Бесплатный фрагмент - Триколе

Триколе

Глава 1

На засыпающий поселок падает снег, заботливо укрывая дома. Снежинки, что побойчее, договариваются с ветром, и он относит их к освещенным окнам. Здесь можно подсмотреть за людьми. Белые звездочки прижимаются друг к другу, всматриваются в окна. Дела людские их и радуют, и печалят. Пусть смотрят, не жалко.

Дом Зины Пчёлкиной ничем особо не отличается в посёлке. Двухэтажный, с широким крыльцом, сегодня он приобрёл белую чалму с дымком, как и остальные дома. Полные яркого света окна первого этажа зорко всматриваются в темноту, но никого не видно на заснеженной дороге, лишь у ворот мерзнут несколько машин — съехались гости. В доме часто собираются поговорить. В зале на первом этаже раскладывают на полу перед камином тёплые пледы, овчинные коврики, бросают подушки; кто ложится, кто садится по-турецки; пьют чай или вино, и разговаривают. Частенько забывают о времени и остаются на ночь. Самотёком каждый из постоянных гостей привёз для себя тапочки, туалетный набор и смену белья. Пришлось Зине в чулане под лестницей устроить что-то вроде заводской бытовки со шкафчиками, а в подвале хранить несколько раскладушек. И она совсем не против. Гости помогают оторваться от тяжёлых мыслей. Чем чаще они приходят, тем лучше.

В этот раз решили отступить от традиционных бесед на ковриках. Задвинули в угол каминные аксессуары. Выкатили столик с телевизором в коридор, чуть сдвинули шкаф, отпихнули к дальнему углу большой чёрный кожаный диван — места хватило, чтобы поставить в центре стол и свободно расположиться компании из шести человек. Все примерно одного возраста, около сорока лет, но один гость внешним видом словно издевается над остальными: молодой, красивый и тотально улыбчивый. В зелёной форме пограничника, судя по трём полоскам на погонах — сержант; китель нараспашку, верхняя пуговка зелёной рубашки расстегнута. Худощавый, среднего роста, по-армейски коротко подстрижены тёмно-каштановые волосы. Лёгкая улыбка на его губах то появится, то исчезнет, словно играет. Общее впечатление сержант производит приятное, пока мерцающая улыбка не начнёт давить. Она меняет обычный человеческий взгляд на нечто невообразимое. Он будто всё замечает и тут же прощает. Спрашивается: что такого крамольного могут заметить эти серые сержантские глаза? Вокруг всё как обычно, ничего особенного замечать не надо, тем более — прощать. Но взгляд догоняет и прощает. Неуютно, некомфортно, непривычно. Когда Зинаида в первый раз взглянула на парня, то поймала странное чувство, будто она что-то натворила и уже заручилась молчанием сержанта, он её не выдаст. Никогда раньше Зина не чувствовала ничего подобного, поэтому предложила пареньку сесть во главу стола, а сама заняла место рядом слева, со стороны камина, чтобы не попадать под взгляд.

Нельзя сказать, что Зина очень чувствительна к посторонним взглядам: не больше и не меньше других. Просто она знает, кого пригласила в дом, и немного нервничает. То и дело поправляет серенькую кофточку из ангорки и переживает по поводу легкомысленных (дырявых по моде) джинсиков. Насчет прически не волнуется, там всё нормуль. Волосы недавно покрашены в тёмный цвет, и обновлена стрижка под каре. С вечера, пока гости собирались, Зина раз двадцать смотрелась в зеркало. Её смущало: не будет ли слишком резко контрастировать тёмный цвет волос с её голубыми глазами? А появившаяся с возрастом полнота не сильно ли видна? Сомнения изводили Зинулю ровно до прихода подруги, Марии Беляевой. Лишь она смогла унять ветер неуверенности в мыслях хозяйки дома.

По левую руку от Зины сел Герман Антохин. Сам себя он называет «самосвалом». Это означает, что с любого застолья он уходит сам. В доме Пчёлкиных зелёный змий никогда не чувствовал себя драконом, поэтому справедливость титула не было возможности проверить. Зинуля однажды сказала, что «самосвалом» Германа можно назвать за исключительную тягу к бросанию. Он часто меняет работу, квартиру и девушек. Без всяких причин, просто сваливает. Очень может статься, что объяснение Зинаиды точнее передаёт суть явления, чем антохинский вариант. Как бы там ни было, двоякое толкование титула не мешает Герману де-факто быть душой компании. Ему прощается многое и здесь есть маленький секрет. Все знают, что за шутками Германа ничего оскорбительного нет. Юмор, желание раскрасить жизнь в яркие смешки, только и всего. На этой лёгкой волне друзьям Антохина подарена благословенная возможность прощать, не заботясь о последствиях. Прощать безнаказанно — суть великий комфорт, который ещё предстоит открыть для себя грядущим поколениям. Но если вы знакомы с Германом Антохиным и готовы к экспериментам, то любая секунда может стать для вас визитом в это прекрасное далеко. Между появлением озорного блеска в черных глазах Германа и конкретными действиями проскакивает жалкая пара секунд. Вы думаете, он взвешивает «за» и «против», оценивает последствия шутки? Бог с вами, он просто решает, с кого бы начать. В общем, славный малый. Работает инженером-электриком, шабашит. Вот и сейчас явно с подработки приехал, не успел переодеться. Из карманчиков синей робы во все стороны торчат отвертки и проводки. Поддерживая единый стиль, так же торчат в разные стороны вихры черных волос Германа.

Напротив пограничника, у дальнего торца стола, сел длинный молчаливый мужчина со странным именем Бутан. Вообще-то он Борис Татарников, но после турпоездки в Тибет прижилось новое имя. Он даже похож на типичного монаха буддиста. Глаза карие, чуть с раскосом, чётко очерчены короткими тёмными ресницами. Чтобы обширные залысины не портили настроение, Бутан решил брить голову под ноль, чем ещё на шажок приблизился к распиаренному образу. Завершающий штрих в сходство с монахом вносит постоянная задумчивость. Она вполне может быть связана с предпринимательской деятельностью, ибо он владелец местной авторемонтной мастерской. Но тут уж точно не угадать, а сам Бутан никому не открывает причину задумчивости. Его дом стоит не очень далеко от дома Зины. Наверное, поэтому он позволил себе прийти на встречу по-соседски, в спортивном костюме. Но не в крикливом пёстром разгильдяйстве, а в строгом тёмно-синем облачении, навевающим мысли о смокинге в мире треников. Из-под расстегнутой молнии олимпийки выглядывает белая футболка. Никаких на ней надписей или картинок, всё максимально просто.

