Бесплатный фрагмент - Точка отсчёта

Точка отсчёта

Роман приключений и фантастики

Отцу посвящается

Глава 1. Остров Теркутук

Ещё дома предчувствовал, что всё кончится плохо. Скоропалительные сборы, прощание впопыхах. Как ноет рука! Предплечье опухло, узкое красное пятно ожога, словно след удара плетью. Даже анестетик не помогает. Какого чёрта меня понесло на эту поляну? И ведь знал же об опасности «жгучих пузырей»! Господи, когда же ты научишь меня делать практические выводы из теоретических знаний? Главное, и палка с собой была. Но растерялся, как первокурсник. Болит, зараза! Так мне и надо. Всегда знал — дикая природа — это не моё. Я — типичное дитя цивилизации. Выкормыш бетонных зданий и канализации. Нельзя сказать, что не люблю природу, нет! Очень даже люблю, но там, в отдалении, за окном, за надёжной оградой. Даже сказал бы так — очень люблю природу, но не себя в ней. Созерцать со стороны, но не участвовать. Природа хороша в правильной дозировке, в соответствующих рамках, как пейзаж на картине. Максимум удобоваримой природы — парк культуры и отдыха. И вот тебе телесное доказательство. Уф-ф-ф, как щиплет!

— Anda sangat beruntung, Pak. — пробормотал смуглый, пожилой медбрат из местных. Чёрные с проседью кудрявые волосы замотаны в косичку. Глаза скорее чёрные, хотя точно сказать не ручаюсь, они лишь поблескивали сквозь узкие щели плотных, отёкших век.

Мой электронный переводчик незамедлительно перевёл: — «Вам сильно повезло, господин».

Я лишь криво улыбнулся в ответ. Сам знаю. Могло закончиться гораздо хуже. Меня могло вообще уже не быть. Думаю, это очень больно — быть растворённым заживо. Проклятые «жгучие пузыри»! Хорошо, что у нас в Дубне ничего такого не уродилось. Не считая ползающих грибов, конечно.

— Что вас туда понесло? — спросил Игорь, врач нашей экспедиции. Накачанный, спортивный, его торс невольно вызывал у меня странное сожаление. Столько сил и времени потрачено на эти бицепсы, трицепсы, брюшной пресс. Никогда не понимал этих качков. Хотя этот, вроде образован.

— Отдохнуть хотел немного. И с матерью связаться. Слава Богу, что со мной спутниковая антенна была. И шоколад.

— Действительно. Вам повезло. Но зачем же вы за буйки зашли?

— Буйки?

— За красные сигнальные флажки? Видите, по краям поляны?

— Ах вот для чего они тут!

— Вы что, инструктаж не проходили?

— Шучу, шучу. Проходил, проходил, не сомневайтесь. Просто не заметил. — поспешил успокоить доктора. Не мог же, в самом деле, признаться, что вовремя инструктажа сладко дремал, после длительного перелёта.

— Itu akan membantu. — всё тот же смуглый медбрат протянул врачу глиняную плошку, полную чёрной жижи. Доктор, ничтоже сумняшеся, стал намазывать её на мою рану. На мой встревоженный взгляд, ответил: — Буди сказал: «это должно помочь». Не бойтесь. Ему можно доверять. Буди — местный знахарь. Это мазь из целебных трав. Сейчас боль пройдёт.

Действительно, через минуту боль и жжение утихли, и захотелось спать. Но настырный доктор не унимался:

— Наум Ильич, скажите, как вам удалось выбраться из пузыря? Вы ведь, как я понимаю, палкой забыли воспользоваться?

Всех вновь пребывших на остров Теркутук сразу снабжают длинными палками-посохами. И учат, как ходить по местности. Со стороны выглядит забавно — будто идёшь по болоту — необходимо закидывать конец палки как можно дальше перед собой, прощупывая почву посохом, и лишь потом делать шаг. Если увидел на изумрудную травку, усыпанную капельками росы даже в зной, будь уверен — это и есть знаменитый «жгучий» пузырь. При малейшем давлении на траву, он мгновенно выстреливает вверх, смыкается на высоте около двух метров и заключает жертву в свою сферу, стенки которой сочатся пищеварительными ферментами. А, коли случайно ткнул или наступил на неё — немедленно начинай крутить палку над головой! Главное — не дать стремительно взлетевшему прозрачному полотну сомкнуться в сферу. Обычно хватает минуты — плёнка не может надолго зависать в воздухе. Всё это я изучил по брошюре туриста до приезда сюда. Только, оказалось, без толку.

Всё произошло так быстро, даже опомниться не успел. Про то, что после закрытия купола тыкать в него палкой опасно — я вовремя вспомнил. Поймал сам себя за руку, можно сказать. Это ведь только ускоряет съёживание проклятого пузыря. Что оставалось делать? Не ждать же покорно, пока тебя съедят? Тут меня и осенило — использовать полусферу портативной антенны для космической связи, как линзу. Выстлал внутреннюю часть фольгой от шоколадки, что всегда в моём кармане. Привязал к посоху, поднёс поближе к прозрачной завесе над головой и направил на палящее солнце. Пяти минут нагрева оказалось достаточно, чтобы плёнка лопнула, напоследок ошпарив меня лоскутом.

— Вот, с помощью этого. — кивнул в сторону валявшейся в стороне, разъеденной антенны. И поспешил добавить, дабы избежать излишних вопросов,:

— В интернете вычитал.

— Хорошая идея. Надо будет в методичку добавить.

— Валяйте. Доктор, я уже свободен?

— Да. Один нескромный вопрос. Вы, насколько знаю, один из владельцев острова. Могли получить результаты экспедиции дома, вам бы обязательно доложили. То есть вы здесь не просто так. Что будет с экспедицией? Нас хотят закрыть? Мы же только начали! Зачем вы тут?

Что я мог ответить? Сам задаюсь этим вопросом. Мог ведь, действительно, спокойно дожидаться конца раскопок у себя дома, под тенью сосен и елей, в прохладе лета средней полосы России, но нет! Стоило матери намекнуть: «Сынок, ты должен быть там. Кабы я была помоложе, сам знаешь…» — и её послушный сын здесь. Хотя, если бы наш ускоритель не остановили на капитальный ремонт, может и не поехал бы. Так что всё — одно к одному. Собрался так быстро, что даже невеста обиделась. Мол, счастлив улизнуть поскорее. Может, она и права. Все эти предсвадебные хлопоты — сплошная головная боль. Разве ж ей объяснишь, что это, возможно, — зов Родины!

Подумать только — здесь действительно моя родина. Тут я родился четверть века назад, и первые три года жизни провёл в подземелье. Вместе с родителями, разумеется. И со всеми другими семействами. Ничего не помню. Ни этого пронзительно-синего неба, ни роскошных пальм, ни пышных, кажущихся непроходимыми, джунглей, ни горячего песка на пляже, ни пещеры, что стала мне роддомом и яслями когда-то. А главное, ничего не шевельнулось в душе по приезде. Остров, и остров. Надо же. Даже досадно стало. У малых детей слишком коротка память. Говорят, мы жили очень даже неплохо в этом убежище. Игорь с напряжённым вниманием сморит на меня. Что ему надо? Ах, да:

— Я здесь не поводу экспедиции, не волнуйтесь. По личным обстоятельствам. Кое-что надо проверить.

— Ясно. Рану не мочить. Мазь скоро превратится в корку, а к утру отпадёт сама.

Доктор кажется хорошим парнем. Моего возраста, пожалуй.

— Игорь, давно вы здесь?

— Скоро полгода будет. Институт закончил и сразу сюда.

— Что, на материке места не нашлось такому специалисту?

— Наоборот, именно поэтому я здесь. Приехал по специальности. Тропическая медицина — мой конёк. Диссертацию хочу написать. Об особенностях пострадиационной тропической медицины. Материал собираю.

— Да уж. Материала здесь хоть отбавляй. На десяток диссеров хватит.

— Это точно. А вы ведь родом отсюда, не так ли?

— Да. Как видите, Родина меня не очень-то приветливо встретила. А вы, Игорь, где спасались?

— Я родился на острове Надежды. В Эгейском море. Знаете?

— Конечно, знаю. Мы тоже там должны были тоже залечь. Если бы не срочная необходимость присутствия здесь… Так мы с вами, получается, дети подземелья второй половины двадцать первого века?

— Выходит так… Наум Ильич, вы с инспекцией приехали, скажите честно? Хозяева нынче редко приезжают. То ли заняты, то ли забыть хотят. Поэтому ваш приезд так и взбудоражил всех.

— То-то, смотрю, все на цыпочках вокруг ходят. Нет, успокойте людей. Я не с инспекцией. Говорю же — по личным делам. Тут отец мой погиб. Во всяком случае, так записано в документах. Почти все согласны с этим…

— Кто все?

— Друзья, родственники. Их можно понять. Всё-таки двадцать два года прошло.

— Фюить-фью. Срок… Но у вас есть сомнения?

— Игорь, во-первых, давай на ты. Мы же вроде одного возраста. И, пожалуйста, просто Наум. Не хочется раньше времени в старики записываться. А насчёт сомнений, так это больше мать. Она до сих пор верит, что он жив. Ведь никто его мёртвым не видел.

— То есть, ваш, прости, Наум, твой отец, на самом деле, пропал без вести? Постой, постой, дай догадаюсь, в пещере?

— Именно! И теперь, когда стали расчищать её, решили проверить мамину гипотезу.

— Теперь всё ясно! Слушай, Наум, а можно мне с тобой? На поиски, а? Я ведь тут все опасности знаю, о которых на материке и не догадываются. Одни гигантские муравьи чего стоят.

— Муравьи?

— Гигантские! Три с лишним метров в длину. Зрелище то ещё, скажу. Своими собственными глазами! Вот это видел? — он закатал штанину на левой ноге до колена. Голень его была покрыта шрамом, будто после сильного ожога.

— Как тебя угораздило?

— Это ещё в первые дни после приезда. Новички часто здесь впросак попадают. Хотел поутру на горку взобраться, чтоб окрестности осмотреть. Муравьиная кислота. Сам виноват. Нельзя было близко к муравейнику приближаться. Стражник, как ему положено, и брызнул.

— А причём тут муравейник? Ты же ведь на него не взбирался?

— Так муравейник и был тем холмом, оказывается. Сейчас-то я их сразу узнаю. По форме. И по запаху. Вон, видишь вершины деревьев вкруг зелёной горы стриженные?

— Да.

— Так это их муравьи постригли. Из деревьев они укрепления строят, тоннели там, кладовые. А горка — это есть самый большой на острове муравейник.

— Слушай, а мать мне ничего про них не рассказывала.

— А когда она отсюда уехала?

— Почти двадцать два года назад и уехала. Сразу после землетрясения и цунами.

— Ясно. Сейчас узнаю. — Игорь подозвал помощника:

— Буди, ты не знаешь, когда здесь муравьи-гиганты появились?

Я даже не успел удивиться, как Буди на ломаном, но русском ответил: — Мураши тута пятнадцать года. Ранше не биль, точно.

— Буди, а откуда ты русский знаешь? — спросил я.

— Буди в пещера выучил. Лена Айя училь. Здесь много русский биль.

— Айя? — переспросил я, на что получил ответ от Игоря: — Айя — это тётя.

— Тётя Лена? Может это моя мама была? Её тоже Леной зовут. Она вообще-то врач.

— Точно, врач, точно! Лена Айя моя мать лечить, мене тоже лечить. Буди тогда двенадцать года биль.

— Вот так встреча! Что ж, будем знакомы, Буди. Меня зовут Наум.

— Наумь. Харашо. Буди, Наум теперя спомнить. Наум совсем маленкий биль. Такой! — и опустил руку на уровень колена.

— Так ты на острове живёшь, Буди?

— Не-а. Здеся никто не жить. Люди не жить. Страшно!

Игорь поспешил добавить: — Местные опасаются сюда приплывать. На острове полно сюрпризов. Недаром остров Теркутук.

