Бесплатный фрагмент - Уроки романтики

Все права защищены

Никакая часть данной книги не может быть воспроизведена, распространена или передана в любой форме и любыми средствами, включая фотокопирование, запись, сканирование или иные электронные либо механические методы, без предварительного письменного разрешения правообладателя, за исключением случаев, предусмотренных законодательством Российской Федерации.

Данная книга является произведением художественной литературы. Имена, персонажи, места и события являются плодом воображения автора или используются в вымышленном контексте. Любое сходство с реальными лицами, живыми или умершими, организациями, событиями или местами является случайным и не подразумевается.

Глава 1

Марк

— Расслабься, Марк. Могло быть и хуже, — говорит Оля Орлова, устроившись за столиком напротив, и в её голосе слышится лёгкая насмешка.

— Хуже? Серьёзно? — Я бросаю взгляд на свою рубашку, которая ещё час назад была белоснежной, а теперь напоминает палитру художника после того, как на неё пролили бокал «Каберне», заказанного к ужину. Беру салфетку и начинаю без особого энтузиазма вытирать пятно. — Ещё одна рубашка отправилась в утиль.

Оля звонко смеётся, и этот смех невольно вызывает у меня улыбку. Она встаёт, хватает свою салфетку и, перегнувшись через столик, пытается помочь мне справиться с винным пятном.

— Посмотри на это с другой стороны: она хотя бы не пролила вино на твои брюки, — подмигивает Оля, хихикая, и, обойдя столик, садится на место, которое только что освободила моя спутница. — Я так рада, что ты попросил меня заглянуть сюда сегодня. Ты устроил настоящее представление, Марк!

— Очень смешно, — бурчу я, закатывая глаза.

Оля машет официантке, привлекая внимание нескольких посетителей вокруг. Ресторан с мишленовской звездой — место явно не для метания вином. Пара дам за соседними столиками бросает на меня осуждающие взгляды, а несколько мужчин с любопытством наблюдают за этой импровизированной игрой в «музыкальные стулья» за моим столом.

Ещё пару минут назад на месте Оли сидела женщина, которая, судя по её профилю в приложении, должна была быть двадцатилетней блондинкой с ногами от ушей и докторской степенью по моде. Вместо этого я встретил даму, которой, скажем так, щедро за сорок, ростом чуть выше полутора метров и в свитере с бабочками. Не милыми бабочками, а такими, будто их связала бабушка к Новому году из остатков шерсти. Мы даже не успели толком поговорить, чтобы выяснить, была ли её «докторская по моде» тоже выдумкой, но у меня есть определённые подозрения.

Одно я знаю точно: она обвела меня вокруг пальца.

Официантка подходит к нашему столику, её бровь вопросительно взлетает, когда она окидывает взглядом мою испорченную рубашку, а затем переводит удивлённый взгляд на Олю, занявшую место моей сбежавшей «модели». В её глазах мелькает лёгкий укор.

— Принести новый бокал вина для этой дамы? — спрашивает она, кивая на Олю. — Или вы ждёте ещё кого-то?

— Нет, — отвечает Оля с озорной улыбкой. — Я — всё, что у него есть на сегодня. Лучше принесите нам целую бутылку. Мы тут надолго.

— Забудь, Оля, — я пытаюсь отжать рубашку, словно это спасёт положение. Капля вина стекает на салфетку. — Спасибо за попытку, но, кажется, пора закругляться.

— Погоди, Марк, не торопись, — Оля наклоняется ближе, её глаза блестят от энтузиазма. — Ты сам просил меня прийти и оценить твоё «выступление». Я ещё даже не начала!

— Меня не переучишь, — я киваю на свою рубашку. — Это уже третья, которую я угробил в этом году.

— Повезло тебе, что я учу первоклассников, — ухмыляется Оля. — Ты хирург, Марк Онегин. Мои уроки будут понятны даже человеку с твоим IQ.

— Простые, как для идиота? — я приподнимаю бровь.

— Тсс, не спорь, друг. Надень это.

Оля распахивает свою сумку — ярко-красную, размером с дорожный саквояж. Я сто раз предупреждал, что, если она не сменит эту махину на что-то полегче, к сорока годам у неё начнутся проблемы со спиной. И тогда она точно окажется на моём операционном столе.

— Вот, — Оля суёт мне рубашку. Мою рубашку. — Иди переоденься в уборную. И возвращайся. Первый урок начинается прямо сейчас.

— Почему у тебя в сумке моя запасная одежда? — я беру рубашку, недоверчиво её разглядывая.

— Я же говорю, я учу семилеток, — Оля наклоняется ближе, её голос становится заговорщицким, и я улавливаю, что она уже выпила бокал вина. — Я всегда готова.

— Ценю твой энтузиазм, но не стоит возлагать на меня большие надежды, — я хмурюсь, вспоминая сегодняшнюю катастрофу. Я три месяца переписывался с этой «Машей-энтомологом». Три месяца с женщиной, которая притворялась двадцатилетней моделью, а оказалась пятидесятилетней любительницей бабочек. Щёки горят от стыда. — Я думал, она могла быть той самой.

— Ну, ты не особо старался её узнать сегодня, — замечает Оля. — Что тебя так задело? Свитер с бабочками или её возраст?

— Да ничего из этого! — я качаю головой. — Мне плевать, старше она или не модель. Но врать про всё это? Нет, спасибо.

Оля замирает, будто собиралась что-то сказать, но передумывает. Она откидывается на спинку стула, задумчиво хмурясь.

— Ладно, тут не поспоришь. Она правда написала, что участвовала в Неделе моды в Москве?

Я мрачно киваю.

— Она же полтора метра с кепкой, — Оля качает головой, ошарашенная. — Если уж выдумывать карьеру, могла бы выбрать что угодно. Астрофизику. Парикмахера. Но модель?

— Три месяца, Оля, — я вздыхаю. — Четверть года впустую. Разговоры с женщиной, которая лгала обо всём: о своих мыслях, делах, о том, кто она такая.

Оля вдруг тихо смеётся.

— Марк, расслабься. Это не первый случай, когда кто-то приукрашивает свой профиль в интернете. Считай это тренировкой.

— У меня уже достаточно этой чёртовой тренировки, — ворчу я. — Я устал тренироваться.

Оля снова смеётся, и её смех, как всегда, заставляет меня улыбнуться. Я нейрохирург в одной из лучших клиник Москвы, работа выматывающая: долгие смены, стресс, решения, от которых зависит жизнь. Но Оля — единственная константа в моей жизни, единственный человек, который может заставить меня улыбнуться, каким бы тяжёлым ни был день.

Она моя лучшая подруга.

Но, к сожалению, для неё я как брат, и не больше. Она ясно дала это понять, и поэтому все мои чувства к ней заперты на замок в шкафу с надписью «Дружба» жирным маркером.

По крайней мере, так было до сегодняшнего вечера. Когда я увидел её сегодня — в этом лёгком белом платье, с улыбкой, от которой замирает сердце, — что-то щёлкнуло. Её энергия, её харизма затмевают всех остальных. И это проблема. Потому что я для неё — просто друг.

— Эй, Марк, очнись, — Оля машет перед моим лицом запасной рубашкой. — Иди переодевайся, или нам не принесут вино. А мне оно нужно. И тебе, похоже, тоже нужна моя мудрость.

— Оля, тебе не обязательно это делать, — я наклоняюсь к ней, улавливая знакомый аромат её духов — сирень с ноткой ванили. Он успокаивает, как тёплый майский ветерок. — Все мои свидания заканчиваются катастрофой. Не хочу, чтобы это коснулось и нас.

— Давай уточним, — она отмахивается. — Катастрофой заканчиваются твои попытки влюбиться. А я вне опасности.

Я молчу. Она права — это уже тысячный раз, когда она напоминает, что мы просто друзья.

— Что, обиделся? — Оля приподнимает бровь, отпивая из бокала. — Я не хотела. Просто мы так давно знакомы, что я уже привыкла к твоей неловкости.

Она откидывается назад, и я невольно любуюсь ею. Её платье — белое, лёгкое, с тонкими бретельками, открывающими загорелую кожу. Я отвожу взгляд, чтобы не выдать себя. Мне отчаянно нужна девушка, вот что.

— Марк, твоя фамилия — Онегин, чёрт возьми, — смеётся Оля, не замечая моего состояния. — В тебе должен быть хоть намёк на романтику.

Я крепче сжимаю рубашку, отодвигаясь, чтобы её аромат не сбивал меня с толку.

— Ты переоцениваешь меня, Оля.

— Спорить бесполезно, — она ухмыляется. — Я всегда добиваюсь своего.

Официантка появляется с бутылкой вина, и я понимаю, что пора двигаться. Я встаю, бормочу извинения официантке и парню, который убирает со стола. Кажется, я что-то говорю про щедрые чаевые, но я слишком отвлечён. Оля вдруг хватает меня за запястье, и её прикосновение посылает по мне разряд тока. Я отдёргиваю руку, боясь, что она заметит, как меня трясёт.

— Возьми блокнот, и начнем на наш первый урок, — говорит Оля, отпуская меня и хмурясь из-за моей реакции. — Занятия начинаются.

— У меня фотографическая память, — отмахиваюсь я.

— Правило номер один, — она суёт мне ручку из своей волшебной сумки. — Не комментируй возраст своей спутницы, пока она не представилась.

— Но…

— Запиши, — Оля стучит костяшками по столу. — Академия романтики открыта. Если хочешь, чтобы твоё свидание не закончилось в химчистке, слушай меня.

— Оля…

— Переоденься, выпей вина и возьми ручку, — она улыбается. — Мы найдём тебе любовь, Марк.

Глава 2

Оля

— Поверь мне, — настаивает Катя. — Просто дай ему шанс.

— Я даже не видела его, не говоря уже о том, чтобы поговорить! — возражаю я, прислонившись к доске объявлений в своём классе. — Я даже не знаю его имени.

— Ох, Олечка, просто доверься мне, — Катя, она же Екатерина Смирнова в стенах нашей школы №15 имени Пушкина, усаживается на краешек моей парты и смотрит в окно. — Вот он идёт. Вот он. Ты только посмотри на эту фигуру! Ну пожалуйста, сделай это ради меня. Или, скажем так, сделай его ради меня?

— Катя, прекрати! Мы же будем коллегами! — я легонько толкаю её ногу, чтобы освободить место и открыть ящик парты. Убираю стопку бумаг, а Катя тем временем замечает лишнюю карамельку «Весёлый молочник» в ящике. Она хватает её, срывает обёртку, бросает в урну и засовывает конфету в рот, пока я достаю разноцветные фигурки для украшения.

— Смотри, какая походка, — говорит Катя, причмокивая карамелькой. — Он прямо икона уверенности.

Я подхожу к доске объявлений и продолжаю прикреплять фигурки степлером.

— Не интересно. Особенно не интересна эта твоя «уверенность». С такой походкой жди проблем.

— И давно ты не встречалась с мужчинами? Неужели так долго, что уже не замечаешь симпатичных парней?

— Не собираюсь это обсуждать, — я с силой вгоняю скобу в доску, прикрепляя бумажный шарик. — Это вообще не важно.

— Когда тебя бросил Дима? Спорим, это был последний раз, когда ты получала удовольствие? Я права?

— Не помню, — бам, бам, бам — степлер работает с удвоенной силой. — Я давно о нём забыла.

— Ага, а твои руки, похоже, нет. Судя по тому, как ты продырявливаешь эти бедные бумажные фигурки, в тебе бурлит злость, — Катя спрыгивает с парты и подходит ко мне, кладя руку мне на плечо. — Пожалей доску. Ты сейчас отрежешь этому шарику голову.

Бам, бам, бам.

— Ничего я не злюсь.

— Иди сюда и посмотри, — Катя безуспешно пытается оттащить меня к окну. — Неужели тебе совсем не любопытно, кто этот новый учитель? Все только о нём и будут говорить.

— Нет, не любопытно. Я завязала с мужчинами и точно не собираюсь заводить роман с коллегой.

Катя сдаётся и отпускает мою руку, оставляя меня колотить по степлеру. Она подходит к окну и делает вид, что небрежно смотрит на улицу.

— Передумаешь, когда его увидишь. Он чертовски хорош и умён.

— Откуда ты знаешь, что он умён? Ты же с ним не разговаривала.

— Он преподаёт математику. Восьмиклассникам. Конечно, у него есть мозги.

Я вздыхаю.

— Катя, пожалуйста, хватит.

— А вдруг он слишком умный? Я об этом не подумала. Знаешь, такие парни, которые не могут поддержать нормальный разговор? — она задумывается, морщит нос. — Хотя мне всё равно. С такими губами ему и говорить особо не надо.

Я прикрепляю к доске вырезанные кусочки торта с именами моих учеников. На этот раз степлер работает чуть менее яростно.

— Как, говоришь, его зовут?

— Алексей Михайлович Купцов.

— Алексей Михайлович Купцов?

— Ну да, или как там. Скоро будешь звать его по имени.

— Если он тебе так нравится, почему ты с ним не встречаешься?

