Бесплатный фрагмент - Удивительные зигзаги любви

Посвящается моей

Помощнице — Б. М.

УДИВИТЕЛЬНЫЕ ЗИГЗАГИ ЛЮБВИ

Недалеко от моего дома, где я жила, располагался небольшой частный магазинчик тканей. Иногда я заходила что-либо купить. Там продавалось женское бельё, бижутерия и другие вещи дамского обихода, ткани. Продавцом, и владельцем этого магазинчика была удивительно добрая, хорошая женщина, Тамара. В этом городе народ был своеобразный. Не то, чтобы злой, но не дружелюбный, несочувствующий. Несчастные люди плыли по своей домашней реке мелких забот, треволнений и, более, знать никого не желали. Эта узость интересов, желание жить, невидимым образом для других, действует угнетающе. Но владелица магазинчика тканей была другой. Располагала к дружбе, уважению, любви и поддержке. Она часто жаловалась, её тоже тяготит такое поведение людей. Живут, вроде земляных кротов, стараясь не выбираться из своих норок. Я с ней соглашалась. Людям не подобает так жить! Они должны общаться, относиться более дружелюбно друг к другу, без мелкой зависти, подколов, обид. Тамара тоже сетовала на это:

— Разве мы так жили раньше? Бывало, в деревнях девушки с парнями собираются, балагурят, душу отводят, веселятся. Да и взрослые встречались, чайку с наливочкой выкушать, поговорить по-хорошему, песни попеть, если настроение есть. А что сейчас? Общаться не с кем!

— Ну что же делать? — успокаивала я её, — живём, и правда чудно, неинтересно. Друг друга боимся, избегаем, словно в сталинские времена репрессий. Как бы чего не вышло! Или замордованы все, или коммунисты чистку провели, хорошее уничтожив, плохое оставив, как говорит виолончелист Ростропович. Такими легче руководить, на их фоне — умными выглядеть можно.

— Шутница! Но это правда!

— Не все такие. Вот вы сказали, Вы из сословия купцов. Это очень грамотные и трудолюбивые люди были. Такие, например, как Мамонтовы, Морозовы, Третьяковы, Рябушинские помогали своими капиталами культурному и социальному развитию России. Так вот, всех их, под одну гребёнку раскулачивания, толкнули. Отсылали семьями в Сибирь голыми, голодными, погибайте, мол, быстрее! А я — из дворян. У таких людей, как Вы и я, ещё сохранились понятия чести, совести… Мужайтесь, как поэт Омар Хайям сказал: «Чтоб жизнь прожить, знать надобно, не мало. Два важных правила запомни для начала. Ты лучше голодай, чем есть, что попало, и лучше будь один, чем быть с кем попало». Мне нравится его это рубаи.

— Скучная жизнь стала, но, Вы правы, не надо плакать. Будем мужественны.

В этот магазинчик заходила я не часто, но всё-таки мне было приятно видеть эту умную, честную женщину.

Она мне часто жаловалась, покупатели не идут:

— У людей денег нет.

— Думаю, не из-за этого. Какой-то страшный коронавирус появился. Люди умирают, думают: сегодня куплю, а завтра меня не будет.

— Зачем же так думать?

— Да вот думается.

У меня была книга о старце Серафиме Вырецком и его икона. Человек он умный, нигде не учился, самостоятельно грамоту изучил. Сначала был мальчиком на побегушках, затем помощником приказчика, потом открыл своё дело. Пушниной занимался, покупал, продавал, в деле крутились миллионные обороты. В Бога верил, вёл благочестивую жизнь. Почти все свои доходы направлял на помощь нуждающимся. Любо — дорого на таких смотреть! Храм посещал аккуратно, молился, посты соблюдал, мечтал стать монахом. Но его духовный отец велел, не спешить, подождать. По прошествии некоторого времени, стал он всё-таки монахом. Людей окормлял, молился за победу нашей страны во Вторую Мировую. Жил под Петроградом, в Вырице. Обезножил, лежал. Непрестанно молился, сильны были его молитвы. Стремился он повторить подвиг Серафима Саровского, молиться на камне. К камню его приносили, сам добираться уже не мог. Но молился он так, что людей на ноги ставил! Вот я и решила своей знакомой подарить икону Серафима Вырецкого, и жития о нём. Причислили его уже к лику святых. Она обрадовалась, увидела во мне не безразличного человека, стала с душевным теплом относиться ко мне.

Тамара была и хороша, и умна, и трудолюбива, в Бога верила. Дед её имел в Первую Мировую четыре Георгиевских Креста. То есть, род этот был благословенным. Господь любит и оберегает людей, сражавшихся за своё отечество. У нас с ней сложились чудесные отношения. Только жалко её было. Женщина, цветущая, хотя и под восемьдесят лет, работала и в магазине, и на даче в деревне, жалея свою дочку, взрослых внуков. Вроде, как они казались ей ещё маленькими и беспомощными. Трудилась, не покладая рук, не жалея себя. Это в её-то годы!? В последнее время она жаловалась мне:

— Устала я очень!

Без дела даже в магазине не сидела. То отчёты для налоговой составляет, то простыни, пододеяльники шьёт по просьбе людей. Минутки не имела свободной. Это меня удивляло, но я молчала. Не понимала, как великовозрастные внуки могут у пожилой бабушки что-то просить? Почему сами не зарабатывают себе блага?

Внуку под сорок она купила прекрасную машину, квартиру и всё жаловалась, что он на пятом этаже и крыша промокает. Об этом ли бабушке думать? Ей был бы уже покой более необходим. Но, увы! Детки умеют так «обворожить», что многие для них горбатятся до смерти. Как-то я заявила об этом своей подруге Лиде, она на это ответила мне:

— Не осуждай!

— Как это — не осуждай? Я и не осуждаю, я порицаю! Есть же морально этические нормы жизни? Ранее стариков берегли!

— Да какое тебе дело, — ответила та, — как живут и как жили? Пусть, что хотят, то и делают!

— Кажется, это скрытое убийство. Плохо, что общество не рассматривает такое и не выносит своего порицания!

— Да зачем тебе углубляться?

— Некие оптинские монахи (из Оптиной Пустыни) выйдя из монастыря, уже поднимают многие нравственные вопросы. Объясняя: молчанием предаётся Бог! Поэтому я не желаю молчать.

На мою сентенцию Лида ничего не ответила. Мы почему-то сейчас нацелились учить друг друга. Думаю, каждый в состоянии разобраться сам. Но нам хочется показать, что мы умные! Это касается не только других, но и меня! Вскоре этот разговор забылся.

Как-то у меня сломался компьютер, я спросила у Тамары: «Может, внук её починит мне его за деньги?». Она попросила внука помочь мне. Он как раз и работал мастером на 399 компьютерах, обслуживая их один, как она мне объяснила, и ему было там трудно. А может, нафантазировал внук, (его звали Мишей), что работа у него тяжёлая, дабы бабушка сильнее жалела. Не знаю.

Мы встретились с Михаилом, он отремонтировал мне комп, поставив новую программу. Но у меня барахлил и курсор, вновь попросила помочь. Я стремилась, всегда приплатить более, чем он просил, ведь он старался! Когда мы встретились вновь, он сообщил — бабушка внезапно умерла. Не от коронавируса, а от инфаркта. Я была потрясена. Как стояла на месте, так и застыла, шевельнуться не могла. Он взял мой комп, чтоб курсор наладить и уехал. Вернул мне его, смотрю дома, ничего не получается. На диске «Д» заморозились все мои файлы. Нельзя ни изменить, ни удалить. Это был удар ниже пояса. Там было 14 моих книг. Михаил обещал всё исправить и скрылся. Деньги получил, думаю, ему не захотелось более возиться с моим паршивым компьютером! Я и звонила ему, и писала смс, всё было бесполезно! Исчез. Мне стало обидно: за что деньги получил? Всё испорчено! Пришла в магазин к его маме Ольге, (она уже не хотела сама там работать. Желала закрываться). Сообщила ей: надо привести компьютер в нормальный вид, попросила оставить его в магазине для Михаила. Но она отказала мне в просьбе. Тогда я предупредила:

— Пусть отдаёт деньги, если не желает ремонтировать. Иначе, пойду в правоохранительные органы жаловаться.

Михаил после моего заявления выслал мне кучу смс, обвиняя в смерти бабушки, и даже в желании до него добраться и убить. Но полицейский, кому я поплакалась, пожалел меня и заставил его вернуть мне часть денег. Ему пришлось это сделать. Я сразу сильно заболела и грешила на них, будто они меня проклинают из-за этого случая. Уже пожалела, что и деньги забрала. Каждый день молилась Богу и просила прощение за то, что потребовала назад деньги. Выздоравливала долго и мучительно.

Сама, Бог дал, разобралась в причине недоработки, с большим трудом кое-что наладила. Правда, комп упрямился, еле поддавался. Решила купить новый. Прошло время, и я забыла об этом инциденте.

Как-то раз иду по улице, вижу Михаила. Еле узнала его. Он поздоровался со мной. Я тоже, и хотела пробежать мимо. Он остановил меня. Думаю: «В чём дело, что ему надо?». Нервничаю, даже боюсь, вдруг что-нибудь обидное скажет. Но он спокойно объяснил, кое-что хочет в компе доделать и пошёл за мной. Пришлось его впустить в квартиру. Он, действительно, что-то подделал. Я растерялась, не зная, как себя вести после того случая. Но он был спокоен, необыкновенно вежлив. Сидит, разговаривает. Я решила тоже быть учтивой, извинилась и предложила чашечку кофе с бутербродами. Он согласился. Сидим, болтаем о всякой ерунде. Но сама я напряжена до предела. Никак не пойму, что ему надо? Почему желал прийти ко мне? Ремонт компа — только предлог. Зачем ему это? Я так перетрусила, что когда он ещё сидел за столом, позвонила Лиде, сообщив, что у меня Миша ремонтирует компьютер. Думаю, теперь он не сделает ничего плохого. Понял же что информация вышла далее моей квартиры. Он допил свой кофе. Я встала, спросив:

— Может, ещё чашечку?

— Спасибо, выпью.

Он встал следом за мной, подошёл ко мне, обнял и стал шептать сумасшедшие слова. Я замерла и растерялась. У меня закружилась голова. Тело обмякло, но ноги налились свинцом. Хочу вырваться, не могу и шага ступить. Губы тоже закаменели, не шевелятся. Уже и мыслей никаких в голове. Одно желание — бежать, скрыться. Но сил нет ни на что. Что делать, как быть? Наконец, я всё-таки отталкиваю его. Но он не отстаёт, продолжает своё, обнимает, нашёптывает. Парень он здоровый. Однако это же не значит, что между нами что-то должно возникнуть. Наконец, придя в себя, я оттолкнула его сильнее, заявив, что жду друзей с минуты на минуту. Он отошёл, извинился, пообещал как-то ещё навестить меня, проверить, работу компьютера. Я кивнула, чтоб не раздражать его. Наконец он вышел. Я повалилась на диван и стала беззвучно плакать. «Боже мой, я совершенно невменяемая! Зачем я его пустила? Он как-то сумел меня уговорить! Неужели он вновь придёт? Придёт, — шептало сознание. Но зачем? Может, он мазохист? Или параноик? Или вообще съехал с катушек? Даже нафантазировал, что бабушку убила! Надо было спросить: „И дедушку тоже убила?“. Я очень боюсь непредсказуемых людей».

Перестав плакать, отогнав пугающие мысли, зашла в ванную, ополоснулась холодной водой. «Ну, что ж, план война покажет, — как говорил мой давнишний друг! Нечего заранее предполагать плохое!». Успокоилась, «Посмотрю, что будет далее». Но в квартиру пускать зареклась. Он стал ежедневно звонить, подкладывать записки в письменный ящик. Тогда я поняла, надо убегать. Дала себе слово более ни с кем из здешних людей не общаться. Народ здесь очень странный. Когда люди сердились на меня, желая унизить, вернуть ранее подаренные им вещи (а я люблю делать приятное, дарю что-нибудь), они возвращали мне эти вещи, почти выбивая дверь. Долго я удивлялась такой бестактности. Но что поделаешь? Выходит, действительно, оставлено в России было худшее!

Далее, не раздумывая, я уехала к себе в деревню. Там стоял старый дом, подаренный мне друзьями. Я почти не жила в нём. Но тут решилась. В квартире оставила квартирантку, попросив, передать моё письмо Мише, если он придёт. Строго настрого наказав ей, не давать ему мой новый номер телефона.

В письме я сообщала, что отношения между нами невозможны. Я неважно себя чувствую и улетаю за границу лечиться. Приписала в конце — «Приличнее будет, познакомить Вас с моей внучкой. Она учится в США. Прощайте — я». Квартирантка вскоре позвонила мне и рассказала, что произошло. Он пришёл, она впустила его в квартиру, передав моё послание. Он сел на стул, стал читать. После замер, сидит, с места не встаёт. Затем стал просить, сообщить ему мой новый номер телефона. Она ответила, что не знает. И вдруг он заплакал, словно маленький ребёнок, кулаком вытирая слёзы.

— Значит, никогда, никогда её не увижу!

Он вынул деньги и стал их предлагать ей, чтоб сообщила мой адрес и телефон. Но девушка не стала этого делать, я обещала её выпроводить с квартиры, если не исполнит мою просьбу. Жила она у меня почти бесплатно, оплачивая только комуналку.

Квартирантка была молодой хорошенькой девушкой. Я думала: придёт, увлечётся ею, оставит меня. Но, увы! Он долго не уходил, повторяя:

— Я Вам не верю, Вы обманываете меня. Она скоро вернётся, — посидел, полистал журналы, лежащие на газетном столике, наконец, встал и направился к двери. Вдруг вернулся, попросил у девушки ручку с бумагой, написал мне записку:

«Я не могу Вас забыть! Возвращайтесь быстрее, прошу Вас. Нет мне без Вас покоя. Жду — Михаил!».

После такой записки, мне стало не по себе. Было всё непонятно, странно, тревожно и жаль его. Возможно, он клинически не здоров? Нашёл, кем увлечься! Действительно, жизнь всякой выдумки странней! Быть может, он мои книги прочитал, когда ремонтировал комп? Там, на диске «Д» находятся четырнадцать моих книг! Мной увлекаются иногда из-за моей писанины! Но я совсем не то, что они себе представляют! У меня уже были такие случаи! Да ещё вспомнила, как старенькая мама однажды рассказывала о себе. Ехала она с приятельницей в автобусе, с ними стали заговаривать молодые люди. Даже свидание назначали! Мама произнесла:

— Вы что, ребятки? Мы уже старушки!

Те ответили:

— Очень даже хорошенькие старушки!

А её второй супруг рассмеялся, слушая это признание, и изрёк:

— Да они не на тебя смотрели, а на твою дорогую шубу! Ха-ха-ха!

Что на это скажешь? И тут я вспомнила: много лет назад, когда я потеряла мужа, я скучала. И один приятель пригласил нас с подругой в ресторан, желая развеселить. Он привёл с собой молодого мальчишку, младше меня на пятнадцать лет. Но я тогда была ещё тоже молодой. Мы посидели, потанцевали, парнишка стал ухаживать за мной и просить разрешения зайти ко мне. Я ему объяснила:

— Не стоит, я могу сломать тебе жизнь. Ведь я не глупенькая девочка, ты мной увлечёшься, и жизнь пройдёт! Живи со своими сверстницами, люби их! Прощай!

— Ну, хоть немножко разрешите посидеть, чуточку прийти в себя! Ведь я под шафе! Желаю выпить чашечку кофе.

Он так уговаривал, что пришлось пригласить. Я сварила кофе, достала печенье, включила музыку Моцарта. После вынула репродукции художников и стала ему рассказывать о них. Пока он смотрел и восхищался, я тут же набросала небольшой стишок:

Ты меня томишь и гложешь,

Словно светлая печаль.

Заколдуешь, если сможешь,

И умчишь с собою вдаль.

Мы возьмем две паутинки

На резиновых волнах,

И растают в сердце льдинки,

И утонет в волнах страх.

И воздушная прозрачность

Окунет меня в мечту,

И сиреневая ясность

Нам заполнит пустоту.

Когда я протянула ему стихотворение с дарственной надписью, он вскочил с кресла, подошёл ко мне и стал целовать…

Я сердечно попросила его никогда более не приходить ко мне. Но однажды он вновь пришёл со словами:

— Не могу Вас забыть! Разве такую забудешь?

— Найди себе девочку! Посмотри сколько их рядом!

— Да разве их можно с Вами сравнить?

— Почему нет?

— Потому, что Вы дама из прошлого века, когда живы были Александр Блок, Андрей Белый, Саша Чёрный, Ходасевич! А современные девочки такое не понимают!

— Ну, малыш, ты загнул! И когда ты всё это постиг?

— Вы меня вдохновили! И я не малыш!

— Для меня — сын почти!

— Как же многие светские дамы брали себе возлюбленных и мужей младше себя? У Агаты Кристи второй муж был младше её на 14 лет, такая же разница. Вы же знаете, первый её муж — полковник — оставил её из-за другой женщины. От переживаний она попала в психбольницу. Но нашёлся человек, который понял её, оценил, поддержал! А жена композитора Малера — Альма? Она после его смерти сходилась с мужчинами много младше себя. Последний раз вышла замуж за поэта, была старше его на двадцать лет, и родила от него сына!

