Бесплатный фрагмент - Тетрадь
Находка при отягчающих обстоятельствах
Не посещайте забытых подвалов
Заброшенный дом Коля обнаружил по дороге к Олесе Макароновой. Накануне он в поисках дневника обежал все окрестные магазины, даже на Лубянку ездил. Продавщицы утешали — сегодня тридцать первое — всё и разобрали. Заходи на неделе — завезут. Легко сказать, на неделе. Классная, Вера Алексеевна, заявила:
— У кого завтра дневника не будет, тому замечание запишу.
— Куда же запишите, если дневника нет? — съехидничал Зимин.
— В дневник. Когда появится. А сначала родителям позвоню, сообщу, что сын-разгильдяй не соизволил подготовиться к учебному году.
Зимин заткнулся, потому что не любил, когда звонят его родителям. Имел большой опыт.
— Я, Вера Алексеевна, вчера все магазины объездил — нигде дневников нет.
— Никитин, ты только вчера узнал, что первого сентября начинается учебный год? Учись отвечать за разгильдяйство.
Классная, хотя и преподавала любимый Колей предмет, была женщиной строгих правил. И всегда выполняла обещанное.
Лёгкое прикосновение к локтю выдернуло Колю из трясины невесёлых мыслей. Рядом стояла Макаронина и терпеливо ожидала, пока Коля обратит на неё внимание:
— У меня есть лишний.
— Чего?
— Не чего, а что. Дневник.
Откровенно говоря, прозвище Макаронина к ней не подходило. Макаронина — это что-то высокое и тощее. А она была маленькая, меньше всех в классе, и жутко умная. Отвечала на уроках всегда тихо, словно ей было неудобно — вот, никто не знает, а она знает. И причёсывалась не как отличница, а как-то чудно — заплетала четыре косички, которые торчали в разные стороны. Причём всегда точно на Юг, Запад, Север и Восток. Нет, правда, Кузнечик компас приносил. Юг, Запад, Север и Восток. Алексевна даже стыдила её: «Оля, ты же отличница, а какой пример девочкам подаёшь?!»
— Мама купила, и я купила, — рассказывала, чуть задыхаясь, когда перебирались через кучи мусора на строительной площадке. — Вчера специально на «Планерную» ездила. Нигде не было, я даже заплакала, продавщица, такая хорошая, пожилая, лет тридцать, говорит, девочка не плачь, сейчас узнаю, позвонила в коллектор, говорит, поезжай на «Планерную», метро, конечная станция, там есть, только мало, так что сразу езжай. Я поехала — и купила. А мама не знала — и тоже купила.
— Она нарочно за вторым дневником моталась, — съязвила Светка на следующий день. — Хотела тебя на чай заполучить.
— А зачем дневник? — удивился Коля. — Сказала бы — я и так пришёл.
Светка выразительно покрутила у виска пальцем.
Во время чая с вареньем Коля рассказывал, как прыгал в море со скалы и плавал среди медуз. В августе он с родителями отдыхал в Крыму.
— Везёт тебе, — вздохнула Олеся. — А я всё лето на даче просидела.
* * *
Так вот, заброшенный дом Колян (любил, когда его так называли — звучало мужественно) приметил, когда шёл к Макоронине. А что может быть интереснее и опаснее заброшенных домов? Опасности влекли Коляна ещё с пелёночных лет жизни.
— Стас! — едва Олеся вышла не кухню, накрутил номер друга. — В половине четвёртого у входа в Детский парк.
— Я английский делаю, — грустно сообщил Кузнечик.
— Наплюй на английский. Тут такое!… Меня знаешь — зря врать не буду.
— Ладно. Только в четыре. А ты чего шипишь?
— Не шиплю, а шепляю, — скаламбурил Колян. — Замётано. И фонарик прихвати.
— Ещё чаю налить? — по-хозяйски поинтересовалась Олеся, водрузив на стол тарелку, полную пирожков с измазанными вареньем бочками.
* * *
После двух тарелок пирожков, не только с повидлом, но и с капустой, бежалось тяжело. Колян чувствовал, как всё их немереное количество приподымалось и опускалось при каждом шаге. Медленно Коля ходить не умел, всегда опаздывал, потому что считал, что настоящий мужчина должен быть пунктуален. Оттого и бегал: в школу и из школы, в магазин и… Да мало ли куда приходится бежать серьёзному человеку. Не мог понять взрослых, которые плелись, еле переставляя ноги.
Ко входу в Детский парк подошли одновременно, но с разных сторон.
— Ну и чего? — поинтересовался Кузнечик.
— Пошли, — небрежно бросил Колян и незаметно огляделся.
Слежки не было.
* * *
Что самое интересное в заброшенных домах? Конечно, подвалы. Много замечательного можно встретить и в подвалах живых домов, но попасть туда трудно, поскольку обычно заперты на большие железные замки. А в домах заброшенных замков нет, потому как никакому психу в башку не стукнет — взрывать такую развалюху, а если и стукнет, управа только спасибо скажет — хлопот меньше.
Путь был свободен — дверь болталась на одной петле. Вот только свет не зажигался, сколько Колян ни крутил выключатель.
— Фонарик давай!
Луч фонарика урывал у тьмы только маленький круг, который скакал по полу и стенам. Подвал был завален ломаными стульями, скрученными проводами, битым кирпичом. Ничего интересного. Кроме двери, которая притаилась в самом дальнем, самом захламлённом углу. Дверь запиралась четырьмя большими поворотными рычагами. Такую же Коля видал в школьном подвале.
— Бомбоубежище, — сообразил Кузнечик.
— И глухому ясно, — Коляну было досадно, что не он первый сообразил, что скрывается за стальной дверью.
Но Кузнечик ошибся. За дверью начиналась винтовая лестница. Крутая, без перил, с каменными ступенями и капельками влаги на кирпичной стене. Куда она вела? В саму преисподнюю!
— Я дальше не пойду, — заявил Кузнечик, когда они опустились на несколько витков.
— Ты что? Там же самое интересное! — изумился Колька. Он не понимал, как можно остановиться, не дойдя до конца лестницы.
— Мама запрещает мне лазать по стройкам и забираться в старые дома.
Спорить с Кузнечиком было бесполезно. Если он заупрямится — ничем не перешибёшь.
— Хорошо. Оставайся в темноте. Фонарь я заберу с собой.
Коля надеялся, что перспектива остаться одному во влажной тьме пересилит страх друга. Но напрасно.
— Ты только недолго, — попросил Кузнечик.
— Туда — и обратно, — пообещал Колян.
Коля думал, что спуск скоро закончится, но ошибся. Круг за кругом, всё дальше и дальше… Что будет, если фонарик погаснет? Из черноты докатился глухой рокот, будто камни катились. Коля замер. Камни прокатились, и снова воцарилась тишина. Этого только не хватало. Чего — «этого»? — поинтересовалось левое, рациональное, полушарие. В подземных драконов оно не верило, хотя глупое правое полушарие их существование вполне допускало. А кто ещё мог там водиться? Гигантские крысы?… Так они ведь не рычат.
Раздвоения личности не хватает — всполошился Коленька, пытаясь утихомирить рассорившиеся мозги. Ещё и ноги приросли к ступеням… «Ноги приросли к земле». Раньше, когда он читал такое, думал, это поэтическая гипербола. Выдумка писателя. Сидел, сидел — от нечего делать и выдумал. Но сейчас его ноги, действительно, приросли к земле, точнее, к камню. Захотел шагнуть — и не смог. Словно забыл, как это делается.
Чепуха! Я же мыслящий человек. Значит, могу усилием мысли заставить ногу приподняться. «Давай, давай, — хихикнуло, явно в отместку, правое полушарие. — А ещё расскажи, как ты прикажешь желудку: Переваривай пищу! Послушается он тебя! На то — спинной мозг есть».
Но Коля был материалистом и свято верил в силу разума. Сконцентрировав волю, он, правда с трудом, заставил правую ногу приподняться. Теперь её надо было поставить. Но куда? Вверх или вниз?
Очень хотелось вверх. «Колян! Колян! Колян!» — повторил несколько раз и, обредши каплю мужества, шагнул вниз. Следующий шаг дался легче. Только бы фонарик не подвёл. Белый круг смело скакал со ступеньки на ступеньку, словно подбадривая хозяина: пошли, пошли.