— А что это значит?

— В переводе с индонезийского — Проклятый остров.

— Неужто? Знал бы Михаил Вартанович тогда, может и не стал бы здесь убежище строить.

— А ты думаешь, почему остров необитаем был всегда? Буди, помощник мой, многое порассказал. Здесь люди и до появления Зелёного Солнца пропадали, а потом и подавно. Еле-еле уговорили нескольких местных сопровождать экспедицию. Кстати, его бы тоже не мешало взять. Как-никак здешний.

— Нет проблем. Если у тебя и у него нет других забот, как лезть чёрте куда, милости просим. Воду ведь уже откачали?

— В бывших жилых помещениях да. И завалы частично разобрали. Но вглубь ещё никто не пробирался. Некогда было.

— Тогда завтра же и приступим.

Глава 2. Кинта

Однако, наши планы отправиться спозаранку пошли кувырком. В палатке Игоря, в которую заглянул, чтобы разбудить его, было пусто, а на кровати лежала записка

«Наум, извини. Пришлось срочно идти в деревню.

У Буди приступ лихорадки.

Как освобожусь, тебя найду. Игорь».

Жители соседних островов, согласившиеся помогать в экспедиции, поселились неподалёку от нашего лагеря, ближе к джунглям. Я насчитал с десяток круглых тростниковых хижин, с блестящими, чёрными крышами. Это что ещё такое? Только приблизившись, понял — крышами хижин служат нынче модные по всему миру зонтики-солнечные батареи. Молодцы, совмещают современность с традициями. Действительно, просто — раскрыл шестиметровый в диаметре зонтик, огородил со всех сторон тростником, или ещё чем, и вот тебе готовое укрытие и ночлег. Попавшийся мне навстречу житель, на мой вопрос «Буди?», сопровождённый выставленной вперёд перевязанной рукой, молча указал на один из домов. Вход в хижину был закрыт от посторонних глаз громадными пальмовыми листьями.

— Игорь? Это я, Наум! — крикнул, остановившись у входа. Листья пальм разошлись в стороны, и навстречу мне… вышла она. Аж, сердце захолонуло. Тонкая, стройная, с кожей цвета молочного шоколада, Густые чёрные волосы, по-модному коротко стриженные, обрамляли продолговатое лицо, с высокими скулами и тонким изящным носом. Такое лицо вполне могло сойти за европейское, если бы не цвет кожи. Да миндалевидные, с остро загнутыми вверх внешними углами, глаза. Они, как два чёрных, глубоких колодца, от которых невозможно отвести взгляд. Бездна она ведь и страшна своей бездонной притягательностью.

— Прошу, господин Наум. Милости просим. — пригласила внутрь девушка. Она говорила с едва уловимым акцентом, который ей даже шёл, из-за него каждое слово казалось значительней и ярче. Да и сам голос звучал своеобразно, не высокий, не низкий, тембр был полон оттенков. Словно мёд, тягучий и насыщенный. Такого голоса нельзя ослушаться. Что я и сделал, последовав за девушкой в прохладную тень хижины.

— У вас прекрасный русский. Откуда?

— Я учусь в университете. В Москве. Скоро заканчиваю. Меня зовут Кинта.

— А меня Наум. Очень приятно. — ответил я, и застыл на пороге, немного оторопев от густого, терпкого, но приятного аромата. В центре помещения в железном, чёрном от копоти тазу тлели угли, источавшие этот запах.

— Наум, отомри! — услышал знакомый голос доктора из темноты хижины.

— А, вот ты где! — обрадовался я, выходя из ступора: — Буди, как вы себя чувствуете?

— Т-с-с! Тише. Он спит. У него высокая температура. Лихорадка Денге. Слава Богу, кажется не тяжёлая форма.

Я подошёл к невысокому настилу из связок тростника, что служил кроватью. Буди лежал на, как мне показалось, круглом валике, укрытый до подбородка несколькими цветастыми шерстяными одеялами. Только подойдя вплотную понял, что круглый валик, на самом деле, представляет собой кусок ствола гигантского бамбука. Игорь, поймав мой взгляд, пояснил:

— Не беспокойся, ему удобно. Он так привык с детства.

— Помощь нужна? Может лекарства с материка, деньги?

— Ему нужны сейчас только покой и обильное питьё. Жаропонижающее я ему уже дал.

— Как ты думаешь, этот приступ надолго?

— Пару дней ему надо будет отлежаться. После приступа всегда сильная слабость. Мы можем отложить поход на пару дней?

В этот момент Буди очнулся и, сделав усилие, приподнялся, опёршись на локоть. У настила немедленно оказалась девушка. Она бросилась было на помощь Буди, но тот жестом остановил её:

— Нет! Буди сам. Буди луче уже. Поход ходить вам. Буди не можно ходить. Доча место Буди. Она с вами.

— Мы вас одного не оставим. — попытался было возразить Игорь, но Буди решительно поднял вверх ладонь: — Нет! Буди сказал, Буди луче. Буди лежать сам, вода пить, целебный листья есть, спать много. Вы все — ходить поход. Кинта!

Дочь присела на колени перед отцом, и тот прошептал ей что-то на ухо. Она склонила голову в знак согласия и молча вышла из хижины. Потом Буди обратился к нам:

— Вы идти спокойно. Мине карашо уже. Пока погода хорош идти. Скоро дождь на два месяц! Вам ходить сейчаса. Кинта ждать вас. Она всё знать.

Игорь ещё раз проверил температуру. Она, действительно, немного спала. Доктор всё же, на всякий случай, оставил пачку таблеток возле лежанки. Простившись со знахарем, мы вышли из хижины. У порога нас ждала девушка. Она успела переодеться: рубашка с длинными рукавами, полотняные брюки, заправленные в невысокие прочные ботинки, за спиной рюкзак, на голове велосипедный шлем с фонариком.

— Молодец! Будто каждый день ходишь по пещерам. — похвалил её Игорь: — А в рюкзаке, надеюсь, еда?

— Еда тоже есть. На пару дней. Отец сказал подготовиться ещё вчера, когда у него температура стала подниматься.

— Что ж. Тогда пошли в лагерь. Я тоже уже собрался. А ты, Наум?

— Я быстро. Вас не задержу. Практически даже не распаковался ещё, так что складывать долго не придётся.

Через полчаса мы уже были в дороге. Погода была замечательной, вчерашняя духота спала, воздух прозрачен и свеж. Сегодня остров уже не казался мне чуждым и неприветливым, наоборот он буквально источал радушие. Хорошо протоптанная, широкая тропа вела нас сквозь небольшие заросли, благоразумно расступившиеся перед людьми. Эта живая изгородь была усеяна крупными, белыми, приятно пахнущими цветами.

— Знакомый запах. Что это?

— Наум, ты не узнал? Это же жасмин!

— Такие крупные цветки жасмина в первый раз вижу!

— Не споткнись! — с улыбкой предупредил Игорь. И вовремя. Тропу то и дело пересекали толстыми извитыми змеями корни деревьев, видневшихся тут и там сквозь кустарник. Деревья были очень высоки, верхушки их сплошным зелёным ковром застилали небо. Тропа неожиданно раздвоилась, обтекая пышный куст с малиново-красными огромными цветками в виде кувшинок. Цветки были размером с солидный кувшин, с огромным, золотистым хоботком пестика. Не знаю почему, мне захотелось сорвать один цветок, уже протянул руку, как получил удар палкой по пальцам от Кинты.

— Ой! Больно же!

— Нельзя! Это плотоядное растение! Можете обжечься!

— Спасибо, Кинта, больше не буду. — пробормотал я смущенно, потирая ушибленные пальцы.

— Не сердитесь, Наум. У нас джунгли хорошие, богатые, добрые. Только надо знать, что можно, что нет. Здесь, как у вас в Москве, надо сначала посмотреть, понаблюдать, узнать что и как, а потом можно жить припеваючи.

Меня немного смутило сравнение, но, пожалуй, девушка права. Москва действительно — большие каменные джунгли. Может, поэтому предпочитаю Дубну. Перед глазами возник мой уютный кабинет, письменный стол, заваленный бумагами, старенький, но бойкий ещё компьютер. Ни миг захотелось оказаться там, в лаборатории, вернуться к своим расчётам и экспериментам. Но тут Кинта подошла и протянула мазь:

— Помажьте место удара, поможет. Простите, что пришлось вас так остановить.

— Не беспокойтесь! У меня всё в порядке. И пальцы уже не болят. Спасибо. Да, джунгли на острове пышные. Надеюсь, здесь нет диких животных?

Тут уже Игорь остановился и посмотрел на меня с искренним удивлением:

— Ты это о чём? Диких животных нигде на планете нет. Ты, что не знаешь?

— Конечно в курсе. Просто мало ли что. Всё-таки непроходимые джунгли.

— Увы. Даже здесь из-за Звезды Смерти вымерли все животные. Тут только растения и членистоногие.

— Ты не прав, Игорь. Здесь есть ещё амфибии. Вот, кстати, и она! — прошептала Кинта и показала в сторону большого валуна у дороги. Только опытный глаз мог различить в этом блестящем, зелёном валуне жабу. В длину она достигала метра два, а в высоту, даже распластавшись по земле — около метра. Жаба, казалось, прикорнула возле тропинки. Собрался было тихонько пройти мимо, но девушка меня остановила:

— Придётся подождать. Кодок охотится. — и, видя моё недоумение, продолжила: — Кодок — это жаба в переводе.

— А как она охотится? И на кого?

— На всё, что движется. Стоит кому-то шевельнуться в пределах её поля зрения и готово! Сейчас сами увидите.

Ждать долго не пришлось. На цветок жасмина возле жабы села большущая, размером с голову человека, мохнатая пчела. Не успела она даже опустить хоботок в нектар цветка, как из жабы стрелой вылетел длинный, толщиной в две руки язык. Удар был точен. Прямо в место, где прикрепляются крылья к спине. И прилип намертво. Пчела, отчаянно и гневно жужжа, пыталась перевернуться и вонзить своё громадное жало в эту клейкую массу, но безуспешно. Язык, длинною раза в три больше самой жабы, лихо свернулся и уволок беспомощную пчелу в распахнутый зев. Жаба удовлетворённо глотнула и прыгнула в сторону от тропы. На месте, где лежала она, осталась лишь примятая трава и небольшая лужица. Кинта присела около неё, вытащила из рюкзака какую-то склянку и осторожно собрала немного этой жидкости оттуда.

— Нам повезло. Это очень сильный яд. Может пригодиться. Ну что, идём?

Путь свободен. Только в лужу не вступите!

Игорь и я предпочли не задавать лишних вопросов. Местной жительнице виднее. Обойдя лужу стороной, мы пошли дальше. Не прошло и пяти минут, как джунгли кончились, и перед нами открылся простор океана. Погода была чудесна, дул лёгкий ветерок. Волны катились плавно, одна за другой, медленно накатываясь и с шёпотом сожаления покидая приглянувшийся им красный песок береговой полосы, крутой дугой уходившей куда-то вправо. Вдоль берега пошли и мы. Прошли ещё минут десять. Наконец, перед нами из-за поворота появился обрывистый утёс, будто выросший прямо из океана. Утёс являлся частью высокого, старого, спящего вулкана, вершина которого утопала в тропической зелени. В основании утёса и находилась та самая пещера — мой родной дом.

Глава 3. Пещера

Чёрный зев пещеры зиял перед нами, но, чтобы подойти к нему, пришлось

карабкаться по многочисленным, беспорядочно наваленным валунам и обломкам скальных пород. Некоторые из них вросли глубоко в песок, другие явно недавно кантовали — узкая полоска присохших водорослей, как косой шрам многолетних приливов, пролегала не вровень с землёй. У самой пещеры валялась огромная, метра два в диаметре, погнутая, со следами глубоких вмятин, стальная тарелка. Рваные, расплавленные края напоминали собой вскрытую крышку консервной банки. Рядом, притулился сварочный аппарат, с помощью которого и был открыт спустя много лет вход в дом детства. То, что это дом, я не помнил зрительно, но запах сырости и чего-то ещё будил неясные воспоминания.

