Бесплатный фрагмент - Тайна «Лунной сонаты»

От автора

Почти готический роман, почти семейная сага, где действие происходит в дворянской усадьбе, но очень быстро убеждаешься, что главные герои вовсе не главные, а есть еще какая-то сила, которая правит всем этим миром, — это музыка, и тот, кто творит музыку, творит и судьбы героев, но кто этот загадочный пианист, в чем его главная тайна?

Часть 1 Незванный гость

Музы, рыдать перестаньте,

Грусть вашу в песнях излейте,

Спойте мне песню о Данте,

Или сыграйте на флейте

Н. Гумилёв

— Ну, хорошо, — ответил гость и веско и раздельно сказал: — Вчера на Патриарших прудах вы встретились с сатаной

Булгаков

Вступление

В комнате пахнет вином и цветами,

Бабушка снова к роялю садится,

Птица — душа в высоту улетает.

И не боится в тумане разбиться,

Больше не хватит тебе в этом мире

Ни миражей, ни иного пути,

Снова там гости устало шутили,

Кто-то простился, желая уйти.

В комнате было так шумно в тот вечер,

Дед не вернулся с прогулки домой.

И погасили ненужные свечи.

И никого не осталось со мной.

Но почему мне в тумане приснится

Этих историй дивная суть.

Снег или пух тополиный, и птица,

Это желанье в сад заглянуть.

Старой усадьбы дивная прелесть,

Тихая песня в тумане, и дождь,

Сон о несбывшемся, все, что не спелось,

Все чего снова назад не вернешь,

Больше не надо тебе в этом мире,

Ни миражей, ни иного пути.

Снова там гости устало шутили,

Кто-то простился, желая уйти.

Только потом разыграется драма,

Странная песня, и дикая спесь.

А у рояля стоит он желанный,

И не решается сесть вдруг и спеть.

— Что же случилось, что вы, маэстро,

Нет, не желает мир понимать,

Образы, строки уже не воскреснут,

Только должна я о том рассказать…

В мире существует старая легенда о том, что гениальный Леонардо да Винчи для изображения Христа и Иуды в своей «Тайной вечере» использовал одного натурщика. Он показал всем нам, как не только внешне, но и внутренне может измениться человек в зависимости от того, свят он или грешен и подл. Но и о другом задумались мы, узнав эту легенду, — в одном человеке изначально есть и свет и тьма, и добро и зло. Гармония в душе достигается, если их примерно равное количество.

Невозможно разделить добро и зло в наших душах. Все зависит от того, что победит, что одержит верх в ней, а в мифах и сказаниях еще одна неповторимая история о противоборстве добра со злом.

Христос и Иуда, Бог и Дьявол — это одно и то же лицо, но в разных обстоятельствах у него просто разные выражения.

Но если это так, то в соперничестве своем они остаются равновеликими. Резко разделил их только сам человек в своих фантазиях. На самом же деле только вместе и составляют они единое целое и всегда неделимы друг от друга. Что такое добро без зла, будем ли мы его различать, узнаем ли?

Отделись одно от другого, и исчезло бы сначала добро, а потом и зло, перестало бы вовсе существовать.

Но ведь и сам человек, созданный по образу и подобию Божьему, разве бывает он только черен или бел?

Великие герои и великие злодеи таковы, какими их хотят видеть другие, рисуют писатели, такими ли они были на самом деле?

Мы отметаем безжалостно в них то, что по нашему разумению не вписывается в созданный образ. Портрет искажается до неузнаваемости, но есть ли кому до этого дело? Не сам человек, а только легенда о нем навсегда остается на страницах книг. И герой становится таким, каким мы его создали. И нам уже не интересно знать каким он был на самом деле, потому что каждый любит только собственное творение и готов гордиться им.

Любовь и ненависть во все века два самые ярких чувства, живущие в душе человека. Это они правят миром, влияют на все происходящее в нем. И они искажают наши представления о других людях. И герой или злодей незаметно рождается в наших грезах и фантазиях. К своим созданиям мы часто бываем несправедливы. Любовь так же слепа, как и ненависть. А когда неожиданно открываются глаза, и все представляется в истинном свете, мы так удивляемся тому, что все выглядит по-иному. И с реальностью чаще всего творцам не хочется мириться — она редко похожа на желаемое.

Но ведь наш герой, понятия не имея о том, что мы придумали о нем, всегда оставался совсем другим, только для нас это было не важно и совсем не интересно, вот и наступает внезапно разочарование.

В душе возникает бунт против создателя, так же бунтовал когда-то первый ангел — гордый Люцифер, а позднее первый из гениальных творцов — Данте, дерзнувший в своем творчестве добраться до глубин ада, а потом воспарить до звездных высот. Первый из них был изгнан на землю за бунт, второй поднялся до небес в своем творении, в комедии, названной позднее БОЖЕСТВЕННОЙ.

Оба они гениальны в своих стремлениях и прозрениях.

Но как же жить на земле, среди простых смертных? Они не взлетали так высоко, не бунтовали так яростно, они жили, любили и ненавидели.

Как все происходило у них?

Думаю, стоит рассказать одну из истории о добре и зле, о любви и ненависти…

Глава 1 Старый замок

Замок, окруженный тенистым парком, был великолепен. Мало у кого сердца не наполнялись восторгом или черной завистью, когда люди видели это сооружение.

Ослепительно белый, на фоне яркой зелени, причудливый по форме, даже среди старинных собратьев своих, он отличался таким изяществом, которое на первый взгляд было малозаметно, но стоило присмотреться внимательнее, и оно поражало воображение.

Так, кто видел его только снаружи, могли себе представить, как хорош он был изнутри, каким великолепием должно блистать его убранство, не просто радуя, но и восхищая самый привередливый взор.

Но это были только плоды воображения, не многим, даже самым настойчивым чужакам, случайным гостям, удавалось даже по обширному и роскошному парку прогуляться, а не только заглянуть в залы его, — они были окутаны невиданной тайной.

Наверное, потому он еще больше манил и пленял воображение наивных романтиков и мечтателей. Но любопытство даже соседей, живших поблизости с обитателями замка, так и не было удовлетворено — им не удавалось проникнуть туда, как не старались.

В прежние времена хозяин его почти не бывал здесь, а потом, когда неожиданно вернулся и поселился, то вел затворнический образ жизни, почти никого не принимал, и не выезжал сам, вызывая массу нареканий со стороны знакомых. Сколько было пересудов и обид, немало его не волновавших.

Соседи отстали от него, когда убедились, что старому герцогу нет до них никакого дела. С годами ничего не изменилось, и он в их воображении стал скорее похож на одно из привидений, которых в подобных замках должно было водиться немало.

Но если бы им удалось познакомиться с ним поближе, они бы смогли убедиться в том, насколько он странный и непонятный человек.

Владелец прекрасного замка, таинственный герцог Ральф де Мессерер в то время был уже почти стариком, сохранившим в когда-то прекрасных чертах величественность и следы былой воли и не дюжей силы.

Прошло столько лет, со времен его молодости, но все еще о нем ходили невероятные слухи и сплетни, одни опровергавшие другие, невероятные и таинственные легенды, которым позавидовал бы сам граф Дракула. Они порой доползали даже до королевского двора.

И только единственный человек, которого они, казалось бы, никак не касались, и был сам герцог. Может быть, он и на самом деле забыл о существовании мира, так хорошо его помнившего и так живо им интересовавшегося.

№№№№№№№№№

Слуг в таинственном замке было немало, но они оставались, безмолвны и безучастны к расспросам чудаков, ничего нельзя было у них выведать. Все тайны вскоре должны были быть навсегда похоронены в роскошном семейном склепе. Вот это и раздражало многих современников графа Ральфа.

Правда, до ушей любопытных дошли какие — то вести о привидениях, обитавших в отдельных комнатах, куда вечером не решались зайти даже самые отважные слуги. И даже утром, проходя мимо, не только девицы, но и парни крестились и бледнели, и сами становились больше похожи на те приведения, о которых предпочитали молчать, чтобы не будить лихо, пока оно спит.

Но порою, когда приведения действовали особенно активно, люди готовы были лишиться рассудка, тогда хотелось хоть кому-то поведать о том, что происходило.

В такие дни на исповеди в старом храме священнику приходилось выслушивать сбивчивые рассказы, в которых даже мудрому человеку так трудно было отличить правду от выдумок. Но он слушал исповеди терпеливо и молча, а что еще ему оставалось?

Потом все стихало на какое-то время. Но священник заметил, что ни один из перепуганных насмерть людей герцога замка так и не покинул, все они там умирали в свой срок и оставались частью единого целого.

№№№№№

Хозяин замка вовсе не был злым и раздражительным ворчуном, как могло показаться малознакомым людям. Наоборот, если бы они узнали его поближе, то поняли бы, что он любит шутки, и сам часто смеялся и разыгрывал тех, кто был с ним рядом. Но герцог не любил тех людей, которые жили с ним по соседству, готовых бесцеремонно судить и рядить обо всем, что их не касалось и касаться не могло. Он свято охранял тайны личной жизни, никого не подпуская к ним на расстояние пушечного выстрела…

Потом, ничего не зная, не ведая на каждом балу, близкие и страшно далекие знакомые его, готовы были давать советы, словно их кто- то о том просил, выражать сочувствие, будто он в нем нуждался.

Герцог не любил многих, и по пальцам можно было сосчитать тех, к которым он проявлял хоть какую- то благосклонность, а уж тех, чье общество мог терпеть хотя бы несколько часов и вовсе днем с огнем не отыщешь.

Одиночество не только не угнетало Старика Ра (так, помня о боге солнца его порой называли на что-то обиженные шутники), а доставляло такую радость и такое наслаждение, что он чувствовал себя совершенно счастливым только когда оставался совершенно один.

Уединение было самым желанным из всех его сокровищ. Конечно, если бы ему пришлось доживать последние дни в лачуге бедняка, среди нищеты и убожества, может быть, он иначе бы ко всему относился, но его замок был великолепен. Он включал в себя целый мир, за пределы которого выходить ему не хотелось. И покидал герцог его в те редкие дни, когда в том была особая необходимость.

Правда, иногда вечером у камина он жалел о том, что рядом нет какой-нибудь юной внучки, хорошенькой и веселой, с которой он мог бы посостязаться в остроумии, просто поболтать обо всем на свете. Но такие крамольные мысли быстро улетучивались.

Старик Ра в такие минуты думал о том, что юное создание могло бы нарушить навсегда спокойный ход его жизни, заставить его решать какие- то проблемы, общаться с людьми, которых он и на порог бы не пустил в другом случае. Ради нескольких веселых вечеров жертвовать привычками и маленькими радостями ему совсем не хотелось.

А потом появятся не прошеные гости, молодые люди, которые будут просить ее руки, и тогда вообще ничего не останется от мира и тишины, к которым он так успел привыкнуть. Не бывать этому — твердо решил старик и верил, что Бог, до сих пор к нему благосклонно относившийся, избавит его от всего этого. Он не допустит такие бесчинства.

№№№№№

Это был по всем приметам странный день.

Старик, впервые за много дней, проснулся с ощущением причастности к чему — то большому и очень важному. Не часто в сознании его возникало такое чувство. В такие минуты он ощущал небывалый подъем сил, особое вдохновение, которое делало его поэтом. Давно уже смолкшая в его душе музыка звучала с новой силой и была прекрасна, да что там, просто пленительна.

После завтрака, спустившись в библиотеку, он, почти не раздумывая, снял с полки старинный том Данте, сначала в английском переводе, но, подумав немного, поставил его на место. Нашел оригинал на итальянском и безошибочно раскрыл сразу третью часть — описание рая. Сколько раз за всю жизнь пришлось ему перечитывать этот шедевр…

Он начал читать, больше ничего не замечая вокруг. Старинное кресло казалось мягким и удобным, сколько вечеров провел он в нем с любимой книгой в руках, и это было истинным наслаждением.

Господи, как же давно он не брал в руки Данте, особенно этот том, на итальянском. Как давно не погружался в этот ни с чем несравнимый мир откровений, страстей, воспоминаний, страшных пророчеств, и света бессмертной любви, которая «движет солнце и светила».

Как давно он не перечитывал любимейших строк. Но почему это случилось? Боялся ли он чего-то, уцепился ли в свой излюбленный покой, от которого было так трудно отказаться даже на короткий срок, еще страшнее потерять его навсегда.

Холя и лелея его, Старик Ра вдруг понял: что-то большое и важное стремительно уходит от него навсегда. И это что-то было конечно неумолимое время.

Возможно, у него именно времени совсем не осталось. Умирали и более молодые его современники и бывшие приятели, он и без того задержался на этом свете.

Но о чем еще можно было мечтать? Его жизнь — он ясно осознал это, — могла оборваться в любой день и час. И тогда ничего уже не исправишь, придется ответить за все совершенное, и то, что он хотел сделать, да не смог.

Нет, все обман, он вовсе не собирался успокаиваться, пока был жив. Теперь, когда Данте снова был в его руках, когда герцог оказался в раю, а не в аду, как обычно случалось прежде. Как правило, он задерживался именно на первой части комедии, теперь он это понял особенно ясно. И хорошо, что понял вовремя. Какой- то, пусть и не очень большой срок ему все-таки еще оставался, он смел, надеяться на это. Конечно «блажен, кто верует, легко ему на свете»…

Он еще мог вместе с гением отрешиться от мелкой и пошлой реальности, и на какой — то миг подняться на ту невероятную высоту, увидеть все, задохнуться от счастья и только после этого умереть. И самое главное, он знал, что сможет это сделать, вопреки всему. И сможет в последний раз взглянуть в лицо Беатриче.

«О Господи! Дай мне сил еще раз пережить и изведать это, позволь мне пройти этот путь снова в последний раз», — взмолился он, хотя кажется, никого и ни о чем не просил давным-давно.

В доме не было окон, а двери так плотно закрыты,

Что какие-то птицы разбились, просясь на постой.

Никого не впускал в этот мир, о, чудак деловитый,

А меня вдруг окликнул с порога так странно: — Постой.

И ему подчинилась, сама я себе подивилась.

Ведь никто в этом мире не смог бы меня укротить.

И морская волна возле ног обреченно забилась.

И меня он позвал, чтобы чаем в саду угостить.

А потом он роман свой читал и в порыве экстаза

То взлетал к облакам, то валился на землю, шутя.

Что там было — не помню. Тонула и слово, и фраза

В этой водной пучине. Кто был он? Старик и дитя.

Впрочем, это со всеми мужами однажды случится,

И затворники снова врезаются горестно в мир.

И закат там алел, и кружилась растерянно птица.

И какая-то тень все витала спокойно над ним.

Что там было еще? Ничего из того, что смущало

И тревожило нервы усталых и желтых писак.

Только птица вдали, обреченно и дико кричала.

Он смотрел в эту даль, и я видела, как он устал.

Дар общения нам, как богатство и слава дается.

Мы бежим от него и в писании скрыться вольны.

Только призрак прекрасный над гением снова смеется,

— Кто она? — я спросила, — Душа убиенной жены.

— Как могли вы? — Я мог, — повторил он, как горное эхо,

И расплакался вдруг, как ребенок, почуяв беду,

И я к морю бежала, и помнила снова про это.

Ночь прекрасной была, но я знала к нему не приду.

И сидел он один, и в саду, где усталые птицы,

Все взирали угрюмо, хранили покой свысока,

Будет долго потом, мне старик этот призрачный сниться

И свечу погасила прекрасная в кольцах рука.

— Навести его, детка, — мне она, наклонившись, сказала, —

— Я сама умерла, он невинен, он просто Старик

И погасши давно, та звезда мне во мраке мигала

И забылся опять, он в романах прекрасных своих.

Никого не впускал в этот мир, о, чудак деловитый,

А меня вдруг окликнул с порога так странно: — Постой.

В доме не было окон, а двери так плотно закрыты,

Что какие-то птицы разбились, просясь на постой.

Глава 2 Далекое прошлое

Но очень быстро книга опустилась к герцогу на колени. Старик посмотрел в окно, хотя увидеть там можно было только кусочек голубого неба, ни деревьев, ни птиц, только несколько веток, словно руки молившихся о чем–то людей, потянулись к нему.

Но он рассматривал что- то совсем иное, а не то, что мог бы увидеть любой другой, оказавшись на его месте. Старик пытался в тот момент заглянуть в далекое прошлое, хотя в последнее время он делал это все реже и реже.

Слишком тяжело было вспоминать о близких, самых дорогих для него людях — все они раньше и позднее покинули этот мир, и теперь находились где- то очень высоко в небесах.

Ушедшие никогда не возвращались назад, и хорошо, что не возвращались. Разве смогли бы они узнать в этом седом гордеце того молодого человека, которого когда-то знали и любили? Они навсегда остались молодыми и прекрасными, а что время сотворило с ним?

Но герцог на этот раз отважился и воскресил в своей памяти Таис, такой, какой была в день их венчания, воздушной и прекрасной. Они были помолвлены с детства, и странно было убеждать кого-то, что он влюблен в нее, но это было чистой правдой. Ему повезло пылко любить ту, которая была предназначена ему судьбой.

Таис была доброй, чуткой и ласковой, она так любила и так восхищалась им, что без всякого труда заменила ему весь пресный и скучный мир, который в ту пору уже стал его порядком раздражать.

Но все те годы, пока она была рядом, он был по-настоящему счастливым человеком.

Как он любил шелест ее платья, звонкий голос и смех. Как легко им было любить и жить рядом.

Он уже не мог вспомнить, в какой момент все оборвалось, когда судьба решила сыграть с ним злую шутку. Но счастье оказалось слишком коротким, хотя, сколько бы оно не длилось — ему все равно было бы мало. Но Таис на самом деле ушла слишком рано. После рождения их дочери Таис долго болела, и с постели больше не поднималась. Какая- то неведомая болезнь свела ее в могилу, она лишь несколько раз подержала на руках пленительную малышку и слабо улыбнулась на прощание.

— Ты проживешь еще долго, дорогой, но потом мы все равно встретимся на небесах и уже не расстанемся, — улыбнулась она.

Он так и не смог произнести ни одного слова в тот жуткий миг прощание, и удержать ее не мог, как ни пытался.

Герцог впервые вспомнил во всех подробностях тот последний для нее день в этом мире.

Потом еще была жизнь, балы, приемы, друзья, служба, он был вежлив со всеми, но ни с кем никогда не был близок. Жил и делал что-то только ради их дочери — Луизы, которую она ему оставила, уходя в вечность.

Со временем Луиза так стала похоже на свою мать, что, глядя на нее, он с радостью обманывался и верил, что Таис рядом. Время для него остановилось, а возлюбленная была так же юна и прекрасна, как прежде. Герцог тешил себя мыслью, что и он сам не стареет, хотя знал, что скоро придется убедиться в обратном. Утешить его на этом бессмысленном пути в никуда могла только обещанная на небесах встреча с Таис.

Он был излишне внимателен к дочери и излишне заботлив, но ничего с собой поделать не мог. Ему не мог понравиться ни один из женихов, которые появлялись у Луизы. Только сейчас он знал, что они были вполне достойны, а тогда признать этого не мог, как не старался смириться с происходящим.

Наконец, дочь не выдержала и настояла на своем.

Граф Ричард был для нее достойной во всех отношениях партией. И герцогу пришлось согласиться на этот союз. Он видел, как они любили друг друга, но какое — то страшное предчувствие не давало ему покоя.

Старик вернулся к реальности, когда родилась его внучка Жаклин. Она была вторым ребенком, сначала на свет появился Серж — его наследник.

Но герцог как-то не воспринимал этого ребенка, хотя должен был обрадоваться его появлению, но такого не случилось.

Он боялся, что с появлением первого ребенка трагедия в их семье повторится, как когда-то любимую жену, он потеряет и единственную дочь.

Но все обошлось на этот раз, и все-таки страх в глубине души, когда он пристально смотрел на малыша, оставался. Словно младенец должен быть причастен к какой-то трагедии. Все повторялось в этом мире, сколько раз в древности отцы и деды пытались избавиться от малышей, услышав пророчество о том, что они должны принести им гибель. Судьбу не обманешь, свершалось то, что было предначертано, но люди пытались перехитрить богов, спасти собственную жизнь, погубив другую.

Потом родилась Жаклин, и через какой-то небольшой срок Луиза с мужем отправились в путешествие, оставив детей вместе с ним и со слугами в замке.

№№№№№№№№

Катастрофа произошла на море, во время страшной бури корабль пошел ко дну, мало кому удалось спастись, они больше не вернулись назад. Говорят, так и остались вместе в каюте. Или герцогу просто хотелось думать, что все так и было. Он мог подумать о чем угодно, но не о таком исходе для любимой дочери.

Сколько раз потом повторялся один и тот же сон. Он видел Луизу на морском дне. Будто она бродит по затонувшему кораблю, кричит беззвучно, ищет выход, но никак не может его найти. Граф не снился ему ни разу. Но его он считал виновником всех бед и гибели дочери. Может, и был он к зятю несправедлив, но без него дочь никогда бы не покинула его и детей. Она боялась моря, но не могла отказать ему ни в чем, исполняя все прихоти.

Внуки не слишком его забавляли и волновали.

Когда и жена и дочь — две самых близких женщины, оказались от него так далеко, герцог чувствовал себя всеми покинутым, а детишки Луизы были слишком малы, чтобы привлечь его внимание.

Он испытывал вину перед малышами за то, что так долго задержался на земле и никак не мог покинуть ее, словно его и на самом деле что- то тут могло удерживать. Нет, ничто его не держало в мире живых.

Просто ему странно было сознавать, что забирают тех, кто хочет жить. А на таких как он не обращают внимания небесные силы, ведающие жизнью и смертью, плетущие нити наших судеб.

Но постепенно Старик Ра убедился, что должен еще что- то сделать, прежде чем попрощается с миром.

Как настоящий католик, Старик понимал, что он не только не смеет противиться высшей воле, но и помышлять об этом не должен, потому что и мысли такие греховны.

Понимал, но где-то в глубине души сетовал на несправедливость, творящуюся по отношению к нему в странном этом мире.

А что, если там он не помолодеет и останется таким, как здесь, сейчас — безобразным немощным старцем. Что кроме жалости будут к нему испытывать любимые женщины. А вот этого он пережить в вечности не сможет.

Это они вечно молоды и прекрасны, и что будет делать рядом выживший из ума старик?

В такие минуты он слышал где-то далеко странный противный смех, словно сам Дьявол, потешался над ним, подслушав его горькие мысли.

Однажды во сне он даже слышал его голос: «Тебе здесь нечего делать, но и там ты еще не нужен, побудешь со мной пока, а туда всегда успеешь. Если ты будешь терпелив, я подарю тебе вечную молодость»

Незнакомец говорил так, но можно ли было ему верить?

Он принес страшное искушение в усталую душу, Старик понимал, что он не может, не должен поддаваться соблазну, но герцог к тому времени был стар и слаб. Не стоило даже думать о сделке, ведь он может появиться, если позвать несколько раз, а что будет с ним тогда?

«Но это будет хоть какое-то разнообразие в бесконечной и унылой жизни», — отбросив все страхи и тревоги, неожиданно подумал старик.

И все его страхи куда-то исчезли, словно они не терзали его минуту назад.

«Наверное, он любит такие старые замки, и для меня он может оказаться неплохой компанией, в сравнении с нудными стариками и их глупыми и пустыми женами», — уговаривал он себя. И все больше соглашался с тем, что ничего страшного случиться с ним уже не может, кто бы ни заглянул к нему в гости на огонек. Какая непростительная беспечность.

Но бравада быстро улетучилась, и еще более сильная тревога сжала его душу. Как он мог подумать о подобном так спокойно и беспечно. Он будет за это наказан, непременно будет наказан за легкомыслие.

Старик Ра вовсе не собирался торговать своей душой, ведь тогда ему не суждено будет с ними встретиться вовсе, и ожидания встречи в вечности были напрасными. Но если Он не будет этого требовать, зачем ему его старая и бесцветная душа. А если согласится просто пожить с ним рядом какое-то время, почему бы и нет? Ради такого он готов был пожертвовать даже бесценным своим покоем.

Может быть, он с такой легкостью думал об этом, потому что знал, что это невозможно. Но есть ли в этом мире что-то невозможное? Иногда осуществляются самые несбыточные мечты, и если бывают чудеса, то почему бы и этому не сбыться?

Герцог бросал вызов собственной судьбе с таким изяществом и легкостью, что ему мог бы позавидовать любой, особенно тот, кто никогда не решится ни на что подобное.

Старик подозревал, что каким- то образом к этому был причастен Данте. Это гений искушал его и не красотами рая и встречей с возлюбленной, а всеми кошмарами ада, о котором, как Старику казалось, он успел позабыть.

Никогда не знаешь, куда уведет тебя любимый писатель, о чем он захочет тебе поведать.

№№№№

Старик еще не знал о новом госте. Тот поселился в комнате, которая была заперта со дня смерти его жены, и где он ни разу больше не появлялся. И даже слуги, когда делали там уборку, старались как можно скорее уйти, торопливо крестясь, уходили не оглядываясь.

И даже теперь, на многое решившись, Старик не посмел бы переступить ее порог, потому Незнакомцу нечего было опасаться того, что там его кто- то до поры и до времени сможет обнаружить.

Глава 3 Пианист

Своего таинственного Гостя Старик обнаружил неожиданно. Тот момент он потом не мог забыть никогда.

Вечером, после ужина, когда герцог собирался отправиться в библиотеку и снова открыть Данте, (он ощущал необходимость проникнуть в ткань бессмертного произведения), он проходил мимо залы, в которой когда-то звучала восхитительная музыка, и кружились пары.

Вдруг он услышал поразительные звуки музыки. Это была «Лунная соната». Там, за всегда закрытым в последнее время роялям, кто-то сидел, небрежно склонившись клавишам, и самозабвенно играл.

Герцог невольно остановился, не веря в то, что это возможно. Но в полумраке он смог разглядеть фигуру незнакомца, заставшего в экстазе. Пианист замер и не мог пошевелиться, кажется, даже не дышал, пока звучала музыка. Но почему никто из слуг не слышал музыки и не остановился у неприкрытой двери? Хотя скоро эта загадка разрешилась, и она потрясла его еще больше, хотя казалось, что большего потрясения не может быть.

Герцог Ральф в один миг все понял, когда, наконец, пошевелился и шагнул к роялю. Теперь даже в полутьме он мог разглядеть, что за роялем сидел он сам. Над роялем в бронзовом подсвечнике горела только одна свеча, она мигала странным синим пламенем. Но света было достаточно — все можно было видеть. От такого видения и открытия вполне можно было лишиться сознания, будь у него нервы чуть послабее. Но слуги, увидев хозяина, не испугались и не подняли шума, может быть, немного удивились — целую вечность не играл он и вдруг, к чему бы это? Наверное, плохой знак.

№№№№№№№№

За роялем сидел герцог, может быть, он был только немного моложе и чуть симпатичнее (он должен был это признать). Но, скорее всего вдохновение и музыка так изменили лицо Пианиста, сделало его таким одухотворенным и прекрасным.

Он залюбовался и заслушался. Сам Старик стоял спиной к тем, кто мог его увидеть и услышать, потому никого не испугал его двойник. Завтра они могут спросить, кто заходил послушать, как он играет. И Старик Ра найдет, что им ответить, не говорить же правду, которой все равно никто не поверит.

