Бесплатный фрагмент - Тринадцатый апостол

ПОЗДНИЙ ГОНЕЦ

Поздним, не по-весеннему холодным, майским вечером тишину парижских улиц потревожили звуки подков лошади одинокого всадника. Подхваченные порывами безжалостного ветра, гулко отразившись от древних величественно жалких руин, они таяли в полуночном мраке. В унисон им, над рекой, серебрящейся в свете печальной луны, тревожно пропел колокол церкви предместья Сен-Шатре.

Одинокий всадник, не меняя хода своей лошади, устало перешедшей на шаг, направил её к арке ворот Лувра.

Королевский дворец, верным рыцарем на боевом посту, недвижно возвышался из темноты. Основание его гранитных камней, медленно, обнимали языки зарождавшегося тумана. Таинственной зловещей пеленой, они накрывали набережную Сены и город. Похоже, жизнь оставила это место. Оставила — навсегда!

Лишь робкий свет одиноких лампад в пустых окнах, да огонь факелов над караульными помещениями стражи, свидетельствовали о том, что жизнь ещё теплилась здесь. Но, это была другая жизнь. Жизнь скорбная, тихая, совсем несвойственная, некогда наполненному шумом и весельем, королевскому двору.

Проезд преграждала надёжная кованая решётка, замкнутая на массивную железную цепь. Рядом, как красноречивый признак военного времени, были установлены деревянные рогатки.

Из караульного помещения, неторопливо, вышел солдат швейцарской гвардии. Он направился к воротам, на ходу посылая проклятия небесам, а за одно и их посланникам, принесённым нелегкой судьбой в столь поздний час. При этом сын славной Гельвеции, витиевато, выругался.

Бравого вояку нимало не заботило то, что его могут услышать. Ночной всадник, с досадой, поморщился. Он знал этот язык, и всё сказанное швейцарцем, было им, хорошо расслышано.

Осветив всадника факелом, караульный, не скрывая своего раздражения, вопросил:

— Стой, кто идёт?!

— Я, лейтенант королевских мушкетёров, шевалье де Лурд! Открывай!

Солдат приоткрыв створки ворот, сделал несколько шагов навстречу ночному гостю.

— Пароль! — потребовал он, наклонив алебарду, загораживая всаднику проезд.

— Крест и лилия, — уверенно, произнёс лейтенант и попытался проследовать дальше.

— Это старый пароль, сударь, — гвардеец, с угрозой, направил оружие в грудь офицера.

— Болван! Этот пароль, постоянный, — крикнул тот, резко осаживая свою лошадь.

— Был, а теперь нет! Дано новое указание. Теперь, ночной вход во дворец, только, с разрешения дежурного офицера.

— Так не медли! Ступай и позови его! — видя, что солдат не спешит выполнить распоряжение, мушкетёр, с трудом сдержал, овладевший им гнев: — Поживее, милейший, поживее!

Невозмутимый швейцарец, не убирая нацеленной алебарды, издал громкий замысловатый звук, похожий на крик неведомой птицы. На этот сигнал, тотчас, явились двое солдат, также взявших оружие наизготовку. Приказав им, стеречь ночного визитёра, гвардеец, по-прежнему не торопливо, отправился за караульным начальником.

— Чёрт раздери, как говаривал Великий Генрих, — воскликнул мушкетёр. Его рука, привычно, легла на эфес шпаги.

Это движение не ускользнуло от бдительных стражей. Они, грозно, выдвинули своё оружие. Лейтенант усмехнувшись, пожал плечами. Скрестив руки на груди, он принялся с безразличным видом рассматривать замшелые камни арки.

«Боже, милосердный! Пресвятая Дева! Всего полгода… Полгода, а каким нескончаемым кажется век. Нет кардинала, нет короля… Завтра, возможно, не будет и Франции…

Две потери, две тяжёлые потери. Сначала министр-кардинал, затем король. Один был Солнцем, другой, увы — Луной. Они покинули наш грешный мир. Ушли друг за другом. А может рука об руку? Что ожидает нас впереди? Очередная междоусобица вельмож… Эти господа воспользуются случаем!

Личные интересы, неудержимое вожделение власти и богатства. И снова война. Война всех и против всех! Королева, герцог, граф — неважно. Все это лишь шелест осенней листвы. Каждый из них мнит себя главным героем.

Склонив голову под победным клинком врага, они покаются. Но, позабыв обо всех крестных клятвах снова, и снова будут воевать, сея вокруг себя смерть и хаос.

Страна вновь покроется язвами сгоревших деревень, заваленных трупами несчастных крестьян, а в церквях, вместе с молитвами, вновь зазвучат безумные женские крики и детский плач. Каким будет новое правление?

Король, умер! Да здравствует, король!“ — де Лурд мрачно усмехнулся. — „Король! Где он? Несмышлёный малыш, пяти лет от роду. Ему ещё надо подрасти.

Конечно, при нём есть королева-мать. Испанская по крови принцесса, чуждая всем и всему вокруг! Будет ли она верна Франции? Не пойдёт ли она на союз с Испанией и императором? Так ведь однажды поступила её итальянская свекровь — Мария Медичи. Кто знает? Кто знает? Нас ждёт испанское владычество? Какая печальная участь для отчизны», — тяжёлые мысли лейтенанта прервал голос.

— О, г-н де Лурд! Какая злая нужда заставила вас вылезти из тёплой постели? Да вы, я вижу, прямо с дороги, — в свете факела, подошедшего к воротам, дежурного офицера стали видны забрызганные грязью ботфорты и плащ лейтенанта. — Что-то случилось?

— Честно говоря, я и сам, теряюсь в догадках, любезный г-н Лондарме, — ответил мушкетёр, узнав швейцарского командира. — Я направлялся в заслуженный отпуск, когда меня догнал посыльный с приказом, незамедлительно, вернуться в полк. Я счёл своим долгом сейчас же предстать перед командиром. Мне сообщили, что он находится в Лувре.

— Ах, мой дорогой г-н де Лурд, сочувствую вашему положению. Поговаривают, что всех офицеров призывают к своим частям, — откликнулся швейцарец и вполголоса, добавил: — Есть сведения, что испанцы готовятся двинуться на Париж. Горожане, не таясь, твердят, что с колокольни аббатства Сен-Дени, видели огни вражеской армии.

— Паникёры были во все времена, г-н Лондарме! Но, похоже, и вправду, мой отпуск, сказал мне, последнее прости. Что поделаешь, такова наша военная доля. Не правда ли, сударь?

— Да, совершенно, с вами согласен г-н лейтенант. Ваша рота сегодня в карауле и, насколько мне известно, г-н капитан находится во дворце. Пропускай!

Лейтенант королевских мушкетёров, проехал под арку, ловко, выпрыгнул из седла, бросив поводья, стоявшему рядом гвардейцу. Солдат отвёл лошадь к коновязи, проявив при этом, больше проворства, чем недавно, его товарищ по оружию.

— Возможно, мы с вами ещё успеем, опорожнить пару кувшинов под замечательный паштет мэтра Вуатрю, прежде чем пули засвистят над нашими головами. Как полагаете, сударь? — де Лурд обернулся к швейцарскому офицеру.

— С превеликим удовольствием, — охотно, согласился Лондарме, зябко поёжившись под плащом. — И, всё же, согласитесь, шевалье, ваш пикет, лишь жалкая копия нашего ландскнехта.

— Ха, тем паче. Кажется, в прошлый раз, удача была не на вашей стороне, сударь? Предлагаю ставку, кто проиграет, тот платит за ужин. По рукам?

— По рукам! При одном условии, не экономить на вине!

— Разумеется. Никакой экономии! И никакого пива! Только, вино! Лучшее вино!

— Согласен. Только, вино! Никакого пива, — подхватил Лондарме. — Напомню вам, я уроженец южного кантона, а не какой-то, там баварец. Лошадиное пойло, не для меня! Я не хочу заржать, как мой боевой конь.

Офицеры, весело рассмеявшись, простились.

***

Де Лурд, уверенно, поднялся по небольшой лестнице. Свернул в полутёмный коридор, вошёл в караульное помещение. В кресле, перед горящим камином, вытянув ноги к огню, безмятежно, дремал мушкетёр, оперев руки на эфес шпаги. Звук открываемой двери и шаги вошедшего, мгновенно, пробудили его от чуткого сна.

— Доброй ночи, г-н лейтенант, — вскочил он на ноги.

— Доброй ночи, де Вернье. Капитан у себя?

— Да, г-н де Тревиль в своём кабинете. Прикажете доложить?

— Не стоит. Я сам, — остановив движением руки мушкетёра, де Лурд открыл дверь в кабинет командира.

У стола, ярко освещённого, светом массивного литого подсвечника, стоял мужчина. Его волосы, усы и бородку, давно, окрасила серебристая седина. Взгляд, усталых глаз, на благородном открытом лице, засветился радостью.

— Де Лурд! Ну, наконец-то, вы приехали. Признаюсь, я начал испытывать беспокойство, — бросился он, навстречу офицеру, крепко по-дружески, обнял, нисколько при этом, не смутившись состоянием его дорожного костюма, густо покрытого пылью и пятнами грязи.

— Какие новости вы привезли? — спросил де Тревиль, взволнованно глядя в лицо своего лейтенанта. — Мы получили известие от маршала о намерении герцога дать сражение… Г-н де л, Опиталь выражал в нём большую озабоченность этим решением его высочества… Неужели случилось… несчастье?

Торжествующая улыбка озарила лицо де Лурда:

— Победа! Блестящая победа, сударь! Испанцы наголову разбиты!

— Пречистая Дева Мария! Господи Иисусе, слава! — перекрестился де Тревиль. — Я верил, что Господь не оставит Францию своим провидением! Хвала Всевышнему!

Он подошёл к буфету и наполнил бокалы вином. Высоко подняв свой, капитан провозгласил тост:

— Виктория! Да здравствует, герцог Энгиенский! Да здравствует, Франция!

— Да здравствует, герцог! Да здравствует, Франция! — громко, отозвался шевалье.

Командир мушкетёров опустился в кресло, жестом приглашая лейтенанта занять место напротив, показывая всем своим видом, что готов его выслушать.

— Я привёз письмо его высочества. В нём он даёт полный отчёт о сражении. А в этом ларце маршальский жезл де Мело.

— Жезл де Мело? — удивлённо, переспросил де Тревиль.

— Истинно так, сударь! Достойный дон Франческо, лично, вручил его герцогу, в знак признания превосходства французского оружия, — де Лурд вынул из сумки и поставил на стол ларец красного дерева.

— Скажите, шевалье, ваше присутствие в армии герцога могли заметить?

— Я покинул лагерь армии, как только, герцог закончил писать своё послание. Его высочество спешил первым известить их величества о произошедшем сражении. Герцог написал его, прямо на поле битвы, используя барабан в качестве стола. Дорога в Париж не составила особого труда. Немного сложнее было, обойти дозоры нашей армии, — продолжил лейтенант. — Полагаю, что заинтересованные лица не преминули, это сделать. Впрочем, у них было слишком мало времени для выяснения всех обстоятельств. Я прибыл к герцогу, накануне битвы и отбыл, сразу же, по её окончанию. Так что, для многих, я, всего лишь, не успел воспользоваться своим отпуском. И это, чистая, правда, мой капитан.

— Но, вы приняли участие в битве?

— Безусловно, мой капитан. Граф де Гассион, любезно, предоставил мне возможность сражаться рядом с собой.

— О, это было опасно, и крайне неосмотрительно, с вашей стороны, шевалье, — по лицу де Тревиля пронеслось облачко озабоченности. — Я знаю графа, как благороднейшего человека, и уверен, что он не будет вдаваться в причины вашего пребывания в армии…

— Особенно сейчас, когда умы и сердца всех подданных их величеств заполнит радость о столь великолепной победе, — подхватил де Лурд. — Сомнительно, чтобы кого-то озаботит судьба одного из дворян, участвовавших в сражении. Тем более что мы, в этот день, потеряли немало достойных офицеров.

— Будем, надеется, что время, у нас ещё есть, — отозвался де Тревиль. — Каково ваше впечатление о молодом герцоге?

— Ах, сударь, если бы судьбе было угодно, чтобы монсеньор герцог родился на десять лет раньше или у его величества на службе состояли подобные полководцы, война, давно, закончилась у стен Мадрида, или Вены.

В герцоге, много дарований, привитых кровью его знаменитых предков. Та же храбрость, но, не безрассудство. Та же гибкость и быстрота мысли. Конечно, в нём, ещё пылает огонь горячей юности. Уверяю вас, это вскоре, пройдёт, и принц станет великим воителем.

Следуя примеру, своего деда, Великого Генриха, он отказался надеть шлем, приказав принести обычную шляпу. Украсив её белым плюмажем, он пожелал, чтобы солдаты видели его в самой гуще сражения. И право, он доказал, что храбр и не боится опасности.

А ещё, герцог, по-христиански, милосерден. Когда разгорячённые битвой, кирасиры маршала набросились на пленных валлонов, с намерением перебить их всех, его высочество, решительно, остановил эту жестокую расправу.

— Да, смел и мудр, одновременно. Рыцарство, слава Богу, ещё, не иссякло в крови нашего дворянства. Дай-то Бог, чтобы эти дарования молодого Конде пошли на благо Франции. Ведь, если…

Словно предугадывая мысль собеседника, шевалье произнёс:

— Монсеньор герцог готов принять сторону её величества, соблюдая все согласованные, ранее договорённости. Бумаги в этом футляре.

Он вынул из-за расстёгнутого камзола, кожаный опечатанный цилиндр, который де Тревиль, тут же, поспешил убрать в ящик стола, закрыв его на ключ.

— Принц дал вам поручение, лично, передать послание её величеству?

— Предстать перед королевой великая честь для каждого дворянина Франции, особенно, с таким важным известием. Но, я думаю, что её величество пожелала бы сохранить его в тайне, до определённого часа. Интересы большой политики, гораздо выше честолюбия простых смертных.

— Да, мой друг, не скрою от вас, особенно сейчас, когда ещё не улажены все вопросы о порядке Регентства. И я рад, что вы, шевалье, понимаете это и не таите обиды.

— О, дорогой граф, — с улыбкой человека, познавшего людскую зависть, сказал де Лурд, — некоторые милости при дворе приносят больше неприятностей, чем блага. Я обогнал официальных гонцов маршала всего на несколько часов. Зачем лишний раз, дразнить вельможных гусей? Пусть, наслаждаются своим блеском. Для меня, нет более весомой награды, чем осознание того, что я сослужил хорошую службу. И этого, мне вполне, достаточно.

Де Тревиль, горячо, пожал руку де Лурда. В его глазах светились и благодарность, и гордость.

— А что, испанцы, всё так же хороши? — спросил капитан, который будучи придворным, никогда, не переставал быть храбрым солдатом.

— Да, и весьма! Бьются, как черти из преисподней. Теперь многие, без хвостов. Герцог окоротил их.

— Чёрт возьми! Как я, вам завидую, друг мой! Но уже за полночь, а вы проделали долгий путь. Я, с большим желанием, расспросил бы, вас обо всех деталях битвы, немедленно. Это было бы с моей стороны, просто жестоко.

Поэтому, прошу. Нет, я приказываю, отдыхайте! Отдыхайте, друг мой. Вы заслужили это небольшое вознаграждение. Я же отправлюсь к её величеству с письмом герцога. Обещайте, все, самые мельчайшие, подробности битвы, вы мне поведаете, позже. Позже, когда хорошо отдохнёте.

Де Лурд покинул королевский дворец и направился домой. Верный слуга Антуан, разбуженный, но безмерно счастливый возвращением хозяина, принялся суетиться на кухне. Шевалье прошёл в свою комнату, скинув сапоги и камзол, упал на кровать. Через мгновение, он крепко спал. Ужин, к великому огорчению слуги, остался нетронутым.

