Бесплатный фрагмент - Триединство

Триединство

История о том, чем для трёх незнакомцев может обернуться почти будничный вечер в театре. Что заставило двух молодых самодостаточных мужчин и одну деловую уверенную женщину внезапно для самих себя отбросить все планы и уехать вместе в загородный дом? И в какие чертоги собственного внутреннего мира заведут их лабиринты этих новых взаимоотношений?..

Из цикла «Вспомнить себя».

О.Э.Т.

Айк. Как принять, что в твоей жизни всё уже хорошо и всё устроилось так, как ты хочешь?

Нулевая сцена

Раздаётся резкий надрывающийся звук сирены, который заполняет собой пространство среди невероятных разного размера и разной высоты построек с колоннами, арками, разноуровневыми крышами, куполами, где-то — с высокими закрученными шпилями. Их архитектура знакома, но словно имеет совершенно другое предназначение.

Воздух вокруг искрит, и в дополнение всё небо испещрено разноцветными сияниями, в центре которых какой-то человек, и эти сияния исходят именно из него.

Вдалеке начинает виднеться что-то гигантское, стремительно и угрожающе приближающееся и ещё больше увеличивающееся в размере.

Внезапно возникает яркий мощный луч или поток из человека в небе, стремящийся вверх и вниз и начинающий раздирать пространство на две части…

Первая сцена

Закончился спектакль. Зрители постепенно начинают выходить из зала. Но по-прежнему на своих местах в разных концах зала сидят двое людей: мужчина и женщина. Они пребывают в некой прострации, лица их не излучают никакой ярко выраженной эмоции, мысли их в данный момент где-то далеко, словно они пытаются осознать что-то, но при этом находятся в некотором замешательстве. Они прекрасны в этом своём застывшем состоянии, словно скульптуры.

Он — тёмно-рыжий, на шее виднеется скопление веснушек. В белой рубашке, но без пиджака. Широкоплечий и явно высокий. Небольшие усы в сочетании с короткой щетиной. Она — стройная, хрупкая. В брючном элегантном костюме. Длинные прямые волосы тёмного цвета аккуратно уложены. Отточенные природой черты её лица и фигуры добавляют этому образу силы и даже жестокости.

С боку на сцене из-за занавеса появляется Айк, замечает двоих людей, сидящих в зале, какое-то время наблюдает за ними и улыбается самому себе. Спускается в зрительный зал, доходит до середины и оглядывается на сцену, после чего садится в ближайшее кресло, продолжая разглядывать сцену, а потом резко закрывает глаза, словно пытаясь внутри запечатлеть каждую её деталь. Двое не обращают на него никакого внимания, по-прежнему пребывая в своих мыслях. В какой-то момент они даже почти одновременно возвращаются в реальность, замечают, что зал опустел, встают и выходят.

Администратор (голос). Месье, театр закрывается…

Айк открывает глаза и оборачивается.

Администратор. А, это вы, месье.

Айк. Было так тихо, спокойно и комфортно — даже не заметил, как заснул.

Администратор. Это нормально, месье. У вас была такая череда премьерных спектаклей… Двое последних зрителей буквально только что покинули зал, поэтому я и подумал проверить, не остался ли кто-то ещё.

Айк. Кто-то был в зале, помимо меня?

Администратор. Да, месье. Мужчина и женщина. (Улыбается и воодушевлённо продолжает.) Знаете, я заметил, что ваш спектакль обладает таким воздействием на некоторых зрителей… Все эти дни я периодически наблюдал после спектакля в разных уголках театра застывших, словно скульптуры, зрителей, пребывающих в этот момент в размышлениях и совершенно забывших о времени и пространстве. Большинство даже не реагировали, когда с ними заговаривали их спутники.

Айк. Я рад это слышать.

Администратор. О вас, кстати, спрашивали мужчина и женщина, которые только что ушли. Они явно не знакомы друг с другом, потому что оба по очереди интересовались, здесь ли вы и возможно ли с вами поговорить? Я сказал, что вы уже ушли. Они спросили, в какое время можно застать вас завтра? Я ответил, что сегодня был последний спектакль, и, скорее всего, завтра вас здесь уже не будет. Но каждый из них был решителен в своём намерении встретиться с вами. Возможно, я был не прав…

Айк. Вы всё правильно сделали. Я сейчас не в том состоянии, чтобы отвечать на чьи-либо вопросы. Если это возможно, я бы хотел ещё немного посидеть в зале…

Администратор. Да-да, конечно. Наслаждайтесь проделанным трудом.

Айк. Спасибо.

Администратор выходит, оставляя Айка в умиротворяющей тишине зала.

Вторая сцена

Отель. Первый этаж.

Айк. Доброе утро. Мне сказали, что меня ожидают, я не запомнил их имён… мужчина и женщина.

Метрдотель. Доброе утро, месье. Да, пожалуйста, следуйте за мной, они в ресторане отеля.

Айк следует за Метрдотелем в ресторан. И замирает, когда замечает за одним из столиков мужчину и женщину.

Метрдотель. Что-то не так, месье?

Айк. Мы ведь идём к тому столику?

Метрдотель. Да, месье. Вы знаете этих людей?

Айк. То есть вы их видите, или это какая-то шутка?

Метрдотель. Нет, месье… Я их вижу…

Айк. Хорошо. В таком случае дальше я сам.