В зале царила серая мгла и по-прежнему мерцала только одна свеча, освещавшая лик Пианиста. Он не шевелился и почти не дышал до того момента, пока не прозвучали последние звуки.

Герцог так разволновался, так был очарован великолепной игрой, что никак не мог вспомнить самой сонаты. А потом поражался тому, что так давно не слушал настоящей музыки и так стосковался без нее.

Звуки витали в воздухе, врезались в его душу, и он понимал, что, вряд ли сможет заснуть в эту лунную ночь.

Шопен, ему хотелось услышать «Баллады» Шопена, но он не осмелился бы попросить о том Пианиста. Хотя и сам он сесть за рояль после Незнакомца не смог бы ни за что на свете.

«Ничего, в другой раз», — успокоил себя Старик.

Главное — он вспомнил, что в мире существует дивная музыка. Но как можно было об этом забыть?

Пианист улыбнулся. И Старик почувствовал, что они понимают друг друга без слов. Впрочем, в тот вечер он больше ничему не мог удивляться.

Он ни о чем не собирался спрашивать Пианиста. Герцог знал, что тот поселился в его замке, убедился, что он гениальный исполнитель — никто никогда не играл лучше, и появился он здесь не просто так, в ближайшее время что- то будет происходить. Но что именно?

— Ты звал меня, вот я и пришел, — наконец услышал он тихий голос.

Чуть насмешливый взгляд, зрачками устремились прямо в душу.

— Я пришел и уйду, когда мне захочется, и делать буду то, что мне хочется (кто бы в том сомневался). А пока я просто побуду с тобой.

Без единого слова старик с ним согласился, он даже радовался такому вторжению. Жизнь становилась интересной и необычной, разве не этого ему хотелось больше всего еще накануне?

— Не бойся, никаких осложнений не будет, — заверил его Пианист, — Для остальных я — это ты, они не отличат меня от тебя. Люди привыкли к своим капризам и странностям, чаще всего их ничто не сможет удивить и испугать.

Они помолчали немного, а потом Пианист продолжил:

— Ты открыл Данте, и сам хотел воспарить на небеса, ощутить радость и восторг полета многие хотели сделать и до тебя. Но их ждало бы разочарование. Данте многое придумал, когда писал о небесах. Об аде он написал более правдиво, словно там сам побывал, а рай в его комедии — это только странная мечта, расплывчатая и почти непонятная. Впрочем, если ты там и встретишь свою Беатриче, вряд ли все будет так, как тебе хотелось бы, там все по-другому, уж поверь мне. Здесь она была прекрасна, мне понравился твой выбор.

Незнакомец как-то рассеянно усмехнулся, словно бы и сам не доверял тому, о чем говорил.

— Но я ничего не понимаю, прости. Мне, привыкшему к затворничеству, очень трудно понять, все, о чем ты говоришь, да еще после того, когда оглушил меня великолепной музыкой.

Старик невольно взглянул на худые и длинные пальцы Пианиста, все еще лежавшие на клавишах рояля. На красивой, но слишком бледной руке его блистал перстень с бриллиантами в виде треугольника. Он сразу же вспомнил знак того тайного ордена, к которому его всегда причисляли.

— Ничего, ты прицыкнешь, — успокоил его Незнакомец, — это только в начале трудно. Но человек ко всему привыкает. Тебе понравилось, как я играл, — то ли отметил, то ли спросил он, но ответа явно не ждал.

— Это было божественно, великолепно, — говорил Старик, не привыкший ничем и никем восторгаться.

Говорил он искренне, не собираясь льстить даже своему нежданному гостю. Но Пианист все-таки немного поморщился

— Я принимаю только второй эпитет, а первый нет, хотя мне понятно, что ты хотел сказать, — прибавил он, словно извиняясь за то, что оказался таким несговорчивым, даже строптивым.

Они помолчали немного, прислушиваясь к тишине, царившей в замке.

— Ну что же, вот мы и познакомились, я надеюсь, что соседство наше будет приятным, и мы немного развлечемся, а музыка нам в том поможет…

За последними словами была скрыта какая- то двусмысленность, вряд ли стоило понимать его изречение прямо — игра слов, игра смыслов — не больше того. Но Старик запомнил все, что было сказано в тот вечер, даже интонации, с которыми Пианист произносил слова.

Гость уже уходил, быстро пересекая залу — дивная легкость царила в его движениях. Старик упрекнул себя за то, что даже не спросил у гостя, в какой из комнат тот расположился и удобно ли ему там, ведь хозяином все еще оставался он. Хотя герцог в том уже не был до конца уверен.

— Ничего, не волнуйся, дружище, я привык все делать сам, — заверил его тот, — я поселился в той комнате, которую все обходят стороной, а она так хороша. Она мне подходит больше остальных. Не волнуйся особенно, мне ничего не нужно из тех людских благ, о которых вы так печетесь.

С этими словами он скрылся из вида, (комната была в южном крыле замка). А герцог стоял посередине зала, и даже при желании он не смог бы догнать гостя.

Но что это было — наваждение или все происходило на самом деле?

Он не смог бы ответить на этот вопрос, даже если бы и захотел Читать было уже поздно. К тому же, он был слишком взволнован, чтобы погрузиться в текст и понять то, о чем ему рассказывает великий писатель. Вероятно, судьба приготовила для него на закате дней нечто невероятное.

Герцог наконец сдвинулся с места, погасил свечу и закрыл рояль. Но и теперь, давно смолкнувшая музыка, все еще продолжала витать по огромной пустой зале.

Глава 4 Монолог двойника

Сколько нового и интересного случилось в тот вечер, даже представить трудно, вот уж точно — затишье бывает перед бурей.

Старик Ра должен был все это осознать и пережить, а потому в эту ночь долго не мог заснуть, часто просыпался, сон и реальность путались в его сознании, и какие-то странные непонятные тени бродили вокруг него, словно бы пытаясь, то покорить его, то, отступая в бессилии. А он искал их, бродил по коридорам и комнатам своего замка и своей памяти и не мог остановиться. Но есть ли выход из этого таинственного лабиринта?

Старик не заходил только в единственную комнату, она оставалось неприкосновенной, не мог он туда вторгнуться, а после разговора с Пианистом и не думал об этом вовсе. Теперь ему казалось, переступи он порог и случится что-то еще более страшное, чем смерть, хотя он и не мог представить себе, что такое могло с ним приключиться в таинственной комнате.

Он знал, что завтра Двойник расскажет ему еще больше. И теперь он увлеченно (ему ли не уметь этого) ведет какую-то очень тонкую игру, в которой не все понятно, да и не может быть до конца понятно простому смертному. Но он должен будет подчиниться и действовать, если не вместе с ним (вдруг от него потребуется невозможное), то и не вопреки Двойнику.

Ничего подобного, никакого сопротивления тот тип не потерпит. И хотя Старик давно ничего не боялся и не чувствовал страха, но он понимал, что может существовать нечто не связанное с обычными человеческими страхами. Ведь мир так разнообразен и так таинственен, что и представить себе невозможно, что еще может случиться с ними в этой жизни. А люди до такой степени упростили и опошлили реальность, что даже представить невозможно, что еще с ними со всеми будет происходить, и есть ли какие-то пределы для того, что здесь может твориться.

Безотчетная радость в душе герцога сменилась тревогой. Но Старик еще раз доказал самому себе, что его мало волнуют человеческие слабости. Он почти не испытывал голода и холода, а о правилах хорошего тона позабыл давно или не ведал вовсе. Он имел дерзость создать свои собственные замки, диктовать миру свои правила. Теперь он предчувствовал, что так ярко и прекрасно начавшееся утро могло омрачиться разочарованием бесполезного ожидания, а для него это стало бы страшным ударом.

Старик снова ощутил тихую меланхолию. Возненавидел одиночество, которое еще вчера не просто любил, а боготворил. И за все эти годы он научился властвовать собой, находить дерзкую радость в своем одиночестве.

Но предчувствия и ожидания его полностью оправдались. Этим вечером Старик был не один. Когда он подошел к окну в зале и тихонько посмотрел в полумрак, откинув легкую штору, его гость сидел у рояля. Он играл что-то до боли знакомое, и играл так великолепно, что невозможно было отвлечься, даже пошевелиться.

Но герцог вдруг понял, что никогда прежде не слышал этой музыки.

— Все правильно, ты не мог этого слышать, — заговорил, не переставая играть, Пианист, когда Старик приблизился к роялю.

— Я — твое второе я, — продолжал Пианист, — может быть та ипостась, о которой ты прежде не подозревал. Но думаю, на закате жизни тебе будет на него любопытно взглянуть.

Произнося эти слова, он подмигнул заговорщицки, и тут же музыка заполняла залу. Что-то таинственное и прекрасное было разлито во всем мире. Какой восхитительной казалась атмосфера летнего вечера. А мир преобразился до неузнаваемости в туманном лунном свете, где царила чудная музыка.

— Мы так и останемся в этом замке вдвоем? — поинтересовался незнакомец, хотя в отличие от герцога, он и сам знал ответ на этот вопрос.

Поэтому он прозвучал в сознании Старика с другой интонацией: « Мы не останемся в этом замке вдвоем».

Слова не всегда значили то, что старался в них вложить говоривший, так было и на этот раз. Беседа обретала какой-то неожиданный смысл, а потому становилась невероятно увлекательной и волнующей. Она интриговала Старика и позволяла Пианисту продолжить таинственную игру.

Хотя на первый взгляд в словах этих и не заключалось ничего особенного. Но было здесь что-то необъяснимое даже для него. А может, ему просто нравилось мучить и тревожить людей, даже тех, кто ему был симпатичен.

№№№№№№№№

Наконец, Старик не выдержал, резко повернулся к нему и произнес:

— Я все понимаю. Я счастлив оттого, что ты здесь, но скажи мне…

— Чем ты за это заплатишь? — перебил его собеседник, еще раз подчеркивая, что ему известны даже тайные помыслы, — успокойся, мне не нужна твоя душа. Даже уже отвоеванные прежде девать некуда, иногда дюжину в чистилище выбрасываем, потому что они валом валят, а подземный мир не бесконечен. Старику Данте тогда не удалось запугать их, как выяснилось со временем, многие после его Комедии так и стремились к нам, видно, хотели повторить его хождение по мукам.

— Может, они не ведают о его существовании? — поинтересовался Старик

— Возможно наоборот, слишком хорошо про все знают, вот ты, к примеру. Те времена, когда мои подопечные за ваши души сражались, давно миновали. Я хочу развлечься. А твой замок дивно хорош для отдыха и развлечений. Все здесь происходящее мне и самому становится крайне интересно. Ведь ты совсем не похож на многих скучных, гнусных, циничных и пошлых обитателей этого мира. Не бойся, наши отношения не повлияют на твои райские устремления. Властелин не видит того, что здесь происходит, да по крупному счету ему нет до этого никакого дела. Все на самом деле совсем не так, как пытаются вам представить откормленные священники. Да и откуда им знать, как там на самом деле все устроено. Не так уж мы с ним враждебны, за века все меняется до неузнаваемости. Хотя, так же как и ты, я не терплю над собой никакой власти, никакого давления не переношу, — тут же прибавил Пианист.

А между тем музыка незаметно стихала, но, увлеченные беседой, они не заметили этого. Через мгновение, словно опомнившись, Двойник резко оборвал игру, не заботясь о завершении музыкальной темы. Сидел он неподвижно и заворожено смотрел на клавиши, словно хотел вспомнить мелодию, которую неожиданно забыл. А она металась в его памяти и никак не вспоминалась.

Но это было не так. На самом деле Пианист думал о чем-то совсем ином. Старик Ра и представить себе не мог о чем он мог думать. Но может быть и хорошо, что ему это было неведомо?

№№№№№№№

Неожиданно на черный небосклон, нависавший над замком, выкатилась луна. В ее свете отразился неподвижный силуэт Двойника.

Господи, как интересно было смотреть на собственное отражение не в зеркале, а в реальности, где ты и сам находишься рядом — рукой подать, и все- таки — все по-другому.

Пианист знал все, что ему самому было известно, и то, о чем только предстояло узнать со временем. Это не могло его не волновать.

— Скажи, — неожиданно спросил зачарованный герцог, — а Беатриче на самом деле была прекрасна?

Старик неожиданно перешел совсем на другую тему. За этот день он почти совсем забыл о Данте, который еще вчера так его сильно волновал. Но ведь философ и мудрец наверняка был связан каким-то образом с Пианистом.

— Не знаю, — пожал плечами Двойник.

Как странно звучало такое признание. И ощущая эту странность, Гость попытался развеять сомнения.

— Просто я никогда особенно не увлекался бабами.

Старик вздрогнул — гость был немного груб, но приходилось это терпеть.

— Не мне судить, какая из них плоха, а какая хороша Они все довольно скверные создания.

В голосе его мелькнули безжалостные нотки. Но, кажется, он уже пожалел о сказанном и хотел смерть гнев на милость.

— Не печалься, эта была не лучше и не хуже других. Все зависит не от них самих, а от нашего к ним отношения. Если бы ее встретил не Данте, кто- то иной, то никто о ней никогда и не вспомнил бы. Все остальные в ее время были не хуже, а может и лучше Беатриче, но они канули в Лету, а она в его поэмах и творениях осталась жива и прекрасна, и должна быть за то благодарна своей судьбе. Все в мире случайно, все необъяснимо, может потому этот мир так интересен. И не стоит спорить и думать о справедливости — это бесполезная вещь, — резко прибавил он, желая покончить с этим странным разговором.

— Останется сказка о рае, аде и о невероятной любви. Она уже несколько веков существует и утешает тех, кто в нее верит. Наверное, в ней и на самом деле что- то есть таинственное и чарующее.

Они неожиданно простились в этот вечер откровений. Оказывается, давно наступила полночь. На прощание Двойник предупредил его:

— Не волнуйся. Я дам тебе знать, когда захочу покинуть твой замок, — и рассмеявшись, он исчез, просто растворился в воздухе.

Наверное, его это даже забавляло.

Старик Ра понял, укладываясь спать, что должно произойти что-то очень важное. Но что такого примечательного еще могло с ним случиться?

Беседы, полыхающий огонь в камине, музыка — ничего больше в его личной жизни не было обещано — все в прошлом.

Почему Пианист появился так поздно? Это еще одна насмешка его судьбы. Не собирается же он возвращать герцогу молодость. Да и сам он, в отличие от Фауста, не хотел ее получать. В его жизни было достаточно событий, он познал все, что было возможно. И пора бы подвести черту и уходить на покой.

Кромешная тьма окутала его покои. Луна, еще недавно так ярко светившая, исчезла бесследно. Он больше не мог видеть ее дивный серебристый свет. Но свечи зажигать он не стал — не хотелось нарушать вечную тайну, к которой теперь невольно прикасался. Она пьянила и окрыляла его усталую душу.

Глава 5 Сомнения

Старик не поверил Пианисту до конца, хотя показал тот ему так много, как никому прежде не показывал. Но в душе его все еще оставались сомнения. Двойнику же герцог был симпатичен, случаются такие удивительные встречи на закате, когда всех изучил, все понял, уже не ждешь ничего, но тем они и приятнее, и желаннее.

Вечность — страшная награда, Бессмертие не каждый способен понять, а уж тем более пережить. Но у Пианиста не было выбора, хотя и мириться с таким подарком судьбы он все еще не собирался.

Мир измельчал, люди не стоили внимания и любви — таковы были его не слишком радостные выводы.

И только иногда Пианисту хотелось оказаться, отрешившись от адского существования, где-нибудь в уединенном замке, в окружении призраков и снов, и старинных роялей и зеркал, хранивших свои вечные, порой страшные тайны. Только там и можно, если не жить настоящей жизнью — это было для него нереально, то хотя бы понаблюдать со стороны за тем, как это происходит, удивляться, испытывать интерес, ощущать боль, радость и злость. В этом была для него какая-то невыразимая прелесть, с которой больше ничего не могло сравниться.

Но самая главная прелесть состояла в непредсказуемости жизни, ожиданиях, решениях, которые они еще могли принимать, выборе, который им только предстояло сделать. Надежда, Вера, Удача, Ожидание — вот все, что влекло его опустошенную и усталую душу.

Только в мире людей Двойник мог сесть к роялю и музицировать, зная, что с восторгом, со слезами на глазах они будут его слушать и внимать ему, они по достоинству оценят его виртуозную игру.

Настоящая музыка могла возникнуть только в старом великолепном замке.

Иногда, безумно устав от дисгармонии, от жуткого хаоса, всегда царившего во тьме, он стремился к этой поразительной гармонии. Он мог возводить себе раз в сто лет такую удивительную роскошь.

№№№№№№№№

И такому неутомимому труженику иногда требуется передышка — отдых. Ради таких вечеров, ради прекрасного рояля и музыки, которую он мог если не создать, то воссоздать, Пианист и шел иногда на всевозможные уловки, и подыгрывал даже кому-то из людей, безошибочно выбирая самых достойных. И глубоко заблуждаются те, кто искренне верят, в то, что все Нероны. Калигулы и Иуды — это творения его рук. Кто смеет утверждать, что на все времена они остаются его любимчиками.

Он ненавидел всех выродков человечества, еще больше, чем сами люди. Не потому ли они все так скверно попрощались с жизнью на земле.

Нет, наверное, они не понимают (только Гете об этом догадался, да и то случайно). Даже Мефистофель выбрал себе не какого-нибудь Иуду или Пилата, а Фауста. О дурном его вкусе слухи слишком преувеличены. Если не сказать точнее — это наглая клевета. И спорить с этим Двойник может с кем угодно в целом мире.

№№№№№№№

На этот раз для отдыха и музыки Пианист выбрал уединенный старый замок. Все там было самым лучшим, и главное — великолепный рояль. Вот и решил он здесь задержаться дольше обычного. Там обойдутся пока и без него — пусть привыкают к самостоятельности. А здесь, на земле, он все обязанности переложил на Демонов и Бесов, вот они и творили каждый, что ему вздумается.

Люди часто боялись его вторжения, да что там боялись, иногда просто теряли рассудок, было такое.

Герцог — совсем другое дело — он так спокоен и рад его появлению, никакого глупого страха перед ним не высказывает. Значит и Пианист должен сделать для него что-то приятное, хотя он всегда в понятие «приятное» вкладывал совсем иное содержание. И это вовсе не значило, что Старику так уж понравится то, что он ему покажет.

Под приятным Двойник понимал нечто необычное, то, что показать и открыть никто иной ему бы не смог.

Незнакомец хорошо знал, что ЭТО будет.

Ведь не случайно, не ради красного словца возник Данте со всеми его необузданными фантазиями.

Пианист старался преуменьшить его заслуги в мире, ведь ему не хотелось признаваться даже себе самому в том, как много сумел угадать этот тип. Несомненно, там не обошлось без помощи его подопечных — бесов и демонов. Можно было еще проверить, кто в шкуре старика Вергилия сидел. Но он не слишком в этом усердствовал — кто-то должен был поведать людишкам, что же там, за порогом бытия может его поджидать.

Конечно, сделал Данте это довольно талантливо, в этом ему не откажешь, да он и не собирался отказывать, и даже в глубине души был благодарен за такой титанический труд, где бы ему еще найти такого Летописца..

Философ освободил его от долгих монологов и разъяснений. А при всем том ему удалось не только запугать еще живых, но и предупредить их о том, что они могут получить. И с теми, кто в свой срок попадал в адскую тьму, уже не нужно было слишком долго возиться. А какая это морока, какой тяжкий труд, только ему одному это понятно и известно.

Пианист позволил себе отдохнуть после трудов тяжких, побыть на земле в старинном красивом замке, провести какое — то время за прекрасным роялем, в объятьях музыки и грез. Он пробудет здесь какое-то число дней и ночей (пока не надоест), воссоздаст божественную музыку (это его рук дело). И она будет точно отражать те ситуации, в которых они еще окажутся в свой срок. Он будет подсказывать, предвосхищать такие ситуации, а потом вернется назад, к утомительным и мрачным будням.

№№№№№№

О том, что Двойник появился здесь, будут знать только два-три человека — не обязательно каждому видеть его. И выбирать этих людей будет он сам. Одного он уже выбрал. С остальными не стоит торопиться — герои еще не появились, но они уже устремились сюда. И он томился в ожидании, но точно знал, что они уже рядом.

Старик еще не догадывался об этом, но не беда — тем больше будет его радость, знания — тяжкий груз и они умножают печали, а неведение интереснее. Но чтобы все как-то происходило в этом мире, кто-то должен нести в своей душе груз этих знаний. Герцога ли ему хотелось убедить в своем всемогуществе, или самому потешиться, и доказать еще раз, что для него нет ничего невозможного. Или взглянуть еще раз на ту, которую Старик Ра любил всю жизнь…

Двойник не задумывался о последствиях. Потом все можно было переменить, если что- то пойдет не так. Ему это не составляло труда.

№№№№№

В покоях, как и во всем мире, царила кромешная тьма.

Развалившись на кровати, он усмехнулся: «Ну что же, все идет к тому, что нынешний вечер будет неожиданно интересным даже для него самого.

Неожиданно вспыхнула единственная свеча на столике перед кроватью, она осветила часть комнаты, ту, где возник в полумраке старинный портрет.

Несколько минут Пианист смотрел на лицо молодой женщины, взиравшей на него с портрета на стене. Рука Мастера была не слишком тверда, хотя тот, кто рисовал ее, несомненно, испытывал пылкую страсть к молодой герцогине.

Лицо как лицо, кроме поразительной молодости, которая быстро проходит — ничего особенного. Но печать гибельности остается на ее челе. Она знает, что развязка близка и страшно грустит от этого ясновидения. Хорошо, что она рано ушла, потому что в старости она была бы отталкивающе некрасива — он один мог увидеть ее и дряхлой старухой — людям не дано такого видения, и это тоже их счастье.

Герцог разлюбил бы ее очень скоро, проживи она все эти годы рядом с ним. Скорее всего, в его душе ничего не оставалось бы от этого чувства — вечной любви — так они это называют. Наверное, и о ней поведал им Данте, получивший страсть вместе со всеми иллюзиями, метаниями и заблуждениями.

Ничего бы не осталось от этой любви, а теперь все еще живет великолепная легенда

— Вы выиграли, Миледи, — усмехнулся он, обращаясь к портрету, — и ранним своим уходом совершили невозможное, то, что при других обстоятельствах вам никогда не удалось бы.

Сегодня вечером ему самому предстояло увидеть, какой она была на самом деле, ведь художник мог и беззастенчиво лгать. Недаром старик оставил этот портрет в комнате, в которую потом практически никогда не заходил. Но Пианист не стал торопить события. Он не стал делать сам того, от чего отговаривал других.

Глава 6 Другой мир

Старик еще крепко спал в тот момент, когда Пианист принял решение. Он понял, что надо действовать. И он склонился перед спящим Стариком. Тот даже не пошевелился, но ощутил в душе странное волнение. Он пытался вспомнить что-то старое и забытое, казалось бы навсегда.

Вдруг он ощутил невероятную легкость, а в следующий миг перенесся куда-то, а может, и вознесся, по-другому трудно было определить такое состояние его окрыленной души. И он увидел высокий и светлый холм, залитый светом восходящего солнца, и понял, что это рай, тот самый рай, куда в свое время ступила нога Данте. Прекрасное существо в белом, то ли Муза, то ли Ангел небесный предстало перед ним. И он услышал голос, кто-то спрашивал его в тот самый миг:

— Но как ты здесь оказался. У тебя есть тело, а все остальные бестелесны.

Герцог смотрел на своего собеседника молча и улыбался. Он ощущал себя как Данте, и понимал, что негоже ему пасовать, если уж он сюда на самом деле так неожиданно попал.

— Я не ведаю этого, — каким-то странным чужим голосом произнес он, и представил себя дремучим стариком. — Но раз мне удалось это, могу ли я побыть немного в этом пространстве?

Существо, которое было, скорее всего, Ангелом небесным, не говоря больше ни слова, уступило ему дорогу, и он шагнул на те благоуханные поля, в тот мир, в который невозможно было попасть в реальности. Но он там был, и счастливчику оставалось лишь парить и блажить, испытывая невероятную радость, ведь здесь царили чувства — самые высокие и прекрасные чувства. Вся их прелесть на земле со временем притупляется, если не исчезает вовсе. Вот и не может никто из живущих понять, что же такое рай. Его нельзя осмыслить, а можно только почувствовать всей кожей, каждой ее клеткой.

№№№№№№№№

Оказавшись здесь, на такой высоте, человек очень быстро привыкнет к блаженству и не захочет ни за что на свете прощаться с прекрасным, восхитительным этим миром. И как же ему тяжело снова возвращаться туда, где он страдал и не находил себе покоя.

И все-таки в глубине души герцог понимал, что еще не пришло его время для того, чтобы оставаться здесь и предаваться спокойному блаженству в райских кущах. Потому Старик суетливо оглядывался и ждал чего-то невиданного. Он представил себе, какое негодование это должно вызвать у Ангела, все еще за ним следившего. И радость, еще недавно владевшая его душой, становилась все менее значительной, пока, наконец, не исчезла окончательно, а вместо нее тоска и пустота охватили его сознание. И это должно было потрясти Ангела, если он умел читать чужие мыслиИ понял в тот же самый миг герцог, что ни ад, ни рай сами по себе не имеет никакого значения, важно только наше отношение к ним. Здесь он не видел, не находил Таис, потому таким пустым показался ему благоуханный этот мир.

Данте не мог поднять глаз на Беатриче, но это не мешало ей оставаться рядом с ним, а он не находил в раю своей возлюбленной, вот и вся разница между ними. Такое любого может повергнуть в уныние. Сознание медленно возвращалось к нему, Старик просыпался в собственной постели, только какое-то странное чувство не оставляло его души. И он знал, что в таком состоянии останется до самого вечера, до следующего сна, пережитое, сон, переходящий в явь не покинет еще долго. Такое с ним случалось и прежде, но теперь, когда в его замке поселился странный гость, все имело особенное значение.

— А может быть этот рай таков, потому что создал его не Бог, а его вечный противник? — подумал вдруг Старик.

Ему хотелось найти какое-то оправдание всему пережитому. И после этого озарения он даже обрадовался, что ни Беатриче, ни Таис не встретились ему там. Ведь все что он видел — создание дьявольской игры. Но в следующий момент он мучительно думал о том, что во всех его рассуждениях что-то не вязалось. В его помыслы явно проникала какая-то ложь.

№№№№№№№

Сколько раз он перечитывал миф о том, что Люцифер — гордец и бунтарь, а потому ничего доброго и светлого он создать, не способен. Но разве он не слышал ту музыку, которая рождалась под его рукой и жила в этом мире и в его душе? Она была по настоящему прекрасна, позволяла заглянуть в неведомое, рождала самые высокие чувства. Может быть, он и думал о чем-то своем, но творение его оставалось великолепным.

Старик испугался собственных мыслей, потому что таким путем трудно добиться своих целей.

А кто может сказать, что помыслы его чисты? А если это только великолепный трюк? Если он окажется в сетях собственного прошлого, в сетях, из которых ему потом уже не выбраться. Но что бы ни случилось после, отступать, не доверять своему гостю герцог не собирался, и не хотел оскорбить его недоверием и подозрением. Если на закате жизни ему выпала встреча с Пианистом, то почему он должен от нее отказываться?

И все-таки во всем, что происходило, что — то не вязалось с представлением о Мессире, но он пылко надеялся на то, что рано или поздно ему это удастся понять.

