Бесплатный фрагмент - Тишина

Глава Первая. Начало

Время текло сквозь пальцы как вода, ускользало как сигаретный дым, оставляя лишь неизгладимый след на лице в виде избороздивших морщин.

Иногда нужно побыть одному. Тишина необходима, чтобы услышать истинного себя. Слышать биение собственного сердца, чтобы быть откровенным. Самое отвратительное лгать самому себе, это оставляет вкус желчи во рту и желание стряхнуть с себя «чужое» пальто.

Чаще всего ложь самому себе приходит, когда пытаешься быть «удобным» кому-то. Становишься икеевским креслом, недорого и со вкусом — «беру».

В своей семейной жизни Анна была, мягко говоря, не «икеевским креслом», скорее каким-то стулом со времен инквизиции. Всю жизнь она слышала: «с таким характером, как у тебя — не выйти замуж». Как будто в двадцать первом веке замужество — есть главное достижение женщины (девочки) и — есть самоцель. Глупости какие. Жизнь велика и многообразна в своём проявлении, и занимаемых позициях, стремлениях.

Но так уж вышло, что Анна все-таки замужем.

Её муж — Павел — человек лет тридцати пяти, уравновешенный, практичный, с небольшой залысиной, бледностью и синяками под глазами от недосыпа. Ко всему прочему он был хронически тощим, и на голову был выше Анны. Анна же была очень миниатюрной, ростом чуть выше ста пятидесяти сантиметров, размер ноги и вовсе был смешным — тридцать четвертый. У неё были маленькие, выразительные глазки на круглом лице и слегка вздернутый нос.

Уравновешенность Павла помогала их браку сохранять баланс, чтобы не опрокинуть «семейную лодку». Так как у Анны всё было через край. Энергия била из каждой частицы её бытия и легко могла перевернуть и снести что угодно на своём пути. «Вижу цель — не вижу препятствий» — это было её девизом по жизни. В какой-то степени её можно сравнить с бурлящей горной рекой или хаски, которого пытаются запереть в квартире. Бесконечная внутренняя энергия искала выход, иначе разрывала изнутри. С ней было трудно, даже очень, но у неё было одно достоинство — она не давала останавливаться на достигнутом и всё время подталкивала самим своим существованием к вечному движению.

Но в минуты, когда и её оставляли внутренние силы, что случалось не часто, то наполнить вновь её стремлением и движением было некому. Для этого нужна была тишина. Она была необходима для самоанализа и принятия решения: «куда двигаться дальше?! Каков же новый вектор?!»

Поиск времени на себя привёл её в музеи, театры, библио-кафе и как ни странно к уличным музыкантам.

В самих музеях и театрах её забавляли не только выставки и спектакли, но и наблюдение за разношерстной публикой, посещавшей эти мероприятия. Кого там только не было: вечно снующие повсюду школьники, которые повсеместно приносили какофонию, пенсионеры, люди глядя на которых хотелось сказать: «Вы что здесь вообще забыли?», люди средних лет и по одежде видно, что средних достатков, такие же как Анна. Люди, пытающиеся хоть иногда выходить в «свет».

Она ходила всегда одна. Даже ещё в те годы, когда у них с мужем не было детей. Павел не интересовался светской жизнью и считал это пустой тратой времени, но не мешал Анне искать себя.

Очередной осенний день был наполнен последними солнечными лучами и списком дел, от которого кружилась голова. Хотелось лечь и сдаться. Но сдаваться было некому и некогда, поэтому разбудив сына и дочь, Анна собирала их в садик.

Сыну было почти пять, но место в садике дали лишь на три часа, что очень сильно злило и расстраивало Анну. Дочери вот на днях исполнился год, который пролетел незамеченным. Анна никак не могла понять, как так вышло. Но, с другой стороны, вспоминая отрывки прошедшего года, она не отдавала себе отчёта, как она смогла выжить и даже улыбаться. Без эпитетов «проклятая» — поликлиника не вспоминалась, а бесконечные кружки и секции старшего сына тоже не добавляли физических и моральных сил.

Сборы — это всегда сложный и стрессовый момент для всех мам и тех, кто оказывается в зоне поражения. Уговоры, угрозы и шантаж. В ход шло всё. Через сорок пять минут наконец всё и все были готовы и нужно было уже по обыкновению догонять маршрутку. Вообще посадка и поездки в транспорте больше напоминали жонглирование, так как нужно было поочерёдно забросить двух малолетних детей и коляску, при этом стараясь не задеть людей, присутствовавших при этом представлении.

Анне часто вспоминался мультик «Обезьянки» из детства, над которым она смеялась, будучи ребёнком. Сейчас она над ним рыдала, так как сама приблизительно так себя и видела со стороны. В общественном транспорте на нее смотрели с немым вопросом, как на бабушек в шесть утра: «Чего ж тебе неймется и не сидится в своем декрете? Куда ты едешь и зачем?»

Сын, ноющий о том, что опять не взяли самокат, зонт или что бы то ни было, которое можно было бы только в зубах переносить Анне. Очередной инвентарь среди жонглируемых предметов, воспринимался Анной болезненно. Муж, подливал масла в огонь, предложив как-то раз, чтобы Анна с детьми отвезли черепашку к ближайшему озеру, которую они спасли на дороге, но не сумевшую привыкнуть к неволе и мечтавшей о свободе, разумеется на маршрутке, полным составом гастролирующей трупы. Анна смогла ответить лишь красноречивым взглядом и больше Павел о таких глупостях не заговаривал.