В самых удобных, плетёных креслах, напротив Зинаиды и Германа, устроились Мария и Андрей. Который год не могут решить со свадьбой. То разбегутся, то опять сойдутся. Зина их прозвала «почти молодожены». И везде у них контраст. Мария небольшого роста, хрупкая, белые кудряшки до плеч, работает на телевидении то ведущей какой-нибудь программы, то участвует в создании новых проектов. Андрей высокий, жилистый, с коротким ёжиком тёмных волос, уже наполовину седых. Он постоянно в походах, парашютных соревнованиях, велосипедных этапах. Да и фамилия у него в тему туризма — Привалов. Но с привалами у Андрея не клеится. Не может он усидеть на месте. Только вернётся из похода, тут же куда-то собирается, к чему-то готовится. Хорошо хоть зарабатывает нормально инструктором и гидом. «Почти молодожёны» пришли на встречу после катания на горных лыжах: тёплые толстовки, брюки от комбезов с лямками (черные у Андрея и белые у Марии). Пока гости собирались, они успели сбегать в душ и теперь сидели в креслах обмякшие, как подсдутые воздушные шарики.

Люди подобрались абсолютно разные. Мощная и незаметная сила собрала их с интернетовских форумов в одну компанию. Эта сила не даёт нам спокойно жить, вечно тянет и зовёт куда-то вдаль, искать что-то непонятное и неуловимое, но без чего жизнь кажется тусклой и бессмысленной. И наступает момент, когда сознание начинает слышать зов. Оцепенение спадает, движение по линии времени приобретает осмысленность. Кто-то назовёт этот момент началом Пути, кто-то — Пробуждением. Не важно, как назвать. Важно то, что каждый из собравшихся в доме услышал зов и выбрал откликнуться.

Сегодняшняя встреча особая. Это чувствовали все: и люди, и снежинки, и гуляка-ветер. Что такое готовится разыграться? Отчего гости ведут себя немного скованно? Снежинки-то знают, но молчат. А ветер не молчит. Воет и воет, и в трубу бабахает, теребя каминное пламя. Мужчины эти завывания даже и не слышат, а женщины всякий раз вздрагивают.

— Ребят, сегодня у нас гость, Сергей Иванович Новеев, — сказала Зина, указав рукой на сержанта. — Извините за официоз, пока собирались, все уже познакомились, но я не знаю, как лучше начать. На заставе, где-то возле Амура, он соскользнул в новое качество сознания. Через канал с Урусвати я связалась с ним и попросила прийти. Каждый из нас мечтал о встрече с Мастером. Вот, мечты сбылись…

— Спасибо за приглашение, — подхватил вступительную речь хозяйки пограничник. — Прошу без церемоний, зовите меня Сергеем, так проще. Я рад встрече, рад тому, что вы нашли время и приехали сюда. До Нового года осталось всего пара дней, и у всех куча дел. Тем более ценен ваш осознанный выбор. Сегодня я предлагаю заняться гурманством и отведать суп триколе. С вашей помощью я его приготовлю, а вы попробуете на вкус.

Слова у сержанта вылетали бодрые, заряженные на действие. Что бы он ни сказал, слушателям всегда чудился смех, а уж было это намеренно или нет — никто понять не мог.

Гости быстро переглянулись. Андрей, уловив общее настроение, озвучил вопрос:

— А если мы откажемся?

Вопрос не праздный, ибо все знают, что с просветленными Мастерами надо держать ухо востро. Сержант хмыкнул, тоном скучающего чиновника обратился к Зине:

— Ложный вызов. Оформим протокол, на страшном суде предъявим. Бумага и ручка есть?

Машинально Зинаида встала, взяла с каминной полки карандаш и протянула Новееву. Тут же опомнилась — щёки Зинаиды вспыхнули розовым пламенем — вернула карандаш обратно. Вечер начал разворачиваться совсем не по плану.

Развеселившийся сержант воскликнул:

— Расслабьтесь, леди и джентльмены! Мы в преддверии Нового года: шутки вылезают из всех щелей, как тараканы. Хотел посмотреть на вашу реакцию. Мне приглянулась эта снисходительная улыбка, появившаяся на лице Марии.

Все, как по команде, посмотрели на Марию. Надо отдать должное, она сумела выдержать перекрестье взоров и ровным голосом профессионального диктора ответила:

— Я очень рада, что смогла угодить вам. Как считаете, небольшая демонстрация вашей состоятельности а-ля Мастер не повредит вечеру?

Она выделила слово «Мастер», давая понять, что многое знает и вмиг раскусит самозванца.

— Обязательно повредит! — удивляясь несообразительности публики, ответил Новеев и легонько бухнул кулаком по столу. — К восходу, вы будете это знать наверняка. Конечно, если выберете остаться.

Неловкая тишина растеклась по комнате. Лица присутствующих приобрели схожие черты. Так стирает индивидуальность страх за право считать себя здравомыслящим. Страх выглядеть белой вороной. Снежинки на окнах заплакали, потеряв часть прекрасных ресниц. Разочаровавшихся красавиц ветер отнес к земле. Их место заняли новые любительницы подсматривать.

В комнате, где собрались гости, два окна, и оба в стене напротив камина. Двойные стеклопакеты не обмерзают в морозы. Через них открывается вид на ворота, собачью будку и замёрзшие белые клумбы. А снежинкам в просвет гламурных розовых занавесок открыта вся комната. Светлые с фиолетовым отливом обои не особо впечатлили их. Ни книжные полки, ни цветастый календарь над камином — ничто не привлекло внимание. Снежным звёздочкам понравился дух гостиной. Он почти осязаем, он не даёт сегодня спокойно вздремнуть псу в будке, заставляя то и дело вылезать наружу и настороженно принюхиваться. Но нет, зря мохнатый старается, ему не поймать густоту надежд и пыль опасений. К тому же, нанизанные на хлипкую нитку события вознамерились разбежаться. Казалось, ещё секунда и гости уйдут, оскорблённые и гордые.