Он уже знал, что гость появляется только вечером, приходит в сумерках, и до их новой встречи еще целый день. Он спокойно занимался своими делами, но все время чувствовал, с каким нетерпением ждет этого вечера. В жизни его появился интерес, которого недавно еще не было и в помине.

Теперь Старик Ра был почти убежден, что вечером наяву увидит продолжение этого странного сна — это особенно возбуждало и волновало его. Но что же такое с ним случится? Он предчувствовал нечто важное и тревожное, и эта тревога не оставляла его души.

Смятение так удивляло того, кто давным-давно разучился удивляться чему-то в этом мире.

Глава 7 Неожиданная встреча

Пианист радовался, видя, как быстро Старик все усваивает. Он оказался, несмотря на почтенный возраст, очень способным учеником. Усилия учителя были потрачены недаром. Гость спокойно мог устроить все так, чтобы сон оказался пророческим

Все в этих сумерках казалось неповторимым и таинственным. И звучала на этот раз снова «Лунная соната». Сколько раз в своей жизни он слышал ее — с самого раненого детства, когда засыпал под звуки этой восхитительной музыки. И позднее она сопровождала его всю жизнь. Но никто никогда не исполнял ее так, как этот таинственный пришелец.

Хотя виртуозное искусство его уже не могло удивить. Герцог только дивился тому, как может звучать знакомая до боли мелодия, какие новые оттенки чувств порождает она в душе.

Как божественно он играл. Хотя Старик поймал себя на мысли, что этот эпитет меньше всего подходил Пианисту. Но если Сатана так прекрасен… Впрочем, он чувствовал, что в помыслах своих он заходит слишком далеко, прекрасно помня, что его Двойнику все происходящее видно, как на ладони, он слышит все мысли. Но он казался таким благородным, каким, наверное, и хотел оставаться в памяти людей. Оставалось надежда на то, что тот не использует его устремления в своих целях.

Но его Ангел-Хранитель, где-то затерявшийся в те дни, наверное, обливался бы слезами, узнав какие комплементы он рассыпает его вечному противнику.

— Ты прав, у твоего сна будет продолжение, и очень скоро, — усмехнулся вместо приветствия тот, — но ты должен быть готов к неожиданностям.

— Я давно готов к любым неожиданностям, — твердил Старик.

Но волнение предательски перехватило его дыхание, и сдержать его он никак не мог. И в тот же миг в комнате повис легкий голубоватый туман. Ему показалось, что они оба перенеслись в какое-то совсем иное пространство. Все это он совсем недавно видел во сне.

№№№№№№№№

Сначала в этом тумане ничего невозможно было разглядеть. Но со временем он рассеивался, и мир, их окружавший, стал казаться материальным. Хотя, скорее всего там были не люди, а только их души, на время или навсегда покинувшие тела.

— Это все тот же зал и тот же рояль, — услышал Старик знакомый женский голос рядом.

Он резко повернулся к той, которая говорила. Он не мог не узнать ее, не мог с кем-то перепутать. Даже платье — голубоватое и пышное — то же самое. Оно казалось ему всегда таким легким, будто вовсе не имело никакого веса.

Герцог, как слепой пошел на этот голос и остановился, вглядываясь в черты, которые в памяти его были покрыты туманом. Но время оказалось бессильно в тот миг, когда он снова ее увидел.

Они не лгали — она совсем не изменилась, и только казалась невесомой, и выглядела еще моложе и прекраснее. Но шутка и состояла в том, что он оставался гордым, седовласым Стариком, каким сам привык себя видеть в зеркальном отражении. Но увидев снова возлюбленную, Старик Ра забыл о прошедшем времени, вздрогнул, и радостно, со слезами на глазах позвал ее:

— Таис, дорогая моя…

И только потом, когда увидел ее спокойный, немного растерянный взгляд, он обмер и вспомнил обо всем, что с ним случилось и пришлось пережить, и ждал развязки, чувствуя, что перестал дышать.

Того, что происходило здесь стремительно, невозможно было остановить. Пианист погрузился в творение какой-то неведомой музыки. Он совсем не обращал внимания на то, что творилось вокруг.

— Кто вы и почему здесь оказались? — спрашивала Таис, от удивления высоко подняв брови.

Таис ничего не понимала, и сердилась, как это бывало и прежде. Он видел теперь, что она не может допустить мысли о том, что он — ее муж, что этот старик может быть ее Ральфом, тем восхитительным юношей, которого она так беззаветно любила, и рядом с которым давала клятву верности пред домашним алтарем.

Таис не могла знать, сколько лет прошло, для нее этого времени не существовало. И глядя на нее, герцог ясно чувствовал, что ничего не сможет ей объяснить.

В мире существовали необъяснимые вещи — эта догадка странно поразила его. Он попал в западню, в лабиринт то ли мистики, то ли собственной памяти, потому что слишком желал невозможного, не задумываясь о том, что после всего этого с ним может приключиться.

Герцогу Ра следовало подождать часа своего ухода. Ведь это произойдет совсем скоро. И если там ему вернут молодость, он может быть в чем-то будет похож на того Ральфа, которого она знала и любила.

— Ничего не случилось, я просто заглянул в это прекрасный замок, — торопливо, словно оправдываясь, говорил он, — здесь звучит такая великолепная музыка.

Было видно, что Таис растеряна и расстроена. Ей хотелось увидеть любимого, а не случайного прохожего. Но он не сказал ей о том, что ей никогда не найти здесь того, кого она так упорно ищет.

— А где же мой муж? — наконец спросила Таис, — ведь я пришла только за тем, чтобы взглянуть на него еще раз.

— Я не знаю, — очень тихо произнес старик, — и я наделся его здесь найти, но в этом замке никого нет, кроме Пианиста.

И он отпустил глаза, не в силах переносить собственной лжи и пристального взгляда любимой тени, от которой он должен был отречься, чтобы она не узнала еще более страшную тайну.

Она все еще смотрела на него, но никак не смогла бы его узнать.

— Бедный Ральф, — услышал он ее нежный и ласковый голос.

Таис отстранилась от старика и погрузилась в такую странную задумчивость. Встреча, сделавшая его счастливым в начале, казалась теперь нестерпимо мучительной. И он молил все силы ада и рая, чтобы она поскорее завершилась, хотя он не мог оторвать от нее глаз.

Но двадцатилетней женщине, наверное, был не слишком приятен безобразный старик. Вероятно, он казался странным в ее глазах.. А если она рано или поздно о чем-то догадается, то он умрет от ужаса и жалости к самому себе. Такая буря охватила его душу, что он понял, что не доживет до утра.

И какой-то зловещей увертюрой показалась в тот миг «Лунная соната». Неужели эту дивную музыку создавала дьявольская рука? В это невозможно было поверить, но и не верить нельзя.

Старик Ра особенно ясно в минуты торжества музыки почувствовал всю тяжесть прожитых лет.

Он отвлекся на минуту, и в тот миг произошло самое странное, невероятное. Он надеялся на то, что отчаяние его дойдет до Мессира. И тот, сжалившись над ним, избавит его от такого испытания. Но произошло что- то непонятное, но добившее его окончательно.

Пианист встал со всего места и приблизился к нему. Перед Стариком и его возлюбленной стоял 25-летий герцог Ральф де Мессерер. Такой же, как в те времена, когда они навсегда расстались. И оба они услышали ее звонкий, обворожительный смех. Таис протянула к нему тонкие руки. Она такой счастливой и юной предстала перед любимым, что, отойдя в сторону, Старик должен был сгорбиться от ужаса и страха, его охватившего. А как его душу терзал дракон ревности. Это было настоящее адское пламя, испепелившее все на своем пути.

№№№№№№№

Это было невероятно жестоко со стороны Двойника. А Таис так радовалась, так смеялась в ответ, что герцог готов был простить ему дикую боль, если это делает его любимую счастливой. А что еще ему оставалось делать? Ведь там тоже был он, только молодой и красивый.

И хотя душа его в отчаянии кричала: « Остановись, это обман, подлый, странный обман!».

Но он не произнес не единого звука. Просто стоял и смотрел на все, что с ними происходило. Дьявол в его обличии обнимал его жену, а он еще должен быть ему, вероятно, благодарен, за то, что Пианист нашел выход из безвыходной ситуации. И Старик будет ему благодарен, как только Таис исчезнет, но не теперь. Его отрезвил и вырвал из забытья ее голос:

— Кто этот человек, дорогой, что он делает в нашем замке? Я никак не могу вспомнить, кого же он мне напоминает.

И она мучительно всматривалась в его черты. Герцог замер в ожидании ответа своего счастливого соперника. В изобретательности Двойнику не откажешь.

— Наверное, ты видела его на одном из балов, или на портрете у кого- то из знакомых, не ломай голову, дорогая, это не имеет значения, где-то вы могли случайно встретиться.

— Но и ты как-то странно изменился, Ральф, ты никогда прежде не был таким проницательным и холодным, — говорила она, словно бы размышляла вслух.

Но что ответит он, топчущий любые чувства, что скажет он любящему сердцу? Чувства и страдания его в лучшем случае только забавляют.

— Просто мы давно не виделись после твоего ухода, моя душа оледенела и мне так не хватает тебя, милая, — говорил он, почти нежно, может быть, передразнивая Старика и весь род человеческий в его лице.

И после этих слов Старик готов был простить ему все остальное. Чувства его стали еще более противоречивыми, он и ненавидел яростно, и боготворил своего Двойника. Ведь Пианист мог сказать Таис, что Старик — ее муж, тот самый, которого она так любила, что прошло много лет, и все переменилось до неузнаваемости. Но он не сделал этого.

Герцог смог увидеть ее и остаться для своей Таис прежним — вот в чем заключалась самая большая радость в его жизни. Все обошлось, ему не на что было жаловаться.

Глава 8 Перед рассветом

Где- то далеко- далеко пропел петух. Двойник-Ральф сообщил Таис о том, что пора прощаться. Она еще раз взглянула на него ласково, а потом рассеянно и задумчиво на Старика. Она смотрела на него долго и пристально, словно все еще силилась вспомнить или запомнить его. Может быть потом, когда улягутся первые волнения, она сможет разгадать эту загадку.

— Да, конечно, я благодарна тому, кто позволил мне тебя увидеть, — произнесла она тихо и нежно.

Но и эти слова были обращены не к нему, а к вечному противнику его. И он чувствовал себя здесь случайным и ненужным странником, по воле рока оказавшемся там, где ему не следовало бывать в этот час. Но уйти не мог, благодарил каждое мгновение, когда мог ее видеть и слышать.

И Таис (он был уверен в этом) что-то подобное чувствовала и переживала.

Она еще раз оглянулась вокруг, и очень тихо прошептала:

— Мне жаль снова покидать замок, скажи, а здесь была другая женщина?

Он видел, как мучил ее этот вопрос на протяжении всей их чудесной встречи. И снова сердце Старика сжалось от нестерпимой боли. Ведь не он, а совсем другой должен был ей ответить на этот вопрос. И только одному богу известно, что же он ответит.

— Нет, — ответил он громко и твердо, — напрасно говорят о том, что мужчины всегда предают женщины. Это не так. Здесь были только твоя дочь и внучка, никаких других женщин, дорогая.

— Меня покинув, он ушел к другой, — процитировал Старик Данте.

И снова она ласково и внимательно на него взглянула и в тот же миг исчезла, потому что было уже слишком поздно.

Только шелест платья и тонкий аромат ее духов еще витал в комнате.

Они снова остались вдвоем, и смотрели теперь друг на друга, и пытались понять, что творилось в такие минуты в их душах.

В это мгновение Люци был почти совсем не похож на него, но и своего истинного лица он все-таки не обнаружил.

— Не паникуй, все обошлось. Я и сам не все продумал, не хотел утруждать себя, надеясь, все поправить по ходу дела. Кажется, мне это неплохо удалось.

— Да, все было самым лучшим образом, — согласился с ним старик, — только отчего же такая боль и грусть, почему такое чувство вины перед нею не дает покоя?

— Не переживай, уж если Орфей оглянулся, и Данте только в раю понял, что значит для него Беатриче, что же об остальных говорить? И вообще..

Пианист заговорил совсем о другом:

— Я чувствую, что превращаюсь в человека, куда это годится? Все ваши чувства, слюнтяйство и помыслы, смешны и не могут никого интересовать…, — в голосе его было такое раздражение, что старик даже испугался.

Только сейчас он кожей ощутил ту пропасть, которая всегда разделяла их в этой реальности. Но как же они были похожи внешне, даже самый проницательный человек не угадал бы, какой из них герцог, а кто только иногда пытается им казаться. Но в отличие от своего собеседника, он вовсе не тяготился тем, что был человеком. Это его вполне устраивало. Вот если бы хоть на мгновение ему вернули молодость и позволили вернуть любимую женщину, тогда он готов был если не на все, то на многое. Но разве не помнил он, как дорого пришлось Фаусту платить за подобное желание. Нет, ему не хотелось пережить подобное на самом закате. Не в этой жизни, как-нибудь в другой раз.

№№№№№№

Воцарилась странная тишина, гробовая тишина, не так ли ее было принято называть? И в тот миг взгляд герцога упал на Пианиста. Каким холодным, гордым и независимым он казался. Насмешливый и высокий (хотя они были одного роста). Он даже позавидовал Пришельцу в тот момент. И зная обо всем, тот усмехнулся. Старик нравился ему все больше и больше, хотя и само по себе это было странно ощущать, но и он не всегда владел своими чувствами.

— Любовь, это болезнь, которая делает из нормального человека калеку, а еще больше меня поражает ваша вина перед мертвецами, ваша страстная любовь к ним. Мне порой, кажется, что мертвых вы любите значительно сильнее, чем живых. Разве ты не замечал этого сам? Да и по-настоящему любят только далекое и недоступное. Может быть, в этом и есть какой-то смысл, но, на мой взгляд, это самая большая глупость из всех возможных, — пожал он плечами и самодовольно усмехнулся.

Они немного помолчали, словно переводя дыхание. Потом снова заговорил гость:

— Конечно, все дурное стирается из памяти, а мертвые уже не могут нас разочаровать. В памяти остается только самое лучшее и дорогое.

Пианист и сам поразился пылкости своей речи.

— Ты считаешь, что любовь — это покаяние? — удивленно спросил Старик, — может и так, но до этой минуты я ни разу о том не думал. Хотя во многом,, даже прожив целую жизнь, мы продолжаем заблуждаться, и с этим ничего не поделать.

— Посмотри, уже рассвет, не люблю я этого времени, — проворчал Пианист, досадуя на то, что задержался за глупыми разговорами, он поспешил удалиться на покой.

Но Старик остановил его, ему хотелось спросить хотя бы об одном:

— Скажи, почему ты не сказал ей, что я — это я.

— Вы все привыкли думать, что я еще хуже, чем есть на самом деле. Но иногда происходит необъяснимое даже в моей черствой, почти каменной душе. Даже меня не стоит малевать только черными красками.

Не понять было в спешке, шутит он или говорить серьезно. Двойник усмехнулся, растворившись где- то рядом.

Он исчез на этот раз еще поспешнее, чем обычно, подчеркивая всем своим видом, что никто не сможет его задержать и нарушить привычный ритм его жизни.

Но и сам Старик больше всего в этот момент хотел завалиться в постель и проваляться там до полдня, ни о чем не думая, просто забыться. Сначала ему казалось, что он не сможет и глаз сомкнуть после всего пережитого, но усталость была слишком велика. Он едва добрел до своих покоев и повалился на кровать без всяких мыслей и чувств.№№№№№№

И другие обитатели замка знали о необычном госте, хотя никто не мог похвастаться тем, что они сумели его разглядеть. Это казалось им особенно таинственным и странным, но никого из слуг сильно не всполошило. Раз они столько лет мирились с призраками, то с живыми, хотя и неуловимыми людьми — тем паче.

Удивляло их больше другое, то, что хозяин их терпел гостя, даже недовольства не высказывал. И самые наблюдательные заметили, что он и сам при этом как-то изменился, преобразился. В него словно вдохнули новую жизнь. И если кого они с любопытством разглядывали, то это именно Старика.

Хотя они пытались следить за происходящим, но ничего понять не могли, оно снова и снова ускользало от них, и из обрывков музыки и странных речей ничего понять было невозможно. Им даже посплетничать вечером, за ужином было не о чем. И фантазии у них было не достаточно, чтобы придумать что-то от себя. Тайна и неопределенность — вот что оставалось в душах. И с этим трудно было справиться. Таинственная неопределенность могла однажды разъясниться, а могла и не разъясниться никогда. Такое случалось в замке и прежде.

Глава 9 Память о годах печали

Старик Ра быстро заснул, но пробудился очень скоро. Да и кто бы, едва отступила усталость, мог спокойно спать безмятежным сном.

Сначала он вообще ни в чем не мог разобраться. Музыка, Данте, сон о рае, видение — все это так перемешалось. Ничего нельзя было понять и почувствовать. Но постепенно он стал отделять одно от другого. И в странной картине стали появляться поразительные, несравнимые ни с чем детали, и прояснялся какой-то особенный смысл, который он еще никак не мог понять, но постепенно он становился отчетливее.

И воскресал уже в памяти его образ Таис. Он убедился в том, что только при ней жил по-настоящему. А потом, все рухнуло в те жуткие дни, когда она оставила его навсегда. Как бы цинично не относился Пианист к любви, что бы он ни утверждал. Это могло быть правдой, но только совсем небольшой ее частью. Да и живущий совсем в другом измерении, он никогда не смог бы понять и оценить их чувства — они оставались для него под всеми запретами. И пусть он был выше их, или ниже, но он никогда не сможет их оценить, обращая все в снисходительные шутки и наполняя реплики иронией.

И странно заныла душа по невозвратно ушедшему, прошедшему навсегда. Потому, видно, он и снял с полки Данте, что захотел еще раз окунуться в этот мир, и оживить в усталой душе чувства. А может быть, он предчувствовал, что должна произойти его встреча с прошлым, как дикий зверь чувствует опасность. И он не расстроился и не обиделся на Пианиста, потому что именно тот помог осуществиться самым невероятным его мечтаниям. Правда, он как-то сердито говорил о вымысле в поэме, но сам привел тень его Беатриче и доказал ему, что Таис там. Но как удалось ему из рая привести тень его? — вдруг мелькнуло в его сознании.

И могильный холод прошелся по всему ее телу. Но где бы она ни обитала, она существовала, и будет существовать всегда, — это немного успокаивало и вдохновляло герцога.

Бессонница удивительное состояние души. Он хотел отправиться в библиотеку за Данте и хотел дочитать последние главы. И другое странное открытие пазило его вдруг. Данте видел ее живой, а там, где они были только тенями, узнают ли они друг друга, смогут ли друг друга полюбить?

В комедии Данте не было ответа на этот вопрос. Для этого надо было вызвать его тень. Но он ни за что не решился бы на такое. Лучше этого вовсе не знать заранее. Знания тяжки, и с ними труднее всего потом бороться, они могут оказаться убийственными. Он и сейчас был недостаточно смел для такого открытия, а память унесла его в прошлое.

№№№№№

Помнилась не смерть, а жизнь, то далекое прошлое, для которого отступило время. Он вспомнил о том, как в первый раз она вышла к гостям, когда стала женой и хозяйкой замка. Это случилось во время бала. Она была так застенчива и поразительно хороша в тот вечер, как он злился на каждого, кто уделял ей чуть больше внимания, чем требуется. Барон.. Он хорошо помнил тот вызов на поединок. Дуэль, правда, не состоялась. Но он настроен был более чем решительно.

В те дни они все время проводили вдвоем. Таис не слишком нравилась светская жизнь, и сколько могли, они прятались от соседей и посторонних.

Сколько раз вечерами они оставались у камина с томиком Шекспира. Она любила и роскошь, и уют, а он почти никогда не обращал внимания ни на то, ни на другое. Его и радовало и печалило это равнодушие.

Он злился на тупых и чванливых лордов и графов, которые были чаще всего смертельно скучны, почти непереносимы. Многие из них хранили скелеты в шкафу, невесть откуда пришли, порой оказывались настоящими проходимцами, брехунами и недоумками. И он говорил им это прямо в лицо, нимало не смущаясь.

Герцог Ра хорошо помнил тот день, когда она торжественно, но с грустной улыбкой сообщила о том, что у них будет ребенок. Она предчувствовала что-то и не скрывала своего страха перед неизвестностью. Хотя держалась молодцом и не хотела его огорчать и тревожить. Таис волновалась, прежде всего, из-за того, что ее точеная фигурка станет безобразной. Ее беспокоила и нестерпимая боль при родах, о которой так часто рассказывали родственницы. О том, что она подарит жизнь новому существу, она в эти минуты совсем не думала. Он вызвал в замок лучших лекарей, был так заботлив и внимателен. Но ничего не помогало, страх господствовал в ее душе, не он ли и погубил ее тогда?

№№№№№№

В те страшные дни она замирала от ужаса, а потом, обессилев от мук, лежала поразительно бледная и неподвижная. Время тянулось бесконечно долго. Когда ребенок родился, и все услышали его пронзительный плач, счастливый отец в изнеможении благодарил небеса за то, что все кончилось благополучно, но как выяснилось, радовался он рано.

Весь в ленточках и кружевах живой пакет был прекрасен. Но в следующее мгновение герцог с ужасом взглянул на дверь, где было удивительно тихо. Тишина показалась ему зловещей. Он боялся туда войти, никак не мог сделать эти несколько шагов. Но лекарь уверил его в том, что все обошлось, хотя роды были очень тяжелыми, и она потеряла много крови. Он поверил доктору, которого хорошо знал прежде, но дурные предчувствия не оставили его.

Таис лежала поразительно бледная, но, увидев его, постаралась улыбнуться. Он несколько дней не мог сомкнуть глаз, и казалось герцогу, что вообще больше никогда не сможет заснуть. Но шаги служанок в коридоре, заставляли его вскакивать, он прислушивался к их голосам, и знал, что случится. Ей не становилось лучше. Большую часть времени Таис была без сознания. За эти три мучительных месяца она больше так и не поднялась с постели.

Но почему же все оказалось так кратко, и было так скверно? В чем они так провинились пред небесами, что не заслужили пощады? Почему появившийся на свет ребенок отнял жизнь у юной и прекрасной женщины. Отчего жертва для них оказалась так велика.

Герцог так любил ее, что и своей жизни без нее не представлял. Но в отчаянии он чувствовал, что оставаться придется в полном одиночестве. Он знал, что не сможет любить свою дочь, потому что никогда не сможет забыть о случившемся, о пережитой трагедии.

№№№№

Наконец наступил рассвет. От мучительной ночи больше не оставалось следа, но и легче ему не стало. Герцог почувствовал весь ужас отчаяния, свалившийся на его голову. И родилось оно из реального и нереального горя, воспоминания, дум, от вчерашней ночи, спрессованной в его душе в один комок. Он никогда уже не узнает, что там было правдой, а что бредом. Он слишком долго таил все это в душе, старался не говорить и не думать обо всем. Но во все времена Старик точно знал, что наступит момент, когда далекое прошлое предъявит свои права на настоящее. Он не мог знать только одного, насколько это будет больно и мучительно.

— Что же мне еще предстоит узнать в этом мире, почему меня не призывают к ответу уже теперь? — вопрошал он неведомого бога.

Но ничто не нарушало тишины в рассветный час.

Только на белом листе, окунув перо в чернильницу, в то утро герцог написал вдруг (он никогда прежде не писал стихов, это что-то новенькое):

Пленники любви, творцы иллюзий,

Грешники, живущие в раю.

Словно тени — остальные люди.

Я люблю, и значит я парю

Над простором листьями увитым,

И листами со стихами сжатом,

Пленники трагедий и открытий,

Мы любимы, значит, мы крылаты.

Знаю состояние полета,

Торжество над серостью угрюмой,

Помню: нам за дерзость воздается,

Только ты летай, люби, не думай,

Пусть они с земли нас взирают,

С раздраженьем, яростью, усмешкой,

Ведь они, мой ангел, не узнают.

Отойдут от пропасти замешкают.

А любовь рванет в такие дали,

Что уже вовек не дотянуться,

Вот и ходит женщина печальная,

Кто же ей поможет улыбнуться?

Пленники любви, творцы фантазий,

Дерзкие дизайнеры мечты,

Мы в полете, с нами им не сладить,

Нет, мы не боимся высоты.

А когда и сил уже не хватит,

И печаль окажется сильней,

Кто-то в небесах меня подхватит,

И удержит, и шепнет: — Не смей.

И тогда на эту пропасть глядя,

И не видя тех, кто на земле,

Вырвавшись из пустоты и ада,

Ты прильнешь отчаянно ко мне.

Два крыла прекрасно, но четыре,

Это то, о чем они мечтали,

Как же мы влюбленные парили,

В небесах, и устали не знали.

Словно тени — остальные люди.

Я люблю, и значит я парю.

Пленники любви, творцы иллюзий,

Грешники, живущие в раю.

Глава 10 Старый мир

Когда Старик подошел к столу и оглядел его, то заметил книгу, которую он не вносил в комнату. Это было старинное издание, где в довольно интересной форме пересказывались античные мифы. Эту книгу он любил перечитывать в детстве и в юности, когда впервые узнал о поразительной культуре античности. Но как же давно он туда не заглядывал. Но самым удивительным было то, что книга была открыта на определенной странице.

Старик не мог равнодушно отвернуться и не заглядывать туда, любопытство оказалось сильнее, ему хотелось посмотреть, что же такое было написано на этой странице книги.

И он перечитал еще раз хорошо знакомый миф о том, как Гермес усыпал рассказами безглазого Аргуса, который стерег возлюбленную Зевса Ио, обращенную в корову, по приказу его ревнивой жены Геры.

Странная эта история, конечно ни за что бы ему ни вспоминалась среди всего разнообразия этих поразительных мифов. Но что же в ней было такого особенного, и как она может быть связанна с его судьбой, с прошлым его или настоящим. Почему нынче она лежит перед ним? Ведь вечером, когда он входил в комнату, этой книги не было на этом месте, он хорошо это помнил. И сразу же новые тревоги и новые волнения охватили его душу.

№№№№№№№№№

Старик знал, что Пианиста увидит только вечером, и хорошо, если тот захочет с ним об этом говорить. Да и не хочется показывать, что он ни о чем даже не догадывается. Вчера он ничего не сказал, только эта книга –продолжение их диалога. Видно ему нужно было догадаться обо всем самому. Но он был так устал и измучен, после долгой ночи, не подарившей ему ни грамма покоя.

— Ты хотел чего-то яркого и необычного, — усмехнулся он, — вот и получил это сполна, скучать, точно не придется. И он смутно догадывался, что связанно это не с прошлым, а с грядущим. В прошлом они все уже выяснили до конца. Но что еще может случиться? Если вспомнить о том, что будущее всегда проступает в прошедшем. И самое главное, кто он Гермес, отрубивший голову охраннику или тот же Аргус, который усыплен, был странными песнями. Он должен совершить что- то значительное.

За долгую жизнь Старик столько раз убеждался в том, что не стоит предугадывать, а тем паче, торопить события. Он получил предупреждение и должен терпеливо ждать своего часа, того момента, когда совершится то, о чем говорилось в старом мифе. И тогда он, наконец, сможет ответить на вопрос, что же все это значит, как это с ними связанно, если вообще как-то связанно. Но ничего не бывает случайно и просто так.

