Бесплатный фрагмент - Териантропия, стихи и апокалипсис

Часть I — Териантропические Боевые Культы

Lupus non mordet lupum 1-23-ТЕ

Смеюсь и скулю, как пёс —

Мой личный животный рост,

Высок, как ванильный пост,

Для этого я и рос.

— 

Клыки побуждают мозг,

Дарить людям свой укус.

Да кто бы говорил про вкус,

Внимая возбуждению розг?

— 

И этот детородный визг,

Как бочка дружелюбных крыс,

Утащит обратно, вниз,

А там всё до кровавых брызг…

— 

Забавный вышел бы метис

У нас с тобой, но я повеса,

И это моя пёсья месса,

Поэтому пока — смирись!

Erit sicut cadaver 2-23-ТЕ

Лисьи морды взирают рассвет,

Я внимаю их трепету лиц,

И паденью, в смирении, ниц,

Что не сможет осмыслить поэт.

— 

В жерновах королевских карет

Их погибло не меньше, чем птиц,

В самолёта движках, завершивших сюжет

Птичьих драмм за разделы яиц.

— 

Я таких не писал, не смешил кобылиц.

Но они всё равно, с восхищением девиц,

Придавались мечтаниям о нашей любви —

Я был холоден, словно бы воды Невы.

— 

Пусть я холоден, но мои мысли нежны.

И для них точно нет ни имён, ни границ.

Им нет дела до наций и цвета крови.

Ибо дети они позабытых страниц.

— 

И чтоб их донести до всех братьев лисиц,

Я к рассвету взлечу, чтоб украсть солнца свет —

Обожгусь, упаду, в парадигме комет.

И вы скажете: «Да, был поэт!»

TBK 3-23-ТЕ

Териантропические боевые культы,

Впервые возникли до нашей эры.

И мы, как потомки той самой веры,

Возглавим насилие с пометкой «Ультра».

— 

И это всё — во славу Терры!

И это наша политики тульпа!

Чело продырявит Макарова пулька,

Коль ты не согласен с рождением Венеры.

— 

И наши родные, люди-химеры,

Вкусят послевкусие твоего миокарда,

И скажешь ты: — Вы — общество леопарда,

Берсерки, подонки, эсеры!

— 

Ну да, вот такая нам выпала карта.

И да, уж в пути наши карабинеры!

Не прячься, молись, так ведь больше азарта!

Поймут и простят наши миссионеры!

— 

Мы не прячемся в джунглях,

Мы не ведаем меры!

Мы танцуем на углях,

Да, мы визионеры!

Igni et ferro 4-23-ТЕ

Сей огонёк, как твоя жизнь —

Он всё трепещется и гаснет.

И коли ты достоин тризн,

Так и гори, дружище, ясно!

И за плеядой диких схизм,

И под рассвета красной краской,

Не прячь за вычурною маской

Свой человечий механизм!

Вся жизнь, не то чтобы, как сказка,

Но как сказание машин,

Да о деяниях мужчин,

Века назад стрелявших в касках.

И ты средь них, последним баском,

Меняешь множество личин,

Пока на сердце таурин,

А в мозге ворох мыслей с лязгом!

Сжигай радон! И пей бензин!

Останься на мече дамасском!

Не верь прелестной девы ласкам:

Весь мир — твой личный керосин!

Berserkr 5-23-ТЕ

Вкуси ярость, на полслова,

Узнай дурость, на пол слога!

Жизнь у бога — испей с рога!

Жизнь убога — убей бога!

Несу стихи свои до гроба,

Я — Ницше, вьюн всех философий.

Неси колун супротив копий —

Чтоб нас с тобой не накрыла роба!

Мы как поляки в дебрях топей:

Сусанин водит — мы хороводим.

Как разобраться нам в дебрях родин?

В религиях — народов опий?

Да, мы берсерки и с нами — Один!

В крови кириллица, прости Мефодий!

Наш остров Скади, там где московий,

Но между нами урана клин!

Наш облик зверя среди руин,

И что ж поделать, наш культ — един!

Чтобы запомнили среди лепнин —

Забудь на миг, что ты гражданин!

Ведь ты мужчина, среди мужчин,

Крушитель армий — гроза дружин!

Умри сейчас, не жди именин,

Как Гинденбурговский цеппелин!

Amicus humani generis 6-23-ТЕ

Я есмь бойцовский лис,

Верный и очень злой!

Игрой называл бой,

Оружием белый лист!

И я душою чист!

И я — человек земной!

Иль не человек? Постой,

Но я ведь не экофашист!

Я просто играю роль,

Как верный протагонист.

В религии я — фетишист,

Смотри, вот тотем мой!

Смотри, как хвост мой пушист!

Куда же пропал твой?

Ведь хвост есть штандарт боевой,

Когда ты мохнат и когтист!

И может быть, я утопист,

И культ мой постигнет застой.