— О, не собираюсь выходить замуж и рожать детей. Но если мы заговорили о судьбах знаменитостей, то напомню, английская писательница Джейн Остин любила человека, который увлёкся ею на несколько вечеров. Она остро переживала разлуку, но когда один молодой и богатый предприниматель сделал ей предложение, она отказала ему. А ведь он был младше её всего лишь на пять лет!

— Она обокрала самою себя! Следовало рискнуть. Пять лет — это такая мелочь! Да и вообще, кому какое дело до отношений двух людей?

— Нет, нет, для меня это не допустимо! Прощайте!

— Прощайте, но я ещё долго буду помнить Вас, милая поэтесса! Спасибо за неизгладимую встречу!

Я боюсь таких отношений, когда кто-то из двух намного старше. Не понимаю, и не приемлю. Но все относятся к этому по-разному. Как-то я спросила знакомого игумена (он был на девятнадцать лет младше и то же пытался ухаживать за мной. Что за глупость, любить стариков и старух? Тем более, игумену!): «Допустимо ли такое, когда женщина старше мужчины?». На что игумен ответил мне: «Да какое это имеет значение, если двое любят друг друга?».

Но ведь в Евангелие говорится: Не вливают молодое вино в мехи ветхие, ибо и мехи прорвутся и вино пропадёт, но вливают молодое вино в молодые мехи! Дабы и тои другое сохранилось.

Задумалась: красота духовная привлекательнее физической? Может, так оно и есть! Как мужчины, так и женщины — все ищут вторую половинку, своё второе я. И нельзя жить, «как надо», а следует жить, как «подсказывает сердце»?

Ведь я же сама писала когда-то пятистишия в форме «танка»:

Мечтала о принце,

Он ко мне долго шёл,

Другую нашёл,

С собой увёл

И плачет обо мне…

И у американского писателя Рея Бредбери в его романтических фантазиях, герои всегда ищут существо, подобное себе! В любой форме подобное, лишь бы это «Нечто», было твоей мечтой… Только подобное, понимает подобное, только с подобным можно разделить в своей жизни и горе, и радость, и тебя поймут, оценят, поддержат. У него даже есть рассказ «Вино из одуванчиков». В нём говорится о том, как очень молодой человек полюбил очень пожилую женщину. Они сначала встречались, как друзья. Но поняв, друг друга, полюбили. У них оказалось целое море общего. Может, целый океан, в котором они стали тонуть. Юноша уже не мыслил жизни без неё! И она умерла, чтобы не стоять у него на дороге. Эти отношения по её понятиям были невозможны! Действительно, человеческая душа ищет подобное себе. Ведь говорил же Серафим Саровский, что Бог создал целое яблоко, разрезал его на две части, и следует вымаливать себе вторую половинку! Ничего сами мы не понимаем, только душа трепещет в преддверии такой необыкновенной находки!

Но, что интересно, не смотря на свою, так сказать, высокую философию, сама я рисковать не любила. Может, была трусихой и боялась. Не рискованный я по природе человек! Хотя говорят, кто не рискует, тот не пьёт шампанское! А если перепьёшь, и ещё захочется, а бутылка уже пуста? Однако дело ещё в том, что он мне совсем не нужен! «Тогда ты зачем думаешь о нём?», — задала я сама себе вопрос.

Случайно вспомнила и такой разговор. Я была студенткой, нас послали в колхоз помогать убирать урожай. Наш старший, из наших же студентов, как-то сидя со мной в столовой и наставляя меня, произнёс:

— Всегда рискуй! Всё сама изведаешь, проверишь, поймёшь. А если не рискнёшь, всю жизнь будешь сожалеть и сомневаться: «Что же я не решилась, может, было бы лучше, чем есть?». Но почему-то через несколько лет, после окончания Университета, этот бывший студент — Виталик, покончил с собой. Может, слишком много в его жизни было риска? А, возможно, не было совсем, всё казалось пресным?

Нет, хватит с меня покойного супруга, он был старше меня намного. После, когда видела молодую женщину и старого мужчину, или наоборот, останавливалась, замерев на месте от ужаса. Меня переполняла жалость к молодой девушке, губящей себя с развалюхой! Она ещё этого не понимает, но поймёт, когда будет поздно. Жизнь сама за себя мстит смертельно!

О, я, всё-таки, страшусь рискованных виражей, при которых можно насмерть разбиться! И я благоразумно укатила из страны. Подальше от случайного ухажёра!

Однако Михаил на этом не успокоился, он приехал ко мне, как-то разыскав по своим каналам. Но, увидев его, смущённого, странно заискивающего, я удивилась. Даже не обиделась. Он смотрел на меня, как щенок, боящийся пинка, а я вдруг зарыдала. Сказать ничего не могу, плачу, почти навзрыд. Осмелев, он подошёл ближе, обнял, зашептал:

— Не плачь, не плачь, глупенькая! — и стал оттирать слёзы с моего лица своими пальцами.

Тогда, всхлипнув ещё несколько раз, я спросила:

— А ты уедешь? Сегодня, сейчас, скажи?!

— Уеду! Если хочешь ты…

— Тогда поехали за билетом!

— Подожди, ну немного! Давай вместе погуляем!? Первый раз я в Париже!

— Я тоже первый раз, меня сюда пригласили издатели, я не очень богатая.

— Хорошо, значит, будем бродить наобум! Это ещё интереснее!

Он взял меня за руку и повёл к набережной. Далее — Монмартр, бульвар Капуцинов, Елисейские поля, по пути рассказывая нечто забавное, чтобы снять напряжение. Потом мы зашли в бистро, что-то перехватили. Погуляв по городу, забрели в кинотеатр. В темноте он меня обнял. Мне было неловко, однако я не убрала его рук с моих плеч. От них исходило необыкновенное тепло, я ощутила его близость. У меня пошла кругом голова от флюидов, шедших от него! И мне стало ясно, трудно расставаться с подобным себе. Куда же подевалась моя изощрённая философия? Я вновь тихо захлюпала. Повернувшись к нему, увидела, глаза его тоже заволокло туманом слёз. Выйдя на улицу, я взмолилась:

— Уезжай!

— Я сделаю, как ты скажешь.

— Спасибо, милый мальчик! Спасибо! Если захочешь встретиться со мной, то читай мои книги в интернете. Ты знаешь, где. В них вся я. Ещё, помнишь, я однажды позвонила тебе, а ты мне резко ответил: «Я на рыбалке!». Так вот, Бог даст, постараюсь написать рассказ, как ты рыбачил. Представлю. Только не обижайся, если покажется — не прочувствовала. А сейчас уезжай! Прости меня! Прости! — и, не отдавая себе отчёта, что я делаю, надела ему на мизинец своё золотое кольцо, — Пусть останется как память!

Он снял с руки своё кольцо и тоже надел мне на самый большой палец, сказав при этом:

— О, я уже давно не мальчик! Но хочу тоже оставить о себе память! Ты меня, милая, прости! — и, обняв меня, стал целовать. Отвечая на его поцелуи, я совсем не смутилась. Даже подумала: «Да пусть завидуют, с каким красивым мужчиной я целуюсь». Действительно, в нём была видна порода. Холёный, видный! Думаю, не одна девушка вздыхала о таком! В Париже многие парочки целуются на улицах. Но как вела я себя?! Не могла взять в толк, что со мной происходит! У меня снова в глазах показались слёзы. Почему? Я не могла ответить на этот вопрос.

Наконец, взяв его за руку, остановила мотор. Мы поехали в аэропорт, купили ему билет. Он сел в самолёт, помахав мне на прощанье рукой, и улетел домой. Более мы уже с ним никогда не встречались. Но, до сих пор не пойму, неужели я сожалела о нашем разрыве? О, какие удивительные зигзаги любви происходят иногда в жизни!

В ГОСТЯХ У СИМОНА ФАРИСЕЯ

— Учитель, Учитель — окликнул Господа, окружённого толпой учеников, фарисей Симон, — Хочу пригласить Тебя к себе в гости и угостить обедом!

Господь оглянулся, заметив сообщавшего. Вокруг шумели, но Он расслышал всё:

— Хорошо, Симон! Я согласен. Мы все как раз проголодались, — и они направились к нему.

Симон решил угостить Учителя, послушать Его умные речи. Будет потом, что рассказать друзьям. Ведь все Его хвалят. Идёт слух, что Он даже пророк. Они быстро одолели путаные переулки, и оказались возле красивого дома Симона. Прошли в обширную горницу, устланную дорогими коврами, и возлегли для вкушения пищи и духовного собеседования.

Неожиданно, около входа, на улице, раздался шум. Это слуги Симона не пускали в дом молодую, женщину. Непокрытая голова, её сразу выдавала в ней грешницу. Но была она удивительно хороша. Чёрные густые длинные волосы обрамляли её красивый лоб, прикрывали, словно плащом, незатейливый наряд. Лицо было белым, с мягкими, правильными чертами. Выглядела она печальной, задумчивой. В огромных, тёмных, словно глухая ночь, глазах, застыли слезинки. Казалось, будто она сама догадывалась о своём не достоинстве и грустила. Руки её были неухоженными. Они крепко сжимали какую-то бедную кошёлку. Подошедшей, желалось войти в дом. Она знала, там находится Учитель! Ей очень хотелось припасть к Его ногам, рассказать о своей трудной, никчемной жизни. Она знала, если покается Ему обо всём горьком, что пришлось пережить, Он сразу всё поймёт! И как она несчастна, и как надеется на прощение и своё очищение, и улучшение. Она чувствовала сердцем, Он понимает таких бедолаг, как она, жалеет. Душа её там, рядом с Ним, у ног Его! Она уже не может более так жить, как жила прежде! Нет, она всё-таки пройдёт к Нему, проникнет в этот суровый дом! Но горе, её туда не пускают!

«Дешёвый вид недорогой блудницы», — решили слуги. Они смерили её с головы до ног презрительным взглядом. Один из них строго её осадил:

— Стой! Сюда нельзя!

— Почему? — вся сжалась она от страха.

— Наш хозяин набожный человек и женщин в дом не пускает, кроме служанок. Поэтому ты убирайся отсюда поскорее!

— Но я не к хозяину пришла! — воскликнула молодая женщина в испуге от грубого окрика.

— А к кому? Ты же рвёшься в его дом! — вновь наступал на неё слуга.

— О, нет, я хочу видеть Другого! — залепетала несчастная.

— Кого это, другого? Ты посмотри на себя, кто захочет видеть такую? — изощрялся в оскорблении слуга.

— Я не спрашиваю тебя, хочешь ли ты меня видеть! — расхрабрившись, вдруг ответила она.

— А кого же ты, замухрышка, желаешь видеть? — зло допрашивал её этот въедливый.

— Я желаю видеть Учителя! — более уверенно изрекала пришедшая.

— Уходи от греха подальше, пока все кости твои не пересчитали! — наступал он на неё.

— Не уйду! Пропусти меня, ибо я закричу, что меня грозят избить! Все сбегутся, поднимется шум. Ваш хозяин будет недоволен и вас накажет! Пустите! — упорно стояла она на своём, понимая, что надо быть смелее.

— Да не тронь ты её! В доме гости, а вы скандалите. Действительно, что скажет хозяин? Впусти её, только пусть ведёт себя тихо! Встанет у входа, и не проходит далее.

Пока они спорили, воспользовавшись замешательством, она оттолкнула слугу, не пускавшего её в дом, протиснулась между ними, и оказалась на пороге горницы, где возлежали гости, получавшие угощение. Заметив вошедшую, Симон недовольно поморщился. Но не выгонять же ему теперь эту грешницу? Что скажут гости?! Пришлось сделать вид, всё ладно. Появившаяся на пороге, сразу узнала Его, подошла, встала сзади с робкой, виноватой улыбкой, опустилась на колени у Его ног, вынула из кошёлки нардовый сосуд с миро и замерла. Господь молчал, словно не замечая её. Она тоже молчала, только из глаз потоком полились слёзы. Наклонившись над ногами Господа, она омачивала их. Но, смекая, неудобно оставлять Его ноги мокрыми, стала оттирать их своими мягкими пушистыми волосами. Более у неё ничего не было при себе. Вдруг в глазах её засверкала надежда, и она мысленно обратилась к Господу:

Сердце, глупое сердце моё

Закоснело в безумье, грехах,

Не могу образумить его,

Мучит боли предчувствия страх.

И я плачу, Господь, пред Тобой:

Ты же видишь, ну что с меня взять?

Не владею сама я собой,

И прости, Ты умеешь прощать.

Без Тебя я и шага ступить

Не смогу — наступает беда,

Научи меня праведно жить,

Чтобы зреть Тебя, Боже, всегда,

Помоги в испытаньях пройти,

В чистоте соблюдая себя.

Помоги только к правде идти,

Обретая Тебя и любя!

Иисус Христос понял всё сразу. И что она грешна и очень несчастна! Её все гонят, никто не желает с ней объясняться, все считают себя «праведниками», а её — грешницей. Поэтому боятся «оскверниться», находясь с ней рядом! Несчастную осуждают, вышвыривают, как прокажённую! В сердце Его вошли жалость и нежность. Захотелось сразу отогреть её, сказать: «Встань, ты давно оплакала все свои грехи!».

Хозяин дома Симон хмурился, следя за прибывшей. «Да какой Он пророк! Не может даже отличить грешницу от порядочной! А я принял Его за пророка, пригласив в дом, угощая с друзьями!». Господь тоже наблюдал за происходящим. В это время несчастная открыла сосуд с миро, и стала, любовно втирать благоухающее миро в стопы Господа. Фарисей, надзиравший за всем этим, чуть не задохнулся от злости, сожалея, что пригласил Его к себе вкушать пищу. Но Господь, поняв его мысли, обратился к нему со словами:

— Симон, Я имею нечто сказать тебе.

Тот, смутившись, сумрачно ответил:

— Скажи, Учитель! — подумав про себя: «Что же Он мне скажет? Как Он оправдается в происходящем? Ситуация довольно забавная! Но послушаю из приличия. Ведь Он мой гость».

Господь продолжал:

— У одного заимодавца было два должника: один должен был пятьсот динариев, а другой пятьдесят, но как они не имели чем заплатить, он простил обоим. Скажи же, который из них более возлюбит его?

Симон растерялся. Вроде и вопрос задан не к месту, причём здесь эти должники? Но, однако, ответить следовало, и сразу, иначе, его могут принять за пустого человека. А он всё-таки — фарисей! И он поспешил с ответом, вопрос-то простенький:

— Думаю тот, которому более простил.

Господь продолжал далее:

— Правильно ты рассудил, — затем Иисус Христос взглянул на женщину, стоявшую сзади Него, и добавил, обращаясь к Симону, — видишь ли ты эту женщину? Я пришёл в дом твой, и ты воды Мне на ноги не дал, а она слезами облила мне ноги и волосами головы своей отёрла; ты целования Мне не дал, а она, с тех пор, как Я пришёл, не перестаёт целовать у меня ноги; Ты головы Мне маслом не помазал, а она миром помазала Мне ноги. А потому, сказываю тебе: прощаются грехи её многие за то, что она возлюбила много, а кому мало прощается, тот мало любит.

И обратившись к ней, сказал:

— Прощаются тебе грехи.

И возлежащие с Ним, начали говорить про себя, кто же это, что и грехи прощает?

Он же сказал женщине:

— Вера твоя спасла тебя, иди с миром.

Переполненная благодарностью, она вновь преклонила колени перед Господом, целуя Ему ноги!

Вид у неё уже был не грустный, а просветлённый, и она, будто на крыльях, выпорхнула из горницы, благословляя Господа, и, решив, никогда более не поддаваться старым грехам. Люди, собравшиеся возле дома, и наблюдавшие ранее за происходящим, спрашивали её:

— Ну, расскажи нам всё! Что ты Ему сказала, как Он тебя принял, как с тобой говорил?

— Он хорошо меня принял, говорил со мной, как самый лучший и милостивый Учитель на свете, Он простил меня! — и она заплакала, от удачи, даже не веря всему произошедшему.

— О, какая ты счастливая! — зашептали окружавшие её люди, — Какая блаженная!

— Да, да! Вы правы. Сейчас я самая счастливая на земле!

*******

И доныне, по прошествии более двух тысяч лет, люди всего мира, читающие Евангелие, помнят о подвиге той, что омыла ноги Господа своими слезами, осушила волосами и целованием, и помазала благоухающим миро!

Роми Шнайдер и Ален Делон

(Этот материал о Роми Шнайдер сообщила одна из её близких подруг)

Она спала, укутавшись в тёплое одеяло. Ей снились странные сны.

— У–у! Подруженька! Где ты, моя милая? Ну, где же ты? Я жду тебя, приезжай скорее! Скорее…

Она прислушивается. Вновь повторяется чей-то призыв. Взволнованная, она выскакивает с постели и шепчет про себя:

— Сейчас, сейчас, моя дорогая! Сейчас. Вот только оденусь, — она оглядывается вокруг, — ну куда же я бросила вчера брюки? О, ничего не видно в темноте… Сейчас, сейчас, я спешу к тебе, моя Роми!

Полуодетая, она садится на постели, встряхивает головой, желая очнуться, и вдруг вспоминает — Роми нет, её нет на этом свете… Кто же тревожит её, зовёт? Видно это, просто на просто, воображение одинокой подружки, актрисы Роми Шнайдер.

