Бесплатный фрагмент - Творцы чудес

В детстве Эрнест, мальчик из одной знатной магической семьи, очень любил, когда Тильф, его старший брат, рассказывал ему сказки на ночь. Эти истории старший брат непременно писал сам, когда удавалось улучить минутку между уроками магии. Порой он записывал их на полях тетрадей, а иногда, если вдохновение настигало его за обедом — то украдкой, карандашом, делал пометки на салфетках. И хотя карандаш плохо писал по ткани, Тильф не мог себе позволить упустить удачную мысль. Вечерами, под мигающим светом оплавившейся свечи, он кропотливо переносил свои заметки на бумагу, чтобы потом, при случае, непременно прочитать их Эрнесту.

Но вечера, когда Тильф мог поведать Эрнесту удивительные истории, выдавались нечасто: отец считал, что воспитанием младшего сына должны заниматься мать и слуги, а то драгоценное время, которое одарённый подросток тратил на литературные выдумки, вполне можно было потратить на пару-тройку новых заклинаний или на десяток уже изученных. Впрочем, даже отец не видел ничего предосудительного в общении братьев, если это не шло во вред учёбе, и Тильф учился в поте лица, чтобы защитить своё право на короткие встречи с Эрнестом.

Братья были очень похожи, и приезжавшие в поместье гости нередко называли Эрнеста маленьким Тильфом, что рождало в мальчике чувство гордости: он очень любил своего брата и непременно хотел быть на него похожим. Но пока они отличались лишь возрастом да цветом глаз: у старшего брата глаза были серыми, словно серебро, а у младшего — коричневыми, как древесная кора. Иногда Эрнест хмурился — прямо как его брат, — и тогда Тильф не мог сдержать улыбку от мысли, каким серьёзным и обстоятельным станет этот мальчик, когда вырастет.

Как-то раз, когда отец уехал на несколько дней в столицу, на очередное заседание Совета Магов, а особняк уже готовился ко сну, когда на небе, чёрном как смоль, появились звёзды размером с яблоко, старший брат — в будущем непременно великий волшебник, о котором будут с придыханием говорить в столице, — тихонько, стараясь не скрипеть половицами, пришёл в детскую.

— Не спишь? — полушёпотом спросил Тильф, но вопрос был лишним: в карих глазах Эрнеста отчётливо читался восторг. Мальчик поспешно покачал головой, и его вороные кудри закачались из стороны в сторону. — Я пришёл рассказать тебе сказку на ночь.

Эрнест деловито поправил подушки, уселся поудобнее, натянув одеяло до самого подбородка, а Тильф поставил рядом с кроватью маленькую трёхногую табуретку, вырезанную из бука специально для маленького мальчика и неудобную для подростка. Пусть так: никакие неудобства не могли помешать братьям.

Комната тонула в полумраке, и тёплый жёлтый свет свечи скользил по резным ножкам кровати, по бархату балдахина, по портьерам, мерцал на лицах братьев. Тильф несколько раз сжал кулаки, разминаясь: он любил оживлять героев своих произведений магией, а поскольку из всех стихий лучше всего управлялся с огнём, то и иллюстрации его были сотканы из пламени.

— Я придумал для тебя сказку про маленькую птичку, живущую в далёких-далёких туманных лесах, — начал Тильф, и с кончиков пальцев его тотчас же вспорхнула птичка, мерцавшая голубым пламенем.

Птичка, маленькая и юркая, деловито паря над ладонью подростка, оглядывала всё вокруг, и Эрнесту сразу захотелось коснуться её крохотных пёрышек. Мальчик даже потянулся к ней рукой, но старший брат вовремя его предостерёг:

— Не стоит этого делать. Пусть эта птичка и выглядит безобидной, но прикосновение к ней смертельно опасно, — птичка неожиданно раскрыла свои маленькие крылья, захлопала ими быстро-быстро, как будто собиралась взлететь, и вдруг вся сжалась, а после с лёгким хлопком растворилась в воздухе — заклинание перестало действовать. Тильф ненароком вытер вспотевшую от жара ладонь о штанину, улыбнулся брату и продолжил: — А историю, которую я хочу тебе сегодня рассказать, я назвал «Полёт Ифриты». Случилась она давным-давно, много-много лет тому назад…

Полёт Ифриты

Много лет тому назад, когда Великая река ещё звалась Эктой и текла не с севера на юг, а с юга на север, когда в мире было больше магов, чем простых людей, когда люди искали друг в друге отличия и совсем не замечали сходства, в далёких-далёких туманных лесах жила маленькая Ифрита. Внешне эта маленькая птичка была совсем непримечательна, но не было человека или зверя, способного её поймать: каждое пёрышко её полнилось ядом. И когда всё тельце пропиталось отравой, таковой стала и её речь.