Любая, даже самая длинная лестница имеет последнюю ступеньку. Или первую — смотря откуда считать. И вот Коля (Колян, Колян, — поправляет он), вот Колян стоит на бетонном полу, и перед ним арка, в которую можно пройти, низко пригнув голову. За аркой — темнота. И не просто темнота, а темнота большого помещения. Подземелье? Пещера? Колян пригнулся, хотел шагнуть — и был отброшен назад ударом наотмашь, ударом грохота и бесноватого света. Его придавило ужасом к пупырчатой, царапающей стене, больно ударило головой о какой-то выступ. Ждал, что чудище ворвётся в дыру и пожрёт его. Но грохот и вспышки, отражавшиеся на полу, стихли так же внезапно, будто взрыв юркнул обратно в утробу бомбы. Остался лишь мерцающий успокаивающийся гул и дрожащий комочек света. Обернувшись, дабы убедиться в надёжности тыла, Коля обнаружил на стене серую коробочку с двумя кнопками: чёрной и красной. На красной было выдавлено: «Пуск». Если перед вами появится такая кнопка, неужели вы не нажмёте её? Нажмёте, не подумав о разрушительных последствиях…
Но Коля ни о чём не думал. Более всего мечтал оказаться наверху под противным моросящим осенним дождиком. Раз «Пуск» — значит наверх, куда же ещё? Взял и нажал. И зажмурился, потому что сразу стало ослепительно светло. Вынесло! Вот только пахло почему-то не строительной свалкой, а тем же подземельем. Осторожно разлепил левый глаз, затем правый. Подземелье никуда не делось, окружало со всех сторон, но было теперь освещено яркой лампочкой, прикрытой проволочной сеткой. Драконами, а также другими чудищами и не пахло. Арка в преисподнюю уже не казалась такой устрашающей. Подошёл, осторожно заглянул. Тень упала на тускло отблёскивающие рельсы. Справа колко щурился красный уголёк семафора. Слева, далеко-далеко, угадывалось светлое пятнышко станции. Метро. «Надо смотреть, куда шагаешь», — подытожило разумное левое полушарие.
Метро — это здорово! Сейчас он поднимется и приволочёт сюда Кузнечика. И выключит фонарь перед появлением мерцающего дракона. Представил, как у Стаса душа спасается в пятках, и ему стало жалко друга. Лучше завтра Светку попугаем, или Олесю. Потому свет гасить не стал, и перепрыгивая через две ступеньки, задыхаясь, заспешил к другу.
Поднимался бы в темноте — ничего не заметил. Да и сейчас задержался лишь потому, что увидел — на стене висит замок. А вы бы не удивились? Представьте — на ровной стенке болтается замок. Словно украшение какое. Это крупным психом надо быть, чтобы так стенку шахты украшать! Подойдя ближе, убедился — не зря замок висит! Потому что, как и полагается, сторожит дверь. Точнее — дверцу. Доски шершавые, серые — под цвет камня. Петли чудные, кованые, а в них — большой замок. И не то, чтобы ржавый, но очень старый. Колька рукой дотронулся и почувствовал — старинный, много видел и знает. Колька даже головой помотал, чтобы сбросить наваждение. К такому и ключа не подберёшь. Ломик принести?… Справится ли ломик?
Очень хотелось заглянуть за дверь. Даже забылось, что где-то наверху в темноте ждёт Кузнечик. Коля потрогал замок — тот был холодный, глубоко холодный, заметно холоднее окружающего мира. Так хотелось, чтобы произошло чудо и замок открылся — уж очень обидно было возвращаться ни с чем. Вдруг внутри замка что-то щёлкнуло, и массивный изогнутый палец откинулся, дозволяя Кольке протиснуться в дверной проём. Пошарил вокруг — вдруг найдётся выключатель. Выключателя не было, и пришлось зажечь фонарик. Вероятно, в нём были старые батарейки, потому светил тускло. Немощный луч с трудом добирался до окружавших предметов. Ещё чуть-чуть — и он просто затеряется по пути. Казалось, эти укрытые пылью предметы не находились всё время здесь, а нехотя возникали, будто проявлялись, откликаясь на призыв одинокого луча. Какие-то сундуки, каменные саркофаги, выщербленные плиты у стен. Пещера, а помещение более всего походило на пещеру, круто изгибалась, будто тело змеи. Колька оглянулся — уж нет тёплого прямоугольника двери, а луч фонарика так ненадёжен, сейчас иссякнет и бросит Коляна наедине с темнотой. Сможет ли он найти выход?
Будто издеваясь, пятнышко на полу пожелтело и будто подсохло. Коля встряхнул фонарик, тот вспыхнул на мгновение — и вовсе погас. Не отзывался на потряхивания, удары и проклятия. Обрадованная темнота наползала со всех сторон, просачивалась сквозь поры, заполняла, холодила, лишала воли. Колька чуть не бросился бежать, но вовремя остановил себя, будто за руку ухватил. Не паникуй! Надо сделать два-три шага — и откроется спасительный светящийся проём. Два-три шага, он точно помнил. Только куда? Его караулила неразведанная пещера, заворачивающая направо. И он не поворачивался… Точно, не поворачивался? А когда тряс фонарь?.. Предположим, не поворачивался. Значит, надо развернуться, как на физкультуре: раз — два! Теперь осторожно шагать: раз… два… Неужели ошибся, и надо было в другую сторону? Три! Ур-р-р-а! Дверь. Впереди. Будто зажглась. Вдруг. Как награда. Жёлтый прямоугольник.
Бросился к нему — и зря. Споткнулся, больно ударился коленкой, растянулся, ошкрябав ладони. Подымаясь, ругал себя: кретин, мог и череп раскроить. А светлый прямоугольник — куда он убежит.
Пошёл осторожно, вполшага, ощупывая будто специально лезущие под ноги каменные и кованые железом старости. Вдруг пальцы наткнулись на что-то бумажное. Сердце застыло на мгновение. Манускрипт? Свиток с рассказом, где зарыты сокровища? На ощупь — просто тетрадка. Но это снаружи, а что внутри? Какие тайны скрывает?
Оказалось — никаких. На свету так и явилась простой тетрадкой. Новенькой, в розовой обложке, с нетронутыми страницами. Кто-то зашёл, положил и вышел. Недавно, потому что везде слой пыли, а тетрадка — свеженькая, будто вчера из магазина. Оставался вопрос — на фига кто-то тащил школьную тетрадку в подземелье? Но задавать вопрос было некому.
И тут он сообразил, что в руке нет фонарика. Наверно, выронил, когда упал. Возвращаться? Колька с тоской посмотрел во тьму, казавшуюся кромешной. Разве найдёшь? — прошептало подсознание… Да ну его. А Кузнечику я потом свой отдам. Он даже лучше — на светодиодах.
* * *
На лестнице Кузнечика не было, а был он на бетонных плитах, что лежали возле подъезда.
— Холодно, — проворчал он. — Свет зажёгся, я и полез вверх. Чего так долго не было?
Находка друга не впечатлила.
— Подумаешь! У меня дома полно таких. Да и цвет какой-то девчачий.
А рассказ о пещере, заворачивающей в неизвестность, заинтриговал. На следующий день, прихватив фонарик Коляна, снова отправились в экспедицию, облазили всю лестницу, трижды ощупали стены, но дверцы так и не нашли. Да ладно дверца, замок-то такой заметный куда подевался?
Хотели ещё раз пойти поискать, но тут начались такие события, что о пещере позабыли.
А виной всему оказалась тетрадка.
Не трогайте чужие тетрадки
Коля точно помнил, что положил найденную тетрадь в рюкзак. Утром проспал, опоздал на урок, заработал замечание, воспоминания о тетради совсем вылетели из головы, а вечером…
Новая англичанка велела записывать слова на карточки: с одной стороны по-английски, с другой — по-русски, и потом учить. Смотрите кино по телику, рекламная пауза, чтобы не скучать, достали бумажку и слово вызубрили, сколько рекламных пауз, столько и слов, и маме есть что ответить, не бездельничаю, а слова учу, англичанка велела, вон, в дневнике записано.
Розовую тетрадь как раз сподручно под это дело употребить. Порезать на карточки, а обложку выбросить, чтобы Кузнечик не цеплялся.
Колька раскрыл тетрадь, дабы аккуратно разобрать на листочки, и замер, а рот сам раскрылся от изумления. Весь разворот был разукрашен формулами. Коля перевернул страницу, но формулы захватили и её. Нагло расползлись по бумаге, заполонили почти всю тетрадку. В этом Колян убедился, перелистнув страницы.
— Ничего себе! — присвистнул Колька, — тетрадку подменили. Чистенькую вытащили, а никому не нужную, исписанную, подсунули. Интересно, чья это?
Колька посмотрел на обложку и рот разинул. А потом долго не мог закрыть, потому что просто забыл о нём. А забыл, потому что на обложке чёрным по белому, вернее, синим по розовому было аккуратно выведено: «Тетрадь для самостоятельных и контрольных работ по физике ученика 7 «Б» класса Никитина Николая. Слегка успокоив запутавшиеся мозги, усмехнулся и, обнаружив разинутый рот, захлопнул его. Потому что было две неправды. Первая — у них не было тетрадей по физике. То есть, тетради, конечно, были, толстые, у каждого своя, а специальных для контрольных не было. Контрольные писали на листочках.
