Бесплатный фрагмент - Точка невозврата

Точка невозврата

Глава I. Точка невозврата. 21 июня 1941 года.

Генерал Апанасенко Иосиф Родионович нервно ходил по приёмной, оставляя за собой шлейф папиросного дыма. Это была уже пятая папироса. Находящиеся в приемной начальник охраны вождя Николай Власик и помощник Сталина Александр Поскребышев уже не раз предлагали генералу присесть и отдохнуть, но всё было тщетно, он продолжал из угла в угол мерить шагами помещение. Новые сапоги генерала слегка поскрипывали и, похоже, это подстегивало нервозность самого генерала, а когда он поворачивался спиной к присутствующим, они переглядывались между собой и на их лицах нет-нет да появлялись легкие улыбки, а теперь — через два часа хождений — и легкое раздражение. Наконец, дверь сталинского кабинета отрылась и в приемную друг за другом вышли Жуков, Шапошников, Берия и начальник Разведуправления РККА Голиков с трубой свёрнутых карт в руках. Апанасенко кавалерийским наскоком приблизился к Голикову и быстро и нервно спросил: — Ты доложил? — Голиков виновато вздохнул и отвел глаза в сторону. Апанасенко расстроенно махнул рукой и подскочил к Шапошникову. — А ты, Борис Михайлович, а ты сказал? — Все увидели, как шею Апанасенко над воротником кителя стала заливать краснота, и как она тут же перекинулась на генеральское словно из камня вырубленное лицо и выкрасила его в апоплексический цвет. Жуков и Берия недоуменно переводили взгляды с Апанасенко на Голикова и Шапошникова. Шапошников не ответил, и тогда Апанасенко еще раз разочарованно и резко махнул рукой, прорычал «А-а-а!», вернулся к Голикову и, глядя на него как удав на кролика, выдернул у него из рук трубу карт, в момент оказался у дверей кабинета Сталина, окинул всех взглядом и бросил: — Прошу подождать! — Поскребышев подхватился: — Минутку, постойте!!! — Но было поздно — генерал был уже в сталинском кабинете. Все, кто был в приемной обратились в каменные статуи с вмиг отросшими и оттопыренными ушами. Из-за неприкрытых двойных дверей сталинского кабинета послышалось четкое: — Генерал Апанасенко! Товарищ Сталин, прошу принять! — После короткой паузы послышалось приглушенное сталинское: — Не ждал я тебя, товарищ Апанасенко, но раз уж ты здесь, то проходи, дорогой, проходи. Что у тебя?

В приемной все одновременно и с облегчением выдохнули и тихо, как по команде, приблизились к двери кабинета.

— Вот! Разве можно на это смотреть спокойно? — Апанасенко развернул перед Сталиным карту и сказал: — Прошу вернуть товарищей, они еще в приемной. — Сталин пожал плечами, но поднял трубку телефона и, не отрывая взгляда от Апанасенко, произнес два слова. Тотчас в кабинет зашли те, кто его только что покинул.

— Так что у тебя? — повторил Сталин и кивнул головой вошедшим, предлагая занять места за столом, — садитесь, садитесь. — Все сели.

— У меня вот что: обобщенные данные по четырем узловым пунктам снабжения подразделений Вермахта. — Апанасенко взял карандаш и стал им показывать на карте. –Кенигсберг и Мемель — снабжение группы армий «Север», Варшава и Краков — снабжение группы армий «Центр». Будучи членом инспекторской группы по Прибалтийскому и Западному Особым Военным округам, я имел доступ ко всей разведывательной информации, полученной по линии военной разведки, — Апанасенко показал карандашом на Голикова, — и от внешней и приграничной разведки, — карандаш и кивок головы в сторону Берии. И вот какая вырисовывается картина. До седьмого июня этого года поставки по всем четырем транспортным узлам были смешанными: войска, вооружение, продовольствие, боеприпасы, топливо. Начиная с седьмого июня грузовой поток качественно изменился. Перевозка войск и вооружений значительно сократилась, а вот доставка продовольствия, боеприпасов и топлива резко возросла. О чем это может говорить? Я утверждаю, да, утверждаю, что это говорит о том, что концентрация в приграничной полосе ударных групп Вермахта завершена, и теперь вот уже две недели! две недели! идет интенсивная подготовка материально-технических резервов армий вторжения! — Апанасенко чуть понизил тон и продолжил: — В штабе Прибалтийского округа лежит коротенькое такое сообщение разведки о том, что тыловые части вермахта в спешном порядке расчистили от завалов и расширили дорогу на Куршской косе. — Генерал провел карандашом по карте, — а куда ведет эта дорога? К Мемелю! Практически в наш тыл! Или к кратчайшему маршруту на Ленинград! И опять же я утверждаю: приведение в порядок этой дороги неоспоримо свидетельствует о подготовке наступательной операции Вермахта. Другого объяснения просто быть не может! Понимаете, не может! А выдвижение на восток одиннадцати пехотных дивизий, ранее дислоцированных на территории Франции, Дании, Голландии и собственно Германии? — Апанасенко повысил тон: — Я не могу расценивать это иначе как выдвижение к уже определенному, повторяю, определенному театру военных действий второго стратегического наступательного эшелона! А объявление в Германии призыва на действительную военную службу очередных возрастных групп? Это плюс еще три-четыре армии по штатному расписанию Вермахта! Это третий эшелон! Третий эшелон, неужели это непонятно? А перебежчики? Последний..э-э-э… фельдфебель этот..

— Лискофф, — подсказал Голиков.

— Да, — подхватил генерал, — он и все другие прямо называют дату вторжения — 22 июня! Завтра! Завтра! Можно, конечно, им не верить, можно считать их провокаторами! Но какова цель этих провокаций? И где логика?

И последнее. По данным разведки в конце мая в Зальцбурге завершились переговоры между Германией и Финляндией. А 19 июня, то есть два дня назад, в Финляндии объявлена всеобщая мобилизация, а командование финской армией передано Вермахту. А попытки минирования финскими судами Финского залива? Что это? Я отвечу! Это война! Война, поймите это!

В кабинете повисла тяжелая тишина. Все смотрели, как Сталин не спеша набил табаком и раскурил трубку, встал, вышел из-за стола, вплотную подошел к Апанасенко и впился в него тем, известным многим, сталинским взглядом, от которого брала оторопь, и от которого даже у самых ортодоксальных атеистов возникало ощущение исповеди. Апанасенко выдержал этот взгляд, лицо генерала постепенно стало приобретать естественную окраску.

— Успокойтесь, товарищ Апанасенко. — Сталин развернулся и медленно пошел к своему месту, продолжая по ходу: — Вы были в составе инспекторской группы и, значит, знаете соотношение сил группы армий «Север» и группы армий «Центр» в сравнении с нашими подразделениями; сколько дивизий у них и сколько у нас; сколько, соответственно, танков и самолетов у них и сколько у нас. Так чего же вы так разволновались, товарищ Апанасенко?

И тут все увидели, как краска, только на этот раз с багровым оттенком, вновь стала наползать на лицо генерала. Апанасенко нервно дернул плечом и сделал шаг к расстеленной на столе карте:

— Прошу всех подойти.

Все подошли к карте, а генерал взял красный карандаш, наклонился над картой и резкими движениями стал ставить кресты на местах дислокации и нумерации частей РККА, приговаривая: — Этих уже нет, и этого уже нет, и того нет! А вот город Брест и крепость, здесь на пятачке две танковые дивизии! Зачем они здесь? Мишень для воздушного флота Кессельринга? — легкое крестообразное движение руки с карандашом и возглас, — их уже тоже нет! А вот по границе река Прут, а за ней вдоль границы река Буг. А в междуречье три наших дивизии с боеприпасами на грунте! Междуречье — это котел! Три дивизии уже в котле! Их уже нет! Так. Минск. Здесь два аэродрома, два полка истребительной авиации. Эти может быть успеют встать на крыло! — Апанасенко поискал глазами, нашел курвиметр, измерил расстояние на карте до ближайшего немецкого аэродрома, что-то посчитал в уме, покачал головой, поставил два креста и зло бросил: — Нет! И этих нет! И никакой ВНОС не поможет! (ВНОС — Воздушное наблюдение, оповещение, связь. Прим. авт.) А вот Белостокский выступ! Две армии как на блюдечке! Полторы тысячи танков в мешке! Их уже нет! — А вот Львовский выступ. Три армии на пятачке друг у друга на голове и две тысячи танков! Их тоже нет! — Апанасенко тяжело вздохнул, помолчал и сказал: — Дальше не пойдем, всюду картина та же! И так всё ясно! — Генерал нервным движением бросил карандаш и курвиметр на карту, выпрямился, опалил всех огнеметным взглядом и севшим злым голосом спросил: — Вы можете себе представить то, что произойдет? Можете? А я вот смотрю на карту и вижу это! Я вижу катастрофу! И та директива, что ушла в войска, положения не изменит! Нет, не изменит! Поздно!

В кабинете снова зависла мертвая тишина. Все застыли статуями.

— Так что же вы предлагаете, товарищ Апанасенко? — спросил Сталин. Его голос был спокоен, но все увидели, как на сталинском лице отчетливо стали видны оспины, словно подсвеченные огнем желтых сатанинских искр, прыгающих в его глазах. И только эти искры и просыпанный мимо пепельницы пепел из трубки выдавали бурю в его душе.

Апанасенко решился, прочистил горло и с расстановкой твердо произнес: — Товарищ Сталин! Я предлагаю немедленно отдать приказ о нанесении всеми авиаподразделениями всех военных округов серии ударов по досягаемым немецким аэродромам, местам концентрации бронетанковой техники и складам топлива и продовольствия. Провести парашютное десантирование подразделений 1,2,3 и 5 Воздушно-десантных корпусов западнее соответственно Кракова, Радома, Варшавы и Кенигсберга, и мобильных диверсионных групп восточнее указанных пунктов и таким образом парализовать работу этих транспортных узлов. — Апанасенко взял синий карандаш и стал крестить противную сторону границы, продолжая: — Сухопутным силам Красной Армии начать немедленное развертывание и выдвижение, пересечь границу и нанести удар по сконцентрированным в приграничной зоне подразделениям Вермахта и СС.

Танковым и механизированным частям 3,4 и 10 армий нанести удары в направлении Варшавы, а танковым и механизированным подразделениям 5, 6 и 12 армии — в направлении Кракова. Самостоятельному 4 механизированному корпусу нанести рассекающий удар в направлении Люблин — Радов. Ближайшая задача — окружение и разгром основных сил Вермахта в составе групп армий «Север» и «Центр» и выход на линию Кенигсберг — Варшава — Радом — Краков.

В заключение генерал прорычал: — Поймите! Промедление смерти подобно!

Пока Апанасенко излагал свои соображения и рисовал на карте кресты, Лаврентий Павлович Берия стоял и думал: «Привести генерала в приемную Сталина мог любой из присутствующих. Но кто мог его — Апанасенко — подтолкнуть к этому шагу, к этому выступлению? Шапошников? Нет, он слишком интеллигентен для такой игры. Жуков? Нет, этот слишком прямолинеен. Остается Голиков. Ах, Филя, ай да молодец!»

