Бесплатный фрагмент - Трагедия дракона

Трагедия дракона

1

Что за погром, что за разруха! Кажется, будто буквально минуту назад здесь война отгремела танками, взрывами бомб и пулеметными очередями. Вокруг меня лежала груда каменных осколков, хоть сто веников и метел используй, чтобы все смести — кто же потерпит у себя под боком мусор и беспорядок — в общем, хоть сотню веников и метел используй, все равно чище не будет. А ведь совсем недавно эти осколки были моим домом — необычная, однако, причуда судьбы, не правда ли? Я утер слезы печали со щек и выдохнул, чтобы совсем уж не раскиснуть от наплывших грустных мыслей.

Какой ужас, я поднял прекрасные глаза к небу и клацнул белоснежными зубами от досады и злости. Так много каменных осколков! Глядишь на все, даешь разгул собственной фантазии — что тут могло бы быть, и сразу начинаешь лить литры слез горечи и попутно лапу на голову кладешь. Лапу? Что тут не так, какая лапа? Самая необыкновенная и чудесная: когтистая драконья лапа. Моя лапа. Если кому-то покажется, что этот факт — а именно перед ним с первого же предложения надо ставить читателя, ибо в нем сокрыто ядро истории, — уведет в дебри фэнтези, то чем мне тут крыть? Молодцом прослывет такой умник, что раскусил ловкого хитреца. Я состроил невинное выражение лица.

Здравствуй, читатель. Я — самый лучший на свете дракон. Все драконы, и я — живой гений — в том числе, славятся манерами и воспитанием, потому тут не пройдут оправдания: мол, простите, забыл поздороваться, поэтому мне немного стыдно. Бери, не стесняйся, дружок-пирожок, открывшуюся правду о происхождении твоего рассказчика и живи с ней долго и счастливо. Жизнь медом не покажется, если не будет портрета главного героя: не порадуешься, не посмеешься, поэтому вперед давай распишем мою личность в красках и деталях. Ну, по крайней мере, насколько хватит самих красок. Я — изысканный дракон, любящий удобство и не обделенный большим-пребольшим миролюбием.

У меня длинный очаровательный хвост, хотя в драконьем обществе никто всякими надуманностями и завышенными стандартами себе голову не кружит. Как решит природа, так и будет — даст при рождении короткий хвост, то пускай, если же наградит длинным хвостом — ну, что же, танцуй и радуйся ее щедрости. А еще мой хвост гибкий! Я заботливо погладил его. Мне нравятся дорогие украшения, как раз на днях надел на кончик хвоста явно недешевый золотой браслет, который мне подарили друзья. Я ненавижу дешевые подделки — их пускай кто-нибудь другой прибережет для себя. Своим достоинствам я хорошо знаю цену и уверяю: трудно представить, насколько она высока. Я гордо вздернул нос и напыщенно выпятил грудь. Тем более браслет удачно скрывает шрам от случайного пореза, нанесенного рыцарским мечом.

Вытянутой головой я напоминаю крокодила: не ясно, конечно, где тут родственная связь, поскольку мы не вылупились из общей скорлупы. Я весь от кончика идеального носа, украшенного двумя милыми рожками (я с некоторой кичливостью провел по ним когтем — впрочем, без таких же украшений не остались ни затылок, ни спина), — вплоть до самого кончика хвоста покрыт светло-зеленой чешуей. Сложно нарисовать в уме нечто более твердое и жесткое, чем моя чешуя — то есть варианты наклюнутся, это же не объять необъятное, однако их все же будет меньше, чем пальцев на человеческих руках и ногах. Да, мы — драконы не чураемся людей. Человек –сосед, может, и шумный, не всегда вежливый (недостаток должного воспитания хуже простуды: первое проходит, второе остается до гроба) и временами до раздражения докучливый, но тем не менее умеющий доказать, что он способен на благородные порывы. Складывается такое ощущение, что при создании драконов не погнушались в одну охапку бросить всех пресмыкающихся: что нашлось, тому за то и спасибо, тут и про змей не забыли, и позаботились о ящерицах — как говорится, больше ингредиентов, значит, нескучное блюдо получится. Также я умею выдыхать огонь, но сейчас у меня нет настроения для этого, однако уверяю: я как-нибудь покажу, как далеко могу изрыгать струи пламени.