А в Лувре, в это время, королева в близком кругу придворных, многих из которых королевские гонцы разбудили среди ночи, слушала письмо герцога о битве с испанской армией.

Письмо оканчивалось словами:

«…Благодаря Промыслу Божьему и последнему слову нашего, ныне покойного короля, о котором я скорблю, даже в радости, мы одержали великую победу, которая осветит собой новое царствование».

Герцог Энгиенский,

Писано 20 мая 1643 года от Р.Х. близ города Рокруа.

ОЛИВАРЕС

— Боже мой, как душно, — тучный мужчина, резко, рванул рукой широкий кружевной воротник, довершавший шитый золотом бархатный камзол. С силой, оттолкнулся в кресле от массивной столешницы, поднялся и подошёл к окну. Крупные бусины, отборного карибского жемчуга, из разорванного ожерелья, звонко, запрыгали по полу, но, обладатель огромных сокровищ, не обратил на это ни малейшего внимания.

Ночное небо над Мадридом блистало брильянтовой россыпью звёзд. Густо пахло жасмином и расцветающими апельсиновыми деревьями. Плотную завесу духоты не в силах был поколебать лёгкий ветер.

«Они надеются сломить меня. Кортесы! Созвать кортесы?! Как они осмелились? Там есть, верные мне люди, да и врагов, тоже в избытке. Это вызов! Открытый вызов мне, всей моей политики! Всему тому, на что, я потратил годы усилий!

Ах, почему король, так слаб? Он не защитит меня! Он, не в состоянии, защитить самого себя! Свою королевскую власть…», — горькая гримаса исказила лицо вельможи.

Мужчина просунул правую руку под рубашку, положив на сердце.

«О, эти гранды, эта придворная камарилья, напомаженных, завитых, пустоголовых бездельников. Ни я ли, кормил их со своей руки? Раздавал титулы и должности, одаривал щедрыми дарами. А теперь? Теперь, они готовы отгрызть её, словно, бешеные псы.

Нет, господа, нет! Моё время, ещё, не окончено! Ныне, когда устранены самые сильные противники, я доведу своё дело до конца, несмотря, на любые трудности. Вам меня не сломить! Я — граф Гаспар де Гусман, герцог Оливарес! Я — Испания!» — мысли пульсировали в висках первого министра короля Испании. В его глазах заблестел фанатичный огонь.

Министр выпил из золотого кубка. Подёрнул воротник. Стало легче дышать. Но, мысли не оставили его.

«Проклятый Ришелье, опаснейший из врагов, ты переиграл меня, даже, в своей смерти. Ты сумел оставить, после себя, единое государство: с одним законом, с одним монархом, с одной религией. Сделать подобное для Испании, мне не удалось.

Каждый раз, когда до заветной цели оставался один шаг, кто-то из бесчисленных недругов, притаившейся ядовитой змеёй, наносил мне свой коварный укус, предательский удар.

Я строил, а Кастильская монархия рассыпалась, как песочный замок. Восстала вечно мятежная Каталония. В Португалии объявили королём герцога Брагансского — этого висельника! Изменники в Руссильоне и Неаполе затеяли негласные переговоры о переходе во французское подданство. И ужас, мой страшный сон, вражеские войска вступили на землю Испании».

Оливарес поднял кубок, и с яростью бросил в стену. Но мысли продолжали бурлить:

«Трусливый император стремится любой ценой получить желанный для себя мир. Он готов уступить притязаниям шведского короля и заискивает перед своими курфюрстами, самыми жалкими и нищими. Бавария хочет земель, Польша — денег. А за всё платит, одна Испания! Её золото, её солдаты защищают дело истинной католической веры. О, Боже, дай мне сил!»

Дверь кабинета, тихо, приоткрылась.

— Ваша светлость, — слуга склонился в низком поклоне. — Прибыл сеньор де Мантиньи.

— Пусть войдёт!

В комнату вошёл, запылённый от долгой дороги, дворянин. Это был полный сил мужчина, высокий, статный, со смуглым цветом кожи южанина и чёрными, как смоль волосами.

— Да, пребудет с вами, Пресвятая Дева, ваша милость, — склонив колени, он припал губами к руке всемогущего министра. — Вы звали меня, отец?

— Встань, сын мой. Ты, не только, мой сын, ты сын нашей матери католической церкви. Сын нашей великой империи.

Когда-то, его величество спас тебя от верной гибели. Он дал тебе всё: имя, положение и богатство. Сегодня, ты должен, … ты должен, как истинный рыцарь Кастилии, её верный паладин, возможно, последний, …спасти Испанию!

Я призвал вас, дон Антонио, чтобы, именем его католического величества, дать вам особое поручение. Важность и значимость его такова, что, если Господу нашему будет угодно, оказать вам покровительство и благословить ваши деяния, то, слава и величие Испании станут, настолько, ослепительны, а враги её, настолько же, повержены в прах, то и ваше имя останется в памяти и сердцах потомков. А наш благороднейший монарх почтит вас своей благодатной рукой.

Оливарес, тяжело, опустился в кресло. Де Мантиньи остался стоять, внимательно, глядя на графа-герцога.

— Дон Антонио, вам, часто, приходилось выполнять мои поручения. Большая часть их была связанна с опасностью. Вам, не один раз, угрожала смерть. Но, вы, всегда, выходили победителем из этих схваток.

Де Мантиньи, учтиво, поклонился.

— Вы знакомы с тонкостями секретной службы. Исполненное вами, неоднократно, приносило пользу интересам его величества. Нынешняя ваша миссия будет иметь, иной характер. Присаживайтесь. Беседа наша будет долгой, и весьма, обстоятельной.

Де Мантиньи расположился на табурете, напротив стола.

— Скажите, сеньор, у вас остались связи во Франции? Вы ведь не бывали там, с тех пор, как помогли герцогине де Шеврез бежать из-под ареста.

— У меня имеются верные люди в разных провинциях этой страны, ваша светлость. Они продолжают сообщать нам важные и полезные сведения.

— Кто они?

— Добрые католики: горожане, торговцы и ремесленники. Один из них участвовал в деле главного конюшего. Нам удалось спасти его от виселицы. Утверждают, что кардинал Ришелье был в бешенстве. Увы, всё это, простолюдины, готовые служить всякому, кто обладает толстым кошельком и сильной рукой…

— А среди знати, — перебил его Оливарес, — среди знати, у вас сохранились связи?

— Кардинал Ришелье, за последние годы, изрядно, уменьшил число друзей его католического величества, при французском дворе. Осмелюсь утверждать, что теперь, многие из них уже вернулись или ещё надеются вернуться ко двору.

Я уверен, что при определённых условиях, можно будет, рассчитывать на энергичное содействие, некоторых из них. При раздаче монарших милостей, кто-то, непременно, останется обделённым. А личная обида…

— Да, личная обида — весомая причина, — заметил Оливарес, хмурясь. Ему была, прекрасно, известна способность представителей знатных родов, из-за мелочи разрушить любое великое дело. Это многие годы, сильно, осложняло планы и портило кровь графу-герцогу.

— Превосходно, — продолжил первый министр. — Я знаю, что, вы обладаете острым и гибким умом, и полагаетесь, не только, на счастливый случай. В этой миссии, вам, понадобиться помощь надёжных людей. Я позаботился об этом. Используйте их при необходимости.

Предостерегу вас, не доверяйте, никому из них, того, что храните в своей голове. Это люди Общества Иисуса, а они часто, стремятся, извлекать из всего, собственную выгоду. Будьте с ними, настороже.

Мимолётная вспышка, в глубине тёмных глаз, на непроницаемом лице де Мантиньи, указала, что, он был, полностью, согласен в этом вопросе, со своим патроном.

— Теперь, о вашей миссии. Достоверный источник сообщил, что королева Анна соизволила, лично, принять бремя Регентства, и парламент пошёл ей навстречу, изменив завещание короля.

Позиции герцога Орлеанского были, сильно, потеснены. Впрочем, с тех пор, как он перестал быть наследником престола, это несущественно. Большое влияние при дворе, вероятно, получат Конде. Они, давно, присматриваются к французской короне. И всё это, значимо, однако это — неглавное. Доподлинно известно, королева, в выборе первого министра, остановится на кандидатуре кардинала Мазарини.

— Но, кардинал, человек Ришелье? — впервые за время беседы, де Мантиньи позволил себе, открыто, выразить эмоции.

— В этом и кроется опасность, дон Антонио, великая опасность для Испании! Его величество очень беспокоит и расстраивает этот выбор. Если бы королева Анна избрала главой Совета, другого человека, нам было, легче, склонить Францию к миру. Сестра и брат, вполне, смогли бы объединить Европу, дав ей, долгожданный всеми, мир.

Напротив, коварный итальянец поведёт свою игру. Как любой временщик, он захочет стать для французов своим, ради этого, он примется упорствовать в продолжение войны. Французы будут, щедро лить свою и чужую кровь на его мельницу, наивно полагая, что он печётся об их благе.

Вы, дон Антонио, отправитесь в Париж и выясните, все сильные и слабые стороны синьора Мазарини. Постарайтесь, создать ему противодействие при дворе, если он попытается продолжить политику кардинала Ришелье. Об этом, не может быть и речи! Его величеству, важно добиться мирного договора с Францией. Мир должен быть заключён, к выгоде и славе Испании. Запомните, к славе Испании!

Оливарес провёл ладонью по усталому лицу, покрытому лёгкой испариной. Последнее время, министру нездоровилось, и он держался, благодаря лишь огромной внутренней силе. Его цепкий взгляд поймал глаза де Мантиньи. Дворянин, достойно, выдержал это тяжёлое испытание.

— Есть, ещё одна сторона в вашей миссии, — интонации в голосе первого министра, сделались особыми. Де Мантиньи, остро, почувствовал это, внутренне подобравшись. Как опытный агент, он понял, что сейчас, узнает то главное, ради чего его вызвал граф-герцог.

— Мы имеем сведения, и сведения эти заслуживают особенного внимания. Предполагается, что кардинал и королева находятся в отношениях, более близких, чем это достойно, чести испанской принцессы. И если, вам удастся, эти сведения подтвердить, то… — Оливарес прервался.

Какое-то, невидимое непреодолимое препятствие остановило его, возможно, тонкая щекотливость вопроса о королевской семье, возможно, священный трепет пред монаршей особой.

Какое бы мнение не имел министр о короле, его характере и склонностях, равно как, и о членах его семьи, персона последнего, всегда, оставалась для него священной, наделённой божьей благодатью, а, следовательно, непогрешимой перед земным судом.

Видя нерешительность министра, де Мантиньи попытался, осторожно, уточнить его мысль:

— То?

Граф-герцог не впал в ярость и не обрушил праведного гнева на дерзкого слугу. Он пронзил его взглядом и бесцветным, плоским голосом произнёс:

— Его католическое величество не будет противиться тому, что найдутся достойные сеньоры, способные защитить честь королевского дома Габсбургов. Вы поняли меня, дон Антонио?!

— Будьте покойны, ваша светлость, — де Мантиньи встал и, почтительно, поклонился. Слова Оливареса отпечатались в его мозгу, отчётливо, как печать в воске. Приказ был, предельно ясен, что не требовал лишних уточнений.

— Храни вас, Пресвятая Дева Мария! — граф-герцог протянул руку де Мантиньи. Тот поцеловал её и направился к выходу.

— Дон Антонио! — остановил его в дверях министр. — Я понимаю, что желание отомстить за свою семью, это ваш священный долг. Ваш карающий меч ищет, и найдёт врагов вашей семьи. Для вас, сейчас, важнее судьба Испании! Долг перед Всевышним и перед королём, более значим!

Де Мантиньи вздрогнул всем телом, неприятная дрожь холодком пробежала вдоль позвоночника. Всего на мгновение, он, вновь, словно наяву, увидел то, что так, долго, терзало его по ночам.

Чёрное небо, озарённое, как днём. О, нет, это не рассвет, это не явление Господне. Это зарево пожаров. Горят дома. Повсюду, в ужасе бегут женщины и дети, ползут и карабкаются старики. А в город входит, сверкая латами, армия. Армия завоевателей.

Маленький мальчик стоит, прижавшись головой к животу матери, не кричит и не плачет, он пытается понять, что происходит.

— Инесс, уводи детей. Мы примем бой. Уводи детей! Альфио ждёт вас с лошадьми, за оградой сада.

— Отец, я с тобой, — мальчик бежит к одетому в броню человеку. — Папа! Я с тобой!

— Сынок, ты должен защитить маму. Ты же, идальго! Твой долг защищать женщин и слабых, — мужчина поднимает мальчика на руки, целует и, тут же, передаёт подбежавшему слуге. — Уходите. Они близко.

— Отец, — кричит ребёнок. Голос его тонет, в шуме схватки.

Дальше в памяти была пустота. Разум стёр все события. Но солоноватый привкус воды, которой он утолил свою жажду, лишь позже осознав, что это была, смешанная с дождём кровь матери, прикрывшей его своим телом и знамя завоевателей — три золотые лилии на белом поле не стереть из памяти, никогда.

— Сын мой, интересы Испании. Вот, что должно руководить вами. Личное дело, постарайтесь оставить на время, ибо, излишние эмоции могут вам навредить, — голос Оливареса вернул дона Антонио к действительности.

— Не беспокойтесь, ваша светлость, — де Мантиньи, бледный, как мертвец, поклонился министру и, стремительно, вышел из кабинета.

Оливарес, тяжело, вздохнул. В этой игре, он поставил на карту всё. Всё, что у него было, и либо, он возьмёт верх, либо проиграет. Проигрыш станет его падением. Падением окончательным, без малейшей надежды подняться. И, что горше всего было осознавать, это будет крах дела всей его жизни. Обхватив руками голову, всесильный министр короля Испании впал в задумчивость.

— Ваша светлость, срочная депеша от генерала Иоганна Бека, — секретарь поставил серебряный поднос с пакетом на стол.

Граф-герцог сделал неловкое движение рукой, опрокинув письменные принадлежности. В великом волнении, он сорвал печать: «Почему письмо от Бека? Что случилось с де Мело?» Через минуту, всё стало понятным. Генерал Бек сообщал, что блестящая армия маршала де Мело потерпела ужасное поражение.

Министр, бессильно, откинулся на спинку кресла. Его растерянный взгляд заскользил по столу. На карте тёмными струйками, похожими при неясном свете на кровь, растекались чернила. Один из ручейков, пробежав дальше всех, остановился. Оливарес, шевеля, непослушными, сухими губами, прочитал название:

— Рокруа.

НЕ ВСЕ ПИСЬМА ПРИНОСИТ АМУР

Шевалье пробудил сильный шум, происходивший откуда-то снизу. Слуга Антуан, отчаянно, с кем-то спорил. По нескольким фразам де Лурду удалось понять суть происходящего. Неизвестный, по всей видимости, чей-то посыльный, настойчиво, требовал увидеть хозяина дома, поскольку он имел приказ вручить ему срочное послание, и непременно, лично в руки.

На это, верный слуга, противясь всеми силами слова и крепких рук, которыми он придерживал дверь, отвечал, что хозяин отдыхает, и беспокоить его, он никому не позволит, хоть посланцу императора Китая, хоть императору самому, собственной китайской персоной.

Он предложил посыльному, отдать письмо ему и отправляться восвояси. Однако тот настаивал на своём, и не желал уступить. Победу в споре одержал Антуан, во многом, благодаря железной кочерге, которая всегда была у него под рукой. Она оказалась более весомым аргументом, чем все, его разумные доводы.

Сон у шевалье прошёл. Он позвал слугу. Не остывший от спора, и сильно, огорчённый тем, что его господина, всё-таки, потревожили, Антуан с возмущением поведал:

— Сударь, приходил посыльный г-на де Тревиля, с письмом, и требовал вас разбудить. Упрямый бретонский осёл! Неслыханное нахальство! Будить человека, не спавшего столько ночей, не отведавшего ужина, и к тому же, участвовавшего в сражении!

