Бесплатный фрагмент - Ужас на пороге

Ужас на пороге

Старенький внедорожник Ford взбивал пыль на позабытой богом дороге, петляющей между селами и деревнями.

Сергей сжимал руль до белых костяшек. Он был зол… и растерян одновременно. Старик Иванкин — один из его комбайнеров — вторую неделю не выходил на работу. Исчезни тот в любое другое время, никто и не заметил бы его отсутствия. Но в период жатвы, когда на счету каждая пара рук (в особенности, если эти руки управляют спецтехникой), подобное недопустимо. Заменить старика попросту некем.

А владельцы фабрики уже требовали отчеты по срокам поставки пшеницы. Словно прознали о возникших неурядицах.

Сергей делал все от него зависящее, чтобы не потерять заказчика и не оказаться в долгах. На прошлой неделе он послал к Иванкину своего человека — Витю-Хромого, но и тот как сквозь землю провалился.

Настало время лично разобраться в этом деле.

— А если он сдох? — нарушил молчание Гена, компаньон.

— Что? — переспросил Сергей. Бросил беглый взгляд на приятеля. И снова уставился на разбитое полотно дороги.

— Если сдох, говорю? Он же старик. А старики иногда умирают. Не знал?

Водитель трижды плюнул через левое плечо, постучал по деревянной накладке на «торпеде».

— Не каркай. Возможно, просто забухал.

Но в глубине души он понимал — скорее всего Генка прав.

А куда в таком случае подевался Хромой?

Большую часть пути они ехали по окраине леса, на солнцепеке, лишь изредка погружаясь в его зеленую гущу. Сергей торопился. Он гнал внедорожник, как скаковую кобылу на последнем круге марафона. Страх неудачи подгонял его. Гена пристегнулся, держался за поручень. Несколько раз они входили в крутые повороты, и сердце мужчины замирало, потому что Сергей и не думал притормаживать. Он походил на фанатика, опаздывающего на ритуальный костер. Даже не позволил приятелю включить радио, чтобы не терять концентрацию и не снижать скорость.

Они свернули на подъездную дорогу, миновали почтовый ящик с указанием номера дома и фамилией владельца. Дверца ящика скулила на ветру, болтаясь, указывала на то, что им давно не пользовались.

— Может, вернемся и вызовем ментов? — предложил Гена. — Что-то тут неладное. У меня прям сердце не на месте.

— Не мороси. Вон машина Хромого, — мужчина указал на стоящий у дома самосвал.

Сергей обогнул по дуге сарай, припарковался у крыльца, выбив из земли последние клубы пыли. Выключил зажигание. Мотор послушно стих.

— Пошли.

Гена нехотя отстегнулся, вылез из машины. Отряхнул брюки от песка. Закурил. Недоверчивым взглядом обвел небольшой домишко с просевшим фундаментом и мутными стеклами на окнах. Вокруг царило запустение. Стояла тишина. Гене стало не по себе, он чувствовал, что надо забираться обратно в автомобиль и валить куда подальше. Но как донести это до Сереги, не знал. Когда на кону стояли деньги, тот становился глухим и слепым относительно всего, что к ним не относится.

— В дом, — скомандовал Сергей, направляясь к крыльцу. Гена послушно двинулся следом. Выбросил окурок.

Крыльцо встретило мужчин противным скрипом.

Сергей потянул за дверную ручку. Не заперто. Черная щель — ключ к тайне исчезновения Иванкина — становилась шире. Из помещения дохнуло затхлостью и чем-то еще, менее приятным.

Мужчина переступил порог. Гена не отставал.

В доме царила разруха. Постель взбита: грязная простынь на полу, подушка в темных разводах. У боковой стены старый стол и разбитый вдребезги стул. И все это покрывал густой слой пыли.

Дом казался брошенным, но не являлся таковым при ближайшем рассмотрении. Были и следы. Гена ушел на кухню. Сергей в другую комнату.

Через пару минут они вновь встретились в гостиной.

— Никого.

Сергей кивнул, соглашаясь.

Гена открыл рот, чтобы высказаться, но не успел. Со стороны комнаты донесся до того жуткий звук, что оба приятеля вздрогнули. Звук походил на блеянье — глухое, загробное. Нечто подобное могла бы издавать мертвая коза из своей козьей могилы. Кто или что угодно, но только не здоровое животное.

— Что там? — Гена моргал так часто, точно у него случился нервный тик.

Сергей пожал плечами. Двинулся на звук. На его лице отразилось недоумение, он же только вернулся оттуда, и никого не видел.

— Не ходи.

— Мы должны узнать, что тут творится. На кону деньги и наше здоровье, если понимаешь, о чем я.

Гене не оставалось ничего иного, как последовать за приятелем.

Звук повторился. Он исходил снизу, из-под пола.

— Погреб, — смекнул Сергей. Указал место, где на досках виднелся врезанный квадрат метр на метр — люк.

Мужчина потянул за кольцо. И здесь удача сопутствовала им — дверца легко поддалась, без скрипа. Сергей откинул люк и…

В глазах у него зарябило. Желудок скрутило спазмами. Неимоверный смрад, запертый в погребе, вырвался наружу ядовитым облаком миазмов.

Гена закашлялся. Закрыл нос рукавом.

Затем достал мобильник и посветил вниз, в черноту. Луч светодиодного фонаря выхватил земляные стены, сломанную лестницу, пол.

— Там кто-то сдох, — процедил он, — теперь все ясно. Валим?

— Ты же слышал, кто там, — огрызнулся Сергей, выхватив телефон, — какое-то животное. Не знаю, что оно там делает, но собираюсь это выяснить.

— Животные так не пахнут… пока не сдохнут.

— И в чем проблема? Значит, там есть второе животное, дохлое. Мы здесь для того, чтобы найти старика. Наверху его нет… может он вообще там, внизу. Вон, видишь, лестница сломана!.. Так, надо придумать, как спуститься.

— Может, в сарае есть какая-нибудь стремянка, — предположил Гена.

— Иди посмотри, — а сам принялся звать Иванкина, склонившись над ямой.

Через несколько минут Гена вернулся с деревянной лестницей. Она была большая, не иначе как Иванкин пользовался ею взбираясь на чердак. Вдвоем мужчины опустили ее в погреб. Лестница торчала из него на добрый метр, как мачта над палубой корабля.

В комоде Сергей нашел старую рубаху. Повязал ее вокруг головы, чтобы не задохнуться от вони, и стал спускаться, светя под ноги телефоном:

— Ты идешь?

Гена не хотел. Его пробирал озноб от одной мысли, что именно может находиться внизу. Но и бросить Серегу он не мог.

В погребе воняло куда сильнее, словно сама Смерть устроила там логово. Мужчины стояли плечом к плечу, не отходя от лестницы. В любой момент готовые рвануть наверх. Спасительный квадрат света зиял над их головами, манил сильнее, чем пачка новеньких банкнот.

— Ты что-нибудь видишь? — прошептал Гена.

Сергей перевел луч фонарика вглубь погреба. И оба одновременно вскрикнули от представшего перед ними зрелища, всю чудовищность которого невозможно описать человеческой речью. Гена отпрянул — ударился позвоночником о лестничную перекладину. Почувствовал, как теряет сознание.

***

Федор Петрович Иванкин пятый день подряд пьянствовал с утра до ночи. Будь рядом врач, он непременно бы поставил диагноз — запой. Но в деревне Ключи не было ни то что врача — вообще никого. В ней жил всего один человек, среди заброшенных перекосившихся домов. И это был Федор Иванкин, известный среди соседних поселений как старик.

В свои шестьдесят пять Иванкин помнил, как когда-то, еще лет сорок назад, жизнь в Ключах кипела на всех парах. Подъем в 5:00, работа до 17:00, потом гулянки, встречи, местные интрижки…

«Хорошие были времена, романтичные», всякий раз рассказывал старик коллегам по работе, словно в первый раз, «а потом, с появлением технологий, молодежь постепенно перебралась в город, а те, кто постарше, моего возраста — спивались. Спивались, запускали свое хозяйство, затем дома, а потом просто умирали».

Прошло совсем немного времени, какой-то миг, как показалось, и Федор остался один. Круг его общения в зимний период ограничивался старым приятелем Витей–Хромым, получившим такое прозвище из-за того, что давным-давно он попал под комбайн, и ему повредило ногу. Обошлось без ампутации, Витя отделался хромотой. Но до того сильной, что дети всякий раз при его появлении пугались и плакали.

Однако и Хромой жил поодаль, за несколько километров. Хоть у него и был личный автомобиль, старый самосвал марки ЗИЛ, но в гости на нем не поездишь. «Жрет, как черт», жаловался Хромой, «только поспевай соляру заливать».

Выпив бутылку вишневой настойки, Иванкин пошел в кровать. Каждый раз после такой лошадиной дозы он ложился прямо в одежде и крепко спал.

Однако в эту ночь старик не мог найти покоя. Сон его был поверхностным и перебойным, алкогольный дурман вперемешку с бессонницей вызывали мучения. Он проваливался в сон, но регулярно просыпался от уличных звуков, которых обычно не замечал: шелеста деревьев, звона насекомых, воя волков… Этот вой, к которому он привык еще с детства, нынче действовал как сирена, разрывая его голову на части.

Иванкин накрыл голову подушкой, звуки притупились. На несколько минут он погрузился в тишину. Расслабился. И уже в который раз начал отрываться от реальности, как снова сирена-вой пронзила его голову насквозь.

Федор вскочил. Достал из шкафа свое дежурное ружье, одно из трех, за которыми всегда очень тщательно ухаживал. Зарядил. Открыл входную дверь и вышел на улицу. Ватные ноги отказывались выполнять приказы мозга. Обычно он не пьянел настолько, чтобы не стоять на ногах, хоть и выпивал по бутылке убойного напитка почти ежедневно. «Старею что ли?», произнес старик про себя и помотал головой, пытаясь взбодриться.

Вой волков стал громче. Не от того, что они подошли ближе, просто теперь между ними и стариком не было стен.

— Заткнитесь! — яростно закричал Иванкин. Волки не отреагировали на призыв человека и продолжали голосить.

Иванкин поднял ружье вверх и спустил курок. После оглушительного грохота наступила тишина, только насекомые стрекотали, не обращая внимание на происходящее.

— Вот так-то, — довольно произнес Федор. Постояв еще несколько секунд и убедившись, что «все всё поняли», вернулся в дом.

Старик поспал пару часов, но его снова разбудили. На этот раз не волчий вой и не гул ветра в трубе. Федор услышал блеянье. Словно у него под дверью стояла коза и жалобно блеяла, прося пустить ее в дом.

Несмотря на то что Федор проснулся, он не сразу встал с кровати. Некоторое время пытался понять, откуда могла взяться коза? Разве только из Степного, но этот поселок в 8-ми километрах (как раз там и живет Хромой). Коза не могла пройти такой путь ночью через лес, где орудуют волки.

Блеянье продолжалось: такое жалобное и молящее, но в то же время странное, пробирающее до костей. Федор поднялся, подошел к двери. Прислонил ухо. «Бе-ее-ее, бее-ее-ее». «Да, это коза. 04:00 и под дверью коза».

Федор отодвинул защелку, вышел на порог и…

Застывши, он смотрел вниз, не отводя взгляда. Его словно парализовало. Все что он мог, так это нервно сглатывать, не понимая, что происходит, и что он сейчас видит.

На крыльце его дома распласталось нечто непонятное. Это была сплошь изуродованная масса с атрофированными задними конечностями, заканчивающимися копытами. Условные ноги (сцепленные между собой) переходили в перекрученное человеческое тело, которое покрывал тонкий слой кожи. Сквозь нее виднелись бугристые переливы мышц и сухожилия. У существа не было кистей, тощие руки оканчивались лапками, как у насекомых. Голова по форме напоминала кузнечика; глаза с темными зрачками; козлиная пасть. Тварь медленно двигалась в сторону Иванкина, с трудом поднимаясь по ступеням. Переставляла руки, упираясь лапками в доски крыльца. Продолжала жалобно блеять.

Федор почувствовал, как сердце его бешено заколотилось. Ни разу в жизни он не видел ничего подобного. Лишь слышал, что у людей, злоупотребляющих алкоголем, бывает делирий, в простонародье «белая горячка», которая может выдавать подобные образы. Но с ним такого никогда не случалось. Сколько бы не пил, он никогда не терял рассудок.

Иванкин пошатнулся и закрыл дверь. Сел на кровать. Ухватился за дужку, нуждаясь в точке опоры.

Просидев в таком положении несколько минут, успокоился.

Блеянье никуда не пропало.

Федор взял ружье. В этот раз он подошел к двери, затаив дыхание, словно полицейский, пришедший брать опасного преступника. Аккуратно отодвинул задвижку.

Дверь открывалась наружу, поэтому старик не боялся, что тварь тут же ворвется в дом. Он приготовился и толчком ноги распахнул ее. Существо по-прежнему было на крыльце, только придвинулось ближе. «Бее-ее-е, бее-е-ее», продолжало оно, все больше распаляясь при виде Федора.

Старик выстрелил дважды. Прямо в центр этого странного тела. Пули разворошили ткань, но крови или какой-либо другой жидкости не было, словно выстрел пришелся в мороженную тушу, а не в живое существо.

Блеянье прекратилось. Осталось лишь беззвучное подрагивание.

Федор перезарядил ружье, прицелился и стал ждать. Прежде всего он хотел убедиться, что существо мертво.

Через несколько минут конвульсии прекратились. Не сразу, постепенно — частота и амплитуда мышечных сокращений слабели, пока не сошли на нет. Наступила тишина. Старик стоял, вцепившись в ружье. Пот катился по его шее, спине, несколько капелек застыли над верхней губой. Немая сцена, как с полотна художника, в чьей голове творится нечто невообразимое.

Иванкин слышал, как шумит кровь в его голове; как раскаленный воздух вырывается из легких с тяжелым хрипом. В остальном мир казался недвижимым. Песок и солома не спешили проникнуть в дом через открытую дверь, стихли деревья, а волчий вой и вовсе казался чем-то нереальным, из другой жизни.

— Что это за хрень? — прохрипел старик, не узнав собственный голос.

Когда прошел шок, накатила волна дрожи. Сильной, безудержной. Чтобы совладать с эмоциями, Иванкин стал выписывать круги по комнате, размышляя, что ему, собственно, с этим делать. Мысли сбивались. От каждого шороха он вздрагивал, целился в существо из ружья. Но тварь оставалась мертвой.

Поняв это, он вышел на кухню, выпил сто грамм настойки, и рассуждения его приобрели совсем иной характер. От твари надо как-то избавиться, не оставлять же ее на пороге.

Оттащить существо от дома он был не в состоянии, да и закопать не мог. После всего пережитого его бедный «мотор» не выдержит физической нагрузки.

Решение пришло само после второго стакана. Он скинет существо в погреб, пока не придумает что-то более толковое. На работе пообщается с Хромым, и вместе они решат, что делать дальше. Однако, когда Федор Петрович волоком тащил тело в дальнюю комнату (предусмотрительно надев резиновые перчатки, так как не желал прикасаться к существу голыми руками), в его голове созрел меркантильный план. Он понял, как окупить все свои несчастья с лихвой. А натолкнул его на мысль «Кыштымский уродец1», о котором в свое время судачили все, кому не лень.

Иванкин откинул дверцу погреба, с трудом спихнул тело вниз. С глухим ударом оно достигло земляного пола.

— Всё, — старик захлопнул люк, уселся на пол, тяжело дыша, — продам тебя ученым… или еще… кому-нибудь.

Немного передохнув, Федор отправился спать. Закрыл входную дверь на задвижку, рухнул в кровать и заснул в обнимку с ружьем. Ему снилась тварь, блеющая, словно внебрачный сын Сатаны, под его дверью. Скреблась, пытаясь прорваться внутрь. Но зачем? Что ей нужно от старика-затворника? И откуда она взялась? Из леса?

Каждый раз, отворяя дверь, Федор сталкивался с этой богомерзкой тварью; каждый раз стрелял в нее, но безрезультатно. Она продолжала блеять, точно смеялась над бедным стариком и его бесплодными действиями.

Но старик не сдавался, палил и палил, пока обзор не закрывало облако порохового дыма, и существо не скрывалось из виду. Затем он просыпался, крепче сжимал холодный ствол ружья и, чуть успокоившись, вновь погружался в кошмар.

Кошмар, которому не было конца.

На пятый или шестой раз своей схватки с неведомым монстром Иванкин так вошел в раж, что стрелял без остановки. Во сне у него были бесконечные патроны, что не могло не радовать. Страх сменился злостью, адреналин в крови зашкалил, палец твердо, не по-старчески, ходил взад-вперед, нажимая на спусковой крючок. От этого действа Иванкин возбуждался, впервые за долгие годы.

Даже проснувшись, Федор слышал отголоски выстрелов и блеянье, которые быстро стихали, оставаясь лишь плодом воображения переутомленного сознания.

Сначала выстрелы, а затем…

Так, стоп!

Федор приподнялся в кровати, потряс головой. Ничего не изменилось. До его ушей доносилось приглушенное блеянье, то самое, которое должно было прекратиться в момент, когда существо сдохло на его пороге или, хотя бы, когда он проснулся, если это происходило во сне. Но вопреки здравому смыслу тварь продолжала голосить в реальности, после своей смерти!

Иванкин сел, прислушиваясь. Взял осанку, направил дуло ружья в потолок. И так просидел практически до полудня, не смея пошевелиться. Ни о какой работе в этот день он не помышлял. Все его мысли замыкались на одном простом факте — существо живо, и оно находится у него в погребе. Дабы обезопасить себя, Федор передвинул старый родительский комод на крышку люка, выпил настойки и, стоя на крыльце, взглядом проводил солнце за горизонт.

— Петрович, ты тут, нет? — знакомый грубый голос вытащил старика из раздумий, в которых он пребывал последние несколько дней. Это был Витя–Хромой, приехавший по распоряжению Сергея. Никогда Иванкин не был так рад приятелю, как сегодня. Обычно перекидывался с ним парой сухих фраз и забирался в кабину своего комбайна. И даже зимой, когда Хромой приезжал на посиделки за фирменной иванкиновской настойкой, разговоры у них, мягко говоря, не клеились. Так, за жили-были.

В этот раз Федор так воодушевился, что едва не бросился приятелю на шею.

— Входи! — сказал старик уже входящему в дом Виктору. — Слава Богу!

Хромой закрыл за собой дверь и на секунду замер.

— Ты че, козу что ли там запер? — с ухмылкой поинтересовался он, кивнув в сторону дальней комнаты.

Иванкин рассказал приятелю о случившемся. Он понимал, что его история звучит как нечто фантастическое и безумное. И никто не поверил бы ему, не предложи он самолично взглянуть на это.