А Голиков в это время рассуждал: «Вот это Борис Михайлович! Браво! Эти соображения, что мы сейчас услышали, Апанасенко просил довести до сведения Сталина меня и Шапошникова, но рассчитывал он главным образом на Шапошникова, зная о высоком авторитете Бориса Михайловича в глазах Сталина. Значит, Михалыч точно рассчитал, что, если мы не решимся, не скажем, что и случилось, то Апанасенко пойдет сам. Пойдет, невзирая ни на что! Браво еще раз!»

Шапошников Борис Михайлович думал: «Как-то очень просто попал Апанасенко сначала в приемную Сталина, а потом и в его кабинет. Не Берия ли постарался? Знал, похоже, знал Лаврентий о просьбе Апанасенко доложить его соображения Сталину, знал и предвидел, что ни я, ни Голиков не решимся, и наша нерешительность „заведет“ Апанасенко, а уж „заведенного“ его не остановить. Да, хитер и умен Лаврентий Палыч, ничего не скажешь! А артист какой! Как он смотрел на нас! Но главное — он согласен с доводами Апанасенко!»

Жуков Георгий Константинович думал просто: «Наконец-то нашелся человек, который смог прямо сказать: „промедление смерти подобно“. И не заморачиваться тулупами, валенками и теплыми кальсонами, которые не шьют для Вермахта, и без которых немцы, якобы, не могут напасть! Молодец генерал, ай да молодец!» — Жуков разволновался и под давлением эмоций не заметил, как последнее слово «молодец» вырвалось вслух. Сталин повернулся к нему: — Молодец? Значит, товарищ Апанасенко молодец? — Жуков подобрался, его раздвоенный подбородок выдвинулся вперед и громко выдал ответ: — Так точно, товарищ Сталин, генерал Апанасенко — молодец! — Сталин окинул всех своим тяжелым взглядом и тихо произнес: — И спрашивать не надо: вижу — все с ним, — кивок в сторону генерала, — согласны. И ты, Лаврентий? — неожиданно спросил Сталин. Берия напрягся, нервно поправил пенсне и коротко, и совсем не по-военному ответил: — И я.

Сталин вернулся к своему столу, поднял трубку и сказал: — Расширенное заседание Политбюро назначается на сегодня, — посмотрел на часы и закончил, — на 8.00. Оповестите членов Политбюро и Исполкома Коминтерна. — Сталин повесил трубку и вздохнул так, что все присутствующие вдруг поняли: «Это вздох облегчения. Он решился». А Сталин еще раз обвел всех взглядом и сказал: — Всем прибыть к 8.00, а пока свободны.

Все потянулись к выходу. Покидая кабинет последним, Апанасенко оглянулся. Товарищ Сталин стоял и смотрел на карту. Генерал аккуратно прикрыл за собой дверь.

В приемной пробили напольные часы. В Москве было семь часов утра.

Жуков, выйдя из кабинета Сталина, сразу проследовал к столу Поскребышева, поднял трубку ВЧ-аппарата и бросил: Маландина мне, — и после паузы, — Герман, немедленно отправь нарочным в приемную Верховного проект директивы номер два ноля один! Мне! Немедленно! — Жуков положил трубку, подошел к Апанасенко, крепко пожал ему руку, кивнул головой в сторону кабинета и с чувством произнес: — Я там сказал и здесь еще раз повторю — молодец! Молодец, Иосиф Родионович! — и закончил загадочной фразой: «теперь, верно, перевесит». — Все озадачились: «что перевесит, кого перевесит?». Жуков увлек за собой Апанасенко и оба из приёмной вышли в коридор.

Голиков подошел вплотную к Берии и тихо сказал: — Слушай, Лаврентий Палыч, я прошу тебя освободить Якова Серебрянского, он мне нужен. — Берия притворно изумился:

— Он же по моему ведомству числится?

— Да, по твоему, только после пребывания в родных пенатах вряд ли он…..

— Понял я, понял, Филипп, — не дал договорить Берия, посмотрел на собеседника долгим взглядом, блеснул пенсне, вздохнул и продолжил, — ты прав, Филипп. И потому отдаю тебе Серебрянского вместе с его трудами.

— Какими трудами? –удивился Голиков.

Берия усмехнулся: — Он написал в камере наставление по диверсионной работе в тылу противника и в деталях доработал две ранее задуманные операции. Операцию десантирования в Восточной Пруссии с кодовым названием «Стая», и операцию «Мираж» по проникновению в Мемель. И скажу тебе, Филипп, и по замыслу, и по способу, и средствам исполнения, это больше подходит тебе. Потому и отдаю. Так куда доставить Серебрянского?

— На нашу Красногорскую базу.

Берия подошел к столу Власика, снял трубку телефона, набрал короткий номер засекреченной связи и, когда абонент ответил, распорядился: — Дело на Серебрянского Якова прекратить, его личное дело и материалы уголовного дела направить товарищу Голикову. Серебрянского немедленно доставить на базу в Красногорске. Всё, — положил трубку и отошел от стола. Его место тотчас занял Голиков, тоже набрал короткий номер и сказал: — В ближайшее время к вам будет доставлен Яков Серебрянский. Поставить на довольствие и обеспечить всем необходимым для несения службы. Задача номер один — воссоздать СГОН. (СГОН — специальная группа особого назначения, руководимая Серебрянским. После его ареста была распущена. Прим. авт.)

Власик и Поскребышев стояли рядом у окна. Их лица, несмотря на все попытки подавить эмоции, несли печать изумления и непонимания происходящего. Никогда такого не было!

А тем временем, начали прибывать члены Политбюро и Исполкома Коминтерна. Каждый подходил к столу Поскребышева, расписывался в журнале и вопросительным кивком головы, или полушепотом спрашивал в чем дело. В ответ Поскребышев делал круглые глаза, пожимал плечами и показывал взглядом на военных.

В 8.00 Поскребышев зашел в кабинет Сталина, положил на стол перед ним список прибывших и услышал короткое: — Пригласите товарищей. — Когда все зашли в кабинет, Сталин поздоровался, предложил всем сесть и, когда все сели встал и сказал: — Сегодняшнее расширенное заседание Политбюро продиктовано той обстановкой, которая сложилась на наших западных границах. По мнению военных товарищей, — Сталин рукой показал на сидящих рядом Жукова, Шапошникова, Апанасенко, Голикова и Берия, — промедление смерти подобно! — После этих слов в кабинете воцарилась мертвая тишина, все сидели не шелохнувшись, а товарищ Сталин подошел к стене за своим письменным столом, часть которой была закрыта шторой, и отдернул ее. На стене висела такая же карта, как та, которую генерал Апанасенко разукрасил синими и красными крестами, только значительно большего размера. Здесь не было красных и синих крестов, на эту карту была нанесена одна жирная синяя линия. — Всё, что расположено до этой линии к западу, — пояснил Сталин, — попадает в зону досягаемости германской военной авиации. — Сталин, раскуривая трубку, взял паузу, давая присутствующим время изучить карту и оценить ситуацию, затем медленно произнес: — Немецкие военнослужащие, перебежавшие к нам с той стороны, — Сталин рукой показал отмеченные на карте места перехода границы, — в один голос утверждают о начале войны 22 июня 1941 года. То есть завтра! Завтра, вы понимаете?! — Сталин провел рукой по карте: — Наши города, миллионы советских людей, заводы, фабрики, всё то, что с таким трудом и жертвами создано советским народом, завтра может подвергнуться бомбовым ударам! Как Герника, как Лондон, как Ковентри! Что же нам делать в этой ситуации? Наши военные товарищи предлагают нанести упреждающий удар. — Сталин замолчал. — Пауза затянулась. И тут встал Ворошилов, откашлялся и громко, и отчетливо предложил: — Предлагаю без прений поставить вопрос на голосование. Итак, товарищи, кто за предложение военных? — Обвел всех взглядом и подвел итог: — Все за! Единогласно!

Сталин взял со стола лист с рукописным текстом и сказал: — Решение принято. Прошу заслушать проект обращения Правительства СССР к советскому народу и народам мира. — Все слушали Сталина, затаив дыхание и только слегка поворачивали головы, желая видеть реакцию того или иного слушателя. Все понимали, что только что проголосовали за изменение хода истории не только для СССР, но и для всего мира. Сталин тем временем закончил чтение последних фраз: — …исчерпав мирные возможности урегулирования проблемы, Советским Правительством принято решение о военном устранении смертельной угрозы существованию Советского государства. Красная Армия — освободитель народов Европы от фашистского ига! — Все встали. Сталин протянул руку с листом и сказал: — Товарищ Вознесенский, возьмите. Прошу с товарищами доработать текст обращения. В 16.00 обращение должно быть передано в эфир всеми радиостанциями Советского Союза и по всем каналам Коминтерна. Товарищей военных и товарища Молотова прошу остаться, а вы, товарищи, за работу. — Сталин повернулся к Молотову: — Первое. Подготовьте ноту, в 15.30 нота должна быть вручена послу Германии Шуленбургу. Второе. Составьте и в это же время отправьте за моей подписью телеграмму господам Черчиллю и Рузвельту со всеми положенными дипломатическими реверансами о том, что в ответ на многочисленные просьбы Британского правительства, поддержанные Правительством США, принято решение о вступлении в войну против Германского фашизма — агрессора и поработителя народов Европы. Поручите послу Майскому начать переговоры с лордом Галифаксом о поддержке поставок в СССР из США и Британии по ленд-лизу ряда товаров и промышленных изделий как стране, несущей основную тяжесть войны с Германией на сухопутном театре военных действий. Перечень поставок согласуйте с Наркоматом обороны и Госпланом СССР. Следует сделать упор на поставки транспортных средств: тяжелых грузовиков, артиллерийских тягачей и транспортной авиации. Идите, работайте. — Когда дверь за Молотовым закрылась, Жуков достал из папки несколько рукописных скрепленных скрепкой листков, подошел и вручил их Сталину со словами: — Проект директивы в войска. — Всем показалось, что на лице Сталина обозначилась и тут же пропала легкая улыбка. Вождь принял текст и углубился в чтение.

Голиков и Берия одинаково подумали: «Не горазд Жуков самолично писать такие длинные письмена, нет, не горазд! Скорее всего проект готовили Маландин и Шапошников. Судя по лицу Шапошникова, он- то точно приложил руку. Ай да Жуков со товарищи, ай, да тихушники! Могли бы и сказать!»

Сталин закончил чтение, взял красный карандаш, жирной чертой зачеркнул какой-то пункт и положил листки на приставной стол: — Прошу ознакомиться. — Шапошников, Голиков и Берия подошли, чуть наклонились над столом и стали читать. По мере чтения в головах Голикова и Берии возникла мысль: «Ну точно! Аналитика Маландина, а всё остальное — Шапошникова!» (Маландин Г. — начальник оперативного управления ГШ РККА. Прим. авт.) Все прочитали и расписались. Сталин подошел к столу, красным карандашом зачеркнул слово «директива» и исправил на «приказ». Нашел нужный пункт и начертал — 15.30. Косо прямо по тексту написал: «К исполнению приказа приступить немедленно», — и поставил размашистую подпись.

— Товарищ Жуков, — обратился Сталин, — в 15.30 авиация всех фронтов должна быть в воздухе. Бомбардировку Плоешти запрещаю. Разбомбим, а потом дизель и авиатопливо с Волги или Кавказа будем тащить? Что касается предложения товарища Апанасенко по использованию воздушно-десантных подразделений подготовьте отдельный приказ. У нас пять ВДК, товарищ Апанасенко задействовал четыре, пятый используйте для блокады Плоешти. Если нет вопросов, все по местам.

