Бесплатный фрагмент - Убить грешника

Глава 1

Наши дни…

Под телами охранников дышалось тяжело. Воняло терпким мужским потом. Воздуха не хватало. Казалось, он, как и люди, от страха сжался, уменьшился в размерах до отрицательной величины.

Пуля пролетела мимо. Тимофей Антонов понимал — вечно прятаться под телами охранников не получится. Выбираться из под груды бодигардов придётся, рано или поздно. У киллера появится шанс всадить роковую пулю в драгоценное тело Тимофея. Страшно. До жути страшно.

Антонов трус, но не дурак. Он знал, что совершено покушение на его жизнь, и что, по большому счёту, прятаться бесполезно. Не сегодня, так завтра, не завтра, так послезавтра его несомненно убьют. Не спасут ни армия телохранителей, ни бронированный членовоз, ни счета в офшорах.

Сегодня пуля просвистела у виска. Через две секунды телохранители напрыгнули на Тимофея Алексеевича Антонова и погребли его под собой. Выстрел свершился в то мгновение, когда правая нога Тимофея, облачённая в полуботинок индивидуального шитья итальянского мастера, запнулась о порог парадных дверей родной фирмы. Антонов едва не упал. Изрядно пошатнулся и разрывная пуля не попала Тимофею Алексеевичу в середину высокого лба, а просвистела мимо и, по воле дурного, слепого случая, разворотила прелестную, не целованную грудь юной девушки на ресепшене. «Кажется её зовут Катя». — успел подумать Тимофей, падая под тяжестью телохранителей. Он не сомневался — девушка мертва. Разрывные пули в область сердца шансов на продолжение рода не оставляет.

От вони, страха, нехватки воздуха. Тимофей начал задыхаться.

— Идиоты! — зашипел он на телохранителей. — На хрена вы меня сейчас плющите после выстрела? Раньше надо толком охранять!

Бодигарды дружно рассосались и, прикрывая хозяина собственными телами, быстро засунули его в нутро бронированного лимузина.

Шеф службы безопасности Зотыч юркнул на переднее сидение и гаркнул на водителя:

— Быстро! Задом на выезд!

— Почему задом? — удивился

— Потому, что дуракам закон не писан! Впереди у киллера может быть запасной вариант: заминирована дорога, урна со снарядом, стоящий на обочине автомобиль с тротилом. Не рассуждай! Выполняй приказ! Задний ход и живо на проспект!

Водитель лимузина Матвей Кузьмич, отчаянный матершинник и шофёр от Бога. Про таких говорят: «Родился с баранкой в руках». Любую машину в дождь, в грязь, в снег водил виртуозно: передом, задом, боком, на двух колёсах. Пару лет успел поработать шофёром-инструктором для кремлёвских водителей. Учил автопилотов персональных членовозов тайнам шофёрского ремесла: как эффективно и быстро уйти из под обстрела крупнокалиберного пулемёта, гранатомёта. В курс обучения входила скоростная езда задом по зеркалам. Почему задом? Бывает ситуация, когда счёт идёт на секунды, и нет времени на разворот. И, главное, поразить пассажира, сидящего на заднем сидении, через бронированный моторный отсек, через кабину водителя и два бронестекла, практически невозможно. При выстреле в борт лимузина шансы киллера возрастают — от удачи его отделяет лишь ОДНО бронестекло.

Кузьмич матюгнулся: «ЁПРСТ! ЕБ… ческая сила!» и ударил по газам. Лимузин обиженно взвизгнул всеми четырьмя колёсами и, послушный опытным рукам Матвея Кузьмича, полетел задом, как стрела, пущенная из арбалета, в сторону перекрёстка. Кузьмич исполнил идеальный полицейский разворот и мгновенно влился в автомобильный поток.

Тимофей, не глядя, вытащил из бара первую попавшуюся бутылку и жадно припал к её горлышку. Его трясло. Липкая паутина страха не отпускала из своих пут. Вспомнилась развороченная грудь Кати.

Видение оказалось ярким, со всеми подробностями зияющей раны и, даже с тошнотворным сладковатым запахом свежей крови. Нарисованная услужливой памятью картина убитой девушки, впечатлила Тимофея до приступа тошноты. Он лихорадочно нашарил в баре серебряное ведёрко со льдом. Опрокинул блестящие кубики на пол салона. Начались приступы рвоты. Пустой желудок отзывался болезненными спазмами.

Зотыч отдавал распоряжения по радиотелефону своему заму по оперативной работе и внимательно следил в зеркало заднего вида за состоянием хозяина.

— … Ты видишь нас? Направление 1—2. Вариант «Ветер», «Снегирь», и «Джульбарс». По полной боевой. Смени волну по кодовой таблице…!

Липкая паутина страха от промелькнувшего лика смерти, то ли от водки, то ли от приступов рвоты, начала отпускать Тимофея. Он сделал ещё добрый глоток русского обезболивающего. По древней традиции предков закусил запахом рукава. Водка, как ластик, стёрла в душе не убитого олигарха последние штрихи ужаса от пролетевшей у виска свинцовой посланницы смерти.

Тимофей поднял трубку внутреннего телефона:

— Зотыч! Куда едем?

Начальник службы безопасности выразительно скосил глаза на Кузьмича, мол, неудобно обсуждать при водителе секретные темы.

Антонов быстро решил сомнения Зотыча:

— Быстро пересаживайся! — и уже через три секунды повторил свой вопрос, тяжело и пьяно дыша в лицо Зотыча:

— Куда едем?

— На перекрёстке Мира и Пролетарской нас встретят «Снегирь» и «Джульбарс» со своими командами. «Снегирь» отсечёт возможную «наружку», возьмёт «языка» и поспрашивает у него, почём нынче пончики в Одессе. «Джульбарс» со своими волкодавами на охране наружного периметра…

— Мне по хрену, чем будут заниматься твои нукеры. Я спрашиваю: «Куда ты меня везёшь?»

— В тюрьму, Тимофей Алексеевич, в тюрьму.

— Не рано ли? Ты ничего не попутал?

— Как бы поздно не было! Если шмоляют в вас среди белого дня, значит кому-то вы неудачно перебежали дорогу. Киллеры не альтруисты — бесплатно в первого встречного палить не будут.

— Стрелка не поймали?

— Господь с вами, Тимофей Алексеевич! Мы успели только на глазок определить с какого места он мог стрелять.

— Ну?

— Вероятно выстрел произведён из окна второго этажа одной из квартир трёх домов напротив нашего офиса.

— Почему трёх?

— Вспомните — они стоят уступом вплотную друг к другу. Трассологическая экспертиза точно укажет точку выстрела, но, я уверен, это мало нам поможет. Квартира окажется съёмной через десятые руки, либо на сутки, либо хозяева в отпуске. Улик не будет.

— Откуда знаешь?

— Трофим Алексеевич, профаны и любители разрывными пулями не балуются, а профи после себя даже запаха не оставляют.

— Зотыч, твои предложения?

— Шеф, киллер, прежде чем нажать на курок, тщательно изучает жизнь жертвы: привычки, места отдыха, маршруты передвижения, систему охраны, уклад домашней жизни, режим работы, круг общения. Изучает с целью выбрать точку для верного выстрела. Мы не знаем ни причин покушения, ни заказчика. С этой стороны повлиять на действия убийцы мы не можем. У вас, может быть, есть соображения по этому поводу?