Во-вторых, у них вообще не было розовых тетрадей. Тетради закупал родительский комитет на весь класс, и были они синие, а розовой не было ни одной.
Пошутили… Кто же шутник такой? Надо бы найти и поблагодарить… по шее… чтобы неповадно было. По почерку можно вычислить. В детективах всегда по почерку преступников узнают. Знакомый почерк. Точно, видел где-то. Тем хуже для шутника.
Перевернув страницу, Колян обнаружил раздражённую двойку. Двойка! Конечно, двойка. На большее фантазии не хватило. Козлы. Четвёрки пожалели. Им-то что? Не рассыпались бы. Перевернул ещё два листа и наткнулся на четвёрку.
Вот те и на! Накликал. Ну, это уж полное издевательство. Четвёрок по физике отродясь не было. Тройки вымученные случались. А четвёрки… Поймаю — точно шею намылю.
* * *
— Кто? — вопросил Колька, передвигая Кузначику тетрадь.
— Что «кто»? — не понял товарищ.
— Писал кто?
Кузнечик поправил указательным пальцем очки и вперился в тетрадку.
— Почерк, вроде, знакомый.
— Во, во! И мне знакомым показался. Светка?
— Свет! — Кузнечик повернулся к задней парте, — Дай тетрадку по физике.
— Зачем тебе? — Светка, словно линкор, ощетинилась всеми орудиями, ожидая подвоха.
— Я пробку, что в стакане болтается, не зарисовал.
— Что, что?
— Закон Архимеда, — уточнил Колян.
— Ага, Архимеда. А ты всё так аккуратно пишешь.
— И рисуешь классно. Разноцветными фломастерами.
Светка обалдело смотрела то на одного, то на другого. А рука сама выуживала из сумки тетрадку.
— Только, будете задачку списывать, поменяйте что-нибудь. А то Рудольф ругается.
— Да на кой нам, — попытался возразить Кузнечик, прекрасно понимая, что ему не поверят.
Колян пхнул его в бок:
— Она! Смотри!
— Похоже… Хотя, нет.
— Да она, говорю. Смотри, как букву «ве», объём, пишет. И цвет тот же.
— Цвет, цвет… Ручку и сменить может. А вот «Задача» не так написано, и номер пишет по-другому, и… Смотри, смотри! Знак равенства — у неё ровненький, а у тебя — в раскорячку.
— Это почему же у меня? — обиделся Колян.
— Ну, в твоей тетрадке.
— Да не моя она, сколько говорить можно!
— Не твоя, не твоя. А почерк всё же знакомый.
— Вот и я о том же.
— Откройте дневники и запишите задание, — втемяшился в их дискуссию голос исторички.
Коля открыл дневник.
— Куда писать то? — близорукий нос Кузнечика чуть не уткнулся в правую Колькину руку.
— На четверг. Сам не знаешь, что ли?
Кузнечик не отвечал и заворожённо следил за буквами, выбегающими из под шарика Колькиной ручки.
— Ты чего?
— Тетрадь дай! — вдруг прошептал он.
— Какую?
— По физике. Быстрее давай!
Кузнечик произнёс это таким тоном, будто ухватил за хвост кобру, и Колька не осмелился возражать. Покопавшись в сумке, выудил нужную тетрадь.
— Держи!
Кузнечик принял её двумя руками, словно древний фолиант, раскрыл и положил аккурат под розовой.
— Ты чего делаешь?
— Смотри! Я же говорил, что почерк знакомый.
— Ты чего, обалдел?
— Смотри, смотри! Вот «Задача», вот знак равенства. Говорил же, что у тебя чёрточки враскорячку.
— Щас получишь!
Но Кузнечик так увлёкся, что не воспринимал угроз. В нём проснулся азарт гончей, ухватившей добычу.
— И девятка такая же, и буква «б» ненормальная…
— Почему ненормальная? Ты сам ненормальный.
— И рисунки кривые, и «Дано» пишешь с маленькой буквы, и самолётики на полях рисуешь.
— Где с маленькой, покажи «с маленькой»? Это большая, просто я пишу так.
— Твоя тетрадь. Однозначно.
— Но я же её не писал.
— А ты в этом уверен?
Из очкастого взгляда Кузнечика просачивалось некое сомнение в нормальности друга. «Раз уж он не верит — никто не поверит», — с тоской подумалось Кольке.
— Но ты же видел, как я вынес её из подземелья.
— Видел, — согласился друг, и добавил. — Но не видел, как внёс, — и показал на рюкзак.
Мысль была столь глубокой, чуть не захлебнулся в ней. Спас его весёлый мотив звонка на перемену.
* * *
Удивительно, что школьные звонки по-прежнему называют звонками, хотя это давно уже не звонки, а мелодии: легкомысленные — на перемену, и жизнеутверждающие — на следующий урок. Следующим уроком было физика.
— С сегодняшнего дня писать контрольные будем в тетрадях. Скажем спасибо нашей старосте, — и поднял над головой стопку розовых тетрадок.
Кузнечик торжествующе пхнул Кольку в бок — дескать, теперь всё ясно. Но он был не прав. Всё окончательно запуталось.
* * *
— Всё окончательно ясно, — убеждал Кузнечик, — Ты проник в лаборантскую, выкрал розовую тетрадь и исписал её свойственным тебе почерком.
— Не делал я этого. Не помню.
— Естественно, не помнишь, поскольку действовал в летаргическом сне.
— Кончайте нести чушь, — обернулась Светка, — Летаргический — это когда хоронят. Когда живой, как мёртвый. А когда хулиганят и не помнят — это сомнамбулы, — и отвернувшись, демонстративно сделала вид, что слушает учительницу.
— Я и говорю — в собнамбулическом сне, — поправился Кузнечик. — Потому как без памяти был.
— Ну, на кой мне исписывать тетрадь? — из последних сил возразил Колян.
— Это ты спроси у своего подсознания.
Кузнечик знал много непонятных слов.
* * *
На следующий день прояснилось, что пресловутую тетрадь Коля не писал. Но легче от этого не стало.
Физик раздал тетради с проверенной контрольной. Коля осторожно приоткрыл свою, словно опасаясь спугнуть удачу. Но опасаться было нечего, поскольку удача и не помышляла сюда заглядывать. Страница была исчёркана красными чернилами, на полях красовались большие вопросительные знаки, и всё это великолепие подытоживала неумолимая в своей уверенности двойка.
Колян надеялся на три, пусть, три с минусом, понимая в душе, что эти надежды эфемерны. Он, конечно, учил, вернее, пытался учить, но все эти плотности-объёмы никак не хотели укладываться в голове, видать, не приучены были. И всё-таки Колян был достоин тройки, пусть самой маленькой, просто мысли его были заняты розовой тетрадкой, и он напутал даже в том, что знал.
Особенно паршиво, что обещал родителям подтянуть физику. При этом условии на день рождения ему подарят компьютер. Подтянул.
— Дай посмотреть, — Кузнечик почему-то заинтересовался его контрольной.
— Смотри, — и равнодушно пододвинул тетрадку.
Кузнечик глянул на двоечную работу и вдруг, так небрежно, нехотя, попросил:
— Достань тетрадку, ну ту, что нашёл.
— Зачем тебе?
— Зачем, зачем — чего хочу, то и съем.
Колька пожал плечами и вытащил пресловутую тетрадь.
— Посмотри! — прошептал Кузнечик.
— Чего смотреть. Пара — она пара и есть.
— Да ты посмотри, болван. Контрольная та же!
Колька глянул. Ничего особенного. Тут двойка и там двойка. Противная, как все её подружки.
— Усёк?
— Чего?
— Ты что, слепой? Сравни задачи.
Колька посмотрел внимательнее и обалдел. В контрольной были те же задачи, что и в тетради, найденной в подземелье, один к одному.
— Понимаешь, что это значит? — разошёлся Кузнечик. — Твоё подсознание угадало, какие задачи будут на контрольной!
— Ну, угадало. А чего ж не подсказало, как решать. Знает, небось.
— Подсознание — вещь тонкая. Учёные ещё не разобрались. Но… — Кузнечик перевернул страницу. — Если оно угадало одну контрольную, вполне могло угадать и другие. Видишь, через неделю ты все задачи решишь правильно.
— Почему правильно?
— У тебя башка чем заполнена? Навозом или серым веществом? Что ты поставил себе за следующую работу? Четыре. Значит, подсознание намекает тебе, что задачи решены правильно. И если ты, болван, поверишь ему и вызубришь решение, вполне можешь пятёрку отхватить.