Выйдя из кабинета в приемную, все как по команде посмотрели на часы.

В Москве было девять часов пятнадцать минут.

ГлаваII. Война.

Где-то вдалеке играл патефон. Над голубой гладью Истринского водохранилища летел сладкий голос и слова «… в парке Чаир распускаются розы, в парке Чаир зацветает миндаль…

Над головами загорающих на песке и дурачащихся и бултыхающихся в воде отдыхающих закручивался вкусный, заносимый теплым игривым ветерком дымок шашлычной.

— Догоняй, — со смехом крикнула Маша, выскользнула из объятий Михаила и кролем рванула прочь от берега. Михаил в несколько взмахов догнал девушку, обнял за тонкую талию, поднял на руки, целуя мокрые губы и щеки, и только тогда оба услышали Вовкин голос. Вовка — младший тринадцатилетний брат Миши — стоял по щиколотки в воде, махал рукой и кричал, и звал на берег. За ним на песке переминался с ноги на ногу и тоже махал рукой молодой парень в черной кожаной куртке, шлеме и мотоциклетных крагах.

На зеленой, ниспадающей к пляжу полянке, одним колесом на песке как рогатый черный козел, стоял мотоцикл, облепленный любопытной малышнёй.

Михаил нежно взял девушку за руку и, поднимая фонтаны брызг, оба побежали к Вовке и парню в коже и шлеме. Когда пара выскочила из воды на берег, кожаный подобрался, по-военному бросил руку к шлему: — Сержант Колдасов, — и негромко, и без всяких предисловий сказал: — Товарищ старший лейтенант, приказано немедленно доставить вас на базу, — повернулся и пошел, было, к мотоциклу, но голос Михаила остановил его.

— Сержант Сергей, стой! Ты Устав проглотил что ли? Что уж так-то, друг Серко?

Сержант Колдасов остановился, развернулся, просиял зубастой улыбкой и в два прыжка подскочил к Михаилу. Друзья обнялись, похлопывая друг друга по спине и радостно восклицая: «Мишка! Серко!». Но вот Колдасов отстранился, его лицо снова стало серьезным, он вздохнул, посмотрел на часы, потом на счастливую пару и виновато бросил «так я жду» и пошел к мотоциклу.

Сверкавшие радостью огромные голубые глаза Маши, вмиг погасли, в них поселилась растерянность и тревога. Михаил обнял прильнувшую к нему девушку и, целуя мокрые волосы, шептал: — Я люблю тебя! Я скоро вернусь! — Слезы девушки, смешиваясь со стекающей с волос водой, капали на песок. — А вот этого, Машутка, не надо, прошу тебя, — с напускной строгостью сказал Михаил, повернулся к Вовке и сказал: — Брат, ты уже большой, остаешься за старшего! Ну, всё! Пока! — Миша прихватил майку и брюки и направился к мотоциклу. Взревел мотор, из-под колес вылетел фонтан песка, и машина с седоками скрылась из виду.

Над голубой водной гладью сладкий голос нёс слова: «…снятся твои золотистые косы, снится мне свет твой, весна и любовь…»

До деревни Лыткино рычащий зверь донесся за пять минут. Вот поворот к дому и мама, стоящая у калитки с узелком в руках.

— Мама! Что ты стоишь здесь?

— Тебя жду сынок! Знаю будешь торопиться, вот пирожков собрала тебе в дорогу.

— Пойдем, пойдем, мама! — Михаил увлек за собой женщину в дом, на ходу успокаивая ее, — я ненадолго, мама, я скоро вернусь! И отцу напиши, что у меня всё в порядке пусть не волнуется.

Отец — Иван Михайлович — уже два месяца как уехал в командировку в Казахстан на строительство металлургического комбината.

Через пару минут сержант Колдасов увидел, как в дверях дома появился Михаил, но уже в военной форме, обнял и троекратно расцеловал растерянную и расстроенную женщину и побежал к калитке.

— Миша! А пирожки? — женщина в вытянутой руке держала узелок. Михаил развернулся, вернулся, взял узелок еще раз обнял и расцеловал мать и побежал к мотоциклу. Мама стояла и крестила его вслед.

Михаил засунул пилотку за голенище сапога, чтобы не сдуло с головы на бешеной скорости, запрыгнул в седло и скомандовал: — Вперед! — Машина взревела и рванулась с места.

На Красногорской базе царила суета. На небольшом пятачке сгрудился с десяток грузовых тентованых ЗИСов с откинутыми задними бортами и людскими хвостами на погрузку. Слышался смех и резкие возгласы команд.

Колдасов загнал мотоцикл под навес, повесил на крючок куртку, а на полку пристроил шлем и краги, натянул на голову пилотку, поправил гимнастерку и бегом забежал в здание. Пробыл он там не более минуты, вышел и махнул рукой Михаилу подзывая его к одной из стоящих в ряд Эмок. Водитель машины был на месте и сразу завел двигатель, как только Михаил и Колдасов разместились на заднем сиденье. Место рядом с водителем тут же занял непонятно откуда взявшийся человек в военной форме. Его лица Михаил не увидел, увидел только полковничьи шпалы на петлицах. Что-то знакомое было в манере двигаться этого человека, да и его затылок показался Михаилу знакомым. Человек развернулся на сиденье назад, и Михаил радостно и удивленно, и совсем не по-уставному воскликнул: — Дядя Макс? Вы?

— Я это, я! — рассмеялся Серебрянский, — поехали, поехали! (Дядя Макс — один из оперативных псевдонимов Серебрянского. Прим. авт.) Машина покинула территорию базы и понеслась в сторону Москвы. Серебрянский коротко пояснил: — Мы выдвигаемся в Тушино. Оттуда сразу вылетим к месту назначения. Все подробности — в самолете.

В Тушине жизнь тоже била ключом. Одни выгнанные из ангаров транспортники стояли под загрузкой, другие уже двигались, выруливая к взлетной полосе.

Серебрянский сверился по бумажке, протянул руку и сказал водителю: — Вот он наш борт! — В дальнем конце площадки стоял транспортник ПС, под крыльями которого прямо на траве сидели или лежали молодые парни в военной форме. При приближении легковой машины все вскочили на ноги и выстроились в шеренгу вдоль самолета. Как только Серебрянский вышел из машины к нему подбежал командир экипажа. Приняв доклад о готовности самолета к вылету, полковник бросил: — Заводи, — и повернулся к майору и двум подбежавшим лейтенантам. Те доложили о готовности первой, второй и третьей группы к загрузке. Серебрянский тут же громко скомандовал: — Первая, вторая, третья группы — на посадку, четвертая — на месте!

На месте остались пятеро ребят с любопытством смотрящих на Михаила и Колдасова.

— Дядя Макс, — тихо спросил Михаил, — а вот эти двое жилистых ребят братья? Так похожи друг на друга!

Серебрянский улыбнулся и также тихо ответил: — Нет, они не братья, но, да, похожи! И оба Саши. Александр Передера и Александр Яковлев. Того, что слева ребята Сашей кличут, а другого — Искандером. А еще есть два Ивана. Да. Иван Большой и Иван Малой. Ну, и Гюнтер.

Полковник взмахом руки подозвал ребят к себе и сказал: — Представляю: — Командир четвертой группы старший лейтенант Крюков, замкомандира группы сержант Колдасов. Знакомьтесь!

Пока ребята представлялись и пожимали друг другу руки летчики запустили двигатели. Серебрянский снял с себя сумку-планшет и со словами «там карта и данные на твоих ребят. Изучишь в полете. Карту и планшет оставишь себе, послужные списки вернешь мне» передал ее Михаилу и приказал: — На посадку. — Все заскочили по лесенке на борт, бортстрелок втащил ее в чрево самолета и закрыл люк. Самолет начал руление.

Угнездившись после взлета кое-как на жесткой металлической скамейке, Михаил внимательно прочитал документы, характеризующие его новых подчиненных, затем достал и развернул карту. «Вот оно как! Восточная Пруссия! А этот красный крестик между Пиллау и Раушен? Боже мой! Это война, это война!»

Серебрянский, словно услышав мысленный возглас Михаила, пригнувшись приближался к нему, показывая знаком освободить ему место. Вот он втиснулся рядом, поднял глаза на Михаила и, перекрывая шум двигателей, прокричал: — Ты уже понял? — Михаил утвердительно кивнул головой и прокричал в ответ: — Да, понял! Это война!

— Да, это война! — подтвердил Серебрянский, ткнул пальцем в крестик на карте и припал к Михайлову уху, — это район планерного десантирования. Операция будет проведена сегодня. Да, сегодня! Каждой группе будет выделено два планера. Один для транспортировки личного состава, другой — грузовой — для боекомплекта, мин, сухпайков и вспомогательных материалов.

Экипировка группы — форма ваффен-СС. Стрелковое оружие — МР-40 — «шмайссерами» эти автоматы почему-то называют.

Задачи твоей группы: — Первая. Минирование и точечное разрушение железнодорожного полотна ветки Раушен –Кенигсберг вот на этом участке протяженностью 5—7 километров. К выполнению этой задачи приступить немедленно после приземления. Угостишь немчуру леденцами. Они еще не знают, что это такое. (Леденцы — мины, снаряженные взрывчатой Ледина Е. Г., превосходящей в несколько раз по мощности традиционный тринитротолуол. Прим. авт.) Вторая задача. Постановка в 7.00 — 7.30 22 июня, то есть завтра, ориентиров — костров и визуальное целеуказание осветительными ракетами для массового парашютного десантирования Пятого воздушно-десантного корпуса в двух — трех километрах западнее Нойхаузена. Это здесь, видишь! С началом десантирования твоя группа немедленно отходит к Нойхаузену, чтобы свои же вас как немчуру не перестреляли.

Задача десанта — блокировать с юга и захватить городок Кранц и, соответственно, единственную дорогу на Куршскую Косу. Твоя задача захватить замок Розен на Косе — это база Хиппеля! Да, да того самого Хиппеля! В этом замке по данным нашей разведки разместилась группа «Роланд» из состава «Бранденбург-800. Важно взять пленных и главное — архив! Что-то они там затевают. (Гауптман Теодор фон Хиппель — командир диверсионной роты Вермахта, ставшей к 1940 году основой полка элитного армейского спецназа «Бранденбург-800». Прим. авт.) Для выполнения этой задачи тебе придается рота лейтенанта Лобанова. Он и его ребята о твоей группе знают. Запомни — лейтенант Лобанов. Его рота десантируется первой и сразу выдвигается для соединения с тобой к Нойхаузену. Всё! — Серебрянский заглянул в глаза Михаила: — Наверное, ты хотел бы спросить — экипировка, оружие, когда успел? Отвечаю — до ареста успел! — Серебрянский вздохнул, — еще вопросы есть?

— Да. Немец Гюнтер Хольт в моей группе. Откуда он родом?

— Он наш. Из немцев Поволжья. По легенде — Гюнтер Хольт, оберштурмфюрер СС, командир разведгруппы из состава диверсионно-штурмовой бригады СС-500. –Серебрянский усмехнулся: — Командир ваш от Гиммлера.

— А! Понятно! Значит, подготовка наша! Всё, вопросов больше нет.

Пилот сбросил обороты, самолет начал снижение.