Поездка в двадцать минут от дома до садика проходила беспокойно. Так как сидели все друг на друге. Народу было битком и любезно уступленное место было в радость. Анна посадила сына на одну коленку, дочь на другую, руками стараясь удерживать детей и примостившуюся коляску. Усердно делая вид, что так и задумано и вообще все под контролем. Но чаще всего в этот момент, раздавалось недовольно покрякивание дочери. Она страстно желала, несмотря ни на что, ходить. Соня размышляла просто: «я научилась ходить не для того, чтобы сидеть!». Данте не описывал таких пыток в своей «божественной комедии», так как тогда ещё не были изобретены «адские колесницы» — маршрутки. Выходя из общественного транспорта, Анна всегда испытывала чувство облегчения, как переход из ада в чистилище, а моментами и вовсе освобождение души от оков тела.

Слушая не умолкавший треск сына, о пауках и паутинах, Анна задумалась и говорит:

— А представляешь меня бы укусил такой паук и я бы стала, как человек — паук. Мы бы добирались до садика на паутине. Вжик и полетели туда-сюда. Раз и мы в саду. Здорово было бы?!

— Да, да и папа-паук и мама-паук и я человек-паук и Соня-паук.

— М-да-а-а-а, многовато пауков выходит, — Анну уже поглотила мысль из интернет картинки «я думала, что к две тысячи двадцатому будут летающие машины», а в итоге у меня пока никакой, хотя нет есть стиральная.

Анна любила сына Игоря, это был добрый, несмотря на то что своенравный мальчуган с гагаринской улыбкой, такой же солнечной и светлой. Он был по характеру точной копией Анны и от этого их отношения всегда были с огоньком. То с огоньком любви, то испепеляющим, среднее положение находилось крайне редко. Игорь любил делать маме комплименты о её красоте, регулярно дарить цветы. Анне было это приятно, даже несмотря на то, что не редкость это были колючки, выдернутые с корнем.

Соня — дочь Анны, была совершенно другой и более походила на папу характером. Когда это обнаружилось все сами того не замечая вздохнули с облегчением. Если бы и у Сони был характер Анны, то она не удивилась, услышать от мужа: «я домой приду, но в следующей жизни». Игоря и её всегда было много, они умудрялись занимать всё предлагаемое им пространство физически и морально, они были как коты.

Только отвезя Игоря в сад, надо было бежать обратно на остановку и ехать домой, чтобы что-нибудь сделать по дому. Гулять рядом с садиком уже не было никаких сил, этот вид ей за три месяца катаний сильно наскучил. Обычно по дороге обратно Соня засыпала на руках и предстояла задача вытащить коляску, не разбудив её. Перекладывать в коляску до дома было не резонно, так как в коляске Соня спала скверно, а положить и тут же достать было чревато пробуждением. Дома у неё был час-полтора и потом снова в путь дорогу за сыном. А забрав его нужно было ехать домой. Ночью Анне уже снилось это колесо сансары.

Игорь утром пошутил: «Мам, а давай заберём у папы машину!» и засмеялся искренним переливающимся голоском, похожим на колокольчик. Анна посмеялась, но идея зародилась в её голове. А почему бы в действительности не пойти учиться на вождение. Да это сложный шаг для семьи с точки зрения финансов. Финансы хромали на обе ноги и кошелёк мечтал сделать себе харакири, чтобы уйти из жизни достойно. К тому же, Анна до корней волос была пешеходом, и никогда за почти тридцать лет даже не садилась в водительское кресло. Но усталость брала своё.

Павел не был в восторге от идеи жены и сына забрать у него машину. Но он видел, насколько Анна была разбита и опустошена в последнее время, как она устала.

Когда Павел вернулся с недельной командировки Анна просто уткнулась в него и тихо заплакала.

— Я больше не могу…

Это всё что она смогла сказать и этого было достаточно. Павел просто ответил:

— Выбирай автошколу.

Ему не нужно было объяснять причину её ночных тихих слёз, так как он научился за годы их совместной жизни чувствовать и понимать её без лишних слов.

Глава Вторая. Первый урок

Первое занятие было ужасным. Особенно сложно давалась змейка. У Анны создалось впечатление, что она управляет толстозадым дирижаблем. Конусы чётко стоят по габаритам машины и нет никакого места для маневра. Если про педали она не забывала, то вот про руль, то и дело нужно было напоминать. Ко всему прочему, как выяснилось, рулем нужно было очень энергично управлять, это было откровением для Анны. Инструктор старался сделать снисходительный вид:

— Так ты говоришь, первый раз села за руль? Папа или брат, не давали порулить? — сказал инструктор с сильным восточным акцентом.

— Не кому было. И машины не было, — вцепившись в руль цедила Анна сквозь зубы, в очередной раз снося конус.

Его глаза так и были готовы рассмеяться в голос от очередной неудачи. С переднего пассажирского сыпались реплики:

— Ну смотри, я это вообще всё на скорости могу. Вот так — вот так! — говорил инструктор голосом продавца шаурмы.

— Глубокий вдох. Я всё смогу. Я справлюсь — повторяла Анна себе как молитву. — Я не сдамся.

Но моральные силы таяли как мороженное в полдень. Три часа катаний от забора до забора на автодроме дались с большим трудом.

