Бесплатный фрагмент - Утраченная истина

Предисловие

Приветствую тебя, дорогой читатель. Сейчас мне так много хочется сказать, о стольких вещах поговорить с тобой, но я не хочу затягивать предисловие. В конце концов, ты открыл эту книгу не ради этого. Книга «Утраченная Истина» является первым романом в серии Age of Madness. По совместительству, она является моим первым романом. Более трех лет я потратил на написание этой истории. Несколько раз я полностью менял концепцию книги и стиль написания. Книга росла, рос и я. Тот писатель, который закончил эту книгу, уже не является тем, кто её начал. Можно сказать, что пока я писал «Утраченную истину», книга в ответ «писала» меня. Надеюсь, мои усилия оправдались.

Перед тем, как погрузить вас в мир бесконечного безумия, я бы хотел оговорить несколько моментов.

В конце книги вы найдете список персонажей и записки по миру Age of Madness. Они нужны для того, чтобы лучше раскрыть историю. Однако, берегитесь спойлеров, если решитесь заглянуть туда.

Перед самой историей вы найдете два пролога, которые объединены под названием «Прелюдия к безумию». Они не обязательны для чтения, но лучше раскрывают сюжет «Утраченной истины». Оба рассказа, «Вечность» и «Первый либрариант» расположены в хронологическом порядке. Надеюсь, они вам понравятся не меньше книги.

Говоря о смысле книги, стоит отметить, что каждый определяет его сам для себя. Быть может, кто-то найдет в этой книге рассуждения о вечном, об обществе и о людях, а может найдет просто приключение. Оба случая будут просто замечательны. Я считаю, что книга не должна доносить конкретный смысл до читателя, а лишь направлять потом его сознание на формирования новых мыслей и идей.

Это и всё, что я хотел сказать. Надеюсь, путешествие, в которое вы отправляетесь, станет для вас незабываемым. Желаю вам приятного чтения!

Прелюдия к безумию
Вечность

Через большие города, непролазные леса, бескрайние степи, через века идет человек, вернее, тот, кто был когда-то человеком. Добродушный на вид старичок в сине-золотых одеждах путешествует от города к городу, от деревни к деревне. Он рассказывает истории, странные сказки, разжигающие воображение. В народе милый дедушка давно получил прозвище «Сказочник». Никто не знал его настоящего имени, сам он не представлялся. Неизвестными оставались его прошлое, и даже откуда он: время, казалось бы, стерло все внешние отличия с этого старческого лица. Никогда никто не слышал от него бранного слова или дурного выражения. Сказочник всегда оставлял за собой загадку, природу которой нельзя было понять. А мы знаем, как большинство людей относятся к тому, чего не понимают. На него охотились, обвиняли в ереси и преследовали, но каждый раз, как по волшебству, старик ускользал. Невидимой нитью сказочник проходит сквозь историю человечества. В этот раз он вернулся на свою родину, холодную мертвую пустыню. Пустыня эта не похожа на остальные. Это не жаркая пустыня востока, не раскаленные камни Диких земель, нет, те пустыни лишь с первого взгляда мертвые. Однако, стоит присмотреться, как станет ясно, что они кипят жизнью: суровой, грубой, но все-таки жизнью. Насекомые, мелкие зверьки, кактусы — типичные обитатели знакомых нам пустынь. Здесь же — ничего. В этой пустыне не было жизни — лишь смерть. Холодные унылые виды от юга к северу и от востока к западу. Далеко не каждый авантюрист отважится зайти туда в поисках потерянных сокровищ погаснувшего мира. Тот, кто решился, вряд ли вернется живым. Множество легенд ходит об этой пустыне, и все они рассказываются шепотом. В легендах минувших дней данную страну называют по-разному: Домог, Хад, Пустыня-за-Пределом, Ленг. С грустью в глазах взирал Сказочник на погибшую родину. Сомкнувши очи, вновь он узрел последние дни своей цивилизации. Да, в то время он действительно мог назвать её своей. Снова он чувствовал дуновение теплого ветра, вновь слышал голоса на знакомом языке, ныне мертвом. Судьбы людей, даже тех, кого он не знал, мелькали перед мысленным взором Сказочника. Он оглянулся в прошлое, чтобы снова увидеть, как все было, взвесить свои решения и выбор других людей.

***

Бриз доносил морскую свежесть, её нежное дыхание до сверкающего белого города близ высоких базальтовых скал, прозванных «Безымянными». Огромный город шел ступенчато: раскинулся он от берега моря к предгорьям. Улицы его были разделены каналами и пышными зелеными стенами лесов, что произрастали прямо в городе. В центре города располагался гигантских размеров амфитеатр, за которым, ближе к горам, возвышалась Терраса Правосудия. Там, на террасе, находились палаты Триумвирата, можно сказать, главное здание в стране. «Ave republic» — гласили слова над порталом палат. Вокруг всех этих достопримечательностей разрастались дома, улицы, площади.

В то время, когда солнце висело высоко над головами, опаляя древний город, по улице шел мужчина. У него были длинные вьющиеся волосы, одет он был в красную тунику, поверх которой была накинута белая тога. На лице его сияла беззаботная улыбка, он здоровался с каждым встречным. У молодого поэта была назначена встреча с очень хорошими знакомыми, вследствие этого он и находился в приподнятом настроении. Так он и шел: здоровался со всеми.

— Приветствую вас, господин Прокуратор, — обратился он к идущему навстречу мужчине лет шестидесяти с короткими аккуратно постриженными седыми волосами. Одет он был в белую тоге с пурпурными полосами. На голове его покоился золотой лавровый венок. Прокуратор, однако, не поздоровался, а просто поднял руку в приветственном «ave», после чего с угрюмым лицом пошел дальше.

Поэт пожал плечами: «Ну и ладно, ну и не надо было. Можете не здороваться». Он продолжил путь. Редко поэт видел прокуратора в таком невеселом настроении. Если триумвират Магды был головой государства, то прокуратор — сердцем. Он был гарантом справедливости в то время. Он одинаково свободно говорил с простыми гражданами, учеными и высшими чинами. Обычно он мог поддержать любой разговор, но в этот день он почему-то был не в настроении.

Тем временем Марк, так звали поэта, дошел до заведения, стоящего на холмике. Как и у любых других общественных мест, у этого вместо дверей были просто занавески. Встреча должна была произойти на крыше дома, откуда открывался очень достойный вид на город. За место уже было уплачено. Там, наверху, прямо по центру крыши стоял большой круглый стол, вокруг него — стулья. По краям площадки стояли цветочные горшки. По перилам вилась лоза. Там Марк встретил своего верного друга, Гипноса, который имел почетную должность астролога. Одет он был в алое одеяние, подобающее его профессии. Его волосы были эбонитового цвета. Обменявшись любезностями и новостями, друзья уселись за стол в ожидании остальных. «Остальные» опоздали на добрых полчаса. Обе, что редкость, свободные женщины: одна — дочь высокопоставленного чиновника, вторая — сама себе хозяин, вернее — вдова землевладельца. Зефира и Агнесс были неразлучными подругами. Зефира — девушка с каштановыми волосами и ярким взглядом, обладала природной неброской красотой. Агнесс по красоте не уступала подруге: она была высокого роста, стройная, с длинными волосами цвета соломы. Её взгляд так же был сияющим, но при этом немного усталым. Стоило подружкам появится на крыше заведения, как Марк тут же заключил их в объятия, в то время как Гипнос помахал им рукой и улыбнулся. Вернулись за стол и налили вина. Вспоминали былое, мечтали о будущем, смеялись.

— Ночь будет ясная, — говорил Гипнос, — идеальная ночь, для наблюдения за луной. Сегодня она должна вылиться в луну Хаоса. Буду пристально наблюдать за нею из своей обсерватории.

— Мне кажется, лучше будет это сделать не из твоей обсерватории, а из круга камней на холме звезд недалеко от залива, — возразила Агнесс, осведомленная и заинтересованная в астрологии не менее, чем её друг.

— Это еще почему?

— Глупый, тебе ли не знать? — Все небо будет для тебя закрыто горами, в кругу камней вид гораздо лучше. Поучился бы у древних — они наблюдали за бесконечностью именно там.

— Да, наверное, ты права, просто я никогда раньше не наблюдал за луной хаоса, и взор мой был направлен в иные дали, поэтому…

— Оправдывайся, ха-ха! — со смехом прервала его Зефира.

— И то правда, — Гипнос снова обратился к Агнесс, — а что ты думаешь о другом месте, скажем, о…

Пока Гипнос и Агнесс обсуждали серьезные вопросы науки небесных сфер, Марк и Зефира умиленно наблюдали за ними, моментами переглядываясь. Когда собеседники заметили это, они недоуменно уставились на Марка и Зефиру:

— Что? — в один голос спросили Агнесс и Гипнос.

— Продолжайте, — одновременно ответили Марк и Зефира, — это так мило!

Дальше разговор о звездах не шел: неловко было. Все отшутились, а Марк решил зачитать свою новую балладу.

…

Гипнос, вполуха слушавший Марка, вдруг прервал его выступление:

— Эй, поглядите! Там, на скалах, — рукой он показывал на вершины базальтовых гор. Гипнос достал предмет, через который стал пристально рассматривать черные пики Безымянных гор.

— Опять ты со своей «позорной трубой»? — усмехнулся Марк.

— Подзорной, — машинально поправил его взволнованный Гипнос, — готов поклясться, я видел там кого-то. Фигура, похожая на человека, мелькнула на секунду меж черных скал.

— Бред, туда невозможно попасть.

— По древним легендам, — прервала создавшуюся на секунду тишину Зефира, — там, на Вершинах Безымянных гор, жили боги. «А непреступны скалы базальтового камня потому, что людям недозволенно видеть лик богов».

— Как хорошо, — добавила Агнесс, — что мы отказались от концепции богов. Это просто универсалий глупости.

— Зато как романтично!

Сошлись на том, что либо Гипносу показалось, либо ему настолько не хотелось слушать балладу Марка, что он решил таким образом её прервать.

***

Прокуратор тем временем подходил к палатам триумвирата, величественным висячим садам, высеченным в скале, откуда вода по акведукам поступала в другие, даже самые отдаленные части города. Именно там, в горе, был родник, а над ним возвышались три трона Магды. Это был правящий орган государства, объединяющий все три ветви власти: законодательную, судебную и исполнительную. Триумвират, по законам Республики, должен быть воплощением логики и справедливости. В нем были представлены три поколения: поколение старших — хозяев прошлого, поколения взрослых — хозяев настоящего, и поколения молодых — властителей будущего. Число три, что издревле вмещало в себя некий мистический и оккультный смысл, эхом звучало во всем, что касалось триумвирата Магды. Втроем они управляли бескрайними землями великой Республики, что подчинила себе весь известный мир. И вот прокуратор предстал перед тремя властителями мира: стариком, женщиной и подростком. Но, если бы у него был выбор, он бы вовсе их сегодня не видел. Прокуратор был человеком простым: он уважал право других людей на отдых, но и хотел бы, чтобы и остальные уважали его право. Когда его вызвали прямо во время его единственного выходного, он был в своих садах, где хотел придаться долгожданному уединению, вкушая напитки, которые называл амброзией. Разве много человек просил? Неудивительно, что к триумвирату прибыл он в подавленном настроении. Он был крайне раздражен случившимся. Он поклонился, но не низко. С вопрошающим взглядом он уставился на Магду. Глаза его горели вопросом: «Ну и что вам нужно, для чего вы прервали заслуженный отдых человека?». У триумвирата была странная манера речи говорить так, чтобы каждый член высказывался по очереди, при этом они часто выдавали одну и ту же мысль вместе, оканчивая предложения друг за другом. От этого Прокуратору становилось не по себе. Ко всему прочему, зал триумвирата всегда освещался только светом солнца, либо луны со звездами, обиталище Магды всегда было погружено в полумрак. Все это в совокупности создавало в голове Прокуратора глупую мысль, что Магда — это и не люди вовсе, а какие-нибудь вампиры из древних сказок. Каким бы видимым почтением к Магде не обладал Прокуратор, в душе он испытывал к ним холодную ненависть.

— Приветствуем тебя, великий прокуратор, Магда благодарит тебя за то, что откликнулся на зов её.

«Еще и говорят о себе в третьем лице» — подумал Прокуратор.

— Да-да, можно ли мне водички? Горло ужасно пересохло, — ответил он с некоторым вызовом и сарказмом в голосе.

— Мы просим серьезности с вашей стороны, — говорили Магда тремя голосами, — в конце концов, мы бы не стали прерывать ваш выходной день понапрасну.

При каждом слове «мы» у Прокуратора по телу как будто расползались стеклянные иголки.

— Так в чем же проблема, светлейшие?

— Нонсенс, о прокуратор, нонсенс. На востоке, у самого основания полуострова зародился культ.

— Культ? Абсурд, мы покончили с культами века назад. Да если и культ, то что с того? Это не моя забота — отправьте людей, пусть порубят этих дикарей. Я управляю столицей, а не стою на страже нравственности нашей страны.

— Проблема в другом. Местные власти так и хотели поступить, уничтожить язычников. Но войска отказались и сами оказались культистами.

— Вот как. Действительно нонсенс. Они убили кого-нибудь?

— Пока известий на этот счет не было. Есть известия и пострашнее. Нам докладывают, что все больше сторонников нового культа прибывают в столицу. А главное — сюда направляется и глава культа. Мы хотим, чтобы это дело перешло под ваш контроль.

Настроение Прокуратора было испорчено вконец.

— А что о них вообще известно?

— Лидером культа является некто «Сефира». Нужно найти лидера и расправится с культом. Мы даем вам полную свободу действий в вашем расследовании. Теперь вы свободны.

— Вот спасибо.

Обратно Прокуратор возвращался в еще более подавленном состоянии. Его ждали долгие, тяжелые дни, свидетели, допросы и прочие неприятные вещи. Да и культисты, что это в сущности такое? Животные, ведомые твари.

В то время, как Прокуратор готовился к расследованию, назначал людей и отдавал приказы, Гипнос готовился наблюдать уникальное небесное явление. Путь к холму звезд лежал по дороге близ гор. Дорога эта спускалась к холмам и уходила к небольшой рыбацкой деревушке у залива. По пути астролог встретил людей, которые поведали ему о случившемся некоторое время назад оползне в горах и посоветовали ему быть осторожнее. Гипнос не сильно волновался по поводу повторного оползня и продолжил путь.

В самом центре круга камней астролог установил свой телескоп. Там остался дожидаться ночи, любуясь видами. Тьма опустилась на землю, все заполонила вечерняя свежесть, и звезды с луною появились в небесах. Когда лунное гало заколебалось и заиграло красками, готовая превратиться в луну хаоса, когда снизу холма послышались шаги. Гипнос вскочил, достал кинжал и уперся взглядом в густую кромешную тьму. Он напряг каждый мускул своего тела. Но астролог смягчился, когда ночную свежесть прорезали звуки перебора струн. А увидав, что это всего-навсего идет его друг, Марк, Гипнос вернулся к наблюдению за звездами. Поэт напевал:

Угрюмый астролог в кругу камней сидит, На звезды сквозь телескоп он глядит.

Гипнос возмутился:

— Стой, прекрати! Петь о том, что видишь — преступление против поэзии.

— Да ладно тебе. Ну что, высмотрел чего-нибудь интересное? Новую звезду, или вторую луну?

— Можешь и сам посмотреть, если хочешь.

Пока Марк наблюдал за луной в телескоп, его друг бродил по окрестностям и рассуждал:

— Скажи мне, почему луна мертвая? Если есть жизнь в нашем мире, почему ей не быть там? И где другие миры, почему их не видно, неужели мы одни? Да, мы живем в мире вопросов, а не ответов.

Ночь наполнилась пением сверчков. Внимание Гипноса опять привлекли Безымянные горы, чем дольше он смотрел на черные мертвые скалы, тем больше он сам, да и весь мир становился наэлектризованными. Астролог долго вглядывался в одну точку, пытаясь понять, что приковывает его взор. Осознание пришло, и тут же Гипнос оттолкнул друга от телескопа и перенаправил прибор на горы.

— Ты что творишь? — воскликнул ошарашенный Марк.

— Это не отблеск звезд, как я подумал сначала, это огонь! Это точно огонь! На вершинах скал горит огонь, там кто-то есть. Я вижу тени, они пляшут вокруг огня.

— Хватит, на эти горы, я уже говорил, не заберешься, разве что у тебя есть крылья.

— С каких пор ты стал таким скептиком, а, поэт? Я вижу фигуры. Смотри сам!

Сквозь линзы телескопа до друзей доходил образ костров, фигур вокруг огня. В отсветах пламени виднелись даже силуэты зданий причудливой, неправильной формы.

— Все так, — проговорил Гипнос, — я хочу отправиться туда.

— Послушай, друг, я понимаю твой пыл исследователя, но ты не бессмертен. Memento mori.

— Не важно. Я никогда не видел ничего интереснее. Представь себе, веками нам говорили, что пики безымянных гор недосягаемы. А там — люди, дома! Значит туда можно попасть. Так ты со мной?

— Конечно, — ни секунды не сомневаясь, ответил Марк.

Встречу назначили здесь же, в полдень. Гипнос хорошо подготовился, собрав всю необходимую амуницию. Марк явился не менее подготовленным… и не один. Вместе с ним на холм круга камней пришли Агнесс и Зефира. Астролог был ошарашен. Оказалось, что Марк с утра случайно проболтался о своих планах Зефире, она же в свою очередь рассказала Агнесс. И вот, они обе стояли тут, готовые к путешествию. В душе Гипноса проснулась неведомо откуда взявшаяся совесть. Ему стало неудобно тащить с собой в потенциально опасную дорогу двух дам. В тоже время он понимал, что переубедить их невозможно. Он вздохнул.

— Я надеюсь, Марк рассказал вам о всех опасностях, которые ждут нас во время подъема на Безымянные горы? — поинтересовался он.

— Рассказал, — быстро ответила Зефира.

— В смысле, опасности и подъем в гору? — воскликнула Агнесс.

— Я все сказал, — оправдывался Марк.

— Может быть… наверное… это я плохо передала, — призналась Зефира.

Возникло неловкое молчание.

— Кстати, Зефира, — прервал молчание поэт, — а как это твой отец разрешил тебе идти с нами? Просто, он такой строгий в отношении авантюр.

— Он слишком занят со своими «делами государственной важности».

Двинулись в путь. Заросшие лесами предгорья друзья преодолели быстро, дальше возвышались сами Безымянные горы. У подножья еще оставалась кое-какая растительность — мхи, лишайники. Изредка путешественникам на глаза попадались горные зверки и птицы. Мифической птицы Рух, к счастью, не встретили. Каждый новый шаг вверх давался все сложнее. Трава уже осталась позади, и друзья пробирались уже по голому черному камню. В итоге они вышли на небольшую горную площадку, откуда открывался прекрасный, захватывающий дыхание вид на столицу и на необъятные земли Великой Республики. В центре площадки возвышался монумент, вытесанный, что удивительно, из белого мрамора. На стороне монумента, обращенной к горной тропинке, по которой друзья сюда и пришли, была вырезана надпись «Камень преткновения». Так была отмечена максимальная высота, на которую забирались люди: за ней горы возвышались отвесной стеной. Здесь же был небольшой родник и пара скамеечек, на которые друзья и присели.

— Вот и все — finis! — гордо объявил Марк, уверенный в своей правоте на счет того, что дальше дороги нет.

— Неплохое вышло приключение. Какой прекрасный вид.

— Должен быть путь наверх, мы оба видели там людей. Эти костры. Эти дома, — рассуждал Гипнос, одержимый своей идеей покорить Безымянные горы.

— Зефи? — так на ласковый манер обращалась Агнесс к Зефире, — Ты куда там уставилась?

Зефира почти свесилась с края площадки.

— В стенах много отверстий, — пробурчала в ответ Зефира, — интересно… у нас есть веревка?

— Да, но зачем она сейчас тебе понадобилась?

— Обвяжите её вокруг меня и помогите спуститься вот на тот выступ.

Так и сделали. Внизу, на уступе, храбрая девушка стала подходить к одной расщелине за другой, подставляя руку. «Ага!» — вдруг вскрикнула она и протиснулась в одну из щелей в породе.

— Ты там не застрянешь? — крикнули ей сверху. На это Зефира выглянула из расщелины и послала в стоящих на верху друзей грозный взгляд.

— Тут проход, спускайтесь за мной.

Внизу она объяснила, что из расщелины шел сильный поток воздуха, что означало, что там мог быть проход. Размер входа позволял довольно спокойно пройти внутрь. Зажгли факела, они были готовы к тому, что придется идти ночью. Лаз был широким вначале, но, чем дальше друзья заходили, тем уже он становился. В один момент казалось, что дальше двигаться уже нельзя. В голову невольно приходили рассказы о путниках, застрявших между недвижимой горной породой и умерших там от голода и жажды. Смерть их была долгой и мучительной. Вспомнивший такую историю вслух Гипнос тут же получил оплеуху от Агнесс. Факела пришлось оставить, чтобы можно было идти дальше. Путники шли во мраке, и слышно было, как бились их сердца, а кровь звенела в ушах. Но вот он — яркий дневной свет в конце тоннеля. На выходе компания друзей узрела, что попала в горную долину. Все выдохнули с облегчением. Долина представляла собой небольшую рощу внутри кольца гор, посреди которого разлилось озерцо. Место это, однако, отличалось от привычных для путешественников лесов: воздух здесь был пронизан тонкой, едва заметной дымкой, сквозь которую проплывали красные огоньки.

— Как чудесно, — воскликнула Зефира!

— Я должен написать об этом месте, — подхватил Марк.

— Место чудесное, но вы не думали, что нам пора двигаться дальше? — спросила Агнесс, пребывавшая в странном напряжении.

— Это еще почему? — спросили остальные.

— Не знаю, что-то странное здесь… этот туман, эти огоньки. Они дурманят меня.

— Ну отдохнуть-то мы должны, это все у тебя от усталости. Я вот-вот упаду.

— Действительно, — неуверенно согласилась Агнесс.

Присели у валуна. «А где все звери? Где вся живность?» — думал Гипнос. Агнесс разглядывала выступающий из земли округлый белый камень. Вдруг мысль поразила её, она вырвала из земли камень, который оказался белеющим черепом.

— Ты была права, уходим, здесь нет ничего живого, кроме растений, — сказал увидевший это Гипнос, — пелена эта словно душит, вы принимаете за усталость яд. Мы уснем здесь, но проснемся ли?

Сон сняло как рукой.

— Но куда идти?

— Мне кажется, — Марк оглядел окрестность, — или там лестница в скале?

Ему не казалось, в камнях действительно была вытесана лестница. Очень древняя, казалось, она была здесь до момента возникновения мира. По мере продвижения вверх друзья уставали, а ноги их деревенели, тяжелели. Когда туманная долина осталась далеко внизу, а дымка развеялась, только тогда путешественники смогли дышать полной грудью. Они уселись на ступеньки. Древние каменные стены Безымянных гор были холодны и влажны. Когда они немного отдохнули Гипнос, которого, как и Марка, уже какое-то время мучала совесть, за то, что они подвергли девушек такой опасности, предложил провести их до безопасного места, к «камню преткновения». Сами бы они продолжили путь. Но верные их подруги наотрез отказались и пошли дальше.