Тимофей Алексеевич бросил быстрый острый взгляд на трассу. Впереди появился серебристый «Мини вэн» «Джульбарса» с затемнёнными стёклами. Олигарх обернулся и через заднее бронестекло лимузина увидел метрах в пятидесяти скромный «Опель» «Снегиря» с четырьмя нукерами Зотыча на борту.

— Соображения, говоришь? — Тимофей ухватил бутылку водки за горлышко, словно хотел её задушить, и сделал глоток. Крякнул. По мужицки матюгнулся. — Соображений нет! Хотя вру. Одно прекрасное соображение есть — мне срочно нужно в хлам нажраться!

— Расслабиться после пережитого не грех. — Зотыч сделал паузу, внимательно посмотрел в глаза шефа и продолжил. — Тимофей Алексеевич, я отвечаю головой за вашу жизнь и прошу следовать моим советам. Самым, на первый взгляд, нелепым. Например, как ваше временное размещение в тюрьме. Более безопасного варианта трудно придумать. Если киллер сообразит, где вы находитесь, то ему понадобится немалое время разработать пути проникновения в строго охраняемую зону. Через неделю я вывезу вас тайно в тюремном «воронке» на подготовленную квартиру. Пока киллер разрабатывает ложный след, мы постараемся разобраться в ситуации и выйти на заказчика.

Антонов пьяно хохотнул:

— У кого и что ты хочешь узнать? Я прожил 45 лет и эти годы не был белым и пушистым. Нажил сотни врагов, начиная с Яшки Жиртреста. Ему я в детском садике горшок с говном на голову одел, и кончая вчерашней полуледи. Ей я засунул в жопу триста баксов и выгнал в ночь и холод. Желающих прикончить меня — вагон и маленькая тележка!

— Тимофей Алексеевич! Давайте двигаться от простого и жизненно важного к сложному. Промах киллера дал нам шанс спутать ему карты. Он потратил массу времени, изучая ваш образ жизни, ваши привычки, ваши привязанности. Он выстроил шаблон, лекало, по которому будет действовать в надежде перехватить вас в прицел в известных ему местах: на работе, дома, у любовницы, в любимых ресторанах, на совещании, на охоте у Митрича, или на рыбалке на Волге в Нижних Выселках, где вы любите браконьерничать. Если вам дорога жизнь, то вам нужно кардинально измениться. Поменять стиль одежды, обрести новые привычки. Вы, как артист, должны создать другой, отличный от прежнего Антонова, образ. Мы сделаем вас выше, придадим осанке лёгкую сутулость, а в спецобуви вы будете прихрамывать и опираться на изящную трость. Цвет глаз, волос, кожи, изменим на средиземноморский. Создадим образ итальянского скучающего вдовца. Руководить работой вы сможете через интернет в удалённом варианте из любой точки земного шара. Главная цель — сохранить вам жизнь, будет достигнута. Вы, с новыми документами в безопасности, и можете менять место своего пребывания только по своему желанию. НИКОГО, повторяю — НИКОГО не ставя в известность. Мы, без спешки и нервотрёпки разложим ситуацию на атомы и, клянусь здоровьем Бахуса, выцепим тех, кому ваша жизнь встала поперёк горла. Побеседуем чинно-мирно. Узнаем почём нынче пончики в Одессе, и сразу же по-интеллигентному, без грубых слов и выражений, отпустим их погреться в печи крематория.

Тимофей икнул.

— Сорри! Избавь меня от кошмарных подробностей. Про тюрьму, надеюсь, пошутил?

— Нет, Тимофей Алексеевич.

— Ну, знаешь! В моём положении прятаться по тюрьмам… Как там у них говорится: «Западло».

— Зря вы так. В наших тюрьмах сидят очень даже приличные люди. Не все, конечно, но попадаются и частенько. Уважаемые, авторитетные и с большими капиталами.

— Про капиталы ты мне сказки не сказывай! Они в России у всех ворованные. Значит, хочешь меня к жуликам затолкать?

— Ни как нет! Ни каких общих камер. Вас поселят в одиночку-люкс.

— Зотыч, у меня гастрит! Тюремная баланда меня убьёт раньше киллера.

— Питание диетическое ресторанной готовки, ежедневный фитнес, бассейн, интернет, массаж классический, тайский…

— Вино, девочки… — прервал Зотыча Тимофей. — Ты случаем в тюрьме рекламным агентом не подрабатываешь?

— Я пытаюсь объяснить, что и в тюрьме для ВИП-клиентов созданы нормальные условия. Вино будет. Девочек можно, но не советую. Бабские языки длиннее метлы, а нам режим секретности блюсти надобно.

— Зотыч! Других вариантов нет? Тюрьма, как-то слишком неожиданно, а вдруг не выпустят?

— Без следствия и суда? Шутить изволите? А вот по поводу неожиданности — угадали. Никому в голову не придёт искать вас в тюрьме. На фактор неожиданности я очень рассчитываю. Нам нужно выиграть время. Принимайте решение. Если согласны, то через двести метров будет кафе «Медвежья Падь». Делаем вынужденную остановку по малой нужде. Я вызываю спецмашину и через тридцать минут нас подберёт тюремный «Воронок» на соседней улице. Охрану и Кузьмича я отпущу по сотику. Ну, решайтесь!

*******

Одиночная камера на пять звёзд не тянула. Укомплектована холодильником «Бош», микроволновкой «Самсунг», электрочайником и кофеваркой «Скарлетт», соковыжималкой «Филипс», метровой плазмой, ноутбуком, деревянной кроватью полуторкой, душевой кабиной и чистым туалетом. Одна стена оклеена фотообоями: влажный тропический лес с тропой, теряющейся вдали, в зарослях подлеска. Они зрительно расширяли камеру и создавали атмосферу простора, вольного лесного воздуха, свободы.

Минибар оставил приятное впечатление все напитки из ассортимента любимых. Видеотека удивила набором арт-новинок.

«Похоже, что экспромт с тюрягой Зотыч готовил до покушения». — подумал Тимофей. — «Надо, при случае, подробнее поспрашивать этого хитрована о причине странной эвакуации хозяина. Расклад с покушением, точно не его партия. Тогда, что заставило Зотыча заранее готовить для меня путь отхода через тюрягу?»

Размышления Тимофея прервал лёгкий, едва слышный скрип двери. С самого дна души взметнулась волна ужаса и затопила олигарха от макушки до пят. Дверь в тюрьме должна, по определению, быть надёжно заперта, но она медленно на глазах открывалась…

В воспалённом мозгу Тимофея билась единственная мысль: «Одно из двух: или Зотыч убийцу за лоха держал, либо киллер он сам!»

Не прошло и часа с момента заселения Антонова в тюремную люкс-одиночку, и его убийца уже готов зайти в камеру со смертельным визитом вежливости. Тяжёлая металлическая дверь тихо, плавно, медленно приоткрылась ещё на пару сантиметров. Тяжёлая вязкая тишина повисла в камере. Тимофею захотелось заорать во всю глотку и спрятаться куда-нибудь: в холодильник, под кровать. Но ужас перед лицом смерти сковал все его члены и лишил воли.

«Сейчас», — мелькнула мысль у Тимофея. — «В щели возникнет чёрный, длинный глушитель, и тихо хлопнет выстрел.»

Время для олигарха не тянулось мучительно. Оно остановилось в ожидании смертельной развязки.

И, вдруг раздался резкий, короткий металлический звук. Тимофей принял его за выстрел и, не вынеся мучений, вопль издал такой, какого не слышал никто живой, и упал, словно сражённый пулей.