Придя домой, она не выдержала и тихонько села в углу и заплакала. Павел никогда не умел её утешать и не знал с какой стороны подойти. Он всегда говорил не то и только раздражал. Правда считал это преимуществом: «Лучше злись на меня, но не плачь». В какой-то степени методика действенная. Но сейчас был не подходящий момент.

Прибежал Игорь и просто обнял. Какие это объятия: самые нежные и теплые. Анна давно была сиротой и забыла уже что кто-то может её так любить. Несмотря на сложные отношения с Игорем, только он мог её утешить. Соня такого эффекта не умела оказывать. Игорь с Анной могли ругаться и быть в ссоре, но он чувствовал, когда он ей нужен, а она ему. Они просто уходили от всех, чаще всего залазили в палатку Игоря и лежали обнявшись.

Анна усадила сына на колени. Он, не прекращая обнимать её серьёзно спросил:

— Что у тебя случилось? — с небольшим вздохом означавший: «ну что опять — то?». Этот тон и вздох несколько рассмешили её, и она улыбнулась уголками рта, но потом снова погрустнела.

— У меня не получается водить машину. Я из-за этого сильно переживаю.

— Может бросишь? Мы можем и на маршрутке ездить, — с некоторой надеждой спросил Игорь.

— Не могу.

— Почему? — не унимался Игорь.

— Мы заплатили уже деньги, и ты сам знаешь, как я устала ездить на маршрутках. Я должна научиться. Я справлюсь. — Анна говорила, пытаясь придать голосу уверенность, чтобы Игорь ей поверил и в какой-то степени убедить саму себя не отчаиваться.

— Брось. Только не плачь.

Анна взглянула на сына, удивляясь его чуткости и доброте. Игорь старался оберегать её как умел. Подражая отцу, интуитивно пытался оградить и защитить маму. Он не мог смотреть на её слезы. Она редко плакала, а при сыне старалась не плакать и вовсе. Но один раз не выдержала и это было три месяца назад. Тогда все пассажиры маршрутки во главе с водителем набросились на Анну, осуждая и крича, что она хамка от того, что не сложила коляску, заходя в маршрутку. А она просто не успела. Во время тренировки Игоря по гимнастике, Соня уснула в коляске. Когда Анна с детьми подошла к остановке, то тут же подъехала нужная маршрутка. Доброжелательный мужчина, предложив помощь с коляской, молниеносно забросил её вместе с Соней в салон, так что Анна даже ничего сказать не успела. В самом салоне, удерживая Игоря, бережно достать Соню из коляски, при этом не разбудив, и сложить коляску, усадив и уложив к себе на колени обоих было невозможно. На обвинения в свой адрес Анна не огрызалась, не спорила, тихо сидела осознавая, что в некоторой части люди правы и коляска мешает проходу, но ничего не могла с этим уже поделать. Тот доброжелательный мужчина, который ей помог затащить коляску в салон, единственный поддерживал её и утешал. Помогал решить сложившуюся ситуацию. Выйдя на своей остановке, Анна была больше не в силах сдерживать слёзы. Игорю очень ярко запомнились эти хрустальные капельки, которые текли по щекам его мамы. Он часто потом вспоминал, как она была расстроена.

Понемногу Анна успокоилась в объятиях сына, а тогда и Павел решился подойти. Всхлипнув, Анна спросила:

— Ты же в меня веришь?

— Если бы не верил, то не отпустил бы учиться — обнимая её проговорил Павел, мягким, успокаивающим голосом.

Через три дня, пока Игорь был на тренировке, Анна разговаривала с Леной. С ней она познакомилась здесь же на гимнастике. Их сыновья вместе ходили к одному тренеру. Лена была симпатичной молодой женщиной, приблизительно одного возраста с Анной. Лена обладала пышными кудрявыми волосами, доброжелательным лицом и немного грустными глазами. Тема вождения была ей сейчас особенно близка, так как незадолго до Анны она пошла тоже учиться на вождение, правда в другую автошколу. Лена была рада, что теперь было с кем поделиться своими удачами и поражениями, можно было обсудить возникающие сложности, кто как их преодолевает.

— Как твой первый урок?

— Ужасно. Просто «от забора до забора». А змейка… — Анна закрыла лицо руками и покачала головой.

— Будь терпеливее. Особенно к себе.

— Ты же знаешь, что мой фитиль терпения настолько короткий, что будь я мужчиной мне нужно было бы комплексовать.

— Какой ужас, Аня — они вместе засмеялись.

Глава Третья. Границы

Анна оберегала и поддерживала отношения детей к бабушке. Никогда не настраивала против. Наоборот приговаривала: «давай сделаем то-то. Бабушке будет приятно».

То же самое касалось и отношения к Павлу, как к отцу. Анна могла злиться на Павла как на мужа, но никогда детям не говорила, что папа плохой и не настраивала их против него. Авторитет отца для детей должен был быть не погрешим.

Родственники Павла, кроме его мамы, неодобрительно смотрели на Анну за то, что он берёт на себя бытовые моменты и принимает участие в жизни детей на равных. На все их охи и ахи она была равнодушна, твёрдо убеждённая, что отец такой же родитель, как и мать. И в ноги кидаться от переполняемой благодарности, что Павел посидел с детьми не торопилась.

