Бесплатный фрагмент - В клетке сознания

ВСТУПЛЕНИЕ

Зажигалка звонко щёлкнула, на пару секунд осветив тёмную комнату тусклым дребезжащим светом. В старой Zippo, подаренной коллегами по работе, явно заканчивался бензин. Пора было бы уже наконец её заправить.

Он прикурил сигарету, затянулся и почувствовал резкий привкус железа, который возник из-за того, что сигаретный фильтр обильно пропитался кровью, которой были покрыты все его руки. Вкупе с тяжёлым и угнетающим воздухом, который наполнял комнату, сигаретный дым сковывал лёгкие словно в тиски, не давая вздохнуть полной грудью.

Её тело лежало прямо перед ним в довольно неестественной позе — такой, что даже в полной темноте можно было с уверенностью сказать, что она отнюдь не спит. А торчащий из её шеи окровавленный нож только подтверждал эти догадки. Тишина в квартире была такая, что в ушах стоял звон. Наверное, именно такую тишину люди обычно и называют «мертвецкой». Безумно хотелось включить фоном хоть какую-то музыку, но нет, он не мог себе позволить так по-дилетантски привлечь внимание кого бы то ни было.

Слежка за ней осуществлялась уже довольно продолжительное время, поэтому он успел выучить не только все маршруты её передвижения, но также и то, с кем, в какое время она встречается, в какие магазины ходит, какое вино предпочитает, какая песня звучит сигналом будильника на телефоне, кто любимый персонаж очередного низкопробного сериала про врачей, в какие моменты остаётся абсолютно одна.

Но почему именно она? На этот вопрос у него не было какого-то определённого ответа. Да и сам он, наверное, просто пожал бы плечами, если вдруг этот вопрос задали бы ему напрямую. Никакого акцента на телосложении, вероисповедании, цвете кожи или политических взглядах. Это как дьявольская лотерея — она просто оказалась первой, кто попался на глаза в этот вечер. Абсолютно случайная жертва, на её месте могла быть любая, окажись она не в то время, не в том месте.

Он сохранял полное хладнокровие после всего произошедшего, несмотря на то что это было его первое преступление. Раньше он никогда не нарушал закон. Да что там, он даже дорогу всегда переходил только в положенных местах и на зелёный сигнал светофора. Никаких превышений скорости, никаких штрафов за парковку, никаких жалоб со стороны соседей, никаких просрочек по уплате налогов; идеальный законопослушный гражданин. Более того: он уже довольно долгое время являлся сотрудником правоохранительных органов. Целых десять лет отдать службе в пенитенциарной системе одного из западных штатов, нелёгкий путь с самых низов службы и сотни, если не тысячи, перечитанных личных дел различных психопатов, приговорённых к электрическому стулу, от которых у простого гражданского кровь бы застыла в жилах, а на голове появилась пара-тройка седых волос. Наверное, всё это в совокупности и оставило на его и без того нестабильной психике неизгладимый отпечаток.

Ещё бы, если практически каждый день сталкиваться с насилием и иметь дело с разномастными маньяками, убийцами и психопатами, то волей-неволей со временем и у самого начнёт потихоньку «съезжать крыша», чёрное начнёт казаться белым, белое — чёрным, а во всей этой бесконечной жестокости даже появится свой особый романтизм, непонятный обычным людям.

Имея доступ к почти безграничной библиотеке личных дел всевозможных преступников, он, как ему казалось, изучил каждое из них вдоль и поперёк, выделив для себя все промахи и ошибки, из-за которых эти недоумки и попались в лапы правосудия. Кто-то забывал стереть отпечатки пальцев, кто-то оставлял в живых свидетелей, а отдельные индивиды и вовсе приходили с повинной спустя какое-то время, не выдерживая угрызений совести (Ха! Слабаки). Однако, все спланированные им шаги были предприняты исключительно для того, чтобы совершить убийство и выйти сухим из воды. А многолетний опыт мог этому только поспособствовать.

Были учтены самые мельчайшие детали, даже такие, как наиглупейшая привычка её соседей заказывать китайскую еду на дом буквально за полчаса до закрытия ресторана, из-за которой он смог бы случайно пересечься на лестничной клетке с курьером. Заблаговременно пришлось даже дать полицейским наводку на местного бродягу, который постоянно ошивался возле её дома, ведь именно такие маргинальные личности обычно и становились самыми ценными свидетелями, переворачивающими ход расследования с ног на голову. Хотя, чаще это были просто больные и психически нездоровые люди, пытающиеся привлечь к себе внимание.

Поэтому в данный момент, сидя перед окровавленным телом, он чувствовал себя практически неуязвимым. Судья, присяжный, прокурор и палач в одном лице, а в адвокате жертве было отказано единогласным и безапелляционным решением.

Продолжая смотреть на лежащее перед ним тело, он подсознательно понимал, что это всего лишь начало. Так сказать, «проба пера» перед чем-то большим. И именно ей «посчастливилось» стать его первой. Первая жертва — она, как первая любовь, навсегда останется в памяти. Её просто невозможно забыть, как бы ты не старался. А все, кто будут после неё — это уже просто «остальные». И кто только придумал все эти байки про то, что первый блин — комом?

Откинувшись в кресле, он сделал последнюю глубокую затяжку догорающей сигареты, задержал дыхание и закрыл глаза, представляя, что ожидает его впереди…

Он уже представлял, как завтра в криминальной сводке появится новость о его идеально спланированном и совершенно безнаказанном преступлении, а он всего лишь улыбнется с досадой, что никто никогда не узнает, насколько же он гениален, как в ту же секунду зрачки его глаз резко расширились, а остекленевший взгляд, словно под гипнозом, оказался прикован к тусклому и едва заметному красному огоньку, медленно моргающему под потолком в дальнем углу комнаты. Тлеющий окурок выпал изо рта прямо на ногу и насквозь пропалил штанину старых потрёпанных брюк, но нарастающий ужас попросту заглушил боль от ожога.

Чёрт возьми, камера!

Он даже не успел опомниться, как в то же мгновение раздался хруст выламывающейся двери, который в этой «мертвецкой» тишине казался просто оглушительным, а яркие лучи от фонариков забегали по стенам:

— Полиция! Всем оставаться на своих местах!

ГЛАВА 1

— Эй, Мерсер! Поднимай свою тощую задницу, пора сваливать домой, — голос Клиффа ворвался в вязкую тишину, как шрапнель, взрывая в сознании Мерсера тягучие обрывки сна. Резкий, словно выстрел, голос сотряс тюремный блок, отозвавшись гулом в пустых коридорах. Мерсер с трудом осознал, что задремал, голова слегка покачивалась, как будто он ещё был в том туманном месте между сном и явью.

Часы на его запястье показывали 18:05. В голове медленно прояснялось. Никогда, чёрт возьми, не позволял себе расслабиться настолько, чтобы заснуть на рабочем месте. Но сегодня было исключение — может, слишком многое навалилось, может, дежурство оказалось изматывающим. Он бросил взгляд на детские часы на стене с мерзкими мультяшными рожами цветастых пони и язвительной надписью «The Happiest Place on Earth», будто издевка в этом месте. Шесть вечера. Как всегда, он выставил свои часы на пять минут вперёд, паранойя опоздать не отпускала его с детства, как железный капкан.

— Я знаю, ты меня слышишь, спящая красавица, — Клифф уже был прямо за его спиной, его низкий бас пробрался в уши и разбудил резкий спазм в сердце. Этот гигант всегда появлялся неожиданно, как внезапный шторм, и Даниэль, хоть и привык к его манере, всё равно вздрогнул.

— Чёрт возьми, Клифф, колокольчик бы тебе носить, — пробурчал он, потягиваясь. Тело словно сопротивлялось, мышцы ныли, как после долгого сна.

Клифф стоял, опираясь на косяк, глядя сверху вниз с ленивой усмешкой. Он выглядел, как изваяние: два метра каменных мускулов, бритая голова поблёскивала под искусственным светом, а густая борода, казалось, могла скрыть целую семью воробьёв. Его рубашка была на грани того, чтобы треснуть по швам, но, как ни странно, держалась.

Каждый раз, глядя на Клиффа, Даниэль чувствовал себя мелким и слабым. Вроде бы проводил часы в спортзале, но в сравнении с этим колоссом, он оставался всего лишь тенью. Внутри раздавался шепот: «Смотри, какой он, и какой ты».

— Я же просил не называть меня так, — проворчал Клифф, снимая свои тёмные очки-авиаторы и сверля Мерсера холодным, но странно знакомым взглядом, который был смесью раздражения и скрытого юмора. — Меня это бесит.

— Ладно, ладно, Клиффорд, — Даниэль едва не зевнул в ответ. — Не будем ранить ваши нежные чувства. Так, сколько я спал?

— Минут двадцать, — Клифф прищурился, будто считал это время в голове. — Ты вырубился на середине моего рассказа про «Бегущего в темноте». Я подумал, не буду тебя будить, вдруг прошлая ночь у тебя выдалась… ну, ты понимаешь. Нашёл, наконец, подружку?

— Хотел бы сказать, что да, но увы, — Мерсер попытался сделать голос легким, но в нём проступила горечь. — Я слишком разборчив. Член-то не на свалке нашёл, знаешь ли.

Клифф закатил глаза, но его взгляд был мягким, как у старшего брата, который слишком многое понимает, но не говорит вслух.

— Ну вот, снова началось, — пробурчал он. — Ладно, хватит болтать. Пора домой, верно? Ты же помнишь, что обещал подбросить меня сегодня? — Клифф уже говорил с серьёзностью, которая редко в нём проявлялась.

Конечно, он забыл. Чёрт побери, вылетело из головы. Память — это дьявольская вещь, она всегда играет злую шутку, когда меньше всего этого ждёшь.

— Разумеется, помню, — Мерсер заставил себя улыбнуться, хотя внутри всё кипело.

Тюрьма Грин-Ривер возвышалась на холме за городом, массивное и мрачное здание, словно нарочно отстранённое от всего живого. Её серые стены, покрытые мхом и трещинами, казались застывшей в вечности угрюмой глыбой, которая видела слишком много горя и гнева. За ржавой решёткой ворот тянулась дорога, окружённая зарослями колючих кустарников, где ни птицы, ни зверьё не осмеливались появляться. Сторожевые вышки по периметру поднимались, как окаменевшие стражи, и в их глазницах–окнах непрерывно горел тусклый свет, высматривающий чужаков и пленников с одинаковым безразличием.

Внутри царил постоянный приторный запах старой краски, смешанный с затхлостью и потом, пропитавший стены и коридоры, словно сама тюрьма впитывала весь негатив своих обитателей. Каждый уголок, от бетонного пола до железных дверей камер, будто бы шептал о прошлом и в то же время обещал бесконечно тянуться в будущее. Грин-Ривер была миром, отрезанным от всех других миров, огромным и неукротимым механизмом, который существовал ради одной цели — держать внутри тех, кого общество признало нежеланными.

Выход из тюрьмы всегда казался Мерсеру чем-то ритуальным, напоминал отхождение от алтаря после службы. Контрольно-пропускной пункт, с его зловещим металлическим скелетом рамки, будто втягивал его магнитом. Каждая смена заканчивалась одинаково — надо пройти через это устройство, сканирующее не только металл, но и душу. Персонал, посетители, доставщики — все, кто пересекал этот порог, обязаны были подчиняться правилам. Ни одной пилочки для ногтей, ни одного проклятого мобильного телефона — ни грамма вольности в этом месте. Если бы хоть что-то такое нашли, скандал затопил бы весь штат, а уж шептаться начали бы и за его пределами.

Но вот на выходе… Никому не было дела до писка металлодетектора. Что ты вынесешь из этого места, кроме раздирающей усталости и ощущения липкого страха, впитавшегося в кожу?

Фрэнк Гейт, старый как сами тюремные стены, сидел на своём посту у пропускной. Он едва поднял голову, когда они подходили — его давно натренированные пальцы машинально ощупали их документы и телефоны. Фрэнк знал всё наперёд, с закрытыми глазами мог выдать их вещи, которые они сдавали при входе. Он лишь буркнул через тусклое пуленепробиваемое стекло:

— До новых встреч, парни.

— Бывай, старик, — сказал Мерсер, выдав нечто похожее на улыбку, которая была столь же фальшивой, как его бодрое настроение. «Вот бы мне так — сутки через трое», — с завистью подумал он, оглядываясь на свою пятидневку с ночными сменами, которые медленно, но, верно, забирали его энергию.

Громкий щелчок замка известил о том, что внешняя дверь отпирается. Железные створки тяжело распахнулись, и их выпустили в вечернюю духоту. Солнце било прямо в глаза, его последний свет, словно кинжалы, проникал сквозь ресницы, и Мерсер, зажмурившись, поднял руку, чтобы прикрыться.

— Говорил тебе, купи очки, — Клифф насмешливо щурился сквозь свои вечные авиаторы, которые придавали ему ещё более непроницаемый вид. — Но нет, ты у нас самый умный.

— Ха-ха, — буркнул Мерсер, совершенно не чувствуя и тени веселья. Он выудил ключи из кармана и бросил их Клиффу. — Иди, открой машину. Пусть там немного проветрится, наверняка печка ещё та.

Клифф, щёлкнув каблуками с нарочитой торжественностью, отдал честь и, ухмыляясь, направился к старому «Фольксвагену» Мерсера. Машина была древней развалиной, которая давно просилась на свалку. В салоне всегда стояла невыносимая жара — кондиционер, видимо, уже давно приказал долго жить, если вообще когда-то существовал.

Мерсер вытащил из кармана пачку «Лаки Страйка». Последняя сигарета. Он знал, что рано или поздно это его прикончит, но по-другому он уже не мог. Курил с шестнадцати лет, и, кажется, будет курить до самого конца, когда лёгкие окончательно сдадут. Он затянулся, и едкий дым заполнил его лёгкие, обжигая горло, словно тюремный воздух, пропитанный затхлостью и испарениями страха. Десять лет. Всего десять лет на этой работе, но казалось, что он сидит здесь столько же, сколько Фрэнк Гейт, если не больше.

— Карета подана! — Клифф с силой хлопнул его по плечу, и Мерсер невольно дёрнулся. Сигарета выпала из пальцев, закрутилась в воздухе и шлёпнулась в пыль.

— Брэндон, твою мать! — Мерсер стиснул зубы, глядя на сигарету, которая теперь лежала на асфальте, с едва тлеющим огоньком.

— Мамочку-то в это не вмешивай, — невозмутимо проворчал Клифф, обойдя машину и прищурившись на солнце. — Машина уже остыла, пошли.

Мерсер бросил последний взгляд на злополучную сигарету, чуть дымящуюся в пыли. Он затушил её ботинком, чувствуя, как раздражение растёт. Последнее, что ему сейчас нужно, — это устроить чёртов пожар под носом начальства.

Дорога домой в тот вечер оказалась удивительно спокойной. Для пятничного вечера, обычно пестрящего машинами и нетерпеливыми водителями, улицы были неожиданно пусты. Мерсер наслаждался этой редкой тишиной, почти нереальной для города. Окна его старого «Фольксвагена» были опущены, пропуская свежий вечерний воздух, и он ощущал, как легкий ветерок освежает его лицо.

— Ну что, какие планы на выходные? — Клифф нарушил молчание, своим громким голосом разрывая обволакивающую тишину.

— Я об этом ещё не думал, — Мерсер взглянул вперёд, лениво наблюдая за дорогой. — Наверное, как всегда, посижу за приставкой или посмотрю сериал.

— Серьёзно? — Клифф ухмыльнулся. — Чувак, тебе уже за тридцать, а ты до сих пор в игрушки играешь?

— Не начинай, — огрызнулся Мерсер, чувствуя, как раздражение поднимается в груди. — Это не просто игрушки. Игры давно стали чем-то большим, чем развлечение. Это искусство, как кино или книги. Только здесь ты управляешь всем, а не просто наблюдаешь.

— Ох, философ, — Клифф махнул рукой, поднимая брови. — Просто признай, что тебе нечем заняться.

Он усмехнулся, и его белоснежные зубы резко контрастировали с тёмной кожей. Мерсер фыркнул в ответ, понимая, что его друг частично прав. В его жизни действительно не хватало разнообразия, и это его не радовало.

— Ладно, оставим мою философию, — с лёгкой усмешкой бросил Мерсер. — А у тебя что за планы?

— Надо дом в порядок привести. Завтра мама приезжает из Балтимора, — Клифф вздохнул, слегка раздражённо. — Ты же знаешь, как она не выносит беспорядка. Мой армейский сержант в сравнении с ней был как свинья.

Мерсер рассмеялся, но быстро осёкся, поймав на себе суровый взгляд Клиффа. Взгляд был такой, что любые слова теряли смысл — Клифф умел подавлять только взглядом.

— Прости, прости, но это было весело! — Мерсер всё же не сдержался, вспоминая, как Клиффа отчитывали за рассыпанные носки. — Слушай, давай остановимся ненадолго на заправке, мне нужно сигарет купить.

— Как будто у меня есть выбор, — пробурчал Клифф, откинувшись в кресло и повернув голову к окну.

Заправка была их привычной точкой на маршруте. Сэт, старый кассир, давно знал Мерсера в лицо. Люди в форме здесь не вызывали подозрений — им доверяли, считали «своими».

— Привет, Сэт! Как жизнь? — Мерсер подошел к кассе, кивая знакомому лицу.

— Жизнь… Какая тут жизнь? — Сэт едва поднял голову, тяжело вздохнув. — Все разбежались, жалуются, что зарплата низкая.

Сэт выглядел ещё старше, чем обычно: мешки под глазами, будто он не спал неделями.

— Как всегда? — он машинально потянулся к полке за сигаретами.

— Да, будь любезен, — Мерсер выложил деньги на прилавок. — Когда уже терминал поставишь? Я устал носить наличку ради тебя.

Сэт хмыкнул, выкладывая сигареты на прилавок.

— Оставь сдачу себе, старик, — Мерсер махнул рукой.

— О, ваша щедрость, мсье, — Сэт чуть не поклонился с сарказмом. — Есть ещё надежда для вашего поколения.

Мерсер улыбнулся краем губ, распечатал пачку и закурил, выходя на улицу. Он прислонился к стене заправки, наблюдая, как Клифф переключает треки в машине, недовольно ворча. И вдруг среди тяжёлого рока прорвался Айс Кьюб. Клифф тут же улыбнулся, как ребёнок, нашедший игрушку, и стал раскачиваться в такт.

Мерсер с каждой затяжкой чувствовал, как напряжение постепенно отпускает. Курить в закрытом пространстве он терпеть не мог — никотин в машине или в доме въедался в вещи, а запах от этого потом не отмыть.

Когда сигарета догорела, он щелчком отправил окурок в мусорное ведро и вернулся к машине. Клифф уже качал головой под «It Was a Good Day», его настроение явно улучшилось.

— И правда был хороший день, да? — задумчиво бросил Мерсер, садясь за руль.

— Увидим, — отозвался Клифф, всё ещё напевая под музыку.

ГЛАВА 2

— До понедельника. Удачи с наведением порядка, — сказал Мерсер, посмотрев на Клиффа.

— Спасибо, пригодится, — Клиффорд улыбнулся, захлопнул дверь машины и, поправив очки, медленно направился к своему дому, перекинув сумку через плечо.

Мерсер воткнул первую передачу и медленно отъехал от тротуара. Теперь, когда он был один, можно было сделать музыку погромче. Он всегда был фанатом тяжёлой музыки, но никогда не навязывал свои вкусы другим, стараясь не смущать пассажиров, не всем по душе был грубый вокал и агрессивные рифы.

Кузен научил его любить тяжёлую музыку — настоящий подарок в детстве, когда мир только открывается, словно первая страница потрёпанного, но захватывающего романа. Вместе они слушали титанов металла, таких как Iron Maiden и Black Sabbath, и каждый рифф грохотал в их головах, словно пульсация вулкана перед извержением. Но всё изменилось, когда кузен получил права и купил свой первый автомобиль. Вместо привычных гитарных соло из динамиков его новенького «Доджа» полилась гладкая, приторная электроника — музыка, от которой, казалось, начинали прилипать пальцы, как от сладкой газировки, разлитой на сиденье. Ему казалось, что кузен продал душу — не за золото, а за дешёвый шанс привлечь девушек, у которых интерес к музыке заканчивался там, где заканчивались танцевальные ритмы.

Для Мерсера это было не просто разочарованием, а настоящим предательством. Он почувствовал, как между ними пролегла трещина, превращаясь в бездонную пропасть. В тот момент он дал себе клятву: никогда не изменять своей музыке. Если когда-нибудь у него появится своя машина, из её колонок будут звучать только грохот барабанов, свист электрогитар и голос, надрывный, как вой ветра в пустыне.

И он сдержал слово. Вот уже четырнадцать лет, открывая дверь своего поцарапанного, но верного «Фольцвагена», он нажимал на кнопку магнитолы и погружался в мир, где Metallica разрывала воздух, а AC/DC поднимала его настроение выше, чем могла любая доза кофеина. Этот ритуал был для него чем-то вроде обета верности самому себе.

Особенно его грела мысль, что его девушка тоже любила тяжёлую музыку. Ну… бывшая девушка. Уже полгода, как они расстались. Мерсер всё ещё пытался привыкнуть к этому новому статусу. Когда они были вместе, он всегда гордился тем, как её глаза загорались при первых аккордах какой-нибудь песни, которую она угадывала с двух нот. Музыка связывала их, но, как оказалось, музыка не могла склеить всё остальное.

Ссора, которая положила конец их отношениям, не была чем-то простым, вроде спора о разбросанных носках или грязной посуде в раковине. Это была глубокая, болезненная рана. Неудачная попытка вскрыть гнойник, скрытый под кожей их жизни. Она говорила, что работа в тюрьме его меняет, причём не в лучшую сторону. «Ты становишься другим человеком», — сказала она однажды, её голос был тихим, но от этого не менее острым. «Я больше не вижу в тебе того, кого полюбила».

Он пытался отмахнуться от её слов, как от надоедливой мухи, но эти фразы въедались в его разум, словно кислота, разъедающая металл. Она была права. Тюрьма действительно меняла его, медленно, но неумолимо. Каждый день он смотрел в глаза людям, у которых не осталось ничего человеческого. Людям, для которых убийство было так же обыденно, как утренний кофе. Он считал, что может выдержать это. Что его хватит на всю эту тьму. Но, возможно, он переоценил себя.

В её глазах он стал чужим, и эта мысль жгла его изнутри. Неужели всё это время он оправдывал свою деградацию, называя это профессиональной необходимостью? «Ты не можешь оставаться прежним, видя то, что вижу я», — ответил он ей тогда. Его голос звучал уверенно, но внутри уже росли сомнения. А может, он никогда не был другим? Может, работа просто обнажила ту часть его, которую он прятал даже от самого себя?

Он представил её лицо — лицо женщины, которая всегда замечала всё то, чего он предпочитал не видеть. Её наблюдения были точны, как движения хирурга, который скальпелем вскрывает самые чувствительные места.

Сейчас он сидел за рулём своей машины. Тёмный город медленно оживал вокруг него, но он не замечал мелькания уличных фонарей за окном. В руках был телефон, экран подсвечивал его лицо, словно прожектор. Ему хотелось набрать её номер. Одно короткое «прости», одно простое «давай начнём сначала» — и, возможно, всё наладится.

Но его пальцы застопорились над кнопкой вызова. Это был бы не честный разговор, а очередная попытка заделать трещины в уже разрушающемся фундаменте. Он знал, что без изменений с его стороны никакие слова не смогут вернуть её.

Он опустил телефон на пассажирское сиденье и долго смотрел вперёд, будто в ночной мгле мог увидеть ответы на свои вопросы. Работа в тюрьме превратила его в свидетеля самых тёмных сторон человечества. Но сейчас он боялся, что и сам начал становиться частью этой тьмы.

Мерсер включил двигатель, и машина рванула вперёд. В колонках заиграли первые аккорды песни Deftones, но впервые за долгое время он даже не обратил на это внимания.

Он стал закрывать стекло, но в этот момент что-то внутри затормозило его: как будто даже воздух подкинул в лицо тяжёлую горечь. Он почувствовал, как неуютно сидит в этой машине — тюрьма в его голове была не менее плотной, чем та, где он работал. Мерсер был уставшим, но не от физической работы, а от внутреннего напряжения, которое с каждым днём становилось всё более невыносимым.

Скользя по улицам, он заметил, что город, которого обычно так не хватает, вдруг показался пустым и безжизненным, как бы отрицающим всё, что происходило в его душе. Это странное одиночество, которое он ощущал, теперь стало его единственным спутником. В его жизни не было места для лёгкости, не было места для того, чтобы просто быть собой.

Когда он подъехал к своему дому, солнце уже окончательно скрылось за горизонтом. Мерсер заглушил двигатель и остался сидеть в тишине. Звук мотора затих, но гудение мыслей продолжалось.

Он сидел в машине, погружённый в свои мысли, наблюдая, как день медленно уступает место ночи. Тёплый воздух вечера сменился прохладой, а с наступлением сумерек улица казалась ещё более безмолвной, чем обычно. Он заглушил двигатель, но в ушах всё ещё звучали агрессивные рифы и рваный вокал Чино Морено. Только теперь, когда мотор стих, наступила полная тишина — тишина, от которой, казалось, некуда было деться. Стараясь избавиться от тяжёлых мыслей, он открыл дверь машины и вышел на улицу. Воздух был свеж, и лёгкий ветерок тронул его волосы, но даже это не смогло полностью убрать гнетущее чувство внутри.

Мерсер вошёл в дом, включил свет и на мгновение остановился в прихожей, оглядывая пустое пространство. Тишина в доме встретила его с полным равнодушием. Он уже был знаком с этим чувством. Пустые комнаты, будто сами по себе были готовы к собственной тирании. Жизнь в одиночестве имела свои плюсы, но сейчас тишина казалась ему невыносимой. Он прошёл в гостиную и бросил ключи на журнальный столик. Затем сел на диван, не включая телевизор, и просто уставился в окно. Вечер за окном был почти такой же густой, как та темнота, что клубилась у него внутри.

Возможно, выходные помогут ему подумать, найти нужные слова, или, по крайней мере, понять, как сделать первый шаг к изменениям. Но никакие мысли не могли вернуть ему утраченный баланс, не могли рассеять этот мрак, который, как он понял, теперь всегда будет с ним.

Словно по привычке, Мерсер сразу же потянулся к вороту рубашки. Это был не просто жест усталости — за день форма пропитывалась духом тюрьмы, как будто сам воздух в этих стенах был отравлен гниением. Запах не только оставался на одежде, но и пронизывал его самого, цепляясь за кожу и мышцы, словно липкий туман, который невозможно смыть. Вот почему, едва переступив порог, он первым делом сбросил рубашку, майку и брюки, словно пытался сбросить с себя весь прошедший день, как змея сбрасывает старую кожу. Всё это полетело в стиральную машинку. Главное — не забыть включить её до конца выходных. В прошлый раз вонючие вороха одежды лежали там до понедельника, напоминав о себе кислым запахом.

Но одежда была только полдела. Этот запах… Он въедался в поры, будто оставлял невидимую пленку на костях. И как ни пытайся, его нельзя было просто смыть — нужно было почти до блеска оттирать, словно это был не пот, а что-то большее, пропитавшее его сущность.

Холодильник мирно гудел, а ящик с «Будвайзером» выглядел, как небольшой свет в конце тоннеля. Несколько бутылок — вот и всё, что нужно для того, чтобы приглушить звуки дня, залечить нервные уколы, и, наконец, уснуть. Не напиться, нет, Даниэль не был тем, кто позволил бы себе скатиться так низко. Пара-тройка бутылок — «сонная доза», как он это называл. Достаточно, чтобы тьма на мгновение стала чуть мягче, и ночь прошла без кошмаров.

Он уже знал, о чем будут эти кошмары, если они придут. Эта сучка Эдвардс. Всего несколько месяцев назад её назначили начальником его отдела, и с тех пор Даниэль жил, как на минном поле. Её цель была ясна: выжить его с места, чтобы пристроить сюда свою кузину. Это была не просто крысиная интрига. За ней стояли не только начальник тюрьмы, но и шишки из центрального бюро. Даниэль не мог забыть, как её вечно придушенный голос звучал на каждом совещании, словно яд, просачивающийся через узкие щели системы. И каким бы тяжёлым ни был день, каждый раз его мозг возвращался к одному вопросу: как далеко зайдет эта игра? В бухгалтерии ей было тесно, а здесь, в тюрьме, были не просто цифры на бумаге — живые деньги, связи, власть. «Интересно, что она делала, чтобы получить эту работу? И сколько мужчин она обвела вокруг пальца?» — думал он, чувствуя, как в нём нарастает тёмное раздражение. Но это были не его мысли. Это были мысли тюрьмы, которые отравляли и его.

Даниэль знал: рано или поздно, карма настигнет её. Никто ещё не уходил без последствий.