Дверь распахнулась и в камеру вкатился на инвалидной коляске благообразный сухонький бородач постпенсионного возраста…

Мозг Тимофея заледенел от ужаса. Извилины съёжились, покрылись сеткой трещин и инеем. Трещины множились, сливались и ширились. Отдельные куски мозга покрывались кровавым потом, и с визгом побитой собаки, отлетали прочь в космос и небытие. Тимофей понимал — нужно бежать и спрятаться от всепроникающего страха, но ноги исчезли вместе с туловищем. Желание избавиться от ужаса грядущей беды оказалось неисполнимым. Тело предательски бросило Тимофея на произвол судьбы. Мозг — последнее убежище его «Я» — взорвался, распадаясь в сотый раз на субатомные частицы. На месте распада мозга вылезло обнажённое «Я» и принялось знакомо дрожать и корчиться в пароксизмах ужаса.

Нечто смертельно страшное неотвратимо надвигалось со всех сторон: снизу, сбоку, сверху, изнутри. Изливалось из чёрных космических дыр. Тысячекратно множилось внутри «Я», и снова лавинами жуткого страха наполняло всё вокруг на парсеки космического пространства.

Мучительные страдания в ожидании катастрофы выворачивали «Я» Тимофея наизнанку, рвали в клочья, не знали конца и были страшнее самой катастрофы. В чём она заключалась и как выглядит, он не знал, но уверенность в её неизбежности росла у Тимофея от приступа к приступу.

Страх родился три года назад 9 апреля в полночь.

Всё началось с шальных зелёных глаз водителя случайного такси.

Нет, не так. Всё началось раньше, когда старый еврей Давид Меерович обменял свои акции «Газпрома» весом в 150 миллионов на штамп в паспорте Тимофея. За штампом таилась дочь старого еврея — толстожопая, усатая, неряшливая, с отвисшим выменем, похотливая, но страшно умная старая дева Рахиль Давыдовна. В девичестве Михельсон, а после заковывания Тимофея в цепи Гименея — Антонова. В сочетании ФИО чувствовалась либо любовь без границ, либо конфликт интересов.

Давид Меерович «похудел» на 150 миллионов, но обрёл покой и счастье не видеть свою дочь.

Тимофей «потолстел» на 150 миллионов и обрёл головную боль в виде законной жены Рахиль. Она могла и желала трахаться всегда, везде, со всеми и, как угодно. На старте семейной жизни, когда 150 миллионов кардинально скрашивали недостатки и подчёркивали достоинства Рахиль, Тимофей предпринял героическую попытку удовлетворить супругу.

После трёхсуточной пляски гормонов Тимофей едва не отдал душу Богу. Катком любви стали последние три часа в позе младшей дочери императора Цзин луноликой принцессы Цин: «Жёлтый банан в золотой чаше». В вольном переводе с китайского на русский это выглядит так: молодая жена смачивает в гранатовом вине узкую чёрную шёлковую ленту и перевязывает мужу «банан» у самого корешка. После того, как он, под её ласками, нальётся спелостью и вырастет до зенита любви, она затягивает шёлковую удавку и погружает «банан» в свою «золотую чашу».

Если говорить по-русски, то Рахиль устроила на муже трёхчасовую кавалерийскую погоню за собственным оргазмом. По пути стёрла ему лобок до крови, едва не расплющила его чресла и посеяла в супруге глубокие сомнения, что в торге с Давидом Мееровичем он явно продешевил.

Доплачивать старый еврей категорически не желал. Дочь брал обратно вкупе со 150 миллионами баксов, плюс банковский процент до пользования капиталом, плюс компенсация за моральный ущерб, плюс тариф за прокат и аренду тела Рахили.

Всё бы ничего, да только родимый рубль обвалился против бакса в два раза, и удовольствие избавления от Рахили тянуло за 800 миллионов рублей.

Рахиль без денег отцу не нужна. Отстёгивать Давиду Мееровичу 800 мультов Тимофею не давала жаба. Убить жену Антонову не позволял страх наказания, а выдать её замуж не удавалось.

Рахиль требовала если не любви, то секса. В замужестве она «обабилась», расплылась во все стороны, и могла вызвать желание только у пьяного в зюзю сантехника. Антонов откупался наличными. На них Рахиль покупала кусочек — другой секса, и тем утешала свою натуру. Она быстро превращалась в женщину с изношенной материальной частью. Степень износа не уменьшила жажду желания, но увеличила тарифы платной любви.

За шесть месяцев до описываемых событий…

Всё устаканилось. Страной продолжали управлять стада бывших слуг. Они с лакейским хамством растаскивали не ими нажитое добро, и уверенно вели государственную машину к краху.

Давид Меерович разорился на госзаказе и почил в бозе. Одинокий и от этого счастливый. Как выяснилось, после окончания школы жизни капиталы не нужны. Мраморный диплом выписывают за счёт родных.

Неудовлетворённая Рахиль бродила в стране несбывшихся снов в поисках волшебного корешка любви. Вместо него циничный муж предлагал фаллоимитатор производства Челябинского завода тяжёлых отбойных молотков.

Тимофей шагал по лабиринту из женских тел. Скорее по привычке, чем по необходимости, менял их, как носки. Он боялся нарваться на пиранью брачных игрищ, и дважды с одной и той же особью не встречался. Он знал, что прежде чем посмотреть ему в глаза, она заглянула в его кошелёк.

Статусные, денежные, гламурные дамы Тимофея не интересовали. Он был уверен — от женщины у них осталась только запись в паспорте. Подарков от судьбы не ждал, а перебивался платными однопостельницами для собачьей ночи. Дёшево, надёжно и без претензий.

А, что ещё нужно моложавому, обеспеченному мужчине?

В тот злополучный вечер всё складывалось хорошо: удачно поругался с женой, счастливо хлопнул дверью, послал куда-то, зачем-то охрану и, в поисках тишины и спокойствия, решил, как простой российский мужик, поквасить в какой-нибудь забегаловке. Один на один с бутылкой водки.

Желание понятное и хорошее. Плохо одно — начинающие олигархи по забегаловкам не имеют привычки шастать и адресов их не знают. Куролесят они всё больше в родных Анталиях, Багамах и Куршевелях. Где опрокинуть в себя рюмку другую национального обезболивающего средства среди рабочего люда в своём околотке олигархи не знают, чем увеличивают опасный разрыв между собой и народом.

Путеводный ангел Тимофея о географии не слышал и компаса в жизни не видел. Где искать ближайшую забегаловку, понятия не имел, но выход отыскал персональный бес. Шепнул на ушко хозяина: «Такси лови! Таксёры всё знают!» и толк его под локоток. Рука сама взлетела навстречу жёлтобокому такси. Машина ловко вильнула и тормознула около Тимофея. Без колебания он рванул дверку на себя и плюхнулся на переднее сидение.

— Поехали! — буркнул он. В ответ тишина.

Тимофей поднял глаза на таксёра и замер от неожиданности. На месте водителя сидело рыжеволосое чудо с зелёными шальными глазами, и приветливо улыбалось.

— Добрый вечер, уважаемый! Куда вам?

— Мне? — тупо переспросил Тимофей.

— Естественно. Если не возражаете, я с вами за компанию.

— Как, так? Возражаю.

— Прекрасно! — воскликнуло чудо. — Счастливой дороги! — и вышло мигом из машины.

