Бесплатный фрагмент - Учение о категориях

Б. Категории мышления

I. Первичная категория — Рефлексия

(173) «Рефлексия» — это образ, заимствованный у света; поскольку луч света, испускаемый источником света, отражается обратно к источнику света отражающей поверхностью, то между источником света и отражающей поверхностью, которые прежде были удалены друг от друга без связи, устанавливается отношение, которое ведет не только от одного к другому, но и от другого обратно к одному, т. е. является взаимным отношением. Подобным же образом рефлексивное мышление переплетает свои нити туда и обратно между двумя объектами представления, которые без этого соотносительного мышления стоят в сознании как отдельные и отличные друг от друга. В то время как источник света и зеркало представляют собой весомые массы, лучи света, посредничающие между ними, относятся к области невесомых вещей; однако отношение последних к первым всегда использовалось в качестве образа и притчи для отношения субъективного мышления к объектам.

Во-первых, это отношение не принадлежит ни одному, ни другому объекту. Если бы это было так, то, с одной стороны, каждый объект должен был бы нести отношение в себе, даже если бы другой объект вообще не существовал, а с другой стороны, один и тот же объект должен был бы иметь противоречивые определения, поскольку, как отмечали уже софисты, он стоит в противоположных отношениях к различным другим объектам. Во-вторых, отношение не принадлежит сумме двух объектов, поскольку такая сумма не существует сама по себе, но сама уже является отношением (174), в которое объекты помещаются мышлением. В-третьих, отношение не витает между двумя объектами в качестве третьего, ибо тогда оно само было бы объектом, стоящим в ряду с другими, и должно было бы быть таким же данным, как они, тогда как на самом деле от произвола мышления зависит, в каком отношении (сравнение, связь и т. д.) оно хочет расположить объекты друг к другу и к какому другому объекту оно хочет отнести каждый из них. Таким образом, отношение — это нечто, добавляемое к объектам мышлением, субъективное дополнение к объективно данному, связь, которая сначала обматывается вокруг объектов мышлением. Мы пока оставим эту точку зрения без проверки, чтобы посмотреть, какие последствия из нее следуют, но вернемся к ней позже, когда выясним, что эти последствия сводят на нет всякую возможность познания. Если мы хотим познать истину, действительность, как она есть, без субъективных составляющих, то, согласно этому взгляду, мы должны устранить отношения, которые добавляет только субъективное мышление, и принять вещи такими, какие они есть, без этих составляющих. Во-первых, существует предпосылка, что после устранения отношений останется нечто, что, именно потому, что оно не связано, является действительным и истинным бытием. Но эта наивно-реалистичная предпосылка тает под рукой, если критическое дело устранения отношений последовательно довести до конца.

Вера в то, что «то, что воспринимается, есть», а именно в смысле бытия, которое теперь лишено отношений, не выдерживает критики ни в каком направлении. Даже с позиций наивного реализма восприятие и познание мыслится как отношение между вещью, которая есть, и эго, которое ее осознает, и в этом смысле греческие философы постоянно приводили его в качестве типичного примера категории отношения. То, что для сознания воспринимающего является воспринимаемым, может, с точки зрения наивного реализма, быть совершенно таким же образом и тем, что не воспринимается; но из этого скорее следует, что воспринимаемое есть только как воспринимаемое, а как воспринимаемое оно не есть, постольку, поскольку оно не воспринимается. Другими словами, из этого следует, что воспринимаемое или содержание восприятия существует только как отношение между вещью и «я», т. е. подобно лучам света, которые устанавливают отношение между источником света и зеркалом и создают зеркальное изображение. То, что это зеркальное изображение напоминает вещь, является наивно-реалистической предпосылкой, которая сохраняется даже тогда, когда числовое тождество вещи и воспринимаемого уже растворено критикой и превращено в дуализм. То, что для трансцендентального реализма восприятие - это лишь очень косвенное отношение между вещью-в-себе и Я-в-себе, которое отражается в сознании и для сознания отношением между субъектом и объектом, формой и содержанием сознания, здесь объяснять не нужно. Для трансцендентального идеализма, отрицающего отношение между Я в себе и вещью в себе, отношение между субъектом и объектом, формой и содержанием сознания, теряет свое репрезентативное значение и занимает его место; но восприятие и познание всегда сохраняют характер отношения.

Если наивный реализм будет утверждать, что воспринимаемое есть то, что оно есть, постольку и поскольку оно воспринимается, то из этого следует только то, что оно должно быть членом отношения постольку и поскольку это отношение установлено, т. е. что его бытие зависит от того, что оно связано. Но если бы, с другой стороны, утверждалось, что пребывание в отношении восприятия действительно является для нас основанием познания бытия вещи, но что само бытие вещи не зависит от этого основания познания, то тогда утверждалось бы, что логически допустимо заключение от отношения к независимому от него бытию связанного, т. е. от субъективного, имманентного ингредиента к транссубъективному, трансцендентному бытию, что наивный реализм справедливо отрицает.

Воспринимаемое растворяется в чистых синтезах, то есть отношениях, пространственные объекты - в синтезах непространственных качеств ощущения, те - в синтезах последовательных изменений интенсивности, а интенсивность ощущения каждого момента в конечном счете раскрывается как отношение между двумя динамическими интенсивностями. То, что предстает в сознании высших уровней индивидуальности как нечто непосредственно данное, разлагается на синтез (т.е. отношения) содержаний сознаний низших уровней индивидуальности, пока, наконец, не приходит к бескачественным сенсорным интенсивностям как низшему содержанию сознания.

Но если мы перейдем от содержания восприятия к тому, что вызывает восприятие, к вещам объективно-реальной сферы, бытие которых предполагается независимым от восприятия, то получится то же самое. Конечно, пока пустое пространство воспринимается как материальная субстанция, а материя - как непрерывная масса, движущаяся в нем, существование кажется свободным от отношений, но пока это так, мы проецируем в потусторонний мир сознания лишь сенсорный продукт наших бессознательных синтезов (отношений). С другой стороны, как только объективно реальное пространство вместе с материей понимается как позиционирование и объективно реальное возникновение сил, все изолированное, не связанное друг с другом бытие прекращается.

Сила не есть сила; только из взаимодействия сил возникает возможность конкретной реальной действенности каждой из них. Изолированная сила без связи с другими - это просто возможность действия, т. е. одно из условий, необходимых для реализации выражения силы, но которое, пока не добавлены другие, не способно действовать. Две силы, однако, оказывают реальное воздействие друг на друга, только соотносясь друг с другом; их действенность - это взаимное, динамическое отношение, и за его пределами они вообще ничто. Все внешнее или материальное бытие, все существование - это только отношение сил друг к другу, динамическое отношение, или, точнее, система таких отношений, в которой они постепенно устанавливаются во все более полные связи, объединяются во все более сложные синтезы. Существование - это игра сил, неустойчивое равновесие, которое постоянно нарушается и постоянно восстанавливается, не caput mortuum прошлого производства, а постоянное производство из взаимосвязи сил, постоянное возникновение и распад мгновенного действия, в котором нет ничего постоянного, кроме регулярности отношений и непрерывности динамической интенсивности.

Таким образом, все существование - это такая же родственность, как и все сознание. Как бы усердно ни искали в объективно-реальной и субъективно-идеальной сфере то, что не является отношением, ничего не находят; искомое тает, как (177) мираж, в пустом воображении. Но результат не сильно отличается, если мы полностью покидаем сферу видимости и проникаем в метафизическую сущность. Телистическая интенсивность - это пустая, бессильная стремительность, если она не поставлена в связь с идеальным содержанием через логическое, которое она должна реализовать динамически. Само это идеальное содержание возникает только благодаря тому, что дремлющий логический формальный принцип символизируется и актуализируется в бессознательную синтетическую интеллектуальную функцию через импульс волевой инициативы, а его пустота телеологически оплодотворяется и наполняется содержанием через отношение к нелогическому волению. Оба атрибута, таким образом, являются лишь возможностями, пока они не поставлены логическим в отношение друг к другу. Логическое может относиться к нелогическому только потому, что оба они едины в металогическом; его отношение к нелогическому уже предполагает его отношение к общей субстанции.

Троица субстанции и атрибутов, или металогического, алогического и логического, действительно является сущностью, даже без внутренних отношений, которые предваряются сущностями, возникающими как таковые; но таким образом нельзя сказать, что она есть или что она имеет бытие. Сущность, помимо своей видимости, действительно существует, но она еще не есть; чтобы быть, она должна проявиться в бытии и сознании, чтобы существовать в них как основание бытия. Металогическое становится субстанцией или существующим только тогда, когда возникла реальная функция и через нее было положено нечто существующее, относящееся к субстанции как способу. Сущность может проявиться только в том случае, если моменты ее триединства будут связаны друг с другом логическим, или если актуализируются лежащие в ней возможные отношения; именно таким образом логическое одновременно актуализирует лежащее в сущности возможное отношение к тому, что им постулируется, но постулируется как противоположное себе, т. е. не как сущность, а как видимость. (Gr. IV. 75.) Бытие непричастно только как дремлющее, неактивное, чистое бытие без видимости; как только оно проявляется, оно есть, с одной стороны, внутреннее отношение трех его моментов друг к другу и, с другой стороны, внешнее отношение триединого бытия к двусторонней видимости. Как понятие Бога цепляется за свое отношение к миру, а понятие сущности - за свое отношение к проявлению, так и понятие Абсолюта цепляется за свое отношение к относительному. До сотворения мира Бог может быть всем остальным, но он не является Богом, ибо он становится Богом только через свое отношение к религиозному сознанию человека. «Чем было бы бытие, если бы оно не появилось!» Таким образом, и Абсолют, как не имеющий отношения, имеет свое понятие только в отрицании отношения, и это цепляется за оппозицию к реляционному или относительному, противоположному ему. Другой член каждой оппозиции также отменяется, когда отменяется один ее член, и таким образом отменяется сама оппозиция как отношение между двумя. Об абсолютном, выведенном из этой оппозиции, мы уже не можем сказать ничего, даже отрицания относительности, поскольку отрицание само по себе уже является видом отношения, как и всякое высказывание. Когда мы говорим об абсолютном, мы уже говорим о нем в его отношении к относительному, т. е. фактически о не-абсолютном. Абсолютное само по себе есть лишь категория референтной мысли, относительное понятие, которое имеет свое содержание только в своем отрицательном отношении к относительному. Все, о чем мы можем говорить и мыслить, уже релятивно, относительно, и все бытие есть связанность, даже сверхбытие абсолюта, который лежит за пределами бытия и сознания, но имеет свое бытие именно в том, что он выше и позади них, то есть в отношении к ним. Все разговоры и размышления заканчиваются отношением; все остальное - бездумное молчание. Искать бытие там было бы глупостью. (Gr. IV. 58.) (Gr. V. 139.)