— То есть, ты хочешь сказать, что эта… твоя хренотень прямо сейчас там? — Хромой указал на погреб. Иванкин кивнул.

— Хочешь посмотреть? — спросил старик. Приятель колебался. Он не понимал, разыгрывает его Иванкин или нет. Однако, они никогда не шутили между собой, Виктор даже не помнил, как выглядит улыбающийся Петрович. Он всегда оставался хмурым. С чего бы ему шутить сейчас?

— Короче, Петрович, — прервал молчание Виктор, — считай, ты меня разыграл. Если ты шутишь, тебе удалось. А если нет, то… я даже не знаю. Она пыталась напасть на тебя? — Иванкин покачал головой.

— Она только блеет, как будто что-то хочет. Может быть, есть?!

— То есть она не нападала на тебя, точно?

— Точно, — подтвердил старик. Он мог отличить агрессивное животное от неагрессивного. За свои годы многое повидал: и нападение волков, и буйных быков, и тех же козлов, пытающихся забодать человека.

— Тогда давай откроем, — предложил Виктор и они оба замолчали. Старик сходил за ружьем и только после дал ответ.

— Давай.

Конечно же он хотел доказать Хромому, что не шутит насчет чудовища, а заодно и себе, что не выжил из ума. Пусть и пьянствовал вторую неделю.

Вместе они отодвинули комод. Затем Виктор взялся за кольцо и резко откинул крышку люка. Отошел к двери, где стоял Федор с нацеленным на черный зев ружьем.

Блеянье стало громче и интенсивнее. Хромой, находясь чуть позади Иванкина, надеялся, что сейчас покажется голова козы, а затем его приятель рассмеется и на этом все закончится. Но не тут-то было.

Никто не пытался выбраться наружу — ни коза, ни, уж тем более, неведомая тварь. Секунды тянулись. Взвинченные до предела нервы готовы были лопнуть. Федор чувствовал, как немеет палец на спусковом крючке, и опасался, что вот-вот выстрелит.

— Почему оно не вылезает? — поинтересовался Виктор, не сводя взгляда с раскрытого люка.

— Я почем знаю?! Не может, наверно. Там ступеньки крутые.

— И что прикажешь делать — стоять тут и ждать? — Виктор осмелел, сделал несколько шагов вперед. — Петрович, подстрахуй, ежели чего.

Хромой попытался заглянуть в погреб с центра комнаты. Естественно, ничего не вышло. Тогда он вынул из кармана ржавую гайку и бросил ее вниз. Никакой ответной реакции, кроме уже привычного блеянья, интервалы между которым становились больше. Видимо, даже существо осознало, что «ловить тут нечего».

Ситуация казалась настолько комичной и странной, что Хромой почувствовал себя круглым идиотом. Сплюнув, захромал прямиком к люку. Встал на самом его краю, но кроме темноты ничего не увидел.

— Э-эй, тварь, — рявкнул он своим хриплым басом. Вслушался в вернувшееся эхо.

На минуту наступила тишина.

— Ну, что там? — поинтересовался Иванкин. — Видно что-нибудь?

— Да ни хрена. Тащи фонарь.

Петрович словно ждал этих слов. Кивнув, быстро вышел из комнаты, чем удивил Виктора еще сильнее.

— И захвати какую-нибудь морковь, что ли, или картошку, — крикнул вдогонку Хромой, — попробуем наладить контакт.

— Хорошо, — буркнул в ответ старик. Приставил ружье к стене и занялся поиском фонаря.

— Кажется, я что-то вижу, — воскликнул Хромой, — там, внизу… давай скорее, пока оно рядом с лестницей.

— Да иду-иду.

— Ага, вижу. Вижу! Вот она, твоя тварь! — затем тише, себе под нос. — Сейчас попробую поближе рассмотреть, — до ушей старика донеслась возня, кряхтение, должно быть, приятель боролся со своей хромой ногой, пытаясь склониться над ямой и разглядеть существо.

Иванкин уже возвращался назад, как раздался вскрик Виктора, а следом грохот и хруст. Фонарь выпал из руки. Иванкин замер на пороге пустой комнаты, где минуту назад оставил приятеля. Сомнений, куда тот подевался, не было. Но как это произошло? Хромой оступился и упал или в погреб его утащило чудовище? Блеянье стихло, да и иных звуков вроде бы не слышалось.

— Хромой? — вполголоса позвал приятеля Федор. — Ты цел? — но сам понимал нелепость сказанных слов. В голове до сих пор стоял хруст и, как ни пытался старик убедить себя, что сломалась одна из лестничных ступеней, а не шея приятеля, ничего не получалось.

— Сука, — выругался Федор, не зная, что предпринять, — сука!

Сжимая ружье, он направился к погребу. На ходу продолжал звать Хромого. Каждый шаг давался с трудом, и чем ближе он подходил к люку, тем сильнее дрожал. Ноги то и дело норовили развернуться и унести своего хозяина прочь.

В один миг перед стариком явились образы той проклятой ночи, когда он впервые повстречался с тварью. Каким же он был дураком — самолично принес это в дом. Лучше бы сдох, роя существу могилу.

Лучше бы сдох…

— Витя, — пролепетал Иванкин, добравшись до погреба. Направил ствол в темноту. Напрягся. Задержал дыхание. «Это мы уже проходили», вспомнил старик. Только в прошлый раз тварь находилась в зоне видимости.

Из темноты раздалось хлюпанье… или послышалось? Душа Иванкина ушла в пятки. Трусливая его часть хотела немедленно захлопнуть люк и придвинуть комод, но вторая — человечная — сопротивлялась подобным позывам.

— Да черт бы тебя побрал, — психанул на себя Федор и кинулся к порогу… за фонарем.

Старик погрузился в погреб по пояс, светя вниз тусклым кружочком света. Существа не видать, как и Хромого. Видимо тварь оттащила его вглубь. Но для чего? Съесть? Почему не набросилось на него, тогда, на крыльце? Вопросы один за другим возникали в голове Иванкина, пока он проделывал свой нелегкий путь в девять ступеней.

Тяжесть ружья придавала мужества, но, в то же время, тянула вниз.

— Хромой?! — в очередной раз позвал старик приятеля. Скрылся в погребе с головой. А через две ступени достиг земли. — Где же ты?

Луч света скакал по полу, от поддонов с картофелем до стеллажей с давнишними солениями. Старик замер. Его ладони вспотели.

В глубине погреба послышался шорох. Страшный звук, учитывая обстоятельства. А на что, собственно, он надеялся — что существо чудесным образом испарится?

— Хромой?

Тусклый луч выхватил ногу, вторую, прополз выше, до пояса…

А дальше начиналось нечто невообразимое. Развороченная грудь Виктора была вся в крови, обломки ребер торчали из кожи, образуя своеобразную воронку. Безвольные руки раскинуты в стороны. Головы не видно, на том месте возвышалось существо, закрывая ее своей массой. Мерзкой, чудовищной, но такой реальной.

Морда твари погружалась в месиво на груди мертвеца, и время от времени Иванкин слышал хлюпанье и хруст мелких косточек. В голове у него помутнело… но лишь на пару мгновений. А затем он дико завопил и выстрелил. В небольшом помещении грохот показался неимоверным, в ушах у Иванкина зазвенело.

Пуля прошла мимо существа, но на второй выстрел ни сил, ни времени у старика не хватило. Он не мог более находиться внизу, ни единой секунды. Земляной погреб представился могилой, да так явственно, что Федор выронил ружье и кинулся к лестнице. Пока он взбирался по ступеням, спиной ощущал пристальный взгляд твари. Второе покушение прошло неудачно. Эх, была бы у него граната или динамит…

Люк с грохотом опустился, подняв с пола клубы пыли. Иванкин подтащил комод на место, затем отправился на кухню — выпить.

— Тварь… тварь… — бубнил он себе под нос, — сожрала Хромого.

Федор залпом осушил полбутылки. Закашлялся. Долго, мучительно. А когда приступ прекратился, он рухнул на стул и захрапел. Ничто не нарушало его покой, даже существо не блеяло, должно быть, наелось до отвала.

Зато вопросы никуда не делись. Во сне старинная резная шарманка проигрывала их раз за разом под аккомпанемент незатейливой мелодии.

«Почему оно не сожрало тебя на крыльце?», доносилось из динамика.

«И почему сожрало Хромого?».

Иванкин тупо стоял и пожимал плечами. Он не знал, как на это ответить.

А проснулся старик с кривой ухмылкой на перекошенном от алкоголя лице. Он понял, что делать дальше и как разобраться с тварью. Где-то в сарае у него был капкан: большой, с мощной пружиной, как раз такой, какой надо…

Настроение у Иванкина чуть приподнялось.

Опохмелившись, он направился в гостиную, насвистывая мелодию из своей далекой молодости.

Доставая и после проверяя капкан, который не использовал уже несколько лет, старик представлял себе речь, которую будет вести с покупателями.

«Нет, ну если бы оно было живое», обязательно скажет покупатель. Покупатели дорогих товаров всегда торгуются и ищут «но», не желая платить больше.

«А я им отвечу», представлял Иванкин.

— Если бы оно было живое, оно бы сожрало и меня, и вас! Хотите посмотреть, что осталось от Хромого, спуститесь в погреб!

«Да, именно так я и скажу», заключил Федор Петрович. В конце концов живое существо или мертвое, какая разница? Это нечто уникальное. Стоимость его все равно будет огромная.

Федор закончил проверку капкана, смазал его и протестировал, кинув в сердцевину камень. Капкан клацнул с громким страшным звуком, зубастая пасть его плотно сомкнулась.

Иванкин оттащил комод и совершенно не беспокоясь откинул крышку. Он уже знал, что существо опасно только вблизи. Никаких резких движений оно не совершает, а потому опасаться его в данном положении не стоит.

— Хромой? — вместо желанного ответа, «Петрович, наконец-то, я уж думал ты меня тут оставишь», старик услышал блеянье, — сволочь, — произнес он и стал медленно спускать тяжелый капкан вниз, держа его за длинную цепь.

Иванкин хорошо помнил, как когда-то в этот капкан попался волк. Зрелище было жуткое. Мало того, что перед смертью животное страшно мучалось, так уже после его извлечения пришлось несколько часов подряд отдирать кусочки ткани от зубцов.

Через минуту железная конструкция лежала на земле. Иванкин обмотал цепью основание лестницы, чтобы не бросать ее вниз и не провоцировать железную пасть на захлопывание, и аккуратно закрыл погреб.

— Спокойной ночи, приятных снов, — саркастически произнес старик и отправился спать.

Грохот разбудил Иванкина посреди ночи. Послышалось прежнее жалобное блеянье. Старик подскочил, словно и не засыпал вовсе, и сразу побежал к погребу. Прислонившись ухом к деревянному люку, он ясно расслышал железный грохот.

«Пытается скинуть капкан», подумал он и улыбнулся, наверное, впервые за несколько лет.

— Попалась! — выкрикнул он и с ажиотажем откинул люк. Направив фонарь вниз, убедился, что план сработал. Существо, громко блея, металось по погребу в каком-то перекрученном виде, лязгая капканом.

«Что дальше?», пронеслась мысль, поставив старика в тупик.

— Хромой, что дальше? — спросил он, вспоминая, что Виктор обладал хорошей смекалкой и часто находил выход в сложной ситуации: когда во время погрузки ломался грузовик или возникали еще какие-нибудь проблемы.

«Дальше надо подождать, пока оно истечет кровью и умрет». Раздался голос Хромого, словно тот стоял за спиной.

— Но у него нет крови, Хромой, там только твоя кровь повсюду, а из существа ничего не течет.

«Ну хорошо, все равно же оно чувствует боль, раз так мечется. А значит, оно смертное. Стало быть, рано или поздно умрет. И вообще, оно же меня сожрало, значит у него есть органы. А органы должны работать. Раз работают, значит оно живет. А раз живет, значит может умереть».

— Логично, — заключил старик, и не отрываясь продолжал смотреть вниз.

Пока он наблюдал за происходящим, лестница начала расшатываться. Существо не было резким, но килограмм сто на вид в нем было. Этого достаточно, чтобы оторвать давно сбитую, частично трухлявую лестницу.

«Надо отвязать цепь, мне же еще вниз спускаться, к тому же вместе с покупателем», подумал старик и стал ждать, когда существо хотя бы ненадолго остановится. Тогда он и исполнит задуманное.

Через пару минут Иванкин улучил удобный момент. Существо замерло, прекратилось лязганье металла. Старик понимал, что оно не сдохло, наверняка переводит дух или собирается с силами. А значит действовать нужно быстро.

Он встал на колени и потянулся к цепи, окунувшись в сырую прохладу погреба. Кровь моментально прилила к голове, и старик почувствовал, как мир вокруг него начал кружиться. Пальцы шарили по воздуху, не дотягиваясь самую малость. Нет, так ему ни за что не справиться.

— Вот тварь, — выругался Иванкин, поднимаясь на ноги. Когда он крепил цепь, то опускался на несколько ступеней вниз, и теперь, похоже, предстояло сделать то же самое.

Федор не хотел вставать на лестницу, но иного выхода не видел. Он прислушался. Тварь бездействовала, вообще не подавала признаков жизни.

«Если сделать все быстро, ничего не случится», убеждал себя Иванкин. Собрался с духом и опустил одну ногу на лестницу. Затем вторую. Старая конструкция отозвалась противным скрипом.

— Черт… — пот заливал глаза, не позволяя сосредоточиться как следует.

Иванкин прикинул, сможет ли дотянуться до цепи. Пришел к выводу, что вряд ли. Необходимо спуститься ниже.

Лестница, потревоженная тварью, шаталась под весом старика. Но он и не думал отступать. Это не про него.

Он встал на следующую ступень, почти по пояс погрузился в погреб. Вот, теперь в самый раз. Потянулся к цепи. И тут случилось непредвиденное. Грохот металла разорвал тишину, словно гром среди ясного неба. Послышалось блеянье, тварь рванула капкан, и старик почувствовал, как опора уходит у него из-под ног. Он вскрикнул, взмахнув руками. Ухватился за крышку люка, но не помогло. Иванкин обрушился вниз, на вырванную с корнями лестницу. Глухой треск возвестил о переломе ребер. Дыхание сбилось, а в следующую секунду Федор Петрович отключился, не узнав, что потревоженный им при падении люк с шумом захлопнулся.

***

— Ты что-нибудь видишь? — прошептал Гена.

Сергей перевел луч фонарика вглубь погреба. И оба одновременно вскрикнули от представшего перед ними зрелища, всю чудовищность которого невозможно описать человеческой речью. Гена отпрянул — ударился позвоночником о лестничную перекладину. Почувствовал, как теряет сознание.

Сергей остолбенел. Он не знал, как реагировать на происходящее; не понимал — является ли это горячечным бредом или все происходит взаправду. В центе погреба лежал труп, опознать который Сергей был не в состоянии. Да и вряд ли кто-то другой сумеет это сделать. Человека съели практически полностью, плоть оставалась лишь на голове, левом плече и руке.

У дальней стены ползало нечто омерзительное, скрученное, словно раздувшийся канат, напоминающее сразу и человека, и животное, и насекомое. Его покрывала кровь, вот только мертвеца или его собственная, неизвестно. Оно блеяло, жалобно, словно издыхало. И Сергей увидел на руке (или лапе) чудовища огромный капкан, которым оно лязгало при каждом движении.

Затем луч фонаря выхватил третьего участника событий — полулежащего грязного человека, что опирался спиной на стеллаж с солениями. Рядом с ним стояли вскрытые банки, на дне которых Сергей разглядел остатки рассола и пряностей. Здесь же надкусанные сырые овощи.

— Кто здесь? — прохрипел человек, щурясь на свет.

Сергей от неожиданности чуть не выронил телефон. Человек выглядел не лучше, чем обглоданный…

И тут до него дошло. Это же Иванкин, а второй, получается…

Тошнота подкатила к горлу Сергея. Он сорвал с лица рубаху, и его вырвало. Гена застонал, лежа на сломанной лестнице, приходил в себя.

— Старик, это ты? — позвал Сергей Федора, когда спазмы отпустили и он снова обрел дар речи.

— Да. Помо… помогите мне…

— Что тут случилось? Что это за тварь?

— Я упал… сломал ребра, похоже… дышать… тяжело.

Гена сел на лестницу, бездумным взглядом уставился в одну точку.

— Лестница сломалась… не мог выбраться… такой… грудь ломит, — продолжал старик, жуя каждое слово.

— Старик, что это за тварь? — повторил вопрос Сергей.

— Не знаю. Приползла… пару недель… назад. Сводила с ума… днями и ночами. Вызовите скорую…

— Сколько ты тут сидишь?

— Не знаю. Долго. Скорую, пожалуйста…

— Да-да, — Сергей не мог остановиться. Ему хотелось задать сотню вопросов. Как зачарованный он смотрел на ползающее чудовище, — почему оно… не жрет тебя?

— Что?.. — старик закашлялся, и в этот момент существо поползло прямиком на Сергея. Мужчина до смерти перепугался, схватил за шиворот Гену и чуть ли не силой потащил его вверх по лестнице.

Он кричал на напарника, бил его кулаками, выпихивая наверх. Они узнали все что хотели, и даже больше. Пшеница, деньги и возможные проблемы с заказчиками мгновенно позабылись. Единственное, о чем Сергей мечтал — остаться в живых; выбраться из погреба до тех пор, пока неведомая тварь, что сидит внизу, не схватила его. По лицу Сергея катились слезы, уши заложило от собственного крика, перемежаемого матами в адрес Гены, чтобы тот пошевеливался. И за всем этим безумием он не расслышал голос уставшего бороться за жизнь старика, который, прокашлявшись, все же ответил на его последний вопрос.

— Не сожрало, потому что… питается… мертвецами… Я больше не… могу… Оно ждет, когда я… сдохну!..

1Кыштымский уродец — Кыштымский карлик, или Алешенька — антропоморфный артефакт, представляющий собой не идентифицированные мумифицированные останки биологического происхождения, найденные в 1996 году у южной окраины Кыштыма в поселке Каолиновый Челябинской области России. Впоследствии останки были утрачены. В настоящее время достоверно существуют только фотографии и видеозаписи мумифицированного трупа неизвестного существа, чья биологическая видовая принадлежность так и не была установлена с полной достоверностью.