Мой портрет явно нуждается в еще одном маленьком дополнении, я задумчиво подпер подбородок хвостом. А я-то, наивный, уже обрадовался в сердце, что явился миру законченный шедевр, и теперь ищи за́мок, стену которого он украсит, так что все при первом взгляде на него от зависти или восторга, а может и того и другого, как карта ляжет, сразу ахнут: «Какая красота, какое чудо! Я прямо не могу устоять». Ты, читатель, обязательно полюбопытствуешь: подожди, подожди дракон, а где твои крылья? Хвост, чешуя и вытянутая зубастая пасть — на месте, и на их счет никаких вопросов, а вот крыльев — немаловажной приметы драконьего рода — почему не видно?

О, запасись терпением!

2

Хороший и ласковый мой читатель, ты, возможно, не удержишься от упрека: «Ты, дракон, большой нарцисс! Фу, смотри, как бы тебе твой длинный нос не прищемили за такое восхваление себя». Согласен, я закоренелый нарцисс. Вот же подтолкнула меня драконья совесть раскрыть душу и покаяться. Прости, пожалуйста, — вечно увивается за мной такой маленький и немного настырный изъян: однако других драконов не разговоришь на похвалу в свою сторону, поэтому и вынужден, так сказать, вытаскивать себя из болота за рога. Хорошо, давай расскажу, что со мной случилось, слушай и не перебивай! Я многозначительно кашлянул и деловито скрестил лапы на животе.

Я молодой дракон: едва-едва ни шатко ни валко пытаюсь пойти без родительской поддержки своим жизненным путем. Люди обычно добавляют еще «тернистым», но мы выбрались не из одного гнезда, поэтому обойдемся без лишних слов. И как еще говорят люди (как же вновь не плюнуть на их территорию) и драконы (отчего и их не подпустить к общей кормушке): молоко не успело на губах обсохнуть, а уже когти чешутся впиться ими во взрослую самостоятельную жизнь. Я в тех годах, когда такой симпатичный и с такой массой отборного интеллекта в голове, что любые весы сломаются, начни взвешивать, дракон, как твой преданный рассказчик, должен наконец покинуть любящее уютное отеческое гнездо и окунуться во взрослую самостоятельную жизнь. Прежде я боялся перспективы самостоятельной жизни, сейчас же, когда я достаточно повзрослел, мой страх пусть полностью и не ушел, но стал намного слабее. Фух!

Я отдаю себе отчет, что в отчем гнезде и спится крепче, и кушается аппетитнее, и в целом живется беззаботнее, то есть обойди весь свет — и ни в каком краю не найдешь места лучше, чем в родной пещере. Любой дракон понимает это! И все же я сам однажды стану отцом, заведу большую семью — и куда ее дену? Я надеюсь, что будущее не оставит меня у разбитого корыта, ведь это человек может на Бога в любом деле положиться, а кто из высших сил плечо помощи подставит дракону? Увы, нам чужда религиозность. Не наплачусь ли я, не настрадаюсь ли? Что это? Я чувствую, как сердце начинает кровью обливаться, душа стонать от страха — грядущее пугает хлеще любого рыцаря, впрочем, пока рано устраивать драму на пустом месте. Я взволнованно поджал под брюхо хвост и лапы.

Я решил купить пещеру. Шаг этот ответственный и серьезный — ясное дело, что за тарелкой баранины или в рыцарском поединке он сразу не решается. И я долго думал. Тем более, разве можно самостоятельную жизнь назвать по-настоящему самостоятельной, если нет собственного отдельного угла? Мне пришлись бы по вкусу царские хоромы или какие-нибудь покои, достойные императора: ими вдвойне приятнее тешить собственное самолюбие, но, впрочем, ладно — здесь я, пожалуй, могу понизить на длину одного когтя планку хотения — мне и скромная обитель будет согревать сердце. Я почувствовал, как от приятных размышлений на моей морде появилась широкая и довольная улыбка.