— О — о — о! — стонет она. — Что со мной? Какой странный сон! Всю ломает, и так мне нехорошо! Голова кружится, слабость, — она встаёт с постели, нехотя одевается, — Роми нет… Но что всё-таки происходит со мной? Почему я так тоскую, почему не могу забыть свою бесконечно несчастную, любимую подругу? Она меня тоже любила. Боже мой, Боже, сердце моё разрывается, когда я вспоминаю о ней. Тогда я начинаю плакать и жалеть её, себя и всех несчастных на этом свете, и просить Бога облегчить наши страдания…

Она подходит к выключателю, чтобы включить электрический свет. Но света нет. Что-то случилось на электролинии. Тогда, полуодетая, она на ощупь идёт к шкафчику, достаёт большую толстую стеариновую свечку. Затем под руки попадается маленькая восковая. Тут же нащупывает спички. Зажигает обе свечи, чтобы было ярче. Садится на постель. Чувствует себя разбитой. Никак не может собраться с мыслями, сориентироваться, что делать дальше?

Так и продолжала сидеть некоторое время, заворожённо глядя на огонь. Полночь. Свечи разгорались, распускали воск и стеарин под жарким пламенем огня. Летели искры. Почему-то в голове мелькнуло: — Вот также плакала моя Роми почти всегда… Ведь у неё было мало хороших минут в жизни…

Наконец, стеариновая большая свеча почти сгорела, восковая маленькая ещё держалась. Видно, она протянет дольше… Также быстро сгорела и жизнь Роми. Значит, она была вот такой свечой. А ей надо было быть не стеариновой, а восковой, тогда бы она не сопрела так быстро…

Она подошла к столу, взяла в руки автопортрет Роми. Мало кто знал, — она хорошо рисовала. Сначала даже думала профессионально учиться рисованию, но потом стала актрисой. С автопортрета на неё смотрела молодая, цветущая и улыбающаяся девушка, красивая, солнечная, счастливая. Рядом находился другой её автопортрет. На нём уже Роми была грустной, задумчивой и по левой щеке её ползла большая одинокая слеза… — Удивительно, в этих портретах — вся её жизнь!

Почему я вспомнила нашу последнюю встречу? — задумалась она. — Тогда Роми позвонила мне из наркологического санатория и прошептала:

— Милая моя, ненаглядная, приезжай!

И я поняла, с моей подругой Роми очень плохо. Хотя никто не догадывался, но это был уже предпоследний год её жизни… У неё всё было верх ногами… Она сожгла за собой мосты и оказалась между небом и землёй. Жила она тогда одна, опустилась, и уже не владела ни собой, ни ситуацией. Бедная Роми уже падала в бездну, дна которой не было видно, и нельзя было замедлить или предотвратить это падение. В сорок два года она сказала журналистам, когда те брали у неё интервью: «Я несчастная женщина!».

Я читала в заметках у одного писателя следующее. Как-то, находясь в тропиках тёплой ночью, он услышал над пустыней тревожный, жалобный стон. Писатель от неожиданности опешил, схватился за сердце. Его проводник, заметив такое, ответил: «Это плачет пустыня, ей ведь больно от её пустоты, очень хочется быть цветущей долиной…». Увы, подобное было и с моей подругой. Я сразу примчалась к ней, желая побыть с ней вместе, утешить, поддержать. Но туда же, приехали журналюги, начался обычный бедлам, сопровождавший её в последнее время.

Фотограф и журналист сразу вместе с ней пошли в ресторан, она напилась, сблизилась с фотографом, ссорилась со мной, когда я умоляла её не пить вино и таблетки. Ведь она лечилась там от алкогольной зависимости. Я чуть не уехала, обидевшись на неё, но вскоре поняла, ей так плохо, что бросать её нельзя… На её агонию невозможно было смотреть без слёз… А она всё ещё хотела доказать нам, что она прежняя Роми. Стала, словно девочка, скакать на скалистом берегу, когда мы все вместе направились к морю, сломала себе щиколотку. Из-за этого несчастья были отменены её предстоящие съёмки. Она была прикована к постели, попросила привезти ей маленькую, четырёхлетнюю дочку, немножко порадовалась ей. Ведь из-за плотного графика работы она редко виделась с детьми. Так что, не было бы счастья, да несчастье помогло.

А как всё красиво начиналось! Мы учились с ней в католическом интернате. Она была с 1935 года рождения и я — тоже. Её там не очень жаловали. Её подругой была только я одна. Она много фантазировала, её за это все терпеть не могли. Но я её понимала и любила. На праздники нас отпускали домой. По сути, Роми была никому не нужна. Отец с матерью развелись. Мать — киноактриса Магда — всегда на съёмках фильмов, отец, тоже артист, занят, к тому же, завёл другую семью. Поэтому ехать было ей некуда, она уезжала или к своей бабушке, или со мной, к моим родителям. Но, возвращаясь, утверждала, что была у папы, хотя девочки знали, её папа — в отъезде. И все безжалостно смеялись над бедняжкой. Я одна не смеялась, понимала, она не лгунья, а фантазёрка. Она была такая добрая, чистая и наивная, что сразу мне приглянулась, я её полюбила. Чтобы иметь друга — надо самому быть для него другом. Мы это поняли, стали подругами — не разлей вода. Старались давать друг другу и брать, тоже без всякого расчёта! Она — красивая, я — страшненькая! Но это не смущало. Чтобы нас поссорить, мне часто наговаривали на неё — она дружит со мной, чтобы ярче выделяться на моём сером фоне. Я не вникала в эту болтовню, видела её душу и понимала — Роми не способна на гадости. Но иногда наш покой и равновесие нарушались. Роми вдруг начинала жаловаться мне на свою внешность. Она сквозь слёзы сетовала на свои толстенькие щёчки, узкие глазки, приземистую фигуру. Я слушала всю эту нелепицу и успокаивала её: — Ты красивая! У тебя благородное, нежное, одухотворённое, лицо, очень стройная фигурка! — Кстати сказать, она оставалась такой до самого конца. Имела яркую, неповторимую внешность. Итак, я утешала её, а она вновь мне всё это повторяла. И однажды, не выдержав, я громко разрыдалась. Она успокаивала, спрашивала — почему я плачу? Я долго ничего не отвечала, задыхаясь от слёз. Наконец жалобно простонала:

— Если ты, такая миловидная, жалуешься на свою внешность, то, что же делать мне, бедняжке? Ведь я просто ужасна! Глазки узкие, как у китаянки, волосы, словно конская грива, лицо, круглое, как яблоко. Как же жить с такой внешностью?! Меня никто не полюбит и замуж не возьмёт! — расходилась я в самобичевании. Успокоить она меня долго не могла. После этого Роми уже не высказывала мне недовольства своей внешностью, и потихоньку копила деньги для меня, на пластическую операцию. Это был её секрет. Но я этим не воспользовалась.

Наконец закончились годы нашего пребывания в католическом интернате, и мы разъехались по домам. Мама Роми снималась в одном из фильмов и взяла на съёмки с собой свою дочь. Вскоре они уже играли вместе. Сколько радости обреталось в Роми! Она писала мне, что счастлива и обещала поговорить с режиссером, чтоб и меня взяли на киностудию. Но я знала, из этой затеи ничего не выйдет. Таких, как я, берут играть в кино, разве только на роль бабы яги. Конечно, я преувеличиваю, но миловидности во мне всё-таки маловато! Хотя я не урод. Даже по-своему, скорее приятная. Одним словом — обычная.

Как-то я очень соскучилась по ней и решила её навестить. Подойдя к дому, позвонила, никто не ответил. Я открыла дверь и вошла. Дома — безлюдно. Я уже хотела повернуть назад, вдруг услышала крик Роми и мужской вой. Я влетела в комнату, откуда шли звуки борьбы и стоны, увидела — отчим Роми повалил её на постель и старается сорвать с неё одежду. Она, сопротивляясь, дергала ногами, попала обувью ему в челюсть и укусила за руку. Он взвыл. Увидев меня, испугался и вылетел пулей из комнаты. Мы остались одни. Вдруг в дом пришла мама Роми. Услышав плач дочки, она подбежала к нам, и Роми ей всё рассказала. Тогда-то я и поняла, каково ей там жить! Мало того, что отчим грабил все заработанные ею деньги в кино, он ещё пытался к ней приставать… А ведь она уже была мировой знаменитостью! Немцы ею просто восхищались! Вспоминая этот случай позже, я подумала, разведенной женщине с детьми рискованно вновь выходить замуж. Эти господа сластолюбцы быстро могут поменять постель матери на постели её детей! Зря всё-таки Набоков написал свою «Лолиту» на соблазн сластолюбцам! За это он, в своё время, ещё ответит перед Богом…

Родители не только деньги у неё отбирали на свои нужды, но и навязывали роли для съёмок. Поэтому, при первой возможности, она решила покинуть властную мать и наглого отчима, и уехала во Францию сниматься в мелодраме «Кристина». Этот фильм мне очень понравился. Она там была — само очарование! Но стержневым в этом фильме, была прозвучавшая фраза главной героини, (её играла Роми). Она сказала своему любимому (его играл Ален Делон):

— Когда я перестану доверять тебе, я перестану жить! — Этот девиз Роми пронесла через всю свою жизнь, не изменив ему… Как-то мне один знакомый со снисходительной улыбкой заикнулся о том, что у Роми в этом фильме «несколько сухая игра». Я пальнула ему в ответ, будто выстрелила из пистолета: «Сухая игра артиста, как и сухое вино, часто бывают наивысшего качества». Он криво улыбнулся и не нашёл, что ответить, я не стала переубеждать его. «Зачем? — решила я. — Это или очередной влюблённый, которому дали отставку, или неудачник, прибитый жизнью, и во всём, видящий только монохромное». Кажется, этой фразой я сразила его наповал.

После съёмок с начинающим французским артистом Алленом Делоном, она не вернулась к родителям в Германию. Осталась во Франции и перебралась к Делону в его маленькую квартирку. Ей было двадцать, ему двадцать три. Мне она объяснила, они любят друг друга, хотя в любви она объяснилась ему сама. Это моя-то робкая Роми?!

Сначала они изъяснялись жестами, он не знал немецкого, а она — французского. Но потом всё наладилось. Роми научилась прекрасно говорить по-французски, без акцента. А Делон выучил несколько немецких фраз, хотя Роми не любила, когда с ней говорили на немецком языке и называли её немкой. Она объясняла всем — она не из Германии, а из Австрии. Мать у неё была немкой, отец — австрийцем. Но немцы не простили ей её отъезда во Францию, стали её презирать. Весь мир тогда увлечённо следил за развитием их романа…

Как оказалось, Ален Делон стал любовью всей её жизни… Именно сейчас отчётливо вспомнился разговор с её французской подругой — писательницей Франсуазой Саган. Роми же перезнакомила меня со всеми своими друзьями, даже с Коко Шанель. Поэтому я всё от них узнавала. Дело происходило так. Как-то Роми позвала меня к себе. Ей было плохо, но, когда я пришла к ней на студию, там её не оказалось. Я решила, — она у Франсуазы и поспешила к ней. Но Роми у неё тоже не было, хотя она обещала её посетить. Мы решили подождать подругу. Думали как-то помочь ей разобраться в той трудной ситуации, что сложилась у неё с Делоном. Пока мы её ждали, Франсуаза предложила мне белого сухого вина. Мы разговорились. И она рассказала мне эпизод из жизни Роми, который перевернул всё моё представление о мужчинах:

— Однажды пришла ко мне плачущая Роми, с синяком под глазом, и объяснила всё. Делон сначала был с Роми ласков, а потом стал издеваться. У них даже постель стала делиться на троих. Он приводил мужчин или женщин и требовал от неё — принимать участие в их забавах. Она взбунтовалась, когда однажды Ален привёл друга, и тот набросился на неё. Стала кричать и отбиваться. Парень струсил из-за шума и убежал. Ален же поколотил её, взял силой, и ушёл из дома, как обычно делал по вечерам, сказав при этом, плачущей Роми:

— Если тебе не нравится, ты можешь уйти, тебя никто здесь не держит!

Роми призналась мне, она выпила тогда кучу снотворного из-за этой встряски, и, может, умрёт. Я тот час вызвала своего врача, он промыл ей желудок. Всё обошлось. Я просила её остаться у меня и порвать с Делоном, объяснив ей:

— Ты — воспитанная, порядочная девушка, Делон же с самого дна, знается с мафиози. Он испорчен, любит только грязь и желает растлить тебя, потому что таким он никогда не сможет быть сам. Как артист, он ещё никому не известен, но хочет пробиться, благодаря своей красоте. Даже не боится идти на близость с мужчинами режиссерами, только бы утвердиться и стать знаменитым. С тобой он закрутил роман — это ему выгодно — ты же мировая знаменитость! — пересказывала мне Франсуаза Саган свой разговор с нашей подругой чуть ли не со слезами на глазах.

Много доводов приводила и я Роми. И Коко Шанель советовала его бросить. На все наши резоны она только и отвечала:

— Я люблю его. Делон — мужчина всей моей жизни! Подожду, может, он женится на мне? Об этом я только и мечтаю! Ведь мы же помолвлены уже с ним!

— Да что же ты в нём нашла? Разве с ним можно жить?

— Понимаешь, он настоящий мужчина! Ни с кем не сравнить. Истинный мачо! Крутоват, но — божественно красив! О таком мечтает каждая девушка! Мы поженимся, и он изменится…

На это я ответила ей:

— В духовном плане ты очень глубокий человек. Но понять тебя может только такой же. Поэтому не мечтай, он не изменится, он — другой! Да и помолвка для него ничего не значит! Он растлевает тебя! «Не обманывайтесь, худые сообщества развращают добрые нравы», — сказал апостол Павел (Кор.15;33).

В общем — всё было бесполезно! Однако среди обидных ссор, у них были и развеселые номера. Делон очень любил собак и приобрёл породистого щенка. Раз, поссорившись с Роми, он решил её «проучить», как иногда делал. Но тут к нему подбежала эта собачка, и укусила за ногу. Ему это не понравилось. Он бранился. Пригрозил ей пальцем. В другой раз Ален протянул было руки к Роми, желая её обнять, вдруг щенок зарычал, оскалился, показывая свои острые зубки. Ален рассмеялся и обратился к собачонке:

— Глупыш, я же хотел её только поцеловать!

Собака вильнула хвостиком, мол — ладно, целуй уж, но смотри у меня! «И громким смехом тешат свой досуг». Они оба смеялись до коликов. Потом Роми пошутила:

— Видишь, теперь у меня защитник появился! Конец твоему разбою, Ален!

О тогдашнем своём состоянии она прочитала мне свои стихи:

Я не должна с тобой встречаться,

Но и расстаться не могу,

И сердце начинает рваться.

Не пожелаю и врагу.

И эти всплески вдохновенья

Борьбы мучительной, больной

Рождают светлые мгновенья

Чудесной близости с тобой…

И я её прекрасно поняла! В их отношениях ничто не менялось. Как-то, при встрече, я спросила его:

— Comment allez-vous?

Понуро опустив голову, он ответил: — Спасибо, неплохо. Но я живу с двумя Роми. Одну я очень люблю за её красоту, женственность, другую ненавижу за бюргерство, чопорность…

Я ничего не ответила, боясь усложнить её жизнь, но про себя подумала: — Поэтому Вы и желаете выбить из неё воспитанность, или как Вы это называете — «чопорность»! Да, у некоторых людей, как ни странно, немаловажные ценности обесцениваются. Роми любит его, а он, только используя её, платит ей в ответ презрением и равнодушием. Как это грустно…

Встретившись вновь с Франсуазой, я сообщила ей, Роми всё-таки осталась с Делоном. На это Франсуаза ответила:

— Это рок, видно, он её окончательно погубит! Она, словно мотылёк, летит в открытое окно на ночной огонь, чтобы сгореть в нём, привлечённая сиянием и кажущимся теплом… Моя троюродная сестра живёт в России, мы, как-то встретились, разговорились на тему — почему женщины чаще любят мужчин, кои над ними издеваются?

— Это просто женская глупость и безволие! — заявила я, — Надо встать и уйти при таком отношении! — Сестра же мне ответила на это:

— Ты не любила и не знаешь, что это такое! Есть у русских романс, где звучат такие слова:

— Мне б ненавидеть тебя надо, а я, безумная, люблю! — А некоторые так и заявляют, — Значит, любит, раз бьёт! Недаром древние греки боялись стрел Амура. Они утверждали, если человек полюбит, он становится тенью любимого… Но, скажу тебе, не смотря, ни на что, любить по настоящему — большое счастье и даётся оно не каждому. Жизнь же без любви — пустое и жалкое прозябание! Однако, хорошо, когда любят оба. Безответная любовь сильно надрывает душу… Да вот только насильно мил не будешь… Несчастные мы, всё-таки, люди, ничего не попишешь! Редко кому счастье улыбнётся!… Говорят знающие люди, когда рождается ребёнок, мать уже сразу должна вымаливать у Бога ему вторую половинку, дабы оба были счастливы!… Всегда и во всём только Бог помощник! Как говорится, без Бога не до порога. Жаль, не все это понимают! А Бог — ведь основа всему. Псалмопевец Давид хорошо сказал при помощи Святого Духа: «Зря ты стараешься, строишь дом, если Бог не благословил!». Им надо было повенчаться, тогда помощью Божьей всё освещалось бы…

Вскоре Делон бросил её. Променял чистую девочку Роми на опытную потаскуху Натали. Он её выкупил у сутенёра и женился на ней. Коко Шанель, одевавшая Роми и учившая её многим хорошим вещам, сказала по этому поводу: «Чем грязнее женщина, тем более она желанна нечистоплотному мужчине! Сколько раз я убеждала Роми бросить Алена! Она так страдает теперь из-за него!».