Она старалась организовать их совместное времяпрепровождение максимально ярко и интересно. Анна была лишена таких отношений в своём детстве. Отец умер, не дожив и до её года, а бабушка разве что иголки под ногти не совала. Эта картинка всем навязанная с телеэкранов: «добродушная бабушка, которая так и рада внуку/ внучке и пичкает его/её вкусняшками» была явно не про детство Ани.

Валентина Васильевна, мама Павла, как раз была такой экранной бабушкой: добродушной и всегда с блинчиками, всем самым свеженьким, закатками самодельными и прочими неотъемлемыми атрибутами образа идеальной бабушки. Анна уважала свекровь и ценила то, что она к ней не лезла, понимая, что это дорогого стоит. Свекровь была женщиной верующей и вообще во многом их взгляды различались, но без спроса не влезала и не настаивала делать «по-стариковски».

Чего нельзя было сказать про тетушку Анны. Это была женщина странная, даже слишком. Беглого взгляда было достаточно, чтобы понять, что лучше не спорить, так как это бесполезно, не переубедить и вообще лучше держаться подальше. Анна была благодарна своей тете за то, что та её приютила и взяла опекунство после смерти мамы, за то, что прекратила угрозы детдомом за непослушание от бабушки. Но и хлебнуть лиха от жизни с ней тоже пришлось. О, этот звонок в десять часов вечера:

— Аня, тебе срочно нужно покрестить Игоря, — срывающимся голосом проговаривала Инна Олеговна в трубку.

— Почему? — закатывая глаза и пытаясь сохранять спокойствие говорила Анна. — я же вам объясняла почему не покрестила сына до сих пор. Для меня это не просто обряд для галочки. Пока что я не нашла такого человека, которому смогла бы доверить его жизнь в случае, если со мной и Пашей что-то случится. Для меня важно, чтобы этот человек был верующим, вы же знаете, что моим первым опекуном была моя крестная… — в то время Соня еще не родилась, поэтому речь шла только о крещении Игоря.

— Я тут сходила к знахарке с его фотографией — не слушая Анну, твердила тётя своё. — она сказала, что на нём порча и он умрёт иначе. Его нужно срочно крестить!

Анна понимала, что терпение её оставляет и попросила продолжить разговор Павла. Она изредка посматривала на мужа, пытаясь понять ход разговора. Вскоре он повесил трубку и тяжело вздохнул. Даже его уравновешенность пошатнулась на мгновение от такого не простого человека и темы.

Как сложно оказывается людям уважать чужой выбор, чужое мнение и не только. Человек становится плохим или хорошим не от цвета кожи или религии, ест он мясо или категорично нет, а от внутренних моральных устоев. Одно из важнейших качеств, которые Анна ценила в людях это было уважение к окружающим, к их выбору. Но здесь тонкая грань между «не трогать, так как уважаю!» и «безразличие».

Валентина Васильевна, не настаивала на крещении, но регулярно дарила иконы, не требуя отчета от Анны и Павла об их дальнейшей судьбе. Анну подкупало уважение её границ. Она уважала Валентину Васильевну, но никогда не знала как к ней обращаться. Это была целая проблема. Павел в эти женские тонкости, как он их называл, не лез. Он считал, что всё просто, но на прямой вопрос «как?» никогда не давал прямого ответа. Обращаться по имени отчеству, как-то Валентине Васильевне самой было не комфортно. Просто по имени было неудобно Анне, не отображало субординацию по возрасту. Обращение «мама» или «мама Валя» было не приемлемо, так как слово «мама» было свято для Анны, и после смерти своей мамы она просто не могла так никого называть. Это было слишком личное. Валентина Васильевна, зная сложную историю Анны, не настаивала на таком обращении. Анна мучилась и перепробовала разное, пока не родился Игорь. Его рождение разрешило этот вопрос самым простым образом. Теперь Анна обращалась к Валентине Васильевне –«бабушка», та была в восторге. Игорь был первым внуком, и она просто не могла надышаться им. Обращение «бабушка», никак не оскорбляло и не задевало, а наоборот подчеркивало новый приятный ей статус.

Глава Четвёртая. Видение

Откатав уже утреннюю норму поездок и проведя обязательные ритуалы: накормить обедом, почитать книги и уложить спать. Ана наслаждалась личным временем. Это была её La Pausa. Время для книг, тихой музыки, иногда даже просмотр какого-нибудь фильма с горячим и не очень чаем. Полтора — два часа в день, когда ей не нужно было быть в роли мамы, а можно быть просто собой. В этот момент время замедляло свой бег, энергетические волны затихали, ища баланса. Для Анны было жизненно важна организация тихого часа у детей, чтобы не терять ускользавшее душевное равновесие.

Проснувшись, Сонечка тихонечко стучала в дверь и это было сигналом к пробуждению всего дома. Важнейшим делом после разлуки было всем вместе поваляться на кровати и по обниматься, чтобы зарядиться снова любовью и теплотой. Плавно всё это перерастало в весёлые игрища: «догони пятку».

— Ох, уж эта шустрая пятка! Сейчас поймаю! — с веселостью придавалась играм Аня.

Дети отвечали переливающимся смехом на все тональности.