— Посмотри на меня. И на себя.

Я оглядываю нас обеих. Я — обычная, ничем не примечательная. А Катя — высокая, стройная, с тёмными волосами и зелёными глазами, просто сногсшибательная. Она весёлая, добрая, умная. Короче, идеал. А я… ну, среднестатистическая.

— Не понимаю, — говорю я. — Что с тобой не так?

— Ты вся такая милая и уютная, а я… — она размахивает руками. — Я вся тёмная, опасная и всё такое.

— Мм… ну ладно, допустим.

Я ещё раз смотрю на подругу. Она — учитель музыки в школе №15 и раз в месяц играет в «Чайке» с группой. Считает себя крутой. А ещё она моя единственная настоящая подруга, кроме Марка.

Иметь подругу вроде Кати — это здорово, особенно потому, что она девушка. Это помогает, когда речь заходит о таких темах, как секс. Марку я рассказываю почти всё, но есть границы, которые я не переступаю.

Марк Онегин и секс — это как горчица и кетчуп: вроде бы должны сочетаться, но что-то не то. Если женщине нужен умный и привлекательный мужчина, Марк — идеальный выбор. Теоретически.

Но мы слишком близки, чтобы я думала о нём в этом ключе. Для меня Марк и секс — это как… борщ и шоколадный торт. Две вкусные вещи, которые вместе не работают. Как бы я ни любила и то, и другое — по отдельности.

— Хватит это делать! — Катя хмурится. — Нет, не про степлер, хотя от него у меня уже голова болит, — она потирает лоб, пока я замахиваюсь степлером. — Я про мужчин.

— Я не говорю о мужчинах.

— Если тебе не интересен Алексей Купцов, то что насчёт Марка?

Я качаю головой.

— Мы друзья.

— Ты только о нём и говоришь. Плюс он красавчик.

— Я звала его на свидание, и он мне отказал. Я не собираюсь его умолять. К тому же, какие бы чувства у меня к нему ни были, они давно прошли. Мы лучше, как друзья, чем что-то большее.

— Это было сто лет назад, и ты была под обезболивающими после удаления зубов мудрости. Выглядела как хомяк и, наверное, пускала слюни. Он, скорее всего, думает, что ты этого даже не помнишь.

— Мы лучше, как друзья. Он знает, когда у меня критические дни. Это не обсуждают с потенциальным парнем.

— Ладно, а что не так с Купцовым? — Катя наклоняется ближе к окну, вздыхая и касаясь пальцами стекла. — Если бы он был в моём вкусе, я бы уже на него запрыгнула. Жаль, что я такая крутая, я бы его, наверное, спугнула. Бедный, милый, невинный учитель математики.

— Катя, ты ездишь на стареньком чёрном «Ниссане» и обедаешь роллами в «Якитории». Думаю, он справится.

Наконец я заканчиваю прикреплять все бумажки к доске и откладываю степлер. Подхожу к окну, становлюсь рядом с Катей и прослеживаю её взгляд.

Алексей Купцов. Учитель математики. Новенький. И, скорее всего, объект вожделения всех учительниц, учениц и одиноких родителей.

— Не совсем мой тип, — говорю я. — Слишком уж он… ну, как актёр из сериалов про молодёжь.

— Такие всем нравятся.

— Он симпатичный, не спорю, но…

— Голубые глаза? С такими волосами? Да ладно, у вас были бы очаровательные дети. Их глаза были бы цвета… не знаю, неба, дельфинов или сапфиров. Как там пишут в твоих книжках.

— Во-первых, мои книжки — это просто романы, и любой может их читать. Во-вторых, он просто не в моём вкусе.

— А кто в твоём вкусе?

Я не могу сдержаться, и в голове всплывает образ Марка. Если этот новый учитель — воплощение смазливой мужественности, то Марк — это резкие линии, тёмные, глубокие глаза. Он более суровый, крупный, уверенный, надёжный.

Неудивительно, что многие женщины побаиваются Марка: он как кубик льда. Красивый, притягательный кубик льда. А я, так уж вышло, люблю леденцы.

— Признай, — тихо говорит Катя. — Купцов недостаточно Марк для тебя. Я волнуюсь, Оля. Пока ты держишь свечку за своим Онегиным, ты не сможешь открыться другим. Прошёл уже год с твоего последнего парня.

— Я не держу за него свечку, он мой лучший друг.

— Ага. Так либо сделай шаг к нему, либо иди дальше.

— Ловко сказано. Целый день придумывала?

— Целую неделю, если честно. Мне пора вести урок литературы.

— Кстати, об уроках, мне пора, — говорю я. — Скоро встреча с Марком на нашем занятии в Академии романтики.

— Какой сегодня урок?

— Правило номер два: «Назад к истокам».

— Это что вообще значит?

— Я везу его в столицу романтики.

— Питер? — Катя прищуривается. — Можно с вами?

Я вздыхаю и закатываю глаза.

— Это не про романтику. Это про любовь, а не про страсть или секс. Мы ищем Марку девушку. Ту, на которой он захочет жениться. Но можешь поехать с нами, если хочешь. Мы едем в…

Нас прерывает стук в дверь. Пока Катя забивала мне голову своими советами, мы отвлеклись от окна. Мы переглядываемся в панике.

В школе почти никого нет — до начала занятий ещё пара недель. Мы с Катей приехали пораньше, чтобы украсить классы и выпить бутылочку «Абрау-Дюрсо» заодно.

— Спрячь вино! — шипит Катя. И тише: — Спрячь бутылку, Орлова!

Я затыкаю пробку и в панике закатываю бутылку под парту, молясь, чтобы она не протекла.

— Чёрт возьми, — стонет Катя. — Это он.

— Хватит тебе вина, — бормочу я, выпрямляясь и стараясь говорить тихо, чтобы мужчина в дверном проёме не услышал. — Здравствуйте, чем могу помочь?

— Я Алексей Купцов, — говорит он низким, чуть хрипловатым голосом, с лёгкой улыбкой оглядывая нас. — Новый учитель математики. Решил зайти представиться. Похоже, сегодня здесь только мы.

Мы с Катей пялимся на него. Неловкое молчание затягивается, пока на лице Алексея не появляется растерянность.

— Простите, что прервал, — говорит он, кивая на украшенную доску. — Пойду. Отличные украшения, кстати.

— Нет! — выпаливает Катя, ещё более неловко. — Не уходите!

Она бросает на меня дикий взгляд, но я только пожимаю плечами. Понятия не имею, что она задумала, и я вполне довольна тем, что оставляю её разбираться.

— В смысле… — Катя откашлялась. — Я хотела сказать, привет.

— Поэтому и зашёл, — улыбается Алексей, и вокруг его глаз появляются морщинки. — Вообще, меня зовут Алексей, но можете звать, как угодно.

— Здравствуйте, — хихикает Катя и шепчет мне на ухо: — Я не знаю, что со мной творится.

— Я Оля, — говорю я, закатывая глаза, пока Катя толкает меня вперёд. — Во время уроков — Ольга Андреевна. Преподаю первоклассникам.

Алексей пожимает мне руку — крепко, уверенно.

— Приятно.

— Эм… — мои щёки краснеют от этого слова, и вдруг я становлюсь той самой неловкой. — Конечно. Очень приятно. То есть, рада познакомиться… э, Катя?

— Мы очень заняты, извините, — Катя хватает степлер и начинает яростно прикреплять что попало к доске. — Увидимся позже?

Алексей кивает, осторожно отступает и закрывает за собой дверь.

Как только его шаги затихают, я плюхаюсь в детский стул, а Катя валится на парту.

— Что это вообще было? — спрашивает она, упирая руку в бок и глядя ошарашенно. — Мы правда столько выпили?

— Чёрт, вино! Куда закатилась бутылка?

— Зачем ты её закатила под парту?

— Я запаниковала. Несколько раз. А потом он сказал «приятно», и я вообще потеряла голову. Кто так говорит?

— Боже, какие мы идиотки, — Катя раскидывается на парте, а я тяну к себе рюкзак и кладу его на стол, как подушку. — Теперь он будет думать, что мы чокнутые. Навсегда.

— Первые впечатления — не всё, — возражаю я. — Если он тебе нравится, может, стоит взять мои уроки для Марка и применить Академию романтики к Алексею Купцову.

— Это ты у нас мастер анти-неловкости, госпожа «Очень приятно»?

И в этот момент дверь снова приоткрывается. Алексей вернулся — спрашивает, где туалет.

— Туда, — Катя указывает, её щёки становятся цвета свёклы. — Идите прямо, найдёте.

— Ох, нет, — я закрываю лицо руками, пока Катя смотрит на меня. — Думаешь, он слышал про «очень приятно»?

— Абсолютно, — кивает Катя. — А ещё я отправила его на парковку. Почему мы не можем думать в его присутствии? Туалеты в другой стороне.

— Мне надо валить отсюда, — я встаю, собираю вещи и закидываю рюкзак на плечи. — Я уже опаздываю к Марку.

— Напомни, что там за второе правило?

— Назад к истокам.

Катя хватает карандаш и записывает это на листке.

— Отлично. Я с вами. Хочу посмотреть на госпожу «Очень приятно» в деле.

***

— Госпожа Приятно? — Марк приподнимает брови, пока Катя с восторгом пересказывает наш неловкий момент с Алексеем Купцовым в школе. — Это точно про ту самую Ольгу Орлову?

Я не знаю, что хуже: то, что, Катя выложила Марку эту позорную историю прямо перед нашим первым уроком по борьбе с неловкостью, или то, что я притащила двух человек, которые терпеть не могут читать, в книжный магазин на Арбате. Марк и Катя шепчутся, словно непослушные школьники в Ленинке, вместо того чтобы выбирать книги, которые я задала для второго урока Академии романтики.

— Сосредоточьтесь на задании, — шиплю я, сама, просматривая полки. — Думайте о классике. Марк, вот, скажи, ты это читал?

Он хмурится, глядя на экземпляр «Евгения Онегина».

— Да ладно тебе, — подбадриваю я. — Там же твоя фамилия!

— Ты ведёшь себя, будто я не знаю, что дважды два — четыре, — ворчит Марк. — Я читаю, Оля. Просто последние годы это всё медицинские журналы.

— Там твоя фамилия упоминается раз сто! А в школе? Неужели тебя не заставляли это читать?

— Я уже тогда был нацелен на медицину, так что по возможности избегал литературы.

— Он что, из тех, кто суперумный, но без капли здравого смысла? — Катя хватает меня за руку и оттаскивает между стеллажами. — Ну, знаешь, такие, которые решили стать врачами и проваливали все остальные предметы?

— Не совсем, — я оглядываю Марка.

Он с озабоченным видом разглядывает книгу, в заголовке которой мелькает слово «вампир». Я выхватываю её у него из рук и снова всучиваю «Евгения Онегина», который он оставил на полке.

— Он самый умный человек, которого я знаю, — говорю я Кате. — Это несправедливо.

— Плюс у него куча денег?! — шепчет Катя. — И внешность? Да его будто стукнули палкой красоты, пока он спускался на землю. Бог дал ему всё…

— Поняла-поняла, — перебиваю я, слегка раздражённая. Отчасти потому, что это правда. У Марка тёмные, глубокие серые глаза, а его лицо — особенно когда он читает — выглядит сосредоточенным и задумчивым. — Ещё у него квартира… ну, пентхаус в «Москва-Сити».

— Давай разберём по полочкам, — Катя загибает пальцы, считая. — Он умный, красивый — нет, очень красивый, у него денег куры не клюют, и пентхаус с видом, от которого я бы растаяла.

— Примерно так.

— И в чём подвох?

— В смысле?

— Ну, — она кивает в сторону Марка. — Что не так с этим принцем?

— Ничего.

— Погоди-ка, — Катя снова хватает меня за руку и тащит в отдел эротики. — Он сюда точно не пойдёт.

Нас окружают обложки с голыми мужскими торсами и перьями. Перьями повсюду. Я могла бы сшить подушку из всех этих перьев на обложках.

Катя останавливается перед особо откровенной обложкой с наручниками и кучей обнажёнки.

— Если с ним всё в порядке, почему ты с ним не встречаешься?

— Не интересно. Мы просто друзья.

— Тогда иди на свидание с Купцовым.

— Тоже не интересно. Коллега.

— Выбери кого-нибудь! Потому что я хочу другого.

— Бери обоих! Выбирай, мне всё равно, я не собираюсь за ними бегать.

Катя хрустит костяшками пальцев, глядя на Марка.

— Должно же быть что-то не так с ним.

— Уверена, что-то есть. Расскажешь, когда найдёшь.

— Да у него должны быть толпы женщин по всей стране, умоляющих выйти за него замуж.

— Ну… — я колеблюсь. — Он, пожалуй, немного неловкий.

— Да, но разве он не встречался с кем-то?

— Та девушка в ресторане? — я качаю головой. — Не срослось.

— Почему?

Я рассказываю грустную историю.

— Когда они наконец встретились вживую, он сказал ей, что на фото в Интернете она выглядела на двадцать лет моложе, чем в жизни.