Спасение утопающего вечера организовал сэр Герман Антохин: заёрзал на стуле, стал хлопать себя по карманам, быстро вытащил что-то из бокового кармана робы и бабахнул «огненным смычком» в потолок. Будь на небе отдел регистрации, там бы записали: «Скоропостижно исполнила цель своей жизни новогодняя хлопушка, не дотянув до срока двух дней». Иногда скоропостижно бывает очень вовремя. Весьма кстати разноцветные кружочки конфетти осыпали собравшихся. Взгляды чуть потеплели. Возле Германа упал приз — свернутая в комок записка. Он развернул её и громко прочитал: «У Вас в наступающем году сбудется мечта!»

— Отличное начало вечера! — воскликнул Герман. — Народ, ну чего мы пыжимся? Можно подумать, Зинуля не предупреждала. Если приехали, значит, на всё готовы. Или я ошибаюсь?

Обведя взглядом друзей, Антохин добавил, повернувшись к Сергею:

— Мы готовы, Мастер, и давно. Варите свой ураган.

Колыхнулось пламя в камине, треснуло полешко. Дом опять обрёл уют. Снежинки обрадовались продолжению спектакля.

Новеев подбодрил:

— Друзья, не придавайте таким моментам большого значения. Это разум отыгрывает старые схемы. Раскрою небольшой секрет: я пришёл не себя показать, а посмотреть как ВЫ реализуете свой выбор. Потенциалы пробуждения давно притянуты, дело всего лишь за реализацией, и она может нагрянуть в любую секунду!

Слова упали в настороженную тишину. Никто на свете не знает, как много они значили для собравшихся! После той, самой первой мысли о смысле жизни, они прошли долгий путь. Это сейчас, оглядываясь назад, можно увидеть насколько заботливо была проложена дорога. Никаких случайностей, всё просто и нежно. Было абсолютно непонятно: откуда сваливаются беды, почему рвутся отношения, и где взять сил для прохождения всего этого кошмара. Родные и знакомые не понимали. Кто-то открыто смеялся, кто-то забыл про давнюю дружбу. Но это всё ерунда по сравнению с тем, что сами себе устроили по незнанию, по слабой осознанности. Дракон пробуждения сверкнул красой. И вот один из Мастеров говорит, что всё было не зря…

Слезы брызнули из глаз Зинаиды. Она поспешно убежала на кухню.

— Зинуля у нас часто вот так, — пояснила Мария.

— Да… — вздохнул Сергей. — Я чувствую, чем для неё стала смерть мужа. Как бы там ни было, баланс вернётся. Может быть, сегодня, а может, и позже. Там, где вы сейчас находитесь, это уже не важно.

Тихо, как мышь, вернулась Зина, села за стол, смущенно улыбнулась. В ответ ей заулыбались снежинки на окнах. Ветер сорвал с крыши пласт снега и разметал по двору в порыве радости.

Все облегченно вздохнули. Даже суровый взгляд Бутана потеплел.

Оглядев компанию, Сергей удовлетворенно кивнул, и продолжил:

— Итак, суп триколе готовится очень просто. Андрей, набери-ка снега в кастрюльку — её любезно предложит Зинуля — и поставь на угли в камине.

Зина шмыгнула на кухню, да так быстро, что сержанту пришлось уже вслед кричать: «Не надо тарелок! Принеси пять чашек!» Неторопливо, словно экономя силы в дальнем походе, Привалов ушел за снегом. Его одолевало беспокойство, родившееся из несоответствия манеры разговаривать Новеева и его молодости. Парни в двадцать лет не говорят так. «Какая мне разница? — оборвал поток бурлящих мыслей Андрей. — Да пусть хоть ямбом глаголет, лишь бы толк был». Как ни странно, помогло. Возвращаясь, Андрей уже не думал о витиеватости в речах сержанта.

Пока ждали снег и чашки, Сергей устроил лёгкий опрос. Начал с Бутана, поинтересовавшись планами на следующие турпоездки.

— Не решил ещё, — ответил Татарников. — Смотреть на монахов и горные кряжи мне уже не хочется.

— А что хочется?

— Хочется посидеть с удочкой в тихом месте, поглядывая на голубое небо с белыми пёрышками облаков. Болтать ногами в прохладной воде, и ни о чем не думать.

Ветер за окном затих. Он вспомнил летние деньки, воздушных змеев, тополиный пух. Да, летом хорошо и спокойно. Бутана можно понять.

— В свете нынешних духовных учений это выглядит продвинуто, — улыбнувшись, согласился сержант и обратился к Герману. — А у тебя, наверное, другие представления об идеальном отпуске?

— Мой идеальный отпуск должен длиться всю жизнь!

С лёгкой усмешкой Новеев кивнул. Герман поспешил уточнить:

— Пусть будут рядом казино, рестораны, горные лыжи. И самое главное — в десять вечера все должны спать, чтобы не мешать друг другу видеть сны.

— Похоже, лучшую часть жизни ты проводишь во сне, — заметила Мария. — Поэтому и не женился, чтобы ночью не отвлекаться.

— По крайней мере, у меня есть хоть какая-то причина!

Марии не пришлось отвечать на колкость, так как вернулись Зина и Андрей. Пузатое произведение кастрюльного мэйнстрима Привалов поставил в камин; на серебристых боках заиграли блики пламени. А Зинуля расставила белые с золотистым ободком чашки на сиреневой скатерти — гостям и себе. Сергей остался без чашки, ведь суп готовился не для него.

Убрав конфетти от хлопушки со стола, Зина поставила в центр бамбуковую подставку для кастрюли и рядом положила половник. По-хозяйски осмотрела стол, удовлетворённо вздохнула и села на стул.

— Привал, мастерски ты кастрюльку пристроил! — похвалил Антохин. — Ровно, как на плитке, и не обжёгся.

— Понюхаешь туманов с моё, научишься. Я вот не удивляюсь, как ты розетки клепаешь и ни разу под напругу не попал.

— Сто раз попадал. Бодрит здорово, рекомендую.

Сержант подал знак рукой.

— Как только огонь начнёт топить снег, можно будет закладывать суп. Каждый из вас сформулирует три самые важные для себя мысли, вопросы, желания или ещё что-то, что наполняет вашу жизнь сейчас. Мне останется только перевести эти энергии в воду, и суп готов!

На несколько долгих секунд лишь потрескивание огня в камине нарушало воцарившуюся тишину. Тающий снег робко подал голос, зашипел на пузатых боках кастрюли.

— Вода как-то особенно на нас повлияет? — спросил Бутан.

— За тем и собрались! Отхлебнув всего глоток, вы навсегда станете другими.

Лица присутствующих одеревенели. Сергей, помахав накрест руками, уточнил:

— Нет, просветления таким образом не достичь. Но кое-что полезное случится наверняка.