— Всё хватит! Хватит! — закричал Игорь, и на этом уважая его просьбу игра закончилась. Игорь с Сонечкой подошли к окну и встали спиной к Анне в лучах закатного солнца. И тут её поразило воспоминание из юности:

Анна жила при санатории, который по странным обстоятельствам был в центре города. Анна подрабатывала в тот период в фаст-фуде. Сначала, работала продавцом-кассиром, но из-за склочного характера напарницы перевелась в стюарды (убирала со столов). Правда удалось поработать ей не долго, так как она через недели полторы чем-то отравилась.

Утром после смены Анна не смогла встать с постели. Она испытывала жуткую сонливость. Проспав полдня, Анна решила, что все же следует спуститься к персоналу санатория и попросить градусник.

Еле спустившись, с четвертого этажа без лифта, на первый Анна оперлась на стойку ресепшена и стала дожидаться кого-нибудь из персонала. Через минут десять, может больше, а вполне вероятно и меньше, так как из-за недомогания Анна совершенно потеряла ориентиры во времени, подошла женщина чуть старше тридцати, с круглым лицом, с только-только первыми появившимися морщинками у уголков глаз, которые показывали, что она любила простодушно улыбаться, а синяки под глазами говорили о неправильном питании и режиме сна. Как и весь персонал санатория, она была в белом халате:

— Что с тобой, девочка? — добродушно сказала женщина.

— Добрый день, чего-то я себя неважно чувствую, у вас есть градусник? — спросила Анна.

— Я не медсестра, поэтому у меня его нет. Тебе нужно идти в медпункт, на втором этаже, знаешь где он?

— Нет, не знаю.

— Пошли провожу, что-то ты совсем неважно выглядишь.

— Чувствую себя соответственно. Спасибо.

Они вместе поднялись на второй этаж. По сложившейся традиции в таких местах в кабинете никого не было. Оставив ненадолго Анну, женщина с регистратуры сходила куда-то и привела медсестру. Медсестра была женщиной средних лет, чуть старше администратора, с выжженными перекисью волосами по старой моде и вызывающим макияжем. Явно недовольная тем, что её потревожили и заставляют заниматься должностными обязанностями. С сомнением измерив Анну взглядом, она подумала:

— Боже мой, что она тут устроила, цирк, да и только.

Она молча протянула градусник.

— Можно я прилягу? — с неуверенностью спросила Анна, поглядывая на потертый диванчик в кабинете. — мне что-то не хорошо. Слабость.

— Приляг, там есть подушка.

Анна прилегла, и медсестра засекла пять минут.

— Давай посмотрим, что там у тебя — сказала она по прошествии времени. — О, Господи! — медсестра в ужасе вскрикнула, чуть не выронив градусник. — у тебя тридцать девять и семь! Я бегу вызывать скорую!

— Тридцать девять и семь, — повторила Анна вслух, оставшись одна, — Спокойно, на градуснике было сорок, сорок один и сорок два. А у тебя даже сорока нет. Ничего страшного, будем жить. Прорвёмся.

Так Анна лежала и мысленно себя подбадривала. Тут прибежала запыхавшаяся медсестра:

— Ты ещё дышишь?! — встревоженно почти крича проговорила медсестра.

— Да вы оптимистка — подумала Анна, но вслух сказала, — Ещё, да. Всё нормально.

После этого они вместе дождались карету скорой помощи. Медсестра явно испытала облегчение, что Анна была ещё жива к приезду скорой.

Машина скорой помощи отвезла Анну в инфекционную больницу и там благополучно передав в заботливые руки медперсонала отправилась дальше. В приёмной кого только не было. Женщина с двумя детьми, которые вероятнее всего отравились арбузом. Был зелёный мужчина, который предполагал отравление грибами. После не очень продолжительной процедуры регистрации Анну повели по коридорам инфекционки.

Она брела сама не осознавая себя, куда она идёт и, собственно, зачем. Её взгляд привлёк вид палаты, всю залитую солнечным светом. Там были двое детей. Маленький мальчик и девчушка поменьше. Они стояли спиной к Анне и смотрели в окно. Почему-то от этой картины у Анны становилось тепло на душе, она просто расплывалась в любви. Анну окликнули, поэтому она отвернулась, что-то невнятное буркнув. Когда Анна снова повернулась, чтобы полюбоваться детьми, неожиданно увидела, что там никакой палаты не было. На месте, где была палата с окном и детьми, была стена, выкрашенная ужасно неприятным зеленым цветом снизу и побеленная сверху. Это несколько отрезвило её, но и ужаснуло одновременно. Дети были галлюцинацией.

Спустя, двенадцать лет, забыв уже о тех днях, Анна неожиданно испытала дежавю. То видение в полубреду, стало явью. Её собственные дети, стояли как тогда перед ней, те отчего-то очень притягательные, светлые образы. Знакомое чувство теплоты наполняло её, разливаясь по всему телу.

— Значит, я вас тогда видела?! — с нежной улыбкой сказала Анна, поглядывая на детей.

— Что мамуль? — обернувшись спросил Игорь.

— Ничего, дорогие мои. Просто мама вас сильно любит.

— И мы тебя! — с задорным смехом кинулся Игорь в объятия Анны, следом хихикая побежала и Соня.

— Куча-мала! — заливаясь от смеха, крикнул Игорь и повис у мамы на ноге. Вторую в этот момент облепила Соня.

— Ох, вы мои озорники. Ну держитесь! — смеясь отвечала Анна.

