Моя благодарность
Родителям —
Всеволоду и Елене.
Маргарите Казаковой,
Алексею Казакову,
Руслану Казакову,
Евгению Табачникову,
Юлии Ус,
Надежде Прокофьевой,
Виктору Николаеву,
Анастасии Мартыновой,
Сергею Шендрику,
Марии Душейко,
Александру Литвину,
Антону Кузнецову,
Людмиле Амин,
Анатолию Согонову,
Олесе Якуповой,
Николаю Медведеву,
Ольге Почобут,
Евгению Заруднему,
Татьяне Гребенниковой,
Талгату Хасенову,
Ксении Тверитиной,
Алексею Ярцеву,
Татьяне Касеевой,
Павлу Кейв.
За этот мир. За то, что дарите мне любовь. За то, что дарю вам свою. За безустанно долгие года, но за самые ценные секунды. За пламенное вдохновение. За неизъяснимые уроки. За харизму. За чёткие ориентиры. За великие примеры. За ликование свободы. За искренность. За безумные идеи. За безоговорочную победу. За вас и за меня.
Очерки, эссе
Стал длиннее день
В своё время я написал стихотворение, которое сразу же возвёл в ранг личного шедевра, не мысля когда-либо превзойти самого себя.
Был, однако, удивлён, когда услышал о нём такое мнение: «О чём стихи? Смысла нет, только набор слов. Если стихи непонятны сходу, то они плохи. Не нужно заставлять людей бродить на ощупь в потёмках тайных смыслов».
Вслед за удивлением мне открылась простая и доселе попираемая мной истина: действительно, это так! Не нужно…
Но, как и прежде, уверен и в том, что стихи с «потёмками тайных смыслов» прекрасны! Они другие. Да и «глубина резкости» у людей разная. Там, где один не увидит ничего, второй почувствует космос, а третий — ещё что-то, своё.
Вашему вниманию — скромный «виновник торжества».
Стал длиннее день, набросав секунд.
Сталью, инеем обрастает Юнг.
Мудрость — великан с глиняной ногой.
Блуза велика — сгинула нагой.
Безрассудству же ставлю монумент.
Обессудь! Душе — ставка на момент.
«Их, — сказал поэт, — свысока клянут».
Стал длиннее день, набросав секунд.
Правда, ничего не понятно? О чём же это стихотворение?
Стал длиннее день, набросав секунд.
Речь идёт о днях сразу после зимнего солнцестояния, когда они начинают прибавляться, что символизирует пробуждение, возрождение — весьма хорошее начало!
Сталью, инеем обрастает Юнг.
Образно возношу персону Карла Густава Юнга, возвеличивая её в монументе. Иней (на монументе) дополняет образ зимы, заданный в первой строке.
Мудрость — великан с глиняной ногой.
Великан с глиняной ногой — отсылка к крылатому выражению «Колосс на глиняных ногах».
«Видел ты, царь, во сне большое изваяние. Огромное оно было и сияло необыкновенно, возвышалось оно перед тобой, и страшно было взглянуть на него. Голова у этого идола была из чистого золота, грудь и руки — серебряные, живот и бедра — медные. Голени его были железные, а стопы — частью из железа, частью из глины. На твоих глазах камень без содействия рук от горы откололся, ударил в изваяние, в ноги его, что из железа и глины, — и раздробил их. И тогда распались разом железо, глина, медь, серебро и золото и стали как мякина на току летом, и подхватил их ветер и развеял, так что и следа от них не осталось, а камень, что разбил изваяние, стал великой горой и занял всю землю».
«Мудрость — великан с глиняной ногой» значит, что мудрость только слывёт грандиозной, но, по правде, она шаткая.
Блуза велика — сгинула нагой.
Гиперболизация, абсурд, трагичность, ирония — великану велика блуза. Великан ушёл с позором, оттого что нагой, но если углубиться в аллегорию, то «сгинуть нагим» означает быть идейно несостоятельным, нищим, пустым.
Безрассудству же ставлю монумент.
Обессудь! Душе — ставка на момент.
Отсылка к «Красной книге» Карла Густава Юнга, где он сказал: «Душе нужно ваше безрассудство, не ваша мудрость». Безрассудство, как и Юнг, достойно монумента.
«Их, — сказал поэт, — свысока клянут».
Отсылка к стихотворению Микаэла Таривердиева «Мгновения», а конкретно к строке «Не думай о секундах свысока».
Стал длиннее день, набросав секунд.
Если прочесть следующие строки из «Мгновений»:
У каждого мгновенья свой резон,
Свои колокола, своя отметина.
