Бесплатный фрагмент - Третий вариант

Пролог

В тот день год назад Лидочка сказала:

— Рекомендую, Ира, сходи к Акселю. Он на всё тебе даст ответ.

Лидочка добрая и доверчивая, не только верит она во всё-всё-всё… Я никогда не общался с этими фокусниками. К тому же ни разу не покидал Россию и даже не видел океана. Просто так вместе всё сложилось, и немного волновался о том, как всё пройдёт у меня там, в океане.

Согласился сходить с Лидочкой к этому чернокнижнику, поддавшись на её уговоры, лишь от желания отблагодарить нашу бывшую одноклассницу за гостеприимство.

Этот Лидочкин ведун, Аксель, тот ещё жук! Его холёное лицо мне не понравилось сразу. Он, беспричинно вздохнув, взял протянутые деньги, не считая сунул в задний карман, устроился на своём кресле и закрыл глаза. Минуты три прошли в молчании. На его лице ничего не менялось и, когда я уже был готов его побеспокоить, по лицу этого плута прокатилась какая-то волна, вроде скоротечного спазма. И он стал мычать. Как видно, почувствовал моё растущее недовольство. Или решил значимости добавить. Мол, вон как тружусь, гляди и радуйся, что обратился ко мне!

Аксель неожиданно поднялся, стал ходить вокруг меня с закрытыми глазами. Вот это вызвало удивление! Как это у него получалось? Сразу видно, профессионал!

В общем, представление удалось! Мне пришлось задвинуть ноги под табурет, чтобы этот профи случайно не оттоптал.

Ходил, впрочем, он недолго. Сделал полных два круга, снова оказавшись у своего кресла, сел и открыл глаза. Рукой потёр уголки глаз, помял пальцами виски и, глядя в пол, произнёс:

— Я — провидец. То, что скажу, тебе не понравится. Это коснётся близкого тебе человека. У тебя впереди, как говорится, дальняя дорога…

— Постойте, Аксель, а какого близкого человека? — перебил его я. Дальняя дорога разумелась сама собой. Хотел узнать конкретней, за кого из близких начинать беспокоиться. Уезжаю надолго и не хочу оставлять за своей спиной руин нерешённых проблем.

— Не знаю, а ты не перебивай! У того человека будет трудный выбор, но он решит всё сам!

«Он всё-таки ничего не знает». — решил я.

Потом обязательно спрошу Лидочку, оставшуюся за дверью, что в этих условиях значит, «даст ответ на всё». Как понимать мне, если Аксель сам не знает о чём говорит? Он не знает даже кому и что придётся решать?

— Хоть подскажи, о каком выборе…

— Я уже сказал, трудный выбор, нетерпеливый человек! Выбор, что важнее, жизнь или что другое… Потому, что важно всё. И ты огорчишься, что тот самостоятельно выберет третий вариант…

Глава 1. Взлёт наоборот

Саша

Отсчёт начался рано утром. Всё происходило буднично, будто что-то заурядное. Не знаю даже, чего я ожидал, то ли оркестра с военными маршами, то ли шампанского с цветами… Никто не улыбнулся, не похлопал по плечу. Камеру, где я плавал, не открывая, деятельные парни из команды судна подцепили к крюку и стали вытягивать из трюма. Ощутимо скребанули о край люка. Звук премерзкий! Подняли над палубой, перенесли фальшборт и нежно, опустили в накатившую океанскую волну.

С первой секунды беспокоило ощущение, что всё не по-настоящему, происходит в какой-то виртуальной реальности. Нереальность ощущений, продолжающихся со вчерашнего дня, когда всё началось. Закрываю глаза и теряю ориентацию.

Перед тем как кабина ушла под воду, видел на волне ослепительные блики утреннего солнца. Погода выдалась ясной. Поплавать бы, понырять у борта судна… Но мой дом теперь скафандр.

Зависть остающимся наверху беспокоила недолго. Меня ждала неповторимо интересная работа. Брат бы сказал: «приключение». Но так только для него.

В момент, когда вода сомкнуласьнад кабиной, наступил зеленоватый сумрак. Солнце ещё низкое, поверхность провела раздел и яркое утро осталось наверху, за зеркальной гранью.

И сразу же перед стеклом, за шлейфом из пузырьков воздуха, возникли жёлтые ласты. Волна от нырнувшего толкнула кабину.

Крутые чёрно-жёлтые ласты моего оператора связи Лёхи Савостина. Его лицо в маске возникло позже. Использование акваланга сегодня Лёха посчитал ненужным. Возникнув передо мной, показал большой палец и выпустил струйку пузырьков изо рта. За его спиной у самого борта появился второй — Серёга, тоже в ластах и без акваланга. Им предстояло снарядить и отправить меня в путешествие ко дну.