Катя хихикает, прикрывая рот рукой.

— Это ужасно! Хотя, наверное, так даже лучше. Лучше узнать сразу, чем потом.

Я киваю.

— Он просто был честен. Может, это и есть его проблема — слишком прямолинейный.

— Я бы справилась с его прямолинейностью, если бы получила весь остальной «пакет», — Катя закатывает глаза.

— Тогда дерзай. Но сейчас у нас есть работа, — я хлопаю в ладоши. — За дело!

Катя хмурится.

— Напомни, зачем мы здесь?

— Чтобы Марк прошёл свидание без метания едой!

— А, точно, — Катя кивает, оглядывая полки. — И какую книгу мне читать?

— Любую. Бери что угодно в этом магазине, и всё будет в порядке. Просто читай.

Я привела Марка и Катю в единственное место на земле, которое обещает романтику. И даже гарантирует её. Книжный магазин в центре Москвы, украшенный розовыми и цветочными мотивами, уютный уголок любви посреди шумного мегаполиса.

Романтика здесь витает в воздухе. Книги парят над головами посетителей, подвешенные на тонких нитях, оставляя за собой шлейф любви, даже когда слова прочитаны и страницы закрыты. Я прохожу мимо этих парящих книг, надеясь, что немного этой любви осядет и на мне.

Не то чтобы я чувствовала себя одинокой или думала, что мне нужен кто-то, чтобы быть полноценной. У меня есть замечательные друзья, любящая семья, чудесные ученики и работа мечты. У меня есть всё.

Но это не мешает мне мечтать о том головокружительном, трепетном, сердце-замирающем чувстве дикой, неуправляемой любви. Той, что соткана из звёздного света, той, что воспета в книгах и песнях. Той, что заставит меня задыхаться от её полноты — страстный секс и нежные поцелуи. Всё это.

Но пока этот день не настал, я остаюсь здесь, поддерживая этот книжный магазин на плаву. И, если от меня что-то зависит, я притащу сюда Марка и Катю.

— А как насчёт этого? — Марк поднимает книгу с доктором на обложке. Только этот доктор в белом халате без рубашки. — Ты это читала? Думаю, это по моей медицинской части.

— Бери всё, что вызывает у тебя интерес, Марк, — говорю я. — Хорошо расширять горизонты.

Он добавляет книгу к своей стопке, которая пока состоит только из двух экземпляров.

— Почему ты постоянно откладываешь это? — я в третий раз беру «Евгения Онегина» и пихаю ему в руки. — Читай. Учись у великих.

— Великих?

— Марк. «Анна Каренина». «Война и мир». «Доктор Живаго», только без революции. Ты должен почувствовать романтику.

— Я и так полон романтики, — рычит он. — Проблема в том, что она не выходит так, как я задумал.

— Забудь о своём прошлом свидании!

— Дело не только в нём, Оля. Это каждая девушка, с которой я говорил в своей жизни! — Марк проводит рукой по волосам, и они встают дыбом. — Просто брось меня, ладно?

— Нет, — я тщательно подбираю слова. В его вспышке больше гнева и разочарования, чем я ожидала, и это заставляет меня проглотить саркастичный ответ. — Я никогда не брошу тебя, и на это есть одна большая причина.

— Какая?

— Потому что со мной ты говоришь нормально, — я встречаюсь с ним взглядом, изучая его серые глаза. — Обещаю, мы найдём кого-то, кто поймёт тебя так же, как я.

— А если не найдём?

Я беру его за руку и сжимаю пальцы.

— Я обещала. А свои обещания тебе я всегда держу.

— Или что?

— В смысле, или что? — я наигранно вздыхаю.

— Если ты не сдержишь обещание, тебе придётся выйти за меня замуж.

— Что?!

Он расплывается в улыбке.

— Раз ты можешь меня терпеть, а я — тебя, могло быть и хуже.

— О, какая прекрасная причина для свадьбы, — говорю я, стараясь унять бешено колотящееся сердце. Ложная тревога, от которой у меня изжога. — Жениться друг на друге, потому что бывает и хуже.

— Это не хуже других причин.

Я в последний раз прижимаю к его груди стопку книг.

— Я знаю, ты крутой хирург. Знаю, что ты гордишься тем, как умеешь подавлять свои чувства, пока они не исчезнут.

— Я не подавляю чувства.

— Ладно, ты запираешь их в шкафу, не важно…

— На работе я должен быть бесстрастным.

— Ага, и, может, поэтому ты не можешь ухватить то, что весь остальной мир называет любовью, — я сильнее прижимаю книги к его твёрдому прессу. — Прочитай эти. Скажи мне, что не чувствуешь трепета внутри и не хочешь того же для себя, когда закончишь. А после того, как ты их переваришь, будешь готов к следующему уроку Академии романтики.

Глава 3

Марк

Ненавижу, когда она права.

Вчера вечером я начал читать книгу, которую Оля мне навязала. Ту самую, с обложкой в стиле старой школы и духом уроков литературы. «Евгений Онегин».

Дело в том, что я обычно читаю медленно. Я привык к медицинским статьям, напичканным терминами, где без словаря под рукой и закладки в списке литературы не обойтись. Я дважды и трижды проверяю источники, которым не доверяю сразу. На одну главу у меня уходит несколько часов.

Но не в этот раз.

На этот раз я лечу. Проглотил первую главу и, к своему удивлению… захотел узнать, что будет дальше.

И тут снова всплывает моя проблема с медленным чтением. Я нетерпелив, и мне не хотелось ждать, чтобы узнать развязку. Пришлось искать компромисс. И вот на сцену выходит мой местный видеопрокат на Арбате.

Я взял фильм с лучшими намерениями. Просто хотел узнать концовку сегодня, а потом вернуться к книге. Достал домашний сыр из «Азбуки вкуса», откупорил бутылку «Массандры», и вот теперь вина почти не осталось, а в тарелке — только несколько кусочков сыра.

Я слежу за финальными титрами, пытаясь сообразить, как убедить Олю, что я прочитал её любимую книгу, хотя на самом деле провёл субботний вечер в одиночестве, смотря фильм.

Прошла ровно неделя с моего последнего провального свидания, и, хотя моё сердце, возможно, не трепещет после фильма, оно, кажется, слегка дрогнуло.

Или стукнуло. Знаете, что-то более мужественное, чем трепет.

Или, может, это изжога.

Никто никогда не узнает, потому что я не собираюсь никому признаваться в этом трепете. Как врач, я должен уметь отличить изжогу от чего-то ещё, но почему-то не могу понять, что со мной творится.

Я сижу на диване, пялюсь на экран, где фильм автоматически перезапускается. Надо бы встать и найти что-нибудь поесть, но я всё ещё пытаюсь разобраться с этим чувством в животе. Может, позвонить другу? Может, записаться в приёмное отделение? Может, я должен…

Стук в дверь прерывает мою самодиагностику.

— Открывай! — кричит Оля. — Шевелись, Онегин, или твои роллы окажутся на полу!

Я бросаюсь к двери, но она опережает меня. Вставляет ключ в замок, поворачивает его и вваливается в квартиру, едва не уронив пенопластовые контейнеры и пластиковые пакеты с едой на журнальный столик.

Я застигнут врасплох на полпути к телевизору. Прежде чем она успевает обернуться, я выключаю уличающие меня титры на экране. Если Оля увидит, что я смотрел фильм, она никогда не поверит, что я читал книгу. Наверное, потому что знает меня и моё нетерпение — и снова окажется права.

К счастью, Оля, которой, кажется, нужно больше калорий, чем любому мужчине, женщине или ребёнку, слишком занята вскрытием контейнера с курицей в сливочном соусе, чтобы заметить начальные титры за моей спиной.

— Сегодня не было нашего любимого соуса, — говорит она. — Вот почему не стоит заказывать еду в субботу вечером. Воскресенье. По воскресеньям всегда меньше народу, и нам достаётся больше. — Она поворачивается и ловит мой виноватый взгляд. — Чего ты уставился? Опять хочешь есть вилкой? Я же сказала практиковаться с палочками.

— Буду есть палочками, — бормочу я, возвращаясь к дивану. — Разве мы не договаривались на воскресенье?

— Что, мне уйти? — шутит она. — Я перенесла наш ужин на сегодня, потому что завтра у тебя планы.

Я смотрю на неё пустым взглядом, и она громко выдыхает.

— У тебя завтра корпоративная игра в футбол от больницы, и я думаю, тебе стоит пойти, — она скрещивает руки. — Это пойдёт тебе на пользу.

— Я бы лучше пропустил игру и оставил наш ужин.

— Я пожертвовала своей субботой, чтобы потусить с тобой. Сделай это для меня, ну пожалуйста, пожалуйста!

— Единственные твои планы на субботу — это винодельня «Абрау-Дюрсо» и «Фанагория».

— У меня есть друзья помимо бутылок вина.

— Назови их.

— Катя, — начинает она, а потом игнорирует меня, роясь в своей ярко-красной сумке-чемодане, с лёгким румянцем на щеках. Кажется, я слышу, как она бормочет имена «Дима» и, возможно, «Сергей» в недра сумки.

— Что ты делаешь? — я наклоняюсь, случайно касаясь её руки, пытаясь разглядеть, что там в её волшебной сумке. — Помочь?

— Ничего, — огрызается она, отстраняясь. — Забудь.

— Ага! Ты притащила своих друзей, — я аккуратно достаю две бутылки вина из сумки: одну от «Абрау-Дюрсо» и другую — «Фанагорию». — Не хотела делиться?

— Я пришла сюда только потому, что ненавижу открывать вино сама, — упрямится она, засовывая кусок курицы в рот. Похоже, чтобы не продолжать разговор. — Сначала «Фанагорию», пожалуйста.

Я иду на кухню, вытаскиваю пробку и наливаю вино в огромный бокал. Оля любит, когда мы «делим» один бокал — так ей легче притворяться, что мы поделили бутылку, хотя на самом деле я делаю один глоток на её три. А этот бокал размером с самовар? Она подарила его мне на прошлый день рождения, и я никогда не использую его без неё.

Когда я возвращаюсь с бокалом «Фанагории», Оля уже на диване в плюшевых носках, поджала ноги и держит пульт. Она включает телевизор, а я бросаюсь между ней и экраном.

— Может, поболтаем минутку? — говорю я, слишком запыхавшись.

Она хмурится.

— Ты никогда не хочешь болтать. Ты жалуешься, если я говорю больше пяти минут за семь. Давай, я принесла твой любимый фильм.

— Но…

Оля из тех, кто всегда добивается своего. По крайней мере, со мной. Поэтому она включает телевизор, несмотря на мои попытки заблокировать сигнал своим телом.

Экран оживает, и она снова лезет в сумку, доставая диск с новым боевиком про погони на машинах. Бездумный, яркий, развлекательный. С довольной ухмылкой она суёт его мне.

У меня мало слабостей в жизни. Да, у меня есть мотоцикл, и раз в неделю я ем китайскую еду, потому что моя лучшая подруга — не буду называть имён, но она сейчас в комнате — игнорирует все мои предупреждения о глутамате натрия в этой курице.

А в остальном мои дни и вечера проходят в Боткинской больнице. В свободное время я читаю статьи, исследования и журналы по нейрохирургии. Занимаюсь спортом пять дней в неделю, как рекомендовано, и пью больше восьми стаканов воды в день.

Единственная привычка, от которой я не могу избавиться, — это дурацкие фильмы.

Ну, и мотоцикл. И Оля. Но её я хочу держать при себе навсегда.

— Но… — снова начинаю спорить, но уже поздно.

— Ага, ты… — на лице Оли медленно расплывается ухмылка, когда она заглядывает мне за спину. — Я так и знала.

— Знала, что? — но музыка начальных титров выдаёт меня с потрохами. — Это, — я тычу в экран, — случайность.

— Ага, конечно.

— Это не моя вина, — слабо отнекиваюсь я. — Книга и правда хорошая.

— Да, поэтому ты должен был её читать.

Она издаёт яростный вздох.

— Ты должен был прочитать книгу, Марк. Что-то, где любовь, романтика и секс не описываются в терминах анатомии и структуры костей.

— В этой книге есть секс? — спрашиваю я, слегка отвлечённый от спора. — Расскажи подробнее.

— Я говорю о романтике в целом! Романтика — это не обязательно про секс.

— Уверен, что они как-то связаны.

— И поэтому твои свидания проваливаются, — она похлопывает по дивану рядом с собой. — Раз уж у тебя есть этот фильм, мы точно будем его смотреть. Ешь, пока еда не остыла.

Я сажусь, в основном потому, что идея провести вечер с Олей куда привлекательнее, чем сидеть одному в пустой квартире. Мой пентхаус в Москва-сити оснащён всем, что может пожелать взрослый мужчина, кроме одного, что не купишь за деньги. Тепла.

Единственный момент, когда это место оживает, — наши воскресные ужины с Олей. Тогда оно становится чуть менее холодным, чуть более живым, немного похожим на дом… пока утром пустота не возвращается с десятикратной силой.