После приземления на полевом аэродроме в Кретинге Серебрянский передал первую группу во главе с майором в распоряжение какому-то штатскому, остальные три группы отправил для получения и подгонки немецкого обмундирования и оружия, а сам чуть не бегом направился к закрытым маскировочной сеткой планерам. Пилоты были уже здесь, грузовые планеры загружены. Самолеты–буксиры У-2 выстроились в линию с уже закрепленными буксировочными тросами. Серебрянский сразу спросил: — У кого метеосводка и метеопрогноз? — Один из пилотов-планеристов дал ему бумажку с коротким текстом.

— «Кажется, удача на нашей стороне, — подумал полковник, просмотрев данные по направлению и скорости ветра, и сразу отметил где-то в глубине сознания всплывшую сопутствующую мыслишку, — в последнее время я стал везунчиком. И чудесное освобождение из застенка, и Красногорская база, и молниеносное утверждение разработанных в тюрьме операций, и даже благоприятный метеопрогноз. Но как всё зыбко! Ведь дунь ветерок посильнее и не в ту сторону и снесет ребят или в море, или на пулеметы Мемеля. И тогда останется только одно — пуля в лоб». Серебрянский подавил в себе желание перекреститься, сплюнул трижды через плечо, и увидел подбежавших и выстраивающихся в шеренгу ребят. Пройдя вдоль строя и осмотрев всех, полковник коротко приказал: — По местам, — и махнул рукой в сторону буксиров. Все посмотрели в ту сторону и увидели, как девушки в летных комбезах запрыгнули в кабины пилотов и тут же все услышали чихание моторов, переходящее в ровный гул.

Михаил, запрыгивая в гондолу планера со свежим, намалеванным на борту черно-белым крестом, чертыхнулся, принюхался и уловил запах краски.

Оберштурмфюрер СС Гюнтер Хольт, входя в роль, покрикивал: — Аллес! Шнель, Шнель! — Ребята в ответ смеялись, хлопали его по голове и спине и обзывали фашистской мордой.

Один за другим буксиры и планеры разгонялись на зеленом поле и взмывали в небо.

Полковник стоял и смотрел им вслед пока стая не скрылась из виду. И когда это произошло, он, наконец огляделся вокруг.

На поляне аэродрома жизнь кипела и била ключом. Около выстроенных в ряд штурмовиков суетились технари, оружейники и заправщики. Самолеты заправляли топливом из автозаправщиков или прямо из бочек ручными помпами, технари проверяли масло, контакты и рулевые тяги, оружейники, обвешанные пулеметными и пушечными лентами, заправляли боевые отсеки. Всюду стоял шум, гам и мат — перемат, без которого нигде ни одно срочное и нужное дело не делается.

Было 15.00 по московскому времени.

После набора высоты планерная группа выстроилась в две линии, следуя за ведущими буксирами прямо на склоняющееся к закату солнце.

«Точно стая», — подумал Михаил, оглядываясь вокруг. Вверху — только синее небо, внизу — только синее море, в ушах только рокот моторов буксиров и свист ветра. Вдали и слева едва угадывалась узкая полоска Куршской косы. Пилоты замыкающих стаю У-2 качнули крыльями, подавая условный сигнал на отцепление буксирных тросов и, убедившись в их сбросе, ушли с разворотом вправо и набором высоты. Остальные У-2 и планеры продолжили полет на запад, и скоро вдали затих и шум их моторов, да и вся группа пропала из виду.

Лишенные буксирной тяги планеры потеряли скорость и это сразу почувствовалось по силе ветра и свисту в ушах. Михаилу показалось, что планер тормозит так, что может в какой-то момент просто зависнуть как запущенный бумажный голубь, который делает горку, замирает и потом устремляется вниз. Планеры начали снижаться, но набрав скорость и поймав встречный ветерок, развернулись на юг и продолжили полет, почти не теряя высоты. Вдалеке — на юго-востоке — в нескольких местах появились и стали медленно расти к небу столбы темного дыма.

«Началось! — понял Михаил, — видимо, горят и взрываются склады боеприпасов и топлива. Там сейчас ад!»

Пилот планера подал знак «приготовиться к посадке». Все ребята сгруппировались и замерли, вслушиваясь в изменение тональности ветра: теперь это было посвистывание, переходящее в шелест. Томительное ожидание закончилось быстро. Последовал ощутимый удар и треск, но гондола планера выдержала нагрузку и не развалилась. Планер отскочил от земли, пролетел еще некоторое время, приземлился и с разворотом влево и с неприятным скрипом и скрежетом начал резко тормозить. — Травмы есть? Все целы? — громко выкрикнул Михаил и кивнул Колдасову. Тот вставил магазин в автомат, выскочил, отбежал от планера на несколько метров и с оружием наизготовку осмотрелся. Остальные ребята и пилот тоже выскочили из планера и рассредоточились вокруг него, ожидая команды.

«Повезло! И сели удачно, без травм, и, похоже, без зрителей обошлось», — подумал Михаил и спросил у пилота: — Где грузовик? — Пилот показал рукой направление: — Там. Метров пятьсот. — За мной, — скомандовал Михаил, и все трусцой и озираясь по сторонам, двинулись за командиром в указанном направлении.

Грузовой планер тоже сел удачно. Пилот, увидев и опознав своих, закинул автомат за спину и, не дожидаясь подхода товарищей, начал разгрузку, вытаскивая из чрева аппарата десантные ранцы и ящики. Все подбежали и тут же включились в эту работу, а Михаил достал из планшета карту и стал определяться на местности.

— Сели точно по месту в сухих плавнях, — оповестил всех Михаил, — в трех километрах на запад железная дорога. К дороге пойдем группой, там разделимся. Сержант Колдасов и вы двое проследуете три километра вдоль дороги на северо-запад. Дойдя до точки по ходу назад начинаете минирование и разрушение пути. Все ясно?

Остальные со мной. Мы двинемся вдоль дороги три километра на юго-восток и, взрывая полотно, тоже вернемся к исходной точке. — Михаил посмотрел на часы и объявил: — Время — 16.40. У нас на всё про всё пять часов. За мной! — Все навьючились ранцами, по двое подхватили ящики и тронулись. Высоко в небе, нарушая тишину, появилась группа бомбардировщиков СБ-3 в сопровождении эскадрильи «ишачков» («Ишачки» — истребители И-16. Прим. авт.)

Гул самолетов пропал вдали и теперь слышалось только учащенное дыхание ребят и хруст сухих прошлогодних плавневых стеблей под ногами. Шли быстро. Идти было тяжело, ноги путались в высокой траве и камышовой поросли, мешали и часто попадающиеся заросшие густой высокой осокой болотные кочки. Шли долго, но вот Михаил поднял руку, и все остановились, присели и увидели впереди примерно в полукилометре грузовой состав, движущийся в сторону Раушена. Судя по стуку колес на стыках это был порожняк. Михаил обернулся к Колдасову и махнул рукой вправо. Сержант со своей группой тотчас двинулся в этом направлении вдоль дороги. Михаил и его группа повернули в противоположную сторону. Короткой остановки хватило для восстановления дыхания. Прошли еще с полкилометра, и полоса плавней кончилась. Впереди была ровная зеленая поляна, идти стало легче, но возникло ощущение, что ты как на ладони, что на тебя смотрят со всех сторон, да еще и в прицел. Хотелось или согнуться в три погибели и слиться с землей, или рвануть вперед и бежать, бежать пока не кончится эта чёртова поляна, на которой чувствуешь себя беззащитной мишенью. Ни слиться с землей, ни бежать сломя голову невозможно, итак уже сердце бьётся где-то в горле, а кожух автомата залит потом, стекающим со лба.

Пока группа двигалась параллельно дороге в Кенигсберг проследовали два состава с цистернами. «Мог бы получиться неплохой фейерверк», — подумал Михаил, остановился и сказал: — Всё! Теперь туда, — Михаил махнул рукой, и группа свернула к дорожной насыпи, — только бы не принесло никого.

На насыпи вскрыли ящик, извлекли ломики, уложенные поверх мин, и двое ребят начали выбивать из-под шпал грунт, подготавливая гнезда для закладок. Гюнтер вставлял в мины капсюли, Михаил готовил бикфордов шнур.

— Готово, — ребята подхватили ранцы и ломики и по шпалам рванули к следующему месту. Михаил проверил закладки, поджёг оба шнура, подхватил с Гюнтером ящик и шутливо крикнул: — Шнур горит пять минут. Объявляется пятиминутная пробежка! Марш! — и оба припустили за ребятами.

Два взрыва за спиной прозвучали почти одновременно и были такими мощными, что Михаил и Гюнтер оглянулись и одновременно воскликнули: — Ни гугу себе! Вот это леденцы!

Убегая от последней закладки, Гюнтер и Михаил в подступающих сумерках рассмотрели идущую навстречу группу сержанта Колдасова.

Михаил с облегчением выдохнул и подумал: «Задание номер один выполнено и все, слава богу, живы и здоровы. Надо же? Это старорежимное выражение „слава богу“ как-то само заскакивает в голову. Господи, о чём я думаю? А причём здесь „господи“? Да что ж это такое?» — Михаил не удержался и рассмеялся. Поймав удивленный взгляд Гюнтера, Михаил кивнул головой в сторону Колдасова и его ребят и пояснил: — Это я так — от радости, что все живы! — Когда все собрались, Михаил объявил: — Возвращаемся к плавням. Там переночуем, а с утра марш-бросок на точку. Теперь ящиков нет, будет легче. Вперед!

Прошли с полкилометра и услышали быстро нарастающий рев авиационных двигателей. — Воздух! — крикнул Михаил, и все моментально попадали в траву. «Неужели по наши души?» — И только промелькнула эта мысль, как над группой с ревом на предельно малой высоте пронеслась двойка «Яков», развернулась вдалеке по широкой дуге и ушла в сторону моря.

— Авиаразведка, — догадался Колдасов.

— Могли бы и садануть по нам. Пронесло! Уф! — вздохнул с облегчением Гюнтер, вставая с земли и поправляя на спине ранец. Кое кто из ребят начал картинно принюхиваться и все рассмеялись, обыгрывая слово «пронесло».

— За мной! — прервал веселье Михаил.

Полковник Серебрянский, проводив группу, тем же транспортником ПС, что доставила ребят в Прибалтику, вылетел в Москву. На Тушинском аэродроме ему передали указание Голикова немедленно прибыть в штаб ГРУ.

До места Серебрянский добрался уже затемно и сразу попал на совещание, которое проводил Голиков. На совещании подводились итоги первого дня войны, итоги первого удара и первых операций ГРУ и, в том числе, на Прибалтийском фронте. Здесь Серебрянский узнал, что по данным авиаразведки операция «Стая» прошла успешно. Диверсионным группам удалось парализовать железнодорожное движение между балтийскими портами Восточной Пруссии и Кенигсбергом. На полученных снимках железнодорожные магистрали напоминали кровеносные вены, напрочь забитые тромбами — сошедшими с рельс и столпившимися эшелонами.

По ходу полковник узнал, что ВВС Красной Амии уничтожили вместе с военной авиатехникой аэродромы в Мемеле, Гольдапе, Гуубинене, Тильзите и Норкиттене. Из перехваченной немецкой радиограммы стало известно, что заместитель командующего Первым воздушным флотом Люфтваффе в составе группы армий «Север» генерал Шольц застрелился после облёта и осмотра подвергшихся удару аэродромов.