3

Где еще продаются уютные пещеры (не надо меня оскорблять халтурой, сделанной из палок и драконьего помета, и уцененной каменной халупой, которой сто лет в обед и которая сменила на своем веку страсть сколько владельцев), кроме как на драконьем рынке пещер. О, вот уж где раздолье для могучей драконьей души, вот уж где на всякий вкус и спрос отзовутся сотни разных предложений: есть особые пожелания, хорошо, ваша игра и ваши правила — никто не разочаруется. Хотя, конечно, вызывает это утверждение улыбку умиления: по сути дела, мы вроде как ящерицы с крыльями и нам типа не пристало привередничать, но что дали, то и имеем — даже драконы ищут для себя лучшее. Как я, например, это моя привычка — искать лучшее. Я хитро пошевелил бровями.

Я прилетел на драконий рынок домов — каменных глыб, полых внутри и с отверстиями в качестве входов. Чьему-то сердцу милее не размер, а расцветка, хотя, конечно, на большой кусок и рот открывается как никогда широко, и все же, коли цвет важнее, то и отговаривать не рискнем: с левой стороны как раз ждут оценки покупательским взглядом каменные глыбы разных цветов. В радуге нет стольких оттенков, сколько их здесь. Или же так. Тебя всегда заботили размеры и формы будущего дома, а не его убранство, — что же, такой запрос стар, как мир, и непонятым не останется: ничто, как все знают, не чуждо драконьей сущности. Естественно, на комфорте список пожеланий не оканчивается, однако душа дракона, как и эго — вот уж кто в представлении и приглашении на бал не нуждается, оно всегда рядом, — жаждут чего-то большего. Ладно, давайте посмотрим направо — тут как раз имеются большие дома.

И действительно, как много здесь разных каменных исполинов. О, глаза не успевают на чем-либо остановиться, бегают и бегают туда-сюда, туда-сюда по всему, что только подвернется. Все тянет на себя одеяло — и не мудрено перепутать их с горами от незнания. Как бы ненароком не окосеть! Впрочем, из огня да в полымя, и проблема косоглазия — лишь верхушка айсберга: лучше позаботься, чтобы до смерти дыхание не перехватило от разнообразия форм исполинских каменных глыб. Вот уж где рог изобилия работает во всю мощь. Здесь глыбы и в форме шара, и пирамидальные, и похожие на кубы и цилиндры, да и напоминающие конусы, и многоугольные призмы. Не обошли вниманием и звездообразные глыбы, но их была всего пара штук, видимо, продавец решил, что жаль такой красоте пропадать, и потому добавил к общей куче.

4

У меня не ушло много времени на выбор будущего дома — попусту разбрасываться временем не в моем характере, так же как и не в характере других драконов, считай что почти с первого захода я прикипел к каменной глыбе, стоявшей первой в ряду. Видно, драконья судьба направила меня своей суровой когтистой лапой к ней: все сошлось как никогда удачно — и цвет, и размер, и внутреннее устройство — самое оно, как лекарь прописал. От радости я подпрыгнул на месте и возликовал, сжав пальцы в кулаки. Пирамида?! Не надо докапываться на ровном месте, мол, ума вылупиться из яйца у меня хватило, а вот всю фантазию где-то по пути растерял — неужели не было никакой другой глыбы, кроме как в форме пирамиды? Были, однако я обожаю пирамиды!

Я расплатился своими крыльями. Чик — и все, получай, рыцарь, мечом в спину: мне их одним взмахом кинжала отрубили, у меня даже слезы на глаза не успели навернуться и на землю упасть. Что же, настоящего мастера за версту можно почуять: видно, что он громадный талант не только в продаже товара. Мне не было больно, разве что немного щекотно. Я с чувством утраты, смешанной с утешением, глянул на спину: эти два обрубка, — не до того, правда, уродливых, что и любая грязь на их фоне покажется новым чудом света, однако и лишний раз головы не поворотишь на них, — все, что осталось от крыльев.

Фу, я брезгливо нахмурился. Да, вот так сурово и радикально: неужели золото или серебро в качестве платы не показались надежными, или драконы так высоко мнят о себе, что всякие деньги в их нравственном измерении — тлен и зола, которыми лапы до тошноты противно пятнать? Мир драконов не по силам человеческому уму. Это единственное, от чего у человека мозг закипает, как суп в котелке: пытаешься уложить в мозгу представления о нем, а они, негодяи, никак не хотят укладываться — упираются, противятся, как только могут. Однако в моем кажущемся ужасным и довольно трагическим положении (прямо извращенная версия кастрации мужского драконьего «я») есть капля чего-то положительного, и это не противоречие, которое любого в безвыходный тупик поставит. Мои крылья отрастут через две недели: пусть я пока и поживу без полетов, за этот срок мои лапы даже и к земле полностью привыкнуть не успеют — не критичное неудобство, и от него раньше времени под угрюмый скулеж оркестра в могилу не слягу.