Титры снова идут, и я устраиваюсь на диване. Я неловко вожу палочками по еде, пока не нахожу ритм. Рядом Оля с яростью поглощает курицу, будто это её последняя трапеза. Всё это время её взгляд прикован к экрану.

Она хихикает над чем-то на экране и тычет палочкой.

— Видел?

Я смотрю на неё вместо экрана — её смех мой любимый момент. Никто не смеётся так, как она: будто всё её существо — разум, тело, душа — отдаётся этому. От блеска в глазах до дрожи плеч и мягкого, радостного звука — всё движется с ней, как воплощение радости в милой блондинке.

Я отчаянно надеюсь, что её чувство юмора передастся мне. Одна из моих последних девушек бросила меня, заявив, что я слишком серьёзный для неё. Я не знаю, как быть менее серьёзным, но если кто и может меня научить, то это Оля.

— Ну что, поговорил с ней?

— С кем? — я засовываю в рот кусок брокколи, чтобы потянуть время.

— С Ириной.

— Конечно, говорил, мы же работаем вместе.

— Да ладно, почему ты её не пригласил на свидание?

В Боткинской больнице появилась новая медсестра, Ирина, и Оля вбила себе в голову, что она идеально мне подойдёт. Я категорически не согласен.

— Я не встречаюсь с коллегами.

— Она могла бы перевестись в другой отдел.

— Даже если бы я был в ней заинтересован, я не стану рисковать нашими карьерами. В море полно других рыб.

— Рада, что ты веришь в ту самую, — Оля закатывает глаза, достаёт из пакета два печенья с предсказаниями и кладёт их на свою тарелку. — Просто подумай. Врач и медсестра — как мило это было бы? Вы могли бы раздавать маленькие стетоскопы на свадьбе. А ваши дети! Представь, какими здоровыми были бы ваши дети!

— Маленькие стетоскопы?

— Чтобы слушать, как два сердца бьются в л-ю-б-в-и! — Оля обмахивается рукой, притворяясь, что падает в обморок. — Ладно, детали я ещё доработаю. Но у нас есть варианты. Помнишь леденцы, которые врачи дают детям после приёма? Они могли бы стать сувенирами на вашей свадьбе. С вашими именами на обёртках.

— Нет.

— Давай, помечтай со мной, Марк!

Она хватает меня за колено, и я невольно вздрагиваю. Не знаю, что со мной творится с того момента, как я увидел её в том платье в ресторане «Пушкин», с улыбкой, будто мы созданы друг для друга. Мои мозговые волны будто переключились, и теперь её прикосновение вызывает электрический разряд, от которого мне тепло. Я пытался вернуть всё как было, но это кажется всё более невозможным.

— Я не мечтатель, — говорю я, когда снова могу говорить. Отодвигаю еду, чтобы не подавиться, если она опять коснётся моей ноги. — Я практичный.

— Но Ирина. Она тебе не нравится?

Я никогда не давал Оле намёка, что мне нравится Ирина. Единственное, что я упомянул, — что она отлично справляется с работой. Видимо, Оля истолковала это как желание жениться на ней.

— Я не хочу встречаться с Ириной, — повторяю я, — и уж точно не хочу, чтобы ты планировала нашу свадьбу.

— Похоже, ты просто боишься. Подожди, пока она встретит нового и улучшенного тебя. Марк Онегин два-точка-ноль. После Академии романтики Оли ты так её очаруешь, что она не поймёт, что на неё нашло.

— Я не хочу никого очаровывать.

— Очарование может быть очень эффективным. Смотри и учись, — Оля берёт пульт и прибавляет громкость. — Наблюдай за мастером. Кстати, ты закончил с курицей?

Я отодвигаю еду к ней, и она за секунды расправляется с остатками. Я встаю, собираю контейнеры и несу их на кухню.

Оказавшись один, я прислоняюсь к столешнице и делаю несколько глубоких вдохов, чтобы стряхнуть этот электрический заряд. Мои мышцы напряжены сильнее обычного, и, кажется, я не могу вдохнуть полной грудью.

— Ты пропускаешь всё! — кричит Оля. — И я допью вино, если ты не вернёшься!

Я возвращаюсь и вижу, что Оля укуталась в мягкое пушистое одеяло, которое подарила мне на новоселье. Оно всегда лежит на подлокотнике дивана. Её глаза широко раскрыты, сияют, и на секунду эти голубые глаза держат меня в плену.

Я осторожно сажусь рядом, и она пристраивается ко мне, не отрывая взгляда от экрана. Так удобнее, утверждает она. Меньше нагрузки на шею.

Я с этим не согласен. По мне, невероятно сложно смотреть фильм, когда красивая женщина обнимает тебя, даже если она просто подруга. Полфильма я мысленно повторяю медицинский словарь, чтобы всё оставалось в рамках приличия.

Проходит полчаса, потом час, и Оля вздыхает, когда на экране происходит что-то романтичное. Её вздох касается моей руки, и я слегка отодвигаюсь.

Она замечает движение и переворачивается, укладываясь так, что её ноги оказываются у меня на коленях, а голова — на подлокотнике. Её веки тяжелеют, и, как обычно на наших воскресных ужинах, Оля поддаётся пищевой коме и засыпает на моём диване.

Она отключается почти мгновенно. Второй раз за день я смотрю концовку «Евгения Онегина» в одиночестве, гадая, что значит этот лёгкий стук в моём сердце. На всякий случай я думаю проглотить пару таблеток «Ренни» от изжоги.

Когда фильм заканчивается, я отвожу взгляд от экрана и смотрю на Олю. Она спит с очаровательной полуулыбкой, и это моя любимая часть наших вечеров.

Моя рука невольно тянется к её лицу, чтобы убрать прядь волос с щеки. Прядь прилипает, и я убираю её снова, и ещё раз, а потом решаю, что проще провести рукой по её волосам, раз уж мои пальцы уже там запутались.

Она шевелится, издавая тихий стон. Я обливаюсь потом, гадая, что со мной стряслось. Обычно всё не так. Ну, объедание до комы и засыпание — да, но этот уровень притяжения к Оле просто зашкаливает.

Я молюсь, чтобы она не заметила, как я провёл рукой по её волосам. Кажется, я ещё и вдохнул её аромат, потому что её запах одуряющий. Неудивительно, что я не могу удержать девушку — я только что понюхал волосы своей лучшей подруги. Если это не неловкость, то я не знаю, что тогда.

К счастью, она, кажется, не проснулась. Но моё сердце колотится, когда она снова переворачивается во сне, касаясь ногой меня.

Точнее, моего достоинства, скажем так. Это одно из множества слов, заменяющих пенис, судя по романтической коллекции книг Оли. Я пару раз листал их из любопытства, и поразительно, сколько существует слов для одного репродуктивного органа.

Органа, который сегодня вечером явно наготове. Нервы горят, а сердце стучит так, что это не имеет ничего общего с романтикой и всё — с базовым человеческим желанием.

Её светлые волосы рассыпались по дивану, а губы — такие полные и соблазнительные, что удивительно, как я раньше их не замечал — сложились в упрямую полуулыбку, которую можно описать только как милую. Идеальную, так что я не могу удержаться от долгого, жадного взгляда.

В итоге смотрю в потолок и начинаю повторять всё подряд — от клятвы верности до таблицы умножения. Определения медицинских терминов помогают мне дотянуть до полуночи, когда я понимаю, что сижу здесь, пока Оля спит, уже почти час.

Не хочу её будить, но мне нужно поспать. Поэтому, когда она издаёт мечтательный вздох, я подхватываю её на руки и собираюсь встать. Но вместо того чтобы проснуться, как я ожидал, Оля лишь теснее прижимается ко мне.

— Это приятно, — бормочет она. — Дай мне остаться, Марк.

Сердце бьётся, как барабанная дробь, пока я встаю, прижимая её к груди, и иду в спальню. Она легче пёрышка, даже после всей еды, что умяла. Я врач, но, чёрт возьми, не могу понять, как Оля ест как медвежонок после зимней спячки и сохраняет свою изящную фигурку.

На мой взгляд, она идеально сложена. Большие голубые глаза, множество изгибов — всё в миниатюрной, стройной фигуре. У меня не так много друзей-парней, но те, кто видел её, восхищались издалека — всегда держась на расстоянии из-за нашей дружбы.

Наша дружба, — повторяю я себе, гадая, почему мир посылает мне сигналы, что дружбы с Олей больше не хватает. Мы были счастливы как друзья; мы работали как друзья. Как она сказала, я порчу все свидания. Не хочу испортить всё с Олей.

Дохожу до спальни, где она липнет ко мне, как репей. Приходится отцеплять её руки от моей шеи, укладывая на кровать. Накрываю её одеялом, пока она устраивается поудобнее, и смотрю ещё минуту, чтобы убедиться — ей комфортно. Убедившись, что она крепко спит, закрываю дверь и иду принимать долгий холодный душ.

После быстро одеваюсь в домашние шорты и футболку и плюхаюсь на диван, устраиваясь на ночь.

Такое спальное распределение стало настолько привычным, что я подумывал купить вторую кровать. Оля всегда настаивает, что ей надо спать на диване, а мне — на кровати, но она всегда слишком вымотана, чтобы спорить по-настоящему. Даже оставила у меня в комоде домашние шорты и футболку, в которые переодевается перед фильмом, чтобы не возиться с пижамой.

Подумав, я решил не покупать кровать для гостевой. Оставлю её как кабинет, который мне не нужен. Ведь если бы там была кровать, у меня не было бы повода свернуться на диване и накрыться её пушистым пледом. Он пахнет ею — цветами, весной и дождём. Сиренью и солнцем. Сладко и свежо.

Натягиваю плед до подбородка и включаю телевизор. Титры от нашего фильма всё ещё идут. Думаю, переключить канал, но не могу себя заставить. Пора серьёзно отнестись к урокам Оли. Мне нужно разобраться с этой штукой под названием любовь и найти её… ради собственного рассудка.

Потому что эта история с Олей сводит меня с ума.

Она никогда не давала мне намёка, что видит во мне больше чем друга. Так что первым делом я должен избавиться от этой дикой фантазии о нас двоих вместе. Иначе точно развалюсь на части, и это будет некрасиво. Я же, чёрт возьми, нюхал волосы своей лучшей подруги, пока она спала. Пора взять себя в руки и двигаться дальше.

Нажимаю «воспроизвести» в третий раз за вечер. Какого чёрта? Мне нечего терять.

Романтика, я иду к тебе.

Глава 4

Оля

Когда я просыпаюсь, кажется, будто ангелы поют, а мягкие пёрышки обнимают каждый сантиметр моего тела — кровать просто божественная, и аромат свежесваренного кофе только добавляет волшебства утреннему пробуждению.

Я точно не дома. Дома запах кофе появляется только после того, как я вытащу себя из постели и поставлю турку на плиту, да и моя кровать вполовину не так удобна, как эта.

Ещё витает лёгкий аромат шипящего масла, от которого мои ноздри трепещут предвкушением. И тут всё встаёт на свои места. Я просыпалась в этой ситуации столько раз, что точно знаю, что будет дальше.

Закрываю глаза, прислушиваясь к знакомому треску яиц, которые Марк разбивает о сковороду. Я нежусь в его кровати ещё секунду, потому что она невероятная, и знаю, что у него уйдёт ещё пара минут на готовку, прежде чем он зайдёт в комнату и мягко, тихо позовёт меня по имени.

Когда я говорю, что его кровать божественная, я не преувеличиваю. Я люблю свою кровать. Я люблю большинство кроватей. Я обожаю хороший сон, так что любое место, где я могу уютно устроиться и закрыть глаза, — это маленький кусочек рая.

Но на всей планете нет ничего лучше кровати Марка Онегина.

Моя кровать — симпатичная односпалка в ярко-синей комнате моей съёмной однушки на окраине. А у Марка — пентхаус на верхнем этаже престижного жилого комплекса. Две спальни, две ванные — просторные помещения и современный, броский дизайн интерьера от модного московского архитектора. Целая стена его спальни — это панорамное окно с видом на столицу. Я вижу Москву-реку, утренний свет, играющий на воде, и начало неспешного воскресного движения на Садовом кольце.

Я сворачиваюсь под роскошным пуховым одеялом ещё на мгновение, отгоняя чувство вины за то, что снова заняла кровать Марка. Я всегда говорю ему, чтобы он оставил меня спать там, где я заснула, но он никогда не слушает.

Он, может, и проваливает свидания, но он милый парень. Мягкий, часто добрый — если только не слишком прямолинеен. Но в глубине души он как мармеладный мишка из детства, и мне повезло, что он мой друг.

Наконец, чувство вины за то, что я валяюсь, пока Марк готовит завтрак, заставляет меня выбраться из-под одеяла. Я бросаю взгляд в зеркало и в ужасе вижу, что похожа на героиню из фильма ужасов. Макияж размазан. Волосы — гнездо для воробьёв. Помада там, где должна быть тушь.