Она подняла сначала Сонечку, а затем и Игоря на руки. Они все вместе рухнули на кровать. Начинались их любимые беснования: все щекотали, целовали и обнимали друг друга. Это была их любимая «куча-мала». Комнату наполнял веселый смех Анны и детей, это её самые любимые звуки, помимо тишины.

Глава Пятая. Селёдка

Город блистал новогодними гирляндами. Повсеместная суета, была явным символом приближающегося Нового года. Анна делала явные успехи в вождении. Отношения с инструктором улучшились. Как и со многими другими людьми Анне помог сблизиться юмор.

Теперь Анна ощущала себя не криворукой курицей за рулем автомобиля, а вполне комфортно. Показательным был случай, когда её обрызгал встречный автобус с водительской стороны. Она не предприняла попытки отвернуть руль в сторону обочины и даже не зажмурилась.

Анна радовалась, как ребёнок, скорому приезду её лучшей подруги Маши. Это был особенный человек в её жизни. Их связывала долгая история весёлых неудач и взаимной поддержки.

Маша была ровесницей Анны. Они вместе какое-то время учились в школе, с тех самых пор и дружат. Маша уговорила как-то раз своих родителей даже удочерить Аню, зная её сложности во взаимоотношениях с тётей, но та отказалась.

Маша для Анны как «неверная весна» для Хемингуэя. Невероятно лёгкая, задорная и с таким же фантастическим везением попадать в неприятности — это была родная душа. Аня и Маша внешне были очень разными: блондинка и брюнетка, круглое лицо с маленькими карими глазками противопоставляло овальному с зелеными, невероятно большими, почти размером во всё лицо глазами. Они были как комедийная парочка «толстый и тонкий». Вместе они с усмешкой слушали о том, что женской дружбы не бывает. У них был совершенно разный вкус на мужчин. Маше была важна внешность, то какие руки и глаза у представителя сильного пола. Анна же даже после восьми лет брака не смогла бы сказать какого цвета глаза у Павла. Ей это было безразлично. Зато она могла рассказать какой он человек: надёжный, умный, уравновешенный, заносчивый, но в меру, с раздражающим чувством юмора и очень целеустремлённый.

Один раз, ещё в юности, они вместе ночевали. Уже засыпая, Аня сказала:

— Машуль, знаешь, ты мне не подруга.

Машины глаза округлились, сон пропал из них. Ком встал в горле.

— Ты мне больше, чем подруга. Ты мне как сестра. — добавила Аня, выдержав паузу.

Маша расхохоталась до слёз.

— Ну знаешь… Сейчас я тебя взгрею. Будешь знать, как пугать на ночь глядя. Не подруга я ей. Ишь чего! — не переставая смеяться и плакать Маша кинулась на Аню и начала неистово натирать ей волосы кулаком, в наказание за её седой волос.

Они обе любили вспоминать случай, когда Аня появилась на пороге Машиного дома, как побитая кошка после очередной истории. Они эту историю называли «селёдка».

Аня уже училась в институте, тогда ещё живя в Менделеево. С одногруппницей она отправилась на электричке в Мельникайт. Это был соседний город, но несмотря на это электричка ехала все четыре часа. Хорошо проведя время, девушки возвращались домой после выходных. Даже уже преспокойно сели в вагон электрички, чтобы отправиться обратно.

В вагоне было очень душно, поэтому одногруппница уговорила выйти Аню на пирон купить чего-нибудь попить, освежиться. Ехать четыре часа в духоте без воды было совсем грустно. Поддавшись на уговоры, в последние пятнадцать минут до отправления Аня вышла из вагона пирон, оставив сумку с вещами и телефоном у приятельницы.

Магазин был поодаль от вагона. Продавщица оказалась на редкость не расторопной и прошло минут десять пока наконец Ане удалось расплатиться и направилась к вагону. Но тут выяснилось, что вагон, где осталась её приятельница, уже закрыли. Так, бывало, на этой электричке. Дверь соседнего вагона была открыта, поэтому Аня не задумываясь запрыгнула в него, чтобы перейти в нужный изнутри. Зайдя в вагон, выяснилось, что переход между вагонами закрыт до отправления.

— Интересно она выпрыгнет с моими вещами или останется в вагоне? — приговаривала Аня. — Электрички завтра не будет, денег у меня пятнадцать рублей, благо проездной и билет при мне. Телефон мой у неё. Ключи от дома, — Аня сделала паузу проверяя карманы — тоже у неё. А тётя на сутках. Как быть? — напряжение росло. — А может не сможет выпрыгнуть? Вагон же закрыт?

Наконец поезд тронулся. Ещё, через минут пять, открыли переходы между вагонами. Пройдя в соседний вагон и не обнаружив приятельницы, Аня прошлась по всем вагонам. Нигде её не было. Аня наизусть помнила телефон одногруппницы и на просьбу одолжить телефон за небольшое вознаграждение позвонила:

— Ты выпрыгнула?

— Да. А ты нет что ли?

— Нет я в поезде, — со вздохом проговорила Аня — Что мне делать? Выпрыгнуть на следующей станции? У тебя мой телефон и ключи? Тётя сегодня на сутках, я не смогу попасть домой.

— Нет, не спрыгивай, поезжай лучше ко мне на съемную квартиру. Тебя там все знают и приютят. Не переживай. Я им сейчас позвоню и всё объясню, а завтра, — она запнулась. — ах, да… завтра же электрички не будет. Значит послезавтра, я приеду и всё привезу.

— Ладно.

