Бесплатный фрагмент - Убожество

Глава 1

Неизвестно где, неизвестно когда и непонятно зачем проснулся абсолютно безумный старик. Он не мог прийти в себя. Лежал на кровати в полнейшем недоумении и непонимании всего, в каком-то тупом ступоре, который не давал ему не только шевелиться, но и даже мыслить. Прошли многие часы, возможно, целые сутки, прежде чем совсем понемногу оцепенение начало отступать. Старик постепенно приобретал способность моргать и нормально дышать, ведь еще совсем недавно он мог только судорожно втягивать в себя воздух. Потом кровь словно бы вновь зациркулировала по телу. К разным участкам медленно возвращалась чувствительность. Пальцы рук приобретали подвижность, от тупой боли во всем теле сжав простынь в кулак. Уже скоро старик стал ворочаться в своей грязной, вонючей постели, непроизвольно крутя головой и шевеля под одеялами руками. Еще медленнее к нему возвращалась способность мыслить. Его голова словно была наполнена густым, плотным серым дымом, который мешал ему осознать себя и происходящее вокруг. Он все еще полубезумен. Затуманенные глаза практически ничего не видели, он различал лишь расплывчатые образы и силуэты, которые то появлялись, то пропадали в пустоте, а крохи сознания отчаянно пытались сопоставить эти образы с тем, что когда-либо он видел в своей долгой-долгой жизни. Невозможно было понять, являлись ли эти образы воспоминаниями или были всего лишь обычными галлюцинациями. Старик медленно приходил в себя, понемногу обретая сознание. Хотя это понятие не совсем было правильным, оно лишь смутно описывало его нынешнее душевное состояние, граничащее с безумием и комой одновременно. В голове этого человека еще не было ничего, что могло бы охарактеризовать его как единую, цельную личность. Мысли были разорваны, запутаны и не несли в себе никакого смысла. Лишь импульсы нервной системы. Безумец, пытающийся прийти в себя, чтобы дожить свои последние дни в страхе, неведении и смятении. И все же, спустя долгие дни, что-то похожее на «сознание» проявлялось в его голове и теле. В глазах, помимо слез, зажигались огни осмысления. Он перестал пускать слюни и издавать странные кряхтящие звуки и стоны. Теперь старик лежал почти не шевелясь, к нему наконец пришло понимание того, где он находился. Мрак почти полностью лишал зрения, не давая до конца разобрать обстановку вокруг, а холод беспощадно пытался прорваться сквозь толстый слой множества одеял, провонявших сыростью и плесенью, чтобы добраться до бедного немощного тела и уничтожить его. Когда-нибудь у него это получится, но не сейчас. Одеял было много, их тяжесть вдавливала худое тело в жесткий матрац, почти лишая возможности шевелиться. Они сдавливали ребра, затрудняя дыхание. Как бы он не старался, ему так и не удалось избавиться от этой удушающей тяжести. Немощное тело было лишено каких-либо физических сил и все попытки выбраться неизменно заканчивались ничем, лишь еще сильнее ослабляя и практически лишая сознания. Казалось, что не прошло и двух минут, как он проснулся после долгого сна, но его глаза уже вновь закрывались от усталости. Единственное, что мешало ему без сил забыться была постоянно растущая паника. Страх выдавливал сон, окутывал разум и учащал сердцебиение. Все тело покрылось потом. Что будет дальше? Придет ли кто-нибудь за ним, чтобы помочь? Чтобы спасти. А если и придет, то… кто? Друг… враг? Старик совершенно не понимал почему он находится в этом мерзком, страшном, убогом и жутко холодном, темном месте. Совершенно один. И он совершенно ничего не может с этим сделать. У него нет возможности убежать, нет сил, чтобы спрятаться или хотя бы слабо прошептать «Помогите!». Его сил едва хватает на сопение или слабое мычание. И как бы сильно страх не гнал вперед, его сильно ограниченные возможности натыкаются на непреодолимые препятствия в виде бессилия, сонливости и неясного сознания. Остается только лежать в ожидании своей судьбы, которая уже стояла за дверью.

В абсолютной тишине размеренный звук чьих-то шагов, разносящийся из коридора, слышался задолго до того, как нарушитель тишины подошел к двери. Однако старик был слишком занят собой, своей беспомощностью, своим страхом, и поэтому звук чужих шагов услышал уже в последний момент, когда ручка двери с громким щелчком начала поворачиваться. В тишине скрип ржавых петель казался оглушительным и жутко пугающим. По коже побежали мурашки, когда неизвестный вошел в комнату, закрыв за собой дверь. Он появился в буквальном смысле из абсолютной тьмы, и теперь казался просто тенью, едва различимой в полумраке комнаты. Невозможно было даже определить мужчина это или женщина. Одно лишь сразу бросалось в глаза — тень очень высокая. Возможно, это было лишь иллюзией, игрой теней. Незнакомец стоял у двери и чего-то ждал, то ли прислушиваясь, то ли всматриваясь сквозь тьму и мрак. Он не спешил подходить к перепуганному старику. Этот человек просто не может быть другом. Откуда здесь, в этой темной и по всем своим параметрам ущербной комнате могли быть друзья? Это точно враг, который собирается причинить боль, унизить, издеваться, пытать, а после убить. Бедный старик хрипит, сопит, стонет и пускает слюни в последней безумной попытке выбраться из-под тяжелых одеял, либо наоборот, забраться под них как можно глубже. Спрятаться и лежать там тихо, дожидаясь, когда незнакомый человек уйдет. Сопротивляться всему и неважно чему. Только тело старика ни на что не способно. Мышцы атрофировались, руки тяжелые и словно ватные, совершенно не поднимались и почти не работали. А ноги… их старик не чувствовал вовсе. Ниже пояса словно ничего не было, и с этим ничего нельзя было сделать, как и невозможно смириться. Он даже не мог посмотреть на свои ноги, чтобы убедиться в их наличии или наоборот, отсутствии. Нет возможности дотянуться до них руками, ведь руки несмотря на то, что старик уже мог ими немного шевелить, практически не слушались его и все движения были импульсивными. У него не получалось полноценно управлять ими, мелкая моторика оказалась полностью нарушена. И что в таком случае делать дальше? Оставалось лишь кричать и звать на помощь, но изо рта вместо крика вырвался лишь глухой стон. Паника накрыла с головой, ведь, возможно, сама смерть пришла за ним.

Резкий прилив адреналина позволил старику дернуться посильнее и, наконец, сбросить с себя часть одеял. Если бы только он мог кричать… он сделал бы это в тоже мгновение, как увидел свое тело. Одеяла слезли только с правой руки, обнажив ее и половину торса. Этого хватило, чтобы повергнуть старика в настоящий ужас. Под толстым слоем старой ткани он обнаружил… живой труп. Разлагающийся обрубок тела, который принадлежал… ему. Испытанный ужас и шок в тот момент были такой силы, что на какое-то время парализовали его и без того слабые возможности мыслить. Сознание буквально выключилось, чтобы перезагрузиться, сбросив часть напряжения и включилось вновь. Его состояние настолько жалкое, настолько убогое… если бы он обладал даром речи, то лишился бы его и даже не смог бы издать крик отчаяния. Смертельная худоба — это самое страшное, самое противное и сильнее всего бросающееся в глаза. Серая кожа обтягивает грудную клетку. Видно каждое ребро. Из-за отсутствия живота ребра неестественно сильно выпирают вверх. Талия такая тонкая, что кажется будто она в любой момент может переломиться напополам. Руки тонкие и длинные, как высохшие ветви погибшего дерева, а локти острые и непропорционально большие. Пальцы длинные, жутко морщинистые с гниющими ногтями. Суставы выглядят непомерно большими, а сквозь тонкую серую кожу просвечиваются ребра и ключица. Морщинистая кожа сплошь покрыта гнойниками, большими ссадинами, гематомами и порезами. На боку немного виден большой шрам, оставленный после какой-то операции.

Из одежды на старике лишь пожелтевшая от времени и сильно порванная медицинская рубашка, надетая на голое тело. Страшно представить, что еще скрывала от взора тонкая, почти прозрачная ткань. Неожиданно для самого себя, старик узнал материал и способ пошива рубашки. Такие выдавали в военных госпиталях раненым солдатам. Раненые солдаты… Была война? Когда? С кем? Старик пытался вспомнить подробности, но больше ничего не всплыло в его голове. Случайное воспоминание ушло, оставив после себя неприятное чувство тревоги. Звуки шагов, доносящийся из темноты, приближались. Он совсем забыл про призрака в своей комнате. Сердце в груди сжалось от страха. Война, покалеченное тело, все ушло на второй план перед близящейся опасностью. Нужно защищаться. Рука старика в непомерном усилии поднялась вверх и согнулась в локте, будто защищаясь от ударов. Одна лишь кость, обтянутая сухой кожей. Ни мышц, ни мяса, ни жира. Старик не мог поверить, что это его собственное тело: немощное, больное, умирающее. Бренное.