Быстренько приняв душ в хозяйской ванной, я заглядываю в комод, где Марк хранит мои любимые толстовки. Технически это его толстовки, но я таскаю их, как конфеты из банки.

Я тайно подозреваю, что он специально выделил мне этот ящик, чтобы я не рылась в остальной его одежде в поисках любимых вещей. Это забавно, потому что у меня и без того полно своей одежды здесь.

У меня есть пара джинсов, одна-две рабочие блузки и куча носков среди прочей одежды, которую я оставила здесь за годы нашей дружбы. Носки — единственное, что Марк мне никогда не даёт брать, так что я запаслась ими с лихвой. В общем, у меня достаточно вещей у Марка, чтобы одеться на любой случай, если вдруг понадобится.

Натянув старую университетскую толстовку и домашние шорты, я крадусь по коридору к кухне. Я появляюсь в дверях, готовая поприветствовать его как обычно, но вдруг замечаю, что что-то не так.

Он насвистывает этим утром. Насвистывает!

Марк Онегин не насвистывает. Я прищуриваюсь, наблюдая, как он двигается у плиты с непривычной лёгкостью, почти расслабленно. Он улыбается? С чего бы ему улыбаться? Марк Онегин не насвистывает и не улыбается, если у него нет очень веской причины быть счастливым. Он не ворчун, просто… сдержан в проявлении эмоций.

Я отступаю за дверь и наблюдаю ещё минуту. Что, чёрт возьми, сделало его таким весёлым? Обычно он швыряет тарелку с яичницей на стол, ворча, чтобы я не клала четыре ложки сахара в кофе. И не начинайте про сливки.

Я чувствую себя зоологом, изучающим экзотическое, невиданное животное в дикой природе. Этим утром легко понять, почему Катя годами донимала меня, чтобы я добилась Марка.

Я понимаю её недоумение. Объективно я вижу то, что замечают женщины, оборачивающиеся ему вслед на улице. Марк высокий и подтянутый, его тёмные волосы растрепаны после ночи на диване. Его пресс — о боже, какой пресс — напрягается, когда он поворачивается, чтобы выбросить яичную скорлупу в мусорное ведро. Забудьте про шесть кубиков; у Марка, кажется, их двенадцать.

Даже его спина выглядит изящно. Может ли спина быть красивой? Я читаю кучу романов, так что должна знать ответ, но мой мозг даёт сбой. Это действительно красивая спина.

Обычно Марк спит в футболке, защищая мои нежные глаза от своего ослепительного пресса. Но не сегодня. Он либо потерял футболку, либо забыл о ней, и это ослепительное тело будит во мне какие-то искры. И не только там.

Я разглядываю его, внезапно теряя аппетит. Внезапно забывая про аромат кофе. Когда он переворачивает яйца, его мышцы напрягаются, такие чёткие и привлекательные. Чёрт бы побрал его тренировки в спортзале.

Я мельком думаю, делает ли он это для всех женщин, которые остаются у него ночевать, и тут же отбрасываю эту мысль. Это как ведро холодной воды на голову. Я не могу понять, почему мне так противно представлять, что какая-то женщина стояла на моём месте, разглядывая Марка Онегина так же, как я сейчас.

Я собираюсь с духом, чтобы откашляться и объявить о себе, но делаю шаг и тут же ударяюсь мизинцем о дверной косяк. Мой громкий, непривычно грубый мат вызывает у Марка саркастичную улыбку, пока я прыгаю от боли, и он поворачивается ко мне.

— Доброе утро и тебе, — говорит он. — Надеялся на «привет», но, похоже, и мат тоже сойдёт.

— Ты жаришь яйца? — глупо меняю я тему, чувствуя себя максимально неловко перед полуголым Марком. — Я умираю с голоду.

— Да, яичницу, — подтверждает он.

— А кофе? — я ковыляю к барной стойке, слегка хромая. — Тебе не стоило это делать. Вообще всё это.

— Я всегда готовлю завтрак для себя, добавить пару лишних яиц — не проблема.

— И отдавать мне свою кровать — тоже не стоило.

В ответ он выкладывает яичницу на тарелку и ставит её на обеденный стол.

— Диван не так уж плох, иногда полезно сменить обстановку.

Я наклоняюсь и слегка целую его в щёку. Он чуть напрягается, затем отворачивается и ставит еду на стол.

— Давай есть.

Двадцать минут спустя мы заканчиваем завтрак и переодеваемся. Я также уговорила Марка позволить мне подвезти его до работы. В большинстве случаев, летом, Марку хватает его крутого мотоцикла. Но бывают дни вроде сегодняшнего. Неожиданный дождь начался за завтраком, и льёт слишком сильно, чтобы ехать на работу с комфортом. К счастью, у меня есть машина с настоящей крышей, и Марк не в настроении появляться на работе промокшим насквозь.

Мы заканчиваем сборы и спускаемся к моей машине. Едем в тишине, пробки нарастают, несмотря на воскресное утро. Я бросаю на него несколько взглядов и замечаю его челюсть — крепкую, привлекательную. Его лицо сосредоточено, на подбородке лёгкая щетина.

— Ну, — начинаю я, втягивая его в разговор. — Что изменилось на этот раз?

— О чём ты?

Я притормаживаю, втискиваясь в плотный поток машин. Рискнув взглянуть на Марка, понимаю, что он всё ещё отвлекает — даже в футболке — и возвращаю взгляд на дорогу.

— Почему ты попросил меня о помощи после этого свидания? У тебя было миллион свиданий, которые ни к чему не привели, но раньше тебя это не беспокоило.

— Ничего такого, — он наклоняет голову, глядя в боковое окно. — Просто я готов к чему-то серьёзному.

— Не верю, — говорю я. — Почему это фиаско хуже всех остальных?

Его челюсть напрягается, и я чувствую, что он хочет что-то скрыть.

— Это из-за Ирины? — спрашиваю я. — Могу с ней поговорить, если хочешь. Мы могли бы устроить случайную встречу, и…

— Это не из-за Ирины. Она мне не интересна, и ты её никогда не видела, так почему тебе она интересна?

— Потому что ты держишь свою жизнь подальше от меня! Я знакомлю тебя со всеми своими друзьями. И с работы, и не только.

— Я не скрываю своих друзей от тебя.

— Ты всё ещё не ответил на мой вопрос.

Его челюсть сжимается, взгляд всё ещё устремлён в окно.

— Я просто устал. От катастрофических свиданий, от пустой траты времени, от переписок в интернете, которые никуда не ведут.

— Ты знаешь, чего хочешь?

Он пожимает плечами.

— Думаю, узнаю, когда увижу.

Я чувствую, что больше из этого разговора ничего не вытяну, и не давлю. Остаток поездки проходит в лёгкой смеси утренних радиопередач и дружелюбной тишины. Мы доезжаем до больницы без происшествий, и я ставлю машину на парковку, пока Марк отстёгивает ремень безопасности.

— Спасибо, что подвезла, — он наклоняется и целомудренно целует меня в щёку. — Когда следующий урок?

— Прямо сейчас, — я бросаю взгляд на часы, замечая, что до его смены ещё полчаса. — Урок третий: всегда приходи на свидания вовремя.

— А следующий?

— Урок четвёртый: прочитай чёртовы книги, которые я тебе дала.

— А пятый? — спрашивает он с весёлой ухмылкой. — Если ты ещё не поняла, я пытаюсь выяснить, когда увижу тебя снова.

— Правило номер пять: не будь таким нетерпеливым, — я ухмыляюсь в ответ. — Поговорим позже. Кстати, тебе нужна машина вечером?

Он качает головой, выходя из машины.

— У нас благотворительная игра, так что я поеду домой с Сашей.

Я жду в машине, наблюдая, как Марк идёт к зданию больницы. Он шагает с такой уверенностью, что трудно отвести взгляд. Он уже две минуты как внутри, а я всё ещё сижу, и вдруг замечаю, что его мобильный телефон, должно быть, выпал из кармана и остался на пассажирском сиденье.

Я думаю оставить его себе на день, но без телефона Марк не сможет со мной связаться. Так что я разворачиваю машину и возвращаюсь на парковку. Оставив машину на пятнадцатиминутной стоянке, я выхожу, уверяя себя, что это не разведка.

Я здесь только чтобы вернуть телефон. Я совсем не собираюсь разглядывать место работы Марка и новую медсестру, говорю я себе, запирая машину на сигнализацию. Просто дело. Если я случайно наткнусь на Ирину, ну что ж, так тому и быть.

***

— Как вы не промокли до нитки? — звучит женский смех из-за двери приёмного покоя. — Там же настоящий ливень.

Я замираю за дверью кабинета, раздумывая, не развернуться ли и не бежать ли обратно под дождь к машине. Но телефон Марка жжёт мне карман, и я иду вперёд.

— Доброе утро, Ирина, — говорит Марк. — Оля меня подвезла.

— Можете попросить меня, если вам понадобиться подвезти вас — отвечает она. — Мы ведь живём недалеко друг от друга.

Я задерживаю дыхание, понимая, что их отношения зашли дальше, чем я думала. Это значит, у меня меньше времени, чем я рассчитывала, чтобы подготовить Марка к их неизбежному первому свиданию.

— Спасибо, но я справляюсь.

— А после игры сегодня? — настаивает она. — Если вы без мотоцикла, вас нужно будет подвезти?

— Нет, Александр Викторович меня подбросит.

— Он живёт в другой стороне, — бодро говорит Ирина. — Мне не сложно вас подвезти.

— Всё нормально, правда.

— Кстати, об Ольге, — продолжает Ирина, хотя разговор уже давно ушёл от меня. — Вы с ней вместе?

— Оля? — Марк смеётся, но явно не отвечает.

Я с удивлением ловлю себя на том, что затаила дыхание. Грудь сдавило, пока я жду его ответа, что абсолютно нелепо, потому что я и так знаю ответ.

— Просто любопытно, будет ли она на игре, — говорит Ирина. — Можно ведь брать с собой вторую половинку.

— Нет, её там не будет, — Марк откашлялся. — Мы не встречаемся. Просто друзья.

— Жаль. Нам бы пригодились девчонки в команде. Приводите её как-нибудь.

Я чуть не прикусываю язык, размышляя, что за игру она ведёт. Разведывает конкуренток? Ей повезло — конкуренции ноль.

Звук ручек, планшетов и прочей медицинской утвари подсказывает, что они собираются покидать кабинет. Пора бы мне сваливать, но я почему-то застыла на месте.

Почему? Понятия не имею. Чтобы посмотреть, не начнут ли они внезапно целоваться? Потому что мой мозг отключился? Я никогда не узнаю, потому что в этот момент Ирина прощается с Марком. Следующее, что я слышу, — быстрые шаги за углом.

Надо двигаться, но я не успеваю. В последнюю секунду выпрямляюсь и пытаюсь отступить. Но уже слишком поздно.

Глаза Ирины расширяются, когда она меня замечает.

— Доброе утро, ищете кого-то?

— Я, эм, — пытаюсь понять, знает ли она, что я подслушивала, или мне удалось притвориться, что только пришла. — Я тут к Марку. Он забыл телефон в моей машине утром. Простите, что прерываю, но подумала, что он ему нужен, и…

— О, вы, должно быть, Ольга! — восклицает Ирина, и её восторг кажется искренним. — Та самая знаменитая Ольга.

— Знаменитая, да? — бросаю взгляд через её плечо на Марка.

Марк появляется, выглядя растерянным. Почему он растерян, не знаю; я всегда понимала, что однажды мне придётся делить Марка с другой женщиной. Собственно, я сама подписалась на это с этой Академией романтики. Так что натягиваю широкую улыбку и протягиваю ему телефон, надеясь, что он прочтёт в моих глазах радость, которую изо всех сил пытаюсь для него изобразить.

— В нашей больнице вы единственная Ольга, о которой мы слышим. Постоянно. Поверьте, — Ирина добродушно закатывает глаза. — Марк Евгеньевич не умолкает о вас.

Её звонкий смех следует за этим, и я переминаюсь с ноги на ногу, размышляя, хорошо это или плохо.

— Это замечательно, — торопливо добавляет Ирина. — Не волнуйтесь. Я уже чувствую, что знаю вас. Собственно, только что о вас спрашивала! Правда, Марк Евгеньевич?

— Правда? Интересно, — натянуто улыбаюсь Марку. — Потому что я точно не подслушивала.

Марк в ответ закатывает глаза.

— Я только что говорила, что вам надо прийти на наш футбольный матч сегодня, — говорит Ирина, сжимая моё плечо. — Что скажете?

— О, нет, спасибо, — качаю головой. — Это очень мило с вашей стороны, но это рабочее мероприятие. Развлекайтесь.

— Не говорите глупости. Это благотворительная игра. Мы все будем рады, если вы придёте.

Она смотрит на Марка в поисках поддержки, но он лишь неуверенно пожимает плечами.

— У вас есть планы на вечер? — Ирина ждёт моего ответа.

Её взгляд такой пронзительный, что я невольно качаю головой, даже не зная, есть ли у меня планы. Она очень убедительна.

