Бесплатный фрагмент - Торжествующая тьма

Торжествующая тьма

Старый холостяк Максим Карпиков имел все основания сетовать на свою судьбу. Родителей своих он не знал, вырос в детдоме, то есть хлебнул лиха через край ещё в детстве. Так нет же, и в юности его преследовал какой-то злой рок. За что только — непонятно. Ведь парень всеми силами старался вырваться из окружающей его мглы.

Благодаря детдомовской напористости ему удалось устроиться подсобным рабочим на мебельной фабрике, получить койку в общежитии и даже поступить на вечернее отделение института. Казалось бы, впереди какой-то просвет замаячил. Но всё оборвалось неожиданным образом.

После затяжных морозов в город пришла весна и сразу принялась навёрстывать упущенное. Сугробы съёживались на глазах, на деревьях за одну ночь набухли почки, воздух был заполнен весёлым птичьим щебетом.

Девушки заметно похорошели, и Максим с интересом поглядывал на их оголённые ножки, бродя по улицам. Заговаривать с ними он ещё не решался, но многие девчата оборачивались ему вслед. Паренёк он был симпатичный. Скорей всего сказывалась примесь восточной крови.

Молодая кровушка с каждым днём играла всё сильней. Поэтому Максим с удовольствием принял приглашение однокурсника Серёги, устроившего вечеринку по случаю дня рождения. К тому же Серёга многозначительно намекнул: — Чувихи будут отпадные, не пожалеешь!

И, правда, повеселились от души, воспользовавшись отсутствием Серегиных родителей — актёров местного театра, уехавших на гастроли.

Подвыпившие девчонки охотно целовались с парнями, позволяли себя тискать, а вот на дальнейшее никак не соглашались, отвергая все настойчивые притязания ухажеров. В ту пору существовало ещё такое понятие, как стыд и девичья честь.

Разошлись уже за полночь. Но одна девчонка, Ленка, всё-таки осталась. Изрядно пьяненькая, она уснула в кресле. Засобирался домой и Максим, но Серёга сказал, кивая на Ленку: — Оставайся, по-моему, она не против.

С этими словами он поднял девушку на руки и понёс в спальню.

Та, хихикнув в полусне, обхватила парня за шею. Максим топтался под дверью спальни, когда та распахнулась и Серёга, ухмыляясь во весь рот, сказал ему: — Прошу, маэстро! И, видя Максимово замешательство, добавил: — Ты целка что ли? Давай смелей!

Максим действительно и был целкой, но никогда не признался бы товарищу в этом. Поэтому, зажмурившись, шагнул вперёд.

Ленка сидела на кровати абсолютно голая и сосредоточенно протирала у себя между ног полотенцем. Увидев Максима, она протянула удивлённо: — Так ты тоже хочешь? — но, видя, что парень попятился, вдруг сказала ободряюще: — Ладно, не бойся! Иди ко мне!

Максима била мелкая дрожь, он бестолково возился между Ленкиных ног, пока она со смехом не помогла ему проникнуть в неё. От перевозбуждения Максим быстро разрядился, вызвав неудовольствие девушки. Она оттолкнула его от себя: — Не можешь ничего, а туда же!

Долго просидел огорченный Максим на кухне, смоля сигарету за сигаретой. Заснул уже на рассвете. А утром Ленка огорошила парней сообщением, что она идёт в милицию. Выходило так, что ребята изнасиловали гостью, воспользовавшись её беспомощным состоянием.

Парни заметались в панике. Даже на колени вставали. Оба соглашались жениться на пострадавшей. Но Ленка и слышать об этом не хотела: — На фиг вы мне нужны! У меня жених в армии. Я обещала его честно ждать. Как же теперь перед ним объясняться буду?.

В общем, приговорили Серёгу с Максимом к восьми годам каждого, да ещё по позорной статье. Такие в зоне в то время сразу становились изгоями. «Опустили» и Максима, несмотря на бешеное его сопротивление. Под утро он попытался повеситься. Но за ним, оказывается, наблюдали. Зэки вынули его из петли, попинали жестоко. С сотрясением мозга и переломом двух рёбер, он попал в больничку. По возвращению оттуда, с него потребовали «исполнения обязанностей». В свалке он зубами порвал вену на руке одного из нападавших. Его бы убили, да подоспели надзиратели. И снова — больничная койка.

Потом его перевели в другую камеру. Когда местные приблатнённые вновь попытались тронуть его, он остудил их пыл, дико визжа и размахивая скальпелем, украденным в больнице. Месяц он провёл в штрафном изоляторе, а когда вернулся оттуда, вся камера оцепенела — перед ними стоял совершенно седой человек с горящими глазами на исхудавшем лице. По распоряжению смотрящего его оставили в покое, наградив кличкой «Бешеный».

Самое удивительное было в том, что он отбывал наказание в том самом казахстанском городе, в котором родился летом 1945 года. Об этом даже и не мог догадываться, так же, как ничего не знал о своих родителях. А ведь они у него были! Его мама ещё девчонкой в далёком 1938 году была сослана в неведомый Семипалатинск из Ленинграда, как дочь врага народа.

Вместе с матерью девочка Ира ютилась в ветхом бараке, который давно уже снести собирались, да потом и разместили в них ссыльных. Мать, кандидат филологических наук, работала техничкой в школе, здесь же Ира закончила в памятном 1941 году десятый класс.

Война собирала свои жертвы и в тылу. Выживали сильнейшие.

Зимой 1942 года мать умерла. К чести директора школы Амержана Сабитовича, он не бросил Иру в беде, взяв её техничкой вместо матери.

В 1943 году в школу возвратился из-под Сталинграда бывший физрук Ильяс Карпыхов, потерявший левую руку в той кровавой мясорубке.

Вскоре его назначили директором вместо серьёзно заболевшего Амержана Сабитовича. Честно говоря, Ира нравилась Ильясу ещё десятиклассницей, но он только втайне любовался ею, не допуская и мысли о каком-то сближении.

За связь с несовершеннолетней ему не поздоровилось бы. Теперь же он влюбился по-настоящему, несмотря на то, что был женат. Его жена, дочь, секретаря горкома партии, была бесплодной, поэтому, как говорится, их брак дышал на ладан.

И надо же было такому случиться, что Ирочке, так же, как и многим девчонкам их школы тоже нравился красивый и весёлый физрук.

Она даже всплакнула на вокзале, когда вместе с подружками провожала его на фронт. И вот теперь девичья влюблённость переросла в настоящую любовь. От пылких признаний Ильяса девушка потеряла голову. Он стал её первым мужчиной. Шила в мешке не утаишь, особенно в небольшом городе.

Тесть вызвал провинившегося зятя на «ковёр» и предъявил ему ультиматум: либо он «прекращает шашни», либо крупно пожалеет об этом. Ни слова не говоря, Ильяс выбежал из кабинета. Вскоре он развёлся с женой и ночевал теперь то в школе, то у друзей.

Почему-то провидение встало на сторону преследователей влюблённой пары, предоставив недоброжелателям отличный повод для мести. Дело в том, что с первых дней своего директорства Ильяс не давал покоя чиновникам всех мастей, добиваясь перевода школы в другое помещение или хотя бы ремонта старого дореволюционного здания, совсем обветшавшего и грозившего бедой. Но никто не поддержал молодого человека. Везде он слышал один ответ: — Нет денег. Нет помещений. Сам понимаешь — война.

Летом 1944 года Ильяс вместе с Ирой ставили подпорки к подгнившим балкам в наиболее опасных местах. Им помогали старшеклассники. Предчувствие Ильяса не обмануло. Несмотря на принятые меры, перед Новым 1945 годом в одном из классов обвалился потолок. Погиб учащийся. Бывший тесть нажал на все педали, и инвалида войны, орденоносца сделали козлом отпущения.

Ещё в ходе следствия Ира тайком от Ильяса писала Сталину. Ответа не последовало. В то время Ира носила под сердцем ребёнка, ожидая его появления на свет в июне. Суд был назначен на начало марта. Незадолго до этого Ильяс сказал Ирине: — Я уже имя придумал нашему сыну — Маусым! Заметив вопрошающий взгляд жены, пояснил: — Это же июнь по-казахски. — Откуда ты знаешь, что будет сын? — удивилась Ира.

— Знаю! — Ильяс улыбался через силу. Все думы его были о предстоящем процессе.

Приговор был неожиданно суровым — десять лет лишения свободы. Когда Ильяса уводили прямо из зала суда, он крикнул: — Ирочка, жди! Я добьюсь справедливости. Я вернусь. Береги себя и ребёнка.

Через два месяца после этого кончилась война, но несчастья для Иры не кончились. Осталась она с маленьким Маусымом на руках одна, практически без средств к существованию и крыши над головой. Её преспокойно выселили из барака, ссылаясь на его аварийность. Некоторое время она обреталась у матери Ильяса в ауле, но старая женщина почему-то считала Иру виновницей всех бед её сына. Однажды она сказала: — Оставь ребёнка мне, а сама уезжай. Война кончилась — все дороги открыты.

Но Ира решила по-другому. Уехала вместе с сыном, сама не зная, что жизнь её стремительно движется к концу.

В поезде молодая женщина неожиданно столкнулась с вагонным воришкой, позарившимся на её чемоданчик, бросилась за ним в тамбур, пытаясь задержать. Тот запаниковал и ударил бедняжку ножом. Маусым в это время мирно спал на вагонной полке.

Иру перенесли в купе проводников, где она слабеющей рукой нацарапала на клочке бумаги: «Карпыхов Маусым. Три месяца». До ближайшей станции, где её ожидала врачебная помощь, она не дожила.

Так малыш оказался сначала в железнодорожной милиции, а потом в Барнаульском детдоме. Завхоз детдома седоголовый фронтовик Иван Степанович повертел в руках записку:

— Так… Фамилия, значит, известная. Был у нас во взводе миномётчик Семён Карпиков, царство ему небесное. А вот имя неправильно записано Что за Маусым? Максим — это другое дело! А отчество моё запишите — Иванович.

С этого момента и стал Маусым Карпыхов — Максимом Ивановичем Карпиковым. И вот оттрубив восемь лет от звонка до звонка, Максим Карпиков, он же «Бешеный», вышел за ворота колонии. При себе он имел рекомендательное письмо смотрящего зоны «Бизона», но в ход его пускать не собирался. Возвращаться домой, то есть в Барнаул тоже не хотелось.

В свои двадцать шесть лет Максим хотел начать жизнь с чистого листа. Поэтому он решил остаться в Семипалатинске, пытался вновь поступить в институт, да не прошёл по конкурсу. Больше он этих попыток не повторял, а принял для себя правильное решение — стать строителем. Начинал с подсобного рабочего, но постепенно стал квалифицированным монтажником. Заработки были неплохие. На первых порах жил в общаге, через несколько лет и однокомнатную получил.