И, действительно, Роми не находила себе места. А кто бы мог такое перенести спокойно?! Шесть лет она с ним мучилась, исполняя его капризы, терпя частые измены. А, уехав на съёмки в Америку и вернувшись, увидела — никто её не встречает на вокзале. Дома на столе — только букет бордовых роз и записка, что он её покидает, но оставляет с ней своё сердце. Роми, как стояла, так и упала в обморок. Пыталась руки на себя наложить. Спасли. Хорошо, я тогда рядом с ней оказалась… Поддерживала её, как могла. И вновь она написала тогда:

Что боль моя

Перед твоим лицом?

Люблю ли я?

Бог знает лишь о том

И сердце, что всегда кровоточит,

Не бьется, замирает и молчит…

Как-то ещё в детстве, когда мы были совсем девчонками, мы с Роми собрались погулять, покушать в кафе мороженое. Вдруг к нам пристала на улице цыганка. Она хотела нам погадать и просила за это денег. Мы ответили ей, что у нас их мало. Но она сказала, тогда погадает просто так. Взяла руку Роми и, вдруг, побелев как снег, произнесла: «Какая же ты несчастная!». Опустила её руку, круто повернулась и пошла прочь. Мы обе испугались, стали хныкать. Проходили мимо молодые ребята, увидев нас плачущими, пригласили в кафе, рассмешили, угостили пирожными, и мы совсем забыли про этот случай…

Да, Роми почему-то не везло. Придя в себя, после ухода Алена Делона, она собрала свои вещи и уехала в Германию к матери. Та не любила Делона и была рада тому, что они, наконец-то, расстались… А немцы приняли её на «ура», обрадовавшись, что их «блудная» дочь вернулась!

Растрогавшись от этих воспоминаний, подруга Роми вдруг увидела — в комнате загорелся электрический свет. Она поднялась с постели, на которой всё ещё сидела, потушила догорающую свечу, вновь взяла в руки автопортрет своей закадычной подруги. Уселась в кресло, долго смотрела на молодую, красивую, смеющуюся Роми, и вдруг зарыдала. Из груди вырывались невнятные звуки, наконец, послышались слова: «Роми, Роми, родная моя, как же могло всё так случиться? Ведь вот я — страшненькая, невезучая, ничем не примечательная, но живу! А ты — красивая, талантливая, добрая, тебя знает и любит весь мир, и тебя уже нет на этом свете… Сколько мужчин сохло по тебе! А какая ты была актриса!? Самые известные режиссёры мира снимали тебя в кино! Даже Висконти, назвавший тебя самой красивой актрисой, был от твоей игры без ума. Трепетал, как мальчишка, подарил тебе самое ценное, что у него было — подарок его матери — её кольцо! А журналюги, эти акулы, никого не щадящие, признавали, ты играешь так, будто снимаешь с себя кожу! Где же ты, моя единственная любимая подруга? Кроме тебя у меня никогда и никого не было из друзей! Я одинока. Знала б ты, как мне не хватает тебя и как мне горько от того, что тебя нет! Ты же столько счастья приносила людям! Ушла от нас, но успела оставить — пятьдесят восемь бесподобных картин! Одни фильмы о „Сиси“ чего стоили! А „Старое ружьё“?! Лучше не покажешь, чем показаны были в этом фильме, ужасы войны! Но, видишь, судьба распорядилась иначе. Ты умерла, а я живу… Ты ещё долго будешь сниться мне, потому, что не проходит и дня, чтобы я не вспоминала о тебе и о нашей дружбе, с болью в сердце!».

********

В Германии у неё тоже не заладилось. Сначала было, вроде бы, неплохо. Роми вышла замуж за артиста и режиссера театра — Гари. Они понравились друг другу. Роми решила стать женой и матерью. Она понимала — на Алена Делона надежд нет. Его следует постараться забыть. Она уже ждала ребёнка от Гари, а он был ещё женат на другой, его супруга не желала давать развод. Тогда Роми пришла к ней и заявила:

— Сколько Вы хотите за Вашего мужа? — Та ей в ответ:

— Миллион марок!

Роми сразу выписала ей чек. Она покупала себе счастье, а на этом не экономят.

Вскоре на свет появился сынуля. Казалось бы, всё отлично! Роми даже нашла своего родного отца, встретилась с ним. Он уже постарел, почти не снимался в кино, но она стала ему помогать и в этом! Она всегда всем делала добро. Я приехала к ним в гости, порадоваться её счастью. Однако Гари, меня не вдохновил, но ведь главное, чтоб его любила Роми! Мне показалось, он пьёт более чем надо, и всё какие-то таблетки глотает. Этому научил он и Роми. Стали оба пить, и даже не в меру. Ей хотелось забыть первую любовь, а Гари уже просто привык к этому. А, может, понимал, — срубил сук не по себе? Однажды мы собрались все вместе — Роми с Гари, её мама Магда и я. Они о чём-то спорили, Гари попрекнул тёщу в том, что во время войны она была любовницей Гитлера. Магда побелела и чуть не убила его взглядом. Мне эта шпилька страшно не понравилась. Даже подумала: «Ничего себе — зятёк! Получается, Роми попала из огня, да в полымя?!». Роми, изменившись в лице, ушла в свою комнату. Там включила пластинку с записью скрипичного концерта Моцарта и стала слушать. Я тихо подошла к ней, обняв за плечи, прошептала:

— И вновь Моцарт… — Она обернулась ко мне.

— Я слушаю его скрипичный концерт и постигаю всю трагедию этого великолепного композитора… Его никто не любил, никому не был он нужен. Жена — ветреная, а женщины, кем увлекался он и кто им — чувственные и весёлые, желавшие немного развлечься рядом с гением…

О, сколько трагизма в его музыке, сколько печали, тонкой, прозрачной, завуалированной грусти. Его и Сальери не понял, назвав ветреником, которому всё легко даётся… Даётся… Давалось, потому что, он был гением. Но он был ещё и человеком, тонко чувствующим, никому ненужным с его душевными надрывами и волнениями… А, вообще–то, кто-то кому-то разве нужен со своими переживаниями?

Мы все, зачастую, хотим брать, не отдавать. Никто не поймёт боль ранимого гения, получаемую им от ударов жизни… Они ведь, как дети, без кожи, не защищены от потрясений судьбы… Вот и его убила пустая фееричность жизни… Его не поняли даже завистники, что он намного глубже и трагичнее их представлений. Весело и изящно звучит его музыка, а под её внешними покровами — стон и надрыв. Будто сердце кому-то разрывают, а он, истекая кровью, плачет и молчит… И если у слушателей есть сердце, то они почувствуют это и поймут…

Как восхитительно Господь выделил его среди нас, смертных! И как же мы мстили ему за это, вместо того, чтобы принять и отогреть! Он сердце раскрывал, дабы донести красоту своей души людям, а затем погибнуть, подарив всего себя, без остатка, нам…

Я одновременно слушала и музыку, и то, что повествовала мне Роми о концерте, и плакала вместе с ней над судьбой несчастного Моцарта… К гостям мы уже не смогли выйти со своими покрасневшими, зарёванными лицами.

В это же время у Алена Делона дела складывались неважно. Шла молва, он причастен к убийству своего телохранителя. Вроде за то, что тот сблизился с его женой Натали. Я тогда сильно удивилась. Роми, чистую девочку, он хотел развратить, слава Богу, не получилось! Но распутницу жену решил превратить в порядочную женщину. Натали даже захотела стать киноактрисой! Он развёлся с ней. В итоге, Делону уже не доверяли и перестали снимать в кино. Ему требовалось всплыть на поверхность. Надо было сыграть со знаменитой актрисой и дела бы вновь наладились. Ему предложили сняться в фильме «Бассейн». Делон вызвал телефонным звонком на женскую роль Роми. Он понимал — лучшей кандидатуры не найти! Она, услышав такое предложение, сразу же улетела к нему во Францию.

Фильм вышел прекрасный. Но семейному счастью Роми пришёл конец! Гари развёлся с ней и продал ей их общего сына за полтора миллиона марок. Что за мужчины кружились возле моей Роми?! Неслыханная вещь — сначала отобрать, а затем, продать родного сына! После фильма Делон вновь её оставил, она же, видимо, думала — он женится на ней… Вновь она одна.

Сердце, бедное сердце твоё,

Что не спится ему по ночам,

Что волнует, тревожит его,

Не даёт успокоиться снам?

Ноет всё и болит, и скорбит,

И стенает в любовной беде,

И другому в волненье твердит,

Что не знает покоя нигде…

Позже, Делон ещё раз сорвал её с хороших съёмок во Франции, пригласив в свой фильм о Троцком, на крохотную роль, в Мексику, где он проводил съёмки сам. Она полетела и вновь — расставание.

Бедняжка Роми стала ещё больше пить, злоупотреблять возбуждающими таблетками… Гари, может, действительно её любил? А, возможно, спивался совсем, и, вскоре, повесился на её шейном платке! Роми винила во всём себя. Затем, чтобы выбраться из депрессии, всё забыть, вновь вышла замуж за своего секретаря. Он был похож на Алена Делона, но рассчитывал только на её деньги. На свет появилась дочь. Она купила дом, за городом, думая жить с ним. Однако вновь неудача. Новый брак не принёс ей желанного покоя и счастья. Этому человеку нравились её гонорары. Она пила уже основательно. Под шафе, бывало, приводила в дом любовников. При таких обстоятельствах, она теряла и второго мужа, и сына от первого брака. Сын остался с родителями второго супруга. Ему хотелось иметь отца, он бунтовал против их разрыва. Все осознав, она решила подлечиться в наркологическом санатории, дабы прийти в норму и вернуть сына себе. Но у неё уже не было сил остановиться. Колесо её судьбы крутилось, набирая сумасшедшую скорость! Вскоре она потеряла по трагической случайности самое дорогое в жизни — подростка сына четырнадцати лет… Он забыл ключи от ворот усадьбы, где жил, перелезал через колючий забор во двор дома, напоролся на острые колья ограды. Еле дополз до дверей, истекая кровью… Операция длилась долго, но всё было бесполезно. Спасти его не смогли. Он потерял слишком много крови. Журналисты сыграли на этом страшном событии. Переодевшись санитарами, проникли в морг и, через два дня после похорон, напечатали фото мальчика в морге. Роми, как мать, негодовала от такой бесчеловечности и плакала, обращаясь с душераздирающей речью к зрителям. Её совершенно затравили журналисты, им надо было знать всё, что у Роми в душе, и кто с ней в её постели.

И моя Роми уже совершенно пропадает. Со страшной скоростью она падает, падает, падает в бездонную пропасть… Несётся в неё, словно реактивная ракета, выпущенная в никуда… Она всё ещё продолжала сниматься, так как была очень талантлива, но уже глотала таблетки горстями, запивая их только вином, выпивая в день бутылок, пять… Она опухала, выглядело нехорошо. В гримёрной её еле приводили в нормальный вид для съёмок… Сердце Роми, много любившее, много страдавшее, вскоре не выдержало и остановилось…

Некоторые строили догадки: не является ли её смерть самоубийством? Полагая, она нарочно выпила много таблеток и умерла. Но её личный врач, видя её такой прекрасной, решил не делать вскрытие, оно всё равно не поможет установить причину, пусть она остаётся неотразимой, какой была всегда. Он поставил диагноз — остановка сердца. Она не могла специально уйти из жизни, так как у неё оставалась на руках ещё маленькая дочь, а она любила своих детей до самозабвения. Возможно, Бог забрал её раньше, дабы не свершала более грехов и на вразумление Алену Делону и, иже с ним, что нельзя так поступать с беззаветно любящей женщиной… Один видный служитель церкви, сказал как-то на проповеди:

— Бог не спросит, какой ты был веры, Бог спросит — Был ты человеком? — Имею здесь в виду беспощадное отношение к Роми её возлюбленных! За таких талантливых людей мы в ответе! Ведь они, словно дети… Мы должны за них усиленно молиться, чтобы они не надломились, дабы их охранял Господь…

Мне думается, Роми всегда была ребёнком, жаждущим любви, ищущим её, как ищут солнце, согревающее своими живительными лучами человеческую душу… А если ребёнка не любят, не дарят ему это тепло, то он, от холода душевного и отчаяния, погибает… Так погибла и она… Действительно, жила она, как ребёнок. Помогала бескорыстно всем, не считаясь с расходами. Её мужья, возлюбленные и друзья, пользовались беззастенчиво её кошельком. Если Роми вызывала меня к себе, то всегда всё оплачивала сама. Иногда я просто плакала из-за её доброты и ничего не хотела брать. Но она объясняла мне:

— У меня сейчас есть возможность сделать что-то для тебя. Неужели ты мне тоже не поможешь, когда у меня ничего не будет?

Почти перед концом, её спросили журналисты:

— У Вас, наверное, большие накопления?

— Нет ничего, — заявила Роми.

— Почему? Вы получали большие гонорары за съёмки в кинофильмах! На что же Вы истратили деньги?

Она простодушно ответила:

— На мужчин, вино и наряды.

Роми была тонкой натурой, любила всё прекрасное, изысканное. Прислала мне как-то стихи, не знаю, они были, написаны ею самой, или нет. Она и чужие любила записывать. Иногда, читала мне их вслух при случае, я, внимая ей, запоминала… Вот они:

Я — невезучая. Душевные остатки

Любви несчастной достаются мне.

Сердечные безумья недостатки

Я растворяю в горестном вине.

И светлая жемчужная печальность

Вскипает пеною в бокале огневом,

И упрощенная, и грустная тональность,

Как горечью, пронзает тихий дом.

Я — невезучая. Последние остатки

В бокалах пышных на чужих пирах

Я допиваю. Эти капли сладки,

Но мало их, и слёзы на глазах.

Прочитав тогда эти стихи, я загрустила. У обеих у нас, почему-то совершенно всё не клеилось… Как это печально…

Ален Делон мгновенно примчался на её похороны, как приезжал и на похороны её сына. И тогда он помог, и здесь всё организовал сам. Перезахоронил прах её сына рядом с ней, положил в гроб огромный букет красных роз, сказал ей, последнее прости, добавив: «Прощай, моя куколка! Виноват ли я в твоей смерти? Да, это из-за меня твоё сердце перестало биться! Я знаю, ты меня ждёшь…».

Он уехал, и стал жить гражданским браком с иной, тоже любящей его, актрисой. А затем с другой — молодой моделью. Она-то ему отомстила за всех брошенных им женщин. После десяти лет жизни, с двумя общими детьми, покинула его. Отсудила половину его состояние и вышла замуж за его друга. Делон был вне себя от такого демарша! Но всё-таки выжил. Как-то в интервью журналистам он сообщил:

— Я любил меньше. Меня любили больше!

Из этого я поняла, он тоже был несчастным человеком. Мать не стала его воспитывать, отдала на воспитание чужим людям, в деревенскую семью, где он набрался много чего нехорошего. Никогда родная мама не коснулась его вихрастой головки, не поцеловала в пухлые щёчки, не погладила по спинке, чтоб успокоить в трудную минуту. Он вырос эгоистом, обидевшись на маму и на весь белый свет. Ведь самое главное для человека — в детстве получить тепло от близких. А в чужой семье его только шпыняли. Он там был не нужен. Вот почему он был отчаянным повесой в юности, всем поведением показывая — Вы меня не любите и я Вас тоже! Поэтому он совершенно не ценил ни мать, ни женщин! То была неосознанная месть за печальное детство… Но он был умным человеком и понимал, кого потерял в лице Роми: красивее, талантливее, преданнее у него никого не было, кроме неё! Когда журналисты спросили у него:

— Что такое, по-вашему, любовь?

Он ответил им:

— Любовь — это Роми Шнайдер!

С тех пор он тоже стал слушать музыку Моцарта, увлекаться живописью… И я поняла, что сильно он сожалеет о потерянном счастье с Роми… В жизни не так всё просто. Многое на земле возвращается человеку бумерангом, с удвоенной силой!

Фильмы с Алленом Делоном я уже смотреть более не могла, хотя он становился, пожалуй, самым успешным, высокооплачиваемым артистом того времени. Не прощала ему, загубленную жизнь Роми… И хоть я уже стала догадываться, почему он такой жёсткий, подруга мне была дороже! Режиссеры говорили о нём: — Лицом Делон похож на ангела, а душой — на дьявола! Выходит, ни я одна поняла его так хорошо! Может, поэтому стала я относиться предвзято и к его игре? Мне кажется, он почти никогда не играл, брал всегда свое прекрасной внешностью. Только благодаря ей, он и преуспевал, не имея актёрского образования. А, женщины, безумно влюблённые в него, всегда ему помогали.