Этот, напыщенный, чурбан возомнил себя посланником самого Великого Могола. Отдай, говорю ему, письмо и топай, отсюда, — продолжал кипятиться слуга. — Вы, сударь, у нас, хоть и крепкого здоровья, однако не Геркулес, чтоб совершать подвиги без роздыха. Да и он, насколько уж, был силен, хоть и герой, так ведь тоже не питался одной божьей благодатью, а вкушал пищу людскую.

Де Лурд сидел на кровати, слушал слугу, восхищаясь его самоотверженностью.

— Антуан, старина, ты забываешь, что твой хозяин гвардейский офицер. С тех пор, как я перестал брать тебя в походы, ты превратился в самого настоящего буржуа. Я совсем не удивлюсь, узнав, что ты присмотрел себе румяную и пышную вдовушку. И это, для тебя станет мудрым решением.

Моя же служба обязывает меня выполнять приказы командира в любое время и в любом месте, — мягко, пожурил он слугу. — Не забывай, этого! А, кроме того, кто тебе сказал, что я участвовал в битве?

— Эх, сударь, — огорчился Антуан, — я поставлен к вам в услужение вашей матушкой, когда вы были, почти мальчиком. Я прошёл с вами не одну кампанию. Неужели, вы думаете, что, я мог усомниться в том, что мой господин принял участие в великой битве? О ней, с самого утра, твердит весь Париж!

— И, всё же?

— И, всё же?! Сударь, вы видели, во что превратилось ваше платье? А ваша шляпа? А седло? Или, старый болван, Антуан, перестал отличать отверстия от пуль и шпаг от дыр о колючий терновник?

Шевалье нахмурился: «Будем, надеется, что плащ и ночная темнота скрыли всё это от любезного г-на Лондарме.»

— Что у нас на обед? — спросил он, чувствуя, что мысль о еде вызывает глухое урчание, давно некормленого нутра.

— Каплун, запечённый с трюфелями, ветчина, сыр. Паштет…

— Паштет? — удивился шевалье. — Откуда?

— Сударь, я имел смелость, пока, вы изволили почивать, наведаться к мэтру Вуатрю, — потупив взгляд, произнёс Антуан.

— Ах ты, чревоугодник.

При всех достоинствах честного слуги, за ним водился грешок, он был большой лакомка. А поскольку, в доме де Лурда повелось делить трапезу, то известная доля яств доставалась и Антуану.

— Ну и конечно, ваше любимое вино, сударь.

— Отлично, Антуан. Я готов, сейчас, проглотить целого кабана, как малютка Гаргантюа. Подавай.

Отправив слугу на кухню, лейтенант принялся за чтение письма де Тревиля, размышляя какие события могли произойти с момента их встречи.

В письме капитан мушкетёров приносил свои извинения за нарушенный покой и прерванный отпуск, просил прибыть его в Лувр к четырём часам пополудни. Срочность письма не оставляла сомнений в важности произошедшего. В тоже время, оно не содержало ни малейшего намёка на причины, её породившие. Гадать об этом, не имело никакого смысла, если не брать во внимание, что, не последнюю роль в этом сыграл его же, лейтенанта, ночной приезд в Париж.

Мысли шевалье прервало бурное восклицание Антуана. Он спустился на первый этаж и застал слугу, с озадаченным видом, смотревшего в раскрытую дверь на улицу.

— Что, у нас ещё приключилось?

— Да вот, сударь, — слуга протянул хозяину маленький бумажный прямоугольник. — Просунули под дверь, я не успел разглядеть кто.

«Хм, сегодня, определённо, почтовый день. Любопытно», — подумал де Лурд.

На бумаге не было ни имени, ни адреса. На обороте на печати зеленоватого воска, красовался маленький амур с поднесённым к губам пальчиком, призывая получателя, хранить некую тайну.

С минуту, шевалье рассматривал оттиск печати на послании, словно, борясь с сомнением, вскрыл.

От Антуана, наблюдающего за хозяином, не ускользнуло маленькое облачко, тенью промелькнувшее на его лице. Он ощутил опасность, исходящую от этого письма и в душе, искренне, пожалел, что не успел спалить письмо в печи. Прослужив многие годы, верный слуга научился угадывать настроение и поступки де Лурда, а главное предсказывать события и их последствия.

Таинственное послание состояло из одной строки:

«В следующую пятницу к десяти часам вечера по известному Вам адресу.

М.»

Шевалье положил письмо в карман халата и направился к накрытому столу. Волшебный аромат пищи, витавший в воздухе, отбивал у него всякое желание читать, не только, загадочные, но, и любые другие послания.

***

Де Лурд принадлежал к старинному и знатному дворянскому семейству. Его славные предки служили королям Наварры и Франции своей верной шпагой и щедрым кошельком. Благодарные монархи жаловали род де Лурда всевозможными званиями и привилегиями.

Дед шевалье был преданным капитаном личной гвардии королевы Жанны. Отец находился при свите короля Генриха IV и, храбро, сражался с ним бок о бок во многих сражениях. Он мог сделать блистательную карьеру при французском дворе, если бы меткая мушкетная пуля не оборвала его жизнь в одной из битв очередной гражданской войны.

Далёкий от суетных нравов придворной жизни, юный Рауль де Лурд решил попытать счастья на военном поприще. Войны большие и малые вспыхивали каждый год, а случаев показать свою удаль в бою было предостаточно. Многие молодые дворяне искали себе славы и богатства с оружием в руках, надеясь однажды, поднять на поле битвы свой маршальский жезл.

К своим тридцати годам, шевалье не довелось получить громких званий и высоких наград, но отвага, проявленная им на королевской службе, была оценена. За несколько лет до описываемых событий, он получил патент на чин лейтенанта роты королевских мушкетёров.

Должность была не слишком доходная, однако позволяла снимать отдельную квартиру, состоявшую из гостиной и спальни — на втором этаже, а также кухни — на первом. Небольшая каморка, она же чулан, служила жилищем слуге.

Обстановка в доме де Лурда была по-военному простой, впрочем, не лишённой некоторой роскоши. Массивная кровать с балдахином, платяной шкаф, полдюжины добротных стульев и обеденный стол. На стене, украшенной гобеленом, и над камином были развешаны несколько шпаг, рапир и кинжалов, работы лучших оружейных мастеров. Пара боевых немецких курковых пистолетов покоилась на тумбе, а в углу пристроились мушкет и аркебуз, в компании стального воронёного нагрудника, отделанного золотой насечкой.

Общую картину военного быта нарушали: комод, покрытый искусной резьбой, турецкий ковёр перед кроватью, венецианское зеркало в серебряной оправе, полтора десятка книжных томиков, письменный прибор из серебра, часы на каминной полке, небольшой ларец и гитара.

В библиотеке де Лурда, склонного к изящной литературе, имелись сочинения Рабле, Корнеля, Лопе де Вега и Уильяма Шекспира. Здесь же, на полке лежали листы парижской «Газетт», с лёгкой руки кардинала Ришелье, прочно, вошедшей в обычную жизнь горожан. Через неё, к грамоте и чтению пристрастился Антуан, отныне блистая в своей речи упоминанием имён древнегреческих героев или персон фигурирующих в сводках о мировых событиях.

Ростом шевалье был немногим выше среднего, гармонично сложен. Темно-русые волосы локонами опускались на плечи, прямой нос, слегка выдающиеся скулы, усы и бородка а-ля роялька. Выразительные глаза, приобретавшие зеленоватый оттенок в лукавстве и становившиеся серо-стальными в гневе, порой выдавали какую-то затаённую тоску, спрятанную где-то в глубине его сердца.

В одежде, шевалье, предпочитал практичный стиль, удобный для военной службы. Меж тем, в его платяном шкафу хранились элегантные модные костюмы. Там же, расположились шёлковые и тонкого полотна сорочки, в соседстве с белоснежными кружевными воротниками. Имелись здесь и туфли, удобные для танцев.

Де Лурд не жаловал светских развлечений, но и жизни затворника не вёл. Он был знаком со многими офицерами гвардии и придворными вельможами, не чурался и товарищеских отношений с подчинёнными, изредка, принимая участие в совместных пирушках, что нисколько, не умаляло его авторитета, как командира.

Время от времени шевалье посещал театральные представления, даваемые труппой Марэ и «Бургундским отелем». Он бывал на званых приёмах, и, встречались люди, утверждавшие, что виделись с ним в литературном салоне м-м де Рамбуйе.

Как боевой офицер, де Лурд, превосходно, обращался со всеми видами холодного и огнестрельного оружия, был отличным наездником. Владел парой хороших лошадей, содержавшихся в личной конюшне графа де Тревиля, с кем его связывали долгие годы дружбы.

Шевалье не слыл участником дуэлей, хотя в полку ходили слухи, что на счету лейтенанта имеется немало поединков. Сам де Лурд, на эту тему, никогда, не распространялся, более того, как образцовый командир призывал своих солдат к строгому соблюдению запрета на дуэли. Тем не менее, шпага на его бедре не была простым украшением. Сослуживцы могли засвидетельствовать, что немало противников, встретившихся шевалье на поле битвы, остались навеки покоиться в земле.

Среди мушкетёров, отчаянных рубак, необузданных забияк, а иной раз и отъявленных богохульников, де Лурд сохранял уважительное отношение к церкви и религии. Не соблюдая постов и не давая обетов, он посещал некоего священника, служившего в аббатстве Сен-Дени.

И если, речь заходила о религиозных разногласиях, что было обычным явлением среди дворян, одна часть из которых исповедовала католичество, а другая — кальвинизм, всегда вспоминал слова великого кардинала Ришелье: «Для меня не существует различий между католиками и гугенотами — все должны быть добрыми французами».

Он искренне, полагал, что Богу всё равно, на каком языке обращаются к нему, главное, чтобы Бог жил в сердце человека.

***

Де Лурд нашёл капитана мушкетёров на крытой галерее, соединяющей Лувр и Тюильри. Граф вёл оживлённую беседу в окружении придворных. Издали завидев шевалье, он сделал ему знак, просящий подождать.

Лейтенант спустился на аллею, украшенную розановыми кустами, и неспешно, двинулся по песчаной дорожке к фонтану. Весело журчащая вода освежала воздух приятной прохладой. Разлетающиеся по сторонам капельки, причудливо, переливались в лучах солнца. В центре мраморной чаши, помещалась фигура античной богини.

— Фемида?

— Скорее, Фортуна, — де Лурд обернулся на голос, идущего по дорожке, де Тревиля, — видите рог изобилия в руке. К тому же, у неё кажется, нет повязки на глазах.

— Действительно, нет. И всё же, она женщина. Неведомо, какие блага и кому предназначенные посыплются из её рога, …даже ей самой, — вздохнув, граф взял под руку шевалье и предложил прогуляться по парку, таким образом, сохраняя их беседу в секрете от случайных и неслучайных ушей.

Какое-то время они шли молча. Де Лурд, отчётливо ощущая, напряжённость момента, не решался нарушить тишину.

— Провидению было угодно, чтобы Регентство оказалось в руках её величества. Королеве полагается назначить людей, которым будет вверено будущее государства. Сегодня её величество соблаговолила объявить своё решение о составе членов Совета и… назвать кандидатуру первого министра, — начал разговор де Тревиль, остановившись на последней фразе, пытаясь определить реакцию своего спутника. Тот промолчал, считая нужным, выслушать собеседника до конца.

— Её величество оказалась перед сложным выбором. В Совете много достойных, обогащённых опытом и мудростью государственных мужей.

Вот, к примеру, г-н де Шавиньи, человек отменных качеств. Его величество, неизменно, благоволил к нему и часто, придерживался его советов. А г-н де Нуайе, кто как, не он, всегда твёрдо, отстаивал интересы её величества, не боясь разгневать короля. Или г-н де Шатонеф? Или другие?

— Маркиз находится в ссылке, — возразил шевалье.

— Мы живём с вами во времена перемен, друг мой. И сейчас, всё возможно. Всё возможно. Но, вы правы, речь пошла не о нём.

Видите ли, женщины, в отличие от мужчин при своём выборе, не всегда, руководствуются расчётом. Они больше склоны доверять голосу сердца…, — де Тревиль, вновь, смолк.

— Значит, её величество сделала выбор не в пользу кандидатуры г-на де Шавиньи и не в пользу г-на де Шатонефа? — поинтересовался де Лурд, начинавший понимать, к чему клонит граф.

Де Тревиль, утвердительно, кивнул.

— О, эта милость её величества, может иметь фатальные последствия для её избранника, — заметил шевалье. — Судьба г-на д, Анкра, ещё, не забылась.

— Вот поэтому, королева обратилась за советом и помощью ко мне. А я, в свою очередь, хочу поручить выполнение этой миссии, вам, друг мой, как человеку известному мне отменной храбростью и благородством.

— Я готов услышать поручение её величества, — поклонился в ответ де Лурд.

— Её величество желает, чтобы для г-на кардинала, — впервые, за время беседы, де Тревиль упомянул персону, удостоенную королевской милости, — был создан специальный эскорт, состоявший из мушкетёров нашей роты и гвардейцев роты г-на де Бара.

— Однако, сударь?! — не смог сдержать своего удивления лейтенант.

— Да-да, — подтвердил де Тревиль, — именно двух рот. Этим королева желает показать, что её выбор одобрен самим королём, и он, этим действием, даёт понять всем своим подданным о согласии с кандидатурой первого министра. Тем более что, кардинал приходиться его величеству крестным отцом. А король был и остаётся командиром нашего полка. Итак, ваше слово? — де Тревиль, по-прежнему державший шевалье под руку, заметно, сжал его локоть.

— Прежде, чем дать ответ, могу ли я узнать ваше мнение граф? — спросил де Лурд, стремясь разрешить свои сомнения. — И заклинаю вас, нашей дружбой, будьте откровенны со мной.

Лицо де Тревиля приняло печальный вид. Похоже, что он не одобрял выбор королевы.

— Я понимаю вашу озабоченность, мой друг. Для государства, сейчас очень важно, чтобы правительство возглавил умный и опытный политик. Достойнее, точнее полезнее, кардинала Мазарини, к сожалению, никого нет.

Он долгие годы занимался вопросами нашей внешней политики. Пожалуй, он один может держать под контролем наши отношения и с противниками, и союзниками. Вы ведь, прекрасно, понимаете, как сейчас нужен мир. Я хочу верить, что его высокопреосвященство полностью выполнит свой долг перед короной и страной. Ну, а если…

— Если…

— Если он пренебрежёт своими обязанностями, французское дворянство сможет указать ему его место. Вам предлагается сослужить службу не кардиналу, а королю. Слышите, королю и королеве. Наиглавнейшая задача, наша с вами задача, — произнёс де Тревиль, с лёгким пафосом, — защита престола, равно как интересов и блага Франции.

— Что ж, если, это желание королевы и это на благо Франции. Мне остаётся только одно, с честью принять данный приказ и обеспечить его выполнение, — ответил де Лурд, услышав от командира, слова, крутившиеся в собственной голове: «Служба, королю, а не служба — временщику, тем более иностранцу»!

— Отлично! Вы знаете, я был уверен в вашем согласии, — воскликнул де Тревиль, на его душе, заметно отлегло, по завершению этого деликатного разговора.

— Вы вольны, самостоятельно, определить формат эскорта, количество необходимых для этого людей и их кандидатуры. Во всём остальном, вам предстоит согласовывать свои действия с г-ном де Баром. Он, сегодня же, получит все необходимые распоряжения. Как много времени, вам понадобиться?

— Через два, максимум три дня, я предоставлю вам свой доклад, мой капитан.

— Превосходно, шевалье. А теперь, я вас оставлю и поспешу к её величеству.

Находясь под впечатлением от разговора, обдумывая все нюансы и ключевые фразы, де Лурд направился к выходу из Лувра, когда его догнал ливрейный слуга. Он вручил шевалье два запечатанных пакета.