Кузнечик говорил убедительно, и потом, это было, пусть невероятное, но всё же объяснение.
А другого объяснения не было.
— Никитин! Довольно переживать. Будешь работать — через неделю исправишь свою двойку, — обнадёжил физик.
* * *
Минула перемена, накатил следующий урок — биология, а в голове, как заезженная пластинка, крутилось: «Другого объяснения нет».
Или есть? Кольке неприятно было осознавать, что кто-то может бесконтрольно водить его рукой по бумаге, пусть даже собственное подсознание. Мало ли что взбредёт ему накалякать в следующий раз. Постепенно сомнения обросли доводами…
— Никитин, хватит ворон ловить. Иди к доске и напомни нам о простейших.
Поскольку все воспоминания об инфузориях покоились под толстым пластом догадок и размышлений о розовой тетради, Коля не смог изречь ничего путного.
— Никитин, что с тобой приключилось? Ты не заболел? Ты же на прошлой неделе по этой теме пятёрку получил.
— Марья Ивановна, — вступилась Светка, — он по физике двойку хапнул и страшно переживает. Ему родители компьютер не подарят.
— Чего переживать-то? — изумилась биологичка, — Надо исправить двойку, и всё. Ты же мужик, неужели не сможешь? У нас в деревне такие молодцы с тракторами да комбайнами управлялись…
Всё. Понесло Марью Ивановну по колхозным просторам её детства. А забытый Колька так и простоял у доски до звонка, и к этому звонку в его распухшей от мыслей башке окончательно оформилось убеждение в своей нормальности, то есть непричастности к безобразию в розовой тетради.
На перемене он заявил Кузнечику:
— Это не я писал в той тетрадке. Железно.
— Конечно, ты не помнишь, ведь твоё подсознание… — снова занудил своё Стасик.
— К чертям подсознание. Тетрадка в сумке, без дела, только сутки провалялась. А чтобы исписать её — сколько часов надо корпеть? Когда мне с ней возиться?
— Ну, за ночь ты бы мог…
— Если бы я ночь не спал, знаешь как бы мне родители всыпали? И потом, — под занавес Коля приберёг самый убийственный аргумент, — у меня нет красной ручки.
— Как? — Кузнечик из последних сил пытался спасти свою гипотезу, — Может, у родителей?..
— На кой она родителям? Нет в доме ни одной. Даже если бы психованное подсознание смогло всё это написать, чем бы оно двойки ставило?
— Но тогда… Мистика какая-то получается.
— Никакой мистики. Какие варианты даёт мне Рудольф?
— Какие?
— Как всем двоечникам.
— Первые, упрощённые! — сообразил Кузнечик
— Варианты у Рудольфа каждый год одни и те же. Значит, надо было достать у восьмиклассников прошлогоднюю тетрадку и перекатать её. И всё.
— И подделать твой почерк, — уточнил Стасик.
Они уставились друг на друга и рванули в класс. Вырывая друг у друга, вытащили исписанную тетрадь. Открыли будущую, ещё не написанную контрольную. В начале страницы была означена ещё не наступившая дата. А под ней — Первый вариант.
— Кто? — застонал Колька.
* * *
— Ну, это возможно. Девчонки, они знаешь какие упорные.
— Почему думаешь, что девчонки. А может ребята?
— Ты смог бы ради шутки исписать тетрадь, да ещё чужим почерком? Причём, без помощи подсознания.
— Не-а.
— Вот то-то же. Значит, одна из них.
— Макаронина! Или её подружка, — Кузнечик с такой яростью ухватился за пуговицу на Колькином пиджаке, что отодрал её, — Она должна была знать, что куплены розовые тетради.
— Олька не будет. Она не такая.
— Не знаешь ты женщин. Как же выяснить — кто?
Но сначала надо было подготовиться к подкатывающейся контрольной.
Списывать вредно. Даже у себя
— Что ты написал? Только посмотри, что написал! Здесь должен быть вес, а ты силу Архимеда лепишь. Так опять пару получишь, — кипятился Кузнечик.
— Совсем немного перепутал…
— Немного — немного… А задача не решена. Ты что, страницу формул вызубрить не способен?
— Да путаются они у меня. Забываю, какая за какой идёт.
— Путаются… — Кузнечик задумался. — Придётся изменить методику тренировок. Перейти от механического запоминания к логическому размышлению.
— Чего?
— Физику учить надо, вот чего!
— Ну не даётся она мне. Я к ней не приспособлен.
— Мозги у всех одинаковые — раз, ты не дебил — два. Значит, у тебя неверный подход. Чтобы справиться с физикой, необходимо ощутить красоту и целесообразность мироздания.
— Это как?
— А так. Берёшь трубку и звонишь Макаронине. И просишь помочь по физике. Идёшь к ней с этими задачками и набираешься у отличницы ума. Знаешь, как из колодца воду черпают? Только не утони. И послезавтра получаешь свою пятёрку.
— Четвёрку, — Колька почему-то уверовал в предсказательную силу тетрадки, — А как я ей объясню про задачки? Откуда они взялись?
— А ниоткуда! Из задачника. Какая разница. Ты хочешь научиться решать именно такие задачи. И всё.
— А если она не согласится?
— Согласится, — Кузнечик отчего-то погрустнел. — Она за тобой в любую дыру полезет, только позови. Не понимаешь ты женщин.
* * *
Выслушав косноязычную просьбу, Олеся помолчала немного, а потом вдруг затараторила, не давая Кольке слово вставить — будто боялась, что он передумает. Да, конечно, с удовольствием, завтра, сразу после уроков.
— Умрём, а твою физику вытащим, — пообещала она.
Умирать Кольке не хотелось, а с остальным он был вполне согласен.
* * *
— У тебя нет основ, — заявила Олеся после неудачной попытки объяснить первую задачу. — Будем закладывать основы.
— А долго это? — перепугался Колька.
— Недели две потребуется, а то и три, — взрослым тоном изрекла наставница.
— Как две? Я завтра должен четвёрку получить. То есть, обещал.
— Придётся совершить невозможное, — и Олеся, копируя Веру Алексеевну, сдвинула очки на кончик носа.
Потом она заставила Кольку вызубрить определения, потом — формулы. К шести Колька почти ненавидел её, а предстоящий путь казался неодолимым. В семь пришли родители, но Олеся таким тоном произнесла: «Не мешайте! Мы занимаемся», что Колян даже зауважал её. К восьми закончились запасы пирожков, а до Кольки вдруг дошло, чего от него хотели в тех задачках, и никак не мог он взять в толк, чего ж раньше ему было непонятно? Был дураком, да вдруг поумнел?
— Мама жарит яичницу с картошкой и колбасой, а тебе надо домой позвонить, чтобы не беспокоились.
Звонить не хотелось: мама потребует, чтобы немедленно шёл домой, а они ещё не все задачи разобрали. Но Олеся так строго посмотрела на него, что Коля обречённо набрал номер и промямлил:
— Мам, мы тут у Олеси физикой занимаемся…
— Что с тобой стряслось? Ты не заболел? — почему-то встревожилась мама. — Дай трубку Олесе.
— Здравствуйте, Ольга Петровна… занимаемся, Ольга Петровна… родители дома, Ольга Петровна… обязательно, Ольга Петровна.
— Перед выходом позвонишь, — сообщила Олеся, положив трубку.
И откуда она узнала, как зовут его маму?
К началу десятого в принесённых Колей задачках не осталось ни одного белого пятна. В прихожей Олеся потянулась за курткой.
— Мам, я провожу. Только во двор. Вниз и обратно. Ну, мам!
Выйдя на улицу, остановились. Стояли молча. Олеся почему-то не уходила. Коле надо было бы попрощаться, но он тоже почему-то молчал. Так и стояли.
— Не забудь, в следующий понедельник занимаемся, — прервала молчание одноклассница.
— Не забуду. Мы же договорились.
Ещё помолчали.
— До чего же вы, мужики, нерешительные, — пробормотала Олеся, сняла очки, положила ладони на Колины плечи, быстро поцеловала в щёку и скрылась в подъезде.
Обалдевший Колька постоял немного, потом завопил: «И-и-и-и!», взмахнул портфелем и побежал домой.
* * *
На следующий день в школе Олеся небрежно поздоровалась с Колей, будто ничего не случилось. Колька был немного обижен — неужели то, что произошло, ничего для неё не значит.
— С Макарониной целовался? — ядовито спросила, повернувшись, Светка.
— Откуда ты… — чуть не попался Колька, но прикусил язык. — С чего ты взяла? — и собравшись с духом. — Знаешь, не называй её больше при мне Макарониной.
— Между прочим, некоторые получше умеют. Смотри, не отравись, — бросила небрежно и гордо отвернулась.