Зрители как-то спросили его: — Смотрит ли он иногда фильм «Бассейн», где снимался вместе с Роми Шнайдер? Фильм этот мне самой очень понравился! Роми в нём не играла, жила. Там они, как бы вновь повторяли трагедию своей любви. И на этот вопрос любопытствующих, Делон ответил: «Нет, фильм «Бассейн» я никогда не смотрю. Артисты, задействованные в нём, все уже ушли и мне тяжело это осознавать…». Он тщательно следит за своим здоровьем, и думаю, благополучно проживёт спокойную и продолжительную жизнь. Ну что ж, дай, Бог, ему здоровья!

В дополнение они задали ему ещё вопрос:

— Кем бы Вы хотели стать в будущей жизни?

Он, улыбаясь, ответил:

— Собакой у Алена Делона!

Делон приобрёл себе обширное поместье, в коем содержал большое количество собак, он их очень любил, там же находилось и их кладбище, где он завещал похоронить себя тоже. Как-то я спросила у общих знакомых:

— Зачем ему столько собак? — мне ответили:

— Его мать говорит, что его родной отец был итальянским графом и родственником самого Наполеона. Поэтому в нём кровь эта и взыграла. Ведь он не был сыном колбасника, за которого мать позже вышла замуж. Тот был его отчимом.

Но я думаю, недополучив в детстве любви от людей, стал очень любить собак. Они ведь не предают. Итак, разделывать бы Алену Делону мясные туши и нарезать колбасу всю жизнь, не будь он красивым, не люби его актрисы, и не попади он в кино, с их помощью! До этого же, его с треском выгоняли со всех мест, где он работал, даже, с должности простого официанта кафе! Возможно, как он признался сам, его уже давно бы даже не было на свете, не порви он, благодаря кино, со своими мафиозными связями.

А безутешная мать Роми — Магда, ещё долго оплакивала преждевременную смерть — своих дочери и внука… Она мгновенно из цветущей женщины превратилась в дряхлую старушку. Я иногда навещаю её, мы вспоминаем Роми, вместе плачем о ней, молимся Богу за спасение её горемычной души, надеясь на великую милость Божию…

Дочь же Роми незаметно подрастала. Говорят, Ален Делон, увидев её, произнёс: — «Как же она удивительно похожа на Роми, такая же красавица!». Она так же, как и мама Роми, желает быть киноактрисой. Это у них наследственное! Дай же ей, Бог, двойное счастье за себя и за маму Роми!».

ВОСПОМИНАНИЯ О ЧАЙКОВСКОМ НАДЕЖДЫ ФИЛАРЕТОВНЫ ФОН МЕК

Надежда Филаретовна фон Мек, сидела за письменным столом, откинувшись на спинку венецианского кресла. Она, то писала что-то в своей тайной тетради; то, опуская малахитовую ручку, задумывалась. Это была пожилая, но на вид ещё крепкая женщина. Суровое, осунувшееся лицо выглядело усталым. Полуседые волосы, небрежно уложены в нехитрую причёску. Небольшие глаза её, на бледном лице — печальны. Тёмное строгое платье с мелкими рюшами, с воротником до самого горла, лаконично завершало её внешний облик. Уставшие ноги покоились на шерстяном бухарском ковре. На письменном столе, из карельской берёзы, сияла новомодная настольная электрическая лампа. Основание её и подставка — тоже малахитовые. Рядом — малахитовая ваза с деловыми бумагами. Всё под комплект письменных принадлежностей. Из-под, неплотно задёрнутой ночной портьеры, в комнату из окна проникал дневной свет. Сбоку — старинная банкета, под тон письменного стола. На ней — ноты. Сжимая ручку с золотым пером, подносила её ко рту, покусывая кончик, как это часто делают дети. Возле её ног трётся крошечная болонка, она с наслаждением лижет её ноги и потявкивает. Хозяйка не обращает на неё внимания.

Она — владелица большого состояния. У неё — масса хлопот, дела, на принадлежащих ей заводах, железных дорогах. За всем надо следить и всем управлять. Однако всё начинает идти не удачно! Не получается, как ранее, твёрдой рукой вести свой корабль по бурному морю деловой непогодицы. Да в дополнение ко всем бедам, с давним другом рассталась. Слишком много инсинуаторов, «оберегающих» её состояние от излишних трат, как они объясняют. Вот и на Петра Ильича Чайковского наговорили ей столько неправды, что она, поддавшись первому порыву, прекратила с ним всякие отношения, написав ему резкое письмо. Она понимает, была не права, поспешила. Однако решила, пожалуй, так будет лучше. Она устала мучиться и страдать. Сколько душевных сил потрачено на него! Ранее она помогала ему деньгами, и между ними шла добросердечная, милая переписка. Она договорилась с ним в самом вначале, встречаться друг с другом никогда не будут — только денежная помощь, заочная дружба, эпистолярный диалог… Конечно, эти наветчики, порочившие его, всё узнали! Но как ему было не помогать? Зарплата в консерватории маленькая, на его шее — младшие братья, племянники, не желающие ничего делать. Только одни — Модест и Боб чего ему стоили! Обеспеченные племянницы из Каменки тоже не щадили. А он всем старался угодить. Сам с утра до ночи крутился — преподавание в консерватории, частные уроки, всё, как — в бездну. Сидя на мели, даже у царя как-то просил в долг три тысячи рублей. Конечно, царь дал, но какой курьёз!

Сейчас в деньгах он не нуждается. Ему даже сам царь назначил ежегодную пенсию. Его доходы, помимо её помощи, стабильны и высоки. Но он ныне пишет ей, ему не надо материальной поддержки. Он просит всего лишь прежнего доброго общения… Нет, она не сможет пойти на это. Получится неудобно. Вроде, она отказала ему из-за денег, а без них она не прочь переписываться?! Снявши голову, по волосам не плачут… А вот она всё-таки плачет! Она, дочь бывшего музыканта, очень любит музыку. И в Петре Ильиче Чайковском души не чает. А если всерьёз, заглянув в самые затаённые уголки души — любила и любит до боли, до невыплаканных горьких слёз. Бесспорно, она мечтала о нём всегда, и боялась этих безрассудных грёз. Ведь она старше его на девять лет, не так уже красива, женственна. Сколько родов у неё выдалось за время жизни с покойным супругом! А сколько неприятностей?! Что было с бизнесом? В каждую сделку приходилось вникать, напрягать голову до изнеможения. Вспоминается, когда начали бороться за концессии на строительство железных дорог: Севастопольской и Коломенской, происходило много непредвиденного. Коломенскую дорогу сразу отклонил посредник, нагревающий на этом руки. Её, де мол, продали Ефимовичу. Тот пользовался поддержкой двора. Но о Севастопольской дороге сказали, надо заплатить посредникам полтора миллиона рублей. Супруг имел наличными только половину. Посредник согласился уступить семьсот рублей, но требовал предоплату и гарантий не давал. Вроде, он действует от лица возлюбленной царя Александра второго. Предложение было заманчивым, но нас могли обмануть. Мы подумали с супругом и решили не рисковать. А позже узнали, что так многих обманывали, не стесняясь высокой поддержки. Поговаривали тогда, что главным коррупционером в России являлась сама Екатерина Долгорукова, возлюбленная царя. Она действовала через подставное лицо. В бизнесе, надо было быть настороже во всём. Мы шли по тонкому льду. И нас «кидали», если не сумели поостеречься вовремя.

И других неприятностей было много, не только с бизнесом, но и личных. Злые люди наклеветали мужу, что младшая дочь Милочка, вроде, и не от него, а от его старшего инженера!».

Супруг её тогда пригласил иностранных гостей ознакомиться с некоторыми нововведениями. Показав новинки, они устроили грандиозный ужин, на который, помимо гостей, были приглашены и специалисты из их контор. Закуска и вина были доставлены из Франции, музыканты из столицы, всё поражало своей пышностью и размахом. В зале исполняли музыку Штрауса. Молодёжь танцевала, более солидные — сидели за ломберным столом. Официанты разносили лёгкую закуску, вина. Надежду Филаретовну постоянно приглашал танцевать их главный инженер. Вдруг у неё закружилась голова. Она побледнела, качнулась.

— Что с Вами, Вам дурно? — встревожился её партнёр. Она оперлась на его плечо, ничего не ответив. Тогда он предложил ей:

— Вам надо выйти на свежий воздух! Идёмте, я провожу Вас, — взяв её под руку, он вывел её на балкон. Они сели на диванчик. Чтобы развлечь её, он стал рассказывать ей смешные истории из своей жизни. Почувствовав себя лучше, она попросила проводить её в сад. Ночная прохлада окутала её, словно вуалью, нежной свежестью. Немного прошлись по тропинкам, подошли к фонтану. Она умылась холодной водой. Он дал ей свой чистый платок, вытереть лицо. И так же, вместе, вернулись в зал, где оркестр наигрывал венские вальсы. Кружились пары, сияли люстры, пестрели наряды дам, переливались их украшения. Десятки глаз впились в их лица. Они вновь стали танцевать… И поползли сплетни. То шёл разговор о её связи с этим инженером, то стали шептаться, появившаяся у неё на свет дочь — не похожа на отца. Эти наветы дошли до мужа. Он, от переживаний и позора, преждевременно умер, оставив её одну управляться с их семейным бизнесом. Тогда она и сама еле выжила. Смотреть людям в глаза не могла… Все казались душегубами. Ей иногда хотелось крикнуть им: «За что Вы так ополчились на меня и мужа моего сокрушили?». Она долго болела, затем принялась за дела. «И ведь я старалась, во всё вникала, за всем следила, одна, без чьей либо помощи… Много сил ушло! Первоначально мужа уговорила начать своё дело, не жить на копейки от его службы. После его смерти всё тянула на себе. Это наложило большой отпечаток на мою внешность. Ныне я не та весёлая, беззаботная дама, коей была до его смерти. Ко всему, боялась, дабы Пётр Ильич Чайковский не подумал, будто я отношусь к нему с неким умыслом… Старалась, как могла, скрывать своё чувство…».

Раздался лёгкий стук в дверь.

— Войдите, — механически ответила она, не отрываясь от своих воспоминаний. Вошла горничная с подносом.

— Извините, помешала. Но меня попросили отнести Вам завтрак.

— Что там? — спросила она безучастным голосом.

— Печёная на углях форель, котлеты из зайчатины, кофе, ягодное желе. Мне можно идти?

— Да, да, спасибо, идите.

Горничная тихо удалилась. Но есть ей пока не хотелось. Она всё ещё сидела за письменным столом, задумчивая и печальная…

Живу, как летняя трава,

Как грустный дождик на исходе.

Уже седеет голова

И старость у порога бродит…

Но не могу еще стареть,

Вдыхаю жадно воздух снежный…

Ещё на жизнь хочу смотреть,

Хочу с тобой быть теплой, нежной!

Она даже улыбнулась своей фантазии.

О, да, она многое делала для своего кумира — Петра Ильича Чайковского! Снимала дачи, предлагала свои апартаменты для жилья, уезжая с семьёй за границу. И даже за границей разрешала жить в своих особняках, когда её там не было. Она думала только о нём, тянулась к нему всей душой… Почти взрослые дети отошли на второй план. Она узнавала его привычки и вкусы. Каждую мелочь старалась предусмотреть для него, чтобы ему уже не заботиться ни о чём, только сочинять свою музыку и отдыхать… В её особняке были картины великих художников, лучшие книги, древние пергаментные манускрипты с китайскими и египетскими письменами. Редкие древние иконы, драгоценный севрский и мейсенский фарфор, дорогие персидские ковры, древнегреческие скульптуры, старинные китайские и индийские вазы, настенные французские шпалеры, роскошная мебель в стиле рококо. И, конечно, прекрасный немецкий рояль, скрипка Страдивари в кабинете. В общем, всюду — роскошь и удобства. Слуги — вышколенные, являвшиеся по первому зову. В доме — никого, живи, сочиняй, отдыхай, наслаждайся. Один единственный только раз встретились они в сельской местности на проезжей дороге. Больше — никогда. Он жил недалеко от них во флигеле. Их экипажи столкнулись друг с другом и разъехались. О, она тогда смутилась, как девочка, хотя, в глубине души, желала этого…

И он покраснел, приподняв шляпу. Было смешно, забавно. Но вернувшись домой и, зайдя в свой кабинет, она разрыдалась… Они боялись общения на прямую. Он даже на праздник к ним не приехал, хотя она его пригласила! Он написал, что смотрел, издали на их загородное веселье, забавы и фейерверк. Она же это всё устроила для него… В театре, на премьерах его опер и балетов, они иногда мельком виделись, но вида не подавали. Однако однажды в партере они почти столкнулись друг с другом. Она бегло посмотрела на него через лорнетку. Он раскланялся, отвёл глаза в сторону и подошёл к друзьям. У неё сильно заколотилось сердце, еле выдержала, чтоб не смотреть на него.

Скажи, бороться как с собой

И как себя перестоять?

Хочу шептать: мой дорогой,

Но заставляю промолчать.

Хочу я руки протянуть

И ласково в глаза глядеть…

Как труден этот тёмный путь,

Как удержаться мне суметь?

Всегда — должна, должна, одна.

Но я наперекор судьбе,

Хочу отраву пить до дна,

И дать отведать и тебе…

Продолжая сочинять, он посвятил ей четвёртую симфонию. Однако она запретила писать её имя в посвящении. Просила — напишите просто — «Моему другу». Что же теперь мучить себя воспоминаниями?! Она сама порвала с ним… И из-за чего? Из-за какой нелепицы — навета! Брат преподнёс ей сплетню — он, де, живёт с братом царя Александра второго — Великим князем — Сергеем! И будто царь вызвал его и приказал умереть, вручив ему пистолет. Какая несуразица — эти домыслы! Но если уж Иоанн Кронштадтский вообще до жены не дотрагивался, это тоже означает, что он ведёт себя не так? А монахи, живущие в пустыне и редко встречающие друг друга, тоже безумствуют? Что за люди вокруг? Забираются в самые интимные уголки жизни человека, а о его духовном содержании и высоком предназначении забывают!?

В снежных горах Швейцарии, в опасных местах, проводники просят путешественников не произносить ни одного слова. От малейшего колебания воздуха, снежная масса срывается и совершает обвал, всё сметая на своём пути. Только одно слово может наделать столько бед! Но люди не задумываются об этом! Поэтому так много трагедий происходит на нашей земле!

«Жаль мне Петра Ильича, затерзают его совсем — завистники и недобрые люди! Почему они завидуют этому дивному человеку? Да после Глинки с его двумя операми (безусловно, хорошими), Петр Ильич Чайковский — гигант, имеющий и музыкальные сочинения, и мировую известность! Я понимала, что делала, помогая ему выйти на международную арену! Его музыка так прекрасна, что и слов не найти для её восхваления! Ну конечно, я его безмерно превозношу, но ведь и есть за что! Он сочинил такое большое количество всего, что диву даёшься, когда успевал! Ему рукоплещет весь мир! Он с детства мечтал только о музыке.

— Мама, я хочу сочинять музыку и исполнять её! — как-то перед сном посетовал он со слезами на глазах.

— Ложись мой маленький, ты утомился, много играл, бегал, спи! Надо немножко подрасти и тогда всё исполнишь. Дай я тебя поцелую, на ночь глядя!

Рассказывали, после окончания училища правоведения, он стал уже работать в Министерстве юстиции младшим помощником столоначальника, а у самого в уме ни бумажки, кои надо заполнять, а музыка Моцарта. Он признавался, Моцарт его — самый любимый композитор, мечтал дорасти до него… Он не смог сочетать службу и занятия музыкой. Подал в отставку. И поступил в Петербургское музыкальное училище уже совсем взрослым человеком, не постеснявшись учиться с мальчишками! Родные насмехались над ним. Передавали, его дядя говорил:

— Эх, Петруша, променял ты обеспеченное служебное положение на бедность!

— Более не могу разрываться на части, — отвечал он, — ни сил, ни желания у меня нет! — Ещё не закончив училища, был приглашён Рубинштейном в консерваторию, преподавать теорию музыки…

Но никто из его родных тогда не верил, что из него выйдет толк… И, может, так оно и было бы, если б не помогла ему своевременно освободиться от преподавания в консерватории! Стольких вещей он не смог бы создать! Времени бы не было для сочинительства! А началось всё с чего? Его ученик рассказал о нём. Он талантлив, но беден, много работает, занят, некогда сочинять. Заказала ему написать несколько вещей, оплатила заказ. Вновь заказала ещё кое-что. А затем просто предложила ему ежемесячную помощь — шесть тысяч рублей, «блаженнее давать, нежели принимать» (Деян.20;35). Эти деньги для меня ничего не стоили, а он на них мог жить по-человечески, отдыхать, помогать родным, ездить за границу. Он всегда был признателен мне за эту помощь… И что отрадно, своими сочинениями он прославил Россию! Да главное, композитор — наш, русский! Ни итальянец, ни француз. Дебюсси хорош, и другие композиторы, коим доводилось мне частенько помогать, но музыку Петра Ильича Чайковского, ни с чьей сравнить нельзя! Хотя Дебюсси в своё время удивил меня! Я его поддержала, взяла к себе обучать детей музыке, он тогда сидел без куска хлеба. Его сочинения нигде не принимали. Он пожил немного и вдруг, остановив меня, заговорил на серьёзную тему.

— Уважаемая надежда Филаретовна, я прошу у Вас руки Вашей дочери. Не откажите, матушка!