В одном оказался королевский указ, назначавшим лейтенанта мушкетёров начальником личного эскорта первого министра короля Франции. Во втором было распоряжение, адресованное королевскому казначею. Оно предписывало выдать предъявителю необходимую сумму, по личному повелению королевы. И если, чернила на финансовом документе, едва просохли, то, указ о назначении, безусловно, был написан заранее.

«Ах, дорогой граф, вы, всё предусмотрели, заранее», — подумал шевалье.

СВЕТ УЧЕНИЯ

Загорелый селянин в шерстяной шляпе, украшенной петушиным пером, нервно, теребил в грубых мозолистых руках льняной узелок, переминаясь с ноги на ногу. Он с потаённым ужасом следил за молодым человеком, старательно, выводившим на бумаге аккуратные буквы. И чем больше, появлялось их на свет, тем явственнее сосало под ложечкой у крестьянина.

Три дня назад он поднялся ни свет, ни заря. Надел лучшую рубаху, бережно, хранимую в сундуке для особых случаев. Обул новые башмаки из ольхи, что умело, резал для всей округи. Куртку ему, любезно, одолжил своячник, а замечательную шляпу сосед, убеждённый в волшебной силе удачи, заключённой в ней.

В перемётную суму, заботливые руки жены уложили варёные яйца, каравай хлеба, луковицы, большой кусок сыра и щедрую горсть сушёных фруктов. Мужчине предстоял путь в столицу. Вся деревня, единогласно, поручила ему подать прошение о списании части долга по налогам.

Сельский кюре, маленький пузатый, круглый человечек, с огромным сизым носом, с готовностью откликнулся помочь своей пастве. За небольшое вознаграждение в виде пары несушек, кувшина масла и корзинки с овощами, он дал селянам, обстоятельную консультацию.

К сожалению, сам падре был несилен в грамоте, а управлялся с вилами и лопатой, более сноровисто, чем с буквами. Службу Господню он служил, исправно, как твёрдо, были убеждены прихожане. Неурожаи и болезни в их селении, случались не чаще, чем у соседей.

Дела подобного рода, поведал священнослужитель, разрешить можно было, только в Париже. Нужно лишь обратиться в парламент, а там, найдут управу на ненасытных откупщиков и зловредного интенданта. Главное, правильно составить прошение и передать в руки важному чиновнику, для чего были необходимы кое-какие средства.

Деньги собирали всей округой. Каждый житель посчитал долгом внести свою лепту, пусть и самую мелкую медную монетку. Добрый кюре, тоже, не остался в стороне. С молитвой, он извлёк из шкатулки для пожертвований четверть экю, благословив своим участием богоугодное дело.

Во Дворце правосудия, где заседал парламент, среди серьёзных и, вечно занятых чиновников, простоватый крестьянин, смущённо, замешался. Сердобольные люди, пожалев бедолагу, подсказали ему, что, он может, изрядно, сэкономить деньги и не потерять понапрасну время, если обратится за составлением прошения, не в казённую или частную контору, а к уличным писарям из числа студентов. Таковых, можно было, легко, найти у Нового моста и Нового рынка, куда их оттеснили с площади Дофина солидные чиновные конкуренты.

Здесь селянин узнал, что для скорейшего и положительного исхода его дела, необходимо, составить прошение по строго определённому образцу, и не последнее значение при этом будет иметь внешний вид документа.

Как объяснил ему учёный малый, прошения, написанные на дешёвой бумаге, редко, вызывают интерес. А от обстоятельности и грамотности изложенного зависит общий успех, предстоящей тяжбы. Но, чем больше, напишет писец, тем больше, придётся ему заплатить. Бедняга крестьянин боялся загадывать, во сколько, ему обойдётся это предприятие.

— Ну вот, всё готово, — сказал парень, придирчиво, оглядев своё творение. Посыпал бумагу песком, и, аккуратно, свернул трубочкой, перевязав красной ниткой, протянул заказчику. — С вас, сударь, два ливра.

— Два ливра? Господи, целых два ливра? — крестьянин, почти что, терял сознание, от предстоящей потери, такой значительной для него суммы.

— Всего два ливра, сударь. Что вы хотите? Бумага отменная, лучшие чернила и перья. А стиль, а слог? Такой слог, надо, ещё поискать, — встрепенулся писец и, поняв, что это ни о чём не говорит заказчику, снисходительно, добавил: — Обратите внимание на цвет нити. Прошения, перевязанные красной нитью, всегда, рассматривают в первую очередь.

Я даю вам гарантию и, даже, подскажу человека, к кому именно, вам надлежит обратиться. Запомните, моё имя, Мэтью. Спросите любого, ещё ни одна, бумага, вышедшая из-под этого волшебного пера, не осталась без ответа.

Поохав, и поахав, селянин отсчитал монеты, бережно, завернул прошение в чистую тряпицу и для надёжности спрятал под опоясавший его матерчатый пояс. Перекрестился и ушёл, повторяя имя важного чиновника, к которому его отослал писарь.

— Приветствую вас монсеньор Серьёзность, — низенький шустрый юноша, картинно, поклонился. — Как идут твои дела, Мэтью? Сколько состряпал никчёмных жалких прошений?

— А это, ты сеньор Легкомысленность, — сердитым и пренебрежительным тоном откликнулся писец. — Составил прошение, две закладные, и ещё несколько полезных документов. Это ни то, что твои легковесные и бесполезные стишки.

— Моя мысль легка и проносит людям радость. Я свободный поэт, мой язык вольный, как ветер и чист, как родниковая вода. Чего не скажешь о тебе. Ты раб казённого стиля, от него за лье веет затхлостью болота, — поэт уселся на каменных ступенях.

— Мой язык строг и величествен, он не допускает суетных и глупых выражений. Это язык науки и законности. Он непоколебим, а потому вечен. А что в мимолётности твоих стихов? Глупость и тщетность сиюминутных желаний. Да и доход они приносят не постоянный. Сегодня есть, а завтра?

— Ах, брат Мэтью. Вы с Дидье, неисправимые зануды, — поэт с искренним сожалением посмотрел на писца. — За деньгами вы не видите жизни. А она пройдёт быстро. И вот, ты, уже, сгорбленный старик, которому и вспомнить-то будет нечего. Хотя ты прав, без монет в кармане, живётся плохо.

Но, у меня, сегодня, превосходный заказ. Один влюблённый горожанин заказал мадригал. За одну, только, бумагу заплатил целый ливр. Я, сейчас, направляюсь к Пейне, чтобы, он оттиснул на ней золочёный бордюр и весёлых купидончиков. Приходи в наш трактир. Отметим удачный день.

Парень вскочил на ноги, широко, раскинул руки и весело, озорно, пропел:

Нам ли, чьи цветущие годы,

Над книгой сутулиться?

Нас девичьи хороводы

Ждут на каждой улице.

Я гляжу, как то и дело

Девы извиваются,

И душа моя от тела,

Словно, отрывается.

— Приходи, не пожалеешь! Будет весело! — крикнул он на прощание Мэтью.

— Пустозвон и балабол, — откликнулся тот ему вслед, — Вам, никогда, не добиться успеха в жизни. Все вам вино, да девки.

Не далеко, от импровизированной конторки уличного писца, представлявшей собой простой дощатый ящик, опёршись на каменную ограду моста, стоял человек, наблюдавший за баркой, разворачивающейся на реке. Время от времени, он бросал острый взгляд в сторону молодых людей, став свидетелем их литературно-житейского спора.

— Простите за беспокойство, сударь, — обратился он к Мэтью. — Я некоторое время наблюдаю за вами. У вас превосходная техника, чувствуется рука мастера. Я хочу сделать вам деловое предложение.

— Благодарю, — ответил юноша, удивлённо, взглянув на незнакомца, тот говорил с ним на латыни.

— Отлично! Какими, вы, ещё языками владеете молодой человек? — спросил незнакомец по-французски, с лёгким акцентом.

— Испанским, итальянским и немного, немецким.

— О, похвально. Я учёный. Приехал из Англии, проделать большую работу. Мне нужен помощник и секретарь. Вы мне подходите. Я хорошо заплачу. Экю в день, стол и жильё, разумеется. Вас устроит?

— Сколько? — не поверил, своим ушам, Мэтью, недоверчиво, разглядывая собеседника, уж не вздумал ли тот, пошутить над ним. Выражение тёмных глаз мужчины было серьёзным, исключая любой намёк на насмешку. Он повторил свои условия.

По одежде незнакомца было, сложно, определить его положение в обществе. Чёрный шёлковый костюм, белый полотняный воротник, шляпа и туфли, с металлическими пряжками. По манере держаться дворянин, но, без шпаги. «Так, ведь иностранец», — сообразил Мэтью.

— Ну что, договорились?

— Конечно, сударь. Мне только нужно собрать…, — он провёл руками над своим рабочим местом. — Я мигом, отнесу и вернусь. Хорошо, г-н?

— Называй меня мистер Сейл. Можешь, не торопиться. Приходи завтра утром. На улице Пти-Шан, есть дом с вывеской «Полная чаша». Найдёшь?

— Конечно, г-н Сейл. Надо ли мне купить чернил и перьев?

— Не беспокойся. Всё необходимое для работы у тебя будет. Меня, больше, интересует твои умение и прилежание. Я вижу, в отличие от своих собратьев, ты серьёзный юноша. Итак, завтра, ты сможешь приступить к работе.

— Завтра г-н… мистер Сейл.

— Вот, и хорошо, — одобрительно, кивнул ему учёный и направился в сторону набережной.

Мэтью проводил мужчину взглядом. Взял в руки бронзовую чернильницу, единственное наследство, доставшееся ему от родителя, бережно, потёр:

— Кажется, мой уважаемый отец, ваше сокровенное желание сбывается. Я, наконец-то, получу хорошее место.

***

Высокий мужчина, с трудом протиснувшись между навязчивыми уличными торговцами, остановился перед книжной лавкой. Ему в глаза бросилась оригинальная вывеска, очевидно, большая гордость владельца. На толстенной цепи, был подвешен огромный фолиант, вытесанный из цельного куска дерева, окованного металлическими накладками.

«Достойный образец — предприимчивости. В случае нужды, можно и обогреться, и пищу приготовить», — оценил посетитель вывеску и толкнул входную дверь. Звонко, пропел колокольчик.

Всё пространство помещения, где царил таинственный полумрак, занимали стеллажи, заставленные большими и малыми книжными томиками, заваленные свитками и печатными листами. Только, над прилавком, через витражное окно, пробивался длинный луч света.

— Вот, сударь, замечательное издание Николя Фаре «Порядочный человек». Новинка сезона. Очень полезная книга для каждого воспитанного человека. Заверяю вас, вы, не пожалеете, — нахваливал свой товар, продавец за прилавком. — Остался единственный экземпляр.

Юный дворянин, недавно, приехавший из провинции, о чём, красноречиво, свидетельствовали нерешительность поведения и неловкость движений, в немалой степени, от стеснявшего его нового костюма, заметно, колебался.

Что выбрать? Тот изумительный плащ или эту толстую книгу. А хотелось ещё, взять превосходные перчатки из тонкой замши.

Высокий посетитель, неспешно, осмотрелся, протянул руку к ближайшей книге, раскрыл наугад. Отрешённо, погрузился в чтение.

— Хорошо, сударь. Я сделаю вам отличное предложение. Вы заплатите половину стоимости, сейчас. А когда, убедитесь, в полезности покупки, а я в этом, абсолютно, уверен, внесёте вторую часть.

— Сударь, это… слишком… с вашей стороны…, — волнуясь и путаясь в словах, произнёс, краснея, юноша.

— Не беспокойтесь, сударь, так поступают все, все наши именитые покупатели. Я, ясно, вижу в вас пытливый ум. Вы сумеете извлечь из этого сочинения много пользы. Прошу заметить, что данное издание содержит, чрезвычайно, полезный справочник об оружейных и галантерейных лавках, а также, фехтовальных и танцевальных залах.

— Благодарю, вас, — молодой человек, смущённо, положил монеты на прилавок, сунул книгу под мышку, торопливо, удалился, едва не сбив с головы широченную шляпу с пышным плюмажем, зацепившись за дверной косяк.

— Какое издание интересует, сударь, вас? Что-то развлекательное, что-то поучительное? Может какой-то отдельный автор? Или конкретное издание? Вот «Амадис Галльский» г-на Ронсара, — обратился продавец к высокому посетителю.

Мужчина, пристально, посмотрел на него, не спеша, положил книгу на прилавок:

— Я хотел бы видеть г-на Кине. Это возможно?

— Извольте обождать, я, сейчас, позову, мэтра.

Хозяин лавки, одетый в балахон, представляющий собой, нечто среднее, между, монашеской рясой и чиновничьей мантией, в чёрной шапочке-скуфейке, вышел в торговый зал. Он был немолод, и не стар, он как бы, замер на границе времён.

С годами торговцы книгами приобретают таинственный вид, за которым, так сложно, угадать их истинный возраст. То ли, перед вами старинный манускрипт возрастом в сотни, а может и тысячи лет, то ли, искусно, сделанный новодел, на котором ещё и чернила не просохли.

Седые кустистые брови, короткие с проседью волосы из-под шапочки, тонкие руки и удивительные живые глаза. Такие глаза не встретишь у старика, его взор, давно, уже обратился куда-то внутрь. Такие глаза не встретишь у взрослого человека, чей взгляд отражает знание вчерашнего и беспокойство завтрашнего дня. Такие глаза не встретишь у юноши. В них, чаще, отражается пустота души, чем прекрасный мир вокруг. Мир, который, он до поры до времени, наивно, считает принадлежащим, только, себе одному. Глаза г-на Кине были полны какого-то особенного знания.

— Что вам угодно, сударь?

— Вы, мэтр Кине?

— Разумеется. Я мэтр Кине. К вашим услугам.

— Моё имя г-н Сейл. Я приехал из Брюсселя. Там мне, вас, очень, рекомендовали, как большого профессионала. Одного из лучших знатоков книжного дела в Европе.

— О, Брюссель, большой книжный город. Я благодарен коллегам за столь лестную оценку. Они, право, преувеличивают. Надеюсь, моя скромная лавка сможет помочь вам. Полагаю, вы не любитель развлекательной литературы. Вас, вероятно, интересуют обстоятельные и серьёзные сочинения.

— Вы правы, мэтр, я коллекционирую редкие издания. Очень редкие. Однажды, мне попали в руки страницы одного интересного текста. Кто автор, и где он был издан, мне, к сожалению, не удалось установить, ни в Лондоне, ни Амстердаме, ни в Брюсселе. Посоветовали обратиться к вам.

Книготорговец, слегка, прищурил глаз, словно, что-то оценивая:

— Ваш рассказ, сударь, звучит таинственно и интригующе. Я должен предостеречь вас, мы находимся во Франции. Здесь, строго, чтут закон, и если, ваше произведение входит в Индекс, я буду обязан сообщить об этом.

— Вы предупредили мои сомнения, мэтр, вот потому, я и хотел получить консультацию именно у вас. Если, этот текст, скрывает опасность, то его, непременно, следует передать в руки, знающих специалистов, — живо, откликнулся г-н Сейл.

— Могу ли я посмотреть на эти страницы? Разумеется, если они у вас при себе. Если нет, то, я мог бы посмотреть их в любое другое, удобное для вас, время. Я живу, здесь же, на втором этаже. Не могу, надолго, разлучаться с книгами. Это, поистине, одно из лучших изобретений человеческой мысли.

— Человеческой? Мне кажется, эту идею привнесло в наш мир провидение Божье. Не находите ли уважаемый г-н Кине?

— Да, вы правы, — спохватился, насторожившись, Кине, — хотя…

— Хотя, достопочтимого г-на Гуттенберга, чуть, не предали в руки святейшей инквизиции, за его изобретение. Но, святой престол, во время, усмотрел в этом событии, благое дело для церкви и христианской веры.