Весь вчерашний вечер Колька был в приподнятом настроении. Хотелось петь и скакать на одной ножке. Словом, вести себя по-дурацки.
Но утром, по дороге в школу, вспомнил Светку и задумался. Конечно, Олеся хорошая девчонка и умная, зато Светка — красивая. За этими душевными метаниями незаметно пролетели три урока, и подошла очередь физики.
Вытащить тетрадку Коля не посмел, но положил в сумку так, что в любой момент мог небрежным движением руки выудить её. Но небрежных движений не потребовалось.
Рука дрожала, когда принимала от Рудольфа билет с заданиями — неужели все усилия напрасны?. Даже зажмурился: «Раз, два, три!» Ура! Задачи знакомые, во сне мог бы повторить условия. Формулы сами будто сыпались из под пера. Причём, Колька не просто вспоминал вызубренное, а честно решал, делал чертежи, рисовал силы, составлял уравнения. Впервые после контрольной осталось не чувство досады, но сознание хорошо выполненной работы.
— Какие задачки были, расскажи? Все решил? — подскочила на перемене Олеся.
— Да похожие на те, что решали. Порядок.
— Условия расскажи. Проверим. Интересно же.
— Да я… — протянул Колька, лихорадочно соображая, как вывернуться.
На помощь подоспел Кузнечик:
— Макаронина! У меня задачка не получилась…
Колька, воспользовавшись моментом, улизнул.
* * *
Ничто не лезло в голову. Лишь одна мысль крутилась там с самого утра: «Физика», точнее: «Что за контрольную?» Олеся, похоже, обиделась и не разговаривала с ним, но Колька рассчитывал на отходчивость женского сердца.
Рудольф взял со стола тетрадь, подождал, пока класс угомонится.
— Прежде, чем объявить оценки, хочу поделиться с вами радостью. А радость для учителя — когда его усилия приносят плоды. Бывает это не так часто, как хотелось бы. Но сегодня у меня отличное настроение благодаря Коле Никитину. Он прекрасно написал контрольную, и я поздравляю его с успехом, и ещё того, кто помог тебе подготовиться. Вряд ли тебе удалось осилить материал самому.
Колька сидел красный как рак и очень довольный. Олеся повернулась к нему и захлопала в ладоши.
— Прямо на шею вешается, — прошипела Светка.
— Евгений Рудольфович, можно я тетрадку домой возьму, родителям показать. А то не поверят.
— Бери. Только не забудь, на следующую контрольную принеси. И помни — это только первый успех. Постарайся, чтобы он не остался единственным. А через неделю я подберу тебе вариант посложнее. Посмотрим, на что ты способен.
Кузнечик ударил Кольку кулаком в плечо и протянул руку для поздравления.
* * *
На перемене подскочила Олеся, смешно тряся всеми своими косичками.
— Слышал, что Рудольф сказал? Так что готовиться надо не в последний день, а заранее. Придёшь ко мне завтра?
— Ага, — ответил Колька, но голова его была занята совсем другими мыслями.
— Значит, договорились. Завтра после уроков.
* * *
— Хана! — заявил он Кузнечику по дороге домой.
— Кому хана? — Кузнечик, привлекая внимание всей улицы, гнал перед собой пустую банку из-под пива, которая изображала футбольный мяч.
— Всему хана. Слышал? Рудольф собирается мне другой вариант дать. Второй или третий.
— Ну и что?
— Так в тетрадке только первые.
— С чего ты взял? — Кузнечик, изловчившись, зафигачил банку прямо в мусорный бак, — Классный удар! В девятку.
— Откуда же подсознанию знать, что Рудольф заменит вариант?
— Откуда, откуда! Курица кудахчет. Сначала лучше в тетрадку загляни, а потом страдай.
Как такая простая мысль не пришла Кольке в голову?
Он присел на бетонный блок, перегораживавший дорогу, достал тетрадь.
Сегодняшняя работа, четвёрка — ещё раз полюбовался ей — так… одиннадцатое октября, вариант номер три.
Застыл, тупо уставившись в тетрадку.
— Ты чего? — испугался Кузнечик.
— Откуда она узнала?
— Теория суха, мой друг. Наше подсознание — это мир непознанных тайн.
Колька промолчал, но решил дома докопаться до истины.
* * *
Заперся в своей комнате, хотя дома никого не было, и положил на стол две тетрадки — одну под другой. Взял яблоко и, тщательно пережёвывая, стал сличать, строчка за строчкой.
Отступ — пять клеток, здесь — столько же. Первая строчка заканчивается словом «что» — и здесь тоже. Тут, наверно, ручка потекла — и здесь жирная точка. Вот ошибка, которую он ляпнул. Глупая ошибка. Но ведь в той тетради точно такая же. Очень хотелось найти хотя бы одно различие. Вот! На странной тетрадке в центре страницы красовалось большое жёлтое пятно, а его, настоящая тетрадь была нормально чистой.
Колька торжествующе куснул яблоко — и сок смачно капнул на лист — прямо в нужное место. Колька замер. Потом стал рассматривать капли, наложил страницы друг на друга и посмотрел на просвет — все выпуклости, все лучики совпали. Вытащил линейку, тщательно измерил расстояние от капли до среза страницы — восемьдесят семь… нет, восемьдесят семь с половиной миллиметров. В другой тетради — восемьдесят семь с половиной. От верхнего края — сто семнадцать, чуть больше. А в той — тоже сто семнадцать с волоском. Будто одна тетрадь раздвоилась… Нет, не раздвоилась. Ведь одна была исписана до конца, а другая заполнялась постепенно, день ото дня. Значит в найденной тетради отобразилось то, что будет!
Сорвался с места, схватил телефонную трубку:
— Стас, беги ко мне! Тут тако-о-о-е! Да брось ты всё! Да наплюй, пусть ругаются!
Через десять минут перепуганный Кузнечик звонил в дверь.
— Иди, чего покажу! Смотри!
И показал, и рассказал, и про ошибку, и про кляксу, и о своём открытии.
Кузнечик долго молчал, глупо моргая круглыми очками, потом промямлил:
— Вообще-то доказано, что путешествия во времени невозможны.
— Но всё это откуда взялось? И пятно от сока?… Ведь восемьдесят семь с половиной и сто семнадцать! И тут, и тут. Это что, тоже подсознание подстроило?
Кузнечик, наконец, решился вынести суждение.
— Я думаю, мы имеем дело с артефактом.
— Чего, чего?
— Ну, с фактом, необъяснимым современной наукой.
— Ага, теперь понятно. А тетрадка откуда взялась?
— Пойми, вот это и является артефактом, — важно пояснил Кузнечик. — Главное, она здесь, перед глазами. И ты должен готовиться, чтобы получить это, — и ткнул пальцем в пятёрку, подытоживающую исписанную страницу.
* * *
— Откуда у тебя эти задачи? — строго спросила Олеся.
— Кузнечик подобрал. Говорит, по теме.
Олеся только пожала плечами…
* * *
Она снова спустилась с ним во двор. Фонарь был разбит и не разрушал темноту.
— Ты звёзды знаешь? — спросила вдруг Олеся.
— В смысле?
— Где какие созвездия, как называются?
— Ну, знаю… Большая Медведица… и ещё Малая. Только её плохо видно.
Олеся засмеялась. Как-то необычно — невесомо и просто.
— Темнота! Вон, ручка ковша над крышей торчит. Через две последние звезды проведи прямую. Видишь, в яркую звезду упирается — это Арктур. Голубой гигант. Он будто на парашюте опускается. Это созвездие Волопаса. А слева чуть выше — Северная Корона. Будто чаша… Очень красивая, только сейчас её почти не видно, — вздохнула Олеся, — В Москве звёзды плохо видны, не то, что в деревне. Там небо чёрное-чёрное, и звёзды большие и яркие, будто вишни… Про созвездия мне папа рассказывал. Он все-все звёзды знает.
— А это что за звезда, прямо над головой?
— Это Вега. Из созвездия Лиры. Такое маленькое, на трапецию похоже. Только сейчас его тоже не видно.
Они долго-долго стояли рядом и смотрели на звёзды, невозможно яркие на обычно тусклом московском небе, и Дракон, изогнувшийся между Большой и Малой Медведицами, с любопытством наблюдал за ними.
* * *
Папа встречал его на половине дороги. Папе было всё равно, потому что он прогуливал Дрону. Перед прогулками, особенно по утрам, папа ворчал:
— Держать собаку — ваша прихоть. Почему же прогуливать её приходится мне?
— Во-первых, это полезно для здоровья, — терпеливо объясняла мама, будто капризному ребёнку, — а то ты сидишь целый день в прокуренном кабинете. Во-вторых, я готовлю тебе завтрак. Или ты предпочёл бы уходить на работу голодным? В-третьих, ты перестал опаздывать на работу. И, в-четвёртых, я просто не удержу её на поводке.