Мерсер опустился на диван, словно весь мир давил на его плечи. Он запустил PlayStation, но, стоило экрану вспыхнуть ярким голубым светом, как желание играть испарилось, оставив после себя пустоту. Пальцы всё ещё сжимали контроллер, но этот простой жест вдруг показался невыносимо тяжёлым. Его тело словно отказывалось подчиняться, и он, чертыхнувшись, швырнул джойстик на край дивана. Даже управление виртуальными персонажами казалось теперь трудом титаническим, почти героическим.

Телевизор стал единственным утешением. Пусть он бубнит, пока сознание не сдастся, уступая сну. Мерсер переключил каналы, пока не наткнулся на старый ситком. Смех закадровой аудитории был как шум далёкой грозы — раздражал, но, в то же время, наводил странное, глухое умиротворение.

Перед тем как провалиться в эту вязкую дремоту, он быстро ответил на сообщение Лоис Финч, старательной кадровички из Грин-Ривер, которая каким-то чудом ещё верила в дисциплину и порядок.

«Даниэль, тебя в тир записывать на понедельник или среду?»

Он долго смотрел на экран, не сразу находя силы шевельнуть пальцем. В итоге сухо набрал:

«Понедельник».

Телефон с мягким стуком упал на кофейный столик. Три пустые бутылки из-под «Будвайзера» стояли рядом, отражая в своих тёмных стеклянных боках тусклый свет телевизора. Это было похоже на какой-то странный ритуал — Мерсер снова и снова пытался утонуть в этом незамысловатом наборе: шумный ситком, алкоголь, пустота.

Тусклый свет экрана заливал комнату призрачными бликами, изредка заставляя темноту оживать на стенах, как если бы там прятались чьи-то незримые тени. Голоса из телевизора звучали всё дальше, превращаясь в абстрактный фон. Смех из динамиков был фальшивым, искусственным — словно кто-то поставил его на повтор.

Мерсер лежал на диване, но его разум не отдыхал. В голове крутились обрывки прошедшего дня. Тюрьма. Её холодные, серые стены, пропитанные тоской и гнилью человеческих судеб. Она не просто окружала его каждый день, она просачивалась в его сознание, в его сны, в самую суть его существа. Как будто яд. Медленный, но беспощадный. Маньяки, убийцы, лица тех, кто однажды свернул не туда. Они смотрели на него, но не глазами, а через дела, через отчёты, через короткие сухие строки их историй. Мерсер изучал их с пугающим вниманием, как будто пытался разгадать код.

Каждый раз, перечитывая очередное досье, он замечал странную закономерность: осуждённые будто оставляли за собой подсказки. Ошибки, из-за которых их поймали. Мелкие, почти незначительные, но смертельные. Эти ошибки были своего рода подсказками, который он запоминал против своей воли.

Мысли о Лоис Финч внезапно всплыли в его сознании, как луч света в полной темноте. Она всегда улыбалась. Каким-то невероятным образом ей удавалось сохранять спокойствие и порядок там, где другие теряли себя. Лоис не была похожа на Эдвардс, которая будто наслаждалась давлением, разрушая тех, кто её окружал. Лоис могла быть… спасением.

«Зачем она работает там, где души гниют быстрее, чем тела?» — думал он, прежде чем сам себе ответил: таких людей, как она, нужно больше. Если Эдвардс — это яд, то Лоис была чем-то вроде противоядия. Но этого противоядия хватало только на тех, кто находился рядом с ней.

Мерсер поморщился. Мысли потекли в опасную сторону. Они снова вернулись к Эдвардс. Её голос, её сарказм, её давление. Она вытягивала из него силы, словно вампир. Иногда он думал, что она получала удовольствие, наблюдая, как люди ломаются. Эта мысль не давала ему покоя.

А что, если изменить ситуацию? Он почувствовал, как в груди что-то шевельнулось, будто кто-то прошептал это прямо ему на ухо: «Сделай что-нибудь. Она больше не будет твоей проблемой».

Мысль была мерзкой, липкой, как масло на пальцах, но от неё сложно было избавиться. Она не уходила. Она сидела в нём, затаив дыхание. Тюрьма словно жила в нём теперь, шептала ему советы, которые нельзя было повторять вслух.

«Нет, нет, нет», — пробормотал он едва слышно, силясь удержаться.

Но эта маленькая, чернильная капля уже проникла в его разум. Она не исчезнет. Её можно было загнать глубже, спрятать, но избавиться от неё окончательно? Вряд ли.

Он наконец уснул. Сон пришёл медленно, как непрошеный гость, который долго стоит у двери, прежде чем войти. Комната осталась всё такой же мрачной, залитой ленивыми бликами телевизора. Ситком всё ещё играл, голоса звучали искусственно, но его сознание уже унеслось куда-то далеко, вглубь. Туда, где тьма и кошмары смешиваются, как грязная вода в сточной канаве.

ГЛАВА 3

— Мерсер, да у тебя талант, — заметила Лоис Финч с той смесью нежности и насмешки, которая подчеркивала её дерзкий нрав. Она обводила пулевые отверстия на мишени маркером, словно подписывала картину в галерее. Её глаза блестели, как у хищника, чья добыча забилась в капкан. — Все семь пуль в цель. Шестьдесят семь очков из семидесяти. Ну, признавайся, ты что, родился с пистолетом в руках?

— Ничего особенного, — бросил Мерсер, стараясь скрыть раздражение за маской спокойствия. — Нужно просто знать, когда нажимать на спусковой крючок.

— Вот почему у нас столько дыр в полу и потолке после стрельб других сотрудников, — усмехнулась она, наклоняясь чуть ближе, так, что её дыхание коснулось его щеки. Она явно пыталась вытянуть из него хоть крошку эмоций. — А ты посмотри на это! — Лоис кивнула на экран телевизора, где транслировалась картинка с другой мишени. — Кто-то умудрился пробить дырку даже в нём! Я серьёзно, где их только находят?

Мерсер скользнул взглядом по экрану, затем перевёл его на остальных сотрудников, которые топтались на огневом рубеже, как дети в тире на ярмарке. Распахнутые пиджаки, перекошенные галстуки, дрожащие руки. Некоторые с трудом удерживали пистолеты, словно это были не тренировочные «Глоки», а куски раскалённого железа.

— За умеренную плату могу провести индивидуальные занятия для каждого, — с сарказмом произнёс он, уперев руку в бок.

Толпа выглядела абсолютно несерьёзно, будто собралась на экскурсию, а не на обязательный тест по стрельбе. И среди всей этой неразберихи стояла она — Эдвардс.

Она держала пистолет так небрежно, словно это была очередная игрушка в её богатой коллекции власти и манипуляций. Держа оружие одной рукой, со слегка кокетливой улыбкой, она не стреляла — позировала. Любой другой сотрудник, выкинь он подобный трюк, уже бы услышал пару громких замечаний и лишился премии. Но только не она. Нет, с ней всегда было иначе.

Инструктор, который обычно срывал голос, чтобы заставить остальных держать дистанцию и соблюдать технику безопасности, теперь стоял рядом с Эдвардс. Его лицо растянулось в натужную ухмылку, а изо рта неслись сальные шуточки, которые с лёгкостью пересекали границы профессиональной этики. Этот человек, некогда воплощение дисциплины, теперь напоминал послушного песика, ластящегося к хозяйке. Мерсер невольно скрипнул зубами.

Эта сцена словно обожгла его изнутри. Она была ярким воплощением всего, что было не так в его жизни, его работе. Интриги и симпатии, власть, опутанная липкой паутиной пустых привилегий.

Мерсер отвёл взгляд, сосредоточившись на своих мыслях. Он никогда не считал себя прирождённым стрелком. Ещё на первых курсах подготовки его выстрелы уходили куда угодно, но только не в мишень. Он помнил, как стоял на стрельбище, окутанный запахом пороха, пока инструктор хмурил брови и тяжело вздыхал.

Но однажды всё изменилось. Старик с прокуренными лёгкими и голосом, хрипящим, как древний патефон, подошёл к нему на стрельбище. Это был ветеран войны — со шрамами на лице и глазами, в которых застыл ужас прошлых боёв. Этот человек, прошедший ад и вернувшийся, чтобы делиться своим горьким опытом, сказал ему одну вещь, которая отпечаталась в его памяти навсегда:

— Выстрел должен быть неожиданным даже для тебя самого. Полу выдох. Плавный спуск. Всё остальное сделает твоё тело.

Эти слова стали для Мерсера прозрением. Он начал смотреть на стрельбу иначе — не как на упражнение, а как на искусство. Искусство молчания и терпения.

С тех пор он всегда стрелял с одной руки, чуть развернув корпус. Его стиль выглядел странно, чуждо, но это работало. В отличие от коллег, которые палили очередями, как голливудские герои — двумя руками, выбрасывая весь магазин за несколько секунд. Мерсер действовал иначе. Для него каждая пуля была, как молчаливая молитва.

Они стреляли, чтобы чувствовать себя сильными, он — чтобы остаться собой.

Лоис, между тем, закончила обводить мишень, отступила на шаг назад и обернулась к нему, слегка приподняв бровь.

— Ну, что скажешь, стрелок?

Мерсер слегка пожал плечами, убирая оружие в кобуру.

— Скажу, что я не из тех, кто палит в потолок.

— А жаль. — Лоис рассмеялась, но в её взгляде промелькнуло нечто более глубокое. Как будто за этой лёгкой шуткой она пыталась понять, что именно скрывается за его бесстрастной маской.

Когда он вернулся к огневому рубежу, Эдвардс уже заметила его. Её глаза блеснули ледяным остриём, таким же острым, как её привычный тон. Она махнула рукой, словно подзывая верного пса, и улыбнулась так, будто только что выиграла битву, о которой он даже не подозревал.

— Даниэль, не убегай после обеда, — её голос звучал как скрип незаточенного ножа по пенопласту: пронзительный, раздражающий, оставляющий в ушах тонкую невидимую трещину. Это был тот звук, от которого хочется зажать уши руками, но вместо этого он только сильнее стиснул челюсти. На долю секунды ему показалось, что она слышит, как скрипят его зубы. — Нужно обсудить один рабочий вопрос.

Каждое её слово заставляло мозг рисовать совершенно ненужные картины. Муж Эдвардс. Этот мифический мужчина, о котором никто из сотрудников тюрьмы толком ничего не знал. Бедолага. Каким бы он ни был, он заслуживал памятника при жизни за то, что выдерживал её изо дня в день. Представьте: вы открываете утром глаза, и первым, что вы видите, это её лицо — не накрашенное, бледное, с прожилками сосудов на переносице. А потом этот голос, который приветствует вас холодным, почти мертвым: «С добрым утром, дорогой». Голос, который можно было бы использовать как оружие, чтобы ломать чужую волю. Он улыбнулся про себя. Муж Эдвардс — вероятно, единственный человек на земле, кто выдерживает пытки ежедневно и по собственному выбору. Если он, конечно, вообще существовал.

— Хорошо, мисс Эдвардс. Вы будете у себя? — спросил он, вкладывая в свой тон всю возможную профессиональность, чтобы не выдать внутреннюю злость.

— Коне-е-е-ечно, — протянула она с ядовитой растяжкой, её неприятная усмешка только усилила эффект. Голос стал ещё более режущим, как будто она специально подбирала частоты, которые были невыносимы. — Не задерживайся.

Её слова повисли в воздухе, а он бросил взгляд на часы. 12:13. До обеда оставалось около часа. Время тянулось, словно густой сироп, а Эдвардс уже начинала разыгрывать свою новую игру. Какую — он не знал, но её намерение отравить ему день было очевидным, как красный маяк посреди ночи.

Он оглянулся на остальных сотрудников, которые всё ещё держались за оружие так, будто впервые видели его в руках. Дрожащие пальцы, неуверенные взгляды. Если бы это не было так грустно, он, возможно, усмехнулся бы.

Мерсер стиснул ремень своей сумки и направился прочь. Архив. Если уж время тянется как патока, то лучше потратить его на что-то полезное.

Архивы тюрьмы были одновременно местом заточения и убежищем. Нечто вроде собственного уголка в аду. Личные дела заключённых — страницы, испещрённые мелким текстом и отвратительными деталями. Для большинства людей это был просто бумажный хлам: скучные факты, разбавленные официальным языком. Но для Мерсера это был целый мир. Каждый файл был наполнен голосами, искаженными криками, кровью, запёкшейся на полу, лицами — покорёженными, как разбитые зеркала.

Он видел за строками не просто текст. Он видел истории. Превращение людей в чудовищ: шаг за шагом, день за днём. Эти документы были чем-то большим, чем просто свидетельством преступлений. Это были мозаики из страха, ненависти и боли, где каждая деталь — кусок души, который кто-то вырвал из другого человека.

Каждое дело вытягивало из него остатки человечности, будто капельница с пустым пакетом. Это была его работа. Сотни страниц, каждая из которых весила на него, как бетонная плита, привязанная к ногам. Но, странным образом, в этой работе была и сила. В этих отвратительных страницах он находил нечто, что заставляло его двигаться вперёд. Как будто он смотрел в бездну и черпал из неё что-то для себя.

Мерсер направился к архиву с решимостью, которая граничила с обречённостью. Новый файл, новая история. И, возможно, ещё один шаг к тому, чтобы перестать бояться смотреть в зеркало.

Он открыл папку с делом Ричарда Ханнегана, серийного убийцы, приговорённого к высшей мере. Как и всегда, детали преступлений Ханнегана пробирали до костей: каждый убийца оставлял свой след, но этот был особенно изощрённым. Мерсер перечитывал страницы, уже знакомые до мельчайших подробностей, как будто снова и снова изучал шахматную партию, пытаясь просчитать возможные ходы наперёд. Его пальцы ощущали знакомые шероховатости пластиковых папок, а запах бумаги приносил ощущение утешения в этом месте, где хаос правит каждым шагом.

Эдвардс и её мелочные пакости временно ушли на второй план. В этих делах, в каждом извращённом преступлении, он видел слабые места, ошибки, которые совершили эти люди, позволившие их поймать. Он использовал это как оружие против себя, чтобы не стать таким же. Но чем дольше он читал, тем яснее осознавал, что граница между ним и ими всё больше стиралась.

«Как далеко я могу зайти?» — вопрос, который Мерсер задавал себе уже не впервые, снова возник в его голове, когда он всматривался в страницу с фотографиями доказательств. Раньше такие мысли казались абсурдными, но теперь, под давлением Эдвардс, при мысли о том, что она выживает его с работы, они всё чаще мелькали, как запретные искушения.

«Слишком далеко», — сам себе ответил он и захлопнул папку, но чувство тревоги никуда не делось.

За его спиной тихо подошла Лоис. Её лёгкая походка не выдавала присутствия, но как только она оказалась рядом, он сразу её заметил. Её глаза, сверкающие ещё недавно на стрельбище, сейчас смотрели на него с непонятным интересом.

— Что, опять погружаешься во мрак, Даниэль? — мягко спросила она, присаживаясь рядом. Её голос был на удивление спокойным, почти сочувствующим.

— Это моя работа, Лоис, — ответил он, стараясь не показать, что её присутствие раздражало его. — Просто делаю своё дело.

— Знаю, что это не только работа. — сказала она, кивая на папку, как будто знала, что внутри.

Он ничего не ответил, лишь кивнул, зная, что никакие слова не смогут передать, что на самом деле творилось у него в голове. Лоис была одной из немногих, кто искренне заботился, но даже ей он не мог открыться полностью. Слишком много уже прошло в его жизни, чтобы просто так отпустить всё и поделиться.

Не получив толкового ответа Лоис встала, пожала плечами и направилась на выход. Дождавшись, когда звук каблуков скроется за тяжёлой дверью архива Даниэль снова открыл папку Ханнегана.

Осуждённый: Ричард Ханнеган. 52 года. Вольнонаёмный рабочий в строительной компании «Морган и партнёры».

Предыдущие судимости: незаконное проникновение в жилище, кража.

За что осуждён: убийство бывшей жены (Анджелы Симонс), бывшей тёщи (Сэдди Уильямс), попытку убийства ребёнка (Дерек Симонс), попытку поджога обще опасным способом.

Краткое содержание преступления: пришёл домой к бывшей супруге, которая проживала совместно со своей матерью и ребёнком в попытке взять денег взаймы. На отказ начал вести себя агрессивно, завязалась словесная перепалка, в ходе которой подсудимый взял со стола кухонный нож, нанёс бывшей супруге три удара в область сердца. На крики подоспела её мать, которая попыталась оказать Ханнеган сопротивление, однако получила удар ножом в шею, лезвие которого сломалось и осталось в теле погибшей. В поиске денежных средств в жилище мистер Ханнеган наткнулся на спрятавшегося шестилетнего ребёнка. Преследуя целью избавление от свидетелей, он взял декоративную статуэтку с письменного стола и нанёс ребёнку три удара по голове.

Не найдя в дома ни денег, ни драгоценностей, мистер Ханнеган решил скрыть улики, путём поджога жилища. Для этого он закрыл все окна, оставил на столе в гостиной зажжённую свечу и включил газ на кухне. При выходе из жилища он намеренно запер дверь и заблокировал замочную скважину затолкав в неё несколько спичек.

Волей случая через несколько минут после случившегося домой вернулся нынешний супруг, мистер Симонс, который не смог попасть домой из-за заблокированной замочной скважины. Он обратился к соседям за пинцетом и удалил спички из замка. Почувствовав запах газа, он сразу же направился на кухню, где и обнаружил тела убитых Анджелы Симонс и Сэдди Уильямс. Набрав 911, мистер Симонс стал открывать окна, чтобы проветрить помещение. Тогда же он и обнаружил тело сына, который всё ещё подавал признаки жизни. Именно он в дальнейшем и смог опознать нападавшего.

Отношение осуждённого к преступлению: вину признал полностью, в содеянном раскаялся.

Приговор суда: смертная казнь путём инъекции.

Мерсер вчитывался в каждое слово, размышляя о том, как бы он себя повёл в подобных обстоятельствах. Всё это было знакомо, он сам ежедневно встречал людей, потерявших способность различать добро и зло, но, похоже, именно сейчас, после ссоры с девушкой, что-то внутри него начало рушиться. Он чувствовал, как его границы размываются, как его собственные демоны начинают угрожать вырваться на свободу.

Мерсер закрыл личное дело Ханнегана с ощущением тяжести, будто под пальцами был не обычный бумажный файл, а окаменевший кусок души этого урода. Он провёл ладонью по волосам, словно пытаясь сбросить липкий осадок от только что прочитанного. Ханнеган — очередной монстр с человеческим лицом, загнанный в клетку, ожидающий своей встречи с Сатаной в одиночной камере. Пять лет, именно столько он уже находится в этом учреждении — целая вечность для смертника. Время превращается в вязкую тьму, пожирающую разум. Но Мерсеру было плевать на страдания этих тварей. Они заслужили каждый мучительный день, каждый вечер без надежды.

Этот ублюдок, с его дешёвым раскаянием, думал, что всё просчитал. Убийство бывшей жены и тёщи, попытка добить собственного ребёнка, а затем и поджог — Ханнеган явно стремился стереть все следы, как вычищают мусор в переулке. Но он не учёл одного: волю случая Мистер Симонс вернулся домой слишком рано, вовремя, чтобы разобрать заваленную спичками замочную скважину, и слишком поздно, чтобы спасти жену. Чудом уцелевший ребёнок — вот что погубило убийцу. Ханнеган не мог знать, что мальчик выживет, что шестилетний ребёнок будет тем самым слабым звеном, которое разрушит его план.

«Чёртов придурок», — Мерсер почувствовал странное удовлетворение. Он не раздумывал о морали. Те, кто попадал в его поле зрения, уже пересекли черту, после которой не было пути назад. Они — лишь имена в папках, персонажи ужасающих сюжетов, от которых стынет кровь. Но они тоже люди, даже если сейчас это забыто всеми. Каждый из них когда-то жил обычной жизнью, любил, ненавидел, чувствовал… как и все остальные.

Мерсер знал, что на этой неделе ему придётся поговорить с Ханнеганом. Ещё один визит в камеру смертников, ещё один взгляд в глаза, где когда-то были душа и надежда. Он ненавидел такие встречи, но его любопытство всегда брало верх. Каждый из них был загадкой, мёртвым на полпути, и каждый скрывал в себе что-то такое, что Мерсеру хотелось понять, даже если он этого не осознавал.

Сидя на стуле и смотря в потолок, Мерсер в который раз задумался о том, почему эта работа тянула его как магнит. Может быть, ему нравилось ощущение власти над жизнью этих заключённых? Или это было что-то глубже, темнее? Каждое личное дело он воспринимал как предупреждение, как урок того, куда могут завести человеческие слабости, ошибки и мрак души. Он считал, что способен держать это под контролем, но с каждым днём убеждался в обратном. Все эти дела — они не просто рассказы о чужих жизнях. Они стали частью его, превращая в того, кем он никогда не хотел быть.

Он устало выпрямился, бросив последний взгляд на стопку дел перед собой. Следующей была Джоанн Скотт, женщина, убившая своего младенца, чтобы не делить его с мужем при разводе. Она хоть ещё дышала в блоке смертников, но уже была мертва для всех.

Он потянулся за папкой, но вдруг почувствовал странное напряжение в воздухе. Кто-то стоял за его спиной. Мерсер медленно повернулся. Эдвардс. Она стояла с полуулыбкой, скрестив руки на груди, как будто наблюдала за какой-то забавной сценкой.

— Даниэль, ты забыл о нашем разговоре, — произнесла она тоном, от которого его обычно передёргивало.

— Нет, не забыл, — спокойно ответил он, хотя в душе что-то уже начало кипеть. — Просто хотел закончить с этими делами.

Эдвардс прищурила глаза, будто пытаясь заглянуть ему в душу. Она всегда делала так, как будто пыталась поймать его на чём-то.

— Надеюсь, ты не забываешь, кто тут твой начальник, — с лёгкой усмешкой произнесла она, разворачиваясь на каблуках. — Жду тебя через десять минут в кабинете.

Мерсер смотрел ей вслед, чувствуя, как напряжение нарастает внутри, как удушающая волна. Эта женщина заставляла его думать о вещах, о которых он не должен был думать. Она была той силой, что толкала его всё дальше к краю.

— Держи, Марк, можешь забрать личное дело этой мрази, — Мерсер положил тяжёлую пачку бумаги на стойку, чувствуя, как напряжение начинает отпускать.

Из-за стеллажа раздался привычный хрипловатый голос Марка Гаррисона, который откликнулся с неизменным сарказмом:

— О да, по-другому это животное и язык не поворачивается назвать.

Гаррисон, ворчливый хранитель архива, за свои 25 лет работы в тюрьме успел прочитать больше личных дел, чем могло вместить даже его воображение. Он знал каждого осуждённого, словно наизусть, и в его ворчливых словах слышалась усталость человека, который слишком часто сталкивался с тёмной стороной человеческой природы. В деле Ханнегана не было ничего нового — такие истории были сплошь и рядом. Наркоманы, воры, угонщики, насильники — тюрьма всегда была полна таких типов. Но смерть всегда выделяла преступника, делала его чем-то большим. Личное дело смертника превращалось в чёрный билет, и этот закрытый металлический стеллаж с делами приговорённых был местом, куда хотели заглянуть многие, но доступ туда был лишь у избранных.

Мерсер был одним из них. Он имел карт-бланш на ознакомление с этими грязными страницами, и пусть это отравляло его душу, отказаться он не мог.

ГЛАВА 4

— Мерсер! Нужно завести адвоката к Герцогине! — голос Эдвардс, словно ржавый гвоздь по стеклу, просверлил тишину в рации, оторвав Даниэля от едва начатой трапезы.

Он только-только уселся, расстегнул ворот рубашки и налил себе крепкого кофе, достаточно крепкого, чтобы растворить в нём не только сон, но и остатки человечности. Чёрт бы побрал её! Вот ведь всегда умудряется поймать момент, чтобы испортить остатки дня.

«Ну почему именно сейчас? Почему именно я? Да ладно, знаю, почему. Эта змея принципиально издевается надо мной. Стерва с большой буквы „С“.»

— Как срочно, мисс Эдвардс? — голос его звучал ровно, без малейших эмоций, почти механически. Только так и можно было с ней говорить, иначе тебя сожрут заживо.

— Вчера! Он уже полчаса ждёт у входа в тюрьму. Двигай! — её тон был таким, будто она собственноручно написала правила для жизни этого места и приклеила сверху на крышку инструкции для вечности.

«Конечно, только выловил минуту на кофе, а она тут как тут. У самой небось перерыв: чай с печеньем в обнимку с начальником тюрьмы, остроты на уровне дешёвых анекдотов. Ты же прекрасно знаешь, что у нас обед! Сучка…»

Но думать об этом дальше не имело смысла. Если у тебя есть хоть крупица здравомыслия, ты выполняешь приказ Эдвардс. Потому что, если не выполнить, она не отстанет. Никогда.

— Мисс Эдвардс, а его кто-нибудь досматривал? — спросил он, пытаясь накинуть себе пару минут, чтобы доесть хотя бы этот чёртов батончик.

— Досматривал? Это же адвокат! Кто его будет досматривать? Он что, в трусах к Герцогине пойдёт? — её писклявый голос исказил динамик, заставляя Мерсера на мгновение отодвинуть рацию.

— Просто у меня есть информация, что он носит…

— Что? Да ну ла-а-а-адно! — она так протянула слово, что Мерсеру на секунду захотелось швырнуть рацию в стену. — Ладно, сейчас отправлю кого-нибудь, чтобы полапали старика за дряблые яички. Доволен?

Он не удержался от улыбки, которая скорее походила на судорогу. Успех. У него есть пять, может быть, десять минут. Этого хватит, чтобы спокойно допить кофе, глотками, а не залпом, и закончить свой протеиновый батончик.

Нет, Мерсер не сидел по ночам в спортзале, чтобы превратиться в человека-гору вроде Клиффорда. Просто батончик экономил время. Слишком часто обедать нормально не получалось — не с её-то постоянным стрекотанием в рацию. Да и к чему лишняя трата времени? Лучше потратить эти лишние полчаса на личное дело очередного психопата, который через пару недель отправится на свидание с хмурым паромщиком в царстве мёртвых.

Мерсер взглянул на толстую папку, что валялась на краю стола. Имя заключённого, написанное красным фломастером, было размашистым и слишком вычурным для официального документа. Впрочем, кого это волнует? У них тут своя эстетика.

Отпив ещё глоток кофе, он подумал о том, что Герцогиня, наверное, уже сидит на своём месте, скрестив руки, и смотрит на всех с таким видом, будто ему не место здесь, среди грязных стен и кислых лиц. Ему бы на трон, в залитый светом зал. Вот только трон — это электрический стул. И ждать его осталось не так уж долго.

Расслабленное потягивание кофе продолжалось ровно десять минут, как по таймеру. После чего в рации раздался уже знакомый голос:

— Мерсер! Бегом на КПП, у нас похоже всё срослось! — такой довольной интонации в её голосе Мерсер не слышал уже давно.

«Да будь ты проклята, чумная сука! — он громко ударил кружкой по столу, из-за чего остатки кофе расплескались по столешнице, часть даже попала на руку и форму, — Никакого спокойствия с тобой не будет!»

— Принял, выдвигаюсь!

Мерсер вытер ладонью разлитый кофе и бросил быстрый взгляд на своё отражение в экране телефона, что лежал на столе. Сломленный человек с пустыми глазами глядел на него в ответ. Это был не он — не тот Даниэль Мерсер, который пришёл в Грин-Ривер с чувством долга и ответственности. Этот Мерсер был на грани. Он глубоко вздохнул, пытаясь унять нарастающее раздражение. Плевать на Эдвардс, на её противный голос и глупые приказы. Плевать на то, что его снова выдёргивают в самый неподходящий момент.

Поднявшись со стула, он бросил взгляд на пустую кружку, лежащий батончик и холодный кофе, расплескавшийся по столу. В голове мелькнула мысль, что не пить этот чёртов кофе — тоже своего рода свобода. Пусть и маленькая, но свобода. Свобода от бесконечных приказов, от этого издевательства, от постоянного ощущения, что он — лишь маленький винтик в огромной машине.

Он двинулся к выходу, быстрыми шагами преодолевая длинные коридоры тюрьмы, чувствуя, как напряжение нарастает с каждым шагом. Адвокат для Герцогини… Похоже, опять какая-то бессмысленная формальность. Герцогиня, осуждённый на пожизненный срок, почти потерял связь с реальностью и продолжала жить в каком-то собственном мире, где адвокаты и законы уже не имели значения.

Мерсер знал его дело: несколько убийств в короткий промежуток времени, без каких-либо хитроумных схем. Да что там, он даже умудрился забить одного бедолагу деревянным крестом прямо на кладбище. Он был опасным игроком, даже находясь за решёткой. В отличие от большинства заключённых, Герцогиня не вызывал у Мерсера презрения. Напротив, он его даже… восхищала своей холодной расчётливостью. Возможно, он и был настоящим хищником, но всё же казался куда умнее тех, с кем ему приходилось иметь дело.

При входе на контрольно-пропускном пункте Мерсер увидел следующую картину: на столе перед стариком с усталым, но всё ещё живым взглядом, стоящим с застёгнутыми за спиной наручниками, лежали несколько старых кнопочных телефонов. Возле них — разобранные зарядные устройства, внутри которых что-то нелепое, вроде серо-коричневой массы, больше напоминающей пластилин, который явно не был предусмотрен производителем. Вокруг всего этого цирка стояли пятеро сотрудников. Каждый молча взвешивал происходящее, погружённый в свои мысли.