Побывал Максим и в Армении после землетрясения, и на Чернобыльской АЭС. Везде он работал честно и самоотверженно. Теперь он мог работать и крановщиком, и бульдозеристом.

Но не одной работой жив человек. Он должен чем-то занимать своё свободное время — спортом или чем-то ещё, иначе наступят необратимые изменения в психике. А Максим занимался самообразованием.

Занимался с упоением, чуть ли не половину своей зарплаты тратя на книги.

Женщин он всегда сторонился, считая их источником многих мужских бед. Ребята вначале подшучивали над ним, но, видя, как он ощетинивался, вскоре оставили его в покое.

Распад Советского Союза в 91-м году и последовавший за ним «парад суверенитетов» больно ударил по простым труженикам. Уникальная экономическая структура разрушалась на глазах. Производства останавливались, их материальная база разворовывалась.

Строительство в городе практически прекратилось. Некоторые отделочники, каменщики, плотники собравшись в бригады, ещё умудрялись наниматься за гроши к новым хозяевам жизни. Там процветал ручной труд.

Поэтому для Максима работы не находилось. Пробовал книжками торговать, но люди в ту пору думали только о хлебе насущном.

На бирже труда Максиму не предложили ничего, кроме общественных работ. Облачившись в оранжевый жилет, улицы подметал. Опять-таки за гроши. И как раз в это время в его жизни появилась Шолпан.

Случилось это так. Прогуливаясь вечером по слабо освещенным даже в центре улицам, Максим зашел в парк и тут же услышал отчаянный женский крик из кустов. Ворвавшись туда, Максим увидел двух негодяев и полураздетую девушку. Один из парней ощерился: — Ты чё, козёл? Второй тем временем заходил сзади.

Подонки, возможно, не знали, что нет для зэка худшего оскорбления, чем назвать его козлом. А драться Максим ещё не разучился.

Через несколько минут один из насильников валялся на земле без чувств, а второй, подвывая, убегал в темноту. Взяв девушку за руку, Максим сказал: — Уходим! Здесь нельзя оставаться.

Через несколько минут они уже входили в его холостяцкую квартиру. Проплакавшись, Шолпан немного успокоилась и поведала Максиму свою грустную историю. Она приехала в город из села, где жизнь стала невыносимой. Мама её недавно умерла, а отец потерялся на необъятных просторах Казахстана ещё в начале перестройки. В родном доме осталась старенькая бабушка, кормившая пятерых внуков на свою крошечную пенсию.

В городе девушка искала любую работу, хотя бы уборщицей. Ничего не получалось. Несколько дней прожила у землячки, но всякому гостеприимству есть предел. А тут ещё муж хозяйки стал проявлять к девушке нездоровый интерес. Пришлось уйти. Сидя в парке, она грустно размышляла о своей судьбе. И тут на неё напали подонки. Максим решил: — Будешь жить у меня. С работой тоже что-нибудь придумаем.

Уступив девушке свою кровать, постелил себе в кухне на полу. Ночью гостья вздыхала и ворочалась. Видимо ей не спалось. Под утро она пришла на кухню и попыталась лечь рядом с Максимом.

— Тебе сколько лет? — спросил он.

— Восемнадцать… скоро будет, — ответила девушка.

— Ты брось это, дочка! — Максим был предельно серьёзен.

— А я думала, что вам, мужчинам, только одно и нужно, -пролепетала Шолпан.

— Много ты понимаешь, козявка! — отрезал Максим.

Через несколько дней, благодаря помощи своего спасителя, Шолпан получила работу посудомойки в кафе. Максим там иногда обедал и был знаком с его хозяином.

— Работа, конечно, не творческая, но в тепле, да и голодной не будешь, — обрадовано говорил Максим, — Нурлан мужик неплохой, я сказал ему, что ты моя племянница.

Однако через неделю Шолпан прибежала с работы в слезах, объявив, что хозяин принуждает её к сожительству. Больше в кафе она не вернулась. Пришла зима. Шолпан всё так же жила у Максима. Чтобы как-то отблагодарить его за доброту, она навела в холостяцкой квартире идеальный порядок и каждый вечер встречала Максима скромным, но вкусным ужином. Потом они играли в карты и смотрели бесконечные сериалы.

Ближе к весне произошло событие, коренным образом всё изменившее. Максим вернулся с рынка, куда ездил за продуктами, весьма довольный. — Вот, смотри! — он выложил перед Шолпан какое-то удостоверение.

— Айбасова Нургуль, — прочитала девушка, — А кто это?

— Я не знаю. Но за это удостоверение можно получить вознаграждение.

— А откуда оно у тебя?

— Ты знаешь, его кто-то подбросил в автобусе мне прямо в сумку. Она была незастёгнута. Я думаю, что это карманники увели чей-то кошелёк, а от документа постарались избавиться.

— Так ведь тебя и обвинят в краже!

— Ещё чего! Я скажу, что нашёл удостоверение на улице. Презумпцию невиновности ещё никто не отменял. Уж эту-то удачу я не упущу. Пусть растяпа Нургуль раскошеливается!

— Но у нас же телефона нет. Как она тебя отыщет?

— Ничего, дадим в объявлении телефон соседей. Я с ними договорюсь.

Действительно, через три дня соседям позвонил какой-то мужчина. Выяснив адрес Максима, мужчина просил передать, что вечером приедет.

— «Вот, видишь!» — Максим довольно потирал руки.

Услышав дребезжание звонка, он бросился открывать дверь. Шолпан дипломатично удалилась на кухню.

Полноватый мужчина с холёным лицом был немногословен.

— Сколько хотите за это удостоверение?

— Пять тысяч.

— Дороговато! — поморщился визитёр, — Ну да ладно!

Когда удостоверение оказалось на столе, незнакомец неожиданно полез в карман и замахал перед носом у Максима какими-то красными корочками.

— Майор криминальной полиции Кумаров. — представился мужчина, — Откуда у Вас это удостоверение?

Услышав ответ Максима, майор как-то странно хмыкнул и предложил ему собираться для дальнейшего разговора в полиции. Из кухни выглянула растерянная девушка. Кумаров ухмыльнулся: — Сожительница, что ли?

— Племянница, — стараясь быть как можно спокойнее, ответил Максим.

Когда мужчины вышли, и дверь за ними захлопнулась, Шолпан бессильно опустилась на диванчик, предчувствуя неладное.

Между тем, события развивались со скоростью снежной лавины. В полиции Максима закрыли в узком боксе без окон и мебели, где он просидел на полу до глубокой ночи. Когда же он стал стучать и проситься в туалет, ленивый голос пообещал намять ему бока. Где-то после полуночи дверь открылась и Максима потащили на допрос, милостиво разрешив по дороге зайти в туалет.

— А то ещё уссышься, — хихикнул плюгавый сержант.

Майор, вопреки ожиданиям, был весьма любезен. Извинившись за причиненные неудобства, предложил сесть, пододвинул к краю стола бутылку минералки и подносик со стаканами: — Пейте, не стесняйтесь!

— Чудеса, да и только! — подумал Максим, но с жадностью осушил стакан прохладной жидкости. Кумаров тем временем спросил вкрадчиво:

— Так откуда, говорите, это удостоверение?

Услышав ответ, заорал вдруг: — Всё ты врёшь! Эту женщину убили и ограбили две недели назад в её квартире. И ты после этого решился её удостоверением торговать?! Правильно говорят — жадность фраера губит! — По окончании этой тирады, он сильно ударил Максима по лицу, разбив ему губы.

Утирая рукавом кровь, Максим прошептал: — Что делаешь, начальник? Это же беспредел!

— Ладно, заткнись! — полицейский нажал потайную кнопку звонка и сказал вошедшему лейтенанту: — Заключённого в камеру, только сначала «пальчики» снимите.

Назавтра Кумаров с торжествующим видом предъявил Максиму заключение о совпадении отпечатков его пальцев с отпечатками в квартире убитой, добавив ехидно: — А ты, голубчик, оказывается, уже одну ходку имеешь! Может, ты и эту бабку изнасиловал, прежде, чем замочил?

— Ты на понт меня не бери, начальник! — озлился Максим.

— Против фактов не попрёшь, — витийствовал Кумаров, — обнаружены твои «пальчики» на стакане из квартиры Айбасовой.

— Что за стакан такой? — взвился Максим, — не тот ли с минералкой из твоего кабинета? Ну и сволочь ты, майор!. Его дерзость была вознаграждена увесистой затрещиной.

— Не дёргайся, придурок! Веди себя скромнее. Если найдёшь общий язык со следствием, то выберешься из дерьма почти не замаравшись. А нет — пеняй на себя!

— Ну, и какие твои условия? — заинтересовался Максим.

— Вот это другой разговор, — обрадовался Кумаров, — Приносишь пять кусков и свободен. Даю тебе на это два дня.

— Да где же я возьму такие деньги?

— Это твои проблемы. Квартирку свою продай, например.

— Какие гарантии? — Максим неожиданно успокоился.

— Моё честное майорское слово — Кумаров улыбался, сам не очень- то веря своим словам.

— Значит так: деньги в обмен на постановление о закрытии уголовного дела — уточнил Максим. На том и расстались. Задержанный был отпущен под подписку о невыезде.

Кумаров тут же позвонил полковнику Мужикову и сообщил, что дело «на мази».

— Не кажи гоп, пока не перескочишь, — украинизмы в речи Мужикова остались ещё с армейских времён.

Выйдя за порог полицейского участка, Максим сразу увидел Шолпан. Она бежала к нему, радостно улыбаясь. Обнимая и целуя его, она шептала: — Слава Богу! Я так беспокоилась за тебя! И тут Максим понял, что он не сможет продать квартиру и оставить эту девушку на улице. Так что же тогда?

Идти в тюрьму? Кумаров грозил ему пятнадцатью годами. Решиться на медленную смерть в условиях нынешнего беспредела на зонах у Максима не было сил. Всю ночь он не спал, а к утру решение пришло само собой.

Утром он оформил завещание на квартиру в пользу Шолпан. Та, ничего не понимая, смотрела на Максима с подозрением и страхом.

— Зачем? — взволнованно спрашивала она.

— Успокойся, девочка! Время сейчас неспокойное. Это я на всякий случай… Потом они ужинали с шампанским в самом лучшем ресторане города.

Настала следующая ночь. Максим осознавал, что она для него — последняя. Самое удивительное, что это поняла Шолпан. Разумом ли, сердцем — не всё ли равно. Ночью она казала Максиму, что давно любит его и он не должен её отвергать. Жар её души и тела сломил сопротивление старого холостяка.