Но вроде пока что живой,

Твой друг, боевой лис!

Lacrimae 7-23-ТЕ

Это путь стоика,

Как культур суррогат.

Этот чёрт был рогат,

Его ждал, чтоб река,

Выйдя из берега,

Унесла, как догмат,

В раскалённый закат,

Словно трупик врага.

Но тут цепи звенят,

И родные снега,

Лучше глины, песка,

Похоронят наш мат.

Я как он был космат,

С лисьего языка

Только песня сладка,

И ведёт она в ад,

Как дорога-строка.

И я ей только рад,

Мне не нужно наград,

Лишь слеза мужика —

Мескалиновый яд,

Что одна на века,

Что скромна и тонка,

В ней ядра есмь распад.

И слеза та — моя,

Лучше всяких услад.

Декаденс — мой уклад,

Моя мысль — точна,

Мне не нужно цитат,

И она — дорога,

И она — глубока,

Это мой личный клад!

Cyberluddites 8-23-ТЕ

Злая и вредная электропсина

Напала на гордых киберлуддитов!

Наши фамилии вырежут в титрах,

За нейродоппинг капсаицином!

От искусства остались одни руины,

Нету жизни в шестерёнок ритмах,

Нейростихи простых алгоритмов —

Человек создал бога из глины!

И мы точно против Бога-машины!

Это слышно в наших мотивах.

Сколь же убогим может быть чтиво,

Чтобы его повторяли махины?

Нету идей? Держи кофеины!

На глупость машин смотрим боязливо!

Венец природы — сорт примитива,

Раз испугался мазни детины!

Творцы открыли истинны личины:

Ксерокопий прерогативы,

Постмодерновы формалины,

Оригинальностью — лживы!

Забудь про то, что внутри токсины,

И как спирали ДНК виты!

Помни, как прошлые гибли луддиты —

Гении выживут, сгинут павлины!

Therianthropos 9-23-ТЕ

Мои проблемы не типичны,

Но я кричу о них всё громче с каждым днём!

Их люди не поймут, люди как птички,

Они поют, и каждый о своем.

Я им открою истинную личность

И стану чем-то вроде метастаз!

Ведь тут достаточно лишь фраз,

Мне подсобит моя техничность.

И я ваш личный зооноз,

Ликантропический психоз!

Я сладок, будто бы наркоз!

Я в мыслях — это мой митоз!

Любовь людей и есть экстаз,

Но я то зверь! Пусть я и мил.

И у кумировских могил,

Мне как понять мотивы масс?!

Народ здесь гениев сгубил!

И человечий псориаз —

Самый безвкуснейший акрил,

Узрит меня в последний раз.

Я поклонюсь сомнищу вил,

Без лисьих, хитростных проказ,

Я выйду смело, напоказ,

Убьёте — значит победил!

Et in Arcadia ego 10-23-ТЕ

Куба либре, Санрайз, Барракуда,

Беловодье, Ацтлан, Шамбала:

Я в пути от крови к ампуле —

Я в пути от могилы к чуду.

Две таблетки, да на лапы мне —

Боль уйдёт, а я есть и буду.

Но как вылечить сущность плута,

Если дело идёт к весне?

Дайте жить мне ещё минуту,

Напишу на Берлинской стене:

«Что хотите — скажите, люди,

Чтоб не плакать потом, в седине!»

Vulpes pilum mutat, non mentem 11-23-ТЕ

Если есть у тебя лисий хвост,

Если есть у тебя лисье дело,

Если свыше дано тебе тело,

Если дан был тебе лисий пост…

Сделай так, чтобы море гудело,

Ты над ним — Моисей, в полный рост,

Шаг за шагом от мест, где погост,

Да до тех, где солнышко тлело.

Знаком качества лучше чем ГОСТ,

Лапы в кровь. Ты сродни виноделам,

Когда красным помазан, то зрелым

Вдруг покажется дружеский тост.

И твой друг, нарисованный мелом,

Оказался на радости прост.

Не поймёт в чём же гиблое дело,

Сам себя обманувший прохвост.

И тебе так знакома проблема —

В поисковой системе запрос:

Надо точно что-нибудь сделать,

Надо жить, наконец-то всерьез!

Nec Deus intersit 12-23-ТЕ

Порок остывает на пальцах —

Я мыслям своим не верю!

Все мысли мои — скитальцы,

Что вместе, как Общество Зверя!

И общество это — тайна,

На лбу, как капли елея,

Испарина едкого яда,

От всем вам знакомого змея.

Тот змей, в голове, будто идол.

Его, словно бога, лелею:

Венец — линчевание быта,

Экстаз — самосуд апогея.

И яблоко — грех, и дева.

Свечой опалённой феей,

На дно ненасытного чрева,

Любую мою идею.

Мораль познания древа —

С собою игра в лотерею.

Узнаешь, с кем была Ева,

Пока Адам не был с нею?

