Бесплатный фрагмент - Трансформация

Стадия A

Кап. Кап-кап…

Капли крови разбиваются о мокрый кафель мерзкого зеленоватого оттенка.

Кап. Кап-кап…

Человек в красной кепке с синим козырьком лежит совершенно неподвижно в старой растрескавшейся ванне, до краев наполненной кубиками льда.

Кап. Кап-кап…

Позже, так и не открыв глаза, он снимает кепку, а под ней оказывается огромный, воспалённый, с синими венозными прожилками мозг, не помещающийся во вскрытую черепную коробку, — это с него на мерзкий зеленый кафель продолжает капать кровь…

Кап. Кап-кап…

«Нет, эта тощая бледная туша без черепа в ледяной воде — не монстр со старых карточек „Mars Attacks!“. Это — я. Вернее тот, кем я когда-то был».

Кап. Кап-кап…

«Если вы слышите это, значит, вы получили мой сигнал, и я уже рядом. Если вы получили мой сигнал, значит, вам предстоит узнать мою историю — историю маленького человека, но огромного шага для всего человечества».

Кап. Кап-кап…

«Ходить вокруг да около не буду. Позвольте представить эту особь: Дрейк Сэндлерс — так его называли люди, и, стоит признать, когда-то он и сам считал, что это его имя. Каким же нужно быть идиотом, чтобы верить в то, что биологическое существо может иметь имя?»

Кап. Кап-кап…

«Если вы получили мой сигнал и слушаете эту историю, но по иронии судьбы вы относитесь к представителям примитивных форм разумной жизни, тогда вам необходимо знать: кое-что из услышанного вы поймёте, но многое другое — нет. А сейчас, чтобы не запутать ваши слаборазвитые мозги, мне стоит отмотать немного назад — ещё до того момента, как моя нервная ткань полезла через уши…»

Кап. Кап-кап…

«Всё, погнали…»

Человек со вскрытым черепом, по-прежнему не открывая глаз, делает глубокий вдох и погружается в ледяную воду. Он прокатывается затылочными долями по стенке ванны, от чего на пожелтевшей эмали остаётся кровавый след. На поверхность побагровевшей воды поднимаются пузырьки:

Буль-буль…

А теперь, будьте добры, представьте себе звук перемотки…

Ф-ффффффффф…

Большая женская грудь ткнулась прямо в рожу младенца, и он (ещё с остатками околоплодного пузыря на спине) присасывается к соску.

«Так, это слишком далеко.

Но, признаться, во мне ещё есть части, которые до сих пор испытывают отвращение ко многим биологическим процессам. Грудное вскармливание, обмен слюнями, человеческие соития — это просто отвратительно.

Да, стоит отметить, примерно в том возрасте я последний раз и видел свою мать».

Но прокрутим чуточку дальше:

Ф-ффффффф…

Воууу… — дикий вой сверхскоростного метро.

А вот и я — ещё целёхонький (череп и волосы на месте). Смотрю на свою бледную, угрюмую рожу с огромными мешками под глазами в отражении на темном стекле с надписью: «Не прислоняться». В общем — самый обычный человек. Хотя… если взглянуть на других людей в вагоне, становится ясно, что это не совсем так. Почти у каждого из пассажиров, сидящих на сидениях, стоящих в проходах и у других дверей, вцепившись в ручки-держатели над головами, есть один, а то и два имплантата — модификации тела: разнообразные усилители или заменители конечностей, искусственные глаза, уши, нос, а также различные улучшение мозга… И, судя по всему, в этом вагоне я единственный, у кого нет таких железок. За исключением пары штифтов в правой голени, которую я ещё в подростковом возрасте сломал.

Сказать прямо — я ненавидел все эти приблуды. Резать себя и вставлять внутрь какое-то дерьмо… Что за бред? Или позволить мясникам отрезать функционирующую руку… Вы серьёзно?

В те времена я даже не думал о трансплантологии в первую очередь из-за того, что у меня никогда не было бабла на эти игрушки. Впрочем, как и у остальных в этом поезде. Мало кто из них смог сам позволить себе такую роскошь — большинство кибернетических улучшений взято в лизинг, в кредит или установлено за счёт корпораций, которые таким образом обеспечивают себе пожизненный наём…

Вагон неожиданно пошатывается и сбрасывает скорость.

«Большая-центральная», — раздается женский голос из динамика кабины.

О, моя остановка, — поднимаю взгляд на экран с линией метро и мигающей станцией над выходом.

Двери распахиваются, и мне навстречу тут же врывается тупая человеческая масса, заполняющая вагон. Она пытается снести меня, но я изо всех сил сопротивляюсь. А когда её натиск ослабевает, я начинаю пробиваться к выходу, расталкивая всех на своем пути. Народ недовольно косится на меня, но залупаться никто не смеет. Всё потому, что я выгляжу как человек, с которым не стоит связываться. Я выгляжу как настоящий подонок; как маргинал; как тот, кто может, окажись ты не в том районе, ржавыми щипцами без анестезии выдернуть любой твой сраный имплант, на который ты потратил последние деньги, чтобы потом загнать его через даркнет. В том числе из мозга. Но, разумеется, ничем подобным я не промышлял. У меня был интеллектуальный труд. Я скорее из тех, кто может опустошить твой банковский счёт, если тебе посчастливилось расплатиться не в том месте. Заставить тебя расстаться с небольшой суммой кэша, если ты на рабочем компе зашел на левый сайт знакомств или сайт с порнухой и словил мой вирусняк. Или же наоборот, я из тех, кто поможет тебе достать что угодно за небольшой процент. Но выгляжу я так, будто готов убить кого угодно. И выражение лица у меня, будто я вот-вот взорвусь.

Всё потому, что в тот период моей жизни я был злой, как собака. Я реально ненавидел весь мир. Эту гнусную тварь, прожевавшую все мои надежды и мечты, а потом выплюнувшую их и меня вместе с ними на помойку, где мне и суждено было закончить свои дни. Я ненавидел всё: воздух, которым дышу, время, в котором живу, всё грёбанное мироустройство; а главное — свою неспособность что-либо изменить. Я чувствовал себя как загнанная в угол псина на живодерне. И винил в этом принципиально всех и каждого, и мне было совершенно побоку, чья в действительности это вина…

Тем временем я уже выныриваю из подземного перехода. Яркий дневной свет ударяет мне в глаза. Светочувствительность — обычное дело, если живёшь ночной жизнью. Но я в этом городе не один такой. Когда же я чуть привыкаю, передо мной оказывается залитая солнцем «Средняя» — широкая многополосная улица, по обе стороны от которой тянутся высоченные дома. На ближайших этажах полным-полно вывесок, а выше над головой мелькают голографические билборды, и переливаются на свету острые пики небоскребов. Широкие тротуары практически пусты, зато ночью они заполнятся толпой. Но сейчас только на проезжей части бешено кипит трафик: отбрасывая солнечные зайчики мне в глаза, мимо проносятся старые электромобили, но изредка с воем космических звездолетов из фильмов пролетают модные «соларкары» — спортивные тачки, целиком покрытые матовым материалом, перерабатывающим солнечный свет в энергию.

— Богатенькие кретины…

Их я тоже ненавидел.

Но мучиться на солнце мне оставалось не так долго. Через полквартала я дохожу до своей улицы: «Большой-Центральной». На мгновение притормаживаю перед тем, как на неё свернуть.

Да, этот маленький грязный зловонный переулок, похожий больше на щель между домов, и есть «Большая-центральная».

И это не шутка.

Поглядев пару секунд в глубь него, — в глубь этого закоулка, пропитанного густым туманом, что валит из канализационных люков, — поглядев на птиц, засравших уже давно выцветшие вывески, и на небо, проступающее наверху словно через щёлку двери, я подумал: «Как же задрала меня эта сточная канава», — и побрёл дальше в направлении своего дома по асфальту, утопающему в грязи…

Чуть больше восьмидесяти лет назад название этой улицы больше соответствовало её виду. Но всё изменилось после перепланировки. Дома, улицы и даже целые кварталы меняли своё местоположение, чтобы расчистить зоны для мега-застройки. Несмотря на это, переименовывать улицы никто не стал, что и породило кучу подобных несоответствий. «Большая-центральная» стала вонючим переулком, а какая-нибудь «Малая проездная» — центральным проспектом.

Я уж молчу о том, что большинство улиц на окраинах города превратились в бесконечные, непроходимые закоулки…

— Эй, там, внизу, — доносится сверху, — берегись!

Тут же поднимаю взгляд и быстро отскакиваю в сторону. Через доли секунды в паре метров от меня, с этажа так двадцать пятого, водопадом проливаются помои. Капли какого-то ярко-рыжего говна попадают мне на ботинки. Я пытаюсь их стряхнуть:

— Твою же мать…

Вот именно поэтому я и ненавидел это место… не квартал, а гребаная помойка. Впрочем, как и большинство кварталов этого города…

На всем протяжении моего пути рядами стоят переполненные, прогнившие мусорные баки, которые уже давно никто не вывозил. Повсюду бегают крысы, постоянно приходится перепрыгивать лужи какого-то гнилья, а в свободных местах (между баков, выходов из подъездов и гор вываленного мусора) на картонках, а то и на пролёжанных матрасах расположились они — старые, вонючие бомжи-калеки. Их здесь просто дохрена. Многие из них провожают меня взглядом.

Не люди, но обрубки человека…

— Копейки не найдётся, сынок? — спрашивает один из них и протягивает руку.

— Отвали… — отвечаю ему и даже не сбавляю хода.

Думаете, это ветераны войны?

Или жертвы терактов?

Нет. Это трутни, которые к старости лет оказались не удел.

Если их и можно назвать ветеранами, то только ветеранами труда.

Это неудачники, которые пытались встроиться в систему, но система здорово шваркнула их, перед этим высосав все соки. Система требует жертв, и эти идиоты добровольно отпиливали себе руки и ноги, а то и всё сразу, чтобы соответствовать условиям труда. Но технический прогресс, инфляция и постоянные новинки на рынке имплантатов не оставили им и шанса. В конечном итоге их грошовые зарплаты, как и зарплаты миллионов других рабочих, стали уходить на обслуживание собственных железок. Со временем они оказывались по уши в долгах, а потом — выброшенными на помойку, также как и их вышедшие из строя протезы. И теперь весь город полон порубленных, раскромсанных калек, а их работу давным-давно выполняют высокофункциональные машины…

Впрочем, так было всегда: хочешь стать членом общества, ты должен отрезать от себя часть.

Старая высотка на изгибе переулка — это моя.

При входе, как обычно, нет света, и на лифт не сто́ит надеяться (подъёмники ещё до моего переезда разобрали на металл). Так что я сразу выхожу на аварийную лестницу, которая мало чем отличается от двора: полным-полно мусора, на пролётах уютно устроились бомжи, в воздухе витает резкий запах мочи и испражнений, а стены в сто слоёв исписаны граффити. К тому же здесь нет ни одного окна, поэтому чем выше поднимаешься, тем крепче и затхлей становится зловоние. От него даже слезятся глаза. Слава богу, мне не так уж высоко — на тринадцатый подняться осталось.

Пииип… — писк электромагнитного замка с сенсором снятия отпечатка ладони на ручке.

Открываю дверь.

И первым делом тяжело вздыхаю, задержавшись на пороге.

Передо мной моя комната. Ну как комната? Крошечная каморка, в которую сложно поместиться даже одному. Так я умудрился засунуть в неё стол, компьютер с кучей экранов и два полноразмерных сервера по обе стороны. К счастью, здесь есть окно — через него отлично виден переулок, — а ещё здесь есть огромная дыра в стене справа от входа, которая ведёт в ванную. В ту самую ванную, где вы уже видели меня с мозгами набекрень (кстати, в ней тоже пара серверов стоит, а холодильник — прямо напротив унитаза). Вероятно, дыру в санузел, как и окно на дальней стенке, проделал прошлый владелец, ведь ни окна, ни доступа к туалету в похожих помещениях на других этажах нет. Да и вообще эта ванная, что в полтора раза больше основной комнаты, отнята у соседней квартиры. В ней даже остался дверной проход, заложенный кирпичом.

Всё же, наконец, захожу внутрь и буквально через два с половиной шага оказываюсь у стола под окном. У нормальных людей здесь начинается прихожая, а у меня — заканчивается жилплощадь. Выкладываю на стол, заваленный мусором, инструментами и кусками микросхем, то дерьмо, что взял сегодня у барыги. Набор красных пилюль для работы, синих для отдыха, а белых для сна. После, стягиваю куртку с плеч.

Вообще я купил эту каморку на время. Это казалось тогда неплохой сделкой — взять комнату с ванной, а платить квартплату только за три квадратных метра. Подумал: «Возьму эту малютку, а когда появится бабло, перееду в нормальное жилье». Но нихрена. Все мои попытки и старания с тех пор шли псу под хвост, и уже как десять лет я не знал, как выбраться отсюда…

Пробираюсь через дыру во весь рост, прихватив с собой стакан. Набрав его до краев, умываю прохладной водой руки и лицо в ванной. Воды не жалею — за неё платят соседи. Пока обсыхаю, гляжу на свою усталую рожу через разводы на мутном зеркале. Цвет моей кожи — в тон зеленоватой, покрытой грибком, плитки. А всё отчетливее проступающие морщины на лице так и кричат: «Ты уже стареешь, но так нихрена и не добился…»

Негодный настрой для надежды всего человечества.

Перед уходом добавляю новые разводы, скользнув по отражению не высохшей рукой.

Возвращаюсь к компьютерному столу со стаканом в руках. Выдавливаю из упаковки белую таблетку и закидываю в рот.

Это сверхбыстрый транквилизатор.

Запиваю двумя большими глотками.

По-другому мне просто не уснуть.

Беру полотенце с кресла. Хлопаю на пол обтянутый полиэтиленом матрас, что стоит у двери в углу, — пыль поднимается по всей комнате, — и устало падаю на него прям в одежде.

Лежу я головой у самой двери и прекрасно слышу топот и болтовню из коридора, но за годы жизни здесь давно привык. К тому же под транками почти ничего не слышишь. Закрываю глаза и кладу на лицо полотенце, чтобы свет не мешал.

Пора вздремнуть немного.

Чувствую, таблетка уже действует. И буквально через полминуты начинаю засыпать. В голове отдаются какие-то шорохи и бормотание. У меня такое бывает иногда. Гипнагогия. Я регулярно слышу голоса, музыку, а иногда и противный скрежет во время засыпания. Постепенно звуки в голове становятся громче и реалистичнее. Кажется, что кто-то ползает рядом со мной и жутко шепчет то на одно ухо, то на другое. Я даже начинаю различать слова, но мне уже плевать — я проваливаюсь в сон.

Всё.

Короткий перерыв…

* * *

Первая мысль, когда открываю глаза: «Господи, я всё ещё здесь…»

Уже темно. Слышу, как этажом выше кто-то ходит прямо надо мной. Да так, что из паутины трещин на потолке сочатся мелкие струйки бетонной пыли. Их подсвечивает слабое сияние фонарей, доносящееся с улицы…

«Как же хочется оказаться где-нибудь подальше отсюда…»

С подобными мыслями я просыпался каждый день. В те времена, несмотря на мой поверхностный скептицизм, я ещё верил в чудеса. Я верил, что могу проснуться в другом месте, в другом теле, другим человеком. Всё ещё надеялся, что неведомая сила выберет именно меня (кого ещё-то?), а затем подхватит, закружит и унесет куда-нибудь в другое место. Куда-нибудь подальше, где жизнь будет проще и светлей…

Но, как ни удивительно, чудо не происходило, и я каждый раз открывал глаза в этом чёртовом клоповнике…

«За что мне такое наказание?..»

Собрав себя по кускам, наконец поднимаюсь с похрустывающего от целлофана матраса. Как с бодуна, подхожу к окну и наваливаюсь на край компьютерного стола. Переулок внизу выглядит намного лучше, чем днём. Горят лишь редкие тусклые окна и пара не разбитых фонарей, чей свет и заливает комнату. А вся эта грязь, мусор, в том числе биологические отбросы в виде покалеченных людей — всё скрыла ночь. Лучше бы оно никогда не поднималось — это солнце делает только хуже, вынося дерьмо на свет…

Но внезапно я кое о чём вспоминаю, и меня пронизывает странное чувство, резко снявшее с восприятия остатки сна вместе с пеленой, придававшей миру в моих глазах черно-белый оттенок.

Меня прям нервно передергивает: «Как я только мог забыть об этом?»

Хватаю голографические часы со стола и поворачиваю к себе экраном…

Да, то необычное чувство, которое меня пронзило, был он — инстинкт, что незаметно для меня с самого начала присутствовал в моей жизни, а сейчас он, как голодный зверь, учуявший добычу, проснулся, встрепенулся и тихо, но настойчиво шепчет мне на ухо, что, если я последую его зову, то нам удастся всё изменить. Он говорит: «Вот оно. Возможно, это твой шанс выбраться из этого дерьма…» Этот тихий шёпот или зов — неподдающаяся объяснению сила, которая есть у некоторых людей. Внутренняя тенденция или пульс. Он тянул меня в неизвестность и обещал, что если я сделаю ещё хотя бы несколько шагов и сумею дойти до следующего поворота, то возможно именно там меня ждёт новая жизнь… А для человека, которого по-настоящему всё достало, любой, даже самый тусклый огонёк, превращается в путеводную звезду. Любая соломинка становится мостом…

— Твою же…

Горящий зелёным циферблат показывает «22:23».

— Блядь, опаздываю…

Хватаю куртку с кресла, случайно задеваю сервер плечом и, пробежав прямо по матрасу, вылетаю в коридор.

Дверь хлопает и электромагнитный замок защёлкивается за мной. А стойка с накопителями данных и светодиодами ещё пару раз пошатывается из стороны в сторону, врезаясь в стол, от чего компьютер просыпается, и мрак комнаты прорезает свет экранов. Вскоре сервер перестаёт ходить ходуном, но по стенке за ним начинают расползаться обленившиеся тараканы.

Гребаный клоповник…

Натягивая куртку на ходу, снова несусь по зловонным лестничным площадкам. Я взволнован, как мальчишка. Мои ноги с огромной скоростью сменяют одну ступеньку за другой. Правда, пару раз я чуть не спотыкаюсь о калек, разлёгшихся поперёк тесных проходов.

Но довольно быстро оказываюсь на первом этаже.

А затем спускаюсь ещё ниже.

Прямо в подвал.

Широким шагом иду по развитой сети подземных коридоров, вдыхая их просыревший смрад. Тусклые подвесные лампы подсвечивают голые кирпичные стены и прогнившие трубы под низким потолком. Это очень старое здание — построено задолго до перепланировки, когда ещё весь мир боялся ядерной войны. Вот поэтому здесь такие катакомбы — ничего подобного в новостройках не найти. Через два пролёта сворачиваю налево, потом направо, пока не оказываюсь на очередном перекрестке, не понимая: «Куда дальше-то идти?» — верчусь по сторонам, раздумывая: «Прямо или налево? Прямо или налево?»

Но позже замечаю в глубине одного из коридоров знакомую дверь. Иду к ней.

Точнее это не дверь. Больше похоже на небольшие ворота из металлического листа, который по салазкам откатывается в сторону.

Уже подхожу и заношу кулак, чтобы пару раз вдолбить, но в последнюю секунду замираю и прислушиваюсь к звукам.

Из-за двери глухо доносится какой-то странный шум, то ли шуршание, то ли кто-то скребётся.

Но как только я стучу:

Дун-дун-дун…

Всё затихает…

Слышу только, как удары эхом уносятся в глубь катакомб…

Чуть позже за металлическим листом всё же раздаются шаркающие шаги.

Они приближаются издалека, но потом затихают у самой двери.

Сквозь неё до моих ушей доносится голос:

— Кто там, блядь?

Тихий, резкий, нервный и очень быстрый голос с лютым акцентом.

— Дрейк, — отвечаю ему. — Открывай.

Мои слова тоже эхом пробегают по подвалу.

По ту сторону раздаётся вздох, затем писк затвора, и дверь со скрипом отъезжает чуть в бок.

В щели появляется темно-серый глаз с неестественно желтым белком. Он осматривает меня с головы до ног.

— Ты один? — быстро тараторит, проглатывая слова на половину.

— Ага, — киваю я.

Щель с диким скрежетом становится шире, и из неё высовывается сморщенная башка низкорослого старичка.

— Точно один? — переспрашивает и принимается вертеться по сторонам, заглядывая вглубь коридоров.

— Да, точно, — говорю.

Надо сказать, этот дедуля всегда был на взводе, но в тот день он просто параноил. Скорость его речи была взвинчена до предела, а цвет лица — нездорово бледный. Я подустал, слишком мощный стимулятор проглотил.

Тусклый свет лампы за моей спиной крупным бликом отражался на его гладкой лысине и поблескивал серебром на редких седых волосах у висков.

— Ладно, проходи давай, — бурчит он, даже не скрывая своего акцента. Он вроде как бежал из Европы. И судя по говору — откуда-то из восточной Европы.

Старик напоследок снова обводит меня беглым взглядом, после чего распахивает настежь дверь.

Он разворачивается и уходит вглубь помещения:

— Хули опаздываешь? — спрашивает по пути. — И дверь за собой запри!

Прохожу за ним в лабораторию и тут же замираю на пороге…

Жесть… Ну и дыра…

У меня чуть ли не отваливается челюсть.

А этот чёртов зов или инстинкт, который пару мгновений назад гнал меня сюда, вдруг замолк.

Но вскоре ему взамен приходит другой, он уговаривает меня: «Ну что, может быть, лучше свалим отсюда? Нахрен это, а то чё-то стрёмно тут…»

Мямлю деду в ответ:

— Проспал немного…

Признаться, я здесь был впервые.

Я вообще спускался в подвал раз пять за всё время пребывания в этом клоповнике. А в эту лабу вообще заглядывал лишь однажды. Сначала полчаса искал нужную дверь (здесь даже связь не ловит), а когда нашел, дед даже не впустил меня — только руку в щель просунул. Я отдал, что он просил достать (какие-то дорогущие пептиды — тогда я в этом нихрена не понимал), и перед тем, как захлопнуть дверь, старик, как обычно, быстро протараторил:

— Спасибо, парень, — словно не разжимая зубов. Он так все время разговаривал. — Мне работать надо. Пока…

Поэтому я сейчас немного в шоке.