— Э-э! Постойте! Кто меня повезёт?

Чудо заглянуло в окно:

— Не знаю. Хотела я, но вы возражаете.

— Садитесь за руль! Вы меня неправильно поняли.

Чудо оказалось не вредным. Юркнуло за баранку и повторило вопрос:

— Куда вам, уважаемый?

— Где можно выпить?

— Вы иностранец?

— Нет. Почему вы так подумали?

— Коренной россиянин пьёт там, где его достало это желание.

— Ну, да, но я хотел бы попасть в заведение.

— В таком виде вы имеете реальный шанс попасть только в вытрезвитель.

Тимофей оглядел себя и мысленно обругал. Счастье от удачной ругани с Рахилью сыграло с ним недобрую шутку: он выскочил из дома в тренировочном костюме и сланцах. Костюм, правда, за 1000 баксов, но в темноте и без ценника он впечатления не производил и на звание «фрака» не тянул.

— Но я же трезвый. На каком основании меня заберут в вытрезвитель?

— Вы не учитель?

— А, что, похож?

— Да. Наивный и глупый. В младших классах преподаёте?.

— Почему вы так думаете?

— Старшеклассники давно бы вас научили премудростям и пакостям взрослой жизни. В вытрезвитель можно загреметь во-первых по подозрению в употреблении, во-вторых по прихоти погононосителей. Кстати, а деньги у вас есть?

Тимофей, обиженный недоверием, вытащил из кармана золотую карту «Мастер-карт».

Чудо прищурила зелёные глаза и нахмурила лоб:

— Стащил? Нашёл?

Тимофей выбрал третий вариант.

— Подарили.

Чудо повертела карту в прекрасных руках и весомо высказалась:

— Рукодельники! Точно 3D принтер. Но вы в приличных местах её не показывайте. Могут побить. Хотя, туда, где можно расплатиться по картам, вас всё равно не пустят. Куда впустят, там о них только слышали, а рассчитываются наличными. Они у вас есть?

Вопрос о наличности поразил Тимофея. К стыду, он не мог даже вспомнить вид российских купюр. Ну не пользовался олигарх наличными, хоть тресни. На маршрутках он не ездил, колбасу в универсаме не покупал, с однопостельницами охрана расплачивалась. Тимофей и наличные деньги не пересекались. Олигарх для вида пошарил в карманах и молча пожал плечами.

Чудо изумилось:

— На какие шиши вы хотели себе выпивку купить? А за такси чем рассчитываться думали? Динаму собирались крутить?

Тимофею безумно нравилось и зеленоглазое рыжеволосое чудо с шальными глазами, и то, что она приняла его за нищего учителя младших классов.

— Нет. Думал часы продать. — тихо промямлил Тимофей. — «Ролекс» золотые.

— Ой! Держите меня семеро! — задорно захохотало чудо. — Вы посмотрите на него: простой учитель начальной школы без охраны, поздним вечером в трениках и сланцах и золотым «Ролексом» решил развеять тоску.

Зеленоглазое чудо смеясь взяло Тимофея за левую руку, чтобы рассмотреть часы. Тимофей тоже бросил быстрый взгляд на циферблат, чтобы отметить время: 20 часов 31 минута. В восемь часов тридцать одну минуту Тимофея посетила любовь.

Люди, травмированные любовью, утверждают, что она, как ток в проводах: либо есть, либо её нет. Сила любви разная и зависит от сопряжения чувств. Одних потряхивает, других потрясает до закипания мозгов и сотворения глупостей. Первые совершают подвиги во имя любви в рамках административных нарушений, и для них сила любви равна силе развода минус алименты.

Вторые, обожжённые любовью, стремятся облегчить страдания в объятьях друг друга вне зависимости от времени года, суток, вероисповедания и материального обеспечения. Они готовы на алтарь любви бросить всё: состояние, положение, честь, достоинство.

Особенно героические мужчины — женятся.

Особенно удачливые женщины выходят замуж.

Особо счастливые рожают детей.

Остальные переливают свои глупости из пустого в порожнее, и из кирпичей Камасутры пытаются построить любовь.

Познать любовь желают все. Удаётся немногим. У большинства жизнь состоит из фарша прожитых дней. И вспомнить нечего, и выпить не за что. Родился. Покрутился. Спарился. Размножился. Получил пенсию и нырнул под землю.

Ещё вчера груди стояли выше плеч, а сегодня висят ниже колен. Жопа была как орех — остался один грех. Время — убийца красоты и возделыватель старости.

Те, кому судьба подарила в руки факел любви, могут осветить им кусок своей жизни, от одного дня до многих лет.

Тимофей о любви слышал и даже кое-что читал. Акробатические этюды с односпальницами этим словом не определял. Считал, что любовь это искусство. Не все умеют талантливо петь, рисовать или писать стихи. Для любви нужен талант. Без него получится бескорыстная дружба, глубокое взаимопонимание с проникновением, почитание, преклонение и ещё, чёрт знает, что, но только не любовь. Себя привык считать инвалидом души, не способным на любовь. Ну, не дал Бог таланта! Вместо таланта любить, Бог наградил женой-блудницей.

Возможно Всевышний смилостивился, или ангел хранитель подсуетился, но в 20 часов 31 минуту Тимофей отчётливо понял, что он любит рыжеволосое чудо с шальными изумрудными глазами

Он не знал, как её зовут

Он не знал, замужем ли она.

Он не знал, где она живёт.

Он не знал, как она отнесётся к нему.

Он не знал, есть ли у неё дети.

Он не знал тысячу мелочей о ней.

Он знал одно и точно — он её полюбил миллионы лет назад в созвездии Гончих Псов, и они счастливые летали в Магеллановом облаке среди россыпи звёзд. Потом, давным давно он её потерял, а сейчас нашёл и нет в природе сил, чтобы их разъединить.

Из счастливой отрешённости Тимофея вывел обеспокоенный голос чуда:

— Алё, гараж! Вы меня слышите? С вами всё хорошо? Неотложку вызвать?

Олигарх Тимофей Алексеевич Антонов, опущенный случайным водителем такси до уровня учителя младших классов, глупо и счастливо улыбался. Он страстно хотел познакомиться с ней, но весь его богатый арсенал общения с женщинами неожиданно устарел и не годился. Буквы на ум приходили избитые, слова из них складывались корявые и холодные, как сосульки. Он хотел просто забрать у зеленоглазого чуда её сердце и спрятать у себя в груди рядом со своим, чтобы бились в унисон и грели друг друга…

— Эй, гражданин! Вы меня пугаете! С вами точно всё в порядке?

Тимофей нехотя вынырнул из изумрудного моря её глаз, и смущённо поспешил успокоить женщину.

— Да, да… Всё очень хорошо. Просто замечательно.

— Странный вы мужчина. Хотя…

— Что «хотя»?

— Извините. Забыла, что вы учитель младших классов — наивный человек. С часиками вас надурили.

— Как «надурили»? — удивился Тимофей. — Не может быть!

— Турецкая подделка. — авторитетно заявила «чудо». — Развели вас, как… — она хотела сказать «лоха», но удержалась и добавила — как ребёнка. А заплатили, небось, как за золотые?

Тимофей не стал доказывать чистопородность своих часов, купленных им лично в славном городе Берне, а лишь обречённо пожал плечами и вздохнул.

— Ну, да.

«Чудо» посочувствовала:

— Выпить хочется, а денег нет?

— Ну, да.