Хочу кока-колу

Дмитрий ступил на крышу своей пятиэтажки. Набрал полную грудь морозного воздуха, осмотрелся. В безмолвной тишине его окружали давно никому не нужные антенны, присыпанные снегом, так и оставшиеся здесь доживать свои дни под властью природы. Точно поклоняясь неким безликим богам, они тянулись к небу стальными плечами. Мачты наклонены вразнобой от ветра и плохой фиксации. Это зрелище красноречиво указывало на ушедшую эпоху, на нынешний век беспроводного телевидения. Дима еще застал время, когда из телевизионного перечня можно было выудить не более десятка каналов, половина из которых вещали с горем пополам. Зато сейчас, сжимая в руке чудо инженерной мысли — современный смартфон — парень мог настроиться на любую передачу, не сходя с места. И даже больше — он мог сам создавать передачи, чем и занимался последние пару лет.

Это было его хобби, по вечерам после работы или в выходные дни. Жить на заработанные в интернете деньги он не мог, их едва хватало на ужин в дешевой забегаловке или на оплату счета за электричество, но Дима намеревался в скором времени это изменить. Он станет известным — обязательно — уж не тупее он тех напыщенных «павлинов», на которых подписывались миллионы людей по всему миру. И тем более — не хуже их.

Он целеустремленный, дисциплинированный…

Да чего рассказывать, мир скоро сам все увидит. Талант пробьет себе дорогу.

Парень подошел к краю, взглянул вниз. Не так уж и высоко. Он ожидал более страшного зрелища, прожив всю свою жизнь на втором этаже. Но высота его не напугала. Наоборот, было в ней что-то маняще-притягательное, и он посмотрел на пролетающих мимо птиц. Понимали ли они свое превосходство перед остальными; любовались ли раскинувшимися пейзажами? Или воспринимали все как данность? Ну, типа, есть и есть…

С крыши открывался фантастический вид на весь поселок. Центр занимали пятиэтажки, точно великаны они возвышались над частным сектором и магазинами. Вдалеке, на краю видимости, раскинулся на несколько сотен метров мясоперерабатывающий завод, где и работал Дима с понедельника по пятницу вот уже третий год. А вот и школа, где он учился до десятого класса — отсюда она казалась такая маленькая, словно собрана из спичечных коробков.

Но хватит лирики, необходимо приступать к делу. Руки уже начинали замерзать, да и нос стал красным и потерял былую чувствительность.

— Пора, — вслух произнес Дима, немного погрел ладони в кармане и достал смартфон.

Сеть была превосходной. Парень еще раз поглядел вдаль в поисках вышки сотовой связи, мысленно козырнул ей за отличный сигнал и приступил к стриму.

— Привет, друзья, — начал он.

Дмитрий считал, что на камеру необходимо улыбаться. И чем шире улыбка, тем лучше. Не зря же голливудские актеры получали баснословные гонорары. Вот с кого нужно брать пример. Они всегда улыбались, попав в объектив. Ведь улыбка располагает людей, делает их беззащитными перед чарами умелого мастера.

Дмитрий придерживался этого мнения и всегда улыбался, когда включал запись. Или трансляцию.

Всегда!

Но не сейчас…

Нынешний выход к зрителю необычен, и улыбка тут была неуместна. Парень собрал свою немногочисленную аудиторию, дабы сообщить им о своем решении уйти из жизни. Исповедаться напоследок и прыгнуть с этой самой крыши, на которой он сейчас и стоял. Смерть в прямом эфире. Что может быть волнительней? Он не мог показать своим подписчикам, как родился, зато мог показать, как умрет.

На самом деле Дмитрий не планировал кончать жизнь самоубийством, просто ему нужен хайп. Что-то сильное, возможно, даже на грани. И вчера вечером ему в голову пришла замечательная идея, которую он и решил воплотить в жизнь. Парень надеялся, что таким способом наберет пару тысяч новых подписчиков, а если повезет, его стрим увидит кто-нибудь из знаменитостей. Вот тогда жизнь попрет в гору…

— Я хочу вам кое-что рассказать, — продолжил Дмитрий, выдавливая из себя слезу.

Не прошло и десяти минут, как в трансляции находилось около 500-сот человек. Сообщения появлялись и моментально вытеснялись следующими, непрерывный поток ликования, вопросов, реплик и бесноватости зрителей вызывал небывалую эйфорию. Дима прекрасно понимал, что никому нет дела до его выдавленных слез и попытки рассказать душещипательную историю. Никто из зрителей уже об этом не помнил и не говорил — однако он того и добивался от подписчиков и случайно зашедших в трансляцию людей. Он давно понял простую истину: важно не то, что ты говоришь и что делаешь, важен момент, и только. Момент же — это совокупность самых нелепых, критических и неординарных обстоятельств.

Бывали в его практике попытки создавать сложный, замысловатый контент с претензиями на креативность и оригинальность — не пошло. А однажды, сильно напившись, буквально до поросячьего визга, он вышел на публику через онлайн-трансляцию и моментально собрал пару десятков человек, которые оставались с ним даже тогда, когда Дмитрий вырубился на кресле. Проснувшись, он обнаружил подписчиков в эфире.

«О, проснулся!».

«Ну что, выспался? Продолжение будет?».

«Залуди пару рюмочек, поможет, серьёзно!», писали люди.

Первые несколько дней после этого он чувствовал себя подавленным. Как если бы его застали в голом виде, сняли на камеру и выложили в сеть. Ему было стыдно, совестно. Внутренний голос то и дело укорял, сгущая краски:

«Еще вчера ты был обычным парнем, у которого, как и у всех, были скелеты в шкафу. Но это были твои скелеты. А теперь ты для каждого желающего открыт со своими пороками, человеческими слабостями и не идеальным поведением».

«Но в таком виде меня видело лишь пару десятков человек», — возражал он сам себе, «они забудут обо мне уже сегодня. Я для них лишь очередной мимолетный чудик».

«Они-то может и забудут. Но стоит лишь одному из этих двадцати выложить видео в сеть, тебя увидят сотни и тысячи. Да и потом, откуда тебе знать, что видело тебя всего пара десятков? Может быть пара сотен? Откуда тебе, Дима, это знать, когда ты пол эфира валялся на кресле, облеванный и грязный?».

Несколько дней внутренний голос мучал Диму, не давая покоя, однако в какой-то момент он вдруг исчез. Быстро. По щелчку пальца.

«А что есть честь, стыд, совесть?», внезапно для самого себя задался вопросом Дима, «мне нужна известность, я ее получил. Какая разница каким путем? Да и мир у меня не рухнул. Да, выпил, напился, черт с ним — набухался. И что? Дальше то что? Выглядел как свинья? Плевал, рыгал, матерился, нес ахинею пьяным голосом, забывая в процессе слова, ну и что? Главное — вот это», он поднялся, включил ноутбук, открыл канал и посмотрел на количество подписчиков. 458. За несколько дней, а, по сути, за один, за тот самый.

С этого момента он и начал свою карьеру стримера. И никакой внутренний голос, голос разума, голос культуры и этики его не посещал.

Однако не все оказалось так гладко, как виделось на первый взгляд. Он познал лишь первое правило, прошел первую ступень — отсутствие стыда, совести и самокритики. Тем не менее, Дмитрий не был первопроходцем, а потому конкуренция на тот момент была уже достаточно жесткая. Снять процесс своего испражнения или выблевывание только что съеденных диких улиток было недостаточно, это могло принести разве что 100—200 новых подписчиков. Аппетиты росли не только у него, но и у зрителей: ему нужны были новые подписчики, а им нужен контент.

«Что может быть интереснее смерти, увечий, издевательств?», думал Дмитрий и перебирал варианты. Он всерьез обдумывал разного рода трюки с людьми, однако останавливался перед лицом закона. Что-что, а нести уголовную ответственность он не желал ни при каких раскладах.

— А что, если, — обсуждал он за выпивкой с друзьями, — найти какого-нибудь нищего-бедолагу, и засунуть ему петарду в рот, чтобы взорвалась прям там?

— Нее, — отвечал один из друзей, — это же причинение тяжких… этих… телесных. Короче, срок.

— А если я уговорю его сделать это за деньги, добровольно?!

— Да нее, — все так же возражал друг, — потом не докажешь. Он скажет, ты запугал и заставил.

— Ну, а если, выйти на какую-нибудь центральную площадь и закричать что-нибудь, — не унимался он, — что-нибудь против чего-нибудь.

— Ба-а-н-а-ально, — критиковал товарищ, словно являлся экспертом в таких делах, — ничего хорошего не выйдет.

Друг был прав. В этом не оставалось сомнений. Провоцировать государственные или следственные органы не хотелось. Причинять себе вред тоже не возникало никакого желания.

«Но ведь можно инсценировать», посетила его мысль. «Это же очень просто!». И он принялся воплощать идею.

Стоя на крыше, Дима был по-настоящему счастлив. То и дело его глаза фиксировали надпись «зрители» на открытом им стриме. Число росло с каждой минутой. Количество перевалило за 7000 человек, о чем он мог только мечтать. Конечно, в тех условиях, в которых он находился, невозможно было отвечать на вопросы и комментировать реплики. Он едва успевал читать сообщения, которые улетали вниз через секунду после появления: «прыгай уже», «че за придурок?», «я такое уже ви….», «очередной невменяшка?», «че происходит?», «куда донатить?»…

Дима улыбался. Улыбался, наслаждался моментом и говорил обо всем, о чем ему хотелось поговорить, не соблюдая последовательности. Тем более, это было вторым уроком, который он успел уяснить: «надо говорить, не важно о чем, не важно как, не важно что — главное, чтобы рот не закрывался. Хоть бы даже перечислять все, что видишь, „крыша, небо, земля, голова, деревья, кошка“, главное говорить, не закрывая рта». И он говорил. А количество зрителей и подписчиков увеличивалось на глазах.

— Парень, стой! — раздался голос откуда-то справа, вырвав Диму из своего идеального момента, впервые возникшего в его жизни. Он не сразу понял, показалось ли ему, или некто помимо него находился на крыше.

Не показалось. Справа от него, около чердачной двери стоял человек… человек в форме. Полицейский. Он спокойно смотрел на потенциального самоубийцу, пытаясь всем своим видом показать дружелюбие и сочувствие.

— Стой, не прыгай. Иди сюда, — повторил человек в форме, протягивая руку.

Дмитрий оцепенел. Он застыл, глядя на полицейского. В его голове возник ступор, перестали генерироваться мысли, мозг прекратил работать.

— Иди, иди, — настаивал полицейский мягким голосом.

Дмитрий посмотрел на количество зрителей — больше 10 000.

— Да я…, — выдавил Дмитрий, побоявшись продолжить, «да я и не собираюсь прыгать, я же все ради просмотров». Тогда, возможно, количество людей неуклонно начнет падать, и через полчаса не останется никого.

«Я не подумал», произнес он уже про себя, «не подумал, потому что не ожидал такой популярности эфира. Естественно, из нескольких тысяч найдется адекватный человек, который не захочет смотреть финал, хоть и лживый, а вызовет полицию. Или кто-то из окон дома напротив увидел».

— Идешь? — не унимался полицейский.

«Кажется, на сегодня игра окончена», пронеслась мысль в голове Димы. Он снова взглянул на количество зрителей, затем на экран чата, где летело много однотипных сообщений, «давай, наклони их», «не верь им, ментам нет веры, тебя заломают», «пусть теперь попляшут, проси, что хочешь», «ну что, сразу такие дружелюбные стали, а как дубинками мес…».

«Нет, кажется игра только начинается», пронеслась новая мысль. И он ответил.

— Не пойду! Я спрыгну!

— Тише, тише, тише, — заволновался блюститель порядка и сделал демонстративный шаг назад.

Зрители эфира ликовали, а количество подписчиков росло на глазах.

«Это мой шанс!», как лозунг по кругу витала в голове одна и та же мысль.

— Тогда скажи, что ты хочешь? Я постараюсь тебе помочь, — спокойно спросил переговорщик.

— Не поможете! — растерянно произнес Дима, понимая при этом, что вышло неестественно. Однако голос его действительно дрожал. Он в самом деле переживал, но только не из-за того, что боялся облажаться, а напротив, хотел получить максимальный улов из случайно сложившейся ситуации.

— Давай попробуем, — продолжал полицейский, — расскажи, что для тебя сделать?

— Я хочу…, — Дмитрий запнулся, потому что сам не знал, что ему потребовать.

— Что?

— Я хочу…, — он вновь уставился в экран, ища подсказки.

«Проси лям баксов», советовали зрители, «пусть станцует стриптиз», «пусть сам спрыгнет».

— Я хочу… кока-колу! — выпалил Дима, сам удивившись своей просьбе. «Правило номер два — говори все что придет голову, главное не молчи».

— Что? — переспросил полицейский, уставившись на суицидника.

— Кока-колу!

— Напиток? — уточнил переговорщик, не понимая просьбы.

— Да! — ответил Дима и нервно улыбнулся, увидев положительные отклики в чате.

— Хорошо, я сейчас принесу. Ты выпьешь, и мы пойдем вниз, согласен?

— Да, — ответил парень, но вдруг дополнил требование после того, как вновь посмотрел в чат, — только я хочу настоящую кока-колу, не ту, которая продается сейчас. Понятно?

— В смысле — не ту? — полицейский искренне недоумевал, — а какую?

— Ту, какая продавалась год назад. Настоящую!

Полицейский застыл на несколько секунд, переваривая информацию.

— Хорошо, принесу настоящую, и ты пойдешь вниз, договорились?

— Да, — нервно улыбаясь, ответил Дима. Он наслаждался популярностью, которая подтверждалась количеством зрителей, коих уже было за 30 000.

Полицейский ушел. Стример посмотрел на город сверху вниз. «До чего же хорошо», подумал он и вновь вчитался в чат.

Полицейский спустился на первый этаж оцепленного дома. Достал служебный телефон и позвонил коллегам.

— Привезите колу… да, колу. Да, которую пить. Да, да! Кока-колу! Только настоящую. В смысле, импортную! Ну я не знаю где, где-нибудь достаньте! На складах поищите, в маленьких магазинчиках, у барыг поспрашивайте. Послушай, — полицейский выдохнул, выдержал паузу и продолжил, — если бы не его стрим, я бы к нему и не пошел. Прыгнул бы и хрен с ним, одним дураком меньше. Но его сейчас смотрит половина нашего города, понимаешь? Ну все, договорились, спасибо.

Прошло 40 минут. К этому моменту Дима понял, что устает. Популярность — это конечно хорошо, он о ней мечтал, но мороз, околевшие руки и пронизывающую все тело дрожь никто не отменял. В какой-то момент он хотел прекратить все и уйти, однако просмотры продолжали расти, достигнув отметки в 50000.

— Вот, — как и в прошлый раз его отвлек голос полицейского, чему он обрадовался, — принес, — подняв руку, переговорщик показал красную банку, на которой было написано «Coca-Cola».

— Настоящая?

— Да. Можешь сам прочитать, на ней написано. Можно подойти? — Дима кивнул. Ему уже хотелось завершить этот цирк и пойти домой. Сесть в горячую ванную и обдумать дальнейшие планы по продвижению самого себя. Все-таки за несколько часов получить пару десятков тысяч подписчиков и уже более 50 000 зрителей — это круто. Теперь надо понять, что с ними делать? Их же теперь надо как-то развлекать.

Полицейский подошел, протянул банку. Дима взял ее. Затем открыл и сделал несколько глотков. Напиток был холодный, но несмотря на мороз, парень пил с удовольствием. Это была самая идеальная кока-кола в его жизни.

— Ну что, теперь пойдем? Как договаривались, — напомнил полицейский.

— Да, — ответил Дима, — сейчас.

Он подошел к краю крыши, наставил на себя камеру и начал речь.

— Спасибо зрителям, которые сегодня были со мной. Спасибо за поддержку и за неравнодушие. Если бы не вы…, — речь его прервалась. Зажав в руке телефон Дима ощутил падение за копчик, как в детстве, наверное, всем знакомое ощущение удара. Такое бывает, когда человек, особенно неопытный ребенок наступает на лед зимой и падает на пятую точку. А потом друзья смеются над ним. В конце концов и ему становится смешно.

Однако Диме смешно не стало. И он не успел понять, смеется ли кто-нибудь в чате или нет. Все произошло очень быстро. Он поскользнулся на основании образовавшейся сосульки, что выросла на краю крыши. А затем, после того как упал, словно по ледяной горке съехал вниз. Раздался громкий удар. Что-то сломалось. А затем тишина.

— Твою мать! — полицейский аккуратно подошел к краю крыши и посмотрел вниз. Козырек, закрывавший подъезд, был сломан. В паре метрах от подъезда лежал Дима. Он не шевелился. А еще в нескольких метрах от него лежал телефон экраном вверх. Стрим продолжался. Его смотрели уже свыше 60 000 человек. На экране продолжали с неимоверной скоростью нестись сообщения: «он прыгнул! Охренеть!», «молодец! Все правильно сделал!», «круто! Парень просто бомба!», «Да, класс, чувак, ты крутой!!!».

Дима разлепил глаза. Боль, точно ожидавшая его пробуждения, накинулась со всех сторон. Непроизвольный стон сорвался с губ.

Каждая частичка его тела агонизировала. Умоляла вернуться в забытье. А лучше — умереть. В голове витала пустота, любую зреющую мысль боль выжигала на корню, не позволяя той сформироваться. Перед глазами плыло. Лишь по окружающей обстановке, по одинаковым койкам и лежащим на них людям парень догадался, что находится в больнице.

Сегодня утром его перевели в общую палату из реанимации, но на тот момент Дима еще этого не знал. Он боялся шевелиться, лишь как слепой крот водил глазами и щурился, пытаясь найти фокусировку на чем-нибудь определенном.

— Что-ж вы такие дурные то, — услышал он женский голос где-то сбоку. Он не видел, кто именно произнес эту фразу, лишь почувствовал руку у себя на лбу. Руку девушки, женщины или может быть пожилой дамы. Она нежно погладила его по голове, затем добавила.

— Молодец что очнулся. Скоро выздоровеешь. Больше так не делай, — а затем вышла из помещения. «Что не делать?», хотел было спросить Дима, но с непривычки послышался только стон. Во рту пересохло. Язык не слушался. Горло немного саднило. Сотрудница больницы не отреагировала и вышла из помещения. Вероятно, это была санитарка или медсестра. Но точно не врач, потому что врач пришел позже. Он справился о его здоровье, но не добившись ответа, позвал медсестру, и та вколола Диме обезболивающее. На некоторое время стало легче. Боль никуда не делась, но стала терпимее. Множество раз парень проваливался в дрему и выходил из нее, снова и снова пытаясь понять, где он и как тут очутился. Но ответов не было. Последнее, что он помнил — это разговор на крыше с полицейским, а затем пустота. Может, тот сотрудник избил его после того, как снял с крыши? Или ударил шокером, а потом избил?

Ничего не понятно.

На третий день пребывания в общей палате Дима наконец заговорил. То обрадовало не только его, но и доктора, который радостно заявил, что парень идет на поправку.