Улыбка Новеева была слишком широка и сладка. К тому же глаза постреливали так хитро и так быстро бегали от одного участника собрания к другому, что не оставалось никаких сомнений в том, что всё происходящее — западня. Не успевшая просушить реснички Зинаида робко спросила:

— Это не сильно нам жизнь осложнит?

— Смотря, что вы под этим подразумеваете, — ответил безжалостный Новеев. — Я знаю, вы начитались умных книг, посещали семинары и всё такое. Вы в теме. Как водится в подобных случаях, я отвечу коронное — по вашему выбору!

Любо-дорого было смотреть на лица недавно уверенных в себе людей. Новеев просто пожирал глазами собрание. С нескрываемым удовольствием он заглядывал в глаза и комментировал:

— Герман, тебе жаль расставаться с прежним миром? Уютная норка в спальном районе, счет в банке, регулярно подпитывающийся от ночных шабашек…

В ответ Антохин машинально утер нос кулаком.

— А у тебя, Мария! Что тебя волнует настолько, что больше не можешь с этим жить? Как глубоко согласна нырнуть?

— Так и будем болтать? Не могу сосредоточиться, — проворчал Бутан.

— Да зачем сосредотачиваться? — всплеснув руками, удивился Новеев. — Чтобы захлебнуться мыслями? Наоборот, я предлагаю довериться чувствам. Сколько раз вы собирались это сделать, но так и не удосужились. Постоянно что-то отвлекает, что-то происходит. Открою ещё один секрет: это вы сами себя отвлекаете. Вы оттягиваете момент, когда надо принимать решение. В ответ на ваше перетоптывание появляются срочные дела, проблемы, драмы.

«А сегодня мы попались! — необычно ясно осознал ситуацию Антохин. — Спешить некуда. Как-то просто всё получилось. Собрались снег варить. Неужели поможет?»

Кастрюля в камине набрала тепла. Снег стал медленно оседать на дно. Половина снежинок на окне упала в обморок от вида погибающих собратьев.

С грохотом отодвинув стул, сержант встал и подошел к камину. Присел на корточки, протянул руки к огню. Совсем как обычный человек греет озябшие руки. Зажмурился от удовольствия, чувствуя тепло, охватывающее ладони. Неторопливо сказал:

— Мы можем проболтать всю ночь. Можем даже не сварить этот суп и разойтись ни с чем. Но раз уж так всё идеально сложилось, почему бы не воспользоваться случаем и не попробовать адское варево?

Мария посмотрела на Новеева и залюбовалась выражением принятия, лучившимся от его улыбки, закрытых глаз и всей фигуры. «Вот бы мне так научиться жить! — подумала Мария. — Полно, чувственно. А то тлею, словно в долг жизнь взяла. Боюсь потратить на любовь, на удовольствия». Подумала, и волна жара от огня накатила так, что мурашки по спине.

— Первый пошёл! — громко объявил сержант, потирая руки. — Уже что-то. Не зря собрались, не зря!

«Ой, это он про кого? — испуганно вспорхнули мысли Марии. — Неужели я? Не может быть, это было что-то мимолётное, несерьёзное. Наверное, кто-то другой определился…»

— Говорить вслух задуманное не обязательно? — спросил Привалов.

— Если есть желание, можно и сказать. Обычно чувства точнее описывают то, что занимает человека. Поэтому мне легче работать напрямую с чувствами. Вы просто вспоминайте мысли, какие-то эпизоды из жизни. Действительно значимые вещи себя проявят.

Андрей попытался вспомнить заготовленные вопросы. Их накопилось пруд пруди, да всё мелочь писклявая. Такого, чтобы ткнуть пальцем и сказать «это меня гложет» не видать. Загрустил Андрюха, взгляд упёрся в собственные руки. Длинные сильные пальцы с резко выпирающими суставами. Изрезаны, истыканы, обожжены и отморожены так, что живого места нет. «Вот, блин, руки, — сам себе удивился Андрей. — Раньше не замечал, во что они превратились. Каждый шрамик — память о походе или соревнованиях. А на кой мне эта память? Ещё молодой, а кости уже на погоду ноют. Эх, туманьё-туманное, плюнуть бы на всё и пожить тихо, спокойно. Задолбали уже все эти маршруты-парашюты… Только я себя знаю, „турбратан Привал“ не остановится. И что не даёт покоя? Вроде всё повидал, везде был… Чего-то хочется, а чего не пойму…»

— Второй пошёл! — довольно ухмыляясь, огласил Новеев.

Все зашевелились переглядываясь. Первоначальная скованность пропала. В глазах засветился интерес.

— Сергей, можно вопросик? — спросила Зина. Сержант кивнул. — Ты можешь устроить мне разговор с Димой, моим мужем?

Фш-ш-ш! Фыркнула кастрюля в камине.

— А ты представь, что он слышит, — тихо ответил Новеев. Встал, потянулся, рукой задел шкаф, стоявший у стены. Посмотрел на царапину — пустяковая. Со вздохом повернулся к Зине. — И это не очень далеко от истины, между прочим. Ты думаешь, он просто так ушел и всё? Присмотрись к ситуации, ты теперь вольна разворачивать жизнь по-новому, собственным курсом. Разве не полагалась ты на мужа чуть ли не во всех случаях? Нечто похожее произошло у вас лет двести назад, но время тогда было другое на Земле, и роли у вас были другие. Сейчас вновь твой выход на сцену, а он в первом ряду партера. Один во всём зале смотрит на твою игру, то смеётся, то плачет. Музыка кругом, прожектора горят. Всё крутится-вертится, и ты в лучах света, одетая по моде рая. Время выбирать костюм: печальной вдовы или яростной вьюги? Или ты сотворишь совсем новый образ?

Уши Зины покраснели. Потом она решила, что слова про моду рая — всего лишь метафора и успокоилась. Мысли унесли её далеко-далеко. Улица, осенний вечер, звуки спектакля из окна театра. Серая понурая лошадь ткнулась носом в афишу и побрела дальше. Цоканье копыт, лужа, холод. «Откуда эти воспоминания? — удивилась Зина. — Какие-то царские времена. Тоска смертная!»

Словно услышав зов о помощи, ветер бросил в окно охапку снега, гакнул в трубу. От неожиданности все вздрогнули. Заулыбались, заерзали возвращаясь из раздумий, навеянных Сергеем.