— Старый, ты вообще серьёзно? О чём думал? — Клиффорд смотрел на задержанного с выражением, словно этот адвокат был очередным безумным злодеем из последней сцены фильма «Марвел», который вдруг решил выскочить после титров и устроить новый абсурд.

— Я буду говорить только в присутствии своего адвоката, — промямлил старик, сникая взглядом в хаос на столе. Несколько минут назад весь этот компромат находился в его портфеле.

— Из твоих уст это особенно иронично звучит, — Мерсер ухмыльнулся с явным злорадством. — Адвокат, который просит адвоката…

— Я повторяю, я буду говорить…

— Ой, да заткнись уже, старый. Мы поняли, — прервал его на полуслове Тимоти Лэвис. Этот человек управлял оперативной обстановкой в тюрьме с точностью хищника, следящего за каждым движением жертвы. Пресекать запрещённые предметы? Скорее, контролировать. Лэвис прекрасно знал, кто и что проносит через тюремные ворота: каждый телефон, заточка и, уж тем более, пачка дрожжей проходили мимо его зоркого взгляда. Но тут он был явно ошарашен — ни о каком подобном заносе он не знал. Его глаза, полные недовольства и удивления, выдавали это с головой.

— Двадцать телефонов, десять зарядных устройств, и каждое «заряжено» гашишем, — произнёс он, в голосе раздалось неприкрытое презрение. — Старик, это залёт! Ты можешь уже смело подыскивать себе камеру на ближайшие несколько лет.

На лице адвоката проступала смесь высокомерного равнодушия и подавленной паники. Весь его вид говорил о том, что он всё понимает, но не знает, как выкрутиться из этого тупика. Смертельная обречённость уже медленно наползала на него.

— Клифф, отведи эту престарелую обезьяну в мой кабинет, — с холодной неприязнью бросил Лэвис, внимательно разглядывая внутренности зарядок, как патологоанатом, вскрывающий тело после неудачной операции.

— Есть, сэр, — Клиффорд выдавил ответ, который звучал с явным недовольством. Его вновь назвали этим уничижительным «Клиффом», и каждый раз это звучало, как плевок в лицо. Он взял старика за локоть и не спеша повёл его в сторону главного здания, где находились кабинеты начальства.

— Мерсер, — Лэвис всё ещё не отрывался от телефонов, но в его голосе уже слышалось что-то, похожее на растущее раздражение.

— Да, сэр? — Мерсер понял, что следующий разговор будет касаться его.

— Ты тоже потом зайди ко мне. У меня есть к тебе пара вопросов.

— Хорошо, сэр. Когда?

— Перед тем, как будешь собираться домой.

— Понял. Я могу идти?

— Иди… пока что… — в голосе Лэвиса всё явственнее слышалась злобная нотка. Он явно не был доволен тем, что какой-то профан, а не он, оказался связан с перекрытием столь крупного канала контрабанды.

Мерсер, стараясь не выказывать своего недовольства, кивнул и развернулся, чтобы выйти из коридора КПП. В голове всё ещё звучали слова Лэвиса, и он прекрасно понимал, что дело не ограничится простыми вопросами. Когда Лэвис говорит «пара вопросов», это всегда означает долгие выяснения обстоятельств, от которых, по сути, мало что зависит. Стараясь не зацикливаться на этом, Даниэль быстрым шагом направился обратно в сторону КПП, пытаясь собрать свои мысли.

Контрабанда телефонов с гашишем — это уже не банальное нарушение правил. Это серьёзная проблема, которая не просто тревожит начальство, а создаёт массу новых рисков. Кто ещё мог быть замешан? Откуда такая уверенность у старого адвоката, что он сможет пронести это всё мимо охраны? Кто ему помогал? Такие вопросы немедленно роились в голове Мерсера, но он понимал, что ответы, скорее всего, будут далеки от очевидных.

Подходя к своему кабинету, он мельком взглянул на часы. Время уже поджимало, а впереди был ещё день, полный рутинных задач, встреч и обязанностей, которые безразлично давили на его плечи. Мысли возвращались к тому, как Эдвардс без зазрения совести могла сорвать его обед. Он почувствовал, как глухое раздражение снова поднимается внутри. Не успеешь передохнуть, как снова окажешься в гуще чужих проблем.

Пока Мерсер шёл обратно в свой кабинет, он прокручивал произошедшее в голове. Это насколько же нужно быть везунчиком, чтобы звёзды сложились настолько удачным образом: ляпнуть первое, что пришло в голову, попасть в точку, указать на недостатки в работе других, оказаться молодцом и откреститься от ненужной волокиты. Шанс явно один на тысячу, если не на миллион. Само собой, подобные мысли не могли не заставить его улыбаться, но Мерсер старался сохранять максимально серьёзный и непринуждённый вид. Собственно, как он это всегда и делал.

Вообще, не смотря на всю свою открытость и позитивный настрой, за Мерсером плотно закрепился образ этакого серьёзного и в то же время вечно недовольного человека, который за словом карман не полезет. Но это только на работе и только с теми, кого он старался держать на расстоянии. А это практически все сотрудники их исправительного учреждения, потому что с самого детства он жил с осознанием того, что открытость и искренность рано или поздно сможет его обезоружить. Служба службой — дружба дружбой, ни шага в сторону. Даже Клиффорд, несмотря на то, сколько лет они проработали вместе, не знал Мерсера настоящим, пусть они и собирались время от времени где-нибудь в баре в свободное от работы время. Но случалось это не так часто, как могло бы быть.

А ведь в детстве он был тем ещё сорвиголовой. Лазанье по заброшенным домам, покупка алкоголя по поддельному водительскому удостоверению, езда на старом дедовском Форде без документов — всё это выглядело по-детски наивным и безобидным, пусть и приносило определённую дозу адреналина в жизнь парнишки, который большую часть свободного времени проводил за чтением книг и просмотром различных фильмов.

На фоне произошедшего в голове Мерсера почему-то сразу возник момент из подросткового возраста, когда он с компанией друзей решил выбраться на машине за пределы своего района. Уму непостижимо, что было в головах подростков, которые ни с того ни с сего решили: «А почему бы нам вдруг не выехать и не покататься в самый центр город без прав и документов». И как бы да, они привыкли к тому, что в тот криминогенный район на самом отшибе города, где всё своё детство прожил Мерсер, полиция заезжала крайне редко, да и то лишь в самых экстренных случаях. Но самый центр города… Так себе авантюра.

Однако уже тогда Мерсеру было не занимать смекалки. Он прекрасно понимал, что целая машина подростков по-любому может вызвать подозрение и интерес у представителей правоохранительных органов. Но азарт и желание показаться реально крутым перцем в глазах сверстников брали вверх. Поэтому, естественно, нужно было придумать отвлекающий манёвр.

На удивление мысль пришла в голову практически сразу же — воздушные шарики. Замаскировать машину под свадебный кортеж, что может быть гениальнее? Плюс ко всему, старенький Форд, на котором ездил дедушка Мерсера выглядел довольно презентабельно для подобного мероприятия. Сказано — сделано, уже буквально через 20 минут машина была украшена различными ленточками, шариками и побрякушками и вальяжно курсировала по центральной улице города с целой оравой распивающей пиво ребятни. Продолжалась подобная вакханалия вплоть до самого позднего вечера.

Обратный путь на район лежал через железнодорожный переезд, который отличался двумя особенностями. Во-первых, он был практически всегда закрыт, из-за чего по обе его стороны постоянно образовывались километровые пробки. А во-вторых — это было излюбленное место для выставления поста полицейских, которые то и дело останавливали проезжающие машины для досмотра. Ещё бы, ведь в каждой второй машине можно было найти как минимум незарегистрированное оружие, а как максимум — неплохую партию запрещённых веществ, от разнообразия которых у любого торчка был бы стояк, способный порвать джинсы. И если днём при выезде в город путь был свободен, то вот на обратном пути Мерсер, как и вся толпа пьяных подростков внутри машины, встав на светофоре, уже издалека заметили полицейский Шевроле, рядом с которым мирно стояла парочка в чёрной форме, кому эта машина явно и принадлежала. При этом было видно, как один из них что-то сказал второму и кивнул головой в сторону парадно разодетого Форда. Градус веселья внутри машины заметно поубавился.

Несмотря на всю внешнюю хладнокровность Мерсер чувствовал, как капля пота стекает по его виску. Он уже отчётливо представил дальнейшее развитие событий, но всё-таки убавил громкость на магнитоле, максимально непринуждённо воткнул первую передачу и поехал навстречу неизбежности. Чёрт возьми, да отец же его наизнанку вывернет, если их сейчас остановят, и родные узнают, какую заварушку он решил учудить. В машине буквально никто не дышал.

Форд поравнялся с полицейскими. Сердце Мерсера колотилось как бешеное. Один из людей в форме приспускает очки, смотрит на водителя, и они пересекаются взглядами. «Всё, мне точно конец.» — промелькнула мысль в голове юного энтузиаста. И только Богу известно, что с подвигло Мерсера кивнуть ему головой. «Придурок, какого хрена ты вытворяешь?» — единственная мысль, возникшая в тот момент в его голове.

И, чёрт возьми, кто бы мог подумать, что в ответ полицейский улыбнётся, тоже кивнёт головой и просто отвернётся обратно к коллеге, давая парням проехать дальше. Казалось, что в тот момент выдохнули не только все сидящие в ней, но и сам старенький Форд.

— Вот это ты кремень, Даниэль, — хлопнул его по плечу один из сидящих сзади друзей, — Я бы на твоём месте уже давно обмочился от страха. А ну-ка привстань, сиденье точно сухое? А-ха-ха!

«И что, это всё? Серьёзно?» — даже как-то обиженно предъявил Мерсер сам себе, — «Я был готов к любому исходу событий, но явно не к такому». И он резко нажал на тормоз. Покрышки взвизгнули, и машина встала как вкопанная буквально в десяти метрах от полицейских.

— Эй, какого чёрта ты вытворяешь? — послышалось недовольство с заднего ряда, — Поехали быстрее, не дёргай судьбу за яйца.

— А я хочу, — и Мерсер воткнул заднюю передачу.

Машина снова наполнилась мертвецкой тишиной. Пассажиры в полном недоумении переглянулись, но что-либо сказать, почему-то не решился никто.

Вновь поравнявшись с полицейскими Мерсер опустил окно:

— Добрый вечер, офицер!

— Да, чем могу помочь, — на удивление тепло и позитивно откликнулся тот самый, кивнувший ему полицейский.

— Извините, вы случайно не видели, свадебный кортеж моего кузена поехал прямо? А то мы с гостями немного задержались на заправке и отстали от них.

— Прости, дружище, мы сами приехали сюда буквально пару минут назад. Ничем не могу помочь.

— Да? Тогда прошу прощения. Хорошего вечера, офицер, — Мерсер переключил селектор на первую передачу и снова поехал прямо.

Молчание в машине продолжалось ровно до тех пор, пока полицейский автомобиль окончательно не пропал в зеркале заднего вида. И только после этого с заднего ряда раздался адский хохот.

— Отморозок! Я думал сейчас обосрусь от страха!

— Не, ну ты реально ненормальный! Ты вообще в своём уме, вытворять такое?!

— Ну, зато теперь у нас отличная история для вечеринок! Эй, Мерсер, что скажешь?

Но Мерсер не отвечал. Он просто ехидно улыбался, понимая, насколько чётко и грамотно, а главное — абсолютно спонтанно, он всё провернул уже второй раз за день. Это явно талант — придумывать подобное на ходу. Может когда-нибудь в будущем это ещё и пригодится ему. Всё может быть…

Но только сейчас, уже будучи довольно зрелым, он понимал, что тогда это был крайне рискованный поступок, который мог привести к серьезным последствиям.

ГЛАВА 5

Мерсер, открыв дверь своего кабинета, тихо усмехнулся воспоминаниям. Тогда, в юности, рисковать казалось забавой, игрой с огнём. Сейчас же вся жизнь была полна такого огня, но он больше не приносил радости. Не было никакого азарта в том, чтобы переживать каждый рабочий день, словно балансируя на тонкой грани, готовой лопнуть в любой момент. Воспоминания о подростковых безумствах вызывали некий контраст с нынешней реальностью: тогда это был выбор — выбор, который можно было контролировать. Теперь же он всё чаще чувствовал себя пешкой в чьей-то игре, в которой ему отводили роль безмолвного исполнителя.

Мерсер бросил взгляд на экран компьютера — ещё несколько документов по делам заключённых требовали внимания. В тишине кабинета звук вентиляторов в системном блоке стал почти успокаивающим, но Мерсер знал, что через несколько минут снова затрещит рация, и его потащат в очередное место разборок, как марионетку. А потом ещё и встреча с Лэвисом — то ли допрос, то ли просто желание выбить из него подробности. Как будто это что-то изменит.

Он сел за стол и глубоко вздохнул. Сейчас ему нужно было время, чтобы привести мысли в порядок. Воспоминания о юности, хотя и были далекими, странным образом напомнили ему, что даже в самых непредсказуемых ситуациях он находил выход. Может быть, и сейчас можно как-то вывернуться? Или это просто иллюзия контроля, созданная тогдашними наивными мечтами?

Он снова улыбнулся. В любом случае, план всегда есть. Даже если не виден с первого взгляда.

Кроме жужжащего компьютера в кабинете Мерсера ждала ещё наполовину пустая кружка с остывшим кофе. Ну и ладно, не привыкать. Достав из кармана такую же полупустую пачку сигарет, он достал одну, щёлкнул зажигалкой, сел в кресло и закурил. И наплевать на то, что руководство было крайне негативно настроено к курению в служебных помещениях, в ближайшие несколько часов все явно будут заняты только адвокатом и тем караваном, который он пытался затянуть в тюрьму. Ха! Старый верблюд. Неужели он и правда был уверен, что сможет так просто и безнаказанно пронести такую партию внутрь? Как он вообще умудрился доработать до седых волос с такими взглядами на жизнь? Сказочный придурок.

С другой стороны — чёрт бы с ним, теперь им занимаются другие люди, и Мерсера уже абсолютно не должна волновать его дальнейшая судьба. Особенно с учётом того, что хлопнуть его получилось абсолютно спонтанно. Буквально — выстрел в пустоту и ровно в десятку. Практически как в тире.

— Вот до чего порой может довести желание просто спокойно попить кофе, — усмехнулся он полушепотом и выдохнул вверх кольцо дыма. Табачный туман медленно растёкся по потолку и начал спускаться по стенам, огибая шкафы и полки с документами.

Его расслабленное состояние тут же улетучилось, как только за дверью послышался цокот каблуков. Мерсер мог почувствовать напряжение, наполнявшее комнату, даже сквозь стену. Ясно, Эдвардс решила в кой-то веки вернуться в свой кабинет. И пусть он был всего лишь через стенку от кабинета Мерсера, заглядывал она к нему только в самых экстренных случаях. Ей казалось проще позвонить ему по местному телефону и вызвать к себе, чем напрячь свою сраную клешню и просто открыть дверь.

Да с чего она вообще взяла, что все должны перед ней лебезить? Только потому, что он спит с начальником тюрьмы? Это явно не даёт ей баллов богини в глазах окружающих. Исключительно внутри её больной головы. Но, в то же время удивительно, как старик Гастман в свои 64 года умудрился взять, раз уж она соизволила дать ему.

Послышался звон ключей, два громких щелчка в скважине, шаги — резкие, уверенные, — и дверь соседнего кабинета захлопнулась, словно её заперли на засов. После чего шаги углубились вглубь кабинета. Полулёжа в кресле и с сигаретой между пальцев Мерсер молча смотрел на стационарный телефон, в ожидании, когда же он наконец зазвонит. И само собой телефон зазвонил. Но только в соседнем кабинете.

— Да, алло? — голос Эдвардс прозвучал глухо, но даже сквозь стену Мерсер уловил в нём напряжение. Тон её голоса был необычно мягким, почти усталым. Это не вязалось с её привычным резким, колким тембром, от которого у сотрудников обычно сводило скулы.

Мерсер вложил тлеющую сигарету в пепельницу и встал со своего кресла, подготавливаясь к возможному вызову. Его сердце стучало быстрее, в ожидании, что произойдет дальше. Но он был готов к любым поворотам событий, зная, что должен быть настороже в этот момент.

Мерсер продолжал стоять, прислушиваясь к разговору через стенку. Эдвардс говорила отрывисто, почти шёпотом. Это было странно. Она всегда произносила слова так, будто бросала их в лицо собеседнику, но сейчас тон её голоса напоминал скрипучую дверь, которую кто-то пытался закрыть как можно тише. Но у него сложилось чёткое ощущение, что обсуждение касалось недавней поимки адвоката.

Он поймал себя на том, что задерживает дыхание, пытаясь уловить каждое слово. Наконец, разговор затих, и снова послышались её шаги. На этот раз они приближались к двери его кабинета.

— Мерсер! — голос Эдвардс, словно сквозь зубы, прозвучал требовательно.

Он вздохнул, взял сигарету с пепельницы и медленно затушил её, прежде чем открыть дверь. Эдвардс стояла в коридоре, по-прежнему держа в руках телефонную трубку, но её глаза метались, как будто она пыталась быстро просчитать варианты.

— Ты что, куришь в кабинете? — почти выплюнула она.

— Да, мэм, — хладнокровно ответил Мерсер, игнорируя её остроту. — Мне мама разрешила. Что-то случилось?

— Хватит ломать комедию, — она сделала шаг вперёд, почти вплотную к нему. Её глаза были полны напряжения. — Мне нужны подробности по адвокату. Кто был инициатором этой задержки? Тебе кто-то слил информацию?

Мерсер слегка пожал плечами, стараясь держаться как можно более спокойно.

— Никто не сливал. Я просто видел его поведение раньше. Подозрительно вёл себя, вот и решил проверить.

Эдвардс, будто не веря его словам, прищурилась.

— Ты хочешь сказать, что всё это было чистой случайностью? Что-то не вяжется.

— Если вы считаете, что я лгу, мэм, — ответил он ровным голосом, — можете попросить Лэвиса перепроверить.

Она стояла, словно решая, как к этому относиться. Её губы сжались в тонкую линию, будто она пыталась удержать поток слов, готовых сорваться с языка. Она стояла так несколько долгих секунд, а потом кивнула, словно приняла какое-то решение.

— Хорошо, — произнесла она через несколько секунд тишины. — Но учти, Мерсер, я за тобой слежу. И да — Лэвис хочет тебя видеть. Немедленно.

Мерсер кивнул, понимая, что обсуждать это дальше не имело смысла. Эдвардс развернулась на каблуках и ушла прочь, а он остался стоять, собираясь с мыслями перед очередной встречей, которая явно не сулила ничего хорошего.

Когда дверь закрылась за Эдвардс, воздух в кабинете Мерсера стал менее напряжённым. Он взглянул на пепельницу, где дымилась последняя сигарета, и понял, что это не самый лучший способ справляться со стрессом. Курение было лишь кратковременным облегчением, но сейчас он чувствовал, как желание разобраться с делами начинает накаляться в нем.

К этому времени обыски в тюрьме шли полным ходом. Ну да, конечно, самое время, чтобы показать свою работу. Он мог слышать, как из соседнего кабинета раздаются отрывистые фразы — разговоры сотрудников, крики заключённых и стук обуви по бетонному полу. Это создавало эффект закручивающегося в водовороте хаоса, и Мерсер решил, что пришло время вновь заняться своей работой.

Щелкая клавишами мыши, он начал просматривать анкеты заключённых, смотрящих на него из экрана компьютера, изучая записи в попытках понять, как кто-то решил рискнуть пронести в тюрьму такую большую партию наркотиков. Ноги его немного затекли, когда он пытался оставаться в одном положении слишком долго, и вскоре он встал, чтобы размять мышцы. Перемещаясь по кабинету, он заметил, что на столе, помимо бумаг, лежит старый, потрёпанный ежедневник, который он вёл с самых первых дней работы в тюрьме. Мерсер открыл его и нашёл несколько записей о прошлых делах, которые когда-то его интересовали. Заметки его юношеских лет — это напоминалка о том, как он начинал свою карьеру, а сейчас, судя по всему, настало время использовать эти знания для того, чтобы избежать ошибок, которые его учили.

Внезапно раздался стук в дверь. Резким взмахом руки Мерсер закрыл ежедневник и вздохнул.

— Войдите, — произнёс он, пытаясь скрыть свое любопытство и волнение.

Дверь открылась на едва уловимую щель, словно её сдерживала какая-то невидимая сила, прежде чем в кабинет вошла Лоис. Её силуэт вырисовывался в мягком свете, словно специально освещённом для её появления. Простая форменная одежда, аккуратно выглаженная и идеально сидящая по фигуре, не делала её невзрачной, напротив — именно эта сдержанность придавала её образу магическую привлекательность. Она выглядела одновременно собранной и слегка нервной, как студентка, пришедшая на экзамен, но заранее знающая, что ей не поставят ниже пятёрки.

— Можем поговорить? — Голос Лоис звучал негромко, но в этом спокойствии угадывалась уверенность, пробивающаяся через волнение.

Мерсер жестом указал ей на стул напротив, сам садясь обратно в своё кресло.

— Конечно, — произнёс он ровным тоном, в котором не было ни тени раздражения. — О чём речь?

Лоис сделала осторожный шаг вперёд, словно пробуя почву, затем чуть наклонила голову, будто прислушиваясь к внутреннему диалогу.

— Я… я слышала, что сегодня был инцидент с адвокатом, — её голос вдруг стал тише, и она замялась, словно опасаясь сказать что-то лишнее. — Я немного переживаю и… хочу помочь.

Эти слова выбили Мерсера из колеи. Лоис редко проявляла инициативу, особенно в таких тонких вопросах. Он оценил её профессионализм, но предложение «помочь» прозвучало неожиданно, как если бы кто-то предложил исправить сломанные часы, не умея отличить шестерёнку от винтика.

— Ты хочешь, чтобы мы работали вместе? — спросил он, стараясь скрыть удивление за маской дружелюбного интереса.

Она кивнула, сделав ещё один шаг ближе, теперь почти полностью зайдя в кабинет.

— Да. — Лоис говорила спокойно, но Мерсер заметил, как её пальцы чуть подрагивали. — Я знаю, что у тебя больше опыта. И… честно говоря, мне иногда не хватает уверенности в некоторых моментах. Думаю, если мы будем работать вместе, всё будет гораздо эффективнее.

Он внимательно посмотрел на неё, стараясь понять, насколько осознанным было это предложение. Лоис выглядела решительной, но сможет ли она справиться с напряжением, которое неизбежно возникнет, если они пойдут на это сотрудничество?

— Это звучит разумно, — наконец проговорил он, немного наклонившись вперёд. — Но я не хочу, чтобы ты чувствовала себя обязанной. Здесь много риска, и он может быть выше, чем ты ожидаешь.

Лоис выпрямилась, её лицо стало серьёзнее, а в глазах вспыхнуло что-то, похожее на вызов.

— Я не боюсь риска, — твёрдо сказала она. — Я готова работать. Это часть моей работы, а ещё… — она чуть улыбнулась, и эта улыбка показалась Мерсеру одновременно искренней и немного лукавой. — Если честно, мне просто интересно.

Её слова застали его врасплох, но в то же время пробудили странное чувство. Желание защитить её — как человека, который ещё не знает всех тонкостей этого места, но при этом и восхищение её внутренней силой. Она явно не нуждалась в спасении.

— Хорошо, — произнёс он, слегка кивая. — Давай обсудим детали.

Их разговор, начавшийся напряжённо, вскоре превратился в почти дружескую беседу. Лоис сначала осторожно слушала, иногда задавая уточняющие вопросы, но вскоре её голос стал более уверенным, а взгляд уже не искал поддержки. Мерсер чувствовал, как её первоначальная нервозность испаряется, сменяясь сосредоточенностью.

Минуты пролетели незаметно. Полтора часа ушли, как будто кто-то незримо подгонял время вперёд. За это время они разобрали столько вопросов, что он удивился, как вообще могли всё это уместить в одну беседу.

В дверь вновь раздался стук. Лёгкий, но уверенный. Мерсер уже хотел было проигнорировать его, но дверь приоткрылась, и в кабинет ввалился Клиффорд. Его лицо было уставшим, словно после долгого дня, но глаза искрились весёлым огоньком, как у подростка, который только что провернул не слишком законную проделку.

— Эй, Мерсер, ты же не собираешься провести время с этой милой дамой без чая, печенья и меня? — заявил он с широкой, немного дерзкой улыбкой, подмигнув так, будто держал в руке козырной туз.

Лоис засмеялась — её смех был лёгким, но искренним, словно краткий глоток свежего воздуха. Мерсер только покачал головой. Он знал Клиффорда достаточно хорошо, чтобы понять: тот пришёл не просто поболтать. А значит, работа могла немного подождать.

— Слушай, а может, ты и прав, — произнёс он, улыбнувшись той самой натянутой улыбкой, которой обычно пытался скрыть усталость. — У меня как раз завалялся отличный кофе. Присоединяйся, раз уж ты здесь.

Клиффорд, словно только этого и ждал, легко зашёл в кабинет и привычно устроился на краю стола, как кот, нашедший себе уютное место. Он налил себе кофе, добавил пару ложек сахара и, облокотившись, взглянул на Лоис.

— Так, как идут дела? — поинтересовался он, растягивая слова так, будто знал гораздо больше, чем говорил. — Я слышал о твоём инциденте с адвокатом. Это было зрелищно. Теперь вся тюрьма только об этом и болтает.

Лоис и Мерсер переглянулись. Она слегка пожала плечами, будто передавая ему право отвечать.

— Мы как раз обсуждали детали, — уклончиво ответил Мерсер, стараясь не углубляться.

Клиффорд вскинул брови, но ничего не сказал. Вместо этого он чуть наклонился, словно рассказывая что-то по секрету.

— Знаете, я вам так скажу: держите ухо востро. Эти адвокатишки не делают ничего просто так. Любой конфликт с ними — это только вершина айсберга. А под водой… ну, там всегда что-то мерзкое.

Мерсер нахмурился.

— Ты думаешь, это может иметь последствия?

Клиффорд кивнул, его лицо вдруг стало серьёзным, даже мрачным.

— Несомненно. Мне птичка на хвосте принесла, что этот старик, с которым тебе довелось сегодня столкнуться, — он нарочно подчеркнул это слово, — имеет связи с криминальным миром. И, честно говоря, Герцогиня — это так, пешка. У него есть покровители куда более опасные. Я бы на вашем месте насторожился.

Лоис резко выпрямилась, и её улыбка исчезла.

— Криминальные связи? — повторила она, её голос звучал ровно, но с оттенком холодной тревоги.

Клиффорд посмотрел на неё, а потом снова на Мерсера, словно взвешивая, сколько им сказать.

— Да. И это может означать, что кто-то интересуется тем, что творится за этими стенами. А уж почему — вопрос открытый.

В комнате повисла тишина. Она не была тяжёлой, скорее липкой, как воздух перед грозой. Мерсер почувствовал, как внутри него начинает раскручиваться спираль беспокойства. Это всё походило на шахматную партию, в которой он не знал, где его фигуры.

— Значит, нужно быть начеку, — наконец произнесла Лоис. Её голос звучал чётко, но с лёгкой дрожью, которая выдавала её внутреннее напряжение. — Но это не значит, что мы должны останавливаться.

Мерсер украдкой взглянул на неё. Её стойкость внушала уважение. Может, даже вдохновляла.

— Лоис права, — сказал он, обернувшись к Клиффорду. — Мы должны выяснить, что происходит. Кто эти люди и чего они хотят.

Клиффорд пожал плечами, как будто хотел сказать: «Ну, это ваше дело». Он вновь облокотился на стол и сделал глоток кофе.

— В любом случае, держите меня в курсе, — сказал он, смакуя каждое слово. — Это не просто. И чем дальше, тем хуже может быть.

На мгновение в кабинете воцарилась тишина. Но на этот раз она была совсем иной — тихая, почти дружеская. Как будто за этими стенами три человека стали чуть ближе друг к другу.

— Так что же дальше? — спросил Клиффорд, поставив кружку на стол.

Мерсер откинулся на спинку кресла, его взгляд был сосредоточенным.

— Мы продолжим. Выясним всё, что сможем. А дальше — посмотрим.

Он чувствовал, что за этими словами скрывается нечто большее. Чувствовал, что их маленькая команда — он, Лоис и Клиффорд — только начинает свою партию. И ставка в ней может быть выше, чем он готов признать.

С определённой долей скептицизма Мерсер всё же понимал, что он не одинок в своём любопытстве, и эта мысль была столь же обнадеживающей, как и пугающей.

ГЛАВА 6

Рабочий день наконец-то подошёл к концу. Мерсер бросил взгляд на настенные часы — обе стрелки уже давно устало повисли внизу, смахивая на пару тапок, хотя время подсказывало, что он задержался не меньше чем на полчаса. Лоис и Клифф давно покинули его кабинет, растворившись в вечерней тишине коридоров. Ему тоже стоило бы давно последовать их примеру. Мерсер медленно похлопал по карманам, будто проверяя арсенал перед предстоящей битвой: ключи от дома — на месте, от машины — тоже, зажигалка и сигареты… Всё, что нужно, чтобы на мгновение отпустить тягучую вязкость этого дня.