Ифрита, в своей язвительности порой не знавшая границ, снискала славу и за пределами туманного леса. Не было такой местности, куда не дошла бы молва о ней. Мир разрывался от слухов, догадок и домыслов, а птичка жила себе в неведении: обитатели туманного леса так свыклись с её колкостями, что в какой-то момент перестали их замечать. Может, маленькая Ифрита и была острой на язык, но никогда никому в помощи не отказывала.

Однажды — никто не знает, как и почему — в туманный лес пришёл путник. Вид у него был измождённый, но сколько бы ни допытывались лесные жители, никому он не сказал правды о себе. Тайны в страннике было столько же, сколько в маленькой Ифрите — яда. Словно чувствуя эту схожесть, скиталец и птичка друг друга невзлюбили с первой же встречи. Туманный лес тотчас же наводнили ссоры, споры и перебранки. Маленькая Ифрита очень хотела, чтобы бродяга покинул лес, но странник, не желая уступать в настойчивости птичке, не только не уехал, но, оставшись, сколотил дом и вскоре завёл крепкую дружбу со всеми обитателями туманного леса. Со всеми, кроме маленькой Ифриты.

И как бы такое положение ни злило птичку, поменять его она не могла. Ифрита была слишком маленькой, и кроме ядовитых речей противопоставить чужаку ей было нечего. А ещё она была очень честной, и ей бы в голову не пришло сочинять про незнакомца небылицы. В свою очередь, и у пришельца язык был подвешен, и он умело давал отпор любым колкостям. Когда же его меткое слово достигало крохотного сердечка птички, Ифрита ощущала такую горечь, такую обиду, что едва сдерживала слёзы. Но она была гордой и потому никогда не показывала окружающим своих чувств. Когда же печаль становилась невыносимой, птичка устремлялась к самой кромке туманного леса и громко пела, пытаясь выплеснуть своё отчаяние.

За этим делом её застал журавль. Ифрита не сразу заметила его, но, когда заметила, невольно залюбовалась: таких белоснежных перьев она никогда не видела. У журавля были длинные ноги и длинный клюв, величественный, горделивый вид. Он смотрел на Ифриту с любопытством и в то же время со снисхождением. Маленькая птичка умолкла и больше ни одного звука не смогла издать. Тогда журавль раскрыл свои огромные крылья и улетел. И вместе с журавлём в тот день маленькую Ифриту оставил покой. Она вернулась в туманный лес, глубоко-глубоко погружённая в свои мысли, и ни один обитатель не мог до неё достучаться. Даже странник приметил задумчивость, окутавшую Ифриту, и оставил шутки до лучшего момента.

На следующий день всё повторилось. И через день. И ещё через один. С раннего утра маленькая птичка мчалась к границе туманного леса и ждала, ждала, когда же появится белоснежный журавль. Иногда он появлялся, всё такой же статный, горделивый и похожий на заветную мечту. Даже просто наблюдая за ним, Ифрита чувствовала себя счастливой. Когда журавль улетал, Ифрита принималась петь, не до конца осознавая то чувство, что переполняло её.

Но как бы ни старалась она держать свою находку в тайне, такая внезапная перемена ни от кого не укрылась. Не осталась она незамеченной и странником, ругаться с которым птичка вдруг прекратила. И в один из дней, проследив за взволнованной Ифритой, странник разгадал причину необычного поведения птички. Стоило журавлю скрыться, как путник покинул тень деревьев и заговорил:

— Даже ты, язвительная Ифрита, беззащитна перед светлыми чувствами. Но как бы сильно ни трепетало твоё сердце при взгляде на журавля, как бы сильно ты ни хотела быть рядом с ним, ничто не способно воплотить твои желания в жизнь. Некоторым вещам не суждено сбыться. А тебе, чья плоть и речь насквозь пропитаны ядом, даже мечтать об этом не стоит. Прикосновение к тебе смертельно, а слово твоё больнее ножа ранит. Во всём мире нет создания, способного вынести такую боль.