Лестница, что вела к небесам, окончилась у древнего портала черного камня. Четверо вошли внутрь, во тьму. Стены подземелья были испещрены барельефами. Изображали они существ, которые могли появиться только в голове безумца. Лишь отдаленно они напоминали людей: Нижнюю часть тела составляли хвосты, одинарные или раздвоенные, выходившие из человекоподобного туловища. Из торса вырастали бесчисленные членистые лапки насекомых. Плечи были представлены двумя парами челюстей с острыми зубами, из этих пастей выходили, бились языки пламени и клубы дыма, в котором плавали сферы. По бокам росли тонкие, костлявые руки, оканчивающиеся когтистыми лапами. У некоторых из существ за спиной были большие крылья как у крылатых змеев наподобие мифического Кетцалькоатля. Существа были вооружены: кривые кинжалы, мечи о двух лезвиях и посохи с набалдашниками в виде языческого символа солнца, лучи которого были изображены в виде щупалец. В центре солнца находился змеиный глаз.

Меж хвостами тварей шныряли мелкие гуманоидные создания с острыми головами и длинными когтями на руках. Настолько подробная и реалистичная резьба поражала воображение и заставляла кровь стыть в жилах. Подняв глаза к потолку, друзья увидели, что твари возносят молитвы вовсе не небу: на потолке извивались каменные щупальца. «Корнями» щупальца уходили дальше по коридору. И небо спускалось к тварям — вокруг них плясали звезды и луны, не похожие друг на друга.

— Зря я вас сюда привел, зря мы пришли сюда, — бормотал Гипнос.

— Хватит. Мы пойдем с тобой до конца. Мы всю жизнь друг друга знаем и не подведем, — возразил Марк, девушки кивнули.

— Но что, если эти твари, изображенные на стенах, реальны? Дело в том… я же видел в телескоп фигуры.

— Ну, пока мы ничего не слышали и никого не встретили. Мы не разделялись и все пока что хорошо. А если бы мы услышали хоть один шорох в этой гробовой тишине, думаю, мы бы мчались быстрее солнечного луча. Да и к тому же, Республика, да славится она, покорила весь мир, не встретив других разумных существ, помимо людей. Вряд ли они живут прямо у нас под боком. Очевидно, что все это придумали такие же люди, как и мы. Но я поражаюсь их воображению, следует написать эпическую повесть о нашем путешествии…

— Да, — прервала Агнесс речь Марка, которая с каждым словом становилась все менее уверенной, — Вы видели в телескоп человеческие фигуры. А это — выдумки.

— Не будем об этом. В конце концов, мы вооружены.

Марк похлопал гладиус в ножнах у себя на поясе. Гипнос кивнул. Они шли дальше. Коридор окончился очередным порталом, ведущим в большой зал. Проход дальше преграждал бассейн. Дна не было видно. Эта преграда выглядела более реальной, чем изображения страшных тварей на барельефах. Путники присели на край спокойной воды и стали думать, как пробраться на ту сторону.

— Попробуем найти обходной путь, — предложил Марк, пока Зефира осматривала стены, а Агнесс рисовала круги на воде и кидала туда камушки. Вода лишь несколько секунд дрожала, а потом успокаивалась.

Марк с Гипносом обсуждали план обхода, но вдруг раздался всплеск. Обернувшись, все увидели, как Агнесс плывет по воде вглубь зала. Марк вытаращил глаза:

— Она обезумела!

— Да, — подтвердил Гипнос, после чего крикнул: «Алон-си!» — сделал глубокий вдох и нырнул следом.

— Безумцы, самоубийцы, плавунцы! — наперебой кричали им вслед Марк с Зефирой.

Ошарашенная пара мысленно уже хоронила двух сумасбродов. Бассейн был большим, и у Гипноса с Агнесс ушло минут десять, чтобы перебраться на ту сторону. А там стояла старенькая лодка с веслами. Усевшись внутрь, Агнесс и Гипнос расхохотались.

— Вернемся за трусишками-голубками? — предложила Агнесс.

— Разумеется, оставлять их наедине было бы кощунством. Разделяться нельзя, только подумай, как страшно им одним. Ха-ха, у них там праздник, наверное, остались вдвоем. Как известно, видишь праздник…

— Испорти его.

Лишь они вернулись за «трусишками», двое сразу получили от них и свою характеристику — «безумные плавунцы». Снова перебравшись на ту сторону, друзья обнаружили выход на поверхность. Пред ними предстал невероятных размеров кратер с находившимся там монолитным древним городом, чьи здания были буквально вырезаны из цельных кусков породы. Таким же безымянным, как и горы. Дворцы, вытесанные из базальта, мрамора и обсидиана, окрашенные в огненные цвета заката. Форма их поражала. Что за безумные архитектор создал этот город? На другой стороне кратера располагалось самое большое здание черного города — врата, вросшие в скалу и напоминающие искаженные врата палат триумвирата. В центре врат находились три больших размеров гнезда в виде стрел, инкрустированные рубинами. Вокруг царила мертвая тишина. Друзья шли по обсидиановым улицам. Сердца трепетали. В душе перемешались чувства восхищения и страха. Они были на подступах к исполинским вратам, когда случилось страшное. Мир словно разбился на тысячу осколков в один миг. Тишина взорвалась, и пустота наполнилась криками и непонятной страшной речью.

Словно из пустоты пред ними появилось одно из существ, изображенных на барельефах в туннелях внизу. В реальности оно оказалось куда больше и страшнее. Друзья увидали черты, что не были отражены в камне. Тело было полностью черного цвета, кожа отчасти прозрачной: виднелась кровь, циркулирующая по венам. Сферы, что на барельефах летали в дыму, на деле оказались летающими, ярко светящимися глазами. Тварь расправила невиданные крылья, по которым волнами пульсировала энергия. Ужас и благоговение заполнили первооткрывателей. «Они — дети космоса, существа сродни межзвёздному эфиру», — понял Гипнос.

Все тени в городе тем временем зашевелились. Казалось, само пространство извивается вокруг. В голове была одна мысль — бежать. Бросившись к тоннелю, из которого они пришли, беглецы услышали рокот сотен приближающихся ног. В панике они развернулись и снова побежали. Друзья отчаянно искали пути отступления, перекрикивая друг друга. Из коридоров начали выбегать малые когтистые существа, которые словно сошли с барельефов. Неужели все потеряно? Неужели они останутся здесь навечно? Но вот — надежда, скальный проход, который, судя по виду, образовался после недавнего оползня. Четверо путешественников бросились к нему. На одну секунду, прямо перед тем, как сбежать, Гипнос обернулся. Тогда в голове его молнией сверкнули мысли: «Они нас не преследуют, они не настроены агрессивно, они зовут нас, машут руками!». Он хотел было сделать еще одно, финальное умозаключение, но раздался крик, весь мир закружился. Боль. Удары. Очнулся он, лежа на грубом камне. Они споткнулись и покатились вниз, к счастью, упали на небольшую площадку. Марк в последний момент схватил за руку Гипноса, прервав его размышления и заставив упасть вместе с ним.

Потрепанные путники возвращались домой. Блики заката плясали на скалах. До темноты друзья успели добраться лишь до очередного лесочка, где из подручных средств разбили лагерь. Все были разбиты, подавлены, израненными. Гипнос остался снаружи лагеря и смотрел на звезды, проклиная себя. Он винил себя в том, что привел своих друзей сюда и подверг смертельной опасности. И все из-за глупого любопытства! Дальше хуже: они заблудились в горах. Снаружи импровизированной палатки он слышал всхлипывания девушек и утешения Марка. Гипнос уткнул голову в колени. Но в душу его закралось еще одно сожаление. Сожаление об упущенных возможностях. Он не вполне понимал эти чувства. Но они уже засели у него в душе.

Следующие дни не представляли ничего кроме боли. Все опасения, касательно их ситуации оправдались. Они почти неделю блуждали в горах. Многие новые опасности угрожали им на пути домой. Но любой, даже самый ужасный путь подходит к концу. На закате шестого дня они вышли на местность, откуда до столицы было рукой подать.

— Мы уже близко, совсем близко, — подбадривал Гипнос, хотя энтузиазма в его голосе не было совсем.

— Отсюда еще полдня идти, — заметил Марк.

— Как красиво, — прошептала Зефира. Слезы катились у неё по щекам.

— Ну-ну, дорогая, — подбадривала её Агнесс, — все будет хорошо.

— Мы выжили, — говорила дрожащим голосом Зефира, — но для меня это равносильно смерти. Отец убьет меня.

— Не беспокойся. Еще ни один отец не убивал блудную дочь, вернувшуюся домой.

Последняя часть пути домой походила на марш мертвецов: безмолвный, размеренный, отчаянный. Стертыми в кровь ногами передвигались уставшие путники. В глазах от усталости пылали ауры. Впереди, взявшись за руки, шли Марк и Зефира. Сзади недалеко друг от друга шли Гипнос и Агнесс. Астролог прервал молчание.

— Ужас, ужас! Как жаль, что так вышло, — говорил Гипнос, глядя на идущую впереди пару, — зная, как к этому отнесется её отец…

— Зефи это переживет. В сущности, ничего катастрофического не случилось. Пустяк, нечего из-за него так волноваться.

Гипнос смотрел на собеседницу, поражаясь её хладнокровию и рассудительности. «Она права. Абсолютно». Все они были ровесниками, но астролог осознавал, глядя в глаза спутнице, что морально она старше всех их. Оставшееся время они говорили о жизни, о самых разных вещах. Даже Зефира под конец улыбалась и смеялась со всеми, хотя знала, что ждет её дома. Решили, что не стоит рассказывать об увиденном людям.

Что же, самое время рассказать, как отец Зефиры, Прокуратор, вел свое расследование.

***

Жара была невыносимая. Задыхаясь от ужасной духоты, Прокуратор терзал себя мыслями: «Культ, какая дикость, какая… нелепость! Что ожидать — непонятно. Наш народ много лет как избавился от религиозных предупреждений, а тут такое!». Он представлял себе культистов: неотесанные дикари, толпящиеся вокруг своих мерзких идолов. Кровь стынет в жилах. Если в их возвышенном обществе смог появится такой атавизм как вера, то как можно быть уверенным в чем-либо. В поклонении нет рациональности и быть не может. В тоже время Прокуратор был крайне заинтригован. Разослав своих агентов, он ждал, думая, что все это продлится долго, что у него будем время разработать план. Но судьба распорядилась иначе. В первый же день ему пришло донесение, что лидер культа схвачен и сейчас в клетке направляется в столицу. Прокуратор решил не ждать, пока пленника доставят к ему в распоряжение, а самому встретить путников. Он спросил, что караван везет.

— Товары, драгоценности, ну и пленника, господин, — отвечали ему, — главу культа везем.

— В торговом караване?

— В торговом караване.

— Какая удача! А мы за ним и поехали. Тогда возвращаемся.

Оказалось, что главу культа успели перехватить и взять в плен. Его поместили в один обоз, дверь которого запиралась на замок. Теперь пленника должны были доставить в столицу. Прокуратор пожелал увидеть лидера культа. Дверь открылась перед прокуратором, и тот вошел внутрь. Через секунду он вышел, нахмурив брови.

— Это и есть тот самый глава культа? — спросил он, недоумевая.

— Да, так точно.

— Ужас, ужас!

По прибытии в столицу Прокуратор первым делом хотел увидеть свою дочь. Но у него оставалось еще немало дел. Для начала, ему необходимо было провести допрос, который обещал быть странным и тяжелым. Подойдя к тяжелой двери камеры, Прокуратор резко выдохнул, опираясь рукой на белую стену. Внутри, на каменном полу его ждал… вернее ждала предводительница культа, закованная в цепи. Молодой девушке на вид было не более двадцати лет. Она выглядела грациозно в своем белом платье. С головы лились волны солнечных волос, в которых с левой стороны были повязаны два белых банта. Глаза её имели насыщенный синий цвет, что напоминал цвет зимнего неба в ясный полдень. Черты лица её были правильные, красивые, даже сияющие. Слуга принес стул, на который сел прокуратор. По обе стороны от него встали солдаты. Прокуратор уперся подбородком в кулак.

— Так это ты глава культа? — строго спросил Прокуратор.

— Не культа, скорее братства, — спокойно ответила девушка.

— Отвечай прямо: да или нет?

— Да.

— Вот так. Коротко и ясно. Теперь, что за братство, братство кого?

— Человечества.

— Ясно. В донесении сказано, что тебя зовут Сефира Даатская. Это так? — продолжал допрос Прокуратор. Сефира кивнула, — Даат, это город такой? Никогда не слышал. Но это уже не важно…

Да, не так представлял себе Прокуратор главу культа, не так представлял он процесс борьбы. Он вспоминал легенды, рассказывающие о падении последних культов. Бравые легионеры молодой Республики обратили храмы в щебень. Они отправили в небытие главных прислужников Хаоса, Извечного врага и других языческих богов. В мире не осталось места для веры в сверхъестественные силы. Прокуратор много раз читал легенду о Люции Тиберии, который в дуэли победил хитрого Серпента, первосвященника Извечного врага. Серпент в бою использовал меч с двумя лезвиями и извивался как змея, что подчеркивает его гадкое имя. Но он пал, а вместе с ним пал последний культ известного мира.

А что тут — девчонка. Это какой-то позор. Отправит он её на эшафот, и что с того. Великий победитель детей — так его будут называть?

— Вот что тебе дома не сиделось? Играла бы в кукол, занималась по хозяйству. Нет, хтонизм, — он приказал страже выйти и оставить его одного для подробного допроса, — ты хоть знаешь, что тебя ждет?

— Казнь, — совершенно спокойно ответила она.

— Сефира, — Её имя, по иронии созвучное и именем его дочери, причиняло ему дискомфорт, — знай, правосудие должно восторжествовать. Я не посмотрю на твой юный возраст. То, что должно свершится, все равно свершится. Каждый в Республике, да славится она вечно, знает с малого возраста, религия — зло, места которому нет в мире. Она развращает и отупляет. Веками люди жили под гнетом богов, страшились, несли свои деньги алчным жрецам и отдавали свою свободу за теплое местечко на том свете. Цепи были сброшены. Но не мне читать тебе нотации. Назови имена своих доверенных людей.

— Я доверяю всем, чье сердце чисто.

— Придержи свои высказывания. Мне нужны имена твоих главных подельников.

— Я одна, и мы все. Среди нас все равны.

— Но ты, конечно же, равнее, — с усмешкой ответил Прокуратор, — не важно. Язык тебе развяжут пытки. Я дал тебе шанс умереть без предварительных мучений. Но перед этим я спрошу тебя и о другом: чему вы поклоняетесь? Что заместило в ваших головах просвещение и логику?

— Мы верим в добро, братство и любовь, прокуратор.

— Бред! Любая религия проповедует о добре, братстве и любви. Но это только игра на публику. На деле же, жрецы преследуют вполне понятные и конкретные цели: деньги и власть. Скажи, ты ведь преследуешь это, не так ли?

— Я уже сказала.

— Ты либо продолжаешь играть свою роль, либо ты просто безумна. Есть управа и на актеров, и на психов.

— Послушай, прокуратор, — резко говорила Сефира Даатская, — иногда добро — это просто добро. Не всегда за ним скрывается корысть. Я всего лишь хочу, чтобы люди любили друг друга, чтобы сердца их были чисты, а сами они были свободны. Вы — поборник закона, а значит и добра. Вы должны понять меня.

— Закон и добро — вещи разные. Закон ни зол, ни добр, он просто есть и должен исполняться. Закон делает людей равными. Он дает им свободу жить по правилам. А высшая свобода — жизнь в согласии с законом и разум, свободный от предубеждений наподобие религии.

— Законы устанавливаются людьми. В каждом человеке есть начало добра. Но тяжелая жизнь может осквернить его. Отсюда исходят неправильные законы. Мы хотим очистить их души от зла.

— Иными словами, вы хотите совершить революцию и захватить власть. Какими средствами, просветишь?

— Любовью и пониманием.

Прокуратор усмехнулся. Все встает на свои места: никакая это не секта: сборище безумцев, задумавших свергнуть власть. Это облегчало дело. После пыток заговорщицу казнят. Но вот вопрос: «очевидно, что Сефира — подставное лицо. Выдаст ли она имя истинного главаря?». Он закончил свой допрос. Через пару дней её казнят. Закон суров, но он — закон. Не важно: молодой ты или старик, мужчина или женщина. А пока Прокуратор будет занят дальнейшим расследованием. После всей этой полемики (он сам не знал, для чего её устроил) Прокуратор хотел только одного: побыстрее вернутся домой, отдохнуть. Дома его без сомнений ждет дочка, Зефира. Она — всё, что осталось у него после смерти жены, единственная родственная душа. Зефира найдет слова, которые успокоят отца.

Дом Прокуратора был большим и богатым. Он представлял собой двухэтажный особняк из мрамора. Вокруг разросся пышный сад, украшенный статуями, фонтанами и мебелью для отдыха на улице. На заднем дворе, перед террасой был пруд. Прокуратор зашел в свой дом, там он умыл лицо, после чего присел на ложе. Тишина сразу врезалась ему в уши. Он позвал Зефиру — никто не откликнулся. Час от часу не легче. Ночь на дворе, а дочь не дома. Он обошел дом в надежде, что она просто спит. Но не было и следа Зефиры в доме Прокуратора. Отец не спал всю ночь, ходил по дому в задумчивости. Зефира не вернулась и на утро. Прокуратор, напрочь забывший свои обязанности, бросился на поиски дочери, не найдя её ни у одного из её друзей и знакомых, нескольких из которых тоже не было в городе. Он подключил даже силы своей свиты для поисков. «Как я мог допустить, что Зефи пропала? Все из-за этого треклятого дела о секте!» — возмущался он. Неделя поисков не дала ничего. За это время на лице несчастного отца появилось много новых морщин.

Прокуратор полулежал в ложе на террасе и смотрел на закат. Катастрофа произошла в его жизни, переломленной пополам исчезновением Зефиры. Опустошенный взгляд его ловил последние лучи уходящего дня. Вдруг он услышал шаги, кто-то вошел в дом. «Очередное донесение», — констатировал он: «И опять пустое». Сзади него неуверенные шаги остановились. Прокуратор обернул голову и вскочил с ложе, словно пораженный молнией. Перед ним в порванной одежде, с разодранными и стертыми в кровь ногами стояла его вернувшаяся блудная дочь, Зефира. Мертвым взглядом смотрела она на отца. Прокуратор, в душе готовый обнять её и расплакаться, подошел к девушке, как волна, готовая обрушиться на маленькую лодочку.

— Где ты шлялась?! — вопрос отца звучал раскатами грома.

— Папа, — всё, что сумела выдавить из себя Зефира потухшим тоненьким голоском.

— Где ты была, Зефи, что с тобой? — он тряс дочь за плечи, — больше ты из дому не выйдешь. Понимаешь хоть, что ты отняла у меня десяток лет жизни своей выходкой?

— Папа, — задыхалась от спазмов рыданий дочка, которую отец уже зажал в объятиях.

— Да как же ты не знаешь, ты все, что у меня осталось!

— Как же ты отрицаешь любовь и доброту, когда они так и сквозят в твоем голосе, хоть и вперемешку с гневом? — раздался вдруг голос позади Прокуратора.

— Кто это, папа?

Обернувшись, Прокуратор увидел стоящую у пруда Сефиру. По бокам от неё стояли стражники, что были представлены к ней.

— Зачем вы привели её сюда? — властно спросил Прокуратор, — И почему она жива, когда её надо было казнить неделю назад? Докладывайте!

— Я сама пришла к тебе. Ведь тебе писали в донесении, как меня взяли?

— Ты сдалась сама… уведите её прочь с глаз моих! Я разберусь с этим позже.

Стражники даже не пошевелились. На лицах их была тупая улыбка.

— Зефира, иди к себе в комнату. Стража, почему не исполняете приказ? Будете у меня всю оставшуюся жизнь конюшни чистить. Выполняйте приказ.

— А мы не хотим.

— Измена! Стража, на помощь!

Уличная стража прибежала на зов Прокуратора, сковала стражников-предателей, которые особо и не сопротивлялись. Когда же один лояльный стражник схватил за руку Сефиру, чтобы увести её, он на мгновение обмяк, лицо его исказилось, на нем появилась все та же тупая улыбка. Глаза Прокуратора широко раскрылись. Обмякший, улыбающийся стражник обратился к Прокуратору, повергнутому в шок:

— Извините, господин, но я не могу: я внезапно понял, что люблю эту девушку.

— Мир сошел с ума! — кричал Прокуратор, — схватите её, уведите её или казните уже прямо на месте! Или меня казните, лишь бы это наконец закончилось.

— Не кричи, — Сифира Даатская подняла руку, — я вернусь в камеру сама, по своей воле. Ты заходи ко мне, поговорим. Я вижу в тебе свет, который ты успешно подавляешь. Да, и к тому же, в спорах рождается истина, а спорить ты умеешь.

Она развернулась и ушла. Старик-прокуратор осел на ложе и схватился за голову руками: «Какой свет? Тьма!». Позже он распорядился, чтобы всех стражников-предателей бросили в темницу.

Закат. Прокуратор стоял у камеры человека, которого прямо на его глазах Сефира «свела с ума». Из камеры вышел приглашенный Прокуратором лекарь, который провел полный осмотр стражника.

— Ну чего? — нетерпеливо спросил Прокуратор.

— Ничего, господин. Он абсолютно здоров, я бы даже сказал, аномально здоров.

— Это как?

— Его тело, оно ничем не страдает. Ничего: ни ран, ни шрамов, ни больных зубов, ни следов от перенесенной оспы. Он чист. Феноменально. Что вы говорите, с ним случилось?

— Пока что не знаю, ты должен был выяснить. Все хуже, чем я думал. Тебе же я даю новое задание: проведи осмотр всех стражников. У кого найдешь такое же аномально идеальное здоровье — записывай, а мы их изолируем. Вот плата, — он сунул в руки врачу мешок, набитый монетами.

Пока Прокуратор шел к тюрьме, он очень нервничал, рассматривал лица в толпе, пытаясь разглядеть, нет ли на ком тупой улыбки. И ему казалось, что он видел. Но это могли быть просто его расстроенные нервы. «Скольких она успела так загипнотизировать по пути ко мне и обратно?» — гадал он. Все стражники в тюрьме куда-то подевались. Камера Сефиры была открыта, внутри было много народа. Сидящие на полу люди образовали круг, в центре которого стояла Сефира Даатская. Она проповедовала:

— Вы пришли ко мне за простой истиной. Но простой истины не бывает. Только ложь пряма и однозначна. Только ложь может сразу дать вам ответ на любой вопрос, рассудить, что хорошо, что плохо. Истина многогранна, сложна, но она одна, а ложь бесконечна. Наше дело — стремиться к истине, а не метаться от лжи к лжи. Ложь порождает зло, рабство, беспредел. Наши предки не могли знать все, они боялись тьмы, не зная, что она всего лишь предвестник света. Им было так страшно, так холодно во тьме незнания. Чтобы согреть себя и успокоить, они придумывали. Они обманывали сами себя, но только из безысходности. Выдумка накапливалась, создавая новую ложь. Обман стал отравлять сердца, отравленные люди стали пользоваться выдумкой в корыстных целях. Наш путь — вылечить людей от зла, от обмана, принести им чистоту. Мы есть чистота.

Прокуратор вошел внутрь.