На улице он глубоко вдохнул свежий воздух, словно очищаясь от густого, тяжёлого кокона, окутавшего его внутри тюремных стен. Ощущение, будто там, за бетонными преградами, воздух становился не просто плотным, а чем-то чужим, настороженным, словно всё происходящее впитывалось в стены. Только он собрался отойти от здания, как внимание приковал стук в окно этажа выше. Мерсер поднял голову: в проёме маячил Лэвис, насмешливо подзывая его жестом пальца, как дьявол, манящий в своё логово.

— Ну, дружище, не забыл про меня? — голос Лэвиса был наполнен ядовитой иронией, от которой у Мерсера сжалось внутри.

«А ведь действительно забыл», — мелькнула мысль, и, вздохнув, он кивнул.

— Иду, — тихо буркнул он, с тяжёлым сердцем направляясь в кабинет Лэвиса.

Лэвис молча наблюдал, как Мерсер заходит в кабинет. Взгляд его был тяжёлым и настороженным, напряжение в комнате можно было почти физически ощутить.

— Садись, Мерсер, — Лэвис указал на стул, не отводя цепкого взгляда. Когда Мерсер сел, Лэвис продолжил, его голос прозвучал настороженно.

— Есть что-то, о чём ты хотел бы мне рассказать? Какие-то… новости, которые касаются тюрьмы?

Мерсер едва заметно нахмурился, чувствуя, как под пальцами похолодели руки.

— Всё в порядке, сэр, — ответил он сдержанно. — Обычные дела.

Лэвис вскинул брови с той самой ухмылкой, в которой скрывалась ироничная язвительность.

— Правда? Любопытно, — произнёс он, слегка растягивая слова. — Потому что мне тут кое-что дошло. Слухи, конечно. Но ты знаешь, в слухах часто кроется доля правды. Так вот, речь о недопустимых вещах, которые будто бы происходят в нашей тюрьме.

От этого намёка холодок, прошедший по спине Мерсера, казался ледяным потоком. Он понимал, что нужно держаться спокойно.

— Не уверен, о чём вы говорите, сэр, — ответил он, стараясь не выдать тревоги. — Возможно, это лишь пересуды.

Лэвис, улыбаясь, медленно покачал головой.

— Конечно, просто слухи, Мерсер, — произнёс он, его голос приобрёл особый оттенок доверия, которое при более близком рассмотрении оказалось замаскированным предостережением. — Но я, знаешь ли, люблю проверять слухи. Уж позаботься, чтобы твои обязанности исполнялись честно.

Мерсер едва заметно кивнул, подавляя раздражение.

— Разумеется, сэр. Мои обязанности для меня всегда на первом месте.

Лэвис на мгновение прищурился, цепко вглядываясь в его глаза, и, по-прежнему улыбаясь, слегка кивнул.

— Хорошо. Ты можешь идти.

Когда Мерсер закрыл за собой дверь кабинета, странное чувство угрожающе тёмной перспективы не исчезло, а наоборот — лишь утвердилось в глубинах его сознания. Под этими словами Лэвиса, под этой лукавой улыбкой крылась угроза, предвещающая, что очень скоро всё вокруг может кардинально измениться.

Мерсер шел по коридору, но слова Лэвиса, словно горькие пилюли, застряли у него в горле. Мысли его прыгали от одной догадки к другой, и каждое предположение было мрачнее предыдущего. Эти загадочные слова «недопустимые вещи» — намёк? Или Лэвис действительно что-то знал? Мерсер поймал себя на том, что постоянно оглядывается по сторонам, хотя за ним не было никого. Похоже, что игра, в которую он так небрежно позволил себе втянуться, теперь начинала оборачиваться чем-то более серьёзным.

Покидая здание, он чувствовал, как напряжение сковывает мышцы, туманит разум. Выйдя на свежий воздух, Мерсер на секунду остановился, будто собираясь мыслями, и вытащил сигарету. Но, стоило её прикурить, как его внимание вновь притянула фигура вдалеке. Лоис, стоявшая у своей машины, заметив его, нетерпеливо махнула рукой. Похоже, она поджидала его.

Он подошел к ней, всё ещё обдумывая недавний разговор.

— Ты уже уходишь? — спросила она, её голос прозвучал чуть громче, чем обычно, как будто она была рада видеть его.

— Да, день выдался длинный, — коротко ответил он, стараясь не выдать волнения, что осталось после разговора с Лэвисом. Мерсер бросил взгляд на её лицо — она явно заметила его состояние.

Лоис, слегка склонив голову, посмотрела на него внимательнее.

— Тяжелый день, да? — её голос прозвучал мягко, почти по-дружески, и Мерсер почувствовал едва уловимый комфорт от её сочувствия.

— Ты даже не представляешь, — произнес он с горькой усмешкой.

Лоис, немного поколебавшись, вдруг предложила:

— Может, выпьем кофе перед уходом? Всего пара минут, и ты сможешь немного отвлечься. Только ты и я. Без вопросов и всего прочего.

В её взгляде читалась забота, хотя Мерсер точно знал: их разговор будет куда менее легким, чем казалось на первый взгляд. Но сейчас ему действительно хотелось немного передохнуть от тюремных стен, от Лэвиса и всего, что его окружало. Он кивнул.

В ближайшей закусочной они устроились за маленьким столиком у окна. Лоис заказала два кофе, и вскоре тёплый аромат разлился по уютному залу, словно туман, который ненадолго заслонил реальность. Они сидели молча, каждый — с собственными мыслями.

— Слушай, Дэн, — тихо начала Лоис, оторвав взгляд от чашки. — Я знаю, что тебе сейчас нелегко. Мне не нужно знать все детали, но, если хочешь, можешь поделиться со мной. Я на твоей стороне, что бы ни происходило.

«Дэн? Меня сто лет так никто не называл», — первое, за что зацепились мысли Мерсера в её монологе и пробудили в его и без того тяжёлой голове странные сомнения.

В её голосе не было ни намека на сомнение, и Мерсер почувствовал, как что-то тяжёлое упало с его плеч. Он редко кому-то доверял в тюрьме, но сейчас… сейчас ему хотелось верить, что она не обманет.

— Лэвис что-то подозревает, — начал он, выбирая слова осторожно. — Ты знаешь, он не тот, кто позволит чему-то ускользнуть.

Лоис внимательно слушала, не перебивая, но в её взгляде мелькнуло беспокойство.

— Он устроил допрос прямо перед уходом. Слухи, догадки… Лэвис не из тех, кто сдерживает подозрения.

Она положила руку ему на запястье, её пальцы были холодными, но этот жест показался ему удивительно обнадёживающим.

— Ты должен быть осторожен, Дэн, — её голос прозвучал тихо, но с твердостью, от которой у него побежали мурашки. — Я не знаю, что ты замышляешь или что произошло, но, если Лэвис что-то заподозрит, это только вопрос времени, когда он начнёт копать глубже.

Мерсер вздохнул и отвёл взгляд. Её интуиция его не удивляла — она всегда видела больше, чем другие.

— Знаешь, я пытался держать всё под контролем, но порой у меня ощущение, что я сам запутываюсь в своей роли, — признался он. — В этой тюрьме есть что-то… Оно будто затягивает, и ты перестаёшь быть собой.

Она улыбнулась ему с грустным пониманием.

— Я понимаю. Иногда место, где мы работаем, становится частью нас, даже если мы этого не хотим. Будь осторожен, ладно?

Они сидели так ещё некоторое время в молчании, словно оба пытались найти слова, которые могли бы хоть немного снять напряжение. В конце концов, Лоис, осторожно касаясь его плеча, поднялась.

— Держи меня в курсе, — сказала она, посмотрев ему прямо в глаза. — Ты не один, Дэн.

Мерсер кивнул и с трудом улыбнулся, хотя в глубине души ему казалось, что слова её не могли проникнуть в ту темноту, которая уже окутывала его сознание. Она ушла, и он вновь остался один, окружённый ночной тишиной улиц и отголосками её слов, что ещё долго звенели у него в ушах.

На обратном пути Мерсер думал о том, как далеко зашла его игра, и где находится та черта, за которую он не должен переступать. И Лоис… она не знала всей правды, но была слишком близка к тому, чтобы её понять.

ГЛАВА 7

Когда Мерсер, наконец, вошёл в свою квартиру, он чувствовал себя не столько усталым, сколько вымотанным до самой глубины сознания. Каждое ощущение тянулось нитями тревоги, каждое движение будто наводнилось чувством опасности. Дом встретил его темнотой и тишиной, которые в такие моменты казались тяжелыми, словно грузом давили на плечи. Он повесил пальто на вешалку и на секунду остановился в прихожей, прислушиваясь к себе и к тишине вокруг.

Квартира была маленькой и тесной, почти не отличающейся от того одиночества, которое он чувствовал каждый раз, приходя домой. Когда-то это место дарило ему убежище, спокойствие, но теперь в нём ощущалась холодная отрешённость. Как будто с недавних пор его дом уже не мог вместить его самого — только тени, обрывки мыслей и слабое мерцание ночника в углу.

Мерсер прошёл в гостиную и рухнул на диван, запустив руки в волосы, потёр виски, пытаясь избавиться от навязчивых мыслей. Словно приказы, они мелькали одна за другой: Лэвис, его недомолвки, эта двойственная игра, от которой невозможно отмахнуться. А затем Лоис… её беспокойные глаза, тёплая рука на его запястье — невидимая, но чувствующая его боль поддержка, которая заставила на мгновение ощутить, что он не один.

Он уставился в потолок, как если бы там можно было увидеть ответы, и выдохнул, тяжело, прерывисто, как будто с этим выдохом он пытался изгнать из себя весь хаос прошедшего дня. Взгляд Мерсера упал на стол, где среди груды документов стояла маленькая, слегка потёртая фотография — едва заметное напоминание о прошлом. В кадре он и его бывшая девушка смеялись, когда-то беззаботно и искренне. В тот момент он ещё верил, что может оставаться прежним, жить обычной жизнью и не увязнуть в тюремной тьме.

Но что-то внутри давно изменилось. Он сдвинул фотографию в сторону, словно пытаясь стереть её из памяти.

Почувствовав, как по нервам расходится усталость, он встал и прошёл в ванную, решив, что тёплая вода, пусть ненадолго, смоет с него тревогу. Зеркало в ванной отражало его лицо, усталое и немного измученное. Под глазами темнели круги, лицо показалось ему чужим. Как давно он не был собой? Мерсер задержал взгляд на своём отражении, словно пытался рассмотреть за ним что-то ещё.

Вода потекла, и шум немного рассеял напряжение. Он склонил голову над раковиной, вода обжигала лицо, и на миг ему показалось, что с ней уходит его усталость. Но это длилось лишь мгновение. Когда он выпрямился, почувствовал, как холодок недавнего разговора с Лэвисом снова стянул его сердце.

Закончив с ванной, он пошёл в спальню, но сон не шёл. В голове пульсировали беспокойные мысли, образы последних дней пересекались, сплетались в узор, который он не мог распутать. Где-то между дежурствами, туманными ночами и глухим эхом тюремных коридоров у него пропало ощущение контроля. У Мерсера было странное предчувствие, что скоро что-то изменится, что мир, к которому он привык, начнёт крушиться.

Он лежал в темноте, слушая тишину вокруг, но не чувствовал спокойствия. Внутри, как заноза, продолжала терзать мысль о Лэвисе и тех «слухах», о которых тот говорил. Это не были просто намёки — Лэвис ждал чего-то, наблюдал, и, казалось, знал, что в какой-то момент Мерсер оступится.

В ту ночь сон так и не пришёл. Благо, завтра не нужно было идти на работу.

ГЛАВА 8

Выходные наступили как спасение, хотя Мерсер знал: они не дадут покоя его мыслям. Ему не терпелось отгородиться от всего, что происходило на работе, хоть на два коротких дня, однако даже дома тюремные стены будто тянулись за ним. Ощущение, что с каждым днём его жизнь всё сильнее сливается с этим миром, не отпускало.

Суббота началась медленно. Первое утро, когда не нужно было вставать по звонку будильника, принесло немного облегчения. Он встал поздно, бесцельно побродил по квартире, машинально убрав с полок случайные вещи, будто это простое занятие могло привести в порядок и мысли. Включив телевизор на новостной канал, он устроился на кухне с чашкой кофе, попеременно поглядывая на экран и в окно. Но как ни старался, мысли всё равно возвращались к разговору с Лэвисом, к его тону, от которого становилось холодно на душе.

Ему вдруг показалось, что он упускает что-то важное, что в этой головоломке не хватает нескольких частей, и они всё ещё ждут его в тюремных коридорах, словно невидимые ловушки. Попытка забыться не удалась, и он потянулся за пачкой сигарет, хотя уже пытался снизить их количество. Закуривая, он поймал себя на том, что бессознательно представлял Лэвиса — как тот собирает информацию, вглядывается в его дела, прислушивается к каждому шороху. Это было абсурдно, но непонимание этого человека бесило. Ему казалось, что Лэвис пытается поймать его в сети подозрений, но ради чего?

Мерсер провёл субботу так, словно оттягивал момент, когда ему придётся снова столкнуться с реальностью. Он прогулялся по парку, наслаждаясь звуками осеннего леса, запоздалыми жёлтыми листьями, оседающими на тротуар. Разум вроде бы начинал проясняться. Но среди людей, на холодном ветру, он чувствовал себя чужим. Одиночество было таким же привычным, как и его жизнь — прохожие казались чем-то мимолётным, далеким.

К вечеру он зашёл в бар — один из тех уютных, но потёртых, которые он знал вдоль и поперёк. В таких местах он всегда находил странный уют, хотя редко бывал здесь один. Обычно компанию ему составляли коллеги, но теперь он нарочно избегал всех. Он занял дальний столик, за которым его не могли сразу заметить, и скинул пальто на спинку стула. Заказал себе выпивку — он редко пил, но сегодня нуждался в чём-то, что сотрёт тяжесть мыслей. Глядя на бокал, он задумался: может, всё это действительно обострение после недавнего расставания? Может, и с Лоис он тоже начал так близко общаться именно из-за этого опустошения? Вдруг её добродушная поддержка казалась чем-то большим именно в такие моменты. Но не прошло и полчаса, как среди входящих посетителей мелькнуло знакомое лицо.

Это была Лоис. В её глазах отразилось удивление, когда она увидела его, и Мерсер еле сдержал тихий вздох.

— Привет, — сказала она, подходя к барной стойке. — Не ожидала встретить тебя здесь.

Он кивнул, сохраняя спокойное выражение, хотя в душе ощущал досаду. Не на Лоис, а на самого себя, за то, что выбрал не то место, чтобы остаться наедине.

— Решил немного расслабиться, — пробормотал он, глядя в бокал. — Ты что здесь делаешь?

— Тоже самое, — усмехнулась она, заказывая себе напиток и садясь напротив. — Иногда кажется, что работа сжимается вокруг меня, как капкан. Ты же понимаешь, о чём я?

Мерсер кивнул. Да и Лоис прекрасно его понимала — и это было частью той тёплой, но не совсем желаемой связи, которую он сейчас ощущал.

Практически сразу их разговор перешёл на какие-то мелочи, и это стало для него странным облегчением. Лоис не пыталась его «спасти», не лезла в душу, а просто делила с ним эти минуты тишины, наполненные звуками вечернего бара и звоном бокалов. В какой-то момент он даже поймал себя на том, что наконец-то хоть немного расслабился.

Когда субботний вечер закончился, Мерсер вернулся домой немного уставшим, но почти умиротворённым. Однако в его душе по-прежнему оставалось что-то тягучее, не отпускающее.

На следующий день он решил поехать в пригород. Это была его давняя традиция — раз в месяц он покидал город, уезжал на велосипеде к старому озеру, проводя там часы в одиночестве. У озера он сидел на берегу, лишь изредка бросая камни, чтобы нарушить спокойствие водной глади. Озеро казалось ему местом, где его мысли могли разлететься, размыться, стать чем-то далеким и неопасным. В какой-то момент, глядя на отражение облаков, он почувствовал себя почти свободным.

Вечер воскресенья принес с собой тоску — это чувство было как тихое напоминание о том, что завтра его снова ждёт тюрьма, ожидание, Лэвис и работа с преступниками. Весь заряд спокойствия, что он набрал за выходные, растворился, как утренний туман. Мерсер понимал: что бы ни происходило вокруг, что бы он ни пытался изменить в себе, он всегда возвращается к одной и той же точке.

Остаток вечера он намеревался провести день наедине с собой и попытаться осмыслить всё, что происходило вокруг. Мерсер перебирал книги на полке, пытаясь найти что-то, что отвлекло бы его от тревожных мыслей. Он выбрал детективный роман, который когда-то его захватил. Но, как бы он не пытался сосредоточиться, буквы на страницах сливались в размытые образы, не оставляя в памяти ничего, кроме разочарования.

После нескольких часов мучительных попыток сосредоточиться он закрыл книгу и снова потерялся в своих мыслях. Он чувствовал, как внутри него копится напряжение, будто он готов к какой-то разрядке, но не знал, в каком направлении двигаться.

Когда за окном уже сгущались сумерки, он взял телефон и набрал номер Лоис, не решаясь нажать на кнопку «вызов». Мысли о ней тревожили его, ведь он понимал, что именно её присутствие в его жизни могло бы стать тем светом, который пробьётся сквозь мрак, но вместе с тем, он не хотел подводить её.

Оставив телефон на столе, он принял решение, что поедет на работу, чтобы проверить, что происходит в тюрьме. Несмотря на выходные, он всё равно не мог избавиться от ощущения, что что-то назревает. И, может быть, именно в этом месте он сможет найти ответы на свои вопросы.

Выйдя на улицу, он завёл свой старый Фольцваген, по привычке открыл передние двери, чтобы пустить в салон немного свежего воздуха и встал рядом, закурив очередную сигарету, после чего направился по привычному для него маршруту. Примерно сорок минут езды по пустой и едва освещённой дороге со знакомыми до боли пейзажами за окном в итоге привели его в столь родное и, в то же время, столь раздражающее место. Как минимум последний год, если не больше, уже на самом подъезде к работе Мерсера начинало подташнивать только от одной мысли о том, что снова нужно идти туда, внутрь, в этот филиал ада на земле.

В тускло освещённом коридоре тюрьмы царила напряжённая тишина, которую можно ощутить кожей — как шорох невидимых теней, притаившихся в углах. Мерсер медленно прошёл мимо КПП, где старина Гейт с удивлением посмотрел на него: не каждый день кто-то из сотрудников появляется на работе в выходные, особенно так поздно. Но Мерсер ответил ему лишь кивком, не останавливаясь. У него была определённая цель, и вечерняя смена, занятая своими заботами, явно не собиралась ему мешать.

Направляясь в архивное хранилище, он старался приглушить шаги, хотя прекрасно знал, что в это время там не будет никого. Обычные сотрудники редко заглядывали сюда, да и то — исключительно по распоряжению начальства. Полумрак встречал его тишиной и стерильным холодом. Стальные стеллажи, увешанные папками, выглядели как ряды кладбищенских плит с историями осуждённых, похороненными под грузом времени.

Он не сразу понимал, что ищет, но внутренний порыв, как смутное предчувствие, привёл его именно сюда. Проходя вдоль рядов, он ловил себя на том, что некоторые фамилии в делах уже стали ему знакомы: за годы службы он изучил не одну душераздирающую историю. Но сегодня, когда его рука скользнула по полке, он внезапно остановился, вытащив папку с пометкой Макс Лэнг. Словно повинуясь внутреннему импульсу, он раскрыл её, читая биографию, вчитываясь в отчёты.

Осуждённый: Макс Лэнг. 49 лет. Безработный.

Предыдущие судимости: мелкая кража, хранение наркотических средств.

За что осуждён: убийство двух и более лиц.

Краткое содержание преступления: 05.11.2003 Лэнг распивал спиртные напитки в квартире гражданина С. На фоне личной неприязни Лэнг с помощью кухонного ножа нанёс ему несколько ранений в область груди, отчего С. скончался на месте.

Спустя неделю Лэнг проходя через парк познакомился с гражданином Д., распивающим спиртные напитки на скамейке. Он присоединился к нему, они сходили за добавкой и передислоцировались на ближайшее кладбище. Там, на фоне внезапно возникшего конфликта, Лэнг нанёс Д. несколько ударов кулаком в область лица, а после того, как Д. потерял равновесие и упал, Лэнг добил его осколком могильной плиты, лежавшей неподалёку.

Спустя ещё месяц Лэнг распивал спиртные напитки совместно с гражданином Т. и гражданкой М. на квартире у последней. После ухода Т., в ходе внезапно возникшего конфликта Лэнг набросился на М. избивая её и выкрикивая нелицеприятные высказывания. После чего схватил находящийся поблизости туристический топорик и нанёс 84 удара по рукам, голове и туловищу М. От полученных травм М. скончалась на месте.

Отношение осуждённого к преступлению: вину не признал частично, в содеянном не раскаялся

Заключение врачебной комиссии: не смотря на наличие ряда психических заболеваний, лицо признано вменяемым. Оснований, препятствующих отбыванию наказания в местах лишения свободы, нет.

Приговор суда: пожизненное лишение свободы без права условно-досрочного освобождения.

Макс Лэнг. Подзащитный того самого адвоката, который пытался провести его в тюрьму. Уголовное дело изобиловало жестокими фактами: Лэнг обвинялся в серии преступлений, каждый из которых был куда мрачнее предыдущего. Но дело оказалось вовсе не таким простым — из расследования всплывало немало нюансов, которые давали Мерсеру смутное ощущение знакомого, как будто он когда-то пересекался с этим человеком. Как будто ниточки его прошлого где-то пересекались с жизнями тех, кто шёл по тёмной дороге ещё до того, как её взорвала судебная машина.

Его взгляд зацепился за давнюю пометку в папке, отмеченную розовым стикером — таинственная фотография с датой более чем двадцатилетней давности, на которой Лэнг был изображён совсем молодым. На этом кадре было и ещё одно лицо, помеченное лишь инициалами. Старая, едва различимая надпись казалась совершенно бессмысленной, но Мерсер знал: такие снимки не случайны. Он пригляделся к снимку внимательнее. Лицо второго человека показалось ему смутно знакомым, словно тень из прошлого, которую он давно пытался стереть из памяти.

Едва ощутимая дрожь охватила его пальцы. Воспоминания начали просачиваться сквозь память, обрывками искавшие путь наружу, как давно забытые фрагменты старого кино. Он попытался отмахнуться от них, но они стали пробуждаться все сильнее: клубы дыма, ссоры и тёмные ночи. Всё, что он когда-то пытался вытеснить, теперь выплывало наружу, как привидение. Лэнг не был просто очередным заключённым — их прошлое могло иметь пересечения, о которых он не знал, или же тщательно скрывал.

Осознавая это, Мерсер сжал папку. Окружающий мрак сгустился, давление в висках нарастало настолько, что казалось будто они сейчас схлопнутся внутрь. Мысли вихрем кружились, затягивая его в пучину сомнений и сожалений. Означало ли это, что всё, что он выстроил за годы службы, могло рухнуть в один миг? Неужели его связь с Лэнгом — забытая или вытесненная — таит в себе скрытую угрозу?

Шум за дверью прервал его мысли, вынудив закрыть папку и спрятать её обратно на полку. Он глубоко вздохнул, переводя дух. Возможно, ему придётся вернуться к этой папке ещё не раз, чтобы докопаться до истины, но сейчас он был на пределе. Тишина снова наполнила коридор, но теперь в ней скрывалось нечто большее: ощущение, что все его движения, каждый шаг и взгляд, могут стать частью неведомого плана, в который он сам ещё не до конца верил.

Глаза предательски начинали слипаться, а электронные часы на стене показывали 02:40, ехидно моргая зелёным двоеточием между цифрами. Ехать домой уже не было явно никакого смысла, так что Мерсер, по старинке, решил остаться ночевать в своём кабинете.

ГЛАВА 9

На следующее утро, в тишине тускло освещённого кабинета Мерсера, время было как бы застыло, создавая ощущение, будто вся тюрьма дремала. Единственный звук, нарушавший покой, — это стук в дверь. Гулкий, требовательный, как поступь, ведущая на эшафот.

— Мерсер! — раздался сухой и резкий голос Эдвардс. Её тон, словно стальной клинок, полоснул по натянутым нервам, которые были уже истощены бессонной ночью. Он поморщился, зная, что этот день начнётся с обычных придирок, но теперь, на фоне ночных размышлений и мрачных строк в деле Лэнга, привычные претензии звучали ещё более невыносимо.

Она вошла, и было в этом движении что-то насмешливо-агрессивное, как будто одно её присутствие уже демонстрировало превосходство. Она оглядела кабинет — её глаза, холодные, строгие, скользили по столу, заметив на нём пустую чашку кофе, разбросанные бумаги, следы ночного присутствия.

— Ты решил переселиться сюда? — бросила она, в голосе — скрытое презрение. — Весь этот хаос показывает, что ты совсем не контролируешь ситуацию, Мерсер. Как ты собираешься справляться с заключёнными, если даже с бумажной работой не можешь справиться?

Каждое её слово разъедало его терпение, словно кислота, оставляя следы. Он чувствовал, как нарастает внутри волна глухого раздражения, превращаясь в ненависть, и впервые подумал, как тягостно это терпеть каждый день. Её манера говорить, подавлять, выжигать даже тень уважения — всё это перекручивалось в его сознании, наполняя его отчаянием и гневом.

Когда она вышла, Мерсер остался в полной тишине. Но в его голове эхом звучали её слова, её тон — ядовитые, оставляющие болезненные следы. Он понимал, что её присутствие уничтожает его изнутри, как медленный яд, который он был вынужден принимать. И тут, среди обломков его разбитых нервов и измученного сознания, мелькнула мысль, едва заметная, как тень в ночи: как было бы просто — без неё.

Мерсер остался сидеть в кресле, бездумно глядя на документы, которые, казалось, за ночь стали ещё более угнетающими и тяжёлыми. Каждое слово в отчётах и сводках будто бы напоминало ему о его полном бессилии, затмевало всё, чем он когда-то гордился, подчёркивая, что изо дня в день он просто тратит свою жизнь на очередную бессмысленную борьбу с системой, где он — всего лишь винтик, где ему уготована роль покорного исполнителя приказов таких, как Эдвардс.

Её образ, словно заноза, не выходил у него из головы. Голос Эдвардс, хлёсткий и язвительный, снова и снова звучал в его мыслях, как застрявшая в голове надоедливая мелодия. Мерсер вспомнил каждый её унизительный взгляд, каждое невидимое, но ощутимое прикосновение презрения в её словах. Она могла одним тоном перечеркнуть все его усилия, одно движение её пальца — и неделя его напряжённой работы превращалась в ничто. Ему казалось, что с каждым днём её претензии становились всё более изощрёнными, а замечания — более холодными и ядовитыми. Он старался убедить себя, что просто устал, что всё не так плохо. Но чем больше он пытался оправдать её, тем отчётливее видел: она — та самая невидимая клетка, в которой он был заключён, барьер между ним и нормальной жизнью.

Эдвардс была не просто начальницей, но и символом всей этой тюрьмы, всей её системы. Сама её фигура словно олицетворяла стены, которые сжимались вокруг, каждый взгляд — как тюремные решётки, каждый укоризненный вздох — как глухие двери камер, где погребены не только заключённые, но и те, кто их охраняет. За годы он стал таким же пленником, как и те, за кем он присматривал.

«Тюрьма внутри тюрьмы,» — подумал он, почувствовав, как волна бесконтрольного гнева вновь накатывает на него, смешанная с глухим отчаянием. Мерсер впервые осознал, что внутри него, на глубинном уровне, зреет отчаянное желание избавиться от всего этого. Ему хотелось сбежать, вырваться из этого замкнутого круга, освободиться от неё — не только от Эдвардс, но и от её тирании, от этого вечного контроля, от вечной зависимости, которой она его подчинила.

Где-то глубоко в его сознании зрела страшная мысль, и чем больше он думал об этом, тем более привлекательно она казалась. Он понял, что решение было просто — гораздо проще, чем он мог представить. Все эти годы он смотрел на заключённых, видел их провалы, их ошибки, наблюдал за тем, как они просчитались. И теперь он мог сделать всё иначе. Спокойно, уверенно, будто решая простую задачу.

«Даже если бы кто-то решил избавиться от неё, — рассуждал он, глядя на своё отражение в тусклом свете настольной лампы, — никто бы не заподозрил, что это сделал кто-то из своих.» Эта мысль леденяще холодной волной разливалась по его разуму, вытесняя все другие мысли. Он знал, как избежать ошибок, как не оставлять следов, как построить своё алиби. Он проработал каждый шаг, наблюдая за делами тех, кто пытался избежать правосудия, изучая их методы и ошибки. И чем больше он размышлял, тем проще казалась ему эта идея.