Итак, если, с одной стороны, бесспорно верно, что всякое бытие, которое должно быть больше, чем сущность, должно быть связанностью, а с другой стороны, считается само собой разумеющимся, что всякая связанность есть лишь субъективный компонент человеческого мышления, то из этих двух предпосылок неизбежно следует абсолютный агностицизм. Ибо если все, что мы можем воспринимать и мыслить, есть лишь отношения, а отношения имеют лишь субъективную обоснованность и значение, то мы полностью вплетены в паутину наших субъективных ингредиентов; все, что мы считаем бытием, есть тогда лишь паутина самосплетенных нитей отношений, и там, где они прекращаются, для нас начинается непознаваемое, немыслимое, невыразимое, которое, если оно есть, не имеет к нам отношения, а потому так же хорошо для нас, как если бы его не было. Сплетенная нами паутина отношений ошибочно представляется нам как (179) познание бытия, не будучи таковым; там, где мы полагаем, что знаем, мы оказываемся в иллюзии, и там, где истинное познание только начинается, оно для нас и заканчивается. Абсолютный агностицизм в отношении того, что прежде всего следует называть знанием, и абсолютный иллюзионизм в отношении того, что предстает перед нами под видом знания, - это взаимозависимые обратные стороны одной и той же точки зрения. Нет никакой разницы, подчеркивать ли ту или иную сторону вопроса, отталкиваться ли от этой или от той стороны при обосновании своей точки зрения. Абсолютный агностицизм, основанный на относительности всякого знания и исключительной субъективности всех отношений, был реализован магометанской сектой мотекаллеминов, чтобы водрузить знамя ортодоксальной доктрины, полученной из откровения, на объявленное таким образом банкротство человеческого стремления к знанию. Субъективность реляционных понятий и относительность знания и бытия также играют важную роль в христианском номинализме, но не доводятся до его конечных последствий. Субъективность реляционных понятий недавно подчеркивал и Кирхман, но без признания относительности всего знания и бытия; именно поэтому он не пришел к агностицизму, а застрял в смеси наивного реализма и агностицизма. Хотя неокантианство подчеркивает субъективность всех категорий, оно не совсем основывается на субъективности одной категории отношения; оно расширяет свою точку зрения скорее со стороны иллюзионизма, и только некоторые его ответвления, отсылающие к ранней теоретической позиции Юма, пришли к агностицизму, которому, по крайней мере, не хватает мужества последовательности. Затем ричлианство возобновило попытку магометанского мотекаллемина в христианской теологии, с тем же намерением использовать агностицизм, чтобы отсечь любые научные возражения против догмы, а также дать возможность образованным людям вернуться к вере Церкви.

Правильность вывода, ведущего к агностицизму, нельзя отрицать, если вторая посылка - субъективность всех отношений - столь же несомненна, как и первая - относительность всего сущего. Эта субъективность отношения вытекает из того, что отношение не может ни (180) содержаться в одном из отнесенных объектов, ни в сумме обоих, ни даже витать посередине между ними, но что оно скорее зависит от субъективного произвола, к какому другому объекту я отношу произвольно выбранный объект и в какое отношение я его помещаю. Первое должно показать, что отношение не может быть чем-то объективно реальным, второе - что оно подвержено субъективному произволу. Однако в обоих случаях попытка обоснования оказывается неполной.

Трехчастная дизъюнкция лишь доказывает, что отношение не может быть чем-то объективно реальным, если референтами являются мертвые, чисто пассивные вещи, не способные к действию, какими являются части содержания сознания или бессильные движущиеся субстанции в пустом пространстве, какими их представляет себе кинетический взгляд на мир. Но при этом остается нерассмотренной возможность того, что вещи сами по себе, которые лишь представлены для сознания объектами его представлений, являются живыми, активными, нематериальными, динамическими функциями, которые сами динамически соотносятся друг с другом и через эти самые взаимные отношения образуют пространство и материю. Способность соотноситься, таким образом, присуща каждой из двух функций; реальные отношения не висят между ними в центре в качестве независимого третьего лица, а являются самосплетенной лентой, которой они переплетаются между собой.

Субъективный произвол в выборе референта и вида отношения неограничен только там, где с отношениями просто играют, не претендуя на обогащение знания с их помощью; но там, где есть серьезное стремление к знанию, выбор референта и вида отношения всегда более или менее ограничен тем, что служит цели. Если в природе каждая часть находится в объективно-реальных отношениях к каждой другой части, то репродуктивное, субъективное мышление может также проследить каждое из этих отношений и тем самым развить определенный произвол в своем выборе; но поскольку объективно-реальные отношения между различными частями природы имеют различную близость и различное значение для существования целого, субъективное мышление также должно будет отдавать предпочтение одним перед другими в своем воспроизведении, в зависимости от степени их объективно-реального значения, чтобы удовлетворить цели познания. Точно так же характер и способ объективно реальных отношений между двумя природными вещами может быть весьма многообразен, так что (181) произволу остается выбор - подчеркнуть то или другое; но истинное познание должно будет стремиться воспроизвести мышлением все эти отношения и тем самым упорядочить их в соответствии с их объективно реальной значимостью для естественной связи вещей. При этом любой субъективный произвол исключается.

Даже в сфере игровых отношений, не имеющих познавательной ценности, существует неизмеримое число объектов для выбора, но не типов отношений. Игривое воображение может достать объект отношения из самых отдаленных областей; но виды отношений, между которыми оно может выбирать, вскоре исчерпываются. Даже в случае простого игрового отношения выбор объектов будет тайно и незаметно обусловлен видом отношения, для которого ищется пример; с другой стороны, если объекты отношения выбираются или даются случайно до того, как вид отношения был определен, природа объектов окажет незаметное влияние на выбор вида отношения. Произвол в выборе отношений состоит только в неосознанности определяющих мотивов. Но то, что природа объектов в целом может влиять на выбор вида отношения, и наоборот, следует из того, что и те и другие имеют найденную в сознании и независимую от всякого произвола природу, которая благоприятствует установлению данного вида отношения, но препятствует этому, приглашает к нему, отталкивает от него.

Но как только выбор референта и вида отношения сделан, от произвола уже не зависит, даже видимо, то, каким окажется заданное отношение, а зависит только от природы референта. Устанавливая определенное отношение между двумя определенными объектами, мышление вовсе не ведет себя творчески, а лишь воспринимает, констатирует, регистрирует. Это одинаково верно как при заимствовании объектов из восприятия, так и при их выдумывании самым экстравагантным воображением; только в первом случае предполагается, что при констатации отношения признается что-то из объективно-реального мира, а во втором - только что-то из случайного характера собственных продуктов воображения. Являются ли две (воспринимаемые или воображаемые) фигуры конгруэнтными, равными, подобными, симметричными или нет, и на сколько одна из них больше другой, зависит только от данной конституции фигур, а вовсе не от произвола референтной мысли, хотя применение или неприменение этих видов отношения к двум фигурам находится на усмотрении мыслителя. Об этом говорит и тот факт, что природа вещей заставляет нас при ближайшем рассмотрении исправлять ошибочные или неточные определения их отношений.

Отсюда следует, что в заданной детерминированности объектов должно быть нечто такое, что определяет связь в каждом типе отношений, которые могут быть к ним применены. Если, например, даны два треугольника, то они могут быть связаны по форме (подобие, симметрия, конгруэнтность, соотношение углов, соотношение сторон, порядок углов и сторон) или по размеру (площадь); но в каждом из этих типов отношения результат мысли о связи определяется данными как таковыми. Это качество данности, определяющее отношение, можно назвать «основанием отношения» или fundamentum relationis. Теперь необходимо прояснить, в чем состоит основание отношения; ведь кажется, что само основание отношения уже должно иметь отношение к отношению, пусть даже изначально скрытое, чтобы иметь возможность определять отношение.

Что касается объектов в сознании, то можно сказать, что возможные отношения между ними зависят от качества и пространственно-временной протяженности; но они, в свою очередь, зависят от функционирования самих вещей, на основе которых они реконструируются. С одной стороны, субъективная цель добавляет новые объекты с помощью воображения; с другой стороны, она выбирает объекты, которые должны быть связаны, и типы отношений, но всегда основывает конкретные отношения на качестве и протяженности (через которые также измеряется интенсивность). Но качество и протяженность, как уже было показано, являются продуктами синтетической интеллектуальной функции, то есть результатами бессознательных синтезов, которые, хотя и не демонстрируют сознанию в явном виде синтетический характер своего происхождения, тем не менее имплицитно содержат его. Синтез, однако, сам является отношением; кажущаяся несвязанной данность, таким образом, имплицитно включает в себя все отношения, которые были включены в ее синтетический генезис.

Если, таким образом, рефлексивное мышление берется эксплицировать для сознания то, что в нем бессознательно и имплицитно закономерно, то неудивительно, что в логическом процессе оно может сознательно извлечь лишь то, что бессознательно в него заложено. Ведь бессознательная, синтетическая интеллектуальная функция по самой своей природе бессознательно логична; сознательная дискурсивная рефлексия должна поэтому аналитически эксплицировать то же самое, что бессознательное интуитивное первичное мышление подразумевало синтетически, если она остается верной основному логическому характеру последнего, который также действует через нее. Если, например, интуитивно-логический синтез упорядочил сенсорный материал таким образом, что возникло восприятие круга, то все отношения, которые можно вывести из круга, имплицитно определены, например, отношение между периферийным углом и центральным углом на одной и той же дуге.

Части содержания сознания являются пассивными продуктами, которые могут имплицитно нести в себе предсознательно установленные отношения, но не могут устанавливать или поддерживать активные отношения друг с другом, так что для экспликации имплицитно установленных в них со-субъектов необходимо сначала добавить субъективное мышление.

Вещи в объективно-реальной сфере, напротив, представляют собой силы или группы сил, которые вполне могут вступать в активные отношения друг с другом. Поэтому, когда субъективное мышление устанавливает такие отношения между объектами воображения, которые представляют для его сознания сами вещи, оно реконструирует живописно то, что уже существует эксплицитно в исходной картине, то есть, добавляя эти отношения к объектам воображения, оно просто продолжает субъективную реконструкцию объективно-реального мира, которую оно уже начало, добавив пространственность к ощущениям. Если принять объекты воображения за то, чем они являются, - за части содержания сознания, - то это выглядит как субъективное добавление, когда референтное мышление придает им динамические отношения, даже как добавление, противоречащее их пассивной и бездеятельной природе. Однако если они берутся не как то, чем они являются непосредственно (184), а как то, что они означают или представляют косвенно (через трансцендентальные отношения), т. е. как представители вещей в себе для сознания, то приписываемые им отношения оказываются уже не субъективными дополнениями, а простыми мысленными изложениями тех отношений, которые действительно установлены между соответствующими вещами в себе и посредством которых ощущения вместе с конструируемыми из них представлениями и объектами представлений впервые становятся возможными и определяются.

Если вышеупомянутая точка зрения, что силы определяют пространственность своим действием, верна, то все пространственные отношения также определены имплицитно, в то время как явно определены только те, которые динамически актуальны в любой данный момент. Каждое изменение в констелляции сил по отношению друг к другу также изменяет их соответствующие эксплицированные динамические отношения и, таким образом, также их соответствующие эксплицированные пространственные отношения. Исследуя законы динамических отношений, субъективное мышление, однако, не может ограничиться экспликацией соответствующих актуальных отношений, а ищет общие формулировки, охватывающие как явные, так и неявные динамические и пространственные отношения вещей. Субъективно, таким образом, эксплицируются и такие отношения вещей самих по себе, которые порой содержатся в них лишь имплицитно, но динамически эксплицируются условно и возможно в объективно-реальной сфере.