— Но мне кажется, она ещё никем не увлечена! У неё одни глупости, да шалости на уме. Ничего из этой затеи, думаю, не выйдет!

Я чуть не усмехнулась ему в лицо, подумав, дочь кормлю, да ещё тебя, мой друг, и ваших деток начну содержать? А ты так и будешь прозябать здесь, ничего не делая? Когда ему отказала — он обиделся и уехал к себе во Францию. Там дела у него пошли живее. Женился даже три раза. Какой разборчивый! Два раза на простых девчушках, третий раз отбил жену у банкира! Там он учил их сына музыке, повздорив с хозяином из-за платы, ушёл, обидевшись, восвояси. А на следующий день пришла к нему жена этого банкира с букетом роз и осталась у него. Слышала, когда он уходил от одной женщины к другой, каждая пыталась покончить с собой со словами:

— Я не хочу жить, не хочу без Вас жить!

— Успокойтесь, голубка, не надо драматизировать! — насмешливо отвечал он.

Как чувствовала — не тот он человек, кем представлялся!

Но старшая дочка, не советуясь со мной, вышла замуж. И за кого? За человека, коего я ранее тоже пригрела. Он же, прочно обосновавшись, повернулся ныне ко мне другим лицом… Бедная дочка! Разве можно с двуликим Янусом быть счастливой? Действительно, у всякого человека несколько лиц. Читала как-то дневники одного священника, там он приводил такой пример. Когда он был маленьким, на заднем дворе их дома лежала на земле доска. Дети подбегали к ней, решив посмотреть, что же под ней? Они иногда приподнимали её и видели там ползающих, серых, отвратительных гадов. Почувствовав свет, они исчезали. Действительно, у каждого есть такая доска в душе. Сверху приукрашена, а под ней, внутри, нечистота!

Сравнивая этих двух композиторов, нахожу — одно дело — музыка Дебюсси, мягкая, милая спокойная, будто у фонтана сидишь и слушаешь, нежные переливы. Славно, безмятежно на душе, обо всём забываешь… Другое дело — у Петра Ильича Чайковского! Она у него — о жизни, о той действительности, в коей мы все задыхаемся, и уже не желаем более находиться! Музыка рвёт душу на части, передавая, — существует простое человеческое счастье, но оно недосягаемо для нас. Поэтому, я не могу слушать его пятую симфонию без слёз… Счастье близко, вот оно, вот, вот — рядом! Протяни руку, и ты будешь владеть им… Но нет, ты никогда до него не дотянешься! Оно только показалось и исчезает уже, улетучивается, словно лёгкое небесное облачко в жаркий летний день. Словно грёза… Счастье, оказывается, есть, но не для тебя, не для меня… Для кого же? Молчание. Ответа нет. Ты понимаешь — злой рок всё отнимает… Может, по не достоинству? И ты остаёшься один, с горьким сожалением о своей несостоявшейся жизни. А она могла бы состояться, ты же знаешь об этом. Ты плачешь… Но надо набраться сил и мужества, жить далее, надорвавшись от горя, смирившись…

Очень нравится мне и его второй концерт для фортепьяно с оркестром. Он вызывает в душе сильные эмоции.

Да и первый концерт для фортепьяно с оркестром великолепен!

А Литургия и Всенощная, написанные им для церковного хора? Хороши! В своё оправдание скажу только, слушая музыку Петра Ильича Чайковского, я, как комета, устремляюсь вверх, и, прорывая земную оболочку, лечу всё вперёд. Цель моя — очищение. Желаю, чтоб и другие люди отрывались в своих мечтах иногда от земли, улетали в другие миры, и, обогащённые, свободные, жизнелюбивые, возвращались обратно на землю, делая её лучше и прекраснее!

Пётр Ильич Чайковский не заурядный, маленький человек, он — целая вселенная. Если у писателя, композитора, художника нет крыльев, то он — никчемный человек, как творческая личность…

Помню, мне трудно было оторваться от его четвёртой симфонии, подаренной мене! Вставала утром — и вновь за рояль — наслушаться не могла… Именно такая музыка нам необходима, она зовёт к очищению, а не к спокойному созерцанию. Ах, как тяжело у меня из-за него на душе! Ведь он, по сути, одинок, у него нет настоящих доверительных друзей, привык, словно ребёнок, изливать свою душу мне… Мама его рано умерла. Он очень тосковал по ней. А что такое жить без материнской любви на свете? Ему её очень не хватало… Может, во мне он искал эти ласку, поддержку… А, может, и любовь? Души не чаял он и в своей сестрёнке, но она жила со своим семейством в Каменке, не наездишься. И рано умерла. Он тогда сильно переживал. Да ещё иногда слуге Алёше плакался. Но из этого сочинили целый ворох сплетен… Вывели, что когда того забрили в солдаты, Пётр Ильич сильно переживал и плакал. Это мол, из-за его запретной любви к Алексею. Не понимают люди, Чайковский всех любил и всем сочувствовал. Его сердце полыхало любовью не только к отдельным людям, ко всему человечеству! Без великой любви, не напишешь великую музыку!

Я же, как безжалостный человек, прогнала его! Он страдает сейчас из-за этого, не может опомниться, прийти в себя… Я-то это понимаю, чувствую… Но и вернуть уже ничего нельзя… Сама не смогу, домашние не позволят… А ведь когда-то, чтобы быть к нему ближе, даже женила своего сына на его племяннице. Но та, к сожалению, оказалась недоброй, держит сына под своим каблуком!

На какие только ухищрения я не шла, чтоб быть поближе к нему! И сейчас — в сердце только он, всё он… Как увлекательно было с ним переписываться! Много узнавала о нём нового, интересного. Поддерживали друг друга… И вот — разрыв. Я оказалась фарисейкой, как другие… Каково ему понимать это после стольких лет нашей искренней дружбы и духовной близости?! Он — необыкновенный!

Ведь гении — это люди, отмеченные Богом! Цель их жизни — исполнять своё предназначение на земле. В древних китайских сказаниях я читала, когда человек делает нечто совершенное, ему завидуют сами «боги». И чтобы их обмануть, прекрасную фарфоровую чашечку, изготовленную гончаром, покрывали сеточкой морщин, дабы те не заметили её совершенства. Это — нечистая сила из зависти пытается свести на нет труды одарённых. Да ещё злые люди губят клеветой. Ибо деяния гениев велики, своим огнём они воспламеняют в людях тысячи ответных огней, рождающих желание стать совершеннее. Отсюда — зависть бездарных! Гении не присваивают чужие идеи, кровью своей души, они творят неповторимое… На них и обижаться нельзя, они несут для людей свой огонь голыми руками, обжигаясь и сгорая! Тяжёл путь настоящего художника! Он напоминает путь Христа! Все унижают, заушают, распинают, а он идёт, идёт, опустив голову. Он старается для человека, а человек не понимает, истязает, радуется, если художнику плохо: наконец-то он достиг цели, уколов того в самое сердце! А страдалец только смотрит на нас и задаёт молчаливый вопрос: «За что?». «За то же самое, за что и Христа распяли — не неси Истину! Вот за что!».

Нет, обыватель никогда не поймёт творческую личность! Его интересует ни его творчество, а гаденькие сплетни о нём, дабы его развенчать. Если не нашли ничего подходящего — не беда, сами придумают! Вон как брат сказал мне:

— Голубушка, тебе надо отвадить его от дома окончательно, иначе потеряешь свой престиж! Он погибший человек!

— Благодарю, дорогой, но позволь мне самой разобраться во всём! — Он же вновь за своё:

— Смотри, конечно, сама, но учти — это очень серьёзно!

Хорошо в своих офортах отразил злословящий облик обывателей великий испанский художник Гойя. Кровь стынет в венах от ужаса, лицезря их!».

О, как она могла, всё-таки, так погорячиться? Ей непереносимо расставание с ним! Она не может его забыть, мысли все о нём! Что же делать? И так было все двенадцать лет их духовной дружбы. Она вдруг вспомнила, как совершенно сходила сума, когда он внезапно женился! Тогда она чуть не заболела горячкой. А когда он стал разводиться, она была на седьмом небе от счастья, дала ему десять тысяч рублей на развод. Но, к сожалению, хитрющая девица не желала разводиться. Она постоянно мучила его своим гаденькими «догадками», поборами, доводя до умопомешательства! А ведь она даже ни одной ноты из его сочинений не прослушала, однако нагло объясняясь ему в любви! Вот как поступают такие мещаночки! Даже считаясь его женой, стала сожительствовать с другим человеком, прижила двоих детей, сдала их в приют. В конце концов, попала в сумасшедший дом. И с такой «женщиной» связался её горячо любимый композитор… «Боже, сколько и у него было горя! Ведь он хотел в молодости жениться на певице Дезире. Но Рубинштейн, с коим он дружил, не дал осуществиться его мечте… Чайковский, вспоминая её, всю жизнь плакал втихомолку… Мне ученик его рассказывал:

— Пётр Ильич сильно страдает из-за разрыва со своей бывшей невестой — певицей Дезире. Говорит, она — необыкновенная женщина!

Я ему ответила тогда:

— Вы уж старайтесь сразу переводить разговор в другое русло, ежели так горьки его воспоминания…

Честно признаться, она не красавица, но голос — ангельский! Счастье уже почти находилось в его руках, но растаяло, словно облачко! Она не стала долго ждать, когда состоится их бракосочетание и вышла замуж за певца из своих.

Вот Вам и всякие «отклонения», о коих Вы судачите, господа хорошие!», — задумывается, вытирает кружевным платочком затуманившиеся глаза, лицо становится нежнее, мечтательнее. Она пишет…

«Вечереет. Тихо и мягко, словно старость, подкрадывается ночь. Я мечтаю. А в них? Ты… И нет для меня более реальной жизни. Может, ты умер, я же разговариваю с тобой на языке души? Я живу пока, но ничто не существует, кроме нас двоих, в моих мечтах… Я что-нибудь сделаю в реальной жизни, отвлекусь и возвращаюсь к тебе. Говорю, советуюсь, смеюсь, слушаю музыку. Нет одиночества. Стены раздвигаются, исчезает холод, не уют, и мы остаемся вне времени и пространства вместе.

В древних китайских сказаниях я читала, что человек силой своего (или чужого) воображения может жить с духом.

И я сейчас это поняла. Чтобы любить, греть, смеяться — не обязательна осязаемая оболочка. Можно силой воображения вызвать дух другого (иногда очень любимого и любившего) и ты будешь счастлив.

Ничего в этом не понимает западная проза. Ей необходимо материальное. И как тонки люди Востока! Я верю: духом можно вызвать к жизни другой, жизнь духовная — тоньше. Но как объяснить, что сознание отрицает горе, разлуку и смерть близкого и, не мирясь с этим, создает его в воображении? А может, и не создает? И душа другого сама улетает к любимому?

Поняла: я ли зову твою душу, сама ли она прилетает, но твой дух со мной, не может без меня. Тело можно задержать, душу — никогда. Она рвется туда, где ее ждут, где ей надобно быть.

Как легко людям рвать друг с другом, как невозможно душам расставаться!».

Она положила на стол ручку, подошла к окну, отдёрнула шторы, распахнула настежь створки и жадно задышала будоражащей свежестью. «Как утончённо, рафинировано это раннее начало осени! В ней столько тайного откровения, затаённой грусти. И я вся ухожу в эту прекрасную грёзу:

Мерцанье листьев золотых

Немножечко поблекших,

И музыкальность слов простых,

Мне душу отогревших…

И воздух голову кружит,

И манит, и колдует.

И благодать на всём лежит

И тихостью чарует…».

Немного постояв, она вновь вернулась к письменному столу, нехотя закрыла тетрадь, подошла к стоящей рядом банкете. Взяла ноты, села за рояль, тихо напевая романсы Чайковского.

Затем вновь задумалась, припомнив вчерашний странный сон. Как узнать, не предвещает ли он ей худого? Она уже опасается всего! Ведь новоиспеченный муж её старшей дочки не добр к ней: «Объясняет всем, я не умею управлять бизнесом, позволила старшему сыну, промотать семейный капитал. Но я не виновата, что одинокую вдовицу дети уже не слушают! После моего строгого воспитания, сыну захотелось самостоятельности! А «дружки» — тут как тут, подзуживают, заводят, раскручивают. Он и начал подписывать всем векселя на моё имя! Могла ли я их не покрыть по первому требованию? Его просто убили бы заимодавцы и меня вместе с ним! Горе! А зять пожелал сыграть на этом хочет отстранить меня от дел, заточить в психиатрическую лечебницу, добраться до семейных денег. Он многим говорит обо мне:

— У нас такое несчастье, Надежда Филаретовна слаба умом.

— Да что Вы говорите? — отвечают ему.- Неужто, это правда?

Неважно я себя чувствую ныне, и, если со мной что случится, не дай Бог, то старшего сына они лишат доли его наследства. Он окажется гол, как сокол! Страшусь за его судьбу».

Встревоженная, она подошла к иконе Божьей Матери, затеплила лампадку и пала на колени с горячей мольбой:

Богородица Благая,

Помоги, Тебя прошу.

Ты заступница людская,

Видишь боль, что я ношу.

Сирота среди людей я,

Вся надежда на Тебя,

Ты щадишь бездомных, грея,

И спасаешь их любя.

Богородица, скорблю я,

Слёзы горькие текут,

Без поддержки горечь пью я

И враги по сердцу бьют.

Подари душе убогой

Всепрощенье и покой…

Угаси мою тревогу,

В тяжкий миг пребудь со мной!

Прочитала ещё стихи из Псалтири: «Покорись Господу и надейся на Него» (Пс. 36; 7). Подумала: «У Бога милости много!». Немного успокоилась. На сердце стало легче…

******

Пётр Ильич Чайковский тяжело переживал разрыв их отношений, внезапное прекращение длительного эпистолярного диалога. Истинно благородные люди ценят дружеское участие, любовь и заботу. Он посетил домашних Надежды Филаретовны, умоляя передать ей его последнее послание с просьбой о примирении. Но близкие даже радовались такому финалу — деньги из дома не будут утекать! Старший сын Надежды Филаретовны, некогда богатейшей женщины, разорил семью своим мотовством! Поэтому — жирное — НЕТ, всевозможным просителям. Им сейчас надо сохранять оставшееся! Ей не показали его письмо. Усилия Чайковского по заключению мира и продолжению их сердечной близости были тщетны!

*****

Вскоре, завершив сочинение новой, ни с чем несравнимой по совершенству, шестой симфонии, Петр Ильич Чайковский умер, с именем дорогой его сердцу Надежды Филаретовны, на устах. Она уже не узнала об этом. Через два месяца умерла и она, не успев прослушать его шестую симфонию, произнося в агонии только его имя. Получается, они тосковали друг по другу, и он позвал её за собой?! Ибо, таким тонким людям трудно в этом суровом мире. Или она, почувствовав сердцем его уход, тоже поспешила за ним?.. Им уже не хотелось расставаться… Происшедшее, не мистика ли? Это случилось в тысяча восемьсот девяносто третьем году. Ему было пятьдесят три года, ей — шестьдесят два… А через год от теракта погиб царь Александр второй, «прямой виновник смерти» великого композитора, как утверждают недоброжелатели. Действительно, злые языки, страшнее пистолета! Великолепный русский дирижёр Светланов, любивший музыку Петра Ильича Чайковского, распространявший и объяснявший её, с горечью говорил: «Сколько бы Чайковский мог написать ещё прекрасных вещей и подарить их нам, если б не его ранняя смерть!». Врачи поставили Петру Ильичу Чайковскому диагноз — смерть от холеры. Но, может, его просто затравили своими пересудами обыватели так, как только они умеют это делать? Однако они продолжают лить грязь на гениального композитора и поныне. Ответим им на их инсинуации следующим. Не столько надо упирать на связь Петра Ильича Чайковского с мальчиками, сколько на то, как страдал он от этого, если это действительно имело место. И ни у кого об этом не надо выпытывать. Об этом говорит его музыка. В ней ощутимо слышны его страдания, разрывающие сердце, от непереносимого им своего «не достоинства». Страдания настолько сильны и глубоки, что чувствуется, иначе он не мог, и, что он просит, надрывно просит, с кровавой пеной у рта от крика, прощение у Бога и людей. Он музыкой сам признаётся, ничего не скрывая, и, как бы говорит — на твой суд, Господь, я отдаю себя!

Но реальнее — это просто является наветом. Ведь некоторые желают принизить всё великое. Сначала обольют человека помоями, затем ползёт молва по закоулочкам, словно иезуитская кобра, и беспощадно жалит и жалит.

Русский дирижёр Светланов сообщал о музыке Петра Ильича Чайковского следующее: «Считаю самыми великолепными его произведениями — балет „Щелкунчик“, оперу „Иоланта“ и шестую симфонию. Но почему-то с шестой симфонией всегда у нас происходят трудности. К её исполнению постоянно бывает очень не просто готовиться. Так и хочется сразу прийти и исполнить её без всяких репетиций». Вот как сложно передавать тончайшие оттенки чувств души великого гения! Хотя сам Чайковский никогда не придавал значения, сочинённым им вещам, сообщая родным и знакомым: «Да написал очередную гадость».

Прекрасно понимал музыку Чайковского и великий русский дирижёр Мравинский. Прослушав под его управлением шестую симфонию, человек долгое время оставался в глубочайшем раздумье, не имея возможности сразу прийти в себя. Так завораживала слушателя эта музыка! Во все времена она покоряет людей всего мира, очень многое, сообщая человеческому сердцу!