Шаг, шаг, шаг. Человек приближается к старику, который из последних сил, рискуя потерять сознание, пытается привстать, чтобы встретить неизвестность лицом к лицу. Но все его усилия были напрасны. Он ничего не мог сделать. Рука без сил упала на постель. Осталось только ждать. Из-за паники, волнения и общего перенапряжения, старика начало мутить. Резко обострились все чувства: появилась ужасная боль, исходящая ото всех ушибов, порезов, гнойников его тела. Начали болеть кости, ломить суставы и даже десна. Та небольшая часть мышц, что все же сохранилась в теле, свело в судорогах. Дыхание участилось, стало таким быстрым, что старик начал задыхаться. В глазах помутнело, черная пелена застила мир. И в этой почти непроглядной тьме, появилось очертание фигуры, которая тут же начала кружиться. Это стало последней каплей, старик больше не в силах терпеть и сдерживать рвотные позывы. Практически одновременно его глаза закатились и, уже находясь в полуобморочном состоянии, его начало тошнить. Однако, желудок пуст. Во рту появился вкус желчи, ее немного, но он все равно захлебывался в ней. Скорее всего, он так бы и умер, если бы появившийся человек не перевернул его вниз головой, давая возможность выплюнуть всю ту гадость, что изверг из себя больной организм. Незнакомец перевернул старика обратно, усадив на кровать, но у того не хватило сил сидеть и держаться ровно. Тело предательски валилось на бок. Человек вновь подхватил беспомощное тело, спасая его от падения и аккуратно уложив на кровать.

Пока старик лежал, невидящим взглядом уставившись в потолок, в комнате включился свет. Он не заметил в какой момент ушла тьма, но, когда сознание вновь начало медленно проясняться, с ним же медленно прояснилась комната, в которой они находились. Тошнота прекратилась, но теперь из-за казавшегося старику слишком яркого света начали слезиться глаза. Все стало нечетким и сильно размытым. Но темный силуэт, стоящий рядом с кроватью, наоборот, приобрел более четкие черты и по крайней мере теперь можно было с уверенностью сказать, что незнакомец был мужчиной.

Без лишних слов незнакомец стал проводить незамысловатый медицинский осмотр, который продлился не более одной минуты. Он осмотрел вены на руках, которые просвечивались сквозь тонкую кожу, большие гематомы, заглянул в рот, уши и нос, не используя никаких медицинских инструментов и не надевая перчатки. Всего десять секунд ушло на то, чтобы пальцами прощупать пульс на руке. Осмотр закончился на том, что «врач» посветил небольшим фонариком своему «пациенту» в глаза. Весь этот недолгий процесс старик пролежал на спине, не шевелясь, не сопротивляясь, почти не подавая признаков жизни. Если бы его грудь судорожно не поднималась вверх, втягивая воздух, то со стороны можно было бы подумать, что осматривают труп, однако труп все еще подавал признаки жизни.

— Состояние удовлетворительное, — заключил человек. Голос мужской, в этом ошибки быть не может. Не очень громкий, но уверенный, поставленный и очень четкий. Быть может, перед стариком военный? — Катаракта прогрессирует. Ввиду отсутствия оборудования, качественное лечение невозможно. Множественные незначительные ушибы, ссадины, гематомы легкой и средней стадии. Кости целые, переломов не видно. Зрачки расширены, но травм головы не наблюдается. Присутствует потеря ориентации, мутное сознание. Общая слабость, не способен держать тело в горизонтальном положении. Средняя форма анорексии.

Старик не понимал кто этот человек и что он здесь делает. Почему разговаривает словно сам с собой, констатируя факты. Возможно, под запись, но старик не может понять есть ли у него звукозаписывающее устройство. Странное поведение мужчины вводит старика в смятение, в особенности странный медицинский осмотр, проведенный всего за минуту. Если он врач, то его квалификация вызывает серьезное сомнение, а если он не тот, за кого пытается себя выдать… то тогда кто он?

— Как вы себя чувствуете? — обращается мужчина к старику.

Тот понемногу приходил в себя и теперь его голос казался ему странным. Слишком спокойный, лишенный каких-либо интонаций, словно механический. В ответ на вопрос старик мотает головой, не вполне осознавая, что от него требуется. Даже это довольно простое движение вызывает серьезные сложности. Голова отказывается двигаться в заданном направлении, а вместо этого делает случайные дерганные движения. Шею от напряжения сводит судорогой. Сил на то, чтобы шевелиться нет.

— Вы чувствуете свои ноги? — очередной вопрос, почти не имеющий смысла. Все равно что у мертвеца спрашивать, мертв ли он.

Старик вновь пытается помотать головой и вновь ему это удается с большим трудом.

— Хорошо. Учитывая ваш преклонный возраст и пережитый инсульт, ваше состояние можно назвать удовлетворительным. Сознание ясное, на вопросы, по мере сил, отвечаете.

Пока «врач» продолжал осматривать своего пациента и задавать ему вопросы, ни на один из которых он так и не получил ответа, зрение старика постепенно приходило в норму. Прошло головокружение и, наконец, получилось сконцентрировать взгляд. Картина перед глазами постепенно начинала приобретать новые детали и краски. Комната, в которой находился старик, небольшая, плотно заставленная мебелью. В основном металлическими двухъярусными кроватями, на одной из которых лежал сам старик. Его кровать от остальных отличалась лишь тем, что второй ярус был убран. Подобные кровати обычно используются в казармах, в целях экономии места и средств. На кроватях лежали жесткие матрацы. Большинство в уже непригодном состоянии: порванные, жутко грязные и с торчащими пружинами. Посередине комнаты стояло небольшое кресло, а напротив него телевизор на почти черной тумбочке. Аппарат, по всей видимости, не массового производства. Не было нужды подходить, всматриваться или прикасаться к нему, чтобы почувствовать холод металла, из которого он был изготовлен. Без малейшего сомнения было понятно, что это не обычный телевизор, а военный, сделанный полностью из металла или сверхпрочного пластика, вроде того, из которого производят некоторые виды легкого оружия. Подобные технологии производства использовались для того, чтобы данный аппарат мог работать даже в условиях повышенной радиации. В отличие от современных телевизоров, обладающих сверхплоским экраном, этот был лишен подобного эстетического изыска. Он скорее напоминал старые, тяжелые ящики, которые способны показывать лишь черно-белую картинку. Странно было видеть здесь такую вещь. Для чего телевизор находился в этой комнате и что раньше показывали по нему, оставалось лишь догадываться. Игра света рисовала на экране странный узор: квадрат с расплывающимися огненным током краями. Старик понял, что экран безнадежно разбит. В остальном все помещение по-военному размеренное и с минимальными удобствами. По стенам размещены четыре двухъярусные кровати, у каждой своя собственная полка, прибитая к стене, одна разбитая раковина, расположенная рядом с дверью. Почему-то именно рядом с кроватью старика стоял комод, который никак не вписывался в размеренную обстановку помещения, нарушая всю логику. Он не был по-военному простым и дешевым. Наоборот, был сделан из дорогого массива дерева, покрытым уже сильно потрескавшимся лаком. По-настоящему разительное отличие и противоречие всей системе.

Голые бетонные стены являлись главным источником безумного холода, царившего в комнате. Краска с них осыпалась многие годы назад и, как и краска с комода, давно превратилась в пыль. По стенам идут четкие линии, предназначение которых вначале не понятно, но потом догадываешься, что это следы коробов, в которых когда-то были спрятаны провода. Сейчас не осталось и намека на них. Пластик короба давно высох, потрескался и развалился, мелкими осколками осыпавшись вниз по стене. В отличие от пластика, провода намного лучше выдержали удар времени. Теперь они свисали со стен, словно толстые нити паутины, свитой огромным пауком. Там, где когда-то были розетки, остались лишь дыры в стене с торчащими из них проводами.

Из всего того, что старик здесь увидел или о чем догадывался, можно было сделать несколько поспешных, но все же выводов. Вывод номер один: скорее всего они находятся на каком-то военном объекте, возможно это госпиталь или любой другой объект, тесно связанный с военными. Вывод номер два… его лучше не озвучивать, ни в слух, ни даже мысленно, ибо еще сам старик полностью не осознал пришедшую ему в голову страшную мысль, от которой лучше отказаться и забыть, пока она не застряла в мозгу.

В этом странном месте время показало всю свою разрушительную силу.

Старика сильно трясло. Озноб был вызван не только холодом помещения, но и общим состоянием ослабленного организма. Приложив некоторые усилия, ему удалось успокоить себя, предотвратив очередной приступ рвоты. Чтобы хоть на что-то отвлечься, он начал рассматривать человека, стоящего у его кровати. Он находился очень близко к старику, который до сих пор так и не понимал, что этот человек делает. У него появилось еще больше сомнений в том, что этот странный человек действительно являлся доктором. На вид ему от тридцати пяти до сорока лет. Темные волосы коротко подстрижены и зачесаны набок, образуя ровный пробор, который за долгий день все же успел немного растрепаться. Человек имел высокие острые скулы, темно-карие глаза без какого-либо блеска и высокий лоб. Несмотря на впалые щеки, его нельзя было назвать худым. Это весьма крепко сложенный мужчина высокого роста. Кожа слишком белая, словно давно не видевшая солнечного света. Он явно следил за собой, и не только за внешним видом, но и за физической формой. Из-под закатанных рукавов серого комбинезона были видны жилистые руки с крупными венами. Учитывая внешний вод помещения, можно сказать, что мужчина достаточно хорошо одет. Его выцветший черный комбинезон пусть и имел все признаки долгих лет эксплуатации: множественные потертости, заплатки и зашитые дырки; тем не менее имел довольно приличный вид. Комбинезон регулярно стирался и на данный момент был относительно чист. Но об этом человеке может сложиться слишком хорошее представление, если умолчать о некоторых почти неуловимых странностях в его поведении, выражении лица и глаз. Лицо спокойное, абсолютно ничего не выражающее и полностью лишенное каких-либо человеческих эмоций, какой-либо выразительности. Словно это не было лицом, а маской, натянутой на череп. Складывалось ощущение, что этот человек находится под воздействием большой дозы успокоительных, вот только никакой заторможенности в его действиях и движениях не наблюдалось. Скорее наоборот, он делал все быстро и четко, словно годами оттачивал каждое свое движение. Нет, здесь было что-то гораздо большее, чем просто наркотики. Его глаза при всей своей тусклости выражали какой-то странный интерес, продолжая оставаться словно пластиковыми. Он с головы до ног осматривал старика, словно ожидая найти в нем что-то необычное.