Я страдальчески опустил голову.

5

Я объяснил, что мой дом надо отнести к морю и поставить недалеко от берега. Те места сделаются живописнее еще на одну деталь: ракушки, песчаный берег и само море: картина, целая во всех смыслах. И все же, думаю, мой дом в форме пирамиды не испортит его. Я люблю поспать, потянуться и позевать под звук морской стихии: у нее такой убаюкивающий голос и до того усыпляющий вид в спокойную погоду. Чудо просто! Я увидел, как десяток мускулистых черных драконов с громадными крыльями, плотно обвив глыбу длинными хвостами — один в один как у змей, только благородства в драконьих хвостах больше, поскольку чаще всего не по земле драконы волочат ими, — и начали грузно подниматься с ношей в небо.

А дальше надо с семью пядями во лбу родиться или с жилкой гениальности прийти на эту землю, поскольку непонятно, что случилось дальше. То ли свои хвосты драконы забыли накачать: о мускулах во всем теле они без чьей-либо подсказки сумели в первую очередь позаботиться, а на хвост решили забить, потому что для его тренировки они очень устали. То ли ветер подул на крылья не под тем углом, и погода выдалась нелетной — в общем, знаю одно: прямо на моих глазах мой дом соскользнул с переплетения хвостов и упал. Он не пережил встречи с землей — не было ни единого шанса, что все обойдется, — разбился вдребезги! Недолго на концерте музыка играла, недолго танцоры в пляске потели. Я от шока лапами пасть закрыл. Теперь я, понурый, хожу по осколкам, подавленно вздыхаю, роняю от огорчения и уныния слезы, лапы заплетаются, и о собственный хвост запинаюсь.

Военный билет — космонавт

Военный билет нужен парню призывного возраста так же, как руки, ноги или голова человеку. Впрочем, последнее будет нужнее человеку — еще постарайся придумать другой такой генератор часто глупых, нередко умных, но в большей степени обычных идей, как голова! Вот-вот, то-то и оно. Я — военный билет с двуглавым орлом в качестве герба на красной обложке и надписью черными буквами «Военный билет». Однако мой статус низкий, и жаль, что я появился не из банки с зеленой краской: мне даже негде амурных дел завести с военным билетом в зеленой обложке, чтобы себе статус повысить. Я тоскливо выдохнул. Не повезло! Не выпал мне на рулетке сектор «высокий статус». С другой стороны, хорошо — щелчок у удачи оказался щадящим, и дыры в обложке не образовалось. Поэтому зачем дальше эту тему развивать? Я грустно и устало хмыкнул. Мои страницы не исписаны, поэтому в каком-то смысле я девственник, однако моя последняя страница немного надорвана. Я не люблю лежать лицевой обложкой вниз — кто вообще обрадуется, если его носом в землю ткнут! А еще у меня есть привычка подслушивать за людьми.

Я — космонавт со стажем, и это моя попытка приободриться, поскольку я люблю космос! Что за пьяная белиберда чертей, что за абсурдный устав в нашем монастыре? К такому откровению не подготовишься и не намекнешь: военный билет — космонавт, это же надо так накуриться и на туманящие ум грибы подсесть, чтобы привлечь сюда фантастику. А с чего тут глаза от удивления округлять: почему военные билеты не могут быть пилигримами в космосе — в этот пирог может любой зубами впиться, разве кто-то уже полностью подмял космос под себя? Ну, скорее же поставьте меня в известность, если это случилось!