Метрдотель уходит.

Взгляды мужчины и женщины уже сосредоточены на Айке, они встают из-за стола ему навстречу. Айк оглядывается по сторонам, словно не доверяя происходящему, после чего продолжает свой путь к столику.

Женщина (протягивая руку). Здравствуйте, Айк. Меня зовут Ингрид, хотя вы это и так знаете.

Мужчина (протягивая руку). А я Манн. Здравствуйте.

Айк (пожимая их руки). Здравствуйте.

Садятся за столик.

Ингрид. Кто снабжал вас информацией, когда вы писали пьесу «Триединство»?

Манн. Или вы где-то нас заметили, а потом наняли кого-то за нами следить?

Айк. Я с утра обычно плохо соображаю…

Манн. Майк — стопроцентный я.

Ингрид. А Вирджиния — это я.

Айк внимательно на них смотрит, но ничего не отвечает.

Ингрид. Считаете, что мы вас разыгрываем?

Манн. Вчера в зале я ощущал именно это, что меня разыгрывают, а потом испытал дикий гнев… Но история с такой мощью и искренностью прорвалась внутрь, заполняя собой все укромные уголки. Не спрашивая и не давая шанса на спасение от полного обнажения, от того, что вывернут на изнанку, представлен зрителю максимально уязвимо, на их суд, где каждая их эмоция может быть приговором. Так глубоко никто не проникал в суть моего мироощущения… Какой момент из моей жизни стал поворотным для отбора моей кандидатуры?

Айк (ухмыляется). Самое смешное, и я сам себе удивляюсь, что я ещё не ушёл. Мне почему-то сложно поверить, что вы оба сумасшедшие. Чего вам на самом деле надо?

Ингрид. Правды. Я не собираюсь подавать на вас в суд — произведение получилось прекрасное. Словно увидела себя в параллельной реальности или в какой-то конкретной точке своей жизни. Просто признайтесь. Почему выбрали именно меня?

Манн. И меня?

Айк. Почему?

Ингрид. Да, почему?

Айк. Всё очень просто. Я долго был один. И когда стало совсем одиноко, то придумал тех, с кем мог бы быть вместе.

Ингрид. Играя судьбами живых людей.

Айк. Я ни с кем не играю. Я выдумал этих персонажей. Максимально чётко представил, какими они могут быть, что вообще не свойственно моему творчеству…

Манн. Вплоть до рыжих топорщащихся волос на груди и горсти веснушек на шее?

Айк. Да, в мельчайших подробностях. Как если бы составлял заклинание на приворот. И вы не единственный с тёмно-рыжими волосами и веснушками по всему телу.

Манн. Да, и с небольшим шрамом под правым соском от рапиры.

Ингрид. Да, с небольшой грудью и ожерельем родимых пятен в виде лаврового венка над правым локтем.

Айк. Что я могу сказать, у меня скудная фантазия. Но если материал настолько с вами соприкасается, что в этом плохого? Или пришло понимание, что это всего лишь выдумка, и в реальности такого не случается?

Ингрид. Квартира, где они вместе поселяются, — это точь-в-точь моя квартира. Только фиолетовая ваза, которую в спектакле случайно разбивает Майк, ещё цела.

Айк. Актёр вчера действительно случайно разбил её, но удачно вышел из положения.

Ингрид. И да, это память о бабушке.

Айк. И вы мне перечисляете всё то, что было у меня в постановке…

Ингрид. В этом и суть. Зачем вы использовали реальную информацию о жизни двух конкретных людей?

Айк. Хорошо. Едем к вам на нашу квартиру. Правда, не знаю, что это докажет, скорее, только усилит абсурдность происходящего…

Манн. Я еду с вами.

Айк. Конечно, куда же мы без вас. Вы ведь — Майк, а она — Вирджиния.

Ингрид (по сотовому). Энни, сообщи, пожалуйста, пилоту, что через два часа я лечу в Нью-Йорк. Со мной будут ещё два пассажира.

Айк. Нью-Йорк?! (Качает головой, словно не веря себе. Замечает официанта.) Ладно, раз я всё ещё здесь… Официант, я готов позавтракать!

Официант (Айку). Слушаю, месье.

Айк. Мне чёрный кофе, тёмно-рыжему месье зелёный чай с жасмином, мадмуазель апельсиновый сок, и добавьте в него пару листиков мяты. Круассанов на всех, обязательно клубничный джем для этого тёмно-рыжего парня. И ещё, у вас есть торты?

Официант. Да, у нас большой выбор.

Айк. Тогда месье трюфельный, а мне и мадмуазель черничный на двоих на разных тарелках. Она сначала откажется, но потом не удержится.

Официант. Что-то ещё?

Айк (Манну и Ингрид). Что-то ещё?

Манн. Так не честно.

Айк. Пока всё. Мерси.

Официант уходит.

Айк. Может ты хотел черничный торт?

Манн. Не смешно.

Айк. Вы же сами сказали, что являетесь моими персонажами.

Ингрид. Мы не ваши персонажи.

Айк. Давайте уже перейдём на «ты». Нас ведь столько связывает…

Ингрид. Пока ты лишь демонстрируешь, насколько хорошо нас знаешь.

Айк. А это плохо? Это странно. Сперва даже пугает. Но разве это плохо?