Аня расплатилась за звонок и у неё остались последние пять рублей в кошельке. Электричка приезжала в город Менделеев очень поздно, её поджидал предпоследний автобус. Последний был для тех, кто не сможет втиснуться в предпоследний. Анна втиснулась, и сохраняя спокойствие ехала к одногруппнице.

Выйдя в городе, в среднестатистическом микрорайоне с унылыми девятиэтажками, серийной советской застройки, Аня уверенным шагом двигалась к нужному дому. Дойдя до дома номер сорок один, она нажала на домофоне номер квартиры — девяносто пять. Никто не отвечал. Тогда Аня снова и снова набирала, раз десять не меньше. Теряя надежду и терпение, она отошла посмотреть горит ли свет в нужном окне. На пятом этаже третьего подъезда, знакомые красные шторы не подсвечивались желтым светом. Во всех окнах интересовавшей Аню квартиры было темно.

Было почти одиннадцать. Приблизительно ощущая время, она кинулась обратно к остановке, чтобы успеть поймать последний автобус и доехать до дома. Даже если там никого нет.

— Может доехать до больницы? К тёте? Правда я совершенно не знаю в каком она корпусе и пустит ли меня охранник? — размышляя так, Аня бежала к остановке.

Бегун из Ани был скверный. Пробежав половину пути, она увидела пронесшийся без остановок последний автобус. Что было делать дальше она не знала. Но как часто в жизни бывает, в моменты, когда кажется, что всё пропало, жизнь подбрасывает лимоны, чтобы ты сделал лимонад. Анну окликнул её одногруппник.

— Ты что тут делаешь? — недоумевая, спросил Андрей.

— Бегаю, — иронично отвечала Аня. — думаю о вечном: как быть?

— Что случилось?

Все, кто хоть ненадолго попадал в окружение Ани, знали о её талантах попадать в неприятности, поэтому не удивлялись решительно ничему. Ночью встреча посреди безлюдного района явно означала неприятности.

Вскоре рассказав всё, Аня просто села на лавочке и мысленно перебирала какие имеются варианты. Обсудив с Андреем, решено было, всё-таки, ехать к дому, а там будь что будет. Андрей проводил до места, где всегда стояли такси и пошел договариваться:

— Добрый вечер, сколько будет до Школьной, дом 4?

— Шестьдесят.

Проверив карманы, Андрей увидел у себя лишь сорок рублей. Он уже был в курсе, что у Ани из денег осталось лишь пять рублей.

— Не хватает пятнадцати рублей, — в пол сказал Андрей.

— Я, что должна на конечке натурой расплачиваться? Глубокий вдох. Извините, пожалуйста, минутка истерии. Теперь всё прошло.

— Довезешь за сорок пять? — с надеждой спросил Андрей.

— Садитесь, — со вздохом, говорил таксист — довезу.

— Спасибо большое, простите за сцену, пожалуйста, — смущаясь проговорила Аня. — Я тебе завтра всё верну, в институте. — сказала она, обращаясь к Андрею, и пожимая его руку.

— Ладно, езжай, давай, — махнув рукой сказал Андрей.

Аня ехала в машине такси и думала: «ну вот приеду я и что дальше? Как попасть в подъезд? Ну допустим, как-нибудь попаду. Можно попробовать позвонить соседке». Тут у Ани блеснула надежда, так как она начала вспоминать, что вроде бы двоюродный брат должен был вернуться из командировки. «Может он, будет дома, не поедет ни к каким друзьям». Жиденькая надежда, зная этого человека, которого видела от силы месяц в сумме за почти двадцать лет.

Вот и запертая подъездная дверь. Уродливо свисавшие ветки деревьев в лучах уличного фонаря, производили жуткое впечатление. Район ко всему прочему был не самый благополучный, виднелись то тут, то там силуэты шатающихся сомнительных личностей. Откуда-то из темноты Аня услышала пьяный крик и судорожно набрала на домофоне номер соседки:

— Доброй ночи, Людмила Федоровна. Это Аня. Простите за поздний звонок, а можете открыть дверь? — затараторила Аня.

Дверь запищала, и Аня вбежала в подъезд, успев сказать спасибо своей ночной спасительнице.

Поднявшись на самый верх хрущевки, Аня начала стучаться в черную металлическую дверь. Каждый стук отражался неприятным звоном, нарушая тишину. Была уже почти полночь, все старушки, жившие в этом подъезде, спали или по крайней мере пытались спать.

Пять минут Аня барабанила в дверь и тихо, и погромче, разными переборами, но ответа не было.

— Ну, хотя бы в подъезде. Здесь сухо. Можно сказать безопасно, — Аня остановила мысли, так как внизу, кто-то открывал дверь. — Ох, этого только не хватало — подумала она.

На лестницу, проснувшись от барабанящего звука выходил сосед снизу — названый брат двоюродного брата Ани, а по совместительству настоящий наркоман.

— Ань, ты что ли? — сказал Вова. — Ты чего тут делаешь, барабанишь? Домой не можешь зайти что ли?

Вроде трезвый. В этот момент из двери выглянула жена Вовы, это был добрый знак. Так как она была с ним только, когда тот был в завязке и пыталась помочь ему победить зависимость.

— Доброй ночи. Дома никого. И ключей у меня нет. — застенчиво проговорила Аня.

— Бедняжка, заходи к нам, — приветливо сказала Юля, жена Вовы.