— Хотел бы я посмотреть на Зинулю в костюме вьюги! — хохотнул Герман.

— Это твоё заветное желание? — ехидно спросил Сергей, усаживаясь обратно на стул.

— Хм! Не так быстро, — возразил Герман. — Это было сказано просто так, глупая мыслишка.

Сержант откинулся на спинку стула, заложил руки за голову, потягиваясь.

— Да ладно, ничего так просто не происходит. Небось, надоела спокойная жизнь?

— Это у меня-то спокойная жизнь? — подняв брови, удивился Антохин. — Да ни минуты покоя. Кручусь, как электровеник…

— Всё это плагиат, — прервал Германа сержант.

— Как так плагиат? На кого?

— На хомячка в колесе. Ты лучше взгляни свободнее на жизнь.

— Я и так свободен, — не унимался Герман. — Денег хватает, начальство не жмёт, семьи нет. Куда ещё свободнее?

— Да ты даже поспать себе не даешь нормально! То ли боишься чего, то ли привык.

— Так что ж теперь, завалиться на диван и лапу набок?! — вошел в азарт Герман. — Очень скоро кушать захочется — придётся продавать диван.

— Боюсь, золотая середина не для нас, — подала голос Мария.

Все с любопытством посмотрели на неё. В пылу спора никто и не обратил внимания, как она сняла толстовку. Сидит теперь в лёгонькой футболочке, светит бледными локотками. На футболочке спереди напечатана фотография лесной полянки: ярко-зелёная трава, жёлтые одуванчики, васильки со сверкающими огромными каплями росы на голубых лепестках. Сверху что-то интригующе написано тёмно-синими вензелями. Привалов потянул за рукав футболки, надпись разгладилась на выразительных холмах, и Андрей прочитал:

— «Роса блестит весело!»

— А, собственно, почему весело? — прищурившись, спросил Герман.

Мария встала и повернулась спиной. Оказалось, надпись продолжалась сзади. Герман прочитал:

— «Скоро взлёт!»

Первым обрёл дар речи Андрей:

— Оп-ля! Марийка, сама придумала?

— А хоть бы и сама! — с вызовом в голосе ответила Мария и тут же ловко перевела разговор: — Бутан, о чем задумался? Неужели собрался диван продать?

Боря вздохнул, повернулся к огню. Отблески пламени затанцевали на бритой голове.

— Диван, ага, покрасить и выбросить… В каком-то ченнелинге я вычитал интересную мысль: «Просветление — это естественный процесс.» Ну, а раз естественный, то ничего делать не надо, ничему учиться не надо. Захотел — стал просветленным. И раньше мне попадались в литературе похожие намёки, но врубиться не могу. Моя задумчивая коробка передач гудит, а на выхлопе ничего не появляется. Сержант, в чём фишка? Ты-то как «взломал границу»?

— Брось, забудь, — отмахнулся Сергей. — Нечего тут разбираться. Границы на самом деле нет никакой. Что посмеешь, то и пожнёшь.

— Если так просто, то почему так сложно? Да, бывает временами, кажется, что ещё чуть-чуть — и соскользну в неизвестность. Но искра быстро проходит, и ничего не меняется. Что значит это ваше фирменное «выбрать просветление»? Ну, выбрал я, и уже давно. Занимался по разным системам. Дошёл даже до того, что тупо ходил и постоянно внушал себе «Мастер, просветленный, Мастер, я выбрал просветление…» Толку — ноль целых ноль десятых.

— И в чём вопрос? — тихо спросил Сергей.

— Я хочу знать: почему буксую! — рявкнул Бутан и хлопнул ладонью по колену.

— Пусть это войдёт в суп…

Гидравлический домкрат внутри Татарникова перепустил клапан. Бутан сразу обмяк, откинулся на спинку стула и уставился в потолок. Волнение, резко накинувшееся на него, куда-то пропало. Взамен появились тоска и вялая боль в затылке. «Сейчас передо мной живой просветленный Мастер. Ну и что? Это ничего не меняет. Я, как был дундук, так и остался. А если быть честным с собой, то стало ещё обиднее. Он смог, почему я не могу? Хотя, нет. Мне уже не обидно, да и не было обидно никогда. Чувство какое-то незнакомое. Наверное, так себя чувствует иголка патефона срываясь по царапине. Заменить бы пластинку, а лучше сразу выкинуть патефон. Как надоела эта возня с просветлением! Чего-то ждешь, надеешься…»

Задумчивость Бутана дотянулась до остальных. Время словно убавило ход.

В камине громко треснуло полено. Герман обернулся, заглянул в кастрюльку. Когда её только принесли, снег горкой высился над краями. А как растаял, то вода лишь на палец прикрыла дно.

— Вот так и мы, как этот снег в кастрюле, — сказал Герман, прерывая общую задумчивость. — Сначала много чего из себя строим, из краёв выпираем. А чуть жарковато станет — едва донышко прикроем.

— Ты это к чему? — подозрительно спросила Зина.

Ответить Антохин не успел. Зазвонил телефон у Марии. Разговор был недолгий. Короткие «привет, ага, пока».

— Макс звонил. Твой телефон, Зинуль, недоступен. Он сказал, что не приедет и выслал тебе письмо на «мыло».

Зина проверила мобильник, всплеснув руками, посетовала:

— Опять не работает. Как выпал вчера из кармана, так и начал глючить. А я уж обрадовалась, думала, мир забыл про меня. Наверное, новый покупать надо, этот старый уже, Дима дарил…

Слёзы заблестели в глазах Зинаиды. Она спешно упорхнула на второй этаж за ноутбуком.

Тем временем Андрей достал кастрюльку из камина и водрузил на подставку в центре стола. С видом алхимика Сергей взял половник и стал помешивать воду.

— Что скажете: уместнее было бы надеть поварской колпак или мантию чародея?

— Да что угодно, лишь бы стринги не было видно! — брякнул Герман.

Снежинки на окне опешили от такого панибратства с Мастером. А публика в доме восприняла нормально, ухмыльнулись, да и только.

— Ты думаешь, что просветленные носят стринги? — зловеще прошептал Сергей и радостно ответил на свой же вопрос: — Ага, вот почему ты стремишься в наш клуб! Могу я поместить в суп это твоё стринговое желание?

— Ничего подобного! Я протестую! И вообще, я вспомнил моё самое страстное желание — хочу ясно видеть, что приближение к просветлению есть. Мне нужны доказательства того, что я иду правильным путём.