Поскольку пространственные отношения, составляющие содержание динамических отношений, также логически детерминированы в объективно-реальной сфере, так же как и в бессознательно-синтетической конструкции содержания сознания, субъективная логическая реконструкция может также устанавливать логические детерминации относительно возможного, необходимого и невозможного в объективно-реальной сфере, от которых конечная реальность не отклоняется. Соответствующие реальные пространственные отношения, составляющие содержание соответствующих реальных динамических отношений, могут быть, с другой стороны, лишь непосредственно взяты из опыта или выведены косвенным путем. В отношении возможных, невозможных и условно необходимых пространственных и кинетических отношений вещей чисто логический анализ пространственных и кинетических отношений содержания сознания может поэтому дать важную информацию, тогда как для динамических отношений объективно реального мира логический анализ формальной конституции содержания сознания в его пассивной непосредственности не дает никаких точек опоры, (185) а в своей трансцендентальной репрезентативной ценности полностью зависит от эмпирических впечатлений и их рациональной обработки. Если обобщить значение субъективного реляционного мышления для субъективно-идеальной и объективно-реальной сфер, то оно может быть экспликацией имплицитных отношений по отношению к обеим и воспроизведением эксплицитных отношений по отношению к последней. Однако как экспликация имплицитных отношений она является прямой экспликацией субъективно возможного по отношению к субъективно-идеальной сфере и косвенным воспроизведением объективно-реально возможного по отношению к объективно-реальной сфере. Поскольку соответствующие эксплицитные отношения в объективно-реальной сфере также являются лишь экспликациями имплицитных отношений или актуализациями объективно возможного, каждое «основание отношения» в обеих сферах видимости в конечном счете прямо или косвенно возвращает к отношению, имплицитно заданному логическим. — Имплицитное или просто возможное отношение, которое, тем не менее, является решающим по содержанию для возможной экспликации этого отношения, конечно, не может быть пропозиционировано дискурсивно-логическим, но только интуитивно-логическим. Не является противоречием то, что существенный fundamentum relationis позиционируется по существу без того, чтобы его позиционировала логика; но противоречием является то, что дискурсивно-логическое имплицитно позиционирует больше, чем эксплицитно позиционирует в данный момент. Если, таким образом, следует предположить, что все фундаментальные отношения (fundamenta relationum) как в объективно-реальной, так и в субъективно-идеальной сфере определены и идеально пропозиционированы логическим по своему содержанию, то пропозиционировать их в качестве имплицитных отношений могло только интуитивно-логическое, но не дискурсивно-логическое. Дискурсивно-логическое появляется за ним в субъективно-идеальной сфере только для того, чтобы дискурсивно эксплицировать имплицитные отношения, установленные интуитивно-логическим. Интуитивно-логическое не только бессознательно конструирует содержание объективно-реального мира и сознания, но и является бессознательным корнем дискурсивно-логической рефлексии. (Gr. 111. 160.)

Как логическое, интуитивно-логическое способно вместить в себя все, что дискурсивно-логическое может эксплицировать из данного содержания логических отношений; как интуитивное, оно способно охватить одновременно uno obtutu то, что дискурсивная мысль может пройти только последовательно. Как интуитивная (186) логическая или интуитивная интеллектуальная функция или интеллектуальный взгляд, она, таким образом, объединяет логичность с охватывающей одновременностью и помещает всю логичность в мгновенный взгляд, который впоследствии извлекается реферирующей мыслью. Как не дискурсивное и неабстрактное мышление, интуитивно-логическое, однако, не рефлектирует явно над отношениями, которые не должны быть динамически реализованы в тот же момент, а лишь имплицитно предполагает их, так что из этой отправной точки они должны достичь экспликации с логической последовательностью в том случае, если они логически требуются в соответствии с обстоятельствами, как содержание, которое будет реализовано. Поведение интуитивно-логического по отношению к отношениям совершенно такое же, как и по отношению к соответствующему содержанию восприятия вообще; последнее тоже никогда не включает в себя больше того, что в данный момент реализуется, хотя, по возможности и имплицитно, оно одновременно включает в себя все предыдущие содержания восприятия, из которых оно логически развилось, и все будущие, которые будут логически развиваться из него. Всякое бытие, как мы видели выше, есть связанность; но только поэтому объективно реальное бытие может быть связанностью, поскольку все его содержание определяется в каждом случае интуитивной интеллектуальной функцией или интеллектуальным взглядом, а все содержание последнего состоит в отношениях. То, что эти отношения, как явные, так и неявные, несмотря на свою логичность, не представляются дискурсивно отдельными, а одновременно слитыми в каждом случае, как раз и составляет их интуитивность, благодаря которой они противопоставляются рефлективному отношению. Именно поэтому, рассматриваемые с точки зрения рефлексии, они изначально не выглядят как отношения, хотя таковыми являются. Анализ чувственного восприятия уже научил нас, что то, что мы называем интуитивностью, является продуктом, возникающим из одновременности и мгновенности бессознательных синтезов; но здесь, по крайней мере внешне, еще существуют фиксированные данные, которые связаны этими синтезами, хотя при ближайшем рассмотрении даже определенные отношения интенсивности, составляющие ощущение, состоят лишь в количественных отношениях, которыми они постепенно определяются. Интуитивно-логическое не имеет всех этих данных для синтеза; все, что должно быть связано, должно быть сначала постулировано (187). Но то, что логическое может быть про позиционировано, есть, в конце концов, не что иное, как логические отношения, например, экстенсивные размерные отношения движения, посредством которых степенные отношения интенсивности предопределяются для теологической функции. Таким образом, они есть не что иное, как отношения, которые синтетически связаны и приобретают характер интуитивности благодаря этому слиянию в мгновенную одновременность.

В соответствии с этим предрассудок о простой субъективности отношений, похоже, основан на правильном ядре, который лишь завуалирован обезображивающей оболочкой. Это верное ядро — основная идея о том, что отношения должны быть чем-то логическим, идеальным, продуктом интеллектуальной функции, и что ничего другого быть не может. Обезображивающая оболочка, однако, — это ошибка в том, что мышление, которое изначально устанавливает отношения, является сознательным дискурсивным мышлением, а не предсознательным, бессознательным, интуитивным мышлением. Все отношения, которые сознательное мышление эксплицирует дискурсивно, являются, однако, лишь воспроизведением эксплицитных отношений, или экспликацией имплицитных отношений, или эксплицитным воспроизведением имплицитных отношений, которые уже были установлены или со-установлены бессознательным, интуитивным мышлением. Это верно даже там, где мышление играет с продуктами воображения референциальным образом; ведь все отношения объектов воображения, эксплицируемые таким образом, уже заранее имплицитно заложены в них бессознательным синтетическим мышлением, породившим эти объекты. Это не менее верно и там, где спекулятивная мысль эксплицирует отношения между метафизическими моментами сущности; ведь она не смогла бы сделать эти отношения эксплицитными сознательно. Оно не смогло бы мыслить эти отношения явно и сознательно, если бы логическое не мыслило их ранее бессознательно и неявно как отношения и тем самым не открыло бы впервые мировой процесс.

Это обеспечивает логически идеальный характер отношений, который совпадает с логически идеальным характером содержания бытия. Но не хватает еще второго определения, чтобы интуитивно-логическое стало активным в отношениях, воспроизводство которых показывает нам наше референтное мышление. Мы уже видели при рассмотрении динамических функций пространственного схватывания, что для пространственного схватывания необходимы динамические отношения, но что динамические отношения между существенно отдельными силами вообще были бы невозможны. (188) Как при построении множества субъективно-идеальных феноменальных миров, так и при построении единого объективно-реального феноменального мира пространственность является фундаментальным способом отношения, посредством которого мир-процесс становится синтетической геометрией. Пространственные отношения между различными силами были бы невозможны, если бы они содержали различные идеи, различные идеальные или возможные пространства, а не были бы частичными функциями одной воли и одной идеи. То же самое относится и ко всем другим отношениям, кроме пространственных отношений между различными вещами самими по себе. Интуитивно-логическое, действующее в той и другой вещи само по себе или индивидуально, должно быть одним и тем же не только по виду, но и по количеству, чтобы между ними можно было установить интуитивно-логическое отношение. Поэтому определение логической идеальности должно быть дополнено другим определением монизма; это должна быть одна всеобъемлющая идея, в которой все явные и неявные отношения логически идеализированы. (Gr. IV. 43.) Утверждение о том, что все отношения логически идеализированы, кажется, терпит исключение только в метафизической сфере самого Абсолюта, то есть в отношениях субстанции к ее атрибутам и атрибутов друг к другу, но и это лишь кажущееся. Ведь в спящем Абсолюте на самом деле нет никаких отношений, поскольку принципы остаются несвязанными. Инициатива процесса исходит только от воли, без всякой связи с другими принципами. Участие логического в процессе, инициированном волей, происходит, однако, через отношения, в которые логическое помещает себя, логически идеальное, к возвышенному нелогическому, и только таким образом позволяет логическому стать реальным принципом. Логическое позволяет воле стать реальной, определенной волей и тем самым установить мировой процесс, оно также втягивает субстанцию в мировой процесс и ведет ее от сущности к бытию.

Таким образом, из трех принципов только логический устанавливает отношения между собой и двумя другими, и только логический устанавливает эти отношения. Только логически идеальная детерминированность мысли сама по себе имплицитно характеризует отношения, связанные с другими атрибутами, как антилогические и металогические, противопоставляя их своей собственной сущности или устанавливая их в безразличии к этому противопоставлению (189). Антилогический характер воли и металогический характер субстанции не являются предикатами, которые придерживаются этих принципов как таковых, но лишь предикатами, вытекающими из * логически идеальных отношений, в которые логическое вынуждено помещать себя по отношению к ним в силу своей собственной природы. - На первый взгляд может показаться, что* отношение к идее «существует и в воле, которая возникла в логическом из его отношения к нелогическому; но при ближайшем рассмотрении эта видимость исчезает. Воля не приобретает никакого отношения к логическому благодаря своему разворачиванию в идею; она уже была в существенном единстве с ним до инициативы и остается в этом существенном единстве с ним во время процесса. Только если воля мыслится в функциональном единстве с идеей, т. е. не в оппозиции к ней, можно сказать, что различные части воли получили различный характер благодаря связи с различными частями идеи, или что индивидуальный характер является рефлексом идеи в воле, подобно тому как идея является рефлексом нелогического в логическом. Ибо воление, как единая тотальность, так и индивидуальное воление, в той мере, в какой они оба взяты как чисто формальная интенсивность стремления к осуществлению в противоположность их идеальному содержанию, не имеют характера; характер дается только индивидуальному волению, наполненному идейным содержанием. (Gr. IV. 61.)

Сущностное единство двух атрибутов, из которого при переходе от покоя к деятельности сразу же вытекает их функциональное единство, не следует понимать как отношение; это нечто, что предшествует и превосходит всякое отношение, то, что присуще всему бытию, то есть всему реляционному бытию, которое по этой самой причине называется субстанцией. Ведь субстанциальное единство атрибутов - это не что-то рядом с субстанцией, а сама субстанция, которая, следовательно, не может иметь никакого отношения к сущности атрибутов, но является тем, что существует в обоих. Для нашего мышления, однако, противопоставление атрибутов по их сущностям и их единство в субстанции и в ее функционировании выглядят как отношения; но мы не должны забывать, что они кажутся нам таковыми лишь постольку, поскольку мы мыслим, то есть лишь постольку, поскольку мы рассматриваем их с точки зрения логического, которое с самого начала мирового процесса поместило отношения в себя (190) и также утверждает их в нас, как только мы логически мыслим. Мы не можем рассуждать о принципах абсолюта, не придерживаясь этой логической точки зрения, но не забываем всегда добавлять поправку на то, что эта точка зрения уже логически окрашена. Мы не можем сказать, что такое множественность субстанции с ее атрибутами, если она не мыслится как отношение, потому что мы должны были бы перестать мыслить логически, прежде чем мы смогли бы мыслить ее иначе, чем в терминах отношения. Но то, что как немыслимое единство оно должно быть также единством без отношения, мы можем утверждать с уверенностью, потому что знаем, что отношения - это нечто логически идеальное, то, что впервые постулируется логическим и в логическом. Когда логическое начинает говорить о воле и субстанции, у него нет выбора, но оно логически вынуждено определять первое в оппозиции к самому себе как антилогическое, а второе в его возвышенности над оппозицией как металогическое. Таким образом, перед нами единственный известный нам случай фундаментального отношения, которое, хотя и определяет возможное отношение конкретным образом, само еще не определено логически через явные или неявные отношения, единственный случай фундаментального отношения, которое даже не является неявным отношением. (Gr. IV. 53.)