— Козни Сатаны известны своим коварством. Чтобы погубить добрые дела, он, часто, окрашивает их самыми чёрными красками. Святой престол благодаря мудрости его святейшества разглядел эту опасность.

— Te Deum, laudamus, — произнёс в ответ г-н Сейл, осенив себя крестным знамением и добавил, — Так вы поможете мне разгадать этот ребус?

— С удовольствием, — ответил мэтр. — Страницы при вас?

— Да, прошу, взгляните, — произнёс посетитель, вынимая сложенные листы.

Страницы были вырваны из книги. Вырваны неровно. Рука человека, совершившего это, нисколько, не позаботилась о сохранности напечатанного текста. Окончание, некоторых слов, да и часть строчек прочесть было, невозможно. Слегка шевеля губами, мэтр пробежал по тексту глазами. Бросил вопросительно-тревожный взгляд на собеседника, снова на листки. В очередной раз, звякнул колокольчик на двери, вошёл новый посетитель.

— Здравствуйте, любезный мэтр Кине. Я за моей фармакопеей. Как, только, узнал, что она прибыла, немедля, поспешил к вам, — отдуваясь, произнёс сморщенный человек в аптекарской мантии.

— Здравствуйте, мой дорогой мэтр Жозе. Извольте, немного, обождать, сейчас принесу, — быстро, спрятав листки под одежду, ответил Кине.

— А вы, сударь, посмотрите, пожалуйста, вот это роскошное издание «Астреи» с гравюрами самого Брейгеля, — он протянул таинственному посетителю, книгу, а сам скрылся в глубине лавки за ширмой.

Оттуда он, насторожено, посмотрел в щёлку на торговый зал. Г-н Сейл с невозмутимым видом перелистывал страницы «Астреи». Аптекарь же, нетерпеливо, топтался на месте.

Книготорговец взял один из деревянных ящиков, стоявших на столе. Внутри него оказался, изящно отделанный, футляр для книги, в алом кожаном переплёте, украшенном золотым тиснением, изображающем святое распятие, в ореоле языков пламени.

Осенив себя крестным знамением, Кине раскрыл книгу. Страницы, в одном месте, были вырваны, таким же, неаккуратным способом, что и принесённые загадочным г-ном Сейлом. Мэтр приложил вырванные листы, они поразительным образом совпали.

Кине, ещё раз, перекрестился. Бережно, закрыл книгу, приложившись губами к обложке, убрал в ящик. Всё заняло у него не больше пары минут. Затем, он извлёк из соседнего ящика другой фолиант, завёрнутый в материю, вышел в торговый зал.

— Вот ваш заказ, любезный мэтр Жозе, — он протянул книгу аптекарю. Тот с большим волнением, которое выдавали его слегка подрагивающие руки, принял её, нетерпеливо, раскрыл, и, проведя пальцем по строкам, очевидно, обнаружив какой-то важный рецепт, погрузился в чтение. Его перестал интересовать окружающий мир. Он, изредка, прищуривал взгляд, а потом, снова, принимался шевелить губами в беззвучном шёпоте.

Хозяин лавки оставил аптекаря за чтением, повернулся в сторону высокого мужчины, казалось, тоже, увлёкшегося чтением.

— Сударь, прошу вас, пройти в мой кабинет, там, нас никто не потревожит. — Жан, не забудь взять расчёт с г-на Жозе.

— Не беспокойтесь, мэтр, — отозвался продавец за прилавком.

— Прошу вас, проходите, — мэтр пригласил Сейла в свой кабинет, плотно, прикрыл за собой дверь. — Не беспокойтесь, сударь, мои люди, тоже, члены Общества. Чужаков здесь не бывает.

— Хорошо, — заметил мужчина, по-хозяйски, располагаясь в кресле.

— Как, вы, добрались? Через Брюссель? — спросил Кине.

— Напротив. Через Авиньон.

— Это большой риск!

— Не больше, чем поездка через Фландрию. Там, всегда полно шпионов и соглядатаев. К тому же, кому придёт в голову, что испанец поедет через Францию, да ещё, через области занятые французской армией. Впрочем, это неважно. Я могу полностью полагаться на ваше содействие?

— Безусловно, ваша эминенция, уровень вашего допуска является высшим. Принимать такого сановного человека, большая честь для нас. Чем мы можем помочь? — Кине, слегка, наклонился в сторону собеседника, словно, опасался упустить что-то важное.

— Во-первых, мне нужны, люди, сведущие в юриспруденции и составлении документов. Желательно, чтобы это были клерки высокого уровня знаний. Во-вторых, священник из значительного прихода Парижа, впрочем, подойдёт и пригород. В-третьих, человек из деловых кругов, финансист или банкир.

Через неделю должен прибыть особый груз из Новой Испании, важно, обеспечить его легализацию. Вы понимаете меня?

— Да, сударь. С юристами и священником затруднений не будет, монсиньор. А вот, с представителями финансового мира… могут возникнуть осложнения. Это люди особого сорта…

— Вы хотите, сказать, что они захотят получить свой процент, — хищно, прищурился Сейл.

— Такая, уж, у них сущность, — развёл руками Кине.

— Хорошо, договаривайтесь. Но, постарайтесь умерить их аппетиты. Главное решить этот вопрос, быстро.

— Я всё понял, ваша эминенция. Желаете, что-то ещё?

Поколебавшись, мгновение, Сейл продолжил:

— Необходимо, навести справки о некоем г-не Норблене. Сомневаюсь, что это его истинное имя.

— Г-н Норблен, — повторил мэтр, — мне кажется, что я, когда-то слышал это имя. Не угодно ли будет, вашей эминенции дать больше информации?

— Этот человек делал удивительные маски, превращающие одного человека в другого. Вероятно, он умер. Возможно, у него могли остаться ученики, какие-то записи, мастерская.

— Это, сложная задача, — Кине, озабочено, почесал подбородок.

— Была бы проста, я вас не потревожил!

— Хорошо, мы постараемся сделать всё возможное. Как я смогу известить вас, монсиньор?

— На улице Пти-Шан, есть дом с вывеской «Полная чаша». Там остановился некий англичанин мистер Сейл. А теперь, будьте любезны, проводите меня.

Мэтр с таинственным посетителем вышел в торговый зал. Немногочисленные покупатели просматривали книги.

— Сударь, если, вас, не затруднит, зайти ко мне завтра. Я бы подготовил, для вас, подборку интересных изданий: «Любовные диалоги» Пьера Бембо и «Любовь прекрасной Армиды» Жуле. А на следующей неделе, я ожидаю новое поступление из Рима. Будьте милостивы заходите, — произнёс он, нарочито, громко.

— Непременно, — отвечал высокий мужчина. — Вы знаете, я вспомнил, что должен уладить одно неотложное дело. Не могли бы, вы, доставить мою покупку на дом?

— Не беспокоитесь, сударь, сегодня же, книга будет у вас.

— Замечательно. До встречи, любезный мэтр Кине.

— До встречи, любезный мистер Сейл. Всегда, будем рады вас видеть, — книготорговец проводил посетителя загадочным взглядом.

ЛЮБЕЗНАЯ БЕСЕДА

Весь день де Лурд провёл в обдумывании и составлении плана, предстоявшего ему предприятия. За видимой простотой, поручение королевы таило в себе, немало сложных моментов. Причины этого, скрывались в самой истории прославленных королевских мушкетёров.

Мудрый политик и удачливый полководец Генрих IV, добавил к своей гвардии полк лёгкой конницы вооружённой карабинами. Позднее, их заменили, на более совершенные мушкеты, и его солдаты стали называться, мушкетёрами короля. Как телохранители, они были, призваны сопровождать его величество при выездах и в военных походах. Возглавить мушкетёров, ряды которых пополнялись, исключительно из дворян, доказавших свою храбрость, выпала честь г-ну де Монтале.

Когда, желая наказать, неисправимого заговорщика, мятежного герцога Орлеанского, разгневанный король, во главе армии, осадил столицу Лотарингии, верные мушкетёры последовали за ним. Своей отвагой и отменной выучкой, они, в очередной раз, доказали, что по праву считаются элитным отрядом гвардии короля.

В разгар битвы, завидев отряд жандармов, атакующий позицию на которой

находился сам Людовик XIII, мушкетёры, спешились и вооружились мушкетами.

Плотный прицельный залп, по мчавшейся на всем скаку, закованной в железо, коннице, ошеломил противника. Не теряя, времени даром, мушкетёры вскочили на лошадей, и стремительной атакой рассеяли, замешавшегося врага, обратив его в паническое бегство.

Короля, настолько, восхитила доблесть мушкетёров, что, он пожелал, лично, выразить им своё удовлетворение, а в качестве, особой награды, принял царственное решение стать командиром полка. Тогда же, первую роту возглавил капитан-лейтенант де Тревиль, вторую — капитан-лейтенант де Сен-Жорж.

Постоянная опасность, угрожавшая, жизни кардинала Ришелье, побудила короля предоставить первому министру личную охрану, определив для этого, роту де Сен-Жоржа. С того времени, мушкетёры этой роты стали, в просторечии, зваться гвардейцами его высокопреосвященства.

Кардинал, не жалевший средств, для своей гвардии, однажды, одел своих гвардейцев в плащи красного цвета, украшенные белым греческим крестом. Необычная для французов одежда, происходившая от восточнославянских народов, пришлась по вкусу его величеству, и он поспешил приказать переодеть, и своих мушкетёров в плащ а-ля казак, но уже, голубого, королевского цвета, с крестом и королевскими лилиями.

Между двумя ротами возникло отчаянное соперничество, каждый солдат пытался любой ценой добиться громкой славы и придать большего блеска своему отряду. Порой дело доходило до вооружённых столкновений. Кровопролитные стычки учиняли, задиравшие друг друга, как королевские мушкетёры и мушкетёры-гвардейцы, так и дворяне других гвардейских полков.

Начальники частей, на людях, осуждавшие своих, не в меру буйных подчинённых, ссылаясь на королевские эдикты, запрещавшие дуэли, на деле же, негласно, поощряли в них дух соперничества. Одержанные победы, доставляли им повод для гордости и возможность для насмешки над другими, менее воинственными командирами.

Опасное безрассудство, свойственное мушкетёрской среде, породило легенду об извечной вражде лазоревых и алых плащей. Поле битвы стирало эту грань между ними, здесь мушкетёры короля и гвардейцы кардинала, с открытым лицом шли навстречу опасности, в одном строю.

По смерти Ришелье, гвардейцы вернулись под командование его величества, продолжая носить свои красные плащи, считаясь в полку младшей ротой.

Де Лурду оставалось, всего лишь, повторить то, что сделал Людовик XIII, давший охрану своему министру. Но, если, могущественный король, с лёгкостью передал кардиналу целую роту, то, шевалье, нужно было создать единый отряд, несмотря, на цвет плащей и имевшиеся обиды, сняв вопрос давней неприязненности. И это было, пожалуй, главным препятствием. В устранении, которого, лейтенант мушкетёров надеялся на помощь капитана гвардейцев де Бара.

Ввиду того, что основной обязанностью эскорта было сопровождение кардинала Мазарини при выездах, шевалье остановился на построении с классической схемой. Четверо солдат обеспечивают движение эскорта вперёд, четверо защищают карету с боков, контролируя её дверцы, и четверо охраняют тыл. Авангард, центр и арьергард. Всего, не считая офицеров, двенадцать человек.

«Ну чем, не апостолы, — подумал де Лурд и улыбнулся, хотя, мысль была в известной мере, кощунственная. — Да вот, только, его высокопреосвященство, далеко не Христос».

Отобрав список из шести мушкетёров, шевалье ещё раз пробежал его глазами и остался доволен. Список включал в себя г-на корнета де Вернье, г-г де Гуляра, де Силлега, д, Южона, де Брасье и де Бриссака.

В роте служило много достойных дворян. Де Лурд решил доверить дело тем, кого, хорошо знал лично, с кем не раз испытал на себе огонь врага. Осталось вызвать каждого из выбранных мушкетёров и объяснить их задачу. Следующим шагом лейтенанта должен был стать визит к капитану де Бару.

***

Капитан-лейтенант де Бар занимал должность командира гвардейцев кардинала около года. Незадолго до своей кончины, его высокопреосвященство оказал ему эту милость. Король, к которому вернулось командование ротой гвардейцев, счёл возможным оставить известного своей храбростью офицера на его месте.

Теперь же, когда в государстве происходили перемены, для де Бара наступали сложные времена. Нужно было искать могущественных покровителей. Какая из партий при дворе одержит верх, было неизвестно. Чью сторону принять? Этот вопрос занимал, теперь мысли тех, кто не имел надёжных связей при дворе.

Во времена перемен, так легко многое приобрести, но также, легко потерять, то, что уже имеешь. Капитану гвардейцев, до сих пор, удавалось держаться в стороне от нарастающего противостояния. Однако он, прекрасно, понимал, что таким положение вещей надолго не останется.

Кто-то из могущественных аристократов мог стать для него хорошим сеньором и защитником, если бы не имел повода ненавидеть Ришелье, протекция, которого из былого блага, теперь, превратилась почти, что в несчастье.

Принять сторону кардинала Мазарини, капитан, осмотрительно, опасался. Положение первого министра было неустойчивым. Фортуна переменчива, а де Бар желал стабильности. Приближаясь к почтенному возрасту, он иной раз задумывался о покойной и обеспеченной старости.

Конечно, можно было надеяться привлечь внимание короля. «Но, когда, его величество будет в силе, самостоятельно, принимать решения, — думал он, — я уже вряд ли смогу претендовать на хорошую должность».

Продать же своё место или приобрести более доходное, тоже, не представлялось возможным. Оставалось ждать счастливого случая, оберегая, достигнутые вершины.

В таком настроении пребывал де Бар, удивлённо, принимая пакет с королевской печатью, из рук курьера. А с ним небольшое письмо, надпись, на котором, гласила:

«От первого министра Его величества кардинала Мазарини г-ну де Бару, капитан-лейтенанту роты мушкетёров короля».

***

В раскрытое окно кабинета ворвался шаловливый ветер. Он, резво, пробежал по столу, пытаясь увлечь за собой, лежавшие на нём листы бумаги, нисколько не заботясь, об их важности.

Задумчивый хозяин кабинета, был принуждён встать, чтобы прикрыть створки окна. Со двора слышался обычный шум, производимый, находившимися там, гвардейцами. Это было старинной традицией. Сменившись со службы или находясь в отпуске, солдаты роты, ежедневно, собирались во дворе особняка своего командира, проводили свободное время, обсуждая последние новости.

Де Бар вернулся к чтению, отложенного письма, когда, снаружи, прокатился шквал людских голосов и, внезапно, стих. Заинтересовавшись происходящим, капитан вновь отворил окно и выглянул во двор. Его взгляду представилось прелюбопытное зрелище.

В людском море, цвета красных гвардейских мундиров, медленно, продвигался всадник в голубом плаще. Сомнений быть не могло, это королевский мушкетёр. Он уверенно проехал среди, молчаливо затаившихся, гвардейцев. Ловко, соскочил на землю у подъезда, бросил поводья лакею, и подчёркнуто неспешно, вошёл в дом.

Тот час за его спиной, прокатился рокот, недоумевающих голосов. Появление мушкетёра в главной штаб-квартире гвардейцев, всегда, было необычным событием. Людские привычки, редко, быстро меняются, поэтому, здесь были слышны возгласы божбы и проклятий, взывающих к небесам и к преисподней, с настойчивым требованием объяснить, что понадобилось королевскому мушкетёру в расположении гвардейцев.

— Доброго утра, любезный г-н де Бар, — гость адресовал капитану вежливый поклон.

— Доброго утра, г-н де Лурд, — учтиво, ответил де Бар, пытаясь изобразить на лице радушную улыбку хозяина.