Они блаженствовали, оба не могли отказать себе в маленьком удовольствии последний раз поплавать в тёплом море перед многочасовым сидением в душной каюте связи.

С этого момента мой пиар-ангел Лёха распахнул люк и, когда я сел на дно кабины и свесил ноги, зарядил у меня за спиной систему жизнеобеспечения и переключил её в автономный режим. Дыхательный насос дал короткий сбой и пошёл качать снова. Отсчёт расхода затикал, Сергей пристегнул мне ласты, пришло время старта.

Глюкоза на трое суток заряжена в скаф вчера вечером. И сейчас, вероятно, уже должна была создавать впечатление, что подавляет чувство голода. Нормально есть не приходилось вторые сутки, последний раз ел позавчера вечером. И ощущал только тошнотворный привкус тёплого солёного раствора во рту. Гадость!

Скафандр умный, не требующий постоянного контроля. Связь и электроника накануне проверены. На внутренней стороне левого рукава установлен гибкий дисплей цифрового коммуникатора, совмещённый с почти полной клавиатурой на кириллице. Данные на экране светились позитивные: на высоком уровне заряды аккумулятора и кислорода. Лишь углекислота в обратке чуть выскочила за лимит… Здесь, конечно, мог не справляться насос, но признаки отравления мне хорошо известны и их не было. Другие, нормальные для остальных ощущения в лёгких, у меня обнулены коварными медицинскими методами.

Так что всё как надо. Из-за такой мелочи, как небольшое превышение нормы по окиси углерода, огорчать специалистов не стал. Пока мой Лёша вынырнул на поверхность, уже отдышавшийся Сергей к моему карабину за кольцо пристегнул трос, который меня будет опускать.

Задерживаться повода нет, махнул Сергею рукой, оттолкнул себя от кабины и повис на тросу. И почти сразу тот дёрнулся и меня понесло в глубину, к месту работы, через несколько минут буду уже на безумной глубине 50, где ожидается первая из семи или восьми технических остановок.

Лёшка, с борта, пока я спускаюсь, успевает выйти на связь, как мокрым вваливается в пультовую, устраивается на своём месте, накидывает наушники, щёлкает тумблером звукового канала.

— На связи!.. Как слышимость…

Связь ещё вполне приличная. Но громкость плавает и смутные шумы порой глушат голос, иногда не разобрать что говорит. Возможно Лёшка интересуется самочувствием. Я на левой руке набрал «ок».

Проводимость воды для цифрового канала намного выше. Можно эсэмэсками общаться на значительном удалении от трансивера. Не так быстро, зато надёжно.

Голова немного кружится, ощущения низа и верха подавлены. В голове была какая-то закавыка, с которой невозможна ориентация, все среды и внутри и снаружи стали близки по плотности. Именно это сделало доступным наше рекордное погружение.

Кстати, пузырёк с подсветкой в стеклянном шарике на правом рукаве, мало чему помогает. Он маленький, и расположен настолько неудобно, что надо стараться чтобы разглядеть. Эта подсвеченная игрушка, придумана неизвестно кем и неизвестно для чего.

Рывок! На остановке трос резко натянулся, так что вокруг взвихрилась муть. Первая остановка — глубина 50. Датчик при этом реально показывает 47. Весь спуск должен происходить с остановками на каждых полста метров.

Эти девушки в зелёных комбинезонах с красным крестиком на рукаве объясняли, зачем нам необходимо такое. Но я этого уже старался не помнить.

При погружении фридайвера, главное — спуститься быстро, согласуясь только с допусками, а подниматься медленно, с предписанными остановками, чтобы избежать ДКБ. Зачем делать такое нам, я не понимаю.

Здесь глубина небольшая, ещё светло, подсветка перчаток скафа остаётся незаметной. Ощущаю себя в центре огромного синего шара темнеющего в сторону глубины. Здесь, в открытом океане вода слишком прозрачна. Она выглядит кристально чистой и кажется белые перчатки светятся сами.

Дорога вниз только началась. Там внизу уже двое суток ждёт нашего появления подводный дрон. Его, после испытаний и получаса блужданий в первый день, решено было оставить в режиме ожидания, чтобы не поднимать для перезарядки. Нам всё равно всё придётся делать самим, без этой глупой «умной» железяки.

Голос Лёшки окончательно пропал сразу после остановки. Я, помучавшись, набрал пальцем на клавиатуре:

«вишу не слышу отлично».