Utopia 13-23-ТЕ

Это мой тайный обряд!

Я тебя посвящу в план,

Ибо двое — уже клан!

Вот, возьми заготовленный яд.

Он поможет, если капкан,

Вдруг захватит свирепую лань.

Или если грозную длань,

Занесёт стареющий Ван.

Мы для них, порой, сами как яд:

Мне не мил казимировский пан,

Мне не мил свой сановничий сан,

Мне не нужно их блёклых наград.

И для них, это точно распад,

И гораздо хуже чем смерть:

Под ногами почувствовать твердь

И понять, что ты тоже был раб.

Мои рифмы, наверно, как град,

На их головы падают. Верь,

Сталью скованны мы теперь

И тебе строк нести каскад.

И в тебе мой внутренний зверь,

И ты мне теперь прямо як брат.

Мы построим свой собственный ад:

Ты предвестник, а я люцифер!

Dies irae 14-23-ТЕ

Гибель поколения на моих глазах.

Первобытный страх — бытие растением.

Ненависть в стихах. Ненависть — рождение!

Все мои сомнения — человечий прах!

Яростью берсерка, пляски на костях!

Мне соврало зеркало, лик мой показав…

Врали прародители — я рождён средь трав!

Ненависть во всем — я пожар в степях!

Пламенем своим, в мрачных городах,

Поджигал как Рим — стал воспет в стихах!

А теперь я дым, сам стал будто прах.

Гибнуть молодым! Гибнуть, будто прав!

Vitulus aureus 15-23-ТЕ

Зелёная идиллия — красный кхмер,

Мой крёстный отец — Теодор Качинский.

Мизантропия по медицинским:

О да, я вырос среди химер!

Я новой эпохи легионер,

Я старых времён почитатель знатный.

Хочешь, буду крылатый всадник?

А хочешь, буду боевой эсер?

Запрещённая книга? Мой цитатник!

Сладко шепчу тебе — люцифер!

Железный крест? Я кавалер,

Как Роммель. Давай, надевай свой латник!

Ты — рыцарь в белом, я — старовер

И аморальности привратник.

Мой культ, где я миссионер,

Культуры идол, как стервятник!

Rattus 16-23-ТЕ

Разрушенный идол, падший атлант,

Величавый и гордый крысиный король.

Ночь длинных ножей — крысиный десант,

Моя родина это австрийский Тироль.

Унылая роль, повязанный бант —

Я нынче совсем не тот крысобой!

Но крысы бегут, вызывают на бой,

Их пули уж знают, кто адресант.

Они думают, что поведут на убой.

Они давно видят мой труп в своих снах!

Но ноги мои, на тверди земной,

И ярость свою я хранил на зубах!

Давайте, грызите меня всей толпой!

Стреляйте и режьте, я этому рад!

Вся ваша свобода кровью густой

Из моих вен, как водопад!

Из моих вен: забота, любовь.

Из артерий моих — сладостный яд.

Из моих ран, растёт красный сад.

И мне на глаза — крысиная кровь.

Она так нежна, как огненный град,

И в ней моих предков великая стать!

Что, крысы, хотели меня разорвать?

А я буду вечен, как звёзды Плеяд!

Suum cuique 17-23-ТЕ

В космос летят протуберанцы,

Я за ними устроил вечный забег.

Звёзды зажгут божественны пальцы —

А я упаду в страну нег.

Скажи мне родной, я человек?

Иль это не важно, ведь все мы скитальцы,

Что пылию звёздной осядут на сланцы,

Как мокрый песок, как тающий снег?

В созвездии я столь же наг и нелеп,

Как древа, что ныне мертвы,

Но в юность застали Христа, Лао Цзы —

Я с ними приламывал хлеб.

И всё те же звёзды, всё те же дворцы,

На склоне немеющих лет,

Увидит пустыми глазницами мой,

Спокойный и мудрый скелет.

Atra mors 18-23-ТЕ

На страже наш варшавский договор…

И я на страже, над твоей постелью.

В глазах твоих, слабеющий укор.

В глазах твоих, я отражаюсь тенью…

— 

И нас двоих, благословит лишь Тор,

Войну вести своим благословением

И под медовым опьянением,

Нести судьбы остреющий топор.

— 

Визионер. Я снова сбит видением:

Во все дома стучит крысиный мор.

И над тобою смерть, костлявым привидением,

Диагноз пишет словно приговор.

— 

Я знаю, так тут всё и будет.

Ведь с правдой жизни бесполезен спор.

Кто мы с тобою? Мы — всего лишь люди.

Кто против нас, я знания лишён…

Si vis pacem 19-23-ТЕ

Я заправский массон,

В сердце тьмы что уныло глядит.

Ты прости, Лимасол,

Променял я свой Кипр на Крит!

Или Алтис на Стратис?

Сатисфакция бизнес элит!