Ингрид. Плохо, что мы о тебе ничего не знаем. Как и персонажи твоей постановки.

Айк. Ну они особо и не пытались о нём что-либо узнать.

Манн. Да, именно так. Но ему вроде нравилось познавать себя через каждый аспект их жизни.

Ингрид. Хочешь сказать, что они его использовали, а он их — нет?

Айк. Я не говорил, что кто-то кого-то использует. Ему действительно нравилось познавать их, а им нравилось, что их познают. Но ему всегда хотелось, чтобы и его познавали. Не в общих чертах, а пытались проникнуть в самую суть, в самое ядро. В итоге он стал третьим лишним и дал им возможность создать пару.

Манн. Но он никогда не демонстрировал этого желания, никогда не намекал.

Айк. А разве на это надо намекать? Для него их совместная жизнь была потребностью. Как кислород.

Манн. Но он сам намеренно умалчивал о себе.

Айк. Только на уровне слов. Как и они. Но это не останавливало его желания познавать их. Помогать им раскрыться. А его молчание о себе они восприняли как черту характера и тем самым себе всё как бы объяснили.

Ингрид. Мне кажется, ты несправедлив к ним. И изначально всегда был на его стороне, поэтому так и простроил их линии. У них, по сути, даже не было шанса переубедить тебя, они были «виновны» в твоих глазах с самого начала.

Манн. Он покинул их общий дом без какого-либо предупреждения, как какой-то чужак. Словно и не было ничего, словно их ничего и не связывало.

Айк. Так может ничего и не было. И если уж отсекать, то отсекать мгновенно и целиком.

Манн. Была ночь. Они просто тихо спали. Люди ведь спят по ночам — это нормально. А он ушёл. Бросил их. Плюнул на всё то, что между ними было. Это он оставил их, а не они его. Или ты хотел, чтобы они каким-то особым чутьём, благодаря особой связи между ними, почувствовали его уход даже во сне, мгновенно проснулись и остановили его?.. Он ведь поэтому так долго стоял на пороге?

Айк. Да, он хотел, чтобы они его остановили.

Ингрид. На его условиях.

Айк. Хоть на чьих-нибудь условиях.

Манн. Но почему ты тогда закончил именно на этом моменте? Ты ведь знал, что Майк всегда встаёт в четыре тридцать утра, чтобы попить воды, и периодически застаёт его сонным за обеденным столом, спящим на листках нового текста. Ты ведь несколько раз повторял эту сцену в спектакле…

Айк. Ты просто, наверное, не обратил внимания — там на часах в сцене время четыре сорок пять.

Манн. Пятнадцать минут? То есть ты что, дал какой-то судьбе решать?! Серьёзно?! Это такой драматургический рок?

Ингрид (улыбаясь). Он же сказал, хоть на чьих-нибудь условиях.

Айк. Ну а как я должен был поступить?

Манн. Сказать им в лицо… что он уходит от них.

Айк. И чтобы они только в таком случае задали ему тот самый вопрос — «Почему?»

Манн. Но мы ведь не знаем, что в головах у других людей. У нас есть только некое представление о том или ином человеке, и чаще всего оно не имеет ничего общего с реальностью…

Айк. Но, наблюдая за близкими нам людьми, мы можем приблизиться к пониманию их (того, как они думают).

Манн. Ты понимаешь, насколько ты требователен к тем, кто тебя любит, или даже, скорее, к тем, кого ты любишь.

Айк. Поэтому я и один. И это осознанный выбор.

Ингрид. Да, и ты даже написал целую пьесу на эту тему и поставил по ней спектакль…

Айк. И теперь продолжаю разжёвывать это в нашем диалоге.

Ему важна инициатива, и не только с его стороны. Он намерен быть разным в отношениях, даже абсолютно противоречивым — ему необходимо ощущать эту возможность… Я люблю, когда восприятие сложное.

Ингрид. Хочешь идти на поводу у своих эмоций?

Айк. Зачем сморозила эту глупость? Ты ведь поняла суть того, о чём я говорил. Иначе бы я этого даже не произносил.

Ингрид. Ты безжалостно ломаешь всю структуру восприятия, которую я так долго выстраивала в рамках социума.

Айк (Манну). А ты что думаешь?

Манн. Ничего. Я просто тёмно-рыжий. Таких, как я, сжигают на кострах. От меня ведь невозможно оторвать взгляд из-за скопления веснушек, а это уже само по себе чародейство.

Смеются.

У Ингрид начинает звонить сотовый.

Ингрид. Я совсем забыла про этот звонок. Прошу меня…

Айк. Он надолго?

Ингрид. Минут на тридцать.

Айк. Тогда отложи. Ты ведь сейчас на встрече.

Ингрид. Незапланированной. И мы собираемся завтракать, а я могу и в самолёте поесть.

Айк. Завтрак — это часть встречи. Встречи, которую вы оба инициировали.

Ингрид. Этот звонок уже давно согласован.

Айк. Не моя вина, что ты не смогла развести нас по времени. Теперь расставляй приоритеты…

Звонок прекращается.

Ингрид. Доволен?

Айк. А ты по какой-то причине подумала, что встречу со мной можно спокойно подвинуть, или перенести, или прервать, и я сразу всё пойму? Что тебе позволило так думать?

Ингрид. Ты сейчас тиран или зануда?