Пусть знают, что связь звуковая пропала, а я в порядке. Баловаться со знаками препинания не стал. Как поймут, так и поймут.

Но связь цифровая всё ещё действовала и меня поняли. Пришло ответное сообщение: «Пока висишь, сообщай, что вокруг».

Не дождутся! Так глубоко иду впервые, буду сам смотреть что и как. Пусть напарник им всё расписывает. Он к этому готовился раньше.

За стометровой отметкой ещё стемнело. Сгущавшийся сумрак всё более насыщался синими тонами. Ещё чуть и всё посинеет окончательно. Яркие белые перчатки потускнели, а подсветка дисплея с пузырьковым шариком стала яркой.

Стайных рыб на такой глубине уже нет, только одиночки. Крупных хищников, таких как акулы, здесь не вижу. Приготовленная для них метровая пика на спине, боюсь так и останется не испытанной в настоящем деле.

Когда начинают опускать, возникает неприятное ощущение бездонного тёмного колодца, куда меня тросом тянут… С каждым метром всё темнеет, но не сильно и пока без надобности включать прожектор, там у дна свет нужнее.

Остатки цифровой связи пропали на двухстах пятидесяти. Это не страшно, внизу ждал ещё один транслятор, правда не такой мощный, как на поверхности.

И в то же время вода стала холодной. Почти как в зимней речке подо льдом, куда я окунулся как-то в детстве, решив проверить толщину льда. Спас меня тогда братишка, мы оба потом в мокрой одежде бежали домой и там были наказаны за мою шалость. Но брат не стал себя выгораживать, принял всё как надо вместе со мной.

Скафандр, который мы перед использованием звали костюмчиком, теплоизолирован, но под водой тепло всё равно уходит. Поэтому и предусмотрен подогрев. Но я стараюсь обойтись своими силами. Поработал пальцами в тугих перчатках, от души помахал ластами. Стал согреваться. Но на очередной остановке всё равно включил терморегуляцию. Автоматически включилась подсветка пальцев, от них в воде разлилось красивое сияние.

Наружный свет на такой глубине незаметен. Тёмные границы видимости сблизились. Большой синий шар вокруг почернел и сжался. Видимость на уровне протянутой руки.

После шестой остановки, когда до дна осталось меньше восьмидесяти метров, неожиданно моргнул коммуникатор и дошло текстовое сообщение, состоящее из обрывков:

«…то…64…им… за… смоляков…».

Я не понял, какой-такой этот Смоляков, фамилию эту в первый раз вижу. Но на всякий случай ответил привычным «ок». После чего цифровой канал умолк. Как видно, они получили мой ответ, но тоже ничего не поняли.

После остановки ещё через 50, я наконец смог снова расслышать голос Лёхи:

«Саш… Ты меня слышишь?..»

Лёхе кто-то со стороны посоветовал:

«Набери ему текстом…»

Но Алексей был упрямым, как и я, он повторил голосом:

«Как слышишь меня, ответь!..».

Я набрал:

«слышу леша».

Тот обрадовался:

«Хорошо что ответил!.. На какой ты глубине сейчас?».

Так как вопрос был позиционным, а трос скользил, отвечать ему не стал. Пока набираю буду уже на месте.

Трос скользил стремительными рывками, до дна остались считанные метры. Пора готовиться к приземлению.

После включения прожектора на плече, мир воды вспыхнул яркими красками… То, что считал работой глаз, оказалось избытком воображения. Кромешной и неподвижной сизой пустоты больше не было. Ярко-зелёный луч упёрся в летящее навстречу дно.

Удар прозевал, ботинки с ластами не спружинили, я завалился в облако поднявшейся мути. Трос не среагировал, продолжая падать на меня широкими петлями…

«стоп» — торопливо набрал на руке, пока руку не придавило. Вода заполнилась жирной мутью, чтобы разглядеть, дисплей коммуникатора пришлось прижать к стеклу шлема.

Падение троса завершилось только через двадцать секунд. Оторвать себя от дна уже невозможно, ко дну придавили и трос и тяжёлый скафандр. Приблизил дисплей и снова набрал: «вира помалу».

В лежащих на мне петлях необходимо найти карабин чтобы отцепить трос.

Глава 2. Близнецы

Ира

Меня этим утром ударом чем-то твёрдым снаружи по стенке моей индивидуальной камеры, разбудили вместе с Сашкой. Спать со всей этой требухой, торчащей во рту, оказалось совсем не прикольным. Но я всё-таки немного поспал… Сегодня ночью, когда вернусь, я буду уже спать как нормальный человек.

Я проводил брата на выход только глазами. Когда его камеру поднимали на крюке, связь с ним уже не работала.