— Грандиозно? — услышал он голос Пианиста, — звучавший где- то в сознании, но тогда это было просто и почти обыденно. Никто и внимания не обратил на происходящее. Это потом кто-то запомнил и всю историю записал. Она со временем обросла подробностями, и стала такой интересной. Но главное, ее суть, а не внешняя сторона.

— Ты хочешь сказать, что все зависит не от происходящего на самом деле, а от того, насколько красиво все это преподнесут?

Старик был немного сбит с толку после подобных слов.

— А ты еще не убедился в этом? Неужели жизнь тебя ничему так и не научила? — искренне удивлялся Двойник.

Видно, они могли общаться, даже не видя друг друга, — сделал герцог еще одно открытие в это утро.

№№№№№№№№

Когда Пианист доказал свою причастность ко всему происходящему в замке, герцог понимал, что вчерашняя ночь была только прелюдией, что в ближайшие дни, а может быть и часы произойдет что-то странное и страшное. И Пианист уже рассказал ему об этом, правда, иносказательно. Он будет принимать участие во всем, что случится, и это заденет его лично.

Людям свойственно предчувствовать многие события, особенно если они имеют отношение к их собственной судьбе. И для этого не только Князю, но и бесу важно было тут появиться. И они должны были все красиво и таинственно обставить. Пусть это будет игра, и не просто игра, а загадочное, таинственное действо. Но сможет ли Старик подчиниться правилам его игры? Хотя самолюбие не позволит ему отказаться и уйти в сторону.

А Пианист должен был позабавиться, поучаствовать, попробовать из рядового происшествия сделать нечто особенное, миф.

Всего этого он не собирался выкладывать Старику. Тот не должен видеть всю картину — только кусочек, специально для него предназначенный. А уже потом, в какую сторону все повернутся, так всему и быть. И пусть думает, что все сам решил и сделал так, как и следовало и хотелось ему одному. Человеку никогда не хочется ощущать себя пешкой на шахматной доске, даже если эти пешки могут выйти в короли. Но его не волновали их желания.

Он просто постарается реже напоминать им о том, кто они на самом деле такие. Игра продолжается.

Глава 11 Рассвет

Утро выдалось поздним, пасмурным и тревожным.

Еще тревожнее было на душе у Старика. Какие- то намеки и странные видения не оставляли его ни на минутку. Они подтверждали все новыми и новыми доказательствами, что грядут большие перемены.

Обед в одиночестве раздражал его впервые за много лет. Он слышал голоса, он различал какие-то тени за столом, и даже приборы слуги разложили на несколько персон. Хотя так было и прежде, но внимание он обратил на это только теперь. Предчувствия и предсказания окружали его со всех сторон. И оправдались они даже быстрее, чем он ожидал, как только на дороге перед замком (дорога была хорошо видна из окна), появился незнакомый всадник, направлявшийся к замку. Все совпадало.

Потребовалось только немного терпения для того, чтобы дождаться этого черного всадника. А вести могли быть только черными, о добрых ему давно никто и ничего не сообщал.

Герцог не выдержал и поднялся из-за стола, повелев слугам сразу же пропустить его, как только он появится здесь.

Юноша никого ему не напоминал, он поспешно прошел вперед, обойдя его дворецкого, и сообщил, что у него послание от мадмуазель Жаклин, и он сожалеет о том, что весть печальная.

Стараясь казаться спокойным, герцог взял конверт, быстро, почти порывисто его распечатал. Его глаза стремительно неслись по строчкам.

Этот подчерк он слишком хорошо помнил и не перепутал бы ни с каким другим, хотя внучка почти никогда не писала ему писем.

На этот раз она сообщала о том, что вчера в полдень их Серж убит на дуэли каким-то графом де Бюсси. Она приняла решение похоронить его в семейном склепе. Дед должен подготовить все для погребения.

Старик отпустил руку, вцепившуюся в листок. Письмо было коротким и сухим, словно они говорили о каком-то неотложном, но обыденном деле, не имевшем для них большого значения. Но он мог представить себе, с какими усилиями его внучка писала эти несколько строчек.

— Как это произошло? — спросил он у незнакомца.

— Я не знаю подробностей, — признался тот, — знаю только, что Жаклин в отчаянии, Серж значил для нее слишком много. Она не желает больше там оставаться ни минуты, никого не слушает, собирает вещи, чтобы вернуться в замок. Отчаяние ее перешло все границы, мы не сможем на нее влиять.

№№№№№№

Все замолкло в тот миг. Но это было не затишье перед бурей, потому что буря уже разразилась над бедными головами его близких.

Посланник поклонился, понимая, что вряд ли еще что-то сможет прибавить ко всему уже сказанному, да и что еще нужно было знать Старику? Разве этого было недостаточно?

Юноша поспешно уехал, сказав, что он должен помочь Жаклин уладить все дела. Герцог послал за ним нескольких своих слуг и просил передать, что к их приезду он все приготовит.

Наконец, этот чужой человек ушел, и он не сможет увидеть его страданий и смятения, с которым, как ни старался, Старик Ра на этот раз никак не мог справиться.

Хорошо, если бы юноша оказался наваждением, призраком из прошлого, мифическим героем. Но в руке его все еще оставалось письмо — совсем короткая записка. А в ней черным по белому было начертано, что его внук, его единственный наследник убит на какой-то дурацкой дуэли, и в ближайшее время тело его привезут сюда и похоронят в семейном склепе. И ему придется пережить еще и это, и оставаться в своем замке и дальше.

Им было известно имя того мерзавца, который сотворил это. А он должен принять это как должное и думать о похоронах. Его замок оставался без наследника, что с этим можно было поделать ему? Он переживет свою жену и дочь, и внука — наследника. И как говорить о справедливости этого проклятого миропорядка.

И все-таки пока эти соображения не были похожи на реальность. Казалось, что кто-то задал эту странную, жесткую задачку, и он должен был ее разрешить, а когда разрешит, тогда все и встанет на свои места. Все будет иначе с этой самой минуты, когда он разгадает загадку Сфинкса.

Ведь еще недавно он мыслил себя то Данте, то Фаустом, а что если ему выпала судьба царя Эдипа? Все, что угодно, только не это…

№№№№№№№

А потом нахлынуло чувство вины, герцог был почти уверен, что не неизвестный граф, а он сам убил собственного внука, равнодушием, безразличием, невниманием.

Если бы он был рядом и знал, что там происходит, разве допустил бы он эту проклятую дуэль? И как мог он бросить пылкого и заносчивого мальчишку одного, в мире, где опасность ему грозила на каждом шагу. Разве не предвидел он такого конца, а если не задумывался об этом, то он равнодушный, бессердечный болван. И справедливо то, что все это на него обрушилось.

Может быть, судьба посылает ему одну смерть за другой и отдаляет его собственный конец, потому что хочет ему показать, как ничтожен и мелок сам он в этом мире. Он все еще не исполнил своего предназначения, ради которого и пришел в этот мир.

Мысли Старика обратились к Жаклин. Этот человек сказал, что она убита горем. Они с детства с Сержем были всегда вместе, они не могли друг без друга прожить и дня. Как же может она оставаться совсем одна в холодном и жутком мире? Что произошло перед дуэлью с ними со всеми? Кто затеял ссору и почему? Он всегда был исполнен величайшего презрения к тому выяснению отношений, не потому что трусил или боялся смерти, герцог глубоко презирал тех, кто так пытался высказать свою храбрость. Много ли стоят те, кто при первом удобном и неудобном случае хватаются за оружие, и ничто не может их больше остановить, словно не обойтись без того, чтобы убить кого-то, самому лишиться жизни.

Они так тупы и никчемны, что и заслуживали только презрения, которым он щедро одаривал невольников чести. Даже чтобы расправиться с любым из них Старик не стал бы руки марать, — пусть живут и торгуют своими грязными и мелкими душонками.

Наверное, за такое презрение они ему и отомстили, не сразу, но теперь, когда сознавать это особенно больно, почти невыносимо. А тогда, сколько раз смеялся он им в лицо, при любой попытке толкнуть его на что-то подобное.

Герцог пропускал мимо ушей все их обвинения в трусости и прочую дребедень, не потому что боялся смерти — он скорее искал ее, он боялся жертв и скелетов в шкафу, и призраков, которые потом не оставят в покое.

Ему было глубоко безразлично это общество, к которому он имел несчастие принадлежать. Даже угроза, что перед ним закроются двери всех домов, где он изредка бывал в свое время, не смогла его тогда остановить.

Старик Ра до конца оставаясь непримиримым, он не позаботился о том, чтобы и Серж был воспитан в таком же духе. Но что теперь об этом думать. Судьба мстила ему за прошлое, за то, что он так беззаботно нарушал законы, которые бытовали в его обществе, за все надо было платить, а за свободу, переходящую вольность — тем более.

Эти невольники чести отыгрались на его внуке, в юности лишив его жизни.

И после всех горестных размышлений, он представил Сержа в гробу, и ужас охватил его душу. Так вот о чем пытался недавно поведать ему Пианист, Но как он мог даже подумать о том, что такое возможно?

Даже чужих внуков герцог не видел мертвыми в таком юном возрасте.

Смерть всегда чудовищна, но такая внезапная и глупая просто не могла уложиться в его голове.

№№№№№№

Вечером Пианист исполнял траурный марш Шопена. Он знал обо всем заранее. Он чувствовал, что должно было твориться в душе Старика. Но он ничем не мог помочь и даже не собирался этого делать.

И тот другой мир прорывался через музыку, врывался в пределы замка, казался ему чем-то угрожающе близким и безобразным, как мифические чудовища, при одном взгляде на которых сердце и тело становится каменным.

— Это только начало, — почти беззаботно твердил он, и усмехнулся, заметив, как старик поднял на него глаза. А в них оставались и тревога, и удивление, и испуг, и какое-то, может быть высшее откровение.

— Ты говоришь начало, но что еще может случиться? — едва прошептал Старик.

— Много чего еще случиться может, я же говорил тебе, что спокойные дни закончились, или ты сам еще не понял этого? — в голосе его звучали жесткие нотки, и он не собирался смягчить интонации.

Звучал Шопен — его вечный стон о несбывшемся, о том, что души людские навсегда обречены на страдания и разлуку с самыми любимыми и близкими.

Пианист снова посылал испытания. Они непосильны рабу твоему. Но он из последних сил еще пытается нести свой крест.

Глава 12 Скорбные дни

И снова бессонная ночь.

Теперь уже настоящая пустота царила в душе герцога. Он даже не ложился, словно неприкаянный бродил по замку, пугая слуг, уверенных, что ожили все приведения, вроде бы успокоившиеся в последнее время.

Старик Ра с ужасом думал о том, что через несколько часов покой будет окончательно разрушен, когда сюда вторгнется похоронная процессия.

Бедняжка Жаклин, как должна разрываться ее душа от горя. Как проклинает она весь мир и ненавидит убийцу любимого брата, а может быть и собственного деда, из-за равнодушия и безразличия к их судьбам. Ведь если бы он был там с ними, а не прятался от жизни в своем замке, они наверняка оба были бы живы.

Старик понял, что не сможет взглянуть в ее глаза. Она останется живым укором до последнего его издыхания, а потом, когда и ему придется уходить, он оставит ее в этом мире совсем одну. Ведь сколько бы он не жил на этом свете, -длиться это будет не так уж долго.

Но если она простит его рано или поздно, он станет для нее самым верным и самым преданным другом. Если бы только она его простила.

Хорошо, что Таис ничего не узнала о случившемся, когда накануне была здесь. Но от них там ничего не удастся скрыть. А ему придется ответить перед Богом и перед нею, ничего не поделаешь с такой участью. Ясно, что ему нет, и не может быть оправдания.

Он почти не вспоминал о них все это время, если бы посланник, то не вспомнил бы еще долго, а это так скверно.

№№№№№№

Экипажи появились в полдень. Они двигались к замку очень медленно. Бледный, почти неподвижный, Старик стоял у ворот своего замка, и никак не мог понять и поверить, что все это совершается в реальности с ним самим, что это не дурной сон, предупреждающий о грядущей беде. Рядом бесшумно мелькали слуги. Он и не подозревал, что их в замке их так много. Старик о многом не подозревал еще вчера.

Среди прочих он нашел взглядом Жаклин. Девушка из кареты взглянула на замок, словно видела его впервые. Но неясные воспоминания теснились в ее памяти. Она помнила свое детство, редкие визиты в замок деда. Как он был красив — ей казалось, что это совсем иной мир, недоступный для простых смертных.

Потом, когда они подросли, она не любила здесь долго бывать, что-то пугало и тревожило ее юную душу. Но Сержу он так нравился. Тот с самого начала считал его своим владением. Так оно и было — дед внушал, что все это богатство принадлежит ему, и никто не посмеет его отнять. Он знал, что здесь состоится его свадьба, и он поселится здесь со всем своим семейством. Это было его наследством, его радостью, его гордостью.

Она усмехнулась печально. Кто же мог предположить, что судьба сыграет с ним, красавцем и баловнем, которому всегда улыбалась удача, такую злую шутку. Он и на самом деле навсегда здесь останется, только немного не так, как мечталось.

Серж с самого начала очень любил своего деда, Жаклин не разделяла его восторгов, и чувствовала себя здесь случайно оказавшейся гостьей, далекой чужой. Кроме кровного родства их ничего больше в этой жизни не связывало.

Дед все эти годы жил в своем, чужом и непонятном ей мире, с ее миром никогда не соприкасавшемся. Она не могла рассчитывать на него, потому что он не отзывался на ее письма и не появлялся в доме родителей сам, только слуги его порой заглядывали в их городской дом, чтобы узнать, не нуждаются ли они в чем-то, живы ли они, здоровы?

Но вот наступили тяжкие дни, и Жаклин ясно поняла, что только к нему одному и сможет обратиться. Он должен что-то для них сделать. Она знала, как он любил бабушку, и мать была ему бесконечно дорога. Но она понимала, что эта странная любовь для них с Сержем была ущербна, потому что на них это никак не распространялась.

Жаклин не могла восторгаться этим великим чувством, хотя никого она не винила в том, что было так, а не иначе.

Девушка давно заметила, что судьба к ней часто бывала, жестока, но она безропотно сносила все удары. И только неизвестный ей граф (она никогда прежде не видела его, не встречалась с ним в свете), нанес ей удар в самое сердце, и теперь оно истекало кровью.

Тот, кто был ее любовью и защитником с самого детства, милый, единственный ее брат Серж был мертв. И если до сих пор рядом с ним она не нуждалась во внимании и заботе деда, тогда она даже тайно радовалась тому, что он не досаждает им, то теперь он стал ей необходим в холодном и чужом мире. Как бы далек он не был прежде, ближе-то больше все равно никого не было.

№№№№№№

Жаклин понимала, что она уже никогда не забудет те минуты, когда в ее спальню без доклада вбежал Роберт и прямо с порога сказал о том, что Серж убит несколько минут назад. И он был секундантом на этой дуэли, потому что не мог ему в том отказать. И она, никогда не терявшая самообладания, бросилась к нему и стала из всех сил бить его кулачками. А потом впервые в жизни у девушки началась настоящая истерика. И все-таки она еще была уверена в том, что он шутит, издевается над ней, лучше пусть все будет так, чем ужасная правда. Пусть рассмеется и скажет, что просто хотел увидеть ее и никак не мог найти предлога для этого, а она так и осталась легковерной простушкой, которую так легко разыграть. Если бы он так сказал, она простила бы его и не сердилась. Но он молчал. Даже не защищался от ее ударов, которые становились все более сильными и жестокими. Она, наконец, обессилила и медленно опустилась на ковер, и замерла, не в силах больше пошевелиться.

Роберт поднял ее и подхватил на руки, понес в постель, сел рядом, не зная, что еще можно сказать, как утешить. Но она поднялась через пару минут, молча отстранила его и побрела в гостиную.

Там вдруг раздался страшный шум, несмотря на поздний час. Какие-то люди бережно внесли тело ее брата, осторожно, словно он был еще жив. У них были такие искаженные от ужаса и боли лица. И они не смотрели на нее, все время каждый из молодых людей пытался отвернуться, чтобы не встретиться взглядом.

Но и тогда Жаклин не поверила, что Серж умер, ведь ран и крови не было видно на темном фраке, на плаще и только лицо его казалось совершенно безжизненным, каким-то чужим и каменным.

Но оно было таким спокойным и одухотворенным, сколько раз она видела его спящим. Он спал и теперь, только поразительно бледным при этом казался. Но нет, не спал, если внимательно приглядеться, то сразу видно, что юный герцог не спит, он мертв…

Но он был почти таким же, когда долго и тяжело болел, и она с ужасом думала, что он может умереть, молилась и просила своего Бога не оставлять ее в этом холодном и пустом мире одну. В тот раз Всевышний сжалился над ней, но, наверное, так бывает не всегда. Жаклин страстно благодарила его и была почти уверена, что больше с ним ничего страшного не случится.

№№№№

Жаклин вспомнила вдруг вечер накануне, его шутки, его забавные рассказы о бале, о каком-то милорде, первом красавце, как все мамаши устремились к нему, и не выпускали его, решив заполучить в мужья для своих дочек, но они и не подозревали о том, что кроме долгов у него ничего нет. И он и сам готов броситься на шею к любой из этих старух и уродин, чтобы хоть как-то поправить свое плачевное положение. Серж рассказывал об этом, и так остроумно изображал все, что происходило там, что невозможно было удержаться от улыбки.

В тот момент Жаклин подумала о том, что все они хотят заполучить в мужья и ее Сержа. И может быть этими рассказами он хочет ее приучить к мысли о том, что и ему тоже рано или поздно придется жениться, хотя до сих пор даже намека на это ни разу не было. И тогда она останется совсем одна в целом мире, он не сможет больше уделять ей много внимания, когда у него будет жена и семья. Об этом она думала тогда.

№№№№№№№№№

Жаклин уже успела представить себя несчастной старой девой, вечно ненавидевшей женщину, с которой проводит все время единственный мужчина, которого она так любит. Для себя она тогда решила, что никогда не выйдет замуж, потому что никогда не сможет никого полюбить, и любой из мужчин будет только жалким подобием, которого она не намерена терпеть из чувства долга. О любви и страсти, которая может вспыхнуть в душе, она не питала никаких иллюзий. Но она готова была примириться и с такой жизнью, если бы ее брат был жив и счастлив. Но ничего не будет, все рухнуло в один миг. Может быть потому, что она не хотела этого, ее желание исполнилось. Но недаром говорят, бойтесь своих желаний — они исполняются.

Потом все происходило словно в тумане. Роберт отправился с ее посланием в старый замок. Она понимала, что только там должен быть похоронен его наследник и несостоявшийся хозяин. И значит, она останется в этом замке рядом с ним навсегда. Больше никогда и нигде не найдет она более подходящего места для того, чтобы жить в одиночестве рядом с могилами любимых людей.

Вернуться в свет, который она терпела только из-за него, встречаться со старыми знакомыми, натолкнуться на убийцу ее брата- это было выше ее сил — да что там, просто невыносимо. Пусть заточение и скука здесь, но другого мира у нее нет. Они будут вместе в самом его любимом месте. И еще она думала о том, что душа его может появиться только здесь, в самом любимом его месте, а она отдала бы все, чтобы увидеть его и поговорить с ним. Она верила, что в полутемных коридорах его они еще встретятся, он сможет защитить ее от всех невзгод.

Траурная процессия медленно двигалась по аллеям усадьбы.

Глава 13 В замке

Дед стоял на пороге — некоронованный король в своих владениях.

Жаклин сразу заметила, как он постарел, как растерян и несчастен. Никогда она не видела такого гордого, сумасбродного и заносчивого старика, которого до сих пор еще немного боялись в свете даже его ровесники, хотя он давным-давно их покинул. А что же сказать о тех, кто был младше и беззащитнее?

Жаклин вместе с Робертом вышла из кареты и медленно подошла к нему. Ее спутник остался где-то за спиной, так и не решаясь взглянуть в глаза герцогу Ра — он вспомнил, как старика называли когда-то в свете, когда молоды были еще его родители.

— Мы вернулись, — произнесла она растерянно, и поджала губы, из последних сил стараясь держаться.

Нет, внучка не могла разрыдаться перед ним. Она ненавидела женские слезы, тем более они всегда так мало значили для Старика. У нее не поворачивался язык назвать его дедом. Он не увидит ее слабости. Она не хотела, чтобы теперь он жалел ее, это уж слишком.

— Все, готово, — я распорядился, — услышала она его голос.

Поздоровался ли он с ней, она не услышала и не поняла этого. Было видно, что он по-настоящему потрясен и взволнован, но не слишком ли поздно случилось такое потрясение?

Старик отошел в сторону, и стал тихо давать какие-то указания слугам. Жаклин не собиралась больше ничего говорить.

Оглянувшись на тех, кто собрался, Жаклин все еще думала о своем, и о том, что старик стал совсем другим. Хотя она не могла понять, что же так изменилось в нем, что ее тревожило?

Девушка прошла в замок, в те комнаты, которые всегда была отведены для нее, она не сомневалась в том, что и нынче он там все приготовил. Она не хотела видеть, как будут выносить гроб с телом Сержа. Это казалось непереносимым, а так создавалась иллюзия, что он еще жив, и она может увидеть его.

№№№№№№№№

В комнате было тихо и уютно. Но снизу слышались голоса, в замке собралось на этот раз слишком много народа.

Жаклин подумала о том, что души матери и бабушки должны быть здесь. Они не могут их оставить без внимания в такой день. Но, отрешившись, она встала перед распятием и стала молиться, хотя слова путались, и молитва не помогала ей успокоиться и прийти в себя.

И хотя она не посмела бы роптать, но и успокоиться и принять все, что произошло, никак не могла. Она с ужасом думала о том, что в этом мире ив этом замке она будет одинокой, и ни одной живой души больше никогда не будет с нею рядом. Как пережить все это, как продолжать бессмысленную и никому не интересную жизнь, если она только началась и вероятно, оборвется еще не скоро.

Знакомые может быть и хорошие люди. Но какое ей до них дело?

Так прошло несколько часов, она отдохнула после дороги и почувствовала себя немного спокойнее, чем прежде. В старом замке она была защищена от мира, от посторонних.

Жаклин теперь понимала, почему когда-то дед укрылся здесь. Она чувствовала, что должна спуститься туда, к тем, кто приехал вместе с нею, отправиться в часовню к Сержу, ему совсем недолго оставалось быть среди них. Но каким долгим показался ей путь по лестницам и переходам со второго этажа. Она дала себе слова не доводить себя до истерики, и даже плакать не хотела, потому что знала, что от этого душе его будет особенно тяжело отправиться в мире иной. Но как же трудно было сдержать это слово.

— В этой твердости внучка была вполне достойна своего деда, — с горестной усмешкой подумала Жаклин.

Внизу было много народа. Везде сидели и стояли люди, и еще подъезжали кареты. Все они хотели хотя бы в этот горестный час посетить старый замок и побывать тут. Это оказалась редчайшая, может быть единственная возможность в жизни оказаться по эту сторону высокого забора.

Роберт оказался поблизости и шагнул к ней навстречу. Он все еще испытывал вину перед Жаклин, хотя она ни в чем не собиралась его упрекать. Она уже тогда знала, что напрасно на него набросилась. Никто и ничто не смогло бы остановить Сержа, даже окажись она в роковую минуту рядом, и он бы не остановился и не услышал ее просьбу. И это было не во власти юноши. Если бы он не стал секундантом, то нашелся бы кто-то другой. И она никогда не собиралась его упрекать в чем-то.

№№№№№№№

Жаклин взглянула на Роберта, не сговариваясь, они прошли в часовню, чтобы немного побыть там до того момента, пока туда двинется толпа.

Жаклин думала о другом, глядя на неподвижное тело в гробу, почему накануне дуэли она ничего не знала, не почувствовала? Можно было хотя бы попытаться остановить Сержа, броситься под этот пистолет, если бы потребовалось.

В эти дни ей так надоели балы и приемы, и визиты, и она пропустила добрую половину из них и ничего не хотела слышать о приглашениях. Вот и о графе, с которым на одном из балов столкнулся Серж, она ничего не знала. Но кажется, и Роберту было известно немногим больше об этом человеке, которого они в шутку именовали милордом. Он знал, что там была замешана какая-то женщина. Но кто она такая и какие отношения у нее были с Сержем, она не ведала, и ей казалось, что боялась узнать правду. Но вероятно, она появилась недавно, а может быть, они и не были хорошо знакомы. Он ничего не рассказывал о ней, никаких намеков на то, что ему кто-то понравился.

Жаклин опустилась на жесткую скамейку рядом с гробом и, не отрываясь, смотрела на это спокойное лицо. Оно окаменело за это время, и все-таки ей казалось, что он спит, очнется, поднимется и рассмеется, уверяя всех, что все это только шутка. Его слова, жесты, забавные шутки и розыгрыши, — все возникало в ее памяти, и она никак не могла очнуться и забыться.

«Как ты мог оставить меня одну и даже не подумать обо мне, — в последний раз спрашивала она у него, надеясь, что его душа находится где-то рядом.

Это было так странно и так на него не похоже, что же такое там могло произойти, если он так поступил? Жаклин была уверенна, что со временем узнает правду, хотя какое это имело значение, если его все равно нельзя было вернуть.

Тоска и одиночество казались непереносимыми, особенно в те скорбные минуты.

— Если тебе нужно было забрать кого-то, — обратилась она к Всевышнему, — почему ты забрал его, а не меня. Ведь ему так нравилось жить, он наслаждался жизнью. Он должен был, как и дед дожить до глубокой старости и умереть в окружении своих детей и внуков, и это было бы справедливо, но о какой справедливости можно говорить вообще, если с нами случается такое. Справедливость — красивая сказка, которая никогда не сбудется. Меня никто никогда не полюбит, и я никого не буду любить. Замок станет для меня монастырем, — про себя решила она. И суровый бог должен был услышать это ее решение.

Наконец, Жаклин поднялась и, никому не говоря больше ни слова, отправилась к себе. Здесь оставаться было невыносимо. Пусть они остаются, им — то это горькое событие хоть какое-то разнообразие в серой обыденности, сколько времени они еще будут обсуждать, все, что произошло.

№№№№№№

Старик вошел в ее комнату, не спросив разрешения. Он знал, что она не позволит ему войти, даже голоса не подаст, потому и не стал спрашивать. Несколько мгновений он стоял молча, молчала и Жаклин. Наконец, он не выдержал, и произнес твердо:

— Я убедился в том, что все неизбежно, и как бы нам не хотелось изменить, ничего нельзя исправить. Если бы ты знала, как я был зол на весь мир все эти годы. Но это ничем мне не помогло, да и не могло никак помочь, — признался он, — нам остается только надеяться на то, что души ушедших остаются на небесах среди звезд, которые зажглись при их рождении. Оттуда они внимательно следят за нами. Может быть, там и им и нам со временем будет лучше, чем здесь.

Жаклин по-прежнему молчала. Она почти не слышала того, что он говорил, и не понимала сказанного. Тогда, видя все это, он развернулся и ушел, понимая всю бессмысленность своего появления здесь перед ней.

И после его исчезновения она даже не пошевелилась. Нет, она не испытывала к нему прежней неприязни. Ей было немного жаль его, хотелось верить, что он не ошибся, говоря про звезды, но если это правда, то они никогда не встретятся. Каждый из них останется на своей звезде. Это расстроило ее еще сильнее. Старик всегда причинял ей боль и страдания. Она решила, что потом поговорит с ним и об этом, и о многом другом, но это случится не сегодня. Невыносимая боль по-прежнему душила ее.