Мысли его становились все более четкими и структурированными. Спутанность сознания еще оставалась, но концентрироваться и не терять нить мысли стало гораздо легче. Старик вновь окинул взглядом помещение, в котором находился. Он не понимал, где находится и как здесь оказался. Ничего не помнил, не знал даже как его зовут. Имя… имя… оно будто бы кружилось в голове, но поймать эту мысль оказалось невозможно. Кто этот странный человек? Если это казарма или военный госпиталь, то почему здесь так холодно? Здесь есть еще люди? И все же… это помещение даже отдаленно не напоминало ни казарму, ни госпиталь, как вначале показалось старику. Сомнений становилось все больше. Скорее, это заброшенный подвал, предпоследней стадии аварийности. Возможно, здесь опасно находиться, но в таком случае, что здесь делает старик и этот странный человек? Кто он? Враг или друг? Почему он не может его вспомнить? Может быть, это действие какого-нибудь лекарства или снотворного? А что если нет… что, если старик ударился головой и теперь ничего не помнит. Но голова старика цела, чего не скажешь обо всем остальном теле. Множество болезненных синяков, гематом и ссадин говорят о том, что как минимум он сильно упал или, что его избили. Любое движение, хотя старик практически не мог шевелиться, вызывали сильнейшую боль во всем теле. Даже невозможно было конкретно сказать, что именно болит, потому что болело все: от кожи до внутренних органов. Не болела только одна часть тела — ноги. Их старик не чувствовал вовсе.

Как же здесь холодно… человек, все еще осматривающий старика, мгновенно замечает мурашки, покрывшее тело старика. Его реакция молниеносно, словно действие происходило без использования разума, на чистых инстинктах. Человек натянул на замерзшего старика уже холодные одеяла, от которых становилось лишь еще холоднее. Его трясет еще сильнее. От какой-то поистине нечеловеческой усталости слезятся и слипаются глаза. Лишь на мгновение прикрыв глаза, старик проваливается в короткий сон. Непонятно как долго он длился, но, когда старик вновь открыл глаза, в комнате ничего не изменилось. Только странный человек перестал его осматривать и теперь сидел рядом с кроватью на принесенном откуда-то железном стуле.

Нельзя сказать, что старик стал чувствовать себя гораздо лучше, но ему казалось, что у него гораздо больше сил, чем… еще совсем недавно. Он повернул голову, чтобы лучше видеть незнакомца и задал ему первый пришедший в голову вопрос:

— Кто ты?

Собственный голос испугал старика. Сиплый, хриплый и очень слабый. Язык еле ворочался, словно после выпитой бутылки виски. Человек ответил не сразу. Он недолго подумал, а когда начал говорить по его размеренному голосу сразу становилось понятно, что он тщательно взвешивает и подбирает каждое свое слово:

— На этот вопрос не так просто ответить.

Старик даже не сразу понял смысл сказанного. Потребовалось несколько секунд, чтобы понять, что вместо ответа он получил… ничего не получил. И это было странно. Увиливая от ответа, незнакомый человек либо не знал, что сказать, либо что-то умалчивал, либо не доверял старику. Но какая из этих причин правильная… ведь старику важно понять как к нему относятся, а отношение позволит узнать в каком положении он находится: как военнопленный или как пациент. После долгого размышления, старик решил задать другой вопрос:

— Где я? — и вновь собственный голос испугал старика.

— Вы задаете мне эти вопросы практически каждый день, — ответил мужчина. — Я обещаю вам, что когда-нибудь дам ответы на все ваши вопросы, но, когда сочту вас готовым к этому. Пока что, вместо того чтобы обманывать вас, я предпочту не отвечать. Как и вчера, как и позавчера, как и неделю назад. Незачем каждый день волноваться из-за одного и того же.

Старик вновь получил ответ, который и не являлся ответом вовсе. Слова неизвестного мужчины заставляют старика задумываться в первую очередь о своей безопасности. Его могут удерживать здесь силой. Пока что слишком много неизвестности, чтобы можно было составить хоть какую-ту картину происходящего. Ему хотелось начать спорить, добиваться ответа, но сил на это не было.

— К… кто ты? — был следующий вопрос.

— У меня было много имен. Последнее из них — Август. Можете называть меня так.

— Август… кто ты?

— Я ваш друг. Я лечу вас и во всем помогаю.

Лечит? Значит ли это, что старик все же находился в больнице? Но почему тогда она так убого выглядела? Может быть, они прятались от бомбардировок в подвале? Это самое адекватное объяснение их всех, что приходили в его тяжелую голову.

Пусть теперь старик и знал имя этого человека, он все еще не понимал кто он такой и что здесь делает. Что здесь делает сам старик и, самое главное:

— Кто я?

— Это самый важный вопрос, — отвечает Август. — И вам всегда стоит начинать именно с него. Ваше имя — Виталий Викторович.

— Что… я… здесь делаю?

— Можно сказать, что ничего.

Чем больше вопросов, тем больше невразумительных ответов. Даже несмотря на слабость и сонливость, в старике поднималась буря, способная вырваться наружу и снести все на своем пути.

— Что ты здесь делаешь?

— Тоже самое, что и вы.

— Хватит уже! — старику не удается поднять голос. Он хрипит и мямлит, не в силах кричать. — Ответь нормально.

— Есть вопросы, на которые я не могу ответить. Вам не стоит волноваться из-за таких пустяков.

— Ответь хоть на что-нибудь!

— Считайте, что я ваш лечащий врач. Хотя я не являюсь врачом по своей профессии, однако у меня достаточно знаний в этой сфере.

Здесь что-то не так. Точно, это не нормально. Этот человек лжет. Нужно выбираться отсюда. Немедленно!

— Где выход?

На мгновение на лице Августа отобразилось удивление, и эта кратковременная эмоция поражает старика, хотя он и не понимает чем.

— Выхода нет. Это наш дом, наше убежище. Здесь мы в безопасности.

Как это «нет выхода»? Старика заперли здесь. Он не хочет здесь находиться. Выход! Нужен Выход. Почему его не хотят отпускать?

— Я… не хочу… выпустите! Отведите меня к выходу. Я знаю, он здесь есть. Он должен быть.

— Успокойтесь, не надо нервничать…

— Но… Он же есть… он всегда был. Я знаю. Отведи меня к нему.

Трясущиеся руки старика потянулись вверх и слабой хваткой вцепились в руку Августа. Старик тянул его к себе, но Август не шевелился. Он наблюдал за бедным человеком, лежащим перед ним на кровати и бредящем о том, чего он не знал. Старик пускал слюни, нес какой-то откровенный бред и не переставая требовал выпустить его, переходя на угрозы.

— Уничтожу тебя! Выпусти!

Терпение Августа лопнуло. Было понятно, что дальше так нельзя, старик слишком сильно перенервничал и успокоить его одними словами уже не удастся. Придется переходить к более радикальным средствам. Август достал из кармана ампулу и шприц. Он еще раз перевел взгляд на старика, чтобы убедиться в том, что это действительно необходимо. Тому плохо, и он не может справиться сам. Август разбил ампулу и наполнил шприц прозрачной жидкостью. Все произошло очень быстро. Мужчина убрал руки старика, скинул с него одеяло, перевернул на бок и сделал укол в ягодицу.

Старик сразу же начал успокаиваться, а голова проясняться. Он слышал, как бешено колотится в груди его сердце и видел, как перед ним стоит человек, теперь напоминавший ему нациста. В голове четко и спокойно стучала одна мысль: «Я заперт здесь».

— Послушайте меня, — начал Август, садясь на край кровати. — Я не могу сейчас ответить на все ваши вопросы, а я прекрасно знаю, что у вас их очень много. Я не просто так здесь нахожусь — я ухаживаю за вами, и я знаю гораздо лучше, что сейчас вам нужно, чем вы сами. Главная моя задача, чтобы вы не страдали. Постепенно я буду отвечать на некоторые ваши вопросы, когда сочту, что вы к этому готовы, а до этого момента вам придется потерпеть.

Последние слова старик не смог разобрать. Его взор помутнел, веки непроизвольно стали закрываться. Голова стала слишком тяжелой. Она упала на подушку, и старик провалился в сон.

