Бесплатный фрагмент - В дециметрах от рая

Заключение

Поседевшая к концу повествования женщина.

Которую на протяжении сего литературного труда будут звать Помпеиньей Стахановной («горящая в вулкане любви трудоголичка»).

Или просто его Ж.

Сидела на камне под пронизывающим снего-дождем там, куда всепокрывающие телефонные сети буйными ветрами не заносило.

И смотрела на того, кто будет в книге Красавчиком или Мелвином Гетармовичем или просто М. (Под буквами понимаются Мужчина и Женщина). Это было после той встречи, по поводу истории с Тьяпой со счастливым концом.

Ледяные капли, обрушившиеся с небес, хлестали участников похода по нескольким слоям крема, а также самой совершенной экипировке. Проводник азиатского вида, с лицом, казалось продубленным местными ветрами и горячим горным солнцем, накинул на даму плед и протянул чашку зеленого чая, приправленного солью и маслом. Отхлебнув горячей жижи, Ж встала и решительно направилась по каменной тропе к вершинам, покрытым тысячелетними снегами.

М недовольно пробурчал:

— Вот куда ее несет от пальм, океанов и «всего включено»?

Остальные участники путешествия посмотрели на него недоуменно. Недоуменно смотрел местный житель в одежде цвета бычьей крови, бородатый дядька в старых альпинистских ботинках, говорящий по-русски, и стройный спортсмен европейского вида. Такая редкая возможность, была предоставлена в том году самой природой. Побывать там, где почти никогда не ступала нога человека. Остальные же ринулись фоткать искрящиеся сугробы на фоне лазури неба, в котором не пролетало ни одной смски. Так высоко они забрались.

Описывать красоты тех мест никто не будет. И великолепнейшие фотографии никто не покажет. Их смотрят по ночам, под подушкой. Ибо, при такой стоимости путевки, жаба душит делиться даже впечатлениями. Известно лишь то, что М и Ж добрались до конечного пункта, указанного в рекламе турфирмы. Им оказалась. Падам! Небольшая деревушка туземцев, с хижинам, до сих пор отапливаемыми кизяком, посудой, слепленной на гончарном круге, домоткаными одеждами. Сколько было выпито противожелудочных препаратов после дегустации предложенных в деревянных лоханочках блюд никто не упоминает.

И М уже стали поднадоедать местные красоты, прелесть от которых нивелировал жуткий холод даже летом и полное отсутствие цивилизации. Но Ж зачем-то тянуло посмотреть на местных старушек, которые внешне представляли весьма неприглядное зрелище.

— Наверно, хочет сравнить себя и их в таком возрасте, — подумал М.

Он обнаружил Ж, отдававшую туземцам мешки с рисом в подарок и что-то говорившую невысокой скрюченной ветхой бабульке, завернутой в тряпье. М крикнул:

— Что там такого интересного? У них, наверно, АйКью отрицательный.

Ж махнула рукой. И он прислушался:

— Мы получили ваш сигнал бедствия, спустя тысячи лет.

Старушенция, не понимая ни слова, улыбалась в ответ.

Местный житель в одеянии цвета крови, сопровождавший их, подошел к ним и добавил:

— Мы приносим извинения, что не смогли вас тогда предупредить.

Бабушка кивала головой, улыбаясь почти беззубым ртом. Светлые глаза, столь странные для той местности, глядели дружелюбно-бессмысленно.

У М внезапно жутко разболелась голова. Невралгия была очень сильной, блуждающей. Превозмогая боль, он подошел к беседующим и неожиданно сказал:

— Приносим извинения, мы не знали, что местность обитаема.

Старушка, пощупав отданный ей мешочек с зерном, улыбнулась, посмотрела на туристов и сказала:

— Мы принимаем ваши извинения.

На русском.

Ж с ужасом посмотрела на нее, побледнела и рухнула в обморок.

А что было до этого? Или не было?

Элидеш

Высокий мужчина средних лет сидел в кресле, вытянув бесконечные ноги в идеально пошитых брюках. Тяжелая умная кудрявая голова склонилась вперед, взгляд из-под косматых бровей был направлен на ботинки, сшитые по индивидуальной мерке.

Рука с бокалом свешивалась к ковру. Вечеринка удалась, хотя сказывалась усталость, и немного подташнивало от перебора спиртным. В нем он периодически топил несовершенство окружающего мира. На этих частых застольях было много народу, из них некоторых он встречал с искренним теплом, от других же старался отгородиться, т.к. своим необычным нутром элидеша, вознесшим его так высоко, он чувствовал что-то неладное, исходящее от них.

В свой внутренний мир Красавчик пускал немногих.

Вот и сейчас к нему ломились две прекрасных на вид девушки. Похоже, одержимые демоном абидабакасного звеевургта.

Блондинка с точеным телом и золотистыми кудрями, мерлинмонронистого вида.

Современная индустрия красоты изготавливала таких в огромном количестве. Но эта была хороша. Хороша от природы, без пластиковых добавок. Прекрасная загорелая легкомысленная… Ее прелестный ротик, обрамленный пухлыми губами с дугообразным изгибом, удивленно открывался при любом мало-мальски сложном слове, длинные волосы золотом лились по спинке.

Из под платья (приличной длины, для будоражения потенциальных поклонников — а что там, выше?) торчали тонкие ножки, а ручки с тонкими пальчиками покрывали все вокруг восторженными рукоплесканиями. У нее была маленькая для ее высокого роста ножка. Не то что корявые огромные ступни некоторых великорослых дам.

Идеально хороша!

Она была бы хороша, если бы не маячившая за ее спиной мамаша, также каким-то образом попавшая на вечеринку. Дочка была, похоже, катапультированным от родного древа яблоком. Ее мама была коренастой дамой в длинной юбке и не очень лепом жакете.

Противоположность дочери. Она была почти брюнеткой с перелакированными волосами, убранными сзади в крендель, и с неприятными темными глазками на бледном веснушчатом лице. В ее ушах болтались дорогие крупные серьги, которые придавали ее облику что-то куриное, когда она наклоняла голову набок.

В руке, как и положено, была дорогая сумочка, однако, не подходившая к общему стилю. За сумочку она получила несколько модных «ай-ай-ай» и визитную карточку соответствующей тематики. Последняя должна была облагодетельствовать куриноподобную даму рекомендациями по поводу принятых в обществе манер и lookов.

Безупречную материнскую улыбку дополняли острые, бегающие глазки оценщика. Она издали следила одновременно за дочей, периодически пытаясь оценить реакцию на нее окружающих. Осуждать ее было особо не за что.

— Мой бедный Палио, он нас так рано оставил, — периодически всхмыкивала она в разговоре то с тем, то с другим представителем мужского пола. — Дочка, вон там шампанское пьет, блондиночка, вся в него. Дама горестно подносила руку к густо намазанным ресницам (тушь — только водостойкая, ибо никакое горе не должно портить внешний вид на пати!):

— Красавица, правда ведь?

И очередной представитель мужского пола соглашался: «Красавица!». С традиционным мужским вдуновеющим послемыслием после этого.

Мамаша была вдовой очень не бедного человека, который оставил вполне приличный пансион ей и дочери-кукле, которую нужно было так же пристроить, пока молода и красива. Вечеринка была для этого самым хорошим местом.

Обладательница златовласой дочери всеми ментальными способами пыталась сейчас надавить на нутро элидеша, чтобы избежать перетекания его внимания к стройной высокой шатенке.

Та носила на гордо посаженной голове с профилем, отчасти схожим с античным, такую же густую копну волос, но темных. Ее фигура не была столь стройной и юной, как у блондинки. А талия была даже тоньше. Ответвления от талии вверх и вниз были пышнее, руки и ноги сильнее. Надменный красный от природы рот не разевался при слове «полифил». Она была выше этого в своем ничегонепонимании. Строптивей. И от этого привлекательней.

По шкале Красавчика она была безопаснее прекрасной блондинки, т.к. была схожа с ней содержимым, но не имела интеллектуального приложения «Мамаша». А мамаша, как подумал Красавчик, была явно не дура, т.к. при такой куриной пнеобразности какое-то время была подругой Палео. А он когда-то считался не только умницей, но и признанным красавцем. Обе молодые дамы стояли в зале с бокалами шампанского и делали ручкой Красавчику и другим мужчинам.

Красавчик сделал им ручкой в ответ (почему бы и нет) и снова принялся разглядывать свои ботинки.

Ширину дверного проема пронзил тонкий длинноволосый силуэт.

— Да что они все сговорились покорять длинными волосами сегодня?

Эта была пострашнее блондинки с шатенкой.

Чем?

Не внешностью!

Внешность у нее была что надо! Очень стройная и очень пропорционально сложенная фигура. Ноги можно было смело показывать по самое не хочу (или хочу). Прекрасные почти черные волосы, фарфоровый цвет кожи с румянцем, вспыхивающем при волнении, и синие глаза.

Конфетка?

Как бы не так!

Под длинными волосами где-то наверху скрывался сообразительный мозг, который мог «отполифилить» многих дам с этого пати. В синих глазах светился ум, а румянец чаще появлялся в ходе научных дебатов.

Впрочем, его персона, похоже, ее не заинтересовала. Она была молодым и перспективным специалистом по какой-то исследовательской части, за красоту фигуры приглашенным на пати. Они дружили немного. Как два альфа-волка.

Красавчика качнуло в кресле…

Тяжелый короткий алкогольный выруб. Клевок носом.

1-й сон Мелвина

Почему на нем одета юбка из пальмовых волокон?

Что это за странное ожерелье из крабовых панцирей у него на шее?

Почему он, схватившись за голову, сидит у ревущего океана?

Какая-то толстая дубина рядом. На ней знаки, написанные краской и вырезанные силуэты чудовищ с оскаленной пастью!

Всполох молнии!

Перед ним высокий тотем из дерева. Сверху на его горе безучастно и свирепо смотрят темные точки тотемных глаз.

Отблеск скользнул по блестящей золотистой древесине вокруг фигуры тотема, и тот снова скрылся в тьме урагана.

Он встает с мокрого песка и поднимает дубину. Она огромная, но он держит ее с легкостью в руке с налитыми бицепсами.

Он в пальмовой юбке, но он мощен и силен. Он огромен и сплетен из мышц.

Ах, да!

Он вспомнил! Или понял?

Его племя постигла тяжкая утрата огня, большой ветер разметал их хижины, скот убежал из-за ограды, бушующий океан не дает удить рыбу.

И вот он на берегу поет какую-то песню, слышанную им от отца — предыдущего вождя.

— Оулееееееее-улеееееео, оулееееее-улееееееем.

А вдалеке фигурки, сжавшиеся под пальмовыми листьями; женщины, дети, тощие соплеменники ждут от него спасения для всего их рода.

Он легко поднимает свою ритуальную дубину (ей же он выносил приговоры нарушителям закона племени) и потрясает ей перед идолом. Вверх-вверх, перебросить в другую руку и еще раз вверх-вверх. Так учил его деда его прадед.

Потом он подходит к идолу и ставит дубину в боковую нишу, простираясь ниц. Он просит прекратить ураган.

Песок на ладонях, на лице, на мышцах груди, на преклоненных коленях, везде….

А ледяной ливень все льет и льет.

Старый Пбулупту подходит к нему с протянутой трясущейся рукой. Вождь дает ему несколько моллюсков. Пбулупту уходит, слезы в его морщинах смешиваются с небесной водой.

Звериный рев вождя несется к небесам.

Он берет кувшин с остатками священного напитка, совершает возлияние духам, пьет сам и начинает танцевать под какой-то замысловатый ритм.

Алкоголь греет тело, отяжеляет голову.

Песня.

Стук барабанов. Бум-бум-бу-буи-бум.

Мрак.

Ледяной ливень.

И женщина.

Откуда?

Она не в соломенной юбке и ожерелье из ракушек, как его жены.

Она закутана в светящуюся зарю, разрывающую мрак.

Она сжимает его голову, смотрит в глаза.

У нее необычные зеленые глаза, таких глаз он никогда не видел. Таких глаз нет в его племени.

В его племени нет таких глаз, как у него. Серо-голубых.

Она говорит с ним.

Он слышит: «Он — копия Олуина!».

К ней подходит закутанный в зарю мужчина.

У него серо-голубые глаза, такие же, как у него.

Он говорит: «Мы опоздали… Это все, что от них осталось. Они малоразумны, потомков элидешей больше здесь нет». Вдали беззубым ртом хохочет Пбулупту.

Она обнимает его и плачет, зареносный мужчина оттаскивает ее, и они идут в океан, к солнцу. Откуда ночью солнце в океане?

Он хочет идти за ней, но не может и падает в забытье на песок.

Утро.

Прекрасная морская гладь, остров с поломанными пальмами, никакой грозы, его народ счастлив…

Молния подожгла дерево. У его народа есть огонь.

Он снова может ловить рыбу и собирать плоды…

Кто-то плачет.

Наверно, это заболевший маленький ребенок его двенадцатой жены Мъамбы.

Для него нужно набрать целебных трав.

Рукой вождя он берет и швыряет дубину в мерзкого Еену. Это он отнял ночью дарованного вождем моллюска у старого Пбулупту. Будет теперь хромым. За нарушение законов племени.

Как же болит под налобной повязкой на солнцепеке.

Была ли эта женщина или нет?

— — — — — — — — — — — — — — — — — — —

Деликатное сопение рядом.

Нырок обратно. Кабинет.

Уфф. Никакой грозы…

На ковре рядом с креслом стоят дамские туфли средней ценовой категории и обыкновенного качества. Ученая? Нет, та сегодня была на шпильках. Веки Красавчика были как у Вия, но что-то перевесило их тяжесть, и он посмотрел наверх.