Мгновенья раздают — кому позор,
Кому бесславье, а кому бессмертие!
Из крохотных мгновений соткан дождь,
Течёт с небес вода обыкновенная,
И ты порой почти полжизни ждёшь,
Когда оно придёт, твоё мгновение
Придёт оно большое, как глоток,
Глоток воды во время зноя летнего,
А в общем, надо просто помнить долг
От первого мгновенья до последнего, —
то последняя (она же и первая) строка моего стихотворения в связке с предыдущей выражает пожелание, чтобы таких мгновений (которых полжизни ждёшь) было как можно больше.
Полагаю, теперь замысел «непонятных» строф ясен. Мудрость бесконечна, но статична. Она величественна, но мертва. Безрассудство — это миг. Но благодаря ему неподвижная мудрость превращается в новую бесконечность. Такую же застывшую, но иную по своей сути. До следующего момента безрассудства. Это значит, что чем больше будет мгновений оных, тем живее будем мы.
И когда мудрые «мертвецы» показывают на меня пальцем, а другим крутят у виска, я отвечаю им: «Я не сумасшедший — я поддерживаю свою систему жизнеобеспечения. Чтобы не стать таким же, как вы».
Август-казус
Лето лишь миг. А в нём, как говорят, вся жизнь. Дерзкое путешествие в счастье. Взгляд любимого человека и мечты о будущем. Лето несётся на бешеной скорости! Но последние дни августа становятся тягучими и вязкими, как хорошая водка, только что извлечённая из морозильной камеры.
Это как идти под горку по свежему, ещё горячему и дымящемуся асфальту. Стремительно взлететь в ракете с космодрома, но после вальяжно плавать на орбите в невесомости.
Только время, невзирая на мои изысканные передряги, бежит всё так же стремительно. И я силюсь ухватиться за последние летние дни, понимая уже, что на этом круге всё будет кончено. Наверное, и с жизнью будет так же.
Последние дни августа.
Я готовлюсь к осени, как к поединку с самим собой, где она — незримая судья. Готовлюсь к времени, когда тянет философствовать.
Переходный процесс
Но в первые сентябрьские дни я всё ещё испытываю фантомные боли отсечённого от меня лета. Предосенняя меланхолия ненадолго сменяется суетой. Как на подводной лодке, которая вдруг начала погружаться в пучину. И оттого взбудораженные чайки, пронзительно крича, покидают облюбованную гладь чёрного металла, а у команды на борту учащается пульс.
Переходный процесс.
Я влетаю в осень в «Сапсане» — эдакой капсуле, где на несколько часов можно отстраниться от внешнего мира, превратившегося в стремительные цветные нити за окном.
А после на перроне Московского вокзала остановлюсь на полминуты, поставлю сумку на серый, как невский туман, асфальт и, прячась от ветра, наглухо застегну куртку.
Осень
И, когда вокзал остаётся за спиной, я полностью ныряю в аморфность жёлтолистой красавицы, её убаюкивающие песни и тяжёлые тени.
Она запирает меня наедине с собой в остывшем лесу, не позволяя и шелохнуться. И шепчет мне: «Остановись, посчитай цыплят, разложи по полочкам».
Время замедляет ход, чтобы у меня не осталось ничего, кроме мыслей. Что я сделаю с ними, решать только мне.
«Не смотри в небо. Ты никуда не улетишь отсюда», — объясняет мне осень.
Она знает, что я знаю: это её изящный блеф. Но куда деться от такой красавицы? Делаю вид, что верю ей. А она — что верит мне. Но благодаря её коварству я получаю шанс освободиться от всего тлена и приблизиться наконец к свету.
Зима
Многие годы я страдал от бесконечности зим. Будучи человеком теплолюбивым, плохо переносил морозы. Но дело не только в них. Ведь было же детство, когда холода отнюдь не являлись пыткой — тёплая одежда спасала.
Когда взрослеешь и обрастаешь невзгодами, зима становится сущим кошмаром.
Я не понимал, стала ли бесконечная ледяная мгла лишь образом, символично и правдиво отражающим мою жизнь, или же она превратилась в самостоятельную, добивающую меня песнь.
Зима была невыносима, но только до определённого времени. Вдруг она прекратила на меня влиять. Проще говоря, мне стало плевать на погоду за окном.
Я мало задумывался, почему так произошло. Списал это на взросление, осознанность, закалку и забыл.
По прошествии стольких лет убийца явилась снова.
Мне до сих пор безразлична твоя стужа. Но ты столько всего принесла с собой в этот раз. Боль, крушение, смерть.