После совещания Голиков подошел к Серебрянскому, заглянул в его уставшие покрасневшие глаза и сказал: — Из огня — да в полымя! Это про тебя. Хватит тебе, Яков, на сегодня, хватит! Возьми мою машину и домой. Приказ — отоспаться! Завтра — на базу. — Голиков чуть улыбнулся и закончил: — На базе тебя ждет сюрприз. — Видя недоумение на лице Серебрянского, Голиков пояснил: — Лаврентий Палыч Берия в связи с началом войны и изменением политической и оперативной обстановки решил подсократить некоторые свои службы, а поскольку в его подразделениях, как известно, все орлы, и по-другому быть не может, он и решил передать их мне, а я — тебе, поскольку и у тебя тоже все орлы! Вот так! Всё, бывай! — Серебрянский попрощался, развернулся и собрался, было, уйти, как в кабинете раздался телефонный звонок, Голиков снял трубку и крикнул вслед полковнику: — Подожди! Это о твоих ребятах! — Выслушав короткий доклад, Голиков сообщил: — Твои ребята в Мемеле сотворили чудо. После провокационной вылазки немцев на Рижской дороге, переросшей в боестолкновение с нашими пограничниками, твоя группа под видом немецких раненых на двух машинах добралась до госпиталя, расположенного в Мемеле прямо напротив штаба 16 армии Вермахта, воспользовалась суматохой нашего авианалета, ворвалась в штаб и уничтожила все средства связи и управления, но главное: заполучила карту минных полей Мемельского укрепрайона, и на тех же машинах, избавившись от кровавых бинтов и повязок, и уже под видом пополнения на передовую вырвалась из города. Мираж! Точно — мираж! Ну, всё! Иди, иди!

ГлаваIII. Москва. Кремль. 22 июня 1941 года.

На стене в сталинском кабинете была вывешена карта, вокруг которой собрались члены только что созданной Ставки Верховного Главнокомандования, командующие родами войск, Голиков, Берия и некоторые члены Политбюро.

Начальник Генштаба Жуков докладывал об обстановке на фронтах:

— Теперь Западный и Прибалтийский фронты.

Механизированные корпуса и части 3,4 и 10 армий Западного фронта за прошедшие сутки углубились на 20—40 километров вглубь территории противника и на Варшавско-Радомском направлении вышли на линию Подлеск — Лукув.

Третий механизированный корпус и части 11-ой армии Прибалтийского фронта на Кенигсбергском направлении вышли к городу Инстербург, после чего 12-я и 22-я танковые дивизии повернули на юг, создав тем самым предпосылки для окружения немецких частей и соединений северного крыла группы армий «Центр».

Танковые дивизии 12 –го механизированного корпуса и моторизованные части 8-ой армии Прибалтийского фронта вышли к городу Лабиау на Куршском заливе. Таким образом Мемельский гарнизон и дислоцированные южнее Мемеля части и соединения 16-ой армии Вермахта оказались в плотном кольце окружения. Нашей диверсионно-разведывательной группе удалось заполучить карту минных полей Мемельского укрепрайона. Это означает, что у нас есть все предпосылки для штурма окруженной армии с неожиданных направлений по проходам в минных полях и полного разгрома 16 армии Вермахта. Требуется решение Ставки. — Жуков отложил в сторону указку, откашлялся и сказал: — Отмечу, что на всех направлениях, несмотря на понесенные тяжелые потери в результате массированных ударов с воздуха, немцы оказывают ожесточенное сопротивление.

Теперь о событиях на Балтике.

Нашим ВМС удалось сорвать совместную операцию немцев и финнов по противолодочному блокированию и минированию Финского залива. Группа минных заградителей частично уничтожена, остальные повреждены и рассеяны. Уничтожены две немецкие и одна финская подводные лодки. Захвачены пять транспортов с противолодочной сеткой. Контроль над заливом установлен.

Только что получена информация о том, что 21 июня финны высадили десант на Аландские острова. По данным разведки это от пяти до семи тысяч солдат.

Жуков передохнул.

— А теперь некоторые данные касательно сравнительных характеристик отдельных видов вооружений: наших и немецких. Первое — танки. Встречные танковые бои в приграничной полосе показали преимущество наших подразделений и за счет количественного превосходства, и за счет разнообразного модельного ряда. Особенно в тех случаях, когда местность позволяла удачно сочетать проходимость и быстроходность наших легких танков с боевой мощью новейших средних танков Т-34 и неуязвимостью тяжелых танков КВ и ИС.

Легкие танки РККА по тактико-техническим характеристикам превосходят легкие танки Вермахта.

Лучший из массовых средних немецких танков — Т-4 — по всем показателям кроме оптики и радиофикации уступает нашему Т-34. Аналогов нашим тяжелым танкам КВ и ИС Вермахт вообще не имеет. Опытные образцы находятся в стадии полевых испытаний и к серийному производству пока не готовы. К сожалению, у нас общая численность машин новейших типов в механизированных частях пока невелика и это требует особого и серьезнейшего внимания. И, я уже говорил, должны быть решены вопросы с оптикой и связью.

Теперь авиация. По данным авиаразведки 70—80 процентов армейской авиации Вермахта уничтожено на земле в результате бомбовых ударов по аэродромам базирования. Ввиду отсутствия у противника стратегической авиации, то есть бомбардировочной авиации дальнего действия, можно сказать, мы получили решающее превосходство в воздухе. Это, конечно, повысит эффективность дальнейших наземных операций.

Что касается сравнения качественных характеристик образцов вооружения, особенно истребительный авиации, то, должен сказать, что результаты первого дня боевых действий, совпадают с выводами и данными аналитического доклада Генштаба от 30 мая 1941 года. А именно: истребители Люфтваффе массовых образцов: Мессершмитт-109 всех модификаций и Фокке-Вульф -190 всех модификаций по всем показателям превосходят наши массовые И-16 и И-153, а также поступающие в войска новейшие истребители Як-1, МиГ -1 и Ла-3. Последние три типа, не уступая немецким истребителям по летно-техническим характеристикам требуют доработки с сточки зрения надежности в работе, усиления вооружения и улучшения средств связи. Что касается штурмовой авиации — здесь наши СУ-2 и Ил-2 безусловно превосходят немецкий Ю-87 и не уступают Мессершмитт — 110. Наша штурмовая авиация показала в боях свою высокую эффективность.

Доклад закончен.

Все перевели взгляды на Сталина. Отец народов подошел к своему столу и, заметив вслух, что в ногах правды нет, сел сам и предложил сесть другим.

— Касательно окруженной 16 армии, — задумчиво начал Сталин, раскурил трубку, встал, подошел к карте и продолжил: — Есть сомнения в целесообразности штурма. Вход в мемельскую гавань и прилегающая акватория нами заминированы, что, учитывая еще и наше превосходство в воздухе, ставит под сомнение возможность эвакуации окруженной армии морским транспортом. Что им делать? Прорываться через собственные минные поля? Уйти по Куршской Косе? — Сталин чубуком трубки скользнул по косе. — Ну, что ж? В добрый путь! Со штурмом пока спешить не будем.

У немцев, — неспешно продолжил Сталин после паузы, — как уже было отмечено, нет стратегической авиации, но у нас она есть и, я полагаю, надо определить для нее цели. Мы не будем бомбить города Германии и ее союзников без военной необходимости. Повторяю — без военной необходимости! Неправильно разрушать жилища будущих советских граждан, нет, неправильно! Почему неправильно? Потому, что Гитлер уйдет, а советский немецкий народ останется.

Сидящий рядом с Ворошиловым Каганович что-то тихо хотел сказать соседу, но от услышанного поперхнулся и закашлялся, а Сталин с хитрецой посмотрел на него и сказал: — Что это вы, товарищ Каганович, так разволновались? Да, повторяю: — будущих советских немецких граждан! И потому полагаю необходимым и важным использовать авиацию дальнего действия для нанесения ударов по военным объектам Германии: фабрикам по производству синтетического топлива, танковым и авиационным заводам. Особенно авиационным! Наносить удары с использованием сверхтяжелых бомб, снаряженных взрывчаткой Ледина. Мы не должны, товарищи, позволить немцам за счет увеличения производства ликвидировать наше превосходство в воздухе.

Сталин пыхнул дымком и опять чубуком трубки ткнул в карту со словами: — Это шведский порт Лулео. Транспортировка из этого порта железной руды покрывает на 40—50 процентов потребности германской сталелитейной промышленности. Сорок тысяч тонн превосходной руды отгружается из этого порта в Германию в сутки! В сутки! Швеция страна нейтральная и порт Лулео — порт нейтральной страны, а вот отгружаемую в Германию железную руду со вчерашнего дня нейтральной назвать уже нельзя.

Товарищ Кузнецов, прошу согласовать с Генштабом и доложить завтра в 17.00 план использования ВМС и морской авиации по уничтожению транспортов. Здесь нужны радикальные меры. Радикальным должно быть и решение по Аландским островам. Не место там финнам!

Сталинская рука с трубкой вновь уткнулась в карту в районе Баренцева моря.

— Север Финляндии. Петсамо. Что такое Петсамо для Германии? Это необходимые для производства всех видов вооружений металлы: никель, молибден, медь, кобальт и ферросилиций.

В прошлом — 1940 –м году — во время зимней финской кампании мы не решили эту проблему. В чем проблема? Она в том, что Петсамо покрывает три четверти потребности Германии в никеле и около половины в молибдене и кобальте.

Весной этого года британцы попытались высадить морской десант, но все их усилия разбились о возведенный немцами так называемы Лапландский вал. Дважды англичане пытались уничтожить объект с воздуха и дважды потерпели неудачу с утратой половины боевых машин. Товарищ Голиков, доложите какую систему ПВО организовали там немцы?

— Двадцать батарей зенитных орудий и четыре эскадрильи: две — высотные истребители Мессершмитт — 109 БФГ, две — истребители бомбардировщики Мессершмитт — 110, плюс две радарные станции раннего оповещения, товарищ Сталин.

— Вот! Так что проблема осталась и теперь это наша проблема, наша задача. А для коммунистов нет неразрешимых задач! Идет война и мы не можем допустить, чтобы немцы у нас из-под носа забирали стратегически важные для производства вооружений материалы.

Товарищи Маландин, Голиков и Берия, прошу доложить ваши соображения. Срок — неделя.

Товарищ Голиков, сколько военнослужащих Вермахта находится на территории Финляндии?

— На постоянной основе три пехотных дивизии и дивизия СС «Норд». Эта как раз в районе Петсамо. Количество немцев на базе ВМС Германии в Турку не поддаётся учету по причине постоянной сменяемости.

— Товарищ Молотов, подготовьте ультиматум правительству Финляндии с требованием полного удаления с территории страны немецких военнослужащих в месячный срок. В противном случае у нас будут основания считать Финляндию в состоянии войны с СССР со всеми вытекающими последствиями.

Жуков, Голиков и Берия что-то строчили в своих блокнотах, а товарищ Сталин медленно раскурил трубку и спросил: — Товарищ Берия, сколько в наших лагерях содержится бывших польских военнослужащих и сколько, гм, избежали этой участи? Сидите, сидите!

— Сто пятьдесят три тысячи в лагерях, товарищ Сталин, и около ста тысяч мобилизованных Польшей в западных областях Белоруссии и, не принимавших участия в боевых действиях, были нами там же распущены по домам.

— Хорошо. Товарищ Голиков, а сколько поляков служат в Вермахте?

— По имеющимся данным, около пятисот тысяч, товарищ Сталин, — быстро ответил Голиков.