Передо мной довольно просторное, но тёмное и очень неуютное помещение с одной единственной лампой в центре под потолком. Ещё свет источают встроенные в лабораторные столы, холодные, режущие глаза, светодиодные светильники, но и они только добавляют жути этому стрёмному месту…

Полуобвалившиеся, порытые плесенью стены, поблескивающий от конденсата мокрый, грязный пол, какие-то обшарпанные шкафы, как будто их только что притащили с помойки, и повсюду стоят пузырьки, склянки и пробирки, покрытые тонной пыли…

Вот только некоторые терминалы, серверы и аппараты вдоль стен, надо сказать, — что надо.

Я уже и сам убедился, что бабло у старика есть, и не мало.

И как вы уже, наверно, поняли, — так мы с ним и познакомились. Дедок не раз делал заказы через мои каналы…

— Чё там застрял? — старик подаёт голос уже с другого конца лабы.

Он садится за ярко освещённый стол ко мне спиной.

А я закрываю гулко рокочущую дверь и щёлкаю по клавише, активируя магнитный замок.

— Да ничё, — говорю и делаю несколько шагов к нему. — Интересно у тебя тут, Профессор.

Он невнятно что-то мычит в ответ.

Кстати, да, «Профессор» — это так его все в нашем клоповнике называют.

«Познакомься, это П-профессор» — так держатель жилплощади на первых этажах, и в том числе некоторых подвальных помещений, представил мне его, когда старику потребовался тот, кто может оказать «специальные услуги». Как мне известно, он практически не покидал пределов высотки. А если и покидал, то представлялся вымышленными именами. Но до этого здесь не было никому дела. Если у тебя есть бабки, можешь звать себя как хочешь…

Я прохожу под мерцающей лампой, вокруг которой кружит пара подвальных мух. Весь потолок, затенённый металлическим плафоном, черный от копоти. Любопытно, это он тут что-то сжёг, или это сделал кто-то до него?

Но тут я снова замечаю, что кто-то шуршит и скребётся — как тогда, когда я стоял ещё за дверью.

Чуть наклоняюсь и замечаю под одним из лабораторных столов кучу клеток, а в них — крысы, крысы, крысы…

Ненавижу этих белых тварей.

От них меня реально тянет блевать.

А этот голос в голове, который появился, когда я вошёл в помещение, не переставая, продолжает верещать: «Уверен, что тебе это надо?! Лучше вали отсюда! Давай, сейчас!..»

Но стоит отдать себе должное, — даже тогда меня так просто было не сломить…

— Чё делаешь? — выглядываю из-за плеча Профессора, потирая побледневшее лицо.

Дед вдруг вздрагивает и чуть не роняет из рук чашечку Петри с каким-то красным киселем и здоровую стеклянную пипетку:

— Да ёб твою мать! — вскрикивает он. — Ты чё так подкрадываешься?! Пробы проверяю! Не видишь, что ли?! — повышает он и до того нервный голос.

Я же сам чуть отшатываюсь от его бурной реакции и говорю:

— Спокойней, старик. Извини…

Но как только поднимаю взгляд, замечаю на полметра выше уровня моих глаз на полке в здоровенной колбе огромный мозг какого-то существа, с прилагающейся к нему периферической нервной системой.

— А это что ещё за хрень?

Тяну к банке руки.

— Слышь, клешни убрал! — снова взрывается Профессор.

Я замираю, но затем опускаю на него свой увесистый взгляд.

На секунду дед теряется, поняв, что вякнул что-то не то:

— Это очень ценный экземпляр, — оправдывается и бегает глазами. — Вдруг разобьёшь.

Тогда я опускаю руки, но подвожу рожу поближе, продолжая разглядывать мозги. Извилин на них почти нет, а нервы (эти тонкие ниточки зависшие в склянке) кажутся непропорционально короткими по сравнению с величиной мозга…

В ту секунду я смотрел на собственное будущее, но ещё не был в состоянии сложить «2+2».

Хотя, наверно, это даже к лучшему…

— Так чей это мозг? — спрашиваю.

— Крысы, — резко отвечает. — Не отвлекай меня!

— Крысы? — удивляюсь я и снова кошусь на старую лысую башку старика. — С хера ли он такой огромный?

Профессор сначала внимательно посмотрел на колбу, потом на меня.

Он помялся, но ответил:

— Это была… очень большая крыса.

После этих слов он с бряканьем откладывает чашечку Петри и пипетку:

— Ладно, ты всё равно меня сбил! Пошли!

Встаёт и, прихватив с собой за спинку старое, облезлое, скрипучее кресло, на котором только что сидел, Профессор направляется к другому столу у стены слева от меня, перед этим убрав меня рукой с дороги.

Я двигаю за ним.

— Точно готов к этому? — спрашивает, не поворачиваясь ко мне и с трудом переставляя шаркающие ноги. — Хорошенько обдумал всё, о чем мы говорили?

Профессор говорит о нашем разговоре, когда он предложил мне эту процедуру. Впервые за пару лет нашего знакомства старик пригласил меня к себе в комнату. И если терминалы и серверы намекают, что денег у него навалом, то комната выглядит не намного лучше, чем моя. Он посадил меня в своё кресло, а сам сел на край старого табурета и постоянно ёрзал на нем.

Тогда он тоже был на нервах, но не так, как в этот день.

Старик попытался завести разговор издалека и начал с пространных разговоров, но я предложил ему сразу перейти к делу.

Профессор предложил за небольшую плату поучаствовать в эксперименте:

— Я хочу просто взглянуть, как работает моя новая формула, — тараторит сквозь зубы, как обычно. — Опасности никакой нет, — утверждает. — Препараты проверенные. Там просто пара новых пептидов. Статистический эксперимент — вот и всё.

Немного пораздумав, отвечаю:

— Смарт-драги, говоришь? Ладно. Если всё безопасно, пять сотен на стол, и давай свою пилюлю.

Глаза у него бегали, как у уличного торчка, но иногда у него бывал такой взгляд, словно он сканер или рентген какой-то.

— Нет, ну ты всё-таки поразмысли над этим, — говорит. — К тому же там есть ещё один нюанс…

Не сказать, что я не был готов к такому.

— Какой же?

Старик, помявшись, говорит:

— Необходимо внутричерепное введение…

Его глаза перестали бегать, и он уставился на меня, как корова, пожевывая свои старые сморщенные полосочки губ.

— Что, прости?..

Он объяснил, что по-другому никак. Раствор не проходит гематоэнцефалический барьер. Но если его ввести в спинномозговую жидкость, сыворотка равномерно распределится и впитается преимущественно в кору.

Я задал ещё несколько вопросов и, несмотря на эту новость, поднял цену и согласился. Не каждый же день предлагают за плату попробовать то, что ты сам себе не можешь позволить. Да и я давно догадывался, что у нашего Профессора есть такие штуки, которые при всем желании на улице не найти. А по поводу внутричерепного введения, подумал, если ставки выше, то и выигрыш должен быть больше. К тому же мне нечего было терять. Игла в мозг, кувалдой между ног — я уже давно был готов на всё, что угодно. И, кажется, именно в тот момент я впервые услышал этот шепот. Он говорил мне: «Эй, слышишь? Это, может быть, твой шанс… возможно, именно этого момента ты ждал всё это время…»

Но сейчас я понимаю: стоило бы мне хоть на секунду заглянуть этому старому пню в его внимательные, серые глаза, мне бы стало ясно — это был и его шанс. Этот сморщенный умирающий человечек, который уже завтра рисковал словить букет болезней куда хуже, чем Альцгеймер, видел меня насквозь. И, надо сказать, он попал прямо в яблочко. Где бы он ещё нашёл такого тупого отчаянного отморозка, который бы согласился на такое?

Но, к сожалению, вся моя спесь и отвага куда-то делась, когда я попал в этот стремный подвал…

— Да, да, — неуверенно бормочу. — Всё обдумал. Вводи свою чёртову сыворотку, да побыстрей…

А у самого мысли в голове: «Какое ещё „Да“? Ты чё, совсем спятил?!..»

Старик добирается до другого стола — металлического, с небольшими бортиками и огромным количеством разбросанных инструментов. Кажется, хирургических. Затем разворачивает ко мне своё старое кресло.

— Ладно тогда. Садись давай.

Бегло оглядываю этот «стул» с отламывающимися подлокотниками:

— Что, прям в этом?

Профессор уже отвернулся к столу, но возвращается ко мне на мгновение:

— А ты чё, блядь? В частную клинику захотел?

Поглядев в седой затылок ещё секунду, я похоронно бормочу:

— Похуй. Пляшем.

Аккуратно присаживаюсь так, чтобы кресло не развалилось под моим весом.

Оно всё скрипит, и спинка нихрена не держит — приходится не откидываться на неё.

С каждым мгновением эта идея нравилась мне всё меньше.

Мне казалось, что я сел на электрический стул смертника. Но спросить у Профессора, сколько ещё подобных лабораторных крыс сидело на моем месте, мозгов мне не хватило.

Ну ничего, скоро нервной ткани будет столько, что она полезет из ушей.

А старик всё что-то копошится за моей спиной.

— Так и чё? — оборачиваюсь к нему через шаткую спинку. — После этого я стану лучше соображать, да?

Продолжаю сверлить ему затылок.

— Ага, — бормочет он, не отрываясь от своих дел. — Твоё серое вещество заработает по полной!

Опускаю взгляд ниже — на стол, но продолжаю расспрашивать его:

— И что это за вещество такое?

За его маленькой, обесформленной фигурой вижу, как он меняет насадку на небольшом ручном станке, который похож на дрель-шуруповёрт.

— Ооо, это сущая ерунда, дружок, — проглатывая слова, объясняет он. — Там где-то полторы тысячи низкомолекулярных биологически активных нейропептидов, — дед снимает мини циркулярку, измазанную в крови, и отбрасывает её в сторону. Она грохает об стол. Меня от этого вида начинает мутить. — Очищенные белки мозгового вещества, — продолжает, тараторя, — пара сотен ингибиторов, улучшающих усвоение, и ещё десяток препаратов, которые увеличивают нейропластичность, активируют нейрогенез, останавливают апоптоз, а также меняют кое-какие генетические последовательности, — говорит Профессор и аккуратно вставляет в станок очень тонкое сверло, — но о них я не могу говорить…

Он, наконец, поворачивается ко мне, проверяя, работает ли сверло:

Вум-вум

Со словами:

— Это коммерческая тайна.

Тут у меня в глазах резко потемнело, и все вопросы поотпадали разом.

Держись, примат Дрейк, лучше подумай, что ты можешь дать человечеству.

А после этого дед прям добивает: он на моих глазах выковыривает пальцем свой правый глаз и убирает его в нагрудный карман, затем присоединяет провода от станка к разъёму на глазном дне.

От волнения, вида дрели в его руках и гребанного глаза меня чуть не выворачивает наизнанку…

Но я сглатываю и кое-как сдерживаю себя.

А Профессор, теперь ещё и с проводом из-под закрытого века, говорит мне:

— Ну всё. Давай, поворачивайся, парень, — и вдавливает пальцем сверло, загоняя его под защитный кожух.

Вот только мне уже как-то не охота.

— Так а ты мне обезболивающее хоть какое-нибудь вколешь? — не свожу с этого маньяка взгляд.

— Да брось. Здесь сверло чуть толще иголки. Ты ничего не почувствуешь. Расслабься!

С неохотой и диким недоверием я всё же поворачиваюсь к нему затылком:

— Ладно, посрать. Давай, — бормочу, впиваясь руками в отваливающиеся подлокотники.

Он обработал участок на моей башке и приставил станок в районе темечка.

Если быть точнее — немного левее и чуть ниже его.

— Только вертеться не вздумай, — советует Профессор.

Он примеривается секунду, а я от напряжения зажмуриваю глаза.

Чувствую, как пластмассовое дуло упирается мне в верхнюю часть затылка и давление всё нарастает, а потом:

Цок — старик нажимает на курок, и сверло выскакивает из защитного кожуха.

— Ай.

Оно пробивает мне кожу до кости.

— Всё, не пищи. Больше больно не будет.

После чего он начинает бурить.

А звук ещё хуже, чем у дантиста — свербит прям в голове.

— Чёт всё-таки как-то неприятно, — процеживаю сквозь стиснутые зубы…

Но тут череп неожиданно проламывается, и меня как закоротит: пальцы скрючиваются в конвульсии, на лице жёсткий перекос. Одно веко закрылось, второе — не до конца. Через него видно, как глаз с полопавшимися капиллярами закатился далеко назад.

— Ёб твою мать, дружочек! — слышу крик напоследок. — Извини! Сверло прям в мозг провалилось…

Стадия B

Чик, чик, чик, чик… — в помещении раздается безостановочное клацанье клавиатуры.

О, прошу, не обращайте внимания на мои глаза.

Чик, чик, чик, чик…

Да, я снова сижу в своей крошечной тёмной каморке с кровоточащим гипертрофированным мозгом набекрень. Развалившись на кресле, стучу по клавиатуре как ненормальный. На моём мертвенно бледном лице отражается сияние экранов. Я практически неподвижен — в непрестанном движении остаются только выбивающие код пальцы… ну и глаза…

Чик, чик, чик, чик…

На моё тощее тело натянута тёмная футболка, через которую отчетливо проступают ребра, а на плечах поблескивают следы от крови, что временами соскальзывает со здоровенных мозговых извилин на висках. Ну а что касается глаз… Вы просто должны понять — так намного удобней. Как вам, наверно, известно, в отличие от животных, которые сделали ставку на обоняние и слух, человек до 90% информации получает через зрительную систему. И, стало быть, ты можешь получать в два раза больше информации, если каждый твой глаз будет двигаться независимо от другого…

Чик, чик, чик, чик…

Если бы ваша зрительная кора была развита настолько же, как и моя, вы бы согласились с этим. Конечно, пришлось немного поработать над нейромышечной связью глазодвигательных мышц и над рассинхронизацией рефлекторных саккад, но оно того стоило. Теперь я могу двигать глазами, как хамелеон или как морской конек (его глаза тоже двигаются независимо друг от друга), и собирать информацию сразу с шестнадцати экранов. Да-да, недавно я прикупил ещё десять штук. А ещё прикупил нейро-мышку — приблуда, с помощью которой курсор на экране двигается силой мысли (правда, в моём случае он не двигается, а мечется, как молния, с экрана на экран). Так что этот проводок с магнитной головкой и зеленой подсветкой, прикреплённый к моему виску, — беспроводная зарядка. Я чёртовых пару дней искал специалиста, который подключил бы электроды к моим разбухшим извилинам. Все отказывались. А кое-кто даже начинал креститься и молиться богам, только увидев меня.

Чик, чик, чик, чик…

Наверно, вам тоже может показаться, что я выгляжу немного жутковато: мозги наружу, направленные в диаметрально противоположных направлениях глаза, мертвенно бледная кожа и кровь, сочащаяся из всех щелей.

Правда, я чем-то напоминаю богомола с раскроенной башкой?

Но, знаете, некоторые вещи стоит просто принимать — так выглядит следующая ступень эволюции человеческого рода. Ваше отвращение вполне естественно. Но подумайте, как бы отнеслись к вашей внешности другие представители приматов. Неужели они посчитали бы вас красавцем? Лысая, долговязая обезьяна-альбинос… Уверены?

Чик, чик, чик, чик…

Что? Вам интересно узнать, чем я занимаюсь на компе? Ничего особенного, просто дошлифовываю вирус, способный выжечь любое железо… Зачем? Позже расскажу.

Чик… чик…

О, смотрите-ка, я закончил.

Моя тощая, гниющая туша встает, отрывает головку магнитной зарядки от виска и направляется в ванную, перед этим силой мысли включив звук новостей на одном из левых экранов и прихватив с заваленного разным хламом стола ржавые металлические ножницы…

Для чего? Всё потом, а пока вернемся к основной истории и отмотаем чуток:

Ф-фффффффф…

На следующий день после укола я открываю глаза с мыслью:

«Господи, я ещё жив?..»

Всё вокруг было окутано серым густым туманом, без каких-либо внятных очертаний.

«Где это я?..»

Я ни черта не видел, а всё, что ощущал, — звон в ушах, напоминающий визг сигнализации, гулкие удары сердца, которое хотело вырваться из груди, и невыносимая головная боль, словно меня всю ночь бейсбольной битой по башке били.

«Снова здесь…»

Постепенно стены моей каморки проступают сквозь туман, и я узнаю их. Я лежу, как обычно, в одежде на матрасе, вот только ногами к двери. Подумал:

«Наверно, рухнул сразу, как ввалился…»

Вот только я ни хрена не помнил, что вчера было. В тот момент состояние у меня было, мягко говоря, тяжелое, и я даже не был уверен: проснулся ли я? Спал ли вообще? А если и спал, то сколько? В общем, я мало что понимал.

Несмотря на это, я ощущал странный бодряк вплоть до лёгкого тремора в руках. Так что было ясно — я больше не усну, и пора вставать.

Но как только я попытался шевельнуться, мое тело пронзила невыносимая боль. Казалось, у меня что-то защемило. Во все мои мышцы, особенно в те, что вдоль позвоночника, словно воткнулись тысячи иголок.

Я остаюсь лежать, опасаясь даже глубоко вздохнуть, и пытаюсь вспомнить, что же вчера такого было. И кое-как мне удаётся вспомнить вчерашний день. Я вспоминаю Якошо — барыгу, у которого таблетки взял. Как после него добрался до дому, как закинулся транком и завалился спать. А потом… помню, я бегу по лестнице, но что дальше… Ни хрена — в памяти дыра, будто её стёрли. И так странно… эти воспоминания кажутся такими блеклыми и далекими, словно им больше ста лет. Но вот другие — уже давно позабытые мной, — такие свежие, будто те события произошли только вчера.

Это ожившие картинки из детства.

Старые друзья, которых я, наверно, уже никогда не увижу.

Большие, как черные перламутровые пуговицы, глаза девчонки, что жила неподалёку от дома деда.

И ещё пара моментов, о которых я предпочел бы никогда не вспоминать.

Всё перемешалось.

Как колода карт.

Позже Профессор объяснит мне, что амнезия, путаница во воспоминаниях, странные ощущения, синестезия и многое другое — последствия тотальной перестройки нейронных связей. Нейропластичность, мать её…

Через некоторое время я всё же беру себя в руки и через боль поднимаюсь. А когда оказываюсь на ногах, возникают новые проблемы.

Ослабшие конечности дрожат и подгибаются, да и вся координация движений идёт к чертям. Я, как беспомощный ребёнок, заново учусь ходить. С чем-то подобным я уже сталкивался однажды, когда чуть не сгорел от паршивой уличной кислоты…

С трудом я всё же добираюсь до ванны, чтобы попытаться хотя бы холодной водой привести себя в чувства.

В темноте шарю рукой по плитке на стене, нащупывая выключатель справа от заложенного кирпичом дверного прохода. Но вот что меня здорово сбивает: я никак не узнаю стену на ощупь. Словно трогаю невесть что. Хочу поскорее врубить свет, чтобы понять, что происходит, но, как только выключатель щёлкает: «Чиккк», — я сразу забываю обо всём: свет лампы ослепительным прожектором ударяет мне в глаза, и от этого я щурюсь, совершенно не врубаясь:

«Какого чёрта, твою мать?»

Думаю, может, это скачок напряжения? Обычно лампа очень тусклая и не светит ни хрена, а сейчас я даже не мог открыть глаза.

Со временем это проходит, но, увидев своё отражение в зеркале, я быстро догадываюсь, из-за чего у меня такая болезненная реакция на свет. На секунду я замираю, уставившись на себя и разглядывая белки своих глаз — они краснющие от полопавшихся сосудов.

Мой безумный вид тут же пробуждает во мне воспоминания о сумасшедшем Профессоре и даже о провалившемся в череп сверле…

«Вот падла… Но сделал ли он укол?» — мои брови превращаются в хмурую галочку.

Не помню…

В следующее мгновение я уже прильнул к мутному зеркалу и ощупываю затылок в поисках дырки. Я настолько опешил, что не обращаю внимания на то, что волосы, кожа на голове и череп, также как и стена, — очень странные на ощупь.

Но уже через секунду пальцы натыкаются на что-то.

Поворачиваю голову максимально боком к зеркалу и, раздвинув волосы, вижу: ближе к макушке прямо из башки торчит маленькая светлая трубочка из пластмассы.

Кажется, это катетер.

Мне припоминаются слова старика, который просил заглянуть к нему в подвал ещё раз сегодня для повторной процедуры.

«Ага, вот уж хрен. Ты мне ещё за дырку в черепе ответишь…»

Но после по ванной комнате прокатывается жуткое урчание моего живота, больше похожее на протяжный волчий вой. А затем желудок как сведёт! я сгибаюсь пополам от пронзительной агонии. В глазах темнеет, и я с трудом удерживаюсь, чтобы не завалиться на грязный кафельный пол.

Жёстко. В тот момент мне показалось, что такой боли я в жизни не испытывал.

Когда внезапный приступ начинает проходить, и я постепенно очухиваюсь, навалившись на серверы напротив унитаза, то понимаю, мне срочно нужно пожрать.

Так и не добравшись до крана, я в полусогнутом состоянии двинулся к выходу с мыслями, что не стоило мне два дня оставаться без еды…

Дверь хлопает за мной, магнитный замок защелкивается, а я даже не догадался посмотреть, что происходит на улице за окном.

Я снова на лестничной площадке.

И как только её смрад ударяет в нос, мне становится ещё хуже. Такое ощущение, что запах прям пробирается в подкорку и обволакивает моё ослабевающее сознание целиком.

Стараюсь как можно быстрее перебирать ногами, однако недомогание и нарушения координации не позволяют это сделать. А чем ближе я к бомжу, что копошится на междуэтажном пролете, тем сильнее мне в мозг въедается его вонь.

Когда же прохожу мимо — мимо старого бородатого деда без руки и с проржавевшим механизмом вместо уха и верхней части челюсти, — я вообще чуть ли не теряю сознание и оступаюсь, но вовремя хватаюсь за перила. Так же, как и стена в ванной вместе с выключателем, поручень показался мне очень странным на ощупь — будто сделан из неизвестного материала. А когда я спускаюсь чуть ниже и немного прихожу в себя, до меня вдруг доходит, что на языке вертится имя: «Билли».