Когда Шолпан уснула, за окном уже рассветало. Максим быстро оделся, вышел из дома к набережной Иртыша. Затем спустился на заснеженный лёд, где ещё вчера заметил широкую полынью. Назад он не вернулся. Это потом определили по следам на снегу.

Призраки логова Дракона

Жертвам Семипалатинского ядерного полигона посвящается. —

Карлыгаш была жизнерадостной красивой девушкой. Оправдывая своё имя (ласточка — в переводе с казахского), она порхала в своей родной степи под Семипалатинском, радуя окружающих искрометным обаянием молодости. По-нынешнему говоря, аура у неё была замечательная. Родители, младший братишка, две сестрёнки и бабушка души в ней не чаяли. Отец её работал простым чабаном. Жена и старшие дети помогали ему пестовать вверенную отару. Все жили обычной для казахской глубинки жизнью.

Необычным было лишь то, что недалеко от их села находилась загадочная зона, которую бабушка называла логовом Дракона. Ещё лет за десять до появления на свет Карлыгаш, вскоре после войны в степь ворвалось огромное количество военных и спецтехники. Сельчане такой и не видывали. Началось строительство испытательного ядерного полигона.

Всё это явилось следствием непомерных амбиций тогдашнего руководства СССР. В 1945году Отец всех народов товарищ Сталин, почивая на лаврах победителя германской военной машины, уже начинал всерьёз размышлять о перенесении военных действий в Западное полушарие против недавних союзников. Об этом ему постоянно твердил рвущийся в Бонапарты маршал Жуков. Казалось, что совсем скоро бредовая идея мировой революции воплотится в жизнь. Но вождь несколько промедлил. А Хиросима и Нагасаки совсем отрезвили его. Атомная бомба не давала ему покоя ни днём, ни ночью. Теперь нужно было догонять американцев. Любой ценой.

Как говорится, цель оправдывает средства. Поэтому о безопасности «атомного» проекта для населения прилегающих областей Казахстана и Алтайского края не думали.

Несколько посёлков были срочно эвакуированы, а высвободившаяся огромная территория спешно огорожена колючей проволокой с категорическими надписями «Кiре берiс тый! — Вход воспрещён». В число вынужденных переселенцев попала и вдова Кульсум с тремя детьми, в будущем — бабушка нашей героини. Ей пришлось тяжелее многих. Муж-то её погиб на войне и построить даже небольшую саманушку собственными силами она не смогла. Поэтому зимовала в кошаре с овцами. Ладно, хоть детей в интернат пристроила.

Свет не без добрых людей. К следующей зиме соседи помогли ей сляпать землянку в два окошечка. Стало чуть полегче. Скучновато было без детей. Виделась она с ними только летом.

Настал 1949 год. Атомщики работали не покладая рук. Однако уверенности в успехе не было, несмотря на выкраденные у американцев технологии. Лаврентий Берия, возглавлявший специальный Комитет по атомной энергии, лично пообещал в случае провала расстрелять научного руководителя проекта Игоря Курчатова и всю его команду. Но получилось!

29 августа 1949 года в потрясённой степи ожил Дракон. Ударная волна в радиусе нескольких километров разрушала крепчайшие стены, как спички разбрасывала тяжёлую бронетехнику. Тепловое излучение сжигало всё вокруг. А далее шла невидимая смерть — проникающая радиация. Сталин мог быть доволен. Догадывался ли он, что ядерное оружие уже через несколько десятилетий расползётся по миру и окажется в руках государств-изгоев? Трудно сказать.

Жизнь под боком у Дракона продолжалась. Вот уже старший вдовий сын Магжан отслужил в армии. Вернувшись, соорудил жилище попросторнее. Сюда же и привёл свою избранницу Нагиму. Через год молодых поздравляли с доченькой. Малышка в розовом одеяльце пищала так громко, что участвовавший в смотринах мулла изрёк важно: — Не иначе певицей будет!

А на отторгнутых землях продолжалось нечто невообразимое. Страшные взрывы систематически сотрясали всё вокруг. Они сопровождались вспышками ярче Солнца. Перед испытанием военные приезжали в посёлки, сгружали ящики с водкой, пить которую предлагалось сразу после взрыва.

Запрещалось выходить из домишек и смотреть на чудовищные светящиеся грибы, тянущиеся ввысь. Но все живущие окрест хоть по разу, но посмотрели в закопченное стёклышко. Интересно ведь! Смотрела и Карлыгаш.

Люди вначале и не подозревали, что безжалостные кремлёвские властители сделали их подопытными кроликами. Но постепенно начали понимать, что смертоносное дыхание логова Дракона несёт с собой неисчислимые беды. Радиация медленно, но верно делала своё чёрное дело.

Всё больше появлялось детей-уродов. Заболевали и взрослые. Страшное и непонятное слово «рак» в устах врачей становилось для многих смертным приговором. И самое удивительное — народ молчал! А ведь захватчики поступали с ними хуже, чем белые колонизаторы с североамериканскими индейцами. А они всё молчали! Да будь это где-нибудь в Европе, не подмятой под себя Сталиным или в той же Америке — шум поднялся бы великий. А здесь — тишина!

Постепенно Семипалатинск обрёл дурную славу. Стоило семипалатинцу объявиться в любом месте необъятной Страны Советов, как вокруг него тут же образовывался вакуум. Все отодвигались от него подальше. Особенно преуспели в этом москвичи. А правительственные самолёты никогда не приближались к проклятому месту даже на десятикилометровой высоте. Давно закончил свои земные дни чёрный тиран Сталин, убрали безответственного болтуна Хрущёва, а взрывы всё продолжались, хотя и перенесли их после 1967 года под землю.

Забегая вперёд, следует сказать, что лишь в восьмидесятые годы Олжас Сулейменов поднял народ на борьбу с ядерным беспределом, а Первый Президент независимого Казахстана Нурсултан Абишевич Назарбаев одним из первых своих указов в 1991 году прихлопнул зловещее логово Дракона.

Но до этого было ещё далеко, а пока на дворе стоял 1973 год.

Карлыгаш переехала в Семипалатинск, поступила в пединститут. Здесь и встретила свою любовь. Но проклятый полигон напомнил ей о себе. Её долгожданный первенец Мухтар родился больным лейкемией. Дни его были сочтены. Это сейчас заграничные эскулапы за баснословные суммы пытаются что-то сделать по этому диагнозу, да и то получается не всегда, а в те времена…

Хрупкая женская психика не выдержала нравственных мук. После смерти малыша рассудок несчастной женщины помутился. Она долго лежала в психушке, но острая форма помешательства сменилась вялотекущей, только и всего. Муж срочно дистанцировался. Родители забрали её домой.

Недавняя красавица изменилась до неузнаваемости. Жизнь её замерла как бы в густом тумане, но потом события стали нарастать лавинообразно. В один из буранных дней Карлыгаш исчезла из дома. Была как раз годовщина смерти маленького Мухтара.

Через несколько дней военные передали местной милиции женщину, задержанную часовым у шахты с ядерным зарядом. Это и была Карлыгаш. Тело её было объято нестерпимым жаром и содрогалось от удушливого кашля. А по- другому и быть не могло. Ведь ушла в зиму в одной ночной рубашке. Через несколько дней она умерла. Солдата поощрили внеочередным недельным отпуском. Вернулся он мрачнее тучи. Оказывается, каждую ночь ему снился взгляд этой женщины, пронизывающий его насквозь.

Пружина событий продолжала раскручиваться. Отпускник, вернувшийся в часть, в первое же дежурство переполошил всех. Палил в ночь, не переставая, пока не кончился рожок в автомате. По его словам, к нему, не касаясь земли медленно плыла белая женская фигура.

— Это та самая баба! — катался в истерике по земле часовой.. Его увезли с собой медики. Больше он в части не показывался.

И со взрывом в тот день неувязочка вышла. Ведь эти уроды лишь тогда взрывали, когда ветер дул в сторону от полигона, чтоб самим не попасть под действие радиоактивных газов, вырывающихся из шахты. А на жителей густонаселённого района им было наплевать. И случилось небывалое. После взрыва ветер резко поменял направление и погнал радиоактивное облако прямо на гнездо зловредных монстров. Так наши «герои» драпали, как говорится, без задних ног. Некоторые в одних подштанниках. И это не авторское преувеличение, а свидетельство одного из солдат полигона. Их, между прочим, эвакуировать в спешке «забыли».

А призрак вскоре переместился в район автодороги на Семипалатинск. Многие шофера видели его. Они народ суеверный и боялись видения панически. В темноте старались не ездить. Если вдруг замечали белую фигуру впереди, останавливали машину и прямиком в степь. Неважно — зима или лето, падали ничком, закрывая глаза и уши. Не остановишься — беды не оберёшься. Примеров тому было немало. Появились и другие сущности в виде соединённых между собой полупрозрачных сфер, чем-то похожие на детские игрушки. Внутри каждой сферы ярко светился, переливаясь, красный шарик. Население боялось их даже больше, чем белого призрака. Видевшие их долго на этом свете не задерживались. Эти события всего лишь незначительный штрих в огромном кровоточащем портрете логова Дракона. До сих пор в выжженных степях бродят неприкаянные души жертв полигона. А борьба с этим злом была долгой и напряжённой.

Ничто не вечно под Луной. Вот и Дракон издох, но успел отравить своим ядом множество людей. И для них получение реальных компенсаций и льгот несомненно важнее, нежели сооружение помпезных памятников на многострадальной земле. Ведь компенсации примерно в 300 долларов тем, кто в течение сорока лет подвергался постоянному радиационному воздействию, разве не насмешка?

А проведение псевдонаучных конференций, нагло отрицающих огромный вред, нанесённый полигоном многострадальному населению, разве допустимо? Даже у животных можно заметить сострадание к себе подобным. А уж людям это Богом велено.

Город вечной ночи

Из города А. в соседний город С. можно добраться автобусом или поездом. Примерно на полпути между этими городами расположен городишко В. Автобусное и железнодорожное расписания составлены таким образом, что Вы выезжаете из А. вечером, ночью прибываете в В, а следующим утром — в С. Обратно — такая же картина. Таким образом Вы попадаете в В. всегда ночью. И всплывшее из глубин памяти словосочетание «Город Вечной Ночи» полностью соответствует нашему случаю.

Чтобы узнать, бывает ли там день, нужно выйти из автобуса или поезда и остаться. Но делать этого не хочется. Уж очень удручающее впечатление производит этот городишко. Вокруг В. простирается степь в худшем значении этого слова. Вернее, даже не степь, а выжженная каменистая пустыня, где весной ненадолго появляется какая-то растительность, но безжалостное Солнце быстро её уничтожает.