— Чем это пахнет? — тихонько спросил у Игоря, но ответила мне Кинта:

— Навозом летучих мышей.

Невольно отшатнулся — не люблю этих тварей, хотя и видел только на картинках, да в кино. Может это воспоминания? Хотя нет, мама рассказывала, что мышей выгнали из пещеры ещё до нашего затворничества здесь. Думаю, меня всегда пугала их мордочка, так похожая на человеческую, только искаженную в гримасе.

— Не бойся, Наум, их здесь нет. — поспешил успокоить меня Игорь: — Они, как и все дикие животные, не пережили радиации.

«Вот и хорошо» — подумал я про себя. А то бы летали тут.

За три года, пока светило Зелёное Солнце, весь животный мир на суше вымер. На поверхности буйствовала растительность. И насекомые. Пока люди и небольшая часть домашнего скота прятались по пещерам и убежищам, членистоногие заняли всё, что можно. В отсутствие соперников и из-за увеличенной концентрации кислорода эти существа в большинстве своём достигли гигантских размеров. Первые годы после выхода из спасительного заточенья человечеству пришлось потратить на отвоевание своего места под настоящим солнцем, которое, слава те, господи, осталось одно светить на небе. Но битва с ними продолжается до сих пор. То и дело приходят сообщения о погибших от внезапной атаки какого-нибудь богомола, или паука. Б-р-р.

— Озябли? — по-своему расценила мою дрожь Кинта: — Могу предложить паутинку. Вы ведь свою не захватили?

— Паутинка, это хорошо. Пока не надо. — поблагодарил я, но взял и положил в карман. Пригодится. Паутинки стали очень популярны последние пять лет. Тонкая сеть переплетённых между собой нанопружинок из графена не занимала места, легко растягивалась и принимала любую форму. Достаточно было одеть её под рубашку и брюки — и никакой мороз тебе не страшен. А заряда карманной атомной батарейки хватало на непрерывную работу в течение трёх лет. При малейшем удобном случае надену.

Внутри пещеры было неожиданно светло — горели вмонтированные в потолок и стены лампы аварийного освещения.

— Они горят с тех пор? — удивился я.

— Нет. Только недавно, когда заменили солнечные батареи на склоне. Старые были разрушены во время цунами.

— Может и хорошо, что свет отсутствовал. — добавила Кинта: — Иначе всё здесь было бы здесь зелёным. От водорослей.

Значит, тут царила кромешная тьма все эти годы. Бедный отец и Константин Иванович. Жутко им было. Они сразу утонули или ещё жили какое-то время? Тут вообще мог кто-нибудь выжить? Кинта будто прочла мои мысли:

— Здесь было полно ракообразных. Начиная с криля, кончая креветками. Ну и моллюски, конечно же. Чувствуете хруст под ногами?

— Да, точно по снегу идёшь.

— Это не грязь. Это их хитиновые экзоскелеты.

— Кинта, вы так хорошо разбираетесь. Биолог?

— Да. Можно сказать зоолог.

— Зоолог в наше время? — поразился Игорь: — Думал, эта наука вымерла вместе с животными.

— Ты забыл о морях и океанах. Там полно живых существ. И столько удивительного! Всю жизнь мечтала стать океанологом.

— И что же помешало?

— Разруха. Всемирная разруха. Человечеству до последнего времени было не до океанов. — ответила девушка на мой вопрос. Она права. После трёхлетнего добровольного заточения цивилизацию пришлось восстанавливать по крупицам заново. Поэтому и до пещеры добрались только сейчас. Она, к слову сказать, не так уж сильно пострадала. Дай ей просушиться, вычисти комнаты, почини аппаратуру, выкраси заново стены — и живи снова. Только вот мебель, да и, вообще, все вещи из дерева нужно заменить. Оно всё взбухло от воды, покорёжилось и сгнило.

Здесь было оборудовано под жильё около ста комнат, да ещё около того подсобных помещений. Осмотреть все их за один день было практически невозможно. Взломав очередную трухлявую дверь, мы решили сделать привал. Нам повезло — в этой комнате оказался пластмассовый стол, на котором мы и разместили свои припасы. Скорей всего, здесь располагалась когда-то лаборатория: всюду разбитые склянки, к стенам прижались проржавевшие, металлические шкафы с треснувшими стеклянными дверцами. Разложив свой нехитрый сухой паёк, мы приступили к трапезе. Игорь даже нашёл спиртовку в одном из шкафчиков, и мы заварили чай в одной из уцелевших колб.

— Игорь, как думаешь, за сегодня успеем всё осмотреть?

— Вряд ли. Дума пару дней понадобится.

— Наум Ильич, вы ищете своего отца? — спросила вдруг Кинта. По отсутствующему взгляду Игоря стало понятно, кто проболтался.

— Кинта, давай на без Ильича. Просто на ты, согласна?

— Хорошо, Наум.

— Ты права, Кинта. Хотелось бы понять, как он умер. Они ведь вдвоём с Константином Ивановичем остались здесь замурованными двадцать два года назад. Выжить они не могли, ведь пещера была затоплена, а значит и все склады с продовольствием. Тела, думаю, не сохранились, судя по количеству процветавших в пещере ракообразных. Они всем известные санитары. Но есть надежда найти бы хоть какие-то следы, может, документы, если повезёт.

— Понятно. Что ж, приступим к поискам?

Мы с новыми силами стали обыскивать помещения. В одной из комнат сердце немного затрепетало — это был кабинет моей матери. Посреди него возвышался массивный стол, с гнутыми, стальными подколенниками. Моя мать — известный в своё время гинеколог. В том, что я прав, убедился, когда подошёл вплотную к столу. На нём было выцарапано «Илья + Лена = Любовь».

— Они любили и надеялись… — тихо прошептала Кинта.

— Не мы ли всю жизнь занимаемся тем же — надеемся? — с иронией сказал я, но она, вместо ответа, просто похлопала меня по плечу.

Мы двинулись дальше. Вскоре набрели на склады. Многие полки, особенно второй и третий ярус были опустошены.

— Думаю, вода прибывала постепенно. Стальная дверь ведь выдержала натиск волны, но погнулась, сам видел. Вода могла поступать только сквозь щели. Так что у него было время перенести некоторые запасы в другое место.

— Надеюсь, ты прав. Хотя может быть и другое объяснение. Их опустошили до этого. Ведь здесь прятались сотни людей целых три года до цунами.

— Ребята, о чём спор? Поживём-увидим! Может, пойдём дальше и сами посмотрим?

Пещера, как оказалось, была очень протяжённой. Под жильё оборудовали только ближайшие к выходу пятьсот метров, а дальше царила темнота — аварийное освещение заканчивалось здесь. Наши головные фонари осветили только недавно освобожденный от завала узкий проход, который вёл вбок и вниз. Кинта и Игорь оказались лучше меня подготовлены к путешествию — у них обоих были верёвки. Никто мне и слова не сказал, но сам почувствовал степень своей некомпетентности. Ещё более она усилилась по мере спуска. Хорошо, что на руках были перчатки, содрал бы кожу вмиг, спускаясь по веревке метров тридцать. Я человек, не чурающийся спорта, наоборот, регулярно и с удовольствием хожу в джим, однако навыки подъема гирь здесь не помогли. Когда всё же спустился вниз, пот катился градом и колени предательски дрожали. Пришлось присесть, передохнуть. Кинта с Игорем будто и не спускались передо мной, напротив, были азартны и готовы к дальнейшему походу. Когда вернусь домой, надо будет скалолазанием заняться.

Здесь, внизу, проход был шире, можно было двигаться почти в полный рост, лишь изредка уклоняясь от плачущих сосулек сталактитов, да обходить торчащие то тут, то там скользкие наросты сталагмитов. Что-то они напомнили, и я силился вытащить из памяти это воспоминание. Не знаю, что именно вызывало энтузиазм моих друзей, они шли весело и бодро, а мне с каждым шагом становилось хуже. Я никогда не страдал от клаустрофобии, но сплошная темнота вокруг и пронизывающая до костей сырость достала уже.

— Ребят, давай передохнём. Я бы паутинку надел.

— Давно пора! — откликнулся Игорь. Кинта молча кивнула, сняла свой шлем и поставила его на сталагмит.

— Вспомнил!

— Что? — откликнулась Кинта.

— Эти сталагмиты! Они — как оплывшие свечки. У нас в детстве была такая бутылка, служившая подсвечником. На ней много, много свеч отгорело… Любил ребёнком на неё смотреть. Эти наплывы будили фантазию.

— Здесь или на материке это было?

— Не знаю. Думаю, здесь. Дома без свечей обходились.

— Точно! Я тоже вспоминаю! — обрадовалась вдруг Кинта: — У отца такая была. Может, и сейчас есть. Там ещё наплывы многоцветные от разных свечей. Очень красиво.

— Что ты ищешь? — спросил Игорь.

— Местечка, где можно присесть. Эти сталагмиты конечно красивы, но скользки и остры к тому же.

— Наум! Посмотри в дальнем углу. Мне кажется там плоская глыба. — подсказала Кинта.

Действительно, она была права. Камень оказался достаточно ровным. Одеть паутинку заняло пару минут. Когда наклонился, чтобы обуться, заметил возле камня пустую пластиковую бутылку из-под воды. Сейчас таких нет, но помню, мать рассказывала, тогда ими пользовались повсеместно.

— Ребята, а они здесь точно были! — вернулся я назад с бутылкой в руке.

— Я тоже это заметила, — утвердительно заявила Кинта: — видишь обломанные сталактиты? Их остроконечные обломки лежат не в случайном порядке — они указывают туда!

— Значит туда и пойдём. — решительно заявил Игорь, и мы двинулись в путь. Идти было трудно, проход изрядно петлял, повторяя изгибы русла подземной речушки. Острые обломки гранита, оторванные от скал землетрясением, то и дело преграждали нам дорогу. Уже метров через двести, когда тропинка вывела нас в просторный зал, мы разом вздохнули с облегчением, а Кинта подняла руки:

— Мальчики, вы как хотите, но я должна передохнуть.

Игорь и я с радостью согласились. Время было перекусить. Кинта протянула мне и Игорю длинную, коричневую, приятно пахнущую полоску. В кино видел, что раньше такие жевательные пластинки были. Их почему-то резинками называли. Я вопросительно посмотрел на девушку. Но вместо неё ответил Игорь:

— Это обед. Судя по этикетке, котлеты с тушёной капустой. Ты что, обед туриста не пробовал?

— Честно говоря, никогда. Слышал о таком, но не пробовал. Дома всегда мама готовила.

— Так я и предполагал. Маменькин сынок.

— Перестань! — строго сказала Кинта: — Мало ли какие причины. Ты кто по профессии, Наум?

— Физик-ядерщик.

— Вот! Игорь, ты много в ядерной физике понимаешь?

— Ну бум-бум.

— А Наум над тобой не смеётся, тем не менее. Это надо по маленьким кусочкам отламывать и водой запивать. Возьми! — и протянула мне пышную губку.

— Спасибо, не надо. У меня своя есть. — ответил я и достал собственную из пакетика на рюкзаке. Водные губки появились сравнительно недавно, всего пару лет, но сразу завоевали любовь молодёжи. Это было очень удобно — возьмёшь с собой в дорогу такую сухую губку, а она за какие- то полчаса набирает из воздуха столько чистой воды — пей не хочу. Главное, чтобы доступ к атмосфере был.

— Видишь, у него и водная губка есть. — и она приободряюще похлопала меня по руке.