«Кто, блядь, вообще такой этот Билли?»

Тем временем я уже приближаюсь к бомжу на следующем пролёте и закрываю нос, чтобы не вдыхать этот въедливый запах. Но, оказавшись ближе, я понимаю, что зловоние здесь совершенно иное, нежели на этаж выше. Я прохожу мимо ещё одного старика — он громко храпит, лежа на матрасе в обоссаных штанах, — а его запах вызывает у меня ассоциацию с именем: «Чарльз». Да, точно, это его так зовут — калеку без рук, вместо которых у него из плеч торчат металлические шарниры, как у какой-то сломанной игрушки…

На следующем пролёте новые запахи ассоциируются у меня с именами: «Мартин и Палм» — это муж с женой. Конечности у них вроде как на месте, да и вонь здесь не такая резкая. Эта парочка пожилых, кажется, даже проживала в этом клоповнике раньше, но закладная кончилась, и их квартиру забрали за долги.

А ещё на этаж ниже валяется вечно бухой городской сумасшедший. Он, как нажрётся, вечно ходит по улицам, пытается собрать вокруг себя толпу и нотации всем читает — учит, как жить.

Его запах подсказывает имя: «Джейк».

На других этажах:

«Морис», он лежит здесь вместо умершего «Пена».

Ещё ниже:

Беженец из России «Борис».

Дальше:

Карлица наркоманка «Синди».

И всё в таком духе…

Вот только откуда я знаю все их имена?

Но через пару секунд ответ сам приходит ко мне в голову:

«Конечно же. Многие из них обитают здесь намного дольше меня…»

Я сотни тысяч раз слышал их разговоры между собой и их разговоры о других таких же «жильцах», но не придавал этому никакого значения. К тому же к ним очень быстро привыкаешь и перестаешь обращать на всё это внимание. Впрочем, как и они — все эти бомжи уже давно не обращают ни малейшего внимания на тех, кто проходит мимо них…

Вот только какого черта я вспомнил об этом сейчас?..

А пока думаю об этом, я даже не замечаю, как оказываюсь на улице. Я на автомате перепрыгиваю лужи гнили под ногами, и прихожу в себя только в тот момент, когда всё вокруг вдруг вспыхивает, как в огне. Я замираю и замечаю в одной из дрожащих луж неподалеку огромный пламенный блик.

Резко оборачиваюсь и поднимаю глаза. Но их тут же ослепляет солнце. Там, в узкой щелке между высоченных домов, где проступает синее небо и нежные облака, завис огромный золотой диск. Он тянет ко мне жгучие лучи, и кажется, его свет настолько интенсивен, что производит жуткий низкочастотный гул…

Долго я не выдерживаю этого вида — закрываюсь рукой и отворачиваюсь.

«Да, это тебе не светодиод в ванной…»

Почему-то я был уверен, что, как обычно, проснулся ближе к ночи.

А когда зрение чутка приходит в норму, я замечаю — все старики-калеки вокруг странно косятся на меня.

Наверно, подумали, заметив мои кульбиты:

«Во наркоман!»

Не теряя больше времени, продолжаю идти. Я сильно щурюсь, чтобы яркий до неприязни свет не резал мне глаза, но всё, что способно отражать свет: бутылки, битое стекло и лужи дерьма на асфальте — абсолютно всё яркими бликами колет мне прямо в центр зрачков. Успокаивает лишь то, что выход из переулка не так уж далеко.

Когда покидаю «Большую-центральную», я вдыхаю полной грудью — яркое солнце и зловоние подворотни остаются позади. Но из-за пульсирующей изжоги в верхней части живота решаю не переться до перехода и не ждать сигнала гребаного светофора, а ломлюсь поперёк проезжей части, ведь забегаловка, в которой я обычно перекусываю, находится прямо напротив.

Пара электромобилей чуть не сносят меня к херам, ну а так всё, в общем-то, проходит неплохо — я остаюсь живой. Под вой клаксонов и визг тормозов я вскакиваю на противоположный тротуар, протискиваясь между припаркованных тачек. Передо мной — расположенная на первом этаже старой высотки забегаловка с не горящей неоновой вывеской: «C&B» — это означает «Crepes&Beer». Или «Блины и Пиво». Почему такое тупое название? Дело в том, что это заведение работает круглосуточно. Днём это кафешка, а вечером — бар.

Открываю стеклянную дверь.

Её ручка тоже кажется мне очень странной на ощупь.

Эту забегаловку содержат два брата Дейв и Гоп. Они работают попеременно.

И сегодня за стойкой Гоп.

— Здоро́во! Можно? — спрашиваю для приличия, а сам сворачиваю направо и иду вдоль окон к дальним столам.

Эти братья очень похожи — почти как близнецы, несмотря на разницу в пару лет.

— О, привет, — отвечает седой здоровяк, отрываясь от дел. — Ты чёт рано сегодня… или поздно… Хрен тебя пойми…

Но, несмотря на схожесть, их довольно просто отличить.

— Че будешь? — спрашивает Гоп, облокачиваясь на стойку.

У него здоровенные шрамы на щеке и усилитель руки виднеется из-под рукава. Это не протез, а именно усилитель — ряд металлических пластинок торчат прямо из кожи. Гоп — бывший военный. Он как-то надрался и рассказывал про службу и свою модификацию: «Это для того, чтобы таскать крупнокалиберку в одной руке. Но и для двадцатилитровых канистр с пивом неплохо подходит…»

— Что побыстрее можете сварганить, — говорю и уже подхожу к столику, за которым обычно сижу — второй с конца возле окна спиной к выходу. — Ты не представляешь, насколько я голодный, — чуть поворачиваюсь к нему и кладу руку на живот, делая рожей типа «мне херово».

Старик кивает и говорит:

— Ладно. Сейчас что-нибудь придумаем… — он выпрямляется во весь рост и направляется к окошку на кухню.

Да, жизнь его вообще потрепала. А всё из-за того, что наша страна хоть и менялась до неузнаваемости временами, но интересы у неё оставались всё те же — претензия на мировое господство, в то время как люди тонули в говне.

Я присаживаюсь на красный потрёпанный диван из кожзама и придвигаюсь в упор к широкому окну.

Довольный тем, что изжога и другие неприятные ощущения скоро пройдут, я, расслабляясь, откидываюсь на спинку и, посмотрев на улицу через полуоткрытые жалюзи, решаю, наконец, разобраться, что не так с моим осязанием.

«И что вообще за дерьмо в меня этот дед вколол?»

Словно инопланетянин, я осторожно касаюсь кончиками пальцев стола, оценивая свои ощущения и совершенно не узнавая пластмассовую поверхность на ощупь.

Затем принимаюсь лапать его обеими руками.

«Похоже на диссоциатив какой-то…»

Так нихрена и не поняв, я хватаю следующий объект для изучения — салфетку из раздолбанной салфетницы и, прикрыв глаза, начинаю мять её в руках.

Не сразу, но всё же я узнаю её — да, точно, это самая обычная салфетка, но такое ощущение, что прямо сейчас мне открываются сотни её новых граней, которые я раньше не замечал, а секунду назад ещё не был способен дифференцировать из-за их бесчисленного количества.

Но я вдруг выпускаю её из рук, внезапно почувствовав вкус бумаги у себя на языке.

Мерзкой, дешёвой, шершавой бумаги, наверняка прошедшей тысячи кругов переработки, перед тем как попасть ко мне в руки.

Тут же открываю глаза, пытаясь понять, что же происходит, но, когда привкус проходит, я, недолго думая, хватаю солонку со стола.

Я принимаюсь по-новому ощупывать стекло и его проскальзывающие под пальцами грани. Снова закрываю глаза, прислушиваясь к своим ощущениям. Никогда в жизни я так внимательно не прислушивался к ним, а сейчас обнаруживал способность всецело погружаться в это… Но, когда я случайно задеваю крошечные гранулы соли у основания горлышка, на языке вдруг (по-другому и не описать) взрывается соленый привкус. На этот раз я не открываю глаз. И чем внимательней прислушиваюсь к вкусу, тем сильнее он становится. Такое чувство, что он разливается по полости рта, а когда эти ощущения захватывают меня без остатка, где-то в голове я даже начинаю различать присущие только этим соленым гранулам звуки. Это трудно описать, они словно кристально-океанические…

Увлеченный ощущениями, я всё глубже проваливался в собственную вселенную бесконечной вариативности ассоциаций и интерпретаций. Не глядя, я хватал со столика всё подряд и внимательно вслушивался в тающую на языке многоцветную музыку сахара (перед моим внутренним взором плыли целые картины); всматривался в приятные покалывания, пробегающие по всему телу, от радужной оды, которую спровоцировала капелька соуса BBQ, размазанная по подушечкам пальцев; и вмалчивался в трехмерный фрактальный трип от горошков черного перца, перекатывающихся в ладони…

В один из таких моментов мне даже показалось, что я наблюдаю, как кристаллизуется время… но эту иллюзию разрушила пробежавшая по помещению забегаловки легкая вибрация, которая из-за моего обостренного восприятия показалась мне настоящим землетрясением…

«Какого черта?» — думаю я, не сразу поняв, что происходит.

Затем открываю глаза и, вынырнув из мира собственных проекций, замечаю еле подрагивающие предметы на своём столике и тихо позвякивающую посуду на соседних.

Странно, до этого я никогда не замечал, что здесь такое происходит.

Но быстро проскочив по цепочке вспыхнувших ассоциаций, до меня кое-что доходит.

«Ну конечно…»

Откуда ни возьмись в голове всплывает где-то мельком увиденный план подземных тоннелей города и подробная карта района. Всё это накладывается друг на друга (плюс — берётся в расчет время, специфический род и диапазон вибрации), и я прихожу к выводу:

«Да, точно, прям под этим местом должна проходить линия метро. И, кажется, состав именно здесь начинает торможение…»

Довольно скоро эта легкая дрожь, вернувшая меня в реальный мир, затихает.

«Но как же я раньше этого не замечал?»

Начинаю вертеться по сторонам, чтобы понять, заметил ли это кто-нибудь ещё, кроме меня. Но вокруг вижу, помимо Гопа, протирающего стойку, лишь четыре посетителя, которые с головой погружены в себя.

Один сидит за стойкой и тупо пялится перед собой, потягивая кофе.

Два других расположились в паре столиков от меня. Тот, что поближе, безостановочно бормочет, не вдаваясь в подробности, слушают ли его, а другой иногда кивает и даже что-то отвечает, продолжая думать о своём.

Четвертый сидит в другом конце зала и уплетает сэндвич с картошкой фри за обе щеки, не отрывая глаз от экрана гало-телефона.

Так, стоп.

«А когда они здесь появились?»

С тем, что жрет, всё ясно — он уже был, когда я пришел. А остальные?

Я поднапрягся и вспомнил, что пока залипал в свои ощущения, до меня с равным перерывом во времени раза три донёсся звон колокольчика, что висит над дверьми при входе.

«Что-то не сходится. Может, кто-то уже вышел?»

Пытаюсь разобраться с этим, но в эту секунду из сортира появляется мужик и, поправляя на себе штаны, проходит неподалеку.

«Понятно…»

Тогда я возвращаюсь к своему столу и, опустив взгляд, вдруг замечаю перед собой тарелку с яичницей из синтетического белка и двумя полосками ненатурального бекона.

«А это как тут оказалось?»

Снова я поднапрягся и вспомнил, как не так давно ко мне подходил этот громила Гоп. Он сунул тарелку мне под нос со словами: «Bon appétit», — но я был настолько поглощён своими экспериментами, что на отвали ответил:

«Ага, спасибо», — и даже не обратил на него внимания.

Я опять покосился на других посетителей заведения — на этих ходячих мертвецов, которые ничего не видят, ничего не слышат и ничего не замечают, — а после меня пронзило осознание того, что всё это время вплоть до этого момента я жил точно так же, как они — ни черта не замечая. Каждую долбанную секунду вокруг меня происходило столько всего, но из-за своей невосприимчивости и тупости я упускал целые пласты жизни из-под носа… Меня переполнило ощущение, что всё это время, вплоть до этого момента, я бродил в густом тумане, и только сейчас я случайно выбрался из него. Словно всё до этого момента было невнятным сном, и только сейчас я очнулся…

И тут кое-что произошло.

Краем глаза я неожиданно замечаю, как через огромные окна справа от меня мазки солнечного света попали на край барной стойки и стали стекать вниз — в проход между столами.

Я поворачиваюсь и поднимаю взгляд через стекло: солнечный диск прямо на моих глазах, дрожа и искажаясь, выглядывает из-за крыш небоскребов напротив. Его сияние постепенно заполняет помещение и вскоре касается меня.

«Невероятно…»

Полузакрытые жалюзи на окнах режут столбы света горизонтальными линиями и оставляют в них темные прожилки.

Но, несмотря на невообразимость происходящего, кажется, я единственный, кто это замечает…

Когда сияние добирается до моих глаз, я закрываю веки. Я чувствую, как тепло растекается по коже на лице. Как свет опускается всё ниже и через некоторое время уже касается моей руки. Он начинает греть её, то время как другая рука, что лежит на бедре в тени под столиком, остается чуть влажной и холодной.

Я ощущаю всё это единовременно: тепло, лицо, руки, кожа на них и даже дыхание — всё в одно мгновение.

И тут по моему телу пробегают мурашки и всё внезапно обретает смысл.

Я ещё внимательней прислушиваюсь к себе и к окружающему миру, и даже немного удивляюсь тому, насколько безгранична моя концентрация. Тому, что с каждой секундой она становится только сильней. Это искренне изумляет — впервые в жизни ощутить кристально ясное мышление.

Я досконально чувствую каждую частичку своего тела и вместе с тем, несмотря на закрытые глаза, ощущаю всё происходящее вокруг, и воспринимаю это как неотъемлемую часть себя.

Чувствую, как стонет моя спина, как гудит башка, как ноет желудок, и как сердце тяжелыми ударами пытается вырваться из груди; но одновременно с этим я ощущаю, как поднимается солнце, как подрагивают окна от проезжающих мимо машин, как в заведении столовые приборы бьются о тарелки, и как проходит на глубине вагон метро…

Знаю, я истощил себя уже очень давно, и всё моё тело разваливается на части…

Знаю — мир, жизнь, прошлое, будущее и возможности… всё это было у меня под носом, но я этого не замечал…

Всё это время я был не здесь…

Но, несмотря на это, теперь я окончательно проснулся и готов всё изменить…

Когда же я, наконец, открываю глаза и опускаю взгляд на тарелку, думаю:

«А сейчас — самое время хорошенечко пожрать…»

* * *

«Пора выбираться отсюда…»

Когда я вернулся в свою каморку, работа пошла на ура.

В забегаловке я закинулся ещё парой легких, но богатых витаминами салатов. Не надо быть гением, чтобы понять: плачевное состояние моего организма, в частности, является последствием неправильного питания. Последние лет пять я ел раз в день и по преимуществу какое-то дерьмо. А ведь телу нужны биологически значимые элементы и минералы. К тому же в «Crepes&Beer» довольно вкусно кормят. Забавно, раньше я этого не замечал — сжирал всё и даже голову не включал.

Перед началом работы я посмотрел на таблетки, которыми всегда закидывался перед тем, как заняться делом. Красные пилюли в блистерной упаковке лежали там же, где я их оставил вчера — на левом краю стола. Подумал:

«Ну уж нет. Обойдусь без этого дерьма».

И скинул их в ящик стола, по содержанию напоминающий мусорную корзину. А ведь ещё вчера я не представлял жизнь без этих препаратов. Подсел, как свинья.

Кстати да, болевые ощущения в теле притупились слегка — я перестал на них концентрировать свое внимание. То же самое касается и приступов синестезии. Я постепенно привыкал к новым тактильным ощущениям старого мира и повышенному восприятию своих органов чувств. Было забавно, когда я, не глядя, провел пальцами по клавиатуре и понял, что могу прочитать все полустертые буквы, цифры и знаки на ощупь, как слепой.

А потом работа сама собой закрутилась.

Я был предельно сфокусирован.

Но в то же время моя концентрация была такой естественной.

Мысли и идеи сами собой появлялись у меня в голове, несмотря на то, что последние годы я бился за каждую секунду продуктивной работы. Любая умственная активность вызывала у меня лавину сопротивления. Внимание так и норовило куда-то ускользнуть. Я постоянно обнаруживал себя то на сторонних сайтах, то смотрящим какую-то ерунду, то прокручивающим ленту новостей, до которых мне не было никакого дела. Но теперь эта проблема испарилась. Теперь мой мозг сам будто требовал подкинуть ему задачку, да посложнее.

Уже через час работы я имел полноценный концепт алгоритма, над которым работал последнее время.

Почти четыре месяца назад вместо уплаты довольно крупного долга один знакомый делец скинул мне рабочий Kill-Chain к уязвимости от сервера одного очень большого казино. Для тех, кто не в теме: Kill-Chain — это что-то вроде инструкции по взлому с полным списком инструментов (вирусов и прочей лабуды) для получения доступа к ресурсу. Оставалось дело за «малым»: придумать и написать алгоритм, а также вирус, чтобы его встроить…

Вообще такие наборы обычно используют для того, чтобы ломануть сервер какой-нибудь организации, а потом шантажировать её с целью выкупа. Но за это можно присесть, и надолго — законы за киберпреступления в нашей стране были очень жестоки. Ещё вариант: продать уязвимость конкурентам, но и здесь можно влипнуть. Поэтому я выбрал третий вариант.

А именно — выдоить эту корову по-полному.

Всё оказалось намного проще, чем мне думалось поначалу. По моему новоиспеченному плану я должен был взломать главное казино нашего города с помощью заполученного мной Kill-Chain’а и внести небольшие изменения в работу программ по выдаче псевдослучайных чисел, а также софта, регулирующего процент выдачи игроку. Затем скрыть следы взлома, оставляя крохотный канал связи с моими утилитками, а вот уже всем остальным должны заняться мои тридцать шесть ботов, которые, симулируя человеческий распорядок дня из шестнадцати стран, будут обдирать казино, дергая за онлайн рычаги в тот момент, когда программа будет поднимать процент на сдачу слот-машин до небес.

И если у меня всё получится (а в этом я не сомневался), я сумею воплотить в жизнь настоящую Американскую мечту. Это как заполучить Святой Грааль. Кто не мечтал нагнуть казино и жить на его бабки?

Сам знаю лучше вас. Нет смысла отвечать: об этом думал абсолютно каждый «крекер» нашего города.

Но всё же, пока я отстукивал на клавиатуре алгоритм и код вирусника, в моей голове фоном проскакивала мысль: «Неужели это всё, на что я способен?.. Может, я упускаю что?..»

Я работал без перерыва часов так семь. И отвлекся лишь однажды, в момент, когда солнце стало опускаться за дома. Подумал:

«Может, подняться и поглядеть на закат? — Но через секунду: — Нет, как-нибудь в другой раз…»

Всегда я так.

Но, надо сказать, за столь короткий срок я выполнил объём работы, с которым не справился бы, наверное, и за полгода.

Все прошлые четыре месяца я вроде как работал над тем, чтоб это провернуть, но, по правде говоря, занимался полной ерундой. Только сейчас мне стало очевидно — всё это время я только делал вид, что думал, а на самом деле пробуксовывал на месте. Вместо того, чтобы реально подумать и решать вопрос, мой мозг прокручивал пустые умственные операции, которые ни к чему не приводили, и всё же высасывали из меня остатки сил. А всё потому, что я и сам не верил, что это возможно, и не считал себя достойным сорвать подобный куш. А ещё это значит, что, несмотря на громогласные заявления и позу озлобленного на весь мир, ещё буквально сутки назад я не был готов ничего менять. И вместо того, чтобы действовать, я блуждал в потёмках собственного усталого разума.

Но теперь эта усталость прошла. Я чувствовал это. Я ощущал себя настоящим супергероем, суперменом под транквилизатором — спокойным, уравновешенным, но вместе с тем способным перевернуть весь мир. Только лазеров из глаз не хватало. Хотя вместо них у меня была такая концентрация, которой даже супермен бы обзавидовался…

Когда наконец-то завершил все дела на сегодня, я встал и впервые за десять лет хорошенько размял спину, которая за эти годы превратилась в долбаный зигзаг. А потом взглянул на часы — на циферблате было без восьми минут десять, — и подумал:

«Ну, что? Пора в подвал…»

* * *

Дум-дум-дум — эхом проносится по катакомбам.

Раздаются шаркающие шаги, и вскоре металлическая дверь со скрежетом откатывается в сторону.

В щели снова появляется сморщенная башка.

— Ну что, Профессор, ещё укольчик?

На лице старика проступает хитроумная ухмылка.

Глупый, глупый крысёныш…

Стадия C

Цок…

Цок-цок…

Нет, на этот раз это не клавиатура…

Цок-цок…

Это пряжки на ремнях, которыми мои руки прикованы к койке…

Цок-цок…

Метал бьётся о металл и производит звук, когда я поочередно дёргаю онемевшими до бесчувствия конечностями…

Цок-цок…

Дергать руками — это единственное, что я могу себе позволить, чтобы поразвлечься, когда достаёт тупо пялиться глазами хамелеона на голые стены тёмной комнатушки, где меня держат взаперти…

Цок-цок…

Ну или ещё я могу поцокать языком, но, признаться, это даётся мне с трудом. Да, как вы уже поняли, я не в своей каморке, но размеры помещения почти один в один. Только компьютера и серверов нет — здесь абсолютно пусто. Пусто, также как и в моей голове…

Цок-цок…

Вы, наверно, заметили, мозг у меня намного меньше, чем раньше. Точнее сказать, его у меня практически нет… Но это меня ни капельки не напрягает. Я отношусь к этому как к своеобразному отдыху. Так сказать, отпуск, который я заслужил за время своей тяжелой умственной работы…

А сейчас т-ссс — тихо…

Топ-топ-топ-топ…

Слышите? По коридору кто-то идёт? Сравнительно легкие шаги такие. Это Маргарет — значит, сегодня её смена. Мне нравится Маргарет, она заботится обо мне…

Дззз…

Дверь открывается, и в тёмное помещение заливается свет из коридора, а в сияющем проходе появляется тёмная фигура. Она закрепляет створу и заходит внутрь…

— Ть, — цокает немолодой женский голос. — Ты снова слюни напускал?