Этот единственный случай, однако, можно найти не в мире, который, в конце концов, определен через и посредством логически идеального содержания, но только над миром, где вечное, немыслимое определение сущности занимает место временного, логически идеального определения бытия. В мире, где перед нами стоит задача сориентироваться, объяснив бытие в терминах его принципов, нам не остается ничего другого, как основывать это объяснение на гипотезе, что все основания бытия нашего сознательного, референтного мышления представляют собой синтетическую ткань бессознательных логических отношений. Над миром, в сфере принципов, возможность дальнейшего объяснения прекращается вместе с возможностью продуманного определения, а на ее место во всех индуктивных сериях приходит простое утверждение конечных принципов, к которым привели объяснительные усилия. Мы должны объяснить бытие, но не сущность, из которой мы объясняем бытие; мы должны выводить сущность только в обратном порядке из (191) бытия. Мы должны довольствоваться тем, что сущности атрибутов так устроены, что одна должна определяться другой, если она относится к ней в мышлении, как к своей противоположности, и что лишенная сущности субстанция должна определяться атрибутами, стоящими в сущности-противоположности, как стоящими над и вне противоположности, если они к ней относятся. Для нашего мышления, которое движется в чистых отношениях, сущность, как покоящаяся без отношения, есть непостижимая первооснова бытия; но как только сущность переходит в бытие, логический принцип также развертывает в себе отношения себя к другим принципам, выпадение которых предопределено сущностью. Переход сущности в бытие вообще не произошел бы, если бы логический принцип не развертывал эти отношения; ведь без него инициатива воли не вышла бы за пределы пустого воления. Поскольку мы можем мыслить только в отношениях, а там, где мы не можем мыслить отношения, наше мышление заканчивается, мы можем мыслить метафизические принципы сущности только посредством тех отношений, в которые логическое поставило себя к ним и в которые логическое поставило их к миру видимости. Если же мы хотим мыслить их такими, каковы они сами по себе до и после этих отношений, то нам ничего не остается, как отрицать эти отношения как актуальные, а если мы не хотим ничего не мыслить, то удерживать их в мысли как возможные, потенциальные или эвентуальные. (Gr. IV. 55.) (Gr. IV. 64.) Gr. V. 139.)

Если, таким образом, содержание всего бытия и сознания состоит в отношениях и если там, где прекращаются отношения, тем более прекращаются категории, а именно в сверхсущностном бытии в покое, то отношение или связь не есть категория наряду с другими категориями, но первичная категория есть категория общего для всех других категорий, а эти последние - лишь специализации или партикуляризации этой первичной категории. То, что наше сознательное дискурсивное мышление движется только в отношениях и что в этом отношении отношение есть первичная категория, вряд ли можно отрицать; можно лишь попытаться представить категории чувственности как особый вид категорий наряду с отношением. Интенсивность и качество, временность и пространственность предстают перед сознательной мыслью как нечто данное в противоположность произвольности применяемых к ним отношений (192), как материал, с которым оперирует референтная мысль. И это справедливо, поскольку отношения, из которых она возникла в досознательном генезисе, скрыты от сознания. Но как только этот генезис вскрыт, становится очевидным, что они также подпадают под категорию отношения, включая количественное определение интенсивности, но за исключением самой неопределенной интенсивности, которая как таковая вообще не является категорией, а представляет собой метафизический принцип. Единственное различие, которое остается, состоит в том, что в категориях чувственности отношение, в котором они существуют, не входит в сознание, тогда как в категориях мышления оно воспроизводится и эксплицируется для сознания.

Это различие достаточно важно, чтобы сохранить разделение категорий на чувственные и мыслительные, что соответствует различию между бессознательными и сознательными отношениями; но его недостаточно, чтобы отказать этим отношениям в значении общей первичной категории. Однако ее значение можно было признать только после того, как были решены категории чувственности; поэтому по методологическим соображениям было запрещено ставить первичную категорию отношения во главе всего учения о категориях, а не во главе категорий мышления. (Gr. I. 138.)

Мы признали отношение существенной формой деятельности не только сознательной мысли, но и мысли вообще как логической интеллектуальной функции. Мы видели, что как в бессознательном содержании абсолютной идеи и совпадающем с ним содержании бытия объективно-реального мира, так и в содержании субъективно-идеального мира видимостей все построение интуитивного происходит через синтез (т. е. отношение) отношений: с той только разницей, что в бессознательной идее это просто логическое отношение к нелогическому, а в построении содержания сознания интенсивности ощущений как индивидуализированные аффекты самого нелогического составляют импульс и исходный пункт синтетического построения. Оба случая сходятся в том, что логическая интеллектуальная функция не может относиться ни к чему, кроме данного нелогического, но в остальном зависит от конструирования всего содержания из этой бессодержательности путем многократного помещения изначально бедных отношений в более сложные (193) отношения и, таким образом, прихода к все более богатому содержанию. Отнесение - это собственно логическая деятельность логического принципа; из своего отношения к пустому алогическому он сначала раскручивает интуитивное содержание идеи; затем, после того как идея реализовалась через пустое алогическое и из борьбы идейно-индивидуализированных динамических функций возникли индивидуальные интенсивности ощущений, он снова раскручивает субъективные миры видимости вовнутрь от последнего. Таким образом, логическая интеллектуальная функция отношения становится волшебной палочкой, которая из небытия содержания (пустого нелогического и пустого логического формального принципа) вызывает все богатство двух типов феноменальных миров.

Если отношение - это первичная категория, из которой дифференцируются все остальные, то группы, на которые делятся категории мышления, также должны зависеть от различий в отношении. Теперь мы видели выше, что отношение может быть либо экспликацией имплицитного отношения, уже содержащегося в содержании бытия, либо субъективным воспроизведением отношения, уже эксплицитного в содержании бытия. В первом случае данная основа отношения может иметь либо просто субъективную актуальность в сознании (как продукт фантазии), либо одновременно трансцендентальную реальность как субъективное воспроизведение трансцендентального бытия; в обоих подслучаях, однако, субъективное или трансцендентальное восприятие мыслится как данное, а имплицитные в нем отношения лишь констатируются мыслительной экспликацией. В другом же основном случае, когда субъективно воспроизводятся отношения, явно существующие в трансцендентальном бытии, утверждается нечто, что вовсе не дано в данном содержании восприятия и что, следовательно, не может быть утверждено простой экспликацией. В силу этого различия категории мышления должны быть разделены на две резко обособленные группы.

Я приведу несколько примеров, чтобы проиллюстрировать это. Если я соотношу между собой две воображаемые или эмпирически воспринимаемые прямые линии, то при их сравнении я просто должен сказать, что они неравны, например, что одна в два раза больше другой. Мое референтное мышление - это экспликация отношения величины, подразумеваемого в данном, утверждение определенного качества содержания бытия. Я не утверждаю, что воображаемые линии или вещи сами по себе воспринимаемых линий эксплицитно связаны друг с другом в том отношении, которое эксплицирует мое мышление; но я утверждаю, что основание бытия моего отношения, которое может быть развернуто, таково, что заставляет меня утверждать неравенство и отношение два к одному с логической необходимостью. Таким образом, я утверждаю нечто об основании бытия или fundamentum relationis, которое я либо черпаю непосредственно из опыта, либо вывожу из него с помощью логически убедительных заключений (как в случае более сложных математических предложений или геодезических измерений). В любом случае мне не нужны индуктивные выводы, которые имеют лишь вероятностное значение и приводят лишь к гипотетическим предположениям. Но это как раз тот случай, когда я воспроизвожу явные отношения содержания бытия для своего сознания посредством мышления. Ибо перцептивное содержание, конечно, отражает имплицитные пространственные и временные отношения трансцендентного содержания бытия, но не его эксплицитные динамические отношения, которые ускользают от восприятия. Можно увидеть изменение пространственных отношений, но не динамические отношения самих вещей, из которых эти изменения возникают; можно воспринять временную последовательность изменений, но не причинную или теофбгическую связь между ними; можно ощутить нечто от случайностей, но никогда от субстанции, которой они присущи. Причина, цель и субстанция не поддаются эмпирическому восприятию; они не являются имплицитными качествами содержания сознания, которые могут быть

Это не имплицитные качества содержания сознания, которые нужно просто констатировать посредством вдумчивой экспликации, а явные отношения в трансцендентном содержании бытия, которые не входят в перцептивную картину содержания бытия в сознании, но должны быть добавлены впоследствии посредством вдумчивой реконструкции. Однако соответствует ли это добавление трансцендентальной реальности в конкретном случае, никогда не может быть установлено с непреложной логической необходимостью, а может быть обосновано лишь индуктивно с большей или меньшей вероятностью. Субъективное воспроизведение эксплицитных отношений бытия, таким образом, всегда имеет лишь гипотетический характер; это предположение мысли, которая вменяет (195) реальности ее субъективное производство как сознательно-идеальное воспроизведение трансцендентного эксплицитного отношения. (Gr. I.138.)

Такие гипотетические допущения или предположения выходят за пределы простой экспликации перцептивного содержания, поскольку они помещают в содержание бытия то, что не входит в перцептивное содержание как таковое. Такое мышление называется спекуляцией или спекулятивным мышлением в отличие от просто рефлексивного мышления, которое довольствуется экспликацией имплицитных отношений содержания бытия, эмпирически данных в перцептивном содержании. Соответственно, категории мышления также распадаются на категории рефлексии и спекуляции, или рефлективного и спекулятивного мышления. Если в теории категорий Аристотеля основное внимание уделяется понятиям отражения, а большинство умозрительных категорий ошибочно трактуется как принципы, то Кант принципиально исключает «понятия отражения» из своей таблицы категорий, хотя и включает ряд из них в группу «математических категорий». Центр тяжести таблицы категорий, однако, лежит у него в спекулятивных, или, как он справедливо говорит, динамических категориях; но почему он включает некоторые отношения рефлексии в таблицу категорий наряду с ними, а другие относит к понятиям рефлексии, он не указал. Теперь возникает задача признать оба типа отношений как категории, но при этом отличить их друг от друга. Окажется, что категории рефлексивного мышления в объективно-реальной и метафизической сфере тесно связаны с категориями спекулятивного мышления. Во-первых, имплицитные отношения объективно-реальной сферы, служащие основой бытия для эксплицитных отношений субъективной рефлексии, часто являются результатом эксплицитных отношений, имевших место ранее, в прошлой фазе мирового процесса, содержание которых имплицитно продолжается в настоящем. Во-вторых, однако, настоящие импликации этих отношений также являются такими импликациями в настоящих эксплицитных отношениях, которые субъективно воспроизводятся нами как спекулятивные категории. Тогда речь идет о том, чтобы распознать ту сторону спекулятивных категорий, через которую они подходят к понятиям рефлексии, приближаются к ним, так сказать, и способны подразумевать их в себе. Иначе говоря, как только категории рефлексии переносятся из субъективно-идеальной сферы, в которой только они и имеют свою конкретную действительность, в объективно-реальную сферу, они настолько изменяют свой смысл, что представляют собой лишь определенную сторону спекулятивных категорий; например, логическая оппозиция становится оппозицией сил, логическое единство - динамикой и т. д., т. е. моментами причинности. Поэтому мы не перестанем отличать эти категории как категории рефлексии от спекулятивных, так как мы исходим из внутреннего опыта нашей собственной сознательной психической жизни и можем прояснить сферы, выходящие за пределы сознания, только соотнося их с нашей субъективно-идеальной сферой и различиями, обнаруживаемыми в ней. Как мы продолжаем называть интенсивность, временность и пространственность категориями ощущения и восприятия, хотя и признали их значение в объективно-реальной и метафизической сфере, так же мы можем продолжать называть оппозицию, единство и т. д. категориями отражения. Мы также можем продолжать называть их категориями отражения, даже если мы признаем их имплицитное положение и значение в спекулятивных категориях сфер, выходящих за пределы сознания. Обозначения, различающие их как категории ощущения, восприятия, рефлексии и спекуляции, просто заимствованы из различных областей субъективно-идеальной сферы, из которой мы эпистемологически черпаем эти категории, не желая тем самым наложить какое-либо ограничение на действительность этих категорий в сферах, выходящих за пределы сознания. (Gr. III. 160.)