Без звездолета и скафандра в безвоздушное пространство даже не думай нос совать! Мой звездолет — вещь скромная: так и чешутся страницы солгать, что это великий покоритель звезд и планет. (Нескольких звезд и двух планет — Меркурия и Венеры. Все, теперь можно и слезть с иглы пафоса — того и другого по паре, — считай, всего ничего!) Внешне мой звездолет таков: всегда есть на чем остановить взгляд, что оставить без долгого внимания, поскольку виды кислые, и третье — часто встретится такая необычная штука, так крепко в уме засядет, что неделю только о ней и будешь думать. Мой звездолет не первое и не третье, зато в полной мере соответствует второму определению: чтобы далеко не бегать за сравнением, скажу: выглядит, как кегля (это же не грабеж боулинг-клуба средь белого дня? Нет, упаси господь!) Только кегля эта посеребренная и с двумя окошками, по одному на каждый бок. Я неловко, но без злобной задней мысли усмехнулся. Надеюсь, что в это время ни в каком боулинг-клубе не льют горьких слез работники и те, кто пришел скуку скрасить за бросанием шаров по кеглям: это же ведь какая трагедия, что такую вещь не им дали. Да, мой звездолет — это практически увеличенная копия обычной кегли: но стопроцентного сходства одного с другим добиться не получится — процентов не хватит, поэтому все лишь довольно приблизительно.

Полет к Марсу это не прогулка от дома до военкомата: мой полет — это дело до скрежета зубов серьезное (дух так и захватывает от чувства значимости и ответственности). Пару дней назад на Марсе был обнаружен странный объект, а теперь хором возликуем: спасибо разведке местности, что все тайное стало явным. Я собаку съел на умении ловко пилотировать звездолет, наверное, моя старательность вылепила из меня мастера — перышко на землю так плавно не падает, как я изловчился и ровно опустил звездолет: ни тряски, ни рывков, ни резких наклонов ни в какую сторону. Может разве что снежинка потеснить меня в плане ловкости. В общем, я с гордостью похвалил себя: «Дорогой военный билет, с успешным почином!»

Марс громадный — спасибо, гений, за трехгрошовое откровение — это не комната в общежитии — метр вправо, метр влево и после еще и зигзагом, а то вдруг что-то изменится и упрешься во что-нибудь, — и даже километры не берись считать, неминуемо собьешься. Так-то оно так, но я заранее выбрал близкое к объекту место посадки, чтобы максимально облегчить себе работу. Так что если хочешь нарочно заблудиться, потеряться, сбиться с пути, — прости, сегодня не твой день и все тропы и маршруты, старайся не старайся, приведут куда надо.

Я надел скафандр. Скафандр? Ха-ха-ха: хорошо попался я на беспощадный крючок, мое облачение-защита — не то что у людей, а пластиковая обложка, чтобы песок страницы и обложку не поцарапал и не истер. Весь упакованный под самый корешок я без страха, но с чувством волнения вышел наружу. Так, половина задачи решена, куда мне теперь надо путь держать, чтобы и вторую часть задачи не оставить без решения? Ах, конечно, туда — в сторону каньона, о котором так и подмывает сказать: на Земле такие штуки на вид куда приветливее. А на Марсе что? Хоть бы травинка, хоть бы один цветок подвернулся на пути — нет, не слышали (везде вырвиглазная краснота), ни птиц, ни зверей. Что здесь может приветливо зазывать: милости просим, путник, будешь как родной? Верно, ничего на ум не приходит. Я свободно прошел по дну каньона — странно, что на первом же метре не выдохся, да и после десятка метров дышалось свободно, — пока, наконец, за первым же поворотом не увидел его — объект.

Я от замешательства и изумления едва к его подножью не упал. Это оказался, вот тебе раз, что за новый петух в нашем старом курятнике — конус. Правда, с точной его высотой не много конкретики выйдет: он был не исполином, таким что с его макушки все покажется величиной с колпачок от пишущей ручки. Конус также и мелюзгой не назовешь: то есть если неудачно, однако с усердием вдохнуть, то ни одну из ноздрей не забьешь им так, что не жди первой звезды и беги за врачами. Здесь подошел бы человеческий лоб — вот это каким-нибудь боком примешь за истину: до уровня лба обычного человека я бы и определил высоту конуса. Впрочем, не с моей колокольни разглагольствовать о размерах — для меня это все равно гора, а не конус. На одном сравнении размеров ничего не закончится, продолжу темой цвета и материала (ой, в какую даль я завел себя, сам и палец о палец не ударил, чтобы изучить его, а карман уже полон выводов). Не поспоришь — рано с выводами, а вот с цветом уже пора. Это темно-серый или светло-черный — мне нужен наметанный глаз художника, кто как не он поможет, с ним никакие вопросы повисать не будут. Но пусть цвет конуса будет темно-серый.