Манн (ухмыляясь). Ты к ней несправедлив и одновременно справедлив.

Сотовый вновь начинает звонить.

Ингрид. Мне необходимо ответить. Мой труд для меня важен. И если я подтвердила встречу на конкретное время, то она должна состояться. Эти же требования я предъявляю и к остальным. Но я тебя правда услышала. Разговор продлится пятнадцать минут. Но это не значит, что приоритет всегда будет только на твоей стороне.

Айк. Принято.

Ингрид отвечает на звонок и направляется в лобби отеля.

Официант приносит завтрак.

Манн. Она восхитительна. Вы оба восхитительны…

Айк, игнорируя его реплику, приступает к завтраку.

Манн. Мне показалось, или имя третьего персонажа в спектакле не называлось?

Айк. Не называлось. Тем самым я добился нужного эффекта — ты назвал его «третий». (Улыбается.)

Манн. А мне бы хотелось, чтобы у него было своё, произнесённое вслух, имя.

Айк. Да, это бы дало ему точку сборки, как и его тело, и его пол. Понимая эти точки, легче осуществлять эмоциональные переходы и трансформации.

Манн. И зная это, ты намеренно лишил его имени в их устах… Ингрид права, у них не было ни единого шанса.

Айк. Он к середине истории превратился в подстраивающегося под них. И в итоге стал некой заплаткой для дыр в этих отношениях. Они полностью переложили на него ответственность за создание их общего мира. И так он потерял своё имя и для себя самого. По сути, они чуть не растворили его в себе.

Манн. В спектакль ведь ещё можно вносить изменения?

Айк. Конечно.

Манн. Может, тогда в конце он им оставит записку на столе или на входной двери: «Меня звали так-то-так-то»? Что думаешь?

Айк. Идея интересная. Но почему для тебя это так важно?

Манн. Чтобы финал не воспринимался однозначно. Хотя вся история в любом случае неоднозначная. Но так и общая картина, и его поступки становятся как-то осознанней. А не этот рок судьбы… Или хотя бы убрать часы в конце. Пусть это всего лишь маленькая деталь, и я её в итоге даже не заметил. Но наличие её всё меняет и трактует по-другому. Скажи, что я тебя убедил хотя бы подумать?

Айк (улыбается). Твоя эмоциональность однозначно убедила меня подумать. А вот судьба будет не в восторге, что ты требуешь уволить её.

Манн (улыбается). Я рад. Ладно я замолкаю, а то мы так и не приступили к завтраку.

Айк. А как бы ты отреагировал, увидев ту самую записку «Меня звали так-то-так-то»?

Манн. Был бы в шоке. Моя эмоциональная система была бы просто взорвана. Так как эти два человека мне дороги и важны как никто другой. И я был бы в ужасе от слова «звали» в прошедшем времени. Это значит, всё кончено, или что человека больше нет, или скоро не станет. Это ввергло бы меня в панику от непонимания, что могло к такому привести. Я был бы уверен, что точно являюсь одной из причин этого шага. А позже я разъярился бы от того, что превратился в такого зависимого от него и от неё, и ненавидел бы себя за то, что превратил его в того, от кого зависят. И что мы не разделили с ним эту ответственность. Я попытался бы его найти.

Айк. Чтобы что?

Манн. Чтобы сказать, что понимаю его поступок. Что разделяю его выбор и тоже беру на себя ответственность за то, к чему всё это пришло. И чтобы попытаться придать ему сил на дальнейшие шаги. У тебя… у тебя по щекам слёзы потекли…

Айк (спокойно). Ты придумал отличную эмоциональную сцену.

Манн. …Майк бы крепко обнял его в такой ситуации.

Айк. Но ты же не Майк. А я не безымянный персонаж.

Манн. Словно пощёчину влепил.

Айк. Пойду умоюсь. Попроси, пожалуйста, принести нам новый кофе и чай.

Манн. Хорошо.

Айк уходит.

Манн жестом подзывает официанта.

Манн. Обновите нам, пожалуйста, чай и кофе.

Официант. Да, месье.

Манн. Спасибо.

Официант уходит.

Входит Ингрид.

Ингрид. У меня получилось даже раньше освободиться… А куда Айк ушёл?

Манн. Умыться.

Ингрид. Я так хочу позавтракать. Это на меня не похоже.

Манн. Ты уверена? Я после вчерашнего спектакля, кроме имени и половой принадлежности, уже ни в чём не уверен относительно себя.

Ингрид. Ты прав. Скажи, ты действительно похож на Майка из пьесы или хочешь ему соответствовать?

Манн. Я ещё не осознал. Но точно пребываю под впечатлением от увиденного и прочитанного.

Ингрид (улыбаясь). Ты тоже прочитал сразу после спектакля его пьесу?

Манн. Захотелось вновь проверить свои эмоции от этой истории.

Ингрид. Но уже наедине с текстом.

Манн. Да. И результатом стала бессонная ночь в попытке узнать, как встретиться с автором. И, как итог, появление в его отеле сегодня утром. (Ухмыляется.)

Ингрид. Я такого ещё никогда не делала. Чувствовала себя какой-то чокнутой фанаткой. А ещё была возмущена этим проникновением в мою частную жизнь. Но понимала, если не встречусь с ним сегодня, то не прощу себе этого.