II. Категории рефлексивного мышления

1. категории сравнительного мышления

а) и б). Категории сравнения в субъективно-идеальной и объективно-реальной сферах

(197) Отношение, которое сначала возникает между двумя объектами, есть сравнение. Каждый из них рассматривается не изолированно, а в сравнении с другим, т.е. оба они соотносятся друг с другом и синтезируются. Ни один из них сам по себе не получает определения от мышления, но каждый только в отношении к другому. Оба должны быть сначала выведены из найденной ими изоляции и объединены в группу, ибо только в синтезе их отношения могут быть эксплицированы. Это сравнительное мышление приводит либо к тому, что объекты одинаковы, либо к тому, что они различны, либо к тому, что они одинаковы в одних отношениях и различны в других. Уравнивание или нахождение одного и того же и различение идут бок о бок как результаты сравнения, которые не зависят от произвола и зависят только от объектов. Происхождение сознания даже полагали в дифференциации (Ульрици); правда, ошибочно, ибо сознательное ощущение должно уже существовать, прежде чем сравнительное мышление сможет заняться этим содержанием сознания и прийти к дифференциации. Но бесспорно, что содержание сознания проясняется сравнительной рефлексией и сначала овладевает мышлением. Непосредственное сознание становится отраженным сознанием только через рефлексивное мышление, а (198) первой и первоначально необходимой деятельностью рефлексивного мышления является сравнение.

Высшей степенью одинаковости является тождество, или дизельность, которая исключает двойственность. Впечатления действительно должны быть двумя, чтобы их можно было сравнивать; но вещь сама по себе, с которой эти впечатления трансцендентно связаны, может, следовательно, быть одной и той же. Образы двух глаз, или впечатления нескольких пальцев, или восприятия нескольких чувств могут быть объединены в один и тот же объект восприятия только при условии тождества вещи в себе; синтетическое единство объекта восприятия оправдано только в том случае, если предполагаемое тождество вещи в себе истинно: Если пьяный человек неосознанно щурится и тем самым дважды видит фонари, или если наложенные друг на друга пальцы дважды ощущают маленький шарик, который они катают туда-сюда, - это иллюзии чувств, возникающие из-за неверных суждений о воспринимаемом. Ошибочна не двойственность чувственных впечатлений, а ошибочно суждение о двойственности того, что их вызывает, потому что положение органов чувств, противоречащее привычке, и дефектное восприятие мышечных движений и положений конечностей мешают правильному синтезу, и только благодаря этому неверному суждению возникает ложная видимость восприятия. Если свидетеля вызывают в суд, чтобы он подтвердил идентичность обвиняемого с преступником, которого он ранее наблюдал, его нынешний образ лица обвиняемого не совпадает с его прежним образом лица преступника; но если оба они одинаковы, он без колебаний клянется в идентичности двух вещей в себе, которые вызвали эти численно различные образы лиц.

Одинаковыми оказываются две идеи или представления, которые, если бы они сменяли друг друга без перерыва, казались бы тождественными, т. е. одним и тем же, т. е. которые могут сменять друг друга без всякого изменения в содержании сознания. Две вещи в себе признаются тождественными, если они могут совершенно заменить друг друга как в своем действии на другие вещи в себе, так и в своем действии на человеческие чувства, т. е. если для того, чтобы установить их (199) как не тождественные, необходимы особые средства познания. Такие средства познания могут заключаться в том, что другие наблюдатели, одновременно наблюдая первую вещь, осознают, что две вещи в себе поменялись местами, так что вторая теперь занимает место, ранее занимаемое первой. Ведь тождество предполагает непрерывность в смене места, а там, где этого нет, тождество прерывается, и на его место приходит простое подобие. Так, например, в случае с уратомами одного и того же вида тождество каждого из них основано исключительно на непрерывности его движения по месту, без чего тождество его закона с самим собой было бы прервано.

Равенство понимается здесь в строго логическом смысле как одинаковость всех частей или как тождество в том более широком смысле этого слова, в котором не требуется числового тождества. Как известно, математики понимают равенство в более узком смысле, а именно как равенство величины без учета неравенства формы, а заменяемость или взаимозаменяемость называют конгруэнтностью. Отсутствие динамических отношений интенсивности в чистой математике сводит конгруэнтность к соответствию просто пространственных отношений, которые могут быть продемонстрированы простым охватом пространственных величин. С другой стороны, математическое словоупотребление ограничивает слово «сходство» совершенным равенством форм, в то время как обычное словоупотребление уже использует его для обозначения приблизительного равенства форм. Поэтому для первых сходство одинакового размера сразу же превращается в конгруэнтность, а для вторых оно остается лишь приблизительным, отличным от совершенного равенства, даже если размер формы одинаков.

Сходство в обыденном языке - это уже смесь сходства и несходства; одни и те же идеи, одинаковые в одних отношениях, отличаются в других. Их называют равными или неравными в зависимости от того, выбирает ли рефлексивное мышление для экспликации тот или иной вид отношений. Все зависит от точки зрения, на которую рефлексия ставит себя, чтобы сравнить предметы или вещи; в зависимости от этого получаются противоположные выводы, но только сумма всех этих относительных сравнений является исчерпывающим сравнением, которое учит нас полностью познавать природу (200) вещей в их сравнительном отношении друг к другу.

Отсюда следует, что равенство вообще не может быть объяснено без понятия различия, которое также играет роль. Во всех сложных вещах действует принцип, согласно которому неразличимо равные вещи уже не численно различны, а численно тождественны (principium indiscemibilium); два конгруэнтных треугольника, например, уже не два, а один и тот же треугольник, если они уже даже не различаются по расположению, а совпадают во всех своих точках. Реальные вещи, которые идентичны в широком смысле, то есть полностью идентичны, но при этом численно различны, могут быть таковыми только потому, что они состоят из атомов, которые идентичны, но численно различны (например, две молекулы химического элемента, состоящие из идентичных, но численно различных пратомов). Одинаковые пратомы, не имеющие больше составляющих, действительно одинаковы в отношении интенсивности силы и закона ее проявления, но они численно отличаются тем, что занимают разные места, то есть имеют разный эксцентриситет положения в реальном пространстве. -Идентичность в узком и широком смысле, или числовая идентичность и просто одинаковость в числовом различии, часто путают и смешивают, позволяя слову идентичность мерцать в соответствии с обоими значениями. Эта опасность особенно очевидна там, где нет эпистемологической ясности относительно различия между вещью в себе и ее объектом, или между объективно-реальной и субъективно-идеальной сферами. Ведь там числовое различие нескольких концепций численно идентичной вещи в себе легко перетекает в саму вещь в себе и, по-видимому, сводит ее тождество в узком смысле к тождеству в широком смысле. И наоборот, числовое тождество так же легко перетекает из объективно-реальной или метафизической сферы в субъективно-идеальную и обманывает нас относительно существующего числового различия идей, которые в разное время или с разных точек зрения представляют эту внутренне тождественную вещь для сознания. В случае численно тождественных вещей понятие числового тождества состоит по существу в отрицании их числового различия, или в исключении такой (201) видимости двойственности, без которой вообще не было бы сравнения. В случае же всех нетождественных вещей утверждение относительного равенства уже подразумевает, что они тождественны только в специально указанных отношениях, но более или менее различны во всех остальных.

Когда равенство заключается не в бытии, а в содержании стремления и желания, или в содержании динамической функции, или в тенденции, оно называется уже не равенством, а согласием, или конкордией (concordia), а его противоположность - конфликтом, или раздором (discordia). Это относится не только в собственном смысле к индивидам с сознательной и бессознательной волевой активностью, например, к социальному сосуществованию людей, животных и низших организмов, а также к одушевленным частям каждого организма, и к случайному сотрудничеству определенных природных сил с той же целью; это относится также в переносном смысле к эстетическому взгляду на члены и части целого, которым невольно придается стремление, не принадлежащее им как таковым. Например, предполагается, что тональности ансамбля имеют тенденцию наилучшим образом сочетаться и гармонировать друг с другом, а достигнутое при этом согласие называется гармонией. Аналогичным образом это выражение используется для эстетически хорошо сочетающихся элементов видимых отношений.

Если я говорю: «Две вещи одинаковы», то это может выражать как имплицитное отношение двух вещей, так и эксплицитное, как основу отношений, так и сами воображаемые отношения; язык не предлагает для этого других слов. Если же я говорю: «две вещи различны», то, строго говоря, это выражает лишь суждение об имплицитном отношении или основании бытия, которое заставляет мышление различать вещи в экспликации отношения. Они утверждаются как разные в том и постольку, поскольку они мыслятся как разные. Использование языка, однако, не придерживается последовательно этого различия выражений, но позволяет им небрежно перетекать друг в друга, поскольку обычно нет необходимости различать само отношение и его основу бытия.

Различие - это либо просто числовая разница при полном равенстве, либо одновременно неравенство. Численное различие при ином полном равенстве должно быть либо различием места, либо различием времени; один атом находится здесь, другой - там, а из двух одинаковых бацилл одна могла жить две тысячи лет назад, другая - только что. Числовое различие, таким образом, основано на principium individuationis, то есть на различии пространственных и временных отношений, если только оно не гарантировано и другими неравенствами. Здесь и там, когда-то и сейчас - это пространственные и временные отношения; только на них, на проявлении этих отношений в одновременном наборе точек или в последовательном ряде штрихов, покоится обозначение этого и того, которые тем самым сами характеризуются как отношения. То же самое верно, когда определенное «это» противопоставляется не определенному «то», а неопределенному, неважно какому, как одно и другое, или когда два равных противопоставляются друг другу как одно и другое. Здесь также необходимо лишь численное различие между равными, основанное на пространственных или временных отношениях; но может быть и содержательное неравенство. Поэтому слово «инаковость» также используется для обозначения различия.