Он невольно усмехнулся, едва заметно, и почувствовал, как напряжение, которое всю ночь не давало ему покоя, начинает медленно отпускать. Теперь, когда он нашёл цель, всё стало кристально ясным, обрело чёткие формы.

Мерсер сидел за столом, и его взгляд, до этого остекленелый от усталости, приобрёл особую остроту. Слова в его голове складывались в чёткий план, проникая в каждую мысль, как неизбежное решение, в котором была не только логика, но и некая извращённая справедливость. Он думал о том, что сделал бы всё иначе, чем те, чьи дела изучал. Те, кто допустил ошибки, оставил свидетелей, улики — их пренебрежение деталями и привело их за решётку. А у него ведь есть всё, чтобы сделать это идеально: знание, доступ, привычка к холодному расчёту. И Эдвардс ни за что не увидит его следующего хода.

Первый свет, пробиваясь через решётчатые окна, высветил полумрак кабинета. Мерсер провёл ночь, практически не сомкнув глаз, но ему было всё равно: за это короткое время он почувствовал себя более сосредоточенным, чем за последние несколько лет. В его голове мелькали сцены из тех ночей, когда он вглядывался в лица заключённых, учился их истории и считал себя способным предотвратить такие судьбы. Теперь же ему казалось, что он нашёл свою истину — жёсткую, но справедливую, как сама тюрьма, в которой он каждый день заковывал себя в оковы.

Он выпрямился и направился в уборную, чтобы смыть усталость с лица. Ледяная вода оживила его; он смотрел в зеркало, и выражение на его лице было холодным и отрешённым, словно это был не он, а чужак, наблюдающий из глубин стекла.

Как только он вошёл, за дверьми его встретил звук: острый и требовательный, как выстрел. Её каблуки — знакомый ритм, который он мог бы узнать из тысячи. Этот утренний парад Эдвардс по коридорам не менялся: ни в темпе, ни в настойчивости, и каждый шаг её звучал как удар в виски. Не дожидаясь стука в дверь, она распахнула дверь в уборную, как всегда, с неуловимой усмешкой, будто уже знала, что за ночь он едва ли успел сделать что-то полезное.

— Ну что, Мерсер, снова отчитаться не о чем? — её голос, будто металлический, был полон привычного сарказма. — Столько времени просиживать на месте, и всё напрасно. Хотя что я говорю, для тебя это норма.

Она стояла перед ним, наблюдая, как он морщится от едкого запаха её духов, словно это было приятное развлечение. Мерсер на мгновение закрыл глаза, мысленно досчитывая до десяти, чтобы не сорваться, и кивнул, не отводя взгляд через зеркало.

— Я закончил отчёты, — сухо ответил он, стараясь говорить ровным тоном. — Всё передано по электронной почте, как и запрашивали.

— Надеюсь, хоть на этот раз ты уложился в сроки, — Эдвардс, казалось, не слышала ответа, увлечённо проверяя состояние своих ногтей. — А то мне уже надоело вытягивать тебя за уши из проблем.

«Ага, из твоих проблем, — думал он, глядя ей прямо в глаза, — ведь так-то это твоя работа — готовить все отчёты и наводить связи.»

Он замер, внутренне собираясь с силами, но не произнёс ни слова. Вместо этого он просто внимательно смотрел на её отражение в стекле окна. Внутри всё горело, но это было не обычное раздражение. Это был спокойный, ледяной огонь, который постепенно завладевал им, отодвигая на второй план усталость и отчаяние. Он понял, что больше не хочет быть просто наблюдателем в её игре, этой извращённой игре власти, где он всегда был пешкой.

Она что-то говорила дальше, но слова уже терялись в тумане его мысли. Он смотрел мимо неё, через неё, как через прозрачную преграду. «Я могу изменить это,» — подумал он, понимая, что решение давно назревало.

Внезапно он почувствовал прилив уверенности, словно в его мозгу зажглась лампочка, пронзая темноту. Слова Эдвардс больше не имели значения; они просто заполняли пространство, не оставляя за собой ничего, кроме сухого эха. Мерсер осознал, что она стала частью его проблемы, его боли, и теперь он должен действовать.

— Эдвардс, — сказал он, и его голос прозвучал неожиданно твёрдо.

Она прищурилась, подняв взгляд от телефона.

— Что?

— Я хочу кое-что прояснить, — продолжил он, медленно выдыхая.

Эдвардс отложила телефон, её губы растянулись в странной полуулыбке.

— Впервые за долгое время ты выглядишь, как человек, который хочет сказать что-то серьёзное. Ну же, говори, я жду.

Внутри у Мерсера всё сжалось, но внешне он оставался спокойным.

— Ты не знаешь, что такое моя работа. Ты понятия не имеешь, через что мне приходится проходить каждый день.

Эдвардс засмеялась, этот смех прозвучал как скрип ножа по стеклу.

— О, ну конечно. Вечная история жертвы. «Все меня угнетают, никто меня не понимает». Удиви меня чем-нибудь новеньким, Мерсер.

Он смотрел на неё, и что-то в нём поменялось.

— Ты летаешь слишком высоко, Эдвардс, но рано или поздно ты упадёшь.

Её улыбка замерла.

— О, Мерсер, ты всё ещё не понимаешь, кто главный в этом богом забытом месте? — её голос звучал с максимально жёсткой самоуверенностью, какую только возможно представить. — И если ты вдруг решил, что сможешь избавиться от меня, то ты сильно ошибаешься. Я всегда буду рядом. Так что смирись с этим.

С каждой её фразой Мерсер чувствовал, как его раздражение перерастает в гнев. Он понимал, что не может просто так уйти от этого — от её манипуляций и жестокости, от того давления, которое она оказывала на него. И всё же, несмотря на ярость, он продолжал оставаться на краю пропасти, заворожённый её давлением.

— Подожди ка. Ты мне угрожаешь? — спросила она, склонив голову чуть вбок, не убирая своей мерзкой улыбки с лица.

Он лишь кивнул, хотя внутри него бушевал шторм. Но теперь это был не шторм страха или слабости; это был ураган готовности к действию.

— Нет, — ответил он, его голос был тихим, но звенящим. — Я просто напоминаю, что никто не остаётся наверху вечно.

Она закусила губу, и на мгновение её уверенность начала дрожать. Он увидел, как её лицо слегка побледнело, когда она, наконец, поняла, что ему действительно нечего терять. В воздухе повисло молчание, и Мерсер почувствовал, как гнетущая тишина проникает в его душу.

Сейчас всё зависело от того, как она воспримет его слова. В этот момент он знал, что, возможно, это его последний шанс взять контроль в свои руки. На её лице появилась лёгкая тень. Она улыбнулась, но улыбка эта была странной — как у человека, который увидел в оппоненте что-то новое. Эдвардс сделала шаг вперёд, как будто уже осмыслив всё, что только что произошло и прошипела ему на ухо:

— Да будет так…

С этими словами она вышла из уборной, оставляя Мерсера в полумраке, где его чувства, наконец, обнажились. Он понимал, что это лишь начало его новой игры, и что каждая следующая секунда будет полна напряжения, ожидания и возможности. Всё только начиналось.

ГЛАВА 10

Пробуждение всё ещё не отпускало его: словно недавние зачатки снов оставили на веках тяжёлую пыль, с которой никак не удавалось справиться. Ощущение разбитости не исчезало, и даже после нескольких чашек кофе Мерсер всё ещё плыл в полусне, едва сдерживаясь от зевков. Обычная рутина обещала утомительный, но хотя бы предсказуемый день, однако в глубине души он знал — что-то будет не так. В тот момент, когда бегущий по коридору Клиффорд едва не снёс его с ног, ему стало ясно: сегодня Эдвардс постарается выжать из него всё до последней капли.

Едва он ступил за порог своего кабинета, как заметил, что на краю его стола лежит аккуратная стопка документов с пометкой «Срочно». Равнодушная пометка на листах скрывала под собой едкую язву — конечно же это бонус от Эдвардс. Даже не глядя на содержимое, он знал, что это её рук дело. На первый взгляд, кучка не казалась объёмной, но это были как раз из тех бумаг, за разбором которых можно с лёгкостью застрять до глубокой ночи. Только позже он узнал, что она разослала копии этих же документов нескольким сотрудникам, но настояла на том, чтобы именно Мерсер занимался отчетами лично.

Он шлёпнул эту пачку об стол, пытаясь удержать лицо невозмутимым, когда, словно в подтверждение его подозрений, резко зазвонил внутренний телефон. Тишина коридора наполнилась мерзостью голоса Эдвардс.

— Мерсер, в мой кабинет. Бегом! — её слова прозвучали не просто сурово — резкий, отрывистый тон пробил его будто выстрелом. Ни намёка на доброжелательность или приветствие, только суровое требование подчинения.

Мерсер выдохнул, обуздав внезапную волну раздражения. Он знал, что она не отступит и будет методично выплёскивать на него свою нелюбовь, и вот он уже чувствовал, как простая мысль об этом дне становится синонимом пытки. Её кабинет — стерильный, лишённый даже оттенка уюта или простых человеческих мелочей, скорее напоминал военный бункер, где всё, от стульев до папок на столе, должно было стоять по линейке. Эдвардс восседала за своим письменным столом, окружённая чистотой, выверенной до миллиметра, как королева, окружённая неприступными стенами. Она была облачена в тёмный, идеально выглаженный костюм, лицо её не выражало ни малейшей тени эмоций, но глаза сверлили его взглядом, в котором не было места ни для жалости, ни для прощения.

— Хочешь объяснить мне, почему ты не сдал отчёт по прошлому месяцу в нужный срок? — её голос прозвучал холодно и ровно, как острый клинок, со скрытой, но ощутимой угрозой. В руках она держала документ, на котором виднелась вчерашняя дата — того самого отчёта, что не успел обрести её подпись из-за задержки в цепочке согласований. — И заметь, у меня нет времени на твои жалкие оправдания, — её взгляд быстро пробежал по нему сверху вниз, и в этом взгляде сквозила презрительная насмешка. — У нас тут не дом отдыха, Мерсер.

Его захлестнула очередная волна гнева, а её лицо в этот момент казалось только усугубляющим его раздражение. В какой-то момент ему хотелось бы что-то ответить, да так, чтобы уже наконец захлебнулась в своих слюнях от негодования. Но здравый смысл — его постоянный и надёжный спутник — призвал к сдержанности. Едва стиснув зубы, он молча кивнул, понимая, что любое слово сейчас обернётся против него. Эдвардс была мастером на такие тонкие манипуляции, разрывающие человека на части в тишине, без прямых угроз, но с точно расставленными ударами по самолюбию и нервам.

Она отпустила его коротким движением руки, словно он был не сотрудником, а пустым местом. На мгновение ему захотелось разорвать этот документ, доказать ей, что не поддастся её психологической пытке, но всё, что он смог сделать — это тихо развернуться и направиться к двери. Она следила за ним взглядом до самого выхода, и он знал, что этим днём её маленькая игра лишь началась.

Вернувшись в свой кабинет, Мерсер посмотрел на стол, заваленный работой, и ощутил, как внутри него поднимается волна невыносимого напряжения. Эта стопка бумаг не просто была частью рутинных обязанностей; она стала неким символом угнетения, с которым ему, казалось, предстояло бороться каждую минуту. Эдвардс словно смаковала этот момент — мгновение, когда он, разбитый и измученный, погружается в кипу бессмысленной работы, растягивая часы в мучительную вечность.

Мерсер задумался о том, сколько ещё таких дней он сможет выдержать, прежде чем что-то внутри сломается окончательно.

Каждое задание накладывалось на предыдущее, заполняя его день растущей, неподъёмной кипой бумаг. Мерсер старался следовать инструкциям точно, но ощущение бесполезности этой работы размывало его внимание, мешая сосредоточиться. Стоило ему едва закончить один отчёт, как на столе немедленно появлялась новая стопка — будто какая-то тёмная магия Эдвардс превращала каждый его шаг вперёд в два шага назад. Бумаги лежали, аккуратно сложенные в папки, и только её пометки, торчащие цветными флажками, разбавляли строгую монотонность серо-белых листов. Эти напоминания о её внимании были словно клеймо, которым она отмечала свою территорию, давая понять, что она держит его под контролем, что её власть здесь абсолютна.

Едва он успевал сесть, как раздавался звонок. В трубке разносился голос Эдвардс — чёткий и холодный, как дамасская сталь. Она ни разу не обмолвилась ни добрым словом, ни словом поддержки, а только указывала, словно подчёркивая свою власть.

— Мерсер, вы так и не добавили нужные цифры в статистику. Всё уже в системе, но для отчётности мне нужно их повторное подтверждение от вас, — голос был сухим и лишённым эмоций, за исключением нотки презрения, придававшей ему особую едкость.

Пару раз он попытался заговорить, объяснить, что не имеет смысла просматривать одни и те же данные по несколько раз, но, он понимал, что каждое его слово лишь подольёт масла в огонь. От этого её требования становились всё более изощрёнными: задачи мельчали, превращаясь в незначительные поручения, но их исполнение требовало точности ювелира.

Спустя несколько часов этого морального террора его голова начала гудеть от усталости, слова Эдвардс сливались в однообразный фон, словно болезненное эхо её собственных указаний. Его сознание наполнялось её приказами и строгостью, затмевая все мысли, кроме одного — как бы выжить в этой волне агрессии. Он чувствовал себя игрушкой в её руках, беспомощно сжимаемой под её непоколебимым авторитетом.

К концу дня, когда офис уже заметно опустел, а по коридорам поползла тишина, телефон снова зазвонил. Мерсер почувствовал, как в груди нарастает напряжение. Звонок был громким, как последнее предупреждение, и он прекрасно знал, кто это. Подняв трубку, он услышал её голос, ещё более жёсткий и насмешливый, чем обычно.

— Мерсер, пересмотри последний отчёт. Сделай уже наконец всё по-человечески, будь умницей, — холодно прорычала она. — А если опять обосрёшься — жди последствий.

Он закрыл глаза, пытаясь подавить раздражение. Её слова звучали, как пустое обвинение, и он знал это. Он был уверен, что каждый отчёт сдан правильно, но знание правоты уже не приносило облегчения. У Эдвардс была своя правда, и любой протест только усугубил бы его ситуацию. Мерсер прекрасно понимал: если попытается доказать что-то, она лишь найдёт повод нажать на него сильнее.

Чувствуя усталость, доведённую до крайности, он вновь взялся за отчёты, пробежавшись по каждой строке пальцами с зажатыми между ними сигаретой, выискивая даже мелкие несоответствия, которые могли бы привлечь её внимание. Убедившись, что всё учтено, он положил папку на стол и, наконец, закрыл её с неожиданным чувством завершённости. Осторожно встал, оглядываясь вокруг в опустевшем кабинете, словно пытаясь вдохнуть тишину и отогнать от себя тень её невидимого присутствия.

Собирая вещи, он сдержанно улыбнулся, представляя, что в этом холодном офисе нет её пронизывающего взгляда и её приказов, что где-то существует мир, где работа не обременена страхом.

ГЛАВА 11

На улице царила пустота, и, выйдя из здания, Мерсер почувствовал, как прохладный вечерний воздух обжигает лицо и проникает под одежду. Он остановился, глубоко вдохнув, пытаясь стряхнуть с себя остатки напряжения и смыть с разума все ещё цепляющиеся за него обрывки сегодняшнего дня. Головная боль, будто подкрепляемая ветром, временно отступила, но ощущение усталости от едва прожитого дня, полного унижений и бессмысленных придирок, сдавливало грудь, не давая вдохнуть полной грудью.

Его взгляд рассеянно скользил по пустой стоянке, пока не зацепился за знакомый силуэт — красный, словно спелый томат, автомобиль Эдвардс стоял под фонарём, освещённый ровным жёлтым светом. Она как раз захлопывала дверь, и в этот момент их взгляды пересеклись. Холодный и надменный, её взгляд пронзил его, как ледяной осколок. Её лицо оставалось таким же бесстрастным, но лёгкая усмешка, мелькнувшая в уголках её губ, говорила всё. Она знала, что сегодня сумела выбить из него всё дерьмо, что её слова оставили на нём след. Она победила — снов; в очередной раз. Для неё это был всего лишь ещё один из множества обыденных дней, ещё один ничтожный подчинённый, с которым она обошлась так, как посчитала нужным, получив своё садистское удовлетворение.

Она завела двигатель, и плавное, тихое урчание мотора прозвучало в холодном воздухе, словно отсчёт до её следующей, тщательно спланированной победы. Машина тронулась, и красные огни фар прорезали темноту, напоминая глазам Мерсера два зловещих, немигающих взгляда. Он остался стоять на месте, молча, не отводя глаз, пока её автомобиль медленно двигался по парковке, и только тогда, когда она была уже на выезде, он вдруг ощутил, как внутри что-то щёлкнуло — мягкий, почти неуловимый щелчок, будто механизм пришёл в движение.

В голове всё ещё было пусто, но каждая клетка его тела, казалось, уже знала, что делать. Словно ведомый неким внутренним голосом, он безмолвно открыл дверь своей машины, сел за руль и завёл двигатель. Его руки спокойно легли на руль, словно действуя по привычке, но в глазах появился новый блеск — решительный, холодный, совсем не похожий на обычное в нём спокойствие. Он поехал медленно, с выключенными фарами, без резких движений, оставаясь на достаточном расстоянии от её машины, чтобы она не заметила слежки.

Фары Эдвардс исчезали в темноте, и на секунду у него промелькнула мысль: «Что я делаю?» Но ответ, похоже, уже давно таился внутри него, зрел на протяжении долгих дней и ночей, каждый раз оживая, когда её голос врезался в его сознание, когда каждый её взгляд оставлял в нём тлеющий след. Теперь эта мысль распускалась, словно болезненный цветок, окончательно формируя простое и ясное решение.

Он знал, где она живёт — её дом находился в пяти милях от работы, в тихом, тёмном районе с пустынными улицами, от которых веяло холодной отрешённостью. Эта информация, случайно подслушанная им в одном из разговоров, всплыла из памяти, и он вцепился в неё, как в единственную подсказку. Путь был более-менее знакомым, и теперь он знал, куда ведёт это шоссе — к ответу, которого он, возможно, искал давно. Он не думал, его разум словно погрузился в безмолвие, позволяя телу действовать автоматически.

На каждой развилке он ловко держал дистанцию, достаточно близко, чтобы не потерять её из вида, но достаточно далеко, чтобы не выдать себя. Автомобиль Эдвардс свернул на узкую улицу, а затем исчез за поворотом, и Мерсер повернул вслед за ней, больше не сомневаясь в своих действиях. В свете уличных фонарей он мельком разглядел её дом — одинокий, аккуратный особняк, стоящий вдалеке от соседей, в тихом закоулке, где посторонние появлялись достаточно редко.

Ночь окутывала всё вокруг, и время, казалось, замерло. Мерсер припарковался в нескольких десятках метров от её дома, сдвинувшись в тень, где его потасканный жизнью Фольцваген не мог кто-нибудь случайно обнаружить. Он заглушил двигатель, погрузившись в тишину, и наблюдал. Её фигура мелькнула на крыльце — одинокая, уверенная, как всегда, держащая в руках папку с бумагами, и он понял, что она, вероятно, не отпускала их ни на минуту, даже после всего дня выматывающей работы.

Она вошла в дом, и свет на крыльце погас. Мерсер оставался на месте, тихо дыша, чувствуя, как его сердце отбивает ритм, медленно и уверенно. В этот момент в его сознании ярко вспыхнуло решение, неожиданное, но непреложное, как последний штрих в картине. Казалось, весь мир вокруг застыл, превратившись в фон, где не было ни времени, ни границ.

ГЛАВА 12

Мерсер встал в тени высокого дуба на окраине её двора, скрытый темнотой и прохладой ночи. Он слегка наклонился вперёд, наблюдая за освещённым окном на втором этаже дома Эдвардс, словно пытаясь прочесть в этом окошке какие-то запретные тайны её души.

Она стояла перед зеркалом, наклоняя голову к плечу, чтобы снять серьгу, и этот простой, почти машинальный жест вдруг показался ему чем-то интимным, почти запретным. Прядь её волос скользнула по шее, как змея, извивающаяся в танце, обнажая линию кожи, которую он невольно отметил как хрупкую, уязвимую. Откинув серьгу на комод, она коснулась волос, проведя ладонью с таким движением, будто пыталась разгладить их не для кого-то, а для самой себя.

Свет лампы за её спиной ослеплял его, высекая из темноты её очертания. Линии шеи, плавный изгиб плеч, блеск обнажённых ключиц — всё это вызывало в его голове странные образы: древние статуи, мифические картины, где богини, забыв о своих божественных обязанностях, в уединении предаются простым человеческим радостям. Он почти почувствовал себя незваным гостем в этом древнем обряде, обрядовом моменте, где каждый её жест обретал ритуальное значение.

Когда её пальцы скользнули к пуговицам блузки, его дыхание перехватило. Он почувствовал странное, вязкое напряжение в теле, будто сама ночь сжала его своими когтями. Каждое движение её рук было медленным, почти гипнотическим. Пуговицы поддавались одна за другой, открывая всё больше её кожи, сиявшей в свете лампы, как отполированная слоновая кость. Он знал, что не имеет права смотреть, знал, что должен отвести взгляд, но что-то, словно железный крюк, держало его взгляд на ней.

Когда она позволила блузке соскользнуть с плеч, его сердце пропустило удар. Чёрное кружево обрисовывало её фигуру, подчёркивая изгибы, и этот миг казался вечностью, растянутой между двумя биениями пульса. Эдвардс повернулась, посмотрев на себя в зеркало, но не осознав, что на неё смотрит кто-то другой. Мерсер шагнул ближе, едва ли осознавая своё движение. Лист под его ботинком издал слабый хруст, и он замер, затаив дыхание, чувствуя, как холодный пот скатывается по его спине.

Её рука ненадолго зависла в воздухе, как будто она почувствовала чужое присутствие. Но лишь на миг. Затем она вернулась к своему ритуалу, оставив Мерсера в ощущении, что его видели, но не заметили. Этот тонкий баланс между вторжением и невидимостью был почти невыносим.

Мерсер не мог не отметить, что у Эдвардс была привлекательная фигура — спортивная и подтянутая, с плавными линиями, к которым её строгое поведение не всегда позволяло приглядеться. Нечто завораживающее скрывалось за этой внешней холодностью, и он осознал, что часть его уважения к ней, возможно, была вызвана именно этой контрастной красотой. Но теперь это ощущение красоты лишь подогревало его злость и раздражение.

Мерсер задержал дыхание, не в силах отвести взгляд. Он заметил, как она слегка наклонилась, рассматривая себя в зеркале — движения, наполненные естественным, едва уловимым изяществом, граничащим с вызывающей уверенностью в себе. Этот момент, казалось, принадлежал только ей, как будто она позволила себе ненадолго забыть о своём статусе, о жёсткости, с которой всегда вела себя на работе. В этом отражении не было начальницы — была просто женщина, отстранённая и свободная, возможно, даже в чём-то уязвимая.

Он не заметил, как его дыхание стало более глубоким, как этот ночной воздух пропитался тёплым, тягучим напряжением. Словно под воздействием гипноза, он не мог оторвать взгляд, исследуя каждую черту, каждый изгиб. Этот образ открыл для него её внутренний мир, который он прежде не мог понять или заметить. Смотрел, будто заворожённый, его разум заволокло странное чувство, граничившее с предвкушением — но тёмным, неясным и тревожащим.

В комнате Эдвардс становилось темнее, и лишь небольшой ночник освещал её фигуру, когда она подошла к зеркалу, бросив на него задумчивый взгляд. Она не торопилась, и в этот момент Мерсер понял, что его терпение достигло предела. Её уверенность, спокойствие, всё, что он ненавидел, сейчас проявилось как нельзя ярко. Он был готов действовать.

Мерсер обвёл взглядом тёмный двор, словно проверяя, не следит ли кто-то за ним. Его опытный глаз отметил отсутствие камер наблюдения, датчиков движения или даже обычной таблички, предупреждающей о системе охраны. Эдвардс, по-видимому, была из тех, кто считал, что ей ничего не угрожает. Самоуверенность или простая беспечность? Это уже не имело значения.

Он подошёл к двери, и его пальцы, едва касаясь, провели по холодной металлической ручке. На мгновение он замер, приложив ухо к двери, прислушиваясь. Внутри царила тишина, только тихий скрип дерева где-то в глубине дома выдавал его старость. Мерсер медленно нажал на ручку, и та поддалась с пугающей лёгкостью. Дверь оказалась незапертой.

Это почти разочаровало его. В его голове всегда была какая-то романтика взлома, хруст ломающегося замка, адреналин первого шага внутрь чужого пространства. Но тут всё было просто. Словно сама ночь решила сделать ему подарок, убрать препятствия и пригласить войти.

Он мягко шагнул внутрь. Половицы под ногами едва скрипнули, и он сразу затаил дыхание, прислушиваясь к дому. Но ничего не изменилось. Только привычная тишина, наполненная едва уловимыми звуками: слабое гудение холодильника, далёкое жужжание электропроводов.

Гостиная встретила его мрачными силуэтами мебели, тусклыми очертаниями лампы, покрытой плотным слоем пыли. Темнота здесь казалась гуще, чем снаружи, словно стены дома впитывали её, не давая рассеяться. Мерсер двигался осторожно, как хищник в лесу, проверяя каждую поверхность перед тем, как ступить. Его тело работало само, автоматически, будто за годы он отточил эти движения до совершенства.

Шаг за шагом он продвигался вглубь дома, приближаясь к лестнице, которая вытягивала свои ступени вверх, во тьму второго этажа. Он остановился у её подножия, прикоснувшись пальцами к деревянной перилам. Холодная, гладкая поверхность словно передавала ему пульс дома, его глухое, неподвижное сердцебиение.

Свет ночника пробивался из комнаты напротив лестницы, заливая коридор мягким, размытым сиянием. Этот свет создавал зловещие тени, тянувшиеся к нему, словно приглашая зайти. Он облизнул пересохшие губы, ощущая, как внутри растёт напряжение. Пульс в висках бился громче, чем его шаги, но он продолжал двигаться — медленно, точно и безошибочно.

Каждый звук казался ему громче, чем он был на самом деле: лёгкий хруст под ногами, тихое потрескивание дома, даже его собственное дыхание. Он делал вдохи поверхностными, чтобы не потревожить хрупкий, хищный покой этого пространства.

Мерсер остановился перед приоткрытой дверью, ведущей в её спальню. Изнутри доносился неуловимый шорох — движение ткани или шаг по ковру, он не был уверен. На мгновение его охватил парализующий страх: а что, если она знает? Что, если она ждёт, что кто-то войдёт? Но этот страх был мимолётным. Он собрал себя, как собирает охотник лук перед выстрелом, и сделал шаг вперёд.

Эдвардс стояла у зеркала, поправляя волосы, не догадываясь, что он наблюдает за каждым её движением. На её лице было спокойное, даже расслабленное выражение — полная противоположность той маске суровой начальницы, которую он привык видеть. В этот момент она казалась хрупкой, уязвимой, как будто скрытая за собственной непробиваемой стеной. Мерсер почувствовал странное ощущение противоречия — её беспечность удивляла и раздражала, но одновременно пробуждала в нём едва уловимое чувство превосходства.

Он стоял в тени, наблюдая, как она медленно поворачивается к шкафу, перебирая вещи, и его взгляд пробежал по комнате, запоминая каждую деталь. В голове звучал едва слышимый голос разума, который шептал, что ещё не поздно уйти, что он может развернуться и покинуть этот дом, оставив свои мрачные мысли здесь, в темноте. Но напряжение последних дней, её постоянные провокации и унижения словно толкали его вперёд, заставляя остаться.

Эдвардс резко закрыла дверцу шкафа, движение было нервным, словно она пыталась унять дрожь в пальцах. Её взгляд, блуждавший по комнате, внезапно замер, уловив что-то едва уловимое в зеркале. Может, отблеск света, может, движение, которого не должно было быть. Она обернулась так быстро, что её волосы скользнули по плечу, словно подгоняемые её страхом.

— Кто здесь? — её голос дрогнул, звуча так тихо, что в этой тишине он разошёлся, будто эхо. Но в его нотах звучало не только беспокойство, но и предупреждение.

Мерсер не двинулся. В груди заклокотал ритм, бешеный и размеренный одновременно. Его дыхание, почти неслышное, слилось с дыханием дома, который, казалось, наблюдал за ними обоими, не желая вмешиваться.

Она сделала шаг вперёд, медленный, но напряжённый. Каждый её мускул был как струна, натянутая до предела, а в её глазах светилась неуверенность. Эдвардс прислушивалась, словно пытаясь уловить звук, которого не было. Этот момент застыл во времени, ледяная пауза, разделяющая охотника и жертву, затаивший страх и беззвучную угрозу.

Мерсер знал, что больше ждать нельзя. Он был готов. Его тело двигалось плавно, как у хищника, выходящего из засады. Тени, словно разрываясь, выпустили его наружу. Его шаг был бесшумным, но его присутствие — ошеломляющим. В комнате будто стало холоднее, воздух наполнился напряжением, от которого хотелось зажмуриться, закрыться, убежать.