— Что случилось-то? Жена из дома выгнала?

— Нет. Сам ушёл.

— И, конечно, она во всём виновата?

— Нет. Я виноват.

— Запойный? Гуляка? Игрок? Педофил?

— Нет. Просто дурак.

— Со справкой?

— Дурак без справки.

— Плохо. Это не лечится.

— Вы зря так говорите. Сегодня я вылечился.

— Поздравляю. В честь выздоровления отвезу вас к вашим друзьям, родным бесплатно.

— Спасибо. У меня нет друзей. Я сирота.

— Совсем?

— Совсем.

— Возвращайтесь к жене.

— Не хочу и не могу. У меня нет заднего хода. Все прожитые страницы я вырываю из своей книги жизни и начинаю каждый день с чистого листа.

— Интересно. Помогает?

— По крайней мере не грызёт вина за совершённые ошибки. Заниматься самоистязанием за то, что невозможно изменить — глупо.

— Если нет вины за ошибку, то её можно совершать заново?

— Можно. Тропа пороков в дебри наслаждений щедро полита слезами раскаяний, но мало кого останавливает. Чужие ошибки не вдохновляют и ничему не учат. Каждому нужен личный отрицательный опыт.

— Согласна. Каждый косячит в своём огороде. Ваш лимит ошибок на сегодня исчерпан?

— Надеюсь.

— Куда сейчас вы пойдёте? Без денег, без документов.

— На вокзал. Мне до утра перекантоваться.

— Думаете на вокзале поймать золотую рыбку? Кроме вшей и неприятностей от бомжей с ментурой вы ничего не поймаете. Вы знаете, я вспомнила недавний дорожный разговор с пассажиром. Мужчина рассудительный. Из попов оказался Он мне рассказал притчу о добре и зле. Саму притчу успела забыть, а вывод помню: сделанное тобою зло другому человеку, возвращается к тебе же в сто кратном размере, а добро — в тысяче кратном. Вывод: спешите делать добро. У меня три причины сотворить благое дело. Первая — у меня заканчивается бензин и рабочий день. Вторая — я по сравнению с вами олигарх. У меня собственная машина и патент на оказание частных услуг по перевозке пассажиров из пункта «А» в пункт «Б». И, главная причина — два часа назад мне исполнилось 35 лет. Не красная дата календаря. Скорее повод встретить шампанским вторую половину жизни и пожелать себе прожить её лучше, чем первую.

— Поздравляю. Желаю от всей души всего, много и надолго.

— Всего и много желают до первой брачной ночи, а получают надолго алименты и жизнь в кредит. Мне хочется чуть-чуть счастья и удачи, но каждый день. Почему вы не волшебник?

— Родителей не выбирают.

— Вы меня обманули! Вы волшебник! Мамашки сдают вам на руки 25—30 орущих, бегающих, визжащих, плачущих сорванцов. И вы, каким-то волшебным образом, умудряетесь наполнить их головёнки знаниями. Обычный человек больше пяти минут не выносит гвалт голосов и мелькание тел на перемене в младшей школе. Вы герой! За намёки на зарплату готовить граждан Отчизны под силу подвижникам земли Русской. Кстати, как вас зовут?

— Тимофей.

— А отчество?

— Я не такой старый. Выгляжу неважно?

— Выглядите вы прекрасно. Как положено мужчине во цвете лет. Но, как учитель без отчества? Некрасиво. Не солидно. Подрывает авторитет народного образования и имидж учителя.

Олигарх вошёл во вкус игры вокруг его образа учителя младших классов:

— Алексеевич. Своё имя вы держите в тайне?

— Упаси Боже! Пассажир должен знать на кого жаловаться. — Рыжеволосое чудо показало рукой на бейджик, прикреплённый на панели под носом Тимофея. Читайте: «Баврина Ирина Владимировна», номер патента, телефон. Всё по закону. Будем считать себя знакомыми. Теперь о добром деле. Хочу дать вам до утра и кров и стол. Только в том случае, если вы обещаете держать себя в рамках приличия. В противном случае из вас получится долгожитель больницы. Я не угрожаю. Я предупреждаю. Как табличка электриков на стене «Не влезай! Убьёт!»

Тимофей не ожидал приглашения. От волнения он не знал, куда себя деть. Бестолковые руки пытались занять то одно положение, то другое. Пальцы нервно пытались поправить несуществующий галстук, застегнуть мифические пуговицы и проверить запонки. Глаза олигарха напрочь забыли про знаменитый тяжёлый Тимофеевский взгляд. Ему хотелось смотреть на Ирину, но не известно почему, считал это «неприличным». Пытался честно задержать взор на чём-нибудь нейтральном, но, помимо его воли, глаза словно магнитом притягивало рыжеволосое чудо с изумрудными глазами. Лицо олигарха, забывшего стыд лет двадцать назад, алело в полумраке салона.

— Вы согласны? — спросила Ирина, и, не дождавшись ответа, тронула желтобокую машину с места.

— Но без подарка неудобно. Всё-таки у вас день рождения.

— Вы мне вместо подарка почитаете стихи.

— Стихи? Но…

— Как! — удивилась Ирина. — Вы, учитель младших классов, и не знаете детских стихов. Я обожаю Агнию Барто, Чуковского, Маршака.

К счастью, олигарх Тимофей Алексеевич Антонов обладал великолепной памятью и знал наизусть множество детских стихов.

Вечер удался. Немудрёная закуска казалась яствами с царского стола, шампанское кружило голову, водка придавала уверенности, а Агния Барто в компании с Чуковским сделали вечер восхитительным, а финал предсказуемым. Роман Тимофея и Ирины стартовал в будущее. У Тимофея хватило ума не снимать с себя маску учителя, одетую стараниями Ирины.

Глава 2

Наши дни…

Благообразный сухонький старик, с белой козлиной бородой клинышком, на электрической инвалидной коляске осторожно подъехал к рухнувшему в беспамятстве Тимофею. Резиновые шины чуть слышно шуршали в тиши тюремной камеры. Глаза старика, цвета воронова крыла, уставились на тело Антонова, словно два пистолетных дула.

Время шло. Тимофей не шевелился.

Старик откуда-то сбоку вытащил тонкую серебряную трость и тронул ею плечо лежащего перед ним мужчины.

— Эй, человек! — мягким баритоном сказал старик и ещё пару раз ткнул Тимофея в плечо тростью. — Ты, случаем. Богу душу не отдал?

Тело молчало и, казалось, не дышало.

— Тьфу! — возмутился старик. — Молодёжь малокровная пошла. Эй! Кто там на стрёме? — повысил голос инвалид.

В камере, как из воздуха материализовался шустрый, мелкий зек из породы «шестёрок».

— Александр Васильевич, вызывали?

Старикан слегка ударил тростью по полу:

— «Лепилу», срочно!

«Шестёрка растворилась в воздухе быстрее, чем бородач успел закрыть рот.

Через пять минут в камеру влетел запыхавшийся тюремный врач с укладкой неотложной помощи. Без лишних слов врач нагнулся над Тимофеем и проверил пульс. Обернулся к бородачу и кивком головы, с намёком на улыбку, дал понять, мол, пациент жив, но в глубоком обмороке, и принялся приводить Тимофея в чувство.

