи як… Спать хочу, — соврал ему, не желая беспокоить хозяев.

— Тоди ходь до хаты. Там усэ готово. Лягай до утра. А я тут люблю, на двори, з Серёжою, — мгновенно улегся он на свое ложе…

Проснулся от истерических криков голосистого петуха. В комнате уже было светло, и я огляделся. Типичная украинская хатка, как у бабушки в деревне. Хотелось спать, но еще больше есть. Оделся и вышел на двор.

На месте койки уже стоял накрытый стол, а рядом у летней печки суетилась хозяйка — мама Толика Беленького. Глухо буркнул и поднялся у своей будки Серёжа, поглядывая то на меня, то на хозяйку.

— Свои, Серёжа! — успокоила та пса, — Доброе утро, Толик. Умойся там и давай за стол. Мабуть йисты хочешь.

— Доброе утро, Галина Матвеевна… А почему он Серёжа? — кивнул в сторону волкодава.

— Та так… Серёжа и Серёжа… Ни Бобиком же звать таку гарну псину… Вумный!.. Як наш булгахтер Серёжа… Ну, йды, умывайся, сынку, — отправила она меня…

Появился хозяин, и всех тут же пригласили за стол, а после плотного завтрака пошли расспросы. Родителей, конечно же, интересовали дела сына, и я часа два отвечал на их вопросы обо всем на свете.

— Ладно, мать, мы пошли, — поднялся, наконец, из-за стола хозяин, — Заходи к нам, Толик, не забывай стариков, — пригласил он меня на будущее.

Я сходил в хату за чемоданчиком, и мы отправились в санаторий. Днем дорога показалась уже не столь необычной — чахлые деревца с пожухлой листвой, мелкий кустарник с мелкими листочками, полусухая трава в колючках, — словом, всё, как и всюду в степных районах Украины. Ни пальм тебе, ни зарослей бамбука. В общем, морем в моем представлении здесь и не пахло…

То ли мы пошли другой дорогой, то ли к другому санаторию, но вдруг вышли из парковых зарослей на открытое возвышенное место.

— А вот и море, — остановился Василий Георгиевич и широко развел руки, словно захотел разом обнять весь этот огромный мир.

Я взглянул и задохнулся от восторга — передо мной, до самого горизонта расстилалось нечто, доселе невиданное… Море!..

Слова пришли лишь через много лет. Но, сочиняя стихи о лете, я всегда видел перед собой именно ту картину, которую тогда, тем памятным утром, увидел впервые:

Волны синего моря

Мне сегодня приснились.

О могучие скалы

Они с шумом дробились.

Серебристым потоком

Брызги к небу взлетали.

Отражалось в них солнце

И лазурные дали.

Те безбрежные дали,

Где незримой чертою

Небо словно сливалось

С голубою волною.

Там, за синим простором,

В море солнца и света,

Неизвестные страны —

Страны вечного лета.

Мариуполь

«Безмолвное море, лазурное море, стою очарован над бездной твоей. Ты живо, ты дышишь», — вдруг всплыли в памяти строки, как нельзя кстати, подходящие моменту. Жаль, забыл и автора, и продолжение. Завороженный, я застыл, как сомнамбула, на вершине холма санаторского парка. Надо мною бездонное небо, а впереди — такая же голубизна, вплоть до самого горизонта, где, казалось, высокий небосвод утонул в морской пучине, а та невероятным образом вздыбилась до самых небес. Ощущение, что стою на краю «земной тверди», плывущей неведомо куда по безбрежному «морю-окияну» на трех библейских «черепашках»…

«Чайка крыльями машет, за собой нас зовет», — звонким мальчишеским голосом запела ошалевшая от радости душа… Вот только чаек отсюда не видать — далековато…

«Белеет парус одинокий в тумане моря голубом…» А это уже послание через века от любимого поэта Лермонтова… Увы, туман моря голубого чист аж до самого горизонта — на всей акватории ни суденышка, ни скромной лодки рыбака…

«Простор голубой, земля за кормой, гордо реет над нами флаг Отчизны родной», — прозвучал, конечно же, и мой любимый «Марш нахимовцев». Вот он, простор голубой! Я вижу его наяву, а ни годами представляю лишь мысленно! А вся Земля — это мой корабль… Я — рулевой, Великий Мореплаватель, устремивший его в бесконечные просторы Вселенной…

— Толя! Ты шо, уснул? — вернул в реальность Василий Георгиевич, — Чи ты моря николы нэ бачив?