Её глаза расширились, как у оленя, поймавшего блеск фар. Она смотрела на него, не моргая, и в этом взгляде смешались ужас, шок и то самое чувство, которое накатывает на человека в секунду осознания неизбежности.

— Мерсер? — она произнесла его имя, как заклинание, которое должно было его остановить. Но её голос дрожал, и эти дрожащие буквы соскальзывали с её губ, не находя опоры в пространстве.

Он не отвечал сразу. Он сделал ещё один шаг, медленно, не спеша, как будто каждая секунда принадлежала только ему. Лицо его, освещённое мягким светом лампы, застыло в странной, почти нечеловеческой улыбке. В его глазах светилась смесь холодной решимости и чего-то ещё — чего-то тёмного, хищного, от чего у неё внутри похолодело.

— Какого чёрта ты здесь делаешь? — её голос стал громче, но не увереннее. Она машинально обхватила себя руками, как будто хотела защититься, но отступать не спешила.

Он медленно развёл руками, жест, который можно было бы назвать дружелюбным, если бы не уголки его губ, искривлённые в насмешке.

— Просто поговорить, — произнёс он тихо, его голос был глубоким, бархатистым, но с нотками стали, холодной и неумолимой.

Её лицо исказилось в смеси страха и злости. Она сделала полшага назад, её пятка задела край комода, заставляя её чуть пошатнуться. Но она не отвела от него взгляда, напротив, её глаза начали метаться, как у зверя, загнанного в угол, ищущего выход.

— Немедленно убирайся отсюда, пока я не позвонила в полицию, — выпалила она, стараясь придать своему голосу твёрдости. Её пальцы нервно искали что-то на комоде, может быть, телефон, может, хоть что-то, чем можно было защититься.

Мерсер лишь усмехнулся. Его смех, приглушённый и низкий, наполнил комнату, будто зыбкий дым, медленно проникающий в каждую щель. Этот звук был неправильным, будто принадлежал не человеку, а чему-то древнему и жестокому.

— Звони, — ответил он, шагнув ещё ближе, настолько, что между ними осталось меньше метра. — Но ты же не станешь.

Он склонил голову чуть набок, его тёмные глаза казались глубокими провалами, затягивающими в себя свет. Эдвардс замерла, её дыхание стало рваным, она судорожно втянула воздух, как будто только сейчас поняла, насколько она беспомощна.

— Ты с ума сошёл, Мерсер, — её голос стал тише, будто она сама не была уверена, что хочет, чтобы её слова достигли его. — Что ты здесь делаешь? Как ты сюда попал?

Он не ответил сразу. Вместо этого медленно провёл пальцем по перилам, словно изучая текстуру дерева, будто детали этой обстановки интересовали его больше, чем её вопросы.

— Ты когда-нибудь задумывалась, что всё в этой жизни возвращается? — начал он наконец, его голос звучал мягко, почти ласково, но в нём была скрытая угроза, как в шёпоте ветра перед бурей. — Все слова, поступки, ошибки. Они никогда не остаются без следа.

Она сглотнула, её руки инстинктивно потянулись к телефону, но его там не оказалось. Он был на кухне. Эта мелочь ударила её с силой молнии. Теперь каждое её движение казалось ей медленным, бесполезным.

— Если ты думаешь, что можешь меня напугать… — начала она, но голос её дрогнул, предательски выдавая её растущее беспокойство.

Мерсер сделал ещё один шаг, закрывая между ними остаток пространства. Теперь он стоял так близко, что она могла слышать его дыхание — ровное, почти спокойное, пугающее своей уверенностью.

— Напугать? — он тихо рассмеялся, но в его смехе не было веселья. Это был звук, от которого мурашки пробегали по коже, звук человека, который слишком долго жил в темноте, чтобы помнить, что такое свет. — Нет. Я здесь, чтобы поговорить. Только поговорить.

Он медленно протянул руку, и она отшатнулась, но он не коснулся её. Вместо этого его пальцы остановились в воздухе, будто он передумал.

— Ты должна была оставить меня в покое, — его голос стал жёстче, холоднее. — Но ты не смогла. Тебе всегда нужно больше. Власти. Контроля. Удовлетворения своего чёртового эго.

— Это… Это работа, Мерсер, — она попыталась сохранить уверенность, но её слова прозвучали жалко, как слабое оправдание.

— Работа? — он повторил её слово с насмешкой, его лицо стало ещё темнее. — Ты называешь это работой? Уничтожать людей, ломать их изнутри?

Эдвардс открыла рот, чтобы ответить, но не успела. Его рука внезапно взметнулась, и она инстинктивно закрылась, но он лишь дотронулся до её плеча, почти мягко. Этот жест был не угрозой, но предупреждением, которое сковало её ещё больше.

— Ты ведь знаешь, что люди вроде тебя всегда встречают тех, кто решает уравнять счёты. — Его шёпот стал почти интимным, как у друга, рассказывающего страшную тайну. — Я здесь, чтобы напомнить тебе: ты не всемогуща.

Её взгляд метался, словно она искала выход, но комната сузилась, став клеткой, где каждое движение только привлекало его внимание. Её дыхание стало частым, шумным.

— Убирайся, Мерсер, — сказала она, стараясь удержаться на краю истерики. — Убирайся, или я…

— Или ты что? — его голос обрушился на неё ледяным водопадом. — Позвонишь в полицию? Крикнешь?

Он снова рассмеялся, но смех его был тёмным, глубоким, будто шёл откуда-то из глубин его существа.

— Никто не услышит тебя. Никто не придёт.

С этими словами он сделал ещё один шаг, его тень полностью закрыла её лицо. Её ноги подкосились, и она инстинктивно отступила.

В момент, когда она сделала ещё один шаг назад, он резко перехватил её руку, стиснув её запястье. Её лицо исказилось от боли и ужаса, и он видел, как страх овладевает ею, как её уверенность и самоуверенность испаряются, оставляя её беззащитной, такой, какой он никогда её не видел.

— Ты не должна была переходить черту, Эдвардс, — прошептал он, наклоняясь к ней, его голос был едва слышен, но она уловила каждое слово, каждую каплю скрытой ярости. — Ты сама выбрала свою судьбу.

Её взгляд застыл, губы задрожали, когда она попыталась что-то сказать, но слова застряли в горле.

Когда Эдвардс сделала рывок к окну, Мерсер метнулся вперёд, опережая её на мгновение, его рука вытянулась, как хищный коготь, снова цепляя её за запястье. Она дернулась, пытаясь вырваться, но его хватка оказалась словно стальная. Лицо её побледнело, а во взгляде вспыхнул страх, смешанный с яростью — всё это вместе напоминало разбуженного зверя, затравленного и загнанного в угол.

Она рванулась вбок, ноги отчаянно скользнули по гладкому полу, каблуки едва не предали её, но Эдвардс, казалось, черпала силы из самой сути своей злости. Ладонью свободной руки она с силой ударила его по плечу, но Мерсер не шелохнулся, только сильнее сжал её запястье, будто намертво приковывая её к себе. Эдвардс сжала кулак и, бросившись вперёд, ударила его в грудь. Удар получился сильным, но не достаточным, чтобы заставить его отступить.

— Щенок! — прохрипела она сквозь зубы, её голос дрожал от напряжения. — Думаешь, тебе это сойдёт с рук?

Мерсер молчал, но в его глазах мелькнул жестокий отблеск, не оставляющий ей шансов. Она почувствовала его пальцы на своём горле — хватка была не из тех, что оставляют следы, а из тех, что пронизывают до самого сознания, внушая страх, от которого замирает сердце. Эдвардс вскрикнула, свободной рукой нашарила со стола толстую книгу и, вкладывая остаток сил, махнула ей в его сторону. Удар пришёлся ему по плечу, заставив слегка покачнуться, но он не ослабил захвата.

Эдвардс рванулась всем телом, её движения были хаотичными, как у пойманного в силки животного, но на каждом рывке её силенки угасали, оставляя только слепое отчаяние. Она снова замахнулась, и её пальцы зацепили боковую сторону его лица, оставляя тонкие, кровавые царапины на его щеке. Это было как последний укол, миг внезапной боли, от которого Мерсер лишь сильнее стиснул зубы.

Она бросила взгляд на дверь, полный ужаса и отчаяния, но тут же почувствовала, как её тело застыло, будто тиски замкнулись вокруг неё, не оставляя ни малейшего шанса на спасение. Мерсер смотрел на неё, словно на беспомощную птицу, которая пыталась вырваться из ловушки, но всё равно обречена.

Когда Эдвардс сделала последний отчаянный рывок к двери, Мерсер, будто следуя за её движением, одним плавным жестом схватил со стола металлическую статуэтку — её любимую, массивную, увесистую. Он посмотрел на неё всего миг, как будто взвешивая её судьбу, и, не задумываясь, ударил. Статуэтка с глухим, почти заглушенным ударом встретилась с её головой.

Эдвардс застыла, её глаза расширились, словно изумление и страх встретились в одном прощальном взгляде. Она попыталась удержать равновесие, сделала неловкий шаг назад, но её ноги подкосились, и тело, как тряпичная кукла, рухнуло на пол.

Тишина, наступившая после удара, была почти зловещей. Как будто весь мир затаил дыхание, глядя на то, что только что произошло. Мерсер остался стоять неподвижно, сжимая статуэтку в руках. Металл всё ещё отдавал вибрацией, словно сам осознавал, какую роль только что сыграл. Он смотрел на Эдвардс, чьё тело теперь лежало в неестественной позе на полу, как будто кто-то резко выдернул из неё всю жизнь, оставив лишь пустую оболочку.

Её волосы раскинулись по тёмному дереву, как спутанный ореол. Лицо, некогда такое властное и надменное, теперь выглядело странно спокойным, почти уязвимым. Но этот мир больше не принадлежал ей. Глаза, которые так часто смотрели на него с презрением, теперь остановились в бесконечном взгляде — замороженном мгновении между страхом и непониманием.

Мерсер всё ещё сжимал статуэтку, его пальцы побелели от напряжения. Тяжесть предмета внезапно показалась ему непропорционально большой, будто он держал не просто кусок металла, а весь груз своего поступка. В груди у него горело странное чувство. Не страх, не сожаление — скорее, смесь облегчения и ужаса.

Он сделал шаг назад, его ботинок скрипнул по полу. Этот звук вывел его из оцепенения. Он перевёл взгляд на свои руки, на тёмные пятна, которые теперь украшали глянцевую поверхность статуэтки. Внутри него что-то ёкнуло, но он тут же подавил это чувство, заставляя себя сосредоточиться.

— Ты вынудила меня, — пробормотал он, словно оправдываясь перед самим собой. Его голос прозвучал хрипло, как у человека, который слишком долго был в темноте.

Он положил статуэтку обратно на стол. Вещь заняла своё место, как будто ничего не произошло. Но теперь она казалась другой — не просто украшением, а символом. Символом того, что нельзя было исправить.

Эдвардс лежала неподвижно, её грудь больше не вздымалась, а под её головой начала расползаться тёмная лужа, впитывающаяся в деревянный пол, как чернильное пятно. Этот вид притягивал взгляд Мерсера, словно он не мог оторваться. В его голове звенела тишина, и только спустя мгновение он понял, что это его собственное дыхание стало поверхностным и частым.

Он закрыл глаза и глубоко вдохнул, пытаясь успокоить себя. Паника не помогла бы. В конце концов, он знал, на что идёт. Это было неизбежно. Он повторял это про себя снова и снова, как мантру, пока звук собственного голоса в мыслях не стал оглушительным.

Комната застыла в тишине, словно сама ночь держала её в объятиях, поглощая последние следы жизни. В этот момент Мерсер осознал, что границы между реальностью и темным, скрытым миром, который долго прятался в глубинах его разума, окончательно стерлись. Все звуки, отдаленные и приглушенные, отдавались странным эхом. Он чувствовал стук своего сердца, который эхом отдавался в ушах, а глухой скрип пола под его шагами, казалось, резал воздух, нарушая зловещий покой комнаты.

Мерсер присел рядом с телом Эдвардс, и, словно в какой-то леденящей душу прострации, молча всматривался в её лицо. Тёмное кружевное бельё в тусклом освещении, казалось неестественно ярким, контрастируя с мраком комнаты, и, в то же время, символизировала ту самую тиранию, от которой он, наконец, освободился. Её черты, застывшие в вечном покое, больше не выражали надменности и презрения, лишь пустое, безразличное спокойствие.

Победа. Мерсер почувствовал её горький привкус, смешанный с неистовым, почти инстинктивным страхом. Пальцы его дрожали, и, пытаясь взять себя в руки, он глубоко вдохнул. «Это ещё не конец», — промелькнуло в голове, ощущая, как к горлу подступает ледяная волна паники. Нужно было срочно вернуть хладнокровие, чтобы сделать всё тщательно, не оставив ни единого следа, ведь каждая мелочь теперь могла стоить ему свободы.

Он встал на ноги, не отрывая глаз от её неподвижного обнажённого тела. Его голова закружилась от резкого подъема, но он не мог себе позволить слабость. С каждым вдохом разум его постепенно начинал работать чётче. Прежняя рассудительность возвращалась, позволяя сосредоточиться на каждом мельчайшем шаге, который следовало предпринять. Он понимал, что малейшая ошибка или небрежность могли обернуться против него. Ставка была слишком высока, и теперь его разум работал с хладнокровной ясностью, вбирая все детали обстановки.

Начать нужно было с самых очевидных следов. Он обернулся и медленно обвёл взглядом комнату, стараясь не смотреть на её тело. Уголком глаза он заметил разбросанные вещи на столе: бумаги, карандаш, её любимая красная помада, телефон. Он подошёл к столу и аккуратно вытер отпечатки пальцев с поверхности статуэтки с помощью платка из своего кармана.

Подойдя к окну, он выглянул наружу. Там всё было тихо, на улице царил привычный мрак ночного пригорода. Мерсер знал, что в этом районе редко кто-то гуляет поздно. Но осторожность всегда была его сильной стороной.

После чего он двинулся к кухне, стараясь идти мягко и беззвучно. Там, под тусклым светом уличного фонаря, он нашёл пару чистых полотенец и взял их с собой. Сначала он тщательно вытер дверные ручки, затем, подойдя к телу Эдвардс, аккуратно стер любые следы, которые мог оставить на её белье или коже. Этот процесс, который мог бы показаться кому-то монотонным, сейчас казался ему чуть ли не ритуалом, необходимым для того, чтобы обрести новый этап своего существования.

Его взгляд скользил по комнате, отмечая случайные предметы — хрустальные статуэтки, маленькую вазу с увядшими розами, — и он подумал о том, что небольшое беспорядочное изменение деталей могло бы имитировать борьбу. Едва касаясь статуэтки, он сдвинул её так, чтобы создать иллюзию сцены, будто бы здесь произошла случайная стычка. Он знал: такие мелочи могли сыграть на руку, чтобы увлечь следователей по ложному следу.

Но мысли его вернулись к Лэвису. Этот проницательный, цепкий человек всегда вызывал у Мерсера нервозность. Он знал, что Лэвис будет одним из первых, кто начнёт задавать вопросы. И как бы искусно он ни пытался скрыть своё присутствие здесь, этого коллегу обмануть будет нелегко. «Он, конечно, ничего не сможет доказать, если я не оставлю следов», — успокаивал себя Мерсер, вновь сосредоточившись на действиях.

Он вернулся к телу. Лицо Эдвардс было безжизненным, но выражение страха всё ещё оставалось, запечатанное в её чертах. Он почувствовал, как его сердце замедлилось. Это был не страх. Это была тишина — та, что наступает, когда всё решено.

Стараясь заглушить тягостные мысли, он стёр все отпечатки, шаг за шагом проходя по своему маршруту в обратном порядке. Подошёл к двери, держа полотенца на ручке, аккуратно притворил её, чтобы не издать ни звука. Только после того, как он тщательно перепроверил всё, он сделал шаг назад, ещё раз оглядев комнату, словно выискивая даже самые незначительные изъяны.

Теперь всё выглядело почти безупречно, но сердце всё равно глухо стучало, разрывая тишину. В темноте дома, казалось, разлилось безмолвие, словно застывшее время. Мерсер знал, что на этом пути уже нет возврата — каждый его шаг будет тянуть за собой последствия, каждое его действие будет тенью следовать за ним. И всё же он чувствовал, что сделал необходимое.

Прежде чем окончательно уйти, он ещё раз оглянулся, оставшись на мгновение один на один с пустотой, которая, казалось, теперь навеки поселилась в этом доме. В комнате не осталось ничего, что указывало бы на его присутствие. Всё выглядело так, будто он был лишь тенью, проскользнувшей на мгновение. Единственное, что осталось — это её тело. Но это уже было не его проблема.

Повернувшись к двери, Мерсер ощущал, как тяжесть события давит на него, но вместе с тем осознавал, что всё сделал правильно. Оставалось только уйти, оставив за спиной темноту, которая скрывала его деяние, и принять ту неизбежную дорогу, которая теперь пролегала перед ним.

Мерсер покинул дом Эдвардс в глубокой тишине предрассветного времени, когда темнота ещё плотным занавесом укрывала улицы. Небольшой ветерок шевелил редкие деревья у её дома, словно сама природа, не в силах уловить случившееся, пыталась остаться сторонним свидетелем. Он уверенно шагнул в ночь, стараясь уйти так, будто никогда и не бывал здесь. Вокруг не было ни души, и лишь слабый свет фонарей сопровождал его до машины.

Внутри салона Мерсер опустил голову на руль и прикрыл глаза, стараясь выровнять дыхание. Всё прошло, как он планировал, без лишнего шума, без неожиданных случайностей. Но нечто внутри, глубоко в сознании, всё ещё шептало, что последствия этого ночного визита отразятся на его жизни больше, чем он готов признать. Возможно, даже начнут давить с новой силой, угрожая сломить окончательно.

Спустя пару минут, он собрался с мыслями и запустил двигатель. Путь до его дома был коротким, но каждое его действие ощущалось странно чужим: повороты, ускорение — всё происходило будто автоматически. Достигнув подъезда, он вышел из машины, не забыв ещё раз обдумать, не оставил ли случайных улик. Дома его ожидала пугающая тишина, которая напоминала о том, что сегодня он стал другим человеком.

Войдя в прихожую, Мерсер медленно снял куртку и аккуратно повесил её, как ни в чём не бывало, и направился к кухне. Лёгкая дрожь в пальцах, отголосок того, что случилось, ещё выдавала его, но он старался убедить себя, что это не более чем остаточный эффект. Он знал, что ближайшие дни потребуют крайней собранности.

ГЛАВА 13

На следующее утро Мерсер пришёл на работу, как всегда, ровно в восемь. Но с того момента, как он переступил порог тюрьмы, мир вокруг словно изменился. Каждое движение, каждый звук казались громче, чем обычно. Гул шагов по коридору отражался от стен, словно невидимый хор шептал ему на ухо. Ему казалось, что за ним наблюдают. Нет, даже не наблюдают, а изучают.

Первой, кого он встретил, была Лоис. Её присутствие всегда было для него источником странной смеси облегчения и напряжения, но сегодня что-то изменилось. Она стояла у стены, держа в руках папку с документами, но взгляд её, как стрелка компаса, был направлен только на него.

— Мерсер, — окликнула она. Голос звучал почти шёпотом, как будто она боялась, что их кто-то услышит. — Всё нормально?

Он замер на долю секунды, быстро оценивая её интонацию, взгляд, напряжённую позу. В её глазах блеснуло что-то, похожее на тревогу.

— Всё хорошо, Лоис, — ответил он, улыбаясь как можно непринуждённее. — Просто немного не выспался. Ночь была… дурной.

Её взгляд задержался на нём чуть дольше обычного, будто она видела что-то, что он хотел скрыть. Этот миг, долгий и мучительный, протянулся, как эхо в пустом коридоре. Но она только кивнула, словно поверила его словам, хотя сомнение всё ещё витало в воздухе.

Когда Лоис ушла, Мерсер выдохнул, но чувство тревоги не исчезло. Наоборот, оно затянулось вокруг него плотной сетью, как паутина.

День начался в обычном ритме. Коллеги мелькали мимо, загруженные своими заботами. Но Мерсеру казалось, что их взгляды задерживались на долю секунды дольше, чем обычно. Неосознанно он проверял своё отражение в стекле кабинетов и дверей, словно искал на лице следы, которые могли бы выдать его.

Но всё рухнуло ближе к полудню, когда Лэвис позвал его в кабинет.

— Зайди, Мерсер, — сказал он, стоя в дверях.

Тон Лэвиса был слишком ровным. В его голосе ощущалась напряжённая энергия, как в затишье перед штормом.

Кабинет Лэвиса всегда был воплощением порядка. Аккуратные стопки папок, на стене часы с секундной стрелкой, которая двигалась так тихо, что её едва можно было услышать. Но сегодня это место казалось ему враждебным, словно каждый предмет смотрел на него осуждающе.

Лэвис уселся за свой стол, не предлагая Мерсеру сесть. Его поза была расслабленной, но глаза — колючими, будто он пытался рассмотреть что-то, что прячется за лицом Мерсера.

— Как проходит день? — спросил он, склонив голову набок.

— Как обычно, — ответил Мерсер с лёгкой улыбкой, но внутри его всё сжалось. — Работаю, держу порядок.

Лэвис кивнул, но не отвёл взгляда. Его губы изогнулись в слабой улыбке, но она больше напоминала звериный оскал.

— Порядок — это хорошо. — Голос его был ровным, но в воздухе повисло напряжение. — Ты, случайно, не знаешь, куда пропала наша любимая мисс Эдвардс?

Мерсер подавил первый импульс растерянности, и сдержанно пожал плечами, как если бы эта тема была для него не больше, чем небольшим рабочим неудобством.

— Понятия не имею, — спокойно ответил он, держа руки сцепленными на коленях. — Она не появлялась с утра, я решил, что у неё выходной или очередные «срочные» дела — Мерсер нарисовал кавычки пальцами в воздухе

Лэвис прищурился, не сводя с него взгляда, словно пытаясь увидеть что-то за его словами.

— Странно, — задумчиво произнёс он, откинувшись в кресле. Его пальцы медленно постукивали по столу, создавая ритм, от которого хотелось встать и уйти. — Она обычно оставляет записки или присылает сообщение. Но сегодня — ничего.

Мерсер постарался изобразить лёгкое беспокойство на лице, но не слишком заметное, как у человека, который хоть и обеспокоен, но не слишком близко знаком с пропавшей.

— Наверное, она появится позже, — сказал Мерсер, надеясь закрыть тему, — Вспомните, когда последний раз она приходила на работу вовремя. Уверен, что всё объяснится.

Лэвис посмотрел на него, будто пытаясь проникнуть сквозь созданную маску.

— Ты прав, — наконец ответил он, всё ещё наблюдая за Мерсером, но с каким-то скрытым раздражением. — Я просто подумал, что ты, возможно в курсе.

Он откинулся назад на стуле.

— Если что-то вспомнишь, — сказал он наконец, чуть прищурившись, — дай знать.

— Конечно, — ответил Мерсер, поднимаясь.

Когда он вышел из кабинета, то почти не дышал. Звуки вокруг казались приглушёнными, как если бы он вдруг оказался под водой. Лоис мелькнула где-то в коридоре, её фигура на миг появилась и исчезла за дверью.

В голове пульсировала одна мысль: «Слишком близко».

Ему казалось, что стены тюрьмы сдвигаются, сжимая его в своих объятиях, готовые раздавить, если он сделает малейшую ошибку.

Но где-то на краю сознания мелькнула мысль: он что-то чувствует.

Мерсер знал, что такой человек, как Лэвис, не склонен к случайным догадкам и всегда действует только по интуитивно выверенным расчётам. Но сам он, по крайней мере пока, оставался вне подозрений. Нужно было просто вести себя спокойно и не позволить эмоциям взять верх.

Вернувшись в кабинет и сев за свой стол, он попытался сосредоточиться на рутинных задачах, но мысли раз за разом возвращались к событиям прошлой ночи. В голове всплывали мельчайшие детали — кожаные перчатки, оставленные им в машине, легкий аромат духов Эдвардс, который он ещё чувствовал на своей рубашке. Все эти отголоски прошлого вечера угрожающе нависали над ним, как будто любой промах, любая забытая деталь могла в один миг разрушить всю его продуманную стратегию.

Он знал, что оставаться долго на работе — значит привлекать лишнее внимание, но в этот раз было особенно сложно найти предлог для раннего ухода. Лэвис якобы случайно прошёл мимо приоткрытой двери кабинета, на мгновение задержав на нём взгляд, и Мерсеру показалось, что в этот раз его взгляд был более пристальным, как будто он пытался заметить что-то скрытое, едва уловимое. Мерсер не мог понять, действительно ли это так или ему просто казалось. Нет, нет, нет. Надо держать себя в руках, и не позволить паранойе взять верх.

Мерсер чувствовал, как давление вокруг растёт. Атмосфера, ещё утром казавшаяся обыденной, теперь стягивалась в невидимую петлю, каждое её звено скрипело под весом его поступков. Лоис, конечно, заметила перемены. Её искренние попытки сблизиться казались неуместными и раздражали, но он не мог позволить себе открытого конфликта. Он старательно избегал её взгляда, отвечал короткими фразами, отсекая малейшую возможность для продолжения разговора.

Однако её настойчивость была почти пугающей. Каждый раз, когда она отходила, её лицо отражало нечто болезненно личное — не просто обеспокоенность, а страх, словно она интуитивно понимала, что в нём что-то изменилось.

К обеду слухи о пропаже Эдвардс наполнили офис. Шёпот сотрудников сначала звучал как гул далёкого радио, но постепенно нарастал, превращаясь в настоящий хор. Сначала обсуждения касались привычных сценариев: болезнь, внеплановый отпуск, даже случайная забывчивость — всё казалось возможным. Но вскоре разговоры приняли более зловещий тон.

«Ты слышал, что полиция собирается осмотреть её дом?» — бросила одна из сотрудниц в полголоса, но фраза расколола напряжённый воздух, как удар молнии. В это мгновение Мерсер ощутил, как все взгляды словно коснулись его плеч. Даже если это был лишь плод его воображения, чувство не отпускало.

Внешне он оставался абсолютно спокойным. Лицо — маска, выточенная из мрамора, но внутри что-то разрывалось. Эти новости — предвестник беды, к которой он не был до конца готов.

«Держи себя в руках,» — мысленно повторил он себе. Паника — это роскошь, которую он не мог себе позволить. Если кто-то заметит слабость, если хотя бы один человек увидит в нём больше, чем молчаливого коллегу, все его тщательно выстроенные оправдания рухнут, подобно карточному домику.

На обратном пути домой он заехал в круглосуточный магазин старика Сэта. Старый, выцветший неоновый свет вывески бросал болезненно-жёлтые отблески на мокрый от дождя асфальт. Мерсер специально задержался, медленно проходя вдоль рядов с продуктами. Банка консервов, пачка макарон, мятная жевательная резинка — всё это он брал не задумываясь, словно следовал невидимому сценарию. Его задача была простой: оставить как можно больше следов своего присутствия. Камера наблюдения у кассы, чек с отметкой времени, взгляд усталого кассира — всё это маленькие, но важные детали, которые могли стать его защитой в будущем.

Вернувшись домой, он почувствовал, как тяжесть дня на мгновение покинула его тело. Бросив покупки на стол, он сел на диван, упершись локтями в колени. Свет вечернего солнца пробивался сквозь тонкие занавески, окрашивая комнату в тёплые, но обманчиво безмятежные тона.

Тишина наполняла квартиру, но она не приносила спокойствия. Напротив, в этой тишине звенели тревога и паранойя.

«Сколько ещё времени у меня есть?» — думал он, скользя взглядом по серым стенам своей квартиры. Эти стены давно стали для него местом спасения, но теперь они напоминали клетку.

«Они смотрят,» — пронеслось в голове. Лоис, Лэвис, коллеги. Каждый их взгляд теперь казался поисковым прожектором, направленным прямо на него.

Он бродил по квартире, не включая свет. Скрип половиц под ногами звучал оглушительно. Звуки соседей — лаянье собаки, шаги за стеной — усиливали его напряжение. Внутренний голос, шепчущий о провале, становился всё громче.

Наконец, он подошёл к окну. За стеклом открывался вид на серый город, где редкие машины освещали улицы своим искусственным светом. Он стоял там, глядя на этот пейзаж, чувствуя, как его тело всё больше поддаётся усталости, но разум продолжает работать, как перегретый двигатель.

«Это игра,» — сказал он себе. «И я должен держать лицо, пока они не отступят. Паника выдаст всё. Я не могу дать им этого шанса.»

В этой игре он был одинок. Сколько ещё дней он сможет сохранять маску? Сколько ночей сможет спать, зная, что каждый его шаг могут разобрать на части?

За окном кто-то громко хлопнул дверью машины. Этот звук эхом отозвался в его висках, заставляя сердце биться быстрее. Он отошёл от окна, возвращаясь к центру комнаты, но чувство, будто за ним наблюдают, не отпускало.

Теперь тишина не просто давила — она становилась его тюремщиком, осуждающим, холодным и беспощадным.