Аня не горела желанием заходить, так как компания была сомнительной. Юлю она знала поскольку постольку, изредка встречаясь на лестнице и здороваясь как всякий добропорядочный сосед.

— Не удобно как-то, — застенчиво проговорила Аня.

— Да ладно тебе. Что тебе делать тут? На лестнице, что ли спать будешь?

После ещё пары минут уговоров Аня зашла к ним. Её накормили вкусным ужином: пюре с котлетой и подливой. Юля очень вкусно готовила, как оказалось она была поваром в детском садике неподалеку. После Аню уложили на диван, где она не очень спокойно, но уснула.

Как только рассвело, началась жизнь в квартире. В очередной раз отблагодарив своих спасителей, Аня отправилась в институт на занятия. А там и тётина смена заканчивалась, можно было ехать домой. Благо был проездной, поэтому Аня спокойно могла ездить по городу, не думая о деньгах.

— Всем доброе утро! — заходя в аудиторию сказала Аня, приветствуя своих одногруппников.

— А где Люда? Вы же, вроде, вместе уезжали? — сказала одна из девушек.

— Ох, это долгая история, но она пока что в Мельникайте, с моими вещами и ключами. А также с телефоном. — ироничным тоном и улыбкой проговорила Аня.

— Ну, у тебя, как всегда, — со смехом сказала девушка.

— Жизнь бьёт ключом, при чем гаечным и по голове, — смеясь, говорила Анна. — Всё в лучших традициях.

В этот момент зашёл преподаватель:

— Всем доброе утро! Я пришёл сообщить, что на сегодня занятия отменяются, так как в здании нет воды и по пожарным нормам мы не можем проводить занятия.

— Да вы издеваетесь?! — подумала Аня, — Куда мне теперь? — сделав мысленную паузу, нащупывая идею — Точно к Марусечке! Теперь автобусы до неё ходят. Я могу попробовать поехать к ней.

У самых ворот института, где училась Аня ходили два автобуса: девятка и единичка. Ни один из этих маршрутов не ехал до Маши. Аня решила не садиться здесь на автобус, а немного пройтись и сесть сразу на нужный, чтобы не делать потом пересадку.

Маршрут был совершенно неживописный, нужно было пройти почти километр, но времени у Ани было более, чем достаточно. Даже поглазеть, несмотря на расстояние, было не на что. Взору открывался чудесный вид на проржавевший, покосившийся забор. Это был памятник обещаний о расширении территории института, о том, что у них будет своя спортивная площадка. Пока что все занятия спортом проходили на площадке школы, которая располагалась через дорогу от института. По другую сторону были по шарпанные девятиэтажки, которые совершенно не радовали глаз. Вообще Ане казалось, что небо серое, солнце куда-то спряталось и люди все вокруг идут грустные и хмурые.

— А если она уехала в свой институт? Ладно будь что будет. Если что буду кататься до посинения, — проговорила Аня вслух, из-за чего на неё обернулся прохожий. Пристыженная Аня засеменила быстрее.

Ехать нужно было минут тридцать. Маршрут петлял по всему городу, поэтому можно было расслабиться и любоваться городом. Особенно нравилось Ане, когда проезжали мимо Кремля. Белокаменные толстые стены, переливающиеся золотом и небесно-голубым цветом купола даже в пасмурную погоду, как сегодня были прекрасны. Кремль был излюбленным местом для прогулок местных жителей, а также туристов.

Маша в то время жила в аварийном деревянном доме, на первом этаже. Пол гулял под ногами, как палуба во время качки. Некогда прямоугольные дверные проёмы, больше напоминали параллелограмм из задачки по геометрии. Дверь Маши была старой, деревянной, выкрашенная её отцом белой краской. По всей двери были подтёки, так как отец делал это обычной кистью, не снимая дверь с петель. Провода шли вдоль откоса, какие-то уходили под потолок, один из них шёл к дверному звонку.

Короткое «бзынь — бзынь» — спящий дом никак не реагировал. Аня позвонила настойчивее. Наконец послышалось шарканье по ту сторону двери.

— Кто там ещё? — заспанным и недовольным голосом проговорила Маша.

— Это я, — расплываясь в улыбке прощебетала Аня.

Маша несколько удивилась увидеть подругу в столь ранний час, но ничего не сказала, зная, что скоро и так всё узнает.

— Чай будешь? Или что посерьезнее? — сказала Маша, открывая холодильник, — правда посерьёзнее есть только селёдка в масле, с лимоном. Могу ещё хлеба нарезать.

— Буду. Есть хочется.

В следующие часы Аня была счастлива. Она была дома. В этом покосившемся, в любой момент готовом рухнуть ей на голову доме, ей было тепло и спокойно. Рядом был человек, с которым она не задумываясь отправилась бы на плоту в открытый океан, и перед ней стояла банка с самой вкусной селёдки в её жизни.

Глава Шестая. Ты мне снишься

Маша прилетала в три часа ночи, или утра, смотря как посмотреть. Чтобы не тревожить детей: не везти их сонных в аэропорт, а потом обратно возвращать в лоно уютных кроватей, было решено, что Павел поедет один встречать Машу, а Аня останется с детьми.

Аня не могла уснуть от ожидания встречи. В час ночи её веки всё-таки отяжелели сном, и она погрузилась в сладкие сновидения. Ей снилась былая прогулка по Москве.