— Это что же получается? –воскликнул Хрущев, — в нашей Освободительной войне мы Польшу от поляков освобождать будем?

В кабинете повисла тяжелая тишина. Все смотрели на Сталина, ожидая его реакции.

— Товарищ Хрущев, полмиллиона поляков в немецкой форме — это не все поляки.

Да — в Освободительной войне нам предстоит освободить поляков от немецкой оккупации, — Сталин усмехнулся, — в том числе от фашистской оккупации с польским душком и акцентом. Но сделаем мы это вместе с поляками. Вместе с Польской освободительной армией, которая будет создана. Те сто тысяч отпущенных по домам — это теперь граждане СССР призывного возраста. Идет война, и они должны быть призваны в армию. Это первое. Второе. Бывшим польским военнослужащим, пребывающим сейчас в лагерях, должен быть предоставлен выбор: участие в освобождении Польши от немецких захватчиков и затем в строительстве новой — свободной социалистической Польши, или труд в лагерях в нашем тылу во имя достижения той же цели. Выбор простой.

Я думаю поручить выполнение этой задачи по формированию Польской освободительной армии генералу Рокоссовскому. Он имеет достаточный и военный, и жизненный, — Сталин сделал паузу, а за его усами спряталась легкая улыбка, — да, и жизненный опыт. — Все присутствующие поняли какой жизненный опыт имеется ввиду, если вспомнить пребывание Рокоссовского в не столь отдаленное время в местах не столь отдаленных. — А товарищ Хрущев, — продолжил Сталин, — поможет товарищу Рокоссовскому как представитель Ставки. — Сталин опустил руку вниз и легким жестом приземлил ее на карте в регионе Закавказья:

— А теперь, товарищи, Закавказье и Иран. Здесь сложилась непростая для нас обстановка. Товарищ Берия, доложите по существу вопроса. — Берия подошел к карте и взял указку. Сталин вернулся к столу и, чтобы не сидеть спиной к карте, сел на стул за приставным столом. Берия начал: — Как известно в 1935 году в Германии был принят так называемый «расовый» закон, базирующийся на теории избранности и превосходства арийской расы и арийских народов над другими. Нюрнбергским протоколом от того же 1935-го года на основе этого закона иранцы признаны арийцами. Так что последний дервиш на тегеранском базаре по чистоте крови не уступает рейхсфюреру СС Гиммлеру, а то и самому Гитлеру!

Шахиншах Ирана Пехлеви настолько проникся теорией арийской расы, что даже переименовал Персию в Иран, что в переводе означает «земля ариев». Сближение Ирана и Германии началось тогда бурно и всесторонне. Причем настолько, что после визита в Иран рейхсюгендфюрера фон Шираха — шефа молодежной нацистской организации «Гитлерюгенд» — в Иране была создана подобная молодежная военизированная организация.

Расширились и углубились экономические связи: Иран стал крупным поставщиком в Германию сельхозпродукции, особенно зерна и хлопка. Но этим дело не ограничилось. Немецкие специалисты промышленных групп Круппа, Симменса и ИГ Фарбениндустри приступили к работам по разведке железорудных, полиметаллических и нефтегазовых месторождений в южных провинциях Ирана. Немцы стремятся вытеснить британцев из совместного ирано-британского предприятия, владеющего Абаданским, — Берия указкой показал на карте, — нефтеперерабатывающим заводом, единственным в регионе предприятием способным производить бензин, в том числе авиационный, высокого качества. И если Африканский корпус Роммеля прорвется к Суэцкому каналу, то и иранские месторождения нефти, и НПЗ, всё это неотвратимо окажется в руках нацистов.

На территории Ирана мы фиксируем не только активную деятельность германских промышленных групп, но и возросшую активность военной и политической разведки Рейха. Представитель Абвера Бергольц в прошлом и этом году неоднократно посещал Иранский Азербайджан, где, как мы полагаем, находится специальное военное учебное заведение «Халиб», курсантами которого являются повзрослевшие члены пронацистской молодежной организации. (Халиб — название воинственного древнеиранского племени. Прим. авт.) В феврале этого года в регионе было зафиксировано появление шефа Абвера адмирала Канариса, а в марте нашу границу на этом участке, — Берия показал указкой место, — попыталась пересечь разведывательная группа в составе шести человек. Наши пограничники группу блокировали. Единственный оставшийся в живых член группы показал, что они должны были создать в предместье Баку опорную оперативную точку для последующего приема диверсионных групп и проведения диверсий на бакинских нефтегазовых предприятиях и транспортных коммуникациях. Могу с уверенностью предположить, что такого рода попытки будут продолжаться.

Товарищ Сталин, доклад закончен.

— Спасибо, товарищ Берия. Я думаю, товарищи, всем понятно, что с началом войны, немцы предпримут все усилия, чтобы не только прибрать к рукам нефтегазовый комплекс Ирана и другие важные сырьевые отрасли, но и превратить северные провинции Ирана в плацдарм для атаки на Бакинскую нефть. — Сталин замолчал, давая всем время оценить важность проблемы и продолжил: — Оценивая ситуацию в этом регионе, мы не можем не вспомнить о Турции — формально нейтральной, но фактически являющейся многолетним союзником Германии. Эта нейтральная страна в течение этого года сконцентрировала в Закавказье, то есть у наших границ, 24 дивизии и танковый корпус. Потому и мы вынуждены держать в Закавказье три армии, которые так пригодились бы сейчас на фронте.

Вывод: на южных рубежах страны сложилась угрожающая обстановка.

Я полагаю, товарищи, пора вспомнить о договоре между Персией и Советской Россией, подписанным товарищем Лениным с шахиншахом в 1921 году, особо его пункты номер 5 и 6. Эти пункты договора предоставляет нам право в случае создания угрозы Советскому государству ввести войска на территорию Ирана. Угроза налицо. Момент настал.

Медленно двигаясь вдоль стены с картой, Сталин, как бы рассуждая вслух, задумчиво произнес: — Можно ли сказать, что товарищ Ленин предвидел эту ситуацию? Не известно. Но можно утверждать, что этот договор есть подтверждение гениальности Вождя мирового пролетариата.

Сталин повернулся к военным: — Борис Михайлович, прошу вас вылететь в Тбилиси к Толбухину для разработки на месте операции по вводу войск на территорию Ирана с выходом к Персидскому заливу. Начало проведения операции — июль. Товарищ Молотов, подготовьте меморандум о наших намерениях для премьер-министра Черчилля и президента Рузвельта и, соответственно, накануне ввода войск — ноту шахиншаху Ирана Пехлеви.

Товарищи, за работу. Товарищи Берия, Голиков и Борис Михайлович, вас попрошу остаться.

Когда все покинули кабинет, Сталин призывно махнул рукой: — Садитесь поближе, товарищи. Речь пойдет о курдах и о Турции. Большинство курдов, как известно, проживают на ее территории, но не имеют никаких прав. Все попытки курдов добиться хотя бы автономии подавляются властью. Попытка восстания курдов в 1937 году привела к массовой резне. Сотни тысяч турецких курдов бежали в Иран и Ирак, однако жесткая позиция британских властей Ирака вынудила и их, и большую часть собственно иракских курдов, перебраться в Иран. И это накалило обстановку в Иранском Курдистане. Сейчас это пороховая бочка. Так, товарищ Берия?

— Так точно, товарищ Сталин!

— Борьбу курдов за свои права следует рассматривать как национально-освободительное движение и мы — коммунисты-интернационалисты — не можем оставаться в стороне. Вашим группам «Фарси» и «Масис», товарищ Голиков, и вашим резидентурам, товарищ Берия, предстоит большая работа. — Сталин внимательно посмотрел в глаза каждому и продолжил: — Вы, наверное, задали себе вопрос: а причем здесь «Масис»? А дело в том, что если в ближайшее время национальное самосознание курдов сплотит их и вдохновит на решительную борьбу за свои права, то это непременно приведет в движение и армянскую диаспору в Турции. А это тоже своего рода пороховая бочка со времен резни армян 1915 года. Особенно область города Карса.

И всё это будет происходить в тылу турецкой группировки в Закавказье. С большой степенью вероятности турецкие власти для подавления курдов и армян привлекут воинские части, дислоцированные вблизи нашей границы. — Сталин еще раз внимательно посмотрел каждому в глаза и закончил: — Мы не позволим туркам организовать еще одну резню. Идите, товарищи, работайте.

Глава IV. Восточная Пруссия

Темнело. Захватывая последний свет, растянутая цепью группа торопилась убраться подальше к востоку от железной дороги резонно полагая, что с раннего утра здесь объявятся немецкие поисковые группы.

Михаил шёл в цепи первым, указывая направление движения и задавая его темп. Темнеющее небо было затянуто тучами, и это навевало невеселые мысли. Дождь был бы просто наказанием. Ночь под дождем, когда тебе негде укрыться, а потом негде обсохнуть, это, знаете ли, то еще испытание. Ребята гнали от себя эти мысли, уповая на удачу.

Вдалеке по ходу движения послышался шум моторов, который спутать ни с чем нельзя, и скоро прямо над ребятами на небольшой высоте невидимая в ночи пролетела группа самолетов У-2.

— Девчонки наши полетели, — уважительно сказал кто–то из ребят, — ага, — подхватил другой, — сейчас они там разберутся, с этими сошедшими с рельсов эшелонами. Никому мало не покажется.

Разрывов бомб за дальностью слышно не было, но скоро со стороны железной дороги возник нарастающий знакомый гул моторов возвращающихся самолетов, а в той стороне откуда они возвращались появились сполохи огня, подсвечивающего низкие облака.

В темноте и влажной духоте идти было тяжело. Михаил спотыкался сам и всё чаще стал слышать негромкие чертыхания, сдавленные возгласы и матерки ребят, натыкающихся на плохо различимые во тьме болотные кочки высохшего болота. Но вот со стороны моря подул сначала робкими порывами, потом настойчивее и сильнее ночной бриз Балтики. В небе стали проглядывать звезды, а Луна, наконец освободившись из облачного плена, подсвечивала теперь всё вокруг бледным светом. Все вздохнули с облегчением, ветер и ясное небо на время придали сил, но напряжение и усталость брали своё. За спиной командир слышал тяжелое дыхание и, оглядываясь видел, что цепь начинает растягиваться.

Михаил посмотрел на часы, поднял руку, все остановились и услышали негромкий голос командира: — Всё! Привал, прием пищи и спать. Большой — в караул. Два часа. Через два часа тебя сменит Малой, а я Малого. Ясно?

В группе было два Ивана — один повыше ростом по прозвищу Большой, другой чуть пониже — Малой.

Оба Ивана тихо ответили: — Есть, — Большой Иван с банкой тушенки в руках и ножом отошел к небольшому бугорку, устроился там на ранце, автомат пристроил на коленях.

— Гюнтер, дай Большому часы, — приказал Михаил.

Только у двоих из группы были немецкие часы. Гюнтер снял с руки часы, отнёс Большому, усмехнулся и со словами «Не проспи, доннерветтер, и не разбей, ферфлюхтен! Нельзя оберштурмфюреру СС без часов», — вручил их Ивану. Тот тоже усмехнулся и шепотом ответил: — Отвали, фашистская морда! Иди, иди!

Через полчаса все спали мертвым сном. Кто, привалившись к кочке, кто на прошлогодней сухой полегшей траве. И только Большой, борясь со сном, иногда вскакивал с места и делал небольшие пробежки вокруг своего бугорка.