— Чи ни, — только и ответил ему.

— Пойдем, Толя!.. Побачишь ще. Никуды воно нэ динэться, а я на работу опоздаю, — окончательно развеял волшебные чары отец Толика Беленького.

Вздохнув, огляделся. Запомнить бы это местечко, чтобы приходить сюда хоть изредка.

— Ладно, пошли, — согласился с ним, и петляющая тропинка повела нас куда-то круто вниз в густую чащобу невероятно колючего кустарника.

— Обэрэжно, Толя, нэ зачэпысь, — предупредил провожатый. Вовремя предупредил — уже черкнул рукой, хорошо хоть неглубоко.

Попетляв минут десять, вышли, наконец, к санаторному корпусу. Тот ли это корпус, куда попал ночью, или нет, так и не понял. В свете дня все выглядело иначе и не столь таинственно.

Мы прошли в кабинет администратора.

— Давайте ваш паспорт, — попросила дама в белом, как у врача, халате.

— Нет у меня паспорта, — ответил ей.

— Забыли?! Как же так? Ехали в другой город и без документов?

— У меня его вообще нет. Я еще школьник.

— Школьник?.. Георгич, а как же я его оформлю? — растерялась дама-администратор.

— А ты запиши моим сыном. Его тэж Толиком зовут, — предложил отец Толика Беленького.

— Все одно, нужен документ.

— Ну, ладно, принесу его метрику, якщо знайду.

— Та зачем она мне? Он же у тебя взрослый, у него паспорт должен быть, а не метрика.

— Нэма в нього паспорту. Вин же военный.

— Та знаю… Шо будем делать, Георгич?

— Тоди запиши, шо вин мий младший, и тэж Толик. Тилькы нэзаконный. Из Харькова, — неожиданно выдал Василий Георгиевич.

— Незаконный? — удивленно спросила дама-администратор.

— Ну, да. Был грешок, — твердо ответил тот, добродушно хлопнув меня по спине.

— Ладно, Георгич, шо з тобою робыты… Так и запишу, харьковский сынок нашего Дон Жуана из Мариуполя, — рассмеялась дама-администратор.

Так я стал Толиком Стаскевичем из Харькова — младшим сыном Василия Георгиевича.

— Ну, прощевай, сынку. Мне на работу пора, — пожал он руку и вышел из кабинета.

Меня вписали в множество каких-то журналов и, наконец, повели на третий этаж, где показали чудесную комнату. Там я расстался со своим чемоданчиком, и мы направились в столовую. Утомленный обильным угощением у Стаскевичей, от завтрака отказался и лишь издали познакомился со столом, где будет мое постоянное место.

— Перед обедом зайди к врачу. Не забудь, — закончила инструктаж дама-администратор.

— Зачем? Я не болен, — ответил ей.

— Так положено!.. Раз уж попался, Стаскевич младший, живи по нашим законам, незаконное дитя, — насмешливо хихикнула она…

Вернулся в комнату. Раздвинув шторы, обнаружил дверь на широкую лоджию. Какая красотища!.. Балконы были только у моих друзей, а от нашего балкончика в маленьком домике дореволюционной постройки давно остались только две балки-рельсины и заложенная кирпичом дверь…

С лоджии виднелся лишь небольшой клочок моря с множеством кранов на берегу. «Морской порт», — догадался я. Прямо у корпуса — асфальтированная площадка, от которой волнами поднимался горячий воздух. Вдоль площадки — садовые скамейки, приютившиеся под кронами высоченных акаций, образующих тень, но скрывающих море. Жарко…

Глянув на часы, понял, что до визита к врачу успею сходить на море. Оставив в чемоданчике лишь полотенце и плавки, с необъяснимым трепетом отправился на первое свидание с безответной любовью детства и юности…

— Ключи оставь! — остановил уже знакомый вахтенный цербер, — А-а-а, это ты, дедушка?! А говорил, к Стаскевичам, — узнала она меня.