И вправду — слюни у меня рекой текут по подбородку. На вязких сгустках переливается тускловатый свет. Я растекаюсь в улыбке имбецила и разеваю рот, лёжа на койке с чуть приподнятым подголовником.

— Ладно, сейчас вытру тебя…

Она подходит ближе, и запах Маргарет — запах лаванды — ударяет мне в нос. Маргарет достаёт платок и, предварительно встряхнув его, насухо вытирает мне лицо. Я же говорил, Маргарет всегда заботится обо мне, в отличие от этого жирного хмыря Тони. Но ничего. В моем новом мире таких как он не будет, зато таких заботливых, как Маргарет, будет до хрена…

— Ну вот, другое дело, — она смотрит на мою тупую рожу с разъезжающимся в разные стороны глазами и одобрительно кивает, а я делаю жвачные движения нижней челюстью и что-то мямлю, но что именно — не разберешь — вырываются только нечленораздельные звуки.

Что-то похожее на:

«Спасибо, мамочка…»

Да, из-за почти полного отсутствия неокортекса я немного впал в детство. Счастливые времена. А Маргарет поднимает мне подголовник повыше (знает, как я люблю), потом туфлей снимает блок с колесиков и, исчезнув из моего поля зрения, принимается толкать кровать. Она вывозит меня в коридор.

Цок-цок…

Я радостно дергаю руками и разглядываю всё вокруг глазами морского конька. Но, по правде сказать, я практически ни черта не вижу, моя зрительная кора полностью разрушена, что не мешает моим глазным яблокам беспорядочно крутиться без перерыва. Со своей мертвенно бледной кожей и наполовину отсутствующей башкой я напоминаю стрёмную раздолбанную куклу из фарфора, в которую вселился нечистый дух…

Какой же жалкий вид для надежды человечества.

Все люди, проплывающие мимо: работники научного центра, охранники, открывающие передо мной двери, и редкие пациенты — абсолютно все разглядывают мою вскрытую тыкву, из которой постоянно сочится кровь…

Цок-цок…

— Ну, ну. Не балуйся — говорит Маргарет, продолжая толкать меня вместе с койкой. — Мы почти приехали.

И, надо сказать, она не врёт. Проехав по длинным коридорам — свернув один раз налево, потом направо, потом снова налево, — мы докатываемся до небольшой кишки, в конце которой одна единственная дверь с надписью: «Процедурный кабинет», а выше горит красным лампочка: «Не входить». Мы подъезжаем к ней всё ближе и ближе.

Маргарет везёт меня на «стрижку»…

— Вот и всё, — она расталкивает передо мной створы и затаскивает койку внутрь вслед за собой.

Я слегка подскакиваю на небольшом пороге, и мы оказываемся в довольно тёмном кабинете. Его озаряет зеленоватый свет дрожащих ламп.

— А вот и наш самый важный пациент! — она выразительно повышает голос, чтобы было слышно на всё помещение.

Через секунду из подсобки появляется высокий, седой, худощавый мужчина с широченной улыбкой на лице. На нём белый медицинский халат и шапочка на волосы:

— О! — завидев нас он начинает добродушно хохотать. — Как всегда вовремя!

Он натягивает хирургические перчатки на ходу и звонко хлопает резинкой по предплечью.

— Скажи доктору «Здравствуйте!» — просит меня Маргарет.

Я снова пускаю слюни по подбородку и пытаюсь нацелить оба глаза на дока, который сходу залезает мне в лицо, но у меня ни хрена не получается — глаза всё крутятся, как бильярдные шары.

— Сейчас мы тебя посмотрим, — говорит док.

Он засовывает пальцы мне в правый глаз, раздвигает веки пошире и светит фонариком.

— Реакция есть, — мой зрачок убегает куда подальше, закатываясь в череп вместе с радужкой, а второй, кажется, смотрит прямо на него. — Это хорошо!

Док осматривает мою вскрытую, как консервная банка, голову и вертит её из стороны в сторону, потом говорит:

— Ну что, приступим? — он улыбается во все зубы и снова немного хохочет.

Они с Маргарет отвязывают меня от койки и усаживают моё непослушное тело на деревянный стул. Потом приковывают к нему ремнями: руки, ноги и даже туловище, чтобы я не соскользнул, а голову закрепляют жгутом.

— Пациент, вы даёте согласие на процедуру? — снова шутит он.

К нему подходит Маргарет и передаёт прибор для декортикации — такая штука, похожая на сырорезку. Она отвечает за меня:

— Молчит — значит, согласен!

Они хохочут.

— Это хорошо!

И доктор, сунув руки мне в голову, срезает сырорезкой лоскут с моих мозгов, которые успели немного регенерировать с нашей прошлой встречи. Затем бросает срезанную нервную ткань в небольшую металлическую ванночку у Маргарет в руках…

— Первая пошла!

Но, несмотря на происходящее и разъезжающиеся в разные стороны глаза, на моей роже довольная улыбка…

— А вот и вторая! Молодой человек, куда вам столько мозгов?

Так что не беспокойтесь, со мной всё будет в порядке…

А пока они нарезают мой мозг, как сыр тофу, отмотаем немного назад:

Ф-фффффф…

Да, я снова в метро.

В грязном, вонючем вагоне, полном бедняков и роботизированных людей.

Сижу, зажатый между пассажиров, и листаю книгу. Одним ухом слушаю через наушник концерт Рахманинова, другим — всё, что происходит вокруг: разговоры людей, шум поезда и объявления метрополитена.

Как вы можете заметить, я немного изменил свой стиль — теперь у меня гладко выбритое лицо, зализанные волосы, и на мне совершенно новый костюм с серебристым отблеском. Но давайте всё по порядку, а то вы запутаетесь.

Перелистываю книжную страницу.

В общем, после второго укола Профессор сказал, что мне нужно сделать перерыв на пару деньков.

— Лады, — ответил ему.

На этот раз процедура прошла тип-топ, без всяких там свёрл, проваливающихся в череп. Он просто впрыснул сыворотку через вставленный в мою голову катетер и сказал: «Вот и всё».

— Ну и отлично.

Как только я зашёл в его подвальную лабораторию, старик провёл завуалированный расспрос: «Как дела?», «Как себя чувствуешь?», «Что-нибудь изменилось?» — хотя раньше такие мелочи его не интересовали. Я отвечал на всё не распыляясь: «Нормально», «Хорошо», «Восприятие немного обострилось, и внимание стало лучше», — а когда сел на его скрипучее, разваливающееся кресло спросил:

— Слушай, Профессор, а ты сам пробовал что-нибудь подобное?

Я почувствовал, как он замялся у меня за спиной, но виду не подал. Он ответил: «А зачем мне это, — как обычно протараторил сквозь стиснутые зубы. — Мне и так хорошо…»

После процедуры старик сунул мне в руки стародавний планшет, походивший больше на доску объявлений, и заставил пройти пару тестов на внимательность, логику и мышление. Результаты по всем параметрам оказались намного выше среднего. Пока делал их, спросил у старика:

— А почему ты раньше их не давал?

Он ответил, что это было не так важно. Важнее то, что дальше произойдёт.

Я пристально поглядел ему в спину.

Ещё он хотел заставить меня вести дневник, но я сказал:

— Не парься, Профессор, я теперь и так всё запомню.

Он остался недоволен, но настаивать не стал, зато выразил сожаление, что я не лабораторная крыса, и меня в клетке не закроешь: «…я бы с удовольствием понаблюдал за тобой 24/7».

— Значит, мне повезло родиться приматом, — пробормотал я.

Да, вот только других учёных это не остановило…

В этот раз я взглянул на его стрёмную лабораторию новым взглядом. И она рассказала мне о нем много нового. Очевидно, у него была склонность к наведению порядка (ну, как склонность… пристрастие уровня ОКР). Всё его рабочее пространство было вылизано до идеала. Стопки синтетических бумаг будто выровнены по линейке. На столах, стеклянных склянках, пробирках, дорогущих терминалах и опытных образцах — ни одной пылинки, несмотря на тонны пыли в воздухе. Инструменты, скальпели, клещи и микропилы, которые ещё в прошлый мой визит валялись, окровавленные, вразброс, в этот раз были расставлены по размеру и от идеальной чистоты мерцали в стерильно белом свете светодиодных ламп. Совершенный порядок был везде, за исключением тех мест, где старик только что работал (там полный хаос) и оставшейся части помещения, которым он никогда не пользовался. Из-за этого невнимательному взору может показаться, что здесь полный бардак.

И как раз во время этого осмотра я заметил в старом покосившемся шкафу книги, а после процедуры, тестов и разговоров, я спросил:

— А можно взять что-нибудь из этого почитать?

Профессор кинул взгляд на шкаф и снова замялся, явно не хотел с ними расставаться. Но всё же парочку дал.

Признаться, книг до этого я в жизни не держал — не приходилось как-то. Поэтому пока поднимался к себе, я разглядывал их и листал. Натуральную бумагу я тоже трогал впервые. Такие желтые иссохшие страницы. Думал, поднимусь и сяду читать. Но как только открыл дверь в свою каморку (Пииип…), понял, со мной что-то не так. Меня вело, и я резко ощутил себя мертвецки усталым.

На автомате отправил книги на стол, плюхнул матрас на пол и сразу рухнул на него без сил. А уже через секунду, несмотря на ночные конвульсии, я провалился в сон — настолько глубокий и крепкий, что казалось, я погрузился в тёмное, вязкое ничто, которое выплюнуло меня обратно в мир только часов через двадцать.

А вот когда я открыл глаза и стёр с лица собственные слюни, меня уже было не узнать.

Я был совершенно другим человеком — мало чем походившим на старого себя.

Как позже предположил Профессор, экстраординарная нейропластичность не оставила камня на камне от моей прежней личности.

Ещё примерно пару часов после пробуждения я явственно ощущал эту перемену.

Своеобразное чувство дежавю — я снова смотрел на всё вокруг совершенно по-иному. Эффекты в сравнении с первой инъекцией увеличились в разы, и мне уже казались смешными вчерашние пределы моих способностей.

Иллюзия совершенства.

Взглянув на часы, я понял, что проспал всю ночь, утро, день и даже вечер, поэтому, как встал, вернул матрас к стенке и сразу принялся за дело.

Я знал, зов подсказывал мне — только так я могу всё изменить.

Мне казалось, что я вижу в потухшем экране выход.

С каждой секундой мой мозг работал всё лучше и быстрей. Поэтому за какие-то пять часов я фундаментально переработал всю ту схему, над которой трудился весь вчерашний день и почти полгода до этого. Я переписал бо́льшую часть кода, усовершенствовал алгоритм, увеличил количество ботов, докрутил их паттерны поведения и нашёл способ точечно влиять на статистику определенных слот-машин.

Это делало мой сценарий практически незаметным. При должном уровне удачи такую дыру могли бы не замечать годами, а значит, она могла принести мне кучу бабла.

Перед началом взлома я на всякий случай всё перепроверил, пошарил в кодах ещё пары найденных в сети слот-машин и для верности протестировал это дело на эмуляторах. А потом, не затягивая, провернул уже в реале.

Пока ждал завершения сканирования, взлома и инъекции я даже нервничал слегка. Но это была не холодная нервная тоска, как раньше, а лёгкое возбуждение вперемешку с азартом. И уже в течение первой пары часов на мои удаленные прокси-кошельки накапали первые серьёзные деньги…

Но пока я занимался этим делом, в моей башке будто что-то тикало. Чувствовал, как в мозгах крутятся шестеренки, которые без моего ведома всё это время сплетали имеющиеся идеи и мысли в новые концепты.

Глобальная инвентаризация — можно так это назвать.

Так что, когда закончил со взломом, я уже четко знал, что делать дальше.

Я знал, что мне необходимы новые перспективы. Понимал, что мне требовалось гармонизировать график и то, что лишь шаг вперёд может обеспечить дальнейшее движение.

Конечно, ещё каких-то два дня назад эта идея привела бы меня в шок, но теперь мне было ясно — других вариантов у меня попросту нет:

«Точно, — киваю сам себе, — самое время подыскать работу…»

О, если бы я только знал, что подобная мысль может прийти мне в голову, я бы просто-напросто отказался от уколов в череп.

Это шло наперекор всем моим мировоззренческим установкам.

Я презирал всю эту корпоративную мразь. Я в жизни не работал на, так сказать, «нормальных работах», и меня выворачивало наизнанку от одной лишь мысли — стать частью этих корпоративных систем.

Но теперь я смотрел на всё по-другому.

Освободившись от предубеждений, я видел, что это не они могут выпить из меня все соки, а я могу оторвать от них кусок.

Поэтому я быстро изучил сеть: какие спецы сегодня востребованы на рынке. Нашёл подходящие вакансии, приглядел себе местечко в одной из самых крупных корпораций в IT-сфере, почитал о фирме, узнал, как проходят собеседования, и какие вопросы задают. Потом подтянул матчасть, повторил синтаксис некоторых языков, которые давно не юзал, пробежался по принципам объектно-ориентированного программирования, а затем за две минуты склепал резюме. Писать мне в нем было особо нечего. В графе «Прошлые места работы» поставил отметку «Фрилансер» и подумал: «Да, наверно, по этому поводу ко мне возникнет немало вопросов…» И отправил его. Вслед за этим разобрался с предварительными испытаниями быстрее, чем время, выданное на тест, начало обратный отсчёт. Под конец на всякий случай сделал то же самое для парочки конкурирующих компаний, а когда закончил, снова взглянул на часы. На них уже было пять утра. Время пролетело незаметно.

Но, несмотря на это, я был полон сил, как будто вовсе не работал.

Я снова встал, размял спину и потянулся. Потом посмотрел в окно: двор за ним был ещё тёмный, но небо, кажется, уже начало светлеть. Я прильнул к окну и пригляделся. Там, наверху, небо не только посветлело, но и высоко в тропосфере перистые облака уже озарились алым огнем.

Поразмыслив немного, я решил на этот раз не упускать возможность и уже через пару секунд входная дверь каморки захлопнулась за мной. Я бесшумно проходил мимо дремлющих стариков-калек на лестничной площадке, поднимаясь всё выше — пролёт за пролетом, пока не добрался до последнего этажа. Скрипнула старая металлическая дверь на несмазанных петлях, и я вышел на грязную, истыканную проржавевшими антеннами и нелегальными спутниковыми тарелками крышу, что была полна воркующих голубей. Но воздух там был необычайно свежий…

По старому полу, прогнившему мостику из связанных проводами труб и другого хлама я перебрался на крышу соседнего дома, который располагался практически в упор. Пройдя мимо рядов сохнущего белья на натянутых металлических тросах, я стал забираться на небольшую пристройку — заметил, что пиков её многометровых антенн уже касается солнце. А когда я наконец взобрался на самый верх по трансформаторной будке, то увидел ещё тусклый, красный, слегка приплюснутый солнечный диск, что медленно поднимался из-за горизонта. Он полз по набирающему синеву небосклону немного правее от города, раскинувшегося передо мной, как на ладони. Солнечный свет подсвечивал сзади неисчислимое количество громадных небоскребов вдалеке, скопление которых образовывало нечто, похожее на гору, укутанную в серой дымке расстояния…

Рассевшись прямо на грязном, влажном от ночи гудроне, я наблюдал, как разгорается волнующий рассвет. Я ощущал себя словно освободившимся от всего лишнего — от всей этой ненужной человеческой требухи. Мне казалось, будто через ту маленькую дырочку в затылке из меня вышло всё то, что когда-то мне мешало. Я ощущал себя не просто новым человеком, а совершенно новым существом…

Спокойным, чистым и обретшим баланс…

Да, немного поспешные выводы, но, в принципе, так оно и было…

* * *

Когда же я спустя пару часов, наконец, вернулся в свою каморку, то обнаружил, что на почте уже висит приглашение на собеседование от той самой корпорации, в которую я отправил резюме первым делом. В письме адрес и время: сегодня в двенадцать. Удивился немного: «Не рано ли?» — ведь ещё даже не было 8 утра.

Признаться, я никак не рассчитывал на такой скорый ответ и думал, что у меня в запасе день, а то и два. Никакого стратегического мышления. Поэтому мне в скором порядке пришлось решать возникшие из-за этого проблемы.

Поскольку мне нечего было надеть, я быстро залез на сайты ближайших магазинов и, исходя из статуса компании и моего желания произвести впечатление, выбрал подходящий костюм. Но средств на моих счетах на такую роскошь не хватало. И я был вынужден в экстренном порядке выводить накапавшие от казино бабки с удаленных прокси-кошельков.

А это, поверьте мне, не так уж просто сделать. Пришлось провести их через кучу миксеров для очистки, потом мелкими суммами накидать на разные кошельки, чтобы слить их в один, и только после этого переслать бабки на свой лицевой счёт максимально беспалевной транзакцией. На каждом этапе необходима крайняя осторожность — если сделать хоть что-то не так, сумму запросто заморозят. Органы финансовой безопасности совсем поджали. Каких-то пять лет назад кэш выводили не парясь, но сегодня даже с моим знаниями и мозгами надо поднапрячься.

И только через пару часов мучений деньги наконец упали на мой счет.

Остаётся надеяться, что ко мне не нагрянет налоговая из-за этого перевода.

Собрав остатки средств, я забронировал примерку в одном модном магазине в паре остановок от меня, а потом рванул в ванную чтобы привести себя в порядок и побриться в кои-то веки.

Но, не смотря на гладко выбритую рожу, низенький толстенький швейцар с завитыми усами и с черным цилиндром на башке никак не хотел пускать меня в магаз из-за старого прикида. Видимо, принял меня за барыгу с района, которым я в принципе и был.

Всё же мне удалось пробиться.

Модный костюм, ботинки, чёрная рубаха — всё оказалось по размеру.

И оплата по безналу тоже прошла без проблем.

— Так вам намного лучше, — сказала девушка за кассой после того, как терминал снял отпечаток моей ладони. — Возьмите чек, — протягивает его мне.

— Благодарю, — беру из её тонких смуглых пальцев с ярко красным маникюром пластиковый квиток и закидываю его в их фирменный пакет, куда сложили мою старую одежду.

Но, направившись к дверям, я снова замечаю своё обновленное отражение в зеркале и замираю. У меня рождается идея:

— Девушка, — оборачиваюсь на неё. — А у вас нет, случайно, геля для укладки волос?..

Да уж, увидел бы я самого себя буквально пару дней назад…

На выходе из магазина тот толстенький швейцар уже не узнаёт меня, а я, пройдя примерно полдесятка шагов, выбрасываю в мусорку пакет со старой одеждой — слишком уж от неё пасло моим клоповником, — перед этим, конечно, не забыв забрать из него книгу.

Поэтому сейчас я с гладко выбритом лицом, с зализанными волосами и в новеньком костюме еду в вагоне сверхскоростного метро и читаю одну из тех книг, которые одолжил у Профессора.

Листаю страницу за страницей.

Как уже говорил, до этого я в жизни книги в руки не брал, но быстро втянулся. И довольно скоро до меня дошла простая до парадоксальности, но лишь на первый взгляд, мысль — все эти книги написаны живыми людьми. Но я осознал это не простой невежественной скупостью. Я почувствовал этих людей в листе.

Сперва я просто, так сказать, открыл для себя пространство книги — то, что скрывается за текстом. Весь вложенный в него образ и объём (такого обычно нет в писульках, что сегодня встречаются в сети). А потом я почувствовал того, кто пытается пробиться ко мне через эти строчки с буквами. Даже немного жутковато стало. Словно шёпот призрака, сквозящий сквозь пробелы между слов, пытается сказать тебе что-то, но вот что именно — не разберешь…

Страница за страницей, и этот шёпот становится голосом, а его посыл делается всё ясней. Мне даже стало казаться, что я стою рядом с тем, кто пишет этот текст. Знаю, в каком он состоянии. Знаю, что он чувствует в данный момент. Будто я пишу эти строки вместе с ним. Вместе с ним беру паузу, в раздумьях о следующем предложении, или даже прерываюсь на несколько часов, не в состоянии выразить ощущения словами, а иногда вместе с ним набрасываюсь на текст и пишу в безостановочном порыве.

Разумеется, некоторые места и строчки переписаны сотни раз, или к ним возвращались через слишком длительный период, поэтому их довольно трудно расшифровать. Но вот другие… даже не знаю, как сказать — пропитаны человеком что ли.

И мне кажется, что мы с этим человеком хорошо знакомы. Мне кажется, он мой старый друг…

Я подношу к лицу старую книгу и вдыхаю запах перед тем, как закрыть её на последнем листе… Ахх… наверно, именно так пахнут ушедшие времена…

В моем правом наушнике по-прежнему играет музыка. С ней я проделываю что-то похожее. Но диалог через неё кажется мне более прямым и эпизодическим. Не знаю, может, я ничего не смыслю в классической музыке?

Наверно… ведь я её тоже впервые сегодня слушал…

А через секунду меня посещает мысль:

«Интересно, а у меня получится проделать что-нибудь подобное с другими людьми?»

Решаю попробовать.

Думаю, с кем, и обвожу взглядом вагон.

Но ответ находится сам собой и очень быстро: слева от меня сидят две молодых девушки и болтают.

Они подсели пару остановок назад и всё не замолкают.

У той, что рядом, декоративный шрам на виске, уходящий за ухо. Вероятно, так заретушировали операцию по модификации слухового аппарата.

Девушка рассказывает подруге какую-то ерунду и жалуется на жизнь. Но в её словах я в чём-то узнаю старого себя.

А во время одного из её чисто женских жестов замечаю глубокие мозоли на подушечках пальцев правой руки и то, что сами пальцы немного длиннее, чем на левой:

«Точно, скрипачка. К тому же левша».

До этого момента я не знал об их физиологических особенностях, но быстро догадался.

Признаться, я был немного удивлён, что в наше время молодые люди ещё занимаются чем-то подобным.

С подстёгнутым интересом, краем глаза начинаю не столько даже присматриваться, сколько прислушиваться к ней. И сейчас я говорю не о слухе. Одеяло моего внимания постепенно стягивается к ней. Я по-прежнему слышу и наблюдаю за всем происходящим вокруг, но посторонние звуки постепенно утрачивают уже привычный объём, а всё происходящее — общее целеполагание.