Занялись обедом. К такому образу потребления пищи надо привыкнуть. Откусил вроде бы небольшой кусок, но, может, выжал слишком много воды. Рот тут же заполнился до отказа капустой вперемешку с мясом, так что не прожевать, чуть не задохнулся. Пришлось вынуть изо рта это месиво и откусывать понемножку, но Кинта постаралась не заметить этого, за что я был ей очень благодарен.

Глава 4. Послание из прошлого

— Расскажи нам о себе и своих родителях, — тихо попросила Кинта, когда мы, закончив с «жевательным» блюдом, перешли к десерту — бискотти и растворимому кофе. С этими штуками я, к счастью, был знаком. Бискотти вообще одно из моих любимых лакомств. Правда, я обожаю их грызть, а не размачивать, как делает мама. Вопрос был неожиданным, я чуть не поперхнулся.

— Не знаю даже, что рассказывать. Мне двадцать пять лет, физик-ядерщик. Хотя об этом я уже говорил. Работа в основном сидячая, сами видите, немного перебор с массой тела. Даже джим и диеты не очень помогают.

— А в чём суть твоей работы? Если не секрет, конечно, — продолжала допытываться она.

— Ничего секретного. Если коротко — сталкиваю элементарные частицы и смотрю, что из этого выйдет.

— Ух ты! — отозвался Игорь, а девушка тихо спросила: — А зачем?

— Зачем? Таким образом, мы пытаемся понять, из каких составных частей собрана материя, атомы. Вот на днях нами был зарегистрирован очень странный эффект — одно атомное ядро, как мы не старались, смогло избежать столкновения с другим атомом, и ускользнуло от разрушения каким-то невероятным образом, буквально вильнув в сторону перед самой мишенью. Хорошо, что у нас есть ловушки, мы это ядро не упустили. Так что, после ремонта ускорителя, попробуем ещё разок.

— И всё же зачем? — настаивает Кинта: — Разве по осколку стекла, можно понять каким было зеркало раньше?

— Ну а как ещё узнать из чего мы состоим? Анатомы режут тело, чтобы заглянуть внутрь, учёные под микроскопом смотрят составные части клеток. А мы ищем глубже, пытаемся понять основы мироздания, — ответил я, но сам себя поймал, на том, что получилось как-то пафосно, надменно и фальшиво. Никогда не умел правильно сформулировать свои мысли.

— Это наверно, очень захватывающее зрелище — эти ваши столкновения. — предположил доктор.

— На самом деле не так уж интересно. Эксперимент проходит, может, несколько минут, по сути — секунды, а потом месяцами анализируешь, что получилось. Сейчас, правда, когда суперкомпьютеры вновь ввели в строй, дело пошло быстрее…

— Но если это так скучно, почему же ты этим занимаешься? — допытывалась девушка.

— Смеяться не будете? Понимаете, я уверен, что вечный двигатель существует.

— И это говорит физик? — пожал плечами Игорь: — Мда-а-а.

— Да! И без него мы бы не существовали.

— Поясни, — потребовала Кинта: — что ты имеешь в виду?

— Атомы! Они образовались миллиарды лет тому назад и продолжают работать и поныне. Положительно заряженное ядро и облако электронов вокруг. Чем не двигатель?

— Ах вот ты о чём… — разочарованно махнул рукой доктор.

— Ты напрасно смеёшься. — заступилась Кинта: — В этом что-то есть. Кажется, я понимаю. Нас уже не станет, а они будут существовать, как ни в чём не бывало. Атомы бессмертны, в отличие от нас. Расскажи ещё что-нибудь.

— Что ты к нему пристала? Какая тебе разница, из каких кирпичиков ты состоишь? Мне лично глубоко наплевать на все эти протоны с нейтронами, они ведь не могут мне помочь вылечить даже простейший насморк.

— Однако именно нарушение окислительно-восстановительных реакций, в основе которых изменение баланса ионов в организме, лежит в основе многих болезней, — возразила девушка.

Это поддержка неожиданно воодушевила меня продолжить свои откровения:

— Конечно, фундаментальная наука имеет мало общего с сегодняшними нуждами, но если бы в своё время физики не занялись изучением строения ядра, нас бы сейчас вовсе не существовало.

— Это ещё почему? — хмыкнул доктор.

— Потому что не изучая строение атома, мы бы не получили бы доступа к огромной энергии, не запустили бы ракеты в космос, не смогли бы создать, в конце концов, зелёное солнце, защитившее нас от космических лучей.

— Окей, окей сдаюсь. Просто обидно становится. Вам миллиарды дают на ваши ускорители, а нам лекарств и МРТ не хватает.

— Между прочим, без знаний атомной физики и твой вожделенный МРТ не создали бы!

— Всё, всё, понял. Я ж сказал — сдаюсь! Каюсь, осознал, исправлюсь. — Игорь в притворном испуге отступил в сторону.

— То-то же! — вздёрнув подбородок заявила Кинта, а потом улыбнулась и обратилась ко мне: — Прости нас за любопытство. Всё-таки первый раз вижу перед собой хозяина острова.

— Ладно вам. Какой из меня хозяин. Полноправной хозяйкой является моя мать. Но ей до сих пор было не до острова. Да и мне, пожалуй. Если бы не экспедиция, кто знает, когда мы сюда собрались, да и собрались бы вообще. Ну что ещё рассказать? Живу с мамой. — сам не знаю почему, не стал рассказывать о невесте. — Она у меня достаточно известный в прошлом гинеколог, специалист по ЭКО. Сейчас на пенсии. Отец, как вы уже знаете, пропал без вести здесь во время всем известного землетрясения и цунами. Он тоже был медиком — специалистом, между прочим, по МРТ-диагностике. Знаю о нём только по рассказам матери и её друзей. Его самого не помню. Да и вообще все это время пребывания в пещере для меня — чистый лист. Мне всего-то три года было, когда нас с острова эвакуировали.

— Вообще-вообще ничего не помнишь?

— Ноль, зеро, зилч.

— А какие твои первые воспоминания?

— Мне лет пять было. У нас черепаха жила. В большой коробке. Такая забавная. Умная была. Даже по делам ходила в один, выбранный ею самой угол. И, если вовремя не убрать, то сердито шипела. А чаще просто голову поднимет и смотрит так строго, пристально. Будто что важное знает, но нам, дуракам, рассказывать бесполезно.

— Это ты хорошо про черепаху вспомнил. — вмешался в наш разговор Игорь: — Нам бы тоже не мешало в уголок сходить.

— Так! Мальчики налево, девочки направо! — скомандовала решительно Кинта. Игорь не стал возражать и тут же направился в темноту. Я немного растерялся, задумался, но девушка, видимо, умела читать мои мысли — она молча протянула круглый, запечатанный пакетик и шепнула на ухо: — Биотуалет туриста. Бери, не стесняйся, я много захватила. Не забудь прочесть инструкцию.

Я, молча кивнув головой, направился в сторону от Игоря. За большим валуном нашёл подходящее местечко и, подсвечивая фонариком прочёл: «Инструкция. Биотуалет изготовлен из само разлагающейся ткани. Экологически безопасен.

1 — Откройте пакетик.

2 — Проверьте наличие туалетной бумаги и салфеток для рук в отдельном пакете.

3 — Вытащите круглый, бумажный поддон. Осторожно! Не прикасайтесь к внутренней стороне поддона!

4 — Разложите поддон на ровной поверхности.

5 — По окончанию освобождения кишечника в поддон, затяните его горловину пристроченным к нему шнурком. Закопайте мешочек в удобном месте. Содержимое поддона переработается до минеральных компонентов в течение недели».

М-да-а-а. до чего дошёл прогресс. Ни о чём подобном даже и не думал. Хотя читал, когда-то. Внутри пакет обработан специальными химикалиями, разлагающими органику. По сути дела, это тот же «жгучий» пузырь в миниатюре. Но сделанный человеком. Бионика в действии. Умеем мы, люди, однако, всё в свою пользу обращать. Игорь прав, я — маменькин сынок. С тоской подумал об удобствах родной квартиры, но отступать было некуда. Естество требовало своего. Закопать, конечно, не удастся, но думаю, заложить сверху камнями будет достаточно.

Когда вернулся к нашему импровизированному столу, Кинта уже была там. Растворимое кофе в самонагревающихся чашках было самое то, для ощущения домашнего уюта здесь, в сырой и мрачной пещере. Вспомнил: в рюкзаке должны были оставаться печенья, что на дорогу мне мать положила. Пришлись очень кстати. Кинта даже попросила рецепт. И тут рука, которой продолжал рыскать в глубинах мешка в поисках чего-нибудь ещё, что могло поразить девушку, наткнулась на бутылку, что нашёл на предыдущем привале. Видать, автоматически сунул её. Хотел было выбросить, но случайно взглянул на просвет, и в сердце ёкнуло — внутри бутылки что-то есть! Кинта помогла мне вытряхнуть свёрнутые в трубочку листочки бумаги. Грубо вырванные листки из тетради были сплошь исписаны мелким подчерком. От скудного света глаза слезились, и, хотя паутинка уже начала согревать, но меня всё равно охватила непонятная дрожь. Увидев просьбу в моих глазах, девушка взяла листки и стала читать вслух.

— Ты меня не слушаешь?!

Полувопрос-полуутверждение вдребезги разбило призрачную завесь, отделявшую меня от окружающего мира. Часто непроизвольно прячусь за этой перегородкой, раздумывая о чём-то, порою сам не зная о чём. Не потому что не интересны ежедневные повествования жены — просто само собой получается, мысли витают где-то за пределами сознания, и я вместе с ними. Но тон, не терпящий возражений, возвратил обратно на землю.

— Почему? Слушаю… тебя… очень… внимательно, — спокойно произнёс в ответ (конечно же, о честном признании не могло быть и речи). Пока память лихорадочно работала киномехаником, пытаясь прокрутить вспять ход событий, пришлось прибегнуть к испытанному методу пауз. Научился ему у своего научного руководителя — профессора кафедры радиологии и рентгенологии. Ещё студентом зацепила его манера говорить медленно, с длительными паузами между словами. Это немного раздражало, но в то же время, заставляло сосредоточиться. «Излагая… таким… образом… мой дорогой… ты… позволяешь себе… во-первых… подумать… прежде, чем… произнести… следующую сентенцию,.. а… во-вторых,.. даёшь время… окружающим… осознать…. сказанное!» — по-отечески внушал он. Но с Леной этой номер не пройдёт. Её деятельная натура не позволяла пауз ни в речах, ни в делах, она смотрит на меня с подозрительным вниманием, и я кожей чувствую, как женский, внутренний таймер уже начал обратный отсчет к моменту взрыва. Тик-так-тик-так. Мозг лихорадочно ищет выхода.

— Ты… рассказывала… об этой паре… Действительно, весьма странные люди.

— Ну! И я об этом! — с радостью подхватила Лена: — Она, видишь ли, забывает вовремя принять таблетки, а в том, что до сих пор нет результата, — виновата я!

— Может её на время подготовки положить в отделение?

— Ты же знаешь, у них денег нет. Едва на процедуры наскребли. Конечно, дорого, но мы же — частная клиника! Во всём мире ЭКО — весьма затратное предприятие.

— Меня можешь в этом не убеждать, — согласился я. Моя жена — не без гордости могу констатировать — один из лучших специалистов в области искусственного оплодотворения. К ней едут со всего бывшего союза, и запись идёт на месяцы вперёд. Но за такую популярность приходится платить общением с неадекватными пациентами.

Что больные вообще редко бывают адекватны, понял ещё на шестом курсе института. Может поэтому и выбрал профессию — рентгенолог-радиолог. А что? Работа не пыльная, в целом спокойная, да и с пациентами практически не общаешься. «Заходите. Ваше направление. Подпишите эту бумагу. Что это? Ваше добровольное согласие на процедуры. У вас нет клаустрофобии? Боязни закрытого пространства? Очень хорошо. Не волнуйтесь, это займёт всего несколько минут. Раздевайтесь. Нет, только сверху. Готовы? Ложитесь на кушетку. Ноги сюда. Старайтесь не двигаться. Я буду в соседнем кабинете, но вы будете слышать мой голос. Всё хорошо? Отлично. Начали. Как вы себя чувствуете? Расслабьтесь, не двигайте головой. Дышите спокойно. А теперь задержите дыхание. Отлично. Вот и всё. Одевайтесь. За ответом придёте завтра» — это практически весь набор слов, необходимый мне в течение рабочего дня.