— Я и есть Стаскевич! Его младший незаконный сын.

— Та ты шо!.. То дедушка, то сын. Не крути, хлопец. Я его сына знаю. Выкладывай все, как есть, — вскочила она со стула и шустро направилась ко мне. Глядишь, еще не выпустит.

— Спросите у администратора, а я пошел — некогда мне тут с вами лясы точить, — сделал ручкой тетке, изнемогавшей от праздного любопытства.

— Ишь ты какой! Я еще ночью поняла, что ты не простой хлопец. Ишь, дедушка он незаконнорожденный… Ключи не дам, пока все ни расскажешь! — услышал ее голос уже в дверном проеме.

«Точно концлагерь. Вот и на допрос чуть ни попал», — подумал, направляясь к знакомой лестнице…

И вот я на площадке, откуда впервые поприветствовал невидимое в темноте море. Теперь вижу… Вот только отсюда оно не небесно-голубое, каким виделось с холма, а изумрудно-зеленое, поблескивающее на солнце мелкой рябью своих волн. Оно — хамелеон, имеющий в запасе великое множество лиц и открывающий свою неповторимую красу постепенно и не всякому-якому, а лишь обожающему его беззаветно…

А вот и знакомые ажурные ворота, шоссе, одноколейка железной дороги и скромная набережная, еще хуже, чем у харьковской Лопани, где загорал, готовясь к этой поездке. Да и море отсюда какое-то серенькое, как обе наши речушки. А пляж — вообще смехотура. Полоска грязного песка, шириной метров пять, сплошь усеянная загорающими, скрытыми от посторонних взоров бетонной стеной набережной.

Но море обиженно шумело, мерно накатываясь на берег, и я простил ему береговую неустроенность. Здесь делать нечего, и я пошел вдоль набережной к каким-то синим будочкам, видневшимся вдали.

Минут через пятнадцать вошел на огороженную территорию чудесного пляжика с желтеньким песочком, кабинками для переодевания и грибками от солнца. Вот только от обилия отдыхающей публики некуда было деться.

Приглядевшись, обнаружил, что преобладают женщины и дети разных возрастов. Отметив несколько ровесников, успокоился. Лишь у самой кромки прибоя нашел подходящее место, бросил чемоданчик и разделся.

Теперь только вперед! Разогнавшись, сходу нырнул в свободное от людей пространство и тут же уперся руками в дно. Вынырнув, встал. Воды — чуть выше колен, но она соленая, морская! К тому же теплая, как парное молоко… Да тут можно плавать руками по дну, как в детской колдыбане, если бы ни какие-никакие волны. Они подхватывали на мгновение и вновь опускали на место. А стоило опустить лицо в воду, и волна накрывала с головой. Отметив, что в волнах легче плавать, двинулся к буйкам, ограждавшим доступное простым смертным водное пространство. Лишь у буйков глубина оказалась чуть выше пояса. Немного поплавав вдоль буйков, вышел на берег.

— Это что, все море здесь такое мелкое? — разочарованно спросил у соседки с маленьким ребенком, загоравшим под зонтиком.

— Ну, да. Азовское море вообще мелкое, а здесь детский пляж, — открыла она мне Америку.

— Детский?!

— Детский. До пятнадцати лет.

— Ну, слава богу, уложился!.. А вам тоже до? — рассмешил ее.

— Я с ним, — показала она на малыша, — С ним меня пускают… А тебе лучше к порту пойти. Там глубоко. А нам туда еще рановато, — улыбнулась она.

— Да там пляж какой-то убогий, и весь забит.

— Ну, да. Места лучше с утра занимать, а то эти отдыхающие, — обреченно махнула она, — А ты что, к кому-то приехал? Я смотрю, загар не наш.

— Приехал из Харькова.

— Смотри, сгоришь. Рубашку одень, — посоветовала соседка.

— Не сгорю, — самонадеянно возразил ей.

Но, искупнувшись еще разок, вдруг почувствовал признаки солнечных ожогов. Вот это да! Обсохнув, оделся и, попрощавшись с соседкой, отправился на врачебный осмотр…

— Новенький? — спросила врач.