Старик не спешил покидать камеру. Вынул из кармана шикарного китайского халата (по иссиня-чёрному шёлку разметались в яростной битве шитые золотой нитью драконы) массивный серебряный портсигар. С коротким музыкальным перезвоном открыл его тонкими, синими от татуировок пальцами, взял длинную коричневую сигарету. Из другого кармана вынул ярко жёлтый узкий шёлковый мешочек. Достал из него длинный нефритовый мундштук. Вставил сигарету и прикурил от изящной золотой зажигалки. Сизые кружева ароматного дыма закружились в воздухе. Запахло толи ладаном при отпевании, толи миррой при венчании. Старик прикрыл глаза тяжёлыми отёчными веками. Стала видна на них синяя вязь слов: «Спи спокойно».

Незваный гость Тимофея не спал. Он о чём-то своём задумался. По антуражу и пошибу поведения видно, что старичок, несмотря на годы, и благодаря пережитым невзгодам, не пенсионер районного значения. Скорее всего «его старческое величество» занимало весьма достойное место в ареопаге авторитетных людей криминальной России. Хотя, нынче в смутные времена, всё перемешалось на просторах Родины. Высокое звание «вор в законе» опошлили и опустили казённые людишки. Прославились не борьбой с родным криминалом, не личными подвигами в назидание потомкам. Опозорили тем, что находясь внутри закона, они воруют, вытирая ноги о сам закон. От того и звание «вор в законе» обрело другой смысл. Государевы слуги крысятничают в государственной казне от пролива товарища Лаперузо до главного города Калининграда, и толпами бегут с корабля под названием Россия. Капиталы, стервецы, хоронят по забугорным офшорам и банкам. Честному урке и воровать скоро ничего не останется. У работяг в кармане вошь на аркане. Мелкий бизнес сам с протянутой рукой. Средний и крупный чиновничье семя обсасывают со всех сторон — подцепиться нет возможности.

Воруют все.

Воруют всё.

Честному вору в компании бесшабашного чиновничьего жулья и казнокрадов нет места. Посудите сами, как звучит: «Яша Япончик депутат госдумы или Маруся Морозова банкирша.» Смешно слушать и ухо режет. Хотя, наоборот: депутат — вор, банкир — жулик, звучит прекрасно и никого не удивляет. Своим воровством государевы люди поставили отечественный криминал в неудобное положение. Заграничные товарищи из «Триады», «Коза Ностра» начинают откровенно подсмеиваться над нашими авторитетами криминального мира, мол. Пора вам лапти сушить. Лафа кончилась. Вам на смену пришло новое поколение — воров миллиардеров.

Обидно, конечно, выслушивать подобные подначки, но, увы, что выросло, то выросло. Может и правда пора на покой, но за державу обидно — оставят новые ворюги страну с голой жопой, нищим народом и умотают в свои Лондоны — Богамы…

Много любопытных мыслей роилось в седой голове инвалида…

Тимофей застонал.

Старикан мигом распахнул глаза. Узник одиночки лежал на кровати. Доктор произнёс первые слова:

— Александр Васильевич! Он сейчас очнётся. Укол делать?

Старикан бросил взгляд на бледную физиономию Тимофея и кивнул головой в знак согласия.

Тюремный врач затянул жгут на правой руке Антонова и, войдя в вену, медленно сделал укол. Тимофей застонал и открыл ошалевшие глаза.

— Где я? Что со мной?

По знаку старика «лепила» и «шестёрка» испарились из камеры. Сам инвалид не спеша подъехал к кровати и заглянул в глаза Тимофею.

— В тюрьме, мил человек! В острог вас, значитца, определили. От расстройства чувств вы пришли в невротическое расстройство и натурально упали в обморок. Нежная, однако, у вас натура.

Тимофей попытался сфокусировать взгляд на старике:

— А вы? Кто вы?

Старик медлил с ответом. Он вытащил из кармана халата портсигар. Раскрыл с музыкальным звоном и протянул Тимофею:

— Курите?

— Нет. Спасибо.

— А я с вашего разрешения закурю. Дурная привычка. С шести лет курю и каждую неделю хочу бросить, но «увы» и «ах».

Старик закурил и продолжил:

— Вот вы спрашиваете: «Кто я?» С какого места вам рассказать? С того, как родился? Крестился? Первый раз сел в тюрьму? Вопрос ты задал интересный. Действительно — кто я? Вы меня не знаете, но в определённых узких кругах моя личность широко известна. В данном остроге мы соседствуем. Я рядом с вами в одиночке обитаю. Решил полюбопытствовать и навязаться вам в знакомцы. Знаете ли, не с кем нормальным словом перекинуться. Хочется побеседовать о вещах вечных, без фени. Я ведь, знаете ли, Пушкина люблю. Тютчевым душу тешу. Похохатываю над Аверченко. Народец здешний манерами грубоват. Без надзора могут кучу глупостей натворить и кровью будут умываться. Судить их за это, язык, право слово, не поворачивается. Все они жертвы агитпрома, побитые жизнью.

У Тимофея от удивления вытянулось лицо:

— Что-то новое. Зеки жертвы агитпрома?

— Да, уважаемый. Кстати, как вас звать величать?

— Просто Тимофей. Без отчества.

— Я, Александр Васильевич. Поставлен обществом следить за порядком в этом остроге. Так вот, Тимофей, я образованием не испорчен. Свои университеты я прошёл у хозяина за колючкой. Я достаточно старый человек, чтобы делать выводы из прошлого. Нас, простой народ, силком прогнали по этапу из России в СССР и обратно. По пути на уши навешали столько лапши, что люди перестали верить всем обещаниям грядущего счастья. Чабаны человеческого стада в любые времена жили, как сыр в масле. У маленького человека желание жить хорошо меньше не становится. Ему предлагают потерпеть, ужаться, мол, завтра всем будет счастье. Почти сто лет простых людей водят за нос, обещая шоколадное будущее. По факту бытия простые люди, как были рабочей скотиной, так ею и остаются. Человек не птица, но он тоже хочет вырваться из безнадёги и взлететь в синее небо выше облаков. Он желает счастья не завтра, а сейчас и здесь, но его, как не было сто лет назад, так и не видно. Дурит агитпром головы простым людями душу мутит, обещая удовлетворить все «хотелки» к понедельнику, к пасхе. В крайнем случае на следующий год с госгарантией. Проходят годы, меняются господа-товарищи Обещалкины, обвиняя ушедших во всех российских бедах и, пуще прежнего, обещают подданным лучшую долю. Опять враньё. Спасение утопающих, дело рук самих утопающих. Люди, обманутые агитпромом, в отчаянии сами пытаются поймать золотую рыбку или жар-птицу за хвост. Дорога в острог вымощена разбитыми надеждами. Вас к нам каким ветром занесло? Вы не сиделец? Сразу видно, что в нашей компании случайный человек.

Тимофей успокоился. Седой инвалид в коляске не мог представлять серьёзной угрозы. Наоборот, вызывал расположение и желание общения.

— Александр Васильевич, рад знакомству. Вы правы. Я у вас не по определению суда, а, так сказать, проездом. Не по желанию, а по нужде. Приютите под своё крыло дней на десять?

— Что так скоро? Уверены, беда рассосётся?

— Нет, не уверен, но правило игры вынужден соблюдать.

— Боже! Как перелопатили мир, если человек от беды вынужден прятаться в тюрьме. Простите за стариковское любопытство, что от вас хотят?

— Ничего сверхъестественного. Желают убить. В качестве бонуса получил отсрочку от свидания со смертью на десять суток, в виде добровольного заключения в тюрьме.