Все различия в объективно-реальной сфере складываются из численного различия и различия направления; ведь два вида пратомов различаются направлением действия их силы, а различные индивиды одного и того же атомного рода - лишь различием места. Если мы придерживаемся того факта, что каждый уратом длится в течение всего мирового процесса, т. е. что ни один не исчезает и ни один не прибавляется, то временные различия перестают быть причиной числовых различий уратомов, и остаются только пространственные различия; ибо противоположность направления и различие места являются одновременно пространственными различиями. Их родовое соответствие заключается в динамической функции, их видообразующее различие (differenda specifica) - в направленной оппозиции притяжения и отталкивания, их индивидуальная особенность или сингулярность - в различии места. Только из состава этих различий возникают те размеры, формы, определенная динамическая эффективность и т. д., которые мы различаем в материальных вещах.

(203) Если сравниваются два объекта, то, что в них одинаково, может быть обобщено в понятии вида, а то, что в них различно, остается в виде индивидуальных особенностей. С другой стороны, если сравнивается целый ряд объектов, в которых наблюдается различное смешение одинакового и различного, то часто можно выделить группы, отличающиеся друг от друга. Тогда то, что одинаково во всем, образует родовое понятие, то, что различно во всем, - индивидуальные особенности, а то, что одинаково только в индивидах каждой группы, то, что различно в каждой группе, приводит к видообразующим различиям внутри родового понятия, которые вместе с этим образуют видовые понятия. Видообразующее различие показывает, что отличается во всех особях вида по сравнению со всеми особями других видов, но также и то, что является одинаковым по сравнению со всеми особями данного вида за пределами родового понятия. Таким образом, вся концептуализация основана на сравнительном мышлении и противопоставлении одинакового и разного.

Если ряд объектов сравнения упорядочить в соответствии с сочетанием в них одинакового и разного, то получится либо линейная последовательность шагов (например, тонов по высоте), либо расположение по окружности (например, спектральных цветов), либо нерегулярная фигура. В прямолинейном порядке крайними являются наиболее отличающиеся друг от друга индивиды (например, самые высокие и самые низкие тона), в круговом порядке - те, которые находятся на концах диаметра (например, комплементарные цвета). Одна из двух крайностей также называется противоположностью другой; диаметрально противоположные типы в круге образуют диаметральную оппозицию. Оба вида оппозиции, как крайняя, так и диаметральная, возникли только в результате конкретизирующего членения родового понятия или упорядочивания различий, заметных в видах рода, то есть в результате дискурсивной логической деятельности, и поэтому называются (дискурсивными) 1 о - гическими противоположностями. Если род имеет только два вида, то они совпадают, с одной стороны, с крайними точками линейного расположения, а с другой - с диаметральной противоположностью кругового расположения, и называются противоположностями в высоком смысле слова. Контраст, таким образом, предстает в рамках данного рода как (204) достижимый максимум различия, так же как тождество предстает как достижимый максимум равенства, в котором аннулируется любое различие, даже числовое. Таким образом, оппозиция сходства и различия достигает своей вершины в оппозиции тождества и противоположности. Если род имеет только два вида и они настолько связаны, что один из них не может быть понят без другого, то оппозиция разделения приводит к оппозиции взаимных понятий (например, от и позади как виды областей пространственного измерения глубины). Взаимные противоположности можно найти во всех таких парах понятий, которые образуют два референта отношения и теряют свой особый смысл вне этого отношения (например, понятия причинной связи: причина и следствие). Отношение, которым они связаны, можно назвать их связью, и эту связь можно мыслить как середину взаимно противоположных; но эта середина, как отношение, уже содержит в себе оба референта и поэтому является одновременно целым. Ни в коем случае связь не возникает впоследствии из соединения противоположностей, но как отношение, через которое только они получают свое значение, она является их логическим prius.

В случае неравномерного распределения одинакового и различного среди видов рода понятие логической оппозиции теряет свою применимость. Там, где еще кажется, что логическое противоречие существует, при ближайшем рассмотрении можно убедиться, что речь идет о мнимом воспроизведении динамического противоречия в объективно-реальной сфере. Такое воспроизведение динамической противоположности часто играет роль и в логическом противопоставлении крайних или диаметральных различий между видами рода; в частности, противоположность между двумя единственными видами рода часто усиливается динамической оппозицией между ними, независимо от того, предстает ли она как простая направленная оппозиция стремления или движения (например, толчок и рывок), или как сложная оппозиция указанных сил (например, мужчина и женщина).

Большинство противоположностей, которые называются противоположностями, не являются чисто логическими противоположностями в смысле крайностей или диаметрально противоположных видов рода, но либо полностью, либо случайно репрезентативными концептуальными репродукциями динамических противоположностей. Сведение логических противоположностей в сознании никогда не становится ничем иным, как сопоставлением двух неизменных идей, если они совместимы, или тщетной попыткой объединить их, если они взаимоисключающие. Полярные противоположности или крайние виды имеют середину, а именно все виды, лежащие между крайностями, и особенно те, которые сильно отличаются от обеих крайностей; но эта середина никогда не может возникнуть из их союза, а дана рядом с ними и независимо от них. Диаметральные противоположности не имеют даже середины, потому что другие, еще существующие виды, нужно искать не между ними, а по сторонам от них. Только из встречи динамических противоположностей в объективно-реальной сфере может возникнуть результат, который является чем-то новым по сравнению с противоположностями и чем-то иным, чем их сопоставление, а именно либо нулем, либо компромиссным продуктом. Нулевой результат возникает тогда, когда противоположности не содержат динамических компонентов, не обладающих одинаковой силой, одинаковой направленностью и противоположными знаками. Компромиссный продукт получается, когда противоположности содержат либо разные силы, либо компоненты с разными линиями направленности (например, в параллелограмме сил).

В отличие от просто логической оппозиции, динамическая оппозиция называется также реальной оппозицией или реальным отвращением. Она возникает только в объективно-реальной сфере.

Даже если он имеет место как психологический конфликт внутри индивида, это происходит лишь постольку, поскольку сам индивид является членом объективно-реального мира. То, что такие конфликты происходят в субъективно-идеальной сфере как содержание сознания, - лишь видимость; в сознание попадают лишь эмоциональные рефлексы и имагинативные рефлексы бессознательного процесса, которые принимаются за сам реальный процесс посредством такого же обмана, как идея желания принимается за само желание или объект воображения - за вещь в себе. Таким образом, динамическая оппозиция - это эксплицитное отношение в объективно-реальной сфере, а концепция динамической оппозиции - это субъективно-идеальное воспроизведение эксплицитного, объективно-реального отношения. В соответствии с этим динамическая оппозиция уже выходит из категорий рефлексивного мышления в категории спекулятивного мышления. Она есть лишь вид динамического отношения динамических функций друг к другу, т. е. форма взаимодействия или причинности, и указывает на ту сторону причинности, которой данная спекулятивная категория соприкасается с рефлективной категорией логической антитезы. Если бы мы хотели отложить обсуждение реального противоречия до обсуждения причинности, то два вида противоречия, логическое и реальное, были бы разорваны слишком далеко друг от друга, и основания для рассмотрения категории отрицания были бы неполными, поскольку она основана на обоих видах противоречия.

Динамическая оппозиция изначально является пространственной оппозицией направления или оппозицией смысла, стремления. Однако направление — это не нечто абсолютное, а нечто относительное. Направление может быть противопоставлено только в том случае, если существует другая сила, с которой оно соотносится, так же как и эта сила соотносится с ним. Когда комета удаляется от солнца, ее движение противоположно солнечному притяжению; когда же она летит к солнцу, то, напротив, находится в гармонии с ним. И наоборот, в первом случае направление движения кометы не противоречит отталкивающим силам атмосферы планетарной системы и ее членов, а во втором — противоречит. Каждая из динамических функций имеет свойственное ей направление, но является ли оно равным или противоположным направлению другой, зависит от их отношения друг к другу или от их пространственных отношений.

В составных группах сил динамическая оппозиция усложняется пропорционально усложнению состава и уточнению общего динамического эффекта; простая направленная оппозиция становится, таким образом, полярной динамической оппозицией, как мы знаем ее из магнетизма, электричества и химического напряжения, и, наконец, в организмах — полярной оппозицией репродуктивных клеток и полов.

(207) Везде, где встречаются противоположности, динамическая оппозиция приводит к динамическому напряжению и столкновению, которые заканчиваются отменой противоположных действий и компромиссом. Окончательный компромисс возникает только тогда, когда внешняя возможность взаимодействия, то есть сфера движения, исчерпана и достигнуто состояние равновесия, которое длится до следующего возмущения дополнительной силой. Напряжение динамической оппозиции остается латентным даже тогда, когда внешнему воздействию препятствует равновесие противоборствующих сил; оно немедленно возникает, как только это равновесие нарушается извне. То, что отменяется при нарушении состояния равновесия, есть лишь движение, в котором динамическое напряжение разряжается до тех пор, пока позволяет местное распределение сил. Динамические противоположности, вошедшие в столкновение и прошедшие через него, в конце концов гасят свою актуальность в компромиссе, отменяя действие друг друга. Там, где оппозиция является чистой направленной оппозицией, весь акт взаимного аннулирования превращается в сенсацию, и не остается никакого остатка, взятого извне; но чем выше динамическая оппозиция, определенная полярностью, тем больше также, взятый извне, остаток динамической актуальности, который не затронут этой отменой, потому что, хотя он связан с полярной оппозицией, он не поглощен в ней. Компромисс тогда появляется как более или менее новый продукт, в котором полярные противоположности факторов связаны (например, противоположности кислоты и основания в соли, или родителей в ребенке). (Gr. II. 23.)

В компромиссе каждая из противоположных тенденций достигает своего относительного права, то есть реализуется в той мере, в какой право противоположной не нарушается. Силы, в той мере, в какой они были противоположны, действительно аннулировали друг друга в компромиссе, но не так, что ни одна из них не достигла ни одной из своих целей; они лишь ограничили или ограничили друг друга в своей эффективности, и в конечном итоге аннулирование в компромиссе является результатом ограничения эффективности в течение периода действия. Отмена эффекта — это даже просто симптом (208) скрытого продолжающегося ограничения стремления, которое перестает проявляться в движении только до тех пор, пока достигнутое состояние равновесия остается ненарушенным. Устойчивое или неустойчивое состояние равновесия, возникающее в результате взаимного динамического ограничения, если оно состоит из групп примитивных атомов обоих видов, называется заполнением материального пространства в вышеуказанном смысле, а конечное пространство, материально заполненное в этом смысле, называется физическим телом. В то время как различные материалы диффундируют в газообразном агрегатном состоянии, различные жидкости часто остаются наложенными друг на друга в горизонтальных слоях, которые организованы в соответствии с их удельным весом. Жидкости и газы также отделены друг от друга, будь то гравитационная сила земли на уровне земли, когезионная сила жидкости при образовании капель или ее адгезионная сила в смачивающем слое на поверхности твердых тел. Наиболее четкое разграничение существует между твердыми телами и соседними твердыми, жидкими или газообразными средами. В то время как жидкие и твердые тела в большей или меньшей степени испаряются, если этому не препятствует давление пара окружающего газа, а твердые тела в большей или меньшей степени растворяются в жидком окружении, перенос атомов через границу между соседними твердыми телами не происходит.

Отсюда видно, что даже твердые тела в пределах мира не могут ограничить себя изнутри, даже если это кажется так, потому что потери при испарении или растворении исчезающе малы. Запах металлов, например, свидетельствует об испарении, которое не может быть обнаружено на весах. Взаимное ограничение сил внутри системы, которую мы называем материальным телом, недостаточно для обеспечения существования системы, если только к этому ограничению не добавляются силы, лежащие вне тела и принадлежащие к среде, которая его ограничивает. Но тот факт, что сил внутри тела недостаточно для установления абсолютно устойчивого равновесия, объясняется тем, что силы притяжения внутри системы недостаточны для принудительного преодоления возмущений, вызванных молекулярным движением тепла в системе.