На обращения через коммуникатор к ответственным за связь: «Доброе утро!» и «Хэллоу! Есть здесь кто?», вообще никто не пошевелился. Сергей то ли ещё спал сам, то ли считал меня спящим. Правда, минут через пять после обращений, подошла Алёна Викторовна и излишне громко произнесла:

— Как себя чувствуем, Ириней Сергеевич?

Она одна звала меня полным именем и, вероятно, на «вы», а не просто во множественном числе. Странная. На судне все, от капитана с начальником экспедиции, до последнего матроса, ко мне обращались по-свойски: «Ира». Правда, капитан облекал это всегда в шутливую форму. Но я на такие шуточки давно уже не обижался. Тем более, что он — капитан, власть, и ему можно простить всё!

В школе, например, никто не решался дразниться, сравнивая с девчонками. Потому, что мы с братом были силой, никому такой наглости не прощавшей с первого класса…

Кто мог знать в то время, что после школы мы пойдём разными путями и каждый своей дорогой.

Теперь я стал, скорее всего, лётчиком, а он, тоже скорее всего, моряком… Моряком потому, что в российской армии Сашка стал служить на Тихоокеанском флоте боевым пловцом. Мы с ним ещё в школе увлеклись дайвингом.

А мне одному удалось тогда же поступить в военно-космическую академию имени Можайского в Санкт Петербурге, куда мы мечтали попасть вместе.

Слышимость в заполненной морской водой камере гораздо выше, чем на воздухе. Стенки камеры тонкие и работают резонатором, а несжимаемая вода великолепно доносит звук туда, куда надо, даже через акустический барьер наушников. Алёна Викторовна, как всегда, говорила громко и не улыбалась. Очень строгая девушка. И, по-моему, неровно дышит к моему брату Сашке. Но это не моё дело.

Я рукой показал, что всё хорошо, и она ушла.

И больше никто не появился…

Вообще ожидалось, что возле постоянно кто-то будет крутиться. По крайней мере, вчера так и было. А сегодня я уже изнывал от ограничения в общении. Попробовал снова вызвать Сашку:

«Как дела у тебя там, на дне?».

В ответ — ничего. То ли мой канал случайно оставили отключенным, то ли умышленно не соединяли в пультовой…

Вчера после операции, нас с Александром Сергеевичем, Младшим, ещё под наркозом, сперва опустили в очищенную морскую воду, где поочерёдно упаковали в оранжевые суперскафы. Как происходила упаковка, я уже немного помнил, была куча гадких ощущений. Потом, заперев в скафы, вытащили нас из операционного бассейна и разместили каждого в своей, заполненной доверху водой, камере в другой части трюма. Мне стоять в этой камере или лежать, было всё равно, как, собственно, и ожидалось. Я там вертикально лежал в состоянии невесомости.

Казалось, продолжаю лежать, а экипаж спятил, стал ходить по стенке у моих ног… Я вертикальное направление перестал чувствовать с первого момента, как в бассейне открыл глаза.

Окончательно придя в себя уже запертым в камере, решил опробовать коммуникатор скафандра, и для эксперимента набрал на руке: «Огурец в банке!» — имея в виду себя, заправленного в рассол морской воды. На это Серёжа Селиванов, который с этого момента должен оставаться на связи со мной, ответил:

«Давай приходи в себя, огурец!» — и, щёлкнув, отключился.

После наркоза я отходил долго. И, когда настало время обеда, под ложечкой немножко засосало. Привычка, видать. Скинул Сашке: «Сейчас у них обед». На что он ответил в своей манере: «наш обед послезавтра».

Заглавные буквы и знаки препинания, по его мнению, всё только усложняют. Я и сам раньше плохо понимал зачем в урезанной клавиатуре коммуникатора оставили клавишу регистра. Но теперь всё стало по-другому, я ей охотно пользуюсь, заглавными буквами можно выделить важное и разделять предложения даже без точки.

Точку на клавиатуре различаю плохо. Немного лучше — запятую. К оптике на глазах ещё не привык.

А насчёт обеда послезавтра Младший, как всегда, прав, миссия рассчитана на тридцать шесть часов, вместе с предварительной адаптацией. Плюс часа четыре в резерве. Тогда и сможем уже поесть, поспать и почувствовать себя нормальными людьми…

Ещё о Младшем. Наш отец, помимо имён, всегда употреблял такие клички. Считается что я появился на свет немного раньше, поэтому получил прозвище Старший, а брат с тех пор Младший. Впрочем, это условности. Мы были так похожи, что отличить одного от другого без бирочки на ноге никто бы не смог. А я тогда меньше чем брат требовал к себе внимания, с тех пор поэтому и считают старшим меня без каких-либо особых оснований. Имя Ириней, как звали нашего прадеда, решил дать старшему сыну отец.