Александр Васильевич пыхнул сигаретой. Выпустил разом изо рта и ноздрей клубы дыма. Почесал концом нефритового мундштука козлиную бороду и тихо изрёк:

— Вы находите мужество шутить на краю собственной могилы? Надеюсь, вы понимаете, если не уничтожить заказчика, то вас непременно убьют. Не спасут и тюремные стены. Поверьте моему опыту — ваше спасение в вашей памяти. Никто лучше вас не знает страницы прожитых вами дней. В прошлом вы встречались с заказчиком на ваше убийство. Ваш контакт с ним, причина его радикальных мер.

Тимофей с интересом заглянул в чёрные глаза Александра Васильевича и не смог отвести взгляд. Глаза воровского авторитета, как магнит приковывали к себе внимание, незаметно, на «кошачьих лапах» влезали в душу, и мягко лишали желания сопротивления чужим мыслям. Добрые. Ласковые слова седого старичка сладкой патокой вливались в уши Тимофея. Хотелось от всего сердца обнять дедушку и, взяв его руку, пойти вместе в страну Счастья, где нет ни забот, ни хлопот, где царит мир, любовь и порядок. Остатками критического самосознания Тимофей чётко понял: «Это гипноз. Старик хочет выпотрошить меня, как селёдку. Срочно падаю в обморок и мордой об пол!»

*******

За четыре месяца до описываемых событий…

Кабинет начальника тюрьмы поражал своей аскетичностью. Ничего лишнего. Вся мебель советского производства 50-летней давности с металлическими блямбами инвентарных номеров. Начальственный стол покрыт зелёным сукном с фиолетовыми пятнами чернил. Поверх лежало толстое оргстекло. Под ним приютились в разных местах, иногда налегая друг на друга, белые листочки с чёрными буквами информации. Некоторые из них потеряли свой первоначальный вид и смысл, но хозяин кабинета привык к пожелтевшему виду листков и у него не поднималась рука выбросить их в мусор.

Достопримечательностью кабинета были два десятка венских стульев, сработанных тюремными сидельцами лет 70 назад. Минимум дерева и крепёжных деталей при максимуме умения и любви к делу, явили миру невероятно крепкие, лёгкие и долговечные стулья.

На столе, слева от начальника, стояла настольная деревянная лампа, покрытая воздушной затейливой резьбой. При её включении, в воздухе разливался аромат свежеспиленной сосны. Лампой начальник гордился и при случае упоминал, мол, это единственный подарок от зеков за тридцать лет безупречной службы.

С наружности начальник тюрьмы полковник Ремер Станислав Григорьевич производил впечатление бравого служаки: почти двухметровый рост, строен не по годам, на обличье мужествен и красив. Не речист. Мог выражаться коротко и ясно на трёх языках: По-русски, по фене и по матушке. Аскетизм в своём имидже поддерживал, и сознательно его культивировал, чтобы, Боже упаси, ни у кого не возникло и тени подозрения об использовании им служебного положения в личных целях.

Святее Папы Римского господин полковник не был и стать не мечтал. Он имел свой маленький гешефт от надёжных людей за кое-какие послабления избранным тюремным сидельцам. Серьёзные люди подохли бы от смеха от гешефта Станислава Григорьевича, но больше брать и чаще он опасался. Боялся не суда, а зависти ближних. Она многолика и многохитра на подлости. Многих довела до нар и параши.

Господин полковник тридцать лет почти безупречной службы ждал случая хапнуть быстро, много и сразу скрыться. Слинять от сослуживцев, семьи, друзей и подруг со сменой паспорта, личности и страны проживания.

Ждал, сцепив зубы, глядя на эпидемию воровства среди бывших порядочных граждан, облечённых властью.

Ждал своего шанса разбогатеть и безжалостно душил в себе желание, в компании себе подобных, рвать куски бюджетного пирога. Соотношение аппетита, риска и результата не внушал оптимизма. Полковник с терпением паука-крестовика тридцать лет подкарауливал случай набить мошну под завязку и ещё чуть-чуть в карманы. На текущие расходы.

Фортуна — дамочка слепая и ветреная. Не случилось бы Станиславу Григорьевичу счастья, если бы «Яшка Бычара» не вогнал «Свистуну» заточку в ливер по самое не балуйся. «Яшка» и «Свистун» правильные пацаны. Они на этапе ещё схватились. Конвой с овчарками растащил их, но все понимали: не дай Бог им встретиться на зоне — схватятся до смерти. Причину взаимной ненависти никто достоверно не знал. Поговаривали о карточном долге, о какой-то козырной бабе ангельской красоты, но большинство уверяло, мол, «Свистун» на последнем деле кинул «Яшку Бычару» на лимон зелёных. Бобло при аресте краснопёрые шмонали на три круга. Бесполезно. Если слух в цвет, то «Свистун» заготовил себе неплохую нычку на день торжественного выхода на волю. Не получилось. Сланый пацан «Свистун» словил заточку в ливер, и через четыре часа мучений и бесполезной возни медиков отбыл в страну вечных снов.

Полковник Ремер попытался лично допросить «Свистуна» перед смертью и узнать причину драки с «Яшкой Бычарой», но успеха не имел. Записал бред умирающего «Свистуна» на диктофон и удалился не солоно хлебавши.

«Яшка Бычара» пережил своего врага на сорок восемь часов. Его в карцере запинали до смерти вертухаи.

И не случилось бы никаких сенсаций, не стой за «Яшкой» и «Свистуном» по кодле из отмороженных зеков. На прогулке они бросились друг на друга в яростную и беспощадную поножовщину. Пластались молча. Насмерть.

У молодых вертухаев заиграла романтика в жопе и они кинулись, очертя голову, в кровавую мясорубку озверевших зеков с благородной целью: разнять и образумить разъяренных мужиков.

Двое из пяти бесшабашных вертухаев сразу налетели на зековские ножи и рухнули, не успев сказать «мама» на сыру землю. Троих взяли в заложники. Кровавое побоище, собрав смертельную жатву из двух вертухаев и шестерых зеков, волшебным образом прекратилось. Толпа орущих, матюгающихся зеков с заложниками откатилась в блок «А». По пути разгромили пищеблок, прачечную, подожгли санчасть.

Станислав Григорьевич поднял по тревоге личный состав, усилил охрану периметра для предупреждения попыток побега, доложил по команде в УФСИН о бунте заключённых и рискнул, без оружия, в одиночку, вступить в переговоры с лидерами бунтарей. Зеки мужество начальника тюрьмы оценили. Внимательно и долго слушали, как полковник вяжет словесные кружева и вешает им лапшу на уши.

Наконец до них дошло — полкан тянет время в ожидании прибытия волкодавов спецподразделения УФСИН с бронетехникой, для подавления бунта.

Зеки заткнули фонтан полковничьего красноречия и выкатили свои требования:

Всех ссученных за сутки отправить на этап. Иначе поставим их на ножи.

«Кума» сменить, иначе зарежем заложников.

Вертухаев, замеченных в избиении зеков, привлечь к ответственности и уволить из органов.

Для поддержания порядка требуем смотрящим «Деда Хасана» из Возжаевской зоны Амурской области.

Для людей далёких от нюансов криминальной жизни, требования взбунтовавшихся заключённых, на первый взгляд, не представляли что-то из ряда вон выходящим.