— Нет, Стаскевич, — пошутил я.

— А-а-а! Это ты родственник нашего Жоры?

— Не знаю я никакого вашего Жору.

— Ну, Георгия Васильича.

— Ему, да, — не стал я пикироваться, решив, что «от перестановки мест…»

— И кем же ты ему приходишься?

— Внуком.

— Как это?! Его же Толик еще не женат.

— Ну, и что. Я незаконнорожденный.

— Как это?! Он же старше тебя всего лет на десять.

— На двенадцать. И что такого?

— Путаешь ты что-то, хлопче! Раздевайся!

— Совсем?

— Не умничай!.. О! Уже сгорел! Щиплет?

— Да нет. Я уже пол-лета загорал.

— Да хоть всё! У нас всё одно сгоришь. В общем, два дня без моря. Понял? Я проверю!

— Понял, — ответил врачу, зная, что уже завтра, конечно же, отправлюсь на пляж. Быть у моря без моря! Бред!

Ну, а что делать сегодня? Ведь уже по дороге в столовую солнце обожгло даже через рубашку с длинными рукавами…

В обед познакомился с однокашниками моего стола. Две молодящиеся старушки лет пятидесяти и такой же старичок-бодрячок. Меня восприняли на «ура», и все втроем дружно взяли надо мной шефство.

— Чем тут заниматься, если на море нельзя? — сходу спросил шефов.

— Вечером фильмы показывают. Телевизор можно посмотреть, в биллиард поиграть, — просветил шеф.

— Танцы, — смущенно опустив глазки, с придыханием добавили шефини.

— Библиотека есть, но хороших книг мало или на руках, — добавил шеф.

— Это вечером. А днем?

— После обеда «мертвый час». А вообще, можно в город съездить, — сказала одна из шефинь.

— А мертвый час обязательно?

— Конечно. Это же санаторий. Не выпустят, пока время ни кончится.

— Концлагерь натуральный! — снова от души возмутился я.

Странные люди эти взрослые. Телевизор посмотреть, в биллиард поиграть, почитать, а для теток — непременно танцы. Тут целое море под боком, а им в город съездить.

— А морские путешествия здесь бывают? — спросил шефа.

— Не знаю, — ответил тот, — Говорили, будет экскурсия на «Азов-сталь» и в какие-то музеи Жданова, а вот о морских прогулках — ничего.

— Жаль. А сбежать с «мертвого часа» можно?

— И не пытайся, Толик. За нарушение режима могут из санатория турнуть. Зачем это тебе?

«Все равно сбегу. Не заметят», — решил я.

Но, вернувшись с обеда в комнату, неожиданно для себя, завалился спать. Даже в детстве никогда не спал днем. А тут. «Похоже, море сморило», — подумал, засыпая.

Проснулся часа через три. Вот это поспал!

Спустился в холл. Какой-то старичок изумительно играл на пианино.

— Что это вы играете? Да еще без нот, — удивился я.

— Да так, все подряд. А ноты, молодой человек, у меня здесь, — тронул он голову, — Намечаю программу, то есть, что хочу исполнить за вечер, и играю.

«Как радио», — отметил я, и все слушал и слушал его неотрывно, до самого ужина.

После ужина переместился в биллиардную. Скучно. Но вахту отстоял до самого отбоя. Что ж, первый день позади. Осталось семнадцать…

Прямо с утра съездил в город. Не Харьков, конечно, но жить можно — вполне приличное местечко, да и море рядом, хоть и мелкое. А поехал, потому что, складывая вещи в шкафчик, обнаружил кем-то забытую маску для подводного плавания. Не было только трубки. У местных узнал, что купить ее можно и на пляже, но только втридорога. Узнал и адрес магазина туристических принадлежностей.

Вернувшись, обнаружил свалку вещей и смятую вторую койку. Похоже, кого-то подселили. После обеда и познакомились.

Виктор прилетел сюда аж с Сахалина — родители отправили на море по профсоюзной путевке.

— Так у вас же целый океан под боком, — удивленно напомнил ему.

— Ну, не совсем под боком, да и купаться холодно. Холодное течение не дает. А тут бесплатная путевка на материк и самолет за полцены. Грех не воспользоваться, тем более, мы с отцом вместе работаем.