Весна уже заканчивается, а я только оживаю.
Стробоскопы
Если ясной ночью вглядеться в звёзды, то увидишь мерцающий свет. Они вспыхивают и угасают, переливаясь голубым, золотистым, белым. Физики объясняют, что мерцание звёзд — это иллюзия, вызванная преломлением пучка света в земной атмосфере.
Но даже это знание не помешает влюблённым, мечтающим, романтичным странникам пленяться загадочной высью.
Непременно в это космическое «блюдо» нужно добавить ещё «специй», без которых есть можно, но не так вкусно.
Когда придёт лето и ты выйдешь полюбоваться на ночное небо, прислушайся к пению сверчков. Если «забыть», что это именно они издают звучные трели, то услышишь, как мерцают звёзды.
Первое стихотворение
Первое написанное мной стихотворение отыщется, когда вы найдёте все прочие и будет одно, для которого нет никакой особой истории, кроме той, что однажды зимним вечером я почувствовал нахлынувшую волну вдохновения и рука будто сама стала водить пером по бумаге.
Один товарищ посчитал это стихотворение моим самым зрелым, другой же сравнил его с творчеством Пастернака, что весьма лестно, но какая же ирония — годами писать строфы взбудораженной душой, когда главное, оказывается, уже сказал.
Но я не воспринимаю это произведение как апофеоз. Оттого что прошлое в прошлом. Лишь будущее насущно.
Кстати, книга называется «Тридцать три» — по числу стихотворений в ней.
Антропоморфизм
Человек склонен к антропоморфизму. С его лёгкой руки неодушевлённые предметы вроде машин, самолётов, столовой утвари, мебели вдруг оживают, начинают разговаривать, испытывать чувства.
Человек идёт дальше и замахивается на флору и фауну. Антропоморфные собаки, кошки, свиньи, попугаи, апельсины, помидоры, дубы, ясени носят человеческую одежду, ходят на работу, платят налоги, строят города и даже общаются с людьми.
Самые тонкие примеры антропоморфизма — это очеловечившиеся явления природы, чувства, философские категории, физические величины.
«Когда судьба по следу шла за нами,
Как сумасшедший с бритвою в руке».
Но высшее (и одновременно самое абсурдное) его проявление — это очеловечивание Бога. Он, часто представляемый старцем на облаке, по нашему разумению, испытывает человеческие чувства, совершает человеческие поступки: гневается, радуется, поощряет и наказывает.
Эти отождествления выглядят наивными и примитивными, с другой стороны, они хоть как-то дают людям возможность прикоснуться к непостижимому.
Но лишь одно истинно роднит нас с Богом — это любовь. И это не просто чувство, возникающее между мужчиной и женщиной или у матери к дитю. Любовь — в божественном смысле. Любовь и есть Он. В этом образ и подобие Бога в нас. Когда мы любим, мы отождествляемся с Ним.
Оттого что, любя, мы прощаем.
Оттого что, любя, мы спасаем.
Оттого что, любя, мы творим.
И не даём угаснуть огню.
Наш белый свет существует не благодаря справедливости, но благодаря любви. Если бы миром правила справедливость, человечество уже давно сгорело бы в аду.
Форма Земли
Когда человек впервые задумался о форме планеты, на которой он имеет счастье жить, самое простое, что пришло ему в голову: она плоская. Дальнейшие мысли — это детали основной идеи. Одному Земля представилась прямоугольником, на краю которого стоят столбы, держащие небо. Другому — поверхностью, находящейся посередине между двумя многослойными мирами и зажатой кольцом великих гор. Третий полагал, что обитаемые людьми пространства раскинулись на гигантском дереве мироздания. Вариаций не перечесть, вспомним хотя бы черепаху и слонов.
Но, пораскинув мозгами, человек перешёл на следующий уровень, умозаключив, что планета близка по форме к шару!
Можно выдохнуть? Нет.
Во-первых, среди нас и сегодня живут плоскоземельщики, хоть их и не так много.
Во-вторых, мы-то с вами знаем, что в действительности Земля имеет форму…
Добро пожаловать на следующий уровень.
Странный сон
Что двигало мной, когда я писал это стихотворение? Сейчас и не вспомню. В нём нет сильных переживаний, сложных образов. Оно лёгкое, беззатейное, и скорее это просто мимолётная идея, облачённая в рифму. Хотя…
Однажды мне приснился сон. На остановке, где я ждал автобус, ко мне подошёл человек и спросил: «Расскажи, как устроен мир?» Я даже не успел удивиться этому странному событию, как всё вокруг стало терять привычный облик. Напротив меня, через дорогу, стояли здания, напоминающие таковые в историческом центре любого российского города, росли деревья, мимо пролетали автомобили. Вдруг всё это разделилось на миллиарды пикселей, стало ячеистым, но при этом узнаваемым, как если бы оставалось единым целым.