Глава 2

Едва открыв глаза, старик тут же осознал, что находится в аду. Точнее в одном из кругов ада, который смог уместиться в одной небольшой комнате, где царил холод и полумрак. Здесь нет окон. Часы не висят на стене и невозможно сказать день сейчас или ночь. Какой месяц, какой год… как долго он находился здесь? В груди родилось необъяснимое беспокойство, которое быстро росло и, словно яд, вместе с кровью распространялось по телу. В пугающей тишине отчетливо слышно, как учащается сердце старого человека, как сбилось его дыхание, переходя на резкие хриплые вдохи. Старик пытался вспомнить, что было вчера… вчера ли… как долго он спал? Сколько времени прошло? В голове лишь смутные образы. То появлялись, то внезапно исчезали. И истинную подлинность этих коротких воспоминаний невозможно определить. Внезапно комната пришла в движение, пол, стены, потолок двигались вниз, скрепя металлом. Вокруг полно людей и старику не нравилось, что они обступили его, он задыхался среди них. Было ли это на самом деле? Дни, года, десятилетия назад или это всего лишь плод воображения? Ответов в темной, маленькой и все же пока еще неподвижной и пустой комнате не нашлось. Долгое время он лежал почти не шевелясь. На то не было ни сил, ни желания. Слабость преследовала его с тех самых пор, как он впервые открыл глаза, еще до того, как он приобрел то, что с трудом можно определить как «сознание», и от этой тяжкой слабости уже невозможно было избавиться ни долгим сном, ни приемом препаратов. От подобного состояния его глаза закрывались сами собой. Невозможно было бороться с нахлынувшей сонливостью. Он закрыл глаза и еще долго лежал в полудреме. Просыпаясь, вздрагивая от страха и холода, засыпая вновь громко сопя, а иногда что-то тихо и неразборчиво бормоча. Когда его глаза открылись вновь, в комнате горел яркий свет. Он не был настолько ярким и ослепительным, каким казался старику, привыкшему к постоянной темноте. Сразу же начали слезиться глаза и совершенно не было сил, а также координации движений, чтобы у него получилось вытереть слезы. Пришлось часто моргать, но даже это оказалось не так просто. Неожиданно кто-то вошел в комнату, громко хлопнув дверью. Август? Взгляд его все еще расплывался и было трудно рассмотреть вошедшего. К моменту, когда он привык к яркому свету, гость уже пересек комнату и сел в кресло, оказавшись спиной к старику. Слабое зрение не давало понять кем был этот человек. Старик, забыв о своем состоянии, каким-то образом заставил себя приподняться, чтобы получить возможность немного получше рассмотреть таинственного посетителя. Не обращая внимания ни на боль, ни на слабость и тем более на глупость своего решения, старику с трудом, но все же удалось скинуть с себя тяжелые одеяла, и потом, освободившись от их удушающей тяжести, у него получается приподняться на локтях. Так было немного лучше видно незваного гостя, но понять кто это старику так и не удавалось. Скорее всего, незнакомец не знал, что в комнате помимо него находился еще один человек, либо тщательно старался не обращать на него внимания. Он ничего не замечал вокруг себя, впав в подобие транса. Сидел молча, застыв будто парализованный, он словно не дышал, а только смотрел прямо перед собой в одну точку, в стоящий перед ним нерабочий телевизор. Старик не видел, но был точно уверен в том, что человек не моргает, его взгляд остекленел, лицо застыло в маске гнева. Или… отчаяния, жалости к себе и даже брезгливости. Незнакомец сжимал в своей правой руке какой-то предмет. Пульт или стакан, рассмотреть точно не получалось. Старик вздрогнул от неожиданности, когда незнакомый мужчина, резко вскочив с кресла, с яростью швырнув вещь, которую он все это время сжимал в руке, прямо в экран телевизора, разбив его в дребезги. От неожиданного и очень громкого звука удара и бьющегося стекла, старик буквально подпрыгнул на кровати. Одновременно громко хлопнула дверь. Это вернулся Август и теперь стоит в дверях, наблюдая за странным поведением старика, который смотрит на него, слушая с какой бешеной скоростью и силой бьется сердце в груди. Воздуха не хватало, приходилось часто-часто дышать. По лбу стекал холодный пот, начался сильный озноб. Он даже и не мог себе представить, что будет так рад видеть этого странного человека. Он идет к старику, который трясущимися пальцами показывает на кресло и, не отрывая взгляда от Августа, пытается ему что-то сказать, но окончательно сбившееся дыхание не дает ему возможности набрать достаточно воздуха, чтобы выдавить из себя хотя бы одно слово. Однако, Август не спешит бросаться осматривать комнату. Он вообще не смотрит в ту сторону, в которую так настойчиво продолжает указывать старик.

Наконец, ему удается выдавить из себя пару слов:

— Кто… это? — тихо, сипло и практически только себе под нос.

Удивительно, но Август не только услышал, но и смог разобрать слова старика, хотя и совершенно не спешил с ответом. Уже стоя вплотную с кроватью, он спрашивает его:

— Про кого вы говорите? — его голос отдает металлом.

Старик перевел взгляд с Августа на телевизор и… никого не увидел. Пустое кресло, пустая комната. Только что там сидел человек, а теперь никого! Старик бегает взглядом, осматривая все кровати и углы, ища любое месте в комнате, в котором потенциально могла быть возможность спрятаться. Но не видит ничего подозрительно. Однако, это не успокаивает его, а лишь наоборот взвинчивает еще сильнее. Он пытается заглянуть под каждую кровать, только под ними темно и ничего не видно, вновь осматривает углы, но там все так же пусто. Плотно ли закрыта дверь в комнату? Мог ли незнакомец успеть проскользнуть мимо Августа или он все еще прячется в этой комнате? Поднятая рука все сильнее трясется от напряжения, продолжая настойчиво показывать на то месте, где только что находился незнакомый человек. Старик последний раз обводит взглядом пустую, если не считать Августа и его самого, комнату, пытаясь убедить самого себя, что больше здесь никого нет. Только после этого он опускает свою обессилившую руку, которая падает на кровать, не желая больше подчиняться глупым приказам своего хозяина. Экран телевизора разбит, однако, виновник отсутствует. Был ли экран разбит вчера он не помнил.

— Вы что-то видели? — спрашивает Август.

— Я… — запинается старик. Он вовремя останавливается, поняв, что не хочет говорить правду, что правда — это не то, что имеет сейчас какую-ту ценность. — Не-а, — бормочет он невнятно и устало мотает головой.

— Старайтесь не зацикливаться на ваших галлюцинациях, — как ни в чем не бывало говорит Август. — Помните, что в этой комнате больше никого нет. Концентрируйте свое внимание на простых вещах.

Старик не до конца понимает, что за бред несет этот человек.

— Кто ты? — имя крутится в голове, но старик никак не может вспомнить.

— Вы не помните меня? — незнакомый человек изображает удивление.

— Я… знаю тебя, но… ты… как тебя зовут? — кажется, будто имя вот-вот всплывет в голове. Только это ложное чувство лишь мучает старика, не давая такой простой ответ.

— Я каждый день говорю вам как меня зовут, — настаивает человек.

Старик не понимает как такое возможно. Каждый день? Каждый день…

— Айрат? — имя всплывает неожиданно, и он полностью уверен в своей правоте, хотя и совершенно не понимает откуда в его голове взялось это имя

— Раньше меня так звали, но сейчас у меня другое имя.

Старик в замешательстве. Он был так уверен и ошибся.

— Если вы не можете вспомнить, я подскажу вам. Меня назвали в честь месяца года…

Месяц… что за псих мог дать человеку имя в честь месяца и для чего вообще потребовалось менять собственное имя? Они что, нарушили какие-то законы и теперь прячутся от правосудия?

— Август? — неуверенно спросил он.

— Правильно. А как вас зовут?

Старик повторяет его вопрос про себя и не может дать на него четкого ответа. Он закрывает глаза и хочет дотронуться рукой до лба, но руки не слушаются. Почему ему так тяжело думать? голова тяжелая, словно раздута изнутри.

— Виталий Викторович? — старик не отвечает на вопрос, он спрашивает верна ли его догадка.

— Все верно, — подтверждает Август. — Старайтесь не забывать такие простые вещи. Почаще повторяйте сами себя собственное имя, мое имя. Запоминайте, что с вами происходит. Это очень важно.

Что это за место такое? Серые страшные стены, сломанные кровати. Старик не понимает, где он находится. Что это за странное помещение, похожее на подвал.

— Где мы? — спрашивает он.

— Давайте с вами договоримся, — сразу начал Август, не запинаясь, словно зачитывая подготовленный текст. — Я отвечу на ваш вопрос, а вы расскажите, что вы видели, когда меня здесь не было.

Старик кивнул головой, хотя и не хотел ничего ему рассказывать. С другой стороны, ему почти нечего рассказывать.

— Буду считать, что мы договорились, — подвел итог Август. — Мы находимся в жилой зоне подземного бункера, который расположен в северных широтах нашего государства.

Подвал на самом деле бункер… можно ли в такое так легко поверить? У старика нет другого выбора. У него начинает болеть голова.

— Что мы делаем здесь? — удивленно спрашивает он.

— На этот вопрос я не могу сейчас ответить. Можете считать, что мы здесь живем. Обещаю, что когда-нибудь я расскажу вам все, что вы хотите услышать, но не сегодня. Вначале вам нужно набраться сил. Лучше расскажите мне, что вы видели.

Голова начинает болеть еще сильнее. Старик перестает разбирать смысл сказанных Августом слов. Бункер. Живем. Здесь. Только делая акцент на самых важных словах, он понимает общий смысл сказанного. Где здесь? Как здесь? Должна же быть причина и если она есть… а она непременно есть… то почему Айрат… Айрат? Нет, Август! Почему Август эту причину скрывает?

— Что вы видели? — повторяет свой вопрос Август.