— Ты работаешь?! А я думал школьник.

— Да ты что, Толик! Я школу в прошлом году окончил. В институт два раза поступал, мимо, — удивил он. А я-то его принял за ровесника.

После мертвого часа вдвоем отправились на море, в сторону порта. Там было чуть получше, чем напротив лестницы, да и море, конечно же, глубже, чем на детском пляже. Первым делом опробовал снаряжение. Видимость в мутной воде не ахти, зато плавать в маске оказалось гораздо удобнее. Теперь на воде мог держаться часами, причем, ничуть ни напрягаясь. Несколько раз намеренно заплывал за буйки, а заметив спасательный катер, успевал вернуться. Ласты бы, но на них денег не хватило.

Вечером, отправив Виктора в биллиардную, снова слушал пианиста…

И полетели-помчались дни-близнецы. К жаре быстро привык, солнце уже не беспокоило, а в теплом море мог находиться часами, плавая вдоль берега в зоне буйков.

Вечера не тяготили. Прямо под окнами были танцы под хорошую музыку. Взрослые обитатели санатория меня не интересовали, как и их танцы. Но музыку слушал с удовольствием. Первое время Виктор приглашал за кампанию, но я только смеялся:

— С кем танцевать? С тетками и старушками. Да я с девочками на школьных вечерах не танцевал.

— Ну, и напрасно, Толик. Здесь есть такие симпатичные тетки… Ну, ты, как хочешь, а я пошел, — объявлял он и уходил вниз, а я, устроившись на лоджии, наслаждался теплым вечером и наблюдал за его похождениями.

Удивляло, что молодой парень тянулся к взрослым теткам и приглашал только их, игнорируя девушек своего возраста. Когда спросил, тот лишь рассмеялся:

— Чудак ты, Толик. Тетку уговаривать не надо. Или сразу даст, или от ворот поворот. И жениться не надо, если что.

— А почему уговаривать? Пригласил, и танцуй, — развеселил я молодого ловеласа.

— Ну, Толик. Танцы — это так. Самое интересное потом.

— Что потом?

— Да, все!.. Ты что, никогда с девочками не пробовал?

— Пробовал… В детском садике, — соврал ему про детский садик, в котором никогда не был.

— А в яслях ни пробовал? — рассмеялся Виктор.

— Нет, — обиделся я и отвернулся, неожиданно ощутив, как лихорадочно забилось сердце и предательски напрягся и запульсировал хвостик, — Так вы что, по-настоящему? — покраснев, спросил его.

— Нет, как в детском садике! — окончательно развеселился он.

— И где же вы этим занимаетесь? — одолевая стыд, спросил его.

— В кустиках. Где же еще… А ты говоришь, танцы чепуха… Слушай! Идея! Давай, я завтра одну даму приведу сюда?

— Приводи… А мне можно? — решился я.

— Да ты что, Толик!.. Ты потанцуй, или у моря погуляй… Желательно до самого отбоя.

— Да я не о том. Я в принципе.

— А-а-а! Зацепило!.. Конечно, можно!.. Найди тетку и давай. Только не говори, что школьник. Придумай что-нибудь.

— А как я ее найду?

— Да она сама тебя найдет. Они для этого сюда и ездят!

— Да ты что?!

— Вот тебе и что. Не все, конечно. Но, некоторые точно!.. И молоденьких, как мы, любят, а ни своих ровесников. Особенно тех, кто в первый раз. Обожают учить. В прошлом году штук десять перепробовал, и всем говорил, что впервые… Так что, давай, не теряйся.

— Я не смогу. Стыдно, — разочарованно махнул рукой.

— Ладно, Толик. Найду тебе тетку. А завтра погуляй у моря. Договорились?

— Договорились.

На следующий день, едва начались танцы, отправился к морю. Как ни странно, любителей вечернего купания хватало. Да и у моря было прохладней, чем на площадке у санатория. А какие потрясающие закаты продемонстрировала в тот вечер природа! В городе таких не увидишь.

Но я ждал зрелища необычного — хотелось хоть одним глазком взглянуть на «лунную дорожку», о которой немало прочел еще в детстве. Но луну скрывали тучки, а потом она сама пропала. Словом, лунная дорожка так и осталась где-то в стороне.