Может быть, человек вообще обречен на одиночество, хватается за любовь, как за последнее спасение, но она только приносит ему одни страдания. У него ничего не получается и не может получиться. Девушка смотрела на мир трезво и просто. Романы никогда не были ее любимым чтивом. Она не хотела напрасно тратить время на них. Пусть их читают романтичные барышни и старухи, которые верят каждой этой сказочной истории.

Если и было что-то странное в тот скорбный вечер, то это белый листок, залетевший в комнату, через распахнутое окно.

Он приземлился на покрывале ее кровати, не задумываясь даже, Жаклин подхватила и стала читать:

И юноша влюбленный и забытый

В плену своих иллюзий и стихов

Опять приходит к даме деловитой,

Чтоб рассказать про вечную любовь.

Она его тогда едва узнала.

И проводила, не успев понять.

Она с другим куда-то уплывала.

Он даже не посмел ее обнять.

Но время с расстоянием бессильны,

И даже вечность у любви в плену.

И где-то там, в заснеженной России,

Он снова на портрет ее взглянул.

Вино, в нем яд. Он это понимает.

Он сам смешал с вином старинным яд.

И все еще стихи во мгле читает.

И ждет минуту.. Листья лишь шуршат.

И ангелы несут дурные вести.

Туда, к тебе, за тихий океан,

Ты говоришь: «Мы не могли быть вместе.

Я не любила. Это все обман».

И я тебя прекрасно понимаю,

Твой муж надменный так еще красив,

Но почему сегодня вспоминаю

Той песни оборвавшейся мотив.

Закат алеет где-то там внезапно.

И по аллее тень бредет во тьму,

И жизнь летит с тоскою и азартом.

Но без любви, зачем она ему.

Но юноша влюбленный и забытый

В плену своих иллюзий и стихов

Опять приходит к даме деловитой,

Чтоб рассказать про вечную любовь….

Глава 14 Прощение

Сколько не силилась, Жаклин никак не могла до конца вспомнить тот день, память все время подводила ее безжалостно. Утром снова съехались все, кто смог добраться под проливным дождем по наполовину размытым дорогам. Многие простолюдины из поселка никогда прежде тут не появлялись, но теперь пожаловали. Им хотелось взглянуть на замок, и ощутить свою причастность к миру, куда при иных условиях им не было дороги.

Они оценивали все и всех бессердечно, безжалостно. Звучали тихие речи. Она готова была прогнать их всех, и только воспитание не позволяло ей так поступить в такие минуты.

Вряд ли Сержу понравился бы такой поступок, и она молчала, ради него. Но ей хотелось только одного, чтобы это поскорее закончилось, и их оставили, наконец, в покое. До склепа было несколько метров, он располагался в дальнем, тенистом углу сада. Там властвовал Аид — бог тишины и покоя.

И все закончилось. Оно не могло длиться вечность. Гроб с телом Сержа выносили из старой часовни. Ей очень хотелось увидеть его душу, пусть высоко на небесах. Он должен был с ней об этом поговорить, и рассказать, что заставило его взять в руки пистолет и самому встать под дуло пистолета. Но об этом они поговорят потом, когда все тут утихнет. Душа его вернется в старый замок, обязательно вернется, он не оставит их так просто, да и самому ему будет скучно в райских кущах.

№№№№№

После похорон Роберт спросил у Жаклин, нужно ли ему остаться. Она видела, как тяжело ему здесь, и спокойно произнесла:

— Нет, не нужно, возвращайся в город и занимайся своими делами, потом я позову тебя, а пока мне не хочется никого видеть. Но если ты встретишь этого человека, скажи, что я ненавижу его так, что готова на какие угодно злодеяния, и пусть он благодарит Бога за то, что я не мужчина, но никогда не встает на моем пути. Иначе я забуду, что женщина, и тогда он пожалеет, что родился на свет.

Кажется, ей стало немного легче после этой пламенной речи, но по отношению к незнакомому графу она испытывала чувство самой жгучей ненависти, и была уверена в том, что ее чувства никогда не изменятся.

№№№№№№№№

В замке до самого вечера оставались люди. И дед терпеливо принимал их. Как он странно изменился, кажется, терпение никогда не было в числе его достоинств, и вдруг такая странная перемена. Неужели он вспомнил и собирается соблюдать какие-то традиции, которые всегда презирал.

Жаклин не особенно в это верила, хотя она так плохо его знала, случиться с ним могло что угодно. Она в воображении своем видела его разным, во время редких встреч, и всегда убеждалась в том, что он совсем не такой, каким кажется.

Потом, когда все, наконец, стихло, она снова опустилась на колени перед Мадонной и стала молиться за упокой его души. Ей хотелось попросить прощение за свой бунт и примириться с судьбой. И показалось, что на печальном ее лике появилась тень понимания и прощения. Это немного успокаивало. Жаклин знала, что когда она проснется утром, будет так же светить солнце и зеленеть трава. Все будет как всегда. Это открытие ее странно удивило. И только в ее тайных лабиринтах ее души мир изменится до неузнаваемости. Что может еще ждать ее в этой новой жизни, как можно было узнать это? Не надо будет ждать домой Сержа, и с ужасом думать о том, что с ним может что-то приключиться. С ним никогда ничего больше не случится — это главное и самое страшное открытие последних дней и ночей. Теперь обо всем ей надо было заботиться самой.

Хотя она и любила мечтать, но мечты ее никак не соприкасались с реальностью. И как только они уживались в ее душе? Надо признать, что она совсем не знала жизни, да и не хотела ее узнавать.

Попрощавшись с Робертом, Жаклин решила закрыть дверь в реальный мир, который так жестоко и несправедливо с ней обошелся. Она не собиралась прощать ему ни его дурацких правил, ни тех страданий и боли, которой перенесла.

Утром в душе ее возникло странное предчувствие. Она кожей чувствовала, что за ней кто-то неотступно следит. И дух этот был внимателен и заботлив. Но сколько она не оглядывалась, рядом никого не было. И все-таки он существовал, не только листок со стихами накануне, даже книгу на стол кто-то положил. Она точно помнила, что ее не было вчера вечером.

Фамилия автора романа ей ничего не говорила, но написанное крупными золотыми буквами название «Тайна Медеи», странно притягивало к себе внимание. Она была уверенна, что душа Сержа остается вместе с нею, иначе откуда это все взялось? Она открыла книгу, и решила во всем следовать тому, что он хочет ей поведать.

Глава 15 Благославление богини

Прекрасная девушка с распущенными золотистыми волосами стояла перед алтарем, усыпанным цветами. Она была так счастлива оттого, что из всех юных и прекрасных дев он выбрал именно ее. Да. Она дочь Колхидского царя, ее род восходит к богам, но ведь бог мог и не обратить на это внимания.

Учение это было и интересным и захватывающим, и многозначным. Но когда оно завершилось, она стала самой могущественной из всех волшебниц в этом мире.

Сивилла предсказала ей, что даже богини будут обращаться к ней за помощью, не говоря о героях и простых смертных. Она знала назначение всех трав и могла изготовить любые снадобья и яды.

Те, кто ценили молодость и радовались жизни, всегда станут обращаться к ней. И отдадут они ей все, чего бы она у них за это не попросила. Чародейка знала, что будет обладать несметными богатствами, к которым, впрочем, никакой страсти не питала.

Медея было рождена в царском дворце, и никогда ни в чем не нуждалась. При помощи особенных заклятий царевна могла управлять природными стихиями. Она спокойно вызывала бури на морях, топила корабли, сгоняла в одно место тучи. А когда начиналась жуткая гроза, только весело хохотала, вторя раскатам грома. Когда ей было скучно, Медея срывала с неба звезды и бросала их на дно морское шутки ради.

Погруженные во мрак путешественники легко могли заблудиться, и даже погибнуть, особенно если поддавались панике. Она могла перемешать все пути -дороги, тогда все запутывалось, и странники никак не могли вернуться домой. Она собиралась добиться самого главного заклятия, которое позволит ей управлять миром, но со временем это стало казаться ей скучным и бесполезным.

Стоя перед алтарем Богини Ночи Никты — покровительницы всех волшебниц, Чародейка приносила ей щедрые жертвы и благодарила за познания, ей дарованные. Она знала, что Черная богиня должна благословить ее на новую жизнь. Радостно и восторженно затрепетала ее душа — о чем еще может мечтать царская дочка в свои восемнадцать лет? Чего у нее не было и не будет в дальнейшем? Нет, этого просто не могло быть на свете, не существовало в природе. А если и существует что-то неведомое, она об это узнает рано или поздно и получит в подарок или завоет в жестокой схватке..

№№№№

В тот миг Медея вдруг вздрогнула, ей показалось, что мраморное лицо ее богини потеплело и ожило. Да, оно стало живым. Хотя и длилось это только мгновение, но это произошло в ее присутствии, и она как знак величайшей милости приняла этот дар.

Мимо проплывало облако, которое вело себя довольно странно. От этого облака отделился золотой Дракон, запряженный в колесницу. Царевна не сомневалась, что к ней пожаловала тетушка — великая волшебница Цирцея. Конечно, разве могла она не навестить юную племянницу в такой знаменательный день.

Цирцея отпустила Дракона, что-то шепнув ему, и шагнула навстречу к племяннице. Она улыбалась, глядя на Медею, но глаза ее оставались грустными. Странно, на это мог не обращать внимания кто-то другой, но Медея чутко следила за всем происходящим. Она вдруг расстроилась и взглянула на тетушку вопросительно.

— Ты хочешь поздравить меня, но ты как будто не рада всему происходящему, — спросила она, не скрывая своего удивления, — о чем же печаль твоя, ведь в целом мире нет человека счастливее, могущественнее и прекраснее меня. Так чего желаешь ты и о чем печалишься? — продолжала царевна задавать вопросы.

— Не знаю, — уклончиво ответила тетушка, — когда человеку много дано, с него много и спросится, а каждый ли умеет распоряжаться тем, что ему дано богами? Страсти, разрывающие твою душу, вознесут до небес или погубят тебя, многие из тех, кто рядом будут, пострадают от этого страшного дара.

Как странно здесь в этот час звучали ее речи, кем бы она ни была, в это не хотелось верить, да и понять ее таинственные слова было невозможно.

— По — твоему я неразумна? — с обидой спросила племянница.

— Разум слишком слабый помощник, он бессилен порой, — говорила она, в голосе волшебницы звучал приговор.

Если бы они не были близкими родственницами, то Медея подумала бы, что та завидует ей и желает зла. Но на самом деле это было не так. Не было для нее более близкого и родного человека в мире.

Тогда что же ей известно такое, отчего дочь Солнца никак не может опомниться и так грустит?

— Но ведь богини выбрали меня, — еще пыталась убедить ее или себя саму Медея.

Разве она не могла не надеяться на лучшее? Царевна порядком растерялась после всего услышанного, и не знала, что думать обо всем этом.

— Богини выбрали тебя, — насмешливо согласилась Цирцея, — только у них свои дела и свои игры — ты для их интриг больше подходишь, чем кто-то иной, от этого мне и страшно за тебя, радость моя.

Теперь Медея испугалась за тетушку. Она так вольно и так непочтительно вела себя с богинями, что заслужила наказания.

Зачем же она вызывает на себя гнев, что она хочет сказать и что сделать после всего этого? От таких мыслей странно сжалось ее сердце, но ощущала она это только одно мгновение.

Радость оказалась сильнее, и в следующий миг она была уже уверенна, что тетушка испугалась больше за себя, ведь она станет ее главной соперницей в чародействе, и это скоро будет видно всем. Вот она и хочет любыми путями запугать и остановить царевну. Сейчас, когда она в самом начале пути, когда все только начинается, этому не бывать, — размышляла чародейка. Она почувствовала новый прилив сил, и уверенность ее удвоилась.

Это поняла и Цирцея, уж она ли не умела читать чужих мыслей, не знала, что у других творится на душе? Она понимала, что пришла сюда напрасно, и добрые ее намерения обернуться полным провалом.

Дочь Солнца еще раз убедилась в том, как слепы и глухи бывают те, кто даже овладел какими-то секретами магии. Что же, Боги видят, что она сделала все, что могла. Она рисковала навлечь их гнев на свою душу, но ничего не вышло, и пора бы удалиться с чувством исполненного долга.

№№№№№№№№

Цирцея беспомощно улыбнулась, простилась с родственниками, позвала золотого дракона, не желая продолжать бесполезную беседу, и отправилась в свой мир.

Но потом она вернулась, сетуя на свою горячность, и решила все-таки преподнести царевне подарок.

Чаровница улыбнулась через силу, потому что не могла простить заносчивости и высокомерия Медеи, но подала ей кольцо. Тоненькое золотое колечко, в котором не было ничего особенного, пришлось ей впору. И волшебница, и юная колдунья знали, что оно дороже самых прекрасных и бесценных украшений. Ведь оно позволяло ей владеть таким же золотым драконом, и в случае опасности или скуки, или неотложного дела, стоило только повернуть его обратной стороной, как Дракон тут же появлялся перед нею, где бы она в тот миг не была.

Медея молча поблагодарила тетушку, склонив голову, и устыдилась своих темных мыслей. Может, она и на самом деле слишком плохо о ней думала. Но как только колесница с Драконом растаяла в воздухе, она перестала думать о том, что происходило на их земле совсем недавно. Весь день у нее было чудесное настроение.

Цирцея облегченно вздохнула, как только покинула свою племянницу, она не собиралась участвовать в тех странные, а часто и страшных событиях, которые будут происходить, на земле древней Колхиды. Словом, а не только заклинанием, можно было убить любого, хотя заклинания, это тоже слова, но особенные.

Нынче был ее день, пусть Медея еще повеселится, потому что таких дней в жизни ее почти не осталось..

№№№№

А Медея тем временем остановилась перед Отцом. Царь смотрел на нее насмешливо. Он не верил ни сестре, ни дочери, и считал, что все их чудеса — пустая блажь.

Царь Этт надеялся только на силу своего меча. Властелин знал, что если грянет беда, только сражение поможет ему защитить свои земли и богатства. Но грозный царь любил свою единственную дочь Пусть она, капризная и своенравная, потешится, пусть забавляется, но если будет нужно, он сможет за себя и за них повоевать..

Медея хочет властвовать, наивная, ведь только сильные и мужественные мужчины могут добиться всего, чего им хочется, а женщина навсегда останется женщиной, волшебница она, наложница или простая рабыня.

Мужи будут захватывать чужие земли, чужие богатства, диктовать свои условия и подчинять себе этот мир, владеть им по праву сильного. Женщины, такие прекрасные, как его дочь нужны совсем для другого. Не стоит преувеличивать их роль, не надо придавать большое значение тому, что они хотят, могут они значительно меньше, и это прекрасно.

Так размышлял грозный царь в тот странный день, проводив свою сестру.

Он снисходительно улыбнулся, не подозревая даже, как дорого ему будут стоить эти слова и эта снисходительная усмешка.

Медея торжествовала. Она оставила отцу еще какое-то время для заблуждений…

№№№№№№№№№

Жаклин оставила книгу раскрытой на столе. Это было занимательное повествование. Она с детства помнила миф о жестокой колдунье. Отец когда-то вместо сказок рассказывал ей такие истории. Они ей очень нравились и запомнились на всю жизнь. Она мало, что помнила об отце — родители погибли, когда она была еще ребенком. Но почему сейчас здесь появилась именно эта книга. Словно тень его перенесла ее сюда и хотела ей подать какой-то знак. Она верила в то, что родные тени не оставляли их, да еще в такие минуты. Но о чем он говорит?

Жаклин почти наверняка знала, что скоро получит ответ на свои вопросы. И решила позднее вернуться к книге, а пока хотела спуститься в парк, раскинувшийся перед замком, там было так хорошо, тихо, тепло и уютно. Вечная и мудрая природа, равнодушно относившаяся к рождению, жизни и смерти людей, торжествовала, как и юная Медея, только что ощутившая себя посвященной и могущественной чародейкой. Она не знала, как дорого ей придется за все заплатить. Но ничего удивительного — жизнь и любовь всегда дорого стоили, с этим приходилось мириться всем, кто рискнул жить и любить..

Глава 16 Одинокая могила

Несколько дней Жаклин не спускалась вниз. Ей не хотелось никого видеть. Ни с кем говорить она не могла и не хотела. Она чувствовала усталость, и опустошенность, хотя и старалась больше ни о чем не думать, ни о прошлом, ни о грядущем. Что могло заинтересовать ее в опустевшем мире? Только одно видение, не зависавшее от ее сознания.

Все время оставалось рядом — одинокая могила, там, в фамильном склепе возникала она и останется навсегда. Ни одной птицы, ни одного животного не видела она в старом саду — только склеп. И тогда странной болью и тоской наполнялась ее измученная душа.

Это видение, даже если она будет далеко от этого места, никогда не исчезнет из ее памяти. Оставалось только ждать и надеяться на то, что не задержится она в этом мире. Время утекало, словно вода в песок, и не было ни грусти, ни жалости, она готова была его тратить впустую.

Жаклин видела и ощущала себя столетней старухой, усталой и опустошенной, навсегда для всех потерянной. Но если бы кто-то сказал ей пару лет назад, что с такой тяжестью можно жить, девушка бы в это не поверила, как не верила в то, что больше никогда не встретится с Сержем в этой жизни. Она всегда и везде видела его, обращалась мысленно к нему. И ее внутренний мир стал делиться на два пространства — реальное и потустороннее. Туда не было дороги больше ни одной живой душе.

Потусторонний мир казался загадочным, но таким притягательным. Даже представить себе было невозможно, что кто-то из земных людей может помочь ей, зато там, за чертой все могло быть по-другому, там она сможет найти свое спасение.

№№№№№№№№

Девушка успела усвоить, что отчаяние, один из тяжких грехов, но никак не могла от него избавиться. Но после всего случившегося она была не молоденькой девушкой в непонятном и часто враждебном ей мире, а усталой женщиной, потерявшей все самое дорогое.

С герцогом она заговорила только через несколько дней. Когда он не выдержал ее затворничества и снова поднялся к ней без предупреждения и разрешения.

Старик Ра торопливо говорил о чем-то, но смысл сказанного от Жаклин все время ускользал.

— Я не знаю, что мне делать, — наконец произнесла она, скорее догадываясь, чем, понимая, о чем он говорит. — Мне никто не нужен и ничто не нужно, я просто хочу, чтобы весь мир оставил меня в покое.

— Ты слишком молода и прекрасна, чтобы молить об этом, покой- мой удел, он должен быть подарком для меня, — говорил герцог горячо, желая хоть как-то разбудить ее чувства.

Жаклин молчала. Не было слов, не было желания что-то сказать ему в ответ, она не хотела давать пустых обещаний, которые не смогла бы исполнить. Он больше ничего так и не смог ей сказать, а она не хотела его слушать и слышать.

№№№№

Старик вышел от внучки потрясенный, раздавленный окончательно. У него самого на душе было скверно, но что все его печали рядом с ее терзаниями. Жаклин стала тревожить его еще сильнее, чем смерть Сержа. Парню уже ничем нельзя было помочь. А она жила, хотя в этом усомнился бы в те минуты любой из тех, кто мог ее видеть.

Ее существование было так мало похоже даже на подобие жизни. От этого становилось страшнее, глуше и горше на душе.

Он переживал что-то подобное прежде, и свято верил, что рано или поздно это пройдет, все образуется. Но он в те годы был молодым и сильным мужчиной, а она не взрослая женщина даже, а беззащитная девушка, для которой все рухнуло, не успев начаться.

Ей и прежде весь мир казался чужим, а нынче он был яростно враждебен. Он хорошо понимал, что это такое, но это тяжело и для закаленного мужчины, а что о ней говорить?

№№№№№№

Пианист молчал в эти дни. Он вроде бы устранился от всего происходящего в замке, хотя Старик не сомневался, что ко всему этому он был причастен. Он не мог даже поговорить с Двойником. О чем-то узнать. Ясно было, что все решать придется самому.

Все было непонятно и зыбко в этой реальности.

Иной раз ему казалось, что сбылась старая примета о том, что бог забирает того, кого мы больше всех любим, потому что ревнует и завидует этой любви. До сих пор он этому не слишком верил, хотя и прежде мог в том убедиться. Но он понятия не имел о том, какое решение следует принять и с нетерпением ждал Пианиста, чувствуя, что в его явлении спасение, он поможет определиться с выбором..

Мессир появился, как ни в чем не бывало только на третий день. И снова тревожная и печальная музыка неведомого автора охватила, кажется, весь замок. Никогда еще старик не был так рад его видеть, хотя и не знал, о чем спросить и как начать разговор о самом главном.

И тот вел себя странно — наверняка все прекрасно знал обо всех тревогах и волнениях, но молчал. Но раз он появился, то что-то должно было измениться.

На него оставалась последняя надежда.

№№№№№№№№

Пианист, спокойный и высокий, сидел рядом. И невозможно было разглядеть его лица, следовало подойти ближе.

Старик не боялся того, что его внучка, услышав музыку, может появиться. Она увидит за роялем его самого. Правда, она должна восхититься его игрой. Она многого о нем не ведает, а может быть, не знает ничего. И ее ничто не сможет удивить.

— Что же мне делать? — спросил Старик, подозревая, что Пианист вообще ни о чем говорить не собирается.

— Да ничего делать не надо, — услышал он ответ, — по ходу сам увидишь, что и как будет. Пока она ничего не собирается менять в своей жизни, но время на то и время, чтобы все в душе переменилось. Тебе только кажется, что ты можешь как-то все изменить и в своей и в ее судьбе, но это не в твоей власти. Вмешательство в чужие дела, да и свои собственные тоже почти никогда не приносит пользы. Ты же стар и мудр, и не стоит суетиться, иногда ничего не делать — полезнее, чем совершать очередные глупости.

Старик знал, что он услышит что-то подобное, но как же тяжело было бездействовать, когда самое близкое создание рядом с ним так страдало. Просто жить. Как же это порой бывает трудно, а иногда невыносимо.

№№№№

Жаклин лежала в забытьи и никак не могла понять, сон или явь ее так неотступно преследовали. И вдруг она услышала музыку, обворожительную, поразительную и пронзительную музыку. Она невольно встрепенулась и в первый момент подумала, что сходит с ума. Но музыка не смолкала. Наоборот, неведомый Пианист играл с еще большей силой и страстью, словно обрадовался тому, что она его услышала и слушала.

Девушка поняла, что должна увидеть того, кто играл. Это был кто угодно, но не ее дед. Хотя она почти ничего не знала о нем, но не сомневалась, что он не мог так играть.

Музыка казалась живой. Она разносилась по зале внизу, там, где всегда стоял рояль. Хотя там никого кроме деда не должно было быть, а она не помнила, чтобы он славился таким искусством и даже просто сносно играл.

Хотя прошло много времени, и он мог научиться, но что-то слабо в это верилось. Сколько надо было играть, чтобы достичь такого совершенства. Она ощутила, каким классным музыкантом был незнакомый Пианист.

Тихо и незаметно, словно тень, Жаклин подошла к полураскрытой двери и остановилась за тяжелыми портьерами.

В зале, около рояля было два силуэта. Дед, один из них все-таки он, сидел за роялем, и кто-то стоял к ней спиной, наклоняясь к нему. В полумраке его невозможно было разглядеть. Но она не знала, что в замке был еще кто-то, кроме слуг. Хотя разве ее еще час назад волновало, кто здесь был, и что они могли делать?

Глава 17. В зале

Тут загадочный собеседник попрощался и куда-то исчез. Жаклин так и не увидела его больше в тот вечер. Но ее не волновало. Они остались одни. Она стояла на том самом месте, где недавно был Незнакомец. Девушка в белом, реальная или привидение остановилась около рояля, удивленно заглянув в глаза Пианиста.

Из-за того, что горела только одна свеча, трудно было разглядеть его лицо. Но ее поразило то, что при всем внешнем сходстве, он казался совсем другим. Ничего в нем не было от Старика Ра, с которым она говорила недавно и все время встречалась в замке.

Пианист вблизи казался даже значительно моложе. Как мог так измениться человек за несколько часов?

Они молчали несколько минут. Он — увлеченный своей игрой, она, пораженная эффектом, который эта игра производила на ее полумертвую душу. Во всем происходившем было что-то необъяснимое и невероятное. Наконец она решила подать голос:

— Дед, скажи, когда ты научился так играть? — спросила она, не скрывая своего удивления

— Тебя нравится, дитя мое? — он сделал вид, что удивился, — жизнь в одиночестве раскрывает разные наши таланты, о которых в суете мирской мы и не подозреваем, — усмехнулся он.

Жаклин не могла скрыть, насколько была поражена всем увиденным и услышанным.

— Я слышала замечательных Пианистов, которым рукоплескала вся Европа, но ни один из них никогда не сравнится с тобой, мне казалось, что человек не может так играть. Он не может за одну жизнь достичь такого совершенства.

Он ничего на это не ответил, а только усмехнулся, хотел отпустить какую-то шутку, но все-таки промолчал. Ему показалось, что она о чем-то догадывается. Что-то странное и непонятное подсказывало ей, что это не Старик Ра, не ее дедушка, а кто-то совсем другой. Наверное, так чувствовала себя несчастная, к которой врывался Зевс в облике ее мужа. И ясно, что это не он, но как оттолкнуть и отказать. И они были рады обманываться в объятьях страстного Громовержца…

Об этом думала не наша Жаклин, с немой усмешкой о вторжении Зевса размышлял Пианист, спрятавшись в тень, так, что она вообще не могла его рассмотреть.

Но и он не мог проникнуть в глубину ее сознания и просто молча играл какую-то печальную до боли знакомую мелодию.

№№№№№№

Жаклин слушала дивную музыку, размышляя о своем и предчувствуя какой-то озноб во всем теле. Она ощутила вдруг физическое недомогание, и поняла, что после всех душевных мук и страданий заболевает, и удивилась тому, как до сих пор еще держалась на ногах, а ведь давно предчувствовала подобный финал. Но стояла до того момента, пока свет не помутился в ее глазах. Жаклин начала бессильно валиться на бок. Она еще слышала, как неожиданно быстро оборвалась музыка, кто-то подхватил ее на руки, хотя никаких голосов она больше не слышала, и в той зале никого больше не было.

Все растворилось и исчезло. И свет свечи, мигнув, погас где-то близко, словно бы и жизнь сама оборвалась навсегда.

Она не могла вспомнить, как оказалась в своей мягкой постели, но еще несколько раз открывала глаза. Около постели сидела горничная, она что-то делала, говорила, что скоро приедет доктор, что за ним уже послали.

Но девушке все больше казалось, что это было в совсем другом мире и не имело никакого значения, приедет ли она или не приедет вовсе.

Потом, когда света уже не было видно, она слышала музыку где-то очень далеко — прекрасную, великолепную, совершенную музыку, и видела во мраке Пианиста. Только она уже не могла рассмотреть его лица.

— Дед, но это не ты, — произнесла она, не понимая, отчего говорит об этом, почему не узнает Старика.

Там на самом деле никого и ничего не было. И только музыка возникала ниоткуда. И было понятно, что ее не может воссоздать человек, она была нерукотворна, не подвластна разуму и мастерству смертного.