— Для меня лучше было бы поспать ещё часок, — вздыхал папа и, возвратившись, безропотно принимался за геркулесовую кашу, которую мама считала уж-ж-жасно полезной.
— Что это ты так к физике пристрастился? — поинтересовалась мама, когда они пришли домой.
— Я же обещал исправить.
— Мужчина растёт, — гордо заметил папа.
— Мужик, как и ты, — и, вздохнув, отправилась на кухню.
* * *
Рудольф поднялся и медленно двинулся к третьей парте. Наверное, так наползает ледник на цветущие долины — медленно и неотвратимо. Раскрытая тетрадка дрожала на коленях. Зачем он её вытащил? Показалось, что неправильно записал формулу. И чёрт с ней, с этой формулой. И без неё трояк получил бы. Главное — формулу-то правильно написал, сам вспомнил. А теперь всё пропало: опять двойка, родители, объяснения, может, даже директор, вопросы — откуда тетрадка?… И ведь никто не поверит.
— Кузнечик! — прошептал Коля, не в силах отвести взгляда от улыбающегося физика.
Друг — всегда друг. Коля почувствовал, как тетрадка медленно заскользила по коленям.
— Кузнецов! Что ты прячешь в сумку? Дай-ка сюда.
Катастрофа! Полная! Мир рушится. А он, как тот художник — экскурсовод рассказывал — сидит в уголке и наблюдает, не в силах что-либо изменить.
— Я что? Я ничего. Калькулятор хотел достать.
— Давай сюда, давай, вон тот калькулятор, розовый.
Пожав плечами, Кузнечик выуживал тетрадку, тянул время, а зря, потому как других розовых тетрадок у него не было.
— Давай, давай, — физик ухмыльнулся, будто хищник, играющий с безответной добычей.
Взял тетрадку, глубоко вдохнул — и тут ухмылка опала с его лица, словно листья с осеннего леса. Растерянно посмотрел на Кузнечика, опять на тетрадку, зачем-то заглянул в его сумку, скукожился, будто гриб-сморчок, пробормотал:
— На физике надо заниматься физикой, а не английским. Тем более, на контрольной, — и обиженно повернулся к доске.
Ошарашенный Кузнечик поспешно спрятал тетрадь в сумку, а Колян до конца урока пытался осознать, что же случилось. Потому и ошибся, перепутал «плюс» с «минусом».
* * *
— Тетрадку давай, — и в знак благодарности легонько двинул Кузнечика кулаком в бок.
— Держи.
— Это не моя.
— Как не твоя?
— Тетрадь по английскому Кузнецова Станислава. Мою давай.
— Другой у меня нет.
— Нашёл время прикалываться, — Коля потянулся к рюкзачку.
— Зачем? — закричал Кузнечик, оскорблённый недоверием друга. — Не смей трогать мои вещи!
— Не боись, не проглочу, — Колян ворошил содержимое, пытаясь найти тетрадку.
— Отдай! — Кузнечик ухватился за лямку. Коля не отпускал. Кузнечик дёрнул, раздался треск, лямка оторвалась, и всё, что было в рюкзачке, рассыпалось по полу. Учебники, тетради, ручки, карандаши, небольшая россыпь кнопок, большой ржавый гвоздь, две булавки, магнит, испорченная зажигалка, ластик, моток провода и другие абсолютно необходимые вещи. Вот только той, единственной, тетрадки не было.
— Кому отдал? — Колян ухватил Кузнечика за свитер.
— Отпусти, псих!
— Где тетрадка?
Между друзьями неминуемо завязалась бы драка, но их пригвоздил к месту зычный окрик Екатерины Степановны:
— Почему в классе на перемене? Марш в коридор!
— Чего ты взъелся? Я же отдал, — обиженный Кузнечик задрал свитер и запихивал в брюки растрёпанную рубашку.
— Отдай мою тетрадку.
— Её Рудольф вытащил. Розовую. Другой не было.
Колян огляделся. Завуч проследовала на другой этаж, и они юркнули в класс.
— Вот. Полюбуйся, — Коля протянул другу розовую тетрадь.
— Её я и спрятал. А Рудольф заставил достать.
— Но эта — по английскому, а та — по физике. Эта — твоя, а та была моя.
Кузнечик взял тетрадь:
— Кузнецова… по английскому… У нас сегодня нет английского. Зачем мне сегодня тетрадь по английскому? Моя — дома лежит. И потом — у меня нет розовых тетрадей.
Он растерянно перелистывал страницы.
— За эту я пару получил, за эту — три. Колян! Кто-то украл мою тетрадь и сменил обложку.
— Погоди, погоди. Дальше листай, — у Коли родилось страшное подозрение.
— Два…, два…, четыре… У меня в жизни четвёрок по английскому не было.
— Ты на число, на число посмотри.
— Двадцать второе… Ну и что?
— Какого месяца?
— Сентября.
— А сегодня которое?
— Двадцать… Это же завтра!?
— Теперь предыдущее задание посмотри, за которое двойка. Узнаёшь?
— Узнаю, конечно. Я у Таньки Богдановой списал, а она, дура, не то упражнение сделала. Перепутала. Но сделала-то правильно. Мамзель как взовьётся: «Кто у кого списывал!? Кто у кого списывал!?» Я говорю — у Богдановой номер спросил, а она перепутала. А Мамзель кудахчет: «Ошибки почему одинаковые? Ошибки почему одинаковые?“… Потому!
— Так и сказал?
— Да ничего не сказал. Я же всё, от точки до точки, переписал. Откуда мне знать, что эта дура ошибётся?
— Ей тоже пару влепила?
— Говорит, не скажете, кто списывал — обоим двойку поставлю.
— Так чего, Танька продала?
— Не-а. Танька плачет, но молчит. А эта: «Кузнецов, скажи, если Богданова у тебя списала, только ей двойку поставлю.» Знает ведь, чего ж издеваться.
— Ну и чего?
— Чего-чего… Сказал, как было… Пару заработал.
— А Богданова?
— Танька? Говорит, чтобы больше к ней не подходил. И списывать не просил. Отблагодарила.
— Наплюй. У тебя теперь такое, — взял тетрадку, — Четыре, четыре, пять… Ещё завидывать будет.
Вечером, когда Колян собирал портфель, он обнаружил там пропавшую тетрадку по физике. Тетрадки Кузнечика по английскому не было. Значит, тетрадь умеет превращаться?.. Вот так дела!
Кузнечик на растерянный звонок товарица, помолчав, ответил: «Надо подумать…»
* * *
— Мне надо с тобой серьёзно поговорить, — официальным тоном произнесла Олеся.
— Хорошо. После уроков у входа в парк.
— Так, может, и пойдём вместе?
— Нет, Морицевич просил подойти — даст тему для доклада.
— Я могу подождать.
— Не надо. Лучше у парка.
— Как хочешь, — Олеся обиженно отвернулась.
* * *
Она стояла у входа в Детский парк.
— Ты говорил, задачки тебе Кузнечик подобрал?
— Да.
— Откуда он узнал, какие задачи будут на контрольной?
— Ну… Рудольф же сказал тему. Кузнечик из задачника и выбрал. У него разные задачники есть.
— Не ври! Мы вчера решали точно те задачи, что были в твоём варианте.
— Ну, почему те… Просто, похожие.
— Не похожие, а именно те. Мне Антон условия рассказал — у него тоже был третий вариант.
Кольке очень не хотелось врать Олесе. Но если рассказать правду — разве она поверит? Наконец, решился:
— Тебе можно доверить тайну? — прошептал он.
— Разве ты слышал, чтобы я когда-нибудь болтала о чужих секретах?
— Я тебе одну штуку покажу. Только никому не рассказывай.
Колька достал заветную тетрадь и протянул Олесе.
— Это что? Ты не сдал тетрадь с контрольной?
— Ты смотри, смотри!
— Пять? Ты сегодня пятёрку получил? Рудольф уже проверил?
— Нет, настоящую тетрадь сейчас, наверно, проверяет.
— А это?
— Ты дальше посмотри.
Олеся перевернула страницу и посмотрела на Кольку:
— Что это?
Он заглянул в тетрадь.
— Это следующая контрольная.
— Какая следующая?
— Которую я напишу в следующий вторник.
— Издеваешься?
— Ты листай тетрадку, листай.
Олеся снова перелистнула страницу, потом ещё одну.
— Ого, четвёртый вариант! Отличником заделался?
— Ты же со мной занимаешься.
— Зачем тебе занятия, если ты все задачи наперёд знаешь.
— Я их не знаю.
— Ты же все их записал!