— Я вижу, сударь, вы получили все необходимые бумаги, — быстрым взглядом лейтенант окинул стол, заметив бумагу с королевским гербом и печатью. От взгляда шевалье не ускользнуло и другое послание. Это было письмо, чтение, которого он прервал своим появлением.

— Да, я получил указания его… её величества и готов выслушать ваш план обустройства предстоящего нам предприятия, — ответил де Бар, запоздало, пряча письмо Мазарини под кипу бумаг, жестом пригласив гостя присесть.

Де Лурд расположившись в кресле, сразу отметил оговорку де Бара: «Значит, его высокопреосвященство, уже изволил начать свою игру. Что ж, превосходно! Будем держать ухо востро».

— В таком случае, сударь, я полагаю, есть смысл, тотчас, перейти к делу.

Де Бар кивнул, выражая всем своим видом готовность выслушать шевалье, все ещё, пытаясь скрыть свою растерянность.

Волей королевы де Лурд был назначен начальником эскорта первого министра. Это вовсе не льстило самолюбию капитана. Как человек осторожный, он предпочёл, сначала, узнать, что, хочет предложить ему собеседник.

— Её величество пожелала, чтобы у первого министра был личный эскорт, подчёркивающий благорасположение, которым его величество, наш король, находит г-на Мазарини.

Данная милость должна служить знаком доверия их величеств к особе первого министра, — начал де Лурд. — Я позволил себе смелость обобщить опыт подобных мероприятий, начиная с ордонасных рот короля Людовика XI и заканчивая проектами достойного короля Генриха IV.

Эти славные монархи, каждый в своё время, создавали отдельные отряды, наделяя их функциями личной гвардии. Они имели свои уставы, форму, знаки отличия и все необходимые, в таких случаях, атрибуты. Включая и свою иерархию командования.

Де Бар, в молчании, слушал шевалье, лишь, нервно, закушенный ус, выдавал его душевное состояние. Словно, не замечая этого, лейтенант королевских мушкетёров продолжил свой экскурс:

— Одним из подобного рода отрядов телохранителей, стали знаменитые «сорок пять» достопочтимого короля Генриха III. Как известно, среди них были, как католики, так и гугеноты, но, все они, как дворяне были преданы своему монарху душой и телом. Согласитесь, г-н де Бар, это, весьма, похвальная черта всякого французского дворянина.

— Верность своему монарху, главная обязанность дворянства Франции, — поспешил, согласился тот.

— В своих размышлениях я пришёл к выводу…

Де Бар напрягся, помимо своей воли подавшись навстречу собеседнику.

— К выводу, что нет нужды смешивать наших людей и создавать новый отдельный отряд, — закончил фразу де Лурд.

Де Бар бросил изумлённый взгляд на мушкетёра. Он знал шевалье не первый год, этот человек умел удивлять. Удивлял и сейчас.

— Я полагаю и надеюсь, — де Лурд, пристально, посмотрел на собеседника, напряжение которого, ни на минуту, не ускользало от него, — что вы, сударь, в этом со мной согласитесь. Мой проект решает ряд противоречий и сглаживает возможные разногласия среди наших людей.

Эскорт будет состоять из двух отрядов, в равной части мушкетёров и гвардейцев, по шесть человек в каждом. У каждого отряда будет свой командир, он, лучше и вернее, знает своих людей. При этом останется общее правило эскорта. И никакого старшинства рот. Один отряд будет являться неотъемлемой частью другого.

Де Бар, согласно, кивнул головой. Его убеждали слова де Лурда.

— Что же, касается, общего командования, г-н капитан.

— Да, что? — не сдержался де Бар.

— Следуя воле её величества, общее командование я оставляю за собой. Тем не менее, командир отряда гвардейцев будет моим заместителем, и все солдаты эскорта обязуются подчиняться ему, при первой же возникшей на то необходимости, равно, как и мне.

Де Бар был вынужден согласиться с доводами де Лурда. То, что предлагал мушкетёр, был максимум, на который, он мог рассчитывать. Его люди сохраняли некую видимость самостоятельного подразделения. А против, поистине, любезного предложения шевалье о делегировании полномочий командования офицеру гвардейцев, возразить было нечего.

— Вот, сударь, список моих людей, — де Лурд протянул бумагу де Бару. — Будьте любезны, ознакомьтесь. Может быть, у вас будут какие-то замечания?

Капитан пробежал по листу взглядом. Все кандидаты, указанные лейтенантом, были доблестные дворяне, все из хороших семей. Выбор де Лурда не вызывал сомнений.

— Сударь, я вижу здесь, только, храбрых солдат его величества. Мне остаётся выразить своё согласие и полное одобрение вашего, поистине великолепно продуманного, плана.

— Благодарю, вас любезный г-н де Бар. Мы всего лишь верные слуги его величества. Уверен, что со своей стороны, вы предоставите, не менее, значимый список, ваших гвардейцев. Теперь же, прошу вашего разрешения откланяться.

— Не беспокойтесь любезный г-н де Лурд, я не затрудню вас ожиданием.

Де Бар вежливо, проводил посетителя до дверей кабинета. Как только, за мушкетёром закрылась дверь, командир гвардейцев вытянул злосчастное письмо из-под кипы бумаг и дочитал его.

«…Вы знаете, что ваша рота мушкетёров Его величества, которой ранее было вверено хранить драгоценное тело первого министра Франции, после его безвременной кончины перешла в общие войска гвардии. В полку Вы заняли почётное — второе место. Мы же желаем дать Вам, то чего, Вы достойны на самом деле.

Кардинал Мазарини, милостью нашего государя первый министр.

P.S. Г-н де Лурд имеет все полномочия от Её величества и Вам принуждено с ним соглашаться. Но помните, ваше величие зависит не только от королевской воли».

ВСТРЕЧА

В назначенный, в таинственном письме, день де Лурд намеревался выйти из дома. Прохаживаясь широкими шагами по комнате, он подошёл к тумбе, задумчиво, взял в руки пистолет. Тотчас, Антуан, с нескрываемым волнением следивший за хозяином, схватил заряженный мушкет и, решительно, заявил, что не отпустит хозяина, в этот поздний час, одного.

Шевалье попытался успокоить слугу, терпеливо, объяснив, что столь поздняя прогулка нисколько не опасна, и он не нуждается в сопровождающих. Антуан не сдавался, упрямо твердя о грозящей шевалье беде. Наконец, бедный слуга прибегнул к последнему, как ему казалось, средству вернуть здравый разум хозяину.

— В последний раз, когда вы, сударь, получали подобное послание, оно, едва, не привело вас в Бастилию. А посему я имею…, — добрый слуга запнулся от собственной решимости, — да, я имею право не доверять таким посланиям, появляющимся, неизвестно откуда. И…

— И потому, ты останешься дома, и не посмеешь, сделать более ни одного шага без моего, на то тебе позволения, — раздражённо, бросил шевалье, чьё терпение, в конце концов, лопнуло. — Хоть ты и верный слуга, но есть черта, которую переступать тебе не положено. Ты меня понял?!

Видя, что де Лурд, не на шутку, рассержен, Антуан, виновато, кивнул головой, вздохнул и поставил мушкет на место. Шевалье положил пистолет на тумбу.

— Вот видишь, старина, мне не грозит опасность. Не сердись, — он положил руку на плечо Антуана.

Слова не развеяли сомнений слуги, однако перечить хозяину, он, больше, не осмелился.

Уже стемнело. Добропорядочные горожане, давно, сидели в своих домах, плотно, затворив двери, греясь у каминов и очагов. Редкие прохожие спешили домой, опасаясь быть застигнутыми темнотой.

Опасностей в путешествии по ночной столице было великое множество. Шайки воров и бродяг, частенько, охотились на запоздалых путников. А поутру на улицах находили тела несчастных, ободранных до нитки. Городская стража, ежедневно, подбирала мертвецов в глухих переулках или на берегу Сены.

Париж, гордый своим званием первого города королевства, не отличался благоустройством и, даже, проигрывал в этом отношении многим провинциальным городкам. На его улицах можно было, запросто, сломать ногу или свернуть шею, упав в яму или сточную канаву.

В столице отсутствовало уличное освещение и, передвигавшиеся по ней, люди бродили, в кромешной тьме, будто, узники ада. Немногие счастливцы, могли позволить себе иметь слуг, освещавших путь. Большинство горожан перемещалось по ночному городу, уповая на свою память, острое зрение и спутницу всех ночных странников — Луну.

Незадачливый прохожий мог стать жертвой бродячих собак или рисковал попасть под ливень нечистот, выбрасываемых горожанами прямо на улицы. Если днём это происходило редко, то ночью было обычным явлением — попробуй найти окно, из которого тебя окатили содержимым ночного горшка или помойного ведра.

Де Лурд шёл, по известному ему адресу, ничего и никого не опасаясь. Временами, мелькавшие вокруг тени, не беспокоили его. Напасть на дворянина, да ещё вооружённого, решится далеко не каждый бродяга. Что же до наёмных убийц, то, у шевалье не было повода подозревать, что кто-то желает свести с ним счёты, таким образом. Значительно труднее было выбрать дорогу, по суше и чище. Городская мудрость гласила: «Руанский сифилис и парижская грязь исчезают, только, вместе с теми, кого они коснутся»

По пути шевалье повстречал портшез, в сопровождении чопорных ливрейных слуг, освещавших путь факелами, да парочку почтенных буржуа с фонарями в руках, новомодным изобретением, дающим неяркий свет. В узком переулке, от него, шарахнулся, какой-то человек, отчаянно, ринувшись во тьму.

У входа в трактир стояли неряшливого вида молодые люди. Они теснились к свету, тусклой масляной лампы, считая монеты. Нашарив по карманам какую-то мелочь, по всей видимости, достигли желаемого результата.

— Gaudeamus igitur, juvenes dum sumus! — пропели они нестройными голосами и, уверенно, отворили дверь трактира.

До нужного дома шевалье было, примерно, полчаса ходьбы. Он мог взять лошадь, но это привлекло бы лишнее внимание к его вечернему визиту, а ведь, амур непросто просил, он требовал сохранения тайны.

Де Лурд узнал автора таинственного письма, его стиль и почерк. В памяти, живо, возникла картина. Побережье Ла-Манша. Свежий бриз и яркая, магически, яркая Луна. У дверцы кареты стоят двое. Мужчина и женщина.

Дама о чём-то с жаром говорит, мужчина, молча, слушает её, изредка, отвечая односложными фразами. Время от времени, они оба всматриваются в сторону моря, словно, чего-то ожидая. Их разговор прерывает топот копыт лошади, спустя мгновение, всадник спешивается.

— Пора, господа. Шхуна ждёт. Прощайтесь!

Шевалье остановился перед домом, внешне ничем не примечательным. Но, как много секретов хранилось за его стенами. Какие тайны он скрывает сейчас? Де Лурд взялся за дверной молоток и постучал определённым образом. За дверью послышались шаги.

В открывшееся зарешёченное оконце ночного гостя, внимательно, рассмотрели, и впустили. Рослый слуга, с масляным светильником в руке, тут же, запер дверь на засов и пригласил следовать за собой. Поднявшись, по полутёмной лестнице, они оказались в небольшой, хорошо, освещённой комнате, из которой вёл ход, завешанный роскошной портьерой.

— Входите же, любезный шевалье, — послышался из-за занавеси женский голос. Этот голос заставил де Лурда вздрогнуть, ощутить, как по спине пробежали мурашки. На мгновение замешавшись, он отдал прислуге плащ и шляпу, оставив кинжал и шпагу на скамье, решительно отодвинул портьеру.

В богато убранной комнате, на кушетке, полулежа, расположилась красивая женщина. Её роскошные волосы, украшенные жемчужными нитями, рассыпались по округлым плечам и высокой груди, чуть прикрытой домашним платьем. Она, очаровательно, улыбнулась и протянула гостю свою белоснежную руку.

— Ну, смелее, мой друг, чувствуйте себя, как дома.

Мужчина подошёл и, почтительно, поцеловал даме руку. Хозяйка дома смерила его быстрым цепким взглядом, в её глазах проскочили опасные искорки. Должно быть, так, кошка смотрит на маленькую мышку.

— Вы звали меня, герцогиня, — шевалье присел на табурет, жестом указанный ему дамой, — и вот, я у ваших ног.

— К чему такой тон, мой милый Рауль? Для вас я, просто Мари.… Слышите, Мари. Повторите! — повелительным тоном сказала герцогиня де Шеврез.

— Хорошо, Мари, — уступил шевалье.

Герцогиня, звонко, рассмеялась и передразнила его:

— Хорошо, Мари… Не будьте таким букой, Рауль! Разве мы с вами ни давнишние друзья? Правда, с момента нашей последней встречи прошло немало лет. Проклятый Ришелье заставил меня оставить прекрасную Францию. К счастью, его время прошло, а моё только наступает.

Но право, не будем о грустном. Вы — гвардейский офицер, следовательно, почти придворный. Поэтому, я вас не отпущу, пока, вы мне не расскажите всех новостей двора, всех сплетен и интриг. А чтобы наша беседа была приятной, я хочу, чтобы вы отужинали со мной.

Герцогиня провела де Лурда в комнату, где богато и изыскано, был накрыт стол. Слуга наполнив, бокалы, тенью отошёл в сторону.

— За нашу встречу, милый Рауль, — провозгласила тост де Шеврез, жестом приказывая прислуге удалиться.

— За нашу встречу, Мари.

Время прошло за непринуждённой светской беседой. Шевалье, насколько мог, описал последние события при дворе, рассказал забавные истории о вернувшихся ко двору опальных вельможах.

Проведя долгие годы в изгнании и даже заключении, они безнадёжно, отстали от моды и, сразу, приобрели славу ретроградов, попав на острый язычок придворных насмешников. Герцогиня от души посмеялась над ними, нисколько не подозревая, что и сама, вскоре, станет предметом насмешек.

В свою очередь она поведала де Лурду о годах, проведённых в изгнании. О мятеже англичан против своего короля Карла I. При этом с легкомысленностью свойственной особам её ранга, без тени сомнения, заявила:

— Его величество, английский король, слишком распустил своих подданных. Он позволил им диктовать себе условия. Но, я думаю, после полученных уроков, они, притихнут и, покорно, склонят свои скотские спины.

Вы, представить себе не можете, мой друг, на этом острове есть лорды, прадеды которых пасли овец и свиней. Фи! При этом многие из них продолжают заниматься разведением скота. Как низко пало тамошнее дворянство. Да и чего можно ожидать от этого дикого народа.

Я, часто, беседовала с королевой Генриеттой. Бедняжка считает, что Господь, несправедливо, сделал её правительницей этой варварской страны. И если бы, не любовь короля и их прекрасные дети, она проклинала бы свою участь. Она, ужасно, скучает по родине.

— Слава Всевышнему, сударыня, мы с вами живём в благословлённой Франции. У нас такие события произойти не могут. Его высокопреосвященство сделал всё, чтобы наше государство процветало, — заметил шевалье.

Мимолётное напоминание о кардинале Ришелье, вызвало на очаровательном лице де Шеврез страшную гримасу. Превосходная актриса, без усилий, сменила её на легкомысленную и озорную улыбку.

— А что же, семейный очаг? — живо, поинтересовалась она.

Молчание шевалье было настолько красноречивым, что де Шеврез, вплотную, придвинулась к нему, заставив вздрогнуть от близости её тела.

— Вы, всё ещё, влюблены в свою Диану? — в глазах женщины, снова, забегали опасные огоньки. — Вот так, беда с вами приключилась, сударь! Скажите на милость, чем она лучше меня?

— Любить надо того, кто рядом, того, кто доставляет истинное наслаждение, — горячо, прошептала герцогиня, наклоняясь к самому лицу де Лурда. Её глаза, голос, запах, губы начали дурманить ему голову. Эта женщина манила его, играла им. Пытаясь преодолеть эту колдовскую силу, он отстранился от дамы.