— Что же, речи толкать ты умеешь. Говоришь о чистоте людям, которых одурачила. Которых ты свела с ума. Ну что, фанатики? Раздерите меня, попытайтесь! Ибо я покончу с вашим лжепророком. Вы уничтожите меня, уничтожите всех, кто встанет у вас на пути. Что тогда ваша любовь, ваша истина? Религия мирная, пока не наберет силу. А дальше они готовы убить не только за притеснения — за инакомыслие, за слово.

Но люди молча смотрели на него, не трогаясь с места. «Лучше бы напали, их поведение было бы понятнее», — подумал Прокуратор. Сефира обратилась к последователям, попросив их идти. Они послушались. Прокуратор стал медленными шагами обходить Сефиру Даатскую по кругу.

— Что это: гипноз, алхимия? — он замялся, — колдовство?

— Свет.

— Хватит, я все равно тебе не поверю. Знай, я тебя презираю. Не думай, что твои рассуждения новы: у нас любой ребенок-воспитанник лицея скажет тоже самое, только лучше.

— Точно, ибо дети чище, возраст тоже отравляет. Ведь боль накапливается. Я вижу, сколько боли в твоей душе, Прокуратор! Позволь мне помочь тебе! Немного мира, немого понимания, немного сострадания, для завтрашнего дня — немного любви.

Она протянула руки вперед. Прокуратор отпрянул буквально за секунду до того, как Сефира должна была коснуться его лица.

— Вот и спала с тебя маска уравновешенности. Ты насильно хочешь навязать свои идеи о мире без власти, о мире без закона. Хочешь превратить всех в послушных марионеток. Действительно, ведь ненавистью уже никого не проведешь, но как же легко заставить человека подчиняться во имя добра.

— Я уже говорила тебе, как хорошо ты рассуждаешь? У тебя бы хорошо получилось рассказывать истории, твои отрицающие все добро сказки.

Прокуратор вышел из камеры и запер её ключами, которые имел при себе. После этого он позвал е себе двух стражников, крайне удивленных тем, что они пришли на свою смену, а тюрьма пустая.

— Что думаете о нашем пленнике? — спросил Прокуратор.

— Что о ней думать? Фанатик, да и только.

Второй согласился. Прокуратор кивнул им, улыбаясь. Наконец-то адекватные люди.

— Отлично. Приказываю вам охранять эту камеру. Никого не впускать кроме меня. К пленнице не прикасаться и не говорить с ней ни под каким предлогом. Ослушаетесь — вас ждет казнь.

Довольный, он пошел к лекарю, чтобы попросить его осмотреть Сефиру после её казни. Врача он нашел в госпитале. Улыбаясь, лекарь поприветствовал его. Что-то в его взгляде не понравилось прокуратору. Правитель города высказал свою просьбу:

— Зачем же казнить? — вдруг заявил лекарь, — она же ничего плохого не сделала.

Ужас объял Прокуратора. И он?! Прежде лекарь бы мог предложить только прижизненное вскрытие.

— Ты контактировал с ней, отвечай!

— С кем, сударь? — спросил смущенный лекарь.

— Так, — рассуждал Прокуратор, — значит, ты работал только со стражником, которого я привел, пленницу не трогал?

— Так точно, друг.

Прокуратор круто развернулся и вышел, делая вывод: «Это болезнь, и она заразна». На следующее утро он предстал перед триумвиратом Магды:

— Очевидно, что культ — порождение не морального разложения, но последствие новой, неизвестной болезни, разлагающей мозг. К несчастью, приход болезни в столицу мы не успели предотвратить. Судя по увиденному мною, она передается через касания. Ввиду сложившихся обстоятельств, прошу дать в мои руки полную власть по борьбе с эпидемией. Уверен, я смогу предотвратить дальнейшее распространение поветрия. Республика должна выжить.

— Мы всегда доверяли вам, Прокуратор. Вы умны и рассудительны. Триумвират дает вам полную власть в борьбе с болезнью.

***

Вот уже месяц, как замерла жизнь Республики. Все люди должный были оставаться дома, солдаты прокуратора патрулировали город. Прикосновение к другому человеку каралось законом. Жизнь застыла, каждый словно попал в тюрьму. Казнь главы культа была перенесена.

Ночь окутала столичный город. Тихая светлая ночь. Город спал, весь, кроме одного дома. Гипнос ждал с нетерпением, глядя на звезды в окне. За ним показалось движение, Гипнос вздрогнул. Через несколько секунд в окно запрыгнула фигура.

— Рад, что ты смог добраться сюда незамеченным, — сказал Гипнос.

— Сам знаешь, меня ничто не остановит.

— Это какой-то кошмар: все сидят по домам в заточении, по улицам ходят патрули и арестовывают людей.

— Все из-за болезни. Но скажи, ты видел хоть одного зараженного, у тебя есть хоть один знакомый, кто заболел? — спросил вошедший Марк. Гипнос покачал головой.

— Отец Зефиры спешил. Он так испугался болезни, что установил диктатуру и убил страну. Я не намерен этого терпеть, но мне нужна твоя помощь. Сможешь провести меня до выхода из города? Я думаю, ты знаешь пути.

— Что ты задумал?

— Кое-что очень нехорошее.

Нет, Гипнос не сказал лучшему другу, что было у него на уме. Он не сказал, что зрело в его голове этот месяц, который астролог провел в абсолютном одиночестве. Мысль, заполнившая все его существо, не отпускавшая ни на минуту.

Огни патрулей были отчетливо видны в ночи, так что легко было понять, где находятся отряды. Куда сложнее было обойти их, не попадаясь на глаза. Несколько раз Гипнос и Марк были на волоске от поимки. Но друзьям удалось добраться до окраин города.

— Ну все, спасибо, Марк. И прощай.

— Увидимся, Гипнос.

— Вряд ли.

Гипнос ушел, а Марк в задумчивости отправился ко второму пункту назначения той ночи. Его беспокоило поведение Гипноса, его неразговорчивость в доме. Но в друге своем он не сомневался никогда. Теперь же ему предстояла еще одна задача. Случилось так, что во время карантина Марк разбирал летописи в библиотеке своего наставника. Среди пергамента он нашел крайне интересные записи, очень древние. Обретенными знаниями он теперь хотел поделиться с близким человеком, с самым близким человеком. Он уже несколько раз пробирался в этот дом в этот месяц. Сделать это в очередной раз не составляло никакого труда. Забравшись по выступам на второй этаж, он запрыгнул в окно спальни Зефиры, которая тоже ждала его в эту ночь. Во время прошлых визитов она рассказала Марку о пленнице отца. Прокуратор не скрывал от дочери ситуации. Теперь Марк мог сам кое-что рассказать. Он положил на стол перед Зефирой фолиант и раскрыл на странице с закладкой. На пожелтевшей бумаге виднелся рисунок дерева, в корнях и кроне которого находились сферы. Десять сфер на виду и одна как будто за деревом. Все надписи были на древнем языке.

— Да, немало времени ушло, чтобы все это перевести, но оно того стоило, Зефи.

— Что здесь написано, Марк?

— Это оккультные записи. И рисунок — Древо мира. Сферы — Сефироты, ничего не напоминает? Кетер, Бина, Хохма и прочие — краеугольные камни мироздания. И один скрытый — Да’ат. Сефира Даатская, так зовут главу культа? Интересно, не правда ли?

— Думаешь, эта женщина взяла себе псевдоним в честь Сефиротов?

— Тогда она должна быть крайне просвещенной. Учитель сказал, что этот древний фолиант, скорее всего, переписан с еще более древнего текста. Мне кажется, во всей Республике единицы знают о Сефиротах.

— В истории с Сефирой что-то не так, мы упускаем нечто важное, но что?

За окном тем временем заиграл рассвет. К утру астролог добрался до своей цели — до черного города на вершине Безымянных гор. Еще будучи здесь первый раз, Гипнос понял, что судьба не просто так привела его сюда. Верил, что он вернется. Мысль, что зародилась в нем тогда, теперь оформилась. «Они не нападали, не преследовали, нет, они ждали нас, приветствовали нас», — думал он. Гипнос шел по улицам базальта к циклопическим воротам, где вновь увидел демона (такое название он дал существу с барельефа), расправившего свои пульсирующие крылья. Гипнос предстал перед ним и рухнул на колени. Демон приблизился к нему и положил свою черную когтистую лапу на плечо астролога. Они поняли друг друга. Гипнос узрел бескрайний космос, увидел извивающиеся бесконечные щупальца бога, что скрыт за вратами. Бесконечный как Уроборос, неодолимый как время. И врата — окно в царство бога, в царство Вечного Врага, что не был сокрушен, но лишь спал за пределом. Этот город — источник. Источник, которым была взращена Магда. Какая ирония — проигравшие победители. Звезды коллапсировали в разуме Гипноса. Черная кровь полилась по его венам. И Гипнос переродился.

***

Снова стояла звездная ночь. В своем ложе восседал Прокуратор в задумчивости. Террасу освещали факела. Он каждую ночь теперь сидел вот так во дворе, размышляя. Из дома к нему вышла его дочь, Зефира. Она встала перед ним, сложив руки за спиной, в ожидании, когда отец обратит на неё внимание. Прокуратор медленно поднял голову и посмотрел на дочь уставшими, постаревшими глазами.

— Что случилось, солнце мое? — спустя пару мгновений спросил он.

— Отец, все что ты делаешь — неправильно. Нельзя же просто держать людей взаперти. Как в тюрьмах.

— Доченька, у меня от тебя секретов нет. Ты знаешь, с чем мы сражается. Скоро мы окончательно избавимся от этой заразы. До тех пор я не сниму карантин. Мы казнили всех зараженных, которых обнаружили, максимально гуманно. Им уже было не помочь.

— Это чудовищно! — прокричала девушка, сильнее сжимая руки за спиной.

— Что там у тебя за спиной?

— Ничего, — машинально ответила Зефира, все сильнее сжимая за спиной связку ключей.

— Прости. Я за тебя беспокоюсь. Я не переживу, если тебя коснется поветрие.

Ответ отца растрогал девушку. Своими посветлевшими глазами она окинула папу. И увидела, что происходит у него за спиной. Из пруда позади прокуратора поднималась черная фигура, от которой клубами валил густой туман. Фигура была вооружена мечом о двух лезвиях. Кожа была почти прозрачной. Ужасающее чувство осознания охватило Зефиру, когда она взглянула в лицо незваного гостя. Существо тем временем занесло двойной меч над Прокуратором.

— Отец, берегись! — выпалила дочка, рванувшись к отцу.

Одна секунда, одно мгновение отделяли Прокуратора от смерти. Он сумел уклонится и тут же кинутся к дочери ровно перед тем, как его ложе разлетелось в щепки под ударом лезвия. Зефира схватила отца за руку, и они побежали прочь, демон — за ними. В голове существа горели мысли: «Сначала — прокуратор, за ним — Сефира. И да прибудет на земле царство единственного божества — Тиз’Карафракса, Извечного врага!».

— Куда мы бежим, Зефи?

— Я все обдумала, папа, — от быстрого бега оба они задыхались, — только она может помочь нам. Только Сефира. Те люди, она не заболели — они очистились. Я знаю, кто нас преследует, ему самому нужна помощь.

— Я не верю! Она безумна, она сектант, она враг, зараженная.

— Отзови стражу от её камеры!

Они добежали до тюрьмы, но и преследователь не отставал. Подбегая к камере Сефиры, Прокуратор позвал стражников на помощь. Они, вооруженные гладиусами выбежали вперед, навстречу демону. Тот взмахнул один раз мечом, и двое стражников были располовинены. Зефира стала в панике открывать двери камеры, перед этим врезавшись в неё. Теневая фигура в разбеге размахнулась для удара. Но из камеры вышла Сефира с расставленными руками, словно зная, что ей нужно делать. С улыбкой она заключила преследователя в объятья и держала его несколько секунд. Она держала его без силы, даже с нежностью, а по его щекам потекли слезы. Еще мгновение, и он загорелся ярким пламенем. Тогда Сефира Даатская отпустила его, он бежал по улице. В итоге, опаленный, но очищенный Гипнос упал в канаву. Прокуратор с дочкой смотрели на всю эту сцену, забившись в угол. Первой встала Зефира. Она подошла к спасительнице.

— Спасибо, Сефира, — промолвила она.

— Не за что, доченька, — ласково ответила пророчица… и потрепала Зефире голову.

Прокуратор не успел схватить дочку до рокового момента. Зефира упала на руки отца. Он держал её, в глазах застыла паника.

— Милая, милая, ты как?

— Все хорошо, папа, лучше, чем когда-либо, — сквозь глупую улыбку говорила она, глаза её сияли, — кстати, я долго таила от тебя… но спрошу открыто: ты не против, если я выйду замуж за Марка?

Отец держал Зефиру на руках, прижавшись головой к её лбу. Когда он поднял глаза, Прокуратор увидел, что Сефира Даатская пропала: ни в камере, ни в тюрьме её не было. Он понес дочь на руках домой. Он был морально уничтожен.

Следующим днем ни одного облака не было на ярко-синих небесах, солнце яростно обжигал своими лучами землю. Словно и не было карантина. Люди высыпали на улицу, они гуляли и обнимались; в воздухе царила атмосфера веселья. Вот, Марк с Зефирой идут рука об руку, они счастливы. Вот, весь в бинтах, Гипнос общается с Агнесс на самые интересные темы. За ночь все перевернулось: патрули отказались арестовывать людей и теперь ходили вместе со всеми с улыбкой на лице. Под давлением нового общества Триумвират отрекся от власти. Республика была упразднена. Государственность исчезла, что будет дальше, неясно. Анархия? Хаос? Возможно. Сефира Даатская победила.

Во всей этой радостной толпе сильно выделялись двое мужчин, чьи лица были мрачными. На телах их была простая одежда цвета пустыни. Уверенными шагами шли они к дому Прокуратора. Прокуратор был у себя дома, развалился на ложе. От его былого величия не осталось и следа: он весь исхудал и словно состарился за одну ночь еще сильнее. Впервые был он небрит, оброс щетиной. Когда дочку его поразило проклятие «любви и слабоумия», у бедного отца и правда ничего не осталось. Кроме того, он фактически провалил задание, выданное ему Триумвиратом Магды. Осталось только одно. Двое мужчин вошли внутрь, как песчаная буря.

— Господин прокуратор, — отозвался один из них охрипшим голосом, — вызывали?

— Да, — глухо отозвался Прокуратор, — каждый из вас получит по пять тысяч золотых монет за выполнение моего задания.

— Отлично. Кого мы должны отправить на тот свет?

— Сефиру Даатскую, — он описал внешность и повадки своего врага. Внутри Прокуратора змеей свернулась тьма, не он, а она говорила теперь, — И… и принесите мне её черное сердце.

Прокуратор остался один. Он вышел на террасу, где на маленький столик он поставил чашу и небольшой пузырек с черной жидкостью внутри. Вот избавление, вот выход. «Зачем ты пришла? Почему я не убил тебя, сразу как увидел? Почему не расправился потом? — вопрошал в пустоту Прокуратор: -Зачем ты пришла и разрушила мою жизнь, жизнь честного человека? Вот оно, твое добро — разрушенная страна? Республика, Триумвират, а самое главное — моя дочь. Все пропало. Она теперь как безумная бездумно слоняется по улицам с тупой улыбкой вместе со своим поэтом. Это конец. Наши дети безумны. Нет спасения».

На вершине амфитеатра, свесив босые ноги и болтая ими, сидела Сефира и наслаждалась видом города, затопленного солнцем. На глазах поблескивали робкие слезы радости. Она почти жадно вдыхала воздух. Рукой Сефира игралась с бантами в волосах. Когда сзади неё появились две мрачные фигуры, она спокойно встала и повернулась к ним:

— Я знаю, зачем вы здесь, но я вас прощаю…

Прокуратор ожидал их в своем доме. Два мешка с монетами были приготовлены. Убийцы вошли в дом. На их лицах не было улыбок от ожидания предстоящей награды.

— Дело сделано, господин.

— Вот ваша награда. Покажите сердце.

Убийца засунул руку под мантию. Когда он вытащил её, все присутствующие обомлели. В руке наемник держал сияющий кристалл.

— Что это? — вскочил прокуратор.

— Тут было сердце, клянусь!

— Давай сюда, берите награду и убирайтесь.

Кристалл и правда, напоминал по форме сердце. Прокуратор широкими шагами шел к амфитеатру. Погода изменилась: дул холодный ветер, на небе появлялись черные тучи. С Кристальным сердцем в руке он шел по опустевшим улицам. И куда все пропали? Прокуратор вышел в центр гигантского пустого амфитеатра. Ветер трепал его одежды и волосы. Он выставил руку с кристаллом вперед, к солнцу, которое вот-вот должны были закрыть черные тучи. И сквозь кристалл Прокуратор увидел все: на что он обрек мир, на что обрек себя. Ужас объял его. Но только на мгновение. Страх порождается незнанием и неопределенностью. Человек, который точно знает, что его ждет, не будет бояться. В голове Прокуратора пульсировали слова Сефиры Даатской: «Иногда добро — это просто добро». Смотря на ужасающее солнце умирающего мира, он произнес:

— Ну, здравствуй, Вечность!

Возможно, еще есть шанс, он сам в это не верил. Придя домой, он откупорил пузырек, вылил содержимое в чащу и выпил черный яд. Было ли то, что случилось с миром, предсмертным проклятием Сефиры, или это было последствием её отсутствия — неясно. Все умирало медленно. Люди еще с древности думали, что все закончится быстро и красочно: Армагеддоном, огнем, апокалипсисом. Нет, все было не так, но угасание было неизбежно. На это могли уйти года, даже века, тысячелетия, но конец был неизбежен. Того мира, в котором жили когда-то граждане республики, больше не существовало. Уже не будет той жары, весна уже не принесет радости.

В один момент из-под земли стали вылезать мертвецы. Скелеты слонялись повсюду, не нападая, но рассыпаясь в песок. Со временем мертвый костный песок стал заполонять землю, превращая некогда плодородные земли в холодную пустыню. Улыбки так навсегда и застыли на лицах «очищенных» Сефирой людей. Люди, которых поразило проклятие «любви и слабоумия», как называл его Прокуратор, стали преображаться: все они стали походить друг на друга. Лица всего народа смешались и образовали один облик, который принял каждый, кто пал жертвой проклятия. Не все подверглись этому одновременно, но это все равно коснулось всех, полное обращение оставалось неизбежно. Народ республики преобразился не только телами, но и разумом — души тоже перемещались, образовав единую субстанцию, единую личность. Один ужасный, безумный разум стал управлять их телами. Ирония заключалась в том, что те личности, что при жизни были сильнее и властнее других, и в проклятии вышли на первый план. Народ-монстр стал называть себя Магдой.

На крыше таверны за круглым столом сидели двое: Гипнос и Агнесс. Песок почти доходил до крыши, по нему они и взобрались. Двое молча взирали на умирающий мир, изредка отряхиваясь от костного песка.

— Это конец, мой дорогой друг, — Обращался Гипнос к Агнесс и взял её за руку.

— Да, все умирает, грядущего нету, — с улыбкой отвечала она.

Они совершенно спокойно ко всему этому отнеслись. Проклятие уже стучало об стеклянные стенки их разумов, но у них еще были силы сопротивляться. На улице появились два человека, что, покачиваясь, шли, поддерживая друг друга.

— Смотри, это Марк и Зефи, — обратила внимание Агнесс.

— Бедняги, как они были счастливы тогда, и как несчастны сейчас!

— Все проходит, и это пройдет.

Они молчали, а потом одновременно высказали одну и ту же мысль, что сформировалась у них в душе: «Они не заслужили тех же страданий, что и мы».

***

Ночной лес. Лагерь в овраге. В центре горит костер, согревая двух уставших егерей. Они на стороже, в округе все обтянуто нитками с колокольчиками. Если кто-то и появится, они об этом узнают и будут наготове.

— Могло быть и хуже, — прервал молчание один из них, — нас пока не убили.

— Это временно, — язвительно ответил второй, — Мы в лесах, тут даже стен нет.

— Назвался егерем — ночуй под елкой.

— Цыц, ты слышишь?

Колокольчики звенели в ночной темноте. Судя по звуку, кто-то направлялся прямо к их лагерю. Товарищи схватились за арбалеты. В свет от костра зашел мужчина. Старик в истрепанной старой одежде.

— Ты кто? Что ты здесь делаешь?

— Господа, у вашего костра не найдется место для уставшего путника?

Егеря смутились, но все же пригласили старика к костру. Ночь была спокойная, а сна все же не было ни в одном глазу. И тут егеря попросили рассказать старика какую-нибудь историю, ведь старые люди, по их мнению, всегда знают много интересных историй. И он стал рассказывать интересные истории о, судя по всему, выдуманном государстве. Во время рассказа старик думал: «И все-таки люди живы! Видимо, это потомки тех, кто находился в самых глухих деревнях». Ему вдруг очень понравилось рассказывать такие «сказки». Видеть интерес в глазах незнакомых людей было так приятно. Наутро он ушел в неизвестном направлении, и егеря больше никогда в жизни не встречали этого загадочного сказочника.

***

Прокуратор часто думал, почему проклятие, уничтожившее его родину, не только не задело его, но и сделало бессмертным. Зачем все это, почему он? Тогда в полном отчаянии он выпил яду. Но яд не прервал существование Прокуратора. Ничто не могло с тех пор прервать его. Он знал, что его проклятие заключается в вечности, что Сефира обрекла его на это, чтобы он сохранял память о сгинувшей цивилизации, пусть в виде сказок.

***

Город в пустыне. В пустыне жаркой, не такой, как холодная пустыня родины Прокуратора, который уже много веков называет себя Сказочником. Базар, смуглолицые торговцы зазывают покупателей. Добрый на вид старик со светлой кожей, контрастирующей с кожей местных жителей, идет по улице, осматривает прилавки. Вот, он подошел к одному шатру. Там продаются разноцветные пестрые одежды. Его внимание привлек сине-золотой наряд.

— Наподобие таких носят астрологи Либерпорта, — заметил он.

— Либер-что? — спросил торговец.

— Либерпорт, величественный торговый город на воде. Прекрасное место. А какие карнавалы там проходят!

— О, да вы, я смотрю, путешественник из далеких земель.

— Очень далеких.

— Тем не менее, вы прекрасно знаете Куэроский.

— Я вообще полиглот. Эх, знал я одного астролога. Хороший был юноша, но с характером. Он один раз чуть не убил меня, но я не в обиде. Он сам не знал, что делал. Что ж, я возьму наряд.

***

За окном ночь, по мостовой барабанит дождь. В кресле перед камином отдыхал, читая книгу, граф Эдмунд Лайтбрингер, владелец мануфактуры по производству зеркал. Его особняк находился недалеко от города Викториации близ горы Пик Грифона. Его покой нарушил привратник.

— Мой лорд. У нас на пороге появился странный старик в сине-золотых одеждах. Просит крова на ночь.

— Законы гостеприимства не позволяют мне отказать, пусти его.

Сказочник зашел в гостиную. Эдмунд Лайтбрингер взглянул на путника, который каким-то образом совсем не промок под дождем.

— Будь моим гостем, старче. Присаживайся, слуги скоро принесут вина и горячей еды. А пока расскажи, куда путь держишь и чем занимаешься? Спрашиваю из любопытства, это не допрос, — он улыбнулся.

— Путь держу в Винную долину, говорят, там прекрасно и интересно. Ни разу там не был. Что касается профессии, я — Сказочник. Хожу по миру и рассказываю истории да легенды.

— Расскажи и мне что-нибудь.