— Ну и кто догадался назвать ее таким именем? — подумал он. — Наверно, папаша Стахан. Такие экзотические отцы (конечно, на счастье) дают какие-нибудь экзотические имена своим отпрыскам и отпрыскиням, не зная того, что экзотика создает неврозы из-за выделения из окружающей среды.

Помпеинья Стахановна (за глаза Помпоша Стакановна) стояла рядом, слегка покачиваясь от выпитого. Это была дама средних лет, аккуратной невыразительной внешности, в среднестатистическом наряде. Вопреки экзотическому имени, характер у нее был не нервозный. Она была кем-то там по самым разным вопросам.

1-е отступление: выздоровеет — выпорю!

— Вопрос. К какому врачу ее завтра вести или на дом вызвать?

— Температура есть?

— На руку — нет.

— А что она сегодня ела?

— Бюююююююююююююээээээ.

— Вроде фаршированный перец.

— Бюююююююээээээээээээээ.

— Переверни ее, сейчас весь перец обратно вылезет.

— Мама, я во сне шла по койцам Сатурна. Они вели меня за учку. Бююююююююююююе. Там вакум.

— Давай, девочка, кашляй еще.

— Блюй смело, не стесняйся.

— Она не блюет! Ее тошнит! Выбирай выражение при ребенке!

— Попить будешь?

— Бююююююююююююююэ.

— Дай ей водички чуть глонуть.

— Бюююююююююююююэ.

— Ты какую ей книжку последнюю покупал?

— Про трех поросят, вроде, с картинками.

— Помпочка, кто вел тебя за ручку?

— Два тяденьки. Бююююююююююююэ. Мы по космосу гуйяи. Бююююююююээээээээ. У одного были зееные глаза, как у меня.

— Опять рвет.

— Она что-то про кольца Сатурна лепетала.

— Какие кольца! Неси её в ванну вместе с простынкой, всё запачкала.

— Про вакуум ей как-то рановато. Три с половиной года всего-то.

— В книжный шкаф забиралась наверно! Выздоровеет — выдеру!

Нарушение субординации

Комплекция подошедшей дамы на модельную уже не тянула и требовала длительного возлияния для приведения в раскачиваемое состояние. «Помпоша, нажралась, ой как нажралась!», — довольно мелькнуло где-то в хмельном мозгу мужчины. Такое бывало нечасто.

Помпеинья действительно надралась до крайности. С нее соскочили многочисленные дипломы, повышения ква-ква-квалификаций, курсы, прикладные умения и прочие полезные атрибуты повседневной жизни.

На лице была разлита довольная ухмылка, щечки пылали румянцем, а зеленоватые глазки даже стали немного косить. Подергиваясь в ритм где-то звучащей музыке, дама изрекла:

— Красавчик, давай развлечемся!

Красавчик, а по имени-отчеству Мелвин Гетармович, офигел!

Да, Помпошка, судя по этой фразе, злоупотребляла самыми разнообразными напитками весь вечер, чтобы такое заявить.

Ему!?

Ей почитаемому боссу!

К тому же развлечения были явно не ее форматом.

Вот, как-то с друзьями, скажем так, в одной тропической стране они арендовали бассейн и пригласили кучу девушек. Модельные красотки, выученные красиво изгибаться профессиональными балетмейстерами, соблазнительные позы, белоснежные улыбки сулящие блаженство.

А тут… тютя тютей.

Прилизанные волосики, обвисшие щечки, мешковатая фигура без талии, прямая юбка всегда ниже колена (выше колена рассматривать было нечего, похоже, даже в молодости — не та комплекция), жакет и ненарядные туфли. Какая-то незаметная. Впрочем, по части умений Помпоша была сильна. И это сделает, и тут поможет.

2-е отступление: 90-е,
спасение АОЗТ «ЁПРСТ»

— Помочь!? — кричал Мел.

— Не надо-о-о-о-о-о, — задыхался в ответ «Пупсик», пробивая железными ножками табуретки заколоченную дверь черного хода. Доски подались… Ранее…

«Пупсик» не зря к интеллектуальным данным, отмеченным медалью математической школы и дипломом приличного ВУЗа, серьёзно увлекался восточными единоборствами. А на вид не скажешь…

А с чего, собственно, все началось? С того, что Мелу, будущему Мелвину Гетармовичу, чрезвычайно надоела опека весьма высокопоставленных родителей, и он решил стать на пару с «Пупсиком» самостоятельным предпринимателем. Благо, образование и небольшой стартовый капитал имелся.

Сочинили устав, заказали печать и бланки, дали объявления в газеты. Ибо тогда мобильных телефонов и Интернета не было даже у детей высокопоставленных родителей, и даже у самих этих родителей. Не было даже бизнес-центров, поэтому офис компании АОЗТ «ЁПРСТ» располагался в помещениях института, пытавшегося сдачей помещений как-то найти средства на выплату заработной платы голодному педагогическому составу. Хотя бы раз в полгода.

Время было нелегкое, поэтому кабинет, находившийся на верхнем этаже под давно не чиненой крышей, иногда не протапливался зимой, и приходилось сидеть в свитерах и куртках, стягивая их при появлении одноразовых клиентов. На стекле толстыми узорами рисовал Дед Мороз. Такими, что можно было счищать ледяную шубку. За окном иногда появлялись синицы и — чудо по меркам нынешнего второго десятилетия двадцать первого века — снегири. С ними обитатели офиса делились скудным пропитанием. Хлеб в булочную неподалеку завозили с завидными перерывами.

«Пупсик» сидел за столом, прикрыв глаза, то ли в бизнес-размышлениях, то ли в восточноединоборческих медитациях. Посетителей было не густо. Про маркетинговые стратегии тогда только начинали узнавать в стране с полностью разваленной экономикой. И приятели решили, что именно вот эти операции будут «Коровой» или «Звездой» по какому-то там западному учебнику маркетинга. Т.е. принесут много быстрообесценивающихся рублей или стабильной валюты.

Фиг!

Мел сидел, подперев щеку, иногда поеживаясь от холодного воздуха. Без куртки. Ждали прихода секретарши для найма. Перед дамами он привык представать в самом нарядном виде. Он был очень красив от природы.

Пришедшая девушка, несмотря на холод в помещении, быстро и как-то пластично разделась и предстала перед работодателями в красивом облегающем костюме. Она была в демисезонных сапогах на тонких каблучках, что, по мнению Мела, смотрелось несколько странно в такую стужу посреди несчищаемых уличных ледяных буераков. Может, эти сапоги у нее были самыми красивыми? Может, других просто не было? Она вошла с непокрытой головой, и на обесцвеченных перекисью водорода локонах, залитых унифицированным по всей державе лаком, лежали снежинки. Мел тоже иногда любил так повыпендриваться, пробежаться по морозцу. Но не до сугробов на голове.

Собеседовать потенциальную секретаршу стал «Пупсик». Он строго, несмотря на то, что был моложе дамы, смотрел на нее из-под дорогой оправы очков и внимательно выслушивал мямленье в ответ.

Стараясь не заржать во весь голос.

За его спиной Мел рисовал в воздухе очертания скрипки и показывал неприличные жесты, поднимал большой палец вверх. Театрально кривлялся.

Спросив что-то про количество печатаемых знаков в минуту, «Пупсик» предложил потенциальной секретарше продолжить собеседование у генерального директора корпорации. Сам же интеллигентно прикинулся сморкающимся в платок (тогда были носовые платки), чтобы не ржать в открытую.

Настала очередь Мела крепиться. Потому что теперь его друг стал показывать в воздухе очертания виолончели и неприличные жесты. Он сложил ладони лодочками и приложил немного повыше имеющегося у него брюшка. Мел энергично и отрицательно помотал головой.

— Я не подойду? — раздался блондиночный вопрос.

«Пупсик» виолончельствовал вовсю.

— Позвоните на следующей неделе, я подумаю.

Блондинка нацепила элегантное пальто и с непокрытыми локонами вышла в городской сумрак.

— Ну, фигура классная …, — начал Мел.

«Пупсик» выдохнул:

— Нет.

И стал с полузакрытыми глазами рисовать свои пышные идеалы.

— На себе не показывают, — раздался ироничный голос.

— Помпеинья Стахановна, Вы переводите, переводите, — откликнулся Мел. — Хотя она в такой мороз без шапки. Наверно вредно для мозгов.

— И для волос тоже, кутикулы…. — совмещенный специалист по мытью полов и курьерской доставке подала из угла свой голос. Угол с обшарпанным стулом она делила с развесистым фикусом в кадке, который чудом не сдох от холода.

— Мериаса Глашовна (будь неладно ее имя), что сегодня с денежными поступлениями?

Кандидат биологических наук Мериаса Глашовна указала рукой на конверт, лежащий на столе. Другой рукой она очищала зеленого друга-фикуса от набросанных в его горшок пупсиковых окурков.

— Мелвин Гетармович, все в конверте, и отчетность там же. Все сделала по Вашему совету, положила конверт во внутренний карман.

— Чтоб не отняли, — констатировал про себя «Пупсик». Пасущих на выходе из кредитных организаций и у обменников было предостаточно.

Генеральный директор корпорации АОЗТ «ЁПРСТ» разочарованно заглянул в небольшой бумажный конвертик:

— На бутерброды хватит. Я проставляюсь.

Кандидат биологических наук, «Пупсик» и Помпеинья Стахановна были в восторге от такого управленческого решения. То время было не только холодное, но и голодное.

По случаю денежных поступлений было куплено несколько экзотических в то время гамбургеров. Всем по штуке, а Мериасе — три. Один — ей, два — ее двум детишкам. Жирно и калорийно, необычно. И желанный большей частью бывшего СССР напиток «кока-кола». Тогда же никто не знал про кошениль… И калории не считали, за недостатком последних. Кола была вместо завариваемого по три раза другого экзотического продукта — чая в пакетиках.

Помпеинья слизнула с пальца каплю упавшего кетчупа, Мериаса паковала полученный паек в газеты, на одной из страниц которых и было объявление от их компании АОЗТ «ЁПРСТ». «Пупсик» жадно впивался в заморский деликатес. Он и впоследствии предпочитал нездоровую фастфудную пищу. И немного вздрогнул, когда зазвонил телефон. Покупатели? Так поздно?

Его рука разжалась, и из бургера стали падать кружочки огурца:

— Пожар!

В кабинет стали поступать первые запахи горелого.

— У входа горит.

— Собираемся быстро! Пожарных можно не дождаться.

Он был прав. Экстренным службам в те времена не всегда хватало на бензин, а докторов скорой помощи, иногда, отпаивали кофе сами пациенты.

— Намочите платки водой из графина!

— Мериаса Глашовна! Что Вы возитесь с сапогами! Хватайте в руку! И на выход! Куда Вы фикус потащили!

— Это же живое существо!

— Мел, забирай документы!

Генеральный директор быстро вытащил из сгораемого сейфа уставную документацию и, завернув ее в скатерть, взвалил на плечо.

«Пупсик» бросил быстрый взгляд на план эвакуации так тщательно нарисованный кем-то из Советского Союза на стене. Очень тщательно. За нетщательно тогда…

— Будем пробираться через черный ход! Помпеинья Стахановна! Да бросьте Вы пишущую машинку.

— А где потом новую купим?

— Потом? Прокопаемся — задохнемся.

Предприниматели через заволакиваемые серым туманом помещения стали выбираться, приложив к ртам платки и кашляя от попадающего в горло дыма.

«Пупсик» уверенно вел собратьев по бизнесу к черному выходу. Кто-то закашлял в дымной пелене. Оттуда выплыло покрасневшее лицо бывшей преподавательницы, пытавшейся в соседней каморке наладить свой маленький бизнес на прокорм себе и дочери-студентке. Все денежные переводы, равно как и алименты в то время ходили по стране очень медленно и часто пропадали бесследно.

Поэтому, когда студенческий бледный лик на шатающихся тонких ножках блуждал по коридору института, Мериаса и Помпеинья старались его отловить, затащить к ним в кабинет и напоить хотя бы сладким крепким чаем. Подкармливаемое коридорными бутербродами светловолосое интеллектуальное чудо, как всеми ожидалось, получит высшее образование, а не дистрофию.

— Марь Федоровна, куда вы тащитесь? Давайте с нами к черному ходу.

— Я заблудилась, — пропыхтело в ответ.

Мелвин рванул ткань, взял руку дамы на ощупь и вложил в нее влажный кусок платка. Потом, закрыв рот воротом пиджака, потащил ее дальше по коридору. Впереди него, размахивая правой рукой, шла Помпеинья. Таким образом, по дамской наивности, она пыталась сократить количество дыма вокруг. Левой же она придерживала драгоценную портативную пишущую машинку импортного производства. Для которой руководство фирмы наматывало круги по городу в поисках красящей ленты на замену. Компьютеров тогда почти не было. Преподавательница тяжело пыхтела и двигалась медленно.

Вот и черный ход. Дверь из крепкого советского дерева была закрыта на надежный замок и укреплена досками на винтах от посещения института незваными посетителями. Еще сохранились остатки утеплителя, который мог вспыхнуть от любой искры.

Какой-то заботливый завхоз установил доски так, что отверстие замка было ими аккуратно прикрыто. Хотя, ключей у людей, пришедших в дымном тумане к этой двери, все равно не было.

— Действуй! — сказал Мел.

— Хорошо! — подтвердил «Пупсик» и стал оглядываться в поисках чего-нибудь потяжелее.

Мела внезапно куда-то потащило и он, потеряв равновесие, рухнул на теплый мягкий куль. Им оказалась пожилая преподавательница, вдохнувшая слишком много дыма.

— Помпа, Мери, помогайте!

Женщины, бросив пишущую машинку и фикус — им же не нужно дышать кислородом — быстро подхватили Марь Федоровну под другую руку и подтащили к окну.