Я опомнился и невозмутимо обошел конус несколько раз в ту и в другую сторону. Да, много щедрости на разъяснение, что он за птица высокого полета, от него я не дождался. Что за игры с иллюминацией: по поверхности конуса проплыло круглое пятно голубого света. О, мои руки чисты (страницы, а не руки: не умничай с высказываниями — острослов!) — я и косым глазом не повел в его сторону, почему же он так ответил мне? Я испуганно отшатнулся, но панике не поддался.

И в ту же секунду я не на шутку опешил и пришел в сильное изумление: тише-тише, меня никто не тренировал для подобных крутых эмоциональных виражей — я, похоже, на шоу с одним зрителем попал: передо мной развивался занятный номер. Я увидел двоих мужчин: природный антураж подсказал, что они сидели в парке на зеленой скамейке. Она что, из железа, а не из дерева? Ага, вот где у нас победитель в соревновании, кому суждено прослужить дольше. За общие мазки и наброски в описании персонажа в суд, конечно, насильно не потянут, но я — большой талант по части рассказов, потому и не опущусь до полной кустарщины, чтобы через пень-колоду портрет персонажа представлять во всей красе.

Первый мужчина — старик. Слово «сухощавый» пользуется немалым спросом в литературе, что же, в таком случае, может, и мне на всех равняться? Он был сухощавым и походил на древесный лист: осень не пощадила его (ага, на кой черт быть бережливой: не в банк же его на сберкнижку класть) — сорвала и бросила на землю. Зима же оказалась добрее: она сберегла лист (невзначай не разорваться пополам от подозрений, отчего такая забота) под снегом до весны, а потом показала его ей: заглядись, дорогая, его прошлогодней красотой вусмерть. У старика была седая короткая борода: ее точно не назовешь мерилом солидных лет, потому поищу, чем еще указать на его преклонный возраст. Ах, вот и оно — морщины! Да, морщин на его лице было не сосчитать. Старик был одет в черные брюки и белую рубашку в черную клетку.

А что там со вторым мужчиной: он, вероятно, там уже дух испустил от смертной скуки? Я с любопытством присмотрелся к нему. Нет, был живее некуда — нелегкая его никуда не унесла. Вон он — сидит и сидит сиднем, точно мертвый жук на иголке в коробке под стеклом. Здесь мне следовало бы по-хорошему завести традицию: семимильными шагами переходить от общих деталей вроде возраста — к частным типа родинки, шрама. Хм, так ведь что за заминка, поезд же еще не ушел. Это был парень, а не мужчина, — снова-здорово, научился не тому, чему надо, кто мне в ум вбил, а по-другому и язык не повернется сказать, что надо душить душными поправками? Бороды он пока большой не отрастил, потому куда парню такая честь — мужчина. Скорее, щенок, которому еще молоко с губ насухо не вытерли. Парень был чернявым, с короткой стрижкой, о которой не скажешь, что не на злобу дня, с острыми скулами. В общем, молодец был похвально скроен: я бы добавил в тон солдатской жизни, и после еще и сверху накинул: прямая ему дорога в кино или куда-нибудь, где успешно торгуют лицом.

Ох, чувствую, в своей теме я потерял всякие границы и развернусь не на шутку. Я имею в виду его новую чистую и наглаженную военную форму. Китель (зеленый цвет для формы — выстрел на оба фронта: и на нервы не давит, и от куста не отличишь) выделял его прямые плечи: в портных у него случайно не сам Бог ходил? Ой, пиршество для глаз, ай, как на мужественность все умело работает. Берет, форменные штаны и уставные берцы: куда без еще одной ложечки сахара к этому и без того сладкому пирогу. Я растроганно улыбнулся. Они о чем-то увлеченно и добродушно беседовали: где фраза старика — там смех парня, где реплика парня — там улыбка старика и его похлопывание по плечу. Я же говорю — ни крупицы негатива. И это такое любопытство и интригу во мне разожгло — странно, как я не обуглился, — что я, наклонившись вперед, едва не ударился обложкой о конус. Неожиданно мужчина и старик одновременно встали и почти в ногу направились в мою сторону — я забеспокоился.