Скрипнула лестница, ведущая наверх. Сказочник обернулся, и сердце его на секунду остановилось. Сверху спускалась девочка, как капля воды похожая на Сефиру Даатскую. На вид ей было лет пятнадцать. Сказочник тут же успокоил себя: «Это не она, мне просто показалось. Сефиры давно нет на белом свете. Столько веков прошло. Хотя, какое поразительное сходство!».

— Папа, кто это? — спросила она.

— Гость, милая, Сказочник, — Ответил Эдмунд, после чего представил свою дочку, — моя любимая дочь, Элизабет, — он снова обратился к девушке, — Лиза, почему ты не спишь? Уже поздно.

— Я услышала разговор здесь, внизу, и мне стало интересно.

— Ну ладно, спускайся к нам. Старец расскажет нам интересную историю.

И сказочник рассказал. Он поведал историю о четырех верных друзьях, что отправились в горы, чтобы там обнаружить древний город из базальта, мрамора и обсидиана. Город в лучах предзакатного солнца. Очевидно, он немного скрасил эту историю, теперь он знал все истории, произошедшие с его народом, память Ленга сохранилась в нем.

— Это правда? — спросила Лиза в конце повествования, — Это было на самом деле? А что насчет Марка и Зефиры? Они поженились?

— Да, да и еще раз да, дорогуша, — ласково ответил старик, — все сказки реальны, просто время изменяет их, преображает. Они принимают новые черты и теряют старые. Но так даже интереснее. Простая ситуация может стать основой великой легенды, а трагедия целого народа лишь сказкой на ночь.

Эдмунд Лайтбрингер отправил свою дочь спать, а сам всю оставшуюся ночь разговаривал с гостем.

Первый либрариант

Шел холодный апрельский дождь, по небу медленно плыли облака пепельного цвета. Для Эба, бывшего егеря, это был особенный день. Он подошел к окну и слегка отодвинул шторы, оглянул улицу, что постепенно превращалась в реку. Меж стука дождя Эб пытался расслышать шум шагов. Но как бы он ни напрягал слух, у него не получалось уловить заветные звуки. «Время еще есть, — прошептал егерь себе под нос, — хорошо, приведу все в порядок». Первым делом мужчина побрился: борода напоминала ему о былых днях скитаний по лесам. Это были не те воспоминания, к которым ему хотелось обращаться в такой день. Эб прибрался в доме, надел свой самый приличный костюм, после чего уселся в кресло и закурил трубку. Да, для Эба это был особый, серьезный день. День, когда его убьют.

Он понял это, когда начал ловить подозрительные взгляды в толпе, а ночью прямо под его домом стали ходить странные люди. Во время сна Эб слышал их шепот: слух егеря был крайне острым. Он даже знал, за что его казнят. Эб мог избавится от этого, но приговор подобное действие не отменило бы. Нет, даже его характер бы не позволил бы ему струсить, попытаться спастись. Он не станет бежать, не станет уничтожать предмет, из-за которого за ним придут. Вместо этого, он положил себе свой приговор на колени. То была большая книга в грубо сделанном кожаном переплете. Эб встретится со смертью лицом к лицу и усмехнется. Так было уже не раз. В прошлом с улыбкой на лице он расправлялся со своими врагами. Их ужасные гримасы, звериные лица мелькали в этот момент перед его глазами. Хотел бы он, чтобы и в этот раз можно было справится метким выстрелом из лука или внезапным ударом кинжала, но нет. Он не возьмет себе такой грех на душу.

А дождь все барабанил. «Если бы они вломились бы сразу, как я сел в кресло, было бы легче. Почему они медлят? — рассуждал про себя Эб, после чего достал сделанный из бронзы крест Элеоса, единственного из богов, после чего проговорил ему: я прожил хорошую жизнь. Бродил на природе, искоренял тьму, что поджидает нас за порогом. Слышишь ли ты меня сейчас? Достанется ли мне место на небесах?». Через пару улиц от его дома находился храм, чьи шпили поднимались высоко к небесам. Прямо сейчас сотни людей молились там, упав на колени перед витражами, сделанными из стекла разных оттенков золота. И людям во время молитвы кажется, что, несмотря на дождь, идущий на улицах, сквозь витраж льется яркий свет. Эб думал об этом. Не сходить ли ему в храм, исповедаться под конец жизни, сбросить тоску и думы?

Тут он осекся. Сквозь шум дождя он услышал шаги. Кто-то вступил на крыльцо его дома. Эб сжал ладони в кулак. Сердце его забилось чаще. Вот сейчас. Пора, пора. В дверь постучали. Бывший егерь медленно поднялся с кресла. «Вот скоты, решили в кои-то веки повести себя культурно, дверь не выбили. Как хотят, открою». Но пороге стоял пацан лет пятнадцати. Он был промокшим до нитки, но тем не менее улыбался.

— Здравствуй Эб, — сказал он егерю, который побледнел, увидев мальчика, — я зайду?

— Нет, Генри, только не сегодня, — голос Эба слегка надломился, — уходи. По-хорошему прошу, уходи.

— На улице дождь, неужели ты меня прогонишь? — шутливо ответил пацан.

Эб нервно оглядел улицу. Она была пуста. Ни одной живой души в городе. На секунду он поглядел на Великий храм, о котором думал некоторое время назад. Дождь разбивался о крыши храма, создавая водопады. Вдали виднелся приближающийся просвет. Через минут десять дождь затихнет, а затем с новой силой ударит по городу. Вид этот слегка успокоил душу Эба.

— Ладно, — вздохнул он, — заходи, Генри. Просушись и иди. Скоро дождь ненадолго прекратиться, сможешь вернутся домой.

Парнишка зашел внутрь, а Эб еще раз оглядел улицу, после чего вошел внутрь и запер дверь. С Генри Эб познакомился во время одного из своих походов в лес Солистеррас на севере от города. Компания детей игралась в руинах храма, который располагался в глубине леса. Старинное здание было разорено с десяток лет назад, еще в те времена, когда сама мысль выйти за стены города вызывала страх в душе. Эхо той эпохи и по сей день раздается по лесам и горам, по болотам и степям. Детям в лесу находится было не безопасно от слова совсем. Дикие звери были бы для них наименьшей угрозой. Дети, однако, не слушали опытного егеря. Вместо этого, они решили поиграть с ним в прятки. Подыгрывать им Эб совершенно не собирался. Он встал посреди руины и громким голосам начал рассказывать детям историю, с ним приключившуюся:

— Весело вам тут, детишки? А хотите знать, что тут случилось пару лет назад? Мы с другими егерями решили устроить здесь привал. Развели огонь, смеялись и шутили. Пили эль. Прекрасное было время… пока ночь не настала. То, что мы выставили дозор, нам не помогло. Зверолюды, такие твари поганые, напоминающие человека, только с рогами там, или клыками, окружили нас. Друга моего, Анхеля убили одним метким броском копья. Он только и успел, что предупредить нас о нападении. Мы выжили. Четверо из десяти. Один скончался днем позже. Ему повредили живот, он умирал медленно и очень мучительно. Я отделался потерянным глазом. В а вот моему родному брату Лусио повезло меньше: лишился руки. Знаете, что было страшнее всего? Видеть глаза этих тварей. Лицами-то поганцы на людей похожи, но взгляд, взгляд звериный, яростный, полный злобы. Так вот, вы думаете, люди так просто не стали этот храм отстраивать? Единожды территория зверолюдов — всегда территория зверолюдов. Они учуют кого здесь, позовут остальных и порежут вас, а затем сожрут потроха. Солнце как раз скоро сядет. Я-то уйду, благо сноровки не потерял, к вечеру буду в городе. А вы как? Наигравшись тут, потеряв сил, сможете успеть до темноты?

Первым из детей к нему вышел именно Генрих. Он же уговорил остальных пойти. Эб вывел детей из леса, по пути рассказывая интересные истории про жизнь егеря или просто про лес. В последствие Генрих с друзьями неоднократно навещали егеря, дабы послушать его истории. Эб, который поначалу относился к этому с неодобрением и даже с раздражительностью, в итоге привык к детям. К Генриху, самому смышлёному из них, Эб даже привязался. Сейчас он испытывал к нему практически отцовские чувства. Детей у Эба не было, да и не хотел он их заводить. Свободолюбивый егерь не хотел привязывать себя ни к кому.

Эб сел обратно в кресло. А Генри уселся рядом с камином, протягивая руки к пламени, дабы согреть их. Егерь стал рассматривать книгу, из-за которой его казнят. Книгу, которую написал он сам. На полке позади него покоилось еще несколько книг, часть из которых были за его авторством. Эб часто делал заметки, пока находился в пути. Позже он объединял их в книги. Так он создал трактаты о самых разнообразных зверях, живущих в лесах долины Ваала, а также о всевозможных травах и грибах. На стенах висели нарисованный им карты. В своей семье Эб был единственным грамотным человеком, из-за чего ему пророчили совершенно другую судьбу. Работа писарем была для многих людей пределом мечтаний, однако, он избрал роль егеря, так как природа привлекала его куда больше, чем душные стены кабинета, в которых он бы день ото дня переписывал бы тысячи бумажек. От одной такой мысли, по всему телу Эба пробегали мурашки. Была и еще одна причина, почему он не хотел продвигаться вверх по службе писарем. Причина эта состояла в том, что Эб ненавидел дворян, с которыми ему бы приходилось постоянно иметь дело. Всего несколько случаев общения с людьми высшего сословия навсегда привили Эбу неприязнь к нему. Случаи эти состояли в том, что егерю приходилось сопровождать некоторых дворян через леса, или спасать заблудившихся представителей знати. «Жадные, самодовольные и тупые» — так охарактеризовал их Эб.

Случай, после которого он окончательно укоренился во мнении относительно высшего класса, произошел одним морозным осенним днём. Тогда Эб служил на севере от столицы, на Аргенском перевале. Те земли представляют из себя протяженную горную долину, заполненную густыми хвойными лесами. Ему и еще двум егерям было приказано сопровождать одного дворянина до затерянного в лесах сгоревшего несколько лет назад замка.

— По слухам, там даже камни оплавились, — рассказывал дворянин в начале путешествия.

— Мессир, а зачем вам, собственно, в этот замок? — спросил у него Эб.

— О, всё просто. Хочу посмотреть. Может даже приобрести. Как пойдет.

Через полчаса ходьбы дворянин начал ныть:

— Ну как мы пришли уже, а то больно долго идем уже.

— Никак нет, сэр, — отвечал егерь.

— Тут еще пол дня пути — не меньше, — продолжил за него Эб.

— Давайте на привал? — спросил у них представитель знати.

— Только что же отдыхали.

— Так, я вас сейчас как друг прошу. Потом буду требовать уже как дворянин.

Эб смерил его непонимающим взглядом, но потом все же согласился устроить привал. Егерь планировал затратить день на путь туда и день на путь обратно. Однако, экспедиция затянулась.

Когда экспедиция совершала переход через речной ручей по поваленному дереву, дворянин соскользнул с дерева и упал вниз, увязнув ногой по колено в грязи. Эба тут же прошиб холодный пот, ибо он понял, какой поток нытья и оскорблений ему придется слушать оставшуюся часть пути. Так и произошло.

— Не понимаю, как вы вообще так живете? Шастаете по лесам, сами по колено в дерьме. Кормите москитов, сами как собаки промокшие воняете. Питаетесь корешками. Живете в лесу, молитесь колесу, приняв его за крест Элеоса, ибо в жизни не видели нормального города с нормальной церковью. Проклятая природа. Все эти леса вырубить надо. Вот город. Прекрасное мето. Теплое, сухое и безопасное. Вам надо сказать нам спасибо за воздвигнутые города, за цивилизацию, — второй час причитал дворянин.

— Да?! — Эб не выдержал, — вам бы самим стоило сказать спасибо за то, что, пока вы прохлаждаетесь в городах, воздвигаете дворцы и храмы, мы зачищаем леса от того, что способно обратить ваши города в руины, если только переберётся за стены. Деревья, что способны сожрать человека, грибы, что прорастают в вены и начинают контролировать твою тушку, черные псы, что появляются из лесных кладбищ и прочая бесхозная нежить. Вы обдираете крестьян, пока мы живем с ними бок о бок. Вы пытаетесь возвысится до небес, строя башни на костях и сталкивая вниз каждого, кто рядом с вами. А ваши города? За что их благодарить, мы живем вне их стен, как и тысячи других. Частокол для многих предел мечтаний.

— Как ты смеешь, пёс?! Я прикажу тебе иссечь плетью. А потом отрубить тебе голову, а потом… повесить.

— А ты уверен, что ты вообще выйдешь из этого леса? Что ты случайно не упадёшь в яму и не застрянешь там? В лесу всякое может случится.

— Ты что, угрожаешь мне? — дворянин покраснел, на его лбу вздулась вена.

— Нет, всего лишь предупреждаю, что надо быть осторожнее. И тише. Если ты не хочешь быть съеденным, предлагаю пойти в тишине.

Не сразу, но дворянин согласился. Оставшаяся часть экспедиции прошла в гробовой тишине. Через пару дней после возвращения Эб узнал, что его отсылают в центральную Империю. Говоря проще, куда подальше. Как выяснилось позже, это еще егермейстер заступился за одного из самых умелых егерей империи. Однако, Эбу пришлось писать письменное извинение за свое поведение перед дворянином. Никогда еще он не испытывал такую ненависть к написанию.

Таким образом, он даже не сомневался в том, что бумажная работа и постоянное общение с представителями дворянства его убьют. И все же он нашел, куда применять свои таланты, начав писать книги. Из-за одной из них он и станет сегодня жертвой.

— Эб, ты сегодня какой-то расстроенный? — заметил Генри, — что-то случилось?

— Эх, как бы сказать. Сегодня ко мне придут нехорошие. Хотя нет, пожалуй, и хорошие люди. В общем, тебе скоро пора идти.

Вдруг Эб призадумался, глядя на Генриха, однако потом отогнал от себя пришедшую мысль. Он внезапно помрачнел, ибо идея, на секунду появившаяся в его сознании ему совершенно не понравилась. Егерь вдруг задумался о том, как бы он хотел умереть. Эб всегда думал, что умрет в лесу. Будет задран каким-нибудь животным или растерзан зверолюдом. Будет лежать под сенью деревьев и могилой его станет весь мир, он станет единым с природой. Простор и покой, словно тело и душа его сольются со всем мирозданием. Ему не хотелось умирать в городе. Положат его в обычную тесную могилу на городском кладбище. Среди сотен других мертвецов. И будет он лежать и в тесноте, и в обиде. Нет, в лесу было бы лучше. И достойнее.

— А что за люди? — продолжал задавать вопросы Генри.

— Эх, ну что же. Могу же я под конец быть честным? — вдруг спросил сам себя Эб, — я всегда был с тобой честен, не укрывал правду о мире. Скажу правду и сейчас. Это инквизиция. За мной идет инквизиции. Именно поэтому тебе следует бежать в скором времени. Тебе не безопасно попадаться им на глаза. Они таких беспризорников убирают только так, чтобы свидетелей не было. Когда мы очищали деревни от зверолюдов, не щадили никого. Женщины, дети, старики — им все одно. Все, кого коснулась скверна, должны исчезнуть. Даже те, кто видел скверну, при этом не нужен в борьбе с нею. Мне еще повезло, я егерь и имею право знать. Везение, конечно, относительное, но тем не менее, мне не угрожала смерть от рук зачистки. А вот простые крестьяне…

— Кстати, — Генри перебил его, словно решив сбить Эба с неприятных мыслей, — чуть не забыл, я принес тебе еще один камень.

С этими словами он достал небольшой кусок известняка и протянул Эбу. На середине осколка камня красовался отпечаток большой ракушки. Парень имел большой интерес к всевозможным камням, минералам и окаменелостям. Часть из своих находок он относил к Эбу, у которого скопилась весьма неплохая коллекция. Новую находку бывший егерь поставил рядом с другим куском известняка, на котором было видно древнее растение. Среди других элементов коллекции были кварциты, слюда и даже небольшая аметистовая жеода.

— Невероятно, Генри, — улыбнулся ему Эб, — где ты такой нашел?

— На берегу, рядом с портом, там еще много интересных камней. Потом там еще поищу. Найду чего — принесу.

— Это вряд ли, — На какое-то время егерь успокоился, однако, позже задумчивость вернулась к нему, он снова помрачнел, — Знаешь, у меня был день, такой же дождливый, как и сегодня, когда я думал, что умру. Я тогда едва уцелел. Лежал в овраге под поваленным деревом. Я был совсем один, продрогший и, признаться, напуганный. То были леса к северу от Рэдфилда. Лес был старым и довольно мрачным, большое число деревьев были мертвыми. Между стволами стелился туман. Помнится, дождь закончился, и я продолжил путь. Я аккуратно ступал по вязкой земле, которая так и норовила схватить меня. Вдруг я почувствовал нечто, что бросило меня в дрожь: вокруг стояла гробовая тишина. Ни птицы, ни зверя, никого. Я поднял глаза. На поваленном дереве, что соединяло два края оврага, сидела тварь, подобных которой я никогда не видел. Телом оно все еще отдаленно напоминало человека, но сходств почти не осталось. Пасть существа была разорвана, из неё вырастал длинный клюв. Все тело было покрыто черными перьями, а руки превратились в гигантские черные как ночь крылья. Ноги были деформированными, а ступни кончались длинными когтями. Даже будучи на приличном расстоянии от существа, я понял, что когти у него острые словно бритва. Мы оба оставались неподвижными. Те секунды, казалось, превратились в вечность. Да, видел я много тварей на свете, но мало кто одним своим видом вселял ужас, который мог парализовать. Аккуратными движениями я достал лук и натянул тетиву, готовясь стрелять. Наверное, я даже перестал дышать. Тут существо поднялось и прыгнуло в мою сторону, расправив свои невероятно большие крылья. Оно спикировало ко мне. Бой длился считанные секунды, все произошло так быстро, что запомнил я только отдельные мгновения: я спустил тетиву, затем почувствовал жгучую боль прямо рядом с шеей. Я упал и закрыл глаза, готовясь умереть. Однако смерти не последовало. Не угодно было Элеосу забрать меня в тот день. Поднялся и увидел: существо неподвижно лежит в метрах двадцати от меня. Я попал ему ровно в глаз. Тварь же была лишь на долю менее точна чем я. Буквально пара сантиметров отделяло меня от участи перерезанного горла. Я мог умереть тогда, в сражении с исчадьем тьмы. Это была бы достойная смерть, думается мне.

— Эб, ты говорил, что запрещена рассказывать людям о зверолюдах, распространять знания о них. Так почему ты мне все это рассказываешь сейчас? — спросил его Генри по окончании рассказа.

— Все просто. Не хочу я, чтобы знания эти канули в небытие, когда меня не станет. Ты парень смышлёный, надеюсь, понимаешь, что о том, что я тебе рассказываю пока не надо болтать кому попало. Я хотел бы, чтобы ты сохранил часть полученных мной знаний. А то получается, что я практически зря жизнь прожил.

— И именно поэтому за тобой сегодня придут, да?

Эб поник и отвернулся. Ему не хотелось говорить о предстоящей смерти Генри, но в тоже время его мучало желание хоть с кем-то по этому поводу поговорить.

— Да, — спустя какое-то время ответил Эб, — можно сказать и так, — с этими словами он подал пацану книгу, которую держал до этого у себя, — здесь хранятся все знания о зверолюдах, которые я накопил за долгие годы. Я уже не мог удерживать эти мысли в своем разуме, я исторг опыт в книгу. Вот он, перед тобой. Я совершил преступление, ересь, создав этот гриммуар. Нам не просто так нельзя рассказывать об этих исчадиях тьмы. Когда мы наконец победим их, низвергнем в небытие, мы должны будем забыть их как страшный сон, словно никогда и не было в Тенаре зверолюдов. Так говорили мне мои наставники. Но что будет, если мы забудем о ночи, скроем все об её существовании? Мы будем перед ней беззащитны. Разве можно скрывать знания? Право, я слишком долго находился наедине с самим собой, скитаясь по лесам. Еще и не такие мысли начнут лезть в голову.

Генри открыл книгу и начал читать: «Очокочи являются своеобразной помесью человека и козла, ростом немного выше обычного человека, твари эти имеют козлиные черты лица, длинные рога, копыта на ногах. Чаще всего живут небольшими племенами в горах или в лесах, совершая набеги на наши поселения. Не отличаются большим интеллектом, но иногда создают культы своих странных языческих богов в стаях и общинах. В открытом бою они довольно слабы, зато обладают завидной ловкостью и остротой зрения. Чаще всего используют весьма примитивное оружие: копье и пращу. Предпочитают окружить противников, после чего неожиданно напасть на него и прикончить, пока враг не успел среагировать. Большую опасность представляет их яд, который они варят из растений и грибов, произрастающих в болотистых местностях. Лучший способ победить очокочи — навязать открытый бой, либо сражаться на расстоянии. Ни в коем случае не давать себя окружить.» В книге подробно были описаны многие другие виды зверолюдов. Минотавры, помесь человека и быка, хоггеры, ужасающая химера человека и свиньи, гарпии — полуженщины, полуптицы и многие другие. На одной из последних страниц была зарисовка твари, о встречи с которой Эб рассказывал ранее. Генри поразило, насколько подробно были описаны зверолюды и способы борьбы с ними. В книге оставалось еще с десяток пустых страниц. Видимо, Эб оставил их для случая, если он встретиться с еще одной новой разновидностью зверолюдов.

— Но это же бесценно! — воскликнул Генри, пролистав книжку, — мы должны сохранить эту книгу.

— Хотел бы я, но не получится, уже сегодня она будет предана огню. А я… земле. Хм, — он снова впал в задумчивость, но в этот раз он вдруг улыбнулся, — хотя, может еще не все потеряно.

На обложке книги была нарисована большая буква «сигма» староваальского алфавита.

— Что это значит? — спросил Генри у автора книги.

— Я не стал подписываться настоящим именем. Поэтому решил обозначиться как Сигма. Выглядит хорошо, да и звучит тоже. Очень удобно в случае чего называться буквой. Быстро писать и проговаривать. А главное, если не условился с человеком, ему будет не понятно, кто такие, ну скажем, «Йота», «Альфа» или «Тета».

— А можно и мне такое имя? — спросил у него Генри.

— Конечно, почему нет. Выбирай.

— Хм, ну допустим… Дельта.

— Неплохо. Приятно познакомиться, Дельта — Сигма протянул руку, и Дельта пожал её.

— Погоди, ты это слышишь? — вдруг насторожился Генри.

— Да… окружают дом. У нас есть меньше минуты. Это конец, Генри. Прости. Сейчас все или ничего. Мне понадобится твоя помощь.

***

— Дом окружили? — человек со шрамом на пол лица. Одетый в красную мантию повернулся к двум другим людям в той же одежде.

— Так точно, двое по бокам, еще один сзади. Ему не уйти, — отчитался мужчина, вооруженный тяжелым арбалетом.

— Отлично, — командир инквизиции снова обернулся к дому, после чего заговорил громким и четким голосом, — Эб Снайдер, именем инквизиции приказываю тебе покинуть свой дом и сдаться нам добровольно. Ты обвиняешься в создании еретических писаний.

Вдруг из окна послышался крик:

— Премного благодарен, что вы пришли после окончания дождя. Решили не мокнуть лишний раз. И все-таки, немного жаль, я уже успел заскучать. Сейчас выйду!