Я всё больше концентрируюсь на её жестах, словах, тембре голоса и мимике, и даже начинаю ощущать её в себе, или вернее… такое чувство, что это я растворяюсь в ней, и мы становимся единым целым, даже несмотря на то, что она об этом даже не подозревает…

И чем больше я погружаюсь в неё, тем больше пропитываюсь её внутренней «логикой» — хотя, конечно, это слово тут совершенно не подходит.

Со временем я понимаю, что её слова говорят совсем не то, что тело, а тело искажает порывы поверхностных чувств, но постепенно среди этих неразборчивых сигналов я начинаю улавливать суть.

Это почти как с книгами: не важно, что на поверхности, важнее то, что скрывается внутри. Не так важно, что она говорит, как жестикулирует и что конкретно думает. Главное — это то ощущение в глубине её души. Это основа, которая придаёт и остальному выразительный оттенок.

С глубоким пониманием того, что прямо сейчас я открываю нечто новое для себя, я всё больше проникаюсь её грустью и одиночеством. Мне даже кажется, что я смотрю на мир её глазами, говорю её словами и так хочу, чтобы хоть кто-то понял меня, но, к сожалению, никто не в состоянии это сделать. И от этого наше с ней одиночество становится ещё сильней…

Позже я рассказал нечто подобное Профессору, и он предположил, что такая гиперболизированная социальность и экстро-эмпатия — тоже побочные эффектов развития мозга…

Но в один момент подруга той девушки вдруг замечает мой пристальный взгляд и меняется в лице. А ещё через пару мгновений поворачивается и сама девушка. Наши глаза встречаются, и я чувствую, как от испуга её тело сковывает страх. Но из-за того, что на моем лице нет ни злости, ни агрессии, лишь понимание и сочувствие, её испуг начинает таять, сменяясь спокойствием и лёгким смущением.

А когда она наконец преодолевает онемение и открывает рот, чтобы что-то сказать, её подруга неожиданно хватает её за руку и говорит:

— Ладно, пойдём. Это наша остановка.

И утягивает растерянную девушку вслед за собой.

Она ещё не раз оборачивается на меня по пути к выходу, потому что, несмотря на свой скудненький разум, где-то в глубине ощущает, что никто за всю её жизнь вплоть до этого момента не понимал её так, как понимаю я.

Её красивые глаза возвращаются ко мне снова и снова, потому что она ещё ни разу в жизни не испытывала ничего подобного, точно так же, как и я…

И только с грохотом захлопнувшимся дверям вагона удаётся оборвать нашу связь…

Хотите знать, что это было? Скажу вам так: это был тот непосредственный способ коммуникации, который был заложен в нас природой, но его попросту отняли у нас… Или мы его сами отняли у себя, бросив его в основу фундамента прогресса… Вероятно, всё именно так, но вам, полагаю, довольно трудно об этом рассуждать…

Чуть позже я попытался сделать что-то подобное со своим будущим боссом, но всё прошло совсем не так, как я ожидал…

При входе в огромный, сияющий в лучах солнца небоскрёб высотой примерно в полторы тысячи этажей охрана хорошенько обшманала меня, забрала телефон, бумажник и даже книгу. А потом один из секьюрити (здоровый чёрный мужик со вздувшимися, как у быка, ноздрями), используя свою пропуск-карту, совершенно молча сопроводил меня на лифте до восьмисотого этажа. Так забавно, пока мы поднимались, он пялился в одну и ту же точку перед собой с предельно ответственным и важным видом. Хотелось сказать: «Ты же просто охранник, расслабься, твою мать…» Потом он проводил меня по светлым помпезным коридорам до нужного крыла. Кое-где через стеклянные перекрытия появлялся вид на город из сотен небоскребов.

Ткнув пальцем в воздух, здоровяк сказал мне на прощанье:

— Вам туда.

Я кивнул и отправился к стойке ресепшена, за которой стояла молодая девушка со светлыми волосами. Первым делом я заглянул в её голубые усталые глаза и посмотрел на бейджик с именем: «Лея». После недолгих объяснений, кто я и зачем здесь, она без особого энтузиазма вызвалась меня проводить. По пути она объяснила, что Администратор просил её сразу послать меня к нему без предварительных собеседований. Она довела меня до кабинета и перед тем, как захлопнуть за мной дверь, сказала:

— Присаживайтесь, он скоро придёт.

Дуф… — эхом проносится по помещению.

Я оказываюсь в большом (даже слишком), светлом кабинете в минималистичном стиле. Мебели вокруг практически нет, а в глубине — почти посередине зала — стоит здоровый руководительский стол из металла и стекла. За ним — единственный чёрный предмет в помещении — кресло, на спинке которого висит темный пиджак. Из-за монохромного освещения и такой же цветогаммы возникает небольшая иллюзия, что помещение бесконечно.

В общем, как-то так я и представлял себе офисы богатеньких корпоративных ушлепков, которые мнят себя богами.

Подхожу ближе к столу и, несмотря на выверенный дизайн: алюминиевая лампа, тонкий голографический лэптоп в спящем режиме, неподвижные металлические шарики, подвешенные на леске (колыбель Ньютона), а также по центру стола отполированная до блеска табличка с именем: «Фрэнк Чеслер», и ниже: «Администратор отделения», — несмотря на всю эту безупречную гармоничность, я вижу на столе хаос, который привнёс человек. Разбросанные документы, смятые записки, ручки валяются невпопад, отпечатки жирных пальцев на стеклянной поверхности и повсюду крошки.

Разглядывая всё это, я усаживаюсь на белое гостевое кресло. По-прежнему размышляю о людях, которые мнят себя богами: «Наверно, это должно быть очень опасно — можно ненароком забыть, что ты человек».

А вот кстати и он — наш небожитель. Через пару секунд заходит в кабинет:

— По правде сказать, вы нас очень удивили, молодой человек, — раздается его голос.

Он захлопывает за собой дверь и под цокот туфель подходит ближе, так и не поднимая на меня глаз, — всё смотрит и листает пачку документов в своих руках.

А пока он шагает, мой мозг принимается собирать всю доступную информацию. Каждая деталь что-то рассказывает о нём, как о человеке.

— С такими коэффициентом наш тест ещё никто не проходил, — продолжает он.

Так что, когда он подходит к столу, я знаю его не хуже, чем его собственная мать, которая со стопроцентной вероятностью уже давно в земле.

Знаю, какой рукой он зачесывает волосы на своей полулысой башке.

Знаю, что его грузные синяки под глазами от того, что он проводит много времени на работе и мало спит, а значит, смуглая кожа на его лице — следствие автозагара, который он тщательно втирает пальцами правой руки — они тоже окрасились.

Знаю, что он консерватор и не фанат имплантов, поскольку шрам, тянущийся от залысины точно её продолжение — след от старомодной модификации. Стало быть, сделал он её уже очень давно.

Знаю, что ему лет шестьдесят семь (об этом мне говорят его щербатые морщины), а ещё — что у него проблемы со здоровьем. Лет через пять сердце придётся менять на механический мотор.

Но, сказать по правде, с такими как он и этого мало.

Вот только откуда мне было это знать?

Когда, наконец, он садится в кресло напротив меня и впервые поднимает глаза, то на секунду фрустрируется, заметив мой пристальный взгляд:

— Что? — спрашивает. — У меня что-то не так с лицом?

Он проводит ладонью по губам смахивая с них крошечные частички засохшего кофе (видимо, недавно его пил). Затем глядит на идеально выглаженную рубашку, сливающуюся с тоном кабинета.

А ещё я знаю теперь, что он не выносит пристальных взглядов людей, стоящих по рангу ниже него.

— Да нет, всё в порядке, — утверждаю я.

Он на пару мгновений снова возвращается ко мне, потом берет ручку. Он ещё несколько раз подозрительно поглядывает на меня расписываясь в документе.

— О чем я? — спрашивает сам себя, поставив свой длинный размашистый автограф. — Да, точно, ваш коэффициент поражает… — Он неспешно вытягивает из кармана штанов свой телефон. — Но вот всё остальное резюме вызывает много вопросов…

Он включает мобильник и движением руки перекидывает изображение с него на голографический лэптоп.

В воздухе вспыхивает проекция с моим резюме и фотографией, где я помоложе.

Старик откладывает телефон и, сложив руки домиком, облокачивается на стол.

— Вы можете рассказать поподробнее, чем занимались раньше?

Я, по-прежнему развалившись на кресле, пристально смотрю на него:

— У меня нет намерения вам лгать, — говорю прямо. — Поэтому предпочту ответить: нет. Не могу.

Мой будущий начальник медленно откидывается на спину кресла:

— Жаль… — бормочет он с разочарованным видом. — Не то, что вы не хотите…

Не даю ему договорить:

— Я понял.

Это на мгновенье сбивает его, и он становится ещё серьезней. Оценивающим взглядом он обводит меня с головы до ног, но позже продолжает:

— Дело в том, что наша компания не может позволить себе сотрудника с подмоченной репутацией… — со сдержанной злобой произносит он.

Признаться, в тот момент я не понял, чего он пытается добиться. Провоцирует или хочет задеть. Хотя здесь всё довольно очевидно: он хотел поставить меня на место. Если вкратце, такие люди, как он, обладают чутким ощущением собственного достоинства, которое очень легко задеть. А я даже за столь короткий промежуток времени успел ему изрядно насолить: пялюсь на него, как на осла, перебиваю его, и самое ужасное — не отдаю ему должного респекта. Можно, конечно, ошибочно подумать, что я вел себя довольно самоуверенно и круто, но, если говорить напрямую, у меня были паршивые навыки взаимодействия с людьми. Особенно с такими мудаками. Прочитать таких, как он, залезть им в голову — это тебе не девчонке в метро глазки строить. Тут множество подводных камней. Но, несмотря на это, и то, что я играл совершенно вслепую, мне везло, и инстинкт не подводил меня. Хотя, разумеется, не только в этом дело. Чтобы не пудрить ваши недоразвитые мозги, скажу прямо — этому хмырю кое-что было нужно от меня, иначе я бы уже давно вылетел из его кабинета. Он выдал себя с самого начала, когда убрал с моего пути первичные этапы собеседования. Но в тот момент мне это было невдомек. Ведь я думал, что просто пришёл устраиваться на работу…

— У меня нет подмоченной репутации, — отвечаю ему, глядя прямо в его серьезные до неприличия глаза. — За всю карьеру меня ни разу не спалили. Можете проверить.

Но тут же понимаю:

— А, вы уже…

Помедлив, он снова наваливается на стол и, прищурив глаза, спрашивает меня почти что шепотом, чем вынуждает меня тоже наклонится к нему.

— А вы можете хотя бы намекнуть, в каких направлениях работали?

Тут приходится немного преувеличить, чтобы набить себе цену:

— Во многих. Начиная от этичного взлома и банальных DDos-атак до построений сложных эксплойтов и встраивания всякого говна внутрь очень охраняемых систем.

Хотя нет, практически ничего не соврал. Буквально шесть часов назад как раз этим и занимался.

Но старик ничего не отвечает. Только поджимает подбородок — видно, впечатлен.

— Сказать по правде, — подает он голос, перед этим жадно пожевав тонкую полоску своих губ, — нам очень нужны такие специалисты, как вы… Но это такой риск для организации…

Хитрый старик.

— Мистер Чеслер. Если честно, единственное, чем вы сейчас рискуете, так это отдать меня конкурентам.

Он же, даже не меняясь в лице, спрашивает:

— Вы и им отправили запросы?

— Да, — отвечаю, — но это не больше, чем ход, чтобы показать серьезность своих намерений попасть к вам в организацию.

Прямота — не лучшая стратегия с такими, как он. Но ничего, этому я ещё научусь.

— Но они ведь с вами ещё не связались, верно? — не раздумывая, спрашивает он.

Я качаю головой.

На его хищном лице появляется улыбка.

— Ладно, пойдёмте, — говорит он спустя несколько секунд. Затем встаёт и накидывает на себя пиджак. — Нам нужно кое с чем разобраться.

Он отправляет телефон в карман и направляется к выходу.

Я тоже поднимаюсь с кресла и следую за ним.

Как только мы выходим из кабинета, нам на встречу проходит та самая девушка, что проводила меня сюда.

Мой будущий босс спрашивает её:

— В переговорной всё готово?

Она кивает ему мимоходом:

— Да, господин Администратор.

А на меня даже не поднимает глаз.

«Господин Администратор — что за пошлость?» — думаю я, а сам иду вслед за этим толстоватым мужичком и заглядываю над его правым затылочным выступом: там, где кончается шрам, уже почти заросший кожей интерфейс — устаревшее гнездо, похожее на вход чёрного «тюльпана».

Пройдя ещё метров двадцать пять по коридору, старик останавливается и открывает дверь справа от нас:

— Проходите, — пропускает меня, указывая рукой.

Я захожу в большое, похожее по дизайну на его кабинет помещение с огромным переговорным столом по центру. Вокруг него стоит бесчисленное количество кресел, и только одно, неподалёку от меня, стоит не в ряд. Оно выдвинуто, и напротив него на столе стоит уже включённый голографический лэптоп.

Администратор говорит:

— Это сущая формальность, но организации нужно удостовериться, что вы прошли тесты сами и не жульничали. Так что я оставлю вас минут на сорок, на компьютере должно быть всё открыто, а после мы продолжим.

— Вы уверены, что хотите прерваться? — оборачиваюсь на него и жестом приглашаю зайти со мной. — Тест никак не помешает нам, уверяю вас.

Он с долей скептицизма смотрит на меня:

— Задания в этот раз на порядок сложнее чем те, что вы делали в сети, — утверждает с серьезным выражением лица.

— На другое я и не рассчитывал, — отвечаю ему.

Администратор недоверчиво повёл башкой, но уже через секунду рухнул на кресло неподалёку от меня. Мы расположились на углу стола так, что он сидел почти напротив и смотрел на меня через голографический экран.

Я приступаю к тесту, а он закидывает ногу на ногу, и, обхватив их замком рук, спрашивает меня через некоторое время:

— Ну так что? — смотрит на меня внимательно. — Откроете секрет, почему вы всё-таки решили покинуть тёмный сектор?

Поглядываю то на него, то на экран:

— Вы не поверите, — отвечаю. — Я тут недавно проснулся и понял, что мне нужны новые перспективы.

А параллельно выполняю банальные задания на знание языков программирования, работы баз данных, понимание виртуализации методов и прочей лабуды.

— Так внезапно? — продолжает докапываться до меня.

— Нет, конечно, — стучу по клавиатуре. — Я уже давно думал над тем, что пора многое менять. Но в один момент меня просто осенило, что делать дальше…

— И вы рванули сразу к нам?

— А куда ещё? — кошусь на него. — Вы крупнейшая компания в IT-сфере. Огромное количество проектов, госзаказы, шестизначный оборот. Куда, как ни к вам, отправляться за возможностями?

Он качает головой:

— Логично… Это хорошо…

А я тем временем уже закончил с принципами ООП и перехожу к алгоритмам сортировки. Понять бы только, они вообще используются в реальной жизни?

Администратор задумчиво поправляет галстук на шее, затем секунд так пять наблюдает за моей скоростью решения задач.

Но после снова обращается с вопросом:

— Как понимаю, у вас нет ни одного импланта? — в очередной раз обводит меня взглядом с головы до ног.

— Да, я отметил это в резюме.

— Я помню, — кивает. — Сегодня это такая редкость. Почему?

Снова кидаю на него взгляд, не прекращая стучать по клавиатуре:

— Почему я не истыкал своё тело железками?

Он подтверждает мимикой лица.

— Предпочитаю не отдавать им работу, которую способен выполнить сам.

— Ооо, — Старик слегка меняется в лице и даже поправляется на кресле, принимая более заинтересованное положение, — тут я с вами полностью согласен. Сегодня молодежь скидывает на улучшения абсолютно всё. Думают, чем новее софт и дороже имплантат, тем ты умнее и круче. Но мы-то с вами знаем, — он наваливается на стол и придвигается ко мне поближе, — главное — это мозги, верно?..

Продолжая пристально глядеть мне в глаза, он дважды касается пальцами виска.

Сказать по правде, я до сих пор удивляюсь тому, как люди, несмотря на примитивность мышления и ошибочность своих концепций, иногда говорят правильные вещи…

Хотя зачастую они сами не понимают, о чём говорят…

Я же после его слов невольно покосился на шрам от имплантата на его полулысой башке. И он замечает это:

— О, не обращайте на это внимание, — он откидывается обратно на спинку кресла. — Я провёл вживление, когда это ещё только начиналось. Поддался, так сказать, влиянию толпы. Все тогда в один голос твердили, что рынок труда для не модифицированных будет закрыт. И мы все толпой побежали сверлить себе головы, — он отвел от меня взгляд и снова закинул ногу на ногу, повернувшись ко мне немного боком. — Хороший, конечно, был маркетинговый ход — ничего не скажешь. Вот только вопреки их заявлениям умнее от этой ерунды не становились, а вот какое-нибудь хроническое воспаление подхватить — запросто. А может даже кое-что похуже. Трансплантология не была развита так, как сейчас…

Он принимается ощупывать свой шрам, который идёт почти через всю голову.

— Конечно, даже у нас в организации есть требования к минимальному пакету имплантов, но, полагаю, с вашими способностями на это можно закрыть глаза…

А пока он болтает, я уже перебрался к вопросам касательно командной разработки. Не моя сильная сторона. Ну да ладно, придумаю что-нибудь.

Старик же замолк, продолжая теребить свой потемневший шрам. Но через пару секунд я выдергиваю его из задумчивости:

— Могу я тоже задать вопрос?

Администратор поднимает на меня глаза.

— Откуда вы знаете, что ни одна из конкурирующих компаний не связалась со мной?

По лицу видно, старик ждал что-нибудь поинтереснее.

— Вы об этом… — он отворачивается от меня. — Это чистое любопытство. Скажу вам по секрету, наши HR отделения расположены во многих странах мира, и система выстроена так, чтобы трипл-эй заявки обслуживались круглосуточно. Мне просто интересно: додумались ли до этого конкуренты или ещё нет?

— Понятно… — бормочу я, продолжая стучать по клавиатуре.

Его ответ объяснял, почему они так быстро ответили мне. А вот мой вопрос демонстрировал, насколько я смотрю в диаметрально неправильном направлении. Я со всего ходу влетел в чужую игру и даже не заметил этого. К сожалению, это выдавало во мне того самого зашоренного идиота, которым я, несмотря на все изменения, произошедшие со мной, по-прежнему оставался. И, как любой зашоренный идиот, я был уверен, что всё знаю, и полагал, что умнее, чем сейчас, уже невозможно стать.

Вот она — ограниченность человеческого сознания.

Тем временем я уже подобрался к последнему этапу. К лайвкодингу.

Администратор некоторое время следит за тем, как быстро набирает строчную массу код, а потом спрашивает меня:

— Скажите честно, как вам это удаётся? Это какой-то трюк? Вы специально этому тренировались?

— Вы про то, что я могу трепать языком и писать код одновременно?

Он кивает.

— Можно и так сказать, — гляжу на него, а пальцы не перестают кодить. — Когда занимаешься этим большую часть жизни, половина действий происходят на автомате. — Возвращаю взгляд к экрану. — Уверен, вы же водили машину без автопилота и всё равно были способны параллельно с этим разговаривать или думать о чём-нибудь ещё?

— Разумеется, — отвечает. — Но я ни разу в жизни не видел, чтобы кодер вытворял что-нибудь подобное…

Жму плечами. Не рассказывать же ему о внутричерепных инъекциях. Вдруг тоже захочет.

— Не знаю. Возможно, это особенности моего внимания. Я могу сосредотачиваться одновременно на нескольких вещах.

Старик пристально разглядывает моё лицо:

— Неужели? — он перебирает пальцами по краю стола. — Надеюсь, у нас будет шанс это испытать.

А через пару секунд я, наконец, щёлкаю по клавише «Enter» со словами:

— Всё, закончил.

— Вижу — скупо отвечает Администратор.

Затем вытаскивает телефон из кармана пиджака, и тот сигнализирует прямо у него в руке.

Старик снимает блокировку и говорит:

— Справились даже лучше, чем в прошлый раз…

Мой будущий начальник возвращает ко мне взгляд и пару мгновений смотрит на меня, снова принявшись жадно пожевывать свои губы.

Но тут надо отдать ему должное — он грамотно сыграл.

Хотя выбора у него особо и не было:

— Ладно, — говорит. — Обычно кандидатуру рассматривают три-четыре дня. Так что с вами свяжутся по истечению этого срока…

Но морщинки в уголках его глаз выдавали напряг.

Выдержав паузу, я отвечаю ему то, что он очень надеялся услышать:

— Мистер Чеслер, я не люблю зря терять время. К тому же я тащился сюда через весь город. Так что, если у нас есть обоюдный интерес, я предпочёл бы начать вливаться в рабочий процесс уже сегодня.

Морщинки в уголках его глаз разгладились, и, в целом, он обрел самодовольный вид, хотя и пытался это скрыть. Несмотря на это, он отвечает:

— Дрейк, — поднимает на меня хитрющие глаза. — Вы же понимаете, существуют правила, определённые процедуры. Мы не можем их просто игнорировать…

Хитрый ублюдок.

Но долго выкручивать яйца он мне не стал.

Я сделал ещё одну попытку:

— Ну зачем же нам идти на поводу у бюрократических процедур?..

Ещё немного поувиливав, старик сказал, что попытается что-нибудь придумать с такой подачей, будто делает мне одолжение, а сам вздохнул с облегчением, поскольку ему не нужно было больше волноваться, что меня уведут прямо из-под его носа.

После он вызвал ту самую помощницу — Лею. Когда она пришла, мы пожали руки, и он, подмигнув мне, сказал:

— Надеюсь, вам у нас понравится. Я рассчитываю на продуктивное сотрудничество.

Затем попросил Лею познакомить меня с отделом и подыскать мне рабочее место, а сам остался в переговорке, объясняя это тем, что ему нужно сделать деловой звонок. Вернее, он сделал вид, что ему нужно это сделать, ведь ему многое нужно было обдумать…

По пути Лея рассказала мне об испытательном сроке, графике, условиях работы, вознаграждении и отдельно отметила страховку.

— Здесь столовая.

— Здесь библиотека.

— Здесь комната отдыха.

Я же шёл за ней и вдыхал запах её духов.

Вскоре мы вышли из коридоров в классический опенспейс.