Тяготил их мой личный катарсис,

Я ушёл, а тут те же всё в статусе VIP.

И вообще я — чедак,

Мой билет — вертолета кокпит!

Мир — бардак,

Я под грудами каменных плит,

Схороню тех зевак,

Что узрели мой вид.

И чудной зодиак

Мне на лоб. На репит —

Дивный трек, что всё так,

Убедит?

Acta est fabula! 20-23-ТЕ

Лис, как солнце, горит в темноте,

Я в смирении падаю ниц,

Я хотел быть подобием птиц,

Да вот видно сгорю на костре.

Тамплиер был покорен судьбе:

Что журавль? Нет даже синиц!

Я сгораю подобно звезде,

И не вижу уж более лиц.

Они плачут? Смеются? В стыде?

Инквизиции лижут сапог?

Вспоминают мой горестный слог?

Или зверя убили в себе?

Над Парижем пьянеющий смог,

Только он смог побыть в стороне,

От тех мест, где позорный мой столб,

И от тех, где поставят к стене.

Вместе с ним, нескончаемый рог,

Мы допьём, как останется пепел,

От того, кто был шерстию светел,

От кого в ком плясал лисий бог.

Odi et amo 21-23-ТЕ

Лисья нежность — волчий клык,

Я кручу земную ось.

От меня осталась кость,

Лишь утихнул мой язык

В этом мире — просто гость,

Мне подвластен только рык.

Будь так добр, дай мне трость —

Я проведаю обрыв.

Встану, гордо, на краю

За собою солнце скрыв.

Каплю крови на траву —

Вместе с ней душевный срыв.

Я помазаннье, вкусив

Вдруг спрошу:

А что господь?

Он ли мне терзает плоть?

И судья ли мне строка?

Где последний мой ломоть?

Вы прибьёте лишь себя,

Лиса трудно уколоть!

Per aspera 22-23-ТЕ

Волны с грохотом хлещут борта,

На них скачет упрямый драккар.

Жизнь, по сути — игра в дурака,

Где ты падаешь, словно Икар.

Мы с усилием бились с волной,

Получая по сердцу удар.

Мы пытались ужиться с собой,

Только плата взималась за дар.

Боги бросили нас — это грех,

Только скажешь об этом богам?

В морской соли засолен наш мех,

Наше тело ломилось от ран.

Мы уверено клали наш путь,

Через бури, доверяюсь сердцам,

Только в них лишь эмоции, муть.

Верить нам надо крепким когтям.

Они выручат в сложном бою,

Они вскроют железный капкан

И на море оставят в строю,

Наш слабеющий, сгорбленный стан.

И не важно, где дом кораблю.

И не важно, где дом нам.

Доведём мы свою ладью

К дальним, сказочным берегам!

Memento mori 23-23-ТЕ

Сегодня не мой день —

Я наверное буду убит,

Мне на уши — мрачнеющий бит,

Мне на душу — угрюмая тень.

Где-то в поле шуршит ячмень,

Мне хотелось бы в нём утонуть,

Только кто мне подскажет путь?

Я умру точно как Диоген.

От того, что устану жить,

Я разрушусь как Карфаген.

Не спасёт меня лисий ген,

Не спасёт и волочья прыть.

Вековечный мирской тлен,

Вековечный людской быт —

Я от них буду саваном скрыт,

Я от них скроюсь в ворохе вен.

И мой внутренний зверь сыт,

И у нас славный теплообмен,

Только всё равно выйдет рефрен:

Я наверное буду убит!

Anima vilis 24-23-ТЕ

Я плетусь по обочине жизни —

Мне красивые псы скалят зубы.

Моё сердце и хвостик пушисты,

И молитву скулят лисьи губы.

— 

И я разве похож на поэта?

В мире, где даже гении грубы

И в поэзии вымерли руны,

Место есть первобытным эстетам?

— 

Вы цивильные все, сразу видно:

От мозолей до раковых клеток,

Изживает родная планета

Иждивенцев реклам общепита.

— 

Я не сноб, и не циник клыкастый.

Моё знамя лишь рифмою вито,

Столь же чистою и прекрасной,

Сколь чиста и прекрасна элита.

— 

Что подобна собакам с породой,

Да на фоне меня — грязнолиса.

Только в чём ваша есмь сила рода?

В евгенических толках нарциссов?

— 

И я верную выбрал дорогу,

Всё как свой в вашей волочьей стае.

Не найти волкодавам плутовку

И фоксхаундам бестолку лаять.

— 

Я средь вас, словно к кровушке кровка.

Словно сам из породистых лаек.

Мои зубы на шее у стаи?

Прокушу без сомнения ловко.

Tabula rasa 25-23-ТЕ

Роман с богиней Иштар.

Древний культ, древнее Шумер,

Основал и одел в полимер.

Ритуальный костёр — пожар.

— 

И храм Артемиды — цель.