Но когда говорят о Петре Ильиче Чайковском, эхом должно повторяться имя Надежды Филаретовны фон Мек. Ведь они, как два, тесно переплетённые вместе сердца, навсегда вошли в анналы истории и человеческую память!

Музыка Петра Ильича Чайковского — великое национальное достояние. Она наша большая гордость и бесценная жемчужина в золотом соцветии русских композиторов, начиная с Глинки, Мусоргского Бородина, Балакирева, Римского-Корсакова, Скрябина, Рахманинова, Прокофьева, Шостаковича и иже с ними!

ПЕРЕРОЖДЕНИЕ ПУТАНЫ

В детский сад ходить я любила. Там мы играли, во что угодно и мальчишки и девчонки — все вместе. Всё было классно и весело. Но вот когда меня забирать должны были домой, я частенько плакала. Мама иногда не приходила за мной, и я всю ночь рыдала, сидя в прихожей, ожидая её. Я не могу сказать, что не была романтичной. Но вся моя романтика заключалась в играх с другими детьми. Мы часто баловались так, что если бы узнали наши родители, выдрали бы по полной. Дурачились, делали, не положенные «операции», друг другу. Потом я эти глупые игры прекратила. Ничего хорошего — чиркнут стекляшкой по мягким тканям и ты — «оперированный». Неприятно. Но вот когда я уже стала «взрослей» и училась в школе, в четвёртом классе мальчишки, старшеклассники, играли с нами в настоящие великовозрастные игры.

Началось всё так. Нас зачем-то зазвали в подвал, показать какую-то игру. Мы с девочками и с мальчиками спустились вниз. Тут один мальчик закрыл на ключ входную дверь, на это мы не обратили внимания. Затем мальчишки повалил нас на пол, стали делать то, что хотели. Было отвратительно, я сопротивлялась, стонала, теряла сознание. Но это их не смущало, они, точно маленькие крысята, с жадностью набросились на нас. Если я вновь не желала спускаться с ними вниз, меня встречали, где-нибудь и избивали. Пришлось соглашаться, выполнять их приказы. Дома я неизменно плакала из-за этого… Мне было совестно, не хотелось ходить школу! Я уже ненавидела всех мальчишек! Однажды, находясь в сильном унынии, я даже чуть не отравилась… Одна мама ничего не замечала и школьные педагоги!

Человек привыкает к постоянной боли, к продолжительному несчастью… Так привыкла и я. Сперва с нами забавлялись ребята из седьмых — восьмых классов. Затем повадились только старшеклассники. После того, как нас накрутят и, так и эдак, нам давали по большой шоколадке и мы сбегали домой. Ко всему, мы постоянно были в неведении, во что мы «играем»? Нам под страхом смерти запретили рассказывать об этом кому бы то ни было! Поэтому мы помалкивали и подчинялись. Нас было четыре девочки и пять мальчиков. Но вскоре одна девочка прочитала в учебнике по медицине, что это слишком взрослая «игра» может привести к ужасным последствиям. Нас могут заразить гадкими болезнями, и мы даже могли забеременеть. Я спросила — что это такое — беременеть? Мне ответили — это когда в животе появляется маленький мальчик или девочка. И что Вы думаете? Одна из наших девчонок забеременела. Ей её родители сделали чистку. Когда я спросила — что это такое? Мне ответили — это очень страшная операция, вставляют нож внутрь и крутят там им до боли. Эту девочку перевели в другую школу и стали встречать со школы и провожать в школу родители, чтоб отвадить её от наших «игр». Я не беременела, была слишком мала. В меня влюбился один мальчишка. Он с ума сходил, когда я была с другими. Встречал меня и требовал, чтоб я находилась только с ним. Но я не могла, меня били за непослушание. Мне он надоел, самой тошно, да ещё кто-то ноет под ухом! И я попросила ребят, отколотить его, был неприятен этакий нытик. Они выполнили мою просьбу и запретили ему подходить ко мне. Вскоре старшая девочка, которая занималась тем же, чем и я, научила меня брать с ребят деньги, без денег велела гнать всех в шею. Я так и сделала. Но что удивительно? Это всё отнимало у меня много времени, казалась бы, я должна была быть слабенькой, но я успевала учиться только на одни пятёрки. У нас дома была хорошая библиотека. Чтобы немного отвлечься от своей беды, читала много книг. Ко всему, мне хотелось найти в литературе объяснение, что мальчишки сотворяют со мной? Какие возможны последствия… Даже на улицу выходить не хотелось. В мире книг я попадала в другой мир, в другие страны, где меня никто не мучил, не изнурял. Там меня любили, понимали, ласково обращались со мной, ничего не требовали! Иногда мы с подружками разыгрывали театральные пьесы. А иногда я играла им на флейте, у меня был хороший слух. Зачастую рисовали цветы и натюрморты. Клали на стол яблоки, фрукты, вазы — срисовывали. Всё это тренировало, развивало воображение, отвлекало от всех невзгод.

Как-то взъелся на меня один из наших преподавателей. Он, видно, кое-что узнал, и велел остаться после уроков. Я послушалась. Он закрыл на ключ дверь и делал со мной чрезвычайно неприятные вещи. Обещал платить, преследовал. Но я от него убегала — был крайне антипатичен. Вновь я научила мальчишек пригрозить, они здорово с ним объяснились, он оставил меня в покое. Тогда я до конца осознала, что занимаюсь очень плохими делами, чем и взрослые не должны заниматься… Но отступать было уже некуда…

Когда мы писали в выпускном классе сочинение на тему — «Кем я хочу быть после окончания школы», я написала очень коротко: «Хочу быть проституткой. Мне это нравится, да ещё и деньги получать можно со своих ребят». Учительница тут же вызвала в школу моих родителей. Но я не испугалась. Что они могли мне сделать? Надоели, дома вечно скандалили и грызлись между собой. А я — взрослая, да и «специальность» у меня уже была. Меня отругали, однако аттестат об окончании школы отдали, я же делала своё дело. Были деньги, мне всё это казалось нетрудным. После школы, я поступила в ВУЗ. Там было столько мальчишек! Меня и дразнили и стыдили, и оскорбляли, я отвечала:

— Ну и что? Я не отказываюсь, я такая. Но мне это нравится! — и все отклеивались, потому, что я училась только на одни пятёрки. С невероятной скоростью, меня несло по течению всё вниз и вниз… С каждой волной, закручивая сильнее и неумолимее!

Позже я прочитала, у несчастных детей, коих рано растлили, психика изменяется. Узнав это, я поняла, почему мои мозги тогда были не на месте! А, может, даже — это была бравада, желание идти наперекор всем «порядочным»? Всё делать против морали этих чистеньких? Меня же изуродовали в детстве… А эти «праведники» взрослые ничего не замечали?! Много же надо было молитв прочитать и слёз пролить за меня духовным старцам, чтоб я стала нормальным человеком! Когда я окончила институт и стала работать, мне это не понравилось. Я заскучала по той «лёгкой» жизни, что была у меня в школе и в институте. Как то я шла по проспекту и около меня остановилась легковая машина. (Я была всегда очень красиво одета и выделялась среди других девушек, мужчины сразу догадывались, чем занимаюсь). Открылась дверца и молодой человек, высунувшись, подозвал меня, я наклонилась, он спросил:

— Покатаемся?

Я невозмутимо ответила:

— Сколько заплатишь?

— Стольник! Идёт?

— Посмотри на меня — и ты предлагаешь мне стольник? Пять сотен!

— Садись!

— Деньги — вперёд!

И я бросила свою унылую работу и стала раскатывать с водителями по рейсам. Это называлось «плечевая». Мы выходили на загородное шоссе с двумя — тремя девчонками, поднимали руки. Останавливали машину дальнего следования. Меня сажали, кормили, поили, снабжали деньгами и передавали далее. Я полгода ходила по «плечевой».

Однажды, мы ехали с одним крутым водителем, вдруг машина заглохла. Случилась какая-то поломка. Немного что-то подкрутив, водитель еле дотащился до населённого пункта. Мы ждали, когда к нему приедет помощь, (он по рации вызвал помощников), надоело сидеть без дела, пошла, осматривать посёлок. Он был неухоженный, жалкий, два магазина, несколько домишек, храм на окраине. Я забрела в церковь просто так, деваться было некуда. Зашла, смотрю — старинные позолоченные иконы, чудесные лампадки — напротив, тонкий приятный аромат ладана, тихое потрескивание горящих свечей. Ощущение такое, будто в другой мир вошла, из которого и уходить не хочется… Вдруг подзывает меня к себе старенький священник. Весь седой, сгорбленный, в белом подряснике. Я подхожу. Погладил он меня по голове и спрашивает:

— Кто ты?

Отвечаю ему:

— Человек!

Он мне:

— Нет, не человек, животное, очень красивое, но всего лишь, животное!

Я опешила, только пробормотав:

— Да?

Он мне:

— Ну, сама подумай, чем ты занимаешься? Как тебя Богородица в храм-то пустила? Таких — метлой бы надо гнать… А. может, Она исправления твоего ждёт? Ведь ты — прокажённая. До тебя дотрагиваться страшно!

— Да нет ещё пока у меня никакой проказы… — бормочу в ответ.

— Иди с Богом и подумай, над моими словами… Очень хорошо подумай! Ведь в детстве тебя в Бога учили верить… — задумалась, понуро опустив голову… Мне было тогда всего лишь двадцать один год. (Я рано пошла в школу, сразу поступила в ВУЗ).

Купила я в той церквушки какие-то стихи духовные и ещё одну книгу — «Житие Марии Египетской». Машину починили, и мы покатили, куда первоначально держали путь. По дороге я открыла книгу от скуки, стала читать о святой Марии Египетской. Мне сразу стало как-то не по себе. Жуть взяла. Думаю: «Ой, почти, как про меня! Ужас, какой! Никогда не думала, что я творю с собой? И вот, пожалуйста, узнала… Теперь понятно, почему священник спросил: «Как это тебя Богородица в храм пустила?». Марию Египетскую Бог в храм не допускал вначале… Видно, священник прозорливый. Всё понял обо мне!». Мне ехать далее расхотелось, стало тошнотворно на всё это смотреть… Начала думать: «Как же мне убежать от этого водителя? Противный, жирный, потный. Как я могу вообще ездить с чужими людьми, ведь и убить могут, закопать, где-нибудь. Сколько наших девчонок покалечили, даже убили? Попадёшь к садисту, пиши, пропало! Не успокоится, пока всю не изобьет! Одна девчонка, из приезжих деревенских, забеременела, она мечтала о ребёнке, стала готовить ему «приданное», оберегала себя от всего, поехала с клиентами на «работу». Думала — последний раз и уедет в деревню к себе рожать. Но клиент попался — зверь, стал бить её, она — умоляла:

— Прошу Вас, пожалуйста, сжальтесь, не бейте по животу, я жду ребёнка…

Он, услышав такое, сильнее стал избивать, пинать обутыми ногами именно в живот:

— Получай, гадина, ещё и детей хочет, забью! Изуродую, чтоб и ходить не могла, только ползала!

Она, действительно, еле приползла тогда назад. О рождении ребёнка уже не могло быть речи, он погиб! Мы даже её самою уже не смогли вернуть к жизни… Глаза её выражали боль, отчаяние, усталость, муку. Такой взгляд бывает только у недобитого, смертельно раненного животного. Ещё хочется жить, ещё жадно дышится, но уже понимается — всё скоро закончится… Смотрела я на неё и волосы на голове вставали дыбом. Сначала все молчали, потом заголосили!

Да, «работа» эта страшная… Несомненно, противно, чтоб вот такое чудовище даже дотрагивалось. От таких — добра не жди! Да и вообще — стыд, что он захочет сейчас со мной сотворять! О, Господи, помоги!», — вдруг вспомнила я о Боге. Только после я поняла, что тот священник молился обо мне. Так просто мне бы не выпутаться! Мы доехали до какого-то пункта, и я потихоньку от него ускользнула. Добежала до железнодорожной станции и, купив билет, села на электричку, помчавшись, к себе.

Однажды поздно вечером, возвращаясь домой, заметила, за мной следом едет легковая машина. Мне стало как-то не по себе. Думаю: «Что ему надо? Наверное, походка выдаёт мою прошлую жизнь!». Убыстрила шаг. Водитель остановился, выскочил из машины, схватил меня одной рукой, второй зажал мне рот и втолкнул машину. Тут же сорвался с места. Я сидела молча. Он начал первый:

— Сколько возьмёшь за три часа?

— Я ничего не беру, отпустите меня. Я устала, не до развлечений.

Он зло ухмыльнулся, обернулся ко мне и протянул пачку ассигнаций. Я испугалась. Никогда клиент сам ничего не предлагал, надо было с усилиями вытягивать из него деньги. А тут столько… Что-то не то.

— Куда мы едем?

— Чего ты испугалась, привезу в медицинский пункт, там тебя проверят, нет ли чего там у тебя, и будем резвиться, сколько захочешь. Здесь ведь и на несколько ночей хватит, так?

— Господин хороший, да Вы что, я на работу должна идти, мне надо выспаться. Давайте я деньги Вам верну, вы другую найдёте?

— Зачем мне искать, мне ты понравилась. Какая красавица!

Я замолчала. Ехали часа два. Остановился он на пустынном полустанке. Там виднелось небольшое здание, напоминавшее коровник. Зашли внутрь, чистенько, люди в белых халатах ходят. Ничего не понимая, смотрела на всё и тряслась от страха. Зуб на зуб не попадал. Чувствовала, что-то здесь не так. Меня завели в маленькую комнатёнку, успокоили, повторив его слова.

— Клиент хочет близости, но боится. Заплатил нам за анализы. Сейчас мы кровь у Вас возьмём на РВ, и другие венерические заболевания. Основательно проверим и вернём ему.

— Да ничего я не хочу.

— Нет, нет, он уже заплатил. Это не долго, не беспокойтесь!

У меня взяли кровь из вены, раздели, всю осмотрели, прощупали, простукали лёгкие, проверили по-женски. Почти всю вывернули. Мне стало совсем жутко. Они всё успокаивают. А у меня мысли в голове, на органы готовят! Пришёл санитар с анализами, они зашли в другую комнату. Услышала, один сказал:

— У неё сифилис!

— Да что ты?

— Ну, да, сам смотри анализ!

— Вижу. Надо сделать повторно.

Ко мне вновь подошли и взяли кровь. Я сказала им, что устала и прилягу на кушетку, пока они выясняют. Легла, закрыла глаза, прислушиваюсь. Думаю: сейчас вколют сильный наркотик, я отключусь, они начнут всё вырезать. Не пикну. Принесли повторный анализ. Он подтвердил первый.

— Ничего себе, привёз «девочку»! Он просто помешан на красивых шлюхах! Что делать будем, куда её?

— Да выпроводите и всё.

— Может, укол, безопаснее? Потом зароем.

— Какой укол, она не понимает ничего, никогда нас не заложит, эта дурёха. Пусть выматывает. Ещё на укол тратить вещество будем, да закапывать. Деньги не забирайте, выпустите её. Как-нибудь доползёт и забудет, где была.

Я вздохнула свободнее, поняла — пожалели, про себя читаю молитвы, сама прикинулась спящей. Они меня поднимают, объясняют, что со мной:

— С таким диагнозом, клиент отказывается от Вас, быстренько домой. Он Вас обратно везти не будет, сами добирайтесь! — открыли входную дверь и вытолкнули во двор. Я вышла и не знаю куда бежать. Впереди — шоссе, вблизи вертолётная площадка, сбоку — лесопосадки. Сделав вид, бегу по нужде, помчалась в лес и неслась, словно полоумная. Где–то рядом, хрустнула веточка, послышался шорох. Я испугалась. Схватила валявшуюся на земле большую лохматую ветку, легла на землю, под большим деревом и прикрылась ею. Не заметят. Лежала долго. Ни шороха, ни хруста. Поднялась, вновь побежала. Я даже не понимала, где я, куда мчусь? Вылетела неожиданно на дорогу. Сначала шла, машин не было. Затем стала голосовать проезжающим изредка тачкам. Меня никто не подбирал. Остановился один грузовичок. Водитель согласился подвезти до районного центра. Хотела ему заплатить, он буркнул, надо вносить плату дамским магарычом, денег у него самого много.

— Давай, не задерживай меня! В машине неудобно, выходи.

Я вышла, да наутёк от него. Он не стал меня догонять, уехал.

Второй уже стал приставать в машине. Видно я была очень похожа на женщину древней профессии, или все водители дальнего следования уже испорчены нами совершенно. Сил не было справиться, я прохрипела:

— У меня сифилис, ты тоже его подхватишь!

— Шлюшка, вон отсюда, — и я кубарем полетела из машины. Упала в кювет, и лежала там, пока он не уехал. Подвёз меня один молодой мотоциклист, ничего не требуя взамен. Еле добралась до дома.