Простуда

1. Первый, второй и третий день моей простуды

Дом — горячечный, дом — болезненный, дом — простуды. Ого, как понесла меня нелегкая по дорогам и ухабам: что за непонятные сочинительства и что за неуместная суета без объявления войны? Я сильно простудился и от этого суечусь! Я измождено вздохнул. Будь я школьником, историю с простудой я бы описал в позитивном ключе: это какой шанс отвлечься от школы! Но мне стукнуло немало лет — школьная пора вспоминается обрывками и эпизодами, — поэтому я умерил пыл в том, чтобы радоваться простуде.

Царское ложе и еще какое-нибудь ложе — думал, мой лексикон — золотая жила сравнений, только успевай самое аппетитное вынимать, а на деле сдался, даже не успев расправить крылья, — такими пафосными словами я наградил свой диван. Сейчас я занят приятным, но вынужденным делом — лучше опускать плечи от груза вещей, которые приносят радость, — лежу изнуренный на диване с ноутбуком. Этот кусок железа словно в весе прибавил, причем так, что я с ним до дивана на четвереньках добирался. Проползу метр с горем пополам по полу, волоча его за собой, — прилягу, преодолею с ним, согнувшись в три погибели, еще метр — передохну, миную еще столько же, не поднимаясь на ноги, — замру. И всегда задыхаюсь так, точно я пожарный, который потерял в задымленной комнате кислородную маску.

А каким боком вылез на свет Божий дом? Я проболел в нем две недели. Я весь горячий — не мужчина, а печь или мангал, эй любители шашлыков, выстраивайтесь в очередь ко мне с мясными заготовками: пир на весь мир закатим. Осторожнее, не рискуйте здоровьем, прикасаясь ко мне, игры с огнем могут аукнуться страшными ожогами. Градусник, который я почти не вынимаю из-под мышки, — как бы он таким образом с кожей не сросся — не станет занижать или завышать результат, он покажет столько, сколько есть. О, остановите Землю, мне не терпится спрыгнуть! Я вижу, что у меня температура держится на угрожающей отметке тридцать девять градусов. От удивления у меня в глазах зарябило и закололо. Как же я докатился до такой драматичной жизни? Право же, пришло время испугаться за пуговицы на рубашке — не расплавятся ли они прямо на мне?

Я устало провел подрагивающей ладонью по лбу. Озноб выпятил всю свою уродливую сущность: я трепещу и дрожу от отвращения, гадко до мурашек по спине, влажно и липко, словно слизней стошнило на лоб. Мой диван не ванна, воды не нальешь в него, чтобы расслабиться, тогда почему с меня течет так, будто только что искупался и не вытерся? Я постоянно болезненно щурюсь и пальцами тру закрытые веки, чтобы глаза сильно не напрягались. Свет мучает мои глаза. Такое жжение, такая резь и боль от него, он же не щипцы, которые на огне несколько часов держали, чтобы они раскалились докрасна, до желтизны, — а потом, как говорится, долой правый глаз, до свидания, левый глаз! Я обнял себя и стал вяло растирать плечи и тело, чтобы согреться, так как страшно зябну. Меня на мороз силой не выволакивали (забавно получилось — я до того ослаб, что даже в тексте от моих ног никакой опоры), и в дом пурга не нанесла таких сугробов, что без рытья в них туннелей мне не пробраться из комнаты в комнату. Так почему я зябну? Уверяю, я во столько слоев одежды закопался: кофта, рубашка, шуба и куртка — Боже, кто-то в мире по моей вине теперь остался голым, — что нельзя не удивляться, как я еще дышу. Я ощущаю себя мороженным ростбифом! Я недовольно заворчал.

Сейчас я буду строчить историю и предсказываю: получится длинное полотно — наверное, на три гроша по важности и с убийственной неоригинальностью. В общем, если ожидания изначально были низкими, то и теперь нечего пытаться их повысить.