Манн. Думаешь, он нас действительно придумал, в смысле Майка и Вирджинию, или всё-таки как-то отобрал из миллионов и наблюдал за нами всё это время?

Ингрид. Уже не знаю. Но «придумать» тоже подразумевает «наблюдать». (Что-то подмечает в нём.) Поразительно… Отклонись, пожалуйста, ещё раз в тень. Айк действительно прав.

Входит Айк.

Айк. В чём я прав?

Ингрид. У Манна такой коричневый цвет глаз, который, погружаясь в тень или сумрак…

Айк. «…приобретает какой-то мистический смысл». (Смотря на Манна.) «И в его глаза хочется вглядываться, ощущая всю бесконечность бытия». Фраза для пьесы вышла сладковатой, но она слишком правдива, чтобы я смог от неё отказаться. (После паузы Ингрид.) Напомни, зачем мы летим смотреть твою нью-йоркскую квартиру?

Ингрид. Ты согласился на назначенную тебе там встречу со мной и Манном.

Айк. Я понял тебя. Мне надо забрать из номера вещи.

Ингрид. Сперва позавтракай.

Айк. Я за вещами в номер.

Ингрид. Тогда мы с тобой.

Айк. Почему?

Ингрид. Потому что ты что-то надумал такое, что всё твоё лицо лишилось эмоций.

Айк. Не волнуйся, я полечу с вами.

Ингрид. За это я не переживаю.

Айк. Мне необходимо принять душ.

Ингрид. Не покидай нас сейчас. Я бы предложила просто молча посидеть и позавтракать, но в голове у каждого из нас в данный момент столько всего, что вопросы и реплики буквально выскакивают, напрыгивают… Короткое молчание возникает, просто чтобы перевести дыхание. Например, к концу спектакля у меня сложилось впечатление, что он уже не любит по-настоящему никого из них. Он чувствует себя третьим лишним, он разочаровался в них и в человеческих отношениях вообще, но больше всего мне показалось, что он разочаровался в ней.

Айк. Почему ты так решила?

Ингрид. Я ведь во многом такая же, как она. Если не она.

Айк. Конечно, не она. Они все плод моего воображения, пропущенные через мой мозг эмоциональные впечатления. Это моё представление о них, а не их представление о себе.

Ингрид. Значит, моё восприятие совпадает с твоим представлением о ней.

Айк. Нет, ты просто начинаешь подстраивать своё восприятие себя под моё виденье. Но это нормально. Мозг любит упрощать, любит вешать ярлыки. Его необходимо кормить противоречиями, чтобы он рвал свои шаблоны и, наконец, выдавал более интересный результат, более многогранный мир и более глубинное восприятие.

Ингрид. Он из-за противоречия решил жить с ними обоими?

Айк. Он и есть это противоречие, точнее, стал им. Не знаю, насколько вынужденно, но он взял на себя эту роль. Благодаря этим отношениям они стали объёмнее в восприятии себя и мира.

Ингрид. Но они не стали для него противоречием?

Айк. Я не знаю.

Ингрид. Он чего-то ожидал или искал, ведь так? Считал, что это откроет для них и в первую очередь для него самого какой-то новый смысл.

Айк. Возможно.

Ингрид. Но, может, у него просто не хватило терпения? И, возможно, то, что я приняла за разочарование в них, на самом деле — разочарование в себе… что не смог.

Айк. Возможно.

Ингрид. Он в тупике. И потерял единственный шанс, который, он считал, у него был. Но, может, ему просто надо было ещё немного подождать?

Айк. Не знаю. Я выписал историю. Что будет дальше, я не знаю.

Манн. Им троим нужен новый диалог, где будет поднято всё накопившееся.

Айк ухмыляется.

Айк. Мне кажется, я эмоционально не выдерживаю происходящее сейчас. Я не был к вам готов. Сейчас утро. Вчера закончились спектакли. Я неимоверно измождён. И дико хочу принять душ.

Ингрид. Давай я перенесу вылет на два часа. Ты сходишь спокойно в душ, а мы в это время поможем тебе собрать вещи.

Айк. А вам самим не надо собираться?

Ингрид. Всё необходимое у меня с собой, а остальное привезут к самолёту.

Манн. А мне лишь заехать в квартиру по пути в аэропорт и сложить в сумку пару трусов, носков, рубашку с футболкой, зарядку и зубную пасту с планшетом. Десять минут максимум. А то можно вообще не заезжать, могу всё купить на месте. Так что не переживай. Доедаем завтрак в тишине. Поговорить ещё успеем. Только в номере быстро скажешь, как предпочитаешь упаковывать вещи. (Улыбается.) Обещаю, трусы с носками вместе не сложим, если только сам не пожелаешь. Ну и пойдёшь в душ. Как тебе такой план?

Айк. Душ мне необходим минут на тридцать минимум.

Манн. Хоть на час. Мы всё успеем.

Айк. Ладно.

Манн. Вот и отлично.

Айк. Придётся официанта в третий раз просить обновить нам напитки.

Продолжают завтракать в тишине.

Третья сцена

Айк открывает дверь в свой номер.

Айк (устало). Проходите. Все вещи на столике и в шкафу на вешалке, сумка за кроватью. Пожеланий никаких…

Манн. Просторный, однако, номер.

Айк. Я специально такой указываю в райдере, чтобы можно было, если что, прямо здесь репетировать какие-то сцены. (Начинает на автомате стягивать с себя футболку, но на полпути замирает и быстро уходит в ванную.)