Михаил, как только закрыл глаза, провалился в ощущение приятного свободного полета с радостным предвкушением чего-то хорошего, светлого, долгожданного. Это предвкушение скоро проявилась в слышимом где-то вдали:».. в парке Чаи-ир распускаются ро-озы…», и тут же Михаил увидел себя на истринском пляже, а у кромки воды знакомую тонкую девичью фигурку. Он кричит ей: — Маша! Маша! — Но она не слышит его. Он бежит к ней, она оглядывается, узнает и со смехом пускается прочь. Вот пляж заканчивается, она выбегает на луг, они бегут по мягкой, теплой, напитавшейся солнцем зеленой траве. Наконец, он догоняет девушку, и оба падают в высокую, пахнущую цветами траву. Он целует ее волосы, лоб, нос, губы, его рука ласкает девичью грудь и…и в этот сладкий момент сон улетает оттого, что Малой Иван теребит плечо спящего и шепотом говорит: — Командир, время! — Михаил садится и недовольно бормочет: — Черт бы тебя.. — не договаривает, окончательно просыпается, и увидев перед собой удивленно-обиженное лицо, хлопает Ивана по плечу и тихо говорит: — Не бери в голову, это я со сна.

Михаил трясет головой и осматривается. Короткую летнюю ночь на востоке уже вытесняет пока еще робкое серое утро. Михаил вскочил на ноги и задрал голову. Небо было чистым, кое-где еще просматривались потускневшие звезды.

«С погодой повезло, — подумал Михаил и развернул карту, всматриваясь в даль, где темнела полоса, — «ага, вот она — эта роща, до нее километра три. Но в общем вышли точно, а время? Время 4.20».

— Подъем, подъем! — Михаил стал обходить ребят, кого потрёпывая по плечу, а кого и поддергивая за ноги или, особенно крепко спящих, нежно пиная по заднице. Когда все встали Михаил коротко скомандовал: — На прием пищи, сборы и всё остальное — двадцать минут. Потом марш-бросок вон к той роще. Сергей и Малой — передовая группа!

Михаил глянул на часы: — Время! Все готовы? Вперед!

Роща была небольшой по площади, эллипсовидной и вытянутой с запада на восток.

— Петр, подойди, — достав карту, обратился Михаил к одному из пилотов планеров, — вот, смотри. Мы вот здесь. А вот это Нойхаузен, вот от него дорога на юго-юго — запад. Она примерно в пяти километрах от восточной оконечности этой рощи. Местность ровная. Вот здесь твой пост наблюдения за дорогой и восточным сектором. Ясно? Выполняй. Остальным — готовить костры. Вот здесь и в ста метрах вон там. Хвойные ветки складываем отдельно –их побросаем в костры для задымления в последний момент. Сначала ломаем сухие ветки и собираем валежник. За дело!

В ход пошли саперные лопатки и ножи. Большой Иван и пилот второго планера по имени Борис, тоже мужчина немалой силы, руками ломали толстые длинные ветви.

— Всё, достаточно, — крикнул Михаил, оценив размеры четырех куч веток, посмотрел на часы и объявил: — Шесть пятьдесят! Пора! Сухой спирт! — Костры медленно разгорались, выбрасывая клубы белесого дыма, тотчас сносимые ветром к югу. Ребята отдыхали подле одного из костров, а Михаил нервно ходил туда-сюда, то посматривая то на часы, то вглядываясь в небо.

— Слышу, я слышу, — Иван Малой резво поднялся с земли и замер, — ну, слышите? — Теперь уже все уловили наплывающий с северо-востока гул множества моторов.

— Вижу! Вон они! — воскликнул Большой Иван и выкинул в сторону и вверх руку.

Все увидели вдалеке на северо-востоке группу всем показалось как бы висящих в воздухе неторопливых самолетов, а чуть позади и над ними небольшой рой мелких мошек — истребителей сопровождения.

— Командир, почему они летят не на нас, а мимо? — спросил кто-то из ребят.

— Ветер! Они учитывают ветер! — ответил Михаил. Все одновременно посмотрели на дым от костров, гонимый резвым морским ветерком к югу.

— Костры! — крикнул Михаил, подскочил и бросил охапку хвойных веток в костер, все тотчас последовали его примеру. Повалил густой желтовато-коричневый дым.

Сержант Колдасов достал ракетницу, вопросительно посмотрел на командира, запустил в небо две красные ракеты и выкинул ненужную теперь ракетницу в костер.

— Уходим! За мной! Бегом! — Михаил рванул, по ходу выкрикивая: — Если не успеем уйти, нам конец. Свои перестреляют, никто разбираться не будет.

Михаил бежал и слышал за спиной тяжелое дыхание и хруст веток под сапогами. Роща — такая небольшая на карте — наяву оказалась не такой уж маленькой. Но вот, наконец, впереди появились просветы, и группа выскочила на открытое пространство. Вдали, и теперь уже за рощей, виднелась россыпь парашютных куполов.

— Надо же! Похоже точно к нашим планерам присоседятся, — предположил Гюнтер. — Да, глядя на карту, согласился Михаил, — а нам надо присоседиться вот к этой ферме. Километра три будет. Петр, ты замыкаешь! Вперед! — и все цепью скорым шагом последовали за командиром.

Приближение фермы все определили не только зрительно, но и обонятельно — по запашку. Большой Иван потянул носом: — Свинюшки где-то рядом. — Говнецо рядом, — уточнил Борис-планерист, — воняет мерзко.

— Бекон любишь? — обращаясь к нему спросил Гюнтер.

— Чего-о? — не понял тот.

— Я говорю: сало любишь? — уточнил Гюнтер.

— Сало? Сало люблю, — расплылся в улыбке Борис.

Гюнтер ухмыльнулся и хотел сказать что-то, но не успел.

— Тихо! — прервал разговорчики и остановил всех командир.

Впереди метрах в двухстах все увидели низкое, длинное, покрытое черепицей деревянное строение с узкими окнами и воротами по торцам. За строением раскинулся большой сад с ровными рядами невысоких, но раскидистых с сочными зелеными листьями деревьев. За деревьями сада просматривались несколько аккуратных кирпичных домов с островерхими крышами.

Из правых торцевых ворот несколько молодых мужчин вывозили груженые тачки, закатывали на деревянный помост и с него опорожняли их в большой, стоящий на телеге под помостом короб.

Заметив ребят, рабочие побросали тачки, сбились в кучку, немного потоптались, что-то оживленно обсуждая, успокоились и продолжили работу.

Тихо! — сказал кто-то из ребят, и все замерли, вслушиваясь. Из-за домов послышался далекий шум моторов.

— Ложись! — скомандовал Михаил. Все попадали в траву, а Михаил пристроился между невысоких кустиков с биноклем, вглядываясь в ландшафт.

— Что там? — тихо спросил кто-то из ребят.

— Колонна. Следует на юго-запад. Логично. Они хотят и прикрыть Кенигсберг с востока, и блокировать десант, — Михаил глянул на часы, — девять часов. Хм, быстро фрицы собрались, но все равно опоздают. Хрен им, а не десант. Ищите ветра в поле.

Гул моторов приблизился и теперь уже невооруженным глазом была видна колонна из пяти тяжелых тентованых грузовиков в сопровождении колесно-гусеничной бронированной разведывательной машины.

— П… дуйте, господа! Вы — на юг, а мы рванем на север! Гюнтер, Малой, ко мне. Видите, от крайнего дома вправо уходят столбы. — Михаил передал бинокль Гюнтеру со словами: — Взгляни, по-моему, там на столбах не только электрические провода, но и телефонный кабель.

— Да, точно! — подтвердил Гюнтер.

Пока Гюнтер пялился в бинокль колонна пропала вдали. Наступила тишина.

— Михаил посмотрел в глаза Гюнтеру и Малому: — Вы знаете, что надо делать. И транспорт, проверьте есть ли на ферме транспорт? Вперед!

Гюнтер и Малой встали и с оружием наизготовку направились к длинному строению.

Михаил тоже встал и развернулся с биноклем назад. Метрах в трехстах командир рассмотрел Петра, который увидев, что группа остановилась, тоже остановился и присел на бугорок, глядя то вперед, то оглядываясь на рощу.

«Где же этот Лобанов, черт побери?» — мысленно начал волноваться Михаил.

Недалеко от островерхих домов что-то грохнуло, и все увидели, как один из столбов накренился, словно задумался, удерживаемый проводами, но всё же, оборвав их, рухнул.

Из-за длинного строения появился бегущий Малой. Подбежал, несколько раз глубоко вдохнул, выдохнул, восстанавливая дыхание, и быстро начал: — Эта свиноферма принадлежит одной семье. Их восемь человек: двое мужчин в возрасте и шесть женщин разных возрастов. А еще пятнадцать рабочих — это польские военнопленные. Есть транспорт — грузовичок «Опель» типа нашей полуторки и мотоцикл с коляской. Гюнтер остался там, чтобы хозяева на этом транспорте не сбежали. Когда мы столб взорвали, они сразу поняли кто мы, и теперь требуют встречи с русским командиром.

— Требуют? Ладно, встретимся.

— Командир, вон Петр с командой!

Михаил оглянулся и увидел группу десантников, скорым шагом следующих за Петром.

— Здорово, фашисты, — негромко поприветствовал всех и отделился от группы один из десантников. Безошибочно определив командира, подошел к Михаилу и представился: — Командир группы старший лейтенант Лобанов. Группа в составе двадцати бойцов прибыла в ваше распоряжение.

— Старший лейтенант Крюков, — ответно представился Михаил и спросил: — А звать-то как? — Александром меня зовут, — ответил тот. — Мужчины обменялись рукопожатием.

— Слушай Александр, дядя Макс, я помню, говорил, что ты прибудешь с ротой?

— Верно. Однако в последний момент дядя Макс урезал состав. Почему? Не знаю, ему видней. А сейчас надо выйти на связь и доложить, что мы встретились, получить данные по обстановке и подтверждение задания.

Лобанов махнул рукой десантнику с рацией за спиной, и тот тотчас снял ее и начал приводить в рабочее состояние.

— Ну, а что там на фронте? — спросил Михаил и все ребята замерли.

— Что на фронте не знаю, а вот что было на нашем аэродроме в Кретинге мы все видели сами. Вчера туда пригнали еще две эскадрильи штурмовиков «илов». Они вместе с «сушками» («Сушки» — штурмовики СУ-2. Прим. авт.) вчера пополудни успели по пять-семь боевых вылетов сделать и сегодня с самого с ранья по столько же. Надо видеть это чёртово колесо! Здесь проверяют масло, заправляют самолеты топливом и снаряжают боеприпасами; тут взлетают, там приземляются. Поврежденные и кое-как севшие машины оттаскивают под маскировочную сетку в ремонт или на разборку, раненых и обгоревших пилотов и стрелков тащат в санчасть. Шум, гам, крики, мат! В общем — дьявольская кухня! Вчера, когда уже смеркалось, появилась двойка «Мессеров». Один сбили прямо над поляной аэродрома, другой ушел. Сбитого летчика изловили, допросили откуда он взялся такой прыткий и тут же в темень по полученным координатам отправилась эскадрилья ночных бомбардировщиков. Девчата наши взялись за дело. Вот так! Больше немцев мы не видели. Ну, что там, Петров? — командир повернулся к радисту. Тот снял наушники и доложил: — Задание подтверждено. Получена информация: немцы начали отход из Мемеля в Восточную Пруссию по Куршской косе.