Примитивные городские строения как бы приплюснуты к земле неведомой силой. Дома в три этажа здесь редкость. В годы тоталитаризма здесь был один на весь город кинотеатр, который благополучно сгорел, и никто до сих пор его восстановить не догадался, Дом культуры с библиотекой был переоборудован под ресторан, а книги вывезены на городскую свалку. Ещё чем этот город безусловно запоминается, то это пивом отвратительного качества, которое все пьют за неимением другого.

Впрочем, водка здесь не лучше. Говорят, всё дело в местной воде.

Короче говоря, летом — жара и пыль, зимой — неимоверный холод, и круглогодичная тоска. Когда-то здесь стояла воинская часть и её командир, одурев к концу лета от жары, пыли и водки, как-то уж очень изощрённо истязал своих солдат. Пока не получил пулю в спину.

Воинская часть вскоре тихо исчезла. То ли её перевели куда-то, то ли солдаты просто растворились в дрожащем знойном мареве. Этот эпизод как нельзя лучше характеризует непростую обстановку в этом забытом Богом местечке.

Похоже, что у города иссякли силы в отчаянной борьбе за существование, и он сейчас медленно умирает.

Как и чем тут люди живут, непонятно. Во всяком случае, у меня сложилось впечатление, что большинство жителей этого города стремятся куда-нибудь уехать. Потому, что любой автобус или поезд, приходящий в В. пытается штурмом взять толпа аборигенов. Все они какие-то взъерошенные, взбудораженные.

Не советовал бы Вам ехать в плацкартном вагоне. В каждое купе ворвутся несколько В-цев, которые тут же усядутся на ноги спящих пассажиров нижних полок, громко переговариваясь между собой на местном наречии с неимоверным количеством гортанных гласных в словах. Вас и кого другого они просто не заметят. Таков менталитет. Для них главное — поскорее уехать.

Устраиваясь на новом месте, выходцы из В. удивительным образом преобразуют окружающую среду до привычных им стереотипов.

Теперь Вы понимаете, что если кто-нибудь сказал бы мне, что этот презираемый мною город вскоре станет катализатором значительных событий в моей жизни, то я рассмеялся бы ему в лицо. Однако всё произошло именно так.

Обуреваемый желанием выяснить, восходит ли всё-таки над этим городом Солнце, я решил отправиться туда в ближайшее время. Звал с собой за компанию старинного приятеля и заядлого путешественника Сашку Каца, но тот, ссылаясь на неотложные дела, почему-то отказался. Правда, пообещал позвонить какому-то своему знакомому, чтобы он встретил меня и всюду сопровождал.

— Иначе нельзя. Изобьют. Приезжих там не любят. — втолковывал мне Сашка.

Действительно, когда я. единственный из всего вагона, ступил на перрон В-ского ночного вокзала и ко мне подошёл, прихрамывая, человек с пудовыми кулаками, я внутренне сжался.

— Николай! — широко улыбаясь, представился человек — Мне Саша сообщил о Вашем приезде.

Вскоре я убедился, что местная шпана Николая боялась и уважала одновременно. У входа в гостиницу он остановил какого-то татуированного типа и тихо сказал ему: — Этот человек приехал ко мне. Ясно?

— Какой базар, Николай! Всё будет тип-топ, — ответствовал татуированный.

Устроившись в гостиницу, сквернейшую и единственную в городе, я угостил Николая привезённым с собой пивком и он, растроганный, вознамерился обеспечить мне подруг для приятного отдыха. Я возражал, но не прошло и четверти часа, как явились девы ночи. Были они, как и весь город, какие-то невзрачные и пыльные.

Ссылаясь на нездоровье, я отказался, хотя и шептал мне Николай, что обслужен буду по минимальному тарифу. Выпроводив девиц, я, чтобы сгладить неловкость ситуации, вытащил бутылку коньяка. Короче говоря, время до утра пролетело незаметно.

Солнце действительно взошло, но в его первых робких лучах город выглядел даже хуже, чем ночью. От осмотра достопримечательностей я отказался. Съездили мы с Колей только на свалку, где я долго копался в грудах полуразложившихся книг, найдя несколько раритетов.

Пора было думать об отъезде. Приобретя с помощью Николая обратный билет в железнодорожной кассе, над которой висело объявление об отсутствии таковых на ближайшую неделю в обоих направлениях, я с нетерпением ждал ночи.

Миновав орущую толпу около плацкартных вагонов, мы направились к моему СВ. Николай проводил меня до самого купе, откланялся и ушёл. До отправки поезда оставалось минут пять.

Я вольготно растянулся на мягком диване, но тут моё внимание привлёк какой-то шум за окном.

Откинув шторку, я увидел, что какая-то женщина пытается войти в вагон, а вдребезги пьяный мужик мешает ей — грубо отталкивает и грязно ругается. После очередного толчка женщина упала. Поднявшись, она влепила мужику пощечину. Тот попёр на неё, как бугай на красную тряпку.

Терпение моё иссякло. Я выскочил на перрон. Драться не люблю и не очень-то умею, но здесь удар получился от души. Мужик упал.

Я помог женщине подняться в тамбур. Поезд, как будто и ждал этого, двинулся с места. Мужик, стоя на четвереньках, очумело смотрел ему вслед.

Её место оказалось в моём купе, да иначе и быть не могло.

— Это мой муж, — тихо сказала она.

— Ясненько, — так же тихо ответил я.

Знакомство наше состоялось и длится до сих пор. Женой мне она не стала. Никак не решится бросить своего алкаша.

— Ну, как он без меня? — риторически вопрошает она.

И, действительно, как?!

А я благодарен небу за нашу встречу. Каждый её приезд становится для меня праздником. Видимо, я для неё — отдушина в непростой жизни. У меня не было ещё женщины с таким взрывным темпераментом и с такой просто дьявольской притягательностью. Хотя нет в ней слащавой красивости. Волевое, энергичное лицо а-ля Анни Жирардо, спортивная фигурка. Я покорён окончательно и бесповоротно. Другие женщины померкли в её сиянии.

Часто думаю, откуда в такой дыре могла взяться такая женщина? Впрочем, ведь иногда и на помойке вырастают цветы.

Ветер

Дул сильный ветер. Да простит меня Александр Степанович Грин. У него почти также начинается « Золотая цепь». Но что поделаешь, если в городе Семипалатинске в последнее время сильные ветры не редкость. Ловкие людишки при попустительстве властей или, даже, как говорят, «крышуемые» ими, в погоне за наживой уничтожили треть уникального ленточного бора, защищавшего город от знойного дыхания степи.

Итак, сильный ветер, словно почуявший безнаказанность хулиган, врывался в городские улицы, поднимая шум и пыль. В одно мгновение он взъерошил остатки причёски Петюшке Сорокину. Конечно, того по возрасту чаще называли Петром Алексеевичем, а уменьшительно-ласкательное имя было в ходу у домочадцев и соседей. Назовём его так и мы.

Настроение у Сорокина было отвратительным. Он только что выписался из больницы, где провалялся пару недель с пневмонией. Выписали его досрочно за нарушение режима. У одного мужика в их палате был день рождения. Ну, отметили, как следует. Петьку, правда, потом на подвиги потянуло. Стал к дежурной медсестре приставать. Да видно не по нраву пришёлся. Заложила его эта цаца наутро главврачу. Но это ещё полбеды, с работой тоже проблемы возникли. Частная фирма, где он работал охранником, уже взяла на его место другого человека. Это совсем не придавало Петюшке оптимизма.

Да тут ещё последние деньги карманники в автобусе вытащили. Они, конечно, видели, что наш герой разменял тысячную, сдачу положив в нагрудный карманчик футболки. Мужик явно ослабел на больничных харчах, поэтому в автобусе, понятное дело, закемарил. А когда открыл глаза, в карманчике уже было пусто. Правда, мелочишка осталась. Её, наверное, несподручно было выуживать или благородство проявили карманники, оставив мужику на пиво. Он действительно купил бутылку пива, выдул её залпом и теперь двигался по улице, невесело размышляя о будущем.

Вдруг под ноги ему подкатился какой-то предмет. Это была милицейская фуражка. Петюшка машинально поддел её ногой, отшвырнув на пыльный замусоренный газон.

— Эй, ты что?! Это моя фуражка!, — подлетел к нему молоденький милиционерик. Типичный аульный мальчишка. Потеряв фуражку, сорванную ветром, он, казалось, вместе с ней утратил всю спесивость и нагловатость, так присущую этим молодым, не знающим жизни людям.

Петюшка сразу взял инициативу в свои руки.

— Кто же так обращается с казённой амуницией, голова садовая?!, — рявкнул он, вспомнив своего старшину Ерофеева, — Кто у вас комбат-то?!

Милиционерик остолбенел, потом молча кинулся на газон за фуражкой. Сорокин с достоинством двинулся дальше. На душе стало легче.

— « Отбрил сучонка!» — самодовольно подумал он.

Между тем ветер и не думал стихать, придумывая новые каверзы. Его мощный порыв высоко задрал широкий подол нарядного платья женщины, степенно вышагивающей навстречу Петюшке. Хочешь — не хочешь, пришлось тому лицезреть увядшие бёдра с выступающими венами и дряблый живот, нависающий над плавками.

Женщина торопливо одёрнула подол одной рукой, вторая у неё была занята пухлой кожаной папкой и злобно бросила Петюшке: — Ну, чего уставился?! Тот отреагировал мгновенно: — Успокойтесь, мадам, там не на что смотреть! — и добавил многозначительно, — В такую погоду Вам с вашей фигурой лучше в брюках ходить!

— Ах ты, подонок! — вскипела женщина, оскорблённая до глубины души и попыталась дать нахалу пощечину, но он, поймав карающую руку на лету, с ходу вывернул её. Женщина завизжала и уронила папку.

Этого момента ветер как будто и ждал. Он снова задрал подол злополучного платья, теперь уже сзади. Трагикомизм ситуации привлёк внимание двух проходивших мимо парней.

— Ну ты, мужик, даёшь! — остановились они. Женщина закричала: — Спасите! Это маньяк какой-то! Вызывайте милицию.

К месту происшествия подтягивались любопытные. Петюшка пробовал улизнуть, но его окружили плотным кольцом. Появился и милиционер. Это был тот самый аульный мальчишка. Вместе с фуражкой к нему вернулась спесивость и нагловатость.

— А, старый знакомый! — недобро усмехнулся он и, положив руку на кобуру, скомандовал заученно: — Пройдёмте, гражданин!

— Да, ладно, не пугай! — пробурчал возмутитель спокойствия, — пустая она у тебя, кобура-то, скорее всего!