— А вот и основной офис. Пойдемте…

Передо мной был огромный зал. Народу просто валом. Гул, повсюду ряды многометровых офисных столов без перегородок, и, куда ни глянь, везде мерцают голографические экраны.

Это такие очень неудобные мониторы, сделанные специально так, чтобы все остальные видели, чем ты занят на рабочем месте. Социальная инженерия — все должны пахать, как черти. Впрочем, что ещё делать всем этим людям, если не работать?..

— Вот и оно — ваше место, — Лея показывает мне на свободный участок стола почти посередине рабочего ряда между двух других сотрудников. Их рабочее пространство завалено кучей барахла и пластиковых бумаг. К тому же эти бездари принялись усердней стучать по клавиатуре, как только мы подошли ближе. Да и вообще, пока мы шли, — а Лея отвела меня в самую дальнюю часть этого огромного зала, — я чувствовал, как в разы подскакивала продуктивность вокруг нас, и как стремительно она падала, когда мы проходили мимо. Но взамен её я ощущал, как к моей спине приклеиваются сотни новых любопытных взглядов, изучающих новичка…

— Осваиваетесь, авторизовывайтесь, а на надпись не обращайте внимания — с ней разберутся позже.

Она говорит о здоровенных, выцарапанных на бордовой пластиковой панели стола словах: «Fuck oFF». Уверен, что-то похожее есть и на других рабочих местах, но они прикрыты бумагами…

— Подожди! — кричу я Лее в спину. — Делать-то что?!

Мой голос утопает в гуле офисного шума.

— Спросите у своего тимлида! — кричит в ответ, уходя обратной дорогой.

— А где он?!

Но она уже не слышит. Сворачивает направо и довольно быстрым шагом идёт по проходу между бесчисленными рядами столов.

— Охренеть.

Да уж, в большой фирме до тебя никому нет дела.

«Ну вот, я там, куда никогда в жизни не хотел попасть», — обвожу взглядом бурлящий офисный планктон вокруг.

Позже падаю в раздолбанное офисное кресло. Чуть туплю, в темпе переваривая всё, что произошло, и размышляя над тем, правильно ли я действую, в то ли место я попал и что, твою мать, делать дальше? Но уже через пару секунд понимаю, лишние размышления мне сейчас никак не помогут, и в данный момент мне нужно просто двигаться вперёд: «Посмотрим, что будет дальше…»

Взмахиваю рукой над встроенной в стол сенсорной клавиатурой и тем самым врубаю компьютер. Через пару секунд передо мной вспыхивает голографический экран, сквозь который вижу, как другие работники то и дело оборачиваются назад и кидают на меня косые взгляды.

Мой первый рабочий день в долбаном офисе начался…

Но, сказать по правде, всё прошло не так плохо, как того можно было ожидать.

Авторизоваться я, разумеется, никак не мог — мне не выдали даже паролей. Но мне повезло. Учетная запись прошлого работника ещё не была удалена, и пароль стоял на автовведении. Даже придумывать ничего не пришлось.

От нечего делать я поковырялся в корневых папках и позасовывал нос куда только был доступ. Думал, найти что-нибудь интересное, но это оказалась полная помойка — никакой структуры.

А потом я переключился на соседа справа от меня. Он уже добрых полчаса чертыхался (– Черт! Черт! Твою мать! Твою мать!), а когда его потуги стали уж совсем жалкие, я поинтересовался:

— Чё как? Может, тебе помочь чем?

Он сперва кинул на меня усталый, слегка раздражённый взгляд, но, внимательнее приглядевшись, закрыл ладонью глаза и обреченно промямлил:

— Да мне тут приложение мёртвое кинули, — мнёт пальцами веки, — и сказали сделать дебаг. А если к вечеру всё не запустится…

Он прерывается и вместо продолжения завязывает воображаемую веревку у себя на шее, рывком затягивает её и, закатив глаза, вываливает язык…

Если что этого рыжеватого парня с усами и одетого, будто ему от деда гардероб достался, зовут Спайк. Обычно он улыбчивый до неприличия, но сегодня на нем лица нет. Он устроился в корпорацию ещё джуниором, но так ничему и не научился за восемь лет.

— Понятно, — бормочу я. — Значит, у тебя реальный дедлайн…

Дело в том, что Спайка хотят уволить, вот ему и кинули совершенно мертвый код.

— Я уже всё перекопал, — объясняет он. — Закрыл «отладчиком ошибок», но всё равно ничего не запускается.

Пододвигаюсь поближе и заглядываю к нему в экран:

— Логи тоже проверил? — спрашиваю.

— Три тысячи раз…

На первый взгляд всё чисто.

— Кинь-ка на мой экран. Может, придумаю чё.

Спайк секунду недоверчиво и в тоже время удивленно посмотрел на меня. Вид у него был растрёпанный и очень усталый. Но тянуть он не стал: выделил весь код «силой мысли» с помощью нейромышки и перекинул его движением руки со своего экрана на мой.

Я сперва уставился на код, ничего не понимая, но потихоньку стал прокручивать вниз…

Не сказать, что я очень уж часто копался в подобных исходниках, и всё же я быстро вникал. Я прокручивал код всё быстрее и быстрее, и сам не заметил, как за минут двадцать пять просмотрел его весь — от начала до конца.

Где-то к середине процесса, когда я совсем разогнался, Спайк заметил, что я вытворяю:

— Слышь, ты чего? Глазами всё это смотришь? — спрашивает меня и заглядывает в мой монитор. — И как ты вообще с такой скоростью можешь читать?

А заметив, что я ещё и пальцами щёлкаю по сенсорной клавиатуре у него вообще отвалилась челюсть:

— Ты ещё и без нейро-мышки, еб твою мать?

Но я даже не отвечал — не видел в этом никакого смысла. К тому же код передо мной был полное болото. Фантастическое число ошибок в логике программы, неверное использование синтаксиса, полно конфликтующих строк, выходы за пределы массива, повсеместные опечатки из-за откровенной копипасты. Я был даже немного удивлен, когда, закрыв пару десятков критических ошибок, всё запустилось.

Но моё удивление было ничтожно в сравнении с рожей Спайка.

Такой искренней деревенской улыбки я ещё никогда не видел. Он просто сиял:

— Господи, да ты просто чудотворец! Храни тебя Пресвятая Дева Гваделупская!

Но я его радости не разделял:

— Не обольщайся. С кодом ещё на пары суток работы, иначе программа будет крашиться каждые пять минут. — Перевожу на него взгляд: — Сказать по правде, такого говённого софта я ещё не видел никогда.

А Спайк машет рукой на экран:

— Это уже не важно, кидай его сюда! Лучше скажи, как тебя звать-то?

Я представился ему, он мне, и мы хлопнули друг другу по рукам. Но после я всё же спросил, что это значит:

— «Уже не важно…»??

Он, не загоняясь, ответил:

— Да вот так, — разводит руками с безучастной рожей. — Здесь всем насрать на качество кода. Главное, чтоб запускался и хотя б минут пять работал! — Он наклоняется ко мне. — До тебя чё, ещё не дошло? Это настоящая мусорка, — говорит он вполголоса и поглядывает по сторонам. — Нам сваливают сюда всё самое бесполезное фуфло: заказы от частников, небольших компаний, региональных организаций — в общем то, до чего никому в компании нет никакого дела. Вот поэтому продукт и выходит такое дерьмо, — Спайк начинает отстраняться с видом «такие вот дела». Но вдруг что-то припомнив, он возвращается обратно с улыбкой на лице: — Так прикинь, — он хихикает и наклоняется ещё ниже, чтобы не спалиться, — ценник за услугу у нас самый большой на рынке! Но эти придурки всё равно заказывают у нас этот говенный софт!

Тоже мне открытие года.

— Тогда нахрена они вообще с вами работают?

Спайк жмёт плечами и всё же отстраняется назад:

— Мы всё-таки самая крупная компания по разработке. Сам знаешь, если у тебя куча бабла, репутация в сети — не проблема, всё можно купить. А всеми стратегическими заказами занимаются другие отделы, — он указывает взглядом на стеклянные офисы второго яруса, — тут и на этажах выше. Но мы и для них иногда пишем куски кодов. Так что там тоже полный шлак, — он откидывается на спинку кресла. — Просто их контроль качества больше дрочит… Но ты даже не мечтай, — он замечает, что я разглядываю офисы наверху. — Даже с такими навыками у тебя нет никаких шансов туда попасть. Только по блату. В лучшем случае, — растягивается на сидении и кладёт руки за голову, — станешь тимлидом и будешь чистить коды за таких бедолаг, как мы. Так что, поскольку ты новенький, — косится на меня, — прими мои искренние поздравления: добро пожаловать в болото, кореш!

После этих слов из-за Спайка появляется другой чувак — толстяк Боб. Он говорит:

— Ага, — и смотрит на меня широко открытыми глазами. — Добро пожаловать на борт, мужик.

Киваю ему:

— Спасибо…

Я бы рассказал вам что-нибудь о Бобе, но говорить в принципе нечего. Кроме того, что он очень толстый, и волосы у него на башке во все стороны торчат. Из-за проблем со здоровьем и лишнего веса этот бедолага просидел перед компьютером всю жизнь, так что стать разрабом было не его осознанным выбором, а отсутствием какой-либо альтернативы. Но, к сожалению, он и в этом не преуспел…

После того, как я поблагодарил его, Боб на секунду замялся, но после резко встал и неуклюже, как слон, перевалился через Спайка (тот чуть не опрокидывается вместе с креслом, но толстяк даже не замечает это).

Боб протягивает руку.

Он говорит:

— Меня зовут Боб.

Тоже представляюсь, и жму его ладонь. Так он стискивает её так, что косточки прохрустывают.

— Слушай, — он перестает трясти мою ладонь, но по-прежнему её не отпускает. Его брови скашиваются в гримасе отчаяния: — Может, ты мне тоже поможешь? У меня похожая проблема, итить её мать…

«Да уж, ну и работа…»

Впрочем, мне всё равно было нечем заняться, да?

Пришлось и с ним проделать ревью кода.

А пока я искал ошибки, ребята рассказали мне: оказывается, корпорация переживает не лучшие времена. Она по горло в долгах и уже давно трещит по швам. Разногласия в правления. Задержки зарплат. В последнее время даже пошла волна увольнений — их тимлид начал убирать слабых ребят.

— Сраный мудак… — обиженно процедил Боб сквозь поджатые губы.

— Ага, — поддерживает его Спайк. — Как раз это и произошло с Джаредом — парнем, который сидел здесь до тебя.

Мой разум полнился сомнений. Я спрашивал сам себя: «Какого хрена я вообще забыл на этом чертовом Титанике?»

В итоге в коде Боба я нашёл штук пятнадцать неправильно написанных свойств и гребаную кучу других опечаток, а когда поправил кое-что из этого, и всё заработало, я спросил у ребят:

— Так а нахера вы вообще здесь работаете, если это такая дыра?

— Страховка, — отвечает Спайк.

— Ага, — поддакивает Боб. — А ещё здесь столовка неплохая.

Спайк с укором покосился на толстяка.

— Страховка? — переспрашиваю обоих.

— Да, да, — поддерживает их мужик слева от меня. Желтокожий азиат. — Здесь больше половины людей держаться за свои места из-за страховки, — говорит он, не отрываясь от гало-экрана перед своим носом. — Всё потому, что у корпорации есть дотации от правительства, и она получает за гроши очень жирные страховки, в которые включена вся семья работника. Если бы не это, здесь уже давно было бы пусто.

— Ага, — подтверждает Спайк. — У меня мамуся раз пять коленку меняла.

— А у меня, — подхватывает Боб, — папа челюсть и плечо регулярно чинит за их счет.

Ко мне поворачивается Кеннет — тот самый парень азиат, — и, показывая пальцем на свой левый висок с переливающимся синим бороздами, говорит:

— А я выбил из них замену Ctr-C3 на Сtr-X5. Круто, да?

Я киваю, а Спайк бормочет:

— Везунчик. Сейчас, небось, сидит и смотрит трансляции по киберфутболу. — Я поворачиваюсь к нему, он поднимает на меня глаза: — Они идут напрямую в его зрительную кору.

— Завидуй молча, — Кеннет отворачивается к своему монитору.

Надо сказать, Кенн лучший программер на этом ряду — после меня, конечно, — но вот самомнение у него чуть меньше, чем у самого Администратора. Что не делает ему чести.

А пока я знакомился со всеми и набирал баллы в этой части зала, слухи о новичке, которого приняли без собеседования, вовсю расползались на другом конце офиса.

Поэтому довольно скоро у нашего стола появляется тимлид. Я понял, что это он, с первого взгляда: когда шёл к нам, он всё напряженно поглядывал на меня. Это был высокий, белобрысый, худощавый парень с квадратным лицом и жёстко выступающими скулами. Он был явно недоволен тем, что меня взяли на работу, не обсудив с ним.

— Ну что, бездельничал целый день? — спрашивает меня на подходе. — Не хватало тебя ещё тащить на своём горбу.

— Не гони на него, Чед, — отвечает за меня Спайк. — Он шарит в разработке побольше некоторых.

Злобный взгляд долговязого перекидывается на Спайка:

— Да ладно, а ты сделал, что я тебе велел?

— Ага, — отвечает, сложив руки крестом. Затем кивает на меня: — Он мне и помог.

— Да, — кивает Боб. — Этот парень читает чужой код лучше, чем я свой!

Чед огрызается уже на Боба:

— У тебя забыли спросить. Ты что, тоже типа всё закончил?

— Ну да, — надувшись, отвечает толстяк. — Дрейк и мне помог.

— Неужели? — тимлид кидает косой взгляд на меня.

Я же сижу молча и наблюдаю, как мои хорошие дела возвращаются ко мне.

— Ага, — снова говорит Спайк. — Теперь тебе нас не уволить!

Тимлид нахмуривается, как чёрт:

— Если вы думаете, что это моя идея — вас убрать, то вы полные кретины. — Он наваливается на стол: — Ладно, показывайте, что у вас…

Взглянув на код обоих, он даже успокоился немного, поняв, что я толковый парень.

— Раньше он был нормальным челом, — бормочет Спайк, глядя ему в спину, когда Чед уже отходит от нас. — Но как дослужился до тимлида, превратился в полного козла.

— Это точно, — поджав подбородок, качает башкой толстяк Боб.

Чуть позже Спайк присоединился к коллегии по «очень сложному вопросу» вокруг рабочего места парня со следующего ряда и подтянул меня туда.

— Твою мать, да ты просто бог из машины! — заявил Спайк, когда я подкинул им пару хороших вариантов.

Потом я помог ещё одному челу на нашем ряду, потом ещё, а за пятнадцать минут до конца рабочего дня к нам снова подошел тимлид.

Он раздобыл пароли и ввёл меня в систему:

— Пользуйся, — говорит.

Остальным же предложил:

— Мужики, давайте, наконец, зароем топор войны? Наши парни собрались в бар, — показывает назад пальцем. — Погнали все вместе. Задрала эта долбаная неделя. 35% общего счета беру на себя.

Затем обращается ко мне персонально:

— Ты тоже, новичок. Погнали. Познакомимся, выпьем немного, обсудим дела…

Разумеется, я согласился.

Но об этом уже в другой раз.

А сейчас мне пора на выход — сверхскоростной вагон метро уже подъезжает к моей станции и начинает подтормаживать. Я поднимаюсь со своего места, протискиваюсь мимо других пассажиров, перегораживающих мне проход, и встаю в упор к дверям. На темных стеклах с надписью «Не прислоняться» отражаюсь новый я: гладко выбритый, зализанный и в дорогом костюме…

Стадия DEF

Далековато я прокрутил…

Вуууууууфффф — само пространство вселенной срезонировало с проносящимся мимо огромным межгалактическим кораблём…

Хотите знать, куда летит эта громадина?

Рейс: Земля — вечность…

Но вы лучше взгляните на эту уродливую рожу в одном из здоровенных иллюминаторов.

Да, да — эта тварь, расплывающаяся в биомассе других тел в лучших традициях Кроненберга, когда-то давно была Дрейком Сэндлерсом — то есть мной…

Неподалеку от этой обесформленной туши по-прежнему продолжают рассасываться части тел бывших членов экипажа. Тут можно узнать чьи-то атрофированные руки, в другом месте — недоразвитые ноги, а на одной из этих куч не пойми чего расположилось моё растекающееся лицо. Но это ещё не всё, если вы заглянете в отсек обеспечения, то обнаружите мою гиперболизированную пищеварительную и дыхательную систему; в насосном отделении вас ждёт, как ни странно, здоровенный восьмикамерный миокард, качающий кровь по органам, разбросанным по всему кораблю; в грузовом — находится основная часть многокилометрового кишечника и прочая ерунда вроде полуторатонной печени, селезёнки, поджелудочной и одной почки, а отходы моей жизнедеятельности сливаются напрямую в систему переработки, после чего всё без критических потерь возвращается в меня. Ну и, конечно, в самом надежном месте возле реакторного ядра, где тепло, и располагаются непосредственные источники энергии, базируется моя центральная нервная система… Однако сейчас корабль, как и мой организм, находится, так сказать, на холостом ходу. Мы оба пребываем в состоянии, приближенном к анабиозу. Поэтому на корабле так холодно и темно…

Так что моя рожа на вершине горы из биомусора возле обзорной площадки, по большому счету, здесь просто так. Я оставил её в качестве реликта из чистой сентиментальности. Год от года черты моего бывшего лица постепенно расплываются, и буквально через пару миллиардов лет от него не останется и следа. Я специально всё так просчитал. Решил приурочить этот момент к историческому событию, когда Солнце, раздувшись до размеров красного гиганта, окончательно поглотит орбиту Земли, чем ознаменует конец всему человечеству в привычном понимании.

А пока моё искаженное лицо ещё не исчезло, лучше приглядитесь к тому, что отражается в глубине его покосившихся глаз. Верно, это не что иное, как галактика Андромеда. Мы проносимся мимо неё на рекордном сближении — каких-то 1.13 миллиона световых лет. А эти сияющие точки по всему небосклону — не звезды. Мы дрейфуем в межгалактическом пространстве, так что всё звезды остались далеко позади, а это — свет от бесчисленных галактик и звездных скоплений, которые находятся на непостижимом расстоянии в триллионы световых лет. И, признаться, мои человеческие глаза ничего подобного в жизни не видели.

Кстати, да, забыл сказать: я — первый землянин, который увидел наш родной Млечный Путь сверху. Вернее, под углом в 28°…

Что? Вам интереснее, что в данный момент происходит с людьми на Земле? Честно, не знаю. Но я дал им лучшее, что мог дать, а предугадать дальнейшее развитие человечества просто невозможно.

Я подсчитал, какой массы должен быть мозг, чтобы произвести подобные расчеты. Его удельный вес должен составлять не меньше 3% от массы вселенной или где-то один квиндециллион земных тонн.

Только при этом условии возможны хоть какие-то приблизительные расчеты.

Но заниматься этой ерундой мне, по правде говоря, просто лень. Меня устраивает и неопределенность.

В начале я сказал: «Далековато прокрутил», но это не совсем так. На самом деле, это всего лишь одна сотая от моего пути…

А сейчас самое время отмотать обратно к нашей основной истории:

Фффффф…

Скрывать не буду, благодаря своей сверхэмпатии я стал настоящим центром офиса уже на следующий день. А через пару — люди не могли даже представить, как работали без меня всё это время. Настолько я влился в коллектив.

Это оказалось не так уж сложно, если перестать циклиться только на себе и внимательней присматриваться к происходящему вокруг. Уже в баре после моего первого рабочего дня я стал испытывать новые поведенческие стратегии, и за счёт невероятной скорости обработки информации, которая била для меня ключом со всех сторон, их адаптация шла с невероятной скоростью.

Я смотрел людям в глаза. Повторял их жесты. Их движения становились моими движениями. Их мысли — моими мыслями. Их ощущения… Я чувствовал, как в моём мозгу кипят зеркальные нейроны вплоть до того, что я испытывал синестезию зеркального прикосновения. После такого мне не составляло труда говорить с каждым на его персональном языке.

Да, в те дни я открыл для себя и это — все человеческие существа используют одни и те же знаки (слова) в совершенно иных значениях и даже не замечают этой подмены, от чего всё их общение превращается в настоящий фарс. Со стороны это выглядит примерно так: двое людей сталкиваются между собой со всего ходу, обмениваются невпопад парочкой фраз, а затем быстро разлетаются в разные стороны, совершенно не подозревая, что они разговаривали на разных языках и в самом деле совсем не поняли друг друга.

Иллюзия коммуникации.

В общем, когда мы пришли в бар, он был ещё пуст — оставалось добрых полтора часа до полноценного открытия. Несмотря на это, все участники сходу накатили, но это шло мне только на пользу — народ расслабился чутка. За исключением, разумеется, Леи — той самой помощницы Администратора.

Она по-прежнему была как лёд. В начале она ещё хоть с кем-то разговаривала, но потом вконец откололась от всех.

Я же общался, знакомился, наблюдал, изучал своих новых компаньонов, но, в отличие от остальных, хоть и пил, совсем не хмелел.

Со временем в зал стали подтягиваться другие посетители. Из колонок заиграла музыка, а когда Чед — наш тимлид — достаточно поднабрался, он подсел ко мне, и мы наконец нормально представились друг другу:

— Чед Брин! — перекрикивает грохот музыки.

— Приятно познакомиться! — жму руку. — Зови меня Дрейк!

Его лицо было залито тусклым красным сиянием от неона и голограмм над баром.

Чед расспросил меня, кто я, откуда и чем раньше занимался. А я, в принципе, отвечал ему всё как есть.

Он удивился немного. Сказал, что многие ребята наоборот мечтают перебраться на тёмную сторону, полагая, что там реальное бабло. Но я ответил — там тоже жизнь не сахар. Чед вздохнул и пробормотал:

— Кто бы сомневался…

И, точно для смелости, он смочил горло светлым пенящимся лагером, которое ему только что обновил бармен.