Меня теперь вслед за братом ждал спуск на глубину, работа, связанная с испытанием жидкофазной дыхательной системы при высоком давлении в реальных условиях… Очередная попытка адаптации существ с газовой поверхности к жизни на дне океана.

Сорок часов — это всё, что нам обещали. На большее рассчитывать очевидно нельзя. Могут начаться различные трудно- а то и вовсе необратимые последствия. Поэтому обязательной после подъёма будет очистка лёгких и длительный возврат в исходное состояние… Снова наркоз, ультразвуковое сканирование, длинные иголки в руках этих фей от медицины и всё такое же.

После того, что они делали вчера, чувствую себя лишённым чего-то очень важного, какой-то части индивидуальности. Едва прикрываю глаза, плыву будто в космосе. Вот она невесомость и нечего считать верхом и низом… Все координаты вертятся вокруг, поэтому предпочитаю глаза держать открытыми и контролировать это кружение.

Ощущения, близкие к истинной невесомости я испытывал прежде несколько раз в летящем по сложной траектории самолёте, несколько раз по 25 секунд и под контролем инструкторов.

При операции на зрачки мне вставили какие-то подводные контактные линзы, позволяющие не терять фокус в воде и сохранять ориентировку.

О том, что ещё было вчера, вспоминать совсем не хочу. Коробит, как подумаю, что испытать это придётся, с неясными перспективами, снова. Всё ли восстановится, или придётся воссоздавать что-то. Крысы, на которых это проверяли в эксперименте, все восстановились.

Когда вчера я жаловался на трудности с ориентацией, Алёна Викторовна сказала, что это НОРМАЛЬНО (подумать только!). Ещё добавила:

— Вестибулярный аппарат дезориентирован, так как полости внутреннего уха, во избежание травмы, заполнены физраствором… — и тэдэ, и тэпэ. — А потом мы всё это постараемся исправить…

Старатели! Они мясники, эти феи, маньяки с ножами и иголками! Меня, как шашлык, насадили через рот на связку гибких трубок, заканчивающихся где-то в лёгких, камуфлировали рот чёрной полумаской и замариновали солёной водой. Когда очнулся, подумал, что это не совсем я.

Дыхание стало очень, и очень, и очень неторопливым. Что-то медленно раздувает меха лёгких, вдох полминуты и мне при этом вдохе ничего не подчиняется. Наружный насос и клапаны управляют процессом обеспечением организма кислородом и азотом. Азот, объяснили, организму также необходим чтобы не свихнуться на глубине.

Сашка, например, считал, что азот придумали именно для того, чтобы служба не казалась сладкой. При всплытии азот, под давлением растворённый в крови, через лёгкие уходит медленно, а от него необходимо избавляться…

Сергей, обязанный информировать о брате, проснулся только через двадцать минут. Сашка сперва сообщил, что спуск идёт нормально, потом надолго отключился. Связи пока нет, но всё в порядке. Хотя по голосу Сергея я догадался, что обстановка там оставляет желать лучшего. Они боятся, что что-то пошло не так, но расчётный режим спуска отменять не решились. И живут теперь надеждой, что всё нормально.

Кто лучше меня может знать Сашку? Я уверен, что он молчит потому, что не терпит контроля над собой.

А команде обслуживания, чем напрасно бояться, лучше было поставить на тросе спуска кабель для медицинского контроля! Для запуска в космос придумана Сисиема дистанционного Медицинского Контроля. Для нас, лишённых возможности говорить, вода — тот же космос. Неужели так уж неважно, что там происходит при спуске? Эту мысль я тут же адресовал Сергею. Тот буркнул: «Сейчас…» — и надолго замолк. Когда включился, сообщил:

— Есть связь! Сашка говорит, отцепился, можем сматывать трос. Глубина — триста семьдесят семь… Теперь про связь. Александрыч дал добро. Сейчас вытянем трос, подвяжем кабель и у тебя уже будет связь. Подождать немного придётся».

«Сколько?» — тут же настукал я.

— Совсем немного. — успокоил Сергей, — Минут пятьдесят. Может больше…

Ничего себе! Брат целый час будет один ждать только начала спуска. Не могли раньше подготовить? В достаточной подготовленности экспедиции у меня давние сомнения… Сашка уже говорил, что экспедицию готовили второпях и наспех. Но я не мог подумать, что всё настолько плохо.

«Не надо кабель!» — торопливо выдал с восклицательным знаком. — «Саша на дне один. Спуск сразу!»