Ингрид берёт сумку, Манн открывает дверцы шкафа.

Манн. Это так странно.

Ингрид. Да, но, я надеюсь, ты не передумал лететь?

Манн. Нет. Но ещё вчера я даже не знал о существовании вас двоих. Почему мы согласились полететь?

Ингрид. Мы летим туда, где развивалось основное действие его пьесы и спектакля.

Манн. Но почему мы туда летим? Что мы хотим для себя понять?

Ингрид. Как именно он…

Манн. Не-е-е-ет. Не правда. Даже если он кого-то нанял или сам следил за нами, что с того, что это меняет? Конкретно мы с тобой испытали шок. Но это от рассказанной им истории… об этих персонажах. Нас зацепило что-то в них самих или то, как конкретно мы в них раскрыты.

Ингрид. И мы собираем его вещи.

Манн (ухмыляется). Есть такое…

Ингрид. Я перенесла пару важных встреч, чтобы полететь сегодня в Нью-Йорк. А ты всегда вот так готов сорваться?

Манн. А я сейчас без работы и в подвешенном состоянии, а ещё немного потерян. Для меня это повод сменить обстановку.

Ингрид. Ага, конечно.

Манн. Мы ведь друг друга ни к чему не обязываем этой поездкой?.. Или обязываем?

Ингрид. Да нет, конечно. А самое главное, он даже не похож на третьего персонажа из его пьесы…

Манн (улыбается). То есть, если бы он был похож… Или ты имеешь в виду, что в реальности он может оказаться ещё сложнее? Именно он написал то, что нас задело за живое. Получается, хочешь найти его, придётся просмотреть всех персонажей его творчества, словно спектры, а потом отдалиться от них на длительное расстояние, и вот тогда возможно увидеть его целиком…

Ингрид (доставая из ящика красную рубашку). Это что, та самая рубашка, которую он тайком стащил у Майка?

Манн. Поразительно… Значит, есть и её тёмно-синие кружевные трусики…

Ингрид (перебирая вещи). Да, вот они…

Манн. То, как он им рассказал о существовании друг друга и познакомил между собой, — это было сильно. (Берёт рубашку и начинает на себя примерять.)

Айк (голос). Тебе идёт.

Айк входит в комнату одетый в футболку на мокрое тело и обёрнутый по пояс в белое махровое полотенце, волосы влажные.

Айк. Эта история не из реальной жизни. Я купил эти вещи в магазине. (Достаёт из ящика сменное нижнее бельё и белую футболку.) Можете оставить их здесь — я закончил историю, мне это всё больше не пригодится.

Ингрид. Уверен?

Айк. Что закончил или что не пригодится?..

Ингрид. Что ты больше не намерен ходить в этом комплекте. И мы не увидим сцены танца?

Айк. В финальной версии нет такой сцены.

Ингрид. Но она там буквально напрашивается.

Айк. Я весь второй акт придумал, расхаживая в этой одежде, засыпал и просыпался в ней… И когда ставил спектакль и возвращался никакой в номер, переодевался в неё. А теперь Майк и Вирджиния выпущены в реальность и живут своей жизнью… (Направляется обратно в ванную.) Кстати, хотел предупредить, вы меня застали в послепроектный период, когда у меня энергия почти на нуле и эмоциональное состояние в дисбалансе. У меня будут очень переменчивые настроения: от энергичных до крайне меланхоличных и, возможно, ещё буду часто мёрзнуть, и кто знает, что ещё…

Манн. У меня предложение, может, вместо Нью-Йорка, мы полетим в Англию, в красивое местечко у озера?

Айк. В Лэйкфиш?

Манн. Да. Был там?

Айк. Нет. Но его ведь содержат твои родители.

Манн. Ты и это знаешь?

Айк. И про чердак домика для гостей, на котором ты впервые поцеловался. Она поссорилась со своими родителями и решила сбежать из дома, а ты укрыл её у себя на целых три дня, пока её искала вся округа, и тебя в итоге раскусили, когда ты готовил еду для неё.

Манн. Это слишком. Мне надо это переварить. (Манн выходит из номера.)

Ингрид. Ты специально?

Айк. Вы сами это затеяли. Не волнуйся, всего я не знаю. Например, как её звали. Только то, что продумывал относительно Майка и Вирджинии. Какие-то факты из детства, из школьного периода, когда вы наедине с собой…

Ингрид. И у тебя это где-то записано?

Айк. Что-то в наработках и черновиках на разрозненных листочках, но большинство просто в моей голове. А что-то я могу понять из тех поступков, что вы, точнее, Майк и Вирджиния, совершали в пьесе. То есть, зная причину или следствие, я понимаю, что должна быть та или иная сцена, некое событие, которое даёт это развитие. Например, в пьесе об этом в какой-то момент умалчивается, но я знаю, насколько важна была для тебя твоя бабушка. И что в этом кулоне на твоей шее именно её фотография, а вот уже за ней скрыта фотография твоих родителей. И это единственное их фото, которое у тебя есть. А ещё письмо…

Возвращается Манн.

Манн. Ты что творишь? Ты за моё короткое отсутствие успел довести её до слёз. Или ты такой энергетический вампир, который питается эмоциями?