А в номере ждал возбужденный Виктор:

— Ну, Толик, нашел тебе тетку. Завтра познакомлю.

— Где?

— На танцах, конечно.

— Да я танцевать не умею.

— Научит. Всему научит… Знаешь, как обрадовалась, когда узнала, что ты целка.

— Я целка? — невольно рассмеялся истерическим смехом.

— А кто же еще! Ты думаешь, так только девочек называют?.. Ладно, завтра она тебя мужиком сделает, — обрадовал он.

— Она хоть симпатичная?

— Да какая тебе разница! Там у них все одинаково… Ничего. Не крокодил… Не понравится, найду другую. Ладно, давай спать, а то я так накувыркался сегодня, — отвернулся он к стенке и мгновенно захрапел.

Мне же не спалось. Все случится уже завтра. Завтра впервые попробую с настоящей женщиной, с которой можно все. Вспомнил больших девочек, для которых был живой куклой, и не мог им ответить, когда трепали меня, как хотели, потому что кукла. Пожалуй, они сейчас такие же, как та неведомая тетка, возжелавшая сделать меня мужчиной. И для нее я буду такой же куклой, потому что целка. Вспомнил и совсем юных, которые лишь показывали и давали потрогать и только очень-очень осторожно приложить хвостик. Засыпая, увидел и прошлогодних Нинку с Верочкой, с которыми было почти по-настоящему, хотя в итоге обе остались девочками…

Всю ночь снились кошмары — черно-белые снимки из толстенной книги «Акушерство», тайком позаимствованной у снимавших квартиру студентов-заочников медицинского вуза. Люди с фото внезапно оживали, вытаскивали торчащих между ног младенцев и тут же предлагали попробовать влезть на их место.

— Да как я туда помещусь? — с ужасом прикинул я.

— Девочки говорят, как хвостик проскочит, любой влезет, даже взрослый дядька. Там растягивается, как резина, — голосом Нинки сообщила какая-то тетка, растопыренная на гинекологическом кресле, — Лезь, Толик, не бойся, а то останешься целкой, как твой Виктор.

— А он, что?

— Испугался… Лезь скорей… Вылезешь, дам сиськи потрогать. Вон они какие выросли… Я вижу, ты меня не помнишь, Толик? Или не узнал?

— Не узнал.

— Я же Верочка!

— Да ты что! Не может быть!

— Может, Толик. Девочки растут быстрее мальчиков и стареют быстрее. Ты вот еще мальчик, а я уже тетка. Лезь! — сердито захрапела она и широко растопырила дырку огромными щипцами. В ужасе проснулся. Рядом громко храпел соблазнитель Виктор…

К утру почувствовал себя разбитым, как никогда. Ощущения, как в канун болезни.

— Ну, что, Толик, готов потерять невинность? — насмешливым тоном спросил на редкость бодрый приятель.

— Слушай, Витя, а ты меня ни разыгрываешь? Может, ты выдумал все?

— Что значит, разыгрываешь?.. Не понял!

— Что тут понимать. Предложу тетке, а она мне пощечину влепит за такое предложение. А ты скажешь, пошутил.

— Ну, Толик, ты и фантазер!.. Ладно, предупрежу тетку. Сама предложит, — обиделся Виктор, — Ладно, умывайся и пошли на завтрак.

Как же медленно тянулся день! Хорошо, немного поспал на пляже. Вот только чувствовал себя, как невеста перед брачной ночью. Ее-то хоть можно понять — страшно. А мне, с чего бы переживать? Ну, суну незнакомой тетке, а если что не так, подскажет. Стыдно, конечно, но она знает, что целка, хотя это и не совсем правда. Поразмыслив, неожиданно успокоился. Будь, что будет. Какие ко мне претензии? У меня и паспорта нет…

— Ну, что, пошли? — поднялся, наконец, Виктор, приглашая на танцы.

— Пошли, — обреченно ответил ему.

— Не дрейфь, Толян. Вечером посмеемся, — хлопнул по плечу приятель…

На площадке Виктор куда-то исчез и вскоре вернулся с двумя тетками. Одну уже видел с ним, правда, с лоджии третьего этажа.