Дверь открылась и на пороге появился Эб. С ним был и Генри. Егерь держал нож у горла ребенка.

— А теперь слушайте меня, — заговорил Эб, — Только попробуйте меня взять, нож в моей руке дернется. Реакция у меня хорошая, моргнуть не успеете, как ребенок отправится к Элеосу. Вы не будете меня преследовать, и ребёнок вернется домой живым и невредимым домой уже к вечеру. А сейчас вы прикажете всем уйти с моей дороги. Ясно?

Глава отряда инквизиторов слушал всё это с улыбкой на лице. А в конце похлопал.

— Неплохая попытка, егерь, — далее он обратился к своим подчиненным, — стреляйте.

— Но ребенок, — помедлил один из них.

— К черту ребенка. Таких еще много по окрестностям ходит. Стреляйте.

— Не знаю, сэр, я это, ребенка-то узнал, — сказал не послушавшийся приказа инквизитор, после чего его командир повернулся к нему с выжидающим и недовольным видом, — пацан того… дворянский.

Услышавший это Эб обмяк и выпустил ребенка из рук. Он был поражен:

— Что? Дворянский, голубая кровь? Не может быть, Генри, — голос, которым Эб произнес эти слова, был голосом человека, которого внезапно предали.

— Эб послушай, — начал Генри умоляющим тоном. Ребенок был готов вот вот расплакаться.

Инквизитор заметил эту сцену. Он развел руками.

— Вы только поглядите, — воскликнул он, — какая тут разворачивается драма! Пацан, может расскажешь старику, кто ты? Что-то он не особо дворян любит. Ты только что подтвердил то, в чем он обвинялся несколько лет назад.

— Генри, — Эб был в отчаянии, — это правда?

Ребенок всхлипнул.

— Да, Эб. Я не бродяга. И зовут меня не Генрих Джекалман. Но я определённо Дельта. Прости меня.

Руки егеря опустились. Нож со звоном упал на мостовую. В туже секунду в грудь егеря вонзился арбалетный болт. Эб рухнул на колени. В это же время ребенок, на которого уже никто не обращал внимания, одним движением прыгнул в кусты, что находились у крыльца, после чего пробежал через задний двор и скрылся. Если бы инквизиторы хотя бы на секунду обратили на него внимание, они бы заметили, что из кустов мальчик, называвший себя Генрихом, вынырнул уже не с пустыми руками. Глава отряда, пришедшего по душу егеря, подошел к Эбу, склонившему голову. У мужчины был совершенно отсутствующий взгляд.

— Эб Снайдер, именем священной имперской инквизиции, за создание еретическим письмен, за оскорбление и попытку убийства представителя богоизбранного дворянства, я приговариваю тебя…

В этот миг, егерь внезапно окреп, после чего резко вскочил, схватив нож, и напрыгнул на инквизитора. Всё что произошло дальше, занимало долю секунды. Одно смертельное движение ножом, последний удар загнанного в угол хищника. Далее свист и удар.

На земле валялись два тела. Шея инквизитора была порезана. Служитель света отчаянно цеплялся за жизнь, пытаясь хватать ртом воздух, но сжимал своё горло, но все тщетно. Рядом с ним с пробитой болтом головой валялся бездыханный Эб Снайдер, егерь, который всю свою жизнь защищал империю от того, что ждет нас за порогом, во тьме, меж деревьями. Они оба истинно верили в одного бога, служили одному Императору. Оба они были коренные ваальцы и оба были мертвы. Закапал дождь. Это был уже не тот яростный утренний ливень. Нет, это был ласковый дождь. Дождь. Смывающий кровь с мостовой, стирая все следы произошедшего. Никто не вспомянет, ни егеря, ни инквизитора, словно их и не было вовсе. Все книги в доме Эба были сожжены, любые упоминания о егере стерты. Только один человек будет помнить его. До конца своей жизни. Человек, который за пару мгновений до убийства бежал прочь, прижимая к завернутую в ткань книгу.

***

Генри пробежал несколько районов и оказался в отдаленном районе города. Он шел узкими, грязными улочками. Ни души вокруг. Он иногда тихо всхлипывал, утирал редкие слезы. Внезапно он обнаружил, что оказался в тупике. Какая-то тень промелькнула на краю его поля зрения. Мальчик застыл на месте. Внезапно его охватил страх. Совершенно один на пустой улице, но при этом внутри росло чувство, что за ним кто-то крадётся. Генри сделал неуверенный шаг, и тень снова промчалась, но уже ближе. Сердце его бешено заколотилось. Странный преследователь все ближе приближался. Генри сорвался с места и побежал прочь из переулка, но дорогу ему резко перегородило существо мерзкой и ужасающей наружности, буквально выпрыгнув из тени. Тварь, представшая перед ним, явно когда-то являлась человеком. Резцы существа были увеличены и выпирали изо рта даже когда тот был полностью закрыт. Нос его отвалился, а маленькие глазенки были черным без радужки. Кисти твари оканчивались длинными грязными когтями. Существо носило старую, местами рваную одежду и мешковины. Открытые части тела покрывала редкая, серая шерсть с яркими проплешинами. Генри мысленно окрестил тварь крысолюдом, однако, отметил про себя, что стоило бы дать ей более приличное название. Монстр, из пасти которого капали слюни, принюхался и двинулся ближе к Генри. Ребенок бы и хотел побежать, но страх приковал его к месту. Бедняга хотел закричать, но воздух застыл в его горле, в итоге обратившись невнятным лепетом. Он закрыл глаза.

Вдруг раздался яростный крик, после чего послышался глухой удар. Генри увидел глаза и увидел, что ему на помощь прибежал какой-то мужчина, вооруженный кочергой. Он начал яростно лупить существо своим импровизируемым оружием, попутно ругаясь так сильно, что его фраза «сдохни в мучениях, поганая тварь» было самым мягким из потока брани. Крысолюд пытался отбиваться, но всё безуспешно перед яростными ударами мужика. Монстр, судя по всему, привык охотиться на слабых людей или детей, но в этот раз удача была не на его стороне. Спасший Генри мужчина уже добивал существо, когда пацан наконец опомнился и побежал прочь.

До самого дома Генри бежал не оглядываясь. Проигнорировав вопросы родителей, он прошел в свою комнату, где рухнул на кровать и какое-то время просто лежал с открытыми глазами, пытаясь осмыслить всё, что произошло за этот день. Только сейчас к нему пришло осознание, что сегодня убили его лучшего друга прямо у него на глазах, а затем чуть не убили и его самого. Мысли приходили одна за другой и оставались грузом на душе. Эба убили. Он больше никогда не встретит егеря, не поговорит с ним, не услышит одну из его странных, но захватывающих историй. А ведь он с такой радостью сегодня пришел к нему в гости, неся камень-ракушечник. Человеку очень тяжело осознать слова «никогда больше», они встречают сопротивление в душе. Однако, шестерни сознания болезненно проворачиваются и осознание начинает заполнять душу. Оно накапливается комом в горле, болью в груди, влагой в уголках глаз.

— Никогда. Никогда более. Как же так? — прошептал Генри.

Он больше не мог сдерживать себя и разрыдался. Какое-то время сознание пыталось утешать его: «Вот увидишь, завтра он снова будет у себя дома. Покажешь ему еще один камень. Послушаешь очередную историю. С ним все хорошо. А что до сегодня — сегодня тебя обманули, это был розыгрыш, по-другому и быть не может». Однако, через какое-то время этот же внутренний голос заговорил совершенно иначе: «Послушай, Дельта. Это произошло, и Эба не вернуть, но ты в силах сохранить память о нём. Это твой путь, — вещал ребенок сам себе, — ты можешь спасти то, что уцелело и даже продолжить его дело».

К вечеру он успокоился. Пацан встал с кровати и выложил на стол книгу, на обложке которой располагалась большая буква «сигма». Генри, вернее, тот, кто называл себя так, достал перо и чернильницу. Следующий час он потратил на подробное описание зверолюда, который повстречался ему сегодня. Образ твари плотно засел в его голове, он смог вспомнить все до мельчащей детали. Спустя много лет именно этот мальчик даст этой разновидности зверолюдов устойчивое название «морбус». Ему предстоит изучить их подробнее и даже принять участие в сражении с ними, однако, всё это было далеко в его будущем. Сейчас он был просто парнишкой, который дополнил книгу своего друга Эба. Когда чернила высохли, он закрыл книгу, после чего поставил запятую после буквы «сигма» и добавил заглавную «дельту». Закончив, он отодвинул шкаф, обнажив место, где находился тайник Генри. Туда он положил книгу. Это была первая книга, спасенная им от участи сожжения. Первая из многих. Скоро Генри на долго забудет про спасение книг, но лишь для того, чтобы через много лет это стало его призванием. Он спасет сотни книг, защищая правду и знание. И этот трагический дождливый день станет днем становление первого человека в своем роде. Первого Либрарианта.

Утраченная истина
1. В шаге от костра

Через несколько часов решится наша судьба, судьба нашего ордена. Мы стоим на террасе, которую заливают лучи предзакатного солнца. Я смотрю на древний величественный город Солистеррас, на его прекрасные мраморные дворцы, возвышающиеся почти до небес, на сотни золотых церковных шпилей и на дома, увитые серебряной хедерой*. Город, равных которому нет, ибо простирается он на километры вдоль берега моря Гроз. Мы находимся в северной его части, фактически, в главном районе города. Paradisus*, лучшего определения не существует.

Слейтер, стоящий напротив меня, курит трубку и улыбается. Никогда не понимал, как ему удается сохранять спокойствие и оптимизм в любой ситуации? Может быть это все показное? В душе-то он наверняка волнуется не меньше нашего. Стоит, однако, отдать ему должное, сохранять настрой лучше, чем впадать в панику или уныние. Эпсилон недовольно бродит взад-вперед, еле сдерживая растущую в себе ярость. Это тяжело, но необходимо, ведь любая выходка сейчас может положить конец нашему существованию. Я, Йота Омикрон, стою, опершись на колонну, и перебираю в голове варианты действий. Что еще остается делать?

В здании сзади нас кипит работа. Слышны крики и звуки разрушения мебели. Много лет мы называли это место домом. Дворец Знаний, построенный в лучших традициях имперской архитектуры. Сейчас слуги инквизиции обыскивают его в поисках какой-либо ереси. Удачи! Ко мне подходит Эпсилон. Тощий мужчина небольшого роста с короткими черными волосами и бородой. Взгляд его грозный, как обычно.

— Какое вообще они имеют право вот так бесцеремонно врываться и переворачивать все вверх дном?! — говорит он мне, — Разве мы не имперский орден? Какие же сволочи они…

— Ну, Искатели истины всегда были исключением, — усмехнулся Слейтер.

— Скоро они закончат, — говорю я, — они поймут, что мы чисты.

Искатели истины, сколько всего заключает в себе это название для нас. Наш орден был основан около двухсот лет назад. Целью нашего ордена был поиск знаний. Мы проникали в самые сокровенные тайны мироздания, познавали бесконечность нашего мира. Звучит прекрасно… да. Почетом мы, однако, никогда не пользовались. Зазнайки, выскочки, колдуны — так прослыли мы среди людей и даже других орденов. Больше всего мы не ладим с «легендарными» (как напыщенно) орденами: Кузнецами войны и Стражей*. А, ну и инквизиция, конечно. В этот раз именно они нас обвинили. Люди всегда боятся того, чего не понимают. Перед каждым открытием в человеке зарождается страх того, что это самое открытие не только перевернет его мир, но и разрушит его до основания. Но лучше разрушить свой мир и построить его заново, чем жить в неведении, в темноте. О, как помогают такие монологи, когда находишься в тяжелой ситуации…

Да, к нашему ордену всегда было особое отношение. Даже часть наших магистров обязана быть из других орденов. О, вот идет Дастернис, один из таких. Прибыл к нам от Красной Стражи. Правда, броню он перекрасил, теперь она синяя под стать нашим цветам. Но он еще порядочный человек. По сравнению с некоторыми…

— Они там закончили? — спросил подошедший Вердергел Дастернис, Dominus Protector* нашего ордена.

— Куда там…

— Пойдем что ли, проверим, не порушили ли они там все?

— Согласен, — говорит Эпсилон, — если они сделали что-то с моей лабораторией, я лично им руки оторву. А потом пришью туда, откуда они у них должны расти, — добавил он, совсем распалившись.

Открывши тяжелые чугунные ворота, украшенные орнаментом, изображающим дерево, что растет из книги, мы заходим под своды обители знаний. Напоследок смотрю на горизонт: горят огни инквизиции. «Это временно. Мы очистим страну от ереси». Ужас: Книги разбросаны прямо по полу, шкафы перевернуты. Еще и люди в форме?

— Они притащили сюда солдат армии на помощь?

— Время спасать орден!

И начинается буча. Оттаскиваю за шиворот солдатика, который рвет страницы. Эпсилон отпихивает другого от стола со склянками. Третий лежит на земле после ответного удара от Дастерниса. Слейтер загибается от смеха. Мы орем на них, они пытаются огрызаться в ответ. Но не могут: боятся. Они в большинстве своем крестьяне, которых отправили служить. В орденах все иначе: мы прошли жестокий отбор, чтобы стать рыцарями ордена, получить гербовую накидку.

На внутренний балкон цитадели вышел человек в алых одеяниях — инквизитор. «Что вы тут устроили? Я же запретил вам здесь появляться! Вы, колдуны, были предупреждены. Эти солдаты находятся под моей защитой, а это значит — они так же неприкосновенны, как и я! Понятно?!».

— Здесь же нет ничего предосудительного, а эти… они же любую книжку за ересь примут.

— Это уж мне решать, — отвечает инквизитор, — что здесь предосудительно, что здесь ересь, а что — нет. И если я прикажу, вы все будете гореть на костре, вам понятно?

Все это грозит перерасти в бойню. Инквизитор тянется руками к пистолету у себя на поясе. Я вижу, как между пальцами Эпсилона сверкают фиолетовые молнии. Солдаты уже схватились за мечи. Переглядываюсь со Слейтером, по движениям губ и жестикуляции понимаю: он читает «немоту» на Эпсилона. Отлично. Перебираю в голове. Создать барьер перед инквизитором, так он не сможет попасть в нас пулей, или превратить порох в песок, так надежнее?

И тут появляется он — наш бог и отец. Великий магистр Искателей Истины — Адель Мастарна. Он вышел на соседний внутренний балкон. Мы сразу почувствовали его появление, как появление сильнейшего мага Империи. Он коротко пострижен, а лицо его гладко выбрито. Одет он в черный сюртук, расшитый синими нитями.

Адель обучил нас всему. Вместе с ним мы постигали науки и обучались владению магии. Он взрастил многих сирот, в числе которых я и Эпсилон. Адель — человек, который отдает всего себя делу. Он вернул своему роду былую славу магов, некогда забытую. Основателем рода был Агеласт Мастарна*, первый известный маг империи и верный помощник первого императора. Мы до сих пор изучаем некоторые из трудов предка Аделя. Род Мастарна, однако, еще пару веков назад практически отказался от магического ремесла. Адель же возвестил начало новой эры колдовства в Империи. Когда великий магистр вошел, спокойствие наполнило наши души.

— Дети мои, — обращается он к нам. Он вправе называть нас своими детьми, — Нет никакого смысла проливать кровь этих людей.

— А, господин Мастарна, — прервал его инквизитор, — я-то все ждал, когда вы появитесь. Извольте провести меня в ваш кабинет.

— Кто же посмел мешать вам зайти в него самостоятельно? — спросил Адель с легкой усмешкой.

— Вы не поверите! Он был заперт. Уберите подальше ваши колкости, пойдемте уже.

Адель с инквизитором уходят, бегу за ними вверх по главной лестнице, затем в коридоры, чье расположение довольно запутано, как может показаться человеку, который не знаком с Дворцом знаний. Выстроенный из синего гранита, снаружи он напоминает застывшую морскую волну. Да, его создатели не поскупились на материалы для постройки, впрочем, как и для постройки любого другого примечательного здания в Солистеррас. Вдоль стен коридоров стоят витрины, наполненные самыми разными экспонатами, большая часть из которых сейчас валяется на полу. Какое кощунство! Сокращаю путь через зал собраний, большой круглый зал с высоким куполообразным потолком, под которым закреплена исполинская хрустальная люстра. Здесь у нас и проходят собрания, а, может быть, в виду обстоятельств «проходили», кто знает? Все сейчас зависит от произвола. Если лорду-инквизитору что-то не понравится, он способен уничтожить наш орден полностью. Одним указом.

И вот, я уже почти дошел до кабинета великого магистра, величайшей библиотеки, которую можно представить в Солистеррас. По сути, она занимает целую башню.

Я, Адель и инквизитор подходим одновременно. Смотрю на магистра: его лицо совершенно спокойно.

— Давайте войдем, — говорит инквизитор своим мерзким голоском, — посмотрим, что там у вас и на этом закончим, пока.

— Я-то думал, ты никогда не уйдешь. Хотел было выделить тебе комнату, подальше от всех, — отвечает магистр.

Сердце мое бешено стучит. Когда инквизитор увидит, сколько там, в кабинете Мастарны, книг, он созовет сюда всех инквизиторов города, чтобы детально рассмотреть каждую книжечку. Что уж говорить, если на мою комнату притащили троих. С одной стороны, я их понимаю, в городах инквизиторам совсем нечем заняться, вот и проводят обыски, да карают изредка «опаснейших злодеев» — поэтов, ученых, да проституток. Участь первых двоих не завидна, им нечем откупиться, не на что купить индульгенцию, путаны же могут попытать счастье и отдаться инквизитору. И упаси Элеос им попасться в руки брата Бенедикта. Страшнее инквизитора у нас, в священном городе, не найдется.

Затаив дыхание, я захожу внутрь следом за магистром.

— Ничего себе, — произносит удивленный инквизитор (я удивлен не меньше), — какой вы, оказывается, скромный человек.

Что? Как? Мы зашли в небольшую комнату с письменным столом, всего парой книжных шкафов и кроватью. Адель улыбается. Божий каратель терпеливо осматривает полки и берет оттуда парочку книжек.

— У вас, кажется все хорошо, но вот эти тома я, пожалуй, возьму на дополнительную проверку.

— Дело твое, но я рассчитываю, что инквизиция вернет мне эти бесценные гримуары.

— Знаете, господин Мастарна, что-то вы слишком дерзко разговариваете с представителем Святой Церкви Элеоса и Инквизиции.

— Не более дерзко, чем вы вторглись в обитель нашего ордена и начали тут все громить.

— Вы ходите по тонкому льду, прощайте, — с этими словами инквизитор покидает кабинет.

— Я начал переживать, что он никогда не уйдет, — с улыбкой говорит Адель Мастарна, повернувшись ко мне.

— Мы действительно ходим по тонкому льду, учитель. Что если они узнают о вашем обмане? Это же иллюзия, если я не ошибаюсь. Скажите, там, за занавесом обмана, действительно есть запрещенные книги.

— Думаю, Йота, их список пополняется так быстро, что мы не можем этого знать наверняка. Хм, неприятная история вышла. Не думал, что всё так обернется.

— Как глупо обвинять в случившемся нас. Инквизиции просто нужен был повод промуштровать нас лишний раз. Если бы они действительно подозревали нас в хищении, тут бы камня на камне не осталось.

— Именно, ну ничего, скоро мы покинем город и будем дышать свободнее…

— Так это правда, что нас отправляют в экспедицию?

— Абсолютно, Великий шторм, который, как ты знаешь, мешает дальним плаваньям, внезапно отступил, открыв нам возможность исследовать новые земли. Я хочу, чтобы ты приготовил необходимые приборы. Остальным я раздам указания после ужина.

Откланявшись, спускаюсь вниз. Выкрутились. Все прошло быстрее и лучше, чем предполагалось раннее. Возможно, в этом большая заслуга Аделя. Одному Элеосу известно, сколько таких иллюзий он расставил в крепости. Смешно, ведь причина, по которой мы отправимся в увлекательную экспедицию, и причина, по которой нас сейчас обыскали и принизили, как могли, одна и та же. Интересные вещи открываются разуму человека, когда он начинает искать причинно-следственные связи. Несколько дней назад из экспедиции вернулся корабль «Несущий зарю». Он вернулся один, хотя в плаванье было отправлено пять кораблей. Мы долго ждали этого возвращения. По расчетам, «Несущий зарю» должен был прибыть в Солистеррас полгода назад. Его нашли выброшенным на мель в километрах тринадцати от города. Пришлось звать на помощь друидов из ордена «Повелители шторма». В который раз наша родина прибегает к помощи язычников, которых так люто презирает, почти так же люто, как нас. Корабль перенаправили прямо в порт Солистеррас, там он выглядел одиноким и маленьким на фоне невероятных кораблей, что за последние годы покинули верфи Империи Ваала.

На корабле был только один живой матрос, да и тот привязан к мачте. Палуба и трюм были занесены песком, что создавало еще большую атмосферу тайны. Ни крови, ни следов сражения. Вся команда словно испарилась. В рубке капитана был найден сундук, внутри которого лежал тот злосчастный предмет…

В порту «Несущего зарю» встречал инквизитор, как его там, кажется, Винтеборн (сирота, судя по фамилии) *. Что еще инквизитор обнаружил на корабле, и что случилось с единственным выжившим матросом, неизвестно. Предмет, который, по словам Аделя выглядел, как лучистый кристалл «необычной» формы перенаправили в университет Святой Софии. Это прекрасное здание, построенное в старом имперском стиле, стоит прямо напротив нас. Многие его выпускники сейчас являются почетными рыцарями Искателей Истины. Мы называем себя рыцарями, хотя нас от них отличает слишком многое. Мы не носим сияющих доспехов, не приносим обеты и явно не восседаем на лошадях, у нас конницы вообще нет. Единственное, что остается в нас от рыцарей — дворянский титул.

Артефакт доставили в институт и поместили в палаты магистра просвещения. Тогда-то заварушка и началась. Дело в том, что предмет сильно действовал на людей, чувствительных к течениям эфира. Встает вопрос: что с ним делать? Университет не желает отдавать его, Дэедэлус, магистр просвещения, хочет сам изучать кристалл. Тут вмешиваемся мы: Адель Мастарна, взглянув на кристалл, понял, что изучать его должны мы, после чего потребовал, чтобы кристалл переправили к нам. Действительно, у нас больше оборудования, знаний и людей.

Убеждать магистра просвещения пришли трое: Великий магистр, я и Слейтер. Его палата была обставлена мебелью из красного дерева, на стене висел старый гобелен. Воздух был пропитан запахом табака. На его письменном столе покоился Deus Volumen, святая книга Элеоса.

— Табаку? — спросил нас магистр.

— Не откажусь, — ответил Слейтер. Он — любитель табака. Мы с Аделем вежливо отказываемся.

— Я уже говорил, — заводит Дэедэлус старую песню, — если бы артефакт доверили изучать вам, его бы вам и доставили. Раз уж такую находку предоставили мне, то и право изучать — мое.

— А вы не подумали, — начинаю я с иронией, — что вам его просто дали на хранение? Чтоб безопаснее?

— Ведь лучше дать такую редкую вещицу на хранение лояльному человеку, — подхватывает Слейтер, — который ничего не сможет с ней сделать.

Магистр просвещения краснеет, как рак. Привыкший к тому, что бедные студенты пресмыкаются перед ним, он не может терпеть такой дерзости. Малейшая колкость может выбить его из колеи.