Стали спускать не сразу. Пока открывали палубный люк, цепляли крюком камеру прошло минут пятнадцать. Потом вытянули над палубой, где меня раскачали.

Солнце высоко. Сквозь стёкла и воду смотреть на расплывшееся в синеве сияние и раскачивающийся мир удивительно! Будто я маленькая золотая рыбка гляжу из своего аквариума на эту пляшущую нереальность! Но голова не закружилась. Результат тренировок в академии и долгого плавания в открытом океане.

Связной Сергей уже в воде. Пока меня опускают, он машет рукой и кричит. Но за общим шумом его не разобрать. Гудят стропы, в судно звонко бьётся волна и чайки орут. С борта мне машет почти весь состав экспедиции с частью свободного экипажа. Это как проводы в бой. Поводил ладонью в ответ. И в следующее мгновение накрыла волна.

Сергей подплыл, распахнул люк, кабина дёрнулась, я почти вывалился наружу. Удержался, схватившись за край кабины. Серёжка подхватил и помог сесть. Да, скафандр тяжёлый, хоть и называется «лёгким», со всем снаряжением и жидкостью внутри, килограмм двести! Что примерно равно весу воды в этом объёме. Самая тяжёлая часть у меня за спиной, система жизнеобеспечения!

Пока я, корячась на дне кабины, пытался пристегнуть себе ласты, Сергей, суетясь, вставил в гнездо за спиной тяжёлый дьюар с новым кислородом и аварийные ампулы в кассету у сгиба локтя и перевёл систему обеспечения жизнедеятельности в автономный режим.

Кстати, об этих ампулах. Одна из аварийных ампул с быстродействующим наркозом, который все здесь зовут «рубильник», потому, вероятно, что должен вырубать. Вторая — «будильник» с соответствующим этому будящим действием. А третья на слэнге — «отрыжка», инициирующая позывы к собственному дыханию. Вот такое смешное арго! Правильные названия содержимого ампул знает только одна Алёна Викторовна, специалист-анестезиолог.

Подготовил к погружению меня Сергей быстро, но случилась непредвиденная задержка: заклинил карабин на тросе, связь с лебёдкой корабля, и сколько ни бились с карабином, ничего не выходило. Сергей два раза выныривал отдышаться. При последнем всплытии я на всё плюнул, времени уже не осталось, и один из рабочих «космических» карабинов со своего пояса зацепил за звено троса. Снова нырнувший Серёжка, от души рванув соединение на себя, проверил надёжность, шлёпнул рукой по шлему и пальцами показал, что всё хорошо. Вынырнул и дал отмашку лебёдке.

Спуск! Меня потащило в глубину и я набрал на коммуникаторе:

«Опускаюсь. Вода чистая, видимость великолепная. Вижу границу воды с воздухом и масляный след от кормысудна».

Почувствовал себя репортёром. Такая идея пришла когда ещё отходил от наркоза, кто ещё сможет описать путешествие в глубину. Там до сих пор работали только такие как Сашка, труженики-профи, водолазы, ремонтники, спасатели. А я иду фиксировать рекорд, так долго и на такой глубине никто ещё не бывал. Уметь быстро набирать длиннющий текст, чтобы считать себя таким репортёром по праву обучал себя только предыдущий вечер. Поздно вечером нас оставили в покое, и делать было нечего.

Время использовал, реализуя свою революционную идею. Отключил связь, работал по необходимости в перчатках. Стал описывать руками всё что вижу, что чувствую, клавиатура компактная, точность попаданий приходилось соблюдать. Позже мне помогали связисты Серёжка с Алексеем, они пришли узнать почему отключился.

Когда пробовал работать вслепую, ничего хорошего не вышло, они перестали понимать. Когда снова остался один, тренировка по слепому набору потихоньку стала получаться. Пока остальные спали, стал мучать брата Сашку, пытал его разными длинными вопросами, пока он, наконец, не перестал отвечать мне цифрами, по-видимому уснул.

Клавиши для слепого набора не приспособлены. Перчатки недостаточно тонкие, не позволяют чувствовать поверхность. Пальцами нахожу края и промежутки между клавишами, запомнил положение каждого знака клавиатуры.

Глава 3. Островок на 377 метров ниже уровня моря

Ира

Ощущений сдавливания растущим давлением незаметно. Трос тянет куда-то, догадываюсь, в глубину. Чуть тянет в ушах, там возникают скрипы, шорохи, дополняющие, ставшее постоянным головокружение.

Когда ещё увлекался дайвингом, глубже десяти метров нырять не приходилось. Но Сашка успокаивал, что с нашим оборудованием на какую глубину опустят, на той и можно работать, разницы никакой. У меня в этом сомнения были, но я почему-то не стал ему говорить.