Рутина, но жаловаться не на что. Разве только на деньги. Да и здесь грех сетовать — в частной клинике нормально с этим. Плата хоть и «серая» по большей части, но ведь они, бумажки эти, как показывает опыт, не пахнут. А свою толику «белой» зарплаты чин-по-чину в родном отделении при центре онкологии получаю. Но почему ж их все равно всегда не хватает? Хотя, наверное, не всем. Надо будет у Миши поинтересоваться. Вот! Именно! О нём-то я и думал, когда жена прервала.

— Лен, а Лен. Ты сможешь пару дней выкроить? — прервал я словесный поток жены.

— Ты о чём?

— В Крым бы слетали. В гостинице «Мрия» пожили…

— В «Мрии»? А когда? Постой, не говори. Сама догадаюсь. В апреле? Миша пригласил?

— Тебе бы следователем! Давно бы преступность искоренили!

— Можешь не подлизываться, хитрец. Так вот почему ты незнамо где! Уже, небось, согласился?

— Как я мог, без тебя?!

— Ладно… пожалуй в апреле смогу. Хорошо, что заранее побеспокоился.

— Я такой.

— Да не ты. Михаил! Вот что значит бизнесмен. Надеюсь, как обычно?

— Лен, я хотел бы сам. Все-таки неудобно. Уже в который раз. Мы же не бедствуем.

— Он тоже! Чего ты чужие деньги считаешь? Раз берёт на себя, значит может! И вообще, не мешай человеку делать приятное.

— Кстати, о приятном. Что подарим?

— Это, конечно, вопрос… Я подумаю… Да, сразу предупреждаю, чтобы там без излишеств!

— Ты же меня знаешь!

— Потому и предупреждаю. Тебе нельзя. У тебя почки!

— У меня еще и сердце, полное любви к тебе, моя радость!

— Так я тебе и поверила. Илюш, ты мне завтра утром пришли дату поездки, буду календарь утрясать.

Миша — мой школьный товарищ. Также как Лёва, Костик. И Наум. Мы вместе с восьмого класса. Нас тогда с разных школ перебросили. Какая-то очередная пертурбация между школами… Так мы, впятером, и оказались чужаками в устоявшемся коллективе. Сами понимаете, пришлось держаться друг за друга, чтобы выжить. С тех пор и началась наша дружба. После школы, правда, наши пути-дорожки разбежались, как водится. У каждого свои заботы. Но, как на двадцатипятилетие окончания собрались в школе, так будто не было этих лет порознь.

С тех пор и повелось, что Михаил приглашает нас всех в апреле отметить день рождения. Куда-нибудь. По принципу — всё включено. За его счет. У богачей свои причуды. Хотя наши жены не против. Так и празднуем из года в год. А в этом сам бог велел. Все-таки полвека, круглая дата. Так что скоро соберемся вновь. Нас так и называли ИКЛМН — Илюха, Костик, Лёва, Миша и Наум. Сейчас, правда, только ИКЛМ осталось… Наум, можно сказать, у меня на руках ушёл. В прошлом году… Неоперабельная опухоль головного мозга… Я был его последней надеждой. Увы, даже гамма-нож не помог.

Уф-ф-ф! Опять заклинило… Лучше послушать, что там Лена об своих пациентах рассказывает.

— Жалко её. Всего сорок восемь — возраст критический, хотя по внешнему виду не скажешь. Даже я, женщина, не дала бы ей больше тридцати пяти. — печально продолжала жена свое повествование: — И ведь вроде всё у неё есть — и деньги, и положение, и муж — романтик, а вот с детьми опоздала… Уже в третий раз пытается, а всё никак. На лице улыбка, а глаза грустные — грустные… Надо будет другую схему попробовать.

Судя по всему, это уже рассказ о другой пациентке. Нет проблем, впишемся:

— А как ты определила, что муж — романтик?

— Встретила её недавно в парке. Стоим, беседуем, вдруг к нам на сегвее муж её подлетает с букетом. Красиво! Сегвей!!! — вдруг воскликнула она и хлопнула в ладоши.

— Что сегвей?

— Мы подарим Михаилу сегвей!

— Точно! За это тебя и люблю, что можешь рожать такие идеи! — произнес я, но тут же осёкся. «Может, пронесёт?» — мелькнуло в голове запоздало. Увы, не повезло.

Лена сразу стала грустной: — Хотя бы идеи, и то хлеб…

— Может, Костяну и Лёве позвонить? Чтобы все вместе. — поспешил с предложением, чтобы отвлечь её от размышлений. Хотя заранее был уверен в ответе.

— Зачем?! Мы сами можем! Пусть от нас будет

— Хорошо, хорошо, дорогая. Завтра же займусь поиском подходящей модели. В пределах какой суммы?

— Откуда я знаю, сколько они стоят? Главное, что оригинально. Сам выбери. В среднем диапазоне. Я тебе доверяю. Сейчас подберу в компьютере.

Женщины… Сколько живу, столько удивляюсь. Как это у них получается? Ничтоже сумняшеся, в одной фразе высказать два взаимоисключающих положения, будто так и должно быть. В другой раз, непременно высказался бы по этому поводу вслух, но сейчас проглочу. Ведь главная цель достигнута — мне удалось переключить внимание жены. А что идея Лены хороша, так это правда. С подарком Мишке всегда проблемы. Не потому что он особо привередлив, нет. Несмотря ни на что, он парень хороший. Порядочный, честный. По крайней мере, с нами, со школьными друзьями, он ведет себя, как ровня. Иногда даже забываешь о разнице. Вопрос в другом.

Что можно подарить миллиардеру?

Глава 5. Очередная находка

Наступила тишина. Дрожь в теле почему-то не прекращалась, листочки, что вернула мне Кинта, предательски дрожали в пальцах. Тут пришёл на выручку Игорь, протянувший мне фляжку. Ожог от большого глотка коньяка встряхнул и взбодрил меня.

— Как ты думаешь, чьи это записки? — спросил Игорь.

— Чего тут думать. Это писал отец. Точно.

— Тебя назвали в честь этого общего друга? — высказал догадку он.

— Думаю, да. Хотя мама не очень-то об этом распространялась. Она вообще не любит вспоминать то время.

— Странное какое-то начало записок, — задумчиво промолвила Кинта.

— Скорей всего нет. Видать, мы начало истории не нашли. Оно, может, и сейчас валяется в ожидании увидеть свет.

— Не горюй. На обратном пути найдём, вот увидишь. — она погладила мне руку.

— Ладно, хватит отдыхать! Таким темпом мы и за два дня не обернёмся. Подъём! — решительно, и мне показалось, сердито скомандовал Игорь. Чего он дуется?

— Погоди, Игорь, — остановила его девушка. — Надо подумать. Сколько мы прошли с предыдущей остановки?

— Сейчас точно скажу. — ответил Игорь и взглянул на свои часы. — двести пятьдесят метров. Но это по шагам, а не прямая дистанция.

— Понятно. — отозвалась Кинта. — Давайте здесь оглядимся, может, ещё следы их пребывания найдём?

— Почему именно здесь? — допытывался Игорь.

— Хороших мест для привала не так много. Вот и будем обследовать их по дороге. Начнём с этой.

Мы разошлись по разным концам подземной залы. Через полчаса вернулись, как договаривались к исходной точке, и выложили на каменный стол свои находки. Мне попалась разорванная обёртка от шоколадного батончика, Игорь — пустая консервная банка из-под сардин, но главный приз, несомненно, достался Кинте. Она торжественно выложила на стол… бутылку! Я с нетерпением отвинтил крышку и вытряхнул из нее туго свёрнутые листки.

Как мало нужно человеку для счастья. «Немного солнца в холодной воде», как гласило название одного из модных несколько десятилетий назад романов. Пожалуй, это так. Мне, даже в сегодняшнем состоянии, доставляет удовольствие жмуриться от ярких лучей. Мой отец (земля ему пухом) был уверен, что это не просто эмоциональный подъём, а реальное получение и усвоение солнечной энергии через наши глаза, которое и придаёт нам силы и ощущение радости бытия. А что? Вполне возможно. Энергия солнца, распространяющаяся по вселенной в виде квантов света, возбуждает фоторецепторы глазного дна, рождается нервный импульс, живительный ток, бегущий по проводам нервных окончаний по всему мозгу и телу, и мы, в итоге, получаем блаженство и начинаем воспринимать мир, как благо. Интересно, что по этому поводу мог бы сказать Наум, даром что физик–ядерщик. Думаю, возразил бы, что энергии у луча маловато. Так я о том и говорю: как мало человеку надо для счастья!

Увы, уже не возразит… Чёрт возьми, как голова раскалывается после вчерашнего.

«Мрия» оказалась фешенебельным пятизвёздочным отелем. Воплощение мечты состоятельного курортника. Всё путём. Шикарно даже. На мой взгляд, вполне соответствует названию. Тем более, что мы все разместились даже не в самом отеле, а в президентской вилле со своим отдельным бассейном. Сколько такое удовольствие стоит — даже боюсь подумать.

После вчерашнего «празднества» хотелось лишь покоя и рассола. День рождения прошёл на ура, как впрочем, и ожидалось. Сегодня, по всем законам, заслуженный отходняк. Удобно устроился на краю бассейна, от которого веяло прохладой и хлоркой.

С погодой нам повезло. Хотя апрель и рановато для курорта, но солнце уже грело, на небе ни облачка, прохладный ветерок с моря освежал и способствовал непринужденной беседе старых друзей. Именно такие задушевные разговоры и привлекали меня больше всего. А вовсе не алкоголь, как думает моя жена. Ведь только с друзьями можно быть предельно откровенным и высказывать самые нелепые идеи, не боясь показаться профаном — ребята поймут и поддержат. С женщинами так не поболтаешь… Почему это так? Может, из-за ярлыков, что они навешивают? Вряд ли. Ведь мы, мужики, тоже этим занимаемся. В смысле непроизвольно даём прозвища друзьям. Только вот наши прозвища несут лишь обозначающее значение, а у женщин — оценочные. Вот взять Льва. Для нас, он просто — хохмач, а для женщин — хохмач на тройку с минусом. Или, например, Костян. По-моему, он просто чудак с лирическим уклоном, а для женского пола он — ботан на двоечку. Зато Михаил для них — это мужик на пять с плюсом. Успешный, раскованный, щедрый, да ещё и при деньгах. А для нас? Честно говоря, отнёсся к нему с опаской, когда мы встретились вновь, столько лет спустя. Миллиарды, хошь-не хошь, внушают уважение. И опасение. Но, слава Богу, оно развеялось на первой же посиделке. Мишка остался прежним, деньга его не особо испортила. Скорее женщины, но мы все, в этом вопросе, не без изъяна.

Интересно, а на сколько тяну я? Боюсь, тоже на трояк. Или я себе льщу?

Уже собрался вздремнуть, благо, вторая половина ушла с подружками в спа (а это почитай полдня на свободе!), но не тут-то было. Едва смежил веки, как услышал горячий шёпот:

— Илья, мне надо с тобой посоветоваться. Серьёзно!

Костя. У него всегда всё серьёзно. Он среди нас самый серьёзный. Может потому и холост до сих пор. И это при том, что со школьной скамьи стихи пишет. Неплохие, между прочим. Про любовь. Романтик. И профессия у него под стать — астрофизик. И романтическая и серьёзная одновременно.

— Выкладывай.

— Может, для начала налить тебе?

Ого! — видать, действительно серьёзно, коли такие приготовления.

— Коньячку, пожалуй.