(209) Если бы тело было охлаждено до абсолютного нуля тепла, оно стало бы не только твердым телом, но и телом, не способным к испарению. С другой стороны, если бы система была достаточно велика, действующие в ней силы притяжения были бы достаточны для поддержания стабильности равновесия, несмотря на присутствие тепла. В случае Вселенной в целом верно и то, и другое; тепло уменьшается по ее краям до нуля, а величина действующих в ней сил притяжения превышает таковую в любой подсистеме внутри нее. Поэтому разумно предположить, что Вселенная, хотя и не является твердым телом в целом, сохраняет равновесие благодаря силам внутри системы и их взаимному сдерживанию.

Вопрос о том, ограничивает ли определенная система сил саму себя или ограничивается только силами вне ее, или ограничивается частично внутренними, а частично внешними силами, не может быть решен априори общепринятым способом, но зависит от более детальной природы сил внутри системы. В любом случае неверно утверждать, что ограничение может происходить только извне, через силы окружающей среды, поскольку мир в целом, безусловно, ограничен только внутренними силами, а в случае твердых тел внутри мира ограничение изнутри является, безусловно, главным и лишь случайно и в незначительной степени дополняется и поддерживается ограничением извне. Иными словами, в объективно реальном мире одно динамически ограничено в основном самим собой и лишь случайно - другим; пространственное ограничение твердых тел по существу является самоограничением, а не ограничением со стороны окружающей среды, тогда как в случае газообразных тел дело обстоит наоборот. (Gr. II. 21.) То, что ограничение одного другим играет в материальных телах роль, хотя бы и вспомогательную, можно объяснить только тем, что пространственное ограничение тел вытекает из динамического ограничения и что последнее является более или менее общим во вселенной. Эта причина сотрудничества другого в ограничении одного, действительная в объективно-реальной сфере, не действует, однако, в субъективно-идеальной сфере, потому что части содержания сознания не имеют динамических отношений друг к другу и поэтому (210) не могут динамически ограничивать друг друга и тем самым пространственно ограничивать друг друга.

Содержание сознания в каждый момент находится в том же положении, в каком находилось содержание бытия в начале мирового процесса, когда еще не было времени для динамических отношений между атомами. Как тогда каждому атому было отведено его место (т. е. конкретный эксцентриситет его фокуса) без динамического участия других атомов просто идеальным положением из метафизической сферы, так и в каждый момент каждому ощущению отведено все его содержание, включая локальные признаки, а значит, и его возможное место в пространственном распространении ощущений без всякого динамического отношения соседних ощущений друг к другу просто динамическими воздействиями объективно-реальной сферы на ощущения. Как локальное определение каждого атома основано на метафизически трансцендентном позиционировании содержания первого мира, так и локальное определение каждого элемента зрительной мозаики, передаваемой нервным примитивным волокном, основано на эпистемологически трансцендентном позиционировании.

Если я испытываю ощущение желтого цвета в данной точке зрительного поля, то это ощущение, как и место его интеграции, ранее определенное его локальным знаком, абсолютно не зависит от того, являются ли соседние ощущения также желтыми, белыми или черными, ярче или темнее, насыщеннее или тусклее по цвету. Каждая точка в поле зрения определяется сама собой, а не своими соседями. Кажущееся отклонение, заключающееся в увеличении контраста соседних дополнительных цветов, можно объяснить отчасти иррадиацией из-за недостаточной изоляции примитивных нервных волокон друг от друга, отчасти непроизвольными и незаметными небольшими вращениями глаз, отчасти дополнительным сравнительным отражением. Однако каждая поверхность в зрительном поле состоит из таких внутренне определенных ощущений, что и поверхность в целом, и ощущения, образующие ее края, не получают определения извне. Таким образом, из двух соприкасающихся поверхностей в поле зрения каждая отграничивает себя, так же как отграничивают себя краевые ощущения на границе каждой из них. Только если поверхности поля зрения рассматриваются как тела и трансцендентно соотносятся с физическими вещами сами по себе, только тогда можно подчинить идею о том, что ограничение возникает отчасти из-за взаимного динамического ограничения двух тел. Если, однако, избегать смешения двух сфер, то следует считать, что именно по этой причине в субъективно-идеальной сфере каждое восприятие определяется само по себе таким-то и таким-то образом, поскольку в объективно-реальной сфере каждое тело определяется таким-то и таким-то образом по каким бы то ни было незаметным причинам.

Аналогом пространственной границы в содержании сознания является понятийная граница. Указание на специфическое различие очерчивает границы объема вида в рамках родового понятия, т. е. является его «определением». Специфическое отличие, однако, получено путем подчеркивания определенных позитивных детерминаций, в которых согласны все особи данного вида; таким образом, оно само по себе является позитивной детерминацией, которая ничего не теряет от того, что ее тщетно ищут у особей других видов. В случае видовых понятий детерминированность одного не зависит от детерминированности другого, но присуща одному и положительно установлена в нем, так же как детерминированность другого не зависит от детерминированности одного. Только когда рефлексивная мысль посредством дискриминационного размышления устанавливает различие между специфической детерминацией одного и другого вида, она впоследствии приходит к заключению, что индивид, проявляющий детерминацию одного вида, не проявляет детерминацию другого по этой самой причине. Таким образом, только в рефлексивном суждении субъективной мысли различие между видами, отличающими один от другого, превращается из позитивной детерминации в себе в негативную детерминацию по отношению к другим. Само по себе всякое определение есть положение; только в рефлексии оно получает отрицание как субъективное дополнение, которое, однако, опять-таки не произвольно, а для точки зрения сознательного суждения является логически необходимой экспликацией имплицитного отношения.

Не - это эксплицированное отношение различия безотносительно к позитивной определенности того, что утверждается как иное. Не может принимать столько различных значений, сколько существует типов различий. Не выражает прежде всего числовое различие; например, (212) свидетель клянется, что обвиняемый не тот преступник, которого он видел совершающим преступление, или судьи делают такой вывод на основании того, что нельзя доказать, что обвиняемый находился на месте преступления в момент совершения преступления. Это не говорит о том, кто является преступником1 , только о том, что это должен был быть кто-то другой, а не обвиняемый; но для оправдания достаточно того, что это был не он. Синий цвет не является красным, потому что он отличается от него. Каждая вещь какого-либо вида, имеющая специфические отличия от других видов, не принадлежит к тому виду, из которого эти отличия исключают ее по определению. Это утверждение столь же справедливо, если отдельная вещь, отличающаяся от видового понятия, принадлежит к любому другому виду того же рода, как если бы она принадлежала к крайнему или диаметрально противоположному виду, или к одному из двух противоположных видов рода, или как если бы она принадлежала к совершенно другому роду. Но чем больше наблюдаемое различие, тем больше вероятность того, что никакая ошибка наблюдения не привела нас к неверному отрицательному суждению. С другой стороны, чем меньше разница, тем больше вероятность того, что вероятная ошибка наблюдения окажется больше, чем размер наблюдаемой разницы. В этом отношении отрицание оказывается более сильным в случае большого различия и логической противоположности, чем в случае малого различия и отсутствия логической противоположности, поскольку оно может происходить более уверенно. Степени отрицания (вряд ли, вероятно, нет, нет, совсем нет, совсем нет) - это только степени определенности отрицательного суждения, а не степени в понятии «не». Не приобретает совершенно иной смысл, когда оно является мысленным выражением реального контраста. Отрицающее суждение, основанное на различии и логическом контрасте, лишь предохраняет от ошибки, в которую можно впасть, если сделать то же самое суждение с опущенным «не». Таким образом, отрицание в суждении - это лишь деятельность дискурсивного мышления, призванная исправить или предотвратить любую ошибочную мыслительную деятельность. Отрицание же, отражающее реальную оппозицию, динамический конфликт и его результат - взаимную отмену намеченного действия в сознании, - это не просто (213) защита от ошибочного мышления, а образный представитель реального столкновения и паралича действия. (Gr. II. 23.)

Первый вид отрицания есть абстрактная (то есть абстрагирующаяся от положительной определенности) экспликация имплицитного отношения (различия); второй вид отрицания, напротив, есть мысленное воспроизведение эксплицитного, динамического или телистического отношения, хотя и абстрагирующегося от другого содержания динамической позиции и ограничивающегося ее конфликтом и взаимной отменой. Строго говоря, поэтому только первый вид отрицания полностью относится к категориям рефлексивного! Второй, напротив, связан с категорией спекулятивной мысли, динамическим отношением, - и преобразует ее лишь в той мере, в какой абстрагируется от всякого позитивного содержания и позитивного результата и размышляет только о том аспекте столкновения и компромисса, который является его аннулированием. Оба значения отрицания объединяет то, что они принадлежат только абстрактному, дискурсивному, сознательному мышлению, т. е. субъективно-идеальной сфере. Основой бытия отрицания является различие и динамическая оппозиция, ни одна из которых как таковая не имеет в себе «не», но является позитивной во всем. (Gr. IV. 125.)

Ограничение или ограничение также может быть понято как отмена, пусть даже частичная или неполная. Например, из двух противоположных, но по-разному сильных проявлений силы более слабое может быть полностью аннулировано, а более сильное - лишь частично. Но также возможно, что два одинаково сильных, но лишь частично противоположных выражения силы могут быть аннулированы только противоположными компонентами, в то время как гармоничные компоненты складываются вместе (параллелограмм сил). Аналогично, во всех более сложных и специфических проявлениях силы ограничение может быть разложено на частичное аннулирование и частичное усиление, даже если проявления силы часто значительно меняются при таких компромиссах. То, что является отменой в ограничении, выражается в зеркале сознательной мысли как отрицание; каждое выражение силы отрицает или поминает другое, равное по силе, которое ему противостоит. Мысль тем самым проецирует свое абстрактное дискурсивное понятие отрицания на динамическое противоречие (214), чтобы приблизить его к себе и сделать более понятным через ассимиляцию. (Gr. IV. 85.) Благодаря такому проективному применению к динамическим отношениям само отрицание приобретает динамический характер, который непроизвольно сохраняется за ним даже после того, как оно уходит в свою реальную область дискурсивной сознательной мысли. Это может даже создать видимость, будто чисто логическое отрицание в сознательном мышлении само обладает динамической силой, будто логические противоположности сталкиваются, спорят и борются друг с другом, чтобы уничтожить друг друга. Но логические противоположности мирно дремлют бок о бок без малейшего конфликта, и только там они вступают в конфликт и столкновение, где становятся содержанием волевых тенденций, которые хотят помочь урнам реализоваться, сталкиваясь друг с другом. Если эти воли принадлежат разным индивидам, то результатом становится теоретический спор доктрин и борьба партий с противоположными целями и программами. Если же эти воли принадлежат одному человеку, то это порождает внутренний конфликт, который может поглотить человека, если ему не удастся найти равновесие путем компромисса или синтетических решений.