— Мой, милый, мальчик, вы стали бояться меня? — залилась она звонким смехом. — Ещё мгновение и вы, кажется, побежите от меня, как чёрт от ладана.

Мужчина смутился, оковы этой женщины были, гораздо крепче, чем он предполагал.

— А вы помните нашу последнюю встречу? Рауль, мы стояли у дверцы кареты, была лунная ночь…

— Да, Мари. Я всё помню, — тихо, ответил де Лурд. Именно, это напоминание о прошлом, словно, отрезвило его, сняв колдовскую кисею, ловко, сплетённую де Шеврез.

Окончательно, овладев собой, он знал, теперь, что говорить и как действовать ему с этой женщиной. Он вспомнил всё. Как часто, наши воспоминания при всей их сладости имеют значительный привкус горечи.

— Ладно, любите себе кого хотите, — герцогиня, раздражённо, повела плечами. — Я пригласила вас, сударь, не за этим. — Де Шеврез, задумчиво, поигрывала янтарной ягодой винограда: — Хочу задать вам, один вопрос? Ах, нет! Налейте сначала этого андалузского вина.

— К вашим услугам, сударыня.

— Шевалье, кажется ваше семейство связано родственными узами с королевским домом, — произнесла де Шеврез, прожигая взглядом де Лурда. — Ведь это верно?!

— Я восхищён вашими познаниями в генеалогии, сударыня. Да, мой далёкий предок, Раймонд был женат на дочери короля Санчо. Это было очень давно. И такого королевства больше нет. А Наварра, точнее то, что от неё осталось — теперь часть Франции.

— А графство Бигор?! Разве, не ваш род имеет на него законные права?

— Ах, сударыня, оставим это, — де Лурд, протестующее, поднял ладонь. — Графство — королевский лен, и на то, есть воля его величества.

— А если, я пообещаю вам добыть его? — не сдавалась герцогиня. — Что скажете?

— Сударыня, тогда я буду вашим вечным должником, — с улыбкой поклонился де Лурд и подумал: «Как же вы любите интриги Мари. Боюсь, я вас огорчу. Теперь, я играю на своей стороне. И только на своей».

Скрестив клинки в поединке, герцогиня предпочла отступить. Или, только, сделала вид, что отступила.

— А, что Рауль, вы, по-прежнему, слагаете стихи? — спросила герцогиня.

— К сожалению, сударыня, меч и перо — не самые лучшие попутчики, — с грустной улыбкой ответил де Лурд. — Чернила, давно, высохли в моей чернильнице, а на перьях поселились пауки.

— А я, слышала от г-жи де Рамбуйе, что ваш последний экспромт имел успех.

— Вы, слишком, добры герцогиня…

— Мари, — требовательным тоном перебила его де Шеврез и, улыбнувшись, повторила: — Мари.

— Вы, слишком добры, Мари. Тем более что опыт г-на де Бержерака по праву был признан лучшим.

— Да, Сирано, мастер слова. Я, не так давно, в Париже, но, уже читала его творения. В них чувствуется слог. Впрочем, он, я уверена, не так, ловок в музицировании, как вы. Спойте, Рауль, — она протянула мужчине лютню, — у вас, когда-то, так хорошо, получалось.

Приняв инструмент, де Лурд, провёл рукой по струнам и, тут же, отложил в сторону. Де Шеврез, изумлённо, вздёрнула бровь.

— Ах, сударыня, боюсь, я разучился играть на этом инструменте с тех пор, как познакомился с другим.

— Вы хотите сказать, что освоили гитару, — с восторгом, изумилась герцогиня.

— Не то чтобы, освоил. Скажу честно, я уверен, у этого инструмента большое будущее.

Де Шеврез, лукаво, посмотрев на шевалье, позвонила в колокольчик. Вошедший слуга, склонился в поклоне. Она, что-то шепнула ему на ухо. Он исчез, а через минуту появился с гитарой в руках, приблизился к шевалье, с поклоном вручая ему инструмент. Гитара была изумительна. Отличная работа испанских мастеров.

Путь к отступлению был закрыт. Шевалье взял гитару в руки, пробежал пальцами по струнам:

— Прошу у вас, сударыня, нижайшего прощения, наверно, право…

— Я требую, Рауль!

— Как прикажете, — шевалье, на мгновение задумался и запел, чистым грудным голосом. Его пальцы уверенно и ловко касались струн.

Вздыхаю, словно, шелестит листвой печальный ветер.

Слёзы льются градом,

Когда смотрю на вас влюблённым взглядом,

Из-за которой в мире я чужой

Улыбки вашей, видя свет благой,

Я не тоскую по иным усладам

И жизнь уже не кажется мне адом,

Когда любуюсь вашей красотой.

Но стынет кровь, как только вы уйдёте.

Когда покинут вашими лучами.

Улыбки роковой не вижу я

И грудь, открыв любовными ключами.

Душа освобождается от плоти,

Чтоб следовать за вами жизнь моя.

Чтоб следовать за вами жизнь моя.

— Ах, какое волшебное творение, — восторженно, воскликнула герцогиня. — Кто автор?

— Один замечательный итальянский поэт. Аккомпанемент, увы, не столь изящный, вашего покорного слуги, — шевалье отложил гитару. — К моему великому сожалению, я должен покинуть ваш гостеприимный дом. Служба, сударыня, служба.

— Разумеется, служба королю, первый долг его истинных дворян, — согласилась герцогиня.- Не будем будить слуг, я сама освещу вам путь, мой паладин.

Взяв светильник, де Шеврез, смело, двинулась к лестнице. Де Лурд последовал за ней. На лестнице она, нежно, поцеловала мужчину, как тот не пытался отстраниться, и совсем другим, не светским, а голосом обычной земной женщины спросила:

— Ваша верная шпага и надёжная рука, по-прежнему, принадлежат мне?

— Да, Мари.

Де Шеврез, порывисто, взяв шевалье за руку, увлекла его в спальню.

Ругать век за нравы не стоит. Он быстр, а человек слаб. После ухода шевалье, герцогиня, лёжа в постели, предалась размышлениям.

«Если, он не с нами, то, по крайней мере, не против нас. Что само по себе, уже хорошо. Ах, мой милый Рауль, так просто, я тебя не отпущу!» — улыбнувшись, своей счастливой мысли, де Шеврез, безмятежно, заснула.

ОТ ДОБРА ДОБРА НЕ ИЩУТ

Мэтр Ренар окончил свои ежедневные подсчёты, положил перо в пенал, аккуратно, закрыл увесистый гроссбух, любовно погладив книгу по корешку, большой волосатой рукой. Лицо мужчины озарила счастливая улыбка. Улыбка человека, у которого всё в жизни было хорошо.

Действительно, ему, грешно, сетовать на судьбу. Своё прибыльное дело — постоялый двор, всегда полный клиентами; уважение и почёт среди соседей и коллег по гильдии трактирщиков; домовитая жена и смазливые шустрые детишки.

Постоялый двор «Добрый Самаритянин» расположился в удобном месте у дороги, вблизи от ворот заставы Сен-Женевьев. Ренару, неоднократно, предлагали продать его заведение, а самому перебраться в центр Парижа. Мол, там и постояльцев больше и доходы выше. Но хитрый делец, никогда, не давал своего согласия, на продажу. И даже, когда посредником в сделке выступил один из старшин гильдии, наотрез, отказался. На то, у мэтра имелись свои веские причины.

Прежде всего, финансовая выгода. За стенами Парижа, не имея, льгот, какими пользовались его столичные собратья по цеху, он не платил многочисленных городских налогов и сборов. Постоялый двор располагался на земле, которая принадлежала не городу, а провинции и Ренар, ловко, пользовался разницей рыночных цен на продукты и дрова, которые покупал у селян, почти за гроши, как говориться, прямо с колёс.

За городом мэтр, совсем, не боялся конкуренции. Неподалёку от его «Доброго Самаритянина» расположился всего лишь один постоялый двор «Счастливая подкова». Это обстоятельство, нисколько, не беспокоило трактирщика. Такое, казалось бы, неудобное соседство не мешало процветанию его дела.

Своим постояльцам хозяин «Самаритянина» мог предоставить: просторный зал с тщательно выскобленными столами и чисто метёными полами; блистающую медью кухонную утварь и оловянную посуду; большие, меблированные комнаты, стены, которых украшали гобелены; отменную кухню и проворную прислугу.

Против этого, хозяин «Подковы» мог предложить усталому путнику простую трапезу на деревянной посуде, в полутёмной закопчённой гостиной и ночлег в маленькой комнате-клетухе, вся мебель которой состояла из грубо сколоченной кровати и соломенного тюфяка.

Неудивительно, что наблюдая такой разительный контраст между двумя заведениями, состоятельные путники, всегда, выбирали «Самаритянина». Уделом же владельца «Подковы» стали люди проще и беднее, в основном селяне, прибывшие в столичный город по своей надобности.

Создавалось впечатление, что «Счастливая подкова» была нарочно, построена здесь, чтобы помогать процветанию «Доброго Самаритянина». На самом деле, её в тайне купил и обустроил на свои деньги, сам Ренар.

Управлять заведением он поставил своего дальнего родственника Огюстена. Тот, потеряв всякое чувство благодарности, попытался на первых порах конкурировать с родственником. Да не тут, то было.

Крепкий кулак мэтра, в одночасье, разрешил, возникшее противоречие, лишив рот бедолаги нескольких и без того редких зубов, взамен добавив два фиолетовых украшения на его рябое лицо.

Таким, весьма, ловким ходом, Ренар убил двух зайцев, и чужак на его территорию не проник, и разумный отбор клиентов произошёл: богаче и приличнее ему, остаток родственнику. Ни одна монетка, ни один грошик мимо кармана предприимчивого трактирщика не прокатывались.

Ничто не омрачало жизнь достойного мэтра, ни пожары, ни болезни. Шайки воров обходили «Доброго Самаритянина» стороной, караульня с городской стражей была всего в ста шагах. Правда, иногда с постояльцами случались, неприятности, кто-то из них попадал в беду. Бывали и случаи, когда жильцы сильно влекомые срочными делами, быстро, покидали столицу, не попрощавшись с хозяином. Ренар, и тогда, не оставался внакладе, поскольку не стеснялся брать плату со своих жильцов вперёд.

Как честный и образцовый гражданин, мэтр, никогда, не нарушая установленных правил, сообщал полицейскому приставу обо всех происшествиях. Книга учёта постояльцев была у него в полном порядке. Оставшееся бесхозным имущество, он, добросовестно, сдавал полицейскому начальнику. А образовавшийся при этом маленький доход, в виде ценной вещицы или пары монет, щедро делил с приставом, так, что оба оставались, вполне, довольны друг другом. Сам же, г-н пристав, вечерами, частенько, выпивал с мэтром по стаканчику.

— Ви есть козяин этот трактир? — на пороге зала появился мужчина, одетый в коричневый, с зелёной шнуровкой, дорожный костюм, вместо воротника был повязан шейный платок. На его вытянутом бледном лице, опиравшемся на массивную челюсть, гордо, красовался крючковатый нос. Голубые, будто, водянистые глаза, смотрели хищной птицей.

— Да, сударь. Чем могу услужить вам, — проворно, выскочил из-за стойки Ренар.

— Я хотель пы снять у фас комнат. Цвай комнат, отна перет тругой. Рятом…

— А, смежные, — догадался хозяин. — У меня есть такие. Как раз такие, что вам, сударь, нужно. Изволите посмотреть?

Мэтр вместе с гостем прошёл к флигелю. Он примыкал к левому крылу дома и имел отдельный вход на второй этаж. Такие помещения, обычно, снимали постояльцы не желавшие встречаться с посторонними людьми, избегая ежедневного прохода через общий зал.

— Я, я, гут. Это то, што нужен. Я путу заселять. Ещё мне нужен провотник. Челофек, который корошо пы знал Париж.

— О, сударь, я вам предоставлю самого лучшего проводника. Лучше, вам во всём Париже не сыскать! Пьер, мальчик мой, пойди сюда.

К Ренару, резво, подбежал шустрый мальчишка лет двенадцати.

— Вот, мой сын, Пьер. Он знает город, как пальцы своей руки.

— Я, я! Та, ты самый настоящий плут, — взяв парнишку за подбородок, немец взглянул в его бегающие глаза. — Так и есть, настоящий плутишка. Но это, корошо. Гут. Мэтр я беру фашего провотника.

По приказу приезжего иностранца, сопровождавшие его, крепкие парни стали отвязывать поклажу, кожаные мешки похожие на винные бурдюки и по одному заносить в дальнюю комнату.

— А в мешках-то, явно, не вино, — заметил одноногий бродяга, в оборванной одежде, в которой угадывался военный мундир. Его спутник, чубатый косоглазый молодой парень, лениво, приподнялся с лужайки, около постоялого двора.

— С чего, ты, так решил?

— Перевозить вино в таких бурдюках, невыгодно. Много не погрузишь.

— Да, ты прав! Парням, следовало взять пару хороших бочек и повозку.

— А с другой стороны, так, проще путешествовать на далёкое расстояние. И повозка в грязи не застрянет и не опрокинется случайно.

— Твоя, правда, — почесал затылок чубатый. — А вино в мешках не прокиснет?

— Эт, смотря, какое. Если южный арманьяк, так тот с годами становиться только лучше. Так ведь и не вино привёз немец-то.

— А что же?

— Ты заметил, что мешки тяжёлые?

— Да, точно. Я бы два таких бурдюка, шутя, одной рукой, унёс. А они, по двое, носят. А что, там тогда?

— Поглядим дольше, может, и узнаем больше, — одноногий прищурил глаз и сплюнул.

В этот момент, перетаскивая последний мешок, парни, чертыхаясь, споткнулись. Мешок бухнулся на землю, поднял пыль и издал странный металлический звук.

— Der Teufel, — выругался немец, грозно глядя на своих работников. — Осторожно!

— Ты слышал, — чубатый повернулся к спутнику.

— Ещё бы, — ответил тот, насторожившись, как зверь, — И бьюсь о заклад, мне хорошо знаком этот звук. Иди, найди-ка Бражемона. А я, постараюсь разнюхать, тут всё, получше.

Косоглазый бродяга со всех ног бросился в сторону города. Его одноногий спутник, неспешно, заковылял в «Счастливую подкову».

— Добрые люди, не найдётся ли у вас, кружки вина для бывшего солдата его величества, — жалостливо, обратился он к хмурому трактирщику. — Не переживай у старого вояки есть деньги, подай ещё кусок ветчины и хлеба — произнёс бродяга. Отхлебнув большой глоток, он тихо добавил:

— Вечером, жди гостей. Похоже, наклёвывается выгодное дельце.

***

Поздно вечером, у рыжего хозяина «Счастливой подковы» собрались гости. Они расположились в дальнем углу зала, за большим столом. Посетителей не было, и никто не мог им помешать. Да и вряд ли, нашёлся желающий нарушить покой, такой живописной компании. Мужчины имели вид, который ставил под сомнение доброжелательность их намерений. Словом, разбойники.

— Мой племянник рассказал, что немец ходил сегодня в банковскую контору Фуггеров. Я уверен, они привезли монеты.

— Не говори глупостей, Огюстен. Ввозить монеты. Какая в том выгода? Ты же знаешь, всё привозное серебро и золото забирается в казну. Там его плавят и чеканят звонкие луидоры, — возразил огромный мужчина в потёртом костюме, с угрюмым тяжёлым лицом.

— Тогда, что?

— Я думаю, это слитки. Неспроста, они остановились за городом.

— Слитки? А для чего?

— Вот не зря, твой кузен говорит, что ты, дурак. Монеты делают из слитков. Портить готовую монету прямая дорога к Трагуарскому кресту. Да и очень хлопотное это дело. Возьми пару серебряных луи, с виду одинаковы, а взвесь и обнаружишь, что разные. Если чеканить монету меньшего веса получается неплохая выгода.

— Жерар, откуда, ты всё это знаешь? — спросил один из мужчин.