Станислав Григорьевич сразу оценил наглость выдвинутых условий. Тюрьма под руководством полковника, после тяжёлой и долгой борьбы, избавилась от звания «синей», и уголовные авторитеты уже не правили свой бал. Тюрьма стала «красной». В ней в течение 15 лет царили «краснопёрые». Порядки жёсткие. Вертухаи с помощью актива, из числа ссученных, ломали настоящих пацанов с их принципами воровского закона.

«Кум» — начальник оперчасти майор Рыбалко Олег Николаевич — реальный победитель «синих» и торжества «краснопёрых». Без него, без актива, удержать тюрьму в «красной зоне» почти невозможно.

В довершение всех бед — требование этапировать из Возжаевской колонии смотрящим «Деда Хасана». Полковник много слышал о принципиальном старом воровском авторитете. О его знаменитых «тёрках» между зеками и администрацией. Мнение старого вора в законе обсуждению не подлежало, а приговор не обжаловался. Перед ним преклонялись «синие» и уважали «красные», но тюрьма полковника с появлением «Деда Хасана» безусловно обретёт ярко синий цвет.

Всё понятно. Кроме одного: во сколько трупов обойдётся штурм тюрьмы, и кого назначат крайним?

Невесёлые думы полковника прервал грозный рокот тяжёлой бронетехники. Он выглянул в окно: тёмные силуэты БТРов окружали тюрьму по периметру. Лёгкий штабной бронетранспортёр остановился у администрации и из него вышли пять офицеров. «По мою душу…». — подумал Станислав Григорьевич, и пошёл встречать комиссию.

Доложил старшему — молодому генерал майору из обл. УФСИН Пантыкину Семёну Игоревичу — коротко о сути событий и требованиях заключённых.

— Ну, что? — спросил генерал, обращаясь сразу ко всем. — Даём приказ командиру «Рыси» на штурм?

В ответ тишина.

— Сергей Иванович! — продолжил генерал, обращаясь к лысому, крепкому, как гриб-боровик, подполковнику. — Сколько «двухсотых» твои «рысятки-ребятки» наделают?

— Сколько прикажете, товарищ генерал! Меньше, чем в полтора десятка не уложимся. — отрапортовал подполковник.

— Больше будет. — вмешался Станислав Григорьевич. — Они точно актив положат и заложников.

— Да? — деланно удивился генерал. — А ты, Станислав Григорьевич, думал они им вместо заточки георгин в жопу засунут и в парк гулять отправят? Если штурмовать, то кровушки прольётся не дай Бог! Не сносить тебе головы, полковник! Да и звёзды лишние тебе на плечи давят.

Начальник тюрьмы, в предчувствии начальственного

разноса, ссутулился, опустил голову:

— Так точно, товарищ генерал!

— «Так точно! Так точно!» — передразнил полковника генерал. — На этот раз «не так точно!» Штурма не будет. Не потому, что мы внезапно заразились «добротой». Скажи, полковник, спасибо международной организации по защите прав заключённых. Они методом научного тыка выбрали твою тюрьму для наблюдения и инспектирования.

У полковника от удивления открылся рот:

— Охренеть!

— Вот именно! — подхватил генерал неуставное выражение. — Охренеть и не встать! Поэтому, товарищи, без кровопролития и насилия. Токмо путём переговоров попытаемся утихомирить бунтовщиков. Станислав Григорьевич, готовь приказ о переводе начальника оперчасти в распоряжение отдела кадров УФСИН Из активистов сформировать этап для отправки в Башкирию. Срок отправки через два часа. Контролёров, виновных в избиении отстранить от выполнения обязанностей. В темпе вальса провести служебное расследование и завтра к обеду передать материалы в военную прокуратуру. Полковник, всё понятно?

— Так точно. Разрешите уточнить?

— Да.

— По «Деду Хасану»… Он же нашу тюрьму «синей» сделает.

— Не сделает, если у тебя башка на плечах есть.

— Но…

— Познакомься, полковник! — генерал кивком головы показал на майора весьма неприличной, можно сказать затрапезной, внешности многолетнего любителя портвейна — Кузьмин Николай Иванович. Помощник от старшего брата с васильковым околышком. Он привёз вожжи для «Деда Хасана».

Майора эфэсбэшника Станислав Григорьевич не встречал последующие трое суток, и, честно говоря, забыл о его существовании. Всё время оказалось полностью занято ритуальными плясками перед толпой взбунтовавшихся заключённых. Люди за колючкой ждали штурма и готовились к кровавой схватке с волкодавами из спецподразделения «Рысь». Они не думали и не мечтали победить натасканных, вооружённых и обученных бойцов. Каждый зек в душе знал, что их прогонят через кровь, проломленные головы, сломанные ключицы, отбитые почки и, как взбесившихся зверей, загонят по своим норам. Они все знали, чем окончится их бунт. На их требования наложат три кучи. Нет, для соблюдения политеса, генерал из УФСИНа примет их требования и, стуча левой пяткой в орденоносную грудь, пообещает клятвенно их рассмотреть и привлечь к ответственности виновных лиц. Взамен потребует немедленно прекратить противоправные действия и разойтись по камерам.

Паханы забыкуют и выкатят новые требования с угрозами убить, повесить, порезать. Генералам ультиматумы лучше передавать через дуло танка, а если ты с голой жопой, то бросаться в кураже с заточкой на БТР не самый лучший выход.

Самые предусмотрительные из зеков понимали, что отговаривать «отморозков» от бессмысленного сопротивления бесполезно. Они по сотикам позвонили родным, близким, в редакции газет и в правозащитные организации о блокаде тюрьмы силами спецподразделений и грядущем кровавом штурме.

К тюрьме начали стекаться любопытные, родные, пресса.

На крыше здания тюрьмы заключённые разожгли костёр и развернули транспорант: «Узники совести.» Держали его насильник и наркоборыга. Напряжение нарастало. В самый критический момент генерал УРФИН Пантыкин Семён Игоревич лично вышел к толпе любопытных зевак. Выбрал из них девять человек: родственников заключённых, представителей СМИ, нейтральных свидетелей и одного попа. И с ними пошёл на переговоры с бунтарями. Перед этим он отдал приказ об отводе бронетехники с исходных позиций.

Заключённые были в шоке: их требования не только приняты, но и исполнены. Даже «Дед Хасан» до отбоя ко сну будет доставлен в тюрьму военным бортом.

Общественность, родные, представители СМИ и духовенства единодушно решили, что причин для продолжения бунта нет.

Заключённые, гордые тем, что заставили админист рацию исполнить свои требования, ещё немного о чём-то своём потрындели и разошлись по своим камерам.

Оперчасть, под руководством нового начальника капитана Семиокова Дениса Ивановича, принялась дотошно изучать кадры видеосъёмки и вычислять конкретных зачинщиков бунта, убийц двух молоденьких контролёров и шестерых зеков.

Станислав Григорьевич в суматохе последних дней был озабочен одним — сохранить под своей задницей служебное кресло. Генерал Пантыкин, перед убытием в УФСИН, грозно погрозил начальнику тюрьмы волосатым пальцем:

— Ты, Григорьевич, в рубашке родился. Смотри у меня!

Куда, зачем смотреть, и что высматривать, генерал не уточнил, но и так понятно, что следующего раза не будет. Вернее «раз» может случиться, а вот его, Станислава Григорьевича в должности и звании полковника не будет.

«Мавр сделал своё дело. Мавр может уезжать». — подумал полковник, провожая комиссию. Он каждому пожал сердечно руку и искренне поблагодарил за оказанную помощь.