Дела о мелком хулиганстве рассматриваются оперативно. Наутро задержанный уже стоял перед судьёй. Молодая миловидная женщина, строго хмурясь, спросила: — Вы почему, Сорокин, на женщин нападаете? Маньяк, что ли?

Выслушав Петюшкину исповедь, что он и не думал нападать, что женщина первая начала его оскорблять и пыталась ударить, что во всём виноват ветер, судья решительно заявила: « Вы нам тут байки не рассказывайте!» и впаяла обвиняемому, как положено, пятнадцать суток, да ещё десять тысяч тенге за оскорбление работника милиции.

На следующее утро перед отправкой на работу конвоир подошёл к Петюшке и сказал: « Могу всего за пять штук отпустить домой до вечера». Арестант прекрасно его понял, но прикинулся веником: « Что за штуки?».

Конвоир окрысился: « Ты что, дурак? Штука — значит тысяча тенге!». Недолго раздумывая, Петюшка согласился. Надо действительно дома побывать, раздобыть денег на уплату штрафа.

Поднявшись на шестой этаж, он довольно долго звонил в свою квартиру, но дверь не открывалась. Соседка тётя Маша сообщила ему, что его Надюха вместе с дочкой Иришкой уехала к матери за продуктами. Тёща жила в пригороде и имела коровёнку, да десятка два курочек.

— А ключи она Вам не оставляла? — поинтересовался Петюшка.

— Да она же не знала, что ты выпишешься, вот и не оставила.

— Придётся залазить через Ваш балкон.

— Ой, Петька! Доиграешься ты!

— Ладно, тётя Маша, не впервой.

Трюк действительно был опасным. Предстояло пройти между двумя балконами по узкому карнизу около трёх метров. Прижимаясь к стене, смельчак благополучно преодолел это расстояние. Ветер запоздало кинулся вслед, пытаясь схватить человека за куртку, но тот уже перевалился через балконное ограждение, а в квартире первым делом направился к серванту. Однако шкатулка, где обычно хранились деньги, оказалась пустой.

Огорчённо присвистнув, наш каскадёр направился на кухню, где обнаружил канистру с бражкой. С наслаждением осушив пару кружек, он мысленно похвалил жену: « Молодец, Надюха!». Закурив, уселся поудобнее, но на душе было неспокойно. Словно надоедливая муха, его преследовала одна и та же мысль: « Где же взять денег?». Тут его осенило: « Нужно что-нибудь продать!». Выбор пал на ноутбук. Сунув его в пакет, Петюшка перелез со своего балкона обратно на карниз.

Ветер заметил человека на стене вовремя и обрушился на него с такой яростью, что тот пошатнулся. Тяжёлый пакет помешал сохранить равновесие. Петюшка отчаянно качнулся всем телом к спасительному соседскому балкону. Но не дотянулся, сорвавшись с карниза, и полетел вниз. Его предсмертный крик ветер отнёс далеко в сторону.

Бабай

Многих ребятишек родители пугали в детстве: — Вот не будешь кашу есть, бабай придёт и заберёт тебя. Образ неотвратимой беды, ассоциируемой с неведомым бабаем, вселялся в душу маленького человека.

А вот в нашем детстве был самый настоящий бабай — сухопарый согбенный старик маленького роста, то ли казах, то ли уйгур. Зимой и летом он ходил в одном и том же ватном халате, подпоясанном цветастым платком. Зимой на голове была старая солдатская ушанка, летом — просолёная от пота тряпица, завязанная с четырёх углов.

На взрослых он не реагировал. Но завидев какого-нибудь ребятёнка, он, ещё больше согнувшись, мчался с неожиданной прытью за орущим от страха и восторга малышом. Почувствовав, что ребёнок выбивается из сил, преследователь прекращал гонку и уходил в сторону.

Некоторые отваживались дразнить бабая, надеясь на резвость своих ног. Рейтинг смельчаков среди остальной детворы резко возрастал. Вот и я однажды, подкравшись к дремавшему на солнцепёке у магазина старику, дёрнул его за полу халата и пустился наутёк. Сзади топотил бабай.

Вдруг я запнулся за корень дерева, выступающий из земли и растянулся во весь рост, больно ударив коленку. Пока я поднимался с земли, бабай догнал меня. От страха я присел и закрыл глаза. Однако ничего не происходило. И тут я услышал голос бабая: — Ал, карагым! (Возьми, дорогой! — казахск.)

Я открыл глаза. Бабай протягивал мне конфету, расплющенную от долгого таскания в кармане. Ал, карагым! — повторил старик. Лицо его, сморщенное как печёное яблоко, светилось улыбкой. Мой страх тут же исчез. Я улыбнулся деду и взял конфету.

Читатель! Не жди концовки в духе Эдика Лимонова. «Клубничкой» здесь и не пахнет. Старик не был педофилом. В ту пору в простонародье о такой мерзости не слыхивали. Впоследствии я узнал, что когда-то у старика во время страшного пожара сгорела единственная дочь и двое внучат. После этого он немножко умом тронулся.

Крутой Иван

Ивана Булыгина (фамилия изменена, как водится, по этическим соображениям) в нашей школе боялись многие одноклассники, побаивались некоторые старшеклассники (из очкариков — отличников), а малышня — так вообще была от него в ужасе.

Был он массивный, слегка сутулый, с короткой шеей и маленькой круглой головой. Этакая помесь медведя с орангутангом. Ему нравилось, что его боятся, и он прилагал все силы для поддержания своего имиджа. Отличался он непредсказуемой жестокостью.

Однажды двое моих одноклассников из-за какого-то пустякового конфликта вдруг пожаловались ему на меня. Так он, не говоря ни слова, подошёл ко мне на перемене и выстрелил в ногу из мелкокалиберного пистолета. Меня спасло только то, что ствол пистолета не имел нарезки, и пуля летела, кувыркаясь. Она ударила мне в ступню боком и даже не пробила кирзовый сапог.

После школы Иван вскоре загремел в колонию за пьяную драку с нанесением тяжких увечий. Вышел года через три, весь в наколках. Теперь его побаивались и взрослые.

Похоже, что он любил только себя, а остальных ни во что не ставил.

Особенно женщин. Ещё А. Н. Островский отметил, что женщины почему-то любят мужчин порочных. Видимо поэтому Иван недостатка в женщинах не испытывал.

Его любимым трюком был заход в гастроном под ручку с двумя заарканенными на сегодня красотками. Там он требовал литр водки, добавляя тут же: — И ещё полкило ливерной колбасы — собакам.

— Иван! И нам возьми колбаски! — просили женщины.

— Так Вы и есть собаки! — заливался счастливым смехом Иван.

Удостоив кого-то из избранниц чести посетить, как он выражался, «его холостяцкую берлогу» (что было недалеко от истины), он первым делом наливал ей стакан водки. Когда женщина выпивала, заявлял бесцеремонно:

— Ты что, сука сидишь?! Снимай штаны! Ты уже на рубль выпила!

Его «широкой» натуре было тесно в рамках закона. Хотелось большего Что же, аппетит приходит во время еды. Уже через год Булыгин вместе с подельником был осуждён за зверское убийство целой семьи, включая детей.

На суде подельник выплакал себе жизнь, валя всё на Ивана. А тому дали «вышку» (слава Богу, никаких мораториев тогда не было). В своём последнем слове он преспокойно заявил, что его жертвы «сами виноваты. Отдали бы денежки по-хорошему, всё могло быть иначе».

Рубин

Одно время в провинции были широко распространены примитивные питейные заведения сезонного типа, называемые в народе «шайбами» за их круглую форму.

Удобств там не было никаких, зато цены на вино и пиво были приемлемые. Не возбранялось и с собой приносить.

Обычно «шайба» была уставлена одноногими круглыми стойками человека на четыре. Стулья не предусматривались. Зато обстановка была самая демократичная. Не то, что сейчас, когда посетитель навороченного паба с тревогой смотрит на любого, приближающегося к нему, ощупывая газовый (и не только) пистолет в кармане.

Один из завсегдатаев такой «шайбы» отличался от всех, и этим запомнился. Между собой мы прозвали его «Рубин». Он, скорее всего, об этом и не догадывался. Фигура, конечно, была колоритная. Лицо, говоря языком милицейских сводок, азиатской национальности. Полноватый, высокого роста.

Он приходил всегда один. Взяв с буфетной стойки пустую пивную кружку, он обычно искал место за стойкой у стены. Не любил, видать, человек, чтобы за спиной у него кто-то был. Оглядевшись, он вытаскивал из внутреннего кармана пиджака поллитровую бутылку отвратительного дешёвого вина «Рубин», о котором ходила известная шутка, что им в Америке негров травят.

Перелив содержимое бутылки в кружку, «Рубин» медленно выпивал её до дна за один приём. Ничем не закусывая, он закуривал дешёвую сигарету без фильтра и некоторое время так стоял, уставившись в одну точку. Постепенно его лицо приобретало цвет поглощённого им напитка. Тогда он уходил.

Теперь ушли в небытие «шайбы». В современных магазинах не встретишь убойного вина «Рубин». Исчез и его потребитель.

Тюльпаны

Коренной семипалатинец Миша Букин являл собой тот случай, когда фамилия удивительно подходит человеку. А здесь и имя подходило тоже.

Миша был поздним ребёнком. Мать произвела его на свет уже после своего сорокалетия. Часто такие дети имеют проблемы с психикой.

Вот и Миша был болезненно застенчив. Хотя ему исполнилось девятнадцать лет, подружкой он так и не обзавёлся. При встрече с девушками постоянно робел, почему-то считая себя непривлекательным, замыкался в себе и всё больше помалкивал. Девушки, естественно, на него не реагировали. Кому нужен такой бука?

Мать, видя страдания сына, пыталась подыскать ему невесту. Но все её старания ни к чему хорошему не приводили, потому что на смотринах Миша был чрезмерно придирчив, почти как гоголевская Агафья Тихоновна.

Как-то раз он возвращался из-под Зыряновска, где разочаровал очередную кандидатку своей неконтактностью. Добравшись до Усть-каменогорска в автобусе, Миша пересел в «Ракету», идущую вниз по Иртышу до Семипалатинска. Ему не чужда была созерцательность, поэтому он надеялся насладиться речными пейзажами.

Усевшись на своё место, он скосил глаза вправо и остолбенел. Возле иллюминатора сидела миловидная девушка, совсем ещё юная. Большие тёмные глаза, точёный носик, полные губки небольшого рта были для Миши равносильны эффекту разорвавшейся бомбы.