— Не отбивайте слишком много, может пламя сюда затянуть!

Грузное тело преподавательницы никак не хотело садиться на подоконник.

— Ты нашел, чем проломить дверь? — крикнул Мелвин в сероватую дымку.

— Пока нет. Пойду дальше по коридору посмотрю! — раздалось ответное покашливание.

— Давай скорее, МарьФедоровне нехорошо!

Мел подтолкнул вялое тело и пожилая женщина наконец-то оказалась на подоконнике. Помпеинья отбила кусок стекла и поднесла голову МарьФедоровны поближе:

— Марь Федоровна, дышите, дышите! Сейчас все пройдет!

Бывшая преподавательница открыла глаза и с благодарностью посмотрела на Помпу.

— Дышите!!!

В дыму коридора что-то заскрипело.

— Нашел! Табуретку! — раздался голос «Пупсика». — Иди сюда!

Табуретка также была советским изделием из перекрещенных металличеких ножек, поверх которых крепилась прессованное ДСП. К ножкам крепилась на таком же толстом металлическом пруте незамысловатая спинка. Табуретка должна была служить нескольким поколениям коммунистического общества. Она была тяжелой и увесистой.

Прикрывая лицо тряпкой, «Пупсик» поднял одной рукой табуретку и стал бить по толстой сосновой доске, перекрывавшей выход. Мел даже удивился: такой толстячок, а так ловко орудует. В свою очередь, Мел уперся двумя ногами в дверь и стал двумя руками тянуть отбиваемое изделие напрочь.

Кто-то в дыму пошарил по его спине.

— Мелвин Гетармович, можно поскорее? Там Марьфедоровне совсем нехорошо.

— Попытаемся.

— Сейчас-сейчас! — раздался и пупсиков голос. Блеснули дужки очков, и Помпеинья чуть не получила табуреткой по плечу. Толстяк обрушил всю мощь мускулов на доску. И Мелвин, рывком выпрямив тело, улетел вместе с доской на пол, уронив попутно туда же Помпеинью Стахановну.

— Помп, иди сюда, — и девушка уползла к окну, помогать кандидату биологических наук откачивать бывшего педагога.

— Теперь легче будет, — сказал Мел, поднимаясь с пола.

Вторая доска подалась быстрее. «Пупсик» несколькими ударами перебил ее пополам, и она повисла по бокам двери. В дыму надрывно кашляли женщины.

Теперь дверь. Толстая добротная советская дверь из дерева с утеплителем. Мелвин утер пот с лица противодымным платком и задумался. «Пупсик» скептически произнес:

— Даааааа. — дверь была прочной. Дым прибывал, а пожарных сирен как-то было не слышно. Хотя где-то внизу раздавались чьи-то голоса.

Обшитые реечки плотно прилегали к преграде. Мел поковырял пальцем между ними:

— Дерево и под рейками.

— А куда открывается? Туда или сюда?

«Пупсик» покачал дверь:

— Похоже туда.

— Тогда нет такой двери, которую нельзя бы было выбить!

— Давай с разбегу!

Мужчины отошли в дым, разом подбежали….

Удар!

Дверь дрогнула…

Но не поддалась.

— Посмотри, что за замок.

«Пупсик» присел и ощупал замочную скважину.

— Замок обыкновенный, хлипкий.

— А что ж она не открывается. Давай еще раз!

— Подожди, у меня что-то голова кружится, — пупсиков силуэт пошатывало.

— Иди к окну.

Мел обнял друга и повел к светловатому пятну. Там женщины, кашляя в платки, все так же поддерживали пожилую даму, позволяя ей дышать через пробитую в стекле щель.

— Марьфедоровна, можно я немного…

— Конечно, конечно. Дама отстранилась от окна.

Мел то знал, что ему не очень то были показаны даже занятия физкультурой, не то что восточные единоборства. Но «Пупсик» привык не сдаваться с раннего детства. Он не хотел быть больным, при всех диагнозах, некрасивым, при такой одуловатой внешности, или глупым. Умным быть ему никто не мог запретить.

— Уффффффффффффффффф. Лучше! Давай обратно!

Дыма стало больше, он становился гуще и темнее. Сражаться с дверью в таких условиях становилось сложнее. Когда они рванули к ней вдвоем, клубы за ними завихрились как щупальца смертельного страшного осьминога.

Дверь не поддавалась. Удар! Еще удар!

Все казалось напрасным. Реечно-деревянное изделие советской промышленности с хлипким замком стало преградой к их будущей жизни.

— Что же такое? Бьем-бьем, а толку никакого, — пробормотал Мел.

— Давай еще разок, — его друг пыхтел, уже отчетливо, задыхаясь.

— Мальчики, Вам чем-нибудь помочь, — прохрипел из пелены гнусавый голос. Это Помпеинья Стахановна, зажимая нос, пробралась к двум друзьям. — Марьфедоровну Мериаса поддерживает.

— Чем Вы нам можете помочь — отмахнулся Мел. — А хотя….

— Давайте с нами пробивать дверь!

Разбег, два мужских тела ударились о деревянную поверхность, и вдобавку к ним ударилось еще что-то не очень сильное, но достаточно упитанное. Это Помпеинья подбежала и стукнулась об них. Препона их дальнейшей жизни чуть качнулась вовне.

— Еще раз!

Удар!

— Еще разок!

Удар, но уже послабее — кислорода в воздухе катастрофически не хватало.

Помпа, нырнув куда-то в дым, через немного вернулась, держа в руках пищушую машинку.

— Давайте еще раз, — сказала она!

Троица ломанулась об дверь, после чего Помпеинья стала ожесточенно колотить по ней машинкой. Мелвин ее остановил:

— Бесполезно, не тратьте силы.

— Да, так не получится, бросьте ее, — подтвердил «Пупсик».

Они стояли, тяжело отдыхиваясь через платки.

— Каким же сим-симом ее открыть? — иронично прохрипел Мел.

— Не знаю…

— Мелвин Гетармович, что делать!?

— Куда Вы приперлись!

Мериаса Глашовна, держа под руку Марьфедоровну, приблизились к дверному проему.

— Мелвин, там дым прибывает, Мериасе плохо, а дышать через дырку вместо меня она не хочет, — отрапортовала Марьфедоровна, — я попросилась к вам.

— Зачем!? Идите обратно!

— Не пойду, мне тут спокойнее, помрем так все вместе, — ответствовала пожилая преподавательница. Она добавила:

— И запомните, если выберетесь, мой жизненный опыт говорит, что в наступающем обществе не будет ни педагогов, ни врачей, ни музыкантов, никого не будет, кроме извлекателей прибыли. Прибыль — это новая богиня, которая будет диктовать свои правила всем. И только бюджетники, с их жалкими доходами, хоть немного смогут быть теми, кем они хотят. Но и тут их будет подстерегать демон абидабакасного звеевургта. Завещаю это знание вам, дорогие мои.

— Марьфедоровна, Вы что?!!! Какое помрем!? У меня сыновья дома! — Мериаса возмущенно закашлялась.

— Вот, где логика!!!!???? — кричало что-то внутри Мела. — Давайте еще разок!

И раааааааааааааз, — три тела опять бухнулись об дверь.

И дваааааааааааааа, — еще раз!

Ииииииииииииииииииииииии, — Помпеинья, «Пупс» и Мел из последних сил рванули к двери.

Сзади них раздался истерический визг, а потом низкий голос:

— АААААААААААААААААААААААА!

К ним в последнем забеге присоединилась тощенькое тело Мериасы Глашовны, за которым непостижимым образом с криком бежало упитанное туловище Марьфедоровны. Наверно, оно и решило их судьбы.

Раздался треск.

Мел оказался на полу, стукнулся плечом об какой-то ящик, разорвав рукав, на него свалились «Пупсик» и Помпеинья, сверху же рухнуло по инерции тело Марьфедоровны и только Мериаса устояла на ногах, прохрипев:

— Пробили…

Прочные сосновые доски, которыми дверь была заколочена с другой стороны, треснули, и компания ООО «ЁПРСТ» была спасена от дальнейшего несуществования, равно как и мама светловолосого интеллектуального чуда.

Из дверного проема вслед за спасенными повалил густущий дым.

— Скорее! Наружу!

Мужчины положили руки пожилой дамы себе на шеи и быстро потащили ее вниз по ступенькам. Следом за ними бежали Мериаса и Помпеинья.

Еще никогда звезды не были такими яркими, снег таким искристым, а воздух таким вкусным. «Пупсик», отпустив даму, снял очки, протер их, нацепил обратно на нос и уставился в небесную темень, чему-то улыбаясь в свете фонаря. Помпеинья стояла, закрыв глаза, глубоко дышала. Она взяла за руку пыхтящую Марьфедоровну, сжала ее. Та плакала и шевелила губами — похоже, молилась. Мериаса Глашовна стояла в чулках на льду и ошарашено крутила головой. Потом она подняла голову, всплеснула руками и воскликнула:

— Я же забыла там фикус!

— Мериаса Глашовна…, — у Мела не нашлось слов для продолжения фразы. Мать двух детей, которые могли остаться сиротами, стоящая почти босиком на снегу. Какой фикус!

И тут он хлопнул себя по лбу:

— Скатерть с уставняком! Я же ее там забыл, около двери.

«Пупсик» поправил очки:

— Дым разгонят, схожу, может, не сгорела.

— У меня дома валяется копия черновая, — вспомнила Помпеинья, — если что, сможем восстановить.

— Мериаса Глашовна, давайте быстрее, вон туда, в кафе, ноги отморозите.

Мел потащил свою подчиненную к теплым огонькам какого-то питейного заведения, из которого в ночной полумрак выходили посетители. Поглазеть на пожар. Где-то вдали гугукнула пожарная сирена.

Бумо-Бам

Мужчина, икнув и посмотрев мутным взглядом на Помпошу, спросил:

— Может еще? Водки?

Дама утвердительно кивнула головой. Выпили молча. И много.

— Ну, ик, и как мы будем развлекаться?

В женшину как вселился дух эротизма. Было изображено подергивание телесами и подпрыгивание.

Ой, ёёёёёёёёёё! Помпошку потянуло вспомнить дискотечную молодость и потанцевать. Таких вишенок на торте к концу вечеринки не было еще не разу. Что же будет дальше? Мужчина встал с кресла, поймал ритм, и Помпенья Стахановна запрыгала по кабинету вокруг его рослой фигуры в самозабвенном восторге. Несмотря на выпитое и съеденное, трещавшую голову и комплектацию дамы, получилось даже ничего. Ритм звучавшей где-то музыки звал и манил. Где-то вовне или где-то в крови?

Помпоша раздухарилась. С сияющими яркими зелеными глазами, довольная до невозможности, старательно выписывающая замысловатые па, наподобие «ча-ча-ча» из бальных танцев детства (кстати, ни в одном резюме она это не упомянула, отметил мужчина), она, вдруг, спросила:

— А сохранился ли Бумо-Бам?

Бумо-Бам был мощной аудиоконструкцией, собранной вручную для вечеринок тогда, когда современной супераппаратуры еще не существовало в помине.

Ой, что они вытворяли под этот Бумо-Бам! Сказать стыдно. «Пупсик» от этой бумобамии и подцепил тягу к толстушкам, после того как они с исполнительницами танца живота…

Мелвин Гетармович покраснел от грехов прошлых лет…

— А можем ли мы его подключить? — его дергали за рукав.

— Можем, если найдем.

— Продолжим танцевать под него?

Было зачем-то принято всепьянейшее веселое решение найти Бумо-Бам. Мужчина взял Помпошку за руку, и они вместе прошли через соседнюю залу, сопровождаемые неодобрительными взглядами шикарных дам.

В воздухе висело молчаливое шипение. Его приятель за барной стойкой покрутил за спиной парочки у виска. Официант выронил кофейную ложечку.

Громче всех шипела мамаша блондинки. Про себя, конечно. Блондинка не шипела, она этого не умела. В ее прелестный функционал входила улыбка, открытый ротик и хлопки в ладошки. И этого, к слову сказать, было достаточно в определенных ситуациях.

Роскошновласая шатенка трескала пирожное и поэтому дефиле не заметила. Она наслаждалась кремом и ромовой пропиткой.

Ученая, та, которая с хорошей фигурой, чему-то улыбнулась.

Пати недоумевало: кого Мел подцепил зачем-то. А корпоративные вообще обалдели. Мелвин и Помпошка?! Куда-то вдвоем!

Внезапно всеобщее внимание отвернулось от парочки, привлеченное громкими возгласами:

— Вот, ты! Ты! И чего ты сюда приперлась, — пьяная дама в модном платье, не соответствовавшем ее фигуре, ополчилась на худую красавицу-ученую.

— Ты! Ты! Ты ничтожество по сравнению, ик, со мной, — в воздухе назревал скандал. Ибо дама явно перебрала дорогущего шампанского, к которому у её мозгов отсутствовал иммунитет.

И вспомнила что-то своё. Как на пути к вершинам она турляла челночные сумки, как сувала в самые разные руки самые разные купюры, покупая то проход на границе, то право стоять на этом месте на барахолке. Как продавала химически пахнущее пластиковое гнилье на уличных развалах, как удачно вселилась в комнату где-то сгинувшего пьяницы, которого она спаивала почти полтора года, как подцепила малохольного, но «из общества», Пупсика.

Мел таких не одобрял, но «Пупсик» был его знакомым, и не малохольным, а сжигаемым страстями под дужками очков, поэтому его новую даму пришлось терпеть на пати. Дело в том, что «Пупсик», в противоположность остальной закрытой мужской тусовке, любил хорошо откормленных разнообразных дам. За их толщину. Остальные параметры, похоже, не рассматривались вообще. Их можно было сделать в салонах красоты по вкусу «Пупсика». Один раз он даже проникся симпатиями к округлым формам и заплывшим жиром глазкам повара женского пола третьего разряда.