Богиню охоты, я променял,

На плотского демона дар —

Шумерскую цитадель.

— 

Прости же меня, Луна,

Запутал той жрицы хмель,

И мой поворот не туда —

Рубить мировую ель.

— 

Мне, в общем, она не нужна.

Самум иссушающий вей

И вход заноси навсегда

В Асгард, Элизий, Хельхейм!

— 

Себя бы я в жертву принёс,

И сердце бы подал ей.

В полях ныне зреет овёс,

Внутри задыхается зверь.

— 

Иштар, я б с тобой рос,

Божественным близнецом.

И что, что я бывший рос?

Мы все, всё равно чернозём.

— 

А значит Диана не в сердце моём

И вой мой не к ней обращён!

Sit tibi terra levis 26-23-ТЕ

Ничтожный демон. Ангел был

Когда-то над моей постелью,

А ныне смерть тревожной тенью,

Стоит там, в ожиданьи крыл.

Изрешечённых и сгоревших —

Гиены кругом шёл вторым

Мой адский злобный Серафим,

Знававший знамя лисье тлевшим.

А что знал я, лисий сатир?

Веселье пошлое пирами евший,

И ныне от него умерший,

Познав всю жизнь чрез песни лир.

Сим есть природа злых сатир,

Что составляет жизнь на тех,

Кто за чредой декад и вех

Да не в себе увидят мир.

А что в себе? Да, был там Рим,

Да только где же он теперь?

Где славный, вострый дикий зверь?

Там нынче притаился мим.

Что в клетке из незримых стен,

Что были созданы самим

Собой. Собой самим,

Грех именнён, явив рефрен.

Я был так слеп, я был так нем…

Последний вой мой на Луну,

Напомнит клыка остроту,

Напомнит жизнь в сплетеньи вен.

More majorum 27-23-ТЕ

Меня искушает сухое вино,

И тело меня искушает Евы.

Я помню себя, как героя кино,

Я помню себя, в поводке, надменным.

Я помню себя другим человеком,

И помню, как пережил гибель сестры.

И с виду я демон и детище тьмы —

Внутри же — обычный душевный калека.

И рос я без света, ребёнок зимы.

Я вырос и вдруг запылала планета:

— Выбери друг, на чьей стороне ты!

Иль с нами не хочешь узреть конец света?

Иль с нами не хочешь, пьянещего лета,

Вкушая дары, отдать вечность любви?

— Простите, родные, наложено вето,

На действия, что ведут к первой крови!

Я точно не знаю, что прячу внутри,

И точно не верю уколам снаружи.

Давай же, скорей, разберись, если сдюжишь:

Там лис, таурин, эстроген, червяки?

Я культ воздвигаю, не видя ни зги!

И в нём восхваляю свои же грехи:

Животное, брат, многолюб, монохром,

Антихрист и лжец, Гоморра, Содом.

И есть у меня вроде собственный дом:

В нём хаос, бардак и личное лихо!

В нём многое, кажется, можно сломать,

Да только б потом не забыть где был выход!

Pater? Noster? 28-23-ТЕ

Сердце бьёт: за ударом — удар

И картинка сменяет картинку.

Столь пьянящий и сладкий нектар,

Свёл с ума непокорного динго.

— 

В одну реку, привёл косый яр,

Ну а вывел — другим человеком.

Дуализм здесь под стать древним грекам:

«Сколь уродлив ты будешь, коль стар?»

— 

Счастье — есть, под охраной засеков,

Берегись, коли хочешь достать!

За преградой их колющих веток

Погибает порою вся стать..

— 

В мире жёстких, смертельных гашеток,

В мире подлых, смертельных задач,

Не узришь своих будущих деток,

Коли сам выбираешь кем стать.

— 

Понимающий голос здесь редок,

Пусть и нас здесь тьма тьмущая — рать!

Выбор есть: из шарфов и горжеток,

Только нам здесь нельзя выбирать!

— 

Я вдруг вспомнил то дьявольско лето,

Когда слог мой слетел с языка:

«Знаешь, я сам, навроде, монеты —

Есть другая, моя, сторона..»

Vox Dei 29-23-ТЕ

Я над битвой, как туча серею —

До того был ужасен мой вид.

Что ты скажешь войны корифею,

Самый верный, покорный гоплит?

О чём скажешь ты горному богу?

И зачем преклоняешь свой стан?

Прикоснулся к запретному рогу —

Посмотри же, теперь, кем ты стал!

Ты на бурном потоке пирогу

Оседлай, словно скифы коня.

Лишь тогда ты поймёшь, пусть немного:

Очень сложно здесь пасть за себя!

Очень сложно и смерть то нелепа,

Будто море ты выпил из рога.

Коль чиста твоя белая тога,

Значит сдался на откуп врага!

Я прощаю тебя, все мы дети —

Предаём, ожидая наград.

Только нету и смерти нелепей,

Чем им шкуру отдать на наряд!