— Я их не писал.
— Но это же твой почерк!
— Так и знал, что ты не поверишь, — с досадой произнёс Колька.
Олеся помолчала, потом сказала:
— А ты расскажи всё по порядку.
Коля и рассказал. И про подвал, и про метро, и про пещеру, и про две тетради. Они сидели на бортике детской песочницы. Олеся чертила прутиком на песке квадратики, потом перечёркивала их косыми крестами.
— Вот и всё. Не веришь?
— Почему же. Только этого не может быть.
— Но ведь было! И есть. Завтра Рудольф раздаст тетради, сама сравнишь.
— Хорошо. Завтра сравню. А потом будем заниматься физикой. Мы ведь будем заниматься?
— Будем…
Помолчали. Потом Олеся как-то по-взрослому сказала:
— Правда, я тебе верю. Только не надо больше меня обманывать.
Колька покраснел. Он ведь не рассказал, как у Кузнечика тетрадь по физике превратилась в тетрадку по английскому.
* * *
Рассказал на следующий день.
Олеся, как обычно, напоила Кольку чаем с пирожками, а потом уселась изучать тетрадки. Она не стала, как ребята, сличать тексты, а достала лупу и на первой же странице стала рассматривать буквы. Потом позвала Колю:
— Смотри. Любую букву. Например, «а».
— Ну?
— Глаза у тебя есть? Сравни форму линий. Они абсолютно одинаковые. Это же дрожание руки, его невозможно подделать. Такое может быть только на ксерокопии.
— Но я не копировал.
— Знаю. Эти две тетрадки вместе просто не могут существовать. Их надо отдать в научный институт. Я покажу папе, он придумает — куда.
— А как же физика? Что Рудольф скажет?
— Зачем тебе тетрадка, если со мной занимаешься? Или больше не хочешь?
Кольке было жаль расставаться с тетрадью, и он решил рассказать всё.
— А вдруг с Институтом не получится? Знаешь, чего у нас вчера с Кузнечиком вышло?
И поведал, как его тетрадь по физике у Кузнечика превратилась в тетрадь по английскому.
Олеся вытаращила глаза, даже косички стали дыбом.
— Врёшь! Такого быть не может.
— А такое может? — и показал на две тетрадки.
— Давай проверим!
— Как?
— Подожди! — убежала и вскоре воротилась с красной папкой, — Кладём сюда тетрадь и завязываем. И пишем: шестнадцать тридцать. И всё это — в мой ранец. Говоришь, у Кузнечика она быстро превратилась?
— Да сразу. Рудольф подошёл, велел тетрадь отдать — а она уж инглишем исписана. Представляешь, какую он рожу скорчил!
— Нехорошо так говорить о преподавателях.
— Так если бы я что о его роже сказал, было бы, может, и нехорошо, — обиделся Колька. — Так он ведь чужую скорчил, у него таких не бывает.
— Как думаешь, — Олеся пропустила мимо ушей его оправдания, — уже превратилась?
— Давай, посмотрим!
Вытащила папку, развязала, Колька выхватил тетрадь, раскрыл и разочарованно промычал:
— Физика, как и была.
— Наверно, мало времени прошло.
— Ладно, пусть ещё полежит.
— Всё. Занимаемся. А то не получишь обещанную пятёрку.
— А как же без тетрадки?
— А так. Как прочие обычные люди. Своим горбом.
— Ладно, — вздохнул Колька, — давай как обычные.
Решали задачки и посматривали на ранец. Котелок, котелок! Не сварилась ли каша?
Оказалось, сварилась. Но не каша, а какое-то рагу. Растерянно рассматривали тетрадь, заполненную непонятными переплетающимися каракулями.
— Смотри! — сообразила Олеся, — Вот одни строчки… «Расстояние между планетами подчиняются закономерности…» Астрономия, одним словом. А чуть наискосок — химические формулы, уравнения… «Таким образом, мы показали, что…» Ты что-нибудь понимаешь?
— Откуда всё это?
— Давай рассуждать, — у Олеси чувствовалась хватка отличницы. — У тебя чистая тетрадь стала тетрадью по физике, так?
— Так… Потому что физику я хуже всего знаю, — сообразил Колька.
— Потому что именно такая тетрадь была тебе необходима. У Кузнечика проблемы с английским — и тетрадка почувствовала это.
— А у тебя какие проблемы?
— У меня? — Олеся растерянно заморгала. — Не знаю… Никаких.
— Ну а чего тебе больше всего хочется?
— Хочется? Я собираюсь поступить в астрономический кружок.
— Правильно! А в тетради — лекции по астрономии. Смотри! Это же твой почерк. Это лекции, которые ты ещё не записала.
— То есть, их ещё нет.
— Нет.
— А здесь они уже записаны.
— Да.
— Так они есть, или их нет?
Тут вспомнилось словечко, слышанное от Кузнечика. Колька решил щегольнуть перед одноклассницей:
— Их и есть, и нет одновременно. Это диалектика.
Олеся вздохнула:
— Ты хоть знаешь, что это такое? — и увидев, как смутился Колька, сжалилась над ним. — Ладно, скажи лучше, откуда химия взялась?
— А что за папка, в которую ты клала тетрадь?
— Это я у папы взяла, — и глаза у неё стали круглыми как два озерка. — Он же в химическом институте работает!
Решили положить тетрадь просто в Олесин стол. К концу занятий химическая абракадабра исчезла, и остались ровные строчки Олесиного почерка. А на первой странице в верхнем углу проявились два слова: Макаронова Олеся.
* * *
— До свидания! — Олеся раскрыла дверь.
— А ты разве не пойдёшь, ну… проводить.
Она ухмыльнулась и крикнула:
— Мам, я во двор спущусь. Ненадолго.
* * *
На следующий день Колька пришёл в школу пораньше, чтобы рассказать Кузнечику о новом открытии, но друг, почему-то, задерживался. В дверь впорхнула Светка, бросила сумку на пол и, словно небольшой притихший вихрь, опустилась на стул рядом с Колькой. Её окружало облако ароматов, которое вибрировало, будто струны арфы.
Из общего букета поочерёдно выплёскивались запахи то сирени, то лаванды, то других, неизвестных Кольке растений.
— Кузнецов заболел. Ангина.
— Откуда ты знаешь?
— А он мне звонил. Сначала тебе позвонил, а потом мне. Потому что тебя допоздна дома не было. Опять с Макароновой целовался?
— Мы физикой занимались.
— Конечно, физикой. То-то Макаронова после ваших занятий такая вся не от мира сего. Ничего вокруг себя не замечает… Можно, пока Кузнечика нет, я здесь буду сидеть?
Колька, неожиданно для себя, посмотрел на первую парту у окна, где Олеся сосредоточенно искала что-то в рюкзачке.
— Никуда твоя Макаронова не денется. Пусть немного поревнует. Это полезно.
Колька сделал вид, словно не понял, о чём речь. Светка по-хозяйски положила на стол учебник и тетрадки.
— Меня Лукша не хотела в школу пускать. Говорит, благоухаю, как цветочная поляна. Чувствуешь?
— Угу, — промычал, покраснев, Колька.
— В пятницу диктант на причастные обороты, а я их не понимаю. Поможешь? — Колька пожал плечами — почему бы и нет. — Завтра родители вечером в театр идут. Никто мешать не будет.
Он почувствовал новую вибрацию запахов. Дуновение сквозняка тронуло его ароматом ландышей.
— Между прочим, я целуюсь гораздо лучше твоей Макаронины.
— Откуда ты знаешь? — огрызнулся Колька.
— Сам убедишься.
* * *
Светка сказала, что они начнут заниматься в пять. Когда он пришёл, Светкина мама оказалась дома. Как Колька ни отнекивался, она накормила его борщом и котлетами.
— Я знаю, мальчишки всегда голодные. Сожрут всё, что положишь.
— Ешь, а то хуже будет, — прошептала Светка. — Сейчас папаня придёт, и они испарятся.
Во время занятий Светка нарочито громко повторяла вслух правила.
— У вас завтра диктант? — спросила мама, заглянув в комнату. — Ну, занимайтесь, занимайтесь. Мы уходим…
Ещё минут пятнадцать Светка, правда без прошлого энтузиазма, постигала премудрости причастных оборотов.
— Всё. Теперь уж точно не вернутся, — вдруг заявила она и захлопнула тетрадь.
— Мы ведь только начали, — удивился Колька.
Она поднялась и потянула Кольку за руку:
— Вставай! Ну что ты, будто деревянный.
Он почувствовал аромат, как в школе, но более слабый.
— Мама сказала, этих духов надо брать чуть-чуть.
Глянула на стол, вздохнула:
— Да ну их, эти причастные обороты, всё равно ни фига не понимаю. Спишу у кого-нибудь… Давай лучше видик смотреть. Маман скачала новый сериал, говорит — жутко интересный.
Фильм и вправду был интересный, но Колян мало что запомнил. Потому что главным было лёгкое касание её плеча, невесомый чуть дурманящий запах и ладонь, будто ненароком оказавшаяся в его ладони. Колян боялся пошевелить рукой, лишь бы не спугнуть это бесконечное мгновение.
— Скоро предки заявятся, — Светка выключила телевизор и глянула в зеркало.
— Пошли пить чай.
Размешивая серебряной ложечкой сахар, с видом победительницы посмотрела на Кольку:
— Так кто лучше?..
* * *
— Опять с Олесей занимались? — как бы между прочим поинтересовалась мама.
— Нет, — Колька сделал вид, будто поглощён вечерними «Новостями», — со Светкой к диктанту готовились.
— А родители дома были?
* * *
Погасив свет и пытаясь уснуть, Колька анализировал доносившиеся звуки: машина зарычала под окном, Дрона протопала к своему коврику, родители беседуют о чём-то на кухне…
* * *
Колька заснул лишь под утро, потому что память упрямо, будто закольцованная лента, прокручивала события этого неожиданного вечера.
А ещё его изводила мысль — что он завтра скажет Олесе.
Удивительно, он ни минутки не жалел, что провёл вечер со Светкой. Она, конечно, была очень красивой, но не только… Она была уверена в себе, уверена в том очаровании, которое обволакивает, должно обволакивать каждого, кто находится рядом. И всё же теперь ему казалось, что чего-то не доставало…
Может быть, музыки?
* * *
Решил Олесе ничего не говорить.
А, собственно, что произошло? Помогал однокласснице готовиться к диктанту. Разве это криминал?
Правда, потом…
Ну и что! И кому какое дело? Он что, обещал кому-нибудь? Он же не обещал Олесе, что ни с кем не будет сидеть рядом на диване и смотреть видюшки. Тоже мне, принцесса! Светке, например, по барабану, кого ещё он держал за руку.
Но чем больше он распалялся, тем сильнее ощущал какую-то необъяснимую вину.
Словно совершил предательство…
* * *
Появившись в дверях, Светка улыбнулась. Колька был уверен — ему. Он снял ранец с соседнего стула, чтобы освободить место. Но Светка устроилась как обычно — за столом перед ним.
— Здравствуй, — произнес чуть дрожащим голосом.
— Привет, — бросила она, даже не обернувшись.
Колька почувствовал чей-то взгляд. С первой парты у окна на них внимательно смотрела Олеся.
* * *
— Ты ничего не хочешь мне сказать? — спросила Олеся, когда они после занятий физикой спустились во двор.
— О чём? — Колька попытался изобразить недоумение.
— У Светки был?
— С чего ты взяла?…
— Эх! Ты же обещал никогда мне не врать.
Побежала к подъезду, у дверей обернулась:
— Ну и встречайся со своей Светкой! Пожалуйста!
* * *
— Что случилось? С Олесей поссорились? — спросил папа, встретив его как обычно — у входа в парк.
Врать не хотелось, и потому Колька промолчал.
Дрона носилась кругами, будто в неё был вмонтирован вечный двигатель.
— Знаешь, — сказал папа задумчиво, — когда я учился в школе, мне нравились многие девочки. Все такие разные, красивые и не очень… Главное, угадать среди них единственную. Тогда будешь счастлив всю жизнь. Это трудно, и не у всех получается.
Папе хорошо говорить — думал Коля — он маму угадал. Вот если бы Светку с Олесей соединить — тогда всё было бы просто. А что теперь делать?
С этой мыслью и уснул…
* * *
— «Что делать?», «Кто виноват?» — основные вопросы русской интеллигенции, — заявил Кузнечик и добавил, взглянув на Коляна. — Книжки читать надо!
И откуда только он набрался всех этих мудростей?
Кузнечик заявился в школу с замотанным шарфом горлом и говорил шёпотом, чуть слышно.
— Зачем ты пришёл? Ты же болен! — недоумевал Колян. Сам он обычно жаловался врачу на существующие и несуществующие симптомы, чтобы как можно дольше после болезни не ходить в школу. «У вашего мальчика слабая сопротивляемость, — говорил доктор родителям, — придётся ещё дома посидеть». А Кузнечик зачем-то больной припёрся.
— Ты что, забыл? — просипел друг. — Сегодня контрольная по английскому. Давай тетрадь.
Кузнечик, как подводная лодка, погрузился в пучину прéзентов, перфектов и пастперфектов. Губы беззвучно шевелились, отображая английские слова. За будущую оценку можно было не волноваться — Кузнечик обладал феноменальной зрительной памятью.
* * *
Назавтра ожидался диктант, и Колька был уверен, что Светка снова попросит помочь по русскому. Взгляд, помимо воли, соскальзывал от скучной доски с треугольниками или млекопитающими к заоконным просторам с расцветшими кленовыми листьями. А в ушах звучало Светкино: «Так кто лучше?..»
Когда после четвёртого урока все понеслись в столовую, Светка задержалась и, будто между прочим, спросила:
— Сегодня придёшь? А то я ни бум-бум…
— Да, — Колька чуть не подавился, выдавливая из себя это простое слово.
— Как прошлый раз, — усмехнулась Светка…
* * *
Вышло совсем не как в прошлый раз. Светкина мама крутилась на кухне, и Колян лишь урывками накрывал Светкину ладонь своей, она замирала, чутко вслушиваясь в мамино пение. Если оно вдруг приближалось, их словно пружиной отбрасывало друг от друга, Светка утыкалась носом в тетрадь, а Колян задумчиво взирал в потолок. Ощущение было странное — будто они крадут что-то. Но что и у кого, понять Колька не мог.
Что осталось в Светкиной голове после их занятий? Явно не причастия и их обороты. Потому что наутро, ворвавшись в класс, упала перед Коляном на колени:
— Коленька, миленький, подскажи, ведь пару схлопочу!
Если быть честным, никуда она не падала, плюхнулась на стул и просто повернулась к нему.
Но Колька представил, как Татьяна Ларина или Машенька, капитанская дочка, шурша крахмальными платьями, приникают к его руке и молят о пощаде. Тут, правда, вышла заминка, поскольку Колян не мог сообразить, о какой такой пощаде можно его молить? Если о диктанте — то бесполезно. Всем известно — на уроке у Веры Алексеевны подсказать невозможно.
Светка смотрела на Кольку так кротко, с такой уверенностью, что он может всё, что рука сама потянулась к ранцу.
— Возьми, — он постарался незаметно передать ей розовую тетрадку.
— Что это? Зачем мне твоя тетрадь по физике?
— Тише! Положи её в свою сумку.
Она удивлённо посмотрела на Коляна, но приказ выполнила.
— Ты, действительно, хочешь получить четвёрку за диктант? — разделяя слова вопросил Колька голосом Призрака. Он не спросил о пятёрке только потому, что Вера Алексеевна ни за что в жизни Светке такую оценку не поставила бы.
Светка испуганно закивала.
— Тогда достань тетрадь и раскрой её, — Колька ощущал себя трагиком на высоких подмостках.
— Ой! — воскликнула Светка, — Как это у тебя получилось? Ты стащил её у Веры?
Колька сам разинул рот от изумления:
— Она даже цвет изменила!
На Светкиных коленях лежала её тетрадь для диктантов.
— Дай сюда! Нет! Сама! Сама! Листай дальше. Вот!
— Что это? Я этого не писала…
— Это сегодняшний диктант. Сможешь списать незаметно?
— Спрашиваешь! А в чём я буду писать?
— Вера тебе другую такую же даст. Поняла?
— Поняла… То есть нет…
У неё был обалденно смешной ошарашенный вид.
Проиграл короткую мелодию звонок.
— Потом объясню. Главное, чтобы Вера Алексеевна не отобрала. Усекла? Что хочешь делай, но не отдавай!
Светка послушно закивала головой. Да, да, да! Она готова взойти на костёр, прижимая заветную тетрадь к груди.
Колька чуть не рассмеялся. Он впервые видел первую красавицу седьмых, а может быть, и всех старших классов, такой смешной и растерянной.
— Дети! — начала урок Вера Алексеевна, — Сегодня мы пишем диктант на тему: причастия и причастные обороты.
— Вы ошибаетесь, Вера Алексеевна. Пишем мы, а Вы — диктуете.
— Не умничай, Зимин. Лучше раздай тетради. Соловьёва, что с тобой? Соберись, девочка. Разве можно так волноваться. Если готовилась, вполне можешь заработать тройку. Все готовы?
Бесплатный фрагмент закончился.
Купите книгу, чтобы продолжить чтение.