В какой-то момент Жаклин даже обрадовалась, когда почувствовала, что это конец. Она была уверенна, что через несколько дней или даже часов она встретится с Сержем. Тогда навсегда они будут неразлучны. Ее не интересовало даже где именно, в раю или в аду произойдет эта встреча. Если она снова будет с ним, то это не имеет никакого значения.

Но Жаклин прислушалась и поняла, что музыка не звучит больше. В доме было тихо, только слуги метались и не скрывали напряжения.

№№№№№№№№

Старик боялся, что она умрет, и знал, что не переживет и этой потери. Тогда его одиночество окажется полным, и он не дождется никогда ее прощения. А он уже успел привязаться к Жаклин, и верил в то, что умрет у нее на руках, а не наоборот. Она — единственная радость и надежда, все, что у него еще оставалось. И он готов был возроптать на Всевышнего.

В бреду она говорила о музыке, но не было Пианиста, никто не играл, а сам он не решился бы сесть за рояль, уж слишком тревожно было на душе. Даже жалкого подобия той музыки он воссоздать бы ни за что не смог. А пока готовый к бунту герцог Ра молился о том, чтобы Жаклин оставалась с ним, чтобы она не покидала его раньше срока.

— Ты забрал всех, кто был для меня любим и дорог. Она и без того принадлежит тебе, надо лишь немного подождать, но ты не можешь меня так обездолить, ты не сделаешь этого, — твердо говорил он.

И в просьбе его звучали какие-то странные нотки. В своем отчаянии он был мало похож на просителя, таким странным оказался его разговор с богом.

Мессир издалека за ним наблюдал. Больше всего ему хотелось убедиться в том, что Старик не так одинок и не так равнодушен ко всем людям, как могло показаться в самом начале. Так все это и было, как он успел заметить.

Старик тоже догадался о том, что Мессир его подвергает испытанию, но он понимал, что ничего от него требовать не может, и будет лучше если он подчинится и докажет, что каков бы не был итог, он не смеет роптать, хотя доказать это каждый раз было все труднее.

Глава 18 Выздороволение

Бог услышал старого герцога, он не стал забирать его единственное сокровище, его внучку. Через несколько дней девушка почувствовала себя лучше. И хотя ей по-прежнему не хотелось жить, но она хорошо понимала, что пока Всевышний не захочет ее забрать к себе, ничего другого ей не остается. И еще одно удерживало ее в старом замке — несколько раз она видела, как дед заходил к ней и присаживался в кресло около кровати. В такие минуты она чаще всего притворялась спящей, но не могла не ощущать всю теплоту и нежность, с которой он относился к ней. Она убеждалась в том, насколько дорога ему, и сердце, казавшееся каменным, постепенно оттаяло. С ними обоими что-то произошло, от враждебности и равнодушия не осталось больше и следа.

Наверное, та великолепная музыка так на ее душу повлияла, другого объяснения она этому не находила. Конечно, дед не смог бы ей заменить обожаемого Сержа. Но он оставался с ней, да и у нее выбор был не велик.

Жаклин поправлялась, и больше всего ей хотелось неожиданно услышать ту великолепную музыку.

— Почему ты не играешь больше? — спросила она у деда, когда он снова вошел к ней и как обычно уселся в кресло.

— Но это было нереально, пока ты была больна, да и теперь, я потерял покой и сон, и, наверное, не смогу быть таким вдохновенным, — признался он и пробормотал еще что-то невнятное.

— И все-таки поиграй, — настаивала она, — я хочу слушать эту музыку.

Старик готов был сделать для нее что угодно, но он прекрасно понимал, что это не в его власти.

Жаклин видела, что он в затруднении. А он не мог объяснить ей, что Пианист появляется только, когда сам этого захочет, и он не может вызвать его по своему желанию.

Старик ощутил свое бессилие, растерялся и не знал, что ему делать дальше.

— Для этого должен быть особенный повод, но я постараюсь все устроить.

Он не мог ей сказать, что его игра ее разочарует, повергнет в уныние. Но что-то подсказывало ему, что он должен молчать. Возможно, все как-то разрешится, а признаться никогда не поздно.

№№№№№№№

До вечера было еще далеко, но он страшно боялся, что не сможет выполнить этого обещания. Ведь никогда прежде он не нарушал данного слова. Но тогда все зависело только от него самого.

Жаклин чувствовала, что дед хитрит не случайно. Во всем, что с ними происходит, есть какая-то странная тайна, которую он не может ей открыть. Может быть, исполняет музыку Привидение, о котором так много говорят слуги. Кто-то из предков иногда появляется и дарит ему и всем обитателям замка чудесную музыку. Наверняка была какая-то таинственная история о вдохновенном, но несчастном музыканте, внезапно скончавшемся от какой-нибудь чумы или холеры, и так и не успевшем явить миру своего божественного дара.

Пианист был немного обижен, когда узнал, что его принимают за заурядное привидение. Но девчонку можно было простить, ведь она еще и подумать не могла, кто на самом деле перед ней находится, но в проницательности ей не откажешь.

Двойник решил на этот раз не ставить старика в трудное положение и тихим лунным вечером сел к роялю. Он понимал, что в том, что Жаклин так быстро поправилась, желая услышать эту музыку еще раз, есть и его заслуга. И не то чтобы он гордился этим, но ему было приятно сознавать такое. Хотя в кои это века он кого-то воскрешал, нет, не было такого, но когда несколько веков видишь только исторгнутые из тел души, можно для разнообразия и спасти такую очаровательную герцогиню.

№№№№

И в сумерках зазвучала музыка. Жаклин не знала, Старику ли удалось уговорить того, другого, или он сам решил ей приятные минуты доставить. Но она, немного покачиваясь от слабости, спустилась вниз, в первый раз за много дней.

Пианист на этот раз был один. И сидел он где-то сбоку, так, что пламя свечи не захватывало его. Он играл в таинственность или на самом деле не хотел, чтобы его видели. Это подтверждало все подозрения, с ним связанные. И Жаклин решила принять правила игры незнакомца. Ради его музыки, она приняла бы какие угодно его условия.

Она все больше убеждалась в том, что это не ее дед. Они, конечно, были очень похожи. Но ее душу нельзя было обмануть.

Но если этот тип заставил ее жить, то она не станет выяснять, кто он такой и откуда явился. Она даже боялась подумать о том, кто может скрываться в теле великолепного герцога Ра. Но в ее душе появилась надежда на то, что все будет не так замогильно, как в первые дни ее бытования здесь.

«Она меня считает Всемогущим, — с усмешкой думал он, — пройдет еще немного времени, и она потребует воскрешения ее брата. Нет, детка, не стоит заблуждаться, хотя это и лестно для меня, но не стоит просить так много. Вообще ни о чем не стоит просить, — расплачиваться придется слишком дорого, а плата может оказаться непосильной».

Так думал он, импровизируя. И создавать божественную музыку ему и на этот раз удавалась.

Жаклин погрузилась в свои размышления настолько, что не заметила, как смолкла музыка, и исчез Пианист. Она уверяла себя, что заметила бы, как он уходил. Но какие же великие тайны скрывала эта музыка.

Она медленно пошла к себе, но знала, что каждый вечер будет ждать его появления. И не таким пустым и безжизненным казался ей замок, пока здесь жила ЕГО музыка. Не все закончилось, может быть, еще не закончилось ничего, — думала в это время Жаклин, и чему- то ласково улыбалась.

Когда она силилась вспомнить тот первый вечер, после выздоровления, то все время вспоминала разное. Иногда ей казалось, что Пианист разговаривал с ней, и даже сказал ей о том, что музыка будет звучать не всегда. Для этого нужен особый повод, особое настроение, а потом ей вдруг казалось, что она не говорила с ним. И это она сама подозревала, что все так же неожиданно исчезнет, как и начиналось. И тогда она снова останется совсем одна, а этого ей вовсе не хотелось. Но она понимала, что пока не стоило грустить о том, что может и не случиться.

Нужно жить сегодняшним днем и не думать о том, что, вероятно, сбудется или не сбудется в грядущем. Но одно было понятно и ей, и старику — она выздоравливала, и Бог услышал ее мольбы. А разве мог он не услышать такое.

Старик думал о том же самом. Он понятия не имел, сколько ему еще оставалось, но знал, что время, которое ему отпущено, он проведет вместе с Жаклин. Он даже думать в те тревожные дни уже не хотел об одиночестве. И беда тоже лечит, а ему есть для кого и для чего жить. И если что- то его тревожило, только то, что она с восторгом и радостью ждал вечера и Пианиста. Он мог видео, как захватывала Музыка душу его внучки, как уносила ее в неведомые дали. Он мучительно хотел признаться ей во всем, даже если она и посчитает его сумасшедшим. Он боялся только ревности к Пианисту, которая может внезапно возникнуть. А уж он мог оценить ситуацию, соперник у него был грознейший и тягаться с ним бесполезно.

Тревога не покидала его души, хотя ему хотелось как можно скорее от нее избавиться.

Глава 19 Раздумья о мести

Как человек может радоваться избавлению от физической боли.

Жаклин казалось, что она снова на свет народилась. А потом все меняется — вспоминается все то грустное, что в его жизни случалось, и радость испаряется, незаметно уходит куда-то. И страшные потрясения возвращаются, раны снова начинают кровоточить.

Музыка заставила девушку забыть о нестерпимой боли, но как только дивная симфония смолкала, сразу же вспоминался Серж. Ей так не хватало любимого брата в те дни. И тогда она ясно чувствовала, что больше ничего не изменится, пока не совершится возмездие. Убийца, повергший ее в пучину ада, должен понести заслуженное наказание. И эти помыслы не оставляли ее. Почему он должен жить, любить, радоваться солнцу, если хладнокровно им убит тот, кто был в тысячу раз лучше его?

Старик заметил то странное состояние возбуждения, которое не оставляло в те дни его внучку. Он боялся, что это с ней творила музыка, и тот, кто в его обличии неизменно садился к роялю. Значит и он был виноват в том, что происходит. Она, увидев его вопросительный взгляд, произнесла:

— Месть, должна совершиться месть

И услышав эти слова, он вдруг понял, что она не оступится, и говорить с ней о том бесполезно. Ему не хотелось быть на месте того, о ком она говорила. Но не о парне думал герцог Ра сейчас, а о том, что произойдет с ней, с ее измученной душой, если она решит своими или чужими руками вершить самосуд. Она не его прикончит, а себя саму безжалостно убьет. Она не сможет жить еще и с этим грузом, и легче ей не станет, потому что Сержа все равно не вернешь.

Старик никогда не сказал бы Жаклин о том, но в глубине души понимал, что не настолько виноват этот незнакомый парень, как она считает. Он хорошо знал, что такое дуэль, хотя сам никогда в этом не участвовал.

№№№№№№

Старик припомнил старый обычай итальянцев, по которому теряют право мести, если убийца приходит на могилу жертвы и съедает там хлеб, намоченный в вине три дня подряд. Он и не заметил, что размышлял об этом вслух, а понял это только, когда она воскликнула:

— Зачем ты об этом рассказываешь? Я не хочу знать никаких чужих обычаев, что бы он ни сделал теперь, ему нет, и не будет прощения.

Он заметил, что она в штыки воспринимает все, даже старые легенды, что уж говорить о реальности

— Он никогда не приблизится к могиле Сержа, — яростно твердила Жаклин, но даже если всю оставшуюся жизнь будет туда ходить, днем и ночью, и это слишком малая плата за прощение. Я не знаю, что он должен сделать, чтобы его можно было простить.

— Ты думаешь, такой обычай придумали глупые люди, это при их вековой кровной-то мести. Но, наверное, мудрейшие из них поняли, что смерть порождает другую смерть, разрушения — еще большие разрушения, а человек рождается не для того, чтобы его зверски убивали, даже если он и повинен в чем-то. Не нам судить его. Для этого есть кара небесная.

Он даже сам удивился тому, что произнес подобные слова, но ему хотелось как-то уберечь внучку от всего, что происходило с нею здесь, в старом замке. Она молчала, но от своего грозного замысла отступаться не собиралась. И Старик понял, что надежда остается только на то, что никогда больше и нигде, хотя мир так тесен, она не встретится с этим мужчиной. Хотя, вспомнив о Пианисте, он понял, что такое вряд ли возможно, уж он-то позаботиться о том, чтобы все было по-другому. Случайность? Он и прежде не верил в случайности, а когда у него появился такой таинственный гость, то любая случайность становится закономерностьюОн прогнал от себя подобные мысли, решив, что не стоит призывать беду.

— Я никогда не понимала тебя, а сейчас и вовсе ничего не понимаю, — призналась Жаклин. — Почему ты защищаешь убийцу твоего единственного внука? Хотя до нас с Сержем тебе всегда было мало дела.

Она отвернулась, понимая, что сказала лишнее, и, чувствуя свою вину, не хотела видеть его лицо.

Жаклин захотела остаться одна. Старик, понимая это, поспешил удалиться. Хотя ему было очень обидно после этих слов, но он не держал на нее зла. Она разговаривала с ним, а это уже хорошо. Он понимал, что невозможно за несколько дней наладить отношения, которые по его вине рушились годами. Ему оставалось терпеливо ждать, хотя хватит ли у него на это время? Но ничего другого все равно не оставалосьЕго пугала и тревожила ее агрессивность, не женское желание уничтожить врага своего. И даже помыслов о прощении и понимании не было в ее душе. Наверное, на это тоже нужно было время, но сколько его отпущено, не случится ли новая беда раньше того срока, пока придет понимание. Он не мог ответить ни на один из этих вопросов, а еще говорят, что старость мудра. Это не его случай, у герцога Ра оставались только вопросы, на которые нет ответов. Интересно, что бы по этому поводу все сказал Пианист. Он пытался поставить себя на его место. Эти двое за такой короткий срок почти сроднились.

№№№№№

Жаклин знала, что возмездие должно грянуть, и наивно полагала, что после этого она успокоится. Но она не хотела знать, как это произойдет. Она не хотела думать о том, что Серж и сам был в чем-то повинен. И тени сомнения не появлялось в ее душе. Старик об этом догадывался, Пианист хорошо видел это, но пока они оба хранили молчание.

Придет время, когда и она должна будет посмотреть правде в глаза и понять, что не все то черное, что кажется черным.

Иногда ей хотелось отомстить своими руками, потому что она знала, что никто не сделает этого лучше. Девушку не трогало даже то, что старика это тревожило и пугало. Но чаще всего она перекладывала этого на кого-то другого, и хотела только одного, никогда не увидеть графа-убийцу.. Она даже представить себе не могла, что станет с ней в тот момент, когда они встретятся лицом к лицу. Пусть он исчезнет навсегда, — об этом в своих молитвах вечерами она просила Всевышнего. И душа ее при этих мыслях разрывалась на части.

Дьявол смеялся, глядя на нее со стороны, и при этом оставаясь невидимым. Он понимал, насколько она наивна, и как легко будет разрушить все ее молитвы ему, в то время как вечный его противник глух и слеп, ему давно нет ни до них дела. И кто их только назвал Хранителями? Шутник, да и только… Он все чаще думал о том, как все лучше и эффектнее устроить. Он видел, как спокоен был Старик. Он не собирался ни о чем просить, и разумно поступал, но она забыла древнюю мудрость о том, что нужно бояться своих желаний, потому что чаще всего они сбываются.

И Комедию Данте открыл он совсем недавно не просто так. Он понимал, что ничто не избавит Злодея от Божьего суда. Парень будет наказан, как и каждый из них за свои прегрешения. И ему было по-человечески жаль и его, и себя самого, но об этом он никогда не сказал бы Жаклин.

Глава 20 В склепе

На следующее утро Жаклин рано встала, нарезала роз в саду и позвала служанку Бобби. Вместе они и отправились в склеп.

Девушка была немного испугана, но отказать ей не могла. В душе Жаклин не было страха, только страшная тяжесть и горечь.

На этот раз, в одиночестве и тишине она должна была приблизиться к Сержу. Он, наверное, и без того удивлен тому, что она так долго здесь не появлялась. Вокруг в этот утренний час все было тихо и уютно. Под скульптурными фигурами печальных ангелов, покоились тела ее предков.

Когда Жак говорила и думала об одинокой могиле, она поэтизировала реальность. Могил было больше десятка, и все они были ухожены. Но от этого стало горше и тягостнее на душе. Имена, даты, судьбы, о них она ничего не знала, да и не интересовалась ими. И ей захотелось, чтобы дед рассказал о матери и бабушке, иначе и они останутся для нее таинственными незнакомками.

Она подумала с грустью о том, что тоже будет лежать тут, когда наступит ее срок. Ей вовсе не хотелось, чтобы кто-то из живых сейчас здесь появлялся. Она не перенесла бы разговоров, расспросов, воспоминаний. Им интересно было узнать, как это все происходило и что случилось в те роковые дни. Она же об этом вовсе не хотела говорить.

Бобби медленно ходила между плитами и с грустью рассматривала их, думая о том, что у нее такой никогда не будет, а могильный холм быстро сравняется с землей. И такова участь всех, ей подобных. А люди, жившие в незапамятные времена, лежат в своих склепах, и потомки знают о них больше, чем о тех, кто нынче находится с ними рядом, в замке хранятся их портреты. Потому они и кажутся иногда живыми.

В замке недаром рассказывают о приведениях, бродящих ночами по переходам и пустым комнатам. Ей хотелось быть богатой и знатной и принадлежать к их кругу. Она не могла понять, почему ее хозяйка, имея все, что ей недоступно, была при этом так несчастна. Никакая беда, какой бы горькой она не была, не заставила бы ее так страдать. Но может это просто каприз, хотя ей до слез было жаль молодого господина, он был так добр и внимателен к ней с самого начала, почему он должен был погибнуть так нелепо?

№№№№№

Жаклин никогда не говорила о Серже со своей служанкой. Разве могла что-то понимать и чувствовать необразованная, темная девица. Все ее радости и огорчения были так легковесны и одинаково мало стоили. Она скучала по столице и больше всего мечтала там оказаться. Если в ее душе и рождались какие-то чувства, то они были так мимолетны и туманны. Такие девушки годились для работы, но вовсе не для откровенных бесед, им нельзя было доверять своим мысли и тайны. И сейчас она поразилась, видя, с каким чувством завести Бобби разглядывает могильные плиты. Но неужели можно было завидовать такому?

«Бедный Серж, — с горечью думала она, — узнаю ли я когда-нибудь, что же с тобой на самом деле случилось, кто тебя на это толкнул и почему ты позволил себя убить».

Жак прислушалась, но ничего кроме пронзительного крика вороны не услышала.

Дед появился неожиданно, когда они уже собрались уходить. Она, склонившись молча, неподвижно стояла у плиты.

— Я так и думал, дитя мое, что найду тебя здесь, — с грустью проговорил он и встал с ней рядом.

Снова закаркала ворона, словно хотела предупредить о чем-то.

— Жизнь продолжается, дорогая моя, — скорбно произнес Герцог, — это особенно ощущается здесь, я всегда это чувствовал. Они видят нас и радуются за нас, только нам надо жить, пока все не закончилось.

— Нет, — запротестовала Жак, — для меня это не жизнь, я предпочла бы быть здесь с ними, — и в голосе ее было такое отчаяние, что его старое сердце сжалось от приступа боли.

— И все-таки, когда-нибудь ты поймешь, что была не права, — стоял он на своем, яснее ощущая собственное бессилие. Он пытался убедить Жак в своей правоте, но все было бесполезно.

Она вообще не слышала этих слов, повернулась и медленно пошла прочь. Ее покой был смущен и нарушен, и в глубине души она понимала, что он хотел ей добра, что она очень обижала его, но не могла совладать с собой, как ни старалась.

№№№№№№№№№

Жаклин разучилась властвовать собой, и Серж, наверное, упрекает ее из своего небытия. Но какой-то Демон противоречия — мировой судия, засел накрепко в ее душе, и никакие Евангелийские истины не имели значения и в бессилии отступили. Она была несчастна, одинока и предана, а потому и жестока. И никто не может понять ее отчаяния. В тот момент ей вспомнился Роберт. Она помнила о том, что обещала позвать его, но вовсе не собиралась это делать. Если он будет здесь, рядом, то ей станет еще хуже, даже затевать этого не стоило. Если к кому-то она и хотела обратить свой взор, то это был загадочный Пианист, снова и снова выходивший к роялю и игравший так, что она могла заглянуть в собственную душу, а потом раствориться в этой невероятной музыке.

Она понимала, как он проницателен и опасен для нее. Но помимо собственной воли, она тянулась к его пристальному взгляду, к его музыке. Даже если потом за это придется дорого заплатить, она не боялась и этого, и готова была безрассудно броситься в воду с высокого обрыва. Но он все время ускользал, а она не могла даже остаться и поговорить с ним. Он играл ее судьбой, и Жак понимала, что он меньше остальных способен был утешить ее и вернуть смысл существования. Но в нем было что-то большее, чем унизительное утешение. И потому она с такой тревогой, надеждой и болью ждала вечера, сумерек, музыки и встречи с ним.

В тот странный вечер, когда она осмелилась приблизиться к могиле Сержа, Жаклин написала первое стихотворение, нужно было куда-то выплеснуть свои чувства, молчать больше было невыносимо.

Она положила этот листок вместе с тем, который залетел к ней в распахнутое окно.

Комедия окончена, мой друг,

а жизнь сера, почти невыносима,

И только маска скроет ужас мук.

Куда мечта нас снова уносила?

И ночь темна в ракушке бытия,

никто нам эту пьесу не напишет.

Но снова убивает спесь твоя.

И возражаю я тебе все тише.

Нет силы на истерику и боль,

Сама прошла и больше не терзает.

— О чем ты, дорогая, что с тобой?

И смотрит так устало, и вздыхает.

Мой брат, он слеп душою так давно.

Но этого тогда не замечала.

Что остается? Кислое вино,

наряд принцессы, этого так мало.

И красное на черном, словно кровь.

Она еще безжалостно прольется

И все твержу я в забытьи: «Любовь,

она придет, ко мне, она вернется».

И даже верю, если повторить,

она от сна очнется и услышит,

И лишь закат, как мой наряд, горит.

И звезды загораются все выше.

Не сбудется желанье все равно.

Но я о ночи страсти загадаю.

Художник гениален, под луной,

на полотне его я воскресаю.

И буду жить. А что реальность нам?

Она мираж, несыгранная пьеса.

И эта страсть нахлынет, как волна.

И мы уйдем в тень призрачного леса.

Глава 21 Ночной разговор

Старик понимал, что Пианисту ни о чем не надо рассказывать. О послеобеденной прогулке и разговоре с внучкой ему было все известно, даже больше, чем ему самому, потому что он не научился еще угадывать ее мысли.

А узнать ему хотелось, что же тот обо всем этом думает. Но выспрашивать он вовсе не собирался, если тот сам не захочет обо всем поведать.

Герцог побаивался того, что услышит, и это окончательно добьет его и разрушит ту хрупкую надежду, которая только зарождалась в его душе. Но, скорее всего, тот вообще ничего не скажет.

Его же интересовало другое, кто или что может вернуть Жаклин к жизни. Что толку в том, что она не умерла от болезни, она все равно мертва, хотя ходит, говорит, спускается к обеду. Ее душа дышит на ладан и это в ее-то возрасте. Иногда ему кажется, что она отлетит в небеса в любое мгновение. Может быть, Пианист здесь и остается для того, чтобы хоть что-то предпринять. Но просить его о помощи было бы верхом наглости. Да он и предчувствовал, что нельзя ни о чем просить, как только он опустится до такой слабости, он погубит все, что с таким трудом шаг за шагом рождалось.

— Можешь ничего не говорить, — услышал он голос Пианиста.

Он продолжал что-то наигрывать, слегка повернувшись к роялю. Но в первый раз он не только не вспомнил, но даже не услышал, что же именно он исполнял, хотя возможно, в мелодии был какой-то знак. Он упрекнул себя за невнимание к своему гостю.

— Я понимаю, что ты от меня хочешь, и хотя условия всегда ставлю я сам. Но я постараюсь исполнить твое желание (это немного испугало Старика). Ты мне по-настоящему симпатичен, я думаю, что у меня это получится, хотя сделать все не так просто, как кажется, но учти, что я все буду делать так, как мне хочется, и так, как считаю нужным. Все получится, но не смей меня, потом упрекать, если что-то тебе не понравится. Твоя Жаклин вернется к жизни, полюбит и будет счастлива, только все совсем не так однозначно, как хотелось. Бойтесь своих желаний, они исполняются, — напомнил он знакомое изречение, но и сам Герцог в последний миг подумал о том же самом. И во все сказанное Пианист вкладывал особенный смысл.

— Ты обещаешь мне не вмешиваться и не перечить, не давать никаких советов, только ждать и помогать, если это будет нужно.

Несколько мгновений они смотрели друг на друга, не мигая. И грезы Шумана звучали с такой поразительной и пронзительной силой, что казалось, готовы были перевернуть его к реальности.

— Да, я согласен, — глухо, очень тихо произнес Старик, понимая, что ничего другого ему все равно не остается.

— Это будет не так-то просто исполнить, но ты дал мне слово дворянина, — заговорщицки подмигнув, твердил он.

В это время раздались шаги Жаклин. И Старик осторожно прошел на балкон с задней стороны зала. Он научился двигаться легко и почти бесшумно. Ему совсем не хотелось сейчас встречаться с внучкой. Он понимал, что, не задумываясь, отдал ее в руки этого типа, и даже отказался защищать ее, если он предпримет нечто запретное и недозволенное. Но видеть ее мертвой? Он решился бы на что угодно, видя, как она хоронит себя. И откуда-то в душе его появилась уверенность, что ничего страшного не произойдет. И он знал, что после всех страданий еще будет благодарить его за это.

№№№№№№

Пианист в то время поднимал голову и отстранился от клавиш. Он внимательно следил за тем, как она спокойно, но решительно идет к нему через весь зал, как остановилась перед роялем.

Она хотела что-то сказать ему, но он заговорил первым:

— Я рад, что ты доверяешь мне, дорогая моя, многие на твоем месте были бы в ужасе от такого соседства и носа бы сюда не показывали, но ты отважная девушка.

— Это верно, — в тон ему ответила Жаклин, — я ничего не боюсь, ведь ничем в мире этом не дорожу, мне нечего терять.

— Хорошо, — согласился он, — я напомню тебе эти слова в другое время и в другой обстановке, и тогда мы еще посмотрим, есть ли у тебя что-то ценное в этом мире или все так же безнадежно, как и теперь.

Жак смотрела на Незнакомца молча, и оставалась очень серьезной.

— Если бы мне так говорил кто-то другой, я бы никогда ему не поверила, но вам не могу не поверить, Мессир, хотя, боюсь, что и вы заблуждаетесь.

Он обратил внимание на то, что она произнесла одно из его имен, совершенно уверенная в своей правоте.

Обман сошел ему с рук только с глупыми и трусливыми слугами, которые не признают в нем его самого, даже если бы он пытал их каленым железом. Это они по-прежнему были уверены в том, что человек, вечерами сидевший за роялем, их господин, в котором прорезался вдруг талант великого пианиста. И ничто их в том не смогло бы разубедить.

Ну что же, у него будет достойная соперница, хотя она и кажется слишком юной, беззащитной и наивной, но он может в том заблуждаться.