Старику приходится прикладывать немало усилий, чтобы сконцентрироваться и выдавить из себя хотя бы более-менее связанное предложение.

— Не знаю… трудно сказать. Это был человек. Он вошел в комнату, — старик показывает пальцем на единственную дверь в этой комнате. И щурится, пытаясь вспомнить, что было дальше. — Сел… туда, — переводит палец на единственное кресло в комнате. — А потом разбил телевизор.

— Не все, что вы видите — реальность, — поясняет Август. — Чаще всего это плод вашего воображения и лишь иногда отголоски воспоминаний из прошлого. К сожалению, различить фантазию и реальность не представляется возможным, поэтому я рекомендую вам ко всему необычному относиться как к галлюцинациям. Не увлекайтесь ими и старайтесь держать под контролем.

Старик пытается вылезти из-под одеяла и сесть на кровать. Руки плохо слушаются его, с трудом движутся в нужном направлении, но ладони не могут упереться в кровать. Они глупо хлопаются на кровать, похожие на силиконовые протезы, и, кроме этого, ничего больше не могут сделать. Август помогает старику, усаживает его на кровать, подложив под спину подушку и накрыв его одеялом. Вновь в груди появляется смутная тревога, которая на этот раз формируется во вполне осознанную мысль:

— Я не могу шевелить ногами! Я не чувствую их! — этот вывод уже давно назрел, но только сейчас старик осознал это окончательно, что повергло его в ужас. — Ты что-то со мной сделал? — внезапно выпалил старик, округлив от страха глаза.

— Виталий Викторович, я с вами ничего не делал, — спокойно отвечает Август, не обращая никакого внимания на резкое обвинение со стороны своего «пациента». — Паралич ног у вас стал развиваться после микроинсульта. Полгода назад у вас был инсульт, после которого ноги отказали полностью. Из-за него же и проблемы с памятью. Еще был небольшой паралич правой стороны тела, но он быстро прошел.

Август рассуждает слишком легко. Словно рассказывает про то, как пек пирожки на выходных. Слишком неэмоционально и слишком незаинтересованно, как будто ему скучно.

— Я… ничего такого не… не помню, — старик не понимает как такое возможно. — Не чувствую ног, словно их нет.

— Вы хорошо восстанавливаетесь, но нижняя часть тела полностью парализована. Я не уверен, но похоже на то, что импульсы нервной системы не доходят до мышц нижних позвонков. Комплекс упражнений не помогал даже после микроинсульта. Сейчас же, боюсь, без серьезного медицинского оборудования я не смогу ничем помочь.

Старик смотрит куда-то в пустоту остекленевшим взглядом. До него никак не может дойти общий смысл сказанных слов. Он сидит и думает о вещах, совершенно никак не связанных с ситуацией, сбивается со своей мысли, возвращаясь назад, и переводит взгляд на Августа, словно ищу у него помощи. Август повторил все, что сказал за последние несколько минут и только тогда старик смог продолжить разговор. Однако, логика его мысли не прослеживалась.

— Ты же обманываешь меня, да?

— Почему вы так думаете?

— Потому что… потому что у меня нет ног.

— У вас есть ноги.

— Тогда я хочу увидеть их, — настаивал старик.

— Хорошо.

Август подошел к старику и начал медленно стаскивать с него одеяло. То, что открылось под ним повергло старика в еще больший шок, чем мысль о том, что у него не работают ноги. Увидев свои нижние конечности, старик вскрикнул от неожиданности. Одеяла скрывали две тонкие безжизненные «палочки», и тяжело было сразу признать и принять то, что «палочки» являлись частью его тела. Кости, обтянутые кожей почти коричневого цвета, соединялись между собой непропорционально большими коленями. На бедрах не осталось ни мяса, ни мышц, а кожа сплошь покрыта язвами и синяками. Старику было тяжело поверить в то, что это его собственные ноги… что они принадлежат именно ему, хотя должны принадлежать какому-нибудь мертвецу, прошедшего годы концлагерей.

Старик погрузился в шоковое состояние, которое парализовало все его тело и даже мысли. Он сидел на кровати, перестав шевелиться, моргать и даже дышать. Мысли остановились, все процессы в его тело словно бы затормозились: кровь текла медленнее, а сердце почти не стучало. Старик не слышал, что говорил ему Август, он не замечал, как тот вновь натянул на него одеяло, скрыв страшные ноги. Когда перед его носом начали водить ладонью, он просто не понял, что происходит. Ступор, из которого был только один выход. Старик закрыл глаза. Слабость тут же завладела всем телом. Он неожиданно почувствовал, как сильно перенапряглись мышцы шеи, устав держать тяжелую голову. И руки без сил свисают с плеч. Всего лишь несколько секунд потребовалось на то, чтобы провалиться в темноту… был ли это сон или обморок старик так и не понял.

Когда он вновь очнулся, в его раскалывающейся голове была лишь одна мысль: «Нужно бежать!». Нужно бежать из этого ужасного места. Где-нибудь, где угодно, но точно не здесь, ему точно стало бы лучше. Только не этот подвал, только не эти ужасные серые стены с облупившейся краской и сухим, затхлым воздухом. Бежать! Но куда, а главное как? Старик видит лишь один выход из комнаты — дверь, но что за ней ему совершенно неизвестно. Даже если предположить, что каким-то чудом старик сможет добраться до нее, он не знает, что за ней. Коридоры или другие комнаты? Если это подвал, то на сколько он большой? А если это действительно бункер, то насколько глубокий? Сколько здесь этажей, как их все ему преодолеть? Глупые мысли… глупые и безнадежные. Старик даже не сможет дотянуться до ручки двери, чтобы открыть ее и покинуть свою маленькую тюремную камеру. Совершенно глупая мысль, однако, единственная правильная. Если здесь есть выход, то до него нужно обязательно добраться.

— Август? — зовет старик еще до того, как открыл глаза.

— Да? — ответил металлический голос.

— Ты можешь помочь мне?

— Конечно, я делаю все, что в моих силах, — Август ведет себя слишком услужливо, что напрягает старика, рождает в нем недоверие.

— Отнеси меня к выходу. Я… хочу… покинуть это место, — сам того не понимая старик почему-то переходит на шепот, словно он предлагает что-то не совсем законное.

Август на несколько секунд задумывается.

— Виталий Викторович, вы не можете покинуть это место. Мы живем здесь. Это наш дом. Не самый красивый, не самый удобный, не самый лучший, но все же дом. А самое главное, здесь безопасно.

— Нам что-то угрожает? — не понимает старик, но продолжает настаивать на своем. — Даже если так, я не хочу здесь оставаться. Я хочу выбраться отсюда. Отнеси меня к выходу!

— Я не могу…

— Почему? — резко перебивает его старик. — Здесь есть выход! Везде есть выход! И я хочу, чтобы ты отнес меня к нему! — старик давит на Августа и требует от него то, что тот по каким-то причинам не готов ему дать.

— Конечно же выход есть везде. Я не могу вас отвести к выходу, потому что вы не дойдете до него. Вы еще недостаточно восстановились после инсульта и, если я потащу вас к выходу, вы умрете, не преодолев и половины пути. Боюсь, что пока что это невозможно.

Объяснение Августа не нравилось старику. Он хотел покинуть это место прямо сейчас, больше не теряя ни минуты.

— А когда? Когда я буду готов? Я не хочу ждать!

— Я не буду вас обманывать и что-то обещать, — жестко отвечает Август. Ему надоело терпеть нападки старика. — Мы не можем покинуть бункер! Это наш дом, здесь мы живем и пока на этом все. Незачем лишний раз волноваться и переживать. Я могу лишь пообещать вам, что буду отвечать на некоторые ваши вопросы по мере того, как буду уверен, что вы готовы их услышать. На сегодня тема, касающаяся выхода, закрыта и я ни на один вопрос по ней больше не отвечу.

— И когда же я, по-твоему, буду готов? — злился старик. Ему не нравилось, как с ним разговаривал Август.

— Завтра я отвечу на некоторые вопросы, но не на все.

Завтра… Август что-то скрывает от него и старика выводит это из себя. Но что он может сделать в такой ситуации, когда его сил не хватает ни на что, а какого-либо влияния на этого странного человека он не имеет? Нужно быть хитрее, нужно задавать правильные вопросы. Если узнать как можно больше всего, остальная картина сложится сама собой.

— Как долго я здесь?

— Пятьдесят лет, — говорит он и зачем-то уточняет, словно решив, что старик его не понял. — Половина века.

Старик невольно сглотнул ком в горле.

— Сколько?

Вопрос скорее риторический, старик сразу все понял, но Август повторил еще раз:

— Пятьдесят лет.

После таких слов повисла тяжелая, вязкая тишина. Она обволокла кожу, влезла в уши, давит на мозг и изнутри выдавливает глаза. Даже легкие наполнились ей и стало трудно дышать.

— Так долго… — в тихом шепоте старика слышится самый разный спектр чувств, от отчаяния до недоверия.

Старик вновь впал в ступор, но в этот раз совершенно по-иному. Ему все еще трудно соображать, но сейчас, после того как он услышал эту страшную цифру, его мозг работал так быстро, как только мог. Что-то смущало его в этой цифре. Пятьдесят лет… пятьдесят… так долго. Здесь что-то не так, но что?

— Сколько мне лет? — спросил старик, так ни разу и не моргнув за последнюю минуту.

— Сто восемь.