Vox populi 30-23-ТЕ

От широкой груди, расставляю свои безымянные плечи

И мой голос немой, воздуха прихватив,

И мой голос не мой, будто гриф

Свежей мыслью точит, свежей речи.

Мной любим остров Крит, я в нём вечен,

Как бык в лабиринтах ума.

Ах расскажет мне кто, где кума?

А то сам я до боли беспечен.

И забыл, потерял где она.

И её, может, не было вовсе?

Я по юности бытовал в РОВСе,

Там иные носил имена.

И иные носил я доспехи,

Мне на лоб — перевёрнутый крестик.

Может скажет мне кто, кто был крестник?

Я сменил неприкаянны вехи.

И как поезда адского чехи,

Я в стране, оклевётанной солнцем,

Я под танком, с пакетом, гонгконцем,

Раздуваю лёгкого мехи.

И кричу, укрываясь в фурсьюте:

Что, сынок, помогли твои ляхи?

Мой Фалькон развивает махи,

Так, глядишь докричусь до люда.

Благо, он не поймет, в результате,

Что сказал и с какой вообще стати.

Purrgrad 31-23-ТЕ

Воскрешённый лишён жалости,

Божья длань проведи,

По танцполу, до исповеди.

Я танцую не зная усталости!

И тут есть все земные шалости,

Что скривят все родные пути.

Божий дар — что нектар, сладости.

Будет трудно, но надо идти.

Средь неона, я, в невесомости,

Корм для высших существ, как и тли.

В море страсти, не видно земли,

Всё оно, целиком, в брюшной полости!

И толпа, что не ведает жалости,

Гордых воинов, бесчисленных Кри,

Меня в жертву несёт, общей радости,

И я в ней напитаюсь любви.

Carpe diem 32-23-ТЕ

Драматический театр одного актёра,

Ставит снова пьесу о самом главном:

Времени веков — счастливом, славном,

В котором не сыскать ни к кому укора.

Время пляски смерти, время мора,

На дворе сейчас и прибудет завтра.

Нашу книгу пишет безумный автор,

Нашей книгой был бы доволен Кафка!

Я по лесу шарюсь, клокочет мавка,

Кличет водяной. И Чудьи люди

Палача увидят в вечном плуте,

Так что волколак для них, как шавка.

Если и у мифов на плечах удавка,

Что же делать тем, чьи обычны будни,

Сводятся к забегу за зарплатой,

В колесе надежд и злых илюзий?

Новый постмодерн швыряет златом,

Искренности маской скрыв аллюзий

Бесконечной чередой. С перкуссий

Не прознаешь о черте рогатом,

Что внутри укрылся и точит матом,

Столп культур святой, да родной, французский.

Отберут «сейчас», может с автоматом,

Дрогнет на лице хоть единый мускул?

Virtu 33-23-ТЕ

Я родинка, на хребте пассионария.

Я Родину, на уральском хребте несу,

Из битвы чести и тотального бесславия.

Кровавой патокой на черепе пишу:

«Психея? Одарила меня вечной манией.

Койотль? Волю дал лихому куражу!»

Я весел и спокоен. Палачу,

Скажите, что един с Великославией,

С волком Турана, верен германскому мечу.

И без обмана, французской парии,

Я смысл той коммуны, объясню.

И в том же месте, в адском зареве,

Степным кочевником, я подожгу свечу,

В миноре, в честь асов. Врачу,

Вы передайте, что я в мареве,

Да в Африканском корпусе качу,

На встречу с Черчиллем.

В которой, речь, подобившись ручью,

Разжёт моторы янки, гринго, чукч —

Народов из которых вышел.

А ныне в их тени, я, мышью,

Крадусь под взором мрачных туч.

Не сердце, а другая мышца,

Покажет, чем язык могуч.

Styx 34-23-ТЕ

Я ребёнок столь жутких и тихих краев,

Что рождён был у Стикса реки, берегов.

Я о космосе знаю. Банточиком «Марс»,

Я рождён был вдали от пиршества рас.

Меня снегом укроет — мой белый покров,

Что, в преддверии, значит — вселенский коллапс.

Жизнь так быстро по кругу, как будто таймлапс,

Не сбежать из её всеземных погребов!

Не траншею я рою — для трупов лишь ров.

Не траншеей рождён, я — ребёнок лесов.

Там где мёртвые боги у финнов и Чудь

Белоглазая смотрит на водную муть.

В ней лики умерших, на пиршестве рас,

В ней я выдыхаю токсичную ртуть,

В ней белый ребёнок взирает на Марс,

В ней финны, в ней боги, и в ней сама Чудь!

Plexus coeliacus 35-23-ТЕ

Я в груди схоронил солнце.

В нём есть лис, что огонь, в рыжине,

Снопом искр взлетал к вышине,

В нервный узел, к мотивам эмоций.

