Div. in p. aeq
|||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
|||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
|||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
Div. in p.aeq = divide in partes aequales (лат.) = «раздели на равные части».
Как? Если компоненты изначально — смешаны? Если природа не задумывала симметрию априори. Если диффузия между гневом и мудростью, страхом и жизнью — уже случилась? И «всё смешалось» не в текстах классиков..
Никак. Разделить на равные части — это не о возвращении к первоначальному состоянию. Это — про умение посмотреть на ситуацию с разных сторон.
Когда хочешь увидеть, что у тьмы тоже есть свой фонарик — ныряй именно в эту главу.
Quantum satis. Сколько потребуется.
|||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
|||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
|||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
***
и нам не придётся больше себя спасать:
свобода — в картошке, ласковом «free» на кассе.
смотри, наша юность — докторская колбаса:
по-модному бледная и не содержит мяса.
смотри, наша дерзость — чизбургер и биг мак,
обилие крыльев под соусом терияки —
хрустящий полёт за сотню рублей с ума,
изящная форма косточки для собаки.
/помилуй, спаси и вечно свети во мраке.
смотри, наша нежность — лайки, репост и мем.
они собирают стаю и лают в голос.
пока мы едим, пока мы «я глух и нем»,
в тарелку с экрана падает чей-то волос.
горячий эспрессо привычно утробу сбрызнет,
и мы напечатаем мир на бумажной коже.
оставь мне хотя бы Боль — как сигнал о Жизни..
будильник, где нет варианта «включить попозже».
/у кошечки — не боли. у собачки — тоже.
***
а что делать той, которая — без депрессий?
девочке, что не прижата гранитным прессом,
клеймом «из плохой семьи»?
под дверью тебе — ни свиньи,
ни желторотой прессы.
откуда взять право быть душной, уставшей, пресной?
ведь нет оправданий весомых а-ля «сорен,
это какой-то сбой в головной коре,
вина пра~пра~обезьяны,
общественные изъяны,
глюк в мировой игре».
.. мне некому сбрасывать мячики во дворе.
откуда взять право рычать, убегать и выть?
хлещет обрывками лопнувшей тетивы
короткий вопрос: «где дети?!»..
и — выбросят ли на ветер
меня, если я, увы,
не в силах зачать ни сада, ни трын-травы?
апостол Андрей покинул давно причал:
любить, плодить, рыбачить не завещал.
лисички забрали спички —
бесхозные истерички.
гавань теперь — ничья.
мой Маленький Принц, не бойся.
не приручай.
____________________
это не жалоба. жизнь моя — сок, конфетка:
ни окр, ни тоненькой сигаретки.
я — стоик. я — барабан,
звон гулких утробных ран,
где уже четверть века —
рваную четверть века,
вкусную четверть века,
чуть прикрывая веки —
мой внутренний зверь
выгуливает
человека.
***
Все животные — стайные. У одиночек стая внутри. (с) «Метод»
Под корягой, схожей с извилиной в голове,
ты учила меня быть первым, кусать — до жил.
Ты учила, что мир рождается — на войне:
если не умирал — никогда не жил.
Ты учила не приближаться к лихим флажкам
и двуногим, в которых солёный азарт течёт.
Я приблизился, мама!.. Первым. И я — Вожак.
Позади — флажки, да побрал бы уже их чёрт.
Я хранил наш лес, наше логово у ручья.
Я узнал вкус жизни /каждой, что встретил там
.. и когда на сопку заката легла печаль,
на другом краю в лучах показалась — Та.
Я следил за ней, ступая в её следы.
И не знаю, что именно так за собой влекло,
но когда она села попить у ручья воды,
я увидел кожу — гладкую, как стекло.
И под кожей — сотни сетей незаживших ран:
от когтей, клыков, ржавеющих лап капкана.
Представляешь, она не боится нас больше, мам!
Я не знаю, как быть с ней, что делать, мама?
Каждый день она подходила немного ближе,
пела песни, смотрела в мои глаза.
Моё сердце давно её руки тихонько лижет..
и не может об этом осмелиться рассказать.
И я рвусь на части — воистину рвусь на части:
когда зверь внутри отвечает на нежный зов,
моя стая где-то медленно скалит пасти..
.. и я вижу на ней следы от своих зубов..
Одиночество — так себе средство от боли, от
первородного страха довериться снова людям.
Каждый раз я боюсь, что завтра она придёт.
.. ещё больше боюсь, что завтра её не будет.
тем, кто терял
думаешь: будет как в детстве. цветной секретик —
бусинка с маленьким сколом, люпин, «love is»;
взрослые — просто смешные огромные дети;
страхи — лишь ветви чуть ниже твоей головы.
думаешь: будет так прочно. узлы на нитке
драный носок сшивают. и дружбу — так же:
«ну же, прости меня! всё забирай: улитку,
палку-рогатину, кепку, кусочек сажи..»
думаешь: будет вечность. ведь солнце — вечно.
вечны деревья, Сашка и баба Катя..
но наступает однажды особый вечер.
кстати, он вечно приходит совсем не кстати.
и понимаешь: панцирь улитки — крепче
дружбы иных, обиды и многих слов;
хрупкого вдоха, шеи, стальных предплечий..