— Официант! Нам один коньяк и сок апельсиновый. — слабо крикнул Костя и я, наконец, открыл глаза, чтобы убедиться услышали ли его. И сразу уткнулся в настороженный взгляд карих глаз, изучавших меня почти в упор. Непроизвольно отодвинулся:

— Костян, ты опять очки забыл?

— Да. Они где — то здесь, но найти не могу.

— Сейчас, помогу, — вздохнул я и стал осматриваться вокруг.

Долго искать не пришлось — Константин практически сидел на них.

— Вот! Это и есть твой серьезный разговор?

— Нет, что ты! Тут такое дело… Спасибо. Можете идти. — Официант откланялся и ушёл с недовольным видом, осознав, что «на чай» ему не светит. Дождавшись, когда молодой человек удалится на приличное расстояние, Костя вновь склонился ко мне и зашептал:

— Только ты не смейся, пожалуйста. — мне оставалось только молча кивнуть в ответ.

— Боюсь нам всем кирдык!.. — заговорщицки горячо прошептал он. Услышь такое из уст очередной длинноногой красотки, с которой на этот раз явился Михаил, я бы лишь криво улыбнулся, но произнёс это Костя, самый въедливый из всех нас. И, к тому же, его глаза, увеличенные толстыми линзами, выражали столь натуральное смятение, что как-то сразу верилось — он не шутит.

— Прямо сейчас?! — таким же тревожным шёпотом спросил я, на всякий случай, озираясь вокруг.

— Нет. Через два с половиной года. Плюс-минус пару месяцев.

— Уф-ф-ф… дурак ты, Костян. Я чуть было не поверил.

— И правильно! Верь мне! Так и будет!

— С чего ты взял?

— Ты про чёрные дыры что-нибудь знаешь?

— Про них сейчас каждый… второй знает.

— Это всё из-за них. Точнее из-за неё!

— Господи! Что я слышу! — раздался зычный бас Лёвы, который с размаху плюхнулся рядом со мной на полотенце:

— Неужто нашлась-таки красавица, которая сумела завладеть сердцем Костяна?

— Ага! И имя ей — чёрная дыра! — вставил реплику я, на что Костя сразу насупился:

— Ты же обещал не смеяться.

— Я и не смеюсь, чесслово!

— Повода для смеха, и вправду, мало. — пробасил Лев. — Особь с таким прозвищем как-то не сильно внушает доверия, но ведь не в этом суть. Главное, что бы Костику хорошо было! — договорил он и громко расхохотался.

— Об чём смеёмся? Что за анекдот? — на гомерические раскаты смеха, откуда ни возьмись, появился Михаил. Ласково почесывая волосатую грудь, он уже был готов смеяться со всеми.

— Нет, Миша, тут всё серьёзно. У Костика девушка появилась. — отозвался Лёва.

— У-у-у. за это надо выпить! — проговорил Мишка, усаживаясь всё на то же полотенце. — Кому что?

— У меня уже есть — предупредил я.

— Мне беленькой. — (в этом можно было не сомневаться) наш Лёвушка предпочитал только её. Михаил щёлкнул пальцами и, через мгновение, возле нас оказался поднос с выпивкой и закусоном.

— А это чьё? — удивился Миша, заметив большой фужер с апельсиновым соком.

— Это для Кости. Ему сейчас крепкого нельзя. У него итак голова кругом.

— Да ну вас к чёрту, — махнул с досадой Костя и нырнул в бассейн.

— Ты хоть очки сними, дурёха, утопишь! — крикнул ему вслед Лёва, но был проигнорирован Костиком, который уплывал в дальний конец бассейна с высоко поднятой головой.

— Ладно, оставь его, пусть остынет, — проговорил Миша. — Лучше скажите, как вам моя Анжела?

— Слушай, ты их не только по ногам выбираешь, но и по именам что ли? Прошлый раз Каролина была, а до этого, если не ошибаюсь, Вероника?

— Не знаю, как-то само так получается. Да ладно, мне с ней детей не нянчить. Но ведь красива, а?

— Этого не отнять. И хорошо, что на этот раз не губастая. Прошлая твоя мне сазана напоминала. Так что давайте за Анжелику — маркизу Ангелян! — поднял тост Лев. Мы рассмеялись и выпили. Мишка Ангелян был хорошим парнем. Маленький, коренастый, твёрдо стоящий на своих коротких, плотных ногах — таким он был в школе, таким он был и сейчас, спустя тридцать с гаком лет. Разве что облысел совсем. Жаль. В юности такая кудрявая шевелюра была… Можно сказать, ему повезло с предком, в отличие от нас. Его папаша в девяностые был каким-то авторитетом в армянской мафии. Так что стартовый капитал у Мишки был. Но он сумел всё отмыть и умножить многажды. И, заметьте, занимаясь легальным бизнесом! А, главное, Михаил не занёсся, как многие другие, не стал мажором, остался своим парнем в доску, без пресловутой распальцовки. Хоть и с охранниками. Вот и сейчас они маячили по периметру, в своих чёрных костюмах, все как на подбор — суровые, сосредоточенные качки. Перехватив мой взгляд, Мишка шепнул:

— Не бери в голову, Илья. Ранг требует. Это часть антуража.

— Надеюсь, не только.

— Не боись. Если что — жизнь отдадут. Не дай бог, конечно. Так что отдыхай спокойно, сейчас здесь безопасно. Все беды там. — громко закончил Миша, махнув рукой куда-то вдаль, за горизонт.

— Не там, а там! — проговорил сквозь зубы Костя, указывая на небо. Михаил помог ему выбраться из бассейна.

— Намекаешь на гнев божий?! — Лёвка всё не унимался.

Вот он со школы такой. Юморист. Ни дня — без смеха, без шутки — ни минутки. Одно слово — КВНэнщик. Поэтому на него никто и не обижается. Даже Костян. С другой стороны, Лёву понять можно — с мышами, да крысами, пожалуй, много не пошутишь. И как его угораздило биологом стать? Ему бы больше рокером подошло. Русые волосы до плеч, глаза с поволокой, словно обкуренный от рождения, пальцы длинные и тонкие, наколка на плече. Дракон, вцепившийся когтями в букву О. Кто эта О, мы так и не знаем. Боюсь, он и сам давно забыл. Жену его Ирой зовут.

Глава 6. Шаг за шагом

Кинта глубоко вздохнула и вернула мне листки: — Я рада за тебя.

— За меня?

— Ну да. Твое желание исполнилось. Ты нашёл, что искал. Эти листки — прямое свидетельство — твой отец не погиб во время цунами. Во всяком случае, не сразу.

— Что-то мне не легче от этого. Даже не знаю, лучше ли это. Провести остаток дней в пещере, пусть даже и вдвоём с другом.

— Может они выжили? А вдруг?

— Это невозможно. — резко оборвал Канту Игорь. — Перестань вселять глупые надежды. Двадцать два года — это целая жизнь. Считаю, нам пора возвращаться. На сегодня хватит.

— Но ведь ещё рано. На моих всего пять часов дня. Может, ещё поищем? — предложил я, сам удивляясь своим словам. Откуда вдруг такое рвение?

— Я за! — поддержала меня Кинта.

— Считаю это глупо, но подчиняюсь большинству. — пробормотал Игорь, вскидывая рюкзак на плечи. — Тогда вперёд!

Но наше продвижение теперь стало намного медленней. Как только по пути попадалось более-менее расширенное пространство, мы тормозили, стараясь осмотреть как можно тщательней всё вокруг. Где-то через час после последней остановки, мы наткнулись на большую залу со множеством рукавов-тоннелей, расходящихся в разные стороны.

— Это займёт некоторое время! — задумчиво пробормотал Игорь. Кинта лишь махнула рукой и пошла к одному из тоннелей, но у самого входа вдруг отпрянула назад. Испугавшись за неё, бросился туда и увидел… невысокий, продолговатый холмик, аккуратно выложенный камнями. Из холма торчал, как стела, огромный кусок сталактита. Слова застряли в горле. Видя наш ступор, подошёл поближе и Игорь. Не говоря ни слова, мы склонили головы. Тишина воцарилась над нами, она словно пригвоздила нас к этому месту, всё будто замерло. Сколь долго продолжалась это не могу сказать, потерял чувство времени. Первой вышла из стагнации Кинта. Девушка сняла рюкзак села верхом, взглядом подсказывая поступить также. Она действительно может читать мысли! Буквально секунду назад меня внезапно охватила слабость, и невыносимо захотелось присесть. Примостился рядом с Кинтой, она опустила голову мне на плечо. Не знаю почему, но сразу стало легче. Мог бы сидеть так целую вечность. Игорь нарушил идиллию:

— Пора принимать решение. Думаю, теперь пора домой.

— Минуту! — взмолилась Кинта. — Эту могилу кто-то сделал. Значит, второй оставался жив. Вам не интересно узнать кто?

— Но как об этом узнаем? — прошептал я с внезапно проснувшейся надеждой.

— Надо тщательно осмотреть всё вокруг. Должен быть какой-нибудь знак, символ. — подхватил идею Игорь.

— Может, имя нацарапано где-нибудь?

Мы водрузили фонарь на могилку, включили на полную мощность и стали рыскать вокруг, буквально на коленях, вглядываясь в каждый камешек. Ничего. Кто же здесь похоронен?

— Давайте расширим поиск, — предложила Кинта. Это было правильно. Только отойдя на несколько шагов в сторону и оглянувшись назад на печальный холмик, я вдруг заметил, что некоторые камни отличаются по цвету и из них выложены буквы К и М. Это явно не инициалы отца. А тут и Игорь, искавший на противоположной стороне, воскликнул:

— Здесь! Помогите!

Мы бросились на помощь. Из-под груды камней едва заметно поблескивало что-то. Мы осторожно стали убирать их прочь. Через мгновение у нас в руках оказалась бутылка из-под коньяка с винтовой крышкой. Внутри бутылки — продолговатый предмет цилиндрической формы, напоминающий сигару. Стараясь не повредить внутреннего содержимого, Кинта кончиком перочинного ножа подтянула свёрток к горлышку и осторожно вытащила наружу. У нас в руках оказались листки с тем же мелким убористым подчерком. Мне внезапно стало намного легче. Ребятам, видимо, тоже. Игорь с облегчением вздохнул и с нетерпением произнёс:

— Ну, давай, читай, что там?

— Что ты имел в виду? — не обращая внимания на Льва, спросил Мишка усевшегося, наконец, рядом Костю.

— Я как раз об этом Илюхе и рассказывал, пока хохмач не ввязался. У меня есть подозрение, да что там подозрение — уверенность, что нам грозит смертельная опасность.

— Нам четверым?

— Нам, в смысле людям. И животным. Возможно и растениям. Хотя и не всем, конечно. Водоросли, пожалуй, да бактерии. Может и грибы… — забормотал Костя, уйдя в себя.

— Эй-эй, братишка! Вернись! Мы здесь, аллё! — пришлось пощёлкать пальцами возле его носа.

— А?

— Что за смертельная опасность всему живому?

— Да! Это правда. Через два с половиной года нас может уничтожить мощное рентгеновское излучение. Оттуда. — закончил Костян, вновь указывая пальцем в небо.

— Ты можешь изъясняться точнее? Откуда, в честь чего, почему именно через два года?

— С половиной.

— Хорошо, с половиной. Соберись с мыслями и выкладывай. — похоже Михаил поверил в Костину белиберду.

— Значит так. Недавно была открыта мощная чёрная дыра в соседней галактике. От нас в трёх тысячах световых лет.

— И что тут такого? Сейчас этих дыр наоткрывали…

— Эта особенно мощная. И она флюктуирует.

— Чего делает? — не понял Лёва.

— Колеблется. Вокруг своей оси, во-первых, а во-вторых, вместе со своей галактикой.

— Всё же не понимаю в чём здесь опасность для нас? Я думал, чёрные дыры всё в себя втягивают, как пылесос. А, теперь понял, она нас затягивает? Ой! Точно! Чувствую какое-то сильное притяжение! Во-о-он к той красавице.