Айк. Хочу, чтобы вы окончательно поняли, с кем имеете дело.

Манн. Для угрозы прозвучало слишком безэмоционально.

Айк. Эмоции — это сырьё для меня, мой строительный материал. А из всей этой истории спокойно можно устроить триллер. (Ухмыляется.)

Манн. Ты слишком прямолинейный для триллеров. Формулируешь всё так, чтобы тебя максимально поняли, как ты того хотел, но только люди с определённым складом ума и восприятия. Остальные же видят отдельные маскировочные картинки, а ты требуешь увидеть сюжет в деталях и целиком.

Айк. И ты это понял за эти несколько часов?

Манн. Я это понял, прочитав твою пьесу и посмотрев постановку. И находясь с тобой это время в диалоге. Но я не готов увидеть всё целиком. А самое главное, что тебе самому стало страшно или, скажем, не по себе от того, что ты столько всего можешь о нас знать…

Айк. Меня раздражает ощущать себя кукловодом, и что любой мой поступок относительно вас может быть воспринят даже мной как манипуляция.

Манн. Так плохо оказаться манипулятором?

Айк. Да, я могу быть разным. И, однозначно, в определённых обстоятельствах я уже им был, есть и буду.

Манн. Потому что тебе позволяли это.

Айк. И это тоже. В общем, это было бы странно. И вновь бы означало, что в ответ на искренность можно получить только сманипулированную отдачу.

Манн. И мы опять пришли к точке ухода от Майка и Вирджинии.

Ингрид. У вас в Лэйкфиш есть большой номер с несколькими комнатами, чтобы можно было работать?

Манн. Да. И высокоскоростной интернет с сотовой связью. А вообще, я думал, что мы можем поселиться в том самом гостевом домике.

Ингрид. Да, хорошо. (Айку.) А ты что думаешь?

Айк. За городом нам может понадобиться более подходящая одежда.

Ингрид. Согласна.

Манн. При отеле есть магазин со всем необходимым. Ты не ответил на вопрос.

Айк. Сейчас я ваш ведомый. Но сперва в душ.

Ингрид. Нас кто-нибудь встретит, или мне заказать машину?

Манн. Мой отец.

Ингрид. Отец?

Манн. Да.

Айк. Почему мы туда едем?

Манн. Там тихо и спокойно, много мест, где можно остаться наедине, красивая природа.

Ингрид. Тогда пусть подъезжает прямо к самолёту. Сразу предупрежу, что всю дорогу в машине и самолёте мне надо будет работать и много говорить по телефону.

Айк. Без проблем. Я только за то, чтобы помолчать.

Айк уходит в ванную, а Манн с Ингрид продолжают упаковывать вещи.

Четвёртая сцена

Частный самолёт.

Айк заснул в кресле. Ингрид и Манн разглядывают его.

Манн (улыбаясь). Ты ведь хотела работать.

Ингрид. Это сложно, когда он спит напротив… (После паузы.) Он опустил момент с чтением письма в постановке, только упомянул его важность для Вирджинии… И в тот момент в зале я готова была кричать, молить: «Не рассказывай об этом зрителю, не надо. Ведь я тут, я живая. Мне страшно. Обними меня, как в данный момент обнимаешь Вирджинию». В антракте я даже не смогла встать с кресла. Понимала, что он знает, что читал это поистрепавшееся, ветхое от количества прочтений письмо. (Достаёт из внутреннего кармана пиджака кожаный чехол, а из него сложенное ветхое письмо и передаёт его Манну.) Мои родители не хотели детей. Но беременность произошла. Они были против аборта, но и воспитывать меня не собирались, однако договорились с моей бабушкой. Они хотели быть только друг с другом и их исследованиями. И ежемесячно присылали зашифрованным переводом деньги на моё содержание.

Манн аккуратно разворачивает письмо.

Ингрид. Прочитай вслух. Хочу наконец услышать его…

Манн. «Мы твои биологические родители. Ты плод нашей любви. Но ты сама по себе. Мы не хотим передавать тебе свои страхи, сомнения, привычки, предрассудки, разочарования, заблуждения и навязанные обществом идеи. Мы так долго искали свой путь к себе и не желали таких терний больше никому. Мы смогли найти смысл для себя только друг в друге и наших исследованиях. Но ты объявила свою вероятность на существование в этом мире, и мы исполнили твоё желание. Не пытайся нас понять или как-то оправдать наш поступок. Не трать на это своё драгоценное время. Чем быстрее примешь отсутствие единого для всех смысла у этой жизни, тем быстрее начнёшь свой путь к себе. Задаваясь вопросами на каждом шагу и ища на них ответы, создавая и постигая, обращая внимание на противоречия, совершая свои ошибки и делая свои открытия. Нам было сложно искать свой путь, но мы его нашли. Найди и ты свой и только для себя. Если же решишь как бы пойти нам назло, не быть такой, как мы, и посвятить жизнь другим — это тоже твой выбор. Но мы об этом не узнаем, так как не будем следить за твоей жизнью. Поэтому это будет лишь игра с проекцией нас в твоей собственной голове. Лучше обрати своё внимание к знаниям и книгам, тогда у тебя появится шанс максимально себя раскрыть».

Ингрид. Словно от некой разумной жизни посланный в холодный космос одинокий сигнал для приветствия другой разумной жизни. И я не знаю, что делать с этим приветствием, до сих пор.