Уже на месте, заметила, со мной стали происходить ужасные вещи. Мне было плохо. У меня болело всё! Стыдно было обращаться в поликлинику. Но пришлось. Мне подтвердили тот страшный диагноз — сифилис. Стало понятно, «доигралась». Не являясь полной идиоткой, я уже не плакала. Была немножко образованным человеком — любила читать, рисовать, пела, одно время, состояла солисткой в женском ансамбле. Поэтому сразу поняла серьёзность моего положения. Стала умолять врача, лечившего меня, помочь. Но я была так хороша собой, что он, не побоявшись моего диагноза, сначала попросил уделить ему немного времени. Я удивлённо посмотрела на него, подумав: «ненормальный», но согласилась. Что мне оставалось делать? Он, увидев моё изумление, ответил — он знает, что делать, чтоб ничего с ним не случилось. Перед этим я дала себе зарок — если вылечусь до конца, никогда больше не буду заниматься тем, чем ранее занималась. Я поняла, Бог даёт мне последний шанс. Лечение — длительное, болезненное. Уколы тяжёлые, сажают почки и печень. Пока я лечилась, я сильно молилась, умоляла Господа помочь мне. Когда врач меня исцелил окончательно, он вновь попросил меня о том же. Но я ему зло ответила:

— Да пошёл ты…! (Настроение после лечения было отвратительное).

— Зря ты так, ведь ты ещё придёшь!

— Ищи других! — во мне всё клокотало! Я уже слушать не могла об этом без ужаса! Всю выворачивало от стыда, брезгливости. И, как побитая приблудная собачонка, помчалась я восвояси, «поджав хвостик» и скуля про себя по дороге. Подумала — у меня на лбу, видно, написано, что я — дрянь, никуда не годная… Отброс, никому ненужный… Может, броситься в реку и, с концами? По-хорошему, от меня люди должны шарахаться… Но я решила, плохое дело — самоубийство. Грех это! Живи и получай плевки от людей, ты их заслужила. Терпи, молчи, работай, как все люди и — прочь от всяких мужчин…

В Бога я верила с детства, священник тот был прав. Бабушка верующая приучала. Но когда я занялась «теми делами», забыла о Нём. Только в горе, сильном потрясении, стала обращаться к Нему и молиться. Прочитала в одной книге: «Когда луч Божественной любви, проникая в душу, коснётся ожесточённого сердца, в ней пробуждается радостный трепет, она оживает и растёт, впивая в себя благотворный луч Божественного света и возрождается к новой жизни». Переосмыслив всё своё бытие, устроилась на неплохую работу. Сначала было трудно. Тянуло к старому. Но я молилась, жила только помощью Божией. Это было нелегко! Каталась по полу, выла, словно раненная тигрица, рвала на себе волосы, билась головой о стену. В книге «Жития святых» читала, нечто подобное испытывали люди, боровшиеся с искушениями и желавшие им противостоять. «Бог повелел нам с верою прикоснуться к спасительному Кресту Иисуса Христа и сказал нам: „Ты свободен“. Слышал ли ты этот голос? И не почувствовал ли ты, как спали с тебя оковы и как сердце твоё расширилось?». Нелегко было мне вырываться из преисподней… Выстояла только с помощью Божией Матери! Я еженедельно посещала церковь. Там мне подарили намоленную старинную икону Богородицы. Я с ней не расставалась. Брала её с собой, куда бы ни шла. И всегда обращалась к Богородице за помощью. Когда совсем было плохо, прижимала к сердцу икону и плакала, изливая свою душу. Богородица слышала и помогала… Без Её помощи не устояла бы… До сих пор с этой иконой не расстаюсь…

При таком заболевании присылают всегда повестки, о повторной проверке. Прислали такую и мне. Мать увидела её и выдворила меня из дома. Пришлось снимать квартиру и платить за это. Жилось материально нелегко, но я была рада своему освобождению и прозрению… Стремилась стать человеком.

Вскоре мной увлёкся очень серьёзный мужчина. Известный учёный, красивый, умный, молодой. Он был весьма образован. Любил классическую музыку, живопись, писал стихи, занимался альпинизмом. Я боялась его, боялась себя, не знала, что делать… Понимала — ему нужна другая девушка, чистая, неиспорченная… Вначале я скрывалась от него. Но он не отступал. Я не смогла от него улизнуть. Он сделал мне предложение, пав передо мной на колени, целуя мне ступни ног. Я тогда мыла полы в квартире и стояла с голыми ногами… Я растерялась, решила, такой, искалеченной, как я, нельзя выходить замуж. Но он мне нравился… Частенько, подходя к зеркалу, с любопытством смотрела на себя. Хотела узнать, что во мне можно найти хорошего? На меня из зеркала глядела изумительной красоты девушка. Лоб высокий, благородный. Глаза, словно лесные фиалки, распахнувшиеся для удивительного, солнечного дня. Небольшой римский носик, красные и нежные, будто лепестки роз, губы, длинная шея, таких рисовал Модильяни, покатые плечи, точёные руки и тонкая талия. Смотрела на себя и плакала… Вместе со мной лило слёзы и отражение в зеркале… Я говорила себе «Что же ты наделала, дурёха, что же ты наделала… Жила, словно дикое, ненасытное животное. Ты не имеешь права выходить замуж! Ты не имеешь права рожать детей, пускать на свет уродов. После такой болезни, навряд ли будут дети, тем более нормальные. Пусть он найдёт себе хорошую, неиспорченную девушку». А внутренний голос шептал мне: «А где такую взять? Ныне всех растлил дьявол!». Я запрещала себе думать о нём. Всё было напрасно. Думала о нём, даже — мечтала. Тогда я вновь стала избегать его, но он меня находил. Стал допытываться — почему я его сторонюсь? Отвечала: «Не хочу встреч с мужчинами, не желаю замуж!». Но мне стало трудно бороться с собой и с ним. Поняла — надо посоветоваться со старцем. Старцы — это люди, слышащие волю Бога! Поехала в монастырь, встретилась там, с известным на всю Россию, старцем. Мне показался он стареньким, очень худеньким, но бодрым. Его добрые, василькового цвета глаза, излучали тепло и любовь. Он недослышал. Поэтому прислонял руку к ушной раковине, произнося: «Ась?». Разговаривал с человеком просто, сердечно, навсегда привязывая к себе его сердце. Мне стало с ним спокойно, легко и радостно, будто с ангелом небесным. Объяснила ситуацию, спросила:

— Что Вы мне благословите? Но я никуда не годный человек!

— Нет, ты годный человек! Бог сохранил тебя, потому что ты, много хорошего ещё сумеешь сделать людям! Поверь мне, дитя моё! Выходи замуж! И, обязательно, венчайтесь! И думать более не смей о старом, его не было! Никогда-никогда не вспоминай! Не было! — он сорвал лепесток травинки, положил на ладонь, — А вот теперь смотри! — дунул, и листика не стало, слетел неизвестно куда… Я невольно улыбнулась.

— Вы думаете, смогу быть хорошей женой? Я, инвалид духовный?

— Ты будешь не только хорошей женой, но и хорошей матерью. Твои дети станут большими людьми. Девочка — известной художницей, сын — учёным!

Я закачалась и чуть не упала в обморок от его слов. Мне казалось всё неосуществимым, не реальным. Он добавил к сказанному:

— Только Бога никогда не забывай! Слышишь? Никогда не забывай!

— Благословите, отче, — пролепетала в сильном смущении. Как же мне стало хорошо от его слов. Успокоилась. И в самом монастыре мне нравилось! Когда приехала сюда со своими заботами, ничего не замечала. Теперь, угомонившись, смотрела во все глаза! Хорошо всё там было обустроено! Много храмов, с позолоченными маковками, колокольня, две трапезных (для насельников и приезжих), келии, банька, душ, купальня с животворною водичкой. В ней я часто обливалась для исцеления. Душа моя пела, из тела рвалась, дабы впитать в себя красоту и гармонию небесную, что была разлита вокруг… Когда была свободна от работы и молитвы, по благословению старца, то гуляла возле монастыря, и не могла налюбоваться на разлитую повсюду красоту. Шла по полю, собирая ромашки, глядя в небесную даль.

Светлое, печальное

В сердце проникает.

Нежно — изначальное

Душу заполняет.

Плещется печальное

Светлым водоемом,

И душа хрустальная

Вторит перезвоном.

Светлое воздушное

Душу умиляет,

И она, послушная,

Сердце растворяет.

Мечтала, пела песни, сочиняла стихи. Такого совершенного слияния с природой у меня никогда не было. Я перерождалась, оставляя далеко, позади себя своё страшное прошлое. Старец часто ко мне подходил, на путь исправления наставлял, много полезного рассказывал. Правило молитвенное исполняла я утром и вечером, (он благословил), на кухне, на покосе помогала. Всюду успевала, всё — в радость, всё легко и упоительно, душа расцветала. Хотелось птицей в небо взвиться и все облака перецеловать от счастья…

Мой желанный приехал за мной в монастырь на машине, через месяц. Он тоже пошёл к этому старцу, спросил благословение на наш брак. Старец его благословил, сказав:

— Да разве такую красавицу мыслимо потерять? Благословляю Вас, дети!

Тут мой жених вообще голову потерял от счастья. Сделал большой вклад в монастырь и помчался со мной обратно. Подготовившись к свадьбе, и уже расписавшись, вернулись мы к нашему старцу — венчаться. Я вообще и слово боялась сказать лишнее — понимала, как недостойна… Старец обвенчал и постоянно молился за нас! Он очень сильно за меня переживал. Когда я жила в монастыре до свадьбы, пошла я как-то в лес, травки нарвать целебной для чая, вдруг вижу его — на пенёчке сидит. Подозвал меня, спросил, зачем я здесь и, вдруг заплакал. Я растерялась, спрашиваю:

— Отчего вы плачете, старче? — он отвечает:

— За тебя переживаю, какая же ты несчастная — глупая ещё! Блюди себя, молись, и я буду молиться. Богородица тоже будет тебе помогать!

Я вздрогнула, думаю; «Как он узнал про икону-то мою, что я Богородице молюсь, не отрываясь? Страх пробрал меня. Думаю про себя: «Вот какого старчика мне Богородица послала!». Тут и я заплакала. Он вытер мои слезы платочком своим, ничего не сказав более, махнул рукой, чтоб ступала назад. Сам мол, останется. Я бросилась ему в ноги и облобызала их. Он поднял меня, растрогался, прошептав:

— Иди с Богом, краса — ненаглядная! Поможет тебе Богородица, поможет, уверься! Только проси Её о спасении слёзно, ну, ступай! Тебя уж заждался твой суженный!

Когда мы вернулись, супругу дали сразу новую большую квартиру. Мы зажили по-человечески. Не чудо ли это? Но недолго мы радовались новой квартире и счастью. Мужу соседи стали такое рассказывать, что я не знала, как всё это отринуть. Просто объяснила:

— Если ты хочешь жить со мной, не слушай никого. Завистников на свете много, они не дадут нам покоя, видя нашу любовь и сердечность. Давай уедем отсюда! Если не хочешь жить со мной — оставь меня! Думай! — хотелось мне всё ему рассказать, но вспомнила, старец не благословлял мне этого делать… Сказал: «Всё забудь! — ещё раз повторил. — Этого не было». Поэтому я сдержалась, не забираясь в прошлое. «Так вот он, почему плакал тогда, сидя на пенёчке, предвидел, как мне нелегко будет!».

Однажды мы шли с супругом по главной улице. Вдруг раздался окрик:

— Эй, красотуля, можно тебя на часок, пусть кавалер не жадничает, отпустит! Верну в целости!

Мы оглянулись. Рядом шёл замызганный мужичок и изрыгал непристойности. Тут муж выдёрнул свою руку из моей, подбежал к незнакомцу, избил его. Поднялся шум, крик, я схватила его за руки и оттащила назад. Остановила проезжавшее такси и увезла от скандала. Мне это всё очень не понравилось. Домой приехала с ним в полуобморочном состоянии. У меня началась горячка. Боялась каждого слова, каждого шороха. Но пока ещё мы оставались на старом месте.

Кстати сказать, муж у меня был настолько видным учёным, что мог переехать в любой город — везде ему были рады. Я и сама решила в скором будущем заниматься наукой, стала поспешно сдавать кандидатские экзамены. Английский я знала хорошо, но всё-таки решила походить на подготовительные курсы. Как-то мать, придя в гости, задала мне бестактный вопрос — не тянет ли меня к былому? Я ответила ей коротко — Нет! — Но вновь убедилась в своей старой мысли — надо немедленно уезжать отсюда, где всё напоминало о прошлом. Однако она не успокоилась, продолжая:

— Смотри, какая чистенькая стала! А как я бегала за тобой с ремнём и хлестала по мягкому месту — забыла? Как я разыскивала тебя всюду, тоже забыла? Но я помню, у меня отличная пока ещё память!

Я подумала: «Как же хорошо, что всю эту тираду она произнесла не при моём супруге! Вновь Божья Мать помиловала меня…».

С тех пор я боялась встречаться с матерью. Старец мне тоже запретил. Со мной после такого разговора, стало плохо, я испугалась, что она поссорит меня с мужем, и чуть не заболела. Сначала я лечилась в больнице. После стала ходить к психотерапевту, чтоб подкорректировать свою психику, навсегда забыть прошлое, начать всё с нового листа и радоваться чистой жизни в Боге и любви.

Наконец, мы переехали в замечательный город — Одессу. Супругу дали квартиру от научно-исследовательского института, куда его пригласили на работу. Я пристроилась преподавателем в ВУЗ. Только появилась на кафедре, сразу подошёл ко мне один мужчина — преподаватель, и произнёс:

— Здравствуйте! А я Вас до сих пор помню, Вы не забыли меня?

Спрашивал, пристально глядя мне в глаза. Я поняла, что пропала! Сейчас при всех сообщит, где я с ним была и сколько он мне заплатил… Холодный пот выступил у меня на лбу, побледнела, горло сжала судорога. Сердце забилось учащённо, толчками, заныло. Я испугалась, закаменела, рта открыть не могу. Хотела что-то промямлить, ничего не вышло. Так и стояла столбом соляным. Из ослабевших рук вывалилась сумочка. Схватилась за сердце. Он поднял сумочку, вручил мне со словами:

— Не вспоминаете? Ну и не стоит напрягаться. Напомню — Вы ещё с моей сестренкой в ЛГУ учились на химическом факультете. Вы мне тогда очень нравились.

У меня отлегло от сердца. Мучительно выдохнула вслух: «Ух»! Расслабилась, слабо улыбнулась. Пронесло, никогда там не училась. Спутал! Я разжала заледеневшие губы и поддакнула:

— Тоже что-то припоминаю. Спасибо за сумку, — и поспешила от него прочь. Подобные штрихи прошлого доводили, чуть ли не до разрыва сердца! Дома, конечно, я не сообщила супругу об этом. Но бояться быть разоблаченной, постоянно мучиться, молчать, скрывать — унизительно! Будто была воровкой. Всегда чувствовала себя несчастной, раздавленной…

А я любила много и темно,

Я голову теряла в поцелуях.

Катилась иногда сама на дно

В твоих, любовь, окаченная струях.

Но поднималась, плечи опустив,

Их, словно кто-то ревностно обузил.

О, мне знаком тот старенький мотив,

Когда тоску завязывают в узел…

Прошлое цепко держало, шло за мной по пятам.

Постепенно налаживался семейный быт. Всё обустраивалось. Супруг хотел детей! Если честно признаться, я боялась их рожать. Испугалась, последствий моей болезни. Но, вспомнив слова старца, рискнула. У нас появилась девочка — очень красивая и умная. Сначала она казалась здоровенькой, затем стала сильно болеть. С ног сбилась, водя её по врачам. Она постоянно плакала. Мужа ещё не было дома. Уложила я дочку спать и уснула сама от усталости. Проснулась от крика мужа. Он ругал меня, на чём свет стоит. Вскочив с кресла, где задремала, обратилась к нему:

— Что, что ты говоришь, дорогой?

— А то говорю, что твоя любвеобильность виновата в том, что дочь больна! Ты одна грешна, ты — потаскушка! Понял уже, кем ты до меня-то была!

Побелев, я накинула что-то на плечи, выбежав из дома. Я не могла оправдываться. Ведь таковой я и была. Но я ещё поняла, что девочка, моя крохотулечка, больна из-за меня! Он был прав. У блудливых женщин дети могут рождаться калеками. Тут я вспомнила, как не хотела выходить замуж, как всего опасалась. Стала плакать. Но потом, взяв себя в руки, я ведь бросила больную дочь, вернулась и стала, молча кормить ребёнка. Супруг не разговаривал со мной. Я тоже молчала. Наконец, как-то само собой помирились. Но я стала сильно переживать. Мучиться, сохнуть. Ничем не болела, но худела, бледнела, истаивала. Даже решила подготовиться к смерти. Купила всё необходимое. Меня ничто уже ни волновало, не радовало. Жила на свете ходячей тенью. Поняла — со мной плохо. Наняла горничную, следить за дочкой, домом, и поехала одна в монастырь к своему старцу. Супруг не провожал меня. Когда сошла с поезда и направилась к монастырю, не сумев самостоятельно дойти, упала в обморок от бессилия. Меня нашли монахи и привели в монастырь. Сначала лежала, в келии, словно чурка. Меня отпаивали крещенской водой, постоянно читали над моим изголовьем Евангелие, кормили с ложечки. Старец молился за меня. Потихоньку стала оживать. Далее, уже ходила, самостоятельно ела, выздоравливала.

Через несколько месяцев была дома, с дочкой и мужем. Более, никогда не повторял он таких страшных слов…