— Сколько? — снова старик задается этим вопросом.

И снова Август повторяет ему, хотя старик и так понял с первого раза:

— Сто восемь.

Старик замолчал. Ему не только нечего больше сказать, но он и не может. Это слишком много для него. Сто восемь… так долго не живут. Старик понимает, что находится на грани истерики, нервного срыва. К глазам уже подступили слезы, нос заложило, голос срывается, но он не может остановится. Ему еще нужно узнать так много информации…

— Мы всегда были одни?

— Нет, нас было много. Больше пяти сотен человек, — отвечает Август и, опережая следующий вопрос старика, продолжает. — Остались только вы. Все остальные умерли от старости, болезней, иногда несчастных случаев. Жизнь под землей наложила свой отпечаток на каждого.

— Почему мы оказались здесь?

— На сегодня достаточно вопросов.

— Ты умалчиваешь, ты что-то скрываешь от меня! — в очередной раз старик обвиняет Августа.

— Это действительно так, — признается Август. — Постепенно я все расскажу, но я не могу рассказать вам все одним днем. Я здесь для того, чтобы заботиться о вас, а не для того, чтобы каждый день доводить до нервного срыва. Вы ведь каждый день задаете мне одни и те же вопросы, а потом забываете это.

— Ты говоришь не правду!

— Я говорю правду. И я и так рассказал сегодня гораздо больше, чем планировал.

— Мне не нужна твоя забота! — в голове старика слышится обида.

— Еще как нужна. Виталий, вам пора спать. Вы слишком сильно разнервничались. Завтра мы продолжим наш разговор, и я обещаю, что расскажу больше, чем сегодня.

Старик действительно устал. Напоминание об этом стала словно пощечиной, после которой глаза начали закрываться против воли.

— Завтра… — пробормотал старик. — Завтра…

— Завтра, — подтвердил Август и помог старику улечься.

Он укрыл его всеми одеялами и выключил свет. Старик мгновенно уснул.

Глава 3

Машина остановилась, и водитель заглушил мотор. Однако человек, сидящий на заднем сиденье, не спешил из нее выходить. Он сидел, сильно запрокинув голову назад и, закрыв глаза, о чем-то напряженно думал. Его молчаливая неподвижность затягивалась, и водитель начинал нервничать, не зная, что ему дальше делать. Он напряженно наблюдал в зеркало заднего вида за своим пассажиром, стараясь не пропустить ни малейшего движения. Казалось, будто человек на заднем сиденье уснул или даже потерял сознание. Последние несколько часов он вел себя сильно напряженно и вот словно впал в ступор, который продолжается уже больше пяти минут. Тревожить своего пассажира водитель долго не решался. Однако, они ехали сюда не для того, чтобы просто постоять на месте. Они приехали на очень важные переговоры и, к тому же, уже значительно опоздали.

— Виталий Викторович? — осторожно позвал водитель, когда напряжение стало уже невыносимым. Им нельзя надолго задерживаться на одном месте, а они уже стоят здесь больше пятнадцати минут.

Виталий Викторович соизволил открыть глаза и после этого тяжело вздохнул. Ему очень хотелось, чтобы его сегодня не трогали. Чтобы у него была возможность спокойно посидеть в своем кабинете, попить кофе, а может даже виски, после чего можно было бы снять с себя надоевший галстук, закинуть ноги на стол и расслабиться. И теперь он здесь, сидит и предается мечтам, как можно дольше откладывая самый неприятные переговоры за последние… даже трудно сказать за сколько лет. За годы, за десятилетия. На самым деле, это не так важно. Гораздо важнее то, что Виталий совсем не хотел туда идти. Однако, ему придется. Это необходимо. К тому же, без охраны. Он не выходил в люди без охраны уже несколько десятилетий, а сейчас ее даже в здание не пустили, чтобы она досмотрела всех находящихся внутри и убедилась, что здание не заминировано. Когда он узнал о недопуске охраны, Виталий хотел оказаться, но ему приказали. Приказали рисковать своей жизнью и ради чего? Ради каких-то переговоров, которые вряд ли к чему-то приведут. Как Виталий опустился до такого? Ведь все было хорошо еще год назад. Почему так быстро все изменилось?

— Виталий Викторович? — вновь и еще более осторожно позвал водитель. — Мы на месте, — теперь в его голосе звучала нервозность.

— Я знаю, — недовольно отвечал Виталий Викторович и повторил еще раз уже для себя с горечью в голосе. — Я знаю…

В салоне автомобиля повисло молчание. Виталий все так же не спешил выходить. Он вновь закрыл глаза, и водитель снова уставился на него в зеркало заднего вида, не смея больше нарушать покой своего пассажира, терпеливо ожидая дальнейших распоряжений. Время шло, каждая лишняя секунда была риском, а он все ждал, молча постукивая большими пальцами по рулю, так, чтобы стуку не было слышно. Водитель нервничал не меньше Виталия. Он так же знал, что рядом нет охраны, что их оставили совершенно без прикрытия и поэтому им нельзя долго оставаться на одном месте, и ему кажется, что это предупреждение они нарушили еще десять минут назад. И весь этот риск просто так… никто не ждал никаких прорывов. Это невозможно. Водитель так и не убрал ногу с педали, готовый в любой момент запустить мотор и сорваться с места, хотя и совершенно не представлял с какой стороны могла быть опасность и что она могла из себя представлять. Нападение разъяренной толпы? Террористический акт? Обстрел машины от других недоброжелателей и конкурентов?

После тяжелейшего пятиминутного молчания, которое накалило воздух в салоне словно в духовке, Виталий Викторович наконец зашевелился.

— Значит пора?! — то ли вопрос, то ли утверждение, обращенный то ли к водителю, то ли к самому себе.

Отвечать на этот вопрос стало бы не лучшим решением в карьере водителя, как и пытаться повторить то, что они уже прибыли на место. Лучше просто молчать, ни кивать, ни даже двигаться. Можно было бы сказать, насколько они опоздали, но и тут решение сохранить благоразумное молчание казалось самым верным.

— Я готов, — сказал Виталий.

Водитель среагировал мгновенно. Он вышел из машины и быстрым шагом обошел ее, чтобы услужливо открыть дверь своему начальнику. Человек на заднем сиденье продолжал медлить до самого последнего момента. Он неспешно вышел из машины, медленно, можно даже сказать, лениво. При всей нерасторопности он не терял при этом своей манерной походки и отточенных движений, которые должны были говорить всему миру какое важное место он в нем занимает. И Виталий Викторович действительно был уверен в себе, как бы сильно ему не хотелось идти на эти переговоры, и даже несколько побаиваясь их, он все равно казался непоколебим и самоуверенным. Внешне он показывал себя хозяином положения, хотя внутри прятался страх и неуверенность.

Они находились у большего здания, построенного в XIX веке и отремонтированным всего полгода назад из благотворительного фонда, которому Виталий Викторович каждый год перечисляет не малую сумму в целях благотворительности. Конечно, делается это не по доброте душевной, а потому что благотворительность помогает избегать большой части налогов, а пожертвованные деньги все равно возвращались обратно через строительные фирмы, которые занимаются ремонтом и в которых он имеет долю. Массивные мраморные колонны поддерживают балкон, расположившийся над главным входом. У больших деревянных дверей дежурит охрана. Два молодых парня в возрасте от двадцати до тридцати лет. Без оружия, даже без дубинок или хотя бы раций. Скорее они поставлены для вида, чем несут реальную защитную функцию. Вообще, их трудно было назвать охраной. Оборванцы в старой поношенной одежде. Однако, чисто выстиранная, аккуратно пришиты заплатки, и сами парни имели приличный вид. Коротко стрижены, стоят как по команде «смирно». На лбу у каждого издалека был виден нарисованный красный круг. «Нескромно» — подумал Виталий, — «Сегодня они не прячутся, а наоборот, выставляют свое невежество напоказ».

Только увидев прибывшего гостя, охрана тут же отошла в сторону, освобождая проход. Оба покосились на него гораздо менее дружелюбно, чем хотелось бы или как привык пусть званый, но все же чуждый здесь гость. Впрочем, Виталий Викторович был готов к такому отношению по отношению к своей персоне. Он пришел в стан врагов, а не на вечеринку. И более того, ведь не так давно Виталий был одним из них… Предпочтя просто не замечать недоброжелательного отношения к себе, он просто прошел мимо. Однако, самостоятельно открывать тяжелые двери было непривычно и в определенной степени даже унизительно. Все же, Виталий пришел сюда не просто так, а на очень важные переговоры. Но вместо должного уважения к себе, он получает презрение. Охрана не спешила выслуживаться перед ним, и, хотя их лица не выражали откровенной злобы это было лишь слабой видимостью нейтралитета. Виталий знал, что наглецы не проявляют к нему ни грамма уважения. С другой стороны, эти довольно безобразно одетые люди мало интересовали его. Самостоятельно открыв двери, Виталий прошел внутрь.