Что же произошло? Он не мог понять этого, но и не старался понимать. Она понятия не имела о том, что он замышляет и какую игру затевает. Он же знал любой ее ход и все-таки согласился играть…

Пианист не случайно исключил старика и запретил ему даже вмешиваться в происходящее. Пусть он казался невероятно жестоким, но ведь Старик не может знать финала, он понятия не имеет, как вернуть Жаклин к жизни, он вообще ничего не знает о том, что случится через час или нынче вечером, к примеру. Человек не может знать даже, что для него благо и что зло. Потому так нелепы и несчастны, оказываются судьбы многих, когда в один миг то, что казалось добром, оборачивается злом, и поздно что-то исправлять.

Жестокость была одним из условий его игры, ничего другого ждать от него нельзя было. Он не собирался и на этот раз, даже играя с хрупкой девушкой, отступать от своих правил.

А Жаклин в своей комнате снова открыла «Медею», решив приобщиться к чужой жизни и к чужой любви, ничего другого ей не оставалось.

Глава 22 Явление героя

Любовь, до сих пор она не думала о ней, не обращала никакого внимания на чувства. Но что стало вдруг происходить ее в душе? Ведь Медея была уверена, что никогда подобная болезнь не коснется ее, волшебницу, почти богиню. Но говорят, что боги страдают и мучаются из-за любви так же, как и простые смертные. Но ведь таким было не всегда.

Как она смеялась над свой сестрой, когда та убивалась из-за того, что ее возлюбленный обратил взор к другой. Да разве можно так страдать и отчаиваться? Да еще из-за пустого мужчины, не способного ценить чувства и страстные порывы. Из всех страстей, только страсть к власти и убийству имеет значение, а любовь лишит тебя радости жизни, и сделает несчастной, раздавленной и брошенной усталой старухой, на которую и взглянуть страшно.

Она никому не позволит измываться над собой, насмешливо игнорировать все ее желания. Да и кто он такой этот мужчина? По какому праву он должен вмешиваться в ее жизнь и что может от нее требовать?

А если он захочет воспользоваться для достижения своих целей ее даром? Заставит ее совершать все, и потом будет почивать на лаврах, не приложив для этого никаких усилий? И не вспомнит даже, кому он обязан всем, что имеет, а люди всегда отличаются черной неблагодарностью. Она не собиралась становиться игрушкой в руках проходимца даже царских кровей.

Цирцея говорила племяннице о том, что богини наверняка будут использовать ее в своих играх. Пусть так, она не сможет противиться Гере или Афине, но уж с Афродитой как-нибудь справиться. Она готова была служить самым могущественным из них и попросит защиты от коварной богини любви. Так думала Медея всегда и особенно в те дни, когда беда стремительно к ней приближалась.

Но Медея еще верила в то, что все будет так как ей того хочется. О страстях Цирцеи, о ее возлюбленных уже складывали забавные сказания. Но может быть тетушка и отлюбит за двоих. Но она не позволяла себе думать о том, что та никогда не ошибается, и все о чем она говорила, осуществится рано или поздно. Дни ее спокойствия были сочтены.

№№№№№№№

Мужчины в их мире не стремились приблизиться даже к царской дочери, они поглядывали на нее издалека, а оставались всегда с теми, кто попроще, для кого не надо звезд с небес доставать и подвиги каждый день совершать.

Никто и ничто не нарушила ее покоя до той минуты, пока в порт их не пошли корабли. Медея в тот момент стояла на высоком откосе и любовалась морем, его вольностью и бескрайностью.

Сначала Медея хотела испробовать свои способности и передвинуть эту скалу на другое место, но потом решила, что это пустая забава и делать этого не стоило. Она с детства любила эта место, здесь можно было укрыться от всего остального мира и ей вовсе не хотелось, чтобы тут вдруг по ее милости появилась пустота. Нет, свои умения надо было использовать для полезных дел. В трудный час, когда нужна будет ее помощь, они увидят все, на что она способна. И все смогут оценить то, о чем сейчас только смутно догадываются. Она снова взглянула на гладь моря и порадовалась тому, что смогла остановить свои необузданные желания. Но через мгновение она уже забыла обо всем и больше не вспоминала.

В тот миг и появились корабли. Чародейка удивилась тому, что не заметила их раньше. Не знала волшебница, откуда они взялись. Но ясно было одно, что-то странное и страшное произойдет в ее жизни, и связанно оно будет именно с непрошеными гостями.

Медея смотрела вдаль и не могла от них оторвать взора. Корабли, между тем причалили, люди стали выходит на берег.

И все они были высоки, стройны и прекрасны. Но видела она только одного, самого высокого и самого красивого из путешественников. Она не сомневалась, что этот человек и был их царем и предводителем. Он был так горд и так властен. Медея знала, что в их мире не было никого, кто мог бы с ним сравниться.

И потом, поняла Медея о них немного. Она узнала, что они эллины и направились к ее отцу не с добрыми вестями. Привело их сюда вовсе не желание на мир посмотреть и себя показать. Знала она и то, что без ее помощи они не справятся со своими делами, и более того — не уйдут отсюда живыми.

Отец уже говорил что-то о видении пришельцев, но ей не было тогда до слов его дела, теперь же это ее очень интересовало, и виною всему стройный юноша с царственной осанкой. Они не видели девушку, стоявшую около живописной скалы и почти слившуюся с ней. И только тот незнакомец, к которому Медея обратила свой взор, он, немного отстав от своих спутников, словно бы желая в чем-то убедиться, посмотрел туда, где она стояла, и пошел к царю последним.

№№№№№№№№№

Медея уже укрылась за скалой, словно бы испугавшись чего-то. Увидеть он ее не мог, как ей тогда казалось. Но странное предчувствие сжало ее сердце:

«Он почувствовал, что я о нем думаю. Он оглянулся». И от такого открытия становилось и радостно и по-настоящему страшно.

Царевна возвращалась во дворец по тайной тропинке, не желая встречаться ни с кем из них, в душе возникло такое чувство, будто она была в чем-то повинна и не сможет искупить своей вины

Она знала, что не хочет их видеть и не хочет показываться им на глаза. Мало ли к ним кораблей причаливало, но такие настроения она за собой замечала впервые и была от этого в полном смятении.

Напрасно ждала девушка, тревоги не исчезали. Со временем они становились сильнее. От ее безмятежного покоя ничего не осталось. Она была уверена, что можно спрятаться до тех пор, пока они не уедут дальше.

Чужаки тут же исчезнут из ее мира и ее жизни, и она будет радоваться, что оказалась такой благоразумной.

Но на этот раз она не была вольна в своих чувствах и порывах. Все было против нее в этом мире. Вот и служанка рассказывала о гостях. Царь был с ними не ласков, но они и не скрывали того зла, которое с собой привезли.

— Ему нечего бояться, — говорила Медея об отце, — он и не с такими воинами расправлялся. А если не поможет меч, то он обратится к Цирцее, она не сможет отказать родному брату в трудную минуту, хотя они и не всегда ладят.

— Неужели эти люди так глупы и не понимают, что они обречены. Как бы отважны они не были, но видно, они совсем не знают царя Этта, если пожаловали сюда. Он легко расправится с ними, если только она не согласится им помочь. А с какой стати она должна помогать чужакам? Она никогда не предаст своего отца. А потому он непобедим. Но им некого будет винить в собственной гибели. Только тот, высокий, который обернулся, как же быть с ним? Но чем он от них от всех отличается?

Уже поздно вечером, когда она заснула, Медея увидела странный сон. Наверное, ее богини думали по-другому.

Глава 23 Сон Медеи

И снился Медее сон, будто пришла к ней какая-то незнакомая ведьма, заверила, что ее прислали богини и сообщила, что она читала Книгу Судеб, на той странице, где ее судьба записана. И указанно там, что выйдет она замуж за Ясона и в Грецию вместе с ним отправится. И там, в Греции, сначала счастлива, а потом несчастна она будет. Большие блага и злодеяния большие совершить ей суждено. Но все на других направлено будет, а ее не коснется.

— Что ты такое говоришь? — возмутилась она, — не правда это, не может такого быть.

Но старуха только смотрела на нее и как-то странно смеялась.

— Не уходи от ответа, это не понравится твоим богиням, — произнесла она, но ничего не ответила ей девушка.

Она хотела проснуться, поскорее проснуться и забыть о кошмарном предсказании. И показалось ей, что доброе и светлое ушло из ее жизни, а какие-то странные тревоги не исчезнут больше никогда. Странное совпадение. С невероятной силой вырвалась она из объятий Морфея. Но и проснувшись, ей не удалось забыться и успокоиться. Наверное, она застонала, просыпаясь, потому что поспешно вбежала служанка, и легонько тряхнула свою госпожу.

— Что случилось? — вопрошала она.

— Нет, ничего, — растерянно произнесла Медея, — но какие — то дурные предчувствия, наверное, вчера мне надо было передвинуть скалу.

— Скалу? О чем ты говоришь, — искренне удивилась девушка, — но зачем тебе это?

Но Медея уже не слушала ее лепета, она думала совсем о другом И какие-то странные, вовсе ей непонятные видения и тревоги теснились в ее сознании. Ей было хорошо известно, что все это не случайно. Но сон только в первый момент так сильно тревожит, а потом он забудется и ничего от него не останется.

№№№№№№№№

Девушка видела, что госпожа ее чем-то очень потрясена и странно тиха, словно заколдованная, двигалась по комнате. Она умела быть незаметной, не вмешивалась в чужие дела. Потому она так долго продержалась в покоях своенравной царевны. Она знала, что Медея может творить чудеса. Правда, никто ничего особенного не видел. Но ведь о скале недавно она сказала серьезно. Хотя, разве такое возможно? Но служанка верила каждому ее слову.

Медея снова попыталась заснуть, но скоро поняла, что ничего из этого не получится. Она боялась засыпать. Боялась, что снова появится безобразная старуха (она тоже рано или поздно будет такой). Но она ведала, как навсегда избавиться от старости, и ради этого можно было пожертвовать и самым дорогом — собственной душой. Темная кожа, скрюченные пальцы, морщины на лице, — никогда она не доживет до старости, останется вечно юной и прекрасной.

Старуха не говорила всего, что знала, и знание ее конечно страшны, ведь добрых не скрывают так упорно, не прячут под мощными заклятиями. Лучше уж вовсе не спать, она знала, сон, который ей приснился и так ее волновал, не забудется весь день.

— Этот юноша с красивого корабля, как сон со всем этим связан? — спрашивала она и не находила ответа. И какое-то странное озарение снизошло к ней с бездонных небес.

— Гелла, ты не знаешь, как зовут предводителя наших гостей? — спросила она, словно о чем-то догадавшись.

— Кажется, его называли Ясон.

— Нет, нет, — яростно воскликнула она, — это не может быть, так не бывает.

Глава 24 Я шел к Беатриче

Старик удалился. После разговора с Жаклин в склепе, он мысленно уносился туда, к юности и любви. Он знал, что его тревожит больше всего то, что девушка никого не любит. И все время твердит о том, что никого никогда не будет любить. Но если так и случится, то ничего страшнее и не придумать. Если бы в его жизни не было любви, то сейчас о чем бы ему было вспоминать? И прав в тысячу раз великий итальянец, что Солнце и светила движет любовь. И в душе человека должны оставаться хотя бы воспоминания о ней, иначе жизнь становится невыносимой.

Может быть, не случись всего этого, и не задумался бы он о происходящем. Но Старик понимал, что его так ранило заявление Жаклин. Конечно, она растеряна, и земля уходит у нее из-под ног. Но жизнь продолжается, ее нельзя отменить. И она обретет смысл, если появится любовь, и она будет страдать и радоваться, но жить.

Говорят, что не все люди на земле наделены даром любить, но он не верил, что с Жак может случиться подобное, ведь она такая юная, хорошенькая, так тонко чувствует. Неужели она останется, не освещенная этим светилом.

Вопросы, вопросы, и никаких ответов. Он хотел вернуться в прошлое, но чувствовал, что настоящее его ни на шаг не отпускает от себя. Все здесь до неузнаваемости изменилось. Он знал еще одно — на склоне лет, как бы печальна не была любовь, сколько бы страданий и душевных мук она не приносила — это лучше, чем ничего.

Жизнь не имеет никакого значения без Таис, она бы даже Жаклин ему сейчас не подарила. Но как ей это объяснить? Она не понимает, и не хочет понимать. Может быть, со временем все изменится, но не слишком ли поздно будет. А коли он все понимает, то должен вмешаться и что-то сделать.

Герцог усмехнулся, глядя на свое отражение в зеркале. На него взирал чужой, усталый человек, растерянный, потерявший покой и душевное равновесие. И все-таки он не стал сетовать на небеса, потому что жизнь его обрела на закате смысл, он сможет, еще успеет хоть что-то предпринять, даже если и ошибется, но он будет действовать.

Понимая, что все равно не заснет и не успокоится, он направился назад в зал. На его счастье Жаклин уже ушла к себе, а Пианист поджидал его терпеливо, сидел молча у рояля и ничего не играл, просто не мигая, смотрел на клавиши

— Ты знал, что я приду? — чтобы хоть что-то сказать, спросил Пианист.

Тот усмехнулся, вопрос был праздным и не требовал ответа, на него и не стоило отвечать.

— Что беспокоит тебя больше всего? — спросил он в свою очередь, хотя и знал ответ на свой вопрос. Но он хотел, чтобы, произнеся эти слова вслух, сам Старик все понял. Может быть, он поймет, что же его на самом деле волнует.

— Я не могу смириться с тем, что Жаклин отказывается от любви, и в замке, как в склепе, хоронит себя. Она опомнится, но не будет ли поздно?

— Чего же ты хочешь? — бесстрастно продолжал Пианист свой допрос.

— Любви для нее, настоящей, как у Данте, — большой и светлой, — уверенно отвечал герцог.

— Хорошо, но ты разве не заметил, что твоя внучка упряма и ничего не хочет об этом знать? И тебе это известно не хуже остальных, как и то, что любовь может быть зла, жестока и закончится плачевно.

— Все равно, — упрямо твердил герцог Ра, — это не имеет значения. Я хочу любви для нее — это лучше, чем ничего. Ведь нынче на нее невозможно смотреть.

Старик знал, насколько это может быть рискованно. Он понимал, кто перед ним находится. А все-таки внутренняя его убежденность, что лучше хоть какая-то любовь, чем вовсе никакой, все еще оставалась, он ничего не мог с собой поделать.

Кожей он почувствовал, что тот принял его вызов и немного испугался, Знал, что еще может отступить, но отступать не стал.

— Она должна пережить любовь, чтобы исчез этот невольный цинизм и неверие, даже безответная любовь лучше, чем ничего. И он был так убежден в собственных словах, что собеседник с интересом на него взглянул.

№№№№№№№№

Пианист вроде бы с ним согласился, и можно было рассчитывать на то, что его внучка не останется во тьме одиночества и бесчувствия. Ну что же, это все-таки что-то, а потом, когда узнает, что, значит любить и быть любимой, тогда он и сможет помереть спокойно.

С этими странными мыслями и заснул старик, сознавая, что он сделал все от него зависящее. И во сне своем он вознесся вслед за Данте на небеса.

И женщина невероятной красоты предстала перед ним. Сначала он боялся взглянуть ей в глаза, считая себя по-прежнему старым и немощным. Но когда увидел свое отражение где — то на зеркальной стене, то понял, что все совсем не так, как кажется: он молод и прекрасен по-прежнему.

Тогда он с радостью и вдохновением поднял на нее глаза. Как он в этот миг понимал всех рыцарей, всех мужчин, готовых умереть за своих прекрасных дам, везде их прославлявших. Нет, в глубине души он по-прежнему оставался юным, восторженным романтиком и ничего с собой не мог поделать

Глава 25 Новый гость

Жаклин, как скоро выяснилось, не последняя появилась в замке. На следующее утро, после их столкновения с Пианистом, в замке появился молодой человек. Он был высок и красив. Черты его лица оказались выразительны. Светловолосый и голубоглазый, он был похож на древнего викинга, такого, какими рисуют их в журналах и учебниках истории, и исторических романах. И хотя никогда прежде Старик Ра молодого человека не видел, но узнал его сразу же. Вернее, взглянув на него, припомнил его отца, бывшего когда-то его лучшим другом. И хотя герцог никак не мог припомнить его имени, пока юноша не представился, но внешность его казалась замечательной.

Старик Ра с грустью, почти со слезами на глазах, глядя на молодого человека, вспомнил, что тот очень понравился Таис (конечно, отец, а не сын). Он так живо представил те годы и себя таким же молодым и прекрасным. Оставалось только обнять его от всей души и приветствовать в своем замке.

А потом Старик узнал, что отец его умер несколько лет назад. И перед смертью умолял его разыскать герцога Ральфа, и оставаться с ним, пока сын и наследник не определится со службой и не женится. Потому что он очень боялся за сына и считал, что без совета мудрого старика тот никак не сможет обойтись в этой странной и часто опасной для молодого человека жизни. Парень поклялся, что исполнит эту просьбу, и не мог нарушить своего обещания. Юноша смущенно развел руками, словно хотел извиниться за то, что все так получилось.

— Хорошо, что ты сюда приехал, — почти восторженно одобрил его решение Старик, — я рад приветствовать тебя в нашем замке. Он моя гордость. Он так огромен и пуст, что просто ждет дорогих и близких для нас людей.

И говорил это старик не для красного словца, он и на самом деле так думал и чувствовал. Его потрясло и подкупило то, что через столько лет друг его юности, умирая, вспомнил о нем, и доверил ему своего внука. Да, конечно, это был внук. Он льстил себе и другу, вольно или невольно, но когда здесь появились молодые люди, владения его оживали.

— У меня две недели назад здесь поселилась внучка, хотя она почти монашка, но такому молодому и красивому человеку нетрудно будет изменить ее взгляд на этот мир, — продолжал Старик.

Он говорил и сам дивился тому, как много говорит, воодушевившись. И как — то он совсем не был похож на себя обычного. Но юноша видел его в первый раз, потому и не мог ничему удивиться. Юноша расположился в комнатах, для него отведенных, и от слуг узнал о прекрасной незнакомке, погруженной в свои печальные мысли.

— С ней даже увидеться не так просто будет, — услышал он одно из откровений.

Но на его вопрос, что же ее может так печалить, они ничего говорить не стали, считая, что семейные тайны не их ума дело, и если герцог захочет, он сам обо всем и поведает своему гостю.

Юноша понял, что обычных сплетен о хозяевах он здесь, скорее всего не услышит.

— Ну что же, это даже интересно, — про себя подумал он.

№№№№№№№№№

У графа Ричарда тоже были свои тайны и печали, которые и гнали его укрыться от привычного мира, хотя бы на короткий срок. Тогда он и вспомнил об обещании, которое дал своему отцу. Он убегал от столичного шума. И зная, как далеко был замок, и как мало там бывало гостей, он надеялся, что не встретит там знакомых лиц, не появится в домах, где всем про всех было известно и ничего нельзя скрыть. Если прежде все дамы пытались навязать ему своих дочерей в жены, спешили с ним породниться, то теперь они наоборот отводили взгляды и делали вид, что увлечены разговорами, но и то, и другое было одинаково противноЗамок герцога показался ему краем света. И для начала он решил там остановиться, а потом будет видно. Он так много слышал о нем, но реальность превзошла все ожидания. Усадьба его отца, хотя он и не был бедным человеком, казалась нищей и убогой, в сравнении с этим древним строением. Она была просто местом для жилья. Ричард не любил там долго оставаться, и купил себе дом в городе. И вообще он мечтал увидеть свет и побывать в разных уголках мира, а уж потом думать о том, что делать с отцовским наследством. Но он понял, что если после всех скитаний своих захочет куда-то вернуться, то именно сюда. Не случайно герцог после смерти жены и дочери навсегда поселился здесь. Если где-то на земле есть Эдем — это, то самое место. Так восторженно воспринял он новое место своего временного обитания.

Ему рассказали о том, что вечером часто герцог садится к роялю и играет так божественно, что ангелы слетаются, чтобы послушать его, а простому смертному можно умереть от восторга.

Его немного позабавили такие сравнения, он не привык доверять слугам, даже преданным своим господам, да и что они вообще в настоящей музыке и искусстве могут понимать.

Но он непременно решил послушать вечером, что же там такое происходит на самом деле. Музыка в полумраке — это должно впечатлять, кто бы в том сомневался.

Надо признать, толк он в музыке понимал, и сможет оценить, насколько преуспел Старик в исполнительском искусстве. Ричард был высоким ценителем настоящего искусства, хотя сам никогда не осмелился сесть к роялю, зная, что его слышит хоть одна живая душа. И еще больше, чем услышать Пианиста, ему хотелось неожиданно столкнуться с девушкой, хотя бы взглянуть на нее, если не удастся пару слов сказать, познакомившись с юной герцогиней.

Граф благодарил Бога за то, что так неожиданно оказался здесь.

№№№№

Бобби сообщила Жаклин о появлении юноши в их замке. Она говорила о том, что Старик был знаком с его дедом и радушно принял его, как своего родного внука.

Последние слова больно задели Жаклин. Серж никогда не сможет вернуться в свой замок, а дед радушно встречает чужого юношу, кем бы он ни был, да хоть его внебрачным сыном. Хотя, зная об образе жизни герцога в это можно поверить едва ли, но вот дурные предчувствия ее все-таки не оставляли. В ее душу закралось подозрение, уж не жениха ли Старик для нее пригласил, не старается ли он устроить ее судьбу. Хотя на него это не было похоже. И она никогда не простила бы ему такого, но всякое может быть.

Волна гнева обожгла ее душу. Жак опомнилась и упрекнула себя за то, что, скорее всего, несправедлива к старику, это случайность и ничего он не предпринимал. Но девушка ничего не могла с собой поделать. Она точно знала, что встречаться с молодым человеком не собирается

Это будет нетрудно сделать, его предупредили, вероятно, что она не слишком приветлива, и не только не ищет себе мужа, но все делает для того, чтобы такого не случилось. И молодой человек не станет сближаться с ней, ведь мужчины не могут смириться с отказом. Хотя кто сказал, что он вообще этого хочет? Что за глупые фантазии.

Он, как и многие, наверняка хочет полюбоваться старым замком, а она уже напридумывала бог весть чего и тешит себя иллюзиями. А этот Ричард, или как там его зовут, будет говорить свои знакомым о том, что гостил в замке и знаком с его хозяином и только. Вот и все объяснения для этого внезапного вторжение, а невесту и жену он себе в столицу искать отправится. И с чего она взяла, что нужна ему, у него могут быть такие — то тайные желания, но чтобы ради нее проделать этот долгий путь — смешно и нелепо.

Глава 26 Тайна Ричарда

Старик был искренне рад тому, что Ричард принял его предложение, и ему понравилось у них. Судя по всему, он решил остаться здесь хотя бы на недельку.

И вот, представленный самому себе (это ему тоже понравилось), Ричард наблюдал не суетность всего вокруг происходящего. Парк был таким огромным и таким ухоженным, что казалось он заполняет весь мир, и ему нет конца и края. И главное, здесь не было людей, того столичного общества, от которых он так устал и так поспешно бежал в глушь.

Дед его был прав, и хорошо, что ему не пришлось ехать слишком далеко в какую-нибудь Австралию. Но мысли Ричи во время первой прогулки по саду все время уносились в прошлое. Хотя ему было всего двадцать пять лет, и прошлое не могло быть таким уж длинным. Но он спрашивал себя, чего же в нем было больше хорошего или дурного. Но чаша весов все время колебалась то в одну, то в другую сторону.

В кронах деревьев, когда он вглядывался в них пристально, проступали лица девушек, любивших его и любимых им.

Чувства почти никогда не обнадеживали — это его угнетало. И только одно лицо, девушки, принесшей ему столько несчастий, его он не вспоминал. Стоило только оживить память, и оно затмевало все остальные. Но было еще одно лицо, девушки, которую он никогда в жизни своей не видел, но пред которой ощущал себя особенно виноватым. Он очень хотел и очень боялся ее увидеть. И хорошо, что он уехал из города и здесь их свидание невозможно.

№№№№№№№№

Граф Ричи шел и шел по красивой аллее, а парк все не кончался. Но он успел заметить, что тропинка исчезла у него из-под ног, а впереди оказался мрачный склеп. И он так испугался этого неожиданно выросшего на его пути каменного сооружения, что и сам кажется, окаменел и не мог сдвинуться с места.

Внезапно очнувшись, граф резко пошел в противоположную сторону, не оглядываясь, почти не дыша. Он не боялся даже заблудиться, хотя в этих местах был впервые.

Но что могло его так напугать и встревожить? Такая бледность и холодный пот не появлялись на красивом лице его, даже когда он сам заглядывал в лицо смерти.

В кругу своих знакомых он прослыл невозмутимым, им казалось, что никакое событие не могло вывести его из себя, и вдруг все так резко переменилось в один миг.. Откуда взялся этот страх? Может быть, была какая-то тайна, о которой он сам пока еще не мог знать, ведь далеко не все известно человеку. И хорошо, что рядом с ним не было никого. К его удивлению уже наступил вечер, и закат алел за спиной графа, хотя ему казалось, что прошел час, не больше.

Он видел вдалеке там, где горели огни в камине, и, наверное, загадочная девушка слушала музыку, о которой говорили в полдень с восторгом слуги. И может быть, старик уже ждет гостя и волнуется.

Ричард прибавил шаг. Его встретил мальчишка, герцог боялся, что он заблудился и послал одного из своих слуг, чтобы тот разыскал их гостя.

№№№№№№

Там, в полумраке залы все было так, как ему представлялось. Он невольно остановился около огромных окон, распахнутых в парк. В замке звучала музыка. И что уж окончательно потрясло Ричи, это были грезы его любимейшего Шумана. Граф замер перед окном, и не мог сдвинуться с места. В полумраке в глубине зала он и на самом деле увидел герцога у рояля. Никаких сомнений в том, что это был Старик Ра, у него не было.

Слуги повторяли чужие слова, вряд ли они сами могли оценить такой класс игры, который с первых нот понял он, но это на самом деле было ни с чем несравнимо.

Наверное, старик все это время упражнялся и достиг небывалых высот. Но в глубине души Ричи понимал, что для такого уровня мастерства не хватит и двух человеческих жизней.

На противоположной стороне он видел белое платье, девушка не вошла в залу, а разглядеть ее с того места, где он стоял в полумраке, было невозможно.

А когда смолкла музыка, пока он дошел до двери, да еще не сразу отыскал дорогу в залу, девушка в белом к тому времени уже бесследно исчезла. Он часто спрашивал себя потом, а была ли она в тот вечер, не показалось ли ему все это? Он весь день думал о ней и так хотел увидеть, что вполне мог желаемое выдать за действительное.

Исчез и герцог, его нигде больше ну было видно, а так хотелось поговорить о музыке.

Ричарду ничего не оставалось, как подняться к себе, простоять до полуночи у открытого окна, вдыхая свежий холодноватый воздух и глядя на яркие звезды.

Он даже радовался тому, что не встретился с девушкой, все было впереди, и чувствовал он себя свободнее. Так много грустного, даже горького было связанно у него с платьями, улыбками, трепетными чувствами. А ему так хотелось покоя и забвения.

Если она не понравится ему, это его нисколько не расстроит, значит, бог сжалился над ним, и даст возможность немногого передохнуть.