И что Вы думаете? Этот олух больше трёх часов просидел в страшном напряжении рядом с прелестным созданием и даже имени её не удосужился спросить. На пристани он проводил её тоскливым взглядом. Ножки и попка у неё тоже были на уровне. Расклешённая юбочка позволяла это оценить.

Теперь впервые в жизни Мише захотелось познакомиться с этой девушкой. Проклиная свою нерешительность, он тем не менее избегал знакомств с другими девушками, ища ту, единственную. Но снова встретил её только в конце зимы.

Придя в кинотеатр вместе с приятелем Генкой, он сразу выделил её среди многочисленных посетителей в фойе. То, что она была не с парнем, а с подружками, вселяло некоторую надежду. Собравшись с духом, Миша указал Генке на свою симпатию. К его удивлению, Генка выдал ему ценнейшую информацию.

Оказалось, что Таня Митина (так звали девушку) была почти что Генкиной соседкой и училась в 11 классе близлежащей школы.

— Какие проблемы, кентуха, — предложил Генка, — давай познакомлю!

Но Миша, как моллюск, уже залез в свою раковину. Такое простое дело, как знакомство, он стал разрабатывать словно военную операцию, назначив её на Восьмое Марта.

В этот день он, прихватив с собой Генку, купил три тюльпана у какого-то южанина на цветочном базарчике. Цены, конечно, были аховские.

На такси уже не хватало и парни отправились на школьную дискотеку пешком. Как назло, день выдался морозным. К вечеру температура упала до минус пятнадцати градусов. Тюльпанам, даже завёрнутым в две газеты, этоне понравилось.

Поэтому, когда Миша распаковал свой букет, рассчитывая преподнести его Тане, перед ним возникла горестная картина — цветы почернели и повесили свои головки. Потрясённый Миша швырнул букет в урну и направился к выходу, не взирая на протесты друга.

Затылком он чувствовал насмешливые взгляды девчонок и Тани в том числе. Торжественное действо, к которому он готовился в своих мечтах, обернулось полнейшим фиаско. После этого случая Миша стал выпивать. Спасая сыночка от алкоголизма, мать женила его на злющей вдове с двумя маленькими детьми. Вдова рожать больше не стала, ссылаясь на нездоровье.

Миша запил ещё сильнее. Через несколько лет он вновь был свободен, как ветер. Алименты чужим детям выплачивал добровольно.

Однажды в пивнушке он сидел, тупо уставясь в свою кружку. Неожиданно кто-то хлопнул его по плечу. Оказалось, что это был Генка. Приятели обнялись. Долго базарили о том, о сём.

Перед уходом Генка сказал: — А знаешь, Таня Митина уже третий раз развелась.

Миша промычал что-то невразумительное, а сам в это время думал: — Чёрт возьми! Если бы не тот дурацкий мороз 8 марта!»

Но разыскивать ЕЁ он не решился.

Курица

Речь пойдёт о человеке. «Курица» в данном случае — прозвище, оставшееся со школьных времён. Он учился классом младше меня. Фамилии его я не помню. Вероятно, было в ней что-то куриное, потому, что школьные прозвища, как правило, базируются на фамилиях.

Курица был парнем вполне компанейским. Никогда не отлынивал от участия в групповых драках («татары» обычно дрались с пристанскими или сроственскими). Всегда приходил на помощь кентам в хозяйских делах — огород вскопать, дровишек наколоть, воды натаскать.

Был у него заметный дефект речи. Разговаривал он, как будто с полным каши ртом. Из-за этого был молчалив и с девушками держал себя скованно, хотя и выглядел неплохо — высокий, локоны до плеч. Бренчал чего-то на гитаре.

После школы учиться дальше не пошел. Устроился на механический завод учеником токаря и вскоре достиг неплохих результатов в этом деле. Во всяком случае, фотография его не сходила с Доски Почёта, стоящей у проходной.

Свою пассивность в отношениях с прекрасным полом он компенсировал страстью к путешествиям по бескрайним просторам нерушимого (как думали тогда) Союза республик свободных. Для этого обзавёлся складным велосипедом. Уйдя в отпуск, брал билет на самолёт, скажем до Кишинёва или до Риги, и за пару недель успевал на своём велике досконально изучить достопримечательности тех мест.

Но потом началась перестройка, а затем грянул парад суверенитетов. Жизнь многих людей осложнилась до предела. Не миновали трудности и Курицу. Завод, на котором он работал, выкупили за бесценок члены преступных кланов, дорвавшихся до власти. Они тут же продали всё оборудование китайцам. В Китае же покупали дешёвые гвозди, шурупы, резьбовые изделия, всё из плохого металла. Упаковывали эту ерунду в ящики со своими лейблами и продавали уже значительно дороже. Таким образом, на заводе действовал только упаковочный цех. Классные специалисты — токари, фрезеровщики оказались без работы. В их числе — Курица. Другой работы не было.

Беда не приходит одна. Несчастья сыпались одно за другим. Нищенской пенсии родителей не хватало. Старший брат тоже не работал. Жили впроголодь. Старики долго не продержались — угасли в течение года. Старший брат ушёл из жизни, отравившись китайским спиртом.

Курица не мог оставаться в опустевшей квартире. Целыми днями он бродил по городу в поисках работы, возвращаясь домой поздно ночью. Работодатели с недоверием смотрели на бедно одетого парня, что-то невнятно бормотавшего. Чаще всего отказывали.

Всю мебель он распродал за гроши — коммерсант из него был никудышный. Деньги быстро кончились. Чем он питался — неизвестно. Может быть его подкармливали сердобольные соседки старушки, не знаю… Он похудел, почернел. Красивые локоны превратились в грязные космы. Жизнь заставила его собирать пустые бутылки на улицах, рыться в поисках объедков в мусорных контейнерах. Не раз он бывал бит такими же изгоями.

Встречая меня, он робко испрашивал мелочишку на сигареты. Ничем другим я не мог его поддержать. Сам перебивался случайными заработками. Он с горечью рассказывал мне, что некоторые одноклассники, преуспевшие в новых жизненных условиях, встречая его, отворачивались. Делали вид. что не узнали. После очередной суровой и длительной зимы больше он мне не встречался. Значит, голод и холод доканали его.

Мир праху твоему, Курица! Впрочем, к чёрту всякие прозвища. У него же было настоящее человеческое имя — Николай. Вечная тебе память, Коленька!

День поминовения

Об этом дне я узнал ещё в раннем детстве. Мне было лет пять-шесть, когда мама сказала мне: — Сегодня мы с тобой пойдём на кладбище, — и, видя мой удивлённый взгляд, пояснила, — сегодня — День поминовения. По традиции, на девятый день после Пасхи живые приходят на могилы своих друзей и родственников, убирают прошлогоднюю траву и кушают там, поминая ушедших добрым словом. Нет на этом кладбище у нас никого. Дед твой был похоронен на старом кладбище, которое сравняли с землёй несколько лет тому назад. Поэтому мы посидим на чьей-нибудь заброшенной могилке и помянем дедушку. Тому, кто лежит в этой могилке тоже будет приятно.

Такая могилка вскоре нашлась — густо поросший травой холмик без памятника сразу выделялся среди ухоженных захоронений. Мы с мамой убрали засохший бурьян, поправили грабельками осыпавшиеся края могилки и, расстелив чистое полотенце, выложили на него куличик, крашеные яички, отварной рис с изюмом и маленький термос с чаем.

За приготовлениями мы и не заметили, что к нам приблизилась какая-то женщина, заявившая неприязненным тоном: — Что это Вы тут расселись? Это моя могилка!

— Извините, пожалуйста, — смущённо засуетилась мама, — мы думали, что это заброшенная могилка. Вот хотели помянуть,

— Это моя могилка, — угрюмо повторила женщина. Лицо её было странно безжизненным, словно маска. Мне даже показалось, что она говорит, не разжимая губ.

Мама быстро свернула узелочек, и мы отошли с этого места. Уходя, мы оглянулись — никого на могиле не было. Этот случай оставил даже у меня, ребёнка, в душе неприятный осадок, как будто мы с мамой совершили что-то нехорошее. О дальнейших походах на кладбище в День поминовения и речи не было. Лишь когда через несколько лет умерла моя бабушка, мы с мамой появились на этом кладбище уже с полным основанием.

Время шло. Я окончил институт и уехал на работу в другой город. Мама стала всё чаще болеть. Она писала мне, что уже не может посещать бабушкину могилу и просит об этом соседскую старушку тётю Дусю, выделяя ей за это на бутылку «красненького». Ушлая старушонка вошла во вкус и теперь, по словам мамы, ходила на кладбище по любым церковным праздникам, которых неисчислимое множество. Я догадывался, что тетя Дуся никуда не ходит, но не хотел расстраивать маму своими предположениями.

Теперь, за давностью лет, я уже не смогу найти бабушкину могилу в старой части кладбища, пришедшей в запустение. Тётя Дуся давно умерла и ничем не поможет.

Мамы тоже уже нет в живых. Я прихожу к ней в каждый свой приезд.

А будет ли кто-нибудь приходить ко мне на могилу? Вот вопрос, на который я не знаю ответа.

Уроки нравственности

Время действия — середина восьмидесятых. Место действия — средняя школа, мало чем отличающаяся от десятков таких же, разбросанных по городу. Скука и однообразие царили в ней. Всем осточертели обряды и методики, не менявшиеся в течение полувека.

Но вдруг произошло нечто, взбудоражившее школу и нарушившее её монотонную, полусонную жизнь. Нет, конечно, кое-какие происшествия случались и до этого. Когда в 3 «Б» классе обвалился потолок, малыши были в столовой. Никто не пострадал и об этом вскоре забыли. Директор, милейший Михаил Яковлевич, лысоватый брюнет с выразительными бараньими глазами отделался лёгким испугом.

А когда Генка Купреев нагадил в классе за стеллажами, то его вообще простили, уступая слёзным мольбам матери. Все знали, что она одна воспитывает оболтуса-сына, брошенного папашей-извергом.

Теперь же случай был из ряда вон выходящий. Вся школа гудела, как растревоженный улей. Лидка Красникова из 7 «В», толстая неопрятная девица с жёлтыми волосами, носиком-кнопкой на веснушчатом лице и подслеповатыми глазками, имевшая кликуху «Мерилин», неожиданно для всех стала матерью. Бесформенная фигура позволила ей долго скрывать своё положение. Тут же прошёл слух, что директора снимают с работы.

— За что? — недоумевали пацаны постарше — Он, что ли её забрюхатил?

— За плохую воспитательную работу в школе, — сообщила всезнающая гардеробщица тётя Поля.

Дотошные чиновники из горотдела образования навестили Лидку на дому. Всё выпытывали, кто же счастливый отец ребёнка. Лидка плакала, но никого не выдавала. Возможно, что она просто не знала ответа на этот вопрос. Говорили, что Лидочка пользовалась большим успехом у солдат близлежащей воинской части.