Утро следующего дня началось, как обычно, Тишина в квартире Мерсера казалась почти осязаемой. Это был не просто фон — скорее, живая сущность, проникающая в каждый угол, давящая на грудь. Он открыл окно, и холодный утренний воздух хлынул в комнату, заставив занавески чуть вздрогнуть, будто это пространство тоже пыталось дышать. Каждый его жест — от включения чайника до вынимания тарелки из шкафа — был нарочито неторопливым, как будто он боялся нарушить хрупкую конструкцию утреннего ритуала. Этот ритуал держал его на плаву, не давая утонуть в водовороте воспоминаний и мыслей о том, что он сделал.

Эдвардс. Имя било по сознанию, как молоток по наковальне. Мерсер закрыл глаза, но её лицо — в жизни, в смерти, в тех видениях, которые не давали ему спать — мелькало под веками. Он чувствовал, как внутри зарождается знакомое беспокойство, раскручиваясь, словно пружина. Сначала слабая дрожь в пальцах, затем прилив жара, который взрывался где-то в груди. Он стиснул край стола, как будто это могло удержать его на краю здравомыслия.

Работа стала испытанием, напоминающим хождение по канату над бездной. Он чувствовал взгляды коллег, которые будто следили за каждым его движением. Может, это были просто тени паранойи, а может, они действительно подозревали. Мерсер всё чаще ловил себя на том, что прислушивается к шёпоту за спиной. Когда кто-то упоминал Эдвардс — в перерыве, в курилке, в разговорах о последних событиях в тюрьме — его сердце начинало глухо стучать, отдаваясь в ушах, как бой барабана.

«Ты слабак. Ты сдаёшься», — говорил он себе, пытаясь справиться с растущей паникой. Но мысли крутились как назойливые мухи. Как она могла стать жертвой? Почему всё так быстро вышло из-под контроля? Эти вопросы превращались в замкнутый круг, из которого не было выхода.

Лэвис. Ещё одно имя, которое сжимало горло невидимой петлёй. Его начальник стал появляться чаще, чем обычно, задавая вопросы, которые не выглядели подозрительными, но всегда звучали слишком остро. «Как продвигается работа? Что нового? Почему задерживаешься допоздна?» Каждый раз Мерсер чувствовал, как его мышцы напрягаются, как на языке застревают слова оправданий.

И вот, в конце очередного дня, который длился, как год, он заметил Лоис. Она стояла у его кабинета, сложив руки на груди, а в её взгляде читался тот самый ненавязчивый интерес, который одновременно успокаивал и тревожил его. Она посмотрела на него, и её улыбка была светлым пятном в этом дне, который казался окрашенным в бесконечный серый.

— Ты выглядишь уставшим, — произнесла она, и её голос прозвучал мягко, но настойчиво, как прикосновение, от которого нельзя увернуться. — Всё в порядке?

На секунду ему показалось, что она знает. Нет, не просто знает, а понимает. Это ощущение — как если бы кто-то осторожно открывал коробку, где ты спрятал всё своё тёмное. Он с усилием отвёл взгляд, собрав остатки самообладания.

— Всё нормально, — ответил он, стараясь, чтобы его голос звучал уверенно, но не слишком равнодушно. — Просто много дел. А ты как?

Она улыбнулась. Простая, искренняя улыбка, без подтекста. И всё же Мерсер почувствовал, как в груди разливается тепло, которое тут же накрыло волной вины.

— Неплохо, — сказала Лоис. — Просто решила убедиться, что с тобой всё хорошо. Если что-то понадобится — ты знаешь, где меня найти.

Она произнесла это спокойно, но её взгляд задержался на нём чуть дольше, чем он ожидал. И в этом взгляде было что-то большее. Забота? Подозрение? Может быть, она и сама этого не знала.

Мерсер кивнул, чувствуя, как слова застревают в горле. Когда Лоис ушла, он ещё долго смотрел ей вслед. Её шаги отдавались эхом в его голове, а в мыслях крутилась одна мысль: «Я не могу позволить ей это сделать. Она не должна… не должна быть рядом».

Но как только он это подумал, перед глазами снова возник её образ — живой, тёплый, человеческий. Он чувствовал, как она проникает в его мысли, будто сквозь трещину, которую он сам же и оставил открытой. Она становилась для него чем-то большим, чем коллегой. Словно свет в его тёмной пещере, который нестерпимо манил, обжигая, но не отпуская. Её образ вспыхивал снова и снова. Улыбка, голос, взгляд. Они напоминали ему, что он ещё живой, даже если весь мир вокруг казался мёртвым.

И всё же он знал, что приближение к Лоис — это шаг в пропасть. Её свет был опасным. Она могла стать его спасением, но только если он решится открыть ей правду. А если нет? Тогда её присутствие лишь добавит ещё одну строчку в длинный список того, что он уже потерял.

Когда Мерсер вышел из здания, дождь встречал его тоскливыми ударами капель. Они падали с неба бесконечными слезами, смывая грязь с треснувшего асфальта, но не способные очистить то, что гнило внутри него. Небо, затянутое густыми серыми облаками, было похоже на его мысли — тёмное, вязкое, наполненное чем-то незримым, давящим. Он на мгновение остановился под низким бетонным навесом у входа, глядя, как дождь размывает очертания мира, делая всё вокруг похожим на старую плёнку, что вот-вот начнёт таять.

Он ускорил шаг — как будто надеялся убежать от своих мыслей. Машина стояла там же, на пустой стоянке, затаившись среди влажных пятен и серых отблесков фонарей. Когда он сел за руль, на секунду почувствовал, как капли дождя шумно хлестнули по крыше автомобиля. Звук был почти успокаивающим, но только на поверхности, как ритуал для очищения души, которая всё равно осталась покрытой налётом.

Мерсер опустил окно, впуская в салон холодный запах свежего дождя, смешанный с металлическими нотами мокрого бетона. Воздух был тяжёлым, как его жизнь. Он жадно вдохнул, будто надеясь, что этот прохладный поток унесёт с собой горечь, тяготеющую к его сознанию, но вместо облегчения внутри лишь ширилась пустота.

Он закрыл глаза, пытаясь сосредоточиться, но мысли были словно рой злых ос. Эдвардс. Имя словно шипело внутри него. Даже после смерти она продолжала преследовать его призраком, скрытым в уголках памяти. От её имени по его телу проходила дрожь. Каждый раз, когда он думал, что уже справился с этим, что оставил её за спиной, она возвращалась, проскальзывая в его сознание, как паук в щель под дверью.

Он попытался сосредоточиться на настоящем. Здесь и сейчас. Машина, дождь, улица. «План,» — подумал он, хотя слово казалось пустым, как фантом. Его рука потянулась к бардачку, но замерла на полпути. Зачем? Всё, что у него сейчас было, — это бессмысленные мысли, которыми можно было разве что задушить себя.

Каждый день, который он оставался в тюрьме, был ещё одним взносом в копилку его медленного самоуничтожения. Место само по себе казалось ловушкой, ненасытным зверем, который разрывал его на части. Жизнь здесь, среди криков, гнили и лжи, была как чёрная река — медленная, вязкая, несущая его всё ближе к водопаду, из которого уже нельзя будет выбраться.

Мерсер мельком подумал о Лоис. Её лицо вспыхнуло в его сознании как нечто чужеродное, неприкасаемое, будто свет лампы, горящей в тёмной комнате, которую давно покинули. Он знал, что ей нужно рассказать. Знал, что она могла быть для него единственной ниточкой к спасению. Но что, если он потянет её за собой в ту же трясину, в которой тонул сам?

«Она не заслуживает этого,» — сказал он себе. Но его желание заговорить с ней, услышать её голос, было как зуд, от которого невозможно избавиться. Он устал от одиночества, от постоянной внутренней борьбы. Он хотел открыть дверь. Признаться. Упасть на колени. Попросить, чтобы она сказала ему, что всё будет хорошо.

Но Мерсер знал, что хорошо уже не будет. Ни для него, ни для неё.

Внутри него разразилась буря — мощная, жестокая. Желание что-то изменить боролось с отчаянием, которое шептало ему о том, что всё уже кончено. Где-то далеко в его сознании шевельнулась мысль: а что, если всё-таки позволить прошлому заговорить? Если впустить его обратно и дать ему разрушить всё?

Дождь всё усиливался, стучал по крыше, по лобовому стеклу, будто мир снаружи пытался войти внутрь машины. Мерсер открыл глаза и посмотрел вперёд. Улица тонула в серой дымке. Его жизнь была точно такой же. Сколько ещё он сможет это выдержать?

Когда Мерсер на следующее утро вернулся в тюрьму, всё было как обычно: автоматический звук пропуска через турникет, холодные стены, глухие отголоски шагов. Только теперь казалось, будто всё это наблюдает за ним — не одобряет, и поджидает.

Он шёл по коридору, мимо тяжёлых металлических дверей, за которыми скрывались заключённые. Каждый шаг отзывался у него в голове, напоминая не столько о месте, где он работает, сколько о тех решениях, которые он принял. Думать об этом было одновременно мучительно и… почему-то завораживающе. Впервые за долгое время Мерсер ощущал себя настоящим, свободным — и в этом он чувствовал опасную, притягательную силу.

Когда он увидел Лоис, она приветливо кивнула ему и улыбнулась. Обычная улыбка, лёгкая и искренняя, но сегодня в ней было что-то другое. Мерсер уловил в её взгляде оттенок тревоги, едва уловимый, как дуновение ветра. Она подошла ближе, аккуратно облокотилась на край его стола, наблюдая за ним. И это наблюдение, такое мягкое и почти заботливое, вдруг обострило его тревогу. Может, Лоис что-то почувствовала?

— Ты… выглядишь измученным, — наконец заметила она, слегка нахмурив брови. Вопрос скользнул едва заметно, и он уловил её задумчивый взгляд, будто она пыталась увидеть что-то под поверхностью, добраться до его истинных чувств.

— Да, наверное, это так, — коротко ответил Мерсер, его голос прозвучал неожиданно ровно, без волнения. Но внутренне он напрягся, каждый мускул, каждая мысль была направлена на то, чтобы удерживать себя в руках, чтобы не выдать ни малейшего намёка на ту ночь. — Работа, — добавил он, пытаясь смягчить ситуацию, сделать её более привычной, будничной.

— Работа в последнее время стала очень тяжёлой, — вздохнула Лоис, и он поймал себя на том, что невольно с большим удовольствием слушает её успокаивающий голос. Внезапно он ощутил, как с ним происходит нечто странное: Лоис, кажется, была единственной, кто ещё способен вернуть его в нормальное состояние, удержать от того мрака, в который он погружался. Но чем дольше он слушал её, тем яснее становилось, что этот контакт делал его только уязвимее.

Мерсер понимал, что не может позволить себе отвлечься. Каждый его шаг сейчас был как ход по натянутой проволоке: любое неверное движение, и он сорвётся. Лоис, конечно, не знала об этом, она просто старалась поддержать его. Но он чувствовал, как за каждым её словом, за каждым жестом скрывается нарастающее чувство близости, чего-то, что вполне могло выйти из-под контроля.

Позже, в своём кабинете, он сел за стол и уставился на пустую стену напротив. Она была так чиста и безупречна, что в ней не было никакого смысла, как и в его попытке быть кем-то другим перед всеми этими людьми. Теперь он понял, что не просто играет в игру, а становится её частью, сливается с каждым решением. Временами ему казалось, что он может управлять собой и обстоятельствами, но чем больше он пытался держать себя под контролем, тем сильнее чувствовал давление, заставляющее его снова и снова возвращаться к мыслям о той ночи. Он видел эту сцену перед глазами так чётко, будто она всё ещё происходила: пустой взгляд Эдвардс, тишина дома, наполненная тайной и грозящей правдой, которую мог узнать любой, стоило бы ей выйти наружу. Он с трудом отвёл взгляд от стены, сжимая кулаки так крепко, что побелели костяшки.

Реальность его нового положения постепенно проникала в его сознание, как холод Аляски, пронизывающий до костей. Он попытался сосредоточиться на документах, но строки текста расплывались, и мысли разбегались, вновь и вновь возвращаясь к тому, что он совершил.

Вдруг дверь кабинета приоткрылась, и в комнату заглянул Лэвис. Его пристальный, задумчивый взгляд скользнул по Мерсеру, задержавшись на долю секунды дольше, чем того требовала обычная вежливость. Мерсер внутренне напрягся. Лэвис всегда обладал проницательностью, которой удавалось замечать мелкие детали и видеть то, что скрыто под поверхностью.

— Эй, Мерсер, у тебя всё в порядке? — спросил Лэвис, не двигаясь с места и будто сканируя его взглядом.

Мерсер, выпрямившись, изобразил спокойную улыбку и кивнул.

— Да, всё хорошо. Просто немного устал… эта рабочая рутина выводит из колеи.

Лэвис ещё какое-то время молчал, словно обдумывая его ответ. Мерсеру казалось, что комната сужается, что стены начинают давить на него, и каждый звук становится громче.

— Рабочая рутина, говоришь… — медленно протянул Лэвис, не убирая внимательного взгляда. — Что ж, постарайся не перегореть. Тут сейчас всем нелегко, и тебе не стоит брать на себя больше, чем нужно. — В его словах прозвучал скрытый подтекст, будто он хотел сказать что-то ещё, но сдержался.

Мерсер кивнул снова, вежливо и сдержанно

— Понял, Лэвис, спасибо за заботу.

Когда дверь за ним захлопнулась, он почувствовал, что смог снова дышать. Лэвис был прямолинеен, но это не значит, что он не мог быть опасен. В своей работе Лэвис обладал удивительной способностью доводить любую деталь до завершения, добиваться точности, которую часто не замечали другие. Мерсер осознавал, что, если бы тот получил хоть малейшую зацепку, он не отступил бы, пока не раскрыл бы всё до конца.

Эта мысль вновь заполнила его сознание, добавив ещё один слой напряжения. Но вместо того, чтобы погрузиться в панику, Мерсер начал обдумывать следующие шаги. Ему нужно было не только очистить себя от подозрений, но и найти способ постоянно держать руку на пульсе — контролировать ситуацию и не позволять ничему выйти из-под контроля.

Он вновь задумался о Лоис. Её забота, её присутствие, её внимание к нему — всё это играло на руку его внутренней потребности в поддержке, но одновременно заставляло тревожиться. Ведь если она начнёт понимать его слишком хорошо, её интерес может перерасти в подозрение. А это было последнее, что ему нужно.

Когда день подошёл к концу, он не отправился сразу домой. Вместо этого Мерсер остался, проверяя отчёты и сверяя досье заключённых. Ему казалось, что так, среди бумаг и рутинной работы, он сможет скрыться от тяжести собственных мыслей, от страха, что кто-то из них — будь то Лэвис, Лоис или кто-то ещё — сможет докопаться до правды.

ГЛАВА 14

Вернувшись домой под вечер, Мерсер захлопнул входную дверь и, скинув форменную рубашку на спинку кресла, направился в спальню. Шум суеты дня и напряжение от присутствия Лэвиса ещё слабо звенели в его ушах, заставляя сердце отбивать резкие удары. Он хотел хотя бы на несколько часов забыться и уйти от беспокойных мыслей, но знал, что спокойствия так просто не обрести. Сейчас он был, наконец, один — и лишь в такие моменты, как этот, мог себе позволить сбросить маску равнодушия.

Переодевшись в обычную серую футболку и трикотажные спортивные штаны, Мерсер прошёл к кухне, намереваясь налить себе стакан воды, как вдруг его внимание привлёк приглушённый стук в дверь. Глухой, настойчивый — звук, от которого внутри всё похолодело. Он резко замер, ощутив, как кровь отхлынула от лица. Сердце пустилось в бешеный танец, а разум лихорадочно загудел тревогой. В мыслях вспыхнула пугающая догадка: «Они знают. Кто-то догадался. Может быть, Лэвис?..»

Мерсер ещё долго стоял, глядя на дверь, словно пытаясь угадать, кто стоит за ней. Разум подсказывал, что оставаться в неподвижности — глупо. Если кто-то и пришёл, он всё равно рано или поздно постучится снова, может, уже не так вежливо. Собравшись с силами, он медленно выдохнул и направился к двери, на секунду задержавшись, чтобы взять себя в руки.

Он открыл дверь, сдерживая выражение лица, ожидая увидеть что угодно — только не Лоис Финч. Но именно она стояла на пороге, слегка улыбаясь, с бутылкой вина в руке.

— Привет, Даниэль. Надеюсь, я не слишком поздно? — проговорила она, мягко приподняв бутылку, как бы показывая причину своего позднего визита.

Мерсер с трудом заставил себя расслабиться. Сердце постепенно начинало успокаиваться, но всё ещё тяжело билось после недавнего испуга. Он наблюдал за Лоис, отмечая про себя её наряд: тёмно-синее платье, не слишком вызывающее, но подчёркивающее её фигуру, и светлая блузка с немного расстегнутым верхом. Она казалась необычно непринуждённой, даже какой-то лёгкой, в отличие от строгой формы, в которой он привык видеть на ней.

— Лоис… — Он замешкался, слегка нахмурив брови, — Ты… что ты здесь делаешь?

Она легко рассмеялась, её смех прозвучал неожиданно искренне и даже немного тепло.

— Я подумала, что ты не откажешься от компании… и бокала вина. — Она подняла бутылку, словно предлагала ему возможность отвлечься от рутинных забот.

Мерсер, почувствовав лёгкое облегчение, что его тревоги оказались напрасными, сдержанно кивнул и посторонился, пропуская Лоис внутрь. Она прошла мимо, оставив в воздухе лёгкий аромат её духов — свежий, с нотками чего-то тёплого и обволакивающего. Закрыв дверь, он медленно обернулся, наблюдая, как Лоис осматривается, скользя взглядом по скромному интерьеру его квартиры.

— Ты, конечно, не обязан был меня приглашать, но… после сегодняшнего дня я подумала, что тебе нужна передышка, — добавила она, не глядя на него, но её голос звучал мягко и доверительно.

— Как ты узнала, где я живу?

— Я же работаю в отделе кадров, я знаю где все живут, — с лёгкой и даже немного загадочной улыбкой на лице произнесла Лоис.

Мерсер слегка расслабился и даже усмехнулся, глядя, как она ловко открывает бутылку, словно делала это не раз. Её движения казались плавными и уверенными, будто она давно чувствовала себя в его доме как у себя. В этот момент у него возникло подозрительное ощущение близости, как будто она всегда принадлежала к его жизни, даже если между ними до сих пор стояла стена, которую он выстраивал годами.

Она налила вино в два стакана, которые нашла на полке, и протянула один ему. Мерсер посмотрел на красное, густое вино, которое мерцало в мягком свете лампы, и сделал небольшой глоток. Секунды текли медленно, и он чувствовал, как напряжение в теле потихоньку ослабляется.

Лоис присела на краешек дивана и наблюдала за ним, её взгляд был полон доброжелательного интереса, как будто она искала повод начать разговор, но ждала удобного момента. Мерсер, стоя рядом, почувствовал лёгкое смущение от того, что она могла уловить малейшие перемены в его лице, любое напряжение. Ему пришлось напомнить себе, что сейчас он в безопасности, что это всего лишь Лоис, и что её визит — дружеский.

Она сделала ещё один небольшой глоток вина и тихо проговорила:

— Ты когда-нибудь замечал, как многое мы скрываем от других? Даже от тех, кого считаем друзьями или близкими. Всегда что-то оставляем себе. — Она посмотрела на него, её глаза казались непроницаемыми, но при этом удивительно мягкими.

Её слова отозвались гулким эхом в его мыслях. Ему показалось, что за этим простым вопросом скрывается что-то большее. Или, может быть, он был слишком подозрителен и искал подтексты там, где их не было. Мерсер слегка улыбнулся, стараясь не показать растерянности.

— Да, у каждого есть что-то своё. Секреты, которые нас защищают.

Лоис чуть кивнула, её губы изогнулись в лёгкой, понимающей улыбке. Она подалась чуть ближе, её голос теперь звучал тише, почти доверительно:

— Иногда мне кажется, что я ничего не знаю о тебе, Даниэль. Вроде бы работаем вместе столько лет, но ты — как загадка. — В её глазах он уловил что-то теплое, почти нежное, и это заставило его сердце вновь учащенно забиться.

Мерсер смотрел на Лоис, ощущая себя так, словно оказался загнанным в угол. Её слова резонировали в его голове, как едва слышный, но пронзительный звук, до боли узнаваемый. Он сделал ещё один глоток вина, чувствуя, как напиток медленно разливается теплом внутри, сглаживая острые грани напряжения. В голове мелькнула мысль, что вино было кстати — его вкус успокаивал, помогая унять метания разума.

— Ты же знаешь, работа с пожизненно осуждёнными оставляет отпечаток. Порой мне кажется, что лучше держать всех на расстоянии, — произнёс он, стараясь говорить ровно и невозмутимо, пряча истинные эмоции за этим простым объяснением. Но что-то в его словах всё-таки дрогнуло, и Лоис, как будто уловив этот едва заметный оттенок, слабо кивнула.

— Я понимаю, наверное, это тяжело, — она подалась вперёд, ставя бокал на стол, её взгляд стал ещё внимательнее. — Тебя так легко читать, Даниэль. Я не знаю, как это объяснить… Просто есть в тебе нечто такое, что бросается в глаза, даже когда ты сам стараешься это скрыть.

Она, кажется, не осознавала, насколько её слова резали его изнутри. Ему пришлось отвернуться, чтобы скрыть нахлынувшее чувство паники. Казалось, что Лоис проникала в самую глубину его разума, доставая на свет то, что он старательно прятал.

— Кажется, у тебя какие-то удивительные способности, — усмехнулся он, пытаясь вернуть разговор в русло, которое не касалось его тайн. Ему казалось, что одно неловкое движение — и она заглянет в те уголки, которые никому не предназначались. — Умеешь находить что-то особенное даже там, где ничего особенного нет.

Лоис, улыбаясь, чуть склоняла голову.

— Мне просто любопытно, что скрывается за этим взглядом, — её слова прозвучали шутливо, но была в них какая-то непроизвольно откровенная искренность, которая заставила Мерсера замереть. Её лицо казалось мягким и доверчивым, а в глазах он увидел что-то такое, чего не мог в полной мере осознать — как бы она ни старалась скрывать, Лоис явно пришла сюда не просто так.

Они замолчали. Лоис смотрела на него, не отводя взгляда, будто ожидая, что он скажет что-то ещё. Мерсер чувствовал, как его внутри охватывает странное ощущение близости. Казалось, будто расстояние между ними сжималось, не оставляя места для отступлений.

Она нарушила молчание, её голос звучал тихо и задумчиво:

— Я иногда думаю, как мало мы знаем друг о друге. Все эти встречи, разговоры… Мы обсуждаем работу, обсуждаем других. А вот о тебе я знаю так мало. — Она смотрела на него долгим взглядом, пытаясь что-то прочесть на его лице.

Мерсер вдруг почувствовал, что его охватывает чувство одиночества. Ему вдруг захотелось поделиться с ней всем, рассказать о тяготах своей работы, об Эдвардс, о том, как непросто удерживать равновесие в этой мрачной игре. Но правда застревала в его горле, не давая ему раскрыться.

Наконец он тихо ответил:

— Простое любопытство может иногда заводить в опасные места, Лоис. — Его слова прозвучали почти как предупреждение, но он сразу же смягчил тон, добавив: — Извини, это просто усталость.

Она только кивнула, принимая его слова, и снова слегка улыбнулась, но её взгляд говорил о том, что её интерес к нему только усилился.

Мерсер наблюдал за Лоис, чувствуя, как в её взгляде и улыбке, будто в ловушке, кроется что-то большее, чем обычное дружелюбие. Её присутствие казалось ему одновременно спасительным и опасным. Возможно, впервые за долгие годы он ощутил, что его мир, покрытый тенями и ложью, может быть разрушен не грубой силой, а чем-то тихим, добрым, но таким же разрушительным, как подточенный нож.

— Может быть, ты хочешь поговорить о чём-то ещё? — её голос был чуть выше шёпота, и в этом тоне Мерсер услышал нечто сродни прощению. Как если бы она, не ведая ни о чём, уже готова была отпустить все его ошибки. Он подавил рвущийся наружу тяжёлый вздох и ответил, глядя в пол:

— Прости, Лоис. Я не привык, чтобы ко мне приходили. Это… непривычно.

Она тихо рассмеялась, этот звук был похож на мелодию, забытую в глубине памяти, как запах детства или свет полуденного солнца, пробивающийся сквозь плотные шторы.

— Это всего лишь вино и разговор, Даниэль. И ничего больше, — её слова были обманчиво просты, но в них было что-то такое, что пробивалось сквозь его страхи и сомнения.

Мерсер поймал себя на том, что его ладони чуть дрожат. Он крепко сжал руки, будто желая разогнать наваждение. Но всё же ощущение её взгляда не отпускало, словно от тихой угрозы, которая одновременно манит и пугает.

— Я, пожалуй, схожу за бокалами, — сказал он, чтобы отвлечься. — А то что мы пьём благородный напиток из простых стаканов?

Он поднялся и, стараясь двигаться спокойно, направился на кухню. В тишине ему чудилось, что он слышит стук своего сердца. Руки, поднимающие бокалы, были уже привычно чёткими и решительными — так же, как они привыкли исполнять и другие, куда более тяжёлые задачи.

Когда он вернулся, Лоис, сидя на краю дивана, разглядывала стены его жилища, будто пытаясь найти в этом пространстве следы его истинной жизни, о которой он никогда не рассказывал никому. Он подумал, что стены его дома слишком голые и строгие, как и его жизнь, скрытая от чужих глаз.

Он наполнил бокалы, передал ей один, и они оба сделали по маленькому глотку. Казалось, каждый их взгляд, каждый жест приобретал скрытый смысл.

— Ты всегда был таким… — она замялась, подбирая слово, и он почувствовал, что не хочет слышать его, опасаясь, что оно будет слишком точным.

— …замкнутым? — спросил он вместо неё, пытаясь разрядить атмосферу. Он ожидал увидеть в её глазах осуждение, но там была только мягкость. Она кивнула, делая ещё глоток, и, как бы между прочим, добавила:

— Но мне кажется, что в тебе есть нечто большее.

Эти слова неожиданно задели его, как если бы она внезапно сумела пробиться сквозь его барьеры и дотронуться до самой сути. Лоис смотрела на него долго, почти не отрывая взгляда, словно видела за ним всю эту тьму, которую он с таким трудом скрывал.

— А что в тебе изменилось за последние месяцы, Даниэль? — произнесла она так спокойно, что ему стало не по себе. Вопрос прозвучал как попытка коснуться чего-то запретного, и он напрягся, чувствуя, как весь мир внутри него начинает снова рушиться.

— Изменилось? — он поднёс бокал к губам, глядя сквозь вино, словно ища там ответы. Его голос прозвучал чуть надломлено, и он поспешил добавить: — Не знаю, Лоис. Наверное, ничего.

Она только кивнула, её взгляд не отпускал его, как будто знал что-то, чего он никак не мог раскрыть самому себе. Он вдруг осознал, что эта тихая встреча могла стать началом чего-то такого, чего он никогда не ожидал — и, возможно, никогда не хотел.

Мерсер ощущал, как от близости Лоис будто слабеют стены, возведённые вокруг его разума. Он даже не мог объяснить, что заставляло его так нервничать. Но страх раскрываться и смутное ощущение облегчения странным образом переплетались, словно Лоис действительно приносила с собой что-то новое — не обещание спасения, а что-то вроде возможности вырваться за границы обыденного.

Он сделал ещё один глоток, надеясь, что алкоголь немного успокоит его, даст возможность расслабиться. В конце концов, он провёл долгий день, пропитанный напряжением, и встреча с Лоис в этот момент была такой неожиданной, что она буквально сбивала его с привычного ритма. Но вместо привычного ощущения покоя с каждым мгновением напряжение внутри только нарастало.

— Слушай, я знаю, что ты не любишь откровенничать, — Лоис прервала тишину, глядя в его глаза с тем самым непроницаемым выражением, которое только усложняло его внутреннюю борьбу. — Но иногда… иногда мне кажется, что ты сам в этом запутался. В том, что ты так тщательно скрываешь.

Он невольно отвёл взгляд, не зная, что сказать. Эти слова проникали под кожу, почти причиняя боль. Лоис не могла знать, насколько правдивы её догадки, но даже её смутные подозрения заставляли его каждый раз вновь оценивать свои собственные поступки и… её влияние на него. Она была так близка, что один неверный жест мог обнажить перед ней все его слабости.

Он вспомнил недавнюю ночь, ту самую, когда ему пришлось предпринять решительные и необратимые действия, и ощутил, как по спине пробежал холод. И хотя Лоис не знала и, скорее всего, даже не могла представить, что произошло, её внимание становилось для него опасным, потому что она смотрела глубже, чем другие.

— Почему ты здесь, Лоис? — его голос прозвучал тише, чем он ожидал. Вопрос не был напускным. Он хотел понять, чего она ждала, зачем пришла, и почему выбрала этот момент, когда его хрупкий мир находился на грани разрушения.

Лоис чуть улыбнулась, словно его вопрос действительно был чем-то предсказуемым, даже забавным.