— А что со мной случилось то?

— Ты упал с крыши, — ответил доктор, не отвлекаясь от журнала обхода, — вспомнил?

— Упал? Я? — переспросил парень. — Зачем?

— Не знаю. С этим другой врач разберется, когда окончательно придешь в себя. Психиатр, — иронично дополнил доктор, — мое дело — поставить тебя на ноги, в прямом смысле слова. У тебя куча переломов. Об этом потом, — спешно закончил он, сделал запись в историю болезни и поспешил удалиться. Затем остановился в дверном проеме и обернувшись добавил, — кстати, ты теперь знаменит.

Дима ничего не понимал. Как он мог упасть с крыши? Он же не собирался этого делать. Он хотел просто снять контент и судя по последней реплике лечащего врача, ему это удалось.

Дни сменялись днями. Бесконечные болезненные перевязки, кормления с ложечки, утки, уколы — все по кругу, снова и снова. События дня, когда Дима якобы упал, возвращались небольшими порциями — дозированно: паника при виде полицейского, эйфория при виде большого количества зрителей, подсказки в чате, правило номер два…

— … хочу кока-колу, — раздался голос диктора из выпуска новостей.

Сосед по палате, проснувшись, включил телевизор. Дима прислушался. Слова ведущего новостного канала каким-то образом переплетались с его воспоминаниями.

Кока-кола…

— … несколько человек покончили жизнь самоубийством, засняв свои последние минуты на камеру, — продолжал ведущий. — Что это — воздействие секты или новое безумное веяние молодежи? Сейчас мы покажем ужасные кадры и просим слабонервных и детей отодвинуться от экрана.

Секундой позже появилось любительское видео с телефона, на котором юноша, стоя на краю высотного здания, произносил слова прощания. По экрану рассыпались сердечки и всплывали сообщения.

«Он ведет стрим, как я», догадался Дима, потирая повязку на руке. Ему стало жутко на это смотреть, словно разглядывал самого себя — свою фигуру на крыше здания, с которого он обещал спрыгнуть. И, по всему видимому, спрыгнул, так как переломы и ушибы на его теле указывали именно на это… или поскользнулся? Что-то вдруг щелкнуло в голове. «Конечно! Случайность и не более того, ирония судьбы, форс-мажор, но уж точно не умышленный прыжок с крыши пятиэтажного дома!», Дима улыбнулся! Ему стало значительно легче от осознания, что он не делал этого умышленно.

— Хештег — хочу кока-колу…

Затем картинка в телевизоре взбесилась. Верх и низ так быстро сменяли друг друга, что от такого зрелища могло замутить. На экране мелькали окна, магистраль, небо, солнце — все смешалось в одно целое. Словно кто-то закинул камеру в центрифугу. И также резко все замерло, как и началось. Теперь только небо и… тишина.

«Кока-кола», с ужасом повторил про себя Дима, вспомнив, что попросил у полицейского.

— Вот это хренотень, — пробубнил сосед по палате и переключил канал, — не могу такое смотреть. Бедные дети. Ты видел? — он обратился к Диме, поскольку в данный момент они находились в помещении вдвоем.

Парень ответил кивком, но мысли его блуждали совершенно в другом месте. Если то, что он сейчас наблюдал по новостям — правда, а не сон больной фантазии, тогда получалось, что игра на крыше вышла из-под контроля. Мало того — игра повлекла за собой последствия. Падение Димы, а теперь и смерти других людей. Как там сказал диктор: несколько человек покончили жизнь самоубийством?

Хештег — хочу кока-колу?

Неужели, его видео завирусилось, и он случайным образом создал новый тренд? Смертельный тренд… Бессмысленный тренд.

Подобное не укладывалось в сознании. Дима молча лежал, глядя за окно, и его донимали весьма скверные мысли. Например: «а что будет дальше, когда меня выпишут»? или «полиция наверняка связала другие смерти с моей трансляцией». Вдруг его надумают посадить — без вины виноватого…

Чертова кока-кола. И зачем он только ляпнул про нее, зная, что интернет помнит все? Куча вопросов и ни одного ответа. А самый главный из них: он теперь убийца? Не сам, конечно, но косвенно — ведь именно его стрим привел к таким последствиям. А с другой стороны, мало ли что он там сделал в своей трансляции. То не запрещено законом. Он никого и ни к чему не подстрекал. Может быть, он вообще был не в себе. Ему, вероятно, предстоит ответить полиции, почему он просил напиток в обмен на прыжок с крыши и вообще, что все это значило? Вот тут и нужно быть максимально внимательным, ибо ответ «просто так, дурачился» приведет его прямиком в тюрьму.

«Ах дурачился!?», судья насмешливо повысит голос, «в результате твоего дурачества несколько человек погибло. 10 лет заключения! Там у тебя отобьют охоту дурачиться!».

Нет. Он скажет иначе. «Помрачение рассудка», «я был сам не свой», «не помню», в конце концов он чудом остался жив, какой с него спрос?

— Как я остался жив? — поинтересовался Дима у врача во время очередного осмотра.

— Ты упал на козырек подъезда, — последовал ответ, — чистое везение. Если бы метр вправо, метр влево…, — доктор записывал на ходу в журнале обхода, — тебя, кстати, по телевизору каждый день показывают, как первого.

— Что значит — первого?

— Ну ты был первым, кто сиганул. Других пока нет… живых, имею ввиду, им не повезло так, как тебе.

Сосед по палате понял, о чем идет речь. Он приподнялся на локте, оторвавшись от чтения и спросил:

— Так это он?

— Он самый, — ответил врач, — наша знаменитость.

Пациент ничего более не произнес, лишь ухмыльнулся и вернулся к чтению. Но взгляд его после того случая стал недобрым. Дима весь последующий день замечал на себе цепкий прищур, в котором читалась откровенная ненависть.

А ночью проснулся от того, что ему не хватало дыхания. Темно. Страшно. На его лице что-то находилось, не позволяя вздохнуть. Не позволяя позвать на помощь. Пальцы заскребли по металлической раме кровати, вцепились в простыню. Паника разгоралась, и тем сложнее становилось рационально мыслить. Кто-то пытался его убить, кряхтел и вполголоса матерился с той стороны тьмы.

— Сдохни… сука… — доносилось сверху.

Дима извивался, как мог, но изломанное тело не позволяло сопротивляться. Нога висела на бандаже, стянутые ребра высекали искры из глаз при каждом движении. А сила, с которой парня отправляли на тот свет, напирала все больше.

И когда воздуха в легких практически не осталось, Дима услышал крики, топот и какой-то нечеловеческий хрип. Сразу же ослабла хватка, исчезло давление сверху. Удалось сделать небольшой вдох. Слезы потекли по щекам парня, когда с его лица убрали подушку. В палате горел свет, стояли крики, была неразбериха. На полу, лицом вниз, лежал тот самый сосед по палате, который днем подслушал разговор Димы с врачом. Его держали двое мужчин, приказывая ему успокоиться, но он хрипел и сопротивлялся. Не иначе, хотел вырваться и довести дело до конца.

Дима молча смотрел за происходящим. Вскоре несостоявшегося убийцу утащили из палаты, и больше он в ней не появился.

А на следующий день к Диме пришел полицейский. Разложил на кровати бумаги, часть из которых необходимо было подписать. «Что, почему, может быть случился конфликт накануне?», задавал полицейский вопросы.

— Нет, — настойчиво отвечал Дима. Он едва держал себя в руках, чтобы попросту не заплакать от страха и непонимания. На какую-то секунду подумал, что тот самый стрим запустил чудовищный, мистический процесс, потому что с того момента он испытывал одни лишь страдания. Нет больше спокойствия и размеренности, которые были в его жизни до. Нет понимания происходящего.

— Да вы его простите, — заступался за нападавшего полицейский, — сами же понимаете, в больнице люди страдают. Нервы на пределе. Не подумайте, я ни в коем случае не пытаюсь его защитить или отговорить вас. Если решите писать заявление, это ваше право, и я, конечно же, его приму. Просто, жалко мужика. Посадят его за попытку убийства. Тут же свидетели. Вы поймите, у него племянник пару дней назад тоже… ну как вы.

— Что? — Дима понимал, о чем речь, но предпочел переспросить, все еще не веря, что запустил смертельный челлендж.

— Спрыгнул, — грустно произнес полицейский, — только мужик этот молчал. Это, понимаете, как-то странно… стыдно, позорно что ли выглядит. Вот он и молчал. В себе держал. А когда понял, что это с вас началось…, — полицейский вздохнул и сочувствующе посмотрел куда-то в сторону.

— Я понимаю, я не буду… Заявление писать не стану, — заверил Дима.

— Спасибо. Это по-человечески, — улыбнулся полицейский, собрал все бумаги в папку и направился к двери. В проходе он остановился, точно вспомнив о чем-то важном, и вернулся к кровати больного, — и еще кое-что, от себя лично, — проговорил полицейский, после чего Дима едва успел заметить, как тот замахнулся. Звук смачной пощечины разлетелся по палате. В глазах вспыхнули искры. Дима чуть не потерял сознание от внезапного, сильного, беспощадного удара по лицу. А когда открыл глаза в палате уже никого не было. Остались лишь звон в ушах и залитые слезами глаза от неожиданного сотрясения.

Больше к Диме никто не приходил. А через пару недель, более-менее научившись передвигаться на костылях, он выписался из больницы.

Следить за последствием своей выходки он стал лишь за несколько дней до выписки. Сначала ему было не до этого из-за травм. Потом тот случай с нападением… А затем он просто боялся. По телевизору то и дело крутили новости о вновь спрыгнувших. Число покончивших с собой с хештегом «хочу кока-колу» перевалило за несколько десятков. По всей стране и ближнему зарубежью молодые люди и совсем еще дети вели трансляции, а затем совершали прыжки. Будто внизу наложена куча матов, которая убережет их от травм. Некоторые отчаялись из-за безответной любви, другие подобным образом решали проблемы с родителями или сверстниками. Но самое страшное, что все чаще происходили случаи, когда ребята делали это осознанно, забавляясь и весело хохоча. Словно это была игра.

И Дима не мог понять их мотива. «Они же просто мрут, как мухи. Зачем они это делают?». Даже для него — человека, который когда-то перешел на грязный хайп, происходящее перестало быть понятным.

В какой-то момент он решил открыть свой канал и посмотреть, что там происходит. Десятки тысяч подписчиков и более ста тысяч комментариев было под его последним стримом. Люди хвалили его, подбадривали, проклинали, винили в смерти близких, угрожали расправой. Неизвестные граждане, по сути, ноу-неймы обещали ему все от мала до велика. На электронном ящике находилось более 50-ти писем от разных компаний с предложением рекламы. А на электронном кошельке скопилась огромная сумма донатов.

Смешанные чувства: удовлетворение от популярности и брезгливость к имеющимся деньгам; радость от рекламы и понимание, что его будущая карьера сделана на крови… В конце концов, однажды ему приходила мысль убить кого-нибудь в прямом эфире, но это было по пьяни, несерьезно.

Как-то он услышал высказывание мужчины в автобусе, «если бы не закон, они бы друг друга поджигали ради просмотров… пыточную бы организовали для людей, лишь бы трафик был». И Дима долго думал. Задавал себе вопрос, на что способен он ради славы и чего боится — закона, или все-таки он человек, для которого существуют базовые принципы «не навреди». И они, в свою очередь, выше всего — денег, славы, популярности. Он так и не смог ответить на этот вопрос. По-честному не смог. И предпочел не думать об этом.

Вернувшись домой, он наконец набрался смелости и сделал запись на канале, «всем привет, я вернулся». Однако реакции не последовало. Вопреки ожиданиям, он получил лишь пару десятков лайков и столько же дизов. Несколько комментариев с непонятными репликами и… всё. Десятки тысяч подписчиков и скудная, как и прежде, реакция.

«Время, чувак, вре-емя. Ты его, понимаешь ли, просрал. Куй железо, пока горячо, слышал такое?», раздался в голове тот самый внутренний голос, который пытался его когда-то образумить. Но теперь этот голос был не на его стороне, он подтрунивал над ним, смеялся, наслаждался глубоким чувством разочарования, которое обуяло Диму. Все правильно — момент. Момент и только момент. Те самые рекламные предложения уже не актуальны, потому что прошло 2—3 недели. Дима уже не интересен. Донатов больше не будет. Подписчики не подпишутся, а те что есть, не будут проявлять активности на его канале. Они уже и не помнят о том, что подписались на него. Они подписаны на тысячи человек, не потому что следят за чьим-либо творчеством, а потому что подписываются ради момента. На самом деле о нем никто уже не помнит, появились новые герои, новые звездочки на час, на два, на день, которые вот-вот погаснут, как и он. Его время прошло. Слишком долго он лежал в больнице. Ему следовало выходить в эфир сразу же, как он очнулся. Ему следовало не думать и не вспоминать, «что же произошло?», а показывать в прямом эфире, как он мочится через катетер и как санитарка меняет ему памперс, в который он недавно справил нужду. Вот тогда бы на его пост «я вернулся» отреагировали, вот тогда бы ему ради прикола закинули несколько десятков тысяч рублей. Но он упустил время. Он теперь почти что никто для зрителей сети. Переломанный ноль без палочки.

Дима закрыл ноутбук и заплакал.

Он не знал, что делать дальше. Как жить. Что скажут соседи, коллеги на работе, друзья?

Перед сном он заварил бомж-пакет и съел его с остатками трехнедельной пиццы — вместо хлеба, совсем не ощущая вкуса. Гнетущие мысли роились в голове. Всплывали образы, виденные по федеральным каналам. Сколько времени пройдет перед тем, как прекратятся самоубийства с хештегом «хочу кока-колу»? А сколько еще пройдет, прежде чем их перестанут ассоциировать с Димой?

Парень лег спать, приняв одну из немногих поз, при которых боль была терпимой. Он выпил две таблетки обезболивающего и ожидал начала их действия. Сломанную ногу ломило, а любой резкий вдох отдавался в забинтованных ребрах. Но это пройдет. Юное тело, хоть и сильно переломанное, заживало.

Дима заснул около полуночи, провалившись в кошмар. Он стоял на краю крыши, и ветер развевал его густые волосы. Только теперь это была не его скромная пятиэтажка, а огромный небоскреб этажей в 25. Солнце играючи выглядывало из-за соседнего здания, и его острые лучи заставляли глаза слезиться. Впереди раскинулась необыкновенная панорама, но насладиться ею Диме мешал страх. Он боялся снова упасть… боялся до дрожи, до всепоглощающего животного ужаса. От одного взгляда вниз подкашивались ноги, а к горлу подступал ком.

Затем он услышал голос позади себя и резко обернулся. В проеме черного прямоугольника чердачной двери стоял изуродованный до неузнаваемости парень. Тело смято, руки изогнуты под странными углами, шея свернута, демонстрируя кашу из правой половины лица. «Хошешь ышо кока-ковы»? прошепелявил он, делая шаг вперед. Жуткий шаг, олицетворяющий собой все безумие сложившейся ситуации.

Дима застыл. Он рад бы был убежать, но не мог. Единственный путь оказался перекрыт мертвым суицидником. А за его спиной показались другие. Они выбирались на крышу, стуча сломанными костями. Изуродованные в разной степени тяжести. Подростки, почти что взрослые, и совсем маленькие: те, которые еще не понимали, что смерть — это не игра. И что не стоило им повторять за упавшим дядей. Хруст снега под их ногами и нечленораздельная речь, льющаяся из глоток, смешались в жуткую какофонию звуков.

Мертвецы шли, чтобы спрыгнуть с крыши еще раз. Им не оставалось ничего иного, как проигрывать свою смерть снова и снова. Но теперь перед ними находился их предводитель — тот, с кого все началось. Как истовые последователи, они жаждали показать Диме, на что способны, и из толпы доносилась проклятая фраза «хочу кока-колу».

«А ты еще хочешь кока-колу?» спросил тот самый полицейский, что принес Диме напиток. И толкнул парня в грудь. С крыши.

Дима падал, не видя, но ощущая, как его мертвая паства последовала за ним, осыпаясь дождем. А в самый ответственный момент, как и обычно бывает, проснулся. И не помнил, достиг ли земли или вырвался из кошмара за мгновение до…

Но что за звук удара он тогда слышал, если не хлопок своего тела от падения? И лишь наутро заметил треснувшее наружное стекло в тройном стеклопакете в спальне. Кто-то бросил камень или еще что-то.

Он рассказал обо всем психиатру на следующем сеансе. Дима не хотел сюда приходить, но в полиции настояли. Следователю необходимо было заключение психиатрии в рамках следствия. В противном случае он грозился поместить Диму на принудительное лечение.

Толстая женщина средних лет сидела в своем бежевом кресле, внимая рассказу пациента. Иногда задавала вопросы, такие как «а что вы почувствовали в тот момент?» или «понимали ли, что это сон?», и еще «а когда вы вели стрим, вы осознавали, что все происходит на самом деле? Или вам казалось, что это тоже сон?».

Конечно же он понимал. Он же не идиот.

В сотый раз Дима объяснял, что упал случайно, но никто не слушал его. Он сравнивал себя с туземцем, слова которого являлись для колонизаторов тарабарщиной.

— Я передумал прыгать, когда появился полицейский, — лгал он, — мне стало жаль его стараний. Мы же с ним договорились, что я спущусь.

— Значит, вам стало жаль не себя, а полицейского, который пытался вам помочь? — переспрашивала доктор. Она все время переспрашивала, точно не понимала с первого раза.

Дима придумал для себя версию, которой придерживался в дальнейшем. Он не знал, к чему она приведет, и как растолкуют ее другие, но высказавшись однажды, уже не имел права отступать.

— Дмитрий, вас больше не посещают мысли навредить себе?

— Нет.

Он чуть не сорвался и не добавил, что эти мысли его и раньше не посещали (разве что лет в 14, страдая от безответной любви, да и то ничего серьезного он тогда не планировал), но вовремя сдержался. Необходимо себя вести так, как они (все они!) того хотели. Но Дима не знал, чего на самом деле они хотели, поэтому обдумывал каждое слово перед тем, как его произнести.

Но если прикинуть, хотели все одного и того же — отгрести волну дерьма от себя, спихнув Диму на кого-то другого. Это и не удивительно, покуда самоубийства продолжались, пока Диму опрашивали, допрашивали, успокаивали и перевязывали. А что он? Ну вот — что, если разобраться? Момент его дурачества совпал с вибрациями взволнованной молодежи на каком-то ментальном уровне. По-другому и не объяснить. Воля случая…

Психиатр лишь кивала да снова заводила пластинку про скрытые мотивы Димы.