— Твою дивизию! — вырвалось у Михаила, — так быстро? Черт, чёрт!

— Да в чем дело? — спросил Лобанов

— Дело в том, Саня, что если началась эвакуация Мемельской группировки Вермахта, то немцы могут эвакуировать и группу «Роланд» из замка Розен и вообще всех и все, что там есть. Мы можем не успеть. Понял? Где твоя карта? –Лобанов достал из полевой сумки-планшета и развернул карту: — Вот.

— Смотри, — начал Михаил, — ты со своими ребятами с запада обходишь по этому леску Нойхаузен и следуешь на север. А вот здесь плохой участок — примерно пять километров по открытой местности. Дальше проще. Вдоль левого берега вот этой речушки, видишь, она впадает в Куршский залив, следуете вот до этой точки. — Михаил сверился со своей картой, ткнул карандашом в карту Лобанова и продолжил: — Местность по ходу местами болотистая, но проходимая и есть возможность в случае чего укрыться в камыше или кустарниках. От этой точки ты поворачиваешь на северо-запад и обходишь городок Кранц, вот он прям в основании Куршской косы, обходишь его с востока. Куршская коса здесь широкая и лесистая, вы должны следовать по западному берегу косы по границе леса и берегового песка. Вот здесь примерно в пяти километрах и считай на берегу и находится замок Розен. В лесу он находится, здесь он в основном сосновый. Замок окружен высокой крепостной стеной, но со стороны моря есть скальный выход. С его макушки просматривается почти вся территория замка и хозяйственные постройки. На противоположной стороне ворота и за ними по лесу идет дорога протяженностью примерно три километра, упирающаяся в основную Куршскую дорогу. Я со своими ребятами рассчитываю оказаться там раньше. Но война есть война. Если по прибытии на место нас там не окажется, принимай решение самостоятельно. Цель операции тебе известна.

Твой радист пойдет с нами. Все ясно?

— Погодь, Миша, погодь! А откуда тебе известно про скальный выход и что с него просматривается почти вся территория замка? А? — Михаил рассмеялся: — От дяди Макса. Он гостил там когда-то. Живы будем — расскажу, а сейчас времени нет. Вперед!

Когда Лобанов с командой скрылись вдали, Михаил сложил свою карту в планшет и сказал Малому: — Ну, пошли! Русского командира им подавай!

Гюнтер сидел в грузовом «Опеле» с автоматом на коленях и разбирался с рычагами управления машины, поглядывая на уходящую от домов дорогу. При приближении командира и Малого он выпрыгнул из кабины, а Малой тут же занял его место.

— Машина старенькая, я таких и не видел, но находится в идеальном состоянии, — сообщил Гюнтер.

— Хорошо! Так чего хотят немцы? — спросил Михаил.

— Не знаю, может жаловаться будут.

— Жаловаться? –опешил командир.

— Да не знаю я. Нам сюда. Здесь у них что-то вроде конторы.

Михаил шел, осматривался и удивлялся. Большой сад полуподковой окружал дома и примыкал к ним почти вплотную, оставляя перед ними небольшое пространство, занятое клумбами и цветниками с яркими красивыми цветами. И никаких заборов. Надо же? Вообще нет заборов. К торцу последнего в ряду дома примыкал большой пруд в окружении гордых тополей и акаций и грустных, склоненных над водой ив. «В красоте живет немчура» — определил Михаил, и поймал себя на том, что испытывает что-то вроде зависти с порцией черняшки.

Вошли в дом и через большую прихожую попали в контору с двумя столами с телефонами и стеной, заставленной шкафами с папками. На стульях вокруг одного из столов и расположилось всё семейство. Михаил кивнул всем, обвел взглядом и подумал: «Не иначе три поколения: двое мужчин в возрасте и вероятно их жены-бабульки, две дамы среднего возраста, поди дочки, и две молодки –что ли внучки? А где же остальные мужики?» — Одна из девушек чем-то напомнила Машу. Михаил почувствовал, как защемило сердце и вдруг увидел перед собой огромные голубые глаза смеющейся Маши, уловил запах ее волос и где-то вдалеке летящие слова — «… в парке Чаир распускаются ро-озы..». — Отогнав видение, Михаил обратился к Гюнтеру: — Спроси, чего хотят? Только коротко!

Гюнтер обратился к одному из мужчин, выслушал ответ и перевел: — Они боятся, что мы посчитаем их ферму военным объектом, поскольку они поставляют сало, вяленое мясо, мясные консервы и кожу тыловой службе Вермахта, и потому уничтожим ее, ферму, как уничтожили столб, и они останутся нищими и голодными. А еще он казал, что сегодня утром они слышали по радио обращение Сталина к немецкому народу и там было сказано, что Красная Армия воюет не с немецким народом, что Красная Армия освободит немецкий народ от власти человеконенавистнической идеологии и нацистских преступников, стремящихся сделать немецкий народ исполнителем и соучастником преступлений, имеющих целью уничтожение целых народов.

— Вот и успокой их и скажи, что уничтожать мы ничего больше не будем. Но кое-что мы реквизируем: машину, мотоцикл и два ящика тушенки. Всё.

— Они просят хотя бы расписку.

— Ну, напиши, какие проблемы, — усмехнулся Михаил.

— От имени кого? — изумился Гюнтер.

Михаил задумался: — Хм, от кого? Ну, напиши от имени рейхсфюрера СС Гиммлера. Да, вот что! Спроси, а где их мужики?

— Они говорят, что мужей двух фрау, мужа старшей дочери и жениха фройляйн в мае призвали в армию и отправили в Тильзит.

— Ладно, пошли, — бросил Михаил и подумал: «В Тильзит, значит, мужиков! На самую границу, на передок! Что там сейчас творится? Да, лучше бы они своими бабенками да свинюшками занимались». — Дальше мысли Михаила побежали в странном направлении: «Мужиков в Тильзит на самую границу. А зачем? А потом что? А потом через границу и к нам! Дранг нах остен! А что им у нас делать?» — Михаил вспомнил свою деревню Лыткино с кривыми разнобойными заборами, старыми деревянными вросшими в землю домами. «Так что им у нас делать? Бросить у себя всё такое ухоженное, теплое, уютное и родное, чтобы черт-те где заставить нас убрать заборы и построить им, им –немцам — кирпичные дома и свинарник? И нас в свинарник? Да хрен вам! Тьфу ты, дурь какая в голову лезет!»

Ход командирских мыслей прервал своим вопросом Гюнтер.

— Поляков пленных будем освобождать? — со смешком спросил он.

Михаил зыркнул на него и сквозь зубы сцедил: — Некогда нам. Лаврентий Палыч их освободит! — и махнул рукой, подзывая ребят.

Все собрались, и Михаил скомандовал: — Малой и Гюнтер — мотоцикл, Большой — за руль грузовика, я — в кабину, остальные в кузов. Малой подскочил: — Командир, там в гаражном боксе канистры с бензином. — Михаил кивнул головой, Малой метнулся в бокс, вернулся, поставил в кузов две канистры и подмигнул: — Пригодятся!

— По машинам! — Михаил запрыгнул в кабину и увидел в открытом окне конторы застывшие женские лица.

Где-то вдалеке громыхнуло, и это отдалось в голове вопросом: «Что их ждет?»

Мотоцикл и машина обогнули дома, объехали обрушенный столб и выехали на дорогу.

— Как ты думаешь, командир, почему поляки не бегут? — спросил Гюнтер.

— А куда? Всюду немцы. Польша недалеко, но и там немцы. А здесь тепло и сытно с салом-то. А из говна свинячьего и картофельных очисток они, наверное, свой бимбер гонят зимой. А осенью из гнилых яблок. Хорошо же? (Бимбер — польский самогон. Прим. авт.) — Гюнтер неопределенно кивнул головой.

Михаил достал карту: — Семь километров до Нойхаузена. Объездной дороги нет, придется переть через город.

Дорога была свободной. За все время пути навстречу проехала одна гражданская легковушка и два конных фургона. В Нойхаузен въехали без проблем как на экскурсию. Городок жил своей обычной жизнью. Лавки, магазинчики, гаштеты — всё работает, все при делах. Всюду флаги со свастикой, любят они это дело. Граждане ходят по улицам по своим делам туда и сюда. Ничто не напоминает о том, что уже второй день идет война.

Городок небольшой, проскочили его быстро, а вот на выезде где-то в полукилометре от последних городских строений на развилке оп-па — пост! Ни шлагбаума, ни будки. На обочине стоит солдат с винтовкой наперевес и бляхой на груди, за ним в трех шагах офицер рядом с мотоциклом. Еще два солдата возятся с пулеметом, установленным на коляске.

«Похоже они еще не осознали, что идет война. Тем хуже для них» — подумал Михаил.

Авангардный солдат махнул рукой, требуя остановиться.

— Фельджандармерия, черт бы их побрал! Сдается мне, что они тут не по наши души, — сказал Михаил и передернул затвор автомата. Не доезжая метров пятнадцати до первого жандарма, Гюнтер из мотоциклетной коляски саданул длинной очередью. Жандарм с бляхой, офицер и один из тех, кто возились с пулеметом, сразу упали замертво, а четвертый с потрясающей скоростью бросился бежать, еще и выделывая зигзаги. Пока Гюнтер выбирался из коляски, немец успел отмахать метров двадцать. Гюнтер поднял автомат, прицелился и дал короткую очередь. Все замерли. Беглец упал, но тут же вскочил и рванул еще быстрее. Все застыли, не веря своим глазам. Гюнтер матюкнулся, подскочил к убитому жандарму, вырвал из его рук винтовку, прицелился и выстрелил. Беглец, как подкошенный, со всего маху распластался на траве, не двигаясь.

— Я всегда говорил, что шмайссер — говно, а не оружие, по воронам стрелять, чтобы напугать, — Гюнтер подошел к машине и со словами «может пригодиться» сунул винтовку в кузов.

— Малой, — проверь мотоцикл, — приказал Михаил, а сам вышел из кабины, подошел к убитому немцу и снял с него цепь с жандармской нагрудной бляхой. Малой завел мотоцикл, газанул, проехал несколько метров вперед, лихо развернулся, подъехал к командиру и доложил: — Техника в порядке! БМВ — другое дело, не то, что этот фермерский, как его, Гюнтер?

— «Цундапп» — ответил тот.

Михаил повесил Малому на грудь бляху, скатил фермерский мотоцикл в кювет и скомандовал: — По машинам! Теперь мы фельджандармы СС, а их не останавливают. Вперед!

Большой Иван, трогаясь с места, кивнул головой в ту сторону, куда убежал беглец и сказал: — А этот? Может он притворяется, а сейчас отдышится и рванёт дальше?

— Не рванёт. Гюнтер в третий раз был точен, я видел.

Командир! А как ты думаешь, немцы на ферме уже соединили концы порванных проводов?

— Конечно! И соединили, и, верняк, уже сообщили о нас куда следует. У них с этим полный порядок. Но искать нас должны, если рассудить логически, на подходах к Кенигсбергу, а мы движемся в противоположном направлении. Так что может быть нам повезет! И нам, и ребятам Лобанова! Большой, подтолкни БМВ. — Слабенький мотор «Опелька» взревел, Малой правильно понял сигнал, и мотоцикл мощно рванул вперед.