Простое логическое отрицание не содержит противоречия, поскольку оно лишь аннулирует ошибку. Динамическое противоречие также не содержит противоречия, поскольку существуют различные частичные функции, которые представляют противоположные содержания и приходят к своим относительным правам в ограничении. Противоречие существует только там, где положительное суждение, которое объявляется ошибочным своим отрицанием, продолжает существовать, несмотря на это логическое упразднение, и в свою очередь объявляет ошибочным отрицательное суждение. Конфликт и разлад взглядов, мнений и целей внутри одного и того же индивида всегда разрешается, с физиологической точки зрения, в конфликт между различными индивидами низшего порядка, которые охватываются индивидуальностью высшего порядка. С психологической точки зрения, однако, этот конфликт внутри одного и того же сознания предстает как конфликт между истиной и ошибкой, или как столкновение между относительными истинами, которые в то же время являются относительными ошибками. Противоречие возникает только потому, что то, что ошибочно в относительной истине, принимается также за истину, а то, что истинно в относительной ошибке, принимается также за ошибку, причем и то, и другое одинаково ошибочно. Таким образом, противоречие всегда возникает только из ошибки и исчезает с осознанием этой ошибки; но его не следует путать ни с логическим отрицанием как таковым, которое является лишь одной из сторон противоречия, ни с реальным (динамическим или теологическим) противоречием, как это происходит, например, в гегелевской диалектике. Небытие по-прежнему имеет особое значение; отрицание бытия концептуализирует его. Копула не подпадает под понятие бытия, а представляет собой особое употребление вспомогательного временного слова sein; поэтому отрицательные предложения, в которых копула поставлена отрицательно, не подходят для получения примеров небытия. Небытие может иметь столько же значений, сколько и бытие, которое оно отрицает. Бытие может означать, например, бытие, охватываемое по содержанию формой сознания, или способ существования вещи самой по себе, независимой от сознания, способной воздействовать на чувственность, или, наконец, вечное неизменное существование платоновского ovucog 'ov; отрицая за грамматическим субъектом субъективно идеальное бытие, или объективно реальное бытие, или метафизическое бытие, мы устанавливаем столько же значений небытия.

Как каждый грамматический субъект, которому приписывается бытие, может быть описан как бытие, так и каждый субъект, которому отрицается бытие, может быть описан как небытие в одном из трех значений. Сущее также называется чем-то, а не-сущее - не-чем или ничем. Соответственно, ничто имеет столько же значений, сколько нечто и бытие; но каждое из этих ничто является лишь относительным ничто по отношению к значению отрицаемого в нем бытия и, следовательно, вполне может быть относительным нечто по отношению к другим значениям не отрицаемого в нем бытия. Так, например, вещь сама по себе есть ничто по отношению к субъективно-идеальному бытию, а все субъективно-идеальные миры видимости, со всем их великолепием и красотой, есть ничто по отношению к объективно-реальному бытию. Все феноменальное бытие, организованное в бытие и сознание, опять-таки, как преходящая видимость, есть ничто по отношению к вечному метафизическому бытию; но последнее, как простое бытие, есть опять-таки ничто по отношению к (216) экзистенциальному бытию видимости. Относительное бытие видимости и активного бытия, как простое нахождение в отношениях, есть ничто по отношению к абсолютному бытию покоящегося существа; но оно, в свою очередь, есть ничто по отношению к относительному бытию, в котором это существо впервые вступает в свои права. Небытие во всех отношениях, или абсолютное небытие, достигается только тогда, когда человек уверен, что он исчерпал все возможные значения бытия без остатка и в равной степени отрицает нечто по отношению ко всем ним.

Как только понятие ничто получено, оно может занять в предложении любую позицию, которую занимает существительное; например, ничто ^субъект более ничтожно, чем метафизика; неявляющееся существо есть ничто (предикат); философия достигает ничто (объект); ничто становится ничем (предикат) и ничто становится ничем; они ничем не отличаются (обстоятельство). Однако выделять в предложении субъективное, предикативное, объективное и наречное ничто в соответствии с этим употреблением не имеет смысла. - Ничто и нечто образуют привативную оппозицию. Там, где бытие чего-то имеет степени, градация различных вещей может быть представлена как различная смесь чего-то и ничего, или может быть получена в реальности путем такой смеси, например, серый цвет художника путем смешивания белого цвета, который отражает весь свет, и черного цвета, который не отражает ничего из света. Но там, где бытие чего-либо не имеет постепенной градации, из смешения частных противоположностей не может возникнуть ничего среднего". (Gr. I. 174.)

с) Категории сравнения в метафизической сфере

В метафизической сфере одинаковость и различие, а также единство и противоположность предстают как имплицитный комплекс отношений во внутренней множественности идеи. Как одинаковость и различие, так и единодушие и противоположность идеального содержания реализуются волей, поскольку идея реализуется как единая тотальность; но и то, и другое реализуется как то, чем они логически являются, то есть первое - как имплицитные, а второе - как эксплицитные отношения. Пока вещи рассматриваются как существенно отдельные, столь же непонятно, как они могут находиться в явных, (217) как и в неявных отношениях друг к другу; но как только содержание бытия вещей мыслится как логические моменты единой идеи, возникает не только возможность явных, но и неявных отношений, в силу интуитивно-логического характера идеи. Но если само бытие есть не что иное, как тезисно или динамически реализованное содержание идеи, то все явные и неявные моменты соответствующей актуальной идеи также должны быть втянуты в действительность без выбора и без промедления, таким образом, также равенство и различие, созвучие и конфликт. (Gr. IV. 41.)

Обе пары категорий снова связаны друг с другом. Если первая кульминирует в тождестве и логическом противоречии, а вторая может быть также названа сонастройкой и реальным динамическим противоречием, если, кроме того, логическое и реальное противоречие часто смешиваются и еще чаще путаются, то неудивительно, что другие члены противоречия, тождество и сонастройка, также часто смешиваются и путаются. Теперь часто смешивают равенство и сонастройку, но не тождество и сонастройку, поскольку сонастройка предполагает численное различие, которое просто аннулируется тождеством. Но поскольку тождество в более узком и более широком смысле, одинаковость и единодушие, как уже отмечалось выше, достаточно часто смешиваются и путаются, неудивительно, что так же обстоит дело с тождеством и аттюнингом.

Можно понимать одинаковость и различие продуктов как результаты сонастройки и конфликта; но можно также понимать сонастройку и конфликт как результаты одинаковости и различия частичных функций, которые вступают в явные отношения друг с другом. Оба варианта верны, но оба односторонни. Равенство и различие можно понимать и как исходную точку, из которой аттитюд и конфликт развернулись в начале мирового процесса и разворачиваются заново в каждый момент; тогда последние - это всего лишь первые, приведенные в движение. Но можно также понимать одинаковость и разнообразие существования в каждый момент как уравнивание настроенности и конфликта; тогда первые - это вторые, пришедшие в покой. Но и то, и другое - абстрактные способы рассмотрения (218) дискурсивного мышления; интуитивно-логическая идея предполагает и то, и другое. Мир - это логическое взаимопроникновение и одновременное единство имплицитных и эксплицитных противоположностей, и так же, как совокупность этих отношений логически определена в каждый момент, так и то, какие из них имплицитны, а какие эксплицитны в каждый момент. Имплицитные отношения равенства и различия так же действительны для движения, скорости, ускорения и изменения ускорения, как и эксплицитные отношения сонастройки и противоположности продолжают существовать в качестве динамических тенденций в покое установившегося равновесия.

Можно сказать, что, с одной стороны, равенство и различие превращаются в единодушие и противоречие там, где ускорение и изменение ускорения одного и того же движения определяются логически (по закону) численно различными частными функциями, а с другой стороны, единодушие и противоречие превращаются в простое равенство и различие там, где изменение ускорения и ускорение становятся равными нулю. Но поскольку все в мире находится в постоянном колебании и все динамически связано со всем остальным, то нигде не существует движения, ускорение которого было бы постоянным и равным нулю, так же как нигде не существует покоя (т. е. нулевого движения). Различаются лишь степень движения, ускорение и динамическое влияние различных частичных функций, и это лишь абстрактный взгляд на вещи, если отбросить движение в определенных отношениях (например, движение нашей планетарной системы в системе Млечного Пути или молекулярные колебания покоящегося тела в целом) или положительное и отрицательное ускорение всех движений, или динамическое влияние очень удаленных мировых тел, чтобы облегчить их понимание путем упрощения отношений.

Точно так же абстрактным является взгляд на вещи, если мы обращаем внимание только на равенство и различие количества вещей, их размера или формы и пренебрегаем теми силами, которые, хотя и зависят от них, но не зависят только от них. Или если мы рассматриваем только равенство и различие величины силы без учета спецификации силы в сложных группах сил, поскольку сопряжение и противодействие вещей зависит не только от динамических эквивалентов, но и от специфических преобразований, в которые силы вступили в своем составе. Если бы сознательное мышление смогло выйти за пределы всех этих необходимых ему абстракций и прийти к полной реконструкции конкретного содержания мира, то оно достигло бы и дискурсивного понимания логической связи имплицитных и эксплицитных противоположностей, даже если бы ему не удалось мыслить первые одновременно со вторыми, а лишь имплицитно, как это делает абсолютное мышление.

Остается рассмотреть, какое значение эти категории имеют в самой сущности. Субстанция: отлична от своих атрибутов, ибо это лишь ее вечные, неизменные случайности, а субстанция и случайность образуют логическую оппозицию. Субстанция имеет свое существование в себе, но свою сущность только в атрибутах; они, в свою очередь, имеют свою сущность в себе, но свое существование только в субстанции. Противоречие между субстанцией и ее атрибутами, с другой стороны, никогда не может существовать; их единство не имеет реального противоречия и, когда оно движется, то движется в ненарушенной гармонии. Атрибуты выводят существование субстанции наружу и переходят в существование мира; но они не могли бы этого сделать, если бы сами не были укоренены в субстанции и если бы субстанция не существовала в равной степени как для них, так и для их продукта. Точно так же сущность, или единство субстанции и ее атрибутов, находится в логической оппозиции к видимости, или миру как единству объективно-реальной и субъективно-идеальной сфер, но не в противоречии. Атрибуты имеют так же мало сил, чтобы обратиться против сущности, как и мир видимости, чтобы обратиться против сущности и прийти с ней в столкновение. Если индивид с высокоразвитым сознанием в аберрации и грехе отворачивается от своей судьбы и восстает против сущности, это относится к относительному нелогическому, которое имеет свое телеологически оправданное место внутри логического, но также находит свое внутримировое преодоление; мир в целом не способен на такую аберрацию и восстание против сущности. (Gr. IV. 75.) Атрибуты в сравнении друг с другом одинаковы в том, что они оба атрибуты, т. е. находятся в одинаковом отношении несводимости к субстанции, что они оба имеют свою сущность в себе, свое существование в субстанции, что они оба находятся в неразрывном единстве друг с другом, как в субстанциальном, так и в функциональном единстве. С другой стороны, они существенно отличаются друг от друга; каждое из них, согласно своей сущности, есть то, чем другое не является, и не есть то, чем другое является. Одно логично и потому способно развивать интуитивную идеальность на основе своей оппозиции, другое нелогично и потому также не способно к созерцанию. Один бессилен и безволен, лишен интенсивности и поэтому также неспособен принять подавленную извне интенсивность воли обратно внутрь и преобразовать ее в интенсивность ощущения; другой - динамико-теистический принцип интенсивности и поэтому также способен интернализировать интенсивность в удовольствие и неудовольствие. Первый абсолютно бессознателен, даже если он бессознательно вносит самый лучший и самый большой вклад в построение содержания сознания; другой также бессознателен в своей непосредственности как сила или воление, но благодаря своей способности к аффектам удовольствия и неудовольствия он в то же время является принципом становления сознания и поставщиком самого грубого строительного материала для построения содержания сознания.