В этот момент я понял, что у меня произошло осознание по заданному незнакомцем вопросу, но самого осознания я не уловил.
И случилось странное: я стал отвечать, но так, будто бы кто-то управлял мной. Да, я открывал рот и произносил слова, но это было вне моей воли.
И сказал я следующее: не существует разделения мира на внешний и внутренний. Это иллюзия, связанная с тем, что мозг физически отделён от пространства черепом.
Материя вокруг нас кажется нам совокупностью отдельных объектов: вот дерево, а тут скамейка, вон камень. Но на уровне кварков мир весьма однороден и вообще не выглядит никак. Там действуют совершенно иные законы. И разделения нет. Вселенная едина, что внутри, что снаружи нас. И называется она космосом.
Сказав это, я проснулся, так и не дождавшись автобуса и не узнав, удовлетворил ли незнакомца мой ответ.
Восхищение женщиной
Мужчины обладают уникальной способностью — восхищаться женщиной. Только мужчина может понять женское естество. А оно великолепно, необычайно, божественно. В поиске метафор, аллегорий он создаёт самые изумительные образы, сравнивая женщину с природными стихиями, космическими явлениями, вплетая в эти образы свои самые тонкие переживания. Но женщина мила настолько, насколько она может ею быть. И все самые яркие мужские идеи меркнут перед таким фактом, не переставая при этом сиять, как звёзды с прекрасными именами.
Катарсис
Собственные наши чувства бывают невыносимо тяжелы. И совсем недостаточно произнесённых обычных слов «боль», «тоска», «смятение», «ужас», чтобы освободиться от непомерного груза и хоть на время обрести покой.
Тогда на помощь приходит поэзия. Аллегории и метафоры, ритмично сложенные в рифмы, — это всё ещё слова. Но уже иной язык, нежели тот, на котором люди общаются между собой. Язык особого порядка.
Стихи позволяют поэту отделить себя цельного, но временного, от вечных и разрушающих страданий. И тогда можно посмотреть на свои муки со стороны, в виде строк, излитых на бумагу. И тем самым спастись.
Человек, пишущий стихи, подобен шаману, который вызывает долгожданную грозу и дождь, чтобы они умыли раскалённый и пыльный мир. Врачующая поэзия как медицинский скальпель, вскрывающий воспалённый нарыв. Происходит очищение. Утихает на время боль, и душа возвращается в своё убежище, где не страшны тайфуны, и свет растворяет мрак.
Зигмунду Фройду принадлежат слова: «Не я, а поэт обнаружил бессознательное. Разум — это то, что творит поэзию».
Холодный огонь
Что общего между страхом за будущее и безысходностью? Неизвестность. Что она делает с тобой? Убивает. Съедает тебя, как хищник с молчащими воспалёнными глазами, светящимися в бархатной пустоте. Пустоте той самой неизвестности. Огонь звериных зрачков обманчив. Он не даёт тебе надежду. Не показывает путь. От него нет жара, лишь веет холодом. Он — жалкое подобие того пламени, которое было для тебя всем. И искрой, и светом, и свободой.
Смотри, не перепутай.
За горизонтом
Душе нужно ваше безрассудство, не ваша мудрость.
Карл Густав Юнг
Возвращаясь к словам великого психиатра, хочу заметить, что порой не только грандиозные безрассудные поступки могут перевернуть жизнь с ног на голову (разумеется, в лучшем смысле этого фразеологизма). Иногда для этого достаточно выйти из замкнутого круга ежедневных однообразных событий и сделать что-то новое, хоть и совершенно простое и без сумасшествия.
Необязательно садиться в ракету. Можно купить билет и на самолёт.
О науке
Микробы, конечно, внутри нас, но это ещё не наука. Наука — это то, что внутри микроба. Учёные ещё не выяснили это. Микроб слишком маленький, чтобы его разрезать и посмотреть. Но пустым он не может быть. Учёные предполагают, что там есть какой-то атом. Но вдруг там есть зверёк, который даже меньше атома!
Апрель, 2019, Василиса Душейко, 5,4 года.
Дихотомия
Бесплатный фрагмент закончился.
Купите книгу, чтобы продолжить чтение.