Ифрита, застигнутая врасплох, не нашлась, что ответить, а странник, почувствовавший своё превосходство, продолжил:

— Но, кто знает, может быть, всё изменилось бы, лишись твои перья отравы. Только никому это не под силу, тебе и подавно.

Оправившаяся от оцепенения Ифрита с пылом возразила:

— Вот увидишь, странник, я и тебе, и всему миру докажу, что нет для меня ничего невозможного. И если для того, чтобы добиться его внимания, мне всего лишь нужно уничтожить яд в перьях, то я сделаю это, и ничто не сможет меня остановить.

Сказав это, маленькая Ифрита раскрыла свои крылья и взмыла в воздух. Она поднималась всё выше и выше в небо, и с каждым взмахом крыльев безжалостное солнце становилось всё ближе и ближе. От нестерпимого жара кружилась голова, но птичка не могла позволить себе остановиться: она знала, чувствовала, как яд, вытапливаясь, покидает её перья. Когда последняя капля отравы испарилась, силы оставили Ифриту. Земля неумолимо приближалась, и птичка кляла себя за безумие и глупость, но ничего не могла предпринять. И когда в мыслях она простилась с жизнью, какая-то чудотворная сила подхватила её и плавно опустила на раскрытые ладони странника. Таинственный путешественник оказался бродячим магом.

— Прости меня, маленькая Ифрита, мне не следовало подначивать тебя. Но я никак не ожидал от тебя такого безрассудства. Разве можно так слепо доверяться чужим словам? Обитатели туманного леса любят тебя независимо от яда в твоих перьях.

— Я ничего не боюсь, никого не боюсь, и нет в мире силы, способной встать у меня на пути. И если это необходимо, чтобы он взглянул на меня, я…

Но маленькая Ифрита осеклась, и бродячий маг проследил за её взглядом. К самой границе туманного леса приблизилась пара журавлей, и в этой паре птичка безошибочно узнала того, за кем так долго наблюдала. Журавли раскрыли крылья и исполнили для Ифриты прощальный танец, а после взмыли ввысь. Горючая слеза скатилась по крохотным пёрышкам на мозолистую ладонь мага.

— Не стоит плакать, маленькая Ифрита. Пусть ты и совершила непостижимое чудо, но подвиги во имя тех, кому чудеса даром не нужны, бессмысленны. Мне жаль, маленькая Ифрита, что я тоже приложил руку к этому жестокому уроку.

— Тогда как мне быть? Мои плоть и речь насквозь пропитаны ядом! Прикосновение ко мне смертельно, а слово больнее ножа ранит! Даже вытопив отраву из перьев, я не смогла изменить свою сущность!

Тогда бродячий маг, к удивлению пташки, улыбнулся.

— Разве же это повод плакать, маленькая Ифрита? Никакие изменения не происходят мгновенно. Не торопись. Дай себе время. Двигайся шажок за шажком. И даже если яд в перьях ты вытравить не сможешь, никто не оттолкнёт тебя. Весь туманный лес на твоей стороне.

Из тени, один за другим, стали показываться обитатели туманного леса, ставшие свидетелями разговора маленькой Ифриты и бродячего мага. Птичка, ничуть не растерявшая привычную гордость, смахнула крылышком слёзы, выпрямилась и смущённо, но громко, проговорила:

— Я попробую! Не уверена, что получится, но я попробую!

— Пробуй, маленькая Ифрита, — отозвался туманный лес. — Пробуй, а мы поддержим. И тогда всё обязательно получится.

С тех пор птичка каждый новый день старалась вести себя чуть лучше, чем накануне. Пусть перья её со временем вновь наполнились ядом, но, даже несмотря на это, каждый знал, что у маленькой Ифриты большое сердце, и никому не нужно было это доказывать. Вскоре молва о необычайном характере птички из туманного леса облетела даже дальние земли, которые Ифрита не смогла бы вообразить и в самых смелых мечтах. Истории о ней дошли и до пары журавлей, улетевших далеко-далеко в холодные края.