В вестибюле оказалось крайне многолюдно. Виталий Викторович на мгновение даже опешил от удивления и только отойдя от кратковременного замешательства сдвинулся с места, тут же оказавшись в окружении десятков людей, занятых своими делами и его не замечающими. Тем не менее, Виталий почувствовал себя крайне неуютно. Он не ожидал, что окажется один на один с таким количеством людей совершенно безоружный и беспомощный. Куда не глядь, везде люди: весь вестибюль и прилегающие к нему коридоры, лестница на второй этаж с балконом и открытые комнаты. В одном лишь вестибюле было не меньше сотни людей, страшно было представить сколько всего сейчас находилось человек в здании. На удивление, они не создавали шума и хаоса вокруг себя. Рассредоточившись на небольшие группы, они тихо переговаривались между собой, стараясь не мешать рядом стоящим. Они не только вели себя тихо, но и в чем-то даже скромно. Никто не бросался под ноги, не кричал, не суетился. Даже если кто-то вдруг кому-то мешал пройти или сталкивался плечами, никто не затевал ссор и разборок, а просто мирно расходились извинившись друг перед другом. В определенной степени можно было сказать, что в здании соблюдалась тишина, нарушавшаяся шепотом множества голосов, разносившимся со всех сторон и отовсюду. Люди разговаривали между собой очень тихо и даже стоя вплотную было невозможно разобрать, о чем они говорили. Лишь отдельные слова вылавливались из общего потока слов. «Если… это было… мы… осталось…». Обрывочные слова не несли в себе цельной информации. Оставалось лишь догадываться о чем такое количество людей может так увлеченно беседовать между собой, не срываясь на крик или громкие споры. Их всех объединяла какая-то единая тема, заразившая их умы словно тяжелая болезнь. Одержимы… все они были чем-то одержимы.

Почему же здесь собралось так много людей? Не уже ли он собрал всех своих сторонников в одном месте только для того, чтобы произвести на него, Виталия Викторовича, впечатление? Жалкий, недостойный жест. Просто смешно, что он решил так поступить. Показывать таким образом свое влияние на людей означает лишь одно, он не уверен в себе и выкладывает перед Виталием все свои козыри, вскрывается, идет ва-банк. Проще говоря, он мухлюет. На этих переговорах он будет требовать уступок, вот только Виталия Викторовича послали сюда не за этим. Им никто и никогда не собирался уступать, а все их мечты о «победы» или «уступках», или даже о «компромиссах» были, есть и навсегда останутся лишь самообманом слабых людей. Позиция правительства крайне жесткая. Можно было разворачиваться и уходить, это все равно ничего не изменит.

Вот только тогда обе стороны подумают, что Виталий Викторович проявил слабину и нерешительность. Нет, он пройдет свой путь до конца, чтобы доказать свою непоколебимость обеим сторонам. На этих переговорах он раздавит своего противника как надоевшую букашку. Уничтожит ее на глазах у всех собравшихся людей, втопчет репутацию этого человека в грязь. Виталий шел сюда, потому что должен был, а теперь он идет, потому что почувствовал вкус крови и хочет победить.

Эти люди собрались здесь не по доброй воле, а потому что им промыли мозги. Заставили чувствовать себя в сакральном братстве, единение в своей ложной правоте, а чтобы окончательно убедить их, он придумал эти глупые переговоры. Вот только просчитался.

Поднимаясь по лестнице на второй этаж, Виталий столкнулся с человеком. Красный круг на кисти руки и пачка документов говорили о его положении в этом странном обществе. Удивленно посмотрев на Виталия, он прошел мимо него и спустился по лестнице, где начал раздавать бумажки. Мысленно Виталий Викторович назвал его координатором. Красный кругом были отмечены только охранники и он. Остальные люди обходились без столь яркого знака отличия.

У Виталия сложилось устойчивое ощущение того, что он каким-то неизвестным образом попал на сходку хиппи. Все дело было из-за одежды: люди одеты в самые простые вещи — потрепанные джинсы, выцветшие футболки, растянутые свитера и старые кроссовки. Все самое дешевое, словно эти парни и девушки только что ограбили секонд-хенд. Поднявшись по лестнице, пройдя несколько коридоров и по ошибке зайдя в пару комнат, Виталий так и не увидел ни одного делового костюма или вообще хотя бы более-менее приличную одежды. Даже украшения у девушек либо вовсе отсутствовали, либо это была самая дешевая бижутерия из пластика и металла. Большинство — молодые люди от двадцати до сорока, но из одной комнаты доносились детские крики. Маленький детский садик и большое нарушение закона о навязывании религии детям. Пару стариков сидели на диване и что-то тихо обсуждали. У одного отсутствовала лодыжка и штаны на этом места были стянуты в узел. Сквозь давно не стриженные волосы и длинной бороды виднелись кругленькие красненькие щечки и маленькие бегающие глазки. Этот человек был пьян, это было понятно по запаху и слегка повышенному голосу, а говорил он весьма бодро. Заметив, что на них смотрит Виталий Викторович, они замолчали и сами уставились на него. Взгляд калеки по-настоящему испугал Виталия Викторовича. В нем читалась безумная ярость и великий гнев. Это не были глаза человека, скорее взгляд бешеного волка, дикого зверя, от которого мурашки бежали по спине и вставали начавшие редеть волосы на затылке. Меньше всего Виталию сейчас хотелось, чтобы пьяный калека вместе со своим дружком накинулись на него с кулаками. Хотя старики вроде и не собирались вставать со своего дивана, Виталием было принято быстрое решение как можно скорее убираться от этих странных людей.

Отойдя от странного испуга, Виталий понял, что больше никто не смотрит на него так откровенно враждебно, с такой лютой ненавистью. Как и больше не было пьяных людей, только тот старик отличился. Если кто-то и замечал его, то большинство относилось нейтрально, лишь некоторые с толикой презрения и все без исключения старались как можно быстрее отвести от Виталия взгляд, продолжив свои нескончаемые разговоры. Вообще, в этом месте царила удивительная атмосфера умиротворения, которая, впрочем, на Виталия не распространялась. Он был лишним здесь. Остальные люди своим поведением и бесконечным шепотом создавали тишину, в которой было что-то сакральное или даже интимное и эту атмосферу ни в коем случае нельзя было нарушать. О чем так увлеченно говорили эти люди? Что обсуждали часами? Чем занимаются в кабинетах, какие листовки разносят, чему учат детей? Оказавшись в самом центре этого централизованного и в чем-то даже тоталитарного общества, сразу же становилось понятно, почему их окрестили террористами. Ведь они не были безобидными, как могло показаться с первого взгляда. Их сила, их оружие в этой самой атмосфере единства. Попав сюда, ты попадаешь в сети «общности», «братства» и «всеобщего единения». Тебя заражали общей идеей, что ты нужен каждому и всем, в твоем мозгу рождали эйфорическое чувство сплоченности. Ты нужен, тебя любят, ты важен. Впервые в этой жалкой серой жизни происходило что-то совершенно незаурядное и это навсегда повязывало тебя с этими людьми сильнейшей психологической связью, разрушить которую уже невозможно. И любой, кто пришел сюда, совершал самую большую ошибку в своей жизни. Это место, все это здание являлось паучьем логовом с расставленными сетями, которые окутывали своих жертв, лишали возможности двигаться и мыслить, после чего приходил он, большой паук. Паук вил кокон, высасывал кровь и получал новую марионетку, которой можно управлять так, как этого хочет паук. Моральная и умственная смерть — это цена «братства» и «единства», вместо обещанной индивидуальности. Все эти люди — фанатики и самые страшные враги, которых когда-либо встречал Виталий Викторович в своей непростой жизни. Нужно ускорять шаг, чтобы как можно быстрее сделать все свои дела и убраться отсюда как можно скорее.

По мере продвижения людей становилось все больше. С каждым сделанным шагом количество косых взглядов только увеличивалось. Каждый раз, приближаясь к очередной группе людей, они тут же прекращали разговор и в чем-то даже вежливо ждали пока Виталий пройдет мимо. Стоило ему только отойти на несколько шагов, шепот позади тут же возобновлялся, хотя ему при этом все время казалось, что все смотрят ему в спину. Но повернуться, чтобы проверить это он не решался. Виталий Викторович уже практически бежал, но поддерживать заданный темп становилось все сложнее. Группы людей уже вплотную стояли друг к другу, а вскоре и вовсе слились между собой, образовав единую непроходимую толпу, через которую было невозможно пройти и невозможно протиснуться сквозь плотную стену из спин. Виталий остановился окончательно. Даже в этой жуткой духоте и давке люди продолжали вести себя очень вежливо и по возможности тихо. Никто не кричал, не требовал подвинуться или пройти, все терпеливо ждали, либо молча, либо тихо переговариваясь друг с другом. Стоя вплотную к разговаривающим, Виталий с трудом разбирал их слова. «Наконец-то я увижу его!» — кто-то почти в религиозном экстазе сказал над ухом Виталия чуть громче обычного и этот вроде бы тихий возглас вдруг показался практически громом. Сказавший эти слова засмущался и умолк. Находясь в самом центре такого большого скопления людей, Виталию неожиданно стало нехорошо. Впервые за всю свою жизнь у него случился приступ клаустрофобии. Голова закружилась, воздух будто бы резко закончился. Он попытался развернуться и уйти, но тут же стало понятно, что люди не только впереди, но и сзади. Их стало так много, что уже было невозможно уйти. Нет возможности сделать ни шага вперед, ни шага назад, он словно зажат в огромных клещах, со всех сторон, давящих на него. «Где охрана?» — в паническом отчаянии подумал Виталий, совершенно забыв, что пришел сюда один. Как он мог прийти в такую огромную толпу совершенно один? Это не только небезопасно, но и очень глупо! Руки затряслись, голова закружилась еще сильнее и появилась легкая тошнота. Виталий закрыл глаза и попытался представить, что он здесь один. Однако, это оказалось невозможно, когда со всех сторон на него давят тела множества людей и отовсюду слышатся множество тихих голосов. Он пришел…

Неожиданно кто-то в полголоса сказал:

— Он здесь!