— Знакомьтесь. Толик, — представил он меня.

— Фаина, — первой протянула руку незнакомка — статная шатенка плотного телосложения. «Она», — уже не сомневался я. На вторую даже не обратил внимания, и парочка почти мгновенно испарилась.

— Потанцуем, или как? — улыбнулась Фаина. «Вроде бы не страшненькая», — незаметно пригляделся к потенциальной партнерше.

— Или как… Танцевать не умею, а позориться не хочу, — ответил ей.

— Тогда пошли к морю, — предложила она и взяла под руку.

— Пошли, — согласился с ней.

Не заметил, как перешли на «ты». Не удивляло, когда так обращались ко мне, но с дамой подобным образом разговаривал впервые. И едва установились неформальные отношения, меня понесло. С серьезным видом я излагал ей какую-то галиматью, словно девочке-ровеснице, а она, взрослый человек, непрерывно смеялась, как ребенок.

Не спеша, прошлись по набережной, полюбовались закатом. Что еще? «Похоже, это все», — подумал, взглянув на часы, и, как оказалось, ошибся.

— А ты забавный мальчишка, — улыбнулась Фаина, — Девочкам такие нравятся. Неужели ни с одной не пробовал? — начала она главный для меня разговор.

— Пробовал разок в детском садике, когда малыши показывали друг другу, — соврал ей, как и Виктору.

— Давненько. Малыши уже вырасти успели… Что ж, танцевать ты не захотел. А попробовать хочешь? — решительно спросила дама.

— А можно? — от неожиданности вылетело у меня.

— Нужно, — ответила Фаина, — Ладно, дам тебе, противный мальчишка. Иди в свой номер, дверь не закрывай, а я подойду следом, — проинструктировала она. Все. Процесс пошел…

В номер влетел, едва сдерживая эмоции. Вылетел на лоджию. Внизу гремела музыка и бодро танцевали пары. Увидел и Виктора с подругой. Невольно рассмеялся: «Сегодня вам придется в кустиках».

Быстро разобрал койку, и тут вошла Фаина. Застучало, как в лихорадке, сердце, а хвостик на глазах предательски обратился в колышек, который уже не сдержать никакими брюками, тем более, спортивными.

— Мальчик готов, — заметив, одобрительно хохотнула дама и заперла дверь на ключ, — Скрипеть будем? — глянув на раскрытую постель, улыбнулась она.

— А есть варианты?

— Сними постель на пол — удобней и никакого скрипа, — предложила опытная партнерша и, пока перекладывал матрац и стелил ложе, скинула платье. «Толстушка», — отметил я, с интересом разглядывая женщину в обычном белье, а ни в купальном костюме, — «Ходили бы так по пляжу», — мелькнула дурацкая мысль.

— Выключи свет и раздевайся, — поступила следующая команда, выполненная мгновенно. Но в кромешной тьме вдруг потерялся, — Иди ко мне, мальчик, — услышал шепот откуда-то снизу. «Уже лежит», — сообразил я, осторожно опустился на колени и наощупь устремился к долгожданной цели –готовой к соитию женщине.

— Стой, мальчик… Какой шустрый… Делай, что скажу, и не торопись, — таинственным голосом прошептала она, а я от дикого возбуждения уже ничего не соображал. Лишь почувствовал, как ее рука захватила торчащий колышек и потянула вперед-вниз. Конечно же, поддался, как когда-то с большой девочкой, и, как тогда, сразу ощутил касание к чему-то мокрому, теперь, правда, немного представляя, к чему, — Толкай, — едва расслышал команду и одним движением легко скользнул вглубь желанного женского тела, до самого упора. Помедлив секунду, надавил еще — а вдруг так надо. Но женщина неожиданно дернулась:

— Хватит, мальчик!.. Ты что, весь решил туда влезть?.. Теперь води туда-сюда. Можно быстро, но не обязательно так глубоко.

«Як лягну, штовхай сам», — вдруг всплыло нечто подобное из детства, и я впервые воспринял и выполнил это с удовольствием…

— Хорош… Кончила, — неожиданно остановила Фаина.