— В конце концов, — завершает наш выпад Адель совершенно спокойным голосом, — нет никаких предписаний и приказов о том, что артефакт должен оставаться у вас. Да и будет лучше, если его изучат профессионалы в области тайных искусств.

— Нет, нет и еще раз нет! Господин инквизитор передал его мне и точка!

Лицо нашего магистра помрачнело. Я знал, что он всего лишь решил произвести необходимый эффект.

— Скажите, господин Дэедэлус, — он говорил полушепотом, — вам самим не страшно владеть кристаллом? Даже здесь я чувствую его силу, хотя вы его спрятали за семью замками в крипте под этой комнатой. Я ведь прав, он там?

Красный цвет лица сменился на мертвенно бледный.

— Как вы…

— Узнал? Нет, я его чувствую, мир вокруг резонирует и искажается, но вам этого не понять. Хотя, вы могли бы косвенно ощутить его силу. Скажем, во сне, когда стеклянная стена нашего сознания становится особенно тонкой, и через неё может пробиться почти что угодно. Может, вы слышите крики по ночам? Или, закрывши глаза, под веками вы видите образы, размытые искаженные в агонии лица? Если бы вы изучали тайны вселенной так же, как мы, вы бы ощущали это сильнее. Мы, Искатели Истины годами ограняем линзу восприятия нашего сознания. Если вы, магистр, начнете изучение кристалла самостоятельно, через ваш твердый лоб сможет пробиться кое-что страшней легких видений.

Еще немного, и у Дэедэлуса прихватило бы сердце. Благо, Адель вовремя остановился, эффект был достигнут. Сказанное Аделем было правдой. Любой человек, посвятивший свою жизнь изучению арканы, ощущает мир по-другому. В кабинете мы со Слейтером чувствовали себя неловко из-за поля, создаваемого кристаллом. Наш магистр ощущает это в разы сильнее нас, а мы — в разы сильнее Даедэлуса. Перед нашими глазами временами проплывали черно-белые видения, что странно, магия обычно окрашивает все. Таким видениям верить не стоит. Сила кристалла попросту вызывает у нас в головах спонтанные образы. По крайней мере, мы привыкли так думать. Маги постоянно подвергают свою психику испытаниям. Я уж не говорю про тех, кто, вопреки закону, сходит с предназначенной нам тропы изучения, опускаясь во тьму. Тем временем, наш побледневший собеседник заговорил:

— Так вы думаете, что все это вызвано артефактом?

— Ни секунды не сомневаюсь в этом. Если бы я допустил неточность, господин Слейтер, почетный выпускник вашего университета, поправил меня.

— Боже, я и не думал, что в науке таится такая опасность для здоровья, — он смотрит в окно, — а ученики? Как думаете, на них действует сила кристалла?

— Совершенно точно, — говорим я и Слейтер в один голос, — даже сильнее, чем на вас.

— Хм, тогда, в целях защиты здоровья наших студентов, я предлагаю вам принять на себя ответственность по изучению артефакта.

— Замечательно.

Мы пожали ему руку и ушли. Казалось, все было схвачено. Когда же наши люди переправляли кристалл из университета во дворец знаний, случилось следующее: прибыла инквизиция и заявила свои права на артефакт. У них вышла словесная перепался с Аделем. Я там, к сожалению, не присутствовал. Они просто взяли артефакт и унесли его в залы инквизиции при Императорском дворце. Редко случается, что инквизиторы интересуются магическими делами. Так мы и остались без этого интереснейшего артефакта.

В полдень, после обеда, мы с другими магистрами отдыхали за игрой в bellum ludum. Мы пили черный кофе, подарок южных морей, и обменивались колкостями по ходу игры. За большим квадратным столом из черного дерева со столешницей из белого мрамора стояли трое игроков: Вердергел, Слейтер и Вольдемар Уэтли, наш библиотекарь. Как очевидно, играли в три армии. Остальные были зрителями. Вердергел играл от обороны. Будучи выходцем из ордена Красной Стражи, он является мастером фортификации и обороны: что в реальной жизни, что в игре. Вдвоем Слейтер и Уэтли почти взяли его форт, когда в комнату забежал рыцарь низкого ранга и сообщил о прибытии инквизиции с обыском. Начался настоящий хаос, все бегали, что-то кричали. Все что мне удалось уяснить это то, что артефакт был украден прямо из-под носа инквизиции, самым дерзким образом. Замешана магия и винят во всем нас. И вот итог. Смешно, инквизиция — самый опасный, влиятельный и пугающий орден, не смогла защитить даже один артефакт.

Думаю, если бы даже мы захотели похитить этот пресловутый кристалл, у нас ничего не вышло. Подземные чертоги инквизиции запутаны для нас, а их план скрывается сильнее, чем существование зверолюдей.

Захожу в зал собраний. Меня там уже ждет Слейтер. Он предлагает покурить табак. После такой нервотрепки не грех. Быстро бегу в свою комнату и забираю подаренную мне в свое время трубку из морской пенки, в виде каракатицы, бегу обратно. Жрецы говорят, что это вредно, но, черт возьми, единожды попробовав, нельзя потом не покурить после напряжения. Стараюсь не злоупотреблять этим, а Слейтер в это время дымит как костер инквизиции.

— Все кончилось быстрее, чем я предполагал.

— На счастье. Думаешь, сколько еще инквизиция будет пытаться найти в нас хоть какой-то изъян и вздернуть за него?

— До тех пор, пока мы не перестанем быть Искателями истины. Видишь ли, наш разум меньше скован, чем их. И красненьких это невероятно злит.

— Или пока все-таки не найдут повод и не вздернут.

— Тоже вариант. Ну что мы все о грустном. Ты готов к празднику? Решил, с кем пойдешь на бал?

Молчу, я без понятия. Спустя все годы в ордене я так и не могу привыкнуть, что теперь, хоть и на бумаге, но являюсь дворянином. Собственности у меня в любом случае нет, зато доход приличный. Вся эта жизнь слишком контрастирует с детством, до момента, когда меня фактически усыновил Адель.

— А что твоя девчушка, что за тобой бегала, — спрашивает Слейтер.

— Лала? Она не моя «девчушка». Да и её сейчас нет в городе.

— Жаль, ваша пара бы затмила всех.

— Если бы. Я просто помогал ей в обучении, между нами ничего не было. Кстати, напомнить тебе, что она хотела вступить в наш орден? Так. А сам-то ты с кем пойдешь.

— С одной прекрасной дамой. С Викторией де Флёр! — объявил он торжественно.

— Ну ты даешь, Слейтер, как ты добился её?

Он начал волочится за этой дамой примерно с месяц назад. Мне казалось, что она останется неприступна.

— Тут все дело в моей бесконечной харизме… и деньгах.

Слуги накрывают на стол. До ужина еще полчаса, не меньше. Это время решаю провести у себя и подготовить первые механизмы для экспедиции. Магические механизмы! Вот где мне нет равных. Отладка заняла у меня немного времени. Дальше изучаю гримуар заклинаний из библиотеки Уэтли. «Создание фантома» — может пригодиться. Записываю формулу в свою книгу заклинаний, там же зарисовываю необходимую жестикуляцию. Дальше не читается: не могу сосредоточиться. Все в голову лезут мысли. «Ваша пара бы затмила всех», — вспоминаю слова Слейтера. Открываю комод и достаю ворох исписанных листов. «Может написать ей, просто так?» — рассуждаю я вслух: «Но я даже не знаю, в каком она сейчас городе, да и что ей написать? Отправить свои стихи, или просто рассказать об экспедиции, что нас ждет?». Не могу решить. Откладываю листки обратно в комод, после чего возвращаюсь в зал.

2. Безнадежная погоня

Почти все на месте. Мы сидим за круглым столом, перед нами блюда с ароматной едой, один только вид которой вызывает усиление слюнеотделения. Хонорайн тоже здесь. Весь день он отдувался за нас в залах инквизиции. Он сам из них, посланник инквизиции в нашем ордене. Его инквизиторская мантия покрашена в синий цвет, что редкость для инквизитора. На ней присутствует символика как нашего ордена, так и инквизиции — пылающий череп в терновом венке.

— Не думайте, что все инквизиторы настолько мерзкие — только те, кто сидят на местах в городах, — рассуждает он, — другое дело те, кто отправляются на миссии. На природу, как мы это называем. Вы, Адель, должно быть помните последнюю войну со зверолюдами? Я успел в ней поучаствовать в её последний год. Спустя целый век она стала войной в тенях, про которую мало кто знал. Изначальные бесконечные орды зверолюдов были разбиты, но борьба продолжалась до современности. И тому есть свои причины. Их зараза поражала целые деревни, которые нам приходилось сжигать. Мне с товарищами пришлось умертвить около сорока мужчин, пораженных мутациями. И трех детей. Их было не спасти, и я не горжусь тем, что сделал. Ни секунды, видит Элеос! Простите. Просто я хотел высказаться о том, что не следует всех брать под одну гребенку. Темное время было, — он на секунду закрыл лицо руками, — темное. Но мы должны были быть сильными. И были.

— Все хорошо, Хонорайн. Мы понимаем, — сказал Адель, — Даже у инквизиторов, пришедших к нам сегодня, была веская причина.

— Ты говорил про мутации, — вдруг заговорил Эпсилон, — Можешь рассказать подробнее.

— Мерзкая вещь. Тело человека меняется. Чаще всего мутации у человека с рождения. Такие дети долго не живут. Обычно это звериные черты. Например, кожа на голове лопается, и из неё вылезают козлиные рога. Кожа покрывается шерстью, а ступни деформируются и превращаются в копыта.

— Ох, ну не за едой же! — негодует Вольдемар Уэтли.

— Что насчет вина? — Спрашивает Делавэр Фадрос, Dominus Vitae ордена, — Бокальчик не повредит. Я бы сказал, он даже улучшит наше здоровье.

Почему бы, собственно, и нет? Послали слуг за вином. Принесли красное викториацкое вино. Замечательно.

— Как вы, наверное, уже слышали, господа, — обращается к нам Адель Мастарна, — нас отправляют с экспедицией в новые земли. Но мы будем не одни в этом странствии. С нами отправляется орден Дланей Императора. Новая экспедиция для нас — первый поход для Дланей Императора. Я предвкушаю отличное путешествие, в котором мы познаем многое. Кто знает, что нас там ждет? Новые земли всегда полны загадок: иные звери, иные растения, иная история. Конечно, жалко, что все мы, алчущие до знаний, вынуждены уповать на милость природы, на то, что великий шторм будет и дальше отступать. В один день мы совладаем и с ним (Если это угодно Элеосу).

На каждого из вас я могу положиться, как на себя самого. Вы, конечно же, знаете свои обязанности. Перед отплытием, однако, у нас еще есть работа. Мы должны восстановить честь ордена и сделать все возможное для возвращения украденного у инквизиции артефакта. Сейчас же предлагаю выпить за наше здоровье и успех!

Поднимаем бокалы. Какое это необычное чувство — предвкушение путешествия. Грудь распирает, и дрожишь всем телом. После ужина Адель просит меня и Эпсилона остаться, мы должны помочь ему вернуть артефакт. Хонорайн смог договорится с начальством инквизиции, что мы проведем свое собственное расследование под их надзором. Не могу заснуть. Несколько лет фактического застоя мигом обернулись такими событиями.

***

Солнечный день, мы идем по широким улицам Солистеррас прямо к Императорскому дворцу. Этого гиганта, восседающего на вершине циклопического утеса, видно из любой точки города и еще далеко за ним. Величайшее сооружение величайшего города, построенное в стиле имперской готики из белого мрамора и отделанное золотом, само по себе размером с отдельный город. Чтобы полностью его описать, нужно потратить целую жизнь. Сотни шпилей, пронзающих небеса, тысячи статуй, высеченных руками умелых мастеров. Перед Божественными вратами возвышается статуя Ангела-Хранителя, что возносит руки к небесам в вечной молитве за благополучие Империи Ваала. У всякого, кто смотрит на дворец, захватывает дух. Говорят, что с высоты птичьего полета дворец имеет форму креста Элеоса, что еще раз подчеркивает всю глубину идеи его создания. Несокрушима Империя, пока стоит Императорский дворец.

По приказу Аделя, мы в полном боевом облачении. Когда дело касается высокой магии, нужно быть готовым ко всему. Мы одеты в доспехи, поверх которых — гербовые накидки синего цвета с символикой ордена. В ножнах покоится гладиус. Какими бы сильными магами мы не были, мы должны быть готовы к ближнему бою. Да, в искусстве фехтования мы уступаем любому другому ордену, но в реальной битве мечи нам практически и не нужны. На правых наплечниках у нас барельеф герба империи — орла с золотым нимбом. Орел сидит на черепе с лавровым венком. На левых — символ Искателей истины, окруженный с четырех сторон ограненными сапфирами.

Я качу перед собой тележку с прибором, закрытым тканью. Стараюсь быть осторожным, так как прибор крайне хрупкий.

Залы инквизиции находятся в северном крыле Императорского дворца. Спускаемся в катакомбы под ними. Подземелья эти созданы уже отнюдь не из мрамора, но из грубого серого камня. Освещение здесь никудышное, редкие неяркие факела создают здесь атмосферу тусклого красного полумрака. Коридоры узкие, дверей черт знает сколько, все тяжелые, железные. Нас встретили двое инквизиторов. Один — тот самый, встретивший корабль, Воланд Винтеборн. Совсем молодой для инквизитора, старше меня максимум лет на пять. Он идет уверенной походкой, не обращая на нас никакого внимания, увлеченный, видимо, своими мыслями. Второго мы уже давно знаем. Это Эрнст Эммануил, старый инквизитор, один из немногих, с кем мы имеем хорошие отношения. Седина только-только тронула его. В остальном он все такой же оживленный, как прежде. Нас ведут в секцию, где произошла кража кристалла. Если бы существовали крепости внутри крепостей в подземельях, то это было бы оно. Укрепления внутри коридоров наводят на мысли о чрезвычайной ценности охраняемого артефакта. Небольшой отряд инквизиции мог бы отразить нападение целой армии в этих залах.

В хранилище вел только один проход. Перед железными дверьми стоят два стражника в доспехах без символики. Лица их закрыты металлической маской. Рядом с ними в душе возникает странное пугающее чувство. Гнетущее чувство, которое можно описать только как нависший рок. Я не знаю, что это за рыцари и какому ордену они принадлежат. Вполне вероятно, что они являются членами инквизиции, которые по какой-то причине не носят символику ордена.

И вот мы заходим в зал с шестью стенами, в центре которого стоит пьедестал. В стене напротив входа зияет огромная дыра, словно что-то вырвало из неё кусок и унесло в неизвестном направлении. В месте пропажи стены обнажена горная порода, в которой и был вытесан этот зал.

Устанавливаю прибор почти у самого центра зала, ближе к дыре. Снимаю ткань и вижу чудо магической инженерии. На латунной треноге установлена сфера, покрытая зеркальным покрытием — слоем серебра и стекла. Мы получили эту сферу в подарок от мастера зеркал, Эдмунда Лайтбрингера. Я, Адель и Эпсилон образуем треугольник вокруг прибора. Волнуюсь, так как впервые провожу такой ритуал. Инквизиторы встали в угол у выхода.

— Каждое событие, свидетелем которого стал человек, — начал Адель, — не уходит в небытие, оно оставляет след, пускай и слабый, в разуме человека. В тоже время любой разум, даже самый маленький способен оставлять след в реальности. Этот след мы и попытаемся прямо сейчас узреть. Ритуал не совсем стабильный. Будем надеяться, что совершивший кражу обладал большим интеллектом, так как в такой ситуации он оставит более заметный след.

— Это все хорошо, магистр, — отвечает Воланд, — вы прочли замечательную лекцию, но хотелось бы ближе к делу. Кстати, какие опасности могут быть при выполнении вашего колдовства?

— Самое опасное, если мы собьемся и прочитаем воспоминания одного из вас, — Ехидничает Эпсилон.

— Начинаем? — спрашиваю я. Мне кивают.

Начинаем читать заклинание, каждый свое. Каждому из нас была отведена своя сложная формула, которая дополняет и раскрывает все остальные. Меня всегда поражала красота таких ритуалов. Глаза наши закатываются, но мы все видим, словно наши веки исчезли. Комната резко изменилась. Освещение полностью поменялось: весь свет теперь исходил из зеркальной сферы, в то время как факела, наоборот, поглощали свет. Реальность словно расслоилась. Одна — наша, привычная, вторая — серебряная реальность воспоминаний.

Мы видим: здесь было как минимум три стражника. Их силуэты постоянны, другие появляются и исчезают. Наступает момент истины. Задняя стена начинает вибрировать, потом большая её часть просто изничтожается, обращаясь в небытие. Стражники и внимания не обращают. Только через пару секунд мы видим, что головы их наклонены как во сне. В образовавшемся проходе виднеются две фигуры. Одна из них вдали и черт её не видно, зато вторую видно хорошо: совсем малец, тощий, с длинными волосами и неуверенным шагом. Он осторожно подходит к пьедесталу и берет артефакт, после чего возвращается в тень в стене. В это время второй выходит вперед. Это элегантно одетый мужчина с холодным пронзительным взглядом. Он держит в руке трость, которая, судя по всему, ему нужна для вида. Кажется, будто радужка глаз у него кристаллическая. Холодок пробегает по спине, кажется, он смотрит прямо на нас. И тут мы слышим его голос:

— Подглядывать не хорошо, магистр. Оставляю вам подарок, чтобы выучили урок.

Сфера взрывается. Если бы не броня, осколки бы врезались нам в плоть. А вот лицам не повезло: мне осколок врезался в щеку, Эпсилону прошелся прямо рядом с глазом. Аделя не задело. Инквизиторам тоже попало. Эммануилу осколок пробил плечо, Воланду рассек лоб. Отскакиваю в сторону и вынимаю осколок стекла. Это еще не конец. На месте сферы сияет синий огненный шар. Из него резко вытянулись руки, что уперлись в пол, а затем оттуда выпрыгнуло существо, мало поддающееся описанию.

Шеи у него вовсе нет. Голова с огромной отвисшей челюстью переходит сразу в туловище, от которого растет три пары рук. Из спины твари растут синие светящиеся изнутри кристаллы. Существо крупное, много больше нас. В нескольких местах у него свисают отростки, похожие на щупальца, которые слегка фосфоресцируют сиреневым светом.

Оно кидается на Аделя, замахнувшись своими когтистыми лапами. Благо, Магистр успевает закрыть себя барьером. Мы действуем решительно и быстро: я применяю на существо заклинание цепей, в то время как Эпсилон посылает в него волшебную стрелу. Однако наши заклятья не имеют эффекта. Даже хуже, кристаллы на спине существа вырастают.

Одним движением оно срывает с себя оковы и отбрасывает нас всех в сторону, дотянувшись до всех одновременно. Мой доспех пробит, я получил ранение, и кровь сочится из раны. Упав на пол, я вижу, как тварь, пришедшая из неоткуда, склонилась над магистром, готовая нанести смертельный удар.

В это время к нему подпрыгивает инквизитор Винтеборн, вонзая кинжал в место, где должна быть шея. Другой рукой он перехватывает чудовище и тянет на себя, не вытаскивая кинжал. Эммануил с необычной для пожилого человека ловкостью подпрыгнул к нему, приставил пистолет к голове монстра и выстрелил, отправив чудовище обратно туда, откуда оно пришло. Вот уж не думал, что буду обязан инквизиторам жизнью.

Воланд оказывает нам первую помощь.

— И что это было? — спрашивает он у Аделя Мастарны, — что за тварь вы призвали своим колдовством?

— Порождение магической ошибки, скорее всего, такое случается.

— Адель, — обращается к нему Эрнст Эммануил, — Не притворяйся, мы оба знаем, что это такое.

Опустилась тишина. Понимающим взглядом Адель окидывает сначала нас, а потом Эрнста.

— Да, — говорит он, — знаем. Значит, у нас большие неприятности. Это был тот, — обращается он уже к нам, — кого в простонародье называют демоном.

***

Быстрым уверенным шагом мы с Эпсилоном идем к университету Святой Софии. В залах инквизиции мы получили приказ.

— Сейчас не так важно, — объявил Мастарна, — кто был этот тип, призвавший демона. Куда важнее тот, второй. Я видел его, когда был в Университете, он оттуда. Ученик. Бегом туда, в лицей. Узнайте, кто это, где он. Если встретите его, постарайтесь взять живьем.

— Так мы теперь противостоим подростку?

— Любой может встать на путь тьмы, — ответил Эрнст Эммануил, — но всех ждет один исход — возмездие.

Врываемся внутрь и тут же наталкиваемся на тушу Даедэлуса. Он шарахается в сторону.

— Господа! — кричит он, — что вы устроили? Право, вы чуть меня не убили.

Тормошим его. Описываем внешность студента. Спрашиваем, кто он?

— Вы идеально описали Трувэя, моего студента. А что вам от него надо?

— Где он? — удивительно спокойно спрашивает Эпсилон.

— Сегодня не появлялся, наверное, дома.

— Если он появится в здании, — говорю ему я, — не медлите, зовите стражу и задержите его. Приказ инквизиции.

Проговорив последние слова, я вижу, как пот течет по его лицу при упоминании инквизиции. Осведомляемся, где находится его дом, и уходим. Перевернув все с ног на голову в комнате, которую студент снимал и ничего там не найдя, направляемся обратно. На лестнице нас встречают инквизиторы. Они тоже разыскивают подростка.

— Нашли что-нибудь? — спрашивают они.

— Ничего особенного, — отчитываюсь я, — могу сказать, что он начитан: у него много книг, в особенности по имперской истории. Личных записей не нашли, возможно, они спрятаны. Что у вас?

— Пойдемте, нечего стоять здесь, на лестнице. По пути расскажет. Узнали мы побольше вашего, но мерзавца не нашли. Друзей у него немного, мы уже взяли тех, кого смогли. Найти не смогли только одну, жрицу послушницу при настоятеле Фенисте. Некая Азария Теллер. А вот семью её мы нашли. Поговорим с ними после.

— Быстро вы, — говорит Эпсилон, — должен признать, я впечатлен.

Вышли на улицу и побежали к следующей точке, к Великому храму. По пути остановили отряд стражи, чтобы описать им внешность Трувэя. И тут происходит нечто неожиданное, нас зовет детский голос. Оборачиваемся и видим мальчика лет десяти.

— Простите, дяденьки, я вас случайно подслушай…

— Ступай прочь!

— Я видел того, кого вы ищите, — не поколебавшись, что необычно, продолжает тот, — он покидал город через северные ворота. Вместе со светловолосой девочкой.

— Спасибо парень, а теперь иди своим путем.

Он убегает. Мы тоже бежим, на сей раз к северным воротам. Там мы встречаемся с Аделем. Он останавливает нас.

— Йота, — обращается он ко мне, — боюсь, Эпсилон продолжит погоню один, — он кивает Эпсилону, тот тоже кивает в ответ, — его, возможно, ждет длинный путь. Твоя же помощь нужна мне здесь, в городе.

Эпсилон с Инквизиторами выходит за ворота города в предместья. В моей душе зреет чувство, что я вижу его в последний раз, по крайней мере, в Солистеррас.

— Как ты узнал, что мы будем здесь? — спрашиваю я у магистра.

— Мне подсказал дорогу один мальчик-попрошайка, — отвечает он.

Устремляю на него удивленный взгляд. Нам тоже помог ребенок, в совпадения я не верю. Думается, это один и тот же ребенок. В этой истории все больше и больше молодых лиц.