Потом он поинтересовался, был ли я знаком с Администратором до этого, и снова удивился, когда я ответил, что сегодня мы с ним встретились впервые. Чед недоумевал, как мне удалось перепрыгнуть предварительные этапы собеседования. Я сказал, что и сам не знаю, а когда в двух словах описал, как всё происходило, он процедил себе под нос:

— Так и знал, что он что-то мутит, падла…

Позже он вернулся ко мне и пояснил, что положение Администратора очень шаткое. Сравнительно недавно его лишили даже номинального места в Правлении и уже несколько раз за последние пару лет пытались вышвырнуть из фирмы:

— Но это очень цепкая тварь! — говорит он, по-прежнему перекрикивая музыку и опираясь локтем на стойку.

Только после этого я стал понимать, что происходит. Мне стала ясна нездоровая заинтересованность Администратора моей персоной, причины его странного поведения, и для чего он вообще привлек меня.

— Так что будь осторожен, чтобы он не втянул тебя в какое нибудь дерьмо!

Чед продолжил рассказывать, что от старика уже давно нет никакой пользы, только под ногами мешается и сует нос, куда не надо.

А я, по-быстрому обмусолив новую информацию в мозгу, вскоре стал демонстративно оглядываться по сторонам и перебил его:

— Слушай, извини, — по-прежнему делаю вид, что высматриваю кого-то среди людей. — А ты не видел Лею?

Она уже некоторое время назад ушла и так и не вернулась.

— Лею? — переспрашивает Чед и тоже принимается вертеться. — Была где-то здесь. Зачем она тебе?

По правде говоря, эти разговоры о работе успели порядком утомить меня за этот день.

К тому же я знал, что впереди меня ждут беседы поинтересней.

— Да как-то неудобно выходит, — говорю. — Это всё-таки я её с нами пригласил…

Всё смотрю по сторонам, но её по-прежнему нигде не видно.

— Давай так, — возвращаюсь к Чеду. — Я пойду посмотрю, где она, а потом вернусь, и мы продолжим, — хлопаю его по плечу, — пойдёт?

Он кивает с кислой рожей:

— Как скажешь… — Чед поворачивается к барной стойке. Он берёт пиво и перед тем, как отхлебнуть его, говорит: — Берегись, новичок, она холодная, как лёд!

Затем заливается светлым пивом.

— Без тебя знаю, — бормочу себе под нос и отправляюсь на танцпол, полный дрыгающихся тел…

А про то, что Лею позвал я — это правда.

После того, как мы закончили работу и толпой двинулись на выход, Лея заметила меня и подозвала к себе. Она тоже уже собиралась: закидывала вещи в сумку. Но прервавшись, положила на стойку пластиковый ключ и толкнула его мне:

— Как я поняла — объясняет, — личный пропуск вам выдадут после обработки документов, а пока Администратор просил передать вам это.

Я беру карточку и разворачиваю.

— Не забудьте вернуть ему, когда получите свой, — добавляет она.

На другой стороне вижу имя, фамилию, должность и фотографию с серьёзной рожей Администратора.

«Ну конечно, отдам я ему. Вдруг пригодится?»

А вслух говорю:

— Спасибо.

Затем убираю карточку в карман и снова возвращаю взгляд на Лею. Она натягивает на себя чёрный приталенный пиджак.

— Слушай, — спрашиваю её. — Тут ребята собрались в бар неподалёку, — указываю большим пальцем через плечо на шумную компанию, удаляющуюся в глубь коридора. — Ты не хочешь с нами?

Она уже взяла сумку и собиралась уходить, но после моего предложения замерла, уставившись на меня со слегка растерянным, но в тоже время возмущённым видом.

— Нет, — выдавливает из себя. — Я не хожу отдыхать в такие места.

Но я уже был в состоянии отличить смущение от напускного высокомерия.

— Да ладно тебе, — внимательно смотрю на неё. — Я тоже буду чувствовать себя там, как белая ворона…

В общем, я нашёл способ её уговорить, и она согласилась при условии, что ненадолго…

Когда я вышел в центр танцпола и оглянулся по сторонам, мой взгляд быстро отыскал её среди народа. Она сидела за столиком на балконе второго этажа возле ограждений и в одиночестве потягивала коктейль.

Я быстро поднялся по винтовой лестнице и окунулся в полутьму балкона.

— Куда пропала? — громко спрашиваю, приближаясь к ней.

Она замечает меня ещё на подъёме. Одну сторону её лица озаряет ослабевшее малиновое сияние, доносящееся от проекций над барной стойкой, а другую — холодно-синий свет неоновых полос на стене неподалёку.

— Да там музыка очень грохочет, — отвечает мне сквозь шум. — Тут как-то поспокойней.

Но у самой выражение, будто спрашивает себя: «Нахрена я вообще сюда приперлась?»

Присаживаюсь к ней за столик и некоторое время смотрю в её потемневшие, но по-прежнему голубые, как океан, глаза. Они переливаются в полумраке в нежном свете сине-малинового сияния.

— Совсем скучно, да? — интересуюсь у неё.

— Да нет, — зажато жмет плечами. — Вроде нормально.

Я продолжаю внимательно рассматривать её, чем вскоре вызываю у неё чувство дискомфорта.

— Проблемы с коллективом? — спрашиваю.

За доли секунды черты её лица приобретают жесткость:

— Тебе про меня что-то сказали?

Мотаю головой:

— Нет, — отвечаю. — И без этого видно.

Это классика. Незавидная участь любой помощницы-секретарши: либо ты спишь с боссом, и все тебя презирают, либо ты не спишь, но это никому не доказать.

Лея неуверенно отводит глаза.

— А знаешь, что ещё видно? — привлекаю её внимание к себе обратно. — Им всем плевать, — указываю взглядом вниз на сотрудников офиса, что скопились возле стойки. — Каждый из нас занят исключительно самим собой. Так что зря паришься.

Признаться, в тот момент я даже не подозревал, насколько сейчас прав.

Она секунду смотрит на меня, затем делает ещё глоток коктейля:

— А кто тебе сказал, что мне до этого есть дело? — произносит она с наносным безразличием.

От такого неумелого притворства я не выдерживаю и ухмыляюсь. А вместо того, чтобы ответить, я продолжаю смотреть на неё так внимательно, что где-то в глубине души она начинает чувствовать себя голой. Кажется, она ощущает, что я вижу её насквозь…

— Что?

В тот момент жду нами пробежала похожая искра, как с той девушкой в вагоне метро.

И как-то так вышло, что к концу вечера мы отправились к ней домой.

Однако до этого произошло ещё кое-что удивительное.

Пока мы продолжали разговаривать, сидя на балконе, музыка из колонок после очередного трека вдруг умолкла, и на сцену над танцполом внизу вышла группа неказистых мужичков. Они стали готовиться к выступлению, а один из них, самый пожилой, взял бас-гитару и, даже не подключая её к колонке, стал так забвенно разыгрываться, что до меня сразу дошло, чего мне не хватало — вот чего именно я не понимал…

Но к тому моменту Лея уже допила коктейль и пред тем, как подняться, спросила меня:

— Ну что, пойдём к остальным?

* * *

А вот утро было холодное…

Хотя… сперва, наверно, стоит упомянуть о снах, которые я видел в ту ночь.

Дело в том, что я впервые спал без инъекции накануне, и это был полный улёт. Вы не представляете, насколько яркими, запоминающимися и фантастически реалистичными могут быть сны. После них даже было немного больно возвращаться в этот серый, будничный мир реальной жизни. В ту ночь я побывал в странных местах, оказывался на мгновенье в других странах, наблюдал за необычайными явлениями природы, встречал людей, которых не видел больше половины жизни…

Но во всём этом присутствовала капелька бреда, присущая снам, а те фантомы — друзья и родственники из прошлой жизни — были молчаливые, как тени…

Когда же я открыл глаза, Лея уже встала.

Алкогольное опьянение прошло, и ей стало стыдно из-за нашей связи. Всё утро она избегала моего взгляда. Мы вышли из квартиры без завтрака, а в лифте она сказала: «Знаешь, по-настоящему, у меня кое-кто есть». Конечно, это была неправда. Просто она боялась — неудачный жизненный опыт. Разумеется, я бы мог всё исправить, но жениться, заводить детей, строить дом и сажать деревья не было у меня в планах.

Я вызвал ей такси до работы, а сам поехал на метро.

Перед отъездом она неуверенно махнула мне рукой через мокрое от утренней влаги окно.

День был странный.

Город заволокло туманом — густым, как молоко, — от чего все многокилометровые небоскребы бесследно растворялись через считанные десятки этажей над головой.

Но, когда я поднялся в офис, в глубине одного из стеклянных коридоров я увидел солнце — на такой высоте бескрайний океан облаков остался где-то далеко внизу.

Потом я снова увидел Лею — она лишь коротко взглянула на меня и тут же опустила глаза, даже не сказав ни слова.

Зато тимлид, когда я проходил мимо его ряда, поздоровался и сказал:

— Попрошу больше не опаздывать.

И подмигнул.

Усевшись на свое рабочее место, я поздоровался со всеми, а толстяк Боб спросил:

— Ну чё? Как ты после вчерашнего? Нормально добрался?

— Ты что глупости спрашиваешь? — опережает меня Спайк. — Он в том же костюме, что и вчера, не видишь? Стало быть, кого-то подцепил, правда?

А Кеннет — азиат слева — отвечает за меня:

— Спайк тоже в той же одежде, что и вчера, — перекидываются через меня взглядами. — Это ничего не значит.

«Парни правы, — подумал я, — надо мне ещё пару костюмов прикупить».

Потом включил комп, проверил почту. На ней уже висело задание: написать какой-то бесполезный код.

Справился минут за двадцать. Впервые подумал, что нужна нейро-мышь, так бы справился минуты за три. Потом помог другим, позанимался своими делами, а на обеденном перерыве, когда зал офиса подопустел, я снова перепрочёл ту книгу, которую я оставил со вчерашнего дня у охранников в ячейке. Подумал о том, что многое вчера понял не так. Параллельно я слушал музыку через наушники, и благодаря тому мужику с гитарой из бара, она открылась мне по-новому. До меня дошло, как её читать. Я пытался взаимодействовать с классикой, как с текстом, но это был ошибочный подход. Как только я понял это, оставалось лишь дать пару минут слуховой коре адаптироваться и научиться различать в отдельности все инструменты. Это было необходимо для того, чтобы установить связь с каждым участником оркестра — только так можно понять, что такое музыка. Между музыкантами и их инструментами таится настолько неразрывная связь, что кажется, в ней ощущения трансформируются в звуки. Я ощущал музыку, как продолжение этих чувств. Вчера в баре тот старик с гитарой показал, чего мне не хватало — чего именно я не понимал. В музыке звуки — не главное. Человек, инструмент, музыка, их чувства — здесь все едино, и между этим лежит непостижимая связь…

Это тавтология, но такое ощущение, будто звуки созвучны их чувствам…

Вскоре обед закончился, и стали возвращаться люди. Они поочередно занимали свои места, а я продолжал за ними наблюдать.

Всё-таки удобные эти гало-экраны — в действительности мало кто обращает внимание, чем ты занят, зато одновременно со своими делами можно следить за всем оставшимся залом. За целым зоопарком лысых прямоходящих обезьян, использующих в качестве орудий труда не камни и палки, а гало-экраны, нейро-мышки и клавиатуры.

В остальное же время я сидел, как дальневосточный мудрец, и, не отвлекаясь от своих дел, раздавал желающим дельные советы.

— Да, давай посмотрю… Лучше сделать так… Нет, попробуй эдак…

Нечто подобное происходило и в нашем клоповнике.

Из-за моей новой склонности к межличностный коммуникации я без проблем входил в контакт с людьми. Если они хотели поговорить, я говорил, если им нужна была помощь, я помогал, если нужен был совет, я давал.

А Профессор, этот старикашка в толстенных очках, в такие моменты всё таскался за мной следом и делал свои записи, не сводя с меня глаз.

Всё началось, когда Джон — хозяин жилплощади на первых этажах — заглянул ко мне в тот самый день после работы и попросил подсказать ему, где можно по дешёвке перепрошить MPCNS.

Тук-тук-тук

Признаться, ещё на подходе к двери я узнал его по тяжелым, грохочущим шагам, но думал, что он пройдёт мимо.

Я же сравнительно недавно занес ноги к себе в каморку, переоделся в старое шмотьё и даже не успел разобрать пакет с обновками.

— Привет, Дрейк… — хрипит он полуэмулированным голосом после того, как я открыл дверь. Но потом старик на мгновение замолкает, уставившись через щель на моё обновлённое, гладковыбритое лицо. — Извини, что отвлекаю… Ты не мог бы мне кое-что подсказать?..

Этот человек у моих дверей — наполовину старик, наполовину консервная банка, — Джон Стивенсон. Бывший военнослужащий ВМФ. Он потерял правую руку, плечо, половину лица и часть ноги при столкновении с ЧВК — какой-то частной военной корпорацией — одной из тех, чьи цели, мотивы, как и заказчики, зачастую навсегда остаются неизвестными. Просто где-то что-то взрывается, кто-то погибает, но «почему?» — для рядового обывателя остается загадкой. Впрочем, как и для Джона.

— Мне снова нужно перепроши-и-и-и-и-и-ть… — заедает он на последнем слоге и моргает, как при нервном тике, в такт подёргивая головой, — чип, — перестаёт глючить и договаривает старик. — В последнее время совсем заедает… и кибер-глаз перестал отрабатывать саккады… — тормозит он между каждым предложением, — изображение плывет…

Но, несмотря на неудачу, сделавшую Джона инвалидном, ему, можно сказать, ещё очень повезло. Армейская страховка была готова оплатить ему протезирование самых передовых имплантатов, но Джон хотел поступить умнее. Он взял страховку деньгами, достал протезы на черном рынке и провёл протезирование в серой зоне за копейки, а на оставшиеся бабки выкупил жилплощадь в этом чёртовом клоповнике. Хватило на целых три этажа и полподвала. Джон мечтал быть бизнесменом и хотел процветать. Но вот незадача — дело вышло не такое уж и прибыльное, а все доходы, как обычно в таких случаях, со временем стали уходить на запчасти к его прогнивающим железкам.

— Ты ж-Ж-же знаешь… — продолжает бормотать он, одним глазом пялясь на меня, в то время как его кибер линза, подёргиваясь, смотрит немного в сторону, — шестерёнки я и сам могу подкрутить… а с программами у меня проблема… склад ума не тот…

Несколько лет назад Джон уже обращался ко мне с похожей просьбой. Тогда я дал ему контакт одного знакомого, который держал свою подпольную мастерскую.

— Так что, ты бы не мог снова связать меня со своими друзьями?.. — продолжает клянчить киборг-старик. — Чтобы они… поправили всё там у меня?..

Но в этот раз я решил, что могу заняться этим сам:

«Там не должно быть ничего сложного, — подумал я, — справлюсь максимум минут за пятнадцать».

А вслух отвечаю ему:

— Джон. Спускайтесь пока к себе, я закончу дела, прихвачу ноутбук и сразу к вам. Посмотрим, может я и сам что-нибудь придумаю.

Идти вместе с ним не было никакого смысла: спуск, как и подъём, для этого старика — настоящий получасовой подвиг.

— П-п-правда? — Джон снова задергал башкой. — Хорошо. Тогда я пойду.

И застукал своей металлической ногой.

Когда же я спустился к нему, мои ожидания оправдались. Я подключился к его железу через разъём возле виска, сбросил прошивку, поискал, что лучше подойдет, скачал, установил и отпеленговал кое-что вручную, а после старик заскакал, как новенький.

— Ничего себе! — говорит уже откорректированным голосом и без долгих пауз. — Я в молодости таким подвижным не был!

Он крутит перед собой «живую» руку и протез, проверяя его на задержку.

Джон был очень благодарен. Он осыпал меня комплиментами по пути к лестнице и на прощание нежно пожал руку своей металлической клешнёй (обычно так не рискуют делать, чтобы не оторвать случайно руку своему собеседнику). Вот только на что я совсем не рассчитывал, так это на то, что уже на следующий день о моей услуге будет знать весь этаж. Ещё через день слухи стали расползаться и на другие этажи, а к началу следующей недели об этом уже будет в курсе весь долбанный кооператив, и люди станут дожидаться меня с работы чуть ли не у самых дверей в подъезд, чтобы попросить об услуге.

В таких домах, как наш, всегда всё трещит по швам, и каждому нужна бесплатная помощь. Так что, как и в офисе, народ стал скапливаться вокруг меня. Все что-то хотели, спрашивали, интересовались, но, по правде сказать, меня это не особо напрягало. Да и времени уходило не так уж много.

Зато взамен этому я получил возможность видеть то, чем живут другие люди. Чем занимаются, о чём думают, о чём мечтают. Да, большинство из них были такими примитивными созданиями и до того не разбирались в технологиях, что даже не удивлялись тому, что я для них делал. Но все они были настолько разными и непохожими друг на друга, что я с завораживающим любопытством наблюдал за ними. А пока я за ними наблюдал, за мной приглядывал другой (не побоюсь этого выражения) жадный взгляд…

На следующий день после того, как я помог Джону, меня попросили ещё об одной услуге. Бабушке Изи необходимо было перенастроить имплантат поджелудочной железы — кибер-орган вырабатывал слишком много пищеварительного сока. А как только я закончил с этим, меня уже вовсю зазывали помочь в квартиру напротив, и именно в тот момент, когда меня затаскивали туда, Профессор случайно заметил меня в коридоре. Видимо, он расплачивался за аренду, вот и спустился на второй этаж.

— Дрейк! — он сначала замер, а потом шаркающими шагами засеменил ко мне. — Что ты тут делаешь?

— Привет, Профессор, — дожидаюсь его прямо в дверном проходе. — Да меня тут выручить попросили.

— Неужели? — спрашивает, как обычно, не открывая рта. И, немного подумав, добавляет: — А можно с тобой?

И смотрит на меня широко открытыми глазами через очки с одной толстенной линзой.

Так что пока я разбирался с делами и параллельно болтал с жильцами, старик всё присматривал за мной, оставаясь в дверях. Но в один момент он вдруг сорвался с места и пропал. Разумеется, вскоре он вернулся, и уже со своим здоровенным планшетом в руках. Профессор переживал, что его память может подвести, и он совсем забудет то, что хотел записать.

В другие дни он, как и остальные, вычислив время моего возвращения домой, поджидал меня или целенаправленно искал по коридорам. Благо разыскать меня было не сложно — вокруг меня постоянно собирался народ.

Для чего он это делал? Только так Профессор мог заполучить информацию, которую не могли дать ни тесты, ни разговоры. Он получил возможность воочию наблюдать за тем, как работает мой мозг, так сказать, в естественных условиях.

Но в свою очередь я в полглаза присматривал за ним и, признаться, прекрасно знал, что он там записывает у себя — читал по движениям его руки или тычкам стилуса.

Записки доктора:

«Судя по новым данным, сыворотка намного эффективней, чем предполагалось», «Социальность испытуемого увеличилась в разы, несмотря на тенденцию к игнорированию общественных условностей. И это при том, что ни то, ни другое не было типично индивиду до инъекций», «У испытуемого заметно вырос словарный запас, изменилась скорость речи и тембр голоса, а также обнаружился интерес к межиндивидуальному взаимодействию, который тоже не наблюдался ранее», «Испытуемый демонстрирует поразительную наблюдательность и высокий уровень социальной интеграции», «Взамен скованности и внутренней напряжённости испытуемый стал проявлять спокойствие, умеренную активность, сосредоточенность и общий положительный настрой», «Короткое резюме: интеллектуальные способности индивидуума увеличились в разы. Общий характер перемен намного серьезней, чем я ожидал… Полагаю, все просчёты связаны с отсутствием возможности испытаний на приматах… А ещё мне иногда кажется, что испытуемый наблюдает за мной и, вероятно, подозревает о том, что я записываю…»

И всё в таком вот духе.

После первой подобной нашей встречи Профессор сказал мне:

— Ты изменился.

— Знаю, — ответил ему.

Но вместе с тем я ощущал, что это не совсем так. А ещё в тот период я стал испытывать странное незаметно нарастающее чувство. Словно груз тяжести всё больше наваливался мне на плечи, но от чего и почему — я ещё не понимал. Словно где-то в глубине себя я уже что-то понял, но до сознания это ещё не добралось.

Позже я как-то прочитал одну книгу из библиотеки Профессора, в которой описывалось что-то похожее на то, что происходило со мной. Это книга про Человека, который ходил по свету и творил чудеса. В одном из сюжетов он вернул зрение слепому от рождения, а когда тот впервые открыл глаза, то увидел проходящих мимо людей, как деревья. С точки зрения современной медицины вернуть человеку зрение не такой уж и подвиг. Но после произошло настоящее чудо, которое, по-видимому, был способен оценить только я. Человек, который исцелил слепого, опять возложил на него руки, и когда тот во второй раз открыл глаза, он увидел уже всё ясно… Так и я. Вплоть до этого момента я всю жизнь видел людей как неодушевленные предметы, да и весь оставшийся мир как потрёпанный кусок картона. Но теперь я словно второй раз открыл глаза и видел всё уже отчетливо и ясно…

Доколе Я в мире, Я свет миру…

* * *

Гккхх-х-х — скрежет металлической двери, откатывающейся по заржавевшим салазкам.

— Что у тебя с лицом?

— Да вот, решил побриться…

Желтовато-прозрачный раствор с россыпью мелких пузырьков на стенках склянки начинает стремительно убегать под давлением после того, как Профессор нажимает на курок шприца-пистолета:

«Чик…»

После третьей инъекции существенных изменений я уже не заметил. Но после самой инъекции у нас с Профессором произошёл разговор. Дело в том, что по нашему уговору это должно было быть последнее введение:

— Ну вот и всё… — пробормотал он сквозь зубы.

— Слышишь, Профессор? — спрашиваю его, пока он копается у меня за спиной, разбирая устройство с иглой. — Я хочу ещё.

Старик замирает на секунду. А потом аккуратно кладёт инструмент на железный стол и прикидывается, что не понимает:

— Ты о чем? — как обычно нервно тараторит. — Про инъекции что ли?

Я поворачиваюсь к нему на скрипучем, разваливающемся кресле:

— Про что же ещё?

Он поглядел на меня через плечо и, сам того не желая, тяжело вздохнул. Я добавляю:

— Ты же с самого начала знал, что всё именно так и произойдёт. Да?

Профессор поджал губы, но, так ничего и не ответив, прошёл мимо меня в направлении другого стола в глубине тёмной подвальной лаборатории.