— Что кончила? — откровенно удивился, так и не ощутив никакой «приятности», как и тогда, с большой девочкой.

— Ну, испытала удовольствие. Думала, не успеешь коснуться, кончишь. А ты разве нет?

— Нет, — ничего не понимая, ответил ей.

— Ладно, полежим немножко. Отойду, тогда можно еще разик.

Улегся рядом и попытался, было, обнять даму — уж очень захотелось потрогать ее выпуклости. Солидные, не то, что у девчонок.

— Не надо, Толик, жарко, — возразила она. Неужели опять сделал что-то не так? Странно. Впрочем, все правильно. Я — кукла. Может, поэтому и не испытал ничего от первой близости. Зачем кукле какие-то чувства. «Води туда-сюда. Можно быстро, но не обязательно глубоко», — вспомнил нехитрую инструкцию. Нет, с кукольными мыслями ничего не выйдет…

Минут через десять полной тишины, наконец, услышал:

— Давай, мальчик, лезь, — и все повторилось, как впервые, — Все. Кончила… Включи ночничок, мужчина, — попросила партнерша.

Когда вспыхнул свет, увидел, что она уже стоит у стола в трусиках и лифчике.

— Поцелуй меня, — неожиданно попросила дама. Удалось мне, как ей хотелось, или нет, не знаю, но вдруг почувствовал, что напряжение стремительно перерастает в боль, как это было, когда не получилось с Нинкой.

— Может, еще разок? — предложил Фаине, решив, что не остановлюсь, пока ни кончу.

— Нет, Толик. И так голова кругом… Не ожидала, что так заберет… Да и поздно уже. Нам пора. Спокойной ночи, — чмокнула в щечку, накинула платье и стремительно выскочила за дверь. А я стоял и не мог шевельнуться от боли. Хорошо хоть знал, что надо делать. И минут через десять уже спал мертвецким сном…

— Ну, как? — спросил утром Виктор.

— Нормально, — ответил ему.

— Сегодня моя очередь, — тут же определился он.

Вечером на танцах Фаину не обнаружил. А утром следующего дня узнал, что она уехала.

— Как уехала? — растерянно спросил Виктора.

— Как все — путевка кончилась. Кстати, ты ей очень понравился. Теперь моя Олька возжелала с тобой попробовать, — сообщил он.

— Да пошла она! — вполне определенно ответил ему.

Больше на танцы не ходил, решив, что хватит с меня и одного эксперимента…

А однажды в порт пришел греческий корабль. Мы так и не узнали, с какой целью, но вечером на танцах вдруг появились греческие моряки. И на несколько дней танцы стали главным развлечением отдыхающих.

«Вот теперь я действительно в Греции», — размышлял, пытаясь уловить смысл восторженных фраз на незнакомом языке, — «Они вернулись в свой Мариуполь, хоть ненадолго, и теперь рады без памяти. Вон как воркуют. Знать бы еще, о чем?» А в порту стоял ярко освещенный «грек» — их огромный плавучий дом.

Но как-то утром корабль исчез, будто и не было его никогда. Порт надолго опустел, так больше ничем и не порадовав.

Ну, а в пляжной зоне, кроме спасательных катеров, так ничего и не заметил, даже гребных лодок. Что уж говорить о парусниках. «Их нет у меня», — как в какой-то цыганской песне.

Через день после ухода «грека» проснулся от необычного шума за окном. Оказалось, на город обрушился ливень с сильным ветром и градом. Глянув на море, увидел, что оно в белых «барашках». Неужели шторм?

Сразу после завтрака отправились с Виктором посмотреть. И вправду шторм. Похолодало. Порывистого ветра уже не было, да и дождь прекратился, а огромные волны накатывали и накатывали на пляжный песок, разбиваясь о двухметровую каменную стену набережной. Это было нечто! В туче соленых брызг светилась радуга. А побелевшее от пены море рокотало, сокрушая сушу. Жаль, не разрешали купаться. Специальные патрули и спасатели были начеку и быстро отлавливали потенциальных нарушителей. А сколько всякой дряни выбросило тогда море. Похоже, не только дряни — энтузиасты, жаждущие сокровищ, долго еще ковыряли палками береговой мусор…