— Когда-то, мой отец хотел сделать из меня человека. Он продал меня в подмастерье одному ювелиру. У него-то я кое-чему и научился.

Жаль, что старый еврей был ужасно скуп. А я люблю богатую жизнь. Мне надоело терпеть, и я подсадил его на перо.

— А куда же ты подевал сокровища? Зарыл в тёмном лесу?

— С золотом вышел промах, — поморщился Жерар, на его грубом лице проявилось сожаление. — Старый мошенник не захотел расстаться со своими богатствами. Он привязал сундук с добром к сваям моста и успел обрезать верёвку, прежде чем, я выпустил ему ливер.

— Эх, как обидно…

— Так, слушайте, братья, — в разговор вступил мужчина в потёртом бархатном жилете. — Всё нужно обтяпать быстро. Сперва, надо убедиться, что наша догадка верна. Сколько человек сторожат добро, Огюстен?

— Двое.

— А немец?

— Он остался в городе.

— Отлично. Я уверен парни не прочь, хорошо, выпить. Подошли как, ты, к ним свою Сюзи. Девка, она шустрая, в раз ублажит обоих. Да и всего-то от неё потребуется, только, проверить их груз.

— Бражемон, а если это, птицы высокого полёта. Может лучше, к ним не соваться?

— Ты, всегда был трусоват, дружище. Может эти парни и лихие, но, они сильно ошиблись, вторгнувшись на нашу территорию. Уверен, они не будут звать на помощь полицию. Вот тут, мы их и прихлопнем. Сколько говоришь мешков-то?

— Шесть.

— Если предположить, что каждый фунтов по пятьдесят, это, если в серебре, то выходит тысяч на тридцать ливров.

— А, если там золото?

— То, на все триста.

— Ух ты, да мы обеспеченны на всю жизнь. Можно бросить эту распроклятую харчевню, послать к чёрту, несносного Ренара и уехать в другую страну, — воскликнул рыжий трактирщик.

— Да, ты же не знаешь ни языков, ни обычаев.

— Неважно, с деньгами можно, всё. А ещё лучше податься в Вест-Индию. Там говорят, легко, купить много земли.

— Бражемон, а что будем делать с постояльцами и Ренаром? Может, пришьём по-тихому? — Жерар сделал характерное движение рукой.

— Нет, слишком много шума. Флигель стоит отдельно. Значит, постояльцы нам не помешают. Надо лишь подсыпать, вот этот порошок, охранникам и Ренару, и дело сделано.

— Договорились. Значит завтра. Провернём дело, и вот она, удача и деньги в кармане.

— Не забудьте о взносе в пользу Братства. Да и после, нам останется достаточно. Всё. Расходимся.

***

Пять фигур, закутанных в плащи, тёмными пятнами, крались к флигелю. Временами неизвестные, тревожно, оглядывались по сторонам.

— Осторожно, болван. Ступай тише, — зло, прошипел один из них.

— Да чего бояться, он, все равно, не слышит. Сюзи сказала, что этот Ганс выпил весь кувшин и, когда она уходила, еле держался на ногах, — откликнулся маленький человечек.

— Ага, может он ещё и дверь не закрыл? И мешки, поближе, придвинул, чтобы тебе легче было нести.

Они подошли к двери. В тишине послышался раскатистый храп.

— Во! Слыхал, какие рулады выводит.

— А второй?

— Он уехал вместе с немцем. Я сам слышал, немец сказал, что вернётся не раньше, чем через два дня.

— Это хорошо, нам меньше работы.

— Давай, Огюстен, открывай.

Маленький человечек достал из кармана ключ, попробовал просунуть в скважину. У него не получилось, и он, отчаянно, выругался:

— Чёрт, не входит, там ключ с другой стороны торчит.

— Дай, я сам. Ничего не умеешь, — тощий, гибкий, как кошка, мужчина, отодвинул Огюстена плечом.

Замок, тихо, щёлкнул. Злоумышленники, осторожно, приоткрыли дверь. Во мраке, слышалось мерное сопение, прерываемое раскатистым храпом Ганса, который лежал на кровати.

— Заходите. Быстро.

— Мешки во второй комнате. Зажгите огонь.

— И прикончите, наконец, эту храпящую немецкую свинью!

Огромный разбойник достал нож и занёс над кроватью.

— Ты слышал, дружище Ганс, какого мнения о тебе, эти милые люди. И правда, к чему сидеть во тьме. Зажгите свет! — раздался звонкий голос.

Комната, ярко осветилась. Люди, щурясь от света, замерли, ошалело оглядываясь по сторонам. Из углов комнаты на них смотрели чёрные стволы пистолетов. Разбойники сбились в центре, выставив свои ножи.

— Опустите оружие. Мы не желаем вам вреда, как, несомненно, хотели вы, его нам. Мне кажется, вы, достаточно, отважные парни и я хотел бы побеседовать с вами, а позже, сделать вам, скажем так, деловое предложение.

За столом сидел смуглый мужчина, в белой рубашке и кожаной куртке. Его лицо, обезображивал страшный шрам, позволявший уцелевшему глазу, едва видеть через щёлочку век. Второй здоровый, чёрный глаз, зорко, следил за противником.

— Садись. Если я, верно, осведомлен, ты, Бражемон, — он повёл пистолетом в сторону главаря бандитов. — Признаю, дружище, неприятно выходя на охоту, неожиданно, осознать себя жертвой. Согласись, наживка, которую я вам забросил, была жирная. Я знал, что такие лихие ребята не упустят её из вида.

Бражемон скривил с досадой рот. Расстановка сил складывалась не в его пользу. Тем не менее, похоже, убивать их никто не намеревался. Он, осторожно, убрал нож.

— Ладно, твоя взяла. Кто ты и чего хочешь?

— Ну, вот и чудесно. Вы парни из славного Братства Красных плащей?

— Не знаю, о чем ты?

— Ну, ну, — усмехнулся незнакомец. — Ты ещё расскажи, что вы шли в гости к друзьям и случайно ошиблись дверью. Скажи, я и мои ребята, похожи на легавых?

— Не очень, — согласился Бражемон.

— Так вот и я, о том! Так вы — Красные плащи?

— Нет, мы братья Доброй Самаритянки и входим в Речное сообщество. Если, что, наша кровь, дорого, вам обойдётся.

— Звучит грозно. Но мне, ни к чему ваша кровь, — улыбнулся смуглый мужчина.

— Так чего же, ты хочешь?

— Мне нужна встреча с вашими главарями.

— Эка, хватил!

— Не более чем то, на что имею право. У меня есть весточка для Карфура, от его старых приятелей с гор.

— О чём ты? Какой Карфур? Какие горы?

— Не прикидывайся. Я привёз ему письмо и небольшой подарок. Парни принесите.

Его люди вынесли тяжёлый мешок и поставили на стол, внутри раздался металлический звон.

— Это серебряные слитки для Карфура. Отнесите ему и передайте, что Чезаре ищет с ним встречи. Теперь, можете убираться. С ответом, пусть ваш человек придёт, сюда же.

Бражемон и его люди, всё ещё не пришедшие в себя, от столь внезапного поворота событий, забрав мешок со слитками, с опаской пятясь к двери, ушли. Чёрные стволы пистолетов, глядя в спину, пожелали им счастливого пути.

— А тебе, — Чезаре повернулся в сторону Огюстена, который остался стоять в комнате, растеряно тараща глаза, — я скажу следующее.

Твой брат сделал тебе добро. А ты замыслил, против него нехорошее дело. Пойди завтра в церковь и покайся. Запомни, хорошенько запомни: «От добра добра не ищут».

***

Речная волна била о борт баржи, затерявшейся, среди таких же судов, во множестве, стоявших у берегов Сены. На палубе маячил одинокий матрос. Ничем непримечательное судёнышко вызвало интерес, разве что у досужего наблюдателя. В течение часа, лодка, курсировавшая между судном и берегом, несколько раз, доставила на баржу людей, которые исчезли внутри.

— Кажется, все собрались. Можно начинать, Карфур, — сказал дряхлый старик в монашеской рясе.

— Хорошо, Луи, начнём!

Бородатый, похожий на мясника, человек занял своё место за большим круглым столом.

— Братья, мы собрались с вами здесь, чтобы обсудить важное для нас дело. Это дело касается всех нас, всех гильдий, входящих в наш великий картель.

К нам прибыл наш собрат из Италии по имени Чезаре. Он привёз сердечный привет от Горного Братства. Давайте дадим ему слово.

Взоры обратились к итальянцу. Он был высок, хорошо сложен и вызывал симпатию, если бы, не ужасный шрам, обезображивающий его лицо.

— Меня зовут Чезаре, а это, мои верные друзья. Мы — Братья Креста. Злой судьбе было угодно, заставить нас покинуть родную землю. Помимо, полиции о нас пронюхала инквизиция. Нам пришлось бежать. Слава святому Варвану, братья помогли нам переправиться во Францию.

— Чего ты хочешь? — спросил Карфур.

— Мы хотим просить у славного Речного Братства приюта и возможности приносить пользу общему делу.

— Ты хочешь, чтобы мы приняли твоих людей в одну из наших гильдий? Это очень непростой вопрос!

У каждой гильдии своё ремесло, своя ниша. Воры, каталы, шулера, напёрсточники, карманники, кидалы, мамашки, попрошайки, каждый из них имеет свой доход. И даже, если твои парни мастера своего дела, их придётся переучивать. У каждого города своя особенность.

— Я хотел бы, чтобы, вы приняли нас, как отдельную гильдию.

— Это невозможно! Такого никогда, не бывало! Гильдии рождаются внутри Братства и никогда, не приходят извне, — возмущённо, крикнул один из главарей.

— Я знаю об этом, но, прошу сделать для нас исключение. Мы клянёмся, свято соблюдать все законы Братства и вносить, положенную десятину.

Мои парни не будут перебегать никому дорогу. Для нашего промысла места хватит всем. А если, кто из братьев захочет присоединиться к нам, мы будем, только, рады.

— Так какой промысел ты хочешь избрать?

— Я хочу восстановить справедливость. Почему, всё в этом мире принадлежит малой части людей? Лишь потому, что кому-то посчастливилось родиться на шёлковых простынях, а не в соломе. Так ведь, и Иисус родился в яслях. Кто сказал, что предки нынешних господ, промышлявших в своё время разбоем, чище и святее нас? Не потому, что они обладают громкими именами? Скажите мне?

— Все люди созданы по воле и подобию Творца! И ты, брат Чезаре, говоришь правильные слова, — произнёс Старец Луи.

— Я считаю, что мы должны забрать то, что должно принадлежать нам. Резать кошельки у зевак и воровать мелочь у селян? Это ли проявление братского милосердия?

Я предлагаю большие дела и большие деньги. Мы, Братство, и мы должны заботиться о бедных и убогих, униженных и оскорблённых. Нам противны кичливость и богатство знати. Они должны поделиться своим добром с простым людом.

— Я слышу в твоих речах здравый смысл и искреннюю заботу о ближних. Это похвально! — поддержал итальянца Карфур. — Я сам не прочь затеять большое дело.

— Большие дела, большие деньги — большие проблемы! Что станет, если он поставит под угрозу Братство? — поинтересовался одноногий нищий. Несколько голосов поддержали его.

— Поэтому я прошу вас, принять нас, как гильдию. У вас будет время посмотреть на наши дела. А я, твёрдо, обещаю, внакладе Братство не останется.

— Что скажете братья? — спросил Карфур.

Обсуждение переросло в перепалку, и кое-кто не на шутку сцепился с соседом за грудки.

— Это, опасно!

— Да ты, только и можешь, что обшаривать пьянчуг. Трус!

— Я, трус?! Ты, сейчас, мне ответишь!

Восстанавливая порядок, Карфур, хлопнул крепкой рукой о стол.

— Нам понятны твои желания брат Чезаре. Давно, пора потрясти богатеев. Мы дадим тебе место рядом с нами. Ты сможешь брать к себе наших людей, по их доброй воле. Но помни, если ты или твои люди нарушат наш закон, или твои действия принесут ущерб Братству, не взыщи, ты будешь, сурово, наказан!

Всем за столом было ясно, какое наказание ждёт Чезаре и его людей. Только смерть в понятии этих людей, снимала все вопросы.

— Послушай Карфур, я не хочу отдавать этому итальянцу своих людей и своё дело. Пусть проваливает на все четыре стороны! — плечистый парень с большой золотой серьгой в ухе поднялся из-за стола.

— Замолчи, Таурус. Мы приняли решение, и менять его не будем.

— Тогда я поменяю его сам! Эй ты, презренный итальяшка. Ты думаешь, притащил сюда свою тощую задницу и можешь командовать здесь, как дома?

— А ты с этим не согласен? — прищурившись единственным глазом, насмешливо, спросил Чезаре.

— Ты будешь удивлён, я не согласен! Здесь наша территория и чужакам здесь не место! — он обвёл присутствующих горящим взглядом. — Правда, братья, нам не нужны чужаки!

— Так может, ты это докажешь мне делом, а не словом. На словах я смотрю ты парень смелый! А на деле, как? Не слабо?

— Легко, — парень, стремительно, вынул широкий нож и двинулся на Чезаре.

Бандиты, с тревогой, посмотрели на своего главаря. Карфур лишь качнул головой, сделав им знак не вмешиваться.

К удивлению разбойников, Чезаре, не только, не вынул свой нож, но, и ни на шаг не сдвинулся с места, где стоял. Рослый парень замахнулся ножом. Итальянец, всего одним незаметным движением, ловко, увернулся от удара. Таурус пролетел мимо.

Не найдя цели, он, как кабан подпрыгнув на месте развернулся, взревев, кинулся на противника. И в этот раз, не достигнув цели, пролетел мимо, споткнулся и под громкий возглас толпы рухнул на пол.

Первоначальная неприязнь, к наглому чужаку начала сменяться восхищением. Более того, из толпы послышались издевательские реплики в сторону Тауруса. Ещё больше разъярившись, не замечая ничего и никого, кроме врага, он снова бросился вперёд. Схватка была похожа на корриду. Карфур, родившийся на севере Испании, любил такое зрелище. Он, одобрительно, зацокал языком.

Чезаре, вновь, совершил лёгкое движение, и разбойник пролетел мимо цели. Среди зрителей послышался смех. Окончательно, потеряв голову от гнева, Таурус набросился на итальянца. Тот, совершив неуловимое движение, оказался позади противника, крепко, обхватил его голову и шею руками, резко, крутанул. Послышался хруст позвонков.

Мужчина обмяк, выронил уже бесполезный нож и упал замертво. В наступившей тишине. Чезаре, оскалившись звериной улыбкой, спросил:

— Кто-то ещё желает развлечься?

Некоторые разбойники, друзья погибшего, молча, двинулись на чужака. В руках у них сверкнули ножи.

— Остановитесь! — подняв свой посох, прокричал Старец Луи. — Он не искал ссоры, он не пролил крови нашего брата. Он не нарушил нашего закона!

— Решение принято, — поставил точку Карфур. — Ларуш, пойди сюда. С этого дня, ты будешь рядом с Чезаре. Не спускай с него глаз ни днём, ни ночью.

МОЛОДОСТЬ

— Эй, посторонитесь! Посторонитесь, сударь! Это я вам говорю! Я не хочу, чтобы кто-то наслал проклятия на голову дядюшке Тешо, из-за своего, безнадёжно, испорченного платья, лишь по той простой причине, что ему вздумалось мечтать посреди улицы.

Прохожий, вздрогнув от неожиданности, поспешно отскочил к краю дорожной обочины, обернулся.

По дороге, чавкая колёсами в зловонной жиже и разбрасывая комья грязи, медленно, ехала повозка, гружённая овощами. Её возница, дородный буржуа, почтенных лет, гордо восседая на скамье, уверенно, управлял лошадью. Поравнявшись с мужчиной, горожанин остановился.