А мой дружок Колька Бугров, Лидкин одноклассник, поведал мне страшную тайну, заручившись обещанием держать язык за зубами. Оказывается, они с Лидкой однажды дежурили и остались после уроков убираться в классе. Неожиданно появился десятиклассник Быков, медведеобразный детина, известный своей силой и жестокостью. Он отправил Кольку домой. Что он потом вытворял с Лидкой, Колька с замиранием сердца подсмотрел в окно, постоянно рискуя сорваться со второго этажа вместе с водосточной трубой. Так что, не исключено, что отцом этого ребёнка мог быть и Быков.

Михаила Яковлевича, между тем, действительно уволили. Новый директор, Роман Петрович, как вошёл в школу со злобным выражением лица, так и не менял его никогда. Классные часы по понедельникам при нём получили название уроков нравственности. Предполагалось, что на этих уроках мы будем исповедоваться и осуждать падших.

С солдатской прямотой директор объявил ученицам, способным по возрасту повторить Лидкин подвиг, что «если у кого-то где-то зудится, то он снимет этот зуд скипидаром». Угроза принесла положительный результат.

Не то, чтобы все сексуально озабоченные остепенились. Просто стали действовать с оглядкой. Никому из них не хотелось оказаться на месте неосторожной Лидки.

С лёгкой руки Таньки Агаповой из 10 «А» в моду вошёл минет.

А некоторые продвинутые девочки стали пользоваться вибратором, который Ленка Березовец позаимствовала у сестры, недавно вышедшей замуж. Казалось, что опасность повторения прецедента миновала. Но директор вошёл в раж.

Поговаривали, что некоторых склонных к пороку девиц, он лично досматривает у себя в кабинете, тем самым добиваясь пуританской чистоты нравов в подростковой среде. Были и другие версии уединения Романа Петровича с подопечными. Раскрасневшиеся девицы, выпархивая из директорского кабинета, от комментариев отказывались.

В отделе образования предпочитали этим слухам не верить.

Школа уверенно восстанавливала свою репутацию. Романа Петровича даже отметили на республиканском совещании учителей, а уволили только через несколько месяцев. Оказывается, его застали с поличным во время тесного общения с одной молодой учительницей, видимо нуждавшейся в укреплении нравственных устоев. Моралист настолько увлёкся, что забыл запереть двери своего кабинета. А может быть, у непрошенных гостей был свой ключ?

Это случилось незадолго до летних каникул. Поэтому новый учебный год мы начинали с новым директором. Вернее, с директрисой по имени Кристина Романовна. Некоторые даже подумали, что она дочь Романа Петровича и пришла мстить за отца. Во всяком случае, она заявила, что продолжит борьбу за нравственность.

При этом она пристально смотрела на одиннадцатиклассника Быкова, посчитав его, наверное, самым безнравственным. Она уже несколько раз вызывала его к себе в кабинет на собеседование, не повторяя ошибок своего предшественника. Дверь её кабинета при этом всегда была недоступна. Но продолжалось это, как Вы понимаете, недолго и закончилось изгнанием Кристины Романовны. Дурачок Быков «сдал» её со всеми потрохами.

С той поры минуло более четверти века. Ситуация в корне изменилась.

Малолетних мамочек стало больше, но никто не делает из этого трагедии.

Неуставные отношения педагогов и учащихся также никого не удивляют.

Пляжная история

Природа сама позаботилась о том, чтобы жителям нашего города было где купаться летом. На одном из островов, отделяющих тихую протоку от стремительного фарватера, была чудесная песчаная отмель, уходящая в воду.

Коммунальщикам ничего не оставалось, как поставить грибки и кабинки для переодевания. На остров можно было попасть по понтонному мостику с правого берега. Выше отмели берег густо порос ивняком, дальше уже выстроились стройные могучие тополя. Свободное пространство между ними покрывала изумрудная травка. Идиллия, да и только! Горожане любили свой пляж. По выходным дням здесь яблоку было негде упасть.

Крепкие парни со спасательной станции курсировали вдоль берега на катерах, следя за порядком. Расторопные работники общепита подвозили пиво и мороженое. Словом, всё было неплохо.

Когда солнце скрывалось за горизонтом, взрослые в основном покидали пляж, а молодёжь оставалась. Была какая-то особая прелесть в ночном купании с юными доверчивыми красотками. Сколько их лишилось девственности в прибрежных кустиках — одному богу известно. Но не об этом речь.

Представьте себе такую картину. Будний день. На пляже народу немного. Ласковое солнце пригревает ладную девичью фигурку. Она лежит на животике, подставив солнечным лучам свою спинку. Смелый купальничек прикрывает то немногое, что уже нельзя не прикрывать.

А девочка, как уже было сказано, ладненькая и попочка у ней превосходная. Девочка сосредоточенно читает какую-то книжку. В это время вдоль пляжа движутся трое парней, явно с большого «бадуна». Один идёт впереди, закрыв пол-лица чёрными очками. Двое отстают на шаг, словно телохранители. Заметив девушку, троица направляется к ней.

Лидер группы сходу ввинчивает большой палец босой ноги в чуть прикрытую промежность купальщицы, вращая им вправо- влево. Девица пытается вскочить, но она практически пригвождена к земле. Она в смятении оборачивается и лепечет: — Вы, что, с ума сошли?!

Лицо парня расплывается в довольной улыбке. Он убирает ногу.

— Ах, извините, обознался!

Двое других противно ржут. Троица отправляется дальше.

Расстроенная девчонка кидает в сумку полотенце и книжку и в слезах бредёт к выходу с пляжа. Вот так отдых!

Между прочим, теперь этого пляжа нет. Ландшафт резко изменился. Протока совсем обмелела. Песчаная отмель заросла камышом и осокой. Понтонного мостика нет и в помине. Люди купаются, где попало. Часто тонут. Но это никого не волнует. Людей у нас много.

Вторая встреча

Напротив центрального парка когда-то находилось трёхэтажное здание городской больницы, называемое в народе «физиоинститут». Здравоохранение было тогда ещё бесплатным. Пребывание в больнице, питание и медикаменты не стоили больному ни копейки.

Поэтому существовал круг людей, по тем или иным причинам стремящихся почаще и подольше находиться в больнице. Администрация больниц боролась с этим, как могла. Был установлен максимальный срок лечения каждого заболевания, затем следовала выписка. Но всё же…

Когда после одной из командировок, я затемпературил и зашёлся сиплым кашлем, отдающим в спину, врачи определили у меня пневмонию.

Так я оказался в «физиоинституте».

Войдя в палату, я оказался под прицелом пяти пар глаз.

— С чем пришёл? — спросил меня коротко стриженый верзила, в котором я безошибочно определил лидера.

— С пневмонией, — ответ мой вызвал дружный хохот остальных.

— Чего принёс? Курево, жратву? У нас тут, понимаешь, общий котёл — пояснил верзила.

Я, молча выложил печенье и сигареты.

— Негусто! — прокомментировал тот же верзила. Сигареты, впрочем, тут же пошли в ход.

— А где у вас тут курилка? — осведомился я, снова вызвав приступ веселья у окружающих.

— Да запрет здесь на курение, паря! — лыбился верзила — Но не ссы. С нами не пропадёшь. Айда в туалет!

В коридоре на нас набросилась санитарка: — Опять курить пошли, ироды!

— Не напрягайся, Егоровна, пупок развяжется! — наш лидер не стеснялся в выражениях. На миг онемев от такой наглости, женщина разразилась в его адрес гневной тирадой, но мы уже скрылись за дверью туалета.

Распахнув окно, верзила уселся на подоконник и с наслаждением закурил. — Меня Валера зовут, а тебя? — спросил он и, услышав ответ, деловито зашептал: — Слушай, Жек, если деньги есть, то я мигом кого-нибудь за пузырём отправлю. Это будет твоя прописка.

Меня знобило, пить совсем не хотелось, поэтому пришлось соврать, что денег нет. Валера хмыкнул недоверчиво и отвернулся.

— Закрыл бы ты окно, — сказал я ему, — холодрыга же на улице. Или ты не собираешься выздоравливать?

— А чё! Мне тут нравится, — загоготал Валера и, посерьёзнев, добавил, — Да мне и идти-то некуда.

Оказалось, что он, по его словам, «откинулся с зоны». Приехав домой, он с удивлением обнаружил, что его гражданская жена, клявшаяся смиренно ждать его возвращения, на самом деле продала хатёнку и исчезла в неизвестном направлении. И начались скитания. Жил то у одного приятеля, то у другого. Потом перебрался в заброшенный дом без отопления. С шамовкой тоже были проблемы. С наступлением зимы жестоко простудился.

Но в больницу попал не сразу и болезнь приняла хроническую форму.

— Так что, братуха, мне здесь надо как-то прокантоваться до тепла, — закончил свой рассказ Валера. Мы вышли из туалета.

— Копытин! — окликнула Валеру дежурная медсестра — Опять у открытого окна курил? Так мы тебя никогда не вылечим. Я о твоих фокусах главврачу доложу!

— Что ты, Ниночка, сегодня какая-то нервная? Благоверный супруг обидел? Приходи после отбоя — утешу! — голос Валерия стал медовым.

— Смотри мне, Копытин! — Ниночка зацокала каблучками по коридору. А Валера мечтательно посмотрев ей вслед, изрёк: — Хороша птичка! Не я буду, если не трахну!

Когда через три недели я выписывался, Валера сказал, пожимая мне руку: — Ну, до встречи, братан! Только чур, не в больнице!

Его словам суждено было осуществиться самым неожиданным образом.

Зима с неохотой, но всё же уступила своё место весне. В том году родительский день пришёлся на Девятое Мая, поэтому на кладбище было особенно многолюдно. Разыскивая могилу недавно преставившейся тётушки, я оказался среди свежих захоронений. Вдруг прямо перед собой я увидел простой деревянный крест, даже не крашенный и табличку с номером. Так хоронят безродных. Ниже таблички был прибит кусок фанерки с надписью:

«Копытин Валерий. Трагически погиб».

— Валера! Вот так встреча! Как же так? — бормотал я, не получая ответа.

На другой день я отправился в больницу, надеясь там что-нибудь разузнать. Новая незнакомая медсестра сказала полушепотом: — Убили его.

Нинкин муж ножом прямо в сердце попал!

— А где сама Нина?

— Уволилась…

Сам не знаю, зачем я выяснил её адрес и потом вышел к дому с высоким резным крылечком. Входная дверь не была заперта и я, миновав сени, оказался в прихожей.