— Как скажешь, — ответил Сергей и махнул половником над кастрюлей, как дирижерской палочкой.

Сверкнула нержавеющая сталь, и волосы встали дыбом у Германа. Внезапно он осознал, что каждое слово, слетевшее с губ, имеет определённый вкус, свою кровь и желание родиться. «Кто это сказал? Разве я это хотел сказать? У меня же совсем другое на уме. Я приготовил заранее вопросы… Кто рулит мной?» В немыслимой глубине сознания Германа что-то огромное сдвинулось, начало свой путь. Он понял это по нахлынувшей теплоте, по взвившемуся страху перед неизвестностью. Мысли закружились, их уже нельзя было отделить одну от другой, тем более понять. Голова стала непомерно тяжёлой, лень расползлась по телу. «Покой, мне нужен покой…» Поддавшись теплоте, Антохин начал сползать под стол, но друзья вовремя подхватили. На шум прибежала Зина, кинулась к аптечке, но Сергей посоветовал просто отнести парня на кровать и оставить в тишине.

Глава 2

Мужчины отнесли Германа на второй этаж в комнату для гостей, положили на кровать. Зинаида укрыла его ярким разноцветным пледом. От этого побелевшее лицо Антохина приобрело ещё более страдальческий вид. Вдруг он слабо улыбнулся, обморок перешёл в сон. Все столпились возле кровати и участливо смотрели на Германа, не зная, что делать.

С первого этажа сержант крикнул:

— Эй там, консилиум собрали, что ли? Идите сюда!

Печально, чтобы не сказать скорбно, гости двинулись назад. Замыкала колонну хозяйка дома, в её испуганных глазах читалось: «Хорошенькое дело! Пока не поздно, не свернуть ли мероприятие?»

Войдя в комнату, Зина обратила внимание на руки Новеева. Они словно жили сами по себе. Правая ловко отстукивала пальцами бодрый марш, а левая сонно покачивала карандаш, следуя ритму другой, более медленной мелодии. Зина решила, что у Новеева крутятся в голове сразу две музыкальные темы, как различные задачи на компьютере.

— Что с ним, Сергей? Это серьёзно? — спросила Мария. — Вызвать скорую?

Улыбаясь, Новеев дождался, когда все вернулись на свои места, и ответил:

— Всё о-очень серьезно! Он впервые почувствовал разницу между собой и собой.

Видя, что объяснений не достаточно, Сергей вздыхая на каждом шаге медленно подошёл к окну.

— Вот смотрите, снизу окно прикрыла белая пелена конденсата. Сейчас я провожу пальцем по стеклу и конденсат стекает струйкой вниз. Неровно, зигзагами, то останавливаясь, то делая рывок. И мы знаем, что вода доберётся до подоконника. Ей потребуется какое-то время, но она стечет. Появится лужица, а на стекле останется чистая полоска, пока не соберётся новый конденсат. Сейчас у Германа стекла слишком большая капля конденсата из иллюзий. Чистая полоска оказалась неподъёмно широкой. Мир через неё выглядит совсем другим, и это не совсем устраивает разум. Он взял передышку. Хочет переждать, пока новый конденсат прикроет полоску. Но это не сработает. Осознанность может только повышаться. Назад дороги нет.

— Моё самое заветное желание — это чтобы с Германом всё хорошо закончилось! — готовая вновь заплакать попросила Зина.

В ответ сержант погрозил пальчиком, упёр руки в бока, и на манер гусляра ответил:

— Ой вы гой еси, люди добрые! Доколе вам быль с небылью путати?! Али вам нужны калики перехожие, среброволосые, с очами-озёрами, кои подымут вас с печи, аки Илюшеньку Муромца, и алатырь-камень в руки вложат?

Люди добрые недоумённо воззрились на Сергея. Хоть бей, хоть шей, но никак не вязался старинный сказ с видом молодого сержанта. Нестыковка больно ударила по сердцебиению каждого. Пошто изгаляется, пережить просветлённая, с панталыку сбивает?!

Оценив эффект, Сергей продолжил уже нормальным тоном:

— Другими словами — я не джин и желания не исполняю. Всё, что могу сделать — столкнуть вас и энергию ваших страстей. Это всего лишь сократит время манифестации и без того идущих изменений или даст ясность по некоторым вопросам. Но только вы можете внести настоящие перемены… А за Германа не беспокойтесь, через несколько минут он присоединится к нам, довольный и отдохнувший.

Посидели немного молча. Мария глубоко вздохнула и спросила:

— Недавно я стала осознавать, что болтаю без умолку в мыслях. Вечно идёт какая-то говорильня. Подозреваю, что и раньше было то же самое, но сейчас это ужас какой-то! Столько сил уходит на борьбу! Я стала вечером дольше засыпать, а когда проснусь, понимаю, что болтовня уже со мной. Голова просто раскалывается иногда. Могу я попросить убрать этот кошмар?

— Вот-вот, у меня такой же туман, — подхватил Андрей. — Вечно чего-то боюсь, какие-то страхи непонятные повылазили вроде: «Просветление — это чушь, жизнь проходит, а ты всё фигнёй занимаешься». Я постоянно себе говорю: «Цыц! Всё нормально!» Но это не уходит. И больше всего раздражает то, что я уже понимаю — концерт подготовлен и оплачен мной. Мне это для чего-то нужно. А для чего и когда финал — непонятно.

После перетаскивания Германа Андрею стало жарко. Он снял толстовку, повесил на спинку кресла. Скромно сел, нескромно щеголяя майкой тельняшкой. Тёмные от многолетнего загара плечи, жилистые руки с выгоревшими короткими волосками — степной волк.

— К примеру, стол, — Привалов ткнул пальцем в столешницу. — Откровенно говоря, выглядит не комильфо. Тут же мысль: «Почему бы нам к этому супу не добавить чего-нибудь менее алхимического, тумана ради? Беленькую из холодильника, огурчики, помидорчики». Понимаю, не ко времени мысль, но она мелькнула, а за ней и другие такие же «мудрые» тянуться!

Сергей пригладил волосы на затылке, хитро посмотрел на Андрея.

— Мысли, они по большей части не ваши. Есть схемы наработанные поколениями, от них и летит привет. А поскольку они не ваши, то чувствуются, как песчинка в глазу. Раньше вы не замечали, но сейчас осознанность расширилась, стали замечать. Отсюда дискомфорт, битва, боль. Я бы посоветовал научиться не обращать внимания на внутренний диалог. Да только это всё равно, что сказать «просто выберите просветление». Слова-то будут сказаны, но будут ли исполнены? Всему своё время. А пока я могу предложить вопрос о внутренней болтовне отправить в суп. Согласны?