А вместе с новостями в края морозов пришла весна.

                                  * * *

— Ну как? — робко поинтересовался Тильф. Эрнест был его главным критиком, главным слушателем: в конце концов, каждую сказку молодой маг писал ради младшего брата.

Мальчик нахмурил маленькие бровки.

— Братик, если птичка была такая вредная и постоянно говорила обидные вещи, почему же она расстраивалась, когда маг стал к ней так относиться?

Тильф улыбнулся. Эрнест всегда задавал необычные вопросы, на которых юный автор обычно не заострял внимания.

— Она, может, и была язвительная, но всё принимала близко к сердцу. Не удивляйся, так часто бывает, ты ещё не раз с этим столкнёшься. Ифрита была очень маленькая и только так могла защититься, но как только стало ясно, что угрозы ждать не стоит, она смогла открыть своё сердце окружающим.

Эрнест с видом глубочайшей задумчивости скрестил ручки на груди. Мальчику нравилось разбираться в историях старшего брата, и он не стеснялся задавать мучившие его вопросы. И хотя Тильфу было каждый раз немного неловко выставлять на суровый суд младшего брата свои сказки, он никогда не уклонялся от прямых вопросов мальчика.

— А я могу встретить маленькую Ифриту в Олиттском лесу?

Поместье, в котором жили братья, находилось совсем рядом с величественным Олиттским лесом, в котором росли преимущественно корабельные сосны, и он совсем не был похож на туманный лес из сказки, о чём Тильф не преминул сообщить брату. Признаться, о мшистых и влажных лесах подросток читал лишь в книгах и слышал от учителя географии, но воочию не видел их никогда. Он и о птичке, про которую написал свою сказку, знал лишь понаслышке: случайно увидел на гравюре одного из учителей. Образ удивительного создания так запал в душу, что Тильф решил непременно поведать об увиденном брату и в перерывах между занятиями сложил небольшую историю.

— Нет-нет, поблизости туманных лесов нет, — проговорил будущий великий маг, впрочем, терзавшийся некоторыми сомнениями, — но где-то далеко около Древесных гор… Думаю, там такие леса есть.

— А ты видел Древесные горы? — с любопытством спросил Эрнест.

— Нет… Это очень и очень далеко, а я ещё никогда не уезжал надолго из поместья.

Эрнест покачал головой, а после с воодушевлением произнёс:

— Когда-нибудь я обязательно там побываю! Стану великим магом, куда сильнее, чем ты, и буду много-много путешествовать!

Тильф улыбнулся. Каждый в поместье знал о сокровенной мечте мальчика: Эрнест страстно желал поскорее вырасти и стать лучшим из волшебников, чтобы его старшему брату не нужно было много учиться. Тогда, по мнению мальчика, братьям удалось бы почти всё-всё время проводить вместе. А ещё Эрнест грезил о дальних странствиях, но об этом знал только Тильф, подогревавший эти грёзы удивительными историями.

— Когда ты станешь старше, непременно увидишь Древесные горы. Все провинции объездишь, я уверен. Это не редкость, когда маги отправляются в путь. Позволь, я покажу тебе на примере, рассказав ещё одну сказку. Она про одного очень опытного волшебника, в дверь которого однажды постучались трое братьев, только начавших постигать магическую науку. Они по всему свету искали того, кого смогли бы называть Учителем. Их путешествие было долгим, и всё-таки они нашли то, что искали. Впрочем, это история давно минувших дней, а значит, и случилась она…

Желание, укутанное в туман

Много лет тому назад, когда Великая река ещё звалась Эктой и текла не с севера на юг, а с юга — на север, когда в мире было больше магов, чем простых людей, когда люди искали друг в друге отличия и совсем не замечали сходства, жил на свете один колдун. В те далёкие времена магов было так много, что они неизменно вступали в противостояние, подражая друг другу, и в этой тяге к соперничеству заклинания их неизбежно превращались в бледную тень истинного магического искусства.

Но колдун, о котором речь пойдёт в этот раз, был совсем не похож на своих товарищей по волшебному цеху. Во-первых, он не любил душные комнаты и пыльные книги. Пока другие маги проводили дни, недели, месяцы и даже годы взаперти, перелистывая пожелтевшие от времени страницы гримуаров, забывая, как выглядят лучи солнца на свежей ярко-зелёной траве, как ощущается дуновение ветра на бледных щеках, герой истории искал вдохновение в природе.