Возвращаемся в Дворец знаний, прямо в кабинет Аделя. Он запирает дверь на ключ. Он опускается в свое кресло, делает жест, приглашающий меня присесть на кресло напротив. Сажусь. Магистр выглядит уставшим и расстроенным.

— Йота, ты, как моя правая рука, прекрасно понимаешь, что все, о чем мы будем сейчас говорить, должно остаться между нами. Ты еще молод и вряд ли помнишь трагедию в Великом храме, произошедшую пятнадцать лет назад.

— Когда какие-то культисты захватили храм? Ты упоминал.

— Да, ты об этом слышал, так как ты магистр и тебе дозволено знать поверхностную часть этой истории, большую часть людей заставили в свое время молчать и забыть произошедшие. Лишь четверо знают, что было на самом деле: Император, Эммануил, Сетегор и я. Ты будешь пятым. Там был демон. Не такой как тот, кого мы видели сегодня. Пятнадцать лет назад в храме Элеоса был разумный и очень сильный демон. Тогда мы не осознали этого до конца, но теперь я уверен. Боюсь, демон подобный этому прямо сейчас может находиться в городе. В борьбе с ним ты мне и нужен. Это куда важнее кристалла. Если демон здесь, то все мы находимся в очень большой опасности.

3. Нескучный день

Неделя была тяжелая и невероятно неравная. Мы заглянули под каждый камень в городе, но так ничего и не нашли. Центральные районы были все такими же красивыми и величественными, за ними — грязь и нищета. Эпсилон так и не вернулся, хотелось бы знать, что с ним. Приближается день Святого Орландо*, второй по значимости праздник в Империи Ваала. Единственный день в году, когда в столицу прибывают представители всех орденов и воинских частей. Город готовится, готовимся и мы. Местность пред восточными воротами была расчищена, там вырос небольшой городок из разноцветных шатров. В этот раз нас расположили ближе всех к Bellumturris, башне, с балкона которой произнесет речь сам Император. Рядом с нами будут Инквизиция и Кузнецы войны. Интересное сочетание: оба ордена нас недолюбливают.

Вечером того же дня будет бал, на который мне не с кем идти.

Сейчас у меня выходной, отнюдь не значащий, что мне можно забыть свои обязанности. Смотрю в оба, как говорится. Мы со Слейтером идем в место, где два джентльмена могут прекрасно провести время — в библиотеку. Признаться, сначала мы хотели просто пойти в трактир «Под орлиным крылом», но подумали, что пьяными в библиотеку являться не пристало, поэтому, сначала в библиотеку, потом в трактир.

У библиотек, если вдуматься, есть целый ряд преимуществ: здесь тихо, здесь чисто, здесь красиво. Даже атмосфера тут пропитана знаниями, приключениями, историей. На всю столицу у нас всего две библиотеки: одна у нас, а вторая при университете. Наша, что очевидно, в разы больше. Туда мы и идем.

— Здравствуйте, господин Вольдемар, — приветствуем мы нашего Dominus Liber, магистра-библиотекаря, чье звание в ордене не менее почетно, чем наше, — уже пополнили коллекцию новыми произведениями?

— И вам не хворать, господа. Торговец книгами из Либерпорта еще не прибыл, но мне, к ужасу, постоянно отправляют свои новинки молодые поэты и драматурги, чью писанину одобрил отдел по книгам в инквизиции. Вот, например, пришел сборник песен некого Людвига, барда, что за гроши выступает в таверне.

— Надо бы зайти, послушать, — говорю я.

— Определенно, — соглашается, посмеиваясь, Слейтер, — наш долг, как искателей истины — находить молодые таланты и поощрять их. В конце концов, если у него есть голос, пригласим к нам выступать. Наверное. Скорее всего, нет.

Осматриваем полки с художественной литературой: не только же наукой интересоваться. Слейтер полез на полку с приключенческими романами, я же иду к мифологии. Все книги по мифологии других народов были допущены только с тем условием, если их вера будет осмеяна, и будут приведены доказательства лживости их убеждений. Тенарийские легенды. Беру их. И тут за книжкой я вижу небольшой шарик из яшмы. Беру его с собой с целью показать Слейтеру, а затем отдать Вольдемару.

Усаживаемся в кресла. Какие они здесь удобные! Открываю книгу: богиня жизни и плодородия, Лиф. Глупую ошибку допустили древние тенарийцы, придумывая эту небылицу. Всем известно, что и жизнь, и плодородие зависят от света солнца, а он исходит от бога света, Элеоса. Вот так и получается, что глупые жители севера, Вольных народов, как они себя называют, просто опять все перепутали.

Странное чувство, словно за спиной кто-то стоит, оборачиваюсь — никого. Напротив меня сидит Слейтер и листает книжку.

— Извините, — вдруг слышу я голос.

Мы поднимаем глаза и видим высокого мужчину в черном сюртуке. На лице его очки с линзами из дымчатого кварца, такие используют для защиты от слишком яркого света. У нас они не получили распространения.

— Что вы здесь делаете? — спрашиваем мы.

— Это гость, — отвечает нам Вольдемар Уэтли издалека.

— Да так и есть, — подтверждает мужчина спокойным голосом, — так вот, меня необычайно заинтересовала книга, которую вы держите в руках, разрешите?

Он вытягивает руку вперед, даю ему книгу. Он быстро пробегает её глазами.

— Да-да, да-да, — протягивает он, — знаете что? Мне всегда казалось, будто во всех этих сборниках кого-то упускают. Ну не может быть у глупых язычников так мало богов! Помилуйте, они же просто не понимают, что и одного достаточно, чтобы присмотреть за всем в мире. Например, налицо нехватка бога знаний, или истины, — тут мы со Слейтером переглянулись, — хотя ладно, — продолжил он, — зачем он им нужен? Они же не думают вовсе! Эти глупые язычники! Не так ли?

— В ваших рассуждениях действительно есть смысл, извините, как вас зовут?

— А, забыл представиться. Меня зовут Силий. А вас?

— Меня зовут Йота, его Слейтером.

— Рад знакомству, жаль продлится оно не долго, я уезжаю, на север, в Фениксию. Там меня ждут неотложные дела. А тут я так, проездом.

Он ушел. Мы же снова переглядываемся. Слейтер пожимает плечами. Решаем, что он странный тип. И неплохо бы за ним проследить. Я показываю Слейтеру находку. Он утверждает, что она похожа на глаз. Сходства действительно есть.

И тут у меня их рук этот самый яшмовый глаз выхватывают. «Простите, но это мое, потерял» — говорит Силий и тут же уходит прочь. Мы вскакиваем и за ним. Идет он быстро. В дверях он неожиданно чертыхается молодого денщика Аделя, Белиайза. Он отскакивает от него в сторону, чуть не падает, после чего крестится, но не совсем правильно. И пускается в бегство. Догнать мы его не смогли. Он пропал. В моей голове появились смутные сомнения. Кто это был, рассуждаю я во время прогулки по улицам Солистеррас. Как легко он от нас ускользнул. Со временем легкий ветерок рассеивает думы.

Заходим в таверну и заказываем себе выпить. Садимся подальше от всех беседуем. В таверне шумно и весело. Тоже хорошо. Спокойно посидеть в библиотеке нам не удалось, может хоть удастся развлечься в трактире. Прислушиваемся к разговорам.

— Говорю же вам, война неизбежна! — вещает один.

— Это еще почему?

— Да потому что не станет наш достопочтенный Император, храни его Элеос, терпеть такие грязные нападки фениксийцев.

— Ну, это уже проблемы Фениксии, наша армия сметет их.

«Конечно, бездельники так легко рассуждают о войне, а убивать и умирать нам», — думаю я. Отношение с Фениксией, с соседями, в последнее время и вправду не очень. А все из-за дележа маленького куска земли. Но переговоры пока идут.

И тут в таверну заходит мужчина самого нелепого вида. «Бард», — думаю я.

— Трубадур, — озвучивает мою мысль Слейтер.

— Эй, ты ведь бард? — окликаю его я.

— Да.

— Людвиг?

— И это верно.

— Спой нам чего-нибудь, а мы заплатим, — предлагаем мы со Слейтером.

— Как пожелаете господа, — слащаво отвечает он, после чего затягивает свою песню.

Рифма мне не понравилась сразу, ритм тоже. Текст вывел из себя. Смысл примерно такой:

Да будет свет, да сгинет тьма,

А всем колдунам — хана.

Это камень в наш огород, точно. Он, конечно не знает, то бросил его. Решаем проучить Людвига. Совершенно спокойный Слейтер подмигивает мне и вдруг вскакивает. Он резко достает из-за пазухи свой нож и поднимает его вверх

— Прекращай гадить нам в уши, бард, или тебе не поздоровится! Благо Измаил III, отменил ответственность за убийство трубадуров.

— Ой-ой! — Воскликнул Людвиг и попятился к выходу, — Господа, чем же вас разозлила моя песня?

— Начнем с того, — приблизился к нему я, — что ты не умеешь ни петь, ни писать стихи.

Тут он вконец перепугался и кинулся в дверной проем. Успеваю пнуть его под зад. Остальное время в таверне мы проводим не так весело, но все же не скучно.

***

«Ну не мог это быть он! Не мог. У того лицо треугольное, у этого — круглое. Тот с короткими волосами, этот с длинными. Неужели демон прошелся рядом с нами? Поздоровался, поговорил, отшутился и ушел. А мы его и пропустили. Яшмовый глаз! А у того ведь были кристаллические глаза. Вот я дурак. А Силий, это от слова Silicium? Наверное, так и есть», — думаю я перед сном. Сомнения со временем покидают меня, я мысленно возвращаюсь во времена, когда мне не надо было думать ни о демонах, ни об экспедициях, ни о балах.

4. Священный праздник войн

С самого утра мы в работе. День Святого Орландо настал. Шум праздника слышно даже далеко за городом. Еще с вечера прошедшего дня земля дрожала от марша приближающихся рыцарей. До полудня еще пара часов, а солнце обрушивает каскад своих лучей на священный город белого мрамора. Прохладный ветерок освежает и на пару с теплыми лучами солнца создает приятную атмосферу. Мы за городом, среди шатров и знамен. Воздух здесь пронизан запахом горячих блюд. Хочется сорваться с места и побежать пробовать одну закуску за другой. Такое желание, я знаю, живет сейчас в душе каждого война.

Там, где есть еще свободное место, располагаются купцы со всех окраин Империи. Они выбрали наиболее удачное время прибыть сюда, им даже не нужно платить за охрану: прибились к армии и идут спокойно.

— Отпустишь меня ненадолго? — спрашивает Слейтер, — Я тут присмотрел замечательную шаль у торговца из Уотерфилда. Подарю своей особе.

Киваю ему, он уходит. С небольшого возвышения оглядываю поле. Дух захватывает от размера армии, собравшейся здесь сегодня. Её бы хватило, чтобы одолеть любую армию мира. Рядом снами гордо развеваются черно-оранжевые знамена Кузнецов войны, на которых виднеется изображение наковальни с крестом Элеоса. Мы как раз между ними и инквизицией. Кстати о них. Навстречу мне идет Эрнст Эммануил. Приветствую его. Он спрашивает, не здесь ли Адель.

— Я просто хочу сообщить, — Говорит он, услышав отрицательный ответ, — что Искатели Истины, формально все еще находятся под подозрением. Будьте осторожны. Есть новости от Эпсилона?

— Никаких. Но думаю, переживать не о чем. На этого мага я могу положиться как на себя самого.

— Не сомневаюсь. Вы, кажется, росли вместе, так? Ага, в вас обоих есть что-то от Аделя. Один даже взгляд: уверенный, свободный. В вас много сил и устремлений. Вместе с этим следует быть осторожнее. Кто знает, куда они могут завести вас, эти силы, эти амбиции. Нет, не правда, — вдруг заявляет он, — я не читаю нотации и не пытаюсь тебя запугать, Йота.

Как он понял, что я чувствую? Правду про него говорят, он самый наблюдательный инквизитор.

— Так вот, — продолжает он, — я просто хочу дать дружеский совет. Нам всем скоро придется нелегко. Я надеюсь, что в погоне за истиной мы не увязнем во лжи.

— Здравствуйте, Эммануил, — Слейтер вернулся, — а тебе, Йота, спасибо, что прикрыл меня. Появились желающие показать свои навыки и вступить в орден?

— Парочка человек ждет тебя.

— Вот и хорошо, посмотрим, что они из себя представляют.

— Я пожалуй пойду, — говорит Эрнст, — Не волнуйтесь, мы восстановим честь ордена. Главное, не сомневайтесь в трех вещах: В Элеосе, в Императоре и в себе. Хм, если я понадоблюсь, я буду у Гордона Сетегора. Давно пора навестить старого друга.

Гордон Сетегор — человек, сделавший себе неплохую карьеру. Пятнадцать лет назад он был главой стражи города. Теперь он стал великим магистром ордена Капелланы. Заслуги его перед Империей, говорят, очень велики. Оглядываю местность и вижу, что великий магистр прибыл без ордена. Немудрено, земли Капелланов, Аргенский перевал, находятся на границе с Фениксией. Разум не позволил ему взять с собой войска, но закон обязал прибыть самому. Говорят, будто Сетегор — человек закона, он никогда не нарушит даже самое незначительное правило, если оно было установлено. Его шатер бело-золотого цвета расположился аккурат между лагерями Дланей Императора и Красной стражи.

Подхожу к Саватуму Брукку, одному из наших магистров. Он является генералом нашего ордена, ответственен за ведение боя и подготовку солдат.

— Как поживает наш славный генерал? — спрашиваю его я, подходя ближе.

— Я вот думаю, Йота, у нас тут почти вся армия Империи собралась, да? Так вот, что, если кто-то захочет сейчас напасть на одну из наших дальних границ, ну скажем на Нардиф?

— Никто не осмелится. Решение напасть было бы равносильно смертному приговору самому себе.

— А если бы? Мы бы, наверное, сели бы на корабли и поплыли спасать родину. Я понимаю, что сейчас святой праздник, но мы подставляем себя под удар. Язычники «Вольных народов» вряд ли станут чтить наши традиции. Смотри, Адель идет.

И правда. В полном боевом облачении, держа в руках свой посох, в нашу сторону направляется Адель Мастарна. Вид у него немного усталый, а взгляд уж совсем измученный. Неудивительно, с ним рядом идет человек в красной ризе. Приглядевшись, я понимаю, что ничего хорошего ждать нам сейчас не стоит. Человек атлетичного телосложения с монашеской стрижкой есть ни кто иной, как брат Бенедикт, печально известный инквизитор.

— Есть ли в чем покаяться тебе, Адель, сколько на твоей душе грехов? Молчишь. Ничего, огонь очистит любую душу, даже твою.

— Я чист перед Элеосом и Императором.

— Чувствуешь отдаленный запах гари? Пятнадцать еретиков сегодня расстались с жизнью. Один перед смертью покаялся, это маленькая, но все же победа. Он горел так же, как и остальные, ведь грехи на том лишь свете отпускаются.

Магистр вздыхает. Ему все это невероятно надоело. Он, как и мы все, с радостью бы сейчас отправился в экспедицию. Жалко, что даже там к нам приставят инквизиторов. Магистр подходит к нам.

— Йота, держи, — он подает мне свиток, — постановление инквизиции о запрете на применение ряда заклинаний.

Пробегаю глазами по списку. Волосы встают дыбом. С каждым разом все больше и больше полезных заклинаний и ритуалов запрещаются. Так скоро и нас самих окончательно запретят.

— Белиайз, — обращается Адель к своему денщику, — извести об этом остальных магистров. Йота, тебя вызывают в инквизицию на допрос друзей Трувэя. Удачи. Меня же ждет разговор с Императором.

— Идем, — рявкает мне Бенедикт.

Снова идти в залы инквизиции. Удовольствие еще то, в этот раз я один, без товарищей. Страшновато. Но, думается мне, арестованным студентам сейчас еще страшнее. Спускаемся, Бенедикт открывает дверь и совершенно бесцеремонно подталкивает меня внутрь.

— Бишоп! К тебе колдун.

Захожу в зал и вижу инквизитора небольшого роста, который опирается на трость. Рядом с ним на трех стульях сидят: толстый мелкий парень, тощий высокий парень и девушка. Вот так сочетание.

— Здравствуйте, — обращаюсь я к инквизитору, детям сочувствующе киваю.

— Йота Омикрон, я так полагаю. Наконец-то мы с вами познакомились. Меня звать Рэндольф Бишоп. Извините брата Бенедикта, в своей истинной вере он иногда забывает о правилах хорошего тона.

Еще один порядочный инквизитор, удивительно. А насчет Бенедикта, знаем мы, насколько чиста его вера, и как он стал инквизитором. Задушил свою жену, застав её в постели с другим мужчиной, мужика задушил тоже, а потом ушел в монахи.

— Мы вас вот зачем позвали, — продолжал Рэндольф, указывая на подростков, — надо допросить их, а после решить еще один вопрос. Да, допрашивать мы умеем, но вы больше нашего ознакомлены с делом.

— Эх, — вздыхаю я, обращаюсь к подросткам, — вы знаете Джозефа Трувэя?

— Нет, — заявляет толстяк.

— Да, — возражает девушка.

Парень посередине молчит, выглядит он угрюмо. Я бы тоже был угрюмым, если бы меня схватила инквизиция.

— Как вас зовут хоть?

— Кайн.

— Конрад.

— Кейла, — проговорили они по очереди.

Господи Элеос! Допрос был долгий и бесполезный. Ничего они не знали. Подружились с Трувэем в первый учебный день. Погуляли и всё. А теперь попали в залы инквизиции. Мне их жалко. Я бы взрослому человеку не пожелал здесь оказаться, а уже ребёнку…

— Что насчет наставника Азарии, Фениста? — спрашиваю после этого у Бишопа.

— Инквизиция приговорила его к сожжению.

— А еще что-нибудь инквизиция умеет, кроме как сжигать своих же людей? Как ловить студентов, так вы мастера, а когда в священном городе свободно разгуливают, — тут я осекся. Нельзя позволять себе эмоции находясь в окружении инквизиторов.

— Разгуливают кто?

— Враги. Вспомнить Трувэя, его вы упустили.

— Что досадно, но никто не уйдет от правосудия. И он тоже. Ладно, со студентами разобрались. Почти. Слуги, завяжите глаза этим двоим и увидите, — он указал на Каина и Кейлу.

— А с этим что не так? — спрашивают про Конрада. На парне лица нет, такое чувство, будто он собирается умереть на месте. Остальных уводят.

— Он был взят при весьма необычных обстоятельствах лично мной. Он снимает комнату в таверне, где подрабатывает уборщиком. И вот нам сообщают, что, когда он сидел за столом и разговаривал с неким мужчиной, случилось следующее: собеседник Конрада внезапно умер.

— Что в этом необычного? Смерть случается.

— Необычно то, что покойный был в совершенно нормальном состоянии, когда пришел в заведение. Однако, во время разговора лицо его резко перекосило, он потерял возможность говорить внятно и в итоге умер.

— И что это значит, думаете, подросток каким-то образом спровоцировал смерть?

— Да, и сейчас вы узнаете, каким именно. Скажи, Конрад, ведь это ты его убил?

— Нет, нет! Я не убивал его, я уже говорил вам, — умоляющим голосом твердил подросток.

— Врешь, вы все врете. Давай покажи нам себя!

— Я не убивал!

Нервы бедного студента, судя по всему, сдали. Он вскакивает и выкрикивает эти слова. Вместе с этим его глаза загораются фиолетовым пламенем, а голову его окружает такого же цвета сияющие ореол. Тоже происходит и с Бишопом.

— Не пытайся совладать со мной, Конрад Вайл. Ты вступил в ментальную дуэль, которую не сможешь выиграть. Скольких ты побеждал, одного, двух? Этого недостаточно, чтобы справиться со мной.

Рэндольф Бишоп одним движением мускула лица сбил студента с ног и прижал к полу. Из носа Конрада на пол побежал ручеек крови.

— Видели мы таких, многих видели. Псионник. Смешно, что ты даже не осознаешь этого. Заключил контакт разума с тем мужчиной, даже не заметив этого, и вызвал у него кровоизлияние в мозг. Я дам тебе шанс, слушай: не развивай этот дар, похорони его, закопай в глубине своего разума. Иначе все для тебя закончится очень плохо.

Ореолы погасли. Студент лежит и задыхается на полу.

— Ради чего вы устроили это представление? — спрашиваю я, — могли бы сказать сразу, что он псионник.

— В первую очередь, это предназначалось для него самого.

Псионник. Встречал я таких людей. Вернее такого. Dominus Aether Искателей истины, Слейтер, сам является псионником. И хотя он скрывает свой дар, я смог разоблачить его, когда случайно обнаружил его присутствие в своем разуме. Он получил тогда от меня оплеуху. Псионные способности редкость: один человек на тысячу имеет зачатки таких сил. К тому же, большая часть людей, кому достался дар контакта разумов, проживают всю жизнь, так и не узнав о нем. Судя по всему, на весь Солистеррас сейчас только три псионника: Слейтер, Бишоп и Конрад. Псионники — предел вынужденного зла, с которым мы можем мириться. С другой стороны, страшно осознавать, что рядом с тобой есть люди, способные залезть в твой разум, узнать самое сокровенное, что есть у человека.

— Ладно, а я вам зачем понадобился? — спрашиваю инквизитора после короткой паузы.

— Вы, мистер Омикрон, говорят, хороши в магических механизмах.

— Разбираюсь. Чем могу помочь?

— По закону, псионника, за исключением редкого случая, нужно умертвить скорейшим образом. Мне не совсем нравится идея губить людей с потенциалом, однако, нельзя допустить, чтобы они причиняли вред кому-то еще. Мы, инквизиторы, хоть и с трудом, но пришли к консенсусу. Необходим карательный механизм, что заблокирует его способности и не даст читать заклинания.

Карательная механика! Рэндольф Бишоп не только описал требования к механизму, но и предоставил мне инструменты с материалами. Сделать то, что требовалось, было просто, но это отнюдь мне не нравилось. Используя принцип духовно-магической индукции*, я создаю ошейник, реагирующий на магию. Если носитель захочет войти в контакт разумов, ошейник вопьется ему в горло, сбивая концентрацию. Ну, а если жертва еще и прочитает заклинание, то её ждет быстрая и мучительная смерть. Мерзость.

Ошейник установлен, и я вместе с Конрадом, у которого завязаны глаза, возвращаюсь. Мне немного неловко перед ним. Пытаюсь подбодрить:

— Послушай, тебя с этой штукой не убьют, но, скажу честно, любить тоже особо не будут. Прикрой её чем-нибудь. И продолжай учиться, может быть, к нам в орден потом пойдешь.

— Нет, этого не будет.

— Дай угадаю, тебе только что нанесли смертельное оскорбление?

— Нет, я переживу, хорошо, что хоть живым ушел. Дело в другом. Я презираю военных.

— Вот как!

— Отнимать чужие жизни — это ужасно. Неправильно.

— Говоришь, словно у нас есть выбор.

— А разве нет?