— Ой, кто там? — раздался встревоженный женский голос. Когда, через мгновение обладательница этого голоса появилась в прихожей, я не сразу узнал в ней симпатяшку Ниночку, за которой приударял весь мужской состав пульмонологии (и врачи, и больные). Усталые глаза на осунувшемся лице совсем её не украшали.

— Что Вы хотели? — тихо спросила она. Когда я объяснил цель своего прихода, Ниночка закричала: Да не могу я говорить об этом! Оставьте меня в покое!

Бурные женские рыдания совсем смутили меня. Я заторопился к выходу. Неожиданно женщина схватила меня за руку.

— Погоди! — всхлипывала она, — Ты скажи мне, почему вы, мужики, такие непутёвые? Почему от вас женщинам одно только горе?

Говорила же я Валерке, чтоб отстал по-хорошему. Так нет же, припёрся сюда с цветами и шампанским. Вроде как с Восьмым марта поздравить. Не каждому муженьку это понравится. Слово за слово, и мой ревнивец за нож схватился. Никак не ожидала от него такой прыти. Теперь вот под следствием. Лет пятнадцать ему карячится. Хорошо, если признают действия в состоянии аффекта. А мне-то каково?

И Ниночка снова зарыдала. Потом, не слушая никаких утешений, решительно выставила меня за дверь.

Ослиные проблемы

Об этом санатории в сельской глубинке я не слышал никогда. Никто из моих знакомых — тоже. Выбрал я его по принципу: чем дальше, тем лучше.

Мне хотелось отсидеться в глуши, успокоить нервы. Настроение было прескверным. О причинах этого я скажу позже, а пока что с тоской взирал на выжженную степь за окном рейсового автобуса и мрачнел всё больше.

Постепенно дорога сузилась и начала спускаться в ущелье, бывшее каньоном давно высохшей реки. На дне этого ущелья змеился небольшой ручеёк и находился санаторий, а рядом посёлок для обслуживающего персонала.

Вокруг появилась растительность: дикие яблони, груши, алыча, кизил. Санаторий гордился своими термальными источниками. На большом обломке скалы какой-то сочинитель оставил свои строки:

Гласит преданье старины глубокой:

Здесь Чингизхан купал войска,

Чтоб вдохновить на бой жестокий

Головореза-степняка.

В совершенно пустом холле я подошел к стойке распорядителя и преспокойно получил ключ от однокомнатного номера на первом этаже. Даже мзду не пришлось давать, хотя я был внутренне к этому готов. Это удивило и порадовало меня. Неплохое начало.

Позвали к обеду. Оглядев зал, я понял, что искательниц любовных приключений в этом заезде практически нет. За моим столом соседями оказались необъятная женщина с худеньким мальчиком лет шести и старик, одновременно похожий на Хоттабыча и Ходжу Насреддина. Эти открытия оптимизма мне не прибавили. К тому же библиотекарша, судя по пожелтевшему объявлению, давно уже болела, и я не смог запастись хоть каким-то чтивом, поэтому приготовился скучать до начала водных процедур в мягком кресле у окна своего номера. Но вдруг стал свидетелем интереснейшей сцены.

За окном паслись ослы. Самец и самка. Осёл оказывал настойчивые признаки внимания ослице. А та почему-то принимала его ухаживания в штыки. Когда тот подходил сзади, держа наготове своё достоинство, она отчаянно брыкалась. Наконец ослу это надоело и он обиженно отошёл в сторону, пощипывая травку.

Ослица вскоре, видимо, пожалела, что вела себя слишком строго по отношению к кавалеру. Она приблизилась к нему и стала об него тереться, легонько покусывая за шею. Осёл решил проучить строптивицу и всё время отстранялся от неё.

Внезапно на сцене появилось ещё одно действующее лицо. Это был осёл тёмной масти, покрупнее первого. Он с ходу определил, что у этой парочки какие-то нелады на любовном фронте и мигом стал предлагать свои услуги ослице. Первый осёл пытался его отогнать, но наглый пришелец задал ему такую трёпку, что ошеломлённый кавалер с позором бежал. Ослица, как настоящая женщина, приняла победителя благосклонно.

Я хохотал, как сумасшедший, но потом замолк. Мне вдруг в голову пришла мысль, что ничем особенно не отличаюсь от злополучного осла. Дня за три до своего отъезда я поссорился со своей симпатией, так как считал платоническую часть знакомства завершенной и намеревался перейти к более тесному общению. А подруга почему-то оскорбилась. Назвала меня грубым мужланом, неспособным к высоким чувствам. Мы расстались, недовольные друг другом.

Через день она позвонила и виноватым голосом предложила встретиться. Я гордо отказался, ссылаясь на занятость. Решил её помучить.

Вот осёл! А вдруг она вернётся к своему прежнему хахалю?

Я принялся лихорадочно названивать ей по сотовому, для чего пришлось вскарабкаться на ближайший холм, возвышавшийся над ущельем. Но не дозвонился. Раздосадованный, я решил возвращаться, пока не поздно.

Я знал, что автобус будет только утром и, чтоб как-то успокоиться, направился в посёлок за водкой. Единственный магазинчик был закрыт. Мне повезло купить у какой-то старухи бутылку самогона. Цветом он напоминал ослиную мочу. Вкус был не лучше.

Утром в автобусе я вновь набрал её номер. Милый сонный голос промурлыкал; -Ты куда пропал? Я тебе весь вечер звонила. Приезжай скорее. Жду.

Так вот почему я не мог дозвониться! Пришлось соврать, что возвращаюсь из срочной командировки. Ура! Я прыгал от счастья, чувствуя, что мне, в отличие от незадачливого осла, пока что везёт.

И действительно, желаемое я получил сразу по приезду. Но о том, что мы расстанемся с ней перед Новым годом, и предположить не мог. Всё-таки вмешался прежний осёл. Была и схватка, которую я проиграл.

Сюрпризы массового отдыха

Было это во времена тоталитарного режима. Молодой человек Евстигней Махаонов так усердно грыз гранит науки, что до получения институтского диплома не удосужился потерять девственность. Своей занятостью он прикрывал свою чрезмерную стеснительность. Бывало, звонили ему приятели: — Мы тут в кабаке сидим, да не одни, а с девочками.

И добавляли интригующе: — Похоже, что они без трусов. Приезжай!

Евстигней на это отвечал уныло: Не могу! У меня тут с курсовым проблемы. В другой раз как-нибудь.

Приятелям постепенно надоели его отговорки, и они перестали его приглашать. Только и всего.

Получив диплом, наш скромник решил наверстать упущенное и пустился по выражению собственных родителей в «загул». Однако он не искал связей с развратными женщинами, а искал чистую девушку, чтобы жениться раз и навсегда. Таковых пока не находилось.

Евстигней с горя стал попивохивать. И вот однажды, когда он в подпитии возвращался с танцев, на него напали какие-то хулиганы и крепко отвалтузили. Пока Евстигней, пошатываясь, искал оброненные в свалке очки, к нему подошла какая-то девушка и участливо предложила свою помощь. Впоследствии она задавала себе вопрос, зачем она это сделала, и не находила ответа. Скорее всего, её жалостливая душа не выдержала при виде явной беспомощности молодого человека.

Очки нашлись, но они были растоптаны хулиганами. Девушка помогла парню обтереть кровь с лица и хоть как-то отряхнуть грязь с одежды. Оказалось, что им по пути. Более того, Зина (так звали девушку) жила с Евстигнеем по соседству. Он этим был так поражён, что прицепился к девушке, как репей. Вскоре сделал ей предложение. Для Зины это было бы вторым замужеством. Поэтому она долго думала, но всё же согласилась.

Свадьба была скромной, как у многих по тем временам. После свадьбы молодые поехали на турбазу, но начало лета выдалось прохладным и дождливым. Они просидели неделю в коттеджике, отмахиваясь от комаров свежим лапником, а потом сбежали оттуда. Вернулись домой, а тут и долгожданная жара наступила.

Вновь встал вопрос о совместном отдыхе. И тут Евстигнею попалось на глаза статейка в местной газете, красочно описывающая новый вид массового отдыха — в палаточном городке на живописном берегу тогда ещё полноводной реки. Молодожёны решили в ближайшие выходные побывать в этом городке.

Добраться туда было несложно. Автобус, идущий каждые полчаса в пригородный посёлок «Восход», заезжал и в городок. И вот, в субботу, ближе к полудню они достигли намеченной цели. У вагончика администратора топталось несколько человек. Пришлось подождать минут пятнадцать. При появлении административной дамы выяснилось, что свободны только пять палаток. Махаоновым досталась последняя, что привело их в восторг. Приди они чуть позже, остались бы ни с чем.

Теперь же перед взором наших сияющих героев предстал двойной ряд палаток, длинной шеренгой выстроившийся вдоль берега. В палатках и вокруг них кипела жизнь. Пока Зина с Евстигнеем искали свою палатку по номеру, чего только не насмотрелись. Если бы это заснять с вертолёта, то получилась бы картина, достойная кисти Босха или Гойи.

Вакханалия и только! Как будто на обитателей этого лагеря нашло затмение, одновременно лишив их разума и оставив только инстинкты.

И мужчины, и женщины старались прежде всего напиться до поросячьего визга, а дальше творить непотребное в пределах собственной фантазии.

Людям, потерявшим контроль над собой, становилось тесно в палатках, поэтому они выползли на открытое пространство. Тут и дрались, и даже совокуплялись без всякого стеснения. Испражнялись тоже рядом с палатками, игнорируя поодаль стоящие дощатые туалеты.

Когда молодожёны отыскали свою палатку, она была полна дыма.

Оказалось, что тлел матрас от чьёго-то окурка. Пожар быстро затушили, благо, что река была рядом, но находиться в палатке было невозможно, а других свободных не было. Откинув полог, молодожёны, ушли на берег, где долго наблюдали пьяные игры на воде. Вещи пришлось тащить с собой.

У Евстигнея была и складная удочка, и наживку он приготовил, но при такой ситуации о рыбалке не могло быть и речи.

Совсем интересно стало, когда один из пьяниц, скорее всего, утонул. Его искали чуть не всем лагерем, но не нашли. Истошные вопли жены погибшего долго оглашали округу.

Темнело. Зина с Евстигнеем двинулись к своей палатке, надеясь поужинать на сон грядущий, но обнаружили, что там без них кто-то побывал, оставив после себя пустые бутылки, объедки, окурки, но взамен прихватив один из матрасов, неповреждённый.

Пока наша парочка, чертыхаясь, приводила всё в порядок, у них и аппетит пропал. Слегка перекусив, молодожёны уселись на оставшийся матрас, прижались друг к другу и постарались заснуть. Но не тут-то было!