Во-вторых, не признавал колдун пышных одежд и неуместной роскоши, а в людях больше всего презирал наглость и высокомерие. Маг был крепок, уверен в себе, жил с гордо поднятой головой и превыше всего ценил спокойствие, уравновешенность и достоинство.

Мага звали Гурив. Он был немногословен, обладал глубоким голосом, который злые языки нередко сравнивали с уханьем филина в лесу. Он был строг к себе и к окружающим, не терпел глупых ошибок, но всегда был сдержан в критике, особенно тогда, когда слова его могли поставить кого-либо в неловкое положение. Те, кто с ним был на короткой ноге (а таких было очень и очень немного), особо отмечали в колдуне аскетизм, незыблемость, непоколебимость. Малознакомые же люди считали Гурива спесивым и надменным, но их мнение ничуть не ранило мага.

Иногда колдун, повинуясь порыву, давал уроки всем желающим, объясняя несложные, безобидные, но полезные заклинания. Гурив лучше всех знал, что магия — обоюдоострый меч, который может и защитить, и навредить, и потому был осторожен, передавая знания. Возможно, по этой причине, а может, потому, что благородный и честный нрав мага было трудно разглядеть за нелюдимой и суровой внешностью, уроки Гурива не пользовались большой популярностью. Но однажды к колдуну пришли трое братьев.

— Разреши нам учиться у тебя, благородный маг, — произнёс старший из братьев.

— Мы наслышаны о силе твоей и о нраве твоём, — добавил средний. — И мудрость твоя нам кажется ярче путеводной звезды и теплее домашнего очага.

— Обещаем во всём тебя слушаться, не возражать и не перечить, принимать знание с благодарностью и осторожно нести его свет тем, кто придёт после нас, — закончил младший из юношей.

Но Гурив отказался.

— Вы слишком молоды, чтобы осознать, какую опасность таит в себе магия, — ответил маг, оглядев братьев. Они были значительно моложе Гурива и не обладали той мудростью и тем жизненным опытом, какими располагал волшебник.

— Ты прав, благородный маг, — согласился старший из братьев. — Мы молоды, неопытны и глупы, и потому нам необходим наставник, который убережёт нас от беды.

— В этом мире много магов, которые с радостью научили бы вас всему, что знают сами. Что привело вас ко мне, в мою скромную обитель? — по заведённому обычаю ученики нередко переезжали жить к учителю, а Гурив действительно жил небогато, и вчетвером в его доме стало бы совсем тесно.

— В мире много магов, которые с радостью взялись бы учить нас, но чему? Хвастовству и ханжеству? — средний брат покачал головой. — Нет, благородный маг, мы видели, чему учат известные маги, и не хотим быть причастными к этому искусству.

— Ни одно знание не достаётся бесплатно, — вид юношей отнюдь не свидетельствовал о безбедной жизни. Их одежда была чистой, но не новой, как и обувь, на которой, несмотря на тщательный уход, можно было разглядеть следы пройденных километров.

Маг надеялся, что его последний аргумент убедит юношей уйти, но и тут просчитался. На этот раз слово взял младший из братьев:

— Ты безусловно прав, благородный маг. Хотя мы и бедны, мы не обременим тебя и станем тебе подспорьем. Мы не можем отплатить тебе золотой монетой, но и в долгу не останемся. Позволь нам учиться у тебя, и мы это докажем не на словах, а на деле.

И тогда Гурив сдался и позволил юношам учиться у него магии. Очень скоро ученики доказали, что не лыком шиты: они внимательно ловили каждое слово учителя, были прилежны и аккуратны, но осторожны, и не пытались взять магическую науку нахрапом.

Старшего из братьев звали Урив. Он был надёжной опорой младшим, крепкий, словно дуб, спокойный, мудрый и терпеливый. Урив оказался мастером на все руки, настоящим умельцем. Юноша не тратил слов понапрасну, а магическое искусство давалось ему тяжелее, чем резьба по дереву.