— Превосходно, тогда решено. Вы будете в синей команде с Марком Евгеньевичем. Я перейду в красную, потому что Маша и Лена заболели, — продолжает она, — так что им не хватает девушек. А вы будете с доктором Онегиным.

— Доктор Онегин, — бормочу, поворачиваясь к нему. — Как тебе это?

— Не начинай, Оля, — он приподнимает бровь. — С каких пор ты спортсменка?

— Я занимаюсь спортом. Ем на скорость. Смотрю сериалы марафоном.

— Назови первое правило футбола, — настаивает Марк.

Теперь это вопрос гордости, и я ломаю голову над правилами игры. На самом деле я не спортивнее комнатного растения, но притворяюсь, что много знаю о спорте. Единственные спортивные мероприятия, на которых бывала, — это те, где читала книгу на скамейке. Марк, конечно, это знает. Он знает обо мне почти всё.

— Ну? — подначивает он.

— Правило номер один, — яростно смотрю на него. — Ударь по мячу.

— Видите? — Ирина выглядит облегчённой моим ответом. — Она будет звездой. Увидимся в шесть, Ольга? Я предлагала подвезти Марка Евгеньевича, но если вы хотите…

— Нет-нет! — восклицаю, размахивая руками. — Вы двое езжайте вместе. Я встречу вас там.

— Отлично. Тогда ты подвезёшь меня домой, — ухмыляется Марк. — Чтобы ни Ирине, ни Саше, точнее Александру Викторовичу, не пришлось утруждаться.

Собираюсь ответить, но за моей спиной начинается суматоха — крики боли доносятся из коридора. Марк неохотно отводит взгляд от моего лица, его лоб морщится от беспокойства, когда он замечает что-то за моим плечом.

— Что за звук? — оборачиваюсь и тут же жалею об этом. — О нет. Это отвратительно. Это ужасно. Это… — задыхаюсь и сгибаюсь пополам. — Кровь.

Так много крови. Кто-то ввалился через парадные двери больницы, и кажется, что у него огнестрельное ранение в лицо. Может, преувеличиваю, но даже малейший вид крови вызывает у меня тошноту. Неудивительно, что больницы — не моё любимое место, и я редко навещаю Марка на работе.

Поднимаю взгляд, и мир закручивается от вида ярко-красных пятен на белом линолеуме. Чёрные точки мелькают по краям сознания, сужая поле зрения, утягивая свет и уводя меня в темноту, пока падаю вперёд.

Последнее, что бормочу, — что-то вроде:

— Марк…

***

— Он жив? — бормочу, слова выходят с трудом, словно тягучие. — Он умер?

— Кто? — лицо Ирины появляется в поле зрения, её мягкий голос вытаскивает меня из крайне неловкого положения: я распласталась на больничной кушетке. — Как вы себя чувствуете, Ольга?

— Он умер? — пытаюсь сесть. — Тот парень с простреленной головой. Кровь повсюду.

— О нет, он…

— Это точно было огнестрельное? — перебиваю. — Я никогда не видела ничего ужаснее.

— Огнестрельное? — Ирина морщит нос. — У нас тут месяцами не было огнестрельных ранений. Давайте я позову Марка Евгеньевича. Боюсь, вы ударились головой сильнее, чем он думал.

— Нет-нет, — рывком наклоняюсь к ней и притягиваю ближе. От неё пахнет чем-то фруктовым, ярким, как клубничное варенье, и я невольно принюхиваюсь. — Мне нравится ваш парфюм.

— Эм, спасибо.

— Не впутывайте Марка, — мямлю, звучу как пьяная. — Просто скажите, что случилось. Простите за этот обморок.

— Ох, Ольга, — Ирина хихикает, наклоняясь ближе, словно собирается поделиться секретом. — Марк Евгеньевич всегда говорил, что вы забавная, но я и не думала, что настолько.

— Я не забавная.

— Ещё какая! И очаровательная. Просто Марк Евгеньевич такой серьёзный… я не ожидала, что вы будете его любимым человеком.

— Он серьёзный, но очень милый… и красивый, — сжимаю её руку и не отпускаю. — Разве он не красивый?

— Вы двое такие забавные, — снова говорит Ирина, широко улыбаясь, пока аккуратно высвобождает пальцы из моей хватки. — Просто прелесть. В общем, мужчина, которого вы видели, — это Виталий. Это не было огнестрельное ранение.

— А что тогда?

— Виталий — медбрат здесь, в поликлинике. Александр Викторович слишком быстро открыл дверь, а Виталий смотрел в телефон и врезался прямо в неё. В итоге — приличное кровотечение из носа.

— Но…

— Он жив-здоров и уже дома. Собственно, он вернулся только за салфеткой.

— Это не мог быть тот же человек. Там было столько крови, вы не понимаете.

— Простите, но никаких огнестрельных ранений, — Ирина пожимает плечами. — Но Виталий будет на игре сегодня! Надо вас познакомить.

— Это… — запинаюсь. — Так неловко.

— Хватит волноваться. В любом случае, Марк Евгеньевич поймал вас, когда вы упали. Он попросил меня остаться с вами на всякий случай — хотел сам, но уже опаздывал.

— Я в порядке, правда, — моё лицо горит, пока осознаю весь масштаб ситуации. — Это действительно неловко.

— Не говорите так! У всех такое бывает. Я сама упала в обморок на первой операции, которую смотрела.

— Да, но вряд ли это был кровавый нос.

Я щипаю переносицу, думая, что унижение — отличное слово, чтобы описать моё текущее состояние. Я не только выставила себя дурой, подслушивая потенциально первый романтический разговор Марка и Ирины, но и напросилась на их футбольную игру, чуть не сорвала их совместную поездку и затем грохнулась в обморок в объятиях Марка при виде крови.

Не знаю, почему я считаю, что Ирина и Марк хорошо подойдут друг другу, но мне кажется, что должна это поощрять. Может, потому что она красивая, весёлая, милая, умная и уравновешенная — в общем, всё то, что я не могу о себе сказать. Родители Марка одобрили бы её, тогда как меня, учительницу начальных классов, они бы никогда не приняли в свой семейный зал славы.

— Простите, — снова говорю я, возвращаясь к причине моего визита. — Наверное, мне стоит пропустить игру…

— Поздно, — перебивает она, добродушно грозя мне пальцем. — Я уже внесла ваше имя в список. Вы с нами!

— Я всё ещё немного не в себе.

— Вот, — Ирина протягивает мне морс и маленький леденец. Такие врачи дают детям за храбрость на уколах. — Это поможет. Может, вы утром плохо позавтракали.

— О, я поела вдоволь, — тяну. — Марк наготовил завтрак на четверых, а нас было только двое…

— Марк Евгеньевич готовит?

Я замираю, видя, как на лице Ирины появляется улыбка. Наверное, не стоило намекать, что ночевала у Марка.

— Это не то, что вы думаете, — говорю. — Я просто подвозила его на работу, и…

Засовываю леденец в рот — просто чтобы чем-то заняться.

— Вы уверены, что можете вести машину? — спрашивает Ирина, пока я, шатаясь, встаю и тянусь за сумкой. — Можете ещё отдохнуть, если хотите.

— Я в порядке, — говорю, опираясь на дверной косяк. — Правда, всё прекрасно, спасибо.

Киваю и выдаю самый нелепый взмах пальцами, какой только можно представить.

Ирина, наверное, думает, что я немного чокнутая. Скорее всего, она считает, что Марк общается со мной только из жалости. Или, может, я для него странная медицинская загадка, которую он хочет изучить своим большим, умным мозгом. Я точно аномалия.

Я выбираюсь из больницы, прикрывая глаза рукой, чтобы избежать новых встреч с кровью. Пробираюсь через парадные двери, врезавшись не меньше чем в семь косяков. Но я не упала в обморок, так что это путешествие — оглушительный успех.

Однако на улице мой успех быстро заканчивается.

Оглядываюсь в поисках машины. Телефон и ключи у меня в сумке, но машина, подходящая к этим ключам, исчезла.

— Только что видел, как эвакуировали что-то похожее на вашу машину, — говорит пожилой, скрипучего вида охранник позади меня. — Чёрный «Ниссан»?

— Нет! Серьёзно? Да, это моя машина, — сжимаю ключи и яростно жму на кнопку сигнализации, надеясь, что машина начнёт истошно гудеть. — У меня нет времени на штрафстоянку. Я же припарковалась в зоне на пятнадцать минут.

— Вы встали в зоне на пятнадцать минут, и машина была там почти час, — он оглядывает меня. — Потеряли счёт времени?

— Можно и так сказать, — я смотрю на телефон, к сожалению, подтверждая его слова. — Чёрт.

Я замираю, думая, и листаю контакты. Сразу думаю о Марке, но это бесполезно — он на работе, а его мотоцикл дома. Пролистываю дальше до следующего лучшего варианта, нажимаю «вызов» и жду ответа от единственного человека, который точно меня не подведёт.

— Пап? — говорю, когда он берёт трубку. — Тут такое дело случилось.

— Что ты натворила на этот раз?

— Что я натворила? Хотелось бы побольше веры в меня, — морщусь, зная, что будет дальше. — Я просто звоню поздороваться.

— Здорово, и…?

Я раздражённо вздыхаю.

— Прости. Буду звонить чаще.

— Что тебе нужно, милая?

— Меня эвакуировали у больницы. Длинная история.

— Отлично, расскажешь за чаем.

— За чаем? — я качаю головой, понимая, что он не видит. — Ты не подкупишь меня. Забудь, дойду пешком.

— Уже еду, воробышек. Не смей двигаться.

— Пап!

— Я не собираюсь пить чай в одиночестве, милая.

— Ты берёшь меня в заложники?

— Я оплачу штрафстоянку и подвезу тебя.

Прикусываю губу. Предложение заманчивое, и он это знает.

— Ладно, договорились. Но я не могу задерживаться, у меня сегодня игра.

— Какая игра? Лото?

— Пап, ну серьёзно. Я знаю спорт.

— Какой твой любимый?

— Эм… — запинаюсь. — Тот, где есть мяч.

— Скоро буду, воробышек. Кстати, сегодня идём на чаепитие в «Метрополь».

— Я отменяю сделку.

— Поздно.

Глава 5

Оля

— Как же я рада тебя видеть! — Екатерина Алексеевна Онегина натянуто улыбается. — Слишком давно не виделись, Олечка.

— Да, — соглашаюсь я вслух, но внутри категорически не согласна. Ещё не прошло достаточно времени. — Как у вас дела?

Она изучает мой внешний вид, её цепкие глаза впитывают мою растрёпанную одежду и взъерошенные волосы. Всё-таки я практически вытерла пол в Боткинской больнице своим хвостом, когда упала в обморок, а с утра не было времени принять душ. Спасибо папе, который взял меня в заложники ради маминого светского чаепития.

— Ну, знаешь, — наконец произносит она, отмахиваясь от меня изящным взмахом пальцев, — я ужасно занята. На прошлой неделе летала в Париж на конференцию, только вернулась — а американцы уже требуют личный отчёт от исследовательской команды, так что… — Она тяжело вздыхает. — Пришлось срочно лететь в Нью-Йорк на сутки. Неудивительно, что моя работа здесь в полном беспорядке.

— Дорогая, не преувеличивай, — Евгений Владимирович Онегин улыбается жене, любуясь её подтянутой фигурой. Её строгий белый костюм, вероятно, стоит больше, чем моя зарплата за месяц. — Её работа — оглушительный успех. Через пару недель она получит одну из самых престижных наград в нашей отрасли.

— Поздравляю, — бормочет мой папа, а мама приподнимает брови и выдаёт такую же фальшивую улыбку в ответ. — Это впечатляет. Евгений, тебе повезло.

Евгений Владимирович откидывается на спинку кресла и громко хохочет, пока его жена делает вид, что не слышит. Я изо всех сил стараюсь не закатить глаза. Всё это — чаепитие в «Метрополе», награды, рассказы о поездках — для меня не имеет смысла. Но хвастовство для них так же естественно, как дыхание. Они словно не могут это выключить — это бесконечное выпячивание достижений.

Мой папа — единственное исключение за этим столом. Он единственный не врач, кроме меня. Мама — специалист по неврологии, а оба родителя Марка — ведущие исследователи в своих медицинских областях.

— Как твоя работа, Орлов? — спрашивает Евгений Владимирович. — Держишь студентов в тонусе?

Мой папа предпочитает, чтобы знакомые и друзья называли его Андреем. Единственные, кто обращается к нему «Орлов», — это Онегины. Почему-то они считают папин выбор карьеры — профессора права в МГУ — чем-то второсортным. Будто он недотёпа, что просто смешно. Даже представить страшно, что они думают о моей работе.

— Всё в порядке, — отвечает папа. — Всё отлично, спасибо, что спросил.

— Над чем работаешь? — настаивает Екатерина Алексеевна. — Участвуешь в новом законе о равенстве на рабочем месте для женщин?

Папа хмурится.

— Нет, я сосредоточен на преподавании.