— Лев, ты можешь быть хоть минуту серьёзным? — встал на защиту умолкшего Кости Миша. — Иногда и послушать полезно.

— Боже, какие все серьёзные, нынче. Прости, красавица, друзья заставляют сменить орбиту.

— Продолжай, Костя, не обращай внимания на паяца.

— В чём-то Лёва прав. Ближайшие чёрные дыры расположены слишком далеко от нас, чтобы говорить о реальной опасности поглощения. Но я имел в виду не это. Дело в том, что они ещё и излучают.

— Постой, постой! — не выдержал я. — Мне говорили, притяжение дыры настолько велико, что даже свет не может покинуть её? Честно говоря, даже не могу понять, как, в таком случае, можно её увидеть?

— Их самих никто и не видел.

— Откуда же вы знаете об их существовании?

— Размеры дыры — хотя на самом деле это не дыра, а схлопнувшаяся внутрь себя звезда — слишком малы, чтобы увидеть с такого большого расстояния. Но это не значит, что её нельзя вычислить! Во-первых, по искривлению света близлежащих звёзд, а во-вторых за счёт свечения аккреционного диска.

— Какого-какого диска? — переспросил Миша.

— Диска, образующегося вокруг чёрной дыры светящейся материей. Поясню. Чёрная дыра поглощает окружающую материю: межзвёздную пыль, астероиды, планеты, звёзды — всё, что оказывается в пределах её гравитации. По мере приближения к дыре притяжение усиливается геометрически, скорость увеличивается, повышается температура материи, достигая таких значений, что происходит излучение. Вот это свечение мы и можем зафиксировать. Там, на горизонте событий, вообще-то, происходит очень много интересного, но я не буду уходить в детали.

— И всё-таки, так и не понял, в чём опасность-то? Ну, светится где-то там, и пусть себе.

— Дело в том, что кроме видимого света, происходит излучение в невидимом спектре. Электромагнитные излучения в диапазоне рентгеновских и гамма-лучей.

— Теперь яснее стало, — вдруг серьёзным тоном заявил Лёва. — Но ведь в этом ничего нового нет? Это происходит уже на протяжении миллионов лет и на Земле всё в порядке. Мы особо от этих лучей не страдаем. Это я как биолог вам заявляю. Большая часть этого излучения поглощается нашей атмосферой. Она — наш надёжный защитник.

— До определённого уровня, — упрямо продолжал гнуть свою линию Константин. — Если мощность излучения будет выше — эта линия обороны не справится.

— И такое должно случиться через два с половиной года? — догадался Михаил.

— Именно!

— Откуда ты знаешь? — с недоверием переспросил Лев.

— Математика — царица наук. Точный расчёт, анализ результатов наблюдений, компьютерное моделирование — тебе достаточно?

— Общие слова, можно конкретнее?

— Конкретно! Последние полгода я анализировал результаты наблюдений за одной из галактик, в центре которых имелась массивная чёрная дыра. От космических спутников и обсерваторий приходит огромный массив информации, на анализ которых требуется время. — будто извиняясь, пробормотал Костик:

— Так вот, ритм излучений от этой чёрной дыры, как оказалось, резко участился, а само излучение возросло в разы. Компьютерная модель предрекает космическую катастрофу. Конечно, я перепроверил несколько раз, и даже использовал искусственный интеллект для более точного прогнозирования. Увы, результат подтвердился — катастрофа неизбежна. Чёрная дыра завершит своё существование. Точнее сказать уже давно завершила.

— Когда? — нервно спросил Михаил.

— Порядка двести шестьдесят тысяч лет назад.

— Что?! — воскликнули мы разом.

— Да. Это уже произошло. В карликовой галактике созвездия Дракона. На месте чёрной дыры вспыхнул квазар, излучение которого в сотни тысяч раз мощнее. И через два с лишним года излучение этого блазара достигнет нашей планеты. И нам его не выдержать…

— Постой, постой! Ты в терминах не попутался? То квазар, то блазар. Ты уж остановись на чём-нибудь. — прервал его Лев.

— Как тяжело с неучами! — тяжко вздохнул Константин, взывая к небу.

— Квазар и блазар, по сути дела, одно и то же — мощный источник излучения. Если излучение в сторону и мы видим его как струю, то называем квазар, а если в виде сияющей точки — блазар.

— То есть блазар — это квазар, смотрящий на нас? — осенило меня.

— Илюша, я всегда тебя уважал за сообразительность. Да, это так. Мы видели этот квазар, точнее его яркую струю. Последнее время она стала сокращаться в длине и одновременно усиливаться по мощности. Надеюсь, теперь вам не надо объяснять почему, и что нам грозит?

Наступившую тишину прерывали только крики вечно голодных чаек. Мне почему-то ужасно захотелось увидеть Лену. Уже было собрался, но тут увидел её, лёгкую на помине. Она с Ирой и Анжелой возвращались из спа. Такие посвежевшие, стройные, весёлые… Музы Весны в махровых халатах. В боку кольнуло, и глаза заслезились. Конъюнктивит, наверное.

Умеет этот Костян вывести из себя! Надо сохранять спокойствие, доподлинно ведь ещё ничего не известно. Может, у него просто с мозгами не в порядке? У холостяков такое случается. Тем более у физиков-лириков. Спокойно, спокойно…

На работе успокоиться легче всего. Бывало, доведут пациенты или начальство тупит аж до дрожи в руках, убить всех готов, но у тебя под рукой спасительный, волшебный экран! Достаточно включить его, и смотри себе в удовольствие чьи-нибудь снимки, как можно дольше и как можно подробнее. Медсестры понимающе всех выпроваживают — «доктор занят, ваши результаты анализирует», а ты уходишь в заэкранье, и медленно, но верно забываешь обо всех передрягах.

Здесь, на пляже, этот финт не пройдёт. Тут ты гол и беззащитен. Попытался мысленно увидеть родной дисплей с серией картинок МРТ, но стало только хуже. Перед глазами вновь возникли снимки Наума… Почему мы всегда опаздываем?

Почти год прошёл, а саднит, как свежая царапина. Странно, он ведь мне и не родственник даже. Ну да, друг. Пусть, даже и близкий. Но не настолько же? До сих пор в памяти его лицо: кожа — мертвенно-бледная, с едва заметным желтоватым оттенком, впалые щёки, а главное — глаза, огромные, серо-голубые глаза, смотрящие на тебя с такой молитвенной надеждой… Так Наумка выглядел, когда пришел ко мне.

Хотя нет! Этот взгляд был значительно позже. Полтора года назад он пришёл ещё розовощёким. «Будь ласка, посмотри, что там у меня? Последнее время головные боли то и дело. Но больше меня глюки беспокоят. Ни с того, ни с сего, вдруг, запрыгают искорки, блёстки разноцветные как-то сбоку, и не рассмотришь как назло. И еще какое-то смещение перспективы. Время от времени, конечно. Может давление скачет? Я имею ввиду внутричерепное? Или, не дай бог, микроинсульт какой?» — выпалил он тогда скороговоркой.

Наум всегда был таким. Быстрым, юрким, сообразительным. Воробышек. Так мы его называли. Это из-за фамилии. Бердман. Наум не обижался, даже любил, наверное. Недаром, когда просили назваться он всегда произносил свою фамилию на английский манер «Бё — — ёрдман». Да он и смахивал на птичку слегка: длинный острый нос, круглые глаза, волосы гладко зачёсанные, будто прилизанные, тонкая длинная шея. На смятой, больничной подушке она казалась ещё тоньше…

— Не волнуйся, воробышек, мы тебя подлатаем! Мы из тебя орла сделаем! Слово даю! — ответил я, хотя уже видел его томограмму. Сердце тогда ёкнуло в печальном предчувствии. Опухоль оказалась под «турецким седлом». Естественно, не операбельна. И к химии, по закону подлости, оказалась не чувствительна. Вся надежда в итоге на мою лучевую пушку. И ведь сколько раз, столь многим она помогала… Почему лица всех благодаривших меня людей не могут заслонить это одно?

— Зачем слово давал, если наперёд знал, что не сдержишь?! — произнёс любимый голос строгим тоном. Меня аж в дрожь бросило. Телепатка, блин, что ли? Но тут пышная грудь четвёртого размера, хоть и зажатая купальником, мягко легла на мой затылок, а бокал с остатками коньяка выхвачен из пальцев кроваво-красными ноготками.

— А ты об этом, — с облегчением вздохнул я.

— О чём ещё, по-твоему? Утром клялся, что отныне ни капли спиртного, и вот результат?

— Дорогая, это чисто для аромата. Тебе же самой лучше будет, если из моего рта будет пахнуть не перегаром, а букетом армянского коньяка.

— Мне — без разницы. Я с тобой целоваться сегодня не собиралась! — отрезала Лена. — о чём вы тут беседуете?

— Думаем, как спасти мир! — заявил со всей серьёзностью Лёва, но Ира, его жена, немедленно парировала:

— Так я вам и поверила. Небось, опять о бабах сплетничали?!

— Что ты? Какие бабы в наши годы? — притворно возмутился Миша.

— Анжела, ты слышала?

— Пусик, это вы с меня обсуждали? — притворно возмутилась красотка в золотом купальнике.

— Радость моя, Какая же ты баба? Ты — выставочный экземпляр! — ответил Михаил, схватил в охапку Анжелу и, невзирая на возмущённые крики, плюхнулся с ней в бассейн. Лена с Ирой бросились в стороны, чтобы их не окатило волной. Барахтанье в бассейне немного отвлекло от грустных мыслей, тем более что нам была представлена дивное зрелище — купальник Анжелы не выдержал натиска Миши и лопнул по швам прямо на наших глазах.

— Ой, мамочки! — взвизгнула Анжелика, пытаясь прикрыть укромные места ладошками, но силиконовые груди упрямо всплывали вверх. После секундной паузы, Миша поспешил на помощь и помог девушке выбраться из бассейна, заслоняя собой женское тело. Девчонки тоже не растерялись — мигом догадались снабдить её пляжным полотенцем, после чего она, под наши одобрительные возгласы, спешно ретировалась в коттедж. Сам Миша, как ни в чём не бывало, вернулся к нам, и, налив себе коньячку, обратился к Косте:

— Слушай, дорогой, что ты собираешься делать с этой информацией?

— Сам не знаю. Надо ещё перепроверить, уточнить. Потом, наверное, надо сделать сообщение.

— Костян, ты можешь немного подождать со твоим сообщением немного. Дай мне приблизительно месяц.

— Зачем?

— Ты же сам говоришь, что нужно перепроверить. Вот я по своим каналам этим и займусь. А уже потом, сообщим миру. Я тебе скажу когда. Договорились?

— Пожалуй, да. Месяцем больше, месяцем меньше — какая разница.

— Не скажи! — вмешалась в разговор вернувшаяся Лена. — В моей работе учёт даже на дни идёт, не что, что месяц. Вот, например, чтобы сюда приехать мне трём женщинам пришлось раздвигать.

— Что… раздвигать? — удивлённо прошептала Ира.

— Циклы, циклы раздвигать!

— А что, так можно?

— Ира, ты что? Ладно бы твой Лев такое спрашивал, но ты же женщина.

— И что? Не забывай, я всего лишь экономист. У нас, как раз, ничего раздвигать нельзя. Всё должно сходиться, тютелька в тютельку. А как это можно?

— С помощью гормонов, конечно.

— То есть, можно запрограммировать приход… женских дел?

— Именно.

— Слушай, вот здорово! В таком случае… — возбуждённо зашептала Ира, но Лена оборвала её:

— Потом, Ирка, потом. Сейчас меня больше интересует, о ком наши ребята болтают.

— Да мы не об этом.

— Так о чём?! — хором спросили Ира и Леной. Мы молча переглянулись. Миша взял инициативу на себя:

— Им можно. Они свои. Только, чур, девчонки, Анжеле ни слова. Я её плохо знаю.