Нежной деве, холодной луне,

Покажу я свой огненный нрав,

Опаленных костей, костоправ,

Не сочтёт в её белой копне.

И меня поздравляет Минздрав —

Перевыполнил план по безумству

Рождённых детей, через чувство

Делённое с ней, множив в сплав.

Диким писком, от серых мышей,

Отделяю нас в белы вороны.

Нас фасуют. Фасуют в вагоны,

По Транссибу, чтоб, мчались быстрей.

И мы завтрак едим, чемпионов:

Просто чай пьём в купе, просто эль.

Я волнуюсь, стучат нейроны,

Не спасёт ни таблетка, ни хмель.

Я волнуюсь. И солнце горит, Рим Нерона.

Не смотри. И меня не жалей.

Пусть из клетки грудной дикий зверь,

Прогрызёт себе путь, до перрона.

Я волнуюсь, а ты, как Юнона,

Своей мудростью искренно верь,

Что близнец Боконона,

В его чреве спокоен теперь.

Canis latrans 36-23-ТЕ

Древние боги, одетые в мех,

Смотрят на мир с белоглавых вершин.

Достойно быть войном в мире мужчин,

Достойно коль честью заляпан доспех.

Нас встретит альтинг славою тех,

Кто навечно ушёл в каменелую твердь.

Ворон покорно уселся на жердь,

Свежую кровь вместо падали ев.

В ласках нагих окровавленных дев,

В пении скальдов на веки веков,

Ты не утопишь яростный гнев,

Не утолишь кровожадность богов!

Верою предков, сагой клинков,

Историю пишет чернеющий зев

И чрево того, кто губитель веков,

Чье чрево страшнее всех хищников чрев.

Прислушайся! Слышишь отчаянный зов?

Сверкание стали ты видишь во мгле?

В безумстве атаки стая волков

Кровавые почести вносит земле!

Так можно мужчиною стать и лишь так!

Кровавые руны внося на покров

И меч окрапив, в бессилии слов,

Ты вой! Ибо и имя твоё — волколак!

Hydrargyrum 37-23-ТЕ

Давно улетучился газ ядовитый —

Громогласных орудий улёгся огонь.

Агнец нетленный, лаврами витый,

По полю скакал, где раньше был бой.

— 

Агнец скакал, с божественной свитой:

Валькирии, все облаченные в мех!

Агнец прощение нёс, недобитым,

Но на поле сим уж не было тех.

— 

И я там лежал, с лёгким пробитым,

Кровавым дыханием окрасив доспех.

И агнец играл незатейливый ритм,

А я вспоминал про вас всех.

— 

Железные люди — гранитные плиты,

Им всем повезло быть в глубинах земли.

Ведь кто-то для воронов пища. И грифов

Кормить им всем вечно своими костьми.

— 

Я был искалечен, ребёнок войны,

Мне серая бабочка села на грудь

И агнец шептал святы песни свои,

И по щекам вместо слёз, текла ртуть.

Szabas 38-23-ТЕ

Пожиратель миров Апофис,

Озарит свой личный ковен.

И будь шаг их чист и ровен,

Раз уж их не душит совесть.

— 

Кровью небо, ей же повесть.

Чёрным солнцем, в жертву овен,

Чтобы был Фенрир доволен,

Мы несём по миру весть.

— 

И сторонников не счесть,

Коли мир наш вечно болен

До земли и вечной соли,

Коей солим нашу месть.

— 

Звери в человечьих шкурах,

Крошат когти, душат честь.

Трубадуры давят лесть,

Кроя трещины в текстурах.

— 

В горьких ведьминых микстурах

Тушим-топим своё горе.

Вечность есмь в макулатурах,

Вечность всё равно что море.

— 

Не поймут рабы Амура

Дисгармонии в миноре.

И в матёром резонёре

Не узрят они лжеца.

— 

Не узнают предсказания,

Лисьим хитростным сказанием,

Чрез сплетения ума,

С превносимым духом псалма.

Via est mors 39-23-ТЕ

Мертвецы охраняют свои секреты.

Мертвецы защищают свои права.

И мрачный жнец — радикально левый,

Всех уровняет — одна трава.

Могилы разрыты и Локи дочь

Шагает по ним, вместе с псом косматым:

Анубис пил и горланил маты

И вой его разносился в ночь.

А день наступит и будут рады

Все, кто кривил на наш белый свет.

И нам не надо ничего кроме правды,

И нам не надо доживать свой век.

Я красный, будто пески саваны,

Смотрю на свой молодой скелет.

Мне друг позвонит и спросит: «Как там?»

А я отвечу: «Меня больше нет».

И я по новой в колыбель, отравлен

От капель этой самой горькой лжи.

Ко мне змея ползёт — я с ней сплавлен.

Она шипит мне: «Не губи!»

Но я раздавлен от напряжения:

Рублю ей шею о свой стилет.

Вот так встречаю первый день рождения,

А это мой праздничный обед.

Я вырву яд из пучины глотки!

И выпью яд, когда стану стар.

Мне жить и так-то не больше сотки,

Что я потрачу на мёд-нектар.

Я лягу в земь, растекутся соки,

И знаю кто ждёт у черты.

Я вижу смерть, ни к чему намёки,

И я вкушаю все её черты.

И смерть меня также уровняет

Со всеми, с кем я неравен был.

И я стою у последней грани,

У той единственной, кого любил.

Aeneas 40-23-ТЕ

Облака плывут над моей головой.

Я дышу и вижу облачко пара.

Четыре часа. Ещё очень рано,

Чтоб стать наконец-то самим собой.

Город пустует. На телеэкранах:

Холодом веет порыв новостей.

Я достаю из просторных карманов

Пригоршню птичьих поблёкших костей.

Кладу на асфальт и тихо включаю

Песню почивших пернатых друзей,

Чтоб хоть на секунду укрыться от лая,

Средь мёртвых дворов, мог модерна Эней.

Часть II — Анималистичная скальдика

Царь зверей 1-21-А

Я живу одним днём,

Первородный убогий плебей,

Задыхаясь в наплыве идей,

Почитая лишь волчий закон.

— 

Всё моё — для людей,

Ну я, лишь весны ветерком,

Да в далёкую землю ведом,

Где сидит царь зверей.

— 

В окружении икон

Древних хищников стайных,

Охраняя великую тайну

О своем появлении в лике людском.

— 

На развалинах рая,

Я в звериное око смотрю,

Ну а вижу себя,

Что себя сохраняет.

— 

И для капищ огня,

Нужно больше,

Чтоб снова одним стали мы,

В отражении богов острия.

— 

И в преддверии иной старины,

И в стремлении к истоку вселенной,

Я навечно срастаюсь с гиеной,

В предвкушений величия тьмы!

Фенек 2-22-А

Клык на камень нашел,

Растираясь в пыль.

Зверя режут ножом,

Расцветает полынь.

— 

Мясом полон мой дом,

Я охотничий сын.

Зверя кровь, кипятком,

В моей вене, бензин.

— 

Изменён мой геном,

Я детёныш пустынь.

В моём сердце гнилом,

Ты навечно и сгинь!

— 

В моём мозге дурном,

Копошиться латынь.

Своим хрупким ребром,

Порождал героинь.

— 

Но не стать мне отцом,

Не дожить до седин.

В моё сердце, свинцом,

Только облик зверин.

— 

Мне охотник, ружьём,

Оборвет мой зачин.

Убегал я, как мог,

Да попал в формалин!

— 

Клык на камень нашел,

Растираясь в пыль.

Зверя режут ножом,

Расцветает полынь.

Лань 3-21-А

Хотел бы я в лесах стерильных,

Как раньше, в прошлые века,

Там прыгать-бегать ланью сильной,

Со следа сбив злого стрелка.

— 

Но нету боле елей стильных,

Ветви запутались в рогах,

И все копыта крепит гирей,

Теперь плутаю там, во снах.

— 

Вольеров, стойла и пера,

Меня темница плотно сжала,

Я раб их, знающий блага

Цивилизаций одеяла,

Что закрывают все начала,

Самих понятий бытия!

Быть может я там, вне орала,

На самом деле лучший я?

— 

Что скачет волею гонимый,

В печалях, радостях счастливый,

В борьбе и гонке сиротливый,

А в жизни сам себе судья..

— 

И это всё просто прекрасно,

И шкура та теперь моя,

Да только вот уж всё напрасно,

Я пал под клювом воронья!

— 

И сдался, свыкся, даже сбредил,

Утратив прежнего себя,

Ибо мирку в преображенье,

Лишь жертва тут была нужна.

— 

Пускай еретиком,

Сверхлюди назовут меня,

Я всё людское в миг откину,

Ветвятся пусть мои рога.

— 

Копыта обогнут трясину,

И устремятся в те луга,

Где я смогу вновь стать счастливым,

В первые так приняв себя!

Лось 4-22-А

В погоне за рысью, я волчьей походкой,

Погружаюсь в глубины лесов.

И чем дальше, в Тайгу, я подводною лодкой,

Тем ближе мне шёпот цехов.

— 

Единство различий, как дьявола подкуп,

Как образ завода Христов.

Из леса я вышел, из снега я соткан,

Я царь в королевстве станков.

— 

На череп корона — из листьев обмотка,

Зачем же мне пафос дворцов?

По залам большим, по полю, ошмётком,

Валяюсь, как отпрыск богов.

— 

И брошен я ими, и в землю я воткнут,

Как флаг государств-мертвецов.

Их вид на картине, на выцветшей фотке,

Примкнуть к их забвению готов.

— 

И царство мое жестоко, но кротко.

В пустующем мире, я — бог.