Итак, мой дом! Апчхи, апчхи, апчхи, и носом хлюп-хлюп…

На первый взгляд — случается, что с ним прямо в точку попадаешь, однако чаще внимание привлекает нечто, уже превратившееся в закономерность (я не беру на себя полномочия судьи — развлекайтесь, как хотите), возникает вопрос: что такого в моем доме? Этажи, комнаты? Ха! Напугал кота кошачьей едой — дай действительно интересную особенность! Хорошо. Покажется банальным, если скажу, что дом мой одноэтажный, но (слово «но» на то и существует, чтобы как камнем разбивать ожидания, а потом — так их, так их — ногой втаптывать в землю, вот и сейчас — зачем кричать громче всех) в действительности у него два этажа. Однако то ли архитектор недосмотрел, ошибки всегда останутся ошибками, и обойди хоть весь земной шар, не найдешь того, кто идеально застрахует от них, то ли кто-то не знал, что пить за работой дело негодное, но вышло так. Весь первый этаж: с гостиной, кухней, туалетом и ванной — оказался под землей. Только небольшие окна, через которые худой маленький человек еще сумел бы пролезть в дом, а вот человеку в теле эта задача уже была бы не по возможностям, находятся на уровне земли и закрыты решетками, чтобы кого попало не искушать на воровство. А что там со вторым этажом? Второй этаж находится на том месте, где у обычных домов располагается первый этаж — да, все каноны планировки шиворот-навыворот. От изумления мои губы медленно растянулись в хилой улыбке.

Мой дом кирпичный, и будь он бревенчатым, то появился бы намек на сказочность и старину, однако в наш век не пристало губить много живой природы. У дома покрытые белой штукатуркой стены. Что-то в уме не возникает единый вид оштукатуренной кирпичной стены, мешают перебивки отдельными образами кирпичей и облупившейся штукатурки. Мое лицо такое же белое и болезненное, как белые стены дома; меня пока снеговиком не называют за белый цвет кожи, но не за горами тот час. И маленький аккорд напоследок. Я бесстрастно перекрестился, не то моему обещанию остановиться никто не поверит. Любой другой дом без крыльца у меня даже голова не заболит представить, зато свой я не смогу описать полностью, не упомянув о крыльце. Я себя ощущаю домом, в котором поселилась болезнь.

2. Четвертый, пятый и шестой день моей простуды

У меня за домом растет береза, и больше никаких лесов, дубрав и отдельных деревьев нет. Я равнодушен к деревьям, но все равно собираюсь написать о березе. Эта зебра от мира растений (нет, здесь я уже по чьим-то следам ступаю — тогда так: дерево, напоминающее полосатую тельняшку, которые носят моряки) была ростом мне по горло. Определенно, кто-то пожалел копейку на подкормку дереву: росла она и росла, а потом однажды раз — и остановилась на половине пути до обычного роста и так в карликах теперь и существует. Жаль! Соседей, как известно, не выбирают. Это как смерть — у каждого есть мечта, которая хоть и не раскрашена, как радуга, но и не измазана черной краской, отойти в мир иной во сне. Ха-ха-ха! Да-да, желать не по носу ложкой получать! Короче, березу я не выбирал в соседи. Кто и когда ее посадил тут, я не знаю, могу предположить, что ее семя сюда ветром надуло. Я неуверенно приподнял руку ладонью вверх. Но соседство это не рвет мне душу и не играет на нервах. Мой диван стоит напротив окна (возможно, из меня дизайнер такой же ужасный, как из птицы хоккеист; впрочем, может, это самое удачное место для дивана), и поэтому всегда, просыпаясь и глядя в окно, я встречаю березу. Понятно, что с одной краской на палитре пестрой картины не получится.

Нет, скудная матушка-природа определенно визуально не принимает березу — есть, конечно, чем польстить красоте дерева, изящному стволу, пышным ветвям, и все же это не поможет ей вписаться гармоничнее. С моей простудой то же самое: смотрится она во мне инородным вкраплением. Помню, когда я был маленьким, от детского любопытства, ведь, как известно, дети бывают страсть какими неугомонными, я пробовал пару раз покарать дерево. Однако или в силу малых лет не наработал нужной сноровки, или березу надо было как-нибудь иначе штурмовать, но вышло так, что на последней попытке я едва с жизнью не распростился — упал так серьезно, что ребро сломал. Я почти равнодушно расстегнул рубашку и приподнял майку. Эта длинная белая черта — шрам, напоминающий, что глупость детским возрастом не оправдывается. С тех пор я боюсь лазить на деревья.