Старик не случайно не стал встречаться с Ричардом, ему не хотелось обманывать юношу, слушать восторги об исполнительском мастерстве, которых он ни коем образом не заслужил. Но и выдать чужую тайну он не мог А потому герцог Ра вовремя укрылся, избежал встречи с молодым человеком. Первое впечатление всегда самое сильное, не стоит играть с судьбою, выиграть невозможно, а для обмана он слишком стар.

Часть 2 После дуэли

Лирическое отступление

В дождливый вечер, в замке, словно в склепе,

Печальный старец говорил с богами.

А за окном шумел, ярился ветер,

И он внимал унылой этой драме,

Разыгранной когда-то на закате,

Когда он был красив, удачлив, юн.

И жил в России, словно в древней сказке,

Едва тревожа первозданность струн,

Там гусляры ему о князе пели,

Императрица так мила была,

Его душой лишь страсти овладели,

Когда она невинная, пришла.

Но муж ее ревнивый — Демон ада,

Кидался снова, требовал дуэль.

Императрице этого и надо,

И все твердил о грезах снов Мишель.

Что делать? Эта странная Россия

Щедра и так жестока в грозный час,

Он просто франт, не гений, не мессия,

Запутался, остался среди нас.

А тот другой не отступал зловеще,

И вот уже обласканный француз

Стал дьяволом для всех любимых женщин,

И заключил в отчаянье союз

С ее сестрой, да, та его любила,

Но даже это душу не спасло,

Там Черной речки яростная сила —

И свет смотрел то с жалостью, то зло.

А Демон умирал, и жаждал мщенья,

Как будто он уже не отомщен.

Что помнится? Прекрасные мгновенья,

И о России снежный этот сон.

А император смотрит виновато,

Хотя не ясно, в чем его вина.

Да, их кареты увезут куда-то,

Назад, в Париж, несчастная страна.

Вся жизнь — упрек, кому, за что не ясно.

— Нам Пушкина Россия не простит.

Старик пытался объяснить напрасно,

Что все не так. Махнул рукой, молчит.

Что жизнь его, когда поэт убитый

Стал непорочен в скорбный этот час.

У них в чести лишь мертвые пииты,

О, как от гнева их сердца стучат…

Жизнь — только сон, тяжелый и ненастный,

Врывался ветер и метался взгляд,

Старик шептал: — Конечно, все напрасно,

Они его теперь нам не простят.

А в старом замке все кружились тени,

И слышались то смех, то голоса,

Он не общался с этими и теми,

Смотрел в огонь то час, то полчаса.

А там мелькнет опять императрица,

И Черной речки белая тоска,

И с этой болью вечной не ужиться,

Теперь Россия страшно далека,

И все-таки в унылый час заката

Старик пытался мрак тот одолеть,

И все спешил, и все летел куда-то,

И наконец пришла с усмешкой Смерь.

— Тебе пора, — она ему сказала, —

Пошли туда, где будешь вечно юн,

Императрица ждать тебя устала.

И тронула небрежно трепет струн.

В той музыке мажор с минором слиты,

И той «Баллады» вечные черты,

Забыты все, но лишь мечты разбиты,

И снова у последней высоты

Он видит, как заснежена Россия,

У Черной речки белый снег и кровь.

Все скомкано, его слова простые

Заглушат вопли, и вернется вновь

Тот странный мир, обласкан он сначала,

А после проклят и забыт навек,

И лишь ворона яростно кричала,

Металось пламя, только свет померк.

А за окном шумел, ярился ветер,

И он внимал унылой этой драме.

В дождливый вечер, в замке, словно в склепе,

Печальный старец говорил с богами.

Глава 1 Первая встреча

В то утро Ричард проснулся позднее обычного и не спустился к завтраку, передав герцогу, что он не хочет есть, извинившись за свое отсутствие.

Подойдя к окну, он взглянул в сад и увидел Девушку в голубом с высоты второго этажа.

Жаклин срезала розы, печально вглядываясь в каждый цветок, была тиха и невероятно хороша в своем просом платье.

— Наверное, в нее невозможно было не влюбиться с первого взгляда, — восторженно подумал юноша в тот момент.

Ричард быстро оделся, не дожидаясь своего слуги, чем крайне удивил его, и по дороге думал о том, что на этот раз они непременно должны случайно встретиться.

Но почему до сих пор она даже не увиделась с ним, если она не уродина и не сумасшедшая. Старик говорил о том, что у нее нет жениха, но почему она прячется здесь. И сколько времени она здесь находится. В свете он ее не встречал ни разу, иначе бы обязательно запомнил.

Впервые граф пожалел о том, что их слуги не были болтливы, и ему скорее всего ничего не удастся узнать о девушке, даже если им что-то известно.

Он торопливо шел в сад и радостно улыбался, забыв обо всех странностях, которые так задержали их встречу. Но тайны станут явью, и что бы ни было скрыто от посторонних глаз, он найдет к ней подход.

Ричи, правда уже успел убедиться в том, что в некоторых случаях тайнам лучше навсегда тайнами и оставаться, но пока он твердо верил в то, что это не тот случай.

Жаклин спокойно и очень медленно с охапкой роз в руках двигалась к нему навстречу.

— Здравствуйте, сеньорита, меня зовут Ричард, я гость в вашем замке, — заговорил он весело и любезно, и обаяние было его отличительной чертой и сразу бросалось в глаза.

Девушка только едва заметно улыбнулась и смотрела на него без всякого чувства, так смотрят на прекрасные, но холодные статуи в лунную ночь. Хотя почему ночь, если было прекрасное, солнечное утро?

— Надеюсь, вам нравится у нас здесь, — скорее из вежливости спросила Жаклин, — простите, но я должна идти, цветы нужно поставить в воду, они быстро погибнут.

И какая — то обреченность была в звонком голосе, словно она говорила не о благоухающих розах, а о себе самой. Ему так показалось, но что это за упадок чувств и сил, она так юна и прекрасна…

№№№№№№№№

Жаклин ушла так поспешно, что Ричард не успел больше сказать ни слова, он не удержал бы ее, наверное, даже если бы осмелился схватить за руку. Но и тогда она, скорее всего бы выскользнула и исчезла.

Граф так и остался стоять на садовой дорожке, совершенно растерянный, не понимая, чем же вдруг обидел ее, почему она так непреступно холодна. Со всеми ли она так обращается, или он ей почему-то не понравился.

Но если даже и не нравился, могла бы быть просто вежливой, разве это так трудно, тем более он здесь в гостях?

Но юноша чувствовал, что бессилен что-то изменить. Он все еще стоял там же, когда почти незаметно и неслышно к нему подошел старик и тихонько тронул его за плечо.

— Я видел то, что тебя так расстроило, дорогой, — говорил он немного рассеянно, — не принимай близко к сердцу. Я же предупреждал тебя, что Жаклин немного странная девушка. Она прекрасно воспитана, но очень своенравна, и всегда презирала правила хорошего тона. Но она не доставит тебе хлопот и неприятностей. Конечно, это случится не сразу, но все может измениться в один миг. Судьба была к ней в последнее время особенно жестока. Она должна прийти в себя. Пошли пока выпьем по чашке кофе, есть отличное вино, не расстраивайся, все проходит, и это пройдет, недавно мне тоже казалось, что я не смогу достучаться до ее истерзанной души, но я ошибался.

Замок располагает к таинственности. Вот сам хозяин его, кажется, извинялся за все тайны, которые еще могли возникнуть на их пути. Ричард оставался здесь только гостем, и должен был принять все, как есть. А может быть, какая-то разумная сила отодвигала тот срок, когда он должен был узнать страшную тайну.

Но если человек неожиданно врывается в чужой мир, разве может он сразу все узнать и понять. Пока гость только вглядывался в лица обитателей замка, и был уверен, что почти никакого отношения к ним не имеет.

№№№№

Жаклин вернулась к себе немного раздраженной. Она видела, что этот юноша пылко рванулся к ней навстречу, очень хотел познакомиться, но она злилась и на него и на себя. Почему он так поступил, если она сразу дала почувствовать, что не нуждается в его обществе. Как можно так себя навязывать?

Жак видела врагов во всех мужчинах, он мог, конечно, этого не знать, но и за это она не хотела и не собиралась его прощать.

Старик был прав, к нему она привыкла, приняла его, хотя и не сразу, но не знала, как общаться с другими мужчинами, о чем говорить с ними — они были чужестранцами, нанесшими ей непоправимую обиду, хотя даже и не догадывались о том, что же такое совершили. Но она не потерпела бы насилия над собственной душой даже от единственного ей близкого мужчины — ее деда, что уж говорить обо всех остальных?

Но все-таки был единственный из них, для которого она делала исключение — Пианист. Только он не врывался к ней, не навязывал своего общества, не пытался узнать какие-то ее тайны. Это она сама неизменно спешила к нему навстречу, вот что главное. Потому и не было у нее к Двойнику ни обид, ни претензий, а если бы вдруг он исчез, она сожалела бы об этом почти наверняка.

Девушку задевало даже то, что он не обращал на нее внимания. Это должно было ранить любую женщину, даже такую юную и несмышленую как Жаклин. Но был ли он мужчиной? Разве она с первого взгляда не усомнилась в этом, не поняла нечто, недоступное разумению других. А может, он сам хотел, чтобы она поняла это и не заблуждалась на его счет.

Пианист был спокоен и вежлив, невозмутим как истинный хозяин положения.

№№№№№№

— Ну что же, — пожал плечами Ричард, — если она такая странная и не хочет разговаривать, — это ее право.

Он прекрасно осознавал, что насильно мил не будешь, как бы этого кому -то, и ему самому не хотелось. Старик, правда, уверял, что все в их отношениях может измениться, но даже если такого не случится, он не собирался на нее сердиться. Вопреки всему ему хотелось остаться в старом замке как можно дольше. Они могли только иногда случайно встречаться, но он не станет настаивать и искать с ней свидание. И вдруг однажды он сможет ей помочь и спасти ее, если возникнут какие-то трудности, тогда он и поспешит на помощь.

Ей может стать внезапно плохо, и он будет единственным из всех, кто окажется рядом и поможет ей, после этого она уже не сможет быть так холодна. Благодарность не такое уж скверное чувство, со временем оно может перерасти во что-то большее.

— Но если она хочет умереть, — твердил внутренний голос, противореча его рассудку, — и возможно ей вовсе не захочется быть спасенной.

— Никто в мире не хочет умирать, это только кажется, — уверял голос разума

Но сам Ричард растерялся и не знал больше, чему он должен верить. И его порывы, и подвиги и на самом деле могут оказаться напрасными. Вдруг она возненавидит его еще больше?

Ричард упрекнул себя за то, что он слишком много об этом думал, надо положиться на время и случай. И все наладится само собой.

Глава 2 Зов тени

Пианист, словно в подтверждение слов Жаклин, не играл в тот вечер. И от этого стало особенно грустно. Может быть, он хотел наказать девушку за то, что она так грубо обошлась с их гостем. Вряд ли кому-то такое понравится. Но даже ради него она не собиралась меняться. Хотя было обидно увидеть пустой зал. Она ждала и даже пыталась угадать, какая будет музыка на этот раз.

Не было никакой музыки. И вдруг она с грустью подумала о том, что ее может вообще не быть. И только когда Жаклин укладывалась в постель, вдруг почувствовала, что кто-то зовет ее в темноте парка в беседку, где она любила и прежде подолгу сидеть в одиночестве.

Это казалось очень странным, но, несмотря на тьму, она не ощущала страха, а ведь там мог оказаться кто угодно.

Жак ничего никому не сказала, быстро встала и позвала тихонько огромного пса, черного, как это беззвездная ночь. Он тут же радостно взвизгнул, обрадованный тем, что пригодился, наконец, хозяйке. Она вспоминала о нем не так, хотя он все время ждал этого.

Этот пес родился здесь — Старик всегда любил породистых собак. Но он никого не признавал, и был странно капризным созданием, что немало огорчало в свое время герцога. Ведь он приучил всех своих собак к послушанию, но не этого. Потом он не обращал на пса внимания, и только иногда звал с собой на прогулку.

Все переменилось, когда появилась Жаклин. Он ей подчинился с первого взгляда, найдя родственную душу. Он сидел под ее дверью, а во время трапезы или прогулок, искал ее глазами среди остальных. Сначала девушка не замечала этого, но потом порадовалась и оценила его преданность. На всех прогулках он неизменно оставался рядом.

И она была к нему внимательна и ласкова. Они оставались и в парке и в лесу вдвоем и совершали длительные прогулки. И оба они ненавидели котов — это их роднило еще больше.

Вот и на этот раз они оба спокойно шагнули в темноту. Собака и на шаг не отходила от любимой хозяйки, она иногда тихо звала его — Том! И он тут же подавал голос, понимая, что, в отличие от него, она не очень хорошо видит в темноте. А он готов был вцепиться в горло любому из тех, кто хоть шаг сделает в ее сторону. И она была уверена в своем защитники, и ничего не боялась, когда пес шагал рядом..

№№№№№№№№№

Вернулись они с прогулки поздно, словно старались укрыться от мира людей, ждали, пока те улягутся спать и забудут о том, что девушка и собака живут с ними рядом.

Приостановившись, Жаклин посмотрела на окна замка. В комнате гостя горели свечи, в комнатах деда царила тьма. И еще одна тонкая свечка горела в комнате матери, в той самой, к которой они со дня ее смерти не приближались, с тех пор, как их не стало. Сначала там жила бабушка. Но она умерла почти сразу после ее рождения. Потом, когда Луиза подросла, то уговорила отца, чтобы он позволил ей там жить, а когда пришло известие об их гибели, больше никто туда не заходил. Странно, никогда прежде она не обращала на это внимания, но неужели кто-то из слуг там зажигает каждый вечер свечу?

Но зачем они это делают? Но Жаклин упрекнула себя за то, что вышла из дома не для того, чтобы разглядывать окна, она направилась дальше. Глаза немного привыкли к темноте, видела она уже лучше. Ей показалось сначала, что беседки не было на ее привычном месте. Но она просто немного отклонилась в темноте и еще не дошла до того места. Пес решительно пошел вперед, и она устремилась за ним.

Беседка странно белела во тьме и казалась пустой. Но она была почти убеждена, что там кто-то был. И хорошо знала, кто именно. Потому она и была такой спокойной.

— Серж! — позвала она тихо, — я знаю, что это ты звал меня, и потому я здесь.

Собака насторожилась и тихо завыла. Наверное, пес сам этому удивился. Он хотел зарычать, но не понял на кого, а ведь ее хозяйка с кем-то разговаривала. Но Том никого не видел поблизости, только чуял что-то странное.

Жаклин больше не обращала внимания на пса, хотя он, верно, стоял на страже, и только мертвым покинул бы ее в ту полночь. Он чувствовал какую-то необъяснимую опасность. Не просто же так они шли сюда в темноте в такой час.

Жак видела его бледную, едва различимую тень. Он тоже взглянул на нее из своего далека.

— Меня очень тревожит то, что ты так грустна, что ты и не живешь вовсе, — услышала она голос брата и впервые за долгие дни разрыдалась.

А когда немного успокоилась, то заговорила:

— Но как же я могу жить, если ты меня так безжалостно бросил?

Столько боли и страдания вместил ее голос, что любой должен был содрогнуться. Но говорят, что души ушедших бесстрастны к тем, кто остается на земле. Никак по-другому не могла объяснить Жаклин для себя поразительное спокойствие Сержа. Этим-то призрак меньше всего был похож на ее брата..

— И все-таки не забывай, что ты жива, а уныние — самый тяжкий грех. Я часто брожу по нашему замку и не смогу успокоиться до тех пор, пока не увижусь с тобой, — упрекнул он ее.

— И пусть, — упрямо говорила Жаклин, — тогда ты обо мне не думал, что же хочешь от меня теперь?

Кажется, он рассмеялся, или ей это только показалось. Но смех был такой звонкий и такой знакомый. И ей так хотелось броситься к нему в объятия, но почти сразу же Жаклин поняла, что это невозможно. Обнять, прижаться к нему, рассмеяться, убедиться в том, что все по-прежнему, а эти дни были только жутким сном, который, наконец, закончился. Она продолжала просто стоять и всматриваться в темноту.

— А как ваш гость? — спросил он неожиданно, когда они стояли и молчали уже очень долго.

— Не знаю, какое мне до него дело, пусть дед хоть весь замок заселит, мне никто не нужен, раз нет тебя.

Она заметила, что в его глазах появилась тревога.

— Я не хотел этого, Жаклин, — Серж хотел что-то еще сказать, но повернулся спиной и в то же мгновение исчез.

Она протянула руки в пустоту, пытаясь его удержать, коснуться ладонями, но вокруг царила только пустота, и она отошла в сторону. Очнулась Жак быстро, в это время Том зарычал и бросился в темноту, кто-то вскрикнул, кажется, рухнув со всего размаха на землю.

— Том, отойди! — резко приказала она, не понимая, что ей может грозить какая-то опасность.

В тот момент неожиданно выплыла луна, словно хотела помочь хоть что-то увидеть в кромешной тьме.

На земле она увидела Ричарда. Собака готова была вцепиться ему в горло. Она уперлась лапами в его грудь и ждала ее приказа.

— Отойди, Том, он нам не страшен, — настойчиво, но уже спокойно говорила Жак.- Я не понимаю, что вы здесь делаете, — обратилась она к юноше.

— Но я хотел проводить вас, — оправдывался он.

— Если мне будет нужно, я попрошу вас об этом. Это мой сад, я не нуждаюсь в услугах и охранниках.

Пес, услышав резкие нотки в голосе, попытался снова броситься на парня, так внезапно вторгшегося в их мир. Но девушка схватила его за ошейник.

— Пошли, Том, это наш гость, он обойдется без твоих ласк и нежностей.

И она зашагала впереди, злясь на весь мир, с досадой думая, что граф уже во второй раз за последнее время врывается в ее жизнь, не спросив разрешения. Она потеряла тень Сержа из вида из-за него и все пошло не так, как ей хотелось. А он имеет наглость заявлять, что он ее провожал. Это после того, как она ясно дала ему понять, что не нуждается в этом.

№№№№№№

Но думала Жаклин в первую очередь о милом призраке. Он говорит, что не может успокоиться, тревожится о ней. И она не сможет успокоиться, пока остается здесь. Единственно правильное решение — оставить все и уйти к брату. Как жаль, что она не успела спросить у него, должна ли так поступить или нет. Хотя она знала его ответ на этот вопрос. Но что больший грех — уныние или самоубийство?

Наверное, Жак бы разрешила этот вопрос для себя. Если бы в тот миг ее взор не пал на окно деда. Он стоял в темноте перед этим окном, усталый и одинокий старик и, не отрываясь, смотрел на нее. Он смог разглядеть ее в темноте. Видно, он угадал, о чем она могла думать в такой поздний час.

Этого парня, возможно, послал тоже он, чтобы попытаться остановить ее, найти и вернуть назад. Но куда среди ночи могла отправиться юная девушка, у которой нет ни одного знакомого мужчины? Он был бы счастлив, если бы она отправилась на тайное свидание, но в это никто не поверил бы в тот момент.

Жаклин стало так жаль Старика Ра, что она усилием воли прогнала гадкие помыслы. Еще одни похороны, съезжавшиеся родственники и знакомые, которые будут на все лады обсуждать странные происшествия в замке. Нет, ради спокойствия Старика не стоит давать им повод развлечься.

Сколько нужно странных и бессмысленных смертей, потерь, чтобы все успокоилось и утихомирилось?

Жак вспомнила милую тень, слова Сержа и решила, что не имела права на такой шаг, пока Старик был жив, он не заслужил всего этого кошмара.

Из-за туч неожиданно выплыла луна, и этот мутный свет почти ослепил девушку.

Кромешная тьма в тот же миг рассеялась, Жаклин вздрогнула и попятилась, но пес радостно запрыгал вокруг нее, ставил лапы ей на плечи. Ему показалось, что все самые печальные минуты миновали. Старик же вовсе не разделял его радости.

Глава 3 Болезнь Ричарда

Несколько дней в замке было тихо и мирно, без особых происшествий жили его обитатели, почти не встречаясь друг с другом.

А потом случилось нечто непредвиденное.

Старик в этот день отправился в столицу, ему нужно было уладить какие-то дела с наследством и завещанием, адвокат просил его пожаловать в контору, хотя, чаще всего сам являлся к нему в замок. Но это герцога не огорчило и не расстроило. По делам он выезжал иногда, оставаясь совершенно спокойным, невозмутимым, на этот раз даже был благодарен адвокату за то, что тот настоял на своем. Он сообщил своей внучке, что вернется только к ужину.

Ричард в это время уехал верхом, он проводил Старика до станции. Герцог рассказывал парню по дороге о хорошенькой девушке в соседнем замке, о которой ему все время напоминали слуги.

В усадьбе установилась тишина и покой. Жаклин вздохнула облегченно и села за свой дневник.. Она так давно не обращалась к единственному своему собеседнику, с которым была откровенна. Эту тетрадь подарил ей когда-то Серж. И она писала все, что тревожило, волновало, угнетало ее в последнее время. И неизменно девушке становилось легче. Ей казалось порой, что брат слышит все, о чем она думает, читает то, что она пишет. И яркая желто –синяя бабочка, влетевшая в ее покои и кружившаяся перед старинным зеркалом была тому подтверждением.

Она решила написать обо всем, что было с той роковой минуты, до сегодняшнего дня, пока память еще хранила подробности и детали. Жак знала, как интересно это может быть потом, когда пройдет время, которое не только лечит, но и часто стирает из памяти многие очень важные детали. Она давно собиралась с духом, и понимала, что время уходит безвозвратно, дальше откладывать не стоит.

Страницы заполнялись ее мелким аккуратным почерком, а она все писала и писала. Это оказалось не так больно, как она полагала в начале. Она оживляла Сержа и те последние дни, когда они были вместе, и казалось, что ничто не может им угрожать. Иногда ей даже казалось, что он воскресал в те минуты, когда она занималась писательством. Если бы она смогла обнять его и убедиться в том, что это не сон. Да, она ощущала его присутствие и была уверена в том, что он все время где-то рядом. Кто-то чужой и дальний однажды рассказывал ей, что ушедшие до срока, погибшие молодыми, остаются на земле столько, сколько им следовало прожить, чтобы умереть естественной смертью от старости. Она вспомнила тот давний разговор и поверила в то, что так это и будет с Сержем.

Это вдохнуло в нее какие-то силы. И когда он звал ее ночью на свидание, он, вероятно на это и рассчитывал.

№№№№

Сколько времени Жак еще сидела в тишине и покое? Она не смогла бы сказать этого точно. И только перестук копыт коня заставил ее поднять голову от тетради. Ей показалось, что загадочный черный всадник пожаловал на ее зов, скорее похожий на мольбу и стон, совсем, как в «Балладе» Шопена. Именно гениальный композитор многое угадал, обнажая и ее желания и чувства в своей упоительной музыке.

Этот поразительный человек — печальный гений, наверное, очень удивился, если бы каким-то образом узнал, как его чувства совпали с мыслями и чувствами юной незнакомки, внимавшей его музыке.

Фантазия и странное желание унесли ее куда-то далеко, подарили ей разочарование. На том месте, где должен был находиться загадочный всадник, который мог привести в трепет и более стойкое сердце, она увидела Ричарда. Он летел на какой-то невероятной скорости и кажется, не мог справиться со своим конем.

Жаклин уже хотела спокойно отойти от окна и вернуться к дневнику, но лошадь на всем скаку развернулась, встала на дыбы. Усидеть в седле было невозможно. И Ричард полетел кубарем вниз. Жаклин, разучившаяся чему –то удивляться, особенно в последнее время, пронзительно воскликнула. Еще мгновение смотрела на него из окна. Он лежал лицом вниз и не шевелился.

Она крикнула слуг, но никто на ее зов не отозвался, все они были заняты своими делами. В замке стояла поразительная тишина. Жак пожалела о том, что была почти одна. Она бросилась вниз, в страхе, что он может быть уже мертв.

Жаклин добежала до Ричарда первой. И хотя не боялась крови и смерти, но на этот раз жуткий ужас охватил ее. Ведь все происходило на ее глазах, и парень ни в чем не провинился перед нею, а судьба сыграла с ним злую шутку.

Она рывком перевернула его, он дышал, но был без сознания. Видя, что он еще жив, она бросилась к слугам и приказала перенести его в комнату, а сама тут же послала за доктором.

Граф лежал на кровати, все еще не подавая призраков жизни. Она почувствовала, что умереть он может в любую минуту, от этого страшно сжималось ее сердце. Снова она мысленно переносилась в часовню, где лежал недавно Серж, уже давно не дыша, но тогда она все еще надеялась, что он очнется, и это будет самым счастливым мгновением в ее жизни — настоящим чудом. Прошлое и настоящее сместилось, но Ричард был жив, хотя чем-то похож на мертвого. Доктор приехал быстро. Он долго стоял над ним, слушал ставил какие-то уколы, и все время молчал.

— Его нужно отправить в больницу? — спросила Жаклин, пораженная тем, что он так долго ничего не говорит..

— Его нельзя тревожить, — подал голос доктор, — боюсь. Что ему уже никакая больница не поможет, — вдруг отрывисто произнес он, — я маг-волшебник, врачи не умеют творить чудеса. Думаю, через несколько часов, максимум через сутки произойдет худшее. Это ваш жених, герцогиня? — спросил он заботливо, что-то соображая и прикидывая.

— Нет, — так же спокойно произнесла Жак, — но он дорог деду, как родной внук, боюсь, что это будет очень сильным ударом для Старика.

— Смерть в таком возрасте особенно страшна, но с ней почти невозможно бороться, такое случается очень часто. Я поставил обезболивающее, остается ждать и молиться, — развел он руками.

— Чего ждать? — с ужасом спросила Жаклин.

Хотя она все понимала, не требовалось ответа на вопрос.

Она понимала, что смерть ее преследует на каждом шагу и беда никогда не ходит одна. И сейчас она стояла рядом. И девушка даже оглянулась, понимая, что увидит странную даму в черном. Стояла она совсем рядом, можно было рукой дотянуться до нее.

Но доктор развел руками и сказал, что он больше ничего не может поделать. Он пообещал заехать через несколько часов. Жаклин не могла его задерживать. Она знала, что его ждут другие больные, те, кому он, возможно, еще сможет помочь.

Как странно снова в один миг изменилась ее жизнь. Она должна оставаться одна с юношей, которого почти не знала, и терпеливо ожидать его смерти. Выпадают ли еще кому-то в этом мире подобные испытания?

Она сидела неподвижно и долго смотрела на бледное, почти безжизненное лицо. Надо было признать, что был он очень красив, странно, что она не разглядела этого в тот миг, когда он хотел с ней познакомиться, был жив и невредим.

Он показался ей очень милым, вероятно, был хорошим человеком, только этого ей уже не суждено было узнать никогда — какая злая и глупая шутка дьявола или судьбы самой, кто это может знать точно.

Иногда ей казалось, что он не дышал, и тогда она невольно вздрагивала, вглядывалась и вслушивалась в происходящее. Если дедушка не вернется, ей придется провести около его кровати всю ночь. Слуги сновали туда и сюда, но они надолго не задерживались в комнате, под любым предлогом стараясь поскорее уйти, словно могли помешать ее свиданию с молодым человеком. Да и чем могли помочь ей и ему эти исполнительные, но бессловесные люди?

Жак не признавала дружеских отношений с ними. И никогда не смогла бы к ним обратиться с серьезной просьбой.

№№№№