Манн. Самое главное, что ты нашла свой путь и идёшь по нему. Или даже летишь.

Ингрид. Нашла ли?

Манн. Достигла точно многого. А ещё тебя зацепила эта история. И ты в любой момент можешь взять меня за руку и положить голову мне на плечо. Но только на пятнадцать минут.

Ингрид. Почему только на пятнадцать?

Манн (улыбаясь). Потому что ты собиралась работать.

Ингрид (улыбаясь). Ты прав. (Берёт Манна за руки, кладёт голову ему на плечо и закрывает на какое-то время глаза.) Как отреагирует твой отец на появление нас троих?

Манн. Хорошо. Он прекрасно разбирается в людях. И точно сразу почувствует наше замешательство, но ничего не скажет, пока я сам ему всё не расскажу.

Ингрид. А мама?

Манн. Она очень скромная и добрая. И прекрасно готовит — именно она и мой дедушка — мои первые и самые главные учителя на пути становления шеф-поваром.

Ингрид. Ты обмолвился, что без работы…

Манн. Я не хочу сейчас об этом… Позже — обязательно.

Ингрид. Хорошо. (После паузы.) Знаешь, ещё вчера я была полна решительности дать команду своим детективам, чтобы уже сегодня у меня на столе лежала папка с досье на него. Но мне пока нравится, как он обходится с той информацией, которой обладает.

Манн. Когда он сообщает в подробностях какой-нибудь эпизод из моей или твоей жизни, ощущение, что он всегда был рядом, что он проживает со мной, с нами эту жизнь. Что он присутствовал и в самые нелепые эпизоды, и в самые тяжёлые, и в самые сокровенные, и в самые интимные…

Ингрид. Мечтает ли он о таком же с нашей стороны?

Манн. Нам надо обязательно втроём поговорить обо всём этом. В театре за несколько часов я прожил вместе с вами целую жизнь, а когда включили свет, то от меня словно отсекли что-то жизненно необходимое. И в реальности есть только эти семьдесят страниц пьесы, написанные им. Почему он здесь с нами? Ведь он словно здесь и не здесь…

Внезапно просыпается Айк, словно ему приснился дурной сон. Его взгляд тут же сталкивается со взглядами сидящих напротив Ингрид и Манна.

Айк. Прекратите на меня так смотреть.

Ингрид. Как?

Айк. Так… (Подбирая слова.) Словно сегодня тридцатилетний юбилей нашей совместной жизни.

Манн (улыбаясь). Ты поэтому так резко проснулся, словно от кошмара?

Айк (продолжая так же серьёзно). Вас же просто интригует ситуация, в которой вы оказались, и вы пока не знаете, что с этим делать. Состояние эйфории. Конкретно я вас не интригую, только то, что я знаю что-то, что никто другой из вашего окружения о вас не знает. Из-за чего у вас возникает ощущение, что в этих отношениях вы можете быть максимально открытыми.

Манн. Я ещё в пьесе почувствовал эту тему. Почему ты считаешь, что не интересен?

Айк. Не понял.

Манн. Почему он в итоге называет себя третьим лишним в этих отношениях? Разве ты не пытался создать самодостаточный треугольник, некую устойчивую систему взаимоотношений? Или он пытался через эти отношения максимально подчеркнуть для себя же свою инородность? В этом участь каждого творца: чтобы создавать, нужно быть всегда вне, незаметным, бесформенным, только пропускать через себя, но не соотносить с собой?

Айк. Я подумаю об этом, когда окончательно проснусь. Что тебя так возмутило?

Манн. Твоя изначальная установка. Словно, когда люди говорят с тобой, это никогда не относится к тебе, это только про них… То есть, говоря с тобой, находясь с тобой, они словно тебя не видят, и ты тем самым заранее обвиняешь их в неискренности.

Айк. Я знаю, что ты искренен со мной. Но это не значит, что ты осознаешь суть того, что чувствуешь сейчас.

Манн. …Да, ты прав.

Айк. Я говорю это не для того, чтобы быть правым. А чтобы вы хотя бы немного были уверены в том, куда всё это летит с бешеной скоростью.

Ингрид. Ну теперь я точно не смогу приступить к работе, если мы не выпьем вина за наш тридцатилетний юбилей!

Манн с Айком ухмыляются.

Раздаётся телефонный звонок.

Ингрид. Пятнадцать минут пробежали быстро. (Пересаживается в другое кресло и отвечает на звонок.)

Айк отворачивается к иллюминатору, растворяясь в своих мыслях и открывающемся виде на небо и облака.

Манн хотел бы продолжить разговор, но сдерживает себя.

Пятая сцена

Живописная трасса среди лесов и холмов. Манн сидит на переднем сиденье рядом с отцом (Эл). Айк с Ингрид на заднем сиденье. Айк смотрит в окно, Ингрид говорит по сотовому.

Ингрид. Я же говорила, какие условия вы должны выполнить к сегодняшней встрече… Нет, согласно моим источникам, вы этого не сделали… Нет. Вдобавок вам скоро светит судебное разбирательство… Да, именно так. Энни, внеси, пожалуйста, их в чёрный список и сообщи в компании, с которыми мы сотрудничаем. А теперь зачитай мне, пожалуйста, изменения в договоре по проекту Кодзи.

Айк замечает что-то за окном.