Средний из братьев носил имя Рив. Он не мог похвастаться силой старшего брата, зато обладал пытливым умом и весёлым нравом. Как яркое солнце пробивается сквозь тучи, так Рив отгонял тяжёлые думы старшего брата. Весёлый, но не легкомысленный, юноша схватывал заклинания на лету.

Но лучше всего магия давалась Иву, младшему из братьев. Слова, произнесённые нараспев, всегда достигали большего эффекта, а среди трёх учеников Гурива только самый юный обладал чарующим голосом. Кроме того, Ив оказался прекрасным оратором, и, когда он говорил, казалось, будто всё замирало, прислушиваясь. Заклинания Ива разливались как журчащий ручей, шумели дыханием ветра в траве и рождали в душе удивительное щемящее чувство, словно что-то родное и полузабытое вновь постучалось в двери.

И иногда в этих юношах Гурив узнавал себя. Но наваждение рассеивалось так же быстро, как и появлялось, и маг, каждый раз удивляясь природе своих чувств, принимался передавать свои знания ещё усерднее. Старания волшебника не могли не принести плодов: через некоторое время о способных волшебниках прознали в Королевстве Пепла, и сама Пепельная Королева пригласила колдуна и его учеников на аудиенцию. Стоит ли говорить, в каком восторге были братья?

Путь в Королевство Пепла предстоял неблизкий, а уж до королевского дворца и вовсе далёкий, поэтому маги основательно готовились к путешествию. Когда вся поклажа была собрана, а седельные сумки — закреплены, маги заняли свои места на лошадях.

Первый день пути прошёл гладко. Время от времени между Ривом и Уривом разгоралась дискуссия о целебных свойствах трав, а когда становилось ясно, что победителей в споре не будет, Ив затягивал песню, чтобы хоть ненадолго примирить братьев. Гурив в спор не вступал, но по приподнятым уголкам его губ, по озорным огонькам, плясавшим в его глазах, можно было догадаться, что маг весьма доволен компанией.

Второй и третий дни мало отличались от первого. Пейзаж вокруг путешественников менялся, сумки становились легче, а на полах плащей и голенищах сапог невооружённым взглядом можно было различить капли грязи и слой пыли. С каждым днём лица магов становились всё измождённее, а разговоры — короче. Не привыкшие к долгим конным переходам путники, пересекая границу Королевства Пепла, могли мечтать лишь о вкусной еде и мягкой постели. Сил не было даже на жалобы.

Маги медленно, но верно приближались к Старой Золе, столице Королевства Пепла. Именно в Старой Золе, в роскошном замке из известняка, проживала Пепельная Королева. Чтобы добраться до лучшего города королевства, магам предстояло пересечь поминавшееся в мрачных слухах Пепельное Ущелье, круглый год утопавшее в непроницаемом тумане, как корабль с пробоиной в океанских глубинах. Весть об Ущелье давным-давно разлетелась по всем королевствам, и не было на свете человека или мага, который не слышал о нём. Поговаривали, что путешественники там бесследно исчезали, а те, кто всё-таки рано или поздно находили выход, теряли рассудок или воспоминания о былом. Но Гурив и трое его учеников были полны решимости встретиться с Пепельной Королевой, и потому без тени сомнения устремились в Ущелье.

Туман был таким плотным, что казалось, будто кони вязнут в нём, как в болоте. Он стелился по земле и покачивался, словно широкая белёсая река, которой не видно ни конца, ни края. Друг за другом путники двигались вперёд, стараясь не потеряться, и Гурив возглавлял колонну.

— Мастер! — воскликнул вдруг Рив. — Ив пропал!

Колонна замерла. Младшего брата и след простыл.

— Я решил проверить, всё ли с ним в порядке, но ни его, ни его коня не смог различить в тумане, — испуганно проговорил юноша.

— Ив! — как можно громче закричал колдун, но даже эхо не ответило ему. Туман, словно бестелесное чудище, поглощал звуки.

— Мы должны двигаться дальше, — мрачно произнёс Урив. — Если будем искать его, то можем навсегда потерять друг друга в тумане.

— Но он наш брат! Мы должны, нет, мы обязаны найти его! — вскричал Рив.

И оба брата выжидающе посмотрели на Гурива, словно хотели сказать магу напряжёнными взглядами, что окончательный выбор за ним.