Нескольких минут и барометрическая глубина уже сорок, мой личный рекорд побит вчетверо и скоро остановка. Снова тянусь к коммуникатору:

«ГЛУБИНА СОРОК. ТЕМНЕЕТ. СГУЩАЕТСЯ СИНЯЯ ЖУТЬ». Фраза случайно вышла пугающей. Рывок остановки дёрнул руку, палец проскочил и ткнул в другую букву. Вместо «муть» получилась «жуть».

Но теперь чтобы убавить драматизм, добавляю:

«Всё нормально. Остановка».

Сергей, мой оператор, похвалил:

— Молодец. — и тут же добавил — Твой напарник уже тридцать минут сидит на дне, молчит.

Я представил себе, как брат уселся на твердь дна и решил немного помолчать… Это показалось смехотворным! И я, если бы это стало возможным, непременно расхохотался. Сашка наверняка занялся чем-то полезным, воспользовавшись возможностью творить в своё собственное удовольствие, без наблюдателей!

Сергея успокаиваю:

«Не парься, он всегда такой, отзовётся ещё. Пока не кончится связь, буду, чтобы вы не скучали, сам писать».

«Да, Ира, забыл предупредить» — поспешил вставить Сергей. — «Когда будем травить трос, компенсатор переведи на самый минимум. А если не включал, не трогай».

Даже не думал о компенсаторе, воротнике у места крепления шлема, приспособлении, служащим для регулировки и поддержания требуемой плавучести. Когда надо повысить плавучесть, из баллона высокого давления в этот ошейник дополнительно подаётся поплавковая жидкость. Ошейник раздувается, и гидронавт становится легче окружающей океанской среды. И вода выталкивает скафандр с гидронавтом кверху.

Возле дна достаточно будет незначительно повысить плавучесть, и уже не придётся тащить скаф по неровной и заиленной поверхности. Но масса никуда не денется и сопротивление воды тоже. Они обрушатся на меня всей своей мощью, сковывая движения.

Сашка раньше уже плавал в бассейне. Его оперировали первым, он первым испытал оборудование скафандра в более-менее свободном плавании. Меня же сразу заперли в камере. А Сашка после сказал, он чувствовал себя океанским лайнером в тазу…

Трос вздрогнул, я снова двинулся куда меня отправляли. Правой рукой, как учили, крепко держусь за трос, контролируя связь. Серая долька судна на поверхности покрылась темнеющим туманом и вскоре пропала.

После третьей остановки я ещё легко мог различать свои руки в светлых перчатках, о чём не забыл сообщить наверх. Но вода заметно темнеет, мрак сгущается, видимость падает. После четвёртой, на всякий случай включил подсветку приборов на руках: пузырькового шарика на правой и коммуникатора на левой. Перчатки скафандра сами светлые и подсветки рук хватает. Вокруг подсвеченных частей засиял внешний оранжевый цвет скафандра.

От меня шарахнулась стая рыб. Раньше я считал, что вся жизнь в океане сосредоточена лишь у поверхности. Там есть щедрый свет, там кислород и жизнь, годная для питательного обмена… Впрочем, для океана и двести метров — это всего лишь тонкий подповерхностный слой.

Свет с поверхности иссяк. Воспользоваться аккумулятором решил до пятой остановки, глубже двухсот метров.. На пробу включил и остолбенел! Добрый десяток серебряно-алых рыб, вынырнувших из-за плеча, ослепительно сверкнули в луче и, рассыпавшись фейерверком, растворились в тёмноте. Аж дух захватило! Это что-то нереальное! Бесшумный фейерверк на чёрном полотне!.. Остолбенел, опасаясь пошевелиться! Не ожидал такого сильного эффекта.

Осмотревшись вокруг и не увидев больше ничего, свет всё-таки выключил. Приберёг для следующего случая.

Коммуникатор на руке вздрогнул и на дисплее появилось сообщение:

«Что у тебя? Не молчи» — это Серёга.

Я приучил его, что постоянно нахожусь на связи. Серёге сразу ответил:

«Всё в порядке. Включил прожектор. Рыбы, много рыб!»

Тут же пришёл ответ:

«Алёнка интересуется, как себя чувствуешь.»

Надо же как он назвал Алёну Викторовну — Алёнка!.. И этой Алёнке интересно было как себя чувствует подопытная свинка Ира…

Действительно, как себя чувствую? Прислушался к внутренним ощущениям.

