Бесплатный фрагмент - Тайна окрестности Маата Саидан

Высоко, высоко…

там где ветер гуляет по склонам гор

и журчит ручей — там я.

Но все это ничто, без твоей улыбки,

любимая.

ЗАЖАТЫЕ В ДОЛИНЕ

В зеленом небе кружили орланы, у них начинался любовный сезон. В это утро птиц что-то беспокоило. Причиной тому была горстка людей, близко поднявшаяся к их гнездам. Одна из птиц угрожающе спикировала над человеком, неподвижно стоявшим на самой вершине горы, но Илла в одной лишь длинной льняной рубашке даже не шелохнулся. Его меч с рукояткой из бивня мамонта был небрежно воткнут в землю рядом со сброшенной в кучу кольчугой. В такие сакральные для всего племени минуты Илла всегда освобождался от амуниции. Его седая борода, заплетенная в многочисленные косички, развевалась по ветру, как степной ковыль. Воины-пергалесцы стояли чуть ниже по склону и перешептывались. Женщины и дети не принимали участие в ритуале.

— Илла будет говорить с Солнцем!

— Илла равен Солнцу. Пусть Солнце укажет ему путь, и мы пойдем за ним.

Ближе всех к вождю стоял горбатый карлик. Его звали Жамаал. Он был с отвисшей верхней губой, мешающей правильно говорить. Еще он хромал на одну ногу и всегда ходил с деревянным посохом. Он был знахарем и шаманом племени.

— Владыка, прости мне мою дерзость, что нарушил твое уединение… — сказал карлик, явно встревоженный долгой задумчивостью Иллы. — Вчера произошло чудо, и ливень спас нас. Римские шакалы рыскали всю ночь, но с рассветом их поиски будут продолжены! Мы здесь, как на ладони. Нас мало, нам надо уходить в леса. Ветер гонит тучи прочь, и я боюсь…

— Я тоже боюсь, Жамаал, — прервал его вождь, открыв глаза и поднимая руки к небу. — Кто не боится, тот безумец. Скажи народу, что Солнце говорит мне, чтобы я принял бой здесь. Мы встретим рассвет достойно, как встречали его всегда наши предки!

БИТВА РИМЛЯН С ПЕРГАЛЕСЦАМИ

— Дочь, я прожил долгую и счастливую жизнь и не раз видел смерть в лицо, но сейчас, подобно волку, загнанному в ловушку, я чувствую, что этот бой может быть последним. Мне больно сейчас, когда я представляю, как наши поруганные трупы клюют вороны, как издеваются враги над женщинами и как угоняют наших детей в рабство, но всего этого пока нет, и в тоже время будет и будет очень скоро. Мне больно. Но тебе будет еще больнее, чем мне, потому что ты это увидишь сама своими глазами. Да, не смотри на меня. Я не сошел с ума.

Вождь протянул пузырек с голубоватой жидкостью своей дочери.

— Ты красивая девушка! Возьми это медленный яд, это дар Жамаала. Помажь свое тело и прополощи рот. Каждый, кто поцелует тебя, умрет. Каждый, кто тронет тебя, умрет.

Он обнял свою дочь и благословил, поцеловав три раза в ее короткостриженую макушку.

— Отец, спасибо тебе. Но лучше умереть в бою, чем пройти муки унижений ради непонятного мщения! — ответила девушка и, послушно взяв пузырек, ушла к стану таких же коротко обстриженных девушек и женщин.

Тем временем, вражеская колонна медленно шла вперед. И с каждым разом сердце замирало в предчувствии приближения смерти. «Раз-раз-раз» — стучали воины-пергалесцы мечами о щиты, настраивая себя к битве. Девушка из укрытия кибитки различала правильные ряды противника, и ее ноздри широко расширились, когда уловили запах чужих мужчин. К этому запаху ей еще нужно было привыкнуть.

Впереди первой фаланги римлян появились закованные в доспехи всадники, они стали разделяться на две группы, планируя атаковать с флангов. Девушка посмотрела на отца. Он сидел на коне также в полной амуниции. Почему-то в этот момент она увидела в нем ни мужественного воина, отдающего в спешке приказы, а глубокого старика.

Пешие ряды противника еще не приблизились на расстояние рукопашного боя, а обороняющие уже расступились, заманивая скачущих на них с боков всадников внутрь. Не встретив должного сопротивления, последние прорвались к центру и сомкнулись с противоположным крылом конной атаки. И как только они сомкнулись, оценивая в какую сторону им теперь начать движение и стали разворачиваться, чтобы не порубить с дуру друг друга, до этого неподвижные варвары словно ожили, и длинные колья стали пронзать лошадей. Животные падали, пораженные, вставали на дыбы, сбрасывали своих седоков, хаотично метались, топча все под ногами. В этом кошмаре сражался и сам Император. Его можно было узнать по золоченому шлему с красивыми павлиньими перьями. Несколько преданных телохранителей всегда были рядом с ним, и сейчас они помогали ему уцелеть в этой схватке ценой своей жизни.

— Никого не щадить! — закричал Император сквозь звон мечей и стоны умирающих.

И его слова словно относились ко всем сражающимся, и к своим, и к чужим. Около часа исход битвы был не понятен, но потом несколько дерзких вылазок пергалесцев и неожиданная атака затаившихся на холме лучников Иллы сильно сдавили левый фланг неприятеля. В какой-то момент затрубила труба, и началось организованное отступление римлян. Удача была на стороне смелых, и пергалесцы, точно рассерженный рой диких пчел, продолжали жестоко жалить противника, пока тот не дрогнул и побежал в хаотичном порядке. В этой суматохе мелькал золоченый шлем, но уже без перьев, очевидно срезанных в бою резким взмахом меча.