— И множество голосов вторило вслед:

— Он здесь, здесь, среди нас…

Люди оглядывались кого-то ища. Даже сам Виталий начал было крутить головой, но тут же понял, что речь идет о нем самом. Все, кто стоял рядом с ним, теперь смотрели исключительно только на него. Множество глаз, обращенных на Виталия, выражали в себе самые разные эмоции, начиная от презрения и заканчивая ненавистью и страхом.

— Здесь?

Продолжались возгласы тех, кто еще не успел узреть его, объекта всеобщего презрения. Те же, кто Виталия уже увидел, молчали. Эта странная и по всем меркам весьма опасная ситуация сохранялась долгую, долгую минуту и вдруг люди стали расступаться перед Виталием. Как им удавалось найти для этого место, тяжело было представить, но каждый смог сделать несколько шагов в сторону, чтобы получился самый настоящий коридор из людей. Коридор презрения. Смолк даже самый тихий шепот и воцарилась гробовая тишина. Все продолжали смотреть на Виталия, у которого к тому времени прошел приступ клаустрофобии, но началась паническая атака, которую уже невозможно было скрыть. Кровь ушла от лица, во рту пересохло, а все тело било крупной дрожью. Чтобы сделать свой первый шаг, Виталию пришлось приложить к этому такое невероятное количество как физических, так и психологических сил, что это казалось практически невозможным. Ватные ноги не слушались, грозились после каждого шага предательски подкоситься под очень тяжелым телом и уронить Виталия на пол, пред всеми этими ужасными и опасными людьми. Быстрее… с каждым шагом силы и уверенность возвращались, и он вновь боролся с жгущим его изнутри желанием сорваться с места и бежать, бежать, бежать пока не покинет это страшное место. Однако, этого ни в коем случае нельзя было делать. Нельзя показывать слабость! И тем более нельзя отступать в последний момент! Бой вот-вот начнется. И все же, коридор презрения Виталия пересек почти бегом, совершенно не осознавая этого. Наконец, он достиг дверей, ведущих в большой зал.

Глубокий вздох помог собраться с мыслями и решиться войти туда, где людей было еще больше, чем в коридоре и вестибюле до этого. Волна возгласов «Он здесь!» успела докатиться и до сюда. Казалось, войдя в зал, Виталий наткнулся сразу на миллион различных глаз. Тяжелее, чем сейчас ему не было никогда. Зал переполнен людьми, яблоку негде упасть, но проход к сцене оставался свободен. Виталий шел по нему, смотря только перед собой. Оглядываться по сторонам было опасно, ведь миллион глаз продолжали следить за каждым его шагом, провожая его до самой сцены, наблюдая как он заходит на нее. Кто-то шептал ему проклятия вслед, которых он не заслуживал, но большинство молчали, словно на похоронах. Только оказавшись на самой сцене, Виталий решился посмотреть не него… того, кого когда-то считал своим учителем, а ныне — врагом. Он стоял посередине совершенно один, одетый в мешковатые серы одежды, доходящие до самых полов. Больше никого, кроме их двоих, на сцене не было. Виталий всего лишь несколько раз встречался с ним в живую. Олег Варг, бывший рок-музыкант и нынешний самопровозглашенный мессия.

Возможно, эта встреча войдет в историю. Нет, она уже вошла в нее, и теперь Виталий Викторович намерен сделать все возможное, чтобы вычеркнуть из нее этот страшный момент и навсегда забыть о нем.

— Ты позвал меня на эту встречу, и я пришел, — громкий голос Виталия Викторовича в почти абсолютный тишине разносился по всему залу без всякого микрофона. — Что ты хотел обсудить со мной такое важное, что ради этого собрал всех своих сторонников в одном месте?

Возможно, было бы гораздо разумнее сразу же покинуть это здание и вызвать отряд спецназа, чтобы арестовать всех этих людей. Одним махом покончить со всей этой гнилой шайкой, сектой.

— Я хотел, что каждый мог лицезреть наше общение и тот результат, к которому мы могли бы прийти. Чтобы каждый мог знать, что его не обманули, что я сделал все возможное. Но… я невольно обманул этих людей. Как обманул и самого себя, ведь я оказался заложником собственной наивности и веры в то, что еще все возможно исправить мирным путем. Однако, с первого взгляда на вас я понял, что это невозможно. Вы не собираетесь идти ни на какие уступки или компромиссы, вы даже не желаете слушать мои предложения. Вы пришли лишь за тем, чтобы угрожать и дальше проливать кровь, арестовывать, лгать в отчаянной попытке сохранить все те блага, которых вы не заслуживаете. Но мы не сдадимся, мы не испугаемся. Вы гнилые люди, на столько насколько это возможно. У вас нет душ, вы уже не люди. Наша встреча оказалась бесполезной тратой моего и вашего времени, прошу меня простить. Единственное, что я мог бы вам сейчас предложить — это покаяние, но я даже не буду утруждать себя в этом, ведь вы не согласитесь. Вместо этого я проклинаю вас, единственное, что в моей власти. Всем сердцем и душой, всем разумом. Ваши грехи не будут забыты, а страхи будут преследовать вас до конца ваших дней. Вы будете страдать и мучиться, а когда настанет последний момент, вы вспомните меня, пусть меня к тому моменту уже и не будет. Уходите!

Глава 4

Это… это было на самом деле или просто сон? Пришел и ушел, оставив за собой сомнения в реальности бытия. «Где я?» — думал совершенно разбитый старик, — «Что я?» — задавался вопросом, которым слишком много раз задавался. Пожалуй, это был самый частый вопрос за всю его долгую жизнь, и в особенности частый в последние годы. Голова раскалывалась от острой боли, словно он спал всего несколько часов за последние трое суток. Только в его случае, все было наоборот: он спал постоянно, просыпаясь лишь на пару часов в сутки и часто даже не осознавая, что сон прошел. В таком состоянии он лежал с отрытыми глазами, до конца не приходя в себя, словно парализованный на все тело, без движений, звуков, не моргая. Было ли это результатом какой-то болезни или же причина скрывалась в медикаментозном лечении, старик не знал и никогда об этом не задумывался. На то не было ни сил, ни времени, в котором он давно потерялся. Сколько времени прошло с тех пор, как он в последний раз видел солнце… Какое сейчас время суток, года… В каком году и десятилетии он живет… Старик знал только то, что он все еще жив. Пусть эта жизнь и была ничтожна и ущербна, но все же он оставался живым.

Это было то редкое время, когда сознание полностью прояснялось, а тело в какой-то степени начинало подчиняться ему. Но чтобы перевернуться со спины на бок, потребовались неимоверные усилия. Слабые неуклюжие руки отказывались подчиняться командам, исходившим из головы, и почти не могли совершать четких движений. Старик говорил им переместить вправо, и руки начинали совершать дерганные случайные движения в разные стороны. Только после нескольких попыток получилось выполнить то, что от них требовалось. Повернувшись спиной к стене, у него наконец появилась возможность осмотреть комнату, в которой он находился. Одновременно с чувством растерянности от появления в случайном месте, возникло дежавю. Комната казалась столь знакомой, словно он уже провел здесь целую жизнь и теперь проживает вторую, не помня о первой. Грязные серые стены казались чуть ли не родными. Сколько лет он смотрел на них, наблюдая распад и разрушение?

Сломанные кровати и разбитый телевизор, рядом с котором стоял человек в черной одежде. Слабые глаза в темноте не могли рассмотреть незнакомца, чья фигура казалась объемной и не совсем четкой тенью. То ли человек, то ли игра теней. Однако, этот вопрос решился сам собой, когда тень начала говорить.

— Вы проснулись, — по комнате прокатился спокойный мужской голос знакомый до боли. Он испугал старика. Его голос оказался единственным звуком, который резал уши, нарушив абсолютную тишину, от чего казался гораздо громче, чем был на самом деле.

После негромкого щелчка включился свет, явив то уродство, что раньше скрывалось в темноте. Почерневшие бетонные стены, бетонный пол и точно такой же бетонный потолок. В помещении отсутствовали окна, а единственная дверь оказалась закрыта. Понять, что находится за ее пределами было невозможно. Железные кровати покрылись ржавчиной, матрацы на них почернели от гнили и застарелой плесени. Общее состояние помещения говорило о том, что ремонт в нем не проводился годами и скорее даже десятилетиями. Вряд ли оно вообще когда-либо было жилым. Казалось, что комната преодолела множество лет заброшенности и запустения. Однако… старик находился в нем и этот странный человек тоже. Он помнил эти стены, этот телевизор, хотя и не мог сказать откуда в его голове эти ложные воспоминания.

Человек, которого старик так же когда-то знал, перестал быть расплывчатой тенью. Он подошел к кровати и вблизи старик смог рассмотреть его старый потрепанный комбинезон, темные волосы и очень знакомое лицо. Его имя, казалось, вот-вот всплывет в голове, после чего можно будет громко и радостно вскрикнуть «Ну как же я сразу тебя не вспомнил?!». Только имя все никак не всплывало, мучая старика, продолжая кружиться в мыслях где-то совсем рядом и одновременно слишком далеко, чтобы эту мысль можно было поймать.