Мария согласилась, но Андрей запротестовал.

— Нет, есть у меня вопросик более туманный. До смерти хочется узнать, что такого в людях, чего так не хватает развоплощённым сущностям? Конечно, я понимаю: энергии у нас сжаты так, что их можно на ощупь пробовать, добавляет красочку время. Понимаю про полную изоляцию от мира с той стороны завесы. Чего я не понимаю — что это даёт в итоге? В чём соль анекдота с воплощением?

После небольшой паузы Андрей многозначительно добавил:

— Неужели всё дело в желании просто получить новый опыт?

Татарников уважительно посмотрел на Андрея. Сам Бутан никогда не задумывался на эту тему. Действительно, должны быть какие-то очень веские причины, чтобы сознание бога позволило себя так ограничить, да ещё и ядрёно постараться полностью забыть о себе. Было свободное сознание — стало человеком. Любящим, вульгарным, честным и не очень. Разным. Так для чего это? Разве нельзя было как-то более приятно провести время приобретения опыта? И что теперь с ним делать, с опытом? Книги тибетских монахов и прочие, почитаемые среди искателей просветления труды, столько туману напустили, что и ребёнку ясно — не знают авторы ответа. Или времена пришли с абсолютно другими энергиями. Устарели древние тексты. Библия и та устарела. Написана была две тысячи лет назад, для того времени, для людей, готовых на солнцепёке день стоять, чтобы увидеть мучительную смерть другого человека. Нет, сегодня тысячи людей не соберутся у распятий. Они пойдут на концерт очередной поп-звезды и постараются даже не думать о смерти, пока беда не постучится в двери. Мир изменился.

На этот раз Сергей не стал делать эффектных взмахов половником. Чуть задержал взгляд на кастрюльке, улыбнулся. Но Марии показалось — сплющил взглядом железку. Сморгнув, она избавилась от наваждения. Посмотрела на часы и грустно произнесла:

— Уж десять близится, а Германа всё нет.

Тут же со второго этажа послышался бодрый голос Германа:

— У Пушкина были полночь и две буквы эн. Фамилия такая, а у меня — имя с одной эн.

Засмеялся Бутан, остальные подхватили. От души, чисто, легко, как в детстве. Под дружный смех Антохин вошел в комнату. Вид он имел довольно растрёпанный, впрочем, как и всегда. Все заметили насколько он изменился, отдохнул, стал казаться немного выше.

— Я уже давно слушаю вас, — сознался коварный Антохин. — Просто вставать не хотелось. Две ночи не спал толком. Лифты обслуживаем. Днём они всем нужны, и только ночью можно нормально поработать. Вот и срубило меня.

— Так ты иди, ещё полежи, — предложила Зина. — Ты нас слышишь, и мы тебя оттуда услышим.

— Нет уж, спасибо. Курить хочется, аж уши горят. Пойдём, Бутан, дымнём маленько. Это ведь не возбраняется, Сергей?

Новеев махнул рукой.

— Курите на здоровье. Да и недолго вам уже осталось.

— Что такое? — ошарашенно спросил Антохин. — В каком смысле?!

Тишина, распластавшаяся в комнате, чуть не затушила камин. Выдержав злодейскую паузу, Сергей пояснил:

— Ты же собирался бросить с первого января… Нет? А ты что подумал?

Ничего не ответил Антохин на шуточку Мастера. Молча переобулся, накинул куртку, взял пепельницу у дверей и вышел на крыльцо. Вслед за ним вышел Бутан. Закурили, немного помолчали, смакуя дым. Герман поставил пепельницу на перила и спросил:

— Ну, как он тебе?

— Пока не понял. Что-то есть, энергия чувствуется.

— Вот и я не понял. Пробовал внутренним взором на него посмотреть, так мысли сбиваются. Не могу собраться.

— Это ясновидением, что ли? Гера, сердцем надо чувствовать, оно не обманет…

— Ты опять за своё. Не понимаю я тесты сердечной мышцей! А как закрою глаза, вижу дали, моря, леса — и всё такое чёткое, что ни в один бинокль не увидеть. Себя вижу, тебя вижу, а сержанта нет, выскальзывает из фокуса.

Покурили молча, слушая ветер. Бутан вспомнил свои первые ощущения от разговора с сердцем. Внезапно понял, что пришёл наконец момент, когда Герману можно подсказать немного, и он не будет брыкаться.

— Сердце не говорит, его чувствовать надо. И не само сердце, а пространство где-то в его районе, чуть ближе к центру. Всё очень просто, поначалу я из-за этой простоты улетал мимо. Искал супер-пупер ощущения. Теперь достаточно о чём-то подумать, и тут же прислушаться к сердцу. Если почувствуешь хоть тень дискомфорта, значит, не в струю пошёл. Приятное тепло или ободряющий звон в груди говорят о правильности…

— Правильности чего?! — резко прервал друга Антохин.

— Да ты не шуми зря! — Бутан похлопал по плечу Германа. — Всё очень просто: что выбрал, с тем и сверяется правильность. Если ты выбрал завязать с колесом Сансары, то все решения будут соотноситься с этим выбором. Ну а если тебе нужна новая ночная шабашка, то и это будет целью.

Нервно Антохин сделал последнюю большую затяжку, потушил сигарету, истыкав дно пепельницы, словно она в чём-то была виновата.

— А если ничего не появилось?! — запальчиво спросил Герман. — Нет ни дискомфорта, ни тепла?

— Это верный признак, что суёшься вообще не туда. Самое время остановиться, подышать хорошенько и поискать новый вариант или обождать день-другой. Потом опять пробовать.

Герман прокашлялся. Мысли его перешли на практический лад: «Что же это получается у Бутана, в рулетку выигрывать — всё равно, что „два пальца об асфальт“?»

— Тебя послушать — так казино можно каждый день перед ужином «обувать», для аппетита.

— Не-е. С этим как раз проблема, — вяло ответил Бутан, гася сигарету. — Ничего не чувствуется, третий вариант. Похоже, этот инструмент для дела, а не для баловства. Или я умудрился себе блок поставить. Разбираться надо, да мне всё некогда.