ЗАЛОЖНИЦА МИРА

В это зябкое утро старина Гораций много бы отдал, чтобы оказаться на месте Лучезарного. Вода в бочке была теплой и клубилась манящими ароматами душистого мыла. Несколько обнаженных наложниц бережно омывали расслабленное тело великого завоевателя варваров. Император лежал с полузакрытыми глазами, в лепестках свежих роз, и, казалось, дремал. Он все еще не отошел от обидного поражения при Маата Саидан и вынашивал реваншистские планы.

Наложницы, вздорившие за право омывать своего господина, были все на одно лицо. Правда, среди них выделялась негритянка со смуглыми прямыми волосами, нетипичными для африканских женщин. При виде Марты старик любезно поклонился и, подойдя к ушату доя омовения, с удовольствием опустил замерзшие руки в воду. Марта улыбнулась ему, подошла и нежно поцеловала в щеку.

— Здравствуй, Гораций, — сказала она, нашептывая в ухо. — Император отдыхает, но помни, друг, спящий зверь остается зверем!

— Принцесса, пусть боги хранят твою красу нетленной.

Его старческая рука коснулась ее задницы и попыталась прижать к себе, но Марта выскользнула, засмеялась и подошла к полуспящему Императору, обняла того за шею и ласково нашептала что-то в ухо. У нее всегда была манера говорить тихо и словно по секрету. Лучезарный, точно большой жирный кот, приоткрыл глаз, вяло махнул ладошкой, и все девушки удалились. Последней уходила Марта, и Гораций позволил себе посмотреть вслед на ее соблазнительные черные ягодицы.

— Что, старина, скажешь? — заметил Император тоскливый взгляд своего советника. — Во всей Империи не сыщешь более прекрасной женщины, чем эта вавилонская принцесса! Клянусь Юпитером, я бы отрубил голову тому, кто усомнился бы в этом!

— Тогда отруби ее мне! — сказал Гораций, почтительно поклонившись.

Этот дерзкий выпад советника означал только одно. В силки римлян попалась знатная птичка.

— Дай полотенце, — скомандовал Лучезарный и стал вылезать из ванной.

Когда Гораций хлопнул в ладоши, один из охранников, одноглазый Невс, втолкнул в шатер молодую девушку с коротко остриженными волосами. Она упала в ноги Императору и замерла. Потом она подняла взгляд больших синих глаз, полных ненависти, на того, кто методично грабил и убивал ее свободолюбивый народ, и невероятная красота лица ее поразила Лучезарного.

— Пергалеска? — спросил он у советника, любуясь добычей. — Цвет ее кожи напомнил мне тающий пух, который я видел на Килиманджаро.

Девушка презрительно отвернулась, но Император, обмотанный в полотенце, грубо взял ее за подбородок и заставил посмотреть в глаза.

— Предупреждаю Вас, о Лучезарный, она как дикая кошка! И очень острые когти! — усмехнулся Гораций.

— Развяжи ей руки! Пусть покажет себя, — приказал цезарь, — никогда прежде я не видел такое прекрасное тело.

Гораций развязал пленницу и схватил ее больно за локоть, точно коршун.

— Покажись! — приказал он уже стоящей на коленях девушке и насильно наклонил ее голову. — И учти, тебя ждут мучительные наказания, если ты не послушаешься.

Девушка, услышав предупредительный тон старика, привстала и, поняв, что от нее хотят, повернулась на цыпочках вокруг своей оси. При повороте ее изящные плавные руки были подняты кверху.

— Откуда она, о друг Гораций? — воскликнул покоритель варваров, любуясь женскими прелестями. — Она точно выточена из белого мрамора нашим непревзойденным Астилом!

Советник почтительно кивнул.

— Сам неуловимый Илла прислал ее к нам, чтобы упросить нас отступить и прекратить гонения пергалесцев.

Император с любопытством обошел девушку.

— И все-таки жаль, что мы не взяли ее в бою… — сказал немного погодя.

— Илла предлагает нам мир без каких-то условий, — почтительно поклонился советник, — и дарует тебе, о Лучезарный, свою единственную дочь.

— Дарует? — усмехнулся про себя цезарь и обратился к своей пленнице, не отрывая своего пристального взгляда от ее прекрасных и бездонных, как небо, глаз. — Известно ли тебе, синеокая, что все в этом мире принадлежит мне, Лучезарному Кванту Фабию Максиму Пергалесику. — И затем он поднес к этому бледному лицу свою правую ладонь для поцелуя.

— Ну же целуй, заложница мира! — подтолкнул Гораций девушку, все еще встревоженный ее упрямством, но она быстро прижалась губами к золотой печати с драгоценным сверкающем камнем — символом безграничной власти, и советник облегченно вздохнул. Все пока шло по его плану.

— Как звать тебя, бледнолицая? — спросил Император довольный. — Кто-нибудь из моих воинов тронул тебя? Почему ты подстрижена? Ты жрица?

Девушка пропела что-то на своем. У нее был до удивления звонкий, приятный голос, и слушателям невольно казалось, что поет канарейка.

— Не понимаю этот певчий язык! — подосадовал Лучезарный. — Такое ощущение, что у этих варваров в лексиконе одни гласные.

— Она утверждает, что согласно обычаям во время войны девушки-пергалески намеренно состригают свои косы, — перевел Гораций. — Также она говорит, что у нее были золотистые чудные кудри, точь-в-точь, как цвет твоего шлема, о Лучезарный…

Император поднял бровь.

— Скажи ей, Гораций, что пергалесцы мудры, когда прячут красоту своих жен от моих солдат. Но даже без своих золотистых кудрей она поистине самая красивая девушка, которую я когда-то видел…

— Приятная кожа, — заметил еще раз Гораций, проводя рукой по ее шее и обнаженным плечам.