Она просто свисала с позвоночника широкими кругами, прогуливаясь с ними по берегу озера в платье 68 размера под огромным кружевным зонтиком. «Пупсик» заказал его в Японии для антуража к его «телесомясочке». В ответ на всё она кивала головой. Не сильно. Сильно не получалось — мешал тройной подбородок. Как-то, прыгнув в украшенном оборочками купальнике в бассейн, она выплеснула полбассейна за бортики. У «Пупсика» от этого зудело… Потом «Пупсик» жадно «впивался в плоть» служительницы галереи искусств, потом виолончелистки, потом….

Своих страстей в этому кругу не обсуждали и не осуждали.

Мужчина запутался в «пупсиковых» пристрастиях и хотел идти дальше, но Помпеинье было любопытно, что же будет дальше.

Даму понесло физически. Она решительно шагнула к девушке, зацепив подолом за стул. Из-за чего у модного платья оторвался модный хвост. Общество хмыкнуло.

Толстенькими пальчиками, так любившими перебирать купюры и перекручивать их тонкой банковской зеленой резинкой, а когда-то и прятать в места потаенные, особенно в поездах с ненадежными попутчиками, дама цапнула ученую за руку и подняла кверху.

— Тольккккко посмотрите, в чем она пришла в наше общество! В какой-то серебряной цепочке! К нам…. А платье?! Какое у нее платье!

Дама в платье без хвостового шлейфа забыла от негодования все слова и потрясала рукой ученой в воздухе. К слову сказать, она выразила мнение многих, присутствовавших там. Отчасти даже модного фотографа, который, приседая на тонких ножках и заламывая кисти холеных рук, истерзался интеллектуально: как сфотографировать такую великолепную фигуру в таком нелейбловом луке? Можно ли ее разместить в галерее? Или подойдет для контента научной направленности? Она в тренде или нет?

— А я вот тут в ….. Далее следовал перечень всех известных и неизвестных модных марок.

Абидабакасный Звеевургт

Ученая потерла цапнутую руку и произнесла:

— История. Про этот браслет.

Однажды, я зашла в магазин ювелирных изделий для покупки какого-нибудь серебряного украшения. Дело было к вечеру, зал был почти пустой.

Несколько продавцов-консультантов тремя парами глаз прожигали мне спину, потому что, по их мнению, я должна была (судя по моей одежде) пройти в отдел золотых, а не серебряных украшений и купить что-нибудь подороже.

Еще один глаз с лица охранника ласково пялился на определенную часть моего костюма. Другим глазом он строго следил за порядком во вверенном ему помещении, поставив берцы на ширину плеч и положив руки на пояс.

Его заработная плата не зависела от процента от продаж, и особых причин для плохих эмоций к покупателям у него не было. В ювелирку ходили симпатичные женщины, иногда с мужьями, иногда без, и разглядывать их было приятно для зрения и обоняния.

В этом процессе ему препон не было. Только один раз какой-то темпераментный покупатель пожилого возраста с молодой нежной супругой в персиковом платье, выбиравшей себе кулончик на лебединую часть туловища, проследив траекторию взгляда нестрогого правого глаза охранника, зашипел на него: «Куда уставился!». И зверски оскалил безупречного вида вставные зубы.

Глаза нежной супруги пожилого темпераментного человека светились голубизной Средиземного моря после обретения кулона с сапфириками на нежную шейку. Она помусолила своего спутника жизни в щечку и одарила благосклонным туманным взором всё вокруг, и охранника. Который приосанился и подумал про себя неприличное про наличие у пожилого темпераментного мужчины костных наростов в области черепных костей.

Итак.

Злоба жгла меня куда-то в область застежки бюстгалтера на спине. Она усиливалась зеркалами. Вокруг клубился негатив невыработанной на конец месяца премии. А ведь вот эта пара глаз должна была с премии платить ипотеку, другая хотела новые дорогие туфли, а третья…..

Внезапно я почувствовала, что молчаливая ненависть перестала расстреливать мой лифчик и перенеслась с моей спины куда-то в другое место. Сзади раздался выматывающий душу детский голосок:

— Ба, купи мне яблочкооооо!!!! Ну, купииииииии…

— Не ной.

— Ну, купииииииии…

Обернувшись, я увидела новый объект неприязни продавцов-консультантов. Это была пара — пожилая дама и мальчик начальных классов школы.

Дама была с виду не ахти. Представьте себе очкастую интеллигентку с ожирением первой степени. На ней было темное пальто нелепой длины со старым меховым воротником, шляпка набекрень и старомодные боты средней длины. Лицо, не обезображенное косметикой, было украшено очками с толстыми стеклами в пластиковой оправе и спускавшимися сверху прядями седых кудрявых волос. Из-под пальто торчал кусок юбки, не сочетавшейся по цвету с пальто, на руках были перчатки китайской дешевизны. Потертая сумка-ридикюль завершала образ.

Вобщем, полное «Фи» или даже «Фу-фу-фу» по меркам данного заведения.

Мальчик, нывший рядом, тоже не подходил для глянцевых полов, светодиодов, зеркал и драгоценного блеска магазина. На нем была китайская курточка по моде прошлого десятилетия, шапка с завязками, заправленные в сапожки непромокаемые штанишки и изобретение прошлого века — перчатки на резинке, торчавшие из рукавов. Мальчик ныл, подпрыгивал рядом со старушкой, и канючил что-то про яблоки.

Лица всех продавщиц-консультанток и охранника разом превратились в печеную картошку. На них было написано: «Вот, яблока ребенку купить не может, а сюда пришла». Вместо «пришла» в их мыслях было более некультурное слово. А мыслить по поводу пожилых дам словом «приперлась старая (плохое слово)» — ухудшать карму собственную, и магазина.

Дама, «не могущая купить ребенку фрукты», неожиданно направилась в самый дорогой отдел магазина. Ребятенок побежал за ней, подпрыгивая и размахивая перчатками.

Кармически негативные эманации метались между зеркалами лакшерного заведения.

— О проклятье абидабакасного звеевургта!

— Они натоптали на полу!!!!!

На дворе была плохая погода, и эти двое оставили продолговатые небольшие мутные лужицы на блеске керамики. Протирать полы в этом магазине входило в обязанности продавцов-консультантов.

Будь неладна хозяйка заведения, которая считала, что, стоя за прилавком, они мало делают. В ювелирном торговать — это не картошку на овощебазе перебирать! Вот и вменила им в обязанности поддерживать чистоту на рабочем месте, когда покупателей было мало. Правда, выделила очень красивые тряпки с ведрами и кучу перчаток и ароматных моющих средств. И низвергался благородный ювелирный маникюр с невиданных высот вниз… Когда никто не видел.

Старушенция долго разглядывала ассортимент, периодически наклоняясь к внуку и выслушивая его шепот на ухо. В один момент ее небольшие глазки, казалось, стали больше линз в очках.

Потом она повернулась и, ласково глядя на девушек, сказала:

— Не могли бы Вы подойти….

Тройное молчаливое: «Вот ещё» было ей ответом.

Тем не менее, одна из продавщиц, которая в порядке очереди должна была обслуживать этот отдел, нехотя двинулась к покупательнице.

Дама еще раз наклонилась к ребенку и выслушала его пожелания.

— Не могли бы Вы…

С этими словами пожилая женщина стала стягивать с руки задрипанное произведение китайской промышленности…

И…

Челюсть продавщицы вместе с помадой и корпоративно-белоснежными зубами медленно стала опускаться к ключицам. Потому что…

От рук старушонки исходило сияние.

Оно заполонило расширяющиеся зрачки продавца-консультанта. Оно проникло в ее ипотекообребемененную душонку абидабакасным звеевургтом.

Этот демон синеватым дымком выполз из под прилавка и воплотился в фиолетово-малинового полупрозрачного дракона, который подкрался сзади к продавщице и, заглянув змеинными вертикальными зрачками в ее ослепленные сиянием глаза, вполз с ее дыханием в ее же внутренности. И поселился там.

Сияние звало и манило.

Оно воззвало к самым темным закоулкам консультантского бытия, оно вызвало поток слюны, залившей корпоративную белизну зубов.

Молекулы этого сияния бороздили недра земли, на них была кровь и пот сотен тысяч несчастных, стремившихся добыть это сияние; в частицах сияния был и соленый ветер дальних странствий, и падшие цивилизации. Это сияние бросали к ногам возлюбленных, оно восходило на главы древних правителей.

Самая лучшая часть погибших когда-то во мраке миллиардов лет звезд.

Им хотели обладать до потери самообладания, до перерезанных и перекушенных глоток, даже близких людей.

Великолепное сияние бросило все силы ада к голеностопным суставам, приведя в действие вставание на цыпочки, оно выпрямило позвоночный столб и ввело в ступор эту среднестатистическую женщину-продавщицу.

Ибо.

Браслеты с крупными камнями украшали запястья под неказистым рукавом пальто бабушенции, на пальчиках с элегантным маникюром переливались перстни из драгоценных металлов с бриллиантами…

Продавец-консультант аккуратно, чтобы не вызывать недовольство клиента, приложила пальчик к капельке слюны, выступившей на краю помады. Остальные стояли на цыпочках женами Лота, даже охранник.

Один из указательных пальчиков ткнул в витрину:

— Можно нам вот это яблочко.

Продавщица оторопела: пальчик тыкал в эксклюзивно дорогой, единственный в своем роде, неповторимый, такой, за который (если что) всех четвертуют, несмотря на страховку. За который обыватели поцелуют втуда свежеотпилингованными покрытыми ароматными бальзамами губами.

Небольшой предмет из золота и платины, украшенный эмалью и бриллиантами, что делало премиальную надбавку за месяц!

Да что за месяц!

За квартал!

Всему магазину!

И охраннику!

— Да, да конечно, — души персонала магазина извивались в благоговении.

— Принимаете ли Вы карты этого банка? — дама извлекла из ридикюля пластиковый квадратик.

Та, которая хотела дорогие туфли, при виде пластмассинки вспомнила как она хотела в Рио. Головы продавцов-консультантов напоминали кивающих котят с электроприводом.

— Ккккоробочку надо? — выдавила из себя продавщица.

— Благодарю, не надо.

Получив покупку и расплатившись, дама наклонилась к мальчику, расстегнула его китайскую курточку и прицепила «яблочко» на лацкан вязаной кофточки. Он взял его между пальцев, посмотрел на переливающиеся камушки и поцеловал бабушку.

— Твоей маме понравится, — произнесла дама и одела обратно китайские перчатки.

При выходе из магазина мальчишка остановился рядом с охранником и, посмотрев снизу вверх, изрек:

— Дяденька, а вы знаете, что на уровне протонов и электронов Вы не отличаетесь от амебы?

Охранник теперь любил и китайские курточки, и перчатки на резинке, и ридикюли с гамашами, и был почти готов повторить подвиг из песни с целованием песка.

Старушка поспешила оттащить внука от накачанного дяди:

— Мы тоже от амебы на уровне протонов и электронов не отличаемся, — успокоила она воображение охранника.

И вышла из магазина.

А абидабакасный звеевургт никуда не делся. Более того, он выполз синеватым дымком из правой ноздри обслуживающей продавщицы и, мелькнув в роскошных зеркалах привидением, поразил души двух остальных. Он еще долго будет терзать их изнутри тысячами мелких зубиков и застилать их глазки тем самым сиянием каждый раз, когда они будут перемывать косточки старой покупательнице. Он будет шептать им: «Да, у старой, такие украшения, а ты молодая и красивая, да еще и работница ювелирного, в пластмассе ходишь. Даааа. Шшшшшшшшшш». И будет изгрызать их внутренности изнутри, доводя до изнурения напоминанием о чужом богатстве.

Охранник достал из кармана вполне солидный, соответствующий заведению смартфон и набрал последовательно: «Что такое амеба», «Из каких электронов амеба сделана». До него звеевургт не дотянулся, т.к. охранник не отличался хорошей памятью, и после обильного отмечания премии с друзьями забыл про старушку и про ее покупку.

Я купила этот браслетик, вышла из магазина. Они шли немного впереди меня, обсуждая, как они будут встречать папу и маму мальчика с рейса из Ниццы.

Мальчик бегал вокруг бабушки и прыгал по лужам, разбрызгивая воду. Обыкновенный мальчик, обыкновенная бабушка.

— Замечательный рассказ, — прошептала спутница Мела и потянула его из душного зала.

Мужчина и Помпеинья вышли на улицу, побрели к бытовым постройкам, где должен был валяться Бумо-Бам.

Тусовка осталась в здании, на улице безлюдно. Ночь была волшебной. Небо — чистое, манящее, со множеством ярких звезд. Почирикивали соловьи, с лугов ветер приносил ароматы цветов и ночную прохладу.

Помпенья Стахановна немного протрезвела, бодро топала каблуками по тропинке, немного подхихикивая и ойкая при спотыкании. Мелу иногда приходилось галантно придерживать ее за шкирку, чтобы дама не упала носом в какую-нибудь лужу.

Несмотря на повышенную упитанность, она, почему-то, не казалась тяжелой.

Говорят, счастье дарит крылья.

Или уменьшает гравитацию.

3-е отступление: оденьте Вовке штаны!

— Кто нибудь! Оденьте Вовке штаны!

Компания молодежи на сеновале сельского дома с увлечением резалась в покер. Несколько парней и девчонок в возрасте от мала до велИка.

В тусклом свете малосвечевой лампочки карты выглядели желтоватыми. Их замусоленные края перекладывали и на береку реки мокрыми, трясущимися от холода после купания ручонками, и потными руками лесного сельского жаркого полдня. За них держались младенцы, разглядывая красивых дяденек и тетенек, старухи, раскладывающие пасьянс. С ними, сброшенными со стола, играли даже котята. От них пахло дешевым табаком и иногда спиртом и свежепойманной рыбой. Когда одна из них пропадала, то ее долго искали, потому что заменить картой с другой «рубашкой» было нельзя. В них подглядывали.