— Благородный труд, — довольно произносит Евгений Владимирович, обнимая спинку стула жены. — Кто-то же должен учить будущих адвокатов. Верно, Орлов?

Екатерина Алексеевна резко выдыхает, словно папин ответ — личное оскорбление.

— Это очень важно, Орлов. Женщины на рабочем месте…

— Я знаю, что это важно, Катя, — перебивает папа. — У меня есть дочь на рабочем месте, в конце концов. Я хочу для неё равных прав не меньше других.

— Да, но… — Екатерина Алексеевна снова бросает взгляд на меня, замечая выбившуюся прядь волос у моего лица. Затем шёпотом, который слышат все, она бормочет моим родителям: — Можно ли назвать работу Оли карьерой? Она вытирает детям сопли за зарплату.

— Вообще-то, это не то, чем я занимаюсь… — начинаю я, но решаю, что спор не стоит усилий. Я слишком часто объясняла, чем занимается воспитатель первоклассников, но до Онегиных это просто не доходит. Может, их IQ слишком высок. — Вы правы, — говорю я с явным сарказмом. — Обучать подрастающее поколение нашей страны — не важно.

— Ох, Олечка, конечно, моя жена не это имела в виду, — говорит Евгений Владимирович. — Она просто говорит, что в этой сфере не так много возможностей для роста.

— Это тоже неправда, — бормочу я, но останавливаюсь, напоминая себе, что не стоит тратить усилий.

У мамы на лице выражение, обещающее убийство, так что я окончательно замолкаю. Решаю, что лучше взять воздушное пирожное и засунуть его в рот — так я проведу следующие несколько минут на этой земле с большей пользой. Мне плевать, что Онегины думают обо мне, но маме — нет.

— У Оли много перспектив. Она ещё молода, довольно привлекательна, — начинает Екатерина Алексеевна. — Женя, можешь вспомнить кого-нибудь из клуба, кто ищет невесту?

Я поднимаю недоеденное пирожное.

— Простите?

— Клуб — отличное место, чтобы найти мужа, — говорит Евгений Владимирович с сияющей улыбкой. — Ты сделаешь какого-нибудь мужчину счастливым, и он сможет тебя обеспечить. У нас в «Метрополе» много семей с отличной родословной.

— Что, они породистые собаки? — вырывается у меня. Мама явно не в восторге, но мне всё равно. Я и так достаточно сдерживаюсь ради неё с этой парочкой Онегиных. Не зря мы с Марком стараемся держаться от родителей подальше. — Я не заинтересована в родословной или помолвках.

Екатерина Алексеевна подмигивает моей маме.

— Я тоже так думала в её возрасте. А потом встретила Женю.

Мама уводит разговор в сторону, рассказывая, как познакомилась с папой в читальном зале Ленинки. Я тем временем сосредотачиваюсь на том, чтобы раздавить пальцем эклер на тарелке. Папа смотрит на это с весёлым интересом, и только когда мама качает головой, я накрываю всё салфеткой.

Вот почему мы с Марком сблизились. Наша общая неприязнь к такому образу жизни. Время с родителями всегда одинаково: Онегины хвастаются своими высоколобыми карьерами, а мама отчаянно пытается не отставать.

Папа похож на меня. Он чуть лучше умеет держать язык за зубами, но только потому, что у него годы практики. Мы с ним смотрим на эти мероприятия как на цирк.

Вот и Марк Онегин. Он старше меня на пять лет, так что я знаю его с самого рождения. Мы росли вместе и решили, что хотим быть полной противоположностью наших родителей. Это стало нашей миссией — жить нормальной жизнью и иметь удовлетворяющую карьеру. Только семейные узы заставляют нас участвовать в этих светских обязательствах.

К тому времени, как мама заканчивает свою историю, я уже в дурном настроении. Меня всё раздражает: не только все считают мою карьеру провальной, но и думают, что муж решит все мои проблемы. Самое обидное, что я люблю свою работу, но не отказалась бы от отношений — и тут я тоже терплю фиаско.

— Знаете, брак — это не всё, — говорю я, когда мама заканчивает. — Я довольна своей карьерой. Я довольна быть одной.

— Никто не говорил, что ты несчастна, — успокаивает Евгений Владимирович, всегда миротворец. — Мы просто хотим для тебя лучшего, Олечка. Мы знаем тебя с рождения. Мы как семья.

— Мы бы сделали то же для нашего сына, — кивает Екатерина Алексеевна. — Мы хотим лучшего для вас обоих. В конце концов, вы с Марком как брат и сестра.

Я морщу нос, думая, что странно слышать от мамы Марка, будто мы с ним как родственники. Особенно после мыслей о его ослепительном прессе сегодня утром.

— Простите.

— Мы можем поспрашивать в клубе, — Евгений Владимирович смотрит поверх моей головы на папу, словно заключает сделку. — Что скажешь, Орлов?

— Думаю, Оля способна найти себе пару сама, — говорит папа с саркастичной улыбкой. — Если захочет.

— Если захочет? — мама яростно смотрит на меня. — Конечно, она выберет кого-то. Она не может всю жизнь жить на зарплату воспитателя!

— Папа же преподаватель! — говорю я, сжимая салфетку в руках. — Ну, в смысле, крутой профессор, но всё же. Я отлично справляюсь. Мне нравится моя жизнь.

— Милая, ты живёшь в однокомнатной квартире с синими стенами в Медведково.

— И что, мам? Я там счастлива.

— Если Оля счастлива, я за то, чтобы она жила своей жизнью и оставалась счастливой. Разве не этого хотят родители для своих детей? — папа подмигивает мне. — Кстати, как там Марк? Всё такой же красавчик?

Ага, автоматически отвечаю я в уме. Всё такой же красавчик, не то чтобы кому-то за этим столом было дело до моего мнения. Я откидываюсь назад и налегаю на пирожные. Платят Онегины — и это мой маленький бунт.

— Марк в порядке, — говорит Екатерина Алексеевна. — У меня предчувствие, что скоро для него откроются двери в исследовательскую сферу.

— Исследования? — вырывается у меня. — Но ему нравится работа в больнице.

Я пыталась держаться в стороне, но защищать Марка для меня естественно. Мы всегда прикрывали друг друга.

— Он пошёл в медицину, чтобы спасать жизни, а не сидеть в лаборатории, — при мамином ужаснувшемся взгляде я быстро добавляю: — Его слова, не мои.

— Это наш мальчик, — с добродушной гримасой говорит Евгений Владимирович. — Упрямый. Прямо как его старик, наверное. Ничего, скоро он найдёт жену, и она приведёт его в чувство, как Катя сделала со мной. Кстати, у нас уже есть для него идеальная пара.

— О чём вы? — бормочу я с набитым ртом. — Пара для чего?

— Как я упомянула, моя жена получает награду, и мы ожидаем, что Марк придёт на торжественный вечер, чтобы её поддержать. Конечно, ему понадобится подходящая спутница для такого мероприятия.

— Естественно, — тяну я, а папа опускает голову, пряча улыбку.

Под столом я вижу, как мамина нога наступает на папин носок. Снаружи у семьи Орловых всё может выглядеть идеально, но под поверхностью мы — сплошной хаос. Если бы Онегины знали правду, они, возможно, больше не приглашали бы нас в свой драгоценный клуб.

— И кто эта женщина? — спрашиваю я, проглотив пирожное. — Марк о ней знает?

— Узнает, — говорит Евгений Владимирович. — Думаю, вы оба её знаете. Инна Шацкая?

— Вы устраиваете Марку свидание с Инной? — я пялюсь на них. Инна Шацкая была той самой зазнайкой, которая пригласила Марка на выпускной. — Зачем? В прошлый раз это не сработало. Инна всю ночь целовалась с Борисом Фёдоровым.

— Тогда они были детьми и не понимали, что к чему, — говорит Екатерина Алексеевна. — Инна ошиблась. Это не выпускной в лицее, это взрослое мероприятие.

— Вы слишком часто упоминаете помолвку, — говорю я, зарабатывая убийственный взгляд от мамы. — Неужели вы не думали дать нам просто жить своей жизнью? Марк, чёрт возьми, врач. Он разобрался со своей жизнью. Ему не нужно, чтобы вы устраивали его судьбу.

— Это больше похоже на помощь в процессе ухаживания, — тихо и резко говорит Екатерина Алексеевна тоном, который означает, что она добьётся своего, что бы ни случилось. — Он достаточно взрослый, чтобы найти жену.

— Знаю. Я ему помогаю.

— Прости?

— Я ему помогаю, — повторяю я. — Думала устроить ему свидание с женщиной из больницы, так что учу его, как сделать свидание идеальным.

Никто за столом не выглядит довольным, включая папу.

— Что?! — я развожу руками. — Это полезно для него. Её зовут Ирина, и она медсестра.

— Медсестра? — Екатерина Алексеевна морщит лицо. — Но нашему Марку нужна женщина, которая будет его стимулировать. Интеллектуально.

Мой желудок бурлит от их реакции, хотя я даже не знаю Ирину. Я знаю только, что она кажется милой и умной. А ещё знаю, что если это их мнение о медсёстрах, то мнение обо мне должно быть ещё ниже.

— Он пойдёт с Инной, — подводит итог Евгений Владимирович. — У неё отличные родители, и этой осенью она заканчивает ординатуру. Они могут пожениться следующей весной, а через год завести детей.

— Мне пора, — говорю я. — У меня дела.

— Дела? — мама смотрит, как я отталкиваю стул. — Какие дела?

— Футбольные дела.

— С каких пор ты увлекаешься спортом? — спрашивает Евгений Владимирович. — Я всегда считал тебя книжным червём. В детстве у тебя не было ни капли спортивности.

— Большое спасибо, — говорю я, хватая два эклера на дорогу. Их мнение обо мне и так не может стать хуже, так что можно взять бесплатную еду. Всё-таки я на зарплате воспитателя, как они любезно указали. — Передам Марку, что вы передавали привет. Удачи с вашим разговором о помолвке.

— О, милая, одну секунду, — Екатерина Алексеевна поднимает палец. — Ты упомянула собак, и у меня есть просьба.

Меня охватывает дурное предчувствие, когда я спрашиваю:

— Да?

— Наша няня для собак будет в отъезде на неделе после торжественного вечера. Не могла бы ты подменить её с пуделями?

— Присмотр за собаками? — дело не в самом присмотре, это меня не оскорбляет. Я очень люблю собак, даже пуделей Онегиных. Обидно, что они думают обо мне в одном контексте с их собаками, но не с их сыном. Мило.

— Пудели тебя знают. Конечно, мы заплатим. Назови сумму, чтобы свести концы с концами.

— Я уже свожу концы с концами, — говорю я. — Но я согласна. Пришлите мне детали на электронную почту или как-нибудь ещё.

— Отлично. Я свяжусь с тобой, чтобы договориться об инструктаже заранее.

— Инструктаж? — я морщусь. — Какой ещё инструктаж?

— Пудели требуют безупречного ухода, — говорит Екатерина Алексеевна, задрав нос. — Наш грумер в Париже, тренер в Германии, а обычная няня для пуделей — британка. Это собаки высшего качества.

— Конечно, — бормочу я. — Не знаю, смогу ли я…

— Я оставлю конверт со ста тысячами рублей на столе, — говорит Евгений Владимирович. — Хватит за неделю?

— Ну, в таком случае, я в деле.

Стараясь звучать бодро, я засовываю розовый макарон в рот и убегаю из-за стола. Моя машина всё ещё на штрафстоянке, но клуб достаточно близко к дому родителей, чтобы дойти пешком.

Выйдя на улицу, я наслаждаюсь тёплым летним днём, который согревает мои голые плечи, и прокручиваю в голове разговор за чаем. Мало что из него меня радует, и я задумываюсь, не продешевила ли я, согласившись на сто тысяч за роль няни для пуделей.

Потом вспоминаю, что у меня эвакуированная машина и однокомнатная квартира с поломанным диваном. А когда машину вернут, стоит заменить аккумулятор, тормоза и коробку передач.

В общем, деньги мне нужны. Я готова на многое за сто тысяч, кроме нарушения закона или продажи тела. В итоге решаю, что присмотр за парой капризных пуделей — меньшая из моих проблем.

Ещё одна проблема — это Инна Шацкая. Надо предупредить Марка, что его родители планируют выставить его напоказ в клубе, как одного из их пуделей.

Вот только я не хочу, чтобы эта мысль так сильно сжимала моё сердце. Когда придёт время, мне будет тяжело отдавать время с Марком кому-то другому. Но тяжелее всего будет видеть его женатым на женщине, которую он не любит.

С новой решимостью я принимаю решение поднять Академию романтики на следующий уровень. Марк должен влюбиться до торжественного вечера. Я, может, и не хочу видеть его женатым, но он не может жениться на Инне Шацкой.

***

Правило футбола номер два: Не играй, если не умеешь целиться.

— У него, эм, много агрессии, которую нужно выплеснуть, — Ирина скрещивает руки на груди, на её ярко-красной футболке надпись «Футболисты». — Стоит ли мне беспокоиться?