— Скажу тебе следующее: солдаты редко любят убивать. И не всегда делают это сознательно. Когда ты остаешься один на одни с противником, личность твоя исчезает. Остается только зверь, единственная цель которого — выжить. Убить или быть убитым. Я хорошо помню свой первый бой и человека, которого я убил. На Викториацкой войне это была моя первая и последняя жертва. Мы бились в горах. Парень чуть старше тебя выпрыгнул передо мной с мечом в руке. Мы оба были испуганы друг другом одинаково. Мир перестал существовать. Уже не я, кто-то другой прокричал в панике слова заклинания. Ему в живот вонзился ледяной шип. Он умирал медленно и мучительно, а я не мог даже уйти: вокруг грохотали взрывы. В начале он еще стонал, потом затих, но все еще находился в сознании. Взгляд его был замутнен и обращен куда-то далеко, за пределы моего понимания. В тоже время он машинально хватался рукой за выпавшие внутренности. Он начал звать кого-то, тихо-тихо, в начале со страхом, а потом с покоем в голосе. Это было женское имя. Я заметил медальон, что выпал у него из кармана и упал на камни. Внутри был его портрет, соседствующий с портретом молодой миловидной девушки. Долгие часы провел я рядом с умирающим, от шока я даже не додумался окончить его страдания, добить. Я стоил рядом с ним на коленях и умолял простить меня. Ты думаешь, мы получаем удовольствие или выгоду от войны? Не знаю, кто-то получает, я нет. Я хотел познавать мир, создавать магические устройства, а вместо этого распорол живот юношу.

Как думаешь, скольких в том бою убил Адель Мастарна, наш магистр? Ни одного! Создавая серию иллюзий обвалов, оползней, взрывов и прочего, он загонял врагов в ловушки, где им ничего не оставалось, кроме как сдаться. Мы потеряли десятерых бойцов в том бою. В это же время Кузнецы войны в пятнадцати километрах от нас потеряли тысячу. Звучит, будто я хвастаюсь? Возможно, так и есть.

Прошло несколько часов с тех пор, как я спустился в залы инквизиции. Уже за полдень. Праздник в самом разгаре. Надеюсь успеть на речь Императора. Влетаю в Bellumturris, где встречаю нашего магистра. Я, как его правая рука, буду присутствовать на нижнем балконе, когда Измаил III Аквил будет выступать на верхнем. С нами будут и остальные великие магистры с самыми верными слугами.

Мы стоим на балконе, а перед нами — бесчисленные армии Империи Ваала в поле близ Солистеррас. Дух захватывает. По правую руку от нас стоят Длани Императора: великий магистр Алекс Хайлигберг и мастер клинка Юлий. Киваю Юлию в знак приветствия. Мы с ним служили в одной части во время войны в Викториации. Слева стоит в полном боевом облачении и с ростовым щитом Аэрон Лайтбрингер, великий магистр красной стражи. Остальные магистры тоже здесь. На левом краю нашей шеренги магистров своим взглядом окидывает толпу Гордон Сетегор из Капелланов. Выражение лица у него уверенное и спокойное, но в левой руке он нервно перебирал четки.

На верхний балкон выходит Император Измаил III Аквил в черно-золотых одеждах и с золоченым стальным нагрудником с гравюрами религиозного характера: в низу, у основания нагрудника изображалось пламя, из которого ангелы спасали души. В месте, что закрывало сердце виднелся еще один крест Элеоса. Наплечники его сделаны в стиле крыльев орла. За головой у Императора находится украшение в виде золотого нимба Элеоса. При виде Измаила III толпа взревела: люди узрели любимого всеми Императора, который принес нашей стране величие и процветание. Когда пятнадцать лет назад юный Император только-только пришел к власти, он сразу провел ряд реформ, Возвысивших Империю над всеми народами.

В это время на балкон буквально влетает человек в порванной одежде и приземляется на колени перед Сетегором. Он иступлено, можно сказать, безумно, твердит:

— Милорд, молю, простите за вторжение, не велите казнить! Ужасная беда, ужасная! — он плачет, а мы все смотрим на него: кто с недовольством, кто с интересом.

— Что у тебя, гонец?

Мужчина дрожащей рукой подает великому магистру Капелланов запечатанный свиток. Гордон раскрывает его и пробегается взглядом.

— Свободен, — Командует гонцу Сетегор, после чего быстрым шагом покинул балкон.

И вот, буквально через минуту мы видим его на верхнем балконе. Гордон Сетегор подошел к Императору и что-то докладывает ему. Тот хмурится в ответ; благо, людям внизу этого не видно. Сетегор же в это время уходит. Измаил III обращается к присутствующим. Его хорошо поставленный голос звучал хорошо и ясно.

— Верные магистры, я должен прервать речь. Вас всех я жду у себя для срочного собрания. Дело срочное и не стерпит отлагательств. Прикажите орденам прийти в состояние готовности, — на этих словах он разворачивается и уходит прочь.

— Что случилось? — спрашиваю я, повернувшись к Аделю. Его взгляд, кажется, направлен куда-то вдаль. Он полон печали.

— Боюсь, Йота, случилось то, чего никто не ждал, но что должно было произойти. Мир вот-вот переломится, я чувствую это.

***

«Настал роковой день. Воспользовавшись тем, что большая часть нашей армии находилась в пути к Столице, войска Фениксии перешли границу с Империей, напав на крепость Каструмигнис с целью захватить спорную территорию близ Нортауэра. Предательская атака их была внезапна и безжалостная. Были разграблены и уничтожены ближайшие деревни. От полного разгрома Империю спасла предусмотрительность великого магистра Гордона Сетегора, оставившего войска своего ордена там. Прямо сейчас наши соотечественники держат там оборону. Война началась. У наших врагов хватило дерзости напасть на нас, но вот ума им недостает. Шансов у фениксийцев нет, удар возмездия приближается. Завтра войска Империи выдвинутся в путь. Но вечерний бал все же состоится, вы все приглашены» — проговорил Адель речь, которую ему приказал произнести Император. Мы сидим в зале Дворца знаний, вбитые в кресла такими известиями.

5. Бал у Императора

Слухи расползлись с бешеной скоростью, не известно, кто проболтался. В городе поднялась невообразимая возня. Повсюду слышны крики, плач матерей, которые не хотели расставаться со своими сыновьями, пускай даже на короткое время. В целом настроение оптимистичное, большинство считает, что мы за считанные дни покончим с армией Фениксии. Люди активно обсуждают внезапное исчезновение барда Людвига. Заходивший к нам Эммануил рассказал, что к нему за один день пришло около ста доносов на «изменников», которые поддерживали Фениксию. В одном из таких сообщений говорилось, что барда Людвига съел зверолюд. Расследование инквизиции показало, что отправил донос сам Людвиг, так как почерк его известен.

Нам же конфликт с Фениксией не сулит ничего, кроме отмены экспедиции. Но война будет завтра, а сегодня у нас бал. Не понимаю, как можно спокойно танцевать, веселиться, заливать себя алкоголем, когда где-то на границах умирают наши братья? Сейчас скорее титул обязывает меня идти, других, возможно, тоже. Во время всей этой суматохи я решил не менять одежду, так и пошел на бал в своем темно-синем сюртуке.

Вечер пройдет в одном из залов Императорского дворца. Огромное помещения с высокими потолками. Все тут было позолочено и блестит. Потолок украшает исполинских размеров хрустальная люстра. Места хватает и для множества небольших лож, где удобно располагаться небольшими компаниями. Наша команда магистров Искателей истины нашла себе приют в ложе на самом краю зала, подальше от всех. Пока что здесь только я, Слейтер со своей подругой, Викторией, Дастернис и Брукк. Остальные подтянутся позже.

Начинают объявлять важных гостей. Первым является Измаил III Аквил. На сей раз он в белоснежной парадной форме, что украшена золотой вышивкой, изображающей пламя. На лице Императора ни тени сомнений или обеспокоенности о грядущей войне. Он машет всем рукой и улыбается. Уверенность наполняет наши сердца при виде Императора, который сам является её воплощением.

За Императором появляются два магистра: молодой Алекс из Дланей Императора и великий магистр Кузнецов войны, Гаусс, а за ним — Ауксилиан, магистр Пылающих сердец. Они, напротив, задумчивые и немного обеспокоенные.

К нашей ложе подходит человек высокого роста в черном фраке, на лице у него пенсне. У него светлые волосы, аккуратно уложенные. Я не сразу узнаю его.

— О Элеос! — восклицаю я, — Тебя совсем не узнать без начищенных доспехов и меча, Юлий. Присаживайся.

— Здоровья вам, друзья-искатели. Кажется, сто лет вас не видал. Я был заинтригован, когда узнал, что наши ордена отправляются в экспедицию. Но, боюсь, что теперь все отменяется.

— Я думал, что вам не терпится показать себя в бою, — говорит ему Брукк, — я был лучшего мнения о Дланях Императора.

— Думаю, мы не успеем, учитывая, как рвутся туда Кузнецы войны и Капелланы. Уже представляю, как Сетегор вместе с подкреплением наносит ответный удар Фениксийцам! Да и тем более, я не вижу смысла стремиться к войне только для того, чтобы показать себя.

— Наш смысл жизни в войне Юлий, — отвечает ему Брукк, — если ты этого не понимаешь, то какой из тебя воин?

— Давайте не будет сориться, — говорю я этим двоим. Они всё время норовят устроить драку или вцепиться друг в друга. Лишь повод подай.

— Нам повезло, — рассуждает Вердергел, — почти все войска Империи сейчас здесь, в столице. До Фениксии не так далеко, и мы можем относительно быстро перебросить наши войска туда.

В это время уже объявили последних подошедших магистров, в том числе и Аделя. Он вместе со своей женой, Изабеллой Мастарна, направляется к нам. Слейтер сразу вскакивает, берет и целует руку Изабеллы.

— Фрау Мастарна, — говорит он.

— Оу, так вы тоже из Истеррайха? — удивляется она. В каждом слове её слышен северный акцент далекой Истриии, которую она и назвала «Истеррайхом».

— Нет, но это слово, фрау, лучше всего передает мое уважение к вам.

Она засмущалась. Изабелла Мастарна, маленькая, хрупкая на вид женщина, намного младше Аделя. Оба они садятся к нам в ложу.

— Ну-с, дети мои, вы готовы? Признаться, Феникския далеко не самая приятная страна: местность болотистая, а хороших дорог там днем с огнем не сыщешь. Сырость там ужасная. Неудивительно, что главный предмет всей их культуры — огонь. Феникс, иными словами. Мифическая птица украшает флаг Фениксии, статую этого создания можно найти в каждом крупном городе этой страны. Если подумать, я никогда не видел феникса, удивительное существо, способное к перерождению. Ну-ка, вспомните уроки? Кто у нас феникс?

— Элементаль*, — отвечаем мы все разом, причем жена Аделя тоже.

Какое-то время сидим и обсуждаем самые разнообразные темы, начиная с войны и заканчивая природой. Потом Аделя вынуждают покинуть нас неотложные дела, его призвал к себе сам Император. Окидываю взором зал. Взгляд мой приковывает одна красавица в черном платье, украшенном перьями грифона. Голову её украшает корона из светлых кудрявых волос. Она совершенно не слушает, что ей рассказывает её напыщенный собеседник. Взгляды наши на секунду пересекаются. Она улыбается. Идет к нам.

— Господа, — спрашивает она уверенным голосом, — можно к вам?

— Конечно, будем вам рады, -отвечаю я.

Она оглядывает взглядом нашу ложу:

— Слейтер?!

— Вы?! — Он вскакивает, — достопочтенные дамы и господа, хочу представить вам свою знакомую, великолепную графиню Элиш Меридиям.

«Всех-то он знает, каждую мадам» — с улыбкой думаю я. Леди Элиш села рядом со мной. В присутствии такой элегантной женщины мне становится неловко, что я в простой одежде и даже слегка растрепанный. Но она на это, кажется, не обращает никакого внимания.

— Скажите мне, Элиш, — вдруг спрашивает у неё Слейтер, — вы все так же берете под свое крыло всяких авантюристов или уже остепенились и выбрали себе одного единственного в мужья?

— Нет, друг мой, все так же. Не могу удержаться, чтобы не приютить у себя какую-нибудь подающею надежды персону. Не могу смотреть, как таланты умирают в нужде или нищете.

— И кто же в этот раз под вашим попечительством?

— Личность интересная. Он называет себя доктором. А зовут его Ирвин Мор, мы познакомились с ним в Викториации, откуда я сейчас и приехала, кстати.

— Вы приехали к нам на праздник? — интересуюсь я.

— Нет, я здесь проездом. Через пару дней отправляюсь на север, в Арген. Мне давно пора сменить моё место проживание. С каждым годом моё поместье в Викториации приходит всё в больший упадок, а я не настолько предприимчивая как мой покойный отец, чтобы восстановить его. Да и не нужно оно мне. Небольшой дом в городской черте привлекает меня сейчас куда больше. Кстати, я смотрю, в этой ложе собрались все самые любознательные и интересные люди на балу, это просто впечатление, хотя некоторых я уже знаю. Знаете что, приходите как-нибудь вечером ко мне: посидим, поговорим, я познакомлю вас с доктором.

— С превеликим удовольствием, — начал Слейтер.

— Слейтер! — оговорила его явно ревнующая подруга.

— Но, Вики, это же просто вежливость и дружелюбие!

— Но скажите, — сменила тему леди Элиш, — Все эти слухи, это правда?

— Боюсь, что так, — отвечаю ей, — И поэтому нам, увы, не получится зайти к вам: завтра мы уходим на войну.

— Это ужасно. Нет вещи хуже, чем война. Ненужная резня.

— На нашей стороне правда. Империя не хотела этой войны, — говорит Брукк, — Фениксия сама на нас напала, а это значит, что мы должны ответить ей как следует.

— Единственное, что успокаивает меня, — вдруг заговорила скромная жена Аделя, — что мой муж будет в окружении порядочных и верных людей.

— А так вы жена Аделя, — удивилась леди Элиш, — Я знала вашего мужа, он, бывало, навешал моего отца, когда тот был еще жив.

— Раз уж речь зашла о многоуважаемом великом магистре, удовлетворите любопытство, — спрашивает у Изабеллы Юлий, — правда ли, что Адель даже во сне рассказывает о науке?

— Хи-хи, правда, — покраснев ответила Изабелла Мастарна, — недавно он вещал во сне о преобразовании металлов, а именно, как железная пластинка покрывается слоем меди, если опустить её в раствор халькантита*.

— Прирожденный наставник, — заключаем мы. В нас всех назрел очередной вопрос, — А как вы познакомились?

— Он был тогда у моих родителей в гостях, куда мы его позвали. Адель увлекся разговорами об астрономии: о звездах и небесных телах. Родителям это наскучило, но меня заворожило. Я хотела узнать от него еще и еще о созвездиях и лунах. Так и увязалась за ним. Расспрашивала. Но однажды, спустя множество встреч, проведенных в приятном общении, он опустился на колено и сделал мне предложение руки и сердца. Вот так совершенно спонтанно. Счастливейший день в наших жизнях. Как Адель оказался необходим мне, так и я необходима ему. Он такой человек, простите за откровенность, который не должен оставаться один. В моменты одиночество, он начинает, пожалуй, слишком много думать. А это вредно и опасно для и без того великого мыслителя.

Весь этот рассказ умилил меня. И всех тоже. Как же Аделю повезло: мало, кто находит себе родственную душу. Бросаю взгляд на Элиш Меридиям. Приглашу на танец, обязательно приглашу.

— Мадам, вы не откажите мне в танце, — так! Это не я сказал.

Поднимаю глаза и вижу его, великого магистра Гордона Сетегора во всем его великолепии. Его взгляд сияет, у него идеальная осанка, он представляет собой воплощение элегантности. У меня нет шансов.

— Простите, Гордон, — отвечает ему Элиш, — но меня уже вызвали.

Тут она берет меня за руку и бросает многозначительный взгляд.

— Ничего, — говорит Сетегор, совершенно спокойный, кажется, он был готов к такому повороту событий.

Мы встаем. Оглядываю нашу ложу, люди в ней реагируют совершенно различным образом. Слейтер, хихикая, подает мне одобрительные знаки, хихикая. Юлий подавился вином и сейчас пытается сдержать смех. Дамы с интересом наблюдают, что будет дальше. Тем временем мы с барышней танцуем.

— Прости меня, друг мой, если я напугала или ошарашила вас своим поведением, — шепчет мне во время танца леди Элиш.

— Признаться, — отвечаю я, — мне и самому хотелось пригласить вас.

— О, как это мило! Простите меня, но я совсем забыла спросить ваше имя.

— Йота.

— Приятно познакомиться, Йота. За Сетегора все же извини, но я должна была показать ему, что между нами ничего больше нет, что ему я просто так не достанусь вновь.

— Так вы?

— Давно это было…

Не сказать, что очень приятно быть инструментом в мщении её прошлому кавалеру, но, с другой стороны, какое мне до этого дело? Мы танцуем. Отвожу на секунду взгляд, чтобы оглядеть зал. Столько людей! Тут мой взгляд приковывает одна компания на другом краю зала. «О Элеос!» — шепотом восклицаю я. В черном цилиндре, в черном фраке и черных очках на краю зала стоит не кто иной, как Силий. И куда делась вся стража?

— Я вынужден прервать наш танец, простите, — говорю я, останавливаясь и выпуская руки Элиш из своих рук.

— Что? почему? — шепчет она мне.

— Дело государственной важности.

Отхожу в свою ложу. Силий пока меня не заметил. Сажусь в ложу, подманиваю всех к себе, подаю знаки, что говорить надо тише и шепчу:

— Дело важное, вопросов не задавайте. Дамы, — обращаюсь я к жене Аделя и Виктории, — немедленно под любым предлогом покиньте зал и позовите инквизицию (черт бы их побрал, в самый важный момент их и нету).

Они кивают. Все слушают с беспокойством в глазах.

— Братья, — говорю я остальным, — приготовьтесь к возможному бою, в зале потенциальный враг.

Тем временем Император собирается говорить речь. Люди собираются в центре зала, все смотрят на великого лидера. Я же делаю вид, что смотрю: на деле я краем глаза смотрю на него, оставшегося с краю зала врага. Он достает предмет, конструкцией напоминающий кремневый пистолет. Очевидно, на кого он его направляет. Все происходит почти мгновенно. Я выкрикиваю заклинание, и оружие заклинивает почти в тот же момент, когда Силий спускает крючок. Пистолет лопается у того в руках со страшным хлопком. Все в зале оборачиваются.

— Простите господа, — говорит ассасин, раскланявшись, — я хотел все сделать тихо и со вкусом, но мне помешали. Придется по старинке.

Он вскидывает руки и перед ним появляется, по меньшей мере, два десятка зазубренных кристаллов. Они хаотично устремляются в толпу. Тут в бой вступает Адель, создавая барьер вокруг присутствующих. Ударившись об барьер, кристаллы взрываются синим пламенем. Великолепная люстра, задетая взрывами, падает и разбивается, осыпая все помещение хрустальными осколками. Повсюду дым и запах серы и звон стекла.

В зал врываются инквизиторы и стражи. Мы же, собравшись с силами, пытаемся уничтожить Силия своей магией. В один момент я чувствую, как эфир пронизывает меня, словно ветер. Все маги в зале действовали сейчас одновременно, это грозило вызвать бурю и катастрофу. На секунду мне показалось, будто руки мои стали черными и из них иголочками начали расти синие камни. Я прогоняю видение, прекратив читать заклинания.

Силий тоже остановился. Он отдышался и проговорил:

— Ой-ой, что-то приближается. Ну, я пошел.

Стена сзади него дематериализовалась, и он спокойно вышел в коридор и побежал. Стена появилась обратно. Я в погоню. Вот он бежит по лестнице, преодолевает следующий пролет. Выбора нет. Прыгаю на него сверху. Мы оба падаем. Я начинаю бить его. Не хватает воздуха прочитать заклинание, приходится действовать грубыми варварскими методами — кулаками.

— Ах ты зараза приставучая, — выкрикнул он, — комар, клоп. Я раздавлю тебя, как букашку.

Я не отпускаю. Внезапно все пространство вокруг сжимается в одну точку. Вокруг тьма. Чувствую ветер. Через секунду глаза привыкли к лунному свету. Мы на одной из площадок Императорского дворца, почти на самом верху. Крыша мира. Вокруг, насколько хватает глаз, простирается ночной Солистеррас. Силий уже встал и рывком двинулся ко мне. Я не успеваю среагировать и получаю удар в живот. Удар такой силы, что я сворачиваюсь в клубок на земле.

— Ну вот, мы далеко, и Он меня не увидит.

Его яшмовые глаза сверкают в темноте. Он снова бьет меня. В руках его появляется большой моргенштерн на цепи. Металл отливает серебром.

— Не буду над тобой слишком сильно издеваться, — он бьет меня по ноге, адская боль заполняет все мое существо. Он кричит с отдышкой, — времени мало, но руки-ноги я тебе поломать успею. а потом сломаю шею. Успеешь помучаться.

Он занес оружие для второго удара, но в этот момент в него врезается что-то пылающее. Его отбрасывает в сторону. Он лежит, и я вижу, что из него торчит пылающее копье. Теперь вся площадка хорошо освещена. К Силию направляется фигура четырех метров в высоту, в латах. У существа шесть пар пылающих крыльев, на каждом из которых по кресту Элеоса. Вокруг головы ангела, это без сомнений он, вращаются два кольца, состоящие из глаз. В правой руке ангел сжимает меч из сияющего металла. Он поднимает Силия левой рукой и подносит его тело прямо напротив своего лица.

— И все-таки я привлек Его внимание, — шепчет демон в отчаянии, — это будет больно…

Силий самовозгорается. Ангел бросает его на камни, и демон превращается в кучку пепла. Все это сопровождается дикими криками.

Ангел поворачивается ко мне. На его лице только глаза: рта и носа нету. Глаза спокойные, а само лицо словно статуя из мрамора. В голове у меня пульсирует спокойный приятный голос.

Не рассказывай лишний раз про то, что случилось здесь, на террасе. Людям не стоит слишком много уповать на нашу помощь. Я чувствую вопрос в твоей голове. Богомерзкая гончая серебряных врат не убила Императора своей черной магией лишь потому, что сам свет хранит Измаила.

В ту же секунду ангел испарился. Но вопросов не убавилось. Скорее, наоборот. Что за серебряные врата, чьей гончей был Силий? Зачем ему устраивать покушение на Императора? И что теперь с нами будет?

6. Последствия

С тех пор минуло чуть более одной недели. Произошло за это время тоже не мало. Как и ожидалось, о событиях на балу нам приказали помалкивать. Мнения о покушении разделились, но ни одно из них не было верным. Инквизиция опять обвинила во всем нас, кто бы мог подумать. Их логика заключалась в следующем: где еще есть маги такой силы, как не в ордене Искателей истины. Чем-то это даже льстит, но не более. Снова обыски и допросы. Меня допрашивали больше остальных к моему неудовольствию. Мне приходилось несколько раз на дню прибывать в залы инквизиции со своей сломанной ногой, прощальным подарком Силия. Что касается стражи, пропавшей за несколько минут до покушения, тут история совсем иная. Нескольких стражников нашли мертвыми в канализации. Еще одно тело прибило волнами к порту на следующий день. Еще через четыре дня пришло письмо из Рэдфилда, в котором сообщалось, что в городе в ночь покушения внезапно объявился голый мужчина, седой, хоть и молодой. Безумец утверждал, что является стражем в дворце Солистеррас. Он бегал по улицам, тормошил людей и уверял их, что его похитили и пытали демоны. Никто не поверил безумцу. Однако на душе у меня остался осадок после того, как я узнал о бедолаге.