«Вот, как до денег доходит, все умники сразу отмазки сочиняют, — усмехнулся мысленно Антохин. — Интересно, как часто он сам пользуется сердечным нюхом?» Словно подслушав вопрос, Татарников понёсся дальше откровенничать:

— Я иногда ловлю себя на том, что очень редко пользуюсь этим чувством. Не потому что берегу для грандиозных дел, а просто из-за того, что вовремя не вспоминаю. Что-то делаю, бегу, суечусь, потом вечером ложусь спать и матерю себя. До того тоскливо становится. Казалось бы, ну чего ты бежишь? Остановись, подыши полминутки, послушай себя, может и бежать никуда не надо. — Бутан с досады бабахнул кулаком по перилам. Пепельница подпрыгнула и улетела в сугроб. — У, чтоб тебя!

Пока Бутан доставал из снега пепельницу, мысли Германа рванули в другую сторону. Вспомнил про Новеева, угрюмо пробурчал:

— Когда сержант сказал, что недолго курить осталось, у меня внутри всё похолодело. Думал — кранты мне.

— А я наоборот, — рассмеялся Бутан. — Решил, что скоро уже просветление!

Герман замер на секунду и тоже рассмеялся.

— У тебя стакан наполовину полон! Не то, что у меня. Вот они страхи, всегда рядом. Бросить, что ли, курить, не дожидаясь Нового года? Надоели эти надписи на пачках, кашель. Вот брошу сейчас, и всё!

Уже не в первый раз грозил Антохин табачным магнатам разорением. Но магнаты никого не боятся. Крутят сигареты на фабриках и продают, как ни в чем ни бывало. Поэтому Боря махнул молча рукой и ушёл в дом.

Антохин остался на крыльце. Застегнул молнию на куртке повыше, накинул капюшон и засунул руки в карманы робы. Приятно было стоять, привалившись спиной к двери, и смотреть на падающий снег. В куртке тепло, уютно. Совсем рядом ветер катает снежинки. Волшебный вечер! Мысли завернули на волшебство. Тотчас вспомнился сержант Новеев. Ведь он и есть современный маг. По крайней мере, так воспринимают просветленных Мастеров люди. Читают интересные книги, смотрят фильмы, и в запудренных мозгах оседает сказочный персонаж. Большинство себя не воспринимают даже в роли современника Мастера, не говоря уже о признании возможности собственной реализации. И что там говорить, когда те немногие, кто десятилетиями грезят о просветлении, и те воспринимают этот процесс как нечто волшебное, происходящее не здесь и не с нами: там, где-то, кто-то, когда-то. Не я, не сейчас, не достоин, не готов. Герман вдруг нарвался в мыслях на предложение, от которого не успел отказаться: «А что, если спросить себя через „сердечный нюх“?» Внезапно, не только область сердца, всё тело Германа ответило лёгким звоном — готов! Простая, тихая ясность вплыла в сознание, Антохин отчётливо увидел свободу от прежней жизни. Самое главное, что вроде бы держало — отец, мать. Но и это уже позади. И кто сказал, что близким обязательно будет плохо? Сердце чувствует, что как раз наоборот, легче будет. Уйдут кармические завязки, закончится вековой пинг-понг. Всё изменится к лучшему. На новом уровне понимания настроятся взаимоотношения. Готов, без сомнений. Почему же просветление не приходит? Может, считаю себя недостойным? Не-ет, сомнения в себе уже в прошлом. Эта плесень, произрастающая на чувстве вины, родом из массового сознания. Было время для сомнений, слава богу, прошло. Разве можно быть недостойным возвращения к себе? Тогда, где оно, Просветление? Мысль о нём будоражит и сознание, и тело. Наверное, отвлекаюсь часто. Присутствие осознания себя непостоянно. А ну как для просветления нужно «запальное» время постоянного присутствия? Слово «просветление» не совсем подходит — раскрытие, пробуждение, освобождение. Прощание с миром можно отложить, никуда оно не денется. Хочется пожить преображенным, почувствовать вкус настоящей свободы и радости. Слова просятся парами, не вмещают смысл…

Сзади кто-то толкнул дверь, и размечтавшийся Антохин полетел в сугроб.

— Ой, прости меня, Гера! — испуганно пискнула Зина, выйдя на крыльцо. — Ты в порядке? Я подумала: не случилось ли что с тобой? Бутан давно уже вернулся, а тебя всё нет.

— Всё нормально, — ответил Герман, поднимаясь. — Сейчас приду. Иди в дом, простудишься.

Зина нырнула в дом. Антохин быстро отряхнулся, взглянул на высвеченный фонарём падающий снег, и крикнул: «Я готов!»

Ветер от неожиданности замер, пёс заинтересованно высунул голову из конуры. Но Герман уже это не видел; потирая озябшие руки, он входил в дом.

Глава 3

— Заходи, Гера, скорее, — через открытую дверь зала поторопила Зина. — Письмо Макса читать будем. Уже было начали, но потом решили тебя подождать.

В голове Антохина вихрем взвились мысли о Максе: «Сколько знаю его, он всегда найдёт, чем удивить. Что там опять на него нашло?» Быстро скинул куртку, ботинки, надел тапочки и прошёл в комнату. Перед Зинаидой стоял открытый ноутбук. Видно, не очень хорошее письмо было. Слёзы опять собрались в глазах Зинули.

Почувствовав напряжённость, Герман молча сел на своё место. Зина начала читать.

— «Я не поехал на встречу с Мастером, потому что мне всё надоело. Достали уже все эти гуру и просветленные. Который год тыкаюсь-мыкаюсь, и ничего не происходит. Все говорят, что ничего искать не надо, всё уже есть и всегда было. Но где? Даже намёка никакого нет. Другие живут себе припеваючи, и в гробу они видели это просветление. Может быть, они правы, а мы динаму сами себе крутим? Каждое утро просыпаюсь и чувствую, как обида заползает в душу. Годы коту под хвост… Мне нужен передых. Не могу больше каждую минуту, каждое мгновение, чувствовать себя дураком. Возможно, потом, когда поостыну, вернусь к теме. А пока… тошно, братцы. Мозги кипят. Вот написал, и немного легче стало. Всё, нафиг всё. Нафиг-нафигулечки. Зачетное варенье Мария варит. Это всё, что запомнилось хорошего из возни с просветлением… Всё, пиво уже купил. Буду праздновать свободу. А вы, как хотите».

Последние слова письма упали в тягостную тишину. Зинуля скоренько смахнула платочком слёзы, посмотрела на Сергея. Он задумчиво вертел в руках карандаш.