— Он всегда был хорош в спорте, — качаю я головой. — Несправедливо хорош.

Мы наблюдаем, как Марк разминается с кем-то, кого он зовёт Сашей. Они кидают мяч друг другу с такой силой, что это больше похоже на поле боя, чем на весёлую игру. Поэтому я решила держаться подальше, на трибунах, и использовать время, чтобы поближе узнать Ирину.

— Давно ты работаешь в больнице?

— Пару месяцев, и давай перейдём на «ты», — отвечает она, улыбаясь. — Но кажется, что дольше.

— Я только за, — улыбаюсь я в ответ. — Марк классно выглядит, правда? — я подмигиваю ей. — Он правда отличный парень.

— Мм-хм.

— Ты свободна?

— Да, — медленно говорит Ирина. — И не в поиске.

— Из-за того, что с ним немного неловко знакомиться? Мы над этим работаем.

— Нет, я вообще не ищу отношений.

— Говорят, это лучшее время, чтобы влюбиться, — я издаю хриплый смешок. — Не то чтобы я знала.

— Да, но не с коллегой, — она откидывает длинные светлые волосы за спину. — Я сосредоточена на новой работе. Кстати, как давно ты знаешь Марка Евгеньевича?

— Мои родители говорят, что с моего рождения, — отвечаю я. — Но думаю, это преувеличение. Не могу представить, чтобы они привели Марка в роддом. Так что, может, с недельного возраста.

Она ухмыляется.

— Вы росли вместе?

— О, да. Мы всё делали вместе. Я знаю его как свои пять пальцев — хочешь что-то узнать, спрашивай.

— Это мило.

— Что?

— Как ты говоришь «мы», — Ирина приподнимает брови. — Я думала, вы женаты.

— Я и Марк? — я качаю головой и закатываю глаза одновременно, что было плохой идеей. Пока я снова не начинаю смотреть прямо, у меня кружится голова. — Нет, этого не будет.

— Почему?

Меня прерывает пронзительный свист, означающий, что Марк пытается привлечь моё внимание.

— Что ему теперь надо?

Марк машет мне, чтобы я присоединилась, так что, неохотно попрощавшись с Ириной, я встаю.

— Разговор не окончен, — улыбаюсь я ей. — Передам Марку, что ты передавала привет.

— Не надо, всё нормально… — Ирина отмахивается, но в последний момент останавливается. — Ладно, давай.

Я марширую к Марку и остальной синей команде. Капитан пытается объяснить нам стартовый состав, но я думаю, что мне скажут, когда моя очередь, так что не особо вслушиваюсь и вместо этого шепчу Марку:

— Ирина сегодня выглядит очень симпатично, не находишь? — я прислоняюсь к нему и толкаю локтем. — Она передаёт привет.

— Зачем ей передавать привет? — он хмурится, бросая взгляд в её сторону. — Мы же приехали вместе. Я только что с ней говорил.

Я вздыхаю.

— Она флиртует.

— Эй, ты там, новенькая, — капитан указывает на меня. — Ты после доктора Онегина, ясно?

— Нет, поставьте меня последней, пожалуйста, — пищу я, отступая назад. — Я вообще не хочу играть. Я тут просто для массовки.

— У нас чередуются парни и девушки. Ты после доктора Онегина.

— Надеюсь, они знают, что я ужасна, — шепчу я Марку. — Ты их предупредил?

— Я предупреждал тебя не приходить. Ты ненавидишь спорт.

— Да, ты не заставляешь меня чувствовать себя желанной гостьей, — я оттаскиваю Марка от группы. — Я здесь, потому что твой тренер. Ты просил помочь тебе влюбиться, так что я должна следить за твоим поведением и давать советы. А это? — я вожу пальцем перед ним. — Это плохое отношение, Онегин.

— Доктор Онегин, — поправляет он. — Рабочее мероприятие.

— Ну, доктор Онегин, может, ты не был бы таким ворчливым, если бы знал всю картину.

— Какую картину? — рука Марка обвивает моё запястье. — Что ты от меня скрываешь, Оля?

Я слишком занята созерцанием его руки на моей, чтобы сразу ответить. Его хватка сильная, собственническая, и мне почему-то нравится, что он использует её на мне. Даже если он просто пытается выведать мои секреты.

— Оля, — бормочет он, его голос опускается в низкий, доверительный регистр, от которого в моём животе порхают бабочки. — Какие новости?

— Эта Академия романтики… — я запинаюсь. — Теперь ещё важнее, чтобы ты нашёл кого-то.

— Почему?

— Потому что у твоей мамы церемония награждения, и она с твоим отцом готовят тебе ужасное свидание.

— Откуда ты знаешь, что оно ужасное?

— Инна Шацкая.

Губы Марка сжимаются, и в его глазах мелькает что-то мрачное, но он, как обычно, отгоняет это, оставаясь внешне бесстрастным.

— Я никуда не пойду с Инной Шацкой.

— Судя по тому, как говорят твои родители, у тебя нет выбора. Слушай, я считаю, что это бред. Они говорили о любви, как о… не знаю, разведении собак или что-то вроде того. Это было странно.

— Почему ты вообще обсуждала с ними… — он откашлялся, — мою личную жизнь?

— Меня затащили на чаепитие с ними в клуб, — я указываю на свою машину на парковке позади нас. — Папа сказал, что оплатит штрафстоянку, если я высижу с ними. Я высидела, и он забрал мою машину.

— Тебя эвакуировали из больницы? — глаза Марка, до того тёмные, светлеют. — Потому что ты побежала за мной, чтобы отдать телефон?

— А потом выставила себя дурой и вытерла пол волосами. Да, я помню, что произошло. Ну, кроме той части, где я вырубилась.

— Я бы оплатил твой штраф, Оля, тебе не пришлось бы…

— Всё нормально. Я рада, что высидела это дурацкое чаепитие. Если бы не оно, я бы не услышала, как они планируют тебя сосватать, и не смогла бы тебя предупредить.

— Тебе не пришлось бы…

Я качаю головой с саркастичной ухмылкой.

— Ты всегда прикрываешь мне спину. Я прикрываю твою. Считай, мы квиты.

— Я серьёзно, тебе не пришлось бы. Я, может, даже не буду в городе на маминой церемонии. Когда она?

— Через пару недель, но… погоди. Где ты будешь?

— Хотел тебе сказать, но не было возможности, и…

— Марк, твой выход! — мужчина, который до игры перекидывался мячом с Марком, орёт через всё поле. — У нас два аута. Не облажайся.

— Подожди секунду! Этот тип реально бесит, — говорю я, поворачиваясь к Марку после крика в сторону капитана. — Ему нужна таблетка для расслабления. А тебе нужно рассказать, что происходит.

— Саша — лучший нейрохирург в России, — говорит Марк с лёгкой улыбкой. — Ему можно быть придурком.

— Мне плевать, кто он. Мне важно, что ты собирался сказать.

— Просто кое-что всплыло…

— Онегин, тащи задницу сюда. Если они подадут, а тебя не будет у базы, это автоматический аут.

— Секунду, — Марк сочувственно сжимает мою руку, отпуская её. — Сейчас вернусь.

Он шагает к своей позиции бьющего, выглядя как звезда университетского футбола. Несколько женщин, гуляющих неподалёку, оборачиваются, пока он потирает руки и сосредоточенно смотрит на Ирину, подающую. Чувствуя себя уныло, я плетусь обратно к скамейке синей команды и наблюдаю, как Ирина делает первую подачу.

— Что за чушь? — орёт Саша на Ирину, пока мяч скачет по неровной траектории к базе. — Держи чёртов мяч на земле.

Ирина морщится, машет в извинении Марку и Саше.

— Это случайно, — бормочу я себе под нос, когда Саша проходит мимо. — Прими таблетку.

— Ты вообще здесь работаешь? — крутой нейрохирург останавливается передо мной. — Если припоминаю, ты та девчонка, что тусит с Онегиным. Чем ты занимаешься? Школьная медсестра?

— Я воспитательница в начальной школе.

— Точно, — он фыркает и топает в сторону. — Бей точно, Онегин. Не будь слабаком.

— Это грубо, — я встаю, преграждая ему путь. — Сделай одолжение всей команде и вытащи палку из задницы, пожалуйста.

— Марк, приструни свою подружку, а?

— Я не его подружка.

Капитан поворачивается к Марку, и я замечаю имя на спине его футболки — Рубинов. Он ухмыляется мне.

— Ну, если знаешь, что для тебя лучше, милашка, старайся посильнее, чтобы стать его подружкой.

— Что это должно значить?

— Я тебе говорю, что… — Рубинов обрывается на полуслове из-за коллективного вздоха толпы.

Я замираю, не успев высказать Рубинову, что думаю о его паршивом поведении, когда раздаётся вопль. Поворачиваясь, я слышу, как Марк выдаёт особенно вульгарный поток ругательств. Он застыл на домашней базе, хотя мяча нигде не видно.

— Беги, Онегин! — орёт доктор Рубинов.

Мой желудок сжимается, когда я наконец вижу сцену, от которой все замерли.

— Чёрт. Ирина!

Марк смотрит на меня с ужасом. Для врача, быстро соображающего в работе, он не всегда самый скорый на реакции в обычной жизни.

— Иди к ней! — кричу я, игнорируя вопли Рубинова про хоум-ран. Пока не могу больше игнорировать, потому что он орёт мне в ухо. Наконец я поворачиваюсь к нему. — Не будь придурком. Там раненая женщина.

Я оставляю его и трусцой бегу к Ирине, чтобы проверить её и вразумить Марка.

— Ты только что назвала Сашу придурком? — бормочет Марк, когда мы одновременно добираемся до Ирины. — Ты знаешь, кто он? Он ведущий…

— Мне плевать, чем он занимается, он козёл, — говорю я, опускаясь на колени. — Ира, ты в порядке?

Её глаза открываются, и она выдавливает улыбку. Она прикрывает лицо руками, слёзы, вероятно от боли, текут, пока она пытается сесть, но не может и опускается обратно на землю.

— Я в п-порядке. Б-болит, но я б-буду в п-порядке — п-правда.

— Марк, что ты натворил? — я поворачиваюсь к нему. Он смотрит на Иру, как на сломанную куклу, не понимая, можно ли её починить. — Что случилось?

— Я ударил по мячу, — начинает он и замолкает. — Всё произошло так быстро…

— Ты попал Ире в лицо мячом?! — я шлёпаю его по руке. — Серьёзно, Марк. Ты мог целиться куда угодно, только не в лицо Ире. Давай, милая, покажи. Можешь убрать руки, чтобы Марк посмотрел на повреждения?

Ира слегка качает головой.

— К-кровь, и…

— Если переживаешь из-за того, что было раньше, я в норме, — говорю я ей. — Ты окружена врачами. Дай кому-нибудь взглянуть.

— Х-хорошо, — говорит она, бросая на меня взгляд, полный тревоги. — Но…

Марк мягко тянется к её рукам, и тут я замечаю это. Раньше не было очевидно, потому что футболка Иры ярко-красная, а я смотрела только на её лицо. Но теперь вокруг нас собралась толпа, и кто-то указывает на пятно на её одежде.

Когда Ира опускает руки, всё происходит одновременно. Её глаза уже начали темнеть над носом, а под ним — кровь повсюду. Она течёт из носа, по футболке, собирается в лужицу сбоку от щеки.

— Давай приподнимем тебя, — говорит Марк. — Надо отвезти тебя… чёрт. Оля?!

Чёрные звёзды танцуют злобными кругами вокруг моего черепа, и я качаюсь, прислоняясь к Марку, к толпе, к земле под ногами. Я хватаюсь за что-то, за кого-то, но уже поздно.

Эта проклятая кровь снова вырубает меня, и я ничего не могу с этим поделать.

— Марк, — шепчу я и падаю вперёд на него.

Глава 6

Марк

Ну вот, я это сделал.

Я установил рекорд как самый ужасный человек на свете. Из-за меня у одной из моих коллег теперь сломан нос. Ирина, несмотря на боль, настаивает, что она в порядке. Она отмахнулась от моих бесконечных извинений и потребовала, чтобы я не чувствовал себя виноватым за этот несчастный случай.

Оля, с другой стороны, справляется с трудом.

Хотя у неё и правда был тяжёлый день. Она падала в обморок не один, а два раза, высидела мучительное чаепитие с нашими родителями и лишилась машины, которую эвакуировали на штрафстоянку. В довершение этого катастрофического воскресенья она нажила врага в лице самого престижного нейрохирурга страны.

Этот день — яркий пример того, почему я держу работу и личную жизнь отдельно.

Оля и Ирина сейчас отдыхают рядом друг с другом на одинаковых больничных койках. Футбольное поле было всего в паре километров отсюда, и мне проще всего было вернуться в больницу, пока Олю приводили в чувство, а кто-то занимался носом Ирины.

— Я пойду, — говорит Ирина, выпрямляясь на кровати, затем поднимаясь и подходя ко мне. — Похоже, Оля приходит в себя, может, вы отвезёте её домой сегодня?