Мелкий Вовка по возрасту еще не умел играть в покер, он еще считать толком не умел, но был допущен к взрослому занятию. Его внаглую обыграли и выставили из-за импровизированного стола. Играть начали днем, когда еще было жарко, что позволяло малолетней части населения болтаться повсеместно в одних трусах до самой ночи.

Ночь тянула холодным сквозняком посреди теплых запахов сена и куриного помета. Иногда в тишине, озвученной сверчками, вкудахтывала какая-то внезапно проснувшаяся кура. Извне проникал аромат цветов из палисадника. Раз или два, для порядка, залаял старый лохматый пес.

— Оденьте Вовке штаны! Кто-нибудь! Простудится! Што? Сложно?

Одевать мальцу штаны входило в обязанности старших из компании. Помпа была в куче сена, поэтому крепкая ее сельская подруга взяла деталь детского туалета (штаны) и подозвала малыша:

— Иди сюда! Штаны одену!

И шагнула к нему. Маленький загорелый бесенок ловко отбежал вглубь сеновала и, блеснув белизной белков, показал преследовательнице язык.

— Догони! Догони!

Девушка пробежала несколько шагов по сену и упала в его душистую густоту.

— Вот еще!

— Толстая! Толстая! Не догонишь!

— А ты продулся в покер! Мелкий! Продулся!

Компания лениво шлепала мастями. Мед с теплым, из под коровы, молочком на ночь уже навевал сладкие сны. Партия доигрывалась. Близилась полночь.

— Вовка! Одень штаны! — прозвучало опять.

Парнишка показал в ответ язык и наморщил лобик.

— Вовка продулся! Вовка продулся! — отомстили ему за непослушание дразнилкой.

— А я, зато, НЛО вижу.

— Врешь.

Мальчишка сидел у смотрового окошечка и куда-то увлеченно смотрел.

— Не вру!

— А вот и врешь!

— Не вру! Подойди, посмотри! Вон НЛО!

— А ты потом скажешь, что обманули дурака на четыре кулака?

— Как хотите, — загорелый носишко отвернулся.

— А чо, давайте посмотрим.

Помпеинья с подругой подошли к окошку. Посреди ветвей больших деревьев чуть поодаль действительно что-то виднелось.

— Бежим! Посмотрим что это.

Вся компания высыпала на улицу. Единственный на всю округу фонарь в тот вечер почему-то не горел. Было темно. За деревьями что-то светилось неярким красноватым светом. Было как-то боязно.

— Ну, пойдем или нет?

Подростки медленно пошли в сторону света. И обмерли от удивления. Шаги были легкими, такими, как будто они все разом похудели на десять килограмм. Вдалеке мерцал какой-то округлый объект. Пройдя чуть к нему, все внезапно остановились.

— Неохота дальше идти туда.

— Угу. Не страшно, а идти неохота.

— Может, за взрослыми сходим.

— Не, они спят уже, ругаться будут.

— Я туда не пойду, — уверенно сказала подруга Помпеиньи. — У меня волосы дыбом от этого кругляша. И потом завтра воскресенье. Будем тут торчать — проспим концерт по телеку.

Помпеинья последний раз взглянула на что-то светящееся красноватым в темноте, может быть долго летевшее мимо разнообразных галактик в сторону именно их совхоза. И вместе со всеми пошла смотреть медово-молочные сны. Легкой, антигравитационной поступью.

После катастрофы

Бумо-Бам был найден в одном из гаражей. Мел матерился (про себя конечно), пытаясь попасть шнурами в гнезда. Помпошка стояла рядом, ничего не понимая в звукотехнике, и глупо гыгыкала.

Говорить было не о чем, такая нетрезвая ночь не предполагала обсуждения отчетности или экономических показателей, сегментов рынка, валютных курсов и прочих весьма важных мелочей. Ей не нужно было давать пояснения по отчетности или моделировать будущие показатели. Она просто любовалась. На Мела. Какой же красавец!

Вытащить аудиоконструкцию из гаража для настройки оказалось непросто, и мужчина отправился поискать какой-нибудь вспомогательный механизм для ее перемещения. Он обратился к даме по имени-отчеству:

— Помпеинья Стахановна, прошу Вас подождать здесь и никуда не отходить.

Ответом было пьяно-хихикающее: «Ну почему же?».

— Дура, потому что ты на ногах стоять прямо не можешь. А объяснять тебе это надо полчаса с матом или час без мата, — подумал мужчина.

Голова трещала по швам, появился сушняк. Вспомнилось, что где-то была тележка. Но вот где? Мелвин с зажигалкой в руках брел к садовому домику.

С зажигалкой…

А как же его суперпуперский усовершенствованный до неимоверности мобильный телефон?

Смартфон с фонариком в эту минуту был неожиданно и почему-то забыт. Этот навороченный дорогой гаджет был из другой жизни, подтянутой, упорядоченной, деловой и трезвомыслящей, безукоризненно пикселизированной.

Та жизнь кипела на затухающей вечеринке, посреди селфи, смайлов, наигранных эмоций и натянутых улыбок, а не здесь, в садовых джунглях, в которых где-то таилась тележка.

— Сплошные безупречные оскалы, ни одного истинного чувства, — вспомнил он какую-то фотосессию. Научился он различать то…

Внезапно, его рука дернулась, и зажигалка полетела на землю. Из тьмы на него глянули два непонятных светящихся пятна. Человек присел и стал судорожно шарить руками по траве.

Во мраке к нему приближалось какое-то чудовищное привидение, пыхтящее как паровоз и бренчащее каторжными цепями. Оно трещало в кустах, шуршало по траве и надвигалось всё ближе и ближе.

Мел, покрываясь каплями пота, вспомнил, что при покупке этого дома, кто-то говорил, что когда-то в средние века, где-то тут, кого-то, вроде укокошили. Или нет. Или у соседнего коттеджа.

Может это дух чей-то бродит вокруг него?

Хотя, дух не может бренчать цепью…

Раздался леденящий душу вой…

Или может?

А зажигалка никак не находилась.

Рукава и манжеты были уже в грязи.

Движения рук убыстрялись, и первая порция горячительных напитков с вечеринки уже куда-то испарилась.

Вот! Вот зажигалка!

Чирк!

Раздалось тихое поскуливание. Огонек выхватил из темноты мохнатую тушу с длинной шерстью, висящими ушами и высунутым языком. Шум шагов разбудил огромного цепного пса, и он ломился поприветствовать подходившего.

Псина улыбалась всей пастью и таинственно поблескивала светящимися зрачками. Он по пьяни совсем забыл, что в охрану дома зачем-то входил и этот шерстяной объект. И про фонарик в смартфоне забыл.

Мужчина поднес к лицу замараные руки. Фу! Микробы! И вытер их об пса.

Последний не возражал.

А вот и лавочка-скамейка, для отдыха перед дальнейшими поисками заветной тележки. Как же все необычно в этом захламленном углу сада. Как красиво смотрится вот эта резная решетка на фоне луны, а вот то дерево изогнуло ветви как печальная женщина. Так, женщины кажутся… Непорядок.

А вон там, вроде, белеет какая-то статуя. Удивительно. Оказывается, он тут никогда не был. Он вообще дальше идеальных клумб не выходил. Времени не было.

Ночной легкий туман, влажный воздух, хруст сухих веток, запах чего-то прелого, давно забытый посреди дезодорантов и освежителей…

Мужчина почувствовал, как все волосы на всех местах встали немножко дыбом. Необычненько…

Собака пристроилась у ног, согревая их своим теплом.

Отплывающее облачко обнажило лунный полумесяц. Пёс положил голову на колени, и, казалось, вопросительно посмотрел.

Мелвин его безмолвно одобрил….

Началась лунная песня.

Пёс самозабвенно завыл.

В лунном свете он не казался таким добродушным и домашним. Его размытые очертания стали жестче, мышцы напряглись, глаза горели холодным неистовым огнем.

Казалось, животное что-то оплакивает или пытается рассказать какую-то старую историю, послужившую причиной этого многомиллионнолетнего воя.

4-е отступление

Уфао и Тао, вися в воздухе над лунным регалитом и не оставляя на нем следов, слышали, как заливается плачем мохнатый пес где-то на далекой Земле. Ему вторили волки Канады и лайки Сибири. Тао взмахнул длинной костлявой конечностью, темное пространство космоса чуть заметно дрогнуло, и облака над архипелагом на восходе голубой планеты как-то быстро разошлись.

Полная луна предстала и здесь во всей красе для шпицев, болонок и терьеров, которые чуть позже присоединились к общеземной надрывной собачей песне. Прикрыв темные, без зрачков, притянутые к углам почти треугольной головы глаза, Тао и Уфао снова впали в дрему, длившуюся с тех пор, когда время еще было никому не известно.

Никому не известно было и как они дышали в безвоздушном пространстве: у этих огромных существ не было ни рта ни носа. Но тень страдания запечатлелась на их плоских лицах, подставленных свету сжигающего Солнца, когда вой земных четвероногих достиг своего апогея: «Плачьте, плачьте», — подумал каждый из них.

— Хорошо это было или плохо? — этого не знали эти два странных существа.

2-й сон Мелвина

Прапрапрапрапрапрапрапрапрапрапрапрапрапраппрпрапрапра

прапрапрапрапраапрапрапрарапрапрапрапрапрапрапрапрапра

прапрапрапрапрапрапрапрапрапрапрапрапрапрапрапрапрапрап

рапрапрапрапрапрапрапрапрапрапрапрапрапрапрапрапрапрапр

апрапра….

прабабушка Помпеиньи Стахановны, назовем её Прапомпеинья, расположилась, присев в густую траву, и смотрела на пучок разнообразных ростков, лежащих перед ней.

В отличие от заросшей с ног до головы волосами дамы, сидевшей на другом берегу реки, выдергивавшей траву прямо из почвы и обгрызавшей сладкие корни, праПомпеинья не знала точно, какие из этих ростков съедобны. Лаборатории с реактивами были в предыдущем модуле корабля и остались чёрте где, может, на другом краю Галактики.

— Глянь, как аппетитно грызет! — подумала женщина. Но вслух не издала ни звука. Чтобы не привлекать внимание обитателей этого полутемного мира.

Ее комбинезон из серебристой сверхматерии пока позволял это сделать. Пока не кончится заряд в аккумуляторе, плоско лежавшем на ее спине изнутри одежды. Он был легким, почти невесомым. И позволял на Натаре извлекать массу энергии из окружающей среды. Только вот среда на Натаре была высокотехнологичная, а их родная звезда светила в несколько другом диапазоне, чем та, лучи которой были скрыты за плотными облаками.

И они учитывали этого при проектировании звездолета, который не долетел до места назначения, чудесным образом выплюнув в никуда только спасательную капсулу с ними двоими. Она только помнила, как прекратилось гудение двухкилометрового двигателя, все куда-то побежали, побежала и она (ох уж эти первобытные инстинкты), кто-то дернул ее за руку и…

Косматая кикимора закончила трапезу, почесалась в разных местах и, ставя ноги раскорякой, отправилась прочь от реки. По дороге она ухватила палку и швырнула ее.

— Если эта лохматая это съела, то вот этот корешок, наверно, не навредит и нам, — подумала неизмеримо исторически дальняя родственница Помпеиньи.

— Местные намподобные уже развились до хвата палки и примитивных разумных звуков, огнем пользоваться не обучены, — отметила она. — Тем не менее, они уволокли канистру и всем стадом лупили по ней полдня. И этому стаду мы вряд ли что-то сможем противопоставить. Особенно если соблюдать 23с498293—4750 галактическое правило: не вредить окружающей среде по месту прибытия. А у этой окружающей среды вполне плотоядные клыки.

— Только бы генератор и аккумуляторы подольше протянули, — тоскливо подумалось ей.

Заброшенные не туда с иссякающим генератором силовых полей они вдвоем искали пути освоения нового для них места.

Вдвоем с Мозгоруком.

Таково было прозвище мужчины, которому пришлось разделить с ней тяготы существования. Это он, никогда ей прежде незнакомый на звездолете, где были тысячи существ, дернул ее в отверстие спасательного шлюза.

Если бы не дернул, может, летели они бы дальше, или оказались бы уже в чреве какой-нибудь блуждающей черной дыры. Сигналы с капсулы в бескрайние просторы космоса оказались бесполезными — космос был безмолвен к их призывам.

Мозгоруком этот пожилой мужчина был потому, что его мозг вмещал огромное количество знаний в разных областях, а руки — огромное количество умений. Такими были все, кто перешагивал порог космических звездолетов.

Умение сражаться врукопашную с гориллоподобными местными в это число, впрочем, как-то не вошло. Для этого на корабле был тромм, которым можно было распотрошить и многокилометрового щура, атаковавшего их космоаппарат в созвездии Ла несколько десятилетий назад.

В том то и дело, что он остался где-то на звездолете.

Мозгорук, наверно, прооперировал бы мохнатую любительницу корений, при необходимости, вылечил бы ее — а что, наверно не сложнее, чем оперировать сторукую Ыщро, с ее тройной системой прокачки питательных веществ через двадцатиметровое тело, или смастерил бы одежду для ее мохнатого тела. А вот в схватке с ней на палках-ковырялках, он бы не победил. Сказались и годы в невесомости.

Невидимая пока для местной фауны, ПраПомпеинья привстала и посмотрела в сторону напарника. Его тощее тело в остатках скафандра и длинных космических сапогах ловко сновало туда-сюда по площадке, недалеко от места приземления спасательной капсулы.