Она выматывала его похлеще медсестер на перевязках, куда Дима ходил через день. По утрам. На днях сняли гипс, и парень едва узнал свою собственную ногу. Худая и бледная, она напоминала одну из конечностей покойников, виденных во сне накануне. Жуткое зрелище скрывала одежда, но хромота оставалась заметна. «Еще месяц придется потерпеть», сообщил его лечащий врач, «потом будете бегать… и прыгать».

Дима уловил сарказм последней фразы, но ничего не ответил. В данный момент он зависел от этого человека, и не хотел попусту накалять обстановку. Все его по-своему ненавидели, кто-то в большей мере, кто-то в меньшей.

— Да и черт с ними, — Дима бурчал себе под нос, возвращаясь с очередной перевязки.

По пути он зашел в супермаркет и купил на ужин котлеты и замороженные гавайские овощи. Готовить совершенно не хотелось, и полуфабрикаты спасали как нельзя кстати.

— Эй, ты, — окрикнули его по выходу из магазина.

Дима обернулся на зов, не до конца уверенный, что обращаются к нему.

— Это же ты — Кокакольшик? Охренеть.

Позади стояли четверо парней. Диму избили. Быстро, но жестко. Он не успел и слова вставить, как получил по больным ребрам и в нос. Повалился на тротуар и закрылся руками. Несколько сильных ударов пришлись по корпусу и один по почкам. Выплеснув пар, ребята убежали. А мир продолжал крутиться вокруг своей оси: люди шли, автомобили ехали, дети смеялись. Вот так — просто, словно ничего и не произошло.

Дима сел на скамейку, горстью снега стер с лица кровь. Наверняка под глазом вспыхнет синяк, но это мелочь. Главное, обошлось без новых переломов.

В кармане запищал телефон. Звонили из отдела кадров. Требовали как можно скорее явиться на работу.

— Что-то случилось? — спросил Дима, не понимая, к чему такая спешка. — Я могу прийти завтра?.. Нет?.. Хорошо, я понял!

В глубине души он знал, для чего его вызывают в столь срочном порядке. Но надеялся на лучшее. Не могли же все отвернуться от него в тяжелой жизненной ситуации. Они такие же люди, как и он, и у них должна быть хоть капля сострадания.

Как оказалось, сострадания у людей не осталось. По крайней мере — к Диме.

Он вошел в пыльный кабинет с плохим освещением. Поздоровался. Неприятной внешности сотрудник выдавил улыбку, но та выглядела настолько фальшиво, что Диме стало нехорошо.

— У тебя что-то с лицом, — мужчина указал волосатым пальцем на парня, — поранился, когда брился?

Дима сжал кулаки. Этот придурок издевался над ним и делал это настолько открыто, что захотелось дать ему в морду. Но он сдержался. Пока не произошло ничего непоправимого, и, возможно, оставался шанс сохранить рабочее место. Дима не хотел увольняться. Денег за стрим хватит на пару месяцев, не больше. И это в случае, если тратить их лишь на оплату жилья и продукты.

Но сотрудник отдела кадров оказался непреклонен.

— Мы не хотим привлекать к себе внимания, — объяснил он, — у нас маленький городок. Ты сделал глупость и, возможно, даже сожалеешь об этом. Но наши покупатели и поставщики — весьма щепетильны в подобных вопросах. Никому не хочется оказаться в центре скандала.

— Меня уволят? — Дима прекрасно знал ответ, но хотел услышать его лично, без недомолвок и домыслов.

— Нет-нет. Тебя не уволят. Ни в коем случае. Мы же не звери какие-нибудь. Мы просим тебя написать заявление по собственному желанию.

Что по сути являлось одним и тем же. Даже хуже. Компания выставляет все так, словно сумасшедший парень не остановился на достигнутом — и катился дальше по наклонной дорожке вниз. В пучину собственного безумия.

Он написал заявление. Выбора ему не оставили. Сотрудник отдела кадров заверил, что Диме выплатят неустойку в размере двух окладов в течение трех рабочих дней.

— У нас все по закону, — улыбался он, выставляя Диму за дверь.

А вернувшись домой, парень увидел, что его входную дверь измазали дерьмом. Не просто навалили под дверь, а растерли вонючую массу по полотну и ручке. Кто-то явно делал это с удовольствием… или с ненавистью. Что было равноценным. Люди всегда получали удовольствие, делая другим гадость. Это возвышало их в собственных глазах. Дима буквально слышал злорадное хихиканье тайного недоброжелателя, пока тот проделывал свою «грязную» работу.

А по новостям продолжали освещать самоубийства, происходящие чуть ли не в каждом уголке страны. Диктор снова просил детей и впечатлительных граждан отодвинуться от экрана. Тот же самый диктор с теми же самыми словами. Следом показали 2 коротких ролика. В первом несовершеннолетняя девочка спрыгнула со стройплощадки в вырытый котлован, а во втором взрослый парень упал с крыши высотки в спальном районе. Каждый из них произнес напоследок — «хештег — хочу кока-колу».

Это происходило повсеместно. В больших городах и маленьких поселках. Диктор перечислил населенные пункты, из которых пришла информация о самоубийствах за последние сутки: Серпухов, Архангельск, Владимир, Минск — республика Беларусь… и еще пара-тройка поселков, названия которых Дима слышал впервые.

В интернете его ненавидели столь же люто, как и в жизни. На «майле» грозились убить трое новых анонимов, еще с десяток человек проклинали. На личном канале произошла ожидаемая чистка — несколько тысяч подписчиков исчезли. Другие строчили гневные комментарии. В «ВК» появилась открытая группа под названием — «Клуб для тех, кто ненавидит Кокакольщика». В профиле страницы фотография Димы с сильными побоями, отретушированная в фотошопе.

Так заканчивалась гонка за славой. Толком и не успев начаться.

Дима со злостью захлопнул ноутбук. Сходил в душ. Дерьмо с двери решил убрать ночью, чтобы случайно не встретиться с соседями. Ему было стыдно. Но стыдно на расстоянии не одно и то же, что стыдно, глядя людям в глаза. Конкретным людям, а не каким-то абстрактным. А они станут смотреть, если не больше — комментировать увиденное.

Дима заглянул в холодильник. Хлеб и молоко закончились. Он не планировал еще раз выходить из дома, но и без хлеба есть не мог. Странная привычка, которую в нем привила бабушка. Друзья и коллеги порой подшучивали над Димой, мол, кто же макароны ест с хлебом. А он ел. А еще и пельмени ел с хлебом и прочую мучную пищу. Иначе не наедался. Вот такая причуда.

Далеко идти Дима не планировал. В безымянном супермаркете за углом продавалось все необходимое.

Он прошел вдоль холодильников, выискивая молоко. Немного кружилась голова, но Дима счел это незначительным. Должно быть временный эффект от обезболивающих, к которым парень пристрастился. А еще он привык спать в течение дня, пару часов, не более — между утренними перевязками и послеобеденными сеансами у психиатра или очередной дачей показаний в полиции.

Чего они все к нему привязались?

«Оставьте меня в покое, ублюдки», Диме хотелось кричать каждый раз, когда он оказывался в одном из этих ненавистных заведений.

Найдя молоко, он направился к прилавкам с хлебом. И тут кто-то толкнул его в бок, да так сильно, что Дима завалился на стеллаж с овощами.

— Ты — тварь, — прошипел человек, и Дима узнал в нем пациента из больницы, который едва его не задушил.

— Оставьте меня в покое, — пролепетал парень, поднимая упавшее молоко.

Но мужчина накинулся вновь, не позволяя сопернику опомниться. Его лицо перекосило от гнева, в уголке рта показалась слюна. Он еще больше распалился, когда не получил сопротивления.

— Я убью тебя, недоносок, — вопил мужчина, привлекая зрителей.

Дима помнил беседу с полицейским. Помнил, что у этого мужчины погиб племянник. Ну и что? Он не убивал того пацана, и даже не был с ним знаком. И отвечать за его смерть не планировал.

Тяжелые лапищи легли на шею Димы, и тут он испугался. Ведь его могли задушить прямо здесь, в магазине, и никто не успел бы ничего предпринять. Покупатели не торопились ввязываться в драку. Никто не хотел проблем. Эти люди пришли сюда с одной целью — купить продукты и уйти домой. Некоторые после тяжелой рабочей смены, а может и после суток. Они мечтали поскорее оказаться в родных стенах. Смыть с себя всю накопленную за день усталость и развалиться на диване перед телевизором. Такие простые мечты. Разве можно их за это винить?

Дима рванул в сторону, и ему практически удалось вырваться. Одна ладонь соскользнула с его шеи. Но другую мужчина сжал сильнее. Ногти впились в кожу, оставляя кровавые полосы. Парень вскрикнул и оттолкнул душегуба, но тот вцепился пиявкой и не собирался выпускать добычу из рук.

Вдвоем они пересекли овощную зону. Дима стучал мужчину по руке, удерживающей его горло, но тот оказался силен.

— Тварь, — хрипел мужчина, возвращая вторую руку на место.

Дима почувствовал, как мир поплыл. Он больно ударился позвоночником о морозильную камеру. Захрипел.

Покупатели держались в стороне. Они шептались, указывали пальцами на дерущихся, но никто и не подумал вызвать полицию.

Одни считали, что подерутся да успокоятся — ну не убьют же друг друга, в самом-то деле…

Другие не хотели связываться с полицией. «Затаскают потом по своим кабинетам», рассуждал каждый второй свидетель в супермаркете, «еще и виноватым в результате окажешься. Лучше уж не лезть не в свое дело».

Воздух заканчивался. Силы оставляли Диму. Он уже не мог сопротивляться, лишь по инерции держал нападавшего за предплечья в надежде, что тот ослабит хватку, и тогда появится возможность его оттолкнуть. Но мужчина не останавливался. Он планировал завершить начатое.

Дима понял это, едва посмотрел ему в глаза. Он не отпустит, можно не надеяться.

Парень вцепился в край морозильной камеры. Пальцы обдало холодом. Она оказалась открыта. Видимо сотрудница выкладывала рыбу или пельмени и забыла запереть. Ушла за очередной партией на холодный склад или приспичило в туалет.

Дима опустил руку в ларь, выискивая замороженную рыбу покрупнее, которой можно бы было ударить душителя. Но нашел нечто другое. Почти сразу же. Непослушными пальцами парень обхватил пластиковую рукоять. Она легла в руку, как влитая. И придала сил, чтобы обороняться. Дима понимал, что держал в руке, когда извлек предмет из морозильной камеры.

Сотрудница не просто оставила ларь открытым, она забыла в нем нож для колки льда. Возможно, через пару минут она вернется, вспомнив о своей оплошности, но инструмента на месте не окажется. «Что она тогда будет делать?», Дима не знал, по какой причине, но именно об этом он размышлял, вонзая острие в шею нападавшего. Нож вошел мягко и плавно, чуть ниже уха. Захочешь — так не попадешь!

Мужчина охнул, но некоторое время еще продолжал душить Диму по инерции. А затем из раны закапала кровь, и он отшатнулся, выпуская жертву из цепких объятий. Нож торчал из шеи стрелой, словно выпущенной индейцем в проклятого колониста. Красная от крови рукоять болталась из стороны в сторону. Капли летели на прилавки, на покупателей, на Диму.

Раздался женский вопль…

Дима побежал. Изо всех сил, не осознавая, что произошло. За последнее время события менялись слишком быстро. Молниеносно. Он не успевал в полной мере прочувствовать происходящее. Только он привыкал к одному, как ситуация обновлялась, и он словно опоздавший на автобус смотрел в след уезжающему транспорту.

Так вот — теперь он убийца. В момент он осознал — все остальное, весь этот хайп вокруг него, подзатыльники от прохожих, молодые люди, прыгающие из окон и крыш, все это было не так уж и страшно по сравнению с тем, что могло случится теперь.

«Ну ты же хотел убить человека ради ролика, почти так и сделал», юркнул в голове внутренний голос, и Дима закричал.

— Нет! Я не хотел!

А затем его посетила мысль, «полиция! Да! Я побегу в полицию! Это была самооборона! Я сам пойду и все расскажу! Я не виноват!». Он остановился. Достал телефон чтобы вбить адрес в навигатор. Пальцы не слушались. Из-за дрожи в руках он не попадал по буквам. Дима выдохнул и повторил попытку, «п о л и ц и я», получилось. Но на последнюю кнопку «поиск» ему нажать не удалось. Удар в голову опрокинул его с ног. Телефон отлетел в сторону. Затем еще пара ударов ногой пришлись по телу.

— Сученок! — раздался крик.

— Тише, тише! Не надо его бить! Пусть полиция разберется, нам нужно чтобы он сказал!

Удары прекратились. Дима осмелился открыть голову и взглянуть наверх. Над ним стояли люди, разных возрастов, их было много. Несколько лиц он узнал, они были там, в магазине. Стало быть, за ним шла погоня, которую он не заметил.

— Вставай! — крикнул полный мужчина и, взяв его за шиворот, потянул вверх, — попробуешь убежать, я тебя насмерть забью. Понял!?

Дима кивнул. Он вообще перестал понимать происходящее. У него не было ни психологических, ни физических сил разбираться.

— Пошли! — приказал агрессивный мужчина и повел его в сторону, удерживая за воротник. В окружении толпы людей Дима молча шел туда, куда его вели.

Прошло не более 5 минут. Дима почувствовал слабость в ногах и боль, с которой он в последнее время свыкся, и практически перестал замечать ее. И вот теперь она стала невыносимой. Его вели, дергая и подталкивая, не взирая на то, что еще месяц назад его ноги были поломаны в нескольких местах. В какой-то момент он захотел попросить об отдыхе, а заодно и поинтересоваться, куда его в конце концов тащат. Если в полицию, так он и сам не против — необязательно для этого сопровождение. Однако, все тот же грубый мужской голос полного человека предвосхитил его вопрос.

— Пришли!

Толпа спереди разошлась в стороны. Дима увидел собственный подъезд. Он задрал голову, взглянув на разбитый козырек, до сих пор не починенный. Тот самый козырек, на который он упал, тот самый, который спас ему жизнь.

— Что вы хотите? — испуганно спросил Дима. Мужчина толкнул его вперед. Его гнали на крышу. Разъяренная толпа не желала вести переговоров.

Через пару минут место назначения было достигнуто. Дима стоял на крыше перед людьми. Теперь он видел, сколько их было. 15—20 человек. В основном зрелого возраста. Ни одного молодого лица ему приметить не удалось.

Трое мужчин шагнули вперед. Дима машинально отступил. Обернувшись, он понял, дальше идти некуда. Он стоял у самого края. Плюс-минус у того самого места, откуда и упал.

Дыхание участилось. Тело задрожало.

— Я не буду прыгать! — выкрикнул он, впадая в панику, — вы все сядете в тюрьму за это!

— Кому ты нужен, дебил? — проговорил тот самый полный мужчина, видимо исполняющий обязанности старосты в сплотившейся группе. Он протянул Диме его телефон, достав из кармана, — из-за тебя, придурок, погибли наши дети, — мужчина выдержал паузу и обвел руками всех присутствующих. Он всхлипнул, пытаясь сдержать слезы, — и не только наши, самоубийства продолжаются полным ходом, — мужчина вновь выдержал паузу и вытер слезы. На улице было холодно, как и тогда, во время злополучного стрима, — сейчас выйдешь в эфир и скажешь, что ты больше не хочешь кока-колы и прыгать не будешь. Понял? Не сделаешь, я лично тебя скину.

Дима взял телефон. Толпа злобно смотрела на него. «Давай!» агрессивно выкрикивали голоса. Он повернулся лицом к краю, как в прошлый раз и вышел в эфир. Несколько тысяч, казалось бы, отмерших подписчиков моментально заполнили эфир. Им плевать на посты, фотографии, реплики стримера, но, если идет онлайн-трансляция, они знают — сейчас что-то будет. В этом смысле Дима уже себя зарекомендовал.

«Ну че там, снова прыжок?», «Опа, давненько не видели», летели сообщения с молниеносной скоростью. За считанные минуты отметка перевалила за 20 000.

— Сколько смотрят? — спросил полный мужчина из-за спины.

Дима обернулся.

— 23 000.

— Говори.

— Всем привет, — растерянно начал Дима, — я хочу всем сказать… я… я недавно выписался из больницы. Все что произошло… В общем, я не хочу больше кока-колы. Я не хочу. Слышите? — Дима замолчал, а затем, ощутив прилив ярости к самому себе, повторил уверенно и четко, — я не хочу кока-колы! Поняли?!

Он всмотрелся в экран. Комментарии неслись полным ходом. Количество зрителей увеличивалось, как и в тот раз.

Дима обернулся. Люди, приведшие его на крышу, уходили, с презрением глядя на него. Некоторые бросали вслед оскорбления и проклятия.

И вновь порция славы. Сейчас накидают донатов, наговорят комплиментов, а что потом? «Время покажет», заключил Дима и посмотрел вниз. Внизу уже стояли репортеры, прохожие, вновь приехала полиция, он же теперь убийца. Со всех сторон таращились телефоны и камеры. И среди этой толпы зевак Дима увидел еще кое-кого… Те самые люди из его сна, с разбитыми головами, выбитыми зубами, открытыми переломами… Они стояли внизу и махали ему, весело подбадривая, «давай к нам!». Ему показалось, будто на краю крыши весит чья-то рука. Он сделал шаг вперед. На него снизу вверх смотрел парень, лет 17-ти.

«О, ни фига себе!», воскликнул он, «можешь дать автограф?», и полез в карман той рукой, которой держался за край.

— Стой, — выдавил Дима, но парень упал.

Дима посмотрел вниз, никого не было. Никто не падал. Он был на крыше один. Только внизу переломанные люди продолжали его звать, показывали ему знаки приветствия, что-то кричали и махали руками.

— Я схожу с ума, — произнес он и развернулся, чтобы уйти. Нога поехала. «Лед», вспомнил он и увидел перед собой небо. Чувство невесомости, окна его пятиэтажки с верхнего по нижний. Секунды, казавшиеся вечностью… Вот уже и сломанный козырек, который в этот раз не послужил подстилкой, потому что его так и не залатали. Звон в ушах и темнота…

— Психологи по всей стране выезжают в учебные заведения, чтобы пообщаться с молодыми людьми, — продолжал репортаж журналист с очередного места падения подростка, — вторая волна массовых самоубийств превысила первую по уровню летальных исходов. Призываем родителей внимательно следить за своими детьми и обращать особое внимание на хештеги в их соцсетях. В очередной раз повторяем, если ваши ребенок написал хештег «Я НЕ ХОЧУ КОКА-КОЛУ», скорее всего он планирует покончить с собой»…

С Новым годом… соседи!

— Видишь, как классно, а ты не хотел приходить, — Маша погладила друга по плечу, затем вернулась к салату на своей тарелке.

— Да, классно, — сухо согласился Дима.

Он улыбнулся, чтобы не показаться занудой. В любой другой день он был бы рад вот так посидеть со старыми друзьями, будь то день рождения, свадьба, да что угодно, пусть хоть простая попойка в честь пятничного вечера.

Но не в этот день. Предрассудки, психологические триггеры, в конце концов психические рефлексы не давали ему расслабиться в полной мере. То и дело накатывала волна адреналина. В эти моменты он словно падал с высотного здания — в животе проносился ветерок, дыхание замирало, а сердце готово было вырваться из груди.

Все классно, Маша правильно подметила. Стол накрыт, по воздуху разливался аромат шампанского, все смеялись, веселились, рассказывали пошлые анекдоты. Дима словно окунулся в прошлое, вернулся на десять лет назад: в старый, потрепанный детский дом, в котором они познакомились. Вспомнил, как по вечерам собирались в общем зале на жестком диване и мечтали о самой лучшей жизни, какой только можно достичь. Машка хотела стать моделью, Серый жить в особняке на берегу моря, Сеня переехать за границу, а он — Димон — написать книгу об этих достижениях друзей и стать знаменитым. И они смеялись… смеялись. Прям как сейчас. Но все же он чувствовал себя неуютно…

И вроде пора успокоиться — Дима в кругу друзей. Сколько они вместе пережили, сколько препятствий преодолели, живя вместе много лет назад.

Делая глоток за глотком, на мгновения ему удавалось расслабиться. Хотелось встать и произнести, «друзья, я вас очень люблю!», но как только он собирался это сделать, его внимание переключалось на вход в комнату. Снова захлестывала волна адреналина, он буквально слышал, как дергалась дверь… вот-вот она распахнется и в маленькой комнатушке появится едва стоящий на ногах отчим. В тесном помещении возникнет нестерпимый запах перегара, послышится тяжелое дыхание, а затем он начнет швырять предметы, кричать, обвинять и лупить всех чем попало.

— Что за срач вы здесь устроили?! — прорычит он и кинет посуду куда-нибудь в телевизор, — я вас научу порядку!

А затем последует бесконечно длинная ругань вперемешку с пощечинами и подзатыльниками, а порой и ударами кулаком по лицу… Только лишь тихий, безынициативный пьяный мамин голос будет доносится из кухни или из ванной.

— Не бей, Гриш, мы уберемся… Я тебе картошку пожарила, иди поешь.

Дима залпом осушил очередной бокал шампанского.

— Сейчас президента посмотрим, — наметил план действий Сергей, — а потом пойдем салют пускать.

— Гениально! Кто бы мог подумать, — отреагировал сквозь смех Сеня.

— Вон, Димон мог не подумать, — Сергей ткнул пальцем в друга, — весь вечер витает где-то.

— Да все нормально, — ответил парень.

Сергей не купил особняк. Он до сих пор ютился в маленькой комнате общежития, предоставленной государством. С облупившейся краской на стенах, со сквозняками в окнах и с общей ванной комнатой.

— Слушай, а че ты так Новый год-то не любишь? — вспомнил Семен.

— Может, боишься деда Мороза? — подхватил Сергей.

— Да отстаньте вы от него, — вступилась Маша, подойдя сзади и по-дружески приобняв.

— Деда Мороза тоже, — пробубнил Дима, и все выдержали паузу. А затем парень рассказал, как он выразился, «банальную историю», о том, как его отчим постоянно приходил пьяным и устраивал скандалы с рукоприкладством. Избежать их было невозможно, и он, и мама в любом случае получили бы свои порции положенных оплеух, без вариантов: или за то, что тихо сидели и молчали, или за то, что посмели с ним заговорить, или за то, что уже спали, а не встречали на пороге. Но на утро отчиму всегда было стыдно, он извинялся, обнимал их, целовал, дарил подарки, клялся, что этого больше не повторится… Только его хватало не более чем на пару недель… а уж когда наступало время Нового года, тогда он пьянствовал до потери пульса, начиная с первых корпоративов, за пару недель до главного праздника, и затем после. Месяц ада… В этот период Дима чувствовал себя невинным младенцем (каковым по сути и являлся до десяти лет, пока не попал в детский дом), которого поместили в логово демона: помимо того, что отчим не давал ни психологического, ни физического покоя, он также приглашал домой собутыльников, которые подливали масла в огонь. Шум, вонь, крики, звон бутылок и бесконечные пощечины, вот что ясно помнил Дима, начиная с пяти лет.

А в последний его Новый год в кругу семьи отчим решил нарядиться дедом Морозом. Он вновь завалился пьяным, в красном костюме и с приклеенной бородой. Диму это лишь напугало, конечно же он знал, кто прячется за этим сказочным образом.

— Хочешь подарок, мальчик? — произнес дедушка Мороз, дыхнув тошнотворным запахом перемешанного дешевого алкоголя. Дима лишь покачал головой.

— Не хочешь? А я все равно подарю, — прохрипел дедушка Мороз, — расскажи стишок. И не заставляй дедушку ждать, дедушка устал, — добавил отчим, засмеявшись противным пьяным смехом.

— В лесу родилась елочка, — испуганно начал Дима, — в лесу она росла… зимой и летом…, — он сглотнул от волнения, — зимой и летом… была.

— Какая?! — вдруг закричал дедушка Мороз.

— Что, «какая»? — едва выдавил перепуганный мальчик.

— Какая елочка была!? Ты сказал «зимой и летом была». Какая она была?

— Я не помню….

Прошло мгновение до того, как дедушка Мороз начал бить его мешком по голове. В мешке было что-то тяжелое. Подарок, который ему предназначался, с каждым ударом вызывал все большее ощущение боли. Может, там большой поезд или радиоуправляемая машинка, что-то действительно хорошее, но очень болезненное. Несколько секунд Дима пытался закрываться, но не получилось, и тогда он просто начал думать, «а что же там такое внутри?». Отчим остановился. Не по своей воле. Он упал. Упал и схватился за сердце. Что-то сказал, но Дима не расслышал. Присел рядом.

— Позови маму, — еле слышно прохрипел дедушка Мороз. Дима послушался и пошел к маме в комнату. Она спала. Рядом с ней лежали три бутылки вина. Мама, как обычно, была пьяна.

— Мама спит, — виновато произнес мальчик дедушке Морозу, вновь присев рядом, но тот уже ничего не ответил. Он лежал, положив себе правую руку на грудь.

Дима просидел рядом до утра. Он смотрел на красный подарочный мешок, гадая, что же там такое внутри? Но так и не решился открыть и посмотреть.

Наконец, когда мама проснулась, уже под утро, она вызвала скорую и полицию. Мешок с подарком забрали, так и не показав, что же предназначалось Диме от дедушки Мороза. А он уже и не очень-то хотел знать. Ссадины сильно болели. Через несколько месяцев его забрали от матери и отвезли в детский дом…

— Трэш какой-то… Извини, ты никогда не рассказывал…, — смущено сказал Сергей.

— Да ничего. Это было давно. Давайте лучше о хорошем, — воодушевился Дима, почувствовав, что ему стало легче.

— У нас тут тоже, еще те алкаши живут. Далеко ходить не надо, — Семен показал пальцем на стену.

А там словно ждали его слов. Как если бы Семен объявил выход артиста, и тот с поклоном вышел на сцену. Сквозь тонкую стену послышался грубый мужской голос, чем-то недовольный. Он говорил по нарастающей, затем делал паузу, после громко матерился, и переходил в пьяный бубнеж.

— Недавно заехали, пару недель назад, — продолжил Сеня, — у нас же тут в общаге все стены тонкие. Мне иногда кажется, что если я со всей силы ударю в стену, то пробью ее.

Все четверо захохотали.

— Нет, серьезно, — продолжил Семен, — если прислушаешься, ночью слышно, как у соседей часы тикают. По сути, эта общага — одна большая коробка. А контингент сам понимаешь какой.

Семен не переехал за границу. Зато тесть — суровый мужик из девяностых — подарил ему на свадьбу место на загородном кладбище, тонко намекнув, чтобы не обижал его единственную дочь.

Понадобилось несколько дней упорных уговоров, чтобы Дима согласился отметить Новый год в кругу друзей. Конечно, больше всего его тяготил праздник сам по себе, который никогда в жизни не приносил ему ничего хорошего. Но и в том числе то, что лишь ему одному удалось вырваться из бедноты. Он не стал писателем, как мечтал, не написал о достижениях своих друзей. Он вообще ничего не написал, если не считать двух посредственных фанатских рассказов, которые разнесли в пух и прах на всех известных ему интернет ресурсах. Но все же работал и неплохо зарабатывал. Снимал квартиру в городе. В последнее время даже подумывал об ипотеке. В какой-то момент он отвык от облупившихся стен; от неблагополучных семей, живущих по соседству; от мебели, воняющей старостью; от дешевого алкоголя… Он даже посещал психотерапевта, который настоятельно рекомендовал ему не возвращаться в прошлое в каком бы то ни было виде. Но Дима не устоял перед встречей с друзьями, а также перед какой-то странной любовью к Маше. Не то, чтобы он хотел ее как женщину, она была для него сестрой, в фигуральном смысле… однако, было что-то еще.

— Дим, ну пожалуйста, ну давай с нами, у меня. Мы все в одной общаге живем. Все вместе, как всегда было, только тебя не хватает! Общага пустая будет! Так всегда. Почти все уезжают, кто куда. Прикинь, мы четверо и одни в целой общаге. Короли общежития! — Маша засмеялась, а он согласился, улыбнувшись на другом конце телефона.

Маша не стала моделью. После одного из кастингов ее чуть не продали в рабство за границу, отобрали паспорт и дважды изнасиловали. Слава богу, что удалось сбежать. Теперь она работала кассиром в «Пятерочке», а вечерами поедала просрочку, принесенную с работы, и смотрела телевизор.

Забили куранты, отстукивая последние мгновения текущего года. Ребята подняли бокалы считая секунды. Они были готовы ворваться в Новый год, который, как надеялся каждый из них, будет лучше предыдущего. И даже Дима на какой-то миг поддался чудесному веянию праздника, растворился в обществе друзей, в их улыбках и радости.

Последний удар курантов ознаменовался всеобщим ликованием и звоном бокалов.

— А теперь салют, — по-мальчишески радовался Сергей, хватая ракетницу.

Дима спал очень крепко. Ему не хотелось просыпаться. Несколько раз он рефлекторно открывал глаза и окидывал взглядом друзей: в тесной комнате, на сдвинутых вместе кроватях. Они уже не дети, им всем под тридцать лет. Но они снова спали рядом. Настоящая семья. Без мам и без пап, без отчимов и мачех. Им никто не нужен… никогда не нужен был и не нужен сейчас. Они четверо — вот что такое настоящая семья: три брата и одна сестра.

Дима готов был спать до вечера, если бы его не разбудил очередной крик за стеной.

— Тварь, ты меня достать хочешь?! — завопил мужской голос. Язык мужчины заплетался. Очевидно, он был пьян.

— Пап, не надо, — послышался голос ребенка.

— Иди ляг спать, я тебя прошу! — женский голос.

Дима положил подушку на голову и попытался снова заснуть. Не вышло.

Скандал за стеной продолжался. Должно быть, мужчина наносил удары по различным предметам мебели. Послышался грохот посуды. Затем снова удары по чему-то плотному.

— Че ты вылупилась!? — проорал мужской голос, едва выговаривая слова.

— Ты можешь успокоиться?! — женщина была трезва. Во всяком случае, она точно понимала, что происходит, «не то что моя мама», вдруг возникла мысль у Димы. Он приставил ухо вплотную к стене. И снова грохот. И снова осколки посуды разлетелись по полу.

— Успокоиться?! Я сейчас тебя успокою, мразь!

— Гриша, пожалуйста прекрати! — завопила женщина.

— Маш, Ма-аш, — Дима нервно начал будить лежащую рядом Машу, — его что, тоже зовут Гриша?

— Кого? — едва продрав глаза, спросила подруга.

— Ну, соседа твоего нового, по общаге?

— Аа, ну да… кажется, Гриша… а как остальных, не помню. А почему — тоже? — спросила Маша, зевая. Дима не ответил. Он лишь показал пальцем на стену, за которой удары, крики и ругань звучали не переставая.

— А это нормально, всегда так бывает?

Маша приподнялась с подушки.

— Если честно, нет. До такой степени еще не доходило.

Они оба приложили головы к стене.

— Гриша, ты че дурак что ли!? Убери нож, ты совсем с ума сошел!? — голос женщины теперь был испуганным. Ребенок плакал.

— Мразь, сука! — прокричал мужчина. Теперь звук удара был странным, не характерным, каким-то глухим. А затем резкое «аханье» женщины… Если бы не прелюдия в виде скандала, можно было бы подумать, что женщина занимается сексом… резкий вдох… и выдох… вдох… и выдох… вдох… и выдох… Ребенок зашелся в истерике. И снова удар, в другом месте — в нескольких метрах в стороне от предыдущей звуковой локации. А затем тишина… больше ничего не падало, не рушилось, никто не кричал, и никто не вдыхал и не выдыхал… словно все мгновенно заснули.

— Что за херня? — не скрывая испуга, спросил Дима подругу, пристально смотря ей в глаза. — Что случилось? А почему ребенок замолчал? А? Маш?

— Я не знаю, — бледнея, ответила Маша, так же смотря в глаза Диме.

— Ну только что кричала женщина и плакал ребенок, а теперь они замолчали. Почему? — Дима впадал в панику. Руки его затряслись, язык стал заплетаться. Маша крепко обняла Диму, она всегда так делала, с самого их знакомства. Обнимала его, когда он пугался или расстраивался.

Сергей с Семеном проснулись, услышав почти переходящий на плач голос друга.

— Что там у вас? — спросонья поинтересовался Сергей. Вчера, точнее уже сегодня, он перебрал с алкоголем, и у него раскалывалась голова. Отвратительнее ощущений не придумаешь, но за веселье всегда приходится платить по истечении определенных лет.

Перейдя на шепот, Дима коротко рассказал о своих подозрениях.

— У них там постоянно что-то происходит, — промычал Сергей, — я ж говорил тебе вчера, поскандалят и успокоятся. Вон, — он прислушался, — уже успокоились.

— Да нет же, кажется, он их… убил, — произнесла Маша.

И началась игра в гляделки. Ребята играли в эту игру в детском доме, но тогда это делали в шутку — кто кого переглядит, не моргнув и не засмеявшись. Сейчас это вышло непроизвольно. Маша и Дима смотрели на друзей, ища поддержки и понимания, а те, в свою очередь, чуть ли не молили ребят успокоиться и дать им еще немного поспать.

За стенкой послышался шорох, звон бутылок. Сосед что-то хрипло бормотал, заскрипел половицами. Но женщины и ребенка по-прежнему не было слышно. И это пугало Диму больше всего. Он успокаивал себя тем, что неправильно понял ситуацию, так как не видел соседнюю комнату, а только слышал, соответственно, мог лишь догадываться о происходящем и делал необоснованные умозаключения. А человек, как известно, всегда домысливает в худшую сторону.

— Ну постучи им в стену, — предложил Сергей, — может зашевелятся. Ну, знаете, как муху в спичечном коробке проверяют, когда та затихает. Потрясешь, и жужжание снова начинается.

— Сережа, не смешно, — строго сказала Маша, — может, давайте полицию вызовем? Пусть проверят.

— Сегодня первое января, — напомнил Семен, — сама подумай, какая на хрен полиция у нас тут? За ложный вызов сами люлей получим по полной программе.

— Сука… мразь! — за стенкой раздался резкий крик, и ребята, как по команде, замолчали. Дима вздрогнул, Маша еще крепче прижалась к нему. Затем послышался глухой удар, как будто пнули что-то мягкое, но тяжелое. — Сама виновата! — и сосед хрипло закашлял.

— Блин… слышите? — испуганно произнесла Маша. –Я звоню в полицию.

Она потянулась за телефоном, но Сергей осек ее, преградив путь.

— Маш, погоди! Сеня правильно говорит. Если вызов окажется ложным, полиция нам потом покоя не даст. Да и хрен бы с ней, но что потом с соседями будет? Нам вообще-то еще жить с ними.

— Вот-вот, — согласился Семен, — надо сначала убедиться, что там действительно что-то произошло.

— Мы же всё слышали! — напомнил Дима.

— Дай телефон, — потребовала Маша, и тон ее был серьезен.

На мгновение Дима вновь отключился от происходящего и перенесся в свои воспоминания. Да, Сергей и Сеня действительно правы — нельзя портить отношения с соседями. В детстве ему доводилось много раз видеть таких вот «Семенов» и «Сергеев», которые закрывали глаза на происходящее, делали вид, будто ничего не происходит у их соседей. Никто, никогда, ни разу не вызвал полицию. А вдруг полицейские расскажут, кто это сделал, что тогда? Тогда придется иметь дело с Гришей один на один, с тем, прошлым Гришей, который его воспитывал. Кому это нужно?

Дима никогда не винил соседей. Еще тогда, будучи совсем маленьким, он почему-то понимал их мотивацию молчать и терпеть. Вот и сейчас, он тоже не хотел иметь дело с Гришей, с настоящим… и Сеня не хотел, и Сергей и Маша… никто не хотел. Вдруг это простая ссора. Допустим, они вмешаются, а пока полиция едет, за стеной все друг с другом помирятся. Откроют бутылку водки, разольют, может, даже немного дадут ребенку, чтобы тот ушел спать и не мешал им, и начнут признаваться друг другу в чувствах.

— Я так-то тебя очень люблю, — скажет Гриша заплетающимся языком.

— Ага, и я тебя, — ответит жена. Они выпьют и будут счастливы. Но к ним в дверь постучатся и скажут.

— Полиция! Открывайте! Ваши соседи вызвали!

Что будет потом? Как с ними потом жить? Конечно, лучше промолчать.

За стенкой снова началась возня и странные звуки, которые издавал сосед. Видимо, он перебрал настолько, что плохо соображал. Мычал, скулил, говорил что-то непонятное. Затем неожиданно вскрикивал.

— Так, всё, — Семен откинул покрывало и поднялся. Голова у него кружилась после вчерашнего застолья, а поспать удалось не более четырех часов, — я пойду, проверю, что там.

— Нет, — Маша вскочила следом. Дима смотрел на нее, и в душе его трепетали совершенно противоположные чувства. С одной стороны, он был растерян и даже немного напуган, а с другой его умилял вид подруги. Она была растрепанная, заспанная, но такая красивая, родная. Прям как тогда, в детском доме. Едва проснувшись, Машка забегала в комнату мальчиков и будила Димона, теребя его за плечо. Это был их негласный ритуал. Он спрашивал ее: «зачем ты меня будишь? Я могу еще минут двадцать поспать». Машка всегда отвечала одной фразой: «кто рано встает, тому Бог подает», но иногда добавляла: «посмотри, какое сегодня чудесное утро. Его нельзя пропустить».

На самом деле Маша боялась находиться одна. Дима узнал это гораздо позже, когда подрос. Она сама рассказала, доверив другу самую секретную тайну, какая у нее была (как выразилась девушка). Как бы банально ни звучало, ее оставили возле дверей детского дома в возрасте трех лет с запиской, в которой было лишь три слова накарябанных кривым женским почерком: «Заберите ее. Маша». Вот и все, что Маша помнила о своих родителях. Но и, будучи еще в семье, видимо, ей никто не уделял внимания, покуда девочка долгое время вела себя обособленно, сторонилась других детей и воспитательниц.

И вот теперь, десятилетие спустя, она стояла посреди комнаты общежития, пытаясь отговорить Семена от безрассудного поступка.

Но друг был настроен серьезно.

Семен всегда был настроен серьезно. Даже когда узнал об измене жены и подал на развод. А затем несколько месяцев жил в комнате Сергея, опасаясь, что тесть претворит в жизнь недвусмысленные намеки относительно его жизни и здоровья.

— Хватит раздувать из мухи слона, — твердо сказал он, — вы с Димоном чересчур драматизируете. Я схожу и посмотрю, что там. Если все плохо, сразу вызовем полицию.

— Я с тобой, — нехотя сообщил Сергей, поднимаясь.

— Да вы вообще больные что ли? — Маша не знала, как их переубедить.

— Да не переживай ты, мы одним глазком посмотрим, и обратно, — заверил подругу Семен, ныряя в тапочки у двери.

Снаружи царил полумрак, работало лишь дежурное освещение. Свет с улицы едва проникал в помещение через небольшое окно в дальнем конце коридора. Стояла тишина. Так всегда происходило на новогодние праздники. Жильцы разъезжались по родственникам или на отдых, кто куда, лишь бы оказаться подальше от общежития хоть на несколько дней. Не натыкаться на застиранные вещи соседей, что днем и ночью кто-то сушит в душевой комнате; не видеть облезлых стен и ползающих по ним тараканов; не чувствовать отвратительный запах готовки дешевых и непонятных продуктов, которым пропитался весь этаж.

Тишина и идиллия, на которые так рассчитывали ребята, закончены. Семен начинал злиться по мере того, как сон полностью покидал его. Ему уже не терпелось «побеседовать по душам» с соседом, наконец-таки вправить ему мозги. Хотя, если тот пьян, назавтра уже все забудет. А тот пьян, Семен в этом не сомневался.

Маша и Дима остались в комнате. Они молчали, но понимали друг друга без слов. Им обоим было страшно.

Семен вышел первым, Сергей позади. Больше для формальности, чем по необходимости. Ведь в соседней комнате их ждал обычный алкаш, худой, невысокий, да к тому же в нетрезвом состоянии. Ну что он мог сделать двум взрослым парням? Разве что извиниться и обещать вести себя тише.

Семен дернул за ручку соседской двери и обнаружил, что та не заперта. Подумал, может, постучать, вдруг женщина или ребенок не одеты, а ему не хотелось бы попадать в такую пикантную ситуацию. Неровен час, пойдут слухи по общежитию, и его станут за глаза называть извращенцем. Но парень еще не протрезвел до конца, поэтому соображал медленно и действовал скорее инстинктивно. Раз не заперто, значит, можно входить. Он распахнул дверь и переступил порог. В лицо сразу же бросился отвратительный запах перегара, мочи и испорченных продуктов.

— Сосед, ты что устроил с утра пораньше? — как можно строже произнес Семен.

— Ты кто? — послышался в ответ рык хозяина комнаты.

Сергей стоял позади, и не видел Гришу. Он практически ничего не видел, кроме спины Семена в проеме двери.

Сергей всегда стоял позади. Даже когда администрация города распределяла жилье для выпускников детских домов, он и тогда оказался в конце списка. И очередь до него, как выяснилось позже, так и не дошла.

— Сосед, с этажа. Давай успокаивайся и спать ложись, а то полицию… — и тут он осекся, словно заметил нечто ужасное.

Сергей ничего не видел, и не мог войти. В противном случае ему бы пришлось пропихнуть друга в комнату, но он счел благоразумным этого не делать.

— Че ты приперся?! — заорал хозяин комнаты.

Семен стал пятиться, но наткнулся на стоявшего позади друга.

Сергей не понимал, что происходит, хотя находился в самой гуще событий. Он отскочил назад, и в этот момент Семен вскрикнул во второй раз, но уже без слов, а от боли. Жуткий крик, достигший самого сердца Сергея.

Семен отступил назад, в коридор, едва не споткнулся об порог.

— Паскуда! — проорал сосед, — пошел отсюда!

Семен стоял, хватаясь за живот. Из-под его ладоней выглядывала рукоять ножа, и темные — в полумраке коридора — капли падали на пол, все быстрее и быстрее.

Кап-кап-кап. Так громко, словно дождь забарабанил по крыше.

На лице Семена отразились страх и непонимание.

А в следующее мгновение из проема показался сам сосед. Он налетел на парня и сбил того с ног.

— Вот тебе, сука! — проорал он, лежа на Семене. Затем приподнялся, вынул нож из его живота и нанес еще несколько ударов. Семен захрипел, не в силах даже кричать. От каждого удара его тело вздрагивало, но сопротивляться он не мог. Он ничего больше не мог. Лежал, глядя на своего убийцу, и желал, чтобы все поскорее закончилось.

Сергей, не понимая, что делает, кинулся назад. Он до сих пор слышал у себя в голове это отвратительное: кап-кап-кап…

И ужас разрастался в нем… и паника сорвалась с поводка.

Влетев в комнату Маши, он с грохотом захлопнул дверь.

Больше сомнений не оставалось: за стеной не просто ссора, семейная перебранка или пьяное выяснение отношений. За стеной и в коридоре находились мертвые люди. И не только жена Гриши, не только Семен, но и…

Несколько минут ребятам понадобилось, чтобы смириться с реальностью происходящего. Чтобы осознать, что их уже трое, а не четверо. Чтобы понять, что реальность изменилась буквально за несколько минут.

Все трое сидели на полу, боясь лишний раз пошевелиться. В какой-то момент Сергей взял инициативу в свои руки и тихо прошептал.

— Я звоню, — он показал на телефон, словно без этого жеста никто бы не понял, куда он собирается звонить и зачем.

Раздался шум. Шорох. Звук хлопнувшей двери по соседству. Все трое, не сговариваясь, прислонили уши к стене. «Пик»… «пик»… «пик», кнопки, очевидно старого телефона с неприятным громким звуком. Раздался плач… нервный, обреченный, болезненный.

— Алё! — шмыгая носом, рыдая, заговорил Гриша, — я тут дел натворил… я ж не хотел, понимаешь? Я ее любил… просто так вышло! — затем он разразился истерикой и разве что не кричал во все горло. На некоторое время друзья отпрянули от стены, и без того было прекрасно слышно, как Григория мучает совесть. Понадобилось несколько минут, чтобы он худо-бедно смог взять себя в руки.

— Что делать? — продолжил он, успокоившись. Язык его по-прежнему заплетался, а голос дрожал, — хорошо… да… я сделаю… только ты помоги мне, ладно? Я ж не хотел… я правда не хотел! — Григорий снова разрыдался, но в этот раз успокоился значительно быстрее, — ты можешь приехать? Я понял… да… да… я все понял… хорошо… не бросай меня… хорошо, — он замолчал.

Ребята переглянулись и словно перешли на телепатическое общение:

«Он что, позвал подмогу?».

«Кому он позвонил?».

«Сейчас кто-то придет?».

«А что он должен сделать?».

Одни лишь вопросы и ни одного ответа.

Сергей вновь взял телефон и в этот раз не отвлекаясь набрал номер полиции. Прикрыв рот рукой, он четко и спокойно объяснил диспетчеру, что произошло. Затем продиктовал адрес.

— Скоро приедут, — сообщил он, — сказали сидеть и не выходить, или, если будет возможность, наоборот, выбежать на улицу. Давайте попробуем? — и вновь возникла молчаливая пауза. Все вполне понятно: открыть дверь и рвануть что есть мощи с третьего этажа на первый. Никто никогда не делал это на скорость, но спокойным, неспешным шагом по пустому общежитию этот путь занимал не более двух минут. Стало быть, секунд сорок им хватит, чтобы прекратить весь этот ужас. Всем троим, как никогда раньше, захотелось почувствовать свежесть зимнего воздуха, ощутить пространство и простор улицы взамен давящих со всех сторон стен общежития. «Как же хорошо на улице», думал каждый из них, «там много места, там можно идти или бежать куда угодно, и там нет Гриши, который шаркает туда-сюда, что-то ищет, пытаясь осуществить какую-то задумку».

Не сговариваясь, они подошли к двери.

— Давайте, я первый, Маша между нами. Димон, ты замыкаешь. Бежим в одном ритме. Возьмем с собой бутылки… или ножи?

Громкий стук в чью-то дверь прервал их подготовку. Раздался пьяный голос соседа.

— Ребят, сигарет не будет?

Пауза. Вновь стук… в другую дверь.

— Ребят, дайте закурить, зажигалка села.

— Твою мать, — испуганно произнес Дима, — он, похоже, ищет свидетелей. Пытается выяснить, кто что слышал или видел.

Неожиданно загудели трубы. Здесь всегда так. Старая забитая магистраль не справлялась с напором воды, а изношенные вентили и прокладки, на которых присутствовал люфт, дополняли противный гул вибрацией. В общежитии говорили, что это трубы стонут от старости. А означал данный звук, что в ванной комнате, которая располагалась в дальнем углу этажа, кто-то пустил воду. И ровно в 10:00, как сейчас, можно было просыпаться без будильника. Эта точно она, девушка по прозвищу Чистюля: истеричка, яро отвоевавшая право у всех жильцов этажа ходить в душ в 10:00, ни на минуту раньше, ни на минуту позже. Жителям стало проще согласиться с ней, нежели вести постоянные перебранки, объясняя, что обстоятельства бывают разные и не все могут следовать строгому графику омовения.

И сегодняшний день не стал для нее исключением. Первое января, десять утра, она там, где и должна быть — в душе.

— Чистюля, — испуганно констатировал Сергей.

— Может, она не видела ничего, иначе бы не пошла в душ, так ведь? — Сергей лишь пожал плечами. Все трое по-прежнему ютились около тонкой входной двери, пытаясь понять, что происходит за ее пределами.

Послышались медленные шаги. Без сомнения, сосед направлялся в сторону душевой, а по дороге стучал в двери. Гриша уже ничего не спрашивал, и делал это машинально, проверяя реакцию жильцов, «откроют, не откроют? А если откроют, то что скажут? Как посмотрят?». Не было сомнений, что он намерен идти до конца. Вероятно, тот, кому он звонил, дал ему дельный совет:

— Надо всех почикать, — мог сказать он, — чтобы свидетелей не осталось. Как всех устранишь, звони, а я пока выпью за тебя, — и Гриша повиновался, потому что не знал, что еще ему делать. Уж точно он не планировал сдаваться в полицию.

Маша отошла в центр комнаты, достала телефон. Друзья смотрели на нее, не отрываясь от двери. Ребята посчитали, что она в очередной раз звонит в полицию, как обычно и делают люди: вызывают, ждут пять минут, а затем звонят снова, потому что в такие моменты время тянется очень долго и банальные пять минут протекают, как два часа.

Из трубки доносились гудки. Вызов шел, но адресат не торопился отвечать на звонок. Наконец в динамике что-то щелкнуло и послышалось стандартное: «алё».

— Слушай внимательно, — вполголоса заговорила Маша, — я говорю серьезно! К тебе сейчас идет убийца, слышишь? Он подходит к душевой. Возьми что-нибудь тяжелое… Не перебивай! — нервно произнесла Маша и продолжила. — К тебе идет мужик, он хочет тебя убить, ты понимаешь или нет? Возьми что-нибудь тяжелое и приготовься, если откроется дверь, бей и беги к выходу! Убегай из общежития! Поняла?

Трубы успокоились. Наступила тишина. Значит, воду в душе выключили.

«Тук, тук, тук», в самом углу коридора послышался характерный стук.

— Мне надо помыться… открывай, — небрежно произнес сосед, стараясь четко проговаривать слова.

Никто не ответил. Молчание. Подозрительное, выдающее жертву молчание. Не нужно быть психологом, чтобы понять — Чистюля в курсе. Она что-то знает. Много или мало, но достаточно, чтобы избегать столкновения с Гришей.

«Тук, тук, тук».

— Слышь, нет? Мне надо, — повторил Григорий.

— Я сейчас! Я почти все! — ответил испуганный тоненький голос девушки.

— Ладно, я потом зайду, купайся, — произнес мужчина, и вновь возникла тишина.

Друзья переглянулись. Он что, действительно, хотел просто помыться и в итоге решил уйти? А если решил уйти, то почему не слышно шагов…

Чистюля сбросила вызов.

— Ах ты сука! — чуть ли не взвизгнув произнесла Маша, повторно набирая соседку, но было поздно… Щелкнула задвижка, раздался скрип двери душевой. Телефонный звонок донесся из коридора, потому что теперь его не отделяла дверь… Бедная Чистюля решила, что все очень просто. Она позволила себе подумать, что человек, который стучался к ней, решил уйти. А, может быть, она подумала, будто ее разыгрывают соседи, с которыми она хронически ведет «холодные войны».

Раздался тихий хриплый смех.

— Е-хе-хе, попалась! — довольное рычание, словно охотник загнал добычу, за которой следовал несколько часов кряду.

— Можно я пойду, мне домой надо? — успела спросить Чистюля прежде, чем тяжело задышала и заплакала. Тихо, испуганно, так, чтобы не раздражать Гришу, не нарушать установленную им тишину.

Маша закусила губу, затем зажмурилась и, обхватив руками лицо, попыталась сдержать слезы. Не вышло. Она очень хорошо знала Чистюлю. Та была одной из немногих, кто по-настоящему с ней дружила. И хоть Маша и не видела, что именно происходило в коридоре, но ярко представляла себе, что в предсмертном состоянии, едва дыша и теряя сознание от ран, Чистюля шарит у себя по карманам, чтобы вытереть кровь со своей яркой белой одежды…

Она только что была жива, а спустя несколько мгновений уже нет. Осознание безвыходности, страх и еще черт знает что сплелись в разуме Маши в один сплошной клубок. Ей хотелось кричать, выть, забраться, наконец, в самый темный угол под кроватью, и лежать там, пока все не закончится. Нет, даже не так — лежать, пока все не исправится! Лежать до тех пор, пока Семен не войдет в комнату и не скажет, «Ну вы чего здесь застряли? Кстати, вы выяснили, что там этот алкаш за стеной буянит, может быть, вызвать полицию все-таки, а?», лежать до тех пор, пока не позвонит Чистюля и не начнет жаловаться, что парни в очередной раз по пьяни ходят в женский туалет и загаживают стульчак, который она потом упорно моет с хлором… Но ничего уже не исправится, девушка понимала это, но не могла принять.

Где та справедливость, о которой рассказывали воспитатели в детском доме? Где тот Бог, что позволяет подонкам разгуливать по земле и лишать жизни ни в чем не повинных людей? Маша в одну секунду перестала верить и в первое, и во второе.

Жгучий поток слез застилал ей глаза. Контроль над телом уступал место панике, но необходимо держать себя в руках. Во что бы то ни стало. Не только ради себя, но и ради Димы и Сергея. Нельзя шуметь, иначе Гриша услышит… и придет. Он здесь, недалеко, прямо за хлипкой дверью. Слышал ли кто-нибудь с других этажей, что здесь происходит? Может, кто-то уже спешит на выручку? Тогда удастся продержаться до приезда полиции.

Чьи-то руки обхватили ее за плечи. Маша вовремя сообразила, что это один из ребят, чудом не закричав. Это был Дима. Кто же еще? Они всегда поддерживали друг друга, держались за руки, обнимались. Прям как родные. Сергей на такое не способен. Он весельчак и балагур — компанейский парень, и Маша любила его за это, но, когда необходима поддержка и забота, Сергей становился точно каменный истукан.

Конечно же, это Дима. Он гладил Машу по голове и шептал на ухо, что все будет хорошо.

А из коридора снова послышался стук в дверь. Должно быть, Гриша возвращался, и решил пройтись по жильцам по другую сторону корпуса. Совершенно непонятно, что творилось в его голове. И что спровоцировало на такие действия. Сосед не был душкой — да такие тут и не живут — и все же он казался обычным, даже когда выпивал лишнего и устраивал скандал в семье. Его жене периодически попадало, но это совсем не одно и то же, что убить ее, да еще и… Видимо, у Гриши сорвало клапан и на место его уже не приделать.

Сергей вздрогнул и попятился от двери.

— Что делать? — спросил он, ища конкретных инструкций у друзей.

Но никаких инструкций не было. Дима успокаивал подругу и не замечал происходящего. Он словно закрылся от всего, найдя для себя четкое и понятное занятие.

— Димон! — прохрипел Сергей, привлекая к себе внимание.

Парень поднял на друга глаза и кивнул, мол, «чего тебе?».

— Надо сидеть тихо. Он же не знает, что мы тут.

— Он видел тебя в коридоре? Ну, когда… — Дима не договорил. Слезы наполнили его глаза при воспоминании о Семене.

— Вряд ли. Уже пришел бы. Все случилось очень быстро…

Сергей посмотрел на стол, на котором оставались и выпивка, и закуски. Ребята веселились почти до утра, а затем просто легли спать, оставив все как есть.

«До завтра не испортится», — заверила Маша. Она немного перебрала с шампанским, и ей жуть как не хотелось относить продукты в холодильник и наводить уборку.

Послышался стук в следующую дверь. Ближе на несколько метров. А затем хриплый голос:

— Соседи, откройте. Нужна помощь.

Но ему не открыли. Там попросту никого не было. Владельцы той комнаты сейчас гуляли где-нибудь по городу или отсыпались в уютной гостинице с отдельным душем и завтраком в номер, не подозревая, что в это самое мгновение далеко-далеко в общежитии в их дверь стучал съехавший с катушек пьяница с окровавленным ножом наперевес.

«А я, наоборот, оказался здесь», — подумал Дима, но вслух не произнес. Он не собирался еще больше подливать масла в огонь. Ведь это друзья его затащили в чертово общежитие чуть ли не силой… а как он не хотел этого. И вот чем все закончилось!