Про дыхание вспоминать не хотел. Насос качает и качает, мои желания роли не играют. Пытаться вдохнуть самостоятельно хочу, но мне это заказано. Самому дышать водой? Бр-р-р!.. К тому же, при такой попытке собьётся дыхательный ритм, задаваемый искусственным интеллектом прокачки и интелект начнёт подбирать иной ритм. А чтобы повторения избежать он увеличит дозу для инактивации лёгких. Мне объясняли это чтобы не сопротивлялся, принимал всё как есть.

В лёгкие насосом качается кислородсодержащая эмульсия. При выкачивании эмульсия проходит для обогащения через фильтр и снова обогащается. Избыточная инактивация может после перехода на воздушное дыхание надолго сделать лёгкие уснувшими.

«Отрыжка» не может восстановить дыхательный процесс. Это придётся делать медицине. Избавиться от фторуглеродной эмульсии в лёгких желательно на корабле. Лучше пережить такое уже на судне, в наркозной нирване и под наблюдением этих фей, с умелыми ручками… Под водой это приведёт к утоплению, а чтобы не нажать аварийные кнопки случайно и в неподходящий момент, доступ к ним заблокирован защитой. Для двух последних, ещё и физически. Пока давление будет выше атмосферного, откинуть крышки для их включения не удастся. Но «рубильник» сработает при любом давлении, если убедишь программу что без этого никак!

С глубиной холодает, ноги стынут. Но это ерунда! Остальное: руки, туловище и голова ещё в тепле.

Болей нет. Всё нормально. Беспокоят только неприятные ощущения от пучка засунутых в горло трубок, и за левым ухом чешется. Достать это место рукой будет не скоро.

Выдаю для Алёны Викторовны:

«Ощущения сносные. Немного мёрзнут ноги. Вестибулярка не справляется, теряюсь с направлениями».

Пришёл ответ:

«Держись. А советует включить обогрев… Связь скор… может оборва… ави… том… р…».

Дисплей моргнул последний раз и замер в ожидании продолжения. Связь ушла.

«А» — это, по-видимому, Алёна Викторовна. Кто ещё мог такое советовать? Опять она!..

К тому же связь уже «оборва». А без связи мне теперь будет скучно.

Дальше я на самостоятельном обеспечении. Временно. До дна на 377, где сейчас сидит на камне Сашка и действует связь, осталось чуть больше ста метров. Две остановки и я на месте.

Стал наблюдать не для описания, а для себя. Окружающая мгла уплотнилась до непроницаемости. Подсвеченные пальцы помогали видеть воду только возле рук. Несколько минут до остановки на трёхстах ничего нового.

Когда стоянка подходила к концу по направлению троса разглядел блики. Дно недалеко…

Саша

Пока с судна увлечённо занимались Ирой и никто не пытался оживить уцепившегося за точку на базе дрона, я, по счастью оставшийся без присмотра, решил заняться самостоятельной навигацией на этом мрачном клочке твёрдой поверхности, определить размеры и конфигурацию предоставленного мне «загона» для испытаний. По счастью, опыт таких изысканий мне был известен.

Площадка на дне была ограничена уходящими в глубину склонами и оказалась не маленькой. Склоны по краям были не крутыми, как ожидалось, их вполне можно было считать немного наклонным продолжением площадки. Только в одном месте, возле единственного крупного камня на этом «островке», склон круто уходил на глубину. А расщелина, идущая от этого камня была укрыта многометровой шапкой иловых отложений.

При моём приближении к камню начался обвал. Небольшое облачко мути взвилось вверх и тут же утянулось в расщелину, по отложениям пробежала рябь. Я тоже почувствовал, как меня медленно двинуло в том направлении.

Ил устилал дно неравномерно. Были места, совсем без отложений. Например в центре, где была база дрона, под стойками был песок с камнями. Впрочем, отсутствие здесь ила могло быть результатом десантирования. Дрон с плохо обтекаемой базой, когда упал на поверхность, разметал лёгкие осадки.

И место базы выбрали удачно, она находилась в центре площадки, на самой высокой точке. Я уходил от этой точки на расстояние до двухсот метров. И прошёл круг, до отмеченной ранее россыпи камней минут за восемьдесят. Ира, когда я вернулся, уже ждал меня, плавая у базы.

Но первым меня всё-таки заметил не он, а оператор дрона. Оживший его прожектор облизал площадку и саданул мне по глазам. Я прикрыл их рукой, не хотел терять ориентацию.

У дрона камера совмещена с прожектором, поэтому он продолжал слепить, значит с судна осматривали меня, хотели определить адекватность, не пришла ли пора вытаскивать меня обратно на борт. Я помахал рукой и луч медленно опустился к поверхности.