— Потому что я вижу в тебе что-то, чего не вижу в других, — что-то, что прячется за твоей холодностью, — произнесла она, не отводя взгляда, будто испытывая его решимость. — Я подумала, может, ты тоже это увидишь… когда-нибудь.

Эти слова застали его врасплох. Впервые за долгие годы кто-то говорил с ним так, как если бы знал его тайные страхи и был готов принять их. Это было почти невыносимо, как глоток свежего воздуха в замкнутом пространстве. Мерсер чуть качнулся вперёд, будто в поисках поддержки, но тут же взял себя в руки.

Словно почувствовав его смятение, Лоис подалась к нему ближе, оставаясь спокойной и мягкой. Она дотронулась до его руки, чуть сжав её, как бы призывая забыть обо всех заботах хотя бы на миг. В этот момент тишина между ними оказалась наполнена чем-то таким, чего он уже давно избегал — теплом и живым присутствием. Лоис просто сидела рядом, не требуя ничего, и в этом было скрытое обещание того, что её интерес к нему, её желание понять его не исчезнет, даже если он будет пытаться скрываться от неё.

Он почувствовал, как внутри него поднимается волна грусти и облегчения одновременно. Возможно, Лоис была единственной, кто всё это время видела в нём человека, а не просто холодного охранника в тюрьме. Её слова, простой, но искренний взгляд — всё это возвращало его к тому, кем он был когда-то, прежде чем этот мир поглотил его.

— Ты ведь знаешь, что это опасно, — пробормотал он, наклонив голову, будто сдался этому моменту. — Иногда лучше не знать правды, Лоис.

Её глаза блеснули в тусклом свете, как у человека, который понимает риск, но всё же не отступает. Она чуть придвинулась к нему, и он не стал избегать её. В этом безмолвии и темноте, разделённой лишь слабым светом, казалось, не осталось никаких барьеров.

На несколько мгновений они оба позволили себе остаться такими, какими были на самом деле.

Мерсер медленно выдохнул, пытаясь заглушить мысли, которые в этот момент были словно раскалённые угли в его сознании. Он понимал, что близость Лоис, её теплая рука на его ладони, были всего лишь иллюзией спокойствия, к которой он не имел права привыкать. Словно его жизнь была разделена на две линии, которые никогда не должны были пересекаться: его роль в тюрьме и то тёмное, что он старался держать под контролем.

Но с Лоис рядом он чувствовал, что маска, которую он носил, начинает медленно спадать. Возможно, впервые за долгое время ему хотелось побыть собой — не тем, кто прячет свои ошибки, не холодным охранником, который держит дистанцию от всего мира, а просто человеком. Он заставил себя заглянуть в её глаза и заметил, как в их глубине промелькнула тревога. Лоис, похоже, тоже что-то чувствовала, и это касалось их обоих.

— Мерсер, — прошептала она, делая едва заметный вдох, как будто решалась на что-то, — я не знаю, что с тобой происходит, но ты не обязан всё держать в себе. — Её слова проникли глубже, чем она могла бы себе представить. Они словно срывали с него броню, слой за слоем, заставляя посмотреть в лицо своим собственным страхам и призракам.

Он ответил ей чуть тише, чем обычно, как будто боялся, что слова развеют это хрупкое спокойствие.

— Некоторые вещи лучше оставить там, где они есть, Лоис. — Он отвёл взгляд, как бы подчёркивая эту непреодолимую границу между ними, которую он сам установил. Ему казалось, что этот разговор — как хрупкий мост, который вот-вот рухнет под тяжестью секретов, которые он носил в себе.

Лоис, однако, не отступала. Она наклонилась ближе, доносив до него аромат своего мягкого парфюма. Он ощутил, как её тепло обволакивает его, и это ощущение было почти мучительным. Её руки чуть дрогнули, когда она снова взяла его ладонь, и в её глазах появилось что-то, что он не мог игнорировать — смесь сострадания и нежности, которую никто не проявлял к нему так давно, что он почти забыл, как это бывает.

— Я не отступлю, Мерсер, — тихо сказала она, но в её голосе звучала твёрдость. — Если ты решишь когда-нибудь рассказать, я здесь. — Эти слова остались в тишине их маленького мира, как обещание, как невысказанное признание того, что она будет рядом, несмотря на всё, что он прятал.

И вдруг он почувствовал, как на него накатывает волна слабости и усталости, словно его душа искала передышки и впервые получила её. В один момент он позволил себе раскрыться настолько, насколько мог. Осторожно и медленно он сжал её руку, вглядываясь в её лицо, словно ища ответ на вопросы, которые сам боялся себе задать.

— Спасибо, — прошептал он, — но, может быть, есть вещи, которые лучше не знать. Даже тебе.

Он попытался отстраниться, но Лоис мягко удержала его. Этот миг был слишком хрупким, и они оба это знали. В его глазах промелькнула тень боли, и он знал, что она это заметила, но в ответ Лоис лишь тихо улыбнулась, не требуя от него слов, не задавая вопросов, и это было для него лучшим проявлением понимания.

Они ещё немного поговорили о мелочах, обмениваясь историями, из которых жизнь состояла для всех, кроме него. Лоис смеялась, рассказывая что-то забавное о новом коллегах, он слушал её, пряча свои эмоции под маской, которую она, казалось, всё же начинала видеть насквозь. Её голос заполнял комнату тёплым светом, и, на мгновение, Мерсер почувствовал себя тем, кем когда-то был — человеком, которому не нужно бояться собственной тени.

Но затем она взглянула на свои часы и с лёгким сожалением вздохнула:

— Ох, мне уже пора. Завтра ранний подъём.

Он кивнул, заставляя себя улыбнуться, хотя внутри что-то тихо протестовало против её ухода. Её присутствие было спасением, тонкой, но ощутимой ниточкой, связывающей его с реальностью, которую он боялся потерять.

Лоис встала, и он проводил её до двери, не произнося ни слова, но мысленно проклиная тишину, которая начала заполнять пространство вокруг. Она стояла в дверях, оборачиваясь к нему, словно колеблясь, прежде чем сделать решающий шаг. Он был готов попрощаться, когда она вдруг подошла ближе, мягко поднялась на цыпочки и коснулась его губ. Её поцелуй был лёгким, мимолётным, как шёпот, от которого мурашки пробежали по его коже.

Его пальцы дрогнули, и он инстинктивно потянулся к её щеке, будто не веря в происходящее. Лоис была настолько близко, что он ощущал её тепло, слышал её спокойное дыхание, и на мгновение мир вокруг перестал существовать. Она отстранилась, одарив его короткой, смущённой улыбкой, которую он ещё долго будет помнить.

— Спасибо за вечер, Мерсер. Увидимся завтра. — Её слова были мягкими, почти шёпотом, но в них было что-то значительное, как обещание, как скрытое намерение. Она развернулась и ушла, оставляя его одного среди тишины квартиры, пропитанной её ароматом.

Когда дверь за Лоис закрылась, Мерсер остался стоять в прихожей, ещё ощущая её лёгкий поцелуй на губах и тепло её прикосновения на коже. Он провёл рукой по лицу, словно пытаясь удержать тот миг, тот едва уловимый покой, который она ему принесла. Тишина снова захватила его квартиру, но на этот раз не давила. В ней было что-то смягчающее, словно её присутствие оставило светлый след, укрывший его внутреннюю тьму хотя бы на мгновение.

Мерсер направился в гостиную, чувствуя, как мысли о недавнем убийстве Эдвардс постепенно отступают на второй план, уступая место странному чувству — облегчению или даже лёгкой радости. Он знал, что это было временным — завтрашний день мог принести новые тревоги и подозрения, но сейчас он хотел наслаждаться этим моментом.

Он прошёл на кухню, чтобы налить себе стакан воды, надеясь, что это поможет ему собраться с мыслями. Но, когда он взглянул на своё отражение в оконном стекле, увидел себя в тёмной комнате, где был только он, и внезапно на него накатила волна сомнений. Он знал, что Лоис видела в нём нечто иное, того Мерсера, которого он когда-то потерял среди стен тюрьмы, но как долго он сможет обманывать её? Она не знала правды, не видела того, что скрывалось за его глазами, и как он менялся, когда каждый день возвращался к бесконечным допросам и упрямым преступникам. Он встал перед выбором: либо идти до конца, поддерживая ложь, либо разорвать эту связь, пока она не стала чем-то большим.

Мерсер медленно опустил голову, испытывая нарастающее чувство вины. Как он мог позволить себе это притворство, притворяться нормальным человеком перед Лоис, когда его душу затягивала тьма? Возможно, стоило бы оттолкнуть её, позволить ей уйти, не дать ей привязаться к его миру. Но даже сама мысль об этом причиняла боль. Мерсер понимал, что Лоис была для него спасением, единственной, кто видел в нём человека, а не тюремного надзирателя, затёртого среди преступников.

С этими мыслями он вернулся в спальню, лёг на кровать, но сон не шёл. Мерсер мысленно возвращался к недавним событиям: казалось бы, неосторожному убийству Эдвардс, её подавляющему присутствию, а затем и к Лоис — её мягкому голосу, утешающему, словно она не видела его внутренней борьбы.

Часы тянулись медленно, и с первыми лучами рассвета он всё ещё лежал без сна, устремив взгляд в потолок.

ГЛАВА 15

На следующее утро, выбравшись из машины на парковке, Мерсер задержал дыхание на пару секунд, словно собирался нырнуть в ледяную воду. Холодный утренний воздух резал лёгкие, но он вдохнул его глубже, как будто пытаясь заморозить сумбур своих мыслей. Воспоминание о вчерашнем вечере пробивалось сквозь тревожный фон, как едва уловимый луч света сквозь щели в тюремной двери. Поцелуй Лоис. Он всплыл в сознании, будто случайный глоток свежей воды в пустыне. Такой реальный, такой близкий… И вместе с тем мучительно недосягаемый.

Он закрыл глаза на секунду, будто мог удержать этот момент в себе чуть дольше, но реальность, как обычно, подтолкнула его обратно в привычный хаос. Лоис… Её взгляд, тёплый, почти обжигающий, оставил в его душе трещину, сквозь которую прорвались чувства, которые он давно хоронил. Близость, надежда, а может, даже что-то вроде веры. Он не был уверен, заслуживает ли всего этого, но раздумывать было некогда — день начинался, и тюрьма не оставляла места для мечтаний.

Мерсер дошёл до дверей административного блока, как лунатик, на автопилоте приветствуя коллег. Кивок здесь, пожатие плечом там — механические действия, которые давно стали привычкой. Он даже успел выдавить натянутую улыбку Лэвису, чья серьёзность всегда напоминала бетонную плиту. Но внутри что-то напрягалось. Он чувствовал это всё яснее, с каждым шагом приближаясь к своему кабинету.

Он вошёл в свой кабинет, приоткрыл окно, включил чайник. Легким щелчком он вытащил из пачки сигарету, прикурил её и, облокотившись на окно, выпустил дым в щель между стёклами.

Дверь за его спиной вдруг приоткрылась. Без стука, без предупреждения. Мерсер не обернулся сразу — он знал, кто это. Клиффорд. Его голова показалась в дверном проёме. Он огляделся по сторонам, сделал пару шагов внутрь кабинета, как какой-то ниндзя из фильмов 80-х, после чего в прыжке уселся на край стола. Мерсер с трудом вернулся к реальности, осознавая, что сегодняшняя работа не оставит его в покое. Он смотрел на Клиффорда с лёгким непониманием, пока тот с улыбкой от уха до уха не выпалил:

— Слышал новости? — в его голосе слышался еле уловимый детский трепет, как у человека, нашедшего свежую сплетню.

Мерсер вздохнул, ощущая, как напряжение сжало его горло. Не подавая вида, что волнение захлестнуло его, он, не отрывая взгляда от белоснежной улыбки Клиффорда, постарался ответить максимально спокойно:

— О чём ты говоришь?

— О деле Эдвардс, конечно же, дружище! — Клиффорд заговорщицки понизил голос, оглядываясь по сторонам. — Полиция, похоже, нашла зацепку. Я тут краем уха услышал, что она была… скажем так, в о-о-очень близких отношениях. С одним из бывших заключённых.

Мерсер почувствовал, как у него пересохло во рту. Он сделал усилие, чтобы сохранить выражение лица непроницаемым. Это было опасное развитие, и каждый новый факт мог принести ему неприятности. Стараясь казаться равнодушным, он спросил:

— Ну и кто же этот счастливчик?

— Говорят, что он работал с нами через подрядчиков, организовывал работу для заключённых, — продолжал Клиффорд, всё более оживляясь. — Майкл Винсент, кажется. Тот самый, для которого наши ребятишки клеят картонные коробки в рабочем блоке. Он, оказывается, когда-то давно отбывал срок за финансовые махинации, но потом вышел досрочно и, как видно, нашёл способ поддерживать связь с людьми внутри. Вот и результат: полиция всерьёз рассматривает его как подозреваемого.

На секунду Мерсер был сбит с толку. Это известие дало ему неожиданное преимущество. Он чувствовал, как внутри разливается тёплое чувство облегчения. Если полиция решила сосредоточиться на Винсенте, у него появлялась передышка. Теперь он мог незаметно наблюдать за развитием событий, оставаясь в тени.

Но даже облегчение не могло полностью затушить беспокойство. Ему нужно было следить за каждым своим шагом и за Клиффордом, чтобы тот не начал что-либо подозревать. Поддерживая иллюзию заинтересованности, Мерсер вопросительно поднял бровь:

— Никогда бы не подумал, что у неё был роман с бывшим заключённым, да ещё и с кем-то, кто у нас на подрядных работах. Как думаешь, что из этого выйдет?

— Кто знает, — пожал плечами Клиффорд, поднимая ладони вверх, явно довольный своей ролью осведомителя. — Полицейские сейчас роются в документах, пытаются найти любые связи Винсента и Эдвардс. Мне тут даже шепнули, что их видели вместе ещё несколько месяцев назад в местном ресторане, а это тоже может стать доказательством. Бинго! В любом случае, скоро об этом будет знать всё учреждение.

Мерсер едва удержал усмешку. Ещё немного времени, и подозрения полностью переместятся в сторону Винсента. Но несмотря на то, что Клиффорд говорил с такой уверенностью, его интуиция подсказывала, что он должен оставаться начеку. В таких делах случалось всякое. В любой момент расследование могло перевернуться с ног на голову, сделав сальто, и любой незначительный след, оставленный на месте убийства, мог вновь вернуть внимание к нему.

Они с Клиффордом обменялись ещё парой слов, и тот ушёл, оставив его в кабинете. Оставшись один, Мерсер задумчиво смотрел в окно, стараясь успокоить дыхание. Мысли были чёткими, но полными тревоги.

Мерсер ещё долго стоял у окна, пытаясь собраться с мыслями. Волнение, которое вроде уже постепенно начало угасать, вдруг снова вспыхнуло в груди. Новость о том, что полиция заинтересовалась делом и нашла подозреваемого, казались облегчением, но вместе с тем вызывали смутное беспокойство. Пока внимание было сосредоточено на Винсенте, Мерсер мог временно расслабиться, но он знал, что даже малейшая ошибка со стороны полиции или случайная улика могли привести их обратно к нему.

Когда он чуть было снова не погрузился в свои мрачные размышления, дверь в его кабинет снова открылась. На этот раз зашла Лоис, держа в руках папку с документами. В её взгляде не было и намёка на вчерашнюю близость; лицо выражало привычное спокойствие и профессионализм. Она приветственно кивнула и улыбнулась — слегка, сдержанно.

— Привет. Я тут по поручению руководства, — сказала она, кладя папку на его стол. — Просят просмотреть некоторые отчёты, которые должна была подготовить Эдвардс, и отписаться к концу дня.

Он коротко кивнул, стараясь не показывать, что даже её краткий визит вызвал у него волнение. Лоис посмотрела на него чуть пристальнее, словно изучая, но тут же отвела глаза.

— Всё в порядке? — мягко поинтересовалась она, словно между делом.

Мерсер слегка напрягся, но сумел ответить с непривычной для него улыбкой:

— Да, всё отлично.

Она улыбнулась в ответ, немного теплее, чем обычно, и, оставив папку, вышла из кабинета, оставляя после себя лёгкий аромат духов. Тех же, что были вчера. Впервые за долгое время он ощутил, что этот строгий, холодный кабинет вдруг показался ему чуть менее мрачным. Даже несмотря на всю угрозу, которая нависла над ним, её присутствие давало ему некую толику надежды, чувство, которое было почти забыто.

Однако реальность напомнила о себе быстро. Как только Лоис вышла, он снова взглянул на папку, которая теперь лежала на его столе, будто бы холодным напоминанием о его обязанностях. Но мысли постоянно ускользали, возвращаясь к словам Клиффорда о Винсенте. Нельзя было отрицать, что новости о том, что у Эдвардс был роман с заключённым, внесли ещё больше интриг и неясностей.

Время тянулось медленно, и Мерсер то и дело нервно поглядывал на часы. Его внутренний баланс снова колебался. В какой-то момент он стал размышлять о том, что Винсент, возможно, даже и не подозревал о том, что Эдвардс была убита. Если Винсента на самом деле подозревают, значит, полиция будет отслеживать все его шаги.

С наступлением обеда Мерсер понял, что нужно немного проветрить голову. Он вышел из своего кабинета и направился в небольшой парк недалеко от административного корпуса тюрьмы. Тихая зелень этого места всегда была для него укромным уголком, куда он мог ненадолго сбежать от работы и собрать мысли.

Но сегодня тишина не приносила покоя. Он то и дело представлял себе, как это расследование разворачивается: как офицеры, одержимые идеей раскрытия дела, подбирают ключи к головоломке. Как они, возможно, вскоре придут сюда, в тюрьму, с вопросами, с бесконечными протоколами, с теми пристальными взглядами, которые обнажают всё, что скрыто.

Мысли о Лоис вновь наполнили его сознание. В её глазах, на удивление, он всегда видел нечто, что отогревало его душу. Но если она когда-нибудь узнает правду? Мерсер на миг закрыл глаза, представляя, как она, стоя напротив него, отступает назад, узнав, кто он на самом деле.

Мерсер стоял в тени деревьев, не решаясь возвращаться на территорию тюрьмы. Чувство внутреннего дискомфорта усиливалось. Мысли о том, как Лоис могла бы отреагировать на правду, причиняли острую боль, словно рана, которую он сам себе нанёс. Её тёплая улыбка, мягкие прикосновения, тот мимолётный поцелуй на пороге его квартиры — всё это казалось теперь каким-то несбыточным, почти эфемерным.

Звонок мобильного телефона резко вернул его в реальность. Он поспешно вынул телефон из кармана, немного вздрогнув от неожиданности, и увидел на экране имя Клиффорда.

— Мерсер, — проговорил тот, как только Мерсер ответил, — только что разговаривал с детективом из отдела убийств. Они планируют опросить сотрудников. Думаю, это стандартная процедура, ну ты сам понимаешь… Лучше быть готовым.

— Понял, — отозвался Мерсер, стараясь сохранить голос ровным, хотя внутри ощутил неприятный холодок. — Спасибо, что предупредил.

— Да ладно, это же касается и меня, — отмахнулся Клиффорд, сдержанно усмехнувшись. — Но ты, главное, держи себя в руках. Всё-таки ты ведь профессионал.

После звонка Клиффорда Мерсер почувствовал, как напряжение внутри него растёт. Опрос сотрудников. Это могло быть чем угодно — обычная формальность, случайные вопросы, попытка почувствовать атмосферу. Но для него это означало угрозу. Теперь у него было всё меньше времени и всё больше препятствий.

Он вернулся в офис, стараясь выглядеть спокойным и невозмутимым, словно всё в его жизни по-прежнему оставалось под контролем. Сосредоточенно открыл папку, которую принесла Лоис, пытаясь хотя бы немного отвлечься работой. Но мысли то и дело возвращались к ожидаемому опросу.

Когда день подходил к концу, а сотрудники начинали потихоньку расходиться, напряжение в тюремном корпусе ощущалось сильнее, чем обычно. Мерсер заметил, как некоторые из его коллег, стоя в коридорах, перешёптывались, явно обсуждая последние новости и то, что теперь каждый из них мог оказаться под подозрением. Но для Мерсера это был не просто слух. Он чувствовал себя загнанным в угол.

Его вырвали из размышлений тихие шаги в коридоре — подняв голову, он заметил Лоис. Она шла к нему, её лицо выражало некую нерешительность, словно она сама не до конца понимала, зачем подошла.

— Мерсер, — произнесла она чуть тише, чем обычно, остановившись на расстоянии вытянутой руки, — ты выглядишь уставшим. Я просто хотела… — Она на секунду замялась, поправляя прядь волос за ухо, словно смущённая школьница. Её взгляд был полон заботы, но в нём мелькнула и нотка кокетства. — Если что, знаешь, как меня найти.

Мерсер посмотрел на неё с благодарностью, которую даже не пытался скрывать. Её присутствие действовало на него, как бальзам на рану, которую он не мог ни залечить, ни скрыть.

— Спасибо, Лоис. Я… просто немного на нервах из-за всех этих событий, — тихо произнёс он, стараясь придать своему голосу уверенности. — Ты же прекрасно понимаешь, что в этом месте нельзя оставаться в здравом уме.

Она кивнула, медленно, как будто понимала его больше, чем он мог ожидать.

— Я всё понимаю. Мне иногда тоже кажется, что это место делает нас другими. Особенно тех, кто работает напрямую с заключёнными — ответила Лоис, взглянув в сторону, словно пытаясь скрыть эмоции. — Береги себя, Даниэль.

Он кивнул в ответ, наблюдая, как она тихо ушла, вновь оставляя его наедине с тяжелыми мыслями. Мерсер понимал, что она — это, возможно, последний островок спокойствия, который он мог ещё удержать.

Подходило окончание рабочего дня, и обычно в это время в тюремном корпусе царила тишина — все расходились, стремясь покинуть это место как можно скорее. Но сегодня в воздухе витало напряжение, не позволяющее никому расслабиться. Когда Мерсер стал собирать вещи, готовясь уходить, к нему подошёл Лэвис. Он выглядел более чем серьёзно, как будто задумал разговор, который собирался вести давно.

— Мерсер, нужно поговорить, — сказал Лэвис с каменным лицом, указывая ему на пустую комнату для совещаний. Мерсер неохотно кивнул и вошёл, чувствуя, как пол под ногами становится зыбким.

Когда они остались наедине, Лэвис внимательно посмотрел на Мерсера, будто пытаясь прочесть что-то в его глазах.

— Слушай, — начал он, присев напротив, — ты, наверняка, слышал про этот новый виток расследования по делу Эдвардс.

Мерсер кивнул, стараясь оставаться невозмутимым, хотя внутри всё кипело.

— Конечно, — ответил он, — новости здесь распространяются быстрее, чем кофе заканчивается в столовой.

Лэвис слегка усмехнулся, но серьёзность не покидала его взгляд.

— Понимаешь, почему я с тобой об этом говорю? — медленно продолжил он. — Дело не только в том, что полиция нашла зацепку. Ещё не объявлено официально, но они считают, что Эдвардс была убита кем-то, кто имел доступ в тюрьму. И они намерены провести серию опросов, как это сейчас модно говорить, «для проформы».

Мерсер заметил, как у него сжимается горло, и отчётливо понимал, что Лэвис, возможно, говорит больше, чем должен был. Но зачем? Что он этим хотел сказать?

— Ты здесь уже давно, и мы тебя знаем как ответственного сотрудника, — сказал Лэвис, не отрывая глаз от Мерсера. — Но полиция будет пристально следить за каждым из нас, и сейчас важно проявить бдительность. Постарайся держаться подальше от любых разговоров и лишних вопросов.

— Спасибо за совет, — сухо отозвался Мерсер, стараясь скрыть внутренний нервоз.

— Это не просто совет, — произнёс Лэвис, его взгляд потемнел. — Слушай, не буду скрывать: я и сам не доверяю многим из наших. В таких местах, как это, слишком легко стать другим человеком. Слишком легко… потеряться. Ты даже не представляешь, на руках скольких сотрудников мне довелось застегнуть наручники за все годы работы.

Мерсер почувствовал, как его сердце забилось сильнее. Лэвис словно намекал на нечто большее, чем просто осторожность. Неужели он что-то знает? Или, может, лишь пытается вызвать у него определённую реакцию?

— Понял тебя, Лэвис. Постараюсь не привлекать внимания, — ответил он, с трудом выдержав его пристальный взгляд.

Когда Лэвис, наконец, вышел из комнаты, Мерсер на мгновение почувствовал облегчение, словно выбрался из-под натиска нависшей над ним угрозы. Он оставался в комнате ещё пару минут, приводя себя в порядок и переваривая то, что только что услышал. Лэвис, казалось, знал о происходящем больше, чем говорил, и это настораживало.

Руки Мерсера невольно сжались в кулаки. На мгновение ему даже почудилось, что стены, казавшиеся такими обычными и нейтральными, вдруг обрели скрытую, угрожающую силу, как будто каждый угол и каждая тень готовы выдать его. Он резко поднялся и вышел из комнаты, не оглядываясь.

Его шаги эхом разносились по длинным коридорам. Впереди зажигались редкие лампы, отбрасывающие приглушённый свет, под которым суровые линии тюремных стен выглядели ещё более зловещими. Он прошёл мимо нескольких сотрудников, которые обменялись с ним краткими, едва заметными взглядами. Казалось, что все в тюрьме наэлектризованы, и каждый подозревал каждого. Ещё пара шагов — и он увидел Лоис.

Она стояла возле выхода из блока, беседуя с другим сотрудником, но, увидев его, мягко кивнула ему, словно признавая, что понимает, в каком напряжении он находится. В этот момент Лоис была чем-то больше, чем просто коллега. Она — единственная нить, связывающая его с нормальностью, с чем-то искренним и тёплым в этом холодном мире.

Когда их взгляды пересеклись, он вдруг осознал, что её присутствие рядом помогало ему держаться. Её улыбка — пусть и короткая, мимолётная — как будто говорила, что он ещё не окончательно погряз в этой тьме.

Она подошла к нему, оставив собеседника, и негромко спросила:

— Всё в порядке?

Он кивнул, стараясь не смотреть ей прямо в глаза, чтобы не выдать внутренний хаос.

— Да, просто… Лэвис вызвал меня на разговор, — ответил он. — В тюрьме творится что-то странное.

Лоис на секунду замерла, будто задумавшись, но её взгляд оставался мягким, поддерживающим.

— Если хочешь, можем поговорить об этом. За чашкой кофе или чего-то покрепче. — она произнесла это непринуждённо, легко дотронувшись до пуговицы на его рубашке. Едва заметное прикосновение, но оно оставило в душе тёплое ощущение, словно луч света в глубоком, холодном подземелье

— Спасибо, Лоис, — он тихо ответил, ощутив, как его напряжение слегка ослабло. — Это было бы неплохо.

Они обменялись коротким взглядом, прежде чем Лоис отошла, а Мерсер пошёл к выходу.

Едва он добрался до своей машины, как внезапно почувствовал, что его буквально трясёт от нервного напряжения. Он сел за руль, глубоко вздохнул и ещё несколько минут сидел неподвижно, давая себе время прийти в себя. Всё это время мысли вертелись вокруг слов Лэвиса, короткого прикосновения Лоис и тягостного осознания, что его тайна становится всё менее безопасной.

Он попытался вспомнить детали разговора с Лэвисом. Что именно могло его насторожить? Слишком ли он усердно старался оставаться равнодушным? Или, напротив, проявил излишнее внимание? Лэвис заметил что-то, за что мог уцепиться. И хотя ни одного прямого обвинения не прозвучало, Мерсер чувствовал, как земля начинает уходить у него из-под ног.

Тишина внутри машины словно усиливала гул мыслей в голове, и, поймав себя на том, что его рука дрожит, он вцепился в руль, пытаясь справиться с тревогой. Откинувшись на спинку сиденья, Мерсер закрыл глаза и попытался отвлечься, сосредоточившись на чём-то другом, но перед его внутренним взором тут же всплыло лицо Лоис. Её мягкий, понимающий взгляд, тонкое прикосновение — словно спасательный круг, который она бросила ему в этот тёмный океан.

Ему захотелось забыть обо всём и вернуться к тем минутам тишины и покоя, что они разделили накануне. Её присутствие рядом — даже краткое — действовало на него словно притяжение: простое, но мощное, как лунный свет, прорывающийся сквозь тучи. Он не мог позволить себе потерять её доверие, а значит, любой ценой должен был оставаться таким, каким она его видела.

Он завёл двигатель и, медленно выехав со стоянки, направился к своему дому. На дороге он старался сосредоточиться на простых, обыденных вещах — зелёный свет, встречный поток, красные габаритные огни. Однако даже это не помогало — Лэвис и Лоис чередой всплывали в его мыслях, пересекаясь с тягучими воспоминаниями о том, что произошло дома у Эдвардс.

Войдя домой, Мерсер сбросил куртку и замер в полумраке коридора, пытаясь обуздать хаотичный поток мыслей. В голове пронеслось, что, возможно, всё ещё можно было обратить в свою пользу, если бы он сумел держать себя под контролем. Решение обдумать всё как следует и оценить свои дальнейшие шаги казалось единственным разумным выходом.