— А мы и подавно, — улыбнулся Лёва, — ведь нам известна только внешняя оболочка, а что там, в глубине, знает только Михаил.

— Я тебе сейчас позавидую! — погрозила кулачком Ира.

— Я чисто теоретически! — шутливо запросил пощады Лев, и обратился к Косте: — Давай, рассказывай, а то меня сейчас разберут на запчасти.

Константин вновь пересказал результаты наблюдений и свои выводы. Никто в ответ не проронил ни слова. Тягостная тишина нарушалась лишь слабым шипением волн, с упоением облизывавших прибрежную гальку.

— Жесть! Получается, и полвека не проживу… Лёва, поехали домой, — пробормотала Ира.

— Ириш, не хорони себя раньше времени. Мы что-нибудь обязательно придумаем. — попытался успокоить Миша, но она только махнула рукой на прощанье.

— Мда-а-а. Пожалуй, и нам пора. До встречи ребята, — сказала Лена, на удивление спокойным тоном, и молча, не оглядываясь, побрела к дому. Мне ничего не оставалось, как последовать за женой.

— Созвон? И не забудьте, через месяц у Маши, — напомнил я, на всякий случай.

— У Маши? — недоумённо переспросил Костя.

— Ты забыл? Через четыре недели — годовщина со дня смерти Наума.

— Ах, да, конечно. Обязательно.

— Замётано. Вот тогда и решим, как быть дальше! — решительным, командным тоном заявил Михаил и вскочил на ноги. Люди в строгих костюмах двинулись за ним.

Глава 7. Продолжение поисков

— Это тебе мама посоветовала физикой заняться? — спросил вдруг Игорь, внимательно разглядывая меня, будто только увидел.

— Ты это о чём?

— Разве это не странное совпадение. Твой тёзка — тоже физик-ядерщик.

— Ничего мне мать не советовала. Я же говорил, она не любит вспоминать прошлое. Ладно. Хватит нюни распускать. Пора идти дальше.

— Постой, Наум. Мы не можем так просто уйти. — Кинта полезла в свой рюкзак и долго в нём копалась. Наконец, ей удалось выудить оттуда маленький маникюрный набор, который она с радостью нам продемонстрировала.

— Тормозишь нас, чтобы подправить ногти?! — возмутился Игорь, но Кинта, не обращая внимания на него, вытащила острую пилку из набора, затем подсела поближе к могиле. На обломке сталактита, она стала выцарапывать буквы.

— Как фамилия и отчество дяди Кости?

— Отчество Иванович, а фамилия… кажется Морозов. Да, точно Морозов!

Кинта лишь молча кивнула головой в ответ, продолжив работать над камнем. Всегда любил смотреть на людей в работе. Они становятся какими-то одухотворёнными, что ли. А девушка очень старалась. Непослушная чёлка то и дело падала на лицо, и Кинта сердито сдувала её со лба, не прерываясь ни на секунду. Лицо её стало сосредоточенным и вдохновенным. И в то же время по-детски непосредственным.

Вскоре, она, с чувством выполненного долга, встала с колен:

— Думаю, на первое время сойдёт.

На камне было выцарапано « Здесь похоронен Константин Иванович Морозов». Не сказал ни слова, только одобрительно прикоснулся к её плечу. Мне всё больше нравилась эта девушка. Но, кажется, Игорю тоже. Он недовольно скривился, увидев мой жест, но промолчал. Мы собрались и пошли дальше в один из провалов. У входа в него лежали уже знакомый дорожный указатель — обломок сталактита. Не знаю отчего, но во мне проснулся азарт. Даже тяжеленный рюкзак уже не так беспокоил. Да и дорога стала полегче. Раньше мы постепенно, уровень за уровнем, спускались вглубь, а теперь вышли на более-менее ровную часть. Во всяком случае, так сказал Игорь. У него часы альпиниста, которые автоматически определяют высоту. Хотя и по-прежнему оставались едва выше уровня океана. От одной мысли об этом становилось не по себе. Не дай Бог трещина какая, или землетрясение. Бр-р-р. Заметив, что изрядно отстал от ребят, бросился было вдогонку, но тут же поскользнулся и рухнул на колени. Вроде цел, но коленка ноет. На чём это я? Под ногами лежал, прижатый с двух сторон целлофановый пакетик.

— Игорь, Кинта! Сюда!

— Что случилось? Ты не разбился? — с тревогой спросила девушка, но я лишь отрицательно покачал головой. — Вот. Думаю, продолжение.

— Может, позже почитаем? — предложил Игорь, но Кинта возразила:

— Тебе неинтересно?

— Очень интересно. Но ещё более интересно, где мы будем ночевать сегодня. Здесь, сама видишь, не очень подходящее место, а время уже позднее.

— Но Науму нужно передохнуть. Да и мне тоже.

— Решим так. Я пойду на разведку, а вы пока приходите в себя, — твёрдо заявил Игорь и направился дальше. Кинта вздохнула. — Что это с ним? Не узнаю. Он всегда был такой внимательный, чуткий.

— Оставь его. Он прав. Мы слишком много отдыхаем. Это я виноват. Такой растяпа.

— Перестань. Каждому своё. Кому-то по пещерам лазить, кому-то вглубь атома заглядывать. У каждого свои дебри.

— И у тебя?

— И у меня, не сомневайся.

— Понял, не лезу с вопросами. Только с просьбами.. Почитаешь?

«Может оно и хорошо, что у нас нет детей». Фраза, брошенная женой на ходу, когда возвращались из Крыма, весь месяц надоедливым рефреном продолжала звучать у меня в голове. Выходит и моя жена — вещь в себе. А я удивлялся, что так спокойно восприняла Костину новость. Грешным делом подумал, что не поняла до конца. А оно видишь как.

Психоаналитики говорят, надо выговориться, чтобы избавиться от навязчивых идей. Поэтому и стал вести эти записи. Меня ведь друзья молчуном называют. А жена — букой. Или истуканом. Хотя, последнее время чаще — тотемом. Мы пару лет назад в Мексику съездили. Там расписные тотемные столбы видели. Она тогда долго один из них рассматривала. Со всех сторон обошла. А потом и заявила:

— Он на тебя похож.

— Чем это? Я вроде не такой раскрашенный. Конечно, не красавец, но не до такой же степени урод. Посмотри на это нос, а глаза… — но тут жена оборвала мои рассуждения одной фразой: — Много сущностей, и все — друг на друге…

Как припечатала. Я даже не нашёлся, чем ответить. Да… А когда-то лучшей подружкой называла. Потому что все её женские секреты внимательно, молча выслушивал. Что изменилось? Лена? Вроде нет. Для меня она такая же, как во времена студенчества. Может, стала чуть строже, резче, решительней. Так на то она и руководитель. Все они такие. Безапелляционные. Тогда я? Не знаю. По внутренним ощущениям — такой же, как тридцать лет назад. Проседь и лысая макушка — не в счет. Это заплаты времени. Вот только болтать стал меньше. Но это уже давно. В молодые годы был жарким спорщиком, ссорился, ругался. Потом, однажды, будто щёлкнуло что в голове. Пришло осознание, что никакая истина в спорах не рождается. Глупости это. В них рождается только досада и упрямая уверенность в собственной правоте. Каждый остаётся при своём, только ещё злее и настырнее. А как понял — спорить вмиг скучно стало. С тех пор молчуном и прозвали. Но разве ж я молчу? Я аргументирую — про себя. Спорить с самим собой гораздо интереснее. И продуктивнее. И безопаснее.

Нет, не помогло. Фраза Лены, занудным рефреном по-прежнему звучала в голове. А значит надо быть ещё более осторожным, чтобы не ляпнуть невпопад… Что со мной случается. Но я люблю свою жену. Смешно в этом признаваться в мои-то годы, однако, это так. Конечно, наши чувства поугасли с годами. Всё-таки почти четверть века вместе. Нет былой пылкости и трепета. Да и секс — больше вроде физразрядки на ночь. Вместо пламени пожара — спокойный и тёплый огонёк камина. Зато, чувства как бы это сказать, зацементировались что ли. И будто сваи какие внутри — прочные и нержавеющие. И от этого спокойней на душе. Но и страшней. Боязно разрушить случайной фразой создаваемый годами воздушный замок семейного счастья. Поэтому и думаешь о каждом слове, заранее прожёвываешь его, прощупываешь на безопасность. Понимаю сапёров. Всю жизнь ходить по минному полю… Чем выше напряжение, тем чаще ошибки. А так не хочется Ленку травмировать. Хватит с неё.

Когда-то в юности, ещё до меня, был у неё… некто. Даже не знаю кто, не стал выяснять. К чему? Дело прошлое. Только вот рожать от него она не захотела. Аборт. Как оказалось не слишком удачный. Не до конца вычистили. Хорионэпителиома. Она, видать, генетически к ней предрасположена была. До поры, до времени не проявлялась, а тут такой случай. Слава богу, не метастатическая. Но матку пришлось убрать. Лена из-за этого долго замуж не хотела выходить, и честно предупредила меня перед свадьбой. Я даже обрадовался, тогда. Мне-то что? Подумаешь, детей не будет. Забот меньше. Теперь-то понимаю, что дурак, но все мы хороши задней мыслью. Народная молва твердит, что время лечит. Но, видать, не в этом случае. Лене с каждым годом только хуже. Любой намёк на детей — и многодневная депрессия обеспечена.

Странно, как она при этом врачом ЭКО работает? Хотя тому, пожалуй, есть объяснение. Ведь, мы, стоит прийти на работу, как прирождённые артисты, в мгновенье ока перевоплощаемся в докторов, которых житейские драмы интересуют лишь настолько, насколько они имеют отношении к болезни. Хороший доктор лечит пациента, а не человека. Уменье отрешиться от повседневных забот и тревог — залог выживания в профессии. Иначе выгоришь, как лампочка с нитью накаливания. В свете современных реалий, большинство докторов — скорее светодиодные лампы. Светят, но не греют. Только гениальные врачи могут балансировать на грани: лечить пациента и видеть в нём еще и человека. Честно говоря, даже не знаю, к какой категории относится Лена. К ней на работу приходил всего пару раз. Хотя выслушиваю истории болезни каждый вечер. Так что, скорей всего, — она замечательный доктор. Может именно потому, что нет собственных детей…

— Ты в химчистку когда собираешься? Послезавтра мы идём к Маше. Напомнила мне жена.

— Сейчас, сейчас, дорогая.

— Не откладывай, пожалуйста. Чтобы не было, как всегда.

Давно не чувствителен к камням в моем огороде. Даже сказал бы, что уже наслаждаюсь японским садом из камней, брошенных в мой адрес Леной. Но она опять права. Пойду, пожалуй. Мой чёрный костюм-тройка снова в химчистке. Надеваю его только по торжественным случаям. Раньше — чаще на свадьбы. Прямо такой порядок был: ЗАГС — свадебный вечер — химчистка. Потому как с детства раззява. Всё на себя, как ни старайся. И до сих пор так. Разве что порядок поменялся: — похороны, поминки, чистка. Печальнее всего, что с годами этот ритуал исполняется всё чаще и чаще. Костюм жалко, скоро уже и химчистка не поможет..

Стоило выйти из дома, как позвонил Лев:

— Ты можешь ко мне на работу заглянуть?

— Когда?

— Прямо сейчас.

— Лады, буду.

Через час я уже восседал возле микроскопа на столе у Льва. Сколько не пытался выведать, в чём такая срочность, Лёва лишь загадочно улыбался, занятый приготовлением «сюрприза», как он изволил выразиться. Наконец, под дулом микроскопа оказалась чашка Петри.

— Взгляни. Что ты видишь? — спросил он. Я не замедлил воспользоваться предложением. Передо мной было целое море живых, чуть дрожащих под лучами пронизывающего их света, клетки.

— И что? Клетки, как клетки.