Сейчас его мозг и руки прилагались к строительству хранилища для Священного Предмета, который загадочным образом попал в этот мир вместе с ними. Он лежал на дне спасательной капсулы. Наверно кто-то из членов экспедиции забыл его после очередного возвращения из каких-нибудь инопланетных джунглей.

Пока праПомпеинья на остатках горючего облетала их новое место обитания и подбирала питание из местного рациона, Мозгорук изучал почвы в поисках нужных для хранилища материалов.

Планета оказалась схожей с их собственной по составу атмосферы, воздух был даже более насыщен кислородом. Здесь была густая растительность и более высокая влажность. Новое место обитания было диким, и свет здесь не проникал сквозь постоянную густую облачность…

Мышь — это не ЩУР!

Истошный визг прервал лунную песнь собаки и дрёму мужчины.

— Ииииии!

— Ииииия!

— Ааааяяяяяяяяяяяя, — раздавалось во мраке.

— Меееееееелвин Ге Ге геееееетааааааарпвич!

— Меееееееелвиииии-ииииии!

Вопль принадлежал Стакановне.

Она верещала так, как будто ее резали на кусочки.

— Чтооооооо случилось?

— Идите сюда! На огонек.

Мужчина чиркнул зажигалкой, псина гавкнула.

Повизгивание и ойканье зигзагообразно, с парой прерываний, перемещалось в нужном направлении.

Из кустов вылезла Помпоша с туфлей в руке, прижатой под мышкой своей маленькой сумочкой и перемазанным в грязи боком. По пути на огонёк она, естественно, почтила своими телесами какую-то кочку.

Мелвин поинтересовался: «Ну, и…..».

Помпеинья с выпученными глазами, слезами и судорожным дыханием изрекла:

— Там!

— Там!

— Говорите же!

— Там!

— МЫШЬ!

Кто бы мог подумать, что кто-то, прошедший не раз налоговую проверку, может испугаться мыши.

— Ну, мышь же это не гигантский щур! — неожиданно изрек Мелвин.

— Какой щур? — поинтересовалась Помпа.

Он задумчиво посмотрел вокруг…

— Проехали…

В сумерках кавалер взял даму под локоток и сказал:

— Помпеинья, присядьте на скамейку. Я поищу садовую тележку.

Дама умудрилась сесть мимо скамейки.

Мелвин подхватил ее подмышки и разместил куда надо. И как она управляется с делами?! Может это на нетрезвую голову такая несуразность.

Человек направился на поиски элемента садового инвентаря. Кто бы мог подумать в начале пати, что такое вообще возможно: по закоулкам сада, по земле, в элитных башмаках, шаркая не менее элитными штанинами по кустам и цепляясь карманами за сучья.

Вот садовый домик. Тележка… Не совсем легкая.

— Справлюсь, — подумал Мел, — не тяжелее штанги в зале.

Как бы не так. Катить эту колымагу через садовые заросли оказалось не так уж и просто. Канава, пригорок, куст… Опять канава, опять куст. Куст, куст, канава. И откуда тут столько канав?

Он тащился на звуки Помпеиньи, которая распевала на лавке какую-то песенку милым пьяным голоском. Пес комментировал эту арию легким поскуливанием.

Мел присел на скамейку рядом с Помпеиньей. Четвероногий с радостью лизнул его руки.

— Ну что, в обратный путь, Помпеинья Стахановна?

— Пойдемте, пойдемте, — закокетничала дамочка.

Парочка двинулась в сторону гаража, но, не пройдя и десятка шагов, Мелвин понял, что Помпошу очень интенсивно раскачивает из стороны в сторону. Что же она такое пила?

— Садитесь в тележку, подвезу!

Восторженный хохот был ответом.

Мел и сам ухмыльнулся. Никогда он еще не подвозил женщин таким образом. К тому же он принял вызов. Вызов его мускулам от тележки и разместившейся в ней женщины. Выбравшись из кустов, он достаточно легко катил конструкцию.

— Да, я могу нести что-то больше, чем перо элитной ручки, — с удовольствием констатировал он.

Тусовка торчала на балконе. При их приближении раздались аплодисменты.

— Смотрите Мел!

— Он тележку тащит!

— Мел в роли рикши!

В ответ Мелвин картинно раскланялся. Достал сигарету и закурил.

На балконе мамаша блондинки что-то любезно втирала одному из его друзей. Наверно рекламировала дочь, постреливая в ее сторону глазками и тыча туда же пальцами. Друг не без интереса смотрел в залу, где в танце блондинка спиной к ним извивается телом под поднятыми вверх тонкими руками с длинным красивым маникюром и браслетиками. Вверх-вниз, вверх-вниз.

5-е отступление

Вверх-вниз, вверх-вниз поднималась штанга в домашнем спортивном кабинете стройного сероглазого мужчины. Его глаза безучастно смотрели в одну точку. На озеро за окном с гор спускался туман.

Вверх-вниз, вверх-вниз без единого движения мышц на лице. Однообразие занятия пронзил звук пришедшей смски. Мужчина обтерся полотенцем и подошел к столу из черного дерева. Послание гласило, что тетя просит купить баклажаны и кукурузу.

— Что ж, баклажаны, так баклажаны.

Сероглазый мужчина быстро оделся в идеальный деловой костюм и с небольшим портфельчиком вышел из коттеджа. Туман наползал на озеро, облака свисали все ниже, продуцируя первые капли дождя.

Гармошка дверей гаража собралась моментально, представив ничьему постороннему взгляду вид на красивое авто с идеальной полировкой, экстерьером, интерьером и начинкой. Оно гармонировало с мужчиной и его костюмом. Рычание мотора по пустынному шоссе и через несколько десятков минут он уже был в аэропорту.

К неудовольствию многих пассажиров худая мужская фигура прошла мимо всех очередей в вип-отделение, даже не покупая билета. Предъявленный кусочек пластика давал разрешение на проезд туда, где продавались тетушкины баклажаны с кукурузой.

Сосед по креслам в самолете межконтинентального перелета — колоритный отпущенец в отпуск в яркой рубахе и панаме, толстый, потный и болтливый — попытался было поговорить с странным несколько угрюмым пассажиром, но, натолкнувшись на недоуменный взгляд холодных серых глаз, отстал и прицепился к толстой даме в соломенной шляпе, напоминавшей птичье гнездо.

В ответ на бесконечный поток фраз она угукала, как сова, на протяжении всего полета. Так продолжалось до вечера без малейшего раздражения со стороны мужчины в костюме. Потом яркий болтун вместе с соседкой-«совой» задремал, а безучастные серые глаза все так и смотрели в одну точку за окном лайнера.

Мягчайшее касание взлетной полосы, ослепительная синева неба в иллюминаторе. И ворвавшийся в дверь воздух с ароматами цветов, пряностей, морского ветра. Раздалось пение и бумканье барабанов.

Разговорчивый отпускник увидел, что строгий костюм соседа был сменен на подобающие случаю бриджи, шлепки и рубашку с тропическим принтом, а канцелярское выражение лица было заменено на более приветливое, если такое вообще для него можно было найти. У выхода из самолета они разминулись, получив на шеи по гирлянде цветов, и больше никогда-никогда не виделись.

Магазин по продаже баклажанов, похоже, открывался не скоро и мужчина с идеальной фигурой направился с чуть растолстевшим от вложенного костюма портфельчиком, завернутым в яркий мешок для поддержания общего имиджа, к маняще бирюзовым водам океана, шумевшего неподалеку. Он выглядел как какой-нибудь чемпион по серфингу.

Белоснежный песок, горячими поцелуями приникающий к стопам, гребешки высоких волн, шелест нежных пальм, пронзительные крики чаек и аромат чего-то очень вкусного из уличного заведения с космическими ценами.

В ожидании мужчина уселся за столик и заказал шикарный многоярусный коктейль из соков местной природы со всеми немыслимыми украшениями. Он неуязвимо для своей холодной сущности потягивал струю элитного алкоголя и любовался бушующим океаном, безучастно поглядывая вокруг.

Неподалеку от него сидел, похоже, такой же прожигатель жизни, побрякивая по столу фирменным брелком от дорогой машины и звеня об край стола толстой цепью с подвеской, вываливающейся из расстегнутой на волосатой груди рубашки.

Он был брюнетно-тропически красив и, вероятно, очень темпераментен. Коктейль у него был еще больше по размерам и количеству воткнутых зонтиков. Где-то звучала музыка, пары неподалеку танцевали латину. Под ленивый перебор струн время тянулось и тянулось, горизонт над океаном разливался розовым фиолетом, а коктейли становились все больше и крепче. Казалось, все в баре уже напились выше ватерлинии. Апельсин солнца падал в глубины.

И вдруг. Наверно первый раз в жизни сероглазый мужчина, так похожий на серфингиста-чемпиона, не втянул коктейль, а поперхнулся и булькнул его обратно. Сзади раздался звон битого стекла: тропический прожигатель от восторга уронил стакан. Весь бар обомлел и затих. Струны не перебирались, утих топот ног танцоров. По пляжу шла ОНА….

Легчайшая тонкая фигурка в светлом развевающемся платье, казалась Афродитой, рожденной из морской пены. Тонкие ножки, покрытые золотистыми поцелуями солнца, ступали маленькими ступнями по песку, ветер развевал длинные светлые волосы, широко распахнутые глаза сияли голубизной. Это было чудесное виденье, снизошедшее в бар. Бармен очарованно подвинул для нее самый красивый коктейль, и вечер стал еще более сказочным.

Девушка молча выпила напиток и упорхнула в темноту пляжа, оставляя почти незаметные босые следы, под восторженное улюлюканье шепотом на разных языках. Прожигатель цокал языком и что-то бормотал по-испански.

Магазин с баклажанами так и не открылся, поэтому сероглазый мужчина направился в близлежайшую гостиницу, где на хрустких белоснежных простынях ему грезилась красавица с пляжа. Утренний кофе, сопровождаемый криками райских птиц, развеял ночную сумятицу, настроил его ум на холодный лад и сосредоточение на покупке кукурузы и баклажанов для тетушки.

Взяв местного рикшу, он объездил местные достопримечательности, посетив культовые и не очень сооружения. А вечером опять пошел в бар на пляже.

Состав отдыхающих почти не изменился с предыдущего вечера: гитарист бренчал страстные мелодии, танцоры переплетались ногами, пропитые любители рома, поднимали бокалы. Прожигатель сидел за тем же столиком и бренчал брелком. Океан накатывал бирюзу вод, и солнце не меняло своей траектории.

И, вдруг, в воздухе опять зазвенела любовь. Тонкая фигурка опять невесомо шла по песку и, казалось, даже небо, пальмы, чайки и океан любовались ею. Она подошла к стойке и взяла свой тропический коктейль. Гулко зазвучали барабаны, запела гитара, танцоры ритмично затопали. И страстный прожигатель подошел к девушке-виденью и произнес по-испански:

— Приглашаю танцевать.

Она обернулась, голубые глаза изумленно распахнулись, и она ответила ангельским голоском на английском:

— Не хочу.

Мачо повторил:

— Приглашаю.

И ответом ему на английском опять же было:

— Но я не хочуууууууууууу.

Покрасневшее лицо прожигателя указало на то, что мужчина не привык к отказам и он, схватив хрупкую руку повыше локтя, попытался вытащить девушку из-за стойки. Раздался дикий визг.

Сероглазый мужчина, не меняясь в лице, подошел к прожигателю, потрепал его за плечо, и, дождавшись разворота, коротким ударом отправил прожигательное тело лееееееетееееееееть, сминая по пути мебель из ротанга. Потом он развернулся чуть и сразу же удачно увернулся от стула, полетевшего сзади и разнесшего вдрызг барную полку.

— Одного удара недостаточно? — крайне удивленно подумал на вид спортсмен-серфингист. — Кто это такой? И стал разворачиваться к противнику под истошный крик на русском:

— Спасииииииииииииииииитеееееееееееее!!!!!

Блондинка выхватила какой-то браслет и махала им в воздухе.

При следующем повороте соперники свирепо уставились друг на друга. А потом удивленно: в часах одного и в подвеске на цепи другого светились звенья.

— Приступить к охране, — пронеслось в мозгу сероглазого. — Но кого?!!!!

Он удивленно посмотрел на визжащую девушку с горящим маячком на браслете. Потом на ошарашенного прожигателя.

Мужчины кивнули друг другу, молча подошли к блондинке и встали по бокам в характерную защитную стойку.

— — — — — — — — — — —

В московском офисе прожигатель Педро курил и смотрел, как сероглазый мужчина в идеальном костюме с разворота, молча и вандамисто пробивает каблуком выемочки в стальной двери шкафа. Его кобура лежит на столе, под которым, скрючившись от ужаса, сидит тощенькая девушка.

Закончив пробивать дверь, человек с почти идеальной мужской фигурой, наклонился под стол и сказал:

— Лена, СКОЛЬКО РАЗ ПОВТОРЯТЬ?!!!!! ОХРАНА БЛОНДИНКИ — ЭТО КОД «КАБАЧОК», А БРЮНЕТКИ — «БАКЛАЖАН»!

— — — — —

И именно этот «кабачок» от древа Палио сейчас изящно извивался под звуки музыки на пати Мелвина.

Шатенка общалась с каким-то незнакомым ему толстяком. Явно обсуждали высокую или не очень кухню. Толстяк потел на развесистое декольте шатенки и, похоже, облизывался и причмокивал на расписываемые ему вкусности.

На массивные её ляги под обтягивающим платьем хищно нацеливался и куряший тут же «Пупсик». Его сигара, пожевываемая зубами, поднималась чуть-чуть туда-сюда.

— Так, дама без шлейфа скоро нас покинет, — ухмыльнулся Мел. Шатенка была тощевата на вкусы «Пупсика». — Ничего, он ее откормит, — еще раз про себя улыбнулся мужчина. — А вот покерфейсу он так и не научился — как нервно сигару то жует.

Под балконом, в компании сигареты и резной скамейки, сидела стройняшка-ученая.

Мел помахал ей рукой:

— Что не с ними?

И указал на балкон.

— Это не тема моей диссертации.

Тележная Помпеинья внезапно активизировалась.

— Правильно, — пьяно крикнула она. — Нечего Вам там делать!

Взмахнула руками. И вывалилась из тележки.

Балкон, обернувшись на выкрик, ржал…

— Они считают, что мы не смотримся вместе?

— Помпеинья Стахановна, считают деньги. А в их отсутствие приходится считать что-то другое.

Беседка

Мелвин, поржав вместе со всеми, поднял окончательно перепачканную Помпошу, плюхнул в тележку и повез к беседке.

Зачем? Там всегда был запас горячительного для полирования впечатлений.

Сколько раз он говорил своему приятелю-программисту: в беседку девушек не затаскивать. Хоть кол на дисплее чеши — не понимает!

Там, говорит, романтично. А то, что камеры на улице стоят, и охрана потом красная неделю ходит, ему не понятно?

В беседке было не только романтично, но был и отличный бар. Из которого некоторые любители окрестных населенных пунктов как-то попытались (после подсматривания на увеселения в бинокль с сосны в близлежащем лесном массиве) приватизировать некоторое количество стеклянной тары с благородными жидкостями внутри. Не получилось…

6-е отступление: Филин и Фея

— Двадцать третий двадцать второму. Пшшшшшшшш, у нас, похоже, незваные гости.

— Кто там?

— Кто-то перелез через забор, идет внутрь территории.

— Там табличек до хрена про частные территории.

— Может в темноте не видно.

— Скажи еще, что читать не умеет.

— Ржунимагу.

— Серьезнее. Серьезнее!!!

— Ба! Да это же Филин.

«Филином» охранники котеджного поселка звали возрастного жителя близлежайшего наспункта, который периодически приходил в лесной массив, откапывал из листвы старый бинокль и, забираясь на дерево, уже несколько недель наблюдал за отдыхом жителей коттеджа.

Особенно часто он наводил свои окуляры на беседку. Охрана при близлежайшем рассмотрении видела, как жадно он облизывается и сглатывает во время коктейльных вечеринок. Он ерзал на ветке, утирал потные ладошки о рубашку, перелезал туда-сюда и пару раз чуть не свалился вниз в алкогольных позывах. Иногда, обозревая танцы молодых девчонок, он тянул ворот рубахи вниз, как будто его что-то душило, тормошил штаны. Его слюнявая нижняя губа оттопыривалась и подрагивала в такт неровному дыханию.

— Двадцать второй главному. У нас старый знакомый гость из близлежайшего наспункта.

— Неужели «Филин»?

— Подтверждаю.

— Что делает?

— Бредет в сторону беседки. Упал в канаву. Снова бредет. В беседке встреча.

— Что будем делать?

— Может, попросим Мауризио выпроводить его? (Мауризио — это кличка того на вид добродушного пса, который был на самом деле гремучей и тщательно выдрессированной помесью ньюфа и мастино-неополитано). Он изгонял незванных одним своим видом улыбающейся слюнявой огромной пасти.

— Не надо. Залижет насмерть.

— Мелвин Гетармович, на территории гость. Идет к беседке, ранее наблюдал за домом, из местных.

— Ничего не предпринимаете.

Мел попросил присутствующих выключить смартфоны и приглушил внешнее освещение на умном доме. Шорох где-то в саду сначала пошел куда-то в сторону после выключения света, потом вернулся на ту же стезю. Присутствующие ловко поднялись с лавок и притаились за перилами.

Покачивающаяся фигура поднялась в беседку и уверенно пошла в сторону скрытого шкафчика со спиртным. Мел набил месседж темным на темном фоне: «знает куда направляться».

Бряцанье бутылок. Что-то выпало из шкафчика и разбилось. В воздухе потянуло запахом спирта и нежным фруктовым ароматом. Гость шарился вслепую. Искал что-то определенное.

— Какого года было вино? — Мелу пришел месседж.

— Похоже, 1962 и неплохое, — последовал ответ.

— Появляемся?

— Одновременно. На три-четыре!

Клац. По мановению кнопки на пульте в беседке и на доме зажглось освещение, и незваный гость нежданно оказался окруженный людьми со смартфонами в руках.

Гость был жалок. Тощий, в спадающих штанах, в рубахе с оторванными пуговицами непонятного цвета, в сношенных несношаемых пыльных обрезках сапог времен среднего СССР. Он стоял под светом камер и сжимал в руке предмет его вожделения — большущую бутылку импортного элитного коньяка. На худом горле под щетиной туда-сюда ходил кадык в предвкушении. Темные глазенки горели агрессией ребенка, у которого отнимают долгожданную игрушку. Он дергал головой с сальными, давно не мытыми ветхими волосиками.

— Ты кто?

Воришка аккуратно поставил бутыль на лавку и, не снимая ладони с ее горлышка, показал жилистой рукой на себя и переспросил:

— Кто я?

Потом наклонил голову ниже, причмокивая, пошевелил губами и сказал:

— Я? Я — Юраша. Не бейте.

Он вытянул голову вперед и стал заглядывать в лица тех, кто окружил его неплотным кольцом, пытаясь угадать реакцию. Половина лиц им вообще не интересовалась, уткнувшись в гаджеты. Но от одного лица его передернуло так, что он чуть не уронил вожделенную бутылку на пол.

С этим лицом Мелвин и остальные мужчины переглянулись. Он покивал головой и пожал плечами, содержимое которых так напугало Юрашу. Последний побледнел, стал переминаться с ноги на ногу, подседать и елозить на одном месте.

Плечи пошевелились еще раз:

— Юрий Николаевич Ш., «Юраша», такого-то рода рождения, производил наблюдения за данным коттеджем из лесного массива с применением марки бинокля такого-то года выпуска столько-то времени, такого-то числа упал с этого дерева, проживает с матерью, от матери столько-то жалоб, задерживался тогда-то, общался с тем-то и т. д. Так?

Юраша остолбенел:

— Не бейте, — еще раз пробубнил он, гладя бутыль по горлышку.

Мужчины быстренько перекинулись месседжами и взглядами, по результатам которых все сморщились в презрительной гримасе и покачали отрицательно головами. Судьба Юраши была решена.

— Куда его? — пришел вопрос от начальника охраны, сопровождаемый знаком «3» в верхнем регистре.

— Вот еще! — «Пупсик» и еще некоторые была за экономию средств бюджета.

— С территории выкинуть, с пенделями, но без рукоприкладства, пачкаться еще… — поступило коллективное решение.

Появившиеся в беседке как из ниоткуда натренированые улыбчивые молодые люди ловко подхватили нарушителя празднества за все места и поволокли к воротам. На его лице, уносимом в темноту, был взор отчаяния, направленный к бутыли, так и не ставшей его. Он открыл мокрый рот со сношенными зубами и даже протянул к удаляющейся беседке скрюченую руку. Одна из присутствующих щелкнула его и наложила фильтр. Получился кадр из ужастика.

Туловище Юраши было транспортировано за ворота с минимальными церемониями и минимальным количеством синяков.

Перед «выпархиванием» возрастной охранник наклонился к пьянице:

— Чтоб сюда больше ни-ни, понял? Мы с тобой одинаково начинали за одной партой, с отцами гулящими, с мамками заплаканными, с лопатами на огородах вон в той деревне. Ты в такое безобразие сам превратился. Сунешься еще раз — валандаться с тобой не будут. Узнаешь меня? Понял?

Юраша утвердительно и мелко покивал засаленной башкой.

— Летел, как филин, — отрапортовал в беседку самый молодой из охранников.

Вся деятельность «Филина» за последние несколько недель и детально последних часов была выслана подчиненным с указанием о необходимости усиления воспитательной работы среди широких масс и наизлобнейшим смайликом.

— Сердит, — сразу поняли получатели. А к началу рабочей недели будет лют. И пошли отлавливать Юрашу для профилактической беседы.

Соблазнение юриста программистом

— Ему в жизни нужно больше радостей, нужно занять его досуг, отвлечь его мысли об алкоголе, — любитель девушек в беседке (наверно для привлечения внимания вот этой длинноногой и умной красотки с юридического факультета) выступил в просветительском стиле по этому поводу, в связи с чем был закидан подушками и освистан.

Красотка, впрочем, отодрала взор голубых глаз от очарования смартфона и посмотрела на программиста не без интереса:

— Если переодеть его из этого жуткого вытянутого свитера и старых джинсов, то он вполне симпатичный культурный нежный на вид и не такой рациональный и сухой, как парни с моего университета. Он чуть толстенький. Может сам себе готовит? Это было бы прекрасно! Потому что я и дальше смогу завтракать одним кофе, — мелькнуло где-то посреди высокого юридического АйКью.

Сердце любителя беседочной романтики забилось чаще. Неужели прецедент состоится? Он стал шарить где-то за обрешеткой беседки в попытках срочно нарвать букет с окружающих кустов. Такой грациозной фламинго нужно что-то поднести, пусть пока только букет. В программисте опять проснулся самец. Токующего тетерева.

Потом он пересел к ней поближе и, взглянув мельком на экран ее смартфона, восхитился ей еще больше — никаких лайков — четвертая глава Гражданского кодекса, интеллектуальная собственность на программное обеспечение. О! Какая фемина! Шарман! Даст? В смысле пообнимать? Хотя бы за коленочки?

Приятели загалдели:

— Электронные твои мозги! Пойми же, что он с ног до головы булькает и его несколько десятилетий его жизни ничего, кроме этого бульканья не интересует! — объясняли окружающие программисту. — Он тебя с твоими намерениями пошлет куда подальше, особенно если в тебе материальной заинтересованности иметь не будет на алкоголь. Так отец его жил, так дед и прадед его жил, может и прапрапрадед. А ты про досуг какой-то мелешь.

Потопленный в небесной голубизне, перетекающей где-то внизу в стройнющие ноги, программист уже почти забыл про Юрашу…

Тут на главной дорожке мелодично посигналил импортный гудок. На «бегемотике» приехала опоздавшая «наша Фея», как ее за полноту, любовь к романтическим нарядам и благотворительности называли окружающие.

Это была впечатлительная дама, прожившая многие годы в изящной и легкомысленной Италии, окутанная любовью старинных римских родов, одевавшаяся в длинные просторные платья-балахоны и закалывавшая в высокие прически блестящие волосы цвета крыла ворона.

Несмотря на большую массу, она целыми днями легкой походкой сновала по своим подопечным организациям, помогая то тут, то там. И прекрасно водила здоровенный внедорожник, в салоне которого иногда были кучи гуманитарки. Подгузники — детям одиноких матерей, питание — одиноким старикам, лекарства для лиц без определенного места жительства, подарки на новый год малоимущим, льготные билеты, подарочные сертификаты и многое другое феерично распределялось в пользу бедных.

Сейчас она вышла из машины и, пройдя с распростертыми руками и поцелуями через компанию, как любили говорить «защебетала»:

— Представляете, представляете! Подъезжаю я к вам, а тут у меня в фарах высвечивается персонаж, прямо как с картины «Бурлаки». Помните, как мы ходили на выставку? Худой такой, бредет поникши главою, руки изможденными плетьми повисли вдоль ветхой одежды, ноги заплетаются, что-то бормочет и синяк под глазом. Может? Может на него напали?

Мужчины посмотрели на начальника охраны, который в это время внезапно стал рассматривать лампочки под потолком, покачиваясь из стороны в сторону, будто его это не касается.

Потом он посмотрел на них и сделал пальцами жест «чу-чуть».

Остальные скептически поджали губы и закатили глаза вверх и в кучку: «Фею» наверняка опять проставили.

Она воспринимала все через призму роскошной итальянской действительности. Однажды, только приехав с благотворительностью на родину своих предков, она подала нищему в евро столько, что он не только мгновенно вылечился от болезни ног, но и стал впоследствии преуспевающим человеком.

Она продолжила:

— Я ему побибикала и подзываю подойти. Мол, помогу сейчас. Он такой худющий-прехудющий, — продолжала она, потрясая изящной головкой с десятками годовых доходов «худющих» в ушах. — И достаю портмоне, то, мое любимое, итальянское, для рублевых купюр….

Все выдохнули, итальянское с рублевыми купюрами — это еще ничего. Экспрессивнее было бы достать кенийское портмоне из кожи белого аллигатора с американскими купюрами. Синьорита в своих порывах иногда забывала о валютном курсе. Удивительно то, что она иногда забывала свое белое портмоне в самых неподходящих местах и его почему-то всегда его возвращали с неизменным содержимым. Может, потому, что в тех местах валюту в глаза не видывали и принимали за диковинные фантики? Или одним портмоне всех не накормишь.

«Плечи» пошевелились:

— Дорогая …… все ценят Вашу истинно женскую реакцию обогреть и накормить, вы слишком эмоциональны. Этот худенький-прехуденький за всю жизнь палец о палец не стукнул, чтобы потолстеть или купить себе приличную одежду, — разъяснил ей чин, уже пролиставший краткую биографию лица, забравшегося за емкостью с алкоголем. К тому же он алкогольный язвенник, судя по его медицинской карте. Он дебошир, избивавший под воздействием алкоголя свою мать. И недавно предпринял попытку кражи прямо вот из этой беседки…

— Ах, неужели!?

Вобщем, в тот вечер все удискутировались до хрипа, ища ответ на вопрос: «Что делать?». Подушки с беседочных скамей летали только так.

Дама обнаглела

Мел выбрал пару бутылок получше.

Прихватил и пачку свечей. Для романтизму, столь ценимому его программно-образованным приятелем. И, приведя в действие секретный замок, подняв одну из решеток беседки, взял из ниши еще и полпачки валютной и рублевой мелочи в карман — пригодится.

Его спутница тем временем выбралась из тележки и что-то слюнявила, причмокивая губами в полумраке.

— Чем это вы там лакомитесь?

— Тут что-то солененькое, мелкое.

— Да Вы соль из Тибета кушаете. Я ее из туристической поездки привез, прямо там глыбу выломали. Экологически чистая, кстати. Является остатком от моря, которое существовало двести миллионов лет назад.

— Я, что, получается, двести миллионов лет ем?

— Получается. Давайте, садитесь в тележку.

Тележка из беседки к гаражу катилась легко и беззаботно по гладким плиткам, изредка натыкаясь на камешки. Помпоша чуть ойкала. В свете гаражного фонаря обнаружилось, что мадам здорово перепачкалась и попортила и без того отсутствующую прическу. Мел поморщился.

— Я же просил от гаража не отходить!

— Но мышь!

— Ах, да, мышь… забыл…

Не за один и даже не за два похода на тележке части аудиосистемы были извлечены из гаража — настолько она была огромна.

Мелвин, потягивая глоточками из бутылки алкоголь, разложил провода для подключения и уже стал присоединять их друг к другу.

Как внезапно все куда-то потянулось и запуталось. Выругавшись, он повернулся.

К нему в одной туфле, загребая другой ногой провода, шла, протянув руки, Помпоша.

— Мелвин Гетармович, я хочу пить.

— Пить или выпить? — уточнил Мел.

Женщина нахмурила лоб.

— Так пить или выпить?

— Подождите, соображу… Выпить!

— Держите. — Мел передал даме бутылку с остатками пойла. — И отойдите. Иначе Бумо-Бам не подключить.

И вот Бумо-Бам готов!

ОООООООООО! Этот неистовый звук!

На близлежащих деревьях дрогнули листья, в лужах по воде пошли круги.

Женщина расставила на земле горящие свечи, ритм музыки задергал их нервные окончания. Они запрыгали в такт.

Потом прекратили.

— Что-то не так, — нахмурился мужчина. Женщина в ответ охотно покивала головой. Он сел и закурил.

Деревья вокруг обжимали поляну, на которой находились эти двое с музыкой. И только звездное небо с полумесяцем было бескрайним и глубоким. Такие ритмы и мощь звука были не для этого места. Требовалось пространство, огромное пространство под небесами для этих громких танцев.

У совсем осоловевшей Помпоши появилась крайне нетрезвая мысль. Дохнув спиртными испарениями, она изрекла:

— Нам надо поехать в Сахару. Там много места для потанцевать.

— Кудааааааааааа?! — Мужчина решил, что дама обнаглела.

Однако весь предыдущий вечер уже прошел в таком неожиданно офигительном духе, что завершить его можно хоть в Сахаре, хоть в сахаре или даже сахарном песке. Грузовичок под Бумо-Бам до аэропорта, и еще несколько часов приключений.

— Могу ли я заказать грузовое такси? До аэропорта, — в приказном тоне босса произнес Мел в свой дорогой смартфон.

Дорогое такси для дорогих клиентов появилось со скоростью света, или чуть менее. Водитель был элегантен в своей форме и галстуке и предупредителен до безобразия.

Разэлегантной посадки в прибывший автомобиль у Помпеиньи Стахановны не получилось.

Как нужно: посадить сначала зад, потом аккуратно втянуть ножки.

Она же полезла в подъезжавший грузовичок вперед головой, поползла на коленках, держа в руке туфлю.

Золушка хренова!

Да еще потом, вместо того чтобы сидеть с прямой спинкой, сложив ручки на коленочках, поставив голени чуть наискосок и склонив локоны на бок, она заснула, прислонившись к дорогому костюму Мела. Хорошо хоть не испачкала.

Мужчина задумчиво смотрел на дорогу. Густая растительность мелькала за окнами, нигде ни огонька. Его дама иногда сквозь сон иногда приоткрывала глазки.

Внезапно взвизгнули тормоза, и Мел чуть не стукнулся о спинку сидения спереди. Шофер пулей вылетел из машины и стоял поодаль.

— В чем дело? — спросил пассажир, выйдя следом. — Вам помочь?

Шофера трясло. При приближении мужчины он стал пятиться с дороги куда-то в кусты.

— Ни-ни-ни ни в чем, — ответил водитель, стуча зубами.

— Так поехали!

— Се-се-се-сейчас поедем.

Клиент был архимегасуперпуперсверхважный, поэтому ошарашеному водиле нужно было придумать оправдание.

— Чтобы не беспокоить Вас я вышел, чтобы принять важное сообщение от фирмы по поводу оказания Вам дополнительных услуг в рамках имеющегося пакета.

Водитель подошел к машине, сел за руль и с ужасом, исподволь, взглянул в зеркало заднего вида, в котором, на самом деле, десять минут назад он видел испугавшие его мерцающие зеленовато-голубоватые искорки в глазах парочки.

Такси тронулось с места.

— Какие допуслуги! Я чуть шишку не набил! — повозмущался про себя Красавчик.

Помпеинья вздрогнула во сне…

1-й сон Помпеиньи: планы Мозгорука

Мозгорук вздрогнул:

— До сих пор не привыкну к твоей способности незаметно подходить!

Приблизившаяся к нему ПраПомпеинья усмехнулась про себя:

— Знал бы он, как я охотилась в виртуальных джунглях на Натаре в детстве. Ни одного промаха!

— Что с минералогическим составом почв? — спросила она.

— В целом подходят. Попробую извлечь необходимые вещества промывкой и последующей теплообработкой.

— Расходовать столь ценную кдиоэнергию?

— Разведу огонь.

— Ты собираешься делать это на неконтролируемой плазме?

— Да. Здесь много растительности, из которой можно сделать топливо. И вот это хорошо горит, — Мозгорук показал даме кусок какой-то дурнопахнущей почвы, из которой торчали какие-то корешки и листики. Думаю, что получится.

— И от нас останется хоть что-то.

— Останется. Я постараюсь, чтобы осталось на века и тысячелетия.

Чтобы от них осталось что-то другое, они были слишком стары и не успели бы дать их потенциальному ребенку необходимые знания.

Или успели бы?

А оставлять своего малопотенциального отпрыска для одичания здесь одного они бы не хотели. Кроме того, за миллионы парсеков отсюда, на стартовой площадке космодрома Натара, у них остались семьи, воспоминания о которых тщательно скрывали от них же их защитные ментальные блоки.

— Я слетаю, осмотрю еще раз окрестности.

— Будь осторожна. Здесь не всё благополучно, как кажется на первый взгляд.

— — — — —

ПраПомпенья, отважно вела маленький антиграв — летательный аппаратик припланетного назначения вдоль лугов их нового места обитания. Только он и был прикреплен к спасательной капсуле.

Внизу море зелени и болот, сверху низкие облака с дождем. В воздухе мелькают какие-то крылатые существа. Впрочем, небольшие и неагрессивные…

То ли дело на их родной планете. Только и гляди, чтоб кто-нибудь не вцепился. Такое редко, но бывало. На Натаре, после планетарной катастрофы удурчающих масштабов с загрязнением радиацией, удалось сохранить синтетическую гравитацию, чтобы не погибли динозавры и редчайшая растительность. Они не только не погибли, но и на почве радиации размножилась и увеличилась до ужасающих размеров. Гуманоидам и им подобным пришлось потесниться на площадки с искусственной силой тяжести, чтобы не сильно видоизмениться.

Нападение на космошколу

В тот день в период обучения маленькая Прапомпенья сидела на воздушной подушке напротив отверстия в стене их школы с переменным диаметром (чтобы ученикам было удобно смотреть в окно) и наблюдала за тем, как младшие обучающиеся осваивали портативные граволеты, изменяющие силу тяжести.

Особенно это хорошо получалось у представителей народности pingpe. Может быть за счет обтекаемой формы туловища и небольших шипов на конечностях, а может быть за счет наличия не двух, а трех небольших перламутровых глазок в области там, где у гуманоидов находились брови. Пингпеи ловчее всех носились в воздухе, выписывая круги и совершая кувырки.

— Вот что он стрекочет, — размышляла она, чуть скашивая глаза в сторону симпатизировавшего ей iwerfa. — Может его привлекает украшение в моих волосах, присланное мамой из экспедиции на Dliku, похожее на пятна иверфочек-девочек. Оно такое же пульсирующее. В остальном, я на них совсем не похожа. У меня нет такой стройности, мои ноги и руки не покрыты панцирем.

И потом. Я не умею прилипать к потолку без помощи эльфиатора. Поэтому зря стрекочет. А еще его не любит старый eori-завхоз. Вот ускачет сейчас этот мой поклонник завершать макет стартового блока для космических баз на газовых планетах, а eori из невидимки снова станет видимым и будет закрашивать следы от иверфов на потолках, тяжело вздыхая.

Сколько раз подбирали краску для потолка, чтобы она самоликвидировала следы от иверфов, нравилась блкагапцам запахом (чтоб они не подхватывали бы аллергию и не окатывали бы при этом окружающих выделяемыми мелкими песчинками), была бы достаточно липкой для ящерузов, но чтоб при этом к ней не прилипали бы мелкие крылышки слобиков.

Eori вместе с преподавателем химикациии устал торчать в лаборатории, исследуя все новые и новые виды химических веществ с разных галактик, применяемые для обустройства школ. К тому же из-за его периодической невидимости химик то и дело натыкался на него, выплескивая на него реактивы из пробирок. В ответ eori иногда нечаянно на него наступал, потому что кродбик-химикацт был очень мал, но очень проворен на фоне копуши-завхоза.

Прапомпеинья стряхнула мелкие песчинки со своего костюма. Опять состав краски не подошел блкагапцам… Их совокупность, ведомая училкой в разминательный класс, заполонила звуком «пур-пур-пур» и мельчайшим песком весь школьный коридор. Печальный eori запустил за ними мехуборщиков и, подвывая, смотрел на потолок. Иверф не только наследил на нем клешнями, но и оставил пометку симпатий своими выделениями.

И сколько раз он просил руководство школы сделать механизм для высвобождения крылышек слобиков! Да, межгалактические технологии, а аккуратно отклеить тончайшее крылышко не могут! Eori тяжко взлетел и освободил маленьких существ, которые даже не заметили его невидимого присутствия и нежного прикосновения толстеньких конечностей.

Внезапно все здание для обучения потряс удар невиданной силы.

— Прорыв! Прорыв! Прорыв гравитационного поля! Всем в укрытие! — зазвучало в разных диапазонах. Сигналы тревоги в школе не любили. Они были как краска на потолке — на всех одновременно угодить было трудно. Бгалкагапционный диапазон, к примеру, вызывал зевоту у части гуманоидов.

Завхоз после сигнала тут же придал стенам школы свойства, позволяющие максимально ускорить перемещение «детей» в убежище. Слобиков, к примеру, аккуратно втянуло в специальные отверстия. Ящерузы подбежали к специальным поилкам и приняли успокоительное от липжи-состояний, чтобы в убежище не перецарапать окружающих от ужаса.

Мимо праПомпеиньи в сторону укрытия прошелестели крупнокрылатые ogkribли, на двух ногах пробежала ее подружка Ритни и другие гуманоиды. Несколько из них, широко зевая, подталкивали перед собой сына космобиолога, потому что его легкое тельце не могло перемещаться достаточно быстро.

Затем вязко проскользнули малогуманоидные, но весьма разумные миносими. Один из них щупальцем ударил по потоку воздуха под девочкой и указал в сторону убежища. Она закачалась, но не отрывалась от окна, которое расширилось чуть больше для удобства обзора.

— Прорыв! Прорыв! Прорыв гравитационного поля! Всем в укрытие! На территории бинвал! На территории бинвал! — надрывался оповещатель, гуманоиды зевали.

Два удара по почве. Да таких, что все вокруг тряслось. Бинвал вступил на территорию повышенной гравитации, и его тень нависла над школой.

Щупальце миносима еще раз подергало воздушную подушку: нужно было поторопиться в убежище, пристегнуться. Школа вот-вот должна была взмыть чуть ввысь, чтобы избавить ее содержимое от опасности.

ПраПомпеинья выглянула наружу. Когда еще увидишь бинвала в такой близи. Он был красив, точь-в-точь как на голографии. Невероятных размеров, покрытый яркой, блестящей от слизи, ярко-голубоватой шкурой со светящимися зеленоватыми пятнами, прямоходячий со скрюченными у живота маленькими лапками.

Лапки с острыми желто-зелеными когтями яростно сжимались и разжимались. На одном из когтей повис засохший пофф — мелкий фрукт из абсолютно другого пояса планеты. Откуда же этот бинвал притопал? Или он случайно попал в старый межконтинентальный переместитель: некоторые из которых еще не развалились в джунглях Натара. А некоторые еще могли и функционировать.

Своей огромной задней лапой он уже оставил отпечаток на покрытии территории с повышенной гравитацией размером с земной автобус. Из пасти с громадными, в полПрапомпеиньи, зубами-кинжалами текла пенящаяся фиолетовая слюна такого состава, что она оставляла дымящиеся пятна там, куда падала.

Глаза бинвала, состоящие из множества мелких глазок, похожих на пену, прицельно уставились на педагогический состав школы, отлавливавший маленьких пингпеев, которых также взволновало появление огромного бинвала.

Они уворачивались от учителей, не обращали никакого внимания на сигнал об опасности и, подвисая кучкой на экспериментальных граволетах, о чем то перепискивались. На гуманоидный слух это звучало как ногтями эарича по глазиону — достаточно неблагозвучно.

Как это звучало на слух бинвала точно не известно. Но