Нет, еще ничего не закончилось. И будет ли этому конец — неизвестно. Но Дима никого не винил. Он взрослый человек, и оказался здесь по собственной воле. Никто его волоком не тащил. Просто страх давал о себе знать, и в голове возникали мысли, которых в обычное время быть там не должно. А вот если бы так… или так. Но уже ничего не изменить — он здесь, и должен придумать, как выбраться из общежития. А если бы назавтра он прочитал в местном паблике, что все его друзья и несколько других жильцов зверски убиты сумасшедшим соседом — разве было бы лучше? Конечно, нет. Возможно, он неспроста оказался здесь и сейчас. Не на прошлый Новый год, не на позапрошлый — на этот. Или Машка подсознательно что-то чувствовала, поэтому уговаривала его так настойчиво и долго. Сейчас уже не разобрать.

Шаркающие шаги по коридору и бормотание Гриши выдернули Диму из размышлений. Маша к тому моменту немного успокоилась. Больше не плакала, разве что хлюпала носом да не моргая смотрела в стену, словно видела сквозь нее.

Три сильных удара обрушились на дверь. На их дверь. Гриша сознательно или ввиду своего неадекватного состояния пропустил одну из комнат. Ребята оказались не готовы к такому. Каждый из них, руководствуясь логикой, понимал, что следующая на очереди дверь по соседству, та, с зеленой окантовкой и хлябающей ручкой — именно в нее постучит Гриша. Но он постучал в другую. В их дверь. И Маша вскрикнула от неожиданности. Она поняла, что натворила, но было поздно. Гриша услышал.

Он закряхтел, словно потешался над загнанными в угол ребятами, которых выдал один неосторожный звук. По двери чем-то заскребли. Видимо Гриша проводил по полотну ножом, а скорее всего пытался взломать замок.

Дима крепче обнял Машу.

Сергей схватил ножик со стола, маленький, для нарезки хлеба. Другого не оказалось. Вся тяжелая артиллерия на кухне — на общей кухне — куда не попасть, не пройдя по коридору.

— Хватай тоже что-нибудь, — он умоляюще посмотрел на друга. Но тот замотал головой.

В дверь заколотили. Отрывисто, сильно. Удары сопровождались безумными криками и руганью. Захрустели доски, они не предназначались для таких испытаний. Общежитие построили еще в Советском Союзе, и дверь в те времена являлась номинальным атрибутом. С момента роспуска НКВД никто ни к кому не ломился подобным образом, поэтому в массивном и неприступном дверном блоке попросту не было необходимости.

— У меня есть идея, — тихо сказал Дима, — мы должны притвориться, что продолжаем гулять. Давайте сделаем вид, будто всё еще пьяные и ничего не понимаем!

— Что? — Маша недоуменно посмотрела на Диму, а затем на Сергея. Тот тоже всем своим видом показывал, что нужны пояснения.

В двух словах, под удары в дверь, Дима обрисовал план. Времени на что-то другое не оставалось. Иной выход — накинуться на соседа и попытаться его обезоружить, но очевидно, что ему нечего терять — ни одного, так другого успеет ранить, если не убить…

Сосед ломился до тех пор, пока не хрустнула доска, к которой крепился замок, и дверь не распахнулась от финального удара плечом. Гриша сделал шаг через порог и внимательно осмотрелся.

Его виду предстало три человека. Они о чем-то разговаривали. Один из них обернулся, затем остальные двое последовали его примеру.

— Не понял, — позитивно произнес Сергей, осматривая остатки входной двери, — ты че сделал, сосед?

Гриша молчал. В правой его руке по-прежнему находился нож. Он держал его очень крепко, в готовности нанести резкий, жесткий удар, которым бы проткнул плоть любому, кто стал свидетелем его сегодняшнего буйства.

— Ты че нам дверь сломал? — добавила Маша.

— А что вы тут делаете? — спросил Гриша, не скрывая подозрения и не спуская глаз со всех трех жильцов.

— В смысле? Мы тут, как бы, живем, — ухмыльнулся Сергей. От страха ему удалось максимально вжиться в спектакль, который был сконструирован «на коленке» за минуту, — бухаем, вон, сидим. Новый год, как никак. Садись тоже, — закончил Сергей и придвинул стоящий неподалеку стул.

— Бухаете? — вновь подозрительно переспросил Гриша и автоматически пошел к столу. Дима старался молчать, внутри него бурлили вулканы адреналина, ему едва удавалось сдерживать свое желание встать и убежать или попросту расплакаться. Он делал вид, будто выпил больше всех, а потому ему сложно даже говорить.

Сергей спокойно взял пустую рюмку и налил новому гостю, пока тот, предварительно убрав нож в карман штанов, усаживался за стол.

— Хрен с ней, с дверью, — сказал Сергей и протянул рюмку гостю, — будем.

— Хех, — ухмыльнулся гость, — ну, с Новым годом… соседи.

Все четверо выпили.

Григорий посмотрел по сторонам. Ему удалось немного расслабиться.

— Давно вы тут? — спросил он.

— Так, со вчера, — ответил Сергей и двое его друзей захихикали. Неестественно, натянуто, но вполне допустимо в компании сильно пьяных людей, — так, а че ты нам дверь то выбил?

— Перепутал, — ответил Гриша, взял бутылку и разлил всем по рюмкам, — думал, к себе иду.

— Тебя что, домой что ли не пускают? — вопрос был естественный, однако все трое участников представления ощутили холодок.

— Ну да, поссорились немного…

— Бывает.

Все выпили. Сергей автоматически разлил спиртное заново. Ему хотелось пить быстрее, чтобы заглушить страх от того, что перед ним сидел потрепанный спиртом алкаш, в белой, заляпанной чем-то майке, а в кармане его штанов нож, которым он уже убил четырех человек. Очень не хотелось, чтобы количество жертв возросло…

Григорий взял рюмку, выпил и с силой опустил на стол.

— Оно ведь, знаете, как бывает? Вы вот, я вижу, еще молодые, у вас все просто… Я, когда со своей расписывался, тоже такой, как вы, был. Даже не заметил, как она в мегеру превратилась… И это ей не так, и то не эдак! — Григорий начинал нервничать. Он взял бутылку, резким движением налил себе в рюмку и снова выпил, не дожидаясь своих новых собутыльников. Друзья делали вид, будто внимают его истории, но каждый из них в этот момент прислушивался к малейшему шороху за дверью, чтобы в нужный момент встать и закричать, «это мы вызывали полицию! Сюда! Он здесь! Он убил несколько человек!», но в коридоре было издевательски тихо.

Маша вдруг подняла рюмку и тоже не спеша выпила.

— Почему она мегера? — вдруг спросила она на удивление остальным, включая Гришу. Он не медлил с ответом. Вероятно, ему приходилось рассказывать эту историю много раз.

— Потому, что пилит меня… с утра до вечера… с утра до вечера. Утром — «вставай, ребенок уже проснулся», вечером — «тихо, ребенок уже спит», днем — «хватит бухать, иди с ребенком погуляй». А я, может быть, не этого хотел! Я жить хотел нормально! Бухать хотел! Как раньше! Раньше мы с ней сядем, откупорим бутылку и пьем, наслаждаемся. Работать я и тогда не работал… так, подработки, но хватало же. А тут видите-ли перестало хватать. Тут видите-ли «обязательства», ее любимое словечко. Она как бухать перестала, изменилась сильно. В стерву превратилась.

— Ну так и ушел бы от нее, — прокомментировала Маша.

— Да куда я уйду? У меня ни кола, ни двора. Я у нее прописан был. А недавно, вон, квартиру продали, мотаемся по общежитиям. Это уже четвертое. Да и люблю я ее, хоть и стерва, так моя же, — закончил Гриша и прервался, налив себе очередную порцию водки.

— Так, может быть, она о ребенке беспокоилась? Может быть, поэтому бухать перестала… может быть, поэтому стервой, как ты выражаешься, была?

Гриша опустил голову, уперевшись лбом в свою руку. Несколько секунд он сидел молча, а затем всхлипнул, заплакал. Продолжая шмыгать носом, сидя с зажмуренными глазами, он плакал, стараясь не издавать звуков. Тем не менее звуки прорывались сквозь сомкнутые губы. В какой-то момент сидящему рядом Диме даже захотелось поддержать его, обнять, погладить по плечам и сказать, «не плач, не расстраивайся, все будет хорошо», однако он помнил, кто сидел в их компании. Это не просто алкоголик, обиженный жизнью. Возможно, еще утром он таковым и являлся: обычным алкашом, который женился на собутыльнице. Они жили в своем алкогольном раю, пили, ругались, дрались, а потом мирились и в полубредовом состоянии у них случалось соитие. А потом собутыльница забеременела, и родился ребенок. Толи материнский инстинкт взял свое, толи молодая алкоголичка прозрела, но в итоге она прекратила пить. А Гриша продолжил.

Уже не алкоголичка, а просто женщина с мужем алкашом — все чаще она становилась недовольна отцом своего ребенка, ведь ее мир стал иным, трезвым и ответственным. Она упрекала его, пыталась вразумить, выказывала свое недовольство, а его это только бесило. Они продолжали жить по накатанной: «ребенку нужен отец», говорила она; «куда мне деваться, у меня же ничего нет», говорил он. Так все и шло до сегодняшнего утра… Но сегодня из неинтересного, обыденного, ничем не примечательного алкаша Гриша превратился в алкаша-убийцу… Дима об этом помнил, потому и не стал утешать мужчину, от которого по-прежнему разило перегаром вперемешку со свежим спиртом.

Через пару минут Григорий успокоился. Вытер глаза от слез, снова налил себе водку и выпил. Повторил действия. А затем, пристально смотря на Машу, которая сидела напротив, спросил, едва выговаривая слова:

— Так, а почему же была… жена стерва то… почему была, а не есть?

Возникла тишина. Маша растерянно смотрела на Григория, она не знала, что ему ответить. Сергей с Димой молча сидели рядом. Никто не хотел конфликта, они просто дожидались полицию.

Несколько секунд тишины и Сергей, сидящий справа от Григория, заметил, как его рука опустилась в карман брюк, туда, куда некоторое время назад он убрал нож. Сергей резко ударил Григория локтем в лицо. Григорий опрокинулся со стула.

— Бежим! — закричал Дима и протянул руку Маше. Сергей рванул в коридор, полагая, что друзья не отстанут, однако обернувшись, увидел иную картину. Все происходило быстро, за 3—4 секунды. Настолько быстро, что Сергей не успевал анализировать происходящее, лишь констатировал факты, стоя в проеме двери.

Дима внезапно закричал и упал, схватившись за ногу. Из его бедра хлынула кровь. Это Гриша на так называемом «автопилоте», не иначе, валяясь на полу, воткнул свой испачканный кровью нож в ногу Диме. А затем, поднявшись, попытался ударить ножом Машу, которая находилась между столом и окном. Девушка отпрянула. Острое лезвие едва коснулось ее майки, но не порезало. Гриша сделал шаг вперед и, опершись на стол, презрительно улыбнулся, словно говоря «ну а теперь? Теперь то я тебя достану. Тебе теперь некуда убегать». Маша не стала ждать удара. Она, не сводя глаз с убийцы, наощупь открыла находящееся за ней окно и выпрыгнула из него. Послышался визг и удар. А потом стоны и плач.

— Маша, — вполголоса произнес Дима. Он поднялся и, хромая, направился к Сергею, который стоял в проеме, не веря своим глазам. Нет, не могло того произойти, что их подруга только что выпрыгнула с третьего этажа. «Но она жива», — пронеслась мысль у Сергея, — «жива, и ей надо помочь. Ведь на улице несколько дней подряд шел снег. И этаж всего лишь третий. Она просто сильно ударилась и теперь лежит на холоде, ждет нас». Машинально он схватил Диму под руки, и они поспешили к выходу из общежития. Дима не мог передвигаться быстро. Из раны текла кровь. Алые капли дорожкой тянулись за его ногой.

Сергей мгновенно устал. Он не знал, сможет ли дотащить друга до первого этажа или рухнет где-нибудь посреди лестничного пролета. Несколько метров растянулись до сотни. Казалось, коридор никогда не кончится, и ребята будут вечно по нему брести, как в каком-нибудь зазеркалье, так и не обретя свободу.

— Давай, давай, — подбадривал Сергей.

— Да, да, — отвечал Дима. Он побледнел и тяжело дышал. И ровно, как и его друг думал лишь об одном, «что с Машей?».

Оставалась всего пара шагов до лестничной клетки, как из проема вышел упитанный мужчина в дубленке, и ребята чуть не врезались в него. Незнакомец также не ожидал подобной встречи, поэтому отпрянул, но быстро пришел в себя.

— Вы кто? — резко спросил он, словно командир увидел незнакомых подчиненных.

— Мы здесь живем, — ответил Сергей, голос его дрожал, он не мог собраться с мыслями, — там убийца, — он плакал, совершенно не стесняясь своих чувств, потому что в голове у него звучал упрекающий голос Маши, «Ну вы скоро? У меня сломались бедра, а из голеностопа что-то торчит, кажется кость, наверное, открытый перелом, я видела подобное по телевизору. И кстати, на улице минус 27. Может быть вы все-таки поторопитесь, друзья? Мне вообще-то здесь холодно и больно».

— Это вы в полицию звонили?

— Да. Я звонил…

— Я — полиция, — ответил человек. Он был в форме, но поверх нее была дубленка, отчего ребята не сразу поняли, что перед ними представитель закона. Офицер, которого послали на бытовуху, так как дежурившие в праздничную ночь сотрудники не справлялись со шквалом вызовов. В их городе всегда так: на праздники люди сходили с ума, на них такие дни действовали, как полная луна на оборотней. — Что тут у вас?

— Там убийца, — Сергей ткнул пальцем в сторону, откуда они пришли, — он убил несколько человек. Нам надо на улицу, там девушка…

— Поможем. Поможем, — пропыхтел полицейский, — разворачивайтесь… сейчас посмотрим на вашего убийцу.

Сергей решил, что ему послышалось.

— Разворачиваться? — переспросил он. — Зачем?

— Я же его не видел, вашего убийцу, — прыснул полицейский, — а вы видели. Покажете его. Вдруг я не того арестую?!

— Там больше никого нет, — проговорил Дима сонным голосом. У него кружилась голова, мысли отстраненно болтались, словно чужие. Но суть разговора он улавливал.

— Разберемся… идемте за мной.

Ребятам не оставалось ничего иного, как повиноваться. Совсем не так они представляли встречу с полицией. Им казалось, что приедут несколько человек, почтенно поприветствуют их и заверят, что им незачем переживать. Укроют теплым пледом, из ниоткуда появится рука, протягивающая чашку горячего чая, а вдали они увидят Машу, которую уже положили на носилки медики, вколов ей обезболивающее.

— Наша подруга выпала из окна, — сообщил Сергей, — ей нужна помощь. Вызовите врачей.

— Сейчас здесь закончим и вашей подругой займемся, — полицейский достал из-за пояса пистолет и снял с предохранителя.

Сергею стало спокойней при виде оружия. Обычно бывает наоборот, но сейчас человек с пистолетом был на их стороне. И этот человек — не просто прохожий, который решил пострелять в тире, а обученный специалист. Это его работа, и он — Сергей не сомневался — выполнит ее качественно.

Полицейский бросил взгляд на убитую Чистюлю, что лежала возле двери душевой. Ее глаза оставались открытыми и, казалось, она сейчас моргнет, а то и вовсе заговорит, прошепчет еле-еле, «у вас не будет салфетки, у меня испачкан живот?». Но девушка молчала.

Дальше по коридору лежал Семен.

— Куда? — спросил полицейский.

Сергей указал на дверь.

— Осторожно, он там, — прошептал парень, — у него нож…

Полицейский подошел к дверному проему, медленно заглянул внутрь. Из комнаты доносился невнятный голос Гриши, который не до конца пришел в себя после удара в лицо.

Сергея затрясло. Он ничего не мог с собой поделать. Возвращаться было мучительно, но выбора им не предоставили.

— Заходите, — приказал полицейский, проталкивая ребят в комнату.

— Зачем?!… — попытался возразить Сергей, однако полицейский его перебил.

— Может, вы в сговоре. Это всего лишь инструкция, — смягчился он, — не бойтесь, я иду вплотную за вами, у меня пистолет, он в полной боеготовности.

— Нет, я вам клянусь…, — Сергей готов был снова расплакаться, но сдержался в последний момент. Сильная рука уперлась ему в спину, и ребята вместе переступили порог. Они в ужасе уставились на Гришу, который сидел на стуле, шатаясь. Он смотрел на них, глаза его постоянно щурились, очевидно, что ему кружило голову от выпитого.

Полицейский остался в проеме.

— Почему девушка выпрыгнула на моих глазах из окна? — резко спросил полицейский.

Сергей остервенело посмотрел на Григория, в глазах его читалось, «ну что сука, что ты теперь будешь делать?».

— Я не знаю… — пролепетал Гриша, — захотела так…

— Что? Захотела? — переспросил полицейский? — В смысле, захотела?

Сергей переводил взгляд с полицейского на Гришу, не понимая, почему представитель власти не вызывает подмогу, не звонит в «скорую» и, наконец, не арестовывает преступника.

Гриша сидел спокойно, опираясь локтями на стол. То ли понял, что пойман, и смирился с этим, то ли попросту не владел своим телом. Пока они сидели с ним за столом, он выпил рюмок шесть, может, больше, и водка, видимо, подействовала только сейчас.

— Кто еще на этаже? — спросил полицейский.

— Никого, — ответил Сергей заплетающимся голосом. Его тошнило, он едва сдерживал рвотные позывы.

— Ну что сидишь? — страж порядка обратился к Грише.

— А что? — ответил тот.

— Дебил ты, вот что, — тяжело вздохнул полицейский, затем злобно прошипел, — я тебе что сказал? Проверить комнаты и убрать явных свидетелей. Явных, понимаешь? Явных! Тех, кто точно тебя видел, а не слышал, думает или догадывается! — полицейский перешел на крик, — Какого хрена эти! — он кивнул на ребят, — гуляют по коридорам!?

Сергей похолодел от ужаса. Вот почему полицейский вел себя так странно. Он с самого начала был в курсе происходящего! Получается, разговор Гриши по телефону происходил именно с ним! Вот кто дал соседу указание убить Чистюлю (не конкретно ее, но сути не меняло), и вот из-за кого Маша сейчас лежала под окнами и стонала от боли…

— Так, а что? Их много так, — махнул рукой Григорий, едва выговорив слова, — я и не думал, что они… а баба та… ну выпрыгнувшая… она это… ну… она знала… понимаешь?

— Дебил, — резюмировал полицейский и поднял пистолет, направив его на ребят.