крепче момента, ведущего нас на слом.
____________________
«ветви» всегда будут ниже удобных акций.
вечность секретиком детским промчится мимо.
всё, что мы можем — дышать, перестать бояться.
и — наконец — успевать обнимать Любимых.
***
Это срочно? — Да, это срочно.
Междурёберно, междустрочно
обрывается ровный почерк
многоточием.…
Это важно? — Да, это важно.
Я храню в себе взгляд твой влажный,
проникающий поэтажно,
по обочине.
Это с нами? — Да, это с нами.
Каждый выдох — волна цунами,
превращающая оригами
в корабли.
Это сложно? — Да, это сложно.
Невозможную нежность — в ножны:
она копится, ждёт подкожно..
и болит.
женщина среднего роста
Я скажу тебе всё очень просто, подбирая слова простые: вижу женщину среднего роста, у которой глаза остыли. И причина тому — простая: эта женщина — полупустая.
Она тщательно прорастает сквозь любимых, друзей, родных; социальные связи, души — всем готова помочь, всех слушать. Пустота в это время душит. Раздирает. Даёт под дых.
Не спасает работа, книги, «любопытнейшие интриги первосортных из высшей лиги», лакирующих свой оскал.. Она носит под сердцем стаю материнских тревог, скитаний, повторяющих: «По-лу-пус-та-я»..
и глядит
на меня
из зеркал.
***
ночь вызывает психолога-консультанта:
«здравствуйте, док. меня проиграли в карты;
выменяли на лампочку ильича,
ловкость «висеть онлайн, но не отвечать».
«травма отвергнутого» варит мне утром кофе.
солнце — яичница с привкусом катастрофы —
снова «сотрудник месяца».. всё серьёзно:
люди меня меняют на слово «поздно».
люди боятся времени: поздно — poison.
улицы превращаются в шумный поезд,
жаркий плацкарт, где каждому жмёт кровать…
всё, док.. пора мне — укутывать, обнимать..»
ночь накрывает телом гудящий город —
глушит собой разрывы людских снарядов.
__________________
дай мне как-то знак.. хоть малейший повод
лечь и спокойно спать, пока ты — не рядом.
прощаюсь у края дороги
наше лето бросает кости,
ставит нежность на кон и слабость:
«во мне больше не будет злости.
и, похоже, не будет радости».
остановка, троллейбус, маски —
дребезжащий побег от мыслей…
лето смотрит глазами хаски,
добродушно ведëт на выстрел.
это будет дуэль. без правил,
секундантов, врачей и боли…
отстранëнность надëжно ранит:
эти раны меняют роли.
все любимые нынче — братья.
каждый любящий — сын. теперь и
я приравниваюсь к объятьям,
стенам дома и ручке двери.
пропускаю любимых мимо
и шепчу поцелуям в губы:
«мама любит тебя, мой Мио..
мама.
тебя.
любит».
рисунки для папы
— Папочка, что если утром опять гроза
станет шалить и смоет мои рисунки?
— Выйдем на улицу, глянем грозе в глаза
и унесём её лужицы в нашей сумке.
— Папа, что делать, если слеза случайно —
больше зрачков.. в ресницах дрожит барашком?
— Имя придумай слезе. Предложи ей чаю,
пересели́ в кармашек моей рубашки.
— Пап, а мы сходим к старинному маяку?
Единорог скучает по крикам чаек!
— Да, моя бусинка… Море спит на боку,
пенной ладошкой подушку твою качая.
В шторах плутает месяц. Закат сочится.
Книжка с картинками тихо сопит на стуле.
Мир превращает время в её страницы.
Нежность — в ладони. Любовь нашу — в грудь под пулей.
__________________
— Пап, а ты будешь рядом со мной всегда?
Будешь нести меня — маленькой, навесу —
там, где теперь по швам расходятся города?
— Буду, родная...
просто нас — нарисуй.
кельтское
Хочешь, я расскажу тебе сказку?
Про скальный оскал, окружённый лесом;
ламбушку, где разводили краски
и размывали черту небесья.
Скальды камням здесь снимают скальпы,
скользские мхи заменяя вязью.
Руна — как самый надёжный скальпель —
мягко проходит в озёр межглазье
и пробуждает древнейших пульсы:
«Снорри, проснись! Набирайся сил.
Время слова переплавить в бусы,
в кольца древесные Иггдрасиль.
Только единожды во столетье
грань междумирия столь тонка —
каждый творец может лично встретить
Ту, что ведёт его за рукав.
Лес этот — мох под Её ногами,
ягель свящённый Отца~Оленя.
Снорри, покуда спишь с полубогами,
ты просыпаешься на коленях».
Солнце встаёт раскалённой чашей,
утро струится огнём в глаза.
«Снорри, проснись! Уходи по чаще
и не смотри, не смотри назад».
…
Год високосный целует берег,
мягко снимая тумана маску.
Снорри вернулся.
Ему не верят.
Хочешь,
я расскажу тебе
.. сказку?
***
Ты меняешь меня на страхи. Меня — на страхи.
Бесплатный фрагмент закончился.
Купите книгу, чтобы продолжить чтение.