— Ну так что, Профессор? — снова обращаюсь к нему, когда эхо его шаркающих шагов замолкает.

Он наваливается на деревянный стол руками, нависнув над тетрадью с пластиковыми листами, в которую собирался что-то записать.

— Ладно. Увеличим длительность курса на две недели… — через некоторое время выдавливает из себя Профессор.

Вам, наверно, будет трудно поверить, но этот человечек не актёрствовал. В тот момент его по-настоящему пронзило чувство вины с налетом страха и неопределенности. В тот момент он искренне жалел о том, что сделал. Он прекрасно понимал, что вероятность негативных последствий после трёх уколов минимальна, и они вполне обратимы, но вот дальше коэффициент проявления побочных эффектов стремительно рос. И он знал, что после первых трёх уколов от последующих будет невозможно отказаться. А ещё он боялся, что близится день, когда его подопытная крыса раскусит его, и у него возникнут проблемы…

Но хотя мой интеллект и рос, до этого мне было ещё далеко…

Дальше старик озвучил заготовленную речь, в которой были такие слова как: Риск. Толерантность. Привыкание. Увеличение дозы. А я всё слушал, кивал и соглашался, потому что знал об этом и понимал, когда звучат такие слова уже нет обратного пути. Но это было и неважно, мой инстинкт по-прежнему тащил меня вперед. И, надо признаться, я никогда не был в силах ему противостоять.

— И ещё кое-что, — тараторя, добавил Профессор. — Чтобы вводить больше состава, нам нужно заменить катетер на другой — косится на меня, — он должен быть намного больше.

Я посмотрел на него и, взвесив всё за секунду, ответил:

— Ладно, валяй. Хоть весь череп снимай нахрен.

О, не нужно так торопиться. Всему своё время, дружок…

Снова сон без снов. Глубокий, как вселенская бездна. И настолько непробудный, что я снова чуть не проспал.

Рана на голове немного болела, но внимания на это я не обращал. Теперь у меня в черепе красовалась небольшая пластмассовая выкручивающаяся пробка, спрятанная под лоскутом кожи.

Пока я добирался до офиса, прочитал ещё пару новых книг, которые взял у Профессора взамен старых. Севшая рядом со мной бабка пробубнила:

— Когда-то мы книги читали, а не листали их наспех.

Я посмотрел на неё. У старушки было сморщенное лицо с потухшими глазами. Затем кивнул и вернулся к книге — им всего не объяснить.

К тому же никто не вливает новое вино в старые мехи.

На этот раз Лея на меня даже не взглянула, была чем-то занята.

Этот день мало чем отличался от другого, и я продолжал наблюдать за всем со своей галёрки. Я следил за тем, как броуновское движение сотрудников постепенно обретает закономерность и упорядоченность в моих глазах. Я выявлял расстановку сил в офисном пространстве и подыскивал оптимальное место в нем для своей скромной персоны.

И уже очень скоро я стал видеть офис в единстве его множества частей.

К середине дня я знал всех ключевых сотрудников поименно, а к вечеру — и всех остальных, учитывая их взаимосвязь друг с другом.

Разумеется, я не делал это сидя на одном месте, я ходил, знакомился, просил об услугах под разными предлогами. Параллельно этому я успевал работать, помогать и слушать лекции через наушник. Я изучал работы по психологии, социологии, генетике и пассионарной теории — в общем, всё, до чего только мог дотянуться мой прожорливый ум.

А уже к пятнице у меня была отточена вся схема действий.

Начинал я свой рабочий день примерно так:

В 8.52 по пути к зданию офиса забираю из киоска четыре стаканчика кофе на подносе в обход очереди. Всё это дело я заказываю и оплачиваю ещё с вечера прошлого дня.

В 8.55 я уже на проходной. Здороваюсь с охранниками на входе (если это четные дни, то сидят Джордж и Мик, если нечетные — Виктор и Пол, они постоянно болтают о футболе), затем пересекаю холл и направляясь к лифтам.

В 8.58 первый стаканчик с кофе без надписи, но с небольшим сердечком, отправляется на стойку к Лее.

— Доброе утро.

Она ничего не отвечает, но на её лице проступает смущенная улыбка, и кокетливый взгляд ещё мгновение провожает меня.

В 9.00 уже в главном офисе, так что технически я не опоздал. Второй стаканчик с надписью «Лучшему кодеру» отправляется на стол второго ряда пухлой даме средних лет по имени Пэм. Каждый раз её круглые щёчки неловко поднимаются и краснеют.

— Спасибо, — говорит она сквозь губы, сложенные гармошкой:

По поводу надписи — это не шутка. Она и вправду один из лучших программистов здесь. Несмотря на её внешность, слабый характер и мягкий темперамент, её мозги просто созданы для программирования. Но вот с самооценкой и уверенностью в себе у неё беда. Приходится поддерживать изо всех сил.

Прохожу мимо ряда тимлида. Ему я просто киваю — по мне так, учитывая всё, это он должен мне носить кофе.

Продолжаю идти к своему месту. По пути с одними здороваюсь, со вторыми жму руки, третьим машу. Все дружелюбно отвечают. Как видите, моё гладко выбритое, улыбчивое лицо вызывает намного больше доверия, чем угрюмая рожа старого меня.

Два последних стаканчика с надписью «Кибер-псам» отправляются на стол к Спайку и моей второй скрипке — парню азиату, Кеннету.

Мне же этот кофе нафиг не сдался, у меня и без него полный порядок.

— Боб, — обращаюсь к толстяку через Спайка, усаживаясь в свое кресло, — тебе в следующий раз. Без обид.

— Как скажешь, — отвечает и показывает мне большой палец.

Я отвечаю ему тем же.

Благодаря тому специфическому взаимодействию, которое я им давал, парни на нашем ряду превратились из разгильдяев и бездельников, сидящих на Камчатке, в передовой отряд.

— Ну что, Кен? У тебя всё идет по плану?..

Даже больше: за считанные дни всё наше крыло из аутсайдеров стало двигателем прогресса, который тащил за собой весь оставшийся офис.

— Спайк, как твои дела?..

И несмотря на то, что об этом никто не подозревал, на самом деле я дирижировал всем этим оркестром. И я говорю не только про наш ряд.

— Отлично. Боб, ты как?..

Я говорю про весь зал. Я знал всех и каждого и прекрасно понимал их взаимосвязь. Знал, кто в чем преуспевает. Кто с кем хорошо общается и может договориться. И это знание позволяло мне отправить какую-нибудь задачу на другой конец офиса и добиться её выполнения через третьих лиц в кратчайшие сроки.

— Проблемы?.. Кинь сюда, гляну по-быстрому…

И вот что удивительно: я заметил, что расположение сотрудников в зале словно выстроено, подчиняясь сложной математической логике — оно было просто идеальным. Таким, как будто кто-то специально рассадил людей именно так, хотя, конечно, никто этим не занимался. И я тоже будто оказался в наиоптимальнейшем месте для себя. У меня было такое ощущение, что оно освободилось ровно в тот момент, когда это было нужно. И, полагаю, это ощущение не обманывало меня…

— Дрейк?

Поднимаю глаза на подходящего к нам тимлида.

— Ну, что сегодня делаем, начальник? — спрашиваю его.

— Это подождёт, — отвечает. — Тебя Администратор вызывает.

— Да ладно? — говорю.

А сам думаю: «Заждался уже. Долго же этот старик терпел».

— Пойдём, — зовёт меня за собой Чед.

— Ну погнали…

* * *

— Проходите, проходите… Ну что, осваиваетесь у нас? — спрашивает старик, когда я подхожу к его стеклянному столу по центру будто бы бескрайнего кабинета.

— Потихоньку, господин Администратор, — улыбаюсь ему.

Он приподнимается и протягивает мне руку. Пожимаю ладонь.

Если что, эт я нарочно такой учтивый. В этот раз на Администраторе уже другой костюм — синий. Впрочем, как и на мне.

— Не затягивай с этим, — советует мне.

Он взглядом указывает на кресло позади меня, и мы синхронно усаживаемся.

— Так как первые впечатления? — продолжает интересоваться.

— Великолепные, — не свожу с него глаз. — Всё высший класс.

Я стараюсь вести себя предельно сдержанно и уважительно, в отличие от прошлой нашей встречи. Делаю вид, что я обычный работник у начальника в кабинете.

— Рад, что вы довольны, — говорит на полном серьёзе. — Признаюсь, немало сил ушло, чтобы вывести организацию на такой уровень.

— Это заметно… — бормочу я.

А сам думаю:

«Да уж, откуда знать небожителю, что творится в его земле обетованной».

Старик качает головой и продолжает внимательно разглядывать меня.

Всё. Кажется, предварительные вопросы закончились, но он никак не переходит к делу.

— Вы что-то хотели, господин Администратор? — спрашиваю его, так и не дождавшись, когда он приступит сам.

— В общем-то да, — выдавливает из себя спустя мгновение и закрывает ручку, которой писал до моего появления. — У меня к вам есть деликатная просьба. И я был бы признателен, если она останется между нами…

А я всё думал, как он перейдёт к этому. Но ничего интересного, к сожалению, он для меня не припас. Прямая банальщина. Хотя это намного лучше, чем полчаса ходить вокруг да около.

— Без проблем, — киваю в ответ.

Старик секунду собирается с мыслями:

— Дело в том, — начинает осторожно, — что я бы хотел воспользоваться вашими способностями слегка за рамками прямых должностных обязанностей.

Затем он снова выдерживает паузу, оценивая мою реакцию и проверяя, заинтригован ли я…

Я же в то мгновение подумал, что Чед, несмотря на свои слаборазвитые мозги, всё же молоток — верно предвидел это. Пока он провожал меня часть пути до кабинета, всё сетовал на мой вопрос «Что тебя парит?».

— Что меня парит? — переспрашивает, шагая вдоль бесчисленных рядов офисных столов. — Меня парит, как бы этот спятивший старик не наломал дров со своими играми в темную…

В двух словах он выразил свои опасения и крайне осторожно попросил меня сообщить, если что-то будет касаться его подразделения или всего отдела.

Я сказал: «Чед, если что коснётся этого, ты узнаешь об этом первым…»

— И каким же конкретно образом вы хотите использовать мои способности? — спрашиваю я, подталкивая Администратора продолжить разговор.

А он, как и в прошлую нашу встречу, пожевал свою тонкую, синеватую полоску губ перед тем, как дать ответ:

— Мне нужна кое-какая информация с почты конкурирующей компании, — заявляет. — Вы бы не могли мне в этом немного помочь?

«Ммм, тестовое задание, — думаю я. — Следовало бы догадаться».

Тем временем вслух переспрашиваю у него, слегка хмурясь:

— Корпоративный взлом?

На его лице ещё на доли секунды задерживается невозмутимость:

— Ну нет, конечно, — он отводит глаза и делает безобидный вид. — Просто заглянуть.

— Просто заглянуть?.. — повторяю за ним, а затем прикидываюсь, будто задумываюсь об этом. — Просто заглянуть не получится…

По правде говоря, большой опыт взаимодействия с людьми за последние пару дней вкупе с моей экстраординарной обучаемостью давали свои плоды. К этой встрече я уже был намного лучше готов и без проблем придерживался задуманного плана. Вкратце он был таков: сожрать всю мелкую наживку, которую мне подкинут, а когда придёт время играть по-крупному, схватить крючок покрепче и утащить незадачливого рыбака на дно. Другим аспектом моего плана было идти ниже радаров — то есть по максимуму замаскировать свои амбиции и заставить Администратора недооценивать меня. Это нужно было для того, чтобы проще было выяснить, что на самом деле он задумал, и понять, что у старика припрятано в рукаве. Слегка пространный, но неплохой план…

Для новичка…

Спустя буквально пару мгновений я всё же отвечаю Администратору:

— Ну да ладно. Если это пойдет компании на пользу. За небольшую плату — никаких проблем. Что-нибудь ещё?

Опираюсь на подлокотники, намереваясь подняться.

Администратор тоже встаёт зеркально мне. Словно не веря собственным ушам и лёгкости успеха, он спрашивает меня:

— Вы согласны? Это хорошо…

В этот раз уже я протягиваю нему ладонь через заваленный пластиковыми бумагами стол.

— Скиньте все данные мне на почту, — говорю ему.

Он пожимает руку:

— А это безопасно?

Я смотрю ему в глаза. Его обвисшие веки утягивают брови вслед за собой.

— Ну вы же не собираетесь в письме уточнять, что мы собираемся кого-то хакнуть, — подшучиваю я.

На его щербатой роже проступает ухмылка.

— Конечно нет… — он отпускает мою ладонь. — Но я всё же предпочту послать её нашей курьерской службой.

Не настаивая, пожимаю плечами и ухожу.

Когда же я почти добираюсь до двери, старик на секунду останавливает меня:

— Дрейк, — оборачиваюсь к нему вполоборота. — Компании очень нужны люди с мозгами.

Он по-прежнему стоит, касаясь вытянутыми пальцами стола.

«Компании? Ага, ну конечно». Впрочем, тут он попал по адресу…

А вечером меня ждала ещё одна бесполезная встреча…

Или не бесполезная… Не знаю…

В общем, этой ерундой (заданием от Администратора) мне было впадлу заниматься, поэтому я отдал его на аутсорс, и уже во второй половине дня отослал старику всё, что было нужно вместе с подробными инструкциями — вдруг не разберётся.

Я немного задержался на работе — делал другие кое-какие мутные дела, — поэтому сразу после офиса отправился в «C&B» — бар неподалёку от нашего клоповника. Мы с приятелем договорились встретиться в 20:15 у входа. Этот приятель — Бадди его зовут — заваливал меня сообщениями с предложением пересечься.

В последние полгода я почти не общался ни с ним, ни с другими приятелями — не видел в этом никакого смысла. Да и желания особого не было. Но после очередного предложения подумал, всё-таки мы с Бадди старые друзья, и согласился.

Решил поглядеть на него своим новым взглядом.

Но, признаться, там не на что было смотреть…

На улице уже темнело.

— Ты откуда такой приодетый?

Кричит на пол-улицы, заметив меня издалека.

— И что у тебя с рожей не так? — щурясь, приглядывается сквозь спускающийся сумрак.

Это он про моё гладко выбритое лицо с дружелюбной улыбкой говорит.

— Здоро́во, Бадди.

Подхожу к нему.

— Здоро́в, — отвечает.

Мы ударяем по рукам и приобнимаемся прямо под разгорающейся розоватым неоном вывеской.

— Ну так что с тобой? — продолжает разглядывать меня в упор с лёгким недоумением.

Тогда я рассказал ему куда, когда и как устроился на работу, а он посмотрел на меня, как на сумасшедшего:

— Ты чё, серьезно? — киваю в ответ. — Не шутишь? — снова киваю. — Совсем спятил?..

Забыл сказать, Бадди такой же, как и я… вернее такой же, каким я был когда-то до инъекций при одном условии — если бы я был бы ещё немножечко тупоголовей. Так же, как и многие другие обитатели социальных низов, он ненавидел государство, всю эту корпоративную систему, да и в целом «несправедливый мир», в котором ему не посчастливилось родиться. Да, да, как в зеркало смотрю. И всё же даже тогда была одна мелочь, которая нас различала. Бадди был сторонником имплантов, несмотря на то, что у него их никогда не было.

— Ладно, — бормочет он с обалдевшим видом. — Пойдём внутрь, после такого мне точно нужно выпить.

— Как скажешь, пойдём…

Он двинулся, я за ним.

Когда мы заходили в бар, нас чуть не снесли с ног две обколотые стероидами бионические громилы, истыканные настолько громоздкими и дешманскими протезами, что они с трудом пролезали в дверной проход.

Бадди хотел залупиться, но я почувствовал его порыв и затушил:

— Спокойней, — говорю ему, придерживая за плечо. — Не заводись.

А он, провожая позвякивающих здоровяков нахмуренным взглядом, бубнит:

— Ахуевшие болванки.

О чем он только думал вообще?

На таких отморозков лучше не нарываться…

Несмотря на то, что было ещё не так поздно, народу в баре уже было полным-полно — пятница, чему тут удивляться. Зал был заполнен типичными представителями гетто и звуками пивной: галдежом, музыкой и звоном кружек. За стойкой все места были заняты, поэтому я поздоровался с Гопом — барменом:

— Здоро́во, Гоп!

Заказал, что нам надо:

— Что ты будешь, Бадди?!

А потом спросил у бармена:

— Разве сегодня твоя смена?! — перекрикиваю гудение толпы. — Дейв снова слёг?!

Бадди же всё это время поглядывал на меня, как на инопланетянина:

— Ага! — отвечает Гоп, подвигая мне две влажных и холодных кружки пива, от которых на деревянной стойке остаются влажные следы. — У него снова мигрень!

Это всё из-за хреновых имплантов, вживленных в башку.

— Понятно, — бормочу я.

После мы с Бадди усаживаемся за свободный столик неподалеку, возле окна, прямо под неоновой надписью снаружи, отчего все буквы на ней читаются зеркально.

Устроившись на довольно жестком диване и пригубив пивка, Бадди косо взглянул на меня исподлобья. Он спрашивает меня:

— Ну так расскажи, — растирает по легкой небритости пенку. — Что тебя клюнуло устроиться на работу?

Признаться, я даже задумался немного. Конечно, я полагал, что ему многое будет сложновато объяснить, но до конца осознал это только оказавшись перед ним и заглянув в глаза:

— Как бы тебе объяснить всё подоступней, Бадди. Просто иногда приходит время двигаться вперёд, понимаешь?..

Но он толком даже не дает мне договорить и продолжает гнуть свое:

— И что теперь, ты до конца жизни собираешься вкалывать клерком на эту долбанную корпорацию?

Он даже краснеет слегка, не ожидал, небось, такой «подставы» от друга.

— Думаю, нет.

На его лице вырисовывается злобная, снисходительная ухмылка:

— А, ты надеешься выбиться в начальники?

Я мотаю головой:

— Не совсем так, но да. Я не планирую задерживаться внизу.

Бадд делает паузу, разглядывая меня. Потом на секунду поджимает губы и продолжает:

— Скажи, ты серьезно хочешь стать частью этих тварей, которые развязывают войны, подкупают политиков и держат население в нищете?

Всё смотрит на меня исподлобья своими маленькими глазами с большими темными синяками. Я же, дав ему секунду подостыть, делаю попытку образумить:

— Бадди, ты на всё смотришь очень плоско и в одном цвете. Это всего лишь реализация возможностей…

Он чуть не подавился пивом:

— Возможностей!? Каких ещё возможностей? Помогать им во всём этом дерьме?

Я спокойно отхлебываю из кружки:

— Конечно нет. Наоборот — возможность попытаться это всё исправить. Просто попробуй понять: войны как происходили, так и будут происходить, продажные политики никуда не денутся, а нищета сама собой не исчезнет. И пока ты сидишь на одном месте, невозможно что-либо изменить.

Бадди присматривается ко мне ещё пристальнее:

— А с чего ты взял, что именно ты сможешь хоть что-то изменить?

— Ни с чего, — отвечаю. — Просто знаю.

Он натужно выдыхает, словно говоря: «Во долбоёб…».

Затем отводит глаза.

Я же продолжаю смотреть на него, ощущая странную тянущую пустоту внутри. Это чувство активно росло во мне последние дни и в тот момент уже подбиралось к критической точке. Но я полагал, это всё из-за того, что именно с ним я впервые потерпел полное фиаско. Я смотрел на себя его глазами и понимал, что у него нет никакого желания даже попробовать меня понять.

Признаться, в тот момент я ещё не подозревал, что эти образы в их головах настолько въедливые, что не позволяют им увидеть настоящих людей за ними. И так выходит, чем больше им кажется, что они знают тебя, тем меньше они видят тебя настоящего. Вот и Бадди — он видел своими глазами только тень старого меня и ничего больше.

Но, взяв небольшую паузу и сделав пару глотков холодного пива, я делаю ещё попытку наладить с ним контакт:

— Ну а ты как? — снова добродушно улыбаюсь ему, как обычно в последнее время.

— Всё ещё не накопил на экзокортекс?

Бадди поднимает взгляд и смотрит на меня пару мгновений:

— Ты пугаешь меня, — говорит. — С таким выражением лица выглядишь, как полоумный.

От этого улыбка на моем лице становится лишь сильней:

— Извини, — отвечаю. — Ну так что?

Бадди мотает головой:

— Ещё нет. Дела месяц от месяца приносят всё меньше бабок, — подносит стакан к губам. И перед тем, как выпить, произносит: — Даже не понимаю, что дальше делать…

Вижу, как золотистая жидкость отправляется ему в глотку рывками. Если что Бадди у нас — Стиллер. Так сегодня называют воров персональных данных. Карточки, отпечатки пальцев, биометрические данные. Он крадет их с целью перепродажи, тем самым зарабатывая себе на жизнь. Но в этих сферах, если ты не готов постоянно меняться, то рискуешь остаться за бортом. А Бадд как раз из тех, кто предпочитает болтать и фантазировать вместо того, чтобы что-то делать

— И ты всё ещё считаешь, что экзокортекс тебе чем-нибудь поможет? — спрашиваю его.

А ещё Бадди из тех, кто относится к вживлению, как к волшебной пилюле, которая в мгновение ока способна решить все его проблемы. Это беспрецедентная черта атеистического человечества — оно дошло до отрицания Бога, но по-прежнему верит в пустопорожние чудеса.

— Ну конечно, — отвечает. — А куда сегодня без этих приблуд? Ты, кстати, слышал, что на днях выходит новая модель MemoryNeuron…

Он говорит о чипе, который вживляется в гиппокамп, и часть данных, поступающих в него, копируется на внутричерепной носитель.

— …вот прикинь, если у тебя в башке было бы триста терабайт дополнительной памяти, и ты бы мог запоминать всё в мельчайших подробностях. Представь, какого это?

Как раз я что-то подобное и могу себе представить.

Вот только проблема в том, что мозг человека с таким чипом со временем адаптируется под устройство и в конце концов перестаёт вообще что-либо запоминать.

— Бадди, — говорю ему. — А ты не подумывал как-нибудь купить себе костыли?

— Не понял, — хмурит брови. — Зачем мне это?

— Согласен, — киваю ему, — незачем. Тогда объясни, зачем тебе вспомогательное устройство для мозгов?

Он с разочарованным вздохом откидывается на спинку дивана: