Бесплатный фрагмент - Там, где водятся ведьмы

Часть 1

Глава 1

В глухой предрассветный час закутанная в черную мантию с головы до пят фигура крадучись поднималась по старой деревянной лестнице, привычно стараясь избегать самых расшатанных скрипучих ступеней. Большой дом спал, но у черного человека явно были свои дела, сохранить которые предполагалось в полной тайне. На самом верху темный силуэт остановился перед маленькой дверцей, ведущей на давно неиспользуемый чердак. Повернулась массивная ручка, и дверь распахнулась совершенно беззвучно — старые петли были заранее обильно политы маслом. Человек скользнул внутрь и, чиркнув спичкой, зажег толстую длинную восковую свечу, стоявшую в высоком напольном канделябре возле двери. В неверном колеблющемся свете стало видно, что чердак вовсе не заброшен: здесь не было ни обычных для подобных мест паутины и пыли, ни старого хлама, который выбросить жалко, а использовать уже невозможно.

Большое квадратное помещение практически пустовало, если не считать нескольких невысоких шкафчиков с разномастными книгами, притулившихся у дальней стены и большого стола, покрытого дорогим черным бархатом, ниспадающим тяжелыми складками до самого пола. На широкой столешнице стояли несколько свечей в массивных бронзовых подсвечниках, громоздились потрепанные старинные фолианты, и в центре, на подставке из черного дерева, покоился большой хрустальный шар. На чисто выметенном дощатом полу ровно посередине комнаты чем-то красным была начертана большая пятиконечная звезда, на вершинах лучей которой располагались толстые граненые свечи темного воска. Весь пол был исписан странными алыми рунами отталкивающего вида, свободным оставался лишь круг посередине пентаграммы. Туда-то и направилась темная фигура, ее длинная черная мантия с сухим шелестом волочилась по полу. Встав в центре, не откидывая капюшон, человек воздел руки к потолку. Свечи, как по команде, с шипением вспыхнули. Тусклые красные линии начали постепенно разгораться, приобретая цвет раскаленного железа. Хрустальный шар на столе зарделся изнутри багровым, в нем заклубились кроваво-красные всполохи.

Внизу хлопнула дверь, чьи-то босые ноги прошлепали по коридору, послышался шум сливаемой воды. Темная фигура вздрогнула, теряя концентрацию. Пентаграмма мигнула и погасла, огонь свечей словно задул порыв холодного ветра, шар на столе померк, бушующее внутри него пламя сменилось постепенно истаивающим дымным облаком. Черный человек опустил руки и раздраженно повел плечами. Нет, определенно надо под любым предлогом отослать домашних — впереди предстояло провести несколько самых важных ритуалов, еще одна подобная осечка могла испортить все эти долгие годы подготовки. А еще не помешало бы завербовать какого-нибудь не слишком любопытного болвана, научив его паре эффектных фокусов из мира Инферно, в обмен на черную работу, вроде переноски всех этих тяжеленных томов или подготовки места проведения ритуалов… Ничего, времени еще было предостаточно.

Глава 2

Пако сидел за письменным столом в своей скудно освещенной мансарде, вперив пустой взгляд в окно, выходящее на неширокую прямую улицу, в конце которой, если присмотреться, был виден краешек океана. В Доностии снова лило как из ведра, крупные капли неспешно стекали по оконному стеклу, рисуя причудливые мокрые дорожки; время от времени сильный порыв ветра подхватывал их и уносил прочь в туманную хмурую даль. Это было не очень типично для середины августа, и навевало тоску.

Пако был в творческом отпуске. Точнее он сам так считал. Поработав несколько лет в одном из центральных автомобильных журналов, в свои тридцать с небольшим он решил, что пора браться за серьезную литературу, которая совершенно несовместима с написанием нелепых статей типа: «Рынок автомобильных покрышек в марте» или «Как сэкономить при покупке нового Мерседеса». Пако вытребовал в редакции творческий отпуск и уехал из Мадрида максимально далеко на север.

Почему именно на север? О, эта таинственная Страна Басков, о которой он сам ничего конкретного до сих пор не знал, а рассказать ему никто толком ничего не мог. Горы и тенистые долины, прохладное море и пляжи, мокнущие под дождем, странные люди, говорящие на своем, ни на один другой не похожем, языке и чтущие свои особые обычаи… Это же так интересно, в отличие от юга Испании, на котором он провел не один отпуск. А что такое юг? Жара. Всегда теплое море. Вся музыка — в стиле фламенко, все женщины — черноглазые и смуглые, знойные а ля Кармен, вот только постоянно грызут семечки. Язык — нормальный, испанский, хотя и со смешным шепелявым акцентом, еда — жареная в масле рыба-рыбешка всех сортов… Ну сколько можно? Надоело, и точка!

Итак, решено, только север, и чем севернее, тем лучше! На берегу холодного океана Пако понял, что дальше — только плыть, и остался в уютной, хотя и сыроватой Доностии. Здесь он снял небольшую квартирку под самой крышей обыкновенного многоквартирного дома и приготовился творить.

Но муза упорно не желала приходить к этому худощавому, не слишком высокому молодому человеку, чересчур светловолосому и светлоглазому для типичного испанца. Мать всегда говорила, что в нем проявились гены деда — истинного викинга невесть каким путем попавшего в Испанию, да так и оставшегося здесь навсегда.

Сам Пако не считал себя ни особенным красавцем, ни уродом: прямой нос, выразительные глаза, в меру волевой подбородок. Некоторые девушки, правда, говорили ему со значением, загадочно блестя глазами, что он «не такой как все». Пако не вникал особо, что именно было в нем такого особенного, а просто пользовался ситуацией, стараясь доказать это на деле. И по началу, вроде, даже что-то получалось, но то ли девушки попадались не те, то ли Пако им попадался не тот, однако чувства угасали, секс приедался, поговорить становилось просто не о чем, и отношения сами собой тихо умирали, гасли, как костер под монотонным осенним дождем.

И вот, несмотря на приятную внешность и спокойный покладистый характер, Пако жил один, в надежде, как, впрочем, и большинство молодых людей подобного романтического склада, найти ту единственную и неповторимую и, конечно же, навсегда.

Однако, вопреки неудачам на личном фронте, которые, как считается, должны помогать творить настоящую литературу, капризная муза отказывалась переступать порог его скромного жилища. Весь письменный стол был завален бессвязными обрывками несостоявшихся произведений и записанных в спешке мыслей «на потом». Книги пока не писались — что-то роилось и клубилось глубоко в сознании, но на бумагу изливалось лишь жалкое подобие того, что задумывалось. Вот и сейчас перед Пако лежал листок бумаги, на котором он уже битый час переставлял местами строчки, пытаясь написать поэму. Это было делом новым и выходило медленно и со скрипом.

— Буря мглою кроет небо… Небо кроет… Капли… Дождь… О! Вихри снежные крутя! — полушепотом проговаривал молодой человек, уставившись в оконный проем отсутствующим взглядом.

Он не очень хорошо представлял себе снежные вихри, снег он вообще видел только по телевизору, но звучало это весьма устрашающе. На душе было сумрачно и, казалось, сама природа за окном разделяет его уныние. Пако со вздохом заглянул в опустевший стакан, снял соринку с пера настоящей чернильной ручки, купленной специально для истинного творчества, и вернулся к поэме.

— Вихри снежные крутя… — Сильный порыв ветра бросил на оконное стекло целую пригоршню мокрого снега. — То, как волк… нет, не то… То, завоет зверем жутким, то заплачет как ребенок!

Словно в ответ на эту строчку в дымоходе жалобно застонал, загудел ветер.

Пако вдруг понял, что на сегодня уже хватит, он закрыл глаза и помассировал виски. Так, надо срочно пойти чего-нибудь выпить. Он встал из-за стола, бросил взгляд на неоконченное стихотворение, задумался на мгновение и, решительно скомкав лист, бросил его под стол в корзину для мусора, заполненную смятой бумагой почти до верха. Затем подхватил зонт и вышел, громко хлопнув дверью. За окном как-то вдруг сразу стихло и посветлело, дождь иссяк, и между туч, далеко-далеко над морем пробился узкий солнечный луч.

Глава 3

— Какого черта я вообще здесь делаю?!

Пако с трудом разлепил тяжелые веки и поднял глаза. Зрение никак не фокусировалось — последние три мохито вчера ночью были явно лишними. В голове гудело, язык прилип к нёбу, при малейшей попытке пошевелиться все вокруг начинало угрожающе крениться, так и норовя выбросить Пако из кресла, где он пребывал с давно затекшими ногами и руками в какой-то неестественной, но зато стабильной позе. Понемногу зрение прояснилось, и молодой человек смог внимательно рассмотреть причину докучливого шума, пульсирующей болью отдававшегося где-то в затылке. А посмотреть было на что: прямо перед ним уперев руки в бока и откинув назад копну черных волос, в одних черных кружевных трусах, стояла статная длинноногая девица и яростно сверлила Пако свирепым взглядом. Она явно была недовольна. Нет, что там говорить, она была в ярости. Все ее тело, до кончиков полных грудей мелко тряслось, а руки непроизвольно сжимались и разжимались, оставляя на ладонях беловатые лунки от впивающихся накладных ногтей. Но в целом картина была вполне приятна глазу, что Пако не преминул про себя отметить. Только вот к чему столько экспрессии, и, главное, весь этот шум!

— Ты, придурок! Притащил меня в свою конуру, чтобы завалиться храпеть?

— М-м-м? — только и смог выдавить из себя Пако.

А ведь и правда, как так вышло? Хотя вчера на радостях, что ему каким-то чудесным образом удалось склеить первую красавицу дискотеки, Пако явно перебрал. Фатально. Да, перепить эту женщину для него было делом гиблым, они явно должны были состязаться в разных весовых категориях… Наверное, жаль, что ничего не вышло… Как же ее зовут? Ушу́э? Черт сломит язык от этих баскских имен!.. Надо было все-таки на юг подаваться! С какой-нибудь Карменситой точно попроще бы было… Ну да ладно, что уж теперь… Вот только эта Ушу́э что-то толстовата при свете…

— Ой! — его размышления прервал чувствительный пинок в голень.

— Урод!

На этой реплике Пако вновь закрыл глаза, чтобы запечатлеть на сетчатке образ этой красивой полуголой амазонки и забыться тяжелым мутным сном человека, явно не рассчитавшего свои силы накануне.

Проваливаясь в темноту небытия, Пако слышал целый набор витиеватых ругательств, присущих только баскским девушкам почти среднего класса, топот каблуков по паркету и наконец оглушительный хлопок входной двери, избавивший его от лишнего беспокойства и принесший неизъяснимое облегчение. Как же хорошо! Говорят, сон лечит от всего.

* * *

В голове сверлили. Нормально так, сверлили. Кому-то явно нужен был мозг Пако или то серое вещество, которое он сам считал своим мозгом.

«Нет», — думал он, сворачиваясь в кресле под неестественным углом, — «живым не дамся!»

Но противный скрежещущий звук не прекращался. Напротив, он становился все громче и настойчивей. А! Дверной звонок! Вот что это. Пако попытался снова заснуть, в надежде, что кто бы то там ни был с той стороны двери сдастся, перестанет трезвонить и уйдет, но тщетно — пронзительные трели звонка не прекращались. Оставалось только встать и идти открывать. Молодой человек осторожно сел, придерживая голову и пытаясь сосредоточиться. Так… наверняка это хозяин квартиры — высоченный, за два метра баск, вдвое шире Пако в плечах, как его там, Са́нти, что ли… Сегодня же день оплаты, приперся с утра пораньше, чтоб ему пусто было!

Пако рывком открыл дверь, глядя вперед-вверх, готовясь дать отпор наглецу. Никого. Странно. Он уже хотел закрыть дверь, когда услышал легкую возню откуда-то снизу. Пако скосил глаза. Там стояла девчушка. Нет, девушка, вполне себе взрослая, местами это очень даже бросалось в глаза, но вот росту в ней было никак не больше метра шестидесяти или около того. Темно-темно-каштановые, почти черные блестящие волосы, прямая баскская челка, слава Богу, в меру длинная, а не то ультракороткое безобразие, так уродующее многих местных красавиц; на бледном лице с правильными чертами, яркие широко распахнутые глаза, один серый, а другой зеленый. Красиво очерченный небольшой рот, упрямый подбородок, в изящных ушах серьги белого золота в виде каких-то незнакомых рунических символов. Одета незваная гостья была в узкие джинсы и красную обтягивающую все, что надо, футболку. Картину дополнял огромный черный зонт, блестевший от дождя. Воспользовавшись секундным замешательством хозяина, девушка проскользнула у него под локтем в приоткрытую дверь, решительно прошла к письменному столу и уселась боком на краешек стоявшего рядом стула, не забыв по пути оставить зонт на вешалке. Пако слишком резко для его состояния развернулся и, пытаясь остановить закружившуюся вокруг него комнату, прислонился спиной к захлопнувшейся двери.

— Ка́йщо! — сказала девушка. — То есть, привет! Ты — Пако!

— М-м-м…. Привет… А вы кто? — он еще хотел добавить что-то вроде: какого разэтакого, и вообще… Но сдержался.

— Я — Каттали́н, очень приятно.

— И?

— Что: «И»?

— Как бы, вам чего? — вышло несколько грубовато, но Пако было не до политеса: комната встала на место, но теперь его немного мутило.

— Ты — Пако! Так?

— Ну если и так, что с того?

— Уфф, все-таки правильно пришла! Уже хорошо!

Она устроилась на стуле поудобней, скрестив стройные лодыжки.

— Сеньорита, допускаю, что вы вообще просто плод моего нетрезвого воображения, но, может, вы того… покинете это помещение? Приходите завтра, я к тому времени высплюсь, и мы побеседуем… Если вы существуете, конечно… А сейчас я неважно себя чувствую, приболел, знаете. Мне спать пора!

— Ах-ха, приболел! Знаю я эту болезнь! — девушка взмахнула рукой и как-то по-особому щелкнула пальцами.

У Пако в глазах на мгновение потемнело, а когда сознание вернулось, похмелья как не бывало.

— Вот это да! Как это ты так? — от неожиданности он сразу перешел на «ты», как, впрочем, это и принято повсеместно в Испании.

— Ловкость рук! Так же лучше?

Пако неуверенно кивнул, прислушиваясь к себе: самочувствие было просто великолепным, настроение тоже мгновенно улучшилось, и ему вдруг стало невозможно интересно, что же нужно этой симпатичной нахалке. На взгляд Пако, девушка была — просто прелесть. И сейчас, когда он полностью пришел в себя, не попытаться поближе с ней познакомиться в непринужденной атмосфере, было бы просто непростительно.

— Сеньорита, позвольте пригласить вас на чашечку кофе!

— Хм, — Каттали́н задумалась, очень мило нахмурив изящные брови. — А, впрочем, так будет даже проще…

— Что проще?

— Не важно! — Девушка вскочила и решительно направилась к выходу. У двери она оглянулась: — Ну что, ты идешь?

Они спустились в ближайший бар, или таверну, как баски называют подобную смесь кафе, бара и столовой. На вкус Пако заведение было даже слишком аутентичным: меню, написанное разнокалиберными буквами на грифельной доске — исключительно на баскском, портреты политических заключенных — борцов за независимость, грозно глядели со стен. Откуда-то из-под потолка негромко доносилась баллада Бенито Лерчунди, сливавшаяся с негромкими разговорами нескольких групп пенсионеров — завсегдатаев в черных беретах, попивающих розовое вино из широких стаканов. Но в целом здесь было чистенько, уютно и отлично кормили. Пако попросил два кофе с молоком, взял со стойки несколько пинчос — местную разновидность канапе с разнообразными начинками и подсел к уже занявшей столик в самом дальнем углу Катталин.

— Прошу! — Пако галантно пододвинул ей дымящуюся чашку с аппетитной пенкой.

Девушка рассеянно кивнула. От ее решительности не осталось и следа, она подавленно смотрела куда-то в сторону, вертя в руках маленький хрустальный флакон внутри которого переливалось что-то ядовито зеленое.

— Что это?

— А? — очнувшись, Катталин уставилась на флакон, как будто видела его первый раз в жизни, — так… духи.

Какое-то время она еще покрутила пузырек в руках, потом решительно отставила в сторону и обхватила чашку, словно пытаясь согреться. Пако невольно залюбовался ее изящными маленькими руками.

— Так… — Катталин, казалось, приняла какое-то решение. Она вдруг совершенно успокоилась, к ней вернулась ее обычная уверенная манера держаться. — У тебя, конечно, куча вопросов…

— Хм, а ты как думаешь? — Пако, прищурившись, посмотрел на собеседницу поверх чашки.

— Ладно, чего темнить. Видишь ли, у тебя есть Дар…

— Что? Какой дар?

— Не перебивай! Ты же писатель? — и, не дожидаясь ответа, продолжила: — Вот скажи, было ли у тебя когда-нибудь так, что ты сочинил что-то, а потом оно сбылось?

Немного сбитый с толку Пако перебрал в уме все свои журнальные публикации и озадаченно спросил:

— Чему сбываться в статье для автомобильного журнала? Покупке нового «Мерседеса»? Такого не припомню… Хотя было бы не плохо!

— Да нет, конечно! — Катталин досадливо мотнула подбородком. — Не эта ненастоящая писанина, а то, что ты для себя пишешь, скорее всего стихи — в них больше магии.

— И такого что-то не помню. И вообще, что за мистика?

Девушка вздохнула, как показалось Пако, немного разочарованно.

— Да я никак стихи всерьез писать-то не начну, — поспешно продолжил он, — так, ерунду всякую. Смотри, последние вирши про снежную бурю мне не понравились, и я их сразу выкинул, а до этого я и вовсе какую-то чушь про самолет в шутку сложил, типа:

Над морем разлетелись обломки самолета,

С волною ветер спелись, и это их работа!..

Катталин внезапно схватила потрепанную газету, лежавшую на соседнем столике, и решительно сунула ее под нос Пако.

— Читай!

— Что? — он отшатнулся от неожиданности. — Как читать, здесь же по-баскски все…

— А, точно… Вот, — она нашла нужный заголовок и начала споро переводить: — Сегодня при заходе на посадку в аэропорту Бильбао чуть не потерпел крушение пассажирский лайнер А-320 авиакомпании «Иберия»… Так… А вот: во время снижения над морем при ясном небе и отличных метеоусловиях самолет неожиданно попал в зону сильного шквалистого ветра. Только слаженные действия опытнейшего экипажа смогли предотвратить неизбежную катастрофу… Что скажешь?

— А я-то тут при чем?

— Пойми, в этом и состоит твой Дар. Ты пишешь — оно сбывается… Вот смотри еще… — она перевернула страницу. — Свидетелями необычного погодного явления стали вчера жители Доностии. Над городом была зафиксирована снеговая туча, что абсолютно не характерно для климатических условий нашего региона… Что ты там про бурю говорил?

— Ага, конечно, — Пако стало смешно, — то есть сейчас я напишу, чтобы с нас не брали денег за еду, и так и произойдет?

— Не знаю, — Катталин нахмурила брови, — вряд ли. Если бы это так напрямую работало, ты бы уже был миллионером каким-нибудь или диктатором… Думаю, твой Дар совершенно непредсказуем, он может дремать годами, а потом вдруг сработать несколько раз подряд. И от этого он еще опасней, ты точно не можешь его контролировать…

— Слушай, это же полная ерунда! Двадцать первый век на дворе. Скажи еще, что это черная магия!

— Почему сразу черная? Не бывает черной или белой магии, это в сказках. Она просто есть и все. И здесь, на нашей древней земле она проявляется особенно сильно. Твой Дар надо обезвредить пока не поздно. Поэтому я здесь.

— И как же мы будем его обезвреживать? — Пако непроизвольно улыбнулся, критически оглядев девушку.

— Не так, как ты подумал! — Катталин покраснела и стала совершенно очаровательной. — Нам надо найти лами́ю. Она тебя поцелует, и твой дар тебя оставит.

— Кого? Какую еще лами́ю?

— Речную нимфу, конечно же.

— И много их тут у вас?

— Не много, но попадаются, — Катталин как-то обыденно пожала плечами.

— И зачем ей меня целовать? — продолжал забавляться Пако.

— Ну не знаю… — она отвела глаза. — Понравишься ей, и поцелует. И вообще, это в твоих интересах. Нам завтра уже надо отправляться в путь.

— Куда? — опешил молодой человек. — Искать эту твою нимфу?

— Именно. У тебя есть палатка и спальники? Путешествие займет несколько дней.

— И ты думаешь, что я поверю во всю эту ерунду, и мы завтра отправимся в твой безумный поход?!

— Мне бы очень этого хотелось. Очень.

Катталин так посмотрела Пако в глаза, что ему неожиданно очень захотелось бросить все и бежать с этой чокнутой, но такой милой девушкой хоть на край света. Да и что он теряет? Он свободен, работы пока не предвидится, а книжки можно где угодно сочинять… Разве что она маньячка и заколет его ночью на привале своим огромным черным зонтом… Но, кто не рискует, тот не пьет чаколи́! Итак, решено! Несколько дней на природе ему точно не повредят, а если что-то пойдет не так, ничто не помешает дойти до ближайшей станции электрички и вернуться домой. Он продолжал завороженно смотреть в эти бездонные глаза, в глубине которых вспыхивали странные зеленоватые искорки.

Они закончили завтрак, Пако расплатился, причем заплатил за обоих, несмотря на робкие протесты Катталин. Выходя на серую дождливую улицу, он зачем-то оглянулся: на оставленном ими еще не убранном столике, среди пустых чашек ярко зеленел забытый флакон.

— Э, ты оставила свои духи.

— Ага, спасибо, — Катталин рассеянно щелкнула пальцами.

Флакон исчез.

— Это и есть магия?

— Конечно, или я похожа на циркового иллюзиониста? Постой, а ты заметил, как пузырек пропал?

— Ну да, как можно этого не заметить? — искренне удивился Пако, остановившись посреди улицы.

— Вот и еще одно подтверждение твоей причастности к нашему миру. Обыватель не замечает использования магии, его внимание в это время рассеивается… Идем?

— Пошли! — кивнул молодой человек, удивляясь собственной покорности.

Остаток дня они провели, закупая необходимое для похода снаряжение. С этим проблем не было — через Доностию каждый день проходило большое количество туристов и паломников, следующих по Пути Святого Иакова — известному во всем мире и очень популярному пешеходному маршруту, так что магазинов, торгующих походным снаряжением, в городе было достаточно. Хороший рюкзак, палатку и пару легких спальников удалось найти с хорошей скидкой; Катталин также настояла на покупке объемистой фляги для воды и приличного запаса не портящейся провизии. Это немного удивило Пако: тут в Стране Басков куда не посмотри — деревенька или городок, а если есть поселение, то без пары-тройки таверн никак не обойтись. Но на его недоуменный вопрос Катталин лишь неопределенно пожала плечами.

Вечером, вернувшись в квартирку Пако, они свалили покупки прямо посреди гостиной и сели ужинать купленной тут же за углом у турков шаурмой. Запивать эту немудрящую пищу предполагалось пивом прямо из бутылок. Катталин критически осмотрела свою порцию курицы с овощами, завернутыми в тонкую лепешку.

— Ты уверен, что это можно есть?

— Это ж кебаб, турецкое народное блюдо… Это вкусно. У вас что, нет турецкого кафе в деревне? Кстати, откуда ты приехала? Не похоже, что ты здешняя.

— Это почему? — немного обиделась девушка. — Я что, похожа на деревенщину? Или, может, говорю недостаточно грамотно?

— Нет, что ты! Просто мне показалось, что какие-то вещи тебе здесь непривычны, а какие-то даже немного нервируют…

— Да, тут для меня немного… Шумновато. У нас свой большой дом неподалеку от Эрресиля, там хорошо… Птицы поют… — Девушка с опаской откусила кусочек кебаба. — О! И правда, вкусно!

Какое-то время они ели молча, потом любопытство Пако пересилило уже не такой острый голод, и он спросил:

— Не сердись, но мне все-таки сложно до конца поверить во всю эту историю про мой Дар, — Катталин что-то хотела возразить с набитым ртом, но он жестом остановил ее и продолжил: — Ну хорошо, допустим, есть у меня Дар. Но ты-то откуда об этом узнала?

— Это не я, это все — бабушка. Она такие вещи чувствует за пятьсот миль. Вот меня сюда и отправила. Она говорит, что Дар подобный твоему нарушает равновесие этого мира и поэтому его надо хм… Отключить как можно скорее.

— А если, предположим, я не захочу терять свой Дар? Может, его можно использовать для всяких полезных дел… — взгляд Пако стал задумчивым. — Почему сразу «отключить»?

— Увы, — Катталин развела руками, в одной из которых она держала початую бутылку, а в другой порядком уменьшившуюся шаурму, — бабушка сказала, что, только ты не обижайся, такой дилетант в магии, да и в поэзии, не сможет контролировать свои помыслы и это приведет к очень печальным последствиям.

— А если я просто не буду ничего писать и…

— Ты не сможешь. Иначе ты и так ничего бы не писал…

— Это верно, сколько себя помню, все время что-то сочиняю!

— Вот именно! А теперь представь себе: в один далеко не прекрасный день ты просто зарифмуешь в шутку пару строк, а где-нибудь поезд с рельсов сойдет. Люди погибнут… Или… — девушка аккуратно отпила из своей бутылки, — подумай еще о том, что теперь, зная к чему могут привести твои необычные способности, в каждой неприятности и трагедии ты будешь непроизвольно искать след действия именно своего Дара, тебе будет казаться, что это ты во всем виноват, даже если это и не так, вовсе. Тут и с ума сойти недолго! Нет, — она печально вздохнула, — нету у нас выбора, надо идти.

— Хорошо, — просто сказал Пако, — я же согласился. Посмотрим на твою ламию. Кстати, уже довольно поздно, может, останешься?

— Конечно, останусь! Надеюсь, у тебя найдутся свежие простыни?

Пульс у Пако неожиданно подскочил до угрожающих значений.

— Та комнатка мне вполне подойдет, — Катталин показала на приоткрытую дверь в спальню, — а ты сможешь уже сегодня ночью протестировать свое новое походное снаряжение.

Пако сник и поплелся искать чистое постельное белье.

Часом позже он ворочался на полу гостиной, пытаясь уснуть. Ему удалось очень уютно устроиться в гнезде, свитом из двух спальных мешков и пледа, но сон не шел. Из спальни, где расположилась девушка, не доносилось ни звука, Пако вдруг представил, как она лежит в постели, как по его подушке разметались ее темные волосы, и ему стало жарко. Почти полная луна смотрела в окно, настраивая на романтический лад, он, по привычке, начал складывать в уме какие-то строчки, но тут же одернул себя, так, на всякий случай. Статья в газете сейчас не казалась Пако таким уж убедительным доказательством наличия у него пресловутого Дара, но сочинять что-то перехотелось. Вместо этого он снова заглянул в свою спальню, мысленно, конечно, и незаметно заснул, весьма довольный увиденным.

Вот только если бы Пако на самом деле посмотрел в щель неплотно прикрытой двери, он бы очень удивился, а возможно даже и испугался увиденного: полуодетая Катталин сидела на кровати в расслабленной позе, чуть откинувшись назад, а из-под ее полуприкрытых век пробивалось мягкое зеленоватое сияние.

Глава 4

Утро выдалось ясным и наконец-то по-августовски ярким. Пако открыл глаза и сладко потянулся. Первое, что он увидел, была изящная щиколотка, плавно покачивающаяся на уровне глаз. Это было неудивительно, учитывая, что он лежал на полу, а Катталин, полностью одетая и причесанная, сидела на его рабочем столе. Она была бодра и явно пребывала в приподнятом настроении. Девушка держала кипу разрозненных листков и увлеченно их просматривала, иногда чуть хмуря брови, разбирая совсем уж неразборчивый почерк. Заметив, что Пако проснулся, она взмахнула черновиками в воздухе:

— Не против, если я почитаю?

— Да, без проблем! — Пако лихорадочно вспоминал, есть ли у него в этих бумажках что-нибудь, хм… эдакое.

Катталин, между тем, заинтересовалась каким-то небольшим опусом:

— «Как художник, он понимал, что персонаж должен получаться максимально выпуклым. Поэтому рисовал только женщин…» — процитировала она. — Это вообще что? Сексизм какой-то! — Катталин изображала негодование, но глаза ее смеялись. — Вставай, мачо!

Пако выкарабкался из своего порядком смятого «гнезда» и побрел умываться.

* * *

Как Катталин ни торопилась, выйти удалось только около полудня. Словно истинный кабальеро, Пако настоял, чтобы девушка шла налегке, он даже отобрал у нее этот ее монументальный черный зонт и накрепко приторочил его сбоку к своему рюкзаку. Сначала Пако вообще пытался «забыть» зонтик дома, но Катталин вспомнила о нем при выходе из квартиры, и, вцепившись в изогнутую рукоять обеими руками, сообщила, что: «Иначе бабушка голову оторвет».

Солнце припекало, август наконец вступил в свои права. Они вышли из города и теперь поднимались хорошо натоптанной тропой по склону Монте Игельдо — высокого холма, ограничивавшего город с запада. Тут еще было довольно многолюдно, то и дело приходилось здороваться с группками туристов-пилигримов, неторопливо бредущих в попутном направлении в намерении идти так по всему баскскому побережью и дальше, через Кантабрию, Астурию и Галисию, до самого города Сантьяго-де-Компостела.

— Почему мы просто не можем поехать на электричке, ну или там, на автобусе? — под солидным весом рюкзака Пако быстро вспотел, пешая прогулка совершенно перестала ему нравиться.

— Мы пропахнем техникой — железом и горючим. Ламии это не переносят.

— Ага, а так я пропахну по́том настолько, что все окрестные магические твари разбегутся задолго до нашего приближения!

— Не ворчи, Пако! Смотри лучше, как красиво!

И действительно, посмотреть было на что — они поднялись уже на самую вершину. Отсюда в одну сторону открывался широкий вид на океан, лазурный и такой обманчиво спокойный сегодня; с другой стороны холма, сразу за серой лентой оживленного шоссе, начинались, постепенно повышаясь, крутые живописные горы, испещренные бурыми языками каменистых осыпей и поросшие густым вековым лесом.

Катталин какое-то время молча смотрела на море, глубоко вдыхая, чуть приоткрыв губы, как бы пробуя соленый океанский бриз на вкус. От ее хорошего утреннего настроения не осталось и следа, казалось, что-то ее угнетало и печалило. И Пако очень хотелось бы знать, что именно.

К вечеру они ушли довольно далеко от города, паломники больше не попадались, и, вообще, вокруг давно уже не было ни души. Поначалу, Пако ломал голову, пытаясь придумать тему для беседы, заинтересовавшую и развеселившую бы погрустневшую Катталин, но тщетно — девушка слушала невнимательно, а отвечала односложно и часто невпопад, словно не в силах вырваться из плена собственных мыслей. В конце концов он отстал от нее, и дальше они шли молча, думая каждый о своем.

Уже в сумерках они вошли в лес, притихший, таинственный, но совершенно не страшный. На ближайшей полянке, рядом с уютно журчавшим ручейком, решили встать на ночлег. Пако довольно быстро, правда, не без помощи инструкции, справился с новым для него делом установки палатки, расстелил спальники, отметив, что из-за размера пола, они будут спать в весьма стесненных обстоятельствах. Впрочем, это его только обрадовало. Он выбрался на воздух и увидел, что Катталин уже заканчивает накрывать на стол, точнее на расстеленный на пне клетчатый платок. На ужин предлагался янтарный овечий сыр идиаса́баль, свежий хлеб, копченая колбаса. Картину завершала объемистая фляга ароматного красного вина из Риохи.

«Чем не романтический ужин?» — подумалось Пако.

Но его коварным донжуанским планам не суждено было сбыться: за ужином Катталин была все также задумчива и рассеяна, иногда как-то грустно вздыхала, поглощенная какими-то своими, явно не самыми веселыми думами. На галантное ненавязчивое ухаживание молодого человека, когда он предлагал ей лучший кусочек, или предупредительно подливал вина, она отвечала немного смущенной улыбкой, и только. Поев и поняв, что никакого продолжения не предвидится, Пако решил идти спать. Сам он чувствовал себя очень усталым и разбитым после целого дня на ногах, и, если бы эта девушка так не понравилась ему с самого начала, даже и не помышлял бы о всяких глупостях.

Как бы то ни было, он встал и повернулся, чтобы идти в палатку.

— Я, пожалуй, пойду ложиться… Спокойной ночи!

— Спокойной ночи, — задумчиво кивнула Катталин. — Ложись, я посижу пока.

Пако с удовольствием растянулся во весь рост в палатке и мгновенно уснул. Он так и проспал всю ночь один, а Катталин, удобно прислонившись спиной к гладкому и толстому древесному стволу, до утра задумчиво смотрела в бархатно-черное звездное небо.

* * *

Посреди пустого чердака постепенно тускнела, остывая, нарисованная на полу пентаграмма, от потухших свечей к низкому потолку поднимался едкий сизый дымок. В комнате стоял отчетливый запах серы и раскаленного металла. Фигура, закутанная в черную мантию, вышла из центра круга, жестом велела толстоватому парню, одетому в мешковатую рясу, восхищенно таращившемуся из темного угла, прибрать в комнате, не таясь открыла дверь и начала спокойно спускаться по скрипучей темной лестнице. Голова ее, надежно укрытая капюшоном была опущена, как у человека, погруженного в свои мысли. Хотя думать было особо не о чем: инструкции, полученные из Инферно, были четкими и не допускали особенных отклонений. Для открытия врат нужна была жертва, да не просто какая-нибудь девственница или белокурый младенец, нет, нужен был кто-то обладающий магическим Даром… Это, впрочем, тоже не было особой проблемой — даже если не подвернется кто-нибудь со стороны, всегда можно использовать кое-кого из близкого окружения. Неприятно, конечно, но большие цели стоят больших жертв! Тем более что после открытия врат мир уже никогда не будет прежним: когда Темный князь заберет причитающееся ему количество рабов, посеяв везде хаос и разрушения, и вернется восвояси, настанет время переделать очищенный демонским огнем мир по своему вкусу!

Наверху послышался грохот. Черный человек на секунду замедлил шаг, досадливо покачав головой — что за безрукий тупица, этот новый слуга! Опять что-то уронил… Главное, чтобы только хрустальный шар не трогал… С другой стороны, этот дурак готов был слепо повиноваться без лишних вопросов и рассуждений, и это было сейчас наиболее ценно.

Глава 5

Они обследовали уже два широких студеных ручья и одну мелководную извилистую реку, но никаких следов лами́й не было заметно. Кругом по-прежнему было безлюдно, куда ни кинь взор, вдаль уходили ряды гладких серых стволов, но лес не выглядел мрачным — то тут, то там, сквозь просветы в листве пробивались янтарные лучи солнца, пели невидимые птицы, изумрудный ковер травы, на то и дело попадавшихся по пути лужайках, пестрел яркими цветами. Катталин споро шла, не оглядываясь и снова о чем-то глубоко задумавшись. Расстроенный Пако — не таким он себе представлял это путешествие, еле поспевал за ней — ноги ломило от постоянной беготни вверх-вниз по косогорам, причем, чем дальше они углублялись в лес, тем склоны становились выше и круче. Они уже, наверное, довольно высоко поднялись в горы, думалось Пако, но сплоченные ряды деревьев не давали рассмотреть панораму. И еще одна вещь чрезвычайно его удивляла: Страна Басков не отличается большими размерами и довольно плотно населена, но они шли по лесу уже второй день, а навстречу не попалось ни одного человека. Изредка на склонах паслись небольшие стада овец в сопровождении рыжих лохматых псов, но пастухов с ними видно не было. Несколько раз Пако из любопытства доставал из рюкзака свой смартфон, пытаясь сориентироваться по электронной карте, но связи каждый раз не было, спутники не находились, и телефон только печально мерцал пустым экраном. Молодой человек всерьез задумался, как же можно так жить в двадцать первом веке, обходясь без связи, интернета и спутниковой навигации.

Погруженный в эти размышления, он не заметил, как они оказались на берегу небольшого говорливого ручья и, да, ламия была здесь. На большом плоском камне сидела ослепительно красивая женщина. Она была совершенно обнажена, солнечные лучи, пробиваясь сквозь густую листву, искрились на ее нежно-зеленой, цвета молодой травы коже. Ламия казалась юной и прелестной, несмотря на то, что вместо ступней у нее были небольшие ласты, а между длинными тонкими пальцами гибких рук виднелись перепонки. Женщина занималась тем, что расчесывала свои длинные светлые, цвета спелой пшеницы волосы золотым, богато украшенным, массивным гребнем. Увидев гостей, ламия приветливо помахала перепончатой ладошкой и что-то проговорила по-баскски. Голос ее был под стать внешности, нежно журчаще-переливающийся и певучий. Пако, естественно, не понял ни слова. Наверное, это было очень заметно по его лицу, так как ламия продолжила по-испански с заметным акцентом:

— О, я вижу, не все здесь понимают истинное наречие… Что ж, попрактикуюсь в языке чужаков! — она мило улыбнулась. — Привет вам, усталые путники, добро пожаловать на мой ручей!

— Здравствуйте! — смущенно выдавил из себя Пако.

Он никак не мог оторвать глаз от прекрасного гибкого тела лесной нимфы.

Катталин промолчала, лишь кивнув для приличия. Она как-то странно смотрела на Пако и в ее взгляде читалась досада, грусть и еще что-то такое, что ему распознать не удавалось.

Ламия отложила гребень, соскользнула со своего камня и без единого всплеска пересекла ручей по мелководью.

— Какой хорошенький! — речная нимфа откровенно разглядывала Пако, улыбаясь все шире, меж приоткрытых чувственных губ виднелись заостренные белые зубки.

Она повернулась к Катталин:

— Спасибо, девочка, можешь идти. После сочтемся!

Катталин все также молча кивнула и, резко повернувшись, зашагала прочь. Пако хотел окликнуть ее, остановить, ведь не могла же она оставить его здесь одного. Но ламия уже подошла совсем близко, ласково погладила молодого человека по щеке перепончатой рукой. И Пако… Пако ни о чем больше не думал, он тонул в этих изумрудных глазах, как корабль в гигантском водовороте. От ламии пахло весной и свежестью, Пако протянул руку, коснулся нежной бархатистой кожи, все мужское, что было в его существе, рвалось навстречу этой чистой женственности мощностью в сто мегатонн. Вот она, квинтэссенция экстаза, ради этого стоило жить и не жалко было бы умереть!

Вдруг откуда-то сбоку послышались торопливые шаги и знакомый голос позвал:

— Пако!

Ну что еще? Неужели нельзя оставить его в покое в такой момент! Помедлив, он, досадливо поморщившись, повернулся на голос. Катталин, конечно, это была она, стояла на ярко освещенной солнцем тропе, вся ее поза излучала решимость, в разноцветных глазах мелькали угрожающие искры. Одну руку она вытянула перед собой в запрещающем жесте, другая же оставалась за спиной, пряча что-то от посторонних глаз.

Ламия недовольно нахмурилась:

— Тебе чего, девочка?

— Оставь его!

— С чего бы это? — нимфа неприятно ухмыльнулась. — Ступай, не становись между ламией и ее добычей! Мы с юношей сами разберемся, не правда ли? — она обольстительно улыбнулась, облизав кончиком языка зеленые губы.

— Да, да, — пробормотал Пако, не в силах оторвать взгляд от влажного нежного рта.

— Эй, смотри, что у меня есть! — Катталин выхватила из-за спины крупный желтый цветок с множеством мелких лепестков, формой напоминавший солнце.

— Эгускилоре! — прошипела ламия, — неужели ты думаешь, что так просто… — она осеклась, так и не закончив фразы: чары начали действовать.

Взгляд ее затуманился, нимфа повернулась и пристально уставилась на цветок, губы ее шевелились, что-то проговаривая про себя. Катталин осторожно положила эгускилоре на камень напротив ламии, та села на корточки, не отрывая глаз от цветка, ни на что больше не обращая внимания.

— Бежим! — Катталин потянула Пако за руку. — У нас есть немного времени, чтобы убраться отсюда подальше!

Пако с неохотой подчинился, морок испарился, но где-то в глубине души ему все еще очень хотелось остаться наедине с зеленой перепончатой красоткой.

— Я дала ей эгускилоре — солнечный цветок, это единственная вещь, которой можно остановить ламию на охоте, — объясняла на бегу девушка, — теперь она будет считать лепестки, и ничто не оторвет ее от этого занятия, пока она не закончит. Это древняя магия, еще наши прапрадеды или, вернее, прапрабабки пользовались ею, отваживая ламий от своих жилищ.

Вскоре они устали бежать и перешли на шаг, но шли еще долго, несколько раз меняли направление, пока наконец не оказались на приветливой лужайке, залитой солнечным светом.

— Думаю, здесь достаточно безопасно, — Катталин села на поваленный буковый ствол, чтобы перевести дух.

— Так, что это было? В чем проблема? Мы же шли за поцелуем этой… русалки! — Пако немного пришел в себя и желал объяснений. Что-то явно пошло не так.

— Ты что, правда не понимаешь? Чему только вас в Мадридах ваших в школе учат! Это же ламия! Они заманивают одиноких путников к себе в пещеру, а потом…

— Что потом? — нервно переспросил Пако.

— М-м-м… Скажем так, залюбливают до смерти. Не самая, говорят, худшая смерть — в любовных утехах ламии толк знают, но… все же смерть.

Катталин смотрела в сторону, крутя между пальцами цветок клевера.

— То есть ты привела меня сюда, чтобы скормить этой твари!

— Да, — честно ответила Катталин, посмотрев ему прямо в глаза, — это был план «Б».

— План «Б»?!! Значит, был еще и план «А»?!

— Да. Просто подлить тебе яду в кофе еще там, в Доностии, но я его тоже провалила, помнишь тот зеленый пузырек? — Катталин снова потупилась. — Плохая из меня ведьма, всегда ставлю личное выше общественного.

Пако затравленно оглянулся.

«Бежать! Прочь от всего этого!» — запульсировало в голове.

Словно прочитав его мысли, девушка умоляюще всплеснула руками.

— Не уходи! Когда мы шли сюда, я еще не знала, что ты мне так… понравишься.

— Не уходить?! Да как я смогу теперь тебе доверять! Может у тебя еще и план «Це» имеется?!

— У меня нет, у бабушки — точно есть. И теперь, когда я из-за своей слабости не выполнила план «Б», план «Це», скорее всего, относится и ко мне.

— И… И в чем же он состоит?

— Лучше не знать. Но у тебя в одиночку нет шансов. Совсем. Попробуем вместе, а?

— У меня есть выбор?

— Нет…

— Черт! Черт! — Пако опустился на землю, в отчаянии обхватив голову руками.

— И еще… Прости меня… Пожалуйста.

Какое-то время они сидели молча, думая каждый о своем. Наконец Пако очнулся.

— Хорошо, что же нам делать?

— Собственного четкого плана у меня нет, — Катталин выглядела очень несчастной и потерянной, — но зная свою бабушку, думаю, что как только она догадается о моем провале, а это будет очень скоро, она призовет момочоррак…

— Кого?!

— Это древнее полудикое племя, они служат Верховной ведьме…

— Погоди, то есть твоя бабка и есть Верховная ведьма?

— Выходит, что так.

— Но ведьмы… Они же служат темным силам! И ты с ними тоже?!

— Послушай, — Катталин устало пожала плечами, — не надо так упрощать. Пойми, не существует темных и светлых сил, абсолютного добра или зла, черной или белой магии. Есть древняя сила природы, и есть люди, их немного, которые могут чувствовать эту энергию и управлять ею. Мы, ведьмы, можем это делать, но мы же и стоим на страже Равновесия этого мира. Без него наш мир утратит порядок и уничтожит сам себя… Есть еще, правда, Инферно, совершенно чуждое нам место, которое как раз и существует по законам разрушения и анти-порядка. Они там давно точат на нас зубы, ибо Хаос всегда будет пытаться разрушить Космос. Но, по счастью, наши реальности практически не пересекаются, а кодекс чести ведьм и магов под страхом вечного проклятия запрещает нам якшаться с демонами. Также существует еще третья уравновешивающая составляющая — Мир мертвых, но об этом месте нам почти ничего не известно: тамошние жители к нам очень редко захаживают, а по собственной воле оттуда мало кто возвращался.

Какое-то время Пако молчал, обдумывая сказанное. В глубине души ему до сих пор не верилось, что все это происходит на самом деле, что в наши дни, в такой обжитой и исхоженной вдоль и поперек Европе, можно так запросто обрекать человека на смерть, да еще и непонятно из-за чего. А потом еще все эти ведьмы, демоны, мертвые… От этого голова шла кругом.

— Нам пора идти, — тревожный голос Катталин вернул его к действительности. — Я знаю пару укромных мест, одно как раз неподалеку, там можно будет передохнуть и подумать, как нам быть дальше. Смотри — уже смеркается! Надо спешить.

Она взяла его за руку и решительно свернула с тропы. Лес был все тот же — высокий и красивый, подлеска почти не встречалось, но идти было тяжело — ноги вязли в толстом ковре опавшей, еще прошлогодней, листвы. Было тихо. В сгущающихся сумерках чуть слышно посвистывали какие-то невидимые пичуги, иногда доносилось убаюкивающее журчание ручейка, успокаивающе шелестела листва. Вдруг к дремотной тишине вечернего леса начал примешиваться какой-то странный низкий ритмичный звук, как будто кто-то ударял металлом о металл. Это напоминало звон больших медных колокольцев, тех самых, что привязывают коровам на горных пастбищах. Однако доносившийся звук разительно отличался от унылого хаотичного дребезга пасущегося стада именно своей слаженностью и четким ритмом. И этот звук быстро приближался. Скоро к металлическому лязгу примешался топот десятков ног.

— Это они! Момочоррак! Нас выследили! — Катталин сильно сжала руку Пако, резко меняя направление и переходя на бег.

Но было поздно: из-за толстых стволов уже показались первые преследователи. Мощные кряжистые фигуры момочоррак были облачены в балахоны из белых косматых шкур, измазанных спереди чем-то красным, очень похожим на кровь, на головах были надеты целые бычьи черепа с загнутыми рогами, полностью закрывающие лица. Каждый был перепоясан широким кожаным ремнем, сзади к которому крепилась пара больших медных колокольцев, издающих при ходьбе тот самый глухой ритмичный звон. В руках слуг Верховной ведьмы были тяжелые четырехзубые пики, недвусмысленно направленные в сторону беглецов. Пако задыхался, кровь стучала в висках, но он упрямо заставлял себя бежать вперед, надеясь уже только на чудо.

Катталин сдалась первая, она сбилась с шага, потом остановилась, тяжело дыша и закрыв лицо руками. В это время в той стороне, где они пытались скрыться, тоже замелькали среди деревьев белесые косматые силуэты — второй отряд момочоррак. Они были окружены. Пако резко выпрямился и развернулся, намереваясь встретить преследователей с гордо поднятой головой, но в последний момент зацепился ногой за скрывавшийся в опавшей листве корень и потерял равновесие. Его голова с сухим треском натолкнулась на ствол ближайшего дерева, и он провалился во тьму.

Глава 6

Пако пришел в себя. Голова болела, но вполне терпимо, он полулежал, привалившись спиной к огромному дубу, росшему посреди большой поляны, пределы которой терялись во мраке. Перед ним горел большой жаркий костер, сучья трещали, и в звездное черное небо то и дело летели снопы ярких жгучих искр. Он не был связан, в этом явно не было необходимости — на границе освещенного огнем круга угадывались молчаливые фигуры момочоррак.

Прямо рядом с костром, в высоком кресле темного дерева, восседала пожилая женщина, одетая во все черное, она устало опиралась руками на выставленную перед собой резную изящную трость, не мигая глядя на пленника живыми и умными, но очень недобрыми глазами. Вообще, в ее облике не было ничего угрожающего или отталкивающего: никаких всклокоченных волос, бородавок на загнутом, словно ятаган, носе, торчащих клыков и прочей ведьминской атрибутики, встречающейся, в основном, в детских книжках. Наоборот, под кокетливо сдвинутой чуть на бок остроконечной шляпой виднелись аккуратно причесанные, завитые пряди, Нос имел, все же, некоторую крючковатость, но не настолько, чтобы как-то обращать на себя особенное внимание. Но вот глаза… В них отчетливо читался отрешенный холод вечности, под этим взглядом Пако стало не по себе, по спине побежали мурашки. Рядом с верховной ведьмой, а что это именно она не было никаких сомнений, стояла раскрасневшаяся Катталин. Она явно только что что-то с жаром доказывала бабушке, но осеклась, увидев, что Пако очнулся.

— Та-ак, — протянула пожилая женщина, — и как это понимать? Кто дал вам право морочить голову моей внучке? Вы решили, как это у вас, прощелыг, называется, «подкатить» к ней в надежде избежать расплаты?

— Бабушка!..

— А ты вообще молчи! — она повернулась к Катталин, грозно блестя глазами. — Позор на весь наш род! Так бездарно провалить первое же важное задание… Что это с тобой, девочка?

— Он… Он… Не такой, как все!

— Что?!! Дался тебе этот… испанец!

Последнее слово старуха выплюнула, как тягчайшее оскорбление. Она хотела еще что-то добавить в том же ключе, но вдруг осеклась на полуслове, как будто ее посетила какая-то очень удачная идея. Она тихонько зашептала, словно озвучивая свои мысли:

— А почему бы и нет? Этот чужак подойдет! К чему откладывать…

Катталин не могла расслышать бормотание бабушки, но расценила перемену в ее настроении, как признак сомнения.

— Бабушка, миленькая, ну пожалуйста! Ну пусть он уедет отсюда, там вдалеке его Дар ослабеет и будет не опасен!

— Не будет! — отрезала ведьма. — Приехав сюда, он разбудил в себе эту дурацкую способность, и ничто в мире не способно нейтрализовать этот его, так называемый, Дар. Я знаю только один верный способ не подвергать Равновесие мира опасности — физическое ее устранение! Увы, мальчик, ничего не попишешь… Мы сделаем это быстро, ты ничего не почувствуешь.

Старуха медленно встала, продолжая опираться на палку, момочоррак слитно топнули, печальный звон прокатился по ночному лесу. Ведьма подняла руку, вокруг замысловато сложенных пальцев появилось и начало уплотняться зеленоватое свечение, запахло озоном.

Пако смотрел на эту сцену с какой-то странной отрешенностью, ему не хотелось ничего доказывать, спорить, умолять. Но ему было безумно жаль, что вот наконец он встретил такую девушку, о которой мечтал всю жизнь, и у него даже нет времени, чтобы сказать ей, какая она замечательная. Он сам не понимал, когда из простого интереса к этой симпатичной девчонке, в душе вдруг начало зарождаться что-то новое, щемящее и светлое. И вот теперь, толком не развившись, все кончится. Лицо Пако сохраняло бесстрастное выражение, но душу словно раздирали железными когтями. Ему хотелось рыдать от этой черной безысходности, но он не мог доставить старухе удовольствия видеть его слезы.

Катталин пристально смотрела на Пако, на ее лице застыло какое-то странное выражение.

— Ничего, внученька, — голос ведьмы слегка потеплел. — Найдем тебе получше, из хорошей семьи.

— Бабушка, можно я хотя бы с ним попрощаюсь?

— Зачем тебе это? — старуха недовольно поджала губы, но опустила руку. Свечение померкло. — Ладно, только быстро!

Катталин подошла к Пако и протянула ему руку, помогая подняться. Она обхватила его, прижавшись к нему всем телом, он крепко обнял ее в ответ, прощаясь навсегда с ней, своей так и не состоявшейся единственной настоящей любовью, с этой ночью и звездами, с теплыми отблесками огня на стволах молчаливых деревьев. С самой жизнью.

— На счет три, прыгаем в костер! — чуть слышно прошептал ему прямо в ухо знакомый голос. — Ничего не бойся! Раз…

Катталин чуть отстранилась и заглянула ему в глаза.

— Два… Верь мне…

— Что ты там шепчешь? Пора! — Верховная ведьма нервно постукивала пальцами по резному дереву трости.

Пако выпустил девушку из объятий, теперь они стояли, держась за руки.

— Три!!!

Под ошарашенным взглядом старухи, они сорвались с места, сделали три синхронных шага и прыгнули. Пако успел краем глаза заметить, как пробегая мимо бабушки, Катталин выхватила у нее из рук трость. От неожиданности Верховная ведьма покачнулась и рухнула обратно в кресло, беззвучно открывая и закрывая рот. А потом было ослепительное сияние огня, но вместо обжигающего жара — какая-то обволакивающая щекотная прохлада. И сразу за тем они повалились в траву, все еще держась за руки и задыхаясь. Вокруг была ночь, над ними были звезды, они были живы, и они были вместе.

Какое-то время они молча лежали, просто наслаждаясь всем этим и ни о чем не думая. А потом Пако понял, что ему очень неудобно вот так лежать — его рюкзак был, оказывается, все это время на нем — момочоррак, притащив потерявшего сознание беглеца на поляну, даже не потрудились освободить его от вещей. Он сел и, видя, что девушка пока не торопится продолжать бегство, стащил со спины рюкзак и занялся ревизией содержимого. На первый взгляд, все было на месте: и палатка, и спальники, кое-какая провизия, даже зонт никуда не делся. Катталин не спеша поднялась на ноги и, отряхнув с себя листья и мелкий лесной сор, принялась задумчиво всматриваться в укрытые ночным мраком силуэты близких гор на фоне звездного неба.

— Куда мы теперь? — Пако встал с ней рядом, снова закинув рюкзак за плечи.

По спокойному виду юной ведьмы, он понимал, что непосредственная опасность пока миновала, но о ее планах мог только догадываться.

— Думаю, лучше будет нам остаться прямо здесь. Обнаружить нас тут бабушке ничуть не легче, чем в любой другой части страны Басков, а нам надо отдохнуть, это сейчас важнее всего… Молодец, что не потерял рюкзак!

— Тогда распаковываемся? — Пако очень порадовала похвала девушки, заставившая его почувствовать себя бывалым, предусмотрительным путешественником.

Он вывалил содержимое рюкзака на траву, нашел фонарик и посветил кругом,

— О, смотри, вон как раз ровное место для палатки! Как тебе?

— Вполне… Здесь мы и возведем наш временный дом! — Катталин подняла туго свернутый рулон и теперь озадаченно вертела его в руках, пытаясь угадать, с какого конца начинать строительство.

— Давай лучше я, а ты мне посветишь… Я все-таки уже читал инструкцию!

Пако довольно ловко устанавливал палатку, сетуя, что крыша и боковые стенки у нее ярко-оранжевого цвета. Это при всем желании нельзя было назвать хорошей маскировкой, но Катталин только отмахнулась от предложения наломать веток, чтобы хоть как-то спрятать их пристанище.

— Пойми, нас будут искать вовсе не какие-нибудь обычные люди — полицейские или, там, военные, осматривая склоны гор в бинокли или пролетая на вертолете. Против бабушкиных методов помогут только мои чары. Надеюсь, во всяком случае.

Огонь решили на всякий случай не разжигать, хотя, на самом деле просто неохота было возиться — все-таки уж очень они устали. Из съестного оставались хлеб, сыр и даже немного вина. Пако и Катталин уютно устроились на большом плоском камне, еще хранящем тепло жаркого дня, и ужинали, то и дело передавая друг другу флягу.

— И все-таки, где мы? — Пако сделал хороший глоток риохи, чувствуя, как вино растекается в желудке, расслабляя утомленное тело, поднимая и без того взбудораженное счастливым избавлением настроение.

— Неподалеку от городка Сугаррамурди, и что всего важнее, в восьмидесяти километрах от бабушки, — девушка держала на коленях трость Верховной ведьмы, задумчиво водя пальцем по замысловатым узорам. — Это моя вторая секретная поляна. В детстве я пряталась тут от брата, когда он начинал меня доставать, ну или когда просто хотелось побыть одной…

— Вторая?

— Ага, первая была та, с костром. Она находится недалеко от нашего дома, и я давным-давно устроила там переход. Нам невероятно повезло, что бабушка решила устроить все это… хм… шоу именно на той поляне.

— Переход? Как телепорт, что ли?

— Ну да, что-то вроде этого. На каждой поляне есть кострище, в нем разводят ритуальный огонь уже сотни, если не тысячи лет. Мне показалось забавным устроить свои личные… телепорты именно в кострищах. Прыгаешь в огонь, если знаешь, что делаешь, конечно, и раз — уже на другой поляне! Ты только сам один не пытайся это повторить — сгоришь мигом.

— Слушай, а эти… не смогут сюда перейти за нами? — Пако, поежившись, оглянулся по сторонам, но все было спокойно.

— Не смогут, переход надежно запечатан. Нас, конечно, будут искать, но немного времени у нас есть. Я же все-таки ведьма. С бабушкой напрямую мне пока тягаться рановато, но я тоже кое-что умею.

— И ты отобрала у нее посох, чтобы ослабить ее волшебную силу? Это же магическая штука? И мы теперь сами сможем ее использовать?

— Что ты! — Катталин рассмеялась. — Это просто трость, ее дедушка вырезал, когда бабушка неудачно приземлилась после левитации и начала хромать. А отобрала я ее, потому что она меня очень разозлила! Пусть ее теперь момочоррак домой тащат!

— Как? После левитации? — удивился Пако. — И ты тоже можешь летать?

— Конечно! Могу, но не далеко. Это требует очень много сил. Показывать даже не проси, я стесняюсь!

— Э, а где же тогда твоя метла?

— Метла? Какая еще метла?

— Ну, чтобы летать…

— Очередной дурацкий стереотип! — Катталин, казалось, была готова рассердиться. — Может, ты еще думаешь, что мы каких-нибудь несчастных черных кур в полночь режем и голыми на шабашах отплясываем?!

Пако поспешил сменить тему:

— Знаешь, я сидел там у дерева и все пытался сочинить что-нибудь, ну, чтобы Дар мой проявился. Терять-то все равно нечего было… И — ничего. Мне кажется, твоя бабушка ошиблась, нету у меня этих способностей…

— Есть. Бабушка не ошибается, к сожалению… Ладно, не время сейчас об этом думать, надо как следует отдохнуть, — Катталин сонно потянулась. — Я пойду ложиться. Спокойной ночи.

— А как будет «спокойной ночи» по-баскски?

— О́ндо ло’йн.

— Тогда — о́ндо ло’йн!

Пако какое-то время еще сидел задумавшись, теплый пряный ветерок гладил его лицо, отгоняя тревожные мысли. Он зевнул, чуть не вывихнув челюсть. Да, Катталин права, сейчас самое главное — выспаться!

Пако подошел к палатке, оглянулся напоследок на ярко-звездное небо и наклонился, чтобы тихонько залезть внутрь, по возможности, не потревожив спящую девушку. В ту же секунду он почувствовал, как его нога зацепилась за что-то валяющееся при входе, потерял равновесие и рухнул вперед на что-то мягкое. «Чертова бабкина клюка!» — успел подумать Пако и вдруг понял, что лежит прямо поверх закутанной в спальник Катталин, и ее широко распахнутые глаза находятся в считанных сантиметрах от его собственных.

Тут вполне можно было ожидать продолжения в стиле: «В темноте он нащупал ее трепетную грудь, девушка задрожала всем телом и, чуть помедлив, уступила его настойчивым ласкам». Но на самом деле все было не совсем так. Для начала, вокруг вовсе не было темно — падая, Пако выронил включенный фонарик, тот закатился в угол и светил оттуда вверх, заполняя пространство мягким рассеянным светом. Снаружи палатка теперь выглядела янтарным аквариумом, внутри которого плавали темные четкие силуэты. Если возвращаться к теме груди, то она была у Катталин упругой и красиво очерченной, а вместо того, чтобы трепетать и дрожать, девушка решительно взяла инициативу в свои руки. Нельзя сказать, что Пако в жизни был безвольным тюфяком, но в этой ситуации, просто подчиниться сулило гораздо более волнительное и острое удовольствие, чем лезть напролом с «настойчивыми ласками». Катталин, в свою очередь, вовсе не была распутной, да и опыта в любовных делах имела совсем немного. Но… Просто так получилось.

Какие-то мелкие зверушки выбежали на поляну, гонясь друг за другом, и остановились как вкопанные, завороженно глядя на переплетение теней внутри освещенной палатки. На огонек заглянула сова, уселась на ближайшем суку и, щуря свои огромные глаза, с любопытством стала рассматривать происходящее. Она давно уже заметила присутствие загипнотизированных мышей, но будучи сытой, просто глянула на них сверху и опять вернулась к созерцанию необычной картины. От ближайшего ручья неслышно подобралась ламия, но поняв, что здесь ей ловить нечего, разочарованно пожала зелеными плечами и пошлепала, уже не таясь, назад в свою пещеру.

Глава 7

Они так и проспали всю ночь в обнимку на смятых спальниках среди разбросанной одежды, а теперь, разбуженные веселым гомоном утренних птиц, не спешили вставать, предпочитая понежиться в объятиях друг друга. Солнечный свет, проходя через рыжую крышу палатки, придавал обычно бледной коже Катталин теплый бархатисто-карамельный оттенок. Пако подумал, что может вот так вечно любоваться почти совершенной линией обнаженного бедра Катталин, ее изящной шеей, покатыми округлыми плечами, ну и всем остальным, что положено иметь красивой молодой женщине и с чем у Катталин был полный порядок.

Но тело человека, даже подверженного состоянию влюбленности, живет по своим законам, игнорировать которые порой оказывается просто невозможно. Так что очень скоро молодые люди, наспех натянув на себя, что было под рукой, уже торопливо шагали в противоположные от палатки стороны к ближайшим зарослям кустарника.

Позже, умывшись в студеном ручье и приведя в порядок себя и одежду, они сидели рядышком на камне под теплыми лучами утреннего солнца и жевали скудный завтрак, состоявший из остатков вчерашнего ужина.

— Может нам стоит вернуться в город? — Пако пытался придумать хоть какой-нибудь выход из создавшейся ситуации.

— Думаешь, нас там не найдут? Нет, теперь они не отстанут, хоть в Мадрид езжай, хоть в Китай… Увы, разбираться со всем этим нам придется здесь самим. — Катталин задумчиво смотрела на игру солнечных зайчиков в густой листве ближайшего дуба. — Надо спросить совета у дядюшки Оленце́ро, он не откажет любимой прапраправнучатой племяннице!

— У кого? Это опять какое-то магическое существо?

— Нет, что ты. У него небольшая усадьба в укромной долине, огород, хозяйство. А занимается он тем, что делает уголь, ну, из дров, знаешь? — Пако на всякий случай кивнул. — И потом продает на рынке. На уголь всегда хороший спрос, на жизнь хватает — запросы у него скромные. Добротная одежда, да хорошая еда, вот все, что ему нужно. А на Рождество Оленце́ро, вот уже не одну сотню лет развозит детям подарки и сласти, тем, кто хорошо себя вел, конечно, а непослушным достается кулек угля, а еще…

— Ага, а в подвале у него живут эльфы!

— Какие эльфы? — Катталин непонимающе посмотрела на Пако.

— Зеленые! А на конюшне упряжка оленей под предводительством красноносого Рудольфа!

— Нету у него оленей, только ослик, — она обиженно отвернулась.

— Извини, просто я привык, что подарки на Рождество Санта развозит, вот и пошутил… неудачно.

— Санта и волхвы всякие — это у вас там в Испании, а здесь у нас — Оленцеро! Но это не главное. Может, он сможет бабушку успокоить? Другого мне ничего не придумывается.

— Ладно, пошли к твоему дяде. Если он поесть любит, может и нас чем-нибудь вкусненьким угостит?

Пако спрыгнул с камня, полез в палатку и начал сворачивать спальники. Катталин, чуть помедлив, присоединилась к нему. После того, что случилось ночью, они чувствовали себя немного неловко в столь стесненном пространстве, словно что-то мешало им сделать последний, совсем небольшой, но такой трудный шаг навстречу друг другу, довериться полностью, без остатка и принять ответное доверие. Эйфория от счастливого избавления, так повлиявшая на них вчера, рассеялась, словно дым, оставив после себя пустоту и неуверенность. Молодой человек случайно коснулся пальцев девушки, та рефлекторно отдернула руку, сразу же мысленно отругав себя за этот нарочитый жест сомнения. Пако сделал вид, что не заметил этого. Чутье подсказывало ему, что самое главное сейчас — не спешить. С самого начала этой истории, события развивались стремительно, как разворачивающаяся пружина, с отчаянным напором толкая их все дальше и дальше, не оставляя им даже небольшой передышки чтобы оглядеться, привести в порядок мысли и чувства. Им обоим нужно было время, может, час, может, год… Кто знает.

Пако выбрался на воздух, задумчиво глядя на горные вершины, нестройными рядами уходящие в затянутую дымкой даль. Ему вдруг отчетливо захотелось курить, хотя он в жизни не прикасался к сигаретам.

«Так, хватит заморачиваться!» — одернул он сам себя. — «Все само образуется, так или иначе… Пока просто в живых остаться бы не помешало!»

Пако повернулся и нарочито весело обратился к палатке:

— А долго нам до твоего дяди идти?

— Неблизко, — Катталин уже выбиралась наружу со свернутыми вещами в руках, — если поспешим, к вечеру как раз успеем.

— Тогда, лучше, поторопимся, еды-то у нас совсем никакой не осталось!

Он нагнулся и начал выдергивать колышки, удерживающие тент.

История повторялась: они снова шли вверх — вниз по склонам, заросшим все тем же высоким лиственным лесом. За несколько дней, что прошли с начала путешествия, Пако попривык к походной жизни, рюкзак уже мешал не так сильно, ноги не болели. Катталин и вовсе не замечала усталости, она выглядела весьма экстравагантно с бабушкиной резной черной тростью в руке, на которую, впрочем, почти не опиралась, предпочитая просто размахивать ей в воздухе. Пако приходилось быть начеку и иногда ловко уворачиваться — лишиться глаза, или остаться без зубов ему совершенно не улыбалось.

Несмотря на то, что будущее виделось молодым людям весьма туманным, чтобы не сказать угрожающим, идти было не в пример приятней, чем в первые дни похода. Катталин была от природы девушка веселая и довольно разговорчивая, утренняя подавленность скоро ей наскучила, настроение улучшилось, и она без устали развлекала Пако разговорами об обычаях ламий, особенностях местной флоры и фауны, о погоде, музыке, книгах, да много еще о чем. Ее спутник был очень ей благодарен — интересная беседа, даже если она была, в основном, в форме монолога, отлично отвлекала от мрачных и бесплотных рефлексий.

Пробираясь ведомыми только юной ведьме тропами, избегая жилья и людей, к концу дня они вышли на открытый каменистый крутой склон. Гора, на которой они находились, была довольно высокой, и отсюда открывался захватывающий вид на уходящие к горизонту синеватые вершины и тенистые долины между ними. Посвистывал ветер, высоко, но все же ниже разрозненных кучевых облаков, кружил гриф, высматривая добычу.

— Далеко еще? Может, привал? — Пако приостановился и поудобней пристроил рюкзак на затекших плечах.

— Вон в ту долину, — Катталин показала рукой направление. — Осталось немного. Лучше пойдем, чтобы точно засветло успеть.

— Ладно, пошли.

Они начали осторожно пробираться по каменистой тропке вдоль узкого и глубокого ущелья. Точнее, осторожничал только Пако, непривычный к подобным прогулкам по скалам, а Катталин прыгала с камня на камень с грацией горной серны, даже не глядя в сторону глубокой пропасти. Молодой человек старался не смотреть вниз, и медленно шел по шатким валунам, некоторые из которых начинали неожиданно сползать под ногами в сторону обрыва. Так он преодолел уже половину пути до того места, где тропа переходила в более пологий и широкий травянистый склон, как вдруг откуда-то издалека ветер донес металлический лязг. Пако мгновенно узнал этот звук — медные колокольцы!

— Момочоррак! — крикнул в ужасе Пако.

Он резко остановился и попытался развернуться на тропе, чтобы посмотреть, не преследуют ли их. Камни под ногами предательски зашатались, Пако потерял равновесие и со всего маху упал спиной прямо на острые обломки скал. Рюкзак смягчил падение, но камни стронулись с места и заскользили сплошным потоком к краю пропасти, увлекая за собой тщетно пытающуюся ухватиться хоть за что-нибудь распластанную человеческую фигуру.

Катталин услышала крик и шум оползня, бросилась назад, но успела лишь увидеть, как Пако, окруженный пыльным облаком, скрылся за краем обрыва. Еще какое-то время слышался шум падающих в пропасть камней, затем наступила тишина, лишь ветер раздергивал в клочья висевшую над краем пропасти пыль.

Глава 8

Катталин, застыла в ужасе, по щекам ее заструились беззвучные слезы. Что за злая судьба! Этот парень, неожиданно ставший за эти дни для нее кем-то особенным, не имел права вот так глупо погибнуть, даже не дав ей разобраться в собственных чувствах. В каком-то иррациональном гневе, забыв об осторожности, она бросилась к обрыву; на самом краю, встав на колени и не обращая внимания на острые камни, впивающиеся в ноги, девушка осторожно заглянула вниз, ожидая увидеть худшее. Но… внезапно встретилась глазами с Пако. Он смотрел на нее с перекошенным от боли и ужаса лицом, застыв в неестественной позе немного ниже, будто пригвожденный к отвесной скале.

Случилось так, что молодой человек рухнул в пропасть спиной к горе, и, пролетев метров шесть и даже успев попрощаться с жизнью, вдруг почувствовал сильный рывок, и его падение резко остановилось. Его спас притороченный к рюкзаку зонт — загнутая рукоять зацепилась как крюком за хилый стволик какого-то деревца, пытающегося укорениться в маленькой расселине на отвесной скале. Пако висел над бездной, абсолютно беспомощный, слегка покачиваясь под порывами ветра. Его мутило. Деревце угрожающе потрескивало, было понятно, что долго оно не протянет.

Гриф, кружащий над обрывом, заинтересовался происходящим и снизился, чтобы получше разглядеть возможную добычу.

— Держись, я тебя вытащу! — негромко сказала девушка, оценивая обстановку.

«Было бы за что — обязательно бы держался! — мрачно подумал Пако.

Катталин вскочила и прошла несколько шагов по тропе, озираясь в попытке найти что-нибудь подходящее для этого непростого дела. Но тщетно. Все вещи и снаряжение, включая несколько метров крепкой веревки, остались в рюкзаке и сейчас были, очевидно, недоступны. Она схватила валяющуюся на тропе трость, но тут же бросила ее обратно — палка была слишком короткой и помочь никак не могла.

— Черт! — ругнулась девушка вполголоса. — Как же мне не хочется это делать!

Она решительно вернулась к обрыву, постояла несколько секунд на краю, концентрируясь, и шагнула в пропасть. Пако, видевший это снизу, непроизвольно зажмурился…

— Эй, глаза на всякий случай, лучше открыть! — послышался чуть сдавленный голос Катталин прямо у него над ухом. — Расслабься и не шевелись!

Конечно, молодая ведьма и не думала падать, а плавно опустилась по воздуху на несколько метров вниз и была теперь на одном уровне с Пако, прямо перед ним; лицо ее было сосредоточенно и спокойно, воздух дрожал маревом вокруг ее натянутого как струна силуэта. Катталин ухватилась руками за лямки рюкзака и одним плавным движением отцепила висящее, словно марионетка, тело от спасительного деревца. Девушка стиснула зубы от напряжения, компенсируя навалившийся ей на руки вес, воздух вокруг ведьмы сгустился, иногда по нему проскакивали искры статического электричества. Внезапно Катталин на мгновение потеряла контроль, воздух тут же утратил свою плотность, и они провалились вниз на несколько метров. Она увидела, как расширились зрачки Пако, но уже в следующую секунду ей удалось сконцентрироваться и восстановить равновесие. Лоб Катталин покрылся испариной, она прикрыла веки, и из-под них пробивалось зеленоватое свечение. Пако отрешенно смотрел на напряженное лицо ведьмы не в силах ничем помочь. Какое-то время они балансировали над пропастью, а затем начали плавно подниматься. Выше, выше, вот уже край обрыва. Но Катталин не спешила избавиться от своей нелегкой ноши, сделав над собой усилие, она долетела до конца тропы и аккуратно опустилась на ровную, поросшую травой площадку и разжала усиленную магией хватку, устало опустив плечи. Было заметно, что левитация далась ей нелегко — она мелко дрожала, лицо ее посерело, под глазами появились темные круги, а на футболке проступили влажные пятна пота. Но теперь, именно теперь, Пако осознал, что не было в мире женщины красивей и желанней. Он порывисто обнял ее, ведьма покачнулась и почти повисла у него на руках.

— Ты спасла мне жизнь…

— Ага, вместо того чтобы, укокошить еще там в Доностии, — она криво улыбнулась. — Бабушка будет в ярости!

Он осторожно опустил ее на траву, сел рядом, устроив ее голову у себя на коленях, дал отхлебнуть немного вина. Постепенно Катталин оживала — щеки чуть порозовели, дрожь прошла. Пако гладил ее спутанные волосы, сам понемногу приходя в себя. Полежав еще немного, она села, чуть покачнувшись.

— Нам пора.

— Ты уверена, что сможешь идти? — Пако был не на шутку обеспокоен ее состоянием.

— Какое-то время смогу, а потом будет твоя очередь меня тащить! Да, скажи, зачем ты полез в пропасть?

— Мне показалось, что я услышал момочоррак… — Пако затравленно оглянулся. — Их точно здесь нет?

— Так вон же они! — Катталин с улыбкой махнула рукой в сторону противоположного склона. Там в тени большого дерева уютно устроились две крупные рыжие коровы. Вот одна лениво поднялась, тряхнула головой, и по ущелью разнесся знакомый печальный звон надетого ей на шею колокольчика. Молодые люди расхохотались, повалившись в траву. Они смеялись долго, почти до колик, давая выход невероятному нервному напряжению, чувствуя, как пережитый страх понемногу отступает. И вдруг, сквозь это истерическое веселье, Катталин отчетливо поняла, что ей не надо разбираться ни с какими чувствами — чувства уже сами разобрались с ней.

Глава 9

Так или иначе, но надо было идти. От былой грации девушки не осталось и следа, она тяжело опиралась на руку спутника, еле переставляя отяжелевшие ноги. Да и Пако был не в лучшей форме — саднили многочисленные царапины и ушибы, два пальца на правой руке распухли и плохо двигались, он чувствовал себя разбитым и опустошенным. В довершение ко всему он был с ног до головы покрыт коричневатой пылью, одежда в некоторых местах была порвана, даже рюкзаку прилично досталось. Зато зонт, так любезно вмешавшийся в историю с падением, был в полном порядке, его загнутая рукоять все так же вызывающе торчала над правым плечом Пако.

Медленно ковыляя, они спустились в долину, представляя собой довольно жалкое зрелище. Их сопровождали лишь резкие крики разочарованного грифа, продолжавшего чертить круги в вечереющем небе.

Скоро начали попадаться признаки близкого жилья: небольшие участки обработанной земли, на которых сияли алыми боками помидоры, желтели среди ярких узорчатых листьев пузатые тыквы, торчали, не помещаясь в земле, оранжевые столбики моркови, увенчанные сверху пучками перистой ботвы… Затем потянулся ухоженный фруктовый сад, где среди сочно-зеленой листвы там и сям виднелись наливающиеся соком разнообразные плоды.

Катталин уже еле шла, Пако и впрямь думал понести ее, но тут дорога привела на широкую ухоженную лужайку, покато поднимающуюся к белым стенам приземистого каменного дома, крытого черепицей. Справа к лужайке подступал лес, по левую руку виднелись аккуратные хозяйственные постройки и большой пруд, откуда доносилось кваканье лягушек и перекличка водоплавающей домашней птицы. Увидев усадьбу, девушка приободрилась и пошла ровнее. Неожиданно откуда-то выскочил небольшой рыжий пес с умной мордой и заостренными чуткими ушами. Он остановился поодаль и принялся с чувством облаивать незваных гостей.

— Пи́нчо! Пи́нчо! Это́рри о́на!

Дверь дома отворилась, и на пороге показался дородный мужчина средних лет, одетый, несмотря на теплую погоду, в плотные холщовые штаны и темный жилет, на голове у него красовался лихо сдвинутый набок черный берет, шею украшал щегольской бело-голубой клетчатый платок, а из густой короткой бороды торчала изогнутая вересковая трубка. Крупные добродушные черты его лица расплылись в широкую улыбку при виде Катталин, но увидев плачевное состояние путников, мужчина посерьезнел и что-то быстро спросил по-баскски.

— Лучше б по-испански, дядюшка… — мягко прервала его Катталин.

— Да, точно, меня предупредили, что твой… друг не понимает истинное наречие… В любом случае: о́нги это́рри! — добро пожаловать! Проходите в дом, Мари́ Доми́нги, — это супруга моя, — пояснил Оленцеро для Пако, — уже чего-то настряпала, а судя по вашему виду, вам не помешает как следует поесть и отдохнуть… Но сначала, — он критически оглядел путников, — мыться!

Они вошли в обширную продолговатую залу, посредине которой стоял длинный дубовый стол со множеством стульев с высокими спинками по сторонам; у одной торцевой стены находился огромный камин, с несколькими монументальными креслами, полукругом расставленными перед очагом, а у другой, около растопленной дровяной плиты, хозяйничала жизнерадостная румяная женщина в смешном заостренном чепце. Она весело поприветствовала гостей издали, извиняющимся жестом указав на что-то булькающее и явно требующее непрестанного помешивания. Запахи, надо сказать, от плиты распространялись самые аппетитные.

Оленцеро, не задерживаясь, провел гостей поперек через залу, они вышли через невысокий сводчатый проем в полутемный коридор, где хозяин распахнул одну из дверей. Из проема повеяло банным теплом и приятным запахом цветочного мыла. Внутри просторной комнаты с каменными стенами и полом, стояли две широкие деревянные бочки, выполняющие роль ванн, и несколько скамей с мочалками, мылом и прочей банной утварью. Бочки были наполнены доверху, над водой клубился парок.

«Нас явно ждали» — насторожился Пако, но он уже слишком устал, чтобы всерьез об этом задумываться.

— Так, молодежь, считайте меня несколько старомодным, но купаться будете каждый сам по себе! — Оленцеро лукаво улыбнулся и ловко задернул штору, разделившую баню вдоль на две части и явно повешенную тут для подобных случаев. — Мальчики — налево, девочки — направо!

С этими словами он вышел, прикрыв за собой дверь. Молодые люди не посмели ослушаться гостеприимного, но строгого хозяина, и скоро каждый уже сидел в своей бочке, по шею в горячей ароматной воде. Пако чувствовал, как вода растворяет и смывает усталость, что царапины и ушибы, которыми было испещрено его тело, затягиваются и постепенно пропадают.

Какое-то время они отмокали молча, все еще слишком утомленные, чтобы говорить. Затем Катталин вдруг спросила из-за занавески:

— Пако — это же уменьшительное от Франсиско? И тебе нравится твое имя?

— Никогда не думал об этом. Вообще-то у меня двойное имя: Хуан Франсиско, маме больше нравилось звать меня Пако, а в школе я был Хуан…

— О, Хуан — это же Йон, если по-баскски! Можно я буду звать тебя так? Тем более что на истинного испанского Пако ты и внешне-то совсем не похож!

— Ну если тебе так хочется, — Пако стало немного обидно. — А мне вот твое имя нравится, оно очень красивое.

— Имя как имя, немного устаревшее, но у нас в семье всех, у кого есть способность к магии, называют Катталин.

— И твою маму?

— Нет, — по голосу было слышно, что Катталин улыбается, — мою маму зовут Эсте́р, и она учительница музыки. А вот бабушку, да, тоже зовут как меня… А мужчинам у нас магия не передается…

В дверь решительно постучали и голос Оленцеро произнес:

— Эй, молодежь, хватит плескаться, пора за стол! Оставьте свою грязную одежду как есть и наденьте чистое, там найдете!

Пако, или Йон, как его окрестила Катталин, вылез из бочки, вода в которой помутнела и окрасилась в рыжевато-серый цвет дорожной пыли, споро намылился и окатился из стоявшей рядом шайки. Судя по плеску воды, за занавеской происходило приблизительно то же самое. Йон какое-то время надеялся, что его позовут «потереть спинку», но, увы. Он вздохнул, взял со скамьи полотенце, такое большое, что в него можно было завернуть небольшого слона и начал вытираться. Послышался шорох отодвигаемой занавески, и Катталин, в одном полотенце, пришлепала босыми ногами по теплому каменному полу. У нее были изящные узкие ступни, ногти на ногах, впрочем, как и на руках, были выкрашены черным лаком. Она выглядела посвежевшей и отдохнувшей, темные влажные волосы рассыпались по бледным обнаженным плечам, она ласково улыбалась. Йон наскоро обмотал полотенце поперек себя и повернулся ей навстречу.

— Йон!

— Катталин!

Он нежно поцеловал приоткрытые мягкие губы девушки, она так же нежно ответила на поцелуй. Он обнял ее за плечи.

— Люблю тебя!

Она обвила руками его шею.

— Ма́йте сайту́т!

Конечно, перевод ему был не нужен.

Их нежности прервало вежливое покашливание за дверью. Йон выпустил юную ведьму из объятий, и она упорхнула на свою половину — одеваться. Молодой человек, с еще кружившейся от неожиданного приступа счастья головой, повернулся к скамье и взял приготовленную для него одежду — простые белые свободные штаны и белую же рубаху с широким воротом. Ко всему этому прилагался красный пояс, а под лавкой нашлась и обувь — что-то среднее между тапочками и полукедами. Вся одежда оказалась точно впору, но это уже воспринималось само собой разумеющимся. Закончив одеваться и пригладив подсыхающие волосы, Йон повернулся к Катталин. Та уже была почти готова: на ней было легкое приталенное белое платье, блестящие темные волосы она собрала в хвост и как раз завязывала его яркой алой лентой.

Они вышли в залу в приподнятом настроении, очень довольные друг другом, радостно улыбаясь и держась за руки. За окнами уже стемнело, а здесь, несмотря на летнюю пору, горел камин, придавая уюта и наполняя воздух ароматом смолистых поленьев. На коврике у огня дремал, вытянув лапы, уже знакомый рыжий остроухий пес. Длинный стол был уставлен в общем-то нехитрой, но очень аппетитной, явно хорошо приготовленной снедью. Тут было и тушеное мясо, и запеченная утка, и какая-то рыба, и множество овощей. Посередине стояла миска с ломтями румяного домашнего хлеба и пузатая бутыль красного вина.

Хозяин дома сидел во главе стола перед пустой тарелкой в ожидании трапезы. По левую руку от него сидела улыбчивая Мари́ Доми́нги, по ее виду было заметно, что она так и сгорает от нетерпения накормить гостей. Молодые люди сели справа, Катталин внезапно поняла, что умирает от голода, в животе предательски заурчало, но без приглашения дядюшки хватать что-то со стола было очень невежливо. Оленцеро, впрочем, не стал никого мучить ожиданием, улыбнувшись в бороду, он сделал картинный жест рукой, приглашая начинать.

— Ах вы, мои милые, вижу, что голодные! Давайте, налегайте на провизию. А потом и поговорим.

Бутыль пошла по кругу, щедро наделяя всех вином; некоторое время было слышно лишь звяканье ножей и вилок, да стук чашек по столу. Наконец хозяин с довольным видом отодвинул тарелку и поднял вновь наполненную кружку.

— Ну что ж, мне представляться, наверное, не надо, но все же… — он подмигнул Йону, — Оленцеро, к вашим услугам.

— Пак… В смысле, Йон к вашим! — молодой человек вскочил, уронив салфетку и слегка поклонился, немало всех позабавив.

— О, у тебя баскское имя? — удивился Оленцеро.

— Теперь да, понимаете…

— Это я его так назвала, когда мы в бочках сидели! — обычно бледная Катталин разрумянилась от вина, она держала в руке начисто обглоданную утиную кость и явно подумывала продолжить разбираться с бедной птицей.

— То есть окрестили чин по чину — с погружением и омовением! — Оленцеро громко расхохотался. — Ну, быть тебе Йоном, парень, никуда не денешься!

Отсмеявшись, хозяин посерьезнел:

— Бабка твоя, — он внимательно посмотрел на Катталин, — совсем тут что-то разнервничалась, письма мне шлет престранные… Вот что, давайте-ка, ребятки, вы мне сами все по порядку расскажете… Наливайте себе еще, не стесняйтесь!

Он достал трубку и принялся не спеша ее раскуривать, искоса поглядывая на молодых людей. Катталин начала несколько сумбурно, но очень живо пересказывать события последних дней, Йон больше помалкивал, иногда добавляя какие-то детали от себя или уточняя сказанное. Услышав историю с неудачным отравлением, Оленцеро покачал головой и пробормотал, не вынимая трубки изо рта:

— Да, сдала старая ведьма, это ж надо, травить человека из-за такой ерунды! Молодец, племяшка, что не стала! Есть же более гуманные способы, да вот хоть бы к лами́и отвести — и человеку приятно, и дело сделано!

Йон изменился в лице и закашлялся, поперхнувшись вином.

— Да шучу я, шучу! — в глазах Оленцеро плясали веселые искорки. — Продолжайте!

— Честно говоря, — Катталин потупилась, теребя краешек скатерти, — мы потом к ламии, собственно, и пошли. Это был бабушкин план «Б».

С другой стороны стола Мари Доминги тихонько охнула. Оленцеро от удивления чуть не выронил трубку и одним глотком осушил свою кружку. Перевел дух, налил себе еще.

— Да, дела… Но, смотрю, молодой человек-то живехонек!

Девушка лишь молча кивнула, было похоже, что она сейчас разрыдается.

— Ага, вы не нашли ламию? Ну да, от городских они обычно прячутся… — Оленцеро глубоко затянулся, окутавшись клубами голубоватого дыма.

— Нашли… Но… Я не смогла это терпеть! Я взбунтовалась!

— Да как же ты тогда отобрала у ламии ее законную добычу?!

— Эгускилоре. — чуть слышно прошептала Катталин.

— Хм, солнечный цветок. Что ж умно, хотя и довольно жестоко по отношению к ламии — сидеть несколько часов на солнцепеке, считая лепестки… Бедная девочка, надеюсь, у нее все в порядке!

Йону подумалось, что при всем желании он не смог бы назвать зеленую ластоногую хищницу «бедной девочкой».

— А потом, — продолжила Катталин, — нас поймали момочоррак…

Конец истории, правда, за опущением некоторых интимных подробностей, Оленцеро выслушал не перебивая, попыхивая трубкой и потягивая вино. Рассказ о падении в пропасть все-таки взял на себя Йон — Катталин очень мило стеснялась и, вообще, не хотела уделять этому эпизоду особого внимания, но молодой человек решительно вмешался и расписал свое спасение самыми яркими красками. Рассказывая, он держал ведьму за руку, а та сидела, краснея от смущения, глядя в свою опустевшую тарелку.

— Ого! Молодец, девочка! Вытащила парня вместе с рюкзаком! Мари, ты только послушай! — Оленцеро повернулся к жене, та восхищенно закатила глаза. — То-то я смотрю, вы такие хм… красивые заявились! Да, ребятки, заварили вы кашу… Но и бабка, ведьма, чтоб ее, Верховная, хороша! А ведь была такая всегда рассудительная…

Хозяин встал, подошел к камину и принялся задумчиво ворошить угли, снопы искр вылетали из-под кочерги и поднимались в трубу.

— Ладно, молодежь, время позднее, — сказал он наконец. — Утро вечера мудренее. Завтра подумаем, что нам со всем этим делать. Ваши спальни в конце коридора, направо. Спите спокойно!

Гости встали и, сердечно поблагодарив хозяйку за угощение, отправились спать. Оленцеро стоял у камина, провожая молодых людей доброй улыбкой. Проходя мимо, Катталин привстала на цыпочки и чмокнула его в щеку.

— Спасибо, дядюшка! Спокойной ночи!

Йон, следуя за ней, вдруг неожиданно сам для себя, приостановился и сказал:

— Ондо ло’йн!

Хозяин удивленно вскинул брови и улыбнулся еще шире.

— О, смотрю, ты уже понемногу у нас осваиваешься. Молодец! — и дружески потрепал его по плечу. — Ондо ло’йн сури, и тебе спокойной ночи!

Йон и Катталин прошли по едва освещенному коридору и остановились у дверей, ведущих в спальни. Они обнялись, девушка тихонько сопела Йону в шею, и это было очень приятно.

— Спи хорошо!

— Доброй ночи, милый!

Они разошлись по комнатам, как наставлял их Оленцеро: мальчики налево, девочки направо. Не зажигая свет, Йон быстро разделся и с наслаждением вытянулся на широкой мягкой постели. Как это было здорово после нескольких дней походной жизни! Наволочка пахла луговыми цветами, одеяло было легким и в меру теплым. Йон заложил руки за голову и прикрыл глаза. Вдруг скрипнула, приоткрываясь, дверь и знакомый голос прошептал в темноте:

— Йон, ты спишь? Можно к тебе?

Она еще спрашивала!

Глава 10

Рано утром Йона разбудил радостный клич петуха, с энтузиазмом приветствующего начало нового дня. В небольшое окно сквозь легкие занавески уже пробивались первые лучи солнца. Молодой человек, уютно обнимая напрочь затекшей рукой прикорнувшую у него на груди Катталин, подумал, что начинает привыкать просыпаться в одной постели с этой темноволосой красоткой, и, главное, что ему это безумно нравится. Мысли девушки, также потревоженной жизнерадостной птицей, похоже, текли в том же направлении, потому что она сладко потянулась, не обращая внимание на сползшее одеяло и повернувшись, слегка укусила подвернувшееся ей теплое ухо. Это, в свою очередь, повлекло за собой ответные действия со стороны Йона. Эта милая утренняя возня, так знакомая большинству влюбленных пар, на какое-то время полностью захватила молодых людей.

Наконец довольные и чуть вспотевшие они выбрались из кровати, быстро оделись и побежали умываться.

Немного смущенные тем, что вопреки пожеланию хозяина дома, им понадобилась только одна спальня, они вошли в залу, где стол уже был накрыт к завтраку. Несмотря на ранний час, в камине потрескивая горели большие поленья, больше для уюта, чем для тепла, Оленцеро сидел за столом и намазывал масло на здоровенный ломоть хлеба. При этом он вполголоса напевал что-то вроде:

Пи́нчо, Пи́нчо, гу́ре чакурра́ да та́,

Пи́нчо, Пи́нчо, бе́ре исе́на ду.

— Это, что, заклинание? — шепотом спросил Йон, наклонившись к самому уху Катталин.

Та так и покатилась со смеху:

— Что ты, это же детская песенка про собаку, ее все знают! — и тихонько пропела на ту же мелодию:

Пинчо, Пинчо — это наш песик,

Пинчо, Пинчо — это его имя.

Оленцеро увидал вошедших, перестал петь и хитро подмигнул шепчущейся парочке.

— Смотрю, кто-то так боится темноты, что не решается спать в одиночестве!

Щеки Катталин порозовели, но она не спасовала:

— Бедный Йон! Мне пришлось идти и петь ему всю ночь колыбельные!

Хозяин расхохотался и шутливо погрозил ей пальцем.

— Дело ваше, но ночь нужна еще и чтобы набираться сил, а они вам ой, как понадобятся… Садитесь, садитесь, ешьте! Мы тут с Мари покумекали, — Оленцеро бросил обожающий взгляд в дальний конец залы, где обнаружилась его жена, занятая шитьем. Мари Доминги, почувствовав, что на нее смотрят, оторвалась от работы и приветливо помахала рукой. — Так вот, Верховная ведьма наверняка скоро прознает, что вы тут у меня гостите. И тут уж жди ее саму в гости, как пить дать! И ничего хорошего это вам не сулит. Ни тебе, Йон, ни тебе, племяшка. Что-то уж больно она лютует. Вбила себе в голову, что весь свет только на ней держится, как будто до нее мир не существовал тысячи лет! Видно, тронулась на старости лет. Но здоровья она крепкого, силенок ей пока хватает…

Притихшие молодые люди внимательно слушали, так и не притронувшись к еде. Оленцеро между тем продолжал:

— Катталин, ты не думала, что Дар этот, которого твоя бабка так боится, можно приручить, да усилить? Ты маленькая была, тоже ничего особо не умела, а сейчас гляди, какая умница выросла! Вот и покажи другу своему, как магией пользоваться, что, да как. Вижу, согласие и понимание между вами есть…

— Но как, дядюшка, Йон как из другого мира пришелец, он и про магию только недавно узнал. Я даже не знаю с чего начинать!

— Начни с начала! Дом мой против Верховной ведьмы не защита, да и в эти ваши ведьминские дела лезть мне тоже заказано. Но пока время есть, попробуйте, вдруг получится хоть что-то! Йон, что думаешь?

— Я попробую, сделаю все, что вы скажете, раз Катталин теперь из-за меня в опасности!

— Вот то-то же. Завтракайте, а после принимайтесь за дело!

Плотно поев, они втроем вышли на поляну перед домом и направились в сторону пруда. Около сонной воды, на которой цвели белоснежные кувшинки и медово-желтые купальницы, пасся серый упитанный ослик с большими, бодро торчащими ушами. Он охотно дал себя погладить и с удовольствием похрустел предложенной ему морковкой. На краю пруда стоял большой, добротный амбар, к его дощатой стене был пристроен навес, под которым в высокий штабель было сложено несколько десятков туго набитых мешков. На каждом значилось на двух языках: «Эко уголь, сделано вручную из лучших сортов горной древесины».

— «Эко уголь»? Это что-то новенькое! — Катталин откровенно веселилась.

— Стараюсь не отставать от моды, — усмехнулся Оленцеро, — эдак оно лучше продается… Ладно, молодежь, я — по делам, увидимся за обедом!

На противоположной стороне пруда, среди нескольких, с фантазией и вкусом подстриженных куп кустов, стояла простая деревянная скамейка.

— Садись, — пригласила Катталин. — Место подходящее… Нам никто здесь не помешает.

Какое-то время они сидели молча, Йон держал девушку за руку, поглаживая тонкие изящные пальцы, Катталин думала о чем-то своем, возможно, прикидывая, с чего лучше начать такую сложную для новичка тему, как обучение основам магии.

— Слушай, — Йон первый прервал затянувшееся молчание. — Вот этот мой Дар, он же зависит от качества стихов, которые у меня получаются? Так?

— Вовсе нет! Понимаешь…

— Но ты же раньше говорила именно это!

— Я говорила то, что мне велела сказать бабушка. Так было проще объяснить… Смотри, само по себе понятие «Дар» на самом деле не совсем верно — у человека либо есть склонность к накоплению и использованию магической энергии, либо нет. А вот первоначальные проявления этой способности у всех происходят по-разному: у кого-то по комнате начинают летать предметы, кто-то вдруг открывает в себе талант к быстрому заживлению порезов или ожогов… У тебя магия проявилась через стихи, и ты действительно можешь натворить бед, если не научишься ее контролировать. И в этом кроется основная проблема — даже если у человека открывается склонность к магии, это вовсе не означает, что он сможет обуздать и развить эти способности, а тем более их преумножить.

— Но…

— Ш-ш-ш! — она приложила палец к его губам. — Не сбивай меня, я и сама собьюсь! Обычно наш разум не любит выходить за рамки, установленные самим человеком или навязанные ему извне. Магия же не может проявлять себя в таких стесненных условиях. Поэтому чтобы твой Дар, все-таки не будем менять терминологию, активировался, твоему мозгу и понадобились любительские стихи, идущие из души, чистый полет фантазии свободный от условностей. Скорее всего, если бы тебя учили поэзии, навязывая тем самым определенные правила и ограничения, твой Дар либо никогда не обнаружил бы себя, либо проявился в какой-нибудь другой форме. Так вот, все, что тебе остается сделать — раскрепостить мозг, выманить на свет божий магическую энергию, которая прячется в глубине твоей сущности, но быть при этом начеку, и как только магия проявит себя, запомнить сопутствующие ощущения, научиться контролировать и, если повезет, использовать их. Пробуй все, что придет в голову. Например, иногда могут помочь чистые бесконтрольные эмоции, такие как гнев или радость. И забудь пока про стихи — не думаю, что у тебя получится по заказу сочинить что-либо искреннее и от души.

Йон сосредоточенно слушал, совершенно не понимая, как можно расслабить мозг, но оставаться при этом внимательным наблюдателем за самим собой. Он ожидал гораздо более конкретных инструкций и был теперь немного разочарован.

— И вот еще что… — продолжила Катталин, — когда магия действует, голова как-бы заполняется изнутри зеленоватым свечением, постарайся его увидеть. Смотри, как это происходит! Молодая ведьма прикрыла глаза, ее бледное лицо стало спокойным и отрешенным. Затем из-под полуприкрытых век появилось такое знакомое зеленоватое сияние. На середине пруда одна из кувшинок вдруг поднялась из воды, ее стебель натянулся и лопнул с едва слышным хлопком, цветок, плавно покачиваясь, пролетел над водой и оказался в руках Катталин. Та расслабилась и открыла глаза.

— Вот как-то так… — она смущенно крутила мокрую кувшинку в руках. — Надо было для демонстрации использовать что-нибудь менее живое… Действуй!

Йон честно пытался, но у него ничего не получалось, несмотря на советы юной ведьмы и собственное отчаянное желание научиться контролировать этот проклятый Дар и, возможно, тем самым исправить ужасную ситуацию, в которую они попали.

Они прервались на обед, продолжили заниматься после. Но ничего не происходило, магия никак себя не проявляла. Вечером Йон был выжат как лимон и отключился, едва донеся голову до подушки. Катталин лежала рядом и тихонько гладила его по волосам, задумчиво всматриваясь в темноту ночи.

Глава 11

Так прошло два дня. Иногда Йону мерещились мерцающие зеленоватые отблески на внутренней стороне лба, но в последний момент они стремительно разбегались, как мальки на мелководье от брошенного в воду камешка, оставляя его в отчаянии кусать губы. Катталин всегда была рядом, терпеливо утешая и подбадривая, но настроение у всех было подавленным. Не спасали ни прекрасная теплая, по-настоящему летняя погода, ни кулинарные таланты Мари Доминги. Даже Оленцеро периодически впадал в несвойственную ему меланхолию, подолгу молча курил трубку на крыльце, задумчиво хмурясь и глядя куда-то вдаль поверх деревьев. Предчувствие угрозы клубилось и сгущалось в воздухе с каждым часом, и было уже почти осязаемым.

На третий день, рано утром, Йон проснулся от пульсирующей головной боли. Стук сердца отдавался внутри черепа тяжелыми ударами молота. Йон крепко зажмурился и замер, пытаясь унять боль. По закрытым векам побежали искры, понемногу сливаясь в волнующееся зеленое марево, во всем теле ощущалось легкое покалывание, по спине поползли мурашки. Зеленоватое свечение внутри головы вихрилось, переливалось и пульсировало. Внезапно Йон понял, что может им управлять: сначала робко, потом более решительно он заставлял мерцающий свет то разгораться до нестерпимого блеска, то затухать почти до абсолютно черного. Головная боль внезапно прошла; какое-то время он просто наслаждался этой игрой всех оттенков зеленого, затем решительно погасил сияние и, открыв глаза, встретился с понимающим взглядом Катталин. Она сидела, завернувшись в одеяло, и смотрела на Йона с нежной полуулыбкой.

— У тебя получилось! — девушка освободила руку и погладила теплыми пальцами его щеку. — Теперь ты знаешь, как контролировать магическую энергию. Попозже будем учиться ее использовать. Ты — молодец!

Йон перехватил ее руку и благодарно поцеловал.

— Без тебя я бы не смог, я…

Его прервал громкий, тревожный стук в дверь.

— Вставайте! Скорее! Они идут!

* * *

Обитатели дома все вместе вышли на поляну перед усадьбой. Катталин с Йоном держались за руки, при этом юная ведьма легко опиралась на бабушкину трость, невесть зачем принесенную с собой, Оленцеро обнимал за плечи Мари Доминги. У их ног сидел верный Пинчо, напряженно всматриваясь вперед, подрагивая настороженными ушами. В отдалении послышался знакомый глухой слитный звон и мерный топот. С востока надвинулась облачная хмарь, закрывая солнце плотной серой завесой. Сгустился мрак, налетел сильный, вихрящийся ветер, темное небо то и дело подсвечивалось яркими всполохами зарниц. Вскоре показались косматые силуэты момочоррак, они маршировали в клубах пыли, у многих в руках были чадящие факелы, которыми они поджигали все, что попадалось на пути. Стога по сторонам дороги уже пылали, еще несколько дымных столбов тянулись к небу из-за деревьев. Дойдя до края поляны грозные воины как по команде остановились, наступила тишина, нарушаемая лишь тревожным шумом листвы гнущихся под порывами ветра деревьев и треском пламени отдаленных пожаров. Внезапно момочоррак безмолвно расступились, пропуская одинокую фигуру, закутанную в черную мантию, расшитую зеленоватыми рунами. Верховная ведьма неторопливо вышла вперед, чуть прихрамывая и опираясь на обыкновенный больничный металлический костыль, совершенно диссонирующий с ее мрачным торжественным облачением.

— Ну что ж, внученька, у тебя было время одуматься и вернуться в семью! — низкий голос ведьмы заполнил собой все окружающее пространство. — Давай сама, убей испашку! Сейчас же. И будешь прощена!

Катталин, бледнее обычного, молча поцеловала Йона в щеку и вручила ему черную резную трость, затем медленно повернулась к старухе. Глядя на прямую, такую беззащитную спину девушки, у него сжалось сердце, ему вдруг стало очень, очень страшно. Над поляной беспокойно сновали, перемешиваясь, низкие черные тучи. Тянуло гарью. В мрачных сумерках тонкая серебристая фигурка Катталин, одетая в белое платье, чуть светилась, разгоняя темноту. Девушка подняла руку в угрожающем жесте, вокруг пальцев потрескивая возникло зеленоватое пламя.

— Не заставляй меня причинять вред тебе, бабушка! Я не держу на тебя зла. Пойми, все еще можно уладить и не прибегая к насилию! — голос ее дрогнул. — Ну вспомни, как ты пела мне чудесные колыбельные, как я не могла заснуть без твоих добрых волшебных сказок! Вспомни, как ты учила меня магии, не разрешая причинять напрасный вред даже насекомым!

‎ — Да, внученька, — Верховная ведьма как-то вдруг сгорбилась и поникла, тяжело опираясь на костыль. Она спрятала руки под мантией и опустила голову, смотря в землю прямо перед собой. — Я помню, конечно, я помню, — ее голос потерял свою силу, он дребезжал и прерывался, — но неужели ты можешь причинить зло своей любимой бабушке? Я так устала от этого бремени…

Ее сгорбленные плечи затряслись от рыданий.

На лице Катталин решительное жесткое выражение сменилось острой жалостью.

‎ — Хорошо, бабушка, давай спокойно все обсудим, — она опустила руку, пламя, померцав, погасло.

И сделала шаг навстречу согбенной старухе.

В ту же секунду Верховная ведьма выпрямилась, став в полтора раза выше, костыль и мантия отлетели назад, а из скрещенных на груди рук вырвалась ослепительная зеленая молния. В последнее мгновение Катталин успела вскинуть перед собой руки, пытаясь установить магический щит, но тот не успел набрать необходимую прочность и не смог полностью отразить смертоносное заклинание. С оглушительным грохотом энергетический барьер разлетелся мелкими брызгами зеленоватого стекла, а Катталин отлетела на несколько метров назад и без чувств упала на спину, застыв в неестественной позе. Она была еще жива, но глаза ее были закрыты, лоб покрылся мелкими бисеринками холодного пота.

‎ — Неженка! Распустила сопли! Такая же никчемная бездарность, как и твоя мать! — голос ведьмы грохотал над поляной. — Да еще позволила осквернить себя этому испашке! — старуха сплюнула под ноги, и неспешно повернулась к Йону. — Разберемся теперь с тобой, щенок!

Оленцеро и Мари Доминги бросились было к Катталин, но две косматые фигуры стремительно заступили им дорогу. Момочоррак не глядя отшвырнули Мари далеко в сторону, та упала в траву, подвернув ногу, тщетно пытаясь подняться с перекошенным от боли лицом. Затем ведьмины слуги схватили Оленцеро и, жестоко заломив ему руки за спину, заставили опуститься на колени.

‎Йон видел, что с Катталин случилось что-то непоправимо ужасное, но не мог даже обернуться — на пальцах Верховной ведьмы уже появилось зловещее зеленое свечение. Йон расправил плечи, сжимая в руках черную трость, он ненавидяще смотрел прямо в глаза старухе, в которых наполненное безумием зеленое пламя, вдруг полыхнуло багровым и сменило цвет на кроваво-красный. За его спиной Оленцеро тоже заметил эту метаморфозу и вскричал в ужасе:

‎ — Так вот в чем дело… она заключила союз с демонами! Горе всем нам!

Момочоррак, с силой навалившись на вывернутые плечи, заставили его замолчать.

Йон не обратил на это никакого внимания, его разум захлестнула волна дикого первобытного гнева, перед глазами встала зеленая пелена ненависти, он чувствовал покалывание статических разрядов. Ему удалось разбудить в себе магию, но он совершенно не представлял, что ему делать дальше. Секунду помешкав, он просто до хруста в руках сжал трость, как единственное свое оружие, и бросился в атаку. Не ожидавшая этого ведьма растерялась, в горящих адским пламенем нечеловеческих глазах появилось что-то похожее на испуг, но лишь на мгновение. Взяв себя в руки, старуха криво ухмыльнулась и небрежным, почти расслабленным жестом метнула молнию. Йон успел пробежать пару шагов, когда ядовито-зеленый шипящий сгусток энергии достиг своей цели. Но вместо того, чтобы испепелить Йона на месте, разряд, потрескивая, втянулся в трость, которую тот держал перед собой как меч. Все-таки Катталин была не права — это была не самая обычная палка, видимо дедушка был не прост и тоже кое-что смыслил в магии. Поглотив молнию, резная палка обжигающе разогрелась в руках Йона и, тихонько загудев, мелко завибрировала, требуя дать выход накопленной энергии. И Йон, направив всю переполняющую его зеленоогненную ярость в трость, мысленно скомандовал: «Огонь!» Ярчайшая вспышка зеленого огня пронзила тяжелый воздух, мощнейший разряд магической энергии, вылетев из металлического наконечника трости, попал старухе в грудь, даже не заметив защитного барьера, сгустившегося мутноватым маревом перед Верховной ведьмой. Миг, и старуха исчезла в ослепительной, выжигающей глаза вспышке, громовой раскат, хлестко, до боли ударил по барабанным перепонкам. На мгновение наступила абсолютная тишина, на том месте, где только что стояла старуха, клубился постепенно оседающий столб едкого пепла.

Момочоррак замерли, опустив руки. Оленцеро упал лицом в траву, предоставленный сам себе. И вдруг земля ощутимо задрожала, в глубине не истаявшего еще до конца пепельного облака возникла и стала стремительно увеличиваться ярко-багровая точка. Еще секунда и она превратилась в кровавую клубящуюся сферу, высотой с двухэтажный дом. Момочоррак, как по команде развернулись и, слитно топая, скрылись за деревьями. Некоторое время ничего не происходило. Мари Доминги удалось добраться до все также неподвижной Катталин, она положила руку на холодный лоб девушки и, закрыв глаза, что-то тихонько напевала. Оленцеро был спокоен, но неестественно бледен, он подошел к Йону и тронул его за плечо. Тот вздрогнул от неожиданности, перед глазами все еще плясали зеленые сполохи, руки мелко тряслись. Трость в его руках остыла, но все еще заметно вибрировала.

‎ — Ох, парень, все еще хуже, чем я думал. Видишь эту штуку? Это портал в Инферно. Я даже не знаю…

‎Но закончить Оленцеро не успел, оглушительно громыхнуло, и из центра сферы стремительно выметнулась огромная, в два человеческих роста багрово-черная тварь. Толстые ноги с массивными копытами оставляли за собой пятна спекшейся земли, в одной из непропорционально длинных рук с острыми длинными когтями пришелец сжимал черный кривой ятаган. С ног до головы тварь была закована в доспехи из раскаленного железа. Пахнуло иссушающим жаром, гарью и серой. Демон задрал плоскую, увенчанную острыми рогами голову к низким тучам и издал мерзкий скрежещущий, пробирающий до костей вопль. Он распахнул дымные крылья и замер, словно принюхиваясь, между внушительных клыков мелькал раздвоенный змеиный язык. Тварь опустила морду, разглядела людей и внезапно бросилась в атаку, выпустив из ноздрей струю желтого зловонного дыма. Йон и Оленцеро, не сговариваясь, бросились бежать, что было сил. Они пересекли поляну и теперь неслись к обширному пруду, в котором обычно плавали гуси и утки, сейчас попрятавшиеся кто куда. Демон не отставал, для твари такого размера и веса, он оказался необычайно проворным. У самой воды Йон прохрипел, задыхаясь:

— Разделяемся!

И резко свернул вправо. Оленцеро, не сбавляя скорости, повернул налево. Пышущая жаром тварь вовремя не смогла решить за кем ей гнаться и со всего размаха влетела в пруд, провалившись в илистое дно почти по колено. От воды с оглушающим шипением поднялись столбы пара и кипящей тины, на мгновение скрыв из вида демона, тщетно пытающегося освободить копыта из топи. Йон с Оленцеро обежали пруд и приостановились на противоположном берегу, пытаясь решить, что делать дальше.

Катталин пришла в себя. Ее мутило, все тело болело, она ощущала нечеловеческую усталость. Усилием воли она заставила себя не впадать обратно в такое желанное забытье и открыла глаза. Первое, что она увидела, было перекошенное от страха лицо Мари Доминги.

— Что… случилось? — непослушным языком прошептала Катталин.

Вместо ответа Мари показала рукой куда-то в сторону. Девушка с трудом повернула голову и увидела, зловеще нависшую над поляной, огненную сферу. О, она прекрасно понимала, что это такое — бабушка в свое время много рассказывала ей про Инферно, про природу демонов, про их сильные и слабые стороны, а также о способах борьбы с ними и их слугами. Катталин устало прикрыла глаза, она точно знала, что надо делать: уничтожить портал, причем немедленно, пока по проторенной дорожке не полезла новая нечисть. Собрав всю свою волю в кулак, девушка с трудом села.

— Помоги мне встать!

Мари помогла Катталин подняться, еле сдерживая слезы боли, когда наступала на поврежденную ногу.

— Идем… туда! — Катталин махнула в сторону пылающего портала.

Медленно, опираясь друг на друга и пошатываясь, женщины пересекли лужайку и остановились перед рокочущим и вихрящимся багровым огнем входом в бездну. В глубине, далеко внизу, на дне огненной шахты, среди всполохов темного пламени, появилась угольно-черная тень и начала расти, быстро приближаясь.

— Теперь уходи! Скорей! — молодая ведьма выпрямилась, оттолкнула Мари Доминги, которая, не смея прекословить, заковыляла прочь.

Катталин протянула руки в сторону бурлящей сферы и закрыла глаза, готовясь отдать магическую силу, всю, до капли. Это было делом чести — одна ведьма, пусть даже сумасшедшая, открыла дорогу адским тварям, другая обязана этот путь уничтожить, взяв на себя ответственность за Равновесие этого мира. Девушка глубоко вдохнула и, сделав несколько быстрых шагов, погрузила заполыхавшие зеленым пламенем руки в багровый огонь портала. Тяжелый и медленный, осязаемый всем телом грохот сотряс землю, и врата в Инферно взорвались мириадами искр, которые закрутились гигантской воронкой и исчезли в вышине, где стремительно, словно спасаясь от гнева богов, разбегались во все стороны рваные черные тучи. Выглянуло ослепительно прекрасное яркое солнце. И это было последнее, что запомнила Катталин, прежде чем упасть бездыханной на мягкую изумрудную траву.

Глава 12

Демон повернул оскаленную морду на гром взорвавшегося портала и, поняв, что путь в Инферно для него закрыт навсегда, впал в неистовство. Отчаянно захлопав крыльями, он рванулся изо всех сил и с неприятным чавкающим звуком ему наконец удалось высвободить ноги из топкого ила. Одним прыжком он вскочил на соломенную крышу стоявшего на берегу пруда амбара. Кровля запылала под его раскаленными копытами, но тварь не обратила на это никакого внимания. Демон, освещенный яркими лучами солнца, окутанный дымом и пламенем, снова издал скрежещущий вопль. Он бросал вызов этому миру, готовясь сеять хаос, разрушать и убивать, и пусть кто-нибудь попробует остановить его! И первой его добычей должны были стать мерзкие людишки, заманившие его в грязный отвратительный пруд, где он потратил впустую столько сил! Демон спрыгнул с горящего амбара и снова бросился в атаку. Йон с Оленцеро, убегая, опять разделились, но теперь это не сработало — тварь, не раздумывая, выбрала Оленцеро и теперь стремительно настигала уставшего человека. Заметив это, Йон развернулся и бросился на помощь. И в этот момент откуда-то сбоку с громким лаем выскочил Пинчо, и бросился прямо под ноги атакующего монстра. Демон споткнулся и с грохотом рухнул вперед, чудом не достав Оленцеро ятаганом, с лязгом вонзившимся в землю. Дымные крылья распластались в стороны, обнажив узкое незащищенное место на спине, на стыке огненной брони. И Йон, который оказался как раз позади чудовища, повинуясь скорее инстинкту, чем разуму, вскочил на широкую раскаленную спину, не обращая внимания на затлевшую одежду и плавящиеся подошвы и, широко размахнувшись, всадил острый железный наконечник черной трости в обнаженную плоть демона. Трость запылала зеленым огнем, тварь заверещала, корчась на земле и пытаясь достать источник жуткой боли. Йон, уже не помнящий себя от жара, в горящей одежде отлетел в сторону, отброшенный ударом когтистой лапы и упал в прохладный пруд, к счастью, на мелководье, где и остался лежать, жадно ловя воздух широко раскрытым ртом. Оленцеро, улучив момент, выхватил из-под агонизирующего чудовища раненого пса и отбежал на несколько шагов, настороженно наблюдая за происходящим. Зеленое пламя из резной палки, воткнутой в спину агонизирующего демона, растекалось по всему его гигантскому телу, стремительно пожирая огненную плоть. Это продолжалось несколько секунд, затем яркая вспышка озарила окрестности, и наступила тишина. На месте умирающего демона осталось лишь пятно выжженной травы. Трость исчезла вместе с тварью.

Оленцеро бережно положил в тень израненного и обожженного, слабо скулящего пса, и помог Йону выбраться из пруда. Позади догорал амбар. С лазурного неба лились потоки солнечного света. Чуть поодаль над неподвижным телом Катталин склонилась Мари Доминги, по щекам ее текли слезы. Увидев это, Йон сорвался с места, побежал, хромая на обе ноги, споткнулся, упал рядом. Ничего не видя, он схватил холодную неподвижную руку, опаленную до черноты, прижался к ней пылающим лбом и закричал. В этом крике не было ничего человеческого, в нем слышались голоса древних, неведомых простым смертным сил, которые множились, переплетаясь, удваивая, утраивая, удесятеряя свою мощь, внезапно разбуженные магическим призывом. Но Йон ничего этого не осознавал, он понимал лишь, что без Катталин жить не будет, что если это конец, то конец всему. Йон замолчал. Пальцы, сжимавшие безжизненную руку девушки, конвульсивно дернулись и разжались. Он стремительно проваливался в черную бездну небытия.

Глава 13

Слезы застилали глаза Оленцеро. Он не мог поверить, что все вот так закончилось, казалось, сердце вот-вот не выдержит и разорвется от боли. Кто-то решительно похлопал его по плечу. Перед ним стояла Мари Доминги, доброе лицо ее было сосредоточено, слезы высохли. Она показала на свою вывихнутую лодыжку, выставив больную ногу чуть вперед. Мгновенно все поняв, Оленцеро опустился на колени и одним точным резким движением вправил жене ногу. Та пару раз притопнула, сморщилась от боли, но одобрительно кивнула. Затем указала на бездыханные тела и мотнула подбородком в сторону усадьбы. Вдвоем они бережно перенесли молодых людей в дом, где Мари сноровисто отмыла их от грязи и копоти, смазала раны какой-то мазью из пахучей жестяной баночки и аккуратно перевязала. У Катталин была почти полностью сожжена кожа на обеих руках до локтей, выглядело это жутко, но Мари Доминги твердо верила в целебную силу бальзама, приготовленного по древнему магическому рецепту одним весьма сведущим в зельях и травах колдуном, и хранившегося у нее много лет специально для тяжелых случаев. В смысле повреждений, с Йоном все было попроще: сильные ожоги и ссадины были по всему телу, но и только, ничего по-настоящему серьезного. Однако молодые люди всё также не дышали, сердца их не бились, тела были прохладными, но гибкими и податливыми, никаких изменений не происходило. Была ли это кома, или все-таки смерть, Мари не знала. Возможно, огромные потоки магической энергии, пройдя сквозь тела, навсегда оставили их в таком неизменном состоянии. Но пока она не получила прямых доказательств гибели молодых людей, ни одна живая душа не могла посягнуть на покой ее подопечных.

Мари Доминги прекрасно понимала, что обычный, не посвященный во все тонкости, доктор здесь ничем помочь не сможет. Раньше в подобных ситуациях обращались к Верховной ведьме, но сейчас, по вполне понятным причинам, это было совершенно неосуществимо. Была еще, правда, дальняя родственница Оленцеро, очень уважаемая престарелая целительница, но жила она далековато и вряд ли можно было всерьез рассчитывать на ее быструю помощь. Оставалось надеяться на себя. Мари Доминги велела Оленцеро перенести тела в спальню и уложить на одну кровать, затем укрыла Йона и Катталин одним одеялом, и соединила их руки. На мгновение ей показалось, что что-то изменилось, она пристально всматривалась в бледные неподвижные лица. Но нет, все было по-прежнему. Она поцеловала их холодные лбы и быстро вышла из комнаты — впереди оставалось еще много дел.

Для начала надо было позаботиться о Пинчо. Отважный пес лишь тихонько скулил, пока его ожоги смазывали из все той же остро пахнущей коробочки, и благодарно лизал руки своих хозяев. Вскоре раны были обработаны, и Пинчо был уложен на мягкую чистую подстилку отдыхать и набираться сил.

Теперь пора было оценить ущерб, нанесенный хозяйству, собрать разбежавшуюся скотину, залить водой продолжавшие дымится остатки амбара… В ближайшее время хозяевам явно было не до скуки.

Так прошло несколько дней, жизнь Оленцеро и Мари постепенно возвращалась в привычную колею — хозяйство было большое и требовало постоянного внимания. И только в дальней спальне направо по коридору не происходило никаких изменений.

Глава 14

Катталин старалась не смотреть по сторонам — так это было страшно. Вокруг было совершенно темно и совершенно пусто, лишь тускло светящаяся тропинка, причудливо петляя, уходила вдаль. Девушка шла все вперед и вперед, точнее не шла, а продвигалась, так как ног у нее больше не было. Что-то гнало ее, и она не могла остановиться. Когда Катталин пыталась оглянуться, ей мстилось, что там далеко-далеко осталось что-то родное, до боли знакомое и важное, но что, она совершенно не могла вспомнить. Оставалось только двигаться вперед, все быстрее и быстрее. Светящаяся тропинка между тем становилась все уже и уже, ее бледное мерцание постепенно угасало. Катталин внезапно поняла, что вместе с этой полоской призрачного света скоро погаснет и она сама. Она хотела замахать руками, закричать, хоть как-то затормозить свое продвижение в ничто, но рук не оказалось на месте, от нее совсем уже почти ничего не осталось. Кричать тоже было нечем.

— Эй, красотка! Далеко ли ты собралась? — вдруг окликнул ее чей-то голос, приятный, будящий воспоминания, которые были теперь лишь бледной размытой тенью.

На мгновение она его, словно бы, узнала, но затем страх снова вытеснил все из остатков ее сознания.

Впереди, на едва уже различимой тропке возник такой знакомый, самый родной, но в тоже время совершенно сейчас ей неизвестный человек, точнее нечеткий светящийся силуэт. Этот кто-то широко развел руки, словно намереваясь ее поймать. Она не могла вспомнить кто это, она уже почти ничего не помнила, она неслась все быстрее и быстрее, подгоняемая диким ужасом, прямо в объятия бледного призрака, твердо стоявшего на ее пути.

На огромной скорости Катталин врезалась ему прямо в грудь, призрак пошатнулся, но выстоял, он свел руки и крепко-крепко прижал ее к себе. Тишина. Ослепительная беззвучная вспышка зеленого света. Ужасающая, всепоглощающая сжигающая дотла боль. И наконец покой. Страх отступил.

— Вот так, моя милая, все хорошо, — успокаивающе прошептал все тот же голос. — Теперь нам пора выбираться отсюда!

Глава 15

Мари Доминги привычно устроилась в уютном мягком кресле, поставив усталые ноги на маленькую скамеечку, поправила свет настольной лампы и занялась рукоделием, тихонько напевая. Она вышивала крестиком какой-то сложный узор, и это требовало особой сосредоточенности. Мари каждый день перед сном заходила к своим подопечным, садилась рядом с кроватью и занималась какой-нибудь немудрящей работой, отдыхая от домашних хлопот и успокаивая нервы. Иногда к ней присоединялся и Оленцеро, но так как жена не разрешала ему курить в спальне, оставался он обычно ненадолго. Посидев немного, он говорил безучастным молодым людям что-нибудь ободряющее и уходил в залу, где немедленно раскуривал трубку, и садился в большое кресло перед камином, протянув ноги к огню. Рядышком на ковре устраивался быстро идущий на поправку Пинчо, и они вместе смотрели на танец огня над поленьями, вслушиваясь в стук дождя по крыше или шум ветра за окном.

Но в этот вечер что-то было не так. Мари Доминги никак не могла сосредоточиться, стежки получались кривоватые, и это очень ее расстраивало. Наконец решив, что на сегодня хватит, она устало сложила незаконченную работу и подняла голову. На нее молча смотрели две пары широко распахнутых немигающих глаз. Хозяйка охнула, вскочила, уронив рукоделие, и подошла к кровати. Глаза сосредоточенно ее сопровождали в полной тишине. Мари пощупала лоб Катталин, кожа потеплела и стала чуть менее бледной. Йон в ответ на прикосновение доброй женщины даже смог чуть пошевелить мизинцем. Забинтованные руки юной ведьмы, также лежавшие поверх одеяла, оставались неподвижными. Мари побежала за Оленцеро, чуть не наступив на брошенное шитье. Вскоре в комнату вбежал взволнованный хозяин. С видом заботливой мамаши он пощупал порозовевшие лбы, и шутливо погрозил пальцем:

— Ну и напугали вы нас, ребятки! — и весело рассмеялся.

Его громкий голос эхом разнесся по дому. Мари Доминги замахала на него руками, призывая соблюдать тишину. Но молодые люди были настолько слабы, что через несколько минут их глаза устало смежились и они заснули, не обращая внимания на шумную радость Оленцеро. Но это был теперь именно сон, в этом Мари не сомневалась. Она принесла себе плед и подушку, и устроилась в кресле, решив эту ночь провести здесь. Оленцеро же вернулся к камину и откупорил бутылочку старого доброго красного.

Однако выздоровление шло очень медленно: только через день Йон смог попить немного воды, а Катталин отказалась и от этого. Через два дня они кое-как могли сидеть в кровати, облокотившись на подушки. Но по-прежнему не произносили ни слова, хотя все прекрасно слышали и понимали. Когда Мари предложила им разойтись по разным спальням на время выздоровления, хотя бы для более спокойного выполнения гигиеничеких процедур, Катталин так резко побледнела, вцепившись незажившей еще рукой в локоть Йона, что хозяйке оставалось только махнуть рукой на все условности. И только через полчаса уговоров ей удалось заставить молчаливую девушку разжать руку, чтобы поменять покрасневшую от крови на пальцах и ладони повязку. Надо отметить, что перевязки Катталин переносила со стоическим спокойствием, если не сказать равнодушием, хотя в ее взгляде частенько читалось… любопытство, ей как будто было совсем не больно, а просто интересно смотреть за тем, как сожженная кожа постепенно заменяется новой. В эти минуты она вела себя как смышленый щенок, умильно наклоняющий голову из стороны в сторону, наблюдая за чем-то новым и исключительно загадочным. Йону обработка ран давалась совсем не так легко: он просто закрывал глаза, стискивал зубы и терпел.

Благодаря хорошему уходу раны и ожоги понемногу заживали, но силы возвращались очень медленно. Был уже конец сентября, а молодые люди еще не произнесли ни слова. Они не могли ходить без посторонней помощи, почти ничего не ели. Это было весьма странно, и Мари с Оленцеро очень тревожились. Они уже давно отправили письмо тетушке Неканэ, той самой престарелой родственнице и весьма уважаемой ведьме-целительнице, но ответа пока не было. Им пришлось также отправить телеграмму матери Катталин. Не желая пугать бедную женщину, они просто написали, что любимая племяшка приболела, осталась пока у них и скоро сама напишет.

На ферме уже почти ничего не напоминало о недавних драматических событиях: в пруду снова, деловито покрякивая, плавали утки, ослик меланхолично пасся на привычном месте, мотая длинными ушами. Взамен сгоревших скирд, Оленцеро сложил новые, хотя для этого и пришлось основательно потрудиться, скашивая отдаленные нетронутые луга. Но хозяева были только рады дополнительной работе, это помогало отвлечься и поменьше переживать из-за бедных молодых людей, ведь для них и так делалось все возможное, и даже больше.

Единственным, до чего пока у Оленцеро пока не дошли руки, была разборка остатков сгоревшего амбара. Каждое утро он, вздыхая, смотрел на унылые развалины, и всякий раз находились дела поважнее — сначала сбор и переработка богатого урожая яблок и винограда, ремонт теплиц, да заготовка кормов для всякой живности на всю зиму, а наведение окончательного порядка и красоты — потом.

Глава 16

Душный вечер предвещал грозу, сумрачный воздух был до отказа насыщен электричеством, природа затаилась в ожидании бури. Попрятались даже самые мельчайшие насекомые, стояла вязкая и глухая тишина. На горизонте клубились лилово-черные тучи, доносились отдаленные раскаты грома, то и дело вспыхивали зарницы. Хозяева сидели в каминной зале и ужинали, когда Пинчо вдруг вскочил со своего места принюхиваясь и коротко гавкнул на входную дверь. Через мгновение кто-то тихонько постучал. Мари и Оленцеро переглянулись, недоумевая, кого бы это могло принести на ночь глядя, да в такую погоду. Стук повторился, и хозяин, отставив кружку, поднялся со своего места. Отперев дверь, он столкнулся с маленькой сухонькой пожилой дамой в старомодном темно-синем платье и длинном, почти до земли, сером плаще с капюшоном, накинутым с небрежным изяществом. Гостья приветливо улыбалась. За порогом меж тем упали первые крупные капли дождя, налетел ветер, закручивая сорванную листву небольшими вихрями, ударил гром. Оленцеро, впустив старушку, поспешил захлопнуть дверь и радостно воскликнул:

— Вот так сюрприз! Как давно вы у нас не были, Нека́нэ! Мы не ожидали, что вы вот так отважитесь отправиться в такую даль…

— Я сама от себя этого не ожидала, но слухи… Да еще письмо ваше. Как я могла такое пропустить? — гостья отдала дорожный плащ хозяину и уже обнималась с Мари Доминги. — Расскажите же мне все! Вот уж вы тут дел наворотили! Члены Магического Совета не знают, что и думать! А бедные детки, как они?

— Живы, но и только. Не говорят, слабенькие, как утята… Присаживайтесь, выпейте-ка с нами подогретого винца, в такую погоду — это лучшая, как там у вас, целителей, говорят, профилактика простуды!

— Я хотела бы сначала на них взглянуть, если это удобно конечно…

— Они уже спят, лучше не будем их беспокоить, а завтра с утра займемся медосмотром, — Оленцеро печально вздохнул, и добавил: — Не думаю, что есть какая-то срочность.

— Хорошо, пусть отдыхают… — немного разочарованно согласилась целительница, но усталость от дальней дороги и голод пересилили профессиональный интерес, и почтенная ведьма уселась за стол, потирая маленькие сухонькие ладошки, в предвкушении отведать стряпни Мари Доминги.

За окном непогода разыгралась не на шутку, ливень потоками стекал по оконным стеклам, беспрестанно сверкали молнии, грохотал гром, сотрясая дом до самого фундамента. Оленцеро и Мари Доминги, подающая очередное блюдо, озадаченно переглянулись: давненько они не помнили такой бури.

— Вовремя, вы, уважаемая родственница, до нас добрались! — хозяин со вкусом отхлебнул вина. — В горах сейчас опасно!

— Да уж… — тетушка Неканэ согласно кивнула. — Но я-то уже здесь! Так что давайте, лучше, рассказывайте, как вы тут резвились!

А в дальней спальне Йон и Катталин и не думали спать, они сидели в кровати держась за руки и безотрывно смотрели в неплотно завешенное окно на разбушевавшуюся стихию. Вдруг на отрешенном лице девушки появилось какое-то странное, заинтересованное выражение, ее ноздри затрепетали, как у гончей, почуявшей свежий след, губы дрогнули, и она что-то почти беззвучно прошептала. В следующий миг ослепительно-зеленая молния ударила прямо в крышу дома, громовой раскат последовал незамедлительно, и был такой силы, что стекла в комнате рассыпались в пыль. Занавески бешено залетали перед окном под яростным напором влажного ветра. Молния, попав в громоотвод, закрепленный на дымовой трубе, потоком чистой энергии стекла в подвал, заполнив его зеленым сиянием, магия дрожала и переливалась в наэлектризованной атмосфере как воздух над асфальтом в жаркий полдень.

Катталин стремительно соскочила с постели, скинула ночную рубашку и нагишом бросилась вон из комнаты, в коридор и по короткой лестнице вниз в подвал. Она рывком распахнула дверь забинтованными руками и нырнула в ярко-зеленый густой переменчивый свет. На ее обнаженной коже плясали искры, молодая ведьма жадно поглощала их всем телом, она стояла посреди подвала подняв руки, одетая в жгучие зеленоватые всполохи, и беззвучно смеялась, запрокинув голову. Вскоре свечение стало ослабевать, пока совсем не угасло. Буря за окнами тоже внезапно прекратилась, отсалютовав Катталин на прощанье целой серией ветвистых зеленоватых молний. Девушка от души потянулась и, гибкая как кошка, грациозно поднялась по лестнице. От ее слабости не осталось и следа. По пути назад в спальню она заглянула в залу, где сидели хозяева и гостья, взбудораженные прямым попаданием молнии в дом и эмоционально обсуждавшие это событие.

— Добрый вечер, дядюшка! Здравствуй, Мари Доминги! Доброго вечера, тетушка Нека́нэ! Я вернулась!

На мгновение повисла неловкая пауза, затем Оленцеро несколько смущенно сказал, вынув трубку изо рта:

— Мы так рады, Катталин, но… ты не могла бы немного… одеться?

Девушка быстро оглядела себя, покраснела до корней волос и метнулась в спасительную темноту коридора.

Она вернулась в комнату, где Йон продолжал сидеть на кровати, завороженно глядя в темное окно. Гроза прошла, но с деревьев звучно капало, в просвете между поредевшими тучами показалась полная луна. Катталин подошла к молодому человеку, размотала повязки на своих руках и нежно положила ладони ему на виски. Она прикрыла веки и что-то чуть слышно зашептала. Йон закрыл глаза. Руки девушки засветились мягким зеленоватым светом. Катталин нагнулась, поцеловала его в губы и слегка толкнула на подушки. Он послушно упал назад, так и не проснувшись. На минуту в комнате повисла тишина, нарушаемая лишь звуками капающей с веток воды за разбитым окном. Внезапно Йон открыл глаза и сел.

— Здравствуй, милая! Как же я соскучился! — он мягко притянул ее к себе и нежно поцеловал. — А у нас есть что-нибудь из еды?

— По-моему, ужин еще не закончился, можно попробовать присоединиться к хозяевам, если ты в порядке. Как ты себя чувствуешь?

— В целом неплохо, — Йон на мгновение замолчал, прислушиваясь к себе, — голова немного кружится и слабость какая-то противная. Но я голоден, как волк! Только мне не в чем выйти к людям.

— Хм, — девушка зарделась, вспомнив свой недавний промах. — Подожди, я сейчас.

Катталин натянула свою ночную рубашку, и отправилась в залу, попросить у Мари Доминги чего-нибудь более подходящего из одежды для себя и Йона. Но не успела она передать свою просьбу хозяйке, как тут же попала в маленькие, но цепкие руки тетушки Неканэ. Пожилая знахарка усадила девушку у камина на стул с высокой спинкой и начала дотошно ее выспрашивать о самочувствии. Нацепив смешные круглые очки и то и дело качая головой, она внимательно осмотрела обожженные руки, все еще покрытые шелушащейся коркой, заставила высунуть язык, послушала пульс. Затем положила ладонь на лоб Катталин, закрыла глаза и, казалось, погрузилась в глубокий транс. Через несколько минут, стряхнув с себя оцепенение, она постояла с минуту, словно усваивая полученную информацию, а затем выразительно посмотрела на Мари Доминги. Та поняла целительницу без слов и принесла свежие бинты и теплую шаль. Тетушка Неканэ благодарно ей кивнула, Мари улыбнулась в ответ и вышла из залы, видимо помогать Йону.

Старушка повернулась к Катталин:

— Твоими руками мы по-настоящему займемся завтра, а пока походи так… — она ловко сделала аккуратные повязки. — И накинь на плечи этот платок, не хватало тебе еще и простудиться!

— Спасибо, тетя! Но мне тепло…

— Не спорь со старшими, особенно с докторами!

— Хорошо, тетушка, — Молодая ведьма неловкими забинтованными руками поправила шаль на плечах.

— Вот то-то же… Иди за стол, только поаккуратней с тяжелой пищей! Ты еще слишком слаба. А вот вина выпей, это не повредит… Так, где мой второй пациент? — тетушка Неканэ поправила очки, готовясь продолжить осмотр.

Как раз в это время в залу вошел Йон под руку с Мари Доминги. Он был одет в белые штаны и рубаху, точно такие же, как те, что ему выдали в, кажущийся теперь таким далеким, первый день пребывания в этом гостеприимном месте. Молодой человек шел довольно уверенно, хотя его все же немного пошатывало от слабости. Катталин подалась им навстречу и помогла усадить Йона на стул, возле которого нетерпеливо переминалась с ноги на ногу тетушка Неканэ. Дальше весь ритуал повторился вновь, разве что покачиваний головы было больше, а транс старой ведьмы длился несколько дольше. Наконец Йону тоже было разрешено переместиться за стол. Правда пожилая целительница сразу же решительно отодвинула от него почти всю еду, оставив только хлеб, молоко и мед.

— Вот так-то, мальчик, тебе пока довольно и этого! — строго покачала головой старушка и веско добавила: — Я вообще удивляюсь, что ты еще с нами… Впрочем, как и ты, милая барышня! — она повернулась к Катталин. — Поблагодари его, он спас тебе жизнь!

Юная ведьма побледнела и схватила забинтованными ладонями руку Йона.

Целительница поправила очки, которые после медосмотра так и остались у нее на носу и продолжила:

— Милые родственники мне тут много чего нарассказали, и, учитывая анамнез, я немного покопалась в ваших самых недавних воспоминаниях, по кусочкам восстанавливая картину случившегося. Теперь, сложив все это с результатами полного медицинского обследования, я могу авторитетно заявить… — она замолчала на мгновенье, словно подбирая слова, — что я просто в шоке, клянусь бородой чертова Эскулапа, прах его побери!

— Неканэ! Что за выражения! Здесь же дети! — Оленцеро удивленно округлил глаза.

— Адекватные сложившейся ситуации! — старушка решительным жестом отклонила упрек и посмотрела на растерянную девушку. — Вам удалось чрезвычайно удивить и впечатлить меня. Для начала, я совершенно не понимаю, как этому твоему, пусть даже такому симпатичному молодому человеку, но не имеющему никакого опыта практической магии, удалось совершить сложнейший ритуал передачи жизненной силы посредством магической энергии… Да, девочка, после истории с порталом, технически ты была уже мертвее мертвого! — Катталин жадно слушала, во все глаза глядя на целительницу. — Так вот, этот твой герой сумел проскользнуть за тобой на тропу мертвых и, кстати, в этот момент тоже, естественно, умер… — тетушка Неканэ перевела строгий взгляд на побледневшего Йона и затем снова повернулась к Катталин: — Потом он какое-то время там пытался тебя отыскать, не забывая транслировать при этом часть энергии для поддержания ваших тел в неизменном состоянии, а затем, все же найдя тебя, этот достойный молодой человек при помощи магии, не знаю какого уже там уровня, разделил между вами оставшуюся жизненную силу.

Тетушка Неканэ немного помолчала, собираясь с мыслями, и продолжила, уже обращаясь к ним обоим: