Бесплатный фрагмент - Тайна архива Сталина

Павел Гнесюк
Тайна архива Сталина
Роман

Только людям с открытым и бескорыстным сердцем

проведение, позволяет миновать опасности и направляет

их по коротким тропам к древним тайным знаниям.

«Если есть смысл в дальнейшем существовании

человеческой жизни, то уже не важно, откуда она

появилась и как. А знания об истоках эволюции

жизни важны не для поиска какого-то особого

смысла, а для ее сохранения.»

Зафар Мирзо

Глава 1

«Доброе имя есть принадлежность каждого честного человека, но я заключил доброе имя в славе моего Отечества, и все деяния мои клонились к его благоденствию.»

Суворов А. В.

Александр Иванович и Владимир Сергеевич вели тихую спокойную дискуссию, плавно перетекающей с одной темы к другой, то замолкали, вслушивались в звуки природы, шли рядом по одной из широких дорожек, проложенные вокруг пансионата в поселке Агапово. Мартовский вечер оказался еще холодным, но днем уже начинало подтаивать под солнечными лучами, которые иногда выглядывали из-за туч.

Старые друзья, будучи Хранителями символа Соломона, посвятили отдали годы жизни восстановлению истории символа и в экспедициях, архивах, старинных библиотеках собирали истину, начиная с древнейших времен, иудейской войны и последующих событий от Византии до Киевской Руси.

— Александр Иванович, ты мне собирался рассказать о комиссии, в которую тебя недавно пригласили. — Напомнил старый друг.

— На старости лет становлюсь общественным деятелем. — Профессор звонко рассмеялся. — В нашем научном сообществе уже много лет действует комиссия по восстановлению чести и достоинства ученых, прошедших через машину репрессий.

Хранители свернули на главную дорожку по направлению к озеру, а потом остановились, наслаждаясь пейзажем. Озеро со всех сторон окружал сосновый лес. Первый раз в Агапово Владимир Сергеевич оказался в компании друзей охотников, разбивших походный лагерь на берегу лесного озера. Тихонину понравилась живописная местность, где он задумал построить базу отдыха Фонда культурного наследия, возглавляемого им по предложению министра культуры. С тех пор прошло десять лет.

— Насколько знаю, юридическая реабилитация репрессированных граждан началась еще при Горбачеве? — В голосе Тихонина отсутствовала вопросительная интонация.

— Все так, Владимир Сергеевич, только комиссия, куда меня пригласили, прежде всего изучает архивные источники и другие материалы, чтобы восстановить доброе имя ученых, работавших в разных направлениях, но попавших под каток репрессий в предвоенные и послевоенные годы.

В сосновом бору, на берегу озера, возвели комплекс зданий пансионата, где сотрудники Фонда не только отдыхали, но и получали оздоровительные и лечебные процедуры, а в Агапово, некогда полуразрушенном поселке было образовано современное самоокупаемое подсобное хозяйство Фонда. От озера хранители, неторопливо шагая, прошли по расчищенной от начинающего таять снега закручивающейся по спирали дорожке, лед потрескивал под ногами. Старики периодически останавливались, чтобы вздохнуть прохладный воздух, насыщенный ароматом хвойного леса, окаймляющего озеро.

— По затянувшейся паузе, мой друг, — Владимир Сергеевич остановился, развернулся и посмотрел в глаза профессору Акимову, — почувствовал интригу или тайну. Тебе удалось столкнуться с необыкновенной судьбой?

— Мне в руки попала папка с делом, заведенным перед войной Управлением НКВД Омской области в отношении ученого-геолога Алексея Фомича Елизарова по итогам экспедиции 1938 года.

— В чем же особенность этого дела? — Профессор не успел ответить, так как Тихонин разразился тирадой. — Я нисколько не умоляю твоих стремлений восстановить память, необоснованно обвиненных ученых. Только хочу напомнить о нашем возрасте.

— А что возраст? — Александр Иванович улыбнулся. — Что же касается дела, то странность в том, что Алексея Фомича на поиски рудного месторождения направила партия.

— Что-то я не припомню дела, возбужденные в отношении лиц, выполняющих подобные задания, инициированные центральным аппаратом и переданные для исполнения в местные региональные партийные органы. — Принялся размышлять Тихонин.

Диалог прервался, когда хранители остановились на дорожке возле трех березок, утопающих в снегу. Черно-белые деревья раскинули ветви в разные стороны, Профессор Акимов подумал посоветовать завхозу пансионата установить на поляне под развесистой кроной скамейку, летом в тени листы здесь будет приятно посидеть и отдохнуть, возвращаясь после прогулки с озера. Владимир Сергеевич прикоснулся к его руке, беспокоясь о состоянии друга, профессор рассеянно посмотрел по сторонам и продолжил.

— Ты правильно заметил, что такие дел крайне редкие. — Акимов подтвердил предположение друга. — Организация геолого-разведывательной экспедиции шла по линии Омского обкома совместно с Уральским обкомом партии, но и из этих структур также пострадали люди.

— В предвоенные годы шло изменение административно-территориальных образований, что действовали еще с царских времен, — произнес Владимир Сергеевич, — тогда при разделении Уральской области была образована Свердловская.

— Это разделение происходило на несколько лет раньше. Ты хотел высказать гипотезу о турбулентности в партийных органах? — Поторопился объяснить Александр Иванович. — События по трансформации регионов никак не связаны с делом геолога Елизарова.

— Так что же тебя зацепило в судьбе этого ученого? — Попросил уточнить Тихонин.

— В деле упоминаются два дневника и три каких-то геометрических предмета, переданные после скорого суда органами НКВД в спецархив, что в годы войны именовали Сталинским. В деле слово «геометрические» кто-то дважды подчеркнул.

— Тебе известно, что это за предметы? — Заинтересовался Владимир Сергеевич. — Тебе удалось попасть в этот спецархив?

— Из спецархива все ящики с материалами были перевезены в тыл, а при возвращении одного ящика не досчитались. Примечательный факт, здание архива Сталина не пострадало при бомбежках, хотя в округе большинство сооружений — разрушены. Куда подевались дневники Елизарова и что собой представляют эти предметы никому не известно.

— Я ни в коей мере не останавливаю тебя перед дальнейшими исследованиями жизни уважаемого ученого Елизарова. — На Тихонина навалилась сильная обеспокоенность за друга. — Хочу тебя только предостеречь, Александр Иванович, просто так материалы из архивов госбезопасности не пропадают.

За разговором хранители не заметили, как вышли на дорожку, по направлению к трехэтажному зданию, входящему в комплекс для размещения приезжающих на отдых. На территории пансионата Агапово лечебно-оздоровительный корпус, крытый бассейн, открытый бассейн причудливых очертаний и три фонтана. Через ухоженный парк с беседками отдыхающие проходили на оборудованный пляж с шелковистым песком на берегу озера. Огороженная территория пансионата круглосуточно охранялась. В поселке кроме животноводческого комплекса построили дороги, жилые дома, здания социального и культурного назначения.

***

Алексея Елизарова разбудил визг тормозов от остановившегося возле дома автомобиля, пришлось подняться с постели и выглянул в окно. Последние полгода его сон стал прерывистым, Алексей просыпался от постороннего шума или стука, запредельная нервозность не давала сосредоточиться и днем. Чувство напоминающей тревогу Алексея, было вызвано арестами нескольких руководителей отделов и сотрудников геолого-геодезического треста, где он трудился. Поговаривали, что эта участь коснется и других учеников профессора геологии Мезенцева.

На протяжении пяти лет, совместных исследований и работы в тресте, отношение Мезенцева к молодому геологу оставалось по-отечески теплым и дружеским, учитель видел в Елизарове надежду, на продолжение дела и исследований в будущем. Благодаря протекции Мезенцева, Алексей вместе с невестой Олесей, получил крохотную квартирку на втором этаже в новом доме, построенном железнодорожным управлением для рабочих и инженеров на улице Лобкова.

Из черной машины, остановившейся в паре метров от подъезда, вышли три военных и вскоре в дверь квартиры трижды раз ударили кулаком, раздался голос с требованием немедленно открыть дверь. От громкой речи проснулась Олеся, дрожа от испуга и прижимая одеяло к своей груди, на глазах выступили слезы, подавляя рыдания, девушка зашептала: «Это несправедливо, но и за тобой, Алеша, пришли!».

Алексей открывал дверь непрошеным гостям будучи уже одетым и печально смирившимся со своей участью, какой она коснулась и его коллег по тресту. В маленькую прихожую вошел офицер НКВД, а следом за ним ввалились два красноармейца.

— Капитан госбезопасности Слепнев, — назвал себя офицер. — Вы, Елизаров Алексей Фомич, похоже уже готовы?

— Да, готов, — обреченно вздохнул Алексей, — позвольте только пальто накинуть?

— Куда вы моего Алешу забираете? — Вскрикнула Олеся, — ведь он ни в чем не виноват, это только чужие наговоры и сплетни. — Девушка заметила нагловатую улыбку на лице офицера, груз обреченности навалился и на нее. — Капитан дайте мне минутку, я соберу кое-какие вещи мужу.

Олеся засуетилась по комнате, вытащила рюкзак, стала торопливо засовывать в него вещи, вытаскивая с полок шкафа то одно, то другое. Солдаты, молча стоявшие возле входной двери, не сводили глаз с Олеси, с ее тела и голых ног, еле прикрытых ночной сорочкой. Девушка так и не оделась, ей казалось, что сон еще не прошел, но это мрачное сновидение вскоре закончится, нужно только вздохнуть и открыть глаза.

— Успокойтесь, не нужны никакие вещи, — неторопливо выговорил капитан.

После этой фразы все присутствующие замерли на мгновение, словно в коротком акте пьесы фантасмагории, а когда движения людей вновь начались, Слепнев громко расхохотался. Капитану нравилось проявлять собственную власть, от этого по телу прокатывалась благодатная теплая волна. Алексей в распахнутом пальто словно от усталости опустился на стул в прихожей, где всегда оставлял свой портфель. Ноги Олеси задрожали, это стало для нее кульминацией нервного напряжения, девушка шагнула, рыдая, к незаправленной кровати и повалилась без чувств.

— Мне приказано доставить вас, Алексей Фомич, в областной комитет партии, — четко проговаривая каждое слово сообщил капитан. — Вам не стоит так волноваться, через час-другой вернетесь к своей жене.

Пока автомобиль проезжал по городским улицам Елизарова не покидал и мучил вопрос — для чего он понадобился высшему партийному руководству области. Алексей не сразу понял, что автомобиль достиг конечной точки маршрута. Возле распахнутой двери автомобиля терпеливо стоял капитан Слепнев

— Алексей Фомич, ну что же вы? — Озадаченно выговорил офицер госбезопасности.

Елизаров выскочил из машины, прошагал через короткую дорожку до парадного входа в здание обкома и потянул за длинную ручку на себя массивную деревянную дверь. Оказавшись в холле первого этажа одного из важнейших учреждений области, он огляделся по сторонам, подошел к зеркалу поправить взлохмаченные волосы и услышал за спиной шаги.

— Товарищ Елизаров! — Раздался голос сзади, в зеркало Алексей увидел подошедшего мужчину неопределенного возраста в цивильном костюме и развернулся к встречающему лицом. — Алексей Фомич, пройдемте, вас уже ждут.

Алексей последовал за встречающим по широкой гулкой лестнице и далее по коридору, застеленному ковровой дорожкой. Мужчина ни на секунду не задержался возле двери, в приемной оказалось пусто, только секретарь поднял голову и доброжелательно выдал: «Товарищ Мотин, ждет вас!». Алексей на мгновение растерялся, когда оказался в начале огромного кабинета второго секретаря обкома партии. Мотин оторвался от каких-то бумаг и по-отечески улыбнулся: «Очень рад вас видеть, Алексей Фомич! Присаживайтесь!» и широким жестом правой руки предложил занять место за столом для совещаний. На первом стуле слева от стола второго секретаря обкома сидел грузный в годах мужчина с налысо бритой головой, он не обращал внимание на происходящее в кабинете и внимательно читал газету.

— Будьте добры, принесите нам три чая, — потребовал от секретаря Мотин.

Алексей, ругая собственную робость, торопливо обошел длинный стол справа, бесшумно выдвинул за спинку стул и опустился на место напротив первого посетителя. Лысый небрежно свернул газету, отложил ее в сторону, из портфеля на соседнем стуле вытащил папку и, сложив на нее свои большие ладони, хмуро уставился на Елизарова.

Второй секретарь решил проявить свою близость к народу, выбрался из своего кресла еще до прихода буфетчицы и занял место рядом с лысым мужчиной. Алексей бросил взгляд на покрытый зеленым сукном стол хозяина кабинета, с массивным письменным прибором, подставкой для карандашей. На левой стороне стола громоздилась стопка каких-то бумаг, а справа на широкой столешнице приставной тумбы разместились несколько телефонных аппаратов.

Дверь в кабинет вновь распахнулась, и миловидная женщина в белом переднике и в головном уборе, похожем на кокошник, принесла разнос со стаканами и блюдце с печеньем, она ловко расставила стаканы с подстаканниками возле мужчин и выпорхнула в приемную. Первый гость отодвинул от себя чай, его движение повторил Алексей.

— Что это вы решили в шахматы поиграть, — улыбнулся Мотин, — пешки на е2-е4 сдвинули.

— Петр Кузьмич, может обрисуем вашему молодому дарованию задачу, — пропыхтел лысый, — а потом и за чай с печеньем примемся.

— Алексей Фомич, позвольте для начала представить вам нашего гостя с Урала, — Мотин похлопал по плечу первого гостя, — Федор Ильич Плотников уже давно курирует промышленность, еще до разделения Уральской области и хорошо знаком с вашим учителем профессором Мезенцевым.

— Позвольте мне слово вымолвить, Петр Кузьмич, — обратился Плотников. — С момента знакомства с Мезенцевым минуло уже больше пяти лет, еще в те годы он убеждал нас начать разработку месторождения на северном Урале.

— Вы говорите о железорудном месторождении, открытом профессором лет двадцать — двадцать пять назад? — Выпалил Алексей.

— Вы правы, товарищ Елизаров, — Мотин отпил немного чая, — только пять лет назад, когда Мезенцев выходил на партийные органы с предложением о начале разработки месторождения, государство ставило перед нами другие насущные задачи. Если бы тогда мы смогли начать работы по геологоразведке, для очерчивания границ месторождения, то сегодня смогли бы решить вопросы по добыче. Я прав, Федор Ильич?

— Несомненно, вы правы, Петр Кузьмич, — Плотников похлопал ладонью по своей папке, лежащей на столе. — Помню Мезенцев рассказывал, что двадцать пять лет назад у него не вышло с полномасштабной экспедицией, то, что профессор нашел на нашей уральской земле, позволило ему теоретически обосновать существование месторождения.

— Очень жаль, что профессор сегодня не в состоянии что-либо исследовать, — в голосе Мотина послышались нотки печали.

— Мы все, кто проработал много лет и учился у профессора Мезенцева, переживаем об ухудшении его здоровье, — Елизаров вспомнил о последнем посещении учителя, — к сожалению его болезнь прогрессирует, но, предположу, многие бывшие студенты и сегодняшние специалисты с гордостью возьмутся за продолжение дела профессора.

— Мы хотим, чтобы геологоразведку провели вы, Алексей Фомич, — Плотников раскрыл свою папку и принялся разворачивать на столе карту, стаканы с остывающим чаем пришлось отодвинуть на дальний край стола.

— Стране нужен металл, поэтому вас Алексей Фомич и пригласили в областной комитет партии, — Мотин смотрел на молодого человека с прищуром.

Плотников взял со стола хозяина кабинета карандаш, ткнул в точку на карте и пояснил, признаки наличия руды неглубокого залегания Мезенцев нашел в этих местах. Уральский гость со знанием дела поведал собеседникам о ландшафте местности и об окрестных деревнях и поселках. Плотников уже договорился по многим вопросам с Мотиным, начиная с выделения снаряжения, доставки и сопровождения. О местах, куда предстояло отправиться небольшой группе людей Елизарова, хорошо представлял из красочного описания местности Мезенцев. Это была первая самостоятельная экспедиция Елизарова. Внутренне удивляясь, почему не нашлось геологов поопытнее, Алексей даже не задумывался о трудностях и риске, с чем предстоит столкнуться в этой малообжитой и слабоизученной местности.

— Вспоминая рассказ Мезенцева, — Елизаров склонился над картой, геологоразведку предстоит вести западнее деревни Бурмантовки. Область поисков на западе ограничена северо-восточными предгорьями Урала, а с севера средним коленом реки Лозьва. — Молодой геолог начертил на карте примерные границы участка.

— Самолет приземлится на поле в нескольких километрах от деревни, — Плотников перехватил у Алексея карандаш и чиркнул, — там расположен лагерь лесозаготовителей ГУЛАГ. Вам выделят одного солдата из местных в качестве проводника.

— На подготовку вам выделяется неделя, собирайте команду, но учтите не более двух-трех человек, — рекомендовал Мотин. Группа должна состоять из восьмидесяти человек, включая вас, проводника и нашего сопровождающего.

— Сопровождающего? — Нахмурился Алексей.

— Вместе с вашей группой отправится офицер НКВД, — объяснил Федор Кузьмич, это необходимо для вашей же безопасности. Через неделю самолет доставит вашу группу до Бурмантовки, а все необходимое вам предоставит Федор Ильич.

— Пойдемте, Алексей Фомич, в мой кабинет, что мне временно выделили по распоряжению Федора Кузьмича, — нам нужно еще о многом поговорить и попытаться сегодня набросать список необходимого для вашей экспедиции.

Хозяин кабинета пожелал удачи, пожал мужчинам руки и те покинули его кабинет, позволив хозяину заняться другими неотложными проблемами. Неделя на подготовку к экспедиции пролетела, как один день, голову Елизарова переполнял ворох мыслей, он приказал себе расслабиться и закрыть глаза. Короткий сон прервался, кто-то неприятно тормошил его за плечи. Алексей открыл глаза и не осознал, где находится. Неведомый шум наполнял окружающую обстановку, он огляделся по сторонам, увидел поблизости Олесю, далее сидели два знакомых геодезиста, капитан госбезопасности мирно спал.

— Товарищ Елизаров, — мужчина в летной форме не прекращал будить руководителя экспедиции. — С вами все нормально?

— Все хорошо! — Прокричал Алексей, теперь он отчетливо осознавал реальность экспедиции, хотя не смог до конца избавиться от грез сновидений.

— Товарищ Елизаров, через двадцать минут приземлимся возле поселка лесозаготовки, — громко сообщил летчик и направился в кабину к первому пилоту.

Минуты, отведенные пилотом до посадки, растаяли, транспортная модификация самолета ТБ-3, снижаясь коснулась колесами расчищенной посадочной полосы на выровненном поле. Несколько раз подпрыгнув на неровностях поляны, показавшейся пилотам с воздуха идеально ровной, самолет покатил в направлении какого-то деревянного строения.

Начальник лесозаготовительного поселка выделил лошадей и красноармейца из местных жителей Бурмантовки, хорошо знакомым с окрестностями. Ночь участники экспедиции провели в деревенском доме, проводник разбудил всех ранним утром. Около часа пришлось потратить на переправу людей, лошадей и экспедиционного скарба на противоположный берег реки, а далее проводник уверенно повел группу в северо-западном направлении.

Елизаров располагая простейшим набором технических средств, небольшим набором химических реагентов, не имея сложных механизмов, должен в кратчайшие сроки очертить периметр месторождения. Проводник, оказалось, был знаком с магнитными свойствами железа и на карте указал три-четыре места, где сам во время охоты сталкивался с магнитной аномалией. Стрелка компаса крутилась и отказывалась указывать обычное направление на север. Алексей фиксировал отклонение стрелки компаса, это позволяло ему определить геологическое направление. Геодезисты, взяв за координаты базовой точки изгиб береговой линии, колено по реке выступало водной границей месторождения.

Мощную залежь железных руд геологической экспедиции удалось обнаружить за счет использования ручных буровых установок на глубине залегания от полутора до нескольких метров. Более глубокое бурение этими простейшими установками оказалось не по силам, но были более серьезные машины с мощными двигателями. За несколько недель группе Елизарова удалось исследовать лишь небольшую часть территории, что очертил сам Алексей на карте Плотникова во время совещания в кабинете второго секретаря Омского обкома партии. За месяцы изнурительных геолого-разведывательных работ группа Елизарова все дальше поднималась на север, а на карте с каждой неделей все более точно вырисовывались грани в месторождения.

***

Апартаменты руководителя Фонда находились на втором этаже жилого корпуса и состояли из гостиной, кабинета и спальной комнаты с добротной мебелью, качественным текстилем и необходимыми предметами быта, а рядом находились аналогичные апартаменты Александра Ивановича, старинного друга Владимира Сергеевича, профессора московского государственного университета и по совместительству куратора фонда.

Окна апартаментов выходили в сторону пляжа и парковой зоны. Остальные помещения пансионата, за исключением первого этажа, представляли собой уютные комфортабельные номера, для отдыха сотрудников фонда. На первом этаже располагались служебные помещения, малый ресторанный зал, в котором любил ужинать Владимир Сергеевич, а остальную площадь первого этажа занимал большой ресторанный зал пансионата.

Когда Владимир Сергеевич и Александр Иванович еще стояли возле озера, вдыхали кристально чистый воздух, молчали и всматриваясь вдаль, каждый думал о своем. Прогулка подходила к завершению, минуты неторопливо текли. Владимир Сергеевич ощутил, как напряжение последних дней, связанное с подготовкой в Германии выставки «Мировое наследие русской культуры» стало отпускать, и в это мгновение он почувствовал холод и усталость.

Владимир Сергеевич посмотрел на своего друга и увидел, что профессор испытывает такую же усталость. Многолетняя дружба хранителей научила их понимать друг друга с одного взгляда и полуслова, Владимир Сергеевич предложил профессору возвращаться, услышал от него «Пойдем!», повернулся и обратил внимание на администратора ресторана, женщина стояла на аллее и призывала их на ужин. По просьбе Владимира Сергеевича стол был накрыт в теплой беседке.

В зимнее время старые друзья любили ужинать в теплой беседке, возле входа потрескивала дровами простенькая печка, отсекая мартовский холод, пытающийся проникнуть через тонкие стенки. Александр Сергеевич вошел в прогретую беседку первым и занял место слева за круглым столом, установленным не в центре, а поближе к заиндевевшим окнам. Владимир Сергеевич стряхнул с валенок снег, плотно прикрыл за собой дверь, скинул полушубок и шапку и наклонился возле печурки.

Старый хранитель символа Соломона приоткрыл дверцу печки и его обдало жаром горящих дров. Тихонин подбросил несколько поленьев, поднялся, снял висевший на стене меховой жилет, нацепил себе на плечи и, взглянув на друга с улыбкой обронил: «Александр Иванович, не жарко?».

— Любезный Владимир Сергеевич, — принялся снимать верхнюю одежду профессор, — сегодня, когда мы возвращались к пансионату, пробирающийся под воротник мартовский холод, вызвал у меня воспоминание о нашей молодости. Тогда на раскопках в горах на северо-востоке Турции я сильно продрог от дождя и пронизывающего ветра.

— Давай-ка я тебя теплым пледом накрою, — Владимир Сергеевич набросил другу на плечи шерстяной плед, — мог бы сказать, что подмерз, вернулись бы раньше.

Александр Иванович хотел возразить, но затарахтевший телефонный аппарат, заставил старого хранителя вновь подняться из-за стола, куда он только что уселся, ощутив нарастающий аппетит.

— Благодарю! — Владимир Сергеевич выслушал сообщение и односложно среагировал.

Затем он вернулся на свое место за столом, подмигнул другу, включил телевизор, где начинался вечерний новостной выпуск.

— Про новости из Германии мы с тобой забыли за своей прогулкой, — Тихонин ответил на вопросительный взгляд профессора. — Сообщение, что нас интересует, похоже будет во второй половине выпуска, так что мы успеем не только выпить, но и перекусить.

Акимов взял открытую бутылку красного вина, плеснул немного в бокалы и протянул один из них своему другу. Бокалы тонко звякнули от легкого соприкосновения, и ароматная темно-бордовая жидкость со вкусом лесных ягод разогрела кровь хранителей. Они направили свои взгляды на телеэкран и принялись обсуждать выставку, проводимую фондом культурного наследия в Германии.

— Российское искусство восемнадцатого и девятнадцатого века хорошо известно в Европе, — заметил профессор Акимов.

— Если рассуждать о живописи и скульптуре, то соглашусь, — поторопился подтвердить мнение друга Тихонин, — но предметы быта, оружие, одежда и золотые изделия славяно-арийских племен произведут настоящий фурор на западе.

— Раскопки в европейской части России, проводимые под эгидой нашего фонда, — решил вставить свое мнение Александр Иванович, — позволили нам лишь только прикоснуться к тайнам древних.

— А вот и мой Владимир, — Владимир Сергеевич увеличил громкость звука телевизора, — давай послушаем.

Ведущая торопливо что-то вещала, а в нижней части экрана появилась фотография Владимира, сына верховного хранителя символа Соломона.

— На связи репортер Алексей Данилов из Кельна, где открывается выставка Русское наследие мировой культуры, — сообщила диктор, Алексей, здравствуйте, слышите меня?

— Здравствуйте, Ирина, — поздоровался репортер, — Российский Фонд культурного наследия подготовил удивительную выставку, что станет ошеломляющим событием для западной Европы. Позвольте представить директора-распорядителя выставки Владимира Тихонина. Владимир расскажите нашим зрителям в чем предполагаемый успех выставки?

— Наша выставка — это ключевое событие для западного мира, знакомого с русской литературой и живописью. Грандиозность выставки в демонстрации предметов быта, оружия изделий из золота и серебра, изготовленных мастерами славяно-арийских племен, населявших восточную Европу и современные регионы России. Наша выставка — это результат научных исследований, экспедиций и раскопок, проводимых российскими учеными — археологами и историками в последние пять-семь лет при участии Фонда культурного наследия.

Камера взяла Тихонина крупным планом, стоящего на ступеньках арт-холла, здания выставочного центра, где в залах все было готово к встрече посетителей.

— Владимир, — вновь обратился к распорядителю выставки репортер Алексей Данилов, — я знаю, что в одном из залов ваши дизайнеры и искусствоведы подготовили нечто невероятное.

— Наша выставка само по себе событие монументальное, — Тихонин улыбнулся, замолчал на три секунды, чтобы телезрители ощутили важность момента, — то, что вы называете невероятным, это реконструкция поселения, небольшого городища, его раскопки еще будут продолжены и на протяжении нескольких лет нас ждут новые научные открытия. Реконструкция городища, от жилых помещений до культовых строений, потребовала от нас колоссальных усилий, в уменьшенном виде занимает отдельный зал и позволяет понять всем интересующимся какого высокого уровня достигла цивилизация наших предков.

— Что же, Владимир, представлено в других залах? — Спросил репортер.

— Хотелось, чтобы оставалась нераскрытой интрига, но через четыре дня, когда выставка наберет темп из вереницы посетителей, вы можете пройти по залам с моим заместителем Аллой Танаевой, кандидатом исторических наук.

— Мы неприметно воспользуемся вашим предложением, — среагировал репортер, — но разве выставка открывается не завтра?

— Завтра мы открываем нашу выставку для важных персон, государственных служащих, без которых это важное событие в области культуры Германии могло не состояться. Также хотел поблагодарить представителей деловых кругов Германии, канцлера и министра культуры ФРГ.

— Спасибо, Владимир, за интервью нашему каналу, — поторопился Данилов, ощущая, что отведенное время заканчивается.

Александр Иванович поднялся со своего стула, потянулся за пультом и выключил телевизор.

— Молодец, твой сын, Владимир Сергеевич, все четко и по полочкам разложил, — профессор хлопнул в ладоши, — теперь, когда ты успокоился, можем поужинать.

Александр Иванович приоткрыл крышку кастрюли, вдохнул распространяющийся аромат и принялся наполнять тарелки наваристым борщом.

— Эх, где наши силы, — Тихонин вздохнул мечтательно, пододвинул поближе к себе тарелку с борщом, — сейчас бы нам с тобой отправиться в Кельн, на выставку.

— А ты вспомни, что с тобой произошло, когда в прошлом году ты решил приехать на раскопки городища, где распоряжался Родинов. Неужто не помнишь? — Профессор изобразил сердитый тон.

— Да помню я, — сердито отмахнулся Владимир Сергеевич, — после этой поездки я провел месяц к клинике.

Старые хранители долго за ужином обсуждали открытие выставки, что так долго готовили их молодые коллеги. Разговор старых друзей то отклонялся от темы выставки на воспоминания молодости, былых экспедиций, то вновь возвращался в исходное русло. Вскоре с ужином было покончено, но хранители долго чаевничали, разговор тихо завершился.

Александр Иванович поднялся со стула, откинув плед со своих плеч, убрал посуду на тумбу, прикрыл хлеб и выпечку полотенцем, молча вытащил из внутреннего кармана своей теплой куртки планшет в кожаном чехле, вернулся на место и принялся рассматривать в какой уж раз фотографии, присланные Родиновым из экспедиции. В какой-то момент первым Александр Иванович решил прервать молчание, отложил планшет и прикоснулся к руке друга.

— Я смотрю, друг мой, Владимир Сергеевич, сморился? — Обронил профессор.

— Да, ты прав, за нашими посиделками не заметил, как темнеть стало. — Среагировал Тихонин, и хранители оделись, сквозь темноту позднего вечера побрели к главному корпусу пансионата.

***

Очередной прилет Владимира в Германию был не первым, за период подготовки к выставке, в качестве директора-распорядителя, он посетил столицу и города этой страны уже с десяток раз. По согласованию с федеральным правительством Германии и Российского фонда культурного наследия местом выставки избран Кельн. До открытия выставки оставалось три дня, но уже на завтра был организован прием важных политиков, деятелей культуры, официальных лиц Германии и из деловых кругов.

После проведения приема на следующий день выставка откроется для всех желающих и судя по ажиотажу в прессе и телевидении отбоя от посетителей не будет, слишком велик интерес к выставленным предметам искусства и древним артефактам. За последние два месяца Тихонин прилетал в Кельн уже восемь раз и дни пребывания стали расписаны по часам. Самолет доставил Владимира в аэропорт Порц, служивший авиационным узлом, как для Бонна, так и для Кельна.

С городом аэропорт связывало скоростное шоссе, Владимир пытался прогнать усталость, но незаметно для себя задремал, а когда очнулся после плавного толчка, увидел из окна автомобиля свой отель Hyatt Regency. В отеле Тихонина принимали, как почетного гостя и даже пытались в первых помещениях предложить лучшие апартаменты, но русский гость выбрал двухкомнатный сьют с видом на Рейн и Кельнский собор.

Как человек родившийся в советском союзе, Владимир не понимал, зачем ему огромные апартаменты, если целый день он проводит на приемах и в артхолле выставки и лишь поздним вечером возвращается в отель. Владимир, оказавшись в номере один, первым делом позвонил Алле Танаевой, постоянно пребывающей в Кельне с момента доставки экспонатов в Германию.

— Привет, Аллочка! — Тихонин добавил в голосе теплоты.

— Здравствуй, Володя, — выдохнула трубка голосом Танаевой. — Мы тебя только завтра утром ожидали.

— Я решил прилететь на день раньше, — сообщил Тихонин, — столько раз прилетаю в Кельн, а город видел только из окна такси.

— Я тоже не более тебя видела, все наша бесконечная занятость. — Усталым голосом медленно пробормотала женщина, а потом торопливо доложила. — У нас все готово к завтрашнему приему VIP гостей, так последние перестановки, кое-где свет поправляем.

— Я знаю, Аллочка, что ты успешно справилась и достойна отдохнуть на лучшем курорте, — Тихонин на мгновение замялся. — Для меня ведь нет на сегодня срочных дел или встреч?

— Аудиенции с тобой добивался один местный адвокат, — ответила Танаева, — я ему предоставила приглашение на прием, так что можешь сегодня потратить время на знакомство с городом.

Тихонин поблагодарил Аллу, нажал клавишу отбоя и ощутил себя лежащим с закрытыми глазами на диване в кабинете, второй комнате сьюта. К своему стыду он ленился подниматься и вообще двигаться, но ругнувшись про себя, вскочил, направился принять душ. После контрастных струй воды усталость покинула его тело, он быстро оделся, на смартфоне открыл карту города, сформировал маршрут до собора и покинул апартаменты. В лобби отеля Тихонин подошел к бару, заказал крепкого кофе, дабы избавить желание организма поспать и вышел на улицу Kennedy Ufer, неторопливо прошел вперед, свернул направо к мосту, преодолевая ступени лестницы. Владимир обернулся словно его кто-то окликнул, взглянул на возвышающуюся офисную башню. В одном из рекламных буклетов он читал об обзорной площадке и ресторанах, расположенных в небоскребе Triangle.

Тихонин вернулся к своему маршруту, его внимание захватил железнодорожный мост Гогенцоллернов, стальные арки соединяли берега Рейна. Владимир последовал за другими туристами по пешеходной дорожке вдоль моста, приближающей его с каждым шагом к величественному Кельнскому собору, но на смотровой площадке он решил задержаться и полюбоваться видом на Рейн и город. Из дальних уголков памяти светлой искрой сверкнули строчки Гейне. Владимир ухватился пальцами левой руки за ограждение, правую руку вытянул перед собой ладонью кверху и продекламировал.

Мне созерцать безумно нравится

Игру златистых волн в тиши,

Тогда вновь чувства пробуждаются,

Живут что в глубине души.

Приветом и обетом дружеским

Вниз увлекает блеск потока,

В нем тьма и смерть таятся с ужасом

Как повеленье злого рока…

Вдохновленный стихами великого поэта, Тихонин осматривал открывающуюся его взору панораму, вдалеке маленький буксир тащил огромную груженную лесом баржу, возле причала на волнах покачивался серо-голубой теплоход. Скоростной поезд стремительной стрелой пронесся по мосту, от накатившего шума Владимир прикрыл руками уши и поспешил покинуть мост, хотя поезд уже умчался и ничего не мешало далее оставаться на площадке. Осталось пройти по пешеходной дорожке немного, чтобы миновать мост, как ход внутренних мыслей прервал рингтон.

— Слушаю, — недовольно выговорил в телефон турист.

— Здравствуй, Владимир, — Тихонин узнал позвонившего по голосу.

— Привет, Василий! Что случилось? — Распорядитель предстоящей выставки не ощущал беспокойство, он знал, что на Василия возложена задача организации безопасности мероприятия.

— Меня Танаева попросила тебе позвонить. Владимир, наши российские телевизионщики как-то разузнали, что ты приехал в Кельн пораньше и хотят взять у тебя интервью. — Доложил Василий. — Я на машине и мог бы за тобой подъехать, ты же, наверное, в отеле?

— Я готов с ними встретиться сегодня, можно через час. — Владимир сверился со временем. — Я прогуливаюсь по мосту Гогенцоллернов, собирался собор посмотреть.

— Через сорок минут подберу тебя и свяжусь с репортером. — Владимир уже хотел нажать отбой, но Василий продолжил, — успеешь осмотреть собор. Напротив, входа в собор есть закусочная Relchard, буду тебя там дожидаться.

Миновав железнодорожный мост, Владимир по пешеходной дорожке вышел на площадь Белля, далее мимо музея Людвига, мысленно дал себе наказ осмотреть собрание современного искусства, начал обходить собор с северной стороны. Пораженный величественной готической архитектурой в этот раз не успевал зайти внутрь, чтобы лучше рассмотреть потрясающие витражи и убранство храма.

Вскоре Тихонин вышел к площади перед собором, где была установлена скульптура Kreuzblume, идентичная наконечнику кельнского собора. Он покрутил головой пытаясь разглядеть в пестроте надписей, указывающих на упомянутую другом закусочную, и увидел за столикого Василия.

Василий неплохо разобрался в переплетении улиц, проспектов и переулков незнакомого для Тихонина города, до арт-холла они добрались довольно быстро. На площадку перед лестницей, ведущей в здание выставки, уже прибыл фургон со знакомым логотипом телекомпании. Суетливый репортер, представившийся Алексеем Даниловым, подал Владимиру листок распечатки с вопросами, коротко пробежался по теме интервью и согласовав с оператором ракурс съемки, указал, где Тихонину следует занять место. После пары проб интервью было записано, распорядитель выставки прошелся по залам и вновь вышел на воздух, где его терпеливо дожидался Василий, предложивший где-нибудь посидеть, Тихонин хотел вновь вернуться в отель, но друг поторопился уговорить его своим выбором ресторана.

После беспокойной ночи, следующий день начался с очередной сверки списков приглашенных персон, последнего контроля выставочных павильонов и в два часа дня выставка открылась для важных гостей, а спустя два — три часа началась party. Зал приемов обволакивал гостей аутентичной музыкой в исполнении российских музыкантов, а атташе по культуре российского посольства, Танаева и Тихонин с улыбкой встречали официальных лиц. Вскоре приглашенные разделились на группы, они что-то, смеясь, обсуждали, подходили то к Владимиру, то к Алле и витиеватые фразы сопровождались бесконечным звоном бокалов с шампанским.

Алла глазами указала на крепкого невысокого мужчину, нерешительно ожидающего, пока представится возможность или иссякнет поток высокопоставленных лиц Германии.

— Это тот адвокат, кто добивался аудиенции с тобой, — прошептала Алла на ушко Владимиру.

— Я благодарен вам, что согласились прийти на прием, — слова Тихонина прозвучали с достоинством, он сам подошел к нерешительному господину.

— Можете называть меня Макс. Спасибо, что подошли ко мне. — Мужчина посмотрел на Тихонина снизу-вверх. — Я адвокат Макс Ланге и представляю интересы уважаемого Клауса фон Зиллерманна.

— Герр Ланге, если бы вы обратились к нам ранее, то мы смогли бы предоставить вашему клиенту приглашение.

— Нет, нет, — замялся адвокат, — ему не нужно приглашение.

— Я не понимаю, Герр Ланге, чем могу быть еще полезен.

— Мой подопечный очень стар и уже не способен посещать подобные мероприятия, — скромно улыбнулся адвокат. Герр Зиллерманн хотел, чтобы вы, как можно скорее согласились посетить его дом.

— Володя, я слышала эту фамилию, — Алла незаметно подошла к мужчинам. — Клаус фон Зиллерманн хорошо известен в Германии как филантроп и немало сделал для России, передав похищенные ранее нацистами картины.

— Тогда я, пожалуй, соглашусь в ближайшие день-два посетить дом Герра Зиллерманна, — улыбнулся Владимир.

— Чрезвычайно благодарен вам, — адвокат подал Тихонину руку и передал конверт с приглашением Зиллерманна и своей визиткой, — не буду вас больше беспокоить.

На протяжении всего оставшегося вечера Тихонин размышлял о предстоящем знакомстве, в это раз он прилетел в Германию на несколько дней, откладывать посещение дома Зиллерманна времени не оставалось. Вечером после окончания приема Владимир решил позвонить в Москву.

— Здравствуй, Володя, — несмотря на позднее время Владимир Сергеевич не спал, — я очень рад, что ты решил позвонить.

— Привет, отец! Как твое здоровье? — Первым делом поинтересовался Владимир.

— Как и у всех в моем возрасте, — хохотнул хранитель. — Мы с Александром Ивановичем видели твое интервью, — в голосе отца чувствовалось одобрение. — Как прошел прием официальных лиц?

— В целом все очень даже неплохо, — пробормотал Владимир.

— А откуда в голосе сомнительные интонации? — Потребовал ответа Владимир Сергеевич.

— Мне пришлось принять приглашение одного поверенного в делах уважаемого человека, — развернуто сообщил Владимир.

— Фамилия тебе известна или скрывают? — Забеспокоился отец.

— Это Клаус фон Зиллерманн!

— Не тот ли это Зиллерманн, кто два года назад через российское посольство поспособствовал возвращению полотен, украденных нацистами в годы Великой Отечественной войне? — Припомнил хранитель.

— Аллочка Танаева этот факт тоже вспомнила, — пробормотал организатор выставки.

— Вообще-то следовало бы отказаться от незапланированных встреч, происходящих на чужой территории. — Высказал свое мнение Владимир Сергеевич. — Аналитики нашей службы безопасности составили отчет, что в Германии есть группировки, кому активность нашего фонда не нравится. Николай Степанович уверен, что возможны провокации, поэтому тебе следует отказаться от встречи с этим меценатом. Может он по молодости был заблудшей душой, но школу гитлерюгенда прошел.

— Обещаю подумать об этой встрече, — Владимир вздохнул, — У тебя, отец, уже во всю ночь, отдыхать пора.

После окончания телефонного разговора с сыном старый хранитель прошел в кабинет и на листке для заметок записал напоминание обеспечить охрану Владимира на оставшиеся дни в Германии.

Глава 2

«Я часто больше верю легендам и мифам, чем официальной истории. Легенда всегда преувеличивает, но никогда не врёт, а история меняется каждый раз со сменой власти.»

Задорнов М. Н.

В один из дней Елизаров с членами своей экспедиции, двигаясь на север, пересекли лесной массив и оказались на огромной поляне заросшей травой, кое- где создатель набросал огромные темно серые валуны. Стрелка компаса в этой местности оказалась на удивление спокойной, даже малейшей аномалии не наблюдалось. Проводник предложил отпустить лошадей, чтобы отдохнули и полакомились сочной травой. Поляна от границы леса на пару десятков метров оказалась идеально ровной, далее поднималась небольшим бугром.

Алексей с Олесей решили пройтись на вершину этого холма, пока остальные расположились возле леса и принялись разбивать лагерь. Все устали и передышка перед следующим этапом работы на два-три дня нужна была каждому. На вершине холма Олесю с Алексеем догнал капитан Слепнев, не сговариваясь, все трое уселись на плоский серо-черный камень и принялись рассматривать расстилающийся пейзаж. С этой точки уровень поляны уходил вниз с уклоном не более пяти градусов. Слепнев первым заметил вдалеке слева какое-то каменное сооружение и привлек внимание Алексея.

— Посмотри, Елизаров, это не простое скопление каменных валунов, — удивился капитан, — я уверен, это сооружение построил человек.

— Давайте возвращаться обратно, пока нас не принялись искать, — лениво зевнул Алексей, — я знаю, что все вымотались за эти месяцы.

Руководитель экспедиции поднялся с камня, протянул руку Олесе, не дожидаясь капитана, влюбленная парочка направилась обратно в лагерь на окраине лесного массива. По возвращению к кромке леса Алексей со Слепневым включились в процесс обустройства лагеря, устанавливали палатки, из жердей собрали временный загон для лошадей. Геодезисты срубили несколько сосен и сформировали место для посиделок вокруг костра. Все принимали участие в обустройстве лагеря, никто не возражал остаться здесь на три, а лучше больше дней для отдыха. Проводник затянул какую-то незнакомую нудную песню, ловко разделывал тушку глухаря, Олеся принялась помогать кашеварить.

Ночь прошла спокойно и даже капитан не особо настаивал на выставление караула, кони негромко всхрапывали, тишина нарушалась только криками ночной птицы. Елизарову снился неведомый древний мир, светловолосые люди в странных одеяниях и причудливые культовые сооружения. Жилища людей напоминали молодому геологу овальные ячейки похожие на соты, прилепившиеся друг к другу то в два, то в три концентрических яруса. Алексей тряхнул головой и открыл глаза, в сумраке палатки слышалось тихое и ровное дыхание Олеси, он убрал со своей груди руку любимой и выбрался наружу.

— Не спится, Елизаров? — Капитан сидел возле тлеющего костра лицом к палаткам.

— Этой ночью меня одолевали странные сны, — пробормотал геолог и посмотрел на светлеющее небо.

— Тебе тоже снились беловолосые люди и их дома со сторонами овальной формы, — прошептал Слепнев, пожевывая травинку. — Возможно мы забрели в запретное место, раз нам снится одно и тоже, — обронил он, посматривая на геолога, задумчиво качающего головой.

Мужчины сидели рядом на бревне возле остывающего костра, погруженные в собственные мысли, из зачарованности вывел проводник, он снял чайник, висевший над костром, налил в кружку травяного отвара и с наслаждением выпил.

— Иван, — обратился Слепнев к проводнику, дождавшись, когда тот утолит жажду, — тебе встречались в этих местах строения, возведенные кем-то из огромных каменных блоков?

— Нет, ни разу не набредал на подобное, — удивился проводник, — старики рассказывали о поселениях предков, живших на этой земле. Эти люди владели недоступными сейчас тайными знаниями и даже магическими способностями. Старик Амвросий из нашей деревни будучи малолетним пацаном встречал таких людей, когда вместе со своей старшей сестрой по грибы и по ягоды ходил. Может старик Амвросий уже из ума выжил, но рассказывал занятную сказку.

— Сколько лет твоему старику Амвросию? — Оборвал рассказ Алексей.

— Ну сколько-сколько, — насупился Иван, — может девяносто, может сто лет, кто считал-то. В деревнях отродясь ни метрик, ни паспортов не было.

— Давай, Иван, излагай свою сказку, — поторопил Слепнев.

— Этой истории уже много лет, старик мог часть выдумать, — улыбнулся проводник, — у нас в деревне есть мастаки рассказывать байки, но почему-то я верю Амвросию.

Амвросий напросился с деревенскими мужиками зверя бить, рыжебородый Пахом, живший по соседству согласился взять мальца с собой, может просто пожалел. Отец Амвросия крестьянствовал, как многие другие деревенские, леса сторонился, а часть местных мужиков промышляли охотой. На своей лодке Пахом с пацаном вслед за охотниками направился по реке в дальнее урочище. Лодка Пахома последней пристала к нужному берегу и пока он привязывал свое суденышко, да поторапливал Амвросия другие охотники уже скрылись в лесу. Пахом не стал преследовать деревенских, направился левее и вскоре вместе с мальцом продирался через чащу да бурелом.

Трудно сказать сколько времени они пробирались через этот лес, оказавшись на поляне от изнеможения опустились на траву. Амвросий, лежа на животе срывал сочную красную ягоду, а Пахом лежал на спине всматриваясь в небо. Взрослого и юного охотника потревожил свист, переходящий в низкий гул, вскоре этот звук прекратился, но послышалось пение. Пахом поднял голову над травой, но никого не увидел, однако чистые голоса нескольких человек на незнакомом языке исполняли удивительно красивую мелодию. Пораженные магией голосов, Пахом и Амвросий, не сговариваясь сели на траву, справа от охотников из-за последних сосен появилась троица поющих людей, их голоса разлетелись по поляне.

— Смотри, Пахом, среди них баба, — прошептал Амвросий, он хотел еще что-то добавить, но охотник шикнул на мальца, но тот и не думал помалкивать. — Какие у них сияющие белые волосы!

Неизвестные продолжали изливать на окрестности голоса, наполненные живительной энергией, прошагали вдоль правой кромки леса, наслаждаясь своим пением, они не обращали внимание на сидящих в траве юного и взрослого охотника. Очарованные мелодичностью голосов, может быть, попав под воздействие неведомой силы, охотники поднялись с травы и молча последовали за троицей.

— Пахом, кто это такие? — Голос мальчика дрожал. — Почему мы идем за ними?

— Это наши боги, — через длительную паузу смог ответить опытный охотник, подчинившийся влиянию неизвестных, — много веков назад наши поклонялись другим богам, тогда никто не сомневался в правильности славянской веры.

Как привязанные мужчина с мальчиком следовали в неизвестном направлении в метрах ста-двухстах за троицей, вскоре пение стихло, но непонятная сила все еще не давала возможности охотникам освободиться. Из-за одной в три обхвата сосны каким-то чудом, выросшей на поляне, Пахом с Амвросием разглядывали впереди строение, сложенное из огромных серых каменных блоков.

Светловолосые мужчины в просторных белых одеяниях отделились на несколько шагов вправо и влево от женщины с длинной белой косой и в цветном расписном сарафане, отделанном сверкающими каменьями. Женщина постояла в метре от сооружения, зачем-то поклонилась, произнесла несколько слов подошла к среднему блоку и коснулась его рукой.

От каменного строения полился яркий белый свет, Амвросию показалось, что светятся не только каменные блоки, но и эти неизвестные люди. Мальчик посмотрел на свои ладони, и они тоже излучали белый свет, от страха он закрыл глаза, опустил голову и закричал. Когда свет перестал бить через веки, он открыл глаза и направил свой взгляд вперед, Светловолосые люди исчезли, вместе с ними пропало строение из огромных блоков, словно белый свет растворил камни без остатка. На месте, где было строение росла обычная трава, легкий стон заставил Амвросия обернуться, возле сосны лежал Пахом и стонал в беспамятстве. Мальчику пришлось задействовать все свои силы, чтобы привести мужчину в сознание. Пахом долго сидел и кряхтел, привалившись спиной к стволу дерева.

— Похоже я сильно ударился головой, — наконец-то охотник смог встать на ноги, — зачем мы сюда забрались, нам в лес нужно. На этой поляне мы можем только ягоды собирать, а за зверем нужно в лес возвращаться.

— Пахом, а как же поющие боги наших предков, за кем мы сюда забрели? — Осторожно поинтересовался мальчик.

— Какие еще боги, — рассердился охотник, — что ты несешь?

Иван замолчал, покусывая губу, встал с бревна, снова налил себе травяного отвара и сел обратно, Елизаров со Слепневым терпеливо ожидали, когда проводник напьется и продолжит рассказ.

— Дальше-то, что произошло? — Не вытерпел Алексей.

— Больше особо нечего вам сообщить, — Иван поставил кружку рядом на траву. — Я точно не помню, но с охотой у Пахома в тот раз ничего не вышло, они вернулись с Амвросием на берег реки и по воде добрались в деревню. Помню старик, подчиненный воле этих людей, не столько расслышал слова таинственной женщины, сколько почувствовал голос, обращенный к сооружению. Иван в задумчивости встал и торжественно продекламировал, — белые боги возжелали войти в храм света! — Иван сменил тональность и торопливо завершил пересказ, — дед Амвросий настойчиво меня убеждал обходить стороной неведанные каменные строения, если такие появятся у меня на пути.

Проводник будто запамятовал о своем невероятном пересказе истории охоты Амвросия, принялся разжигать костер, подбрасывая дрова. Солнечные лучи все больше добавляли небу синевы, отсутствие облачности обещало людям теплый солнечный день. Вскоре проснулись остальные, Олеся помогала Ивану приготовить завтрак, а далее каждый участник экспедиции мог поискать занятие по душе, еще один день отдыха можно было посвятить праздной неге.

Алексей занялся своим дневником, делая пометки в тетради, маркировал камни, найденные за последнюю неделю геологоразведки, но вдруг отложил мешок с образцами, направился к палатке и нашел чистую тетрадь с черной обложкой. История, пересказанная проводником, взволновала Елизарова, как ученого, он взялся с усердием, не упуская ни малейшей детали записывать в тетрадь. На запись истории приключений Амвросия у Елизарова ушло более двух часов, в ходе работы он останавливался в задумчивости, перелистывал исписанные листы и принимался писать дальше.

После подробно изложил, как он с участниками экспедиции вышел на поляну, где решено провести несколько дней отдыха, как поднялся с Олесей на невысокий холм, разглядывая окрестности перед собой и странное сооружение из каменных блоков. Елизаров закрыл глаза и четко представил местность с высоты холма, это помогло ему начертить план с валунами, разбросанными по уходящей с уклоном вниз поляне, выделил окаймляющий поляну лес, и схематично изобразил строение, удивившее Слепнева.

— Елизаров, решил для нашей находки новый дневник завести? — Раздался позади голос капитана.

— У тебя есть возражения? — Грубо обронил Алексей.

— Не сердись, я тоже не люблю, когда стоят над душой и мешают работать, — миролюбиво выдал Слепнев. — Кто из нас ученый? Я поражаюсь твоему терпению, еще с раннего утра помчался бы к этому зиккурату.

— Ты мне можешь не поверить, — Алексей закрыл тетрадь и встал напротив Слепнева. — Я ждал, когда ты предложишь отправиться к этому объекту, но почему ты считаешь, что это строение зиккурат? Из истории древних веков мне известно, что зиккуратами называли религиозные сооружения шумерской и вавилонской цивилизации, а мы находимся на славяно-арийской территории.

— Это словечко выскочило из недр мой памяти, — принялся рассуждать Слепнев, — я посчитал это культовый объект прошлой цивилизации, но кто знает может эти твои арии тысячи лет назад покинули Сибирь и задали поселения в Месопотамии.

Елизаров не стал развивать либо отклонять возможное предположение, посоветовал прихватить с собой что-нибудь из инструментов экспедиции и вместе с капитаном направился к зиккурату. Они быстро добрались до вершины холма, не стали, как прошлый раз рассматривать с плоского камня пейзаж, неторопливо принялись спускать по уклону. Мужчины неторопливо шли, забирая влево в направлении интересующего их объекта, приближаясь к окраине лесного массива, что тянулся широкой лентой.

— Алексей, — Слепнев впервые обратился к геологу по имени, — тебе эти валуны никого не напоминают?

— Послушай-ка, Слепнев, — начал высказывать свое предположение геолог.

— Алексей, твое негативное отношение к НКВД известно, — сердито обронил офицер госбезопасности, — может уже хватит меня называть капитаном или обращаться ко мне по фамилии! Мне мама дала простое русское имя Степан.

— Хорошо, Степан, — тон тирады Слепнева вызвал у геолога смех. — Таких менгиров по северу Урала и Сибири не сосчитать, дойдем до первого, и ты увидишь, это просто каменный останец.

— Алексей, ты человек гражданский и не видишь то, что бросилось мне сразу в глаза, — Степан остановился и Елизаров замер рядом.

Мужчины, оказалось, шли уже несколько минут в створе первой пары валунов, камень слева был расположен возле леса и подпирал сосну, а камень справа казался лишним на этой просторной поляне поросшей невысокой травой.

— На мой взгляд, Степан, — покрутил головой Елизаров, — камни по поляне разбросаны хаотично.

— Посмотри повнимательнее, Алексей, — потребовал Слепнев. Эти менгиры, как ты их назвал тоже часть неизвестного нам культа, они мне напоминают караульных, стражу, охраняющих зиккурат от незваных гостей. Новый дневник, что ты завел в лагере у тебя с собой?

Алексей вытащил из рюкзака тетрадь и протянул Слепневу, он перелистал записи, задержался на чертеже и на чистой странице быстро набросал схему. Кривой линией обозначил край леса, выделил сосну и камень возле нее, на одной линии справа у края страницы дневника изобразил второй камень. Степан оторвался от своего рисунка и бросил взгляд вперед, оценивая расстояние до следующих валунов. Выше на листе между первой парой камней изобразил вторую, а затем третью. С места, где остановились мужчины, от третьей пары камней видны были их вершины.

— Возможно ты прав, Степан, — Озадаченно пробормотал геолог. — Пошли дальше.

— Мы с тобой с вершины холма все время спускались вниз, приближаясь к лесу слева, — капитан рукой указал направление, — сейчас мы идем в направлении объекта ровно вниз и в створе валунов.

— У меня возникло ощущение, что за нами следят, — заволновался Алексей, — возможно я мысленно слишком увлекся сравнением этой поляны и местности из рассказа нашего проводника.

Мужчины за беседой не заметили, как оказались на одной линии первой пары каменных стражников. Слепнев словно подавился фразой, споткнувшись свалился на поляну, Алексей почувствовал сильный толчок, он словно подлетел вверх на полметра и распластался на земле, его рюкзак поддавшись инерции слетел с плеч и больно ударил чем-то содержимым по голове. Первым сознание вернулось к Степану, лежа он сорвал пучок сочной зеленой травы и протер лицо, в голове стоял непреходящий звон, с трудом он поднялся на колени и огляделся в поисках напарника. Геолог лежал лицом на траве в позе звезды, рюкзак валялся в паре метров от него, Слепнев подполз к Алексею и попытался привести в чувство. Тело Елизарова забила крупная дрожь, но вскоре конвульсии прошли, и он сел на траву.

— Степан, неужели это с нами стражники сотворили? — Геолог улыбнулся добрался до своего рюкзака и вытащил фляжку с водой.

Слепнев угрюмо молчал, ожидая, когда геолог напьется, но сделав несколько глотков, тот налил немного воды себе на голову и только тогда протянул фляжку напарнику. Капитана не мучила жажда, он не понимал почему его лицо пылает огнем, поэтому смочил ручек травы и приложил ее снова к лицу, когда пришло облегчение он вернул фляжку геологу.

— Древний караул дал нам хорошего пинка, — морщась от проходящих болевых ощущений попытался рассмеяться Степан, он приподнял голову, пытаясь рассмотреть валуны. — Алексей, похоже первую линию обороны мы прошли, но неизвестно на какой дистанции могут действовать эти стражники, предлагаю по-пластунски преодолеть метров десять, потом попытаемся подняться.

Елизаров, сидящий на траве с согласием покачал головой, вновь опустился на траву и, пристроившись за капитаном, терпеливо пополз вперед. Степану из-за своего опыта удалось вырваться метров на пять, не ощущая более воздействия древних мегалитов, он поднялся на ноги и помог встать тяжело дышавшему геологу.

Они по-прежнему находились в створе каменных стражников, но расстояние до следующей пары менгиров по оценке геолога составляло четыреста метров. Поляна, уходящая ранее вниз под небольшим углом, стала ровнее и геологу с капитаном это дало возможность ускорить свой шаг, им хотелось поскорее добраться до древнего культового сооружения. В течение часа они шли без остановки, Степан иной раз срывался на легкий бег, и Елизарову приходилось следовать его примеру, чтобы не отстать.

— Степан, постой, — Алексей, догоняя, похлопал напарника по спине. — Что-то я уже выдохся совсем.

— Давай поднажмем, немного осталось, — настойчиво требовал капитан.

— Степан, посмотри вперед, — предложил геолог, — по моим оценкам мы уже должны добраться до объекта. По нашим оценкам до линии менгиров не более четырехсот метров.

— Действительно, — согласился Слепнев, посматривая на часы, — при учете бега и быстрой ходьбы по пересеченной местности за час мы должны были преодолеть более пяти километров.

— Мы словно на месте топчется, — недовольно пробормотал Алексей и склонил голову то ли от усталости, то ли от неприятных ощущений в месте прошлого удара рюкзака по голове. — Степан, посмотри, — геолог указал рукой на землю, — не твой ли это пучок травы, чем ты лицо вытирал.

Слепнев с Алексеем поняли, вторая пара стражников тоже воздействовала на них, и напарники оказались пойманными будто в ловушку времени. Никто из них не желал возвращаться в лагерь, пока не доберутся до объекта. Неожиданно Алексей хлопнул себя ладонью по лбу, вытащил из рюкзака тетрадь и, шевеля губами, перечитал собственноручные записи на одной из страниц. В рассказе проводника истории деда Амвросия Светловолосые люди шли вдоль кромки леса, они естественно знали о запрограммированном действии каждой пары каменных стражников.

— Это наш шанс, — обрадовался Степан, — давай попробуем добраться до зиккурата вдоль кромки леса, а то мы и так много времени потеряли.

— Подсказка была у нас в руках, — Алексей ругал себя от досады, — позабыли мы заветы предков, что к рассказам стариков нужно относиться более внимательно, ведь ранее история народа сохранялась только за счет устного изложения из века в век.

Слепнев прервал самобичевание геолога, хотя поругивал за потерю времени и за невнимательность к истории пересказанный проводником. Достигнув опушки леса, Степан снова посмотрел на часы, с момента, как они ушли из лагеря и бродили по поляне между валунов, прошло почти два с половиной часа, поэтому предложил остановиться, передохнуть и может быть перекусить. Мужчины отвели привалу не более десяти минут, они быстро шли вдоль кромки лесного массива и уже преодолели вторую линию защиты объекта, но Слепнев упорно его именовал зиккуратом. Остановившись, они разглядывали один из последней пары валунов, второй камень с их точки наблюдения просматривался плохо.

***

На следующий день сопровождать Владимира, не внявшего предостережениям старого хранителя, до дома мецената отправились Василий с Андреем. Дом Зиллерманна располагался в богатом поселке пригорода Кельна, чистые ухоженные улицы, зеленые аккуратно подстриженные кустарники и безмолвие говорило о замершем времени. Местные домовладельцы не привыкли куда-то спешить их жизнь текла размеренно будто плавное течение неширокой реки.

— На какую же мне улочку сворачивать? — Поинтересовался Андрей, управлявший автомобилем.

— Кирша 17, — прочитал Василий на схеме из конверта адвоката. — Через два переулка первый дом слева, похоже вон тот с витражом и низкорослым кустарником.

— Андрей, поверни в переулок и остановись, — распорядился Владимир, вход, в дом из переулка, а не с улицы. — Владимир вышел из остановившегося автомобиля, уловил движение Василия и обронил, — вы парни остаетесь в машине, надеюсь беседа будет недолгой.

Со стороны переулка после окончания дома тянулась высокая каменная стена старой кладки с блестящей дверью. Это сочетание вызвало удивление у Тихонина, он подошел к двери, коснулся клавиши звонка. Андрей не стал дожидаться пока, для Владимира распахнется дверь, развернулся и припарковался ближе к выезду на улицу. Владимир расслышал необычные мелодичное позвякивание и дверь приоткрылась.

Тихонин вошел и после нескольких шагов остановился, он оказался в узком длинном коридоре, вернее закрытой галерее с широкими почти до пола окнами, расположенными через равные интервалы. Не ожидая приглашения, гость медленно отправился вперед. Откуда-то издалека послышались звуки легких шагов и вскоре перед гостем предстала миловидная женщина средних лет, одетая в светлый брючный костюм.

— Я рада приветствовать Вас, Герр Тихонин, в доме фон Зиллерманна. — Женщина почти незаметно кивнула головой. — Мое имя Урсула, я распоряжаюсь по хозяйству в этом доме. Следуйте за мной.

Внутри дом оказался огромным, Урсула долго вела по галерее, коридорам и замерла возле одной из темно-бордовых дверей.

— Герр Фон Зиллерманн будет принимать вас в бордовой гостиной, — экономка с достоинством произнесла свои слова и распахнула дверь, пропуская гостя вперед. — Я приготовила напитки, вино, лимонад и воду, можете выбрать по своему усмотрению в ожидании хозяина.

Экономка удалилась, мгновенно закрыла дверь, Владимир не успел среагировать и задать какой-нибудь вопрос. Он взглянул на тележку с напитками, выбрал низкую пузатую бутылку из темного стекла с минеральной водой, ответил крышку и наполнил хрустальный бокал на треть. Справа и слева от входа стояли закрытые стеклянные этажерки со статуэтками, миниатюрными изделиями из золота и блестящие медальоны с эмалью, выполненные по византийской технологии VII — IX века нашей эры, как оценил гость.

Владимир отпил несколько глотков газированной воды и осмотрел приставленные к левой стене два книжных массивных шкафа, покрытых лаком бордового оттенка, в небольшом промежутке примостилась табуретка такого же цвета. Верхние полки оказались заполненными раритетными фолиантами, а на нижних полках он заметил современные издания по живописи, архитектуре и другим видам искусств. Хозяин, наверное, любил вытаскивать какой-нибудь том и тут же рассматривать, усевшись на табурет.

Выше табурета на стене висела длинная и узкая картина с изображением мужчины лет пятидесяти с лихо закрученными усами и непокрытой головой, в форме кайзера Вильгельма. Присмотревшись к портрету, Тихонин догадался, что неизвестный художник прошлого века изобразил хозяина дома. Стиль исполнения портрета позабавил Владимира, положение тела, вздернутый нос, лукавая улыбка, выставленная вперед одна нога, рука небрежно опирается на трость, все это говорило о хозяине, как о человеке с чувством юмора, наделенного острым умом и тактом.

Теперь настал момент рассмотреть правую стену, свободную от мебели, только через стекло узкого шкафа темно-красного дерева можно было разглядеть раскачивающийся маятник и циферблат с ползущими стрелками из темной меди с белыми римскими цифрами. Все остальное пространство стены оказалось заполнено фотографиями в рамках разного размера под стеклом, как старыми и пожелтевшими от времени, так и цветные современные.

Как только Тихонин оказался в бордовой гостиной, то вначале ему этот цвет в мебели и отделке показался неуютным и давящим, но позже, освоившись, он понял, что талантливый дизайнер хорошо продумал освещение, казалось, белый свет словно льется с потолка. Владимир задрал голову и принялся рассматривать переплетение декоративных темно-бордовых балок с резьбой под плющ, а между ними висели матовые стекла, значит источники света дизайнер расположил под декоративным потолком. Матовые молочного цвета стеклянные плитки в центре, искусный график украсил переплетением стеблей и листиков, поражало то, что все плитки украшал разный орнамент, выполненный в одном стиле.

Тихонин решил подойти к витражному окну изогнутой формы, в верхней части слева витраж был разрисован цветным орнаментом из листиков, стеблей, странного цвета лепестков, раскрытых бутонов, а справа большую часть окна прикрывала плотная непрозрачная портьера. Владимир оттянул полотно шторы и встал за него. Хорошо просматривалась улица элитного поселка, гость взглянул направо и смог разглядеть капот автомобиля, где должны ожидать его телохранители.

Владимир выбрался из складок портьеры, длинной спинкой к прикрытой части витража располагался компактный диван, примыкающий углом к стене, последними предметами из мебели в гостиной оказались три мягких стула с высокими спинками и маленький круглый стол на резной ножке, замерший посередине комнаты. Владимир поставил опустевший хрустальный стакан на столик, отодвинул стул и пробормотал: «Хозяева, вы про гостя не забыли?».

В этот миг дверь резко и широко распахнулась, высокий грузный мужчина укатил инвалидное кресло в гостиную, бросил мрачный недоброжелательный взгляд на гостя, подкатил хозяина дома до дивана и усадил его в самый уголок. При открытии двери Владимир быстро поднялся, отступил на пару шагов к книжным шкафам, ожидая дальнейших событий.

Пока Клаус Зиллерманн поудобнее устраивался в своем привычном месте, его помощник отошел к витражам, встал спиной к гостю, широко расставил ноги и сложил руки на животе.

— Господин Тихонин, — обратился к гостю на русском языке хозяин дома, — благодарю, что вы так оперативно откликнулись на мое приглашение.

— Герр фон Зиллерманн, можете обращаться ко мне по имени Владимир, — среагировал на начало диалога гость.

— Давайте, мой юный друг Владимир, оставим официоз, — улыбнулся старик, — называйте меня Клаус или господин Зиллерманн, как вам удобнее. — Хозяин дома заметил, как Тихонин направил взор на помощника. — Не беспокойтесь, Маркус почти сын мой, и я ему доверяю абсолютно во всем. Присаживайтесь на диван у нас с вами предстоит долгий разговор.

Владимир без излишней расторопности подошел к дивану и уселся на дальний его край спиной к закрытому плотной портьерой окну. Взгляд гостя блуждал по фотографиям на стене, хозяин смог догадаться, что зацепило гостя и сам принялся разглядывать фото с изображением семьи в парке.

— Этот счастливый для моих родителей момент произошел поздней весной 1933 года, тогда мне исполнилось пять лет, — вздохнул старик, — но в моем повествовании никакого смысла не несет, а на снимке чуть правее вы видите моего дядю Лотара Зиллерманна, младшего брата отца, благодаря ему я остался в живых.

Детство юного Клауса протекала счастливо, в семье его окружали заботой, изредка баловали, как любого ребенка, высокое происхождение его отца и приличное состояние позволяло жить молодой семье на широкую ногу и беззаботно. Отец Клауса отказался присягать новой власти, он яро не принимал нацизм, а с началом войны, когда фашизм стал абсолютной идеологией в Германии, примкнул к нарастающему движению сопротивления. Весной 1941 года родители решили скромно поздравить сына с тринадцатилетием, ворвались солдаты СС под командованием нервного с желчным лицом офицера.

По его короткому выкрику главу семьи принялись избивать, затем выволокли на улицу, женщина в шоке с мольбой рыдала, подталкивая сына себе за спину, но мальчик со слезами на глазах отталкивал руку матери. Когда мужа вытащили во двор, он обездвиженный валялся на зеленой лужайке, нервы женщины не выдержали, и она с криком бросилась из дома за мужем, но нарвалась на пулю. Юный Клаус, прижимая лицо к оконному стеклу, в ужасе наблюдал за бездыханными телами родителей, оцепенение не прошло, когда отца погрузили в машину, а мать так и осталась лежать на каменной дорожке, ведущей от дома к улице. На следующий день, возможно по чьему-либо распоряжению в дом Зиллерманнов явился улыбчивый мужчина в сопровождении нескольких мальчишек лет пятнадцати, так Клаус оказался в одной из ячеек гитлерюгенда. Идеологическая обработка отпрыска семейства Зиллерманнов длилась недолго, его родной дядя Лотар забрал его под свою опеку, так как уже длительное время работал на нацистов в одной из лабораторий Аненербе, изучая странные русские артефакты…

— Маркус, принеси мне воды, — закашлявшись, старик потребовал по-немецки. Помощник беспрекословно исполнил волю хозяина.

Он подошел к сервировочному столику с напитками и катнул его поближе к дивану, выбрал бутылку и наполнил стакан газированной водой. Хозяин опорожнил бокал на треть, поставил на краешек стола, наблюдая, как Маркус занимает свою прежнюю позицию.

— Судьба ваших родителей трагична, также как многих других пострадавших от фашизма и жестокой войны, — дипломатично произнес Тихонин. — Что же случилось с вашим дядей Лотаром и с вами, Клаус?

— Немного терпения, мой друг Владимир, — хозяин дома попытался улыбнуться, на глазах выступили слезы, наверное, рассказ разбередил его старые душевные раны. — Моя история и материалы, что так долго ждали своего часа, будут полезны для вас и ваших друзей хранителей древнего символа Соломона, так как приоткрывают тайны древних, не доставшихся нацистам.

— О ком вы говорите, Клаус? — Тихонин изобразил непонимание на своем лице, развел руками.

Владимир лихорадочно соображал, откуда этот старый немец знает о символе Соломона, об их закрытой организации, ведь не зря же отец придумал фонд, прикрывающий цели деятельности ордена по восстановлению истинной истории. Возможно, отец оказался прав, предупреждая его о попытках провокации, а в лице фон Зиллерманна он столкнулся с проявлением одной из противодействующих сил.

— Вам не стоит переживать, Владимир. В разрастающейся новой волне атаки запада на возрождающуюся Россию, я на вашей стороне. — Лицо Зиллерманна очертилось решительностью. — Мне не много осталось жить на этом свете, поэтому я решил приоткрыть хранителям еще одну тайну, а в этом доме вам нечего опасаться, пока я жив.

В гостиной воцарилось молчание, слышен был негромкий стук качающегося маятника. Владимир размышлял над словами хозяина дома и о секрете, что решил приоткрыть для сына верховного хранителя артефакта. Тишину разрушила какофония звуков из громыхавшей акустической системы на крыше микроавтобуса, пронесшегося вниз по улице. Задремавший за рулем Андрей заснул в ожидании охраняемой персоны, а Василий поглядывал по сторонам по ощущениям чего-то невероятного.

— Маркус, где мой дневник, что я тебе утром отдал? — Старик протянул левую руку вперед, помощник отошел от своего поста, встал рядом с хозяином, вытащил из внутреннего кармана тетрадь, свернутую в рулон, и вложил в сухонькую руку. Дневник исходно задуман для хранения в тубе, Зиллерманн отстегнул с фиксирующей кнопки кожаный хлястик и рулон развернулся, а старик принялся листать свой дневник с обложкой, обтянутой темно коричневой кожей.

— Что же в этом дневнике вы записывали? — Нетерпеливо поинтересовался гость.

— Этот дневник мне подарил отец в тот трагический день моего тринадцатилетия, — все время в годы войны я скрытно записывал все, что происходило со мной и моим дядей Лотаром. — Фон Зиллерманн листал страницы старого дневника пока не нашел между ними какой-то листок. — Ваш ученый-геолог из Омска Алексей Фомич Елизаров в экспедиции 1938 года по поиску редких металлов в тайге обнаружил случайно заброшенный почти разрушенный зиккурат — святилище древних ариев и после раскопок обнаружил три странных предмета.

Судьба русского ученого в дальнейшем сложилась печально, направленный партийным руководством для поиска полезных ископаемых, он совершил небывалое открытие, но попал под жестокий механизм НКВД, перемоловший судьбы многих невинных людей.

***

Слепнев, а за ним и геолог подошли к одному из каменных защитников и, не заходя в створ между валунами, обошли его, до строения оставалось не более пятидесяти метров. Трава за менгирами оказалась пожухшей и усыпанной мелкой каменной крошкой. У культового строения не оказалось ни дверей, ни окон, в этом напарники убедились, обойдя его по периметру со всех сторон. По ширине сооружение оказалось собрано из трех каменных блоков, а по высоте шесть блоков плотно без зазоров, уложенных друг на друга.

— Как это древние смогли построить, — удивился Слепнев, — что между этими плоскими камнями нож просунуть невозможно?

— Степан, тебя не удивляет, где изготавливали эти блоки и как их сюда притащили, — парировал Елизаров, — рядом нет каменоломни.

— Нам нужно как-то внутрь попасть, — предложил Степан, не реагируя на риторические вопросы Алексея, он наблюдал, как геолог замер возле лицевой стены и с трепетом прикасался к каменным блокам.

Елизаров вновь решил просмотреть свои записи в дневнике и открыл страницу с окончанием истории Амвросия, он не понимал, что может найти в своих записях, так как отчетливо помнил, как женщина с сияющей длинной косой прикоснулась к одному из блоков, образующих сооружение и прошептала заклинание на неизвестном языке.

— Эх, знать бы, что эта женщина прошептала? — Елизаров печально вздохнул.

— Дай сюда свою тетрадь, — потребовал Слепнев, он перечитал последнюю страницу истории Амвросия и с сарказмом выдал, — ты не все записал. В самом конце повествования Ивана я обратил внимание, что ты, возможно утратил интерес к его словам, может быть ты погрузился в размышления о проделанных экспедицией геологических изысканиях.

— Не может быть, чтобы я так отвлекся, — задумался Елизаров. — Если ты что-то еще запомнил, то изволь рассказать.

— Амвросий, как и охотник Пахом, оказались под гипнотическим воздействием либо под другим влиянием, — принялся вспоминать Слепнев. — Когда женщина стала нашептывать на незнакомом охотникам языке, в голове у юного Амвросия раздался голос.

— Иван сообщил, что приказал этот голос мальчику? — Елизаров вспомнил, что отвлекся, после слов проводника о лодке и недовольный своей невнимательностью отвернулся от стены сооружения к Слепневу.

— Белые боги возжелали войти в храм света! Эту фразу Амвросий ощутил в своей голове, — Развел руками капитан, — возможно, находясь под магическим влиянием светловолосых, незнакомая речь трансформировалась в мозгах у мальчика в привычные русские слова, хотя и прозвучали они пафосно.

Пока Степан излагал свое понимание фразы светловолосых, Алексей принялся записывать в дневник пропущенное мимо ушей из рассказа проводника. Слепнев приблизился к блокам, чтобы попытаться разглядеть на них что-либо необычное. Все камни казались обычного серого оттенка, где-то они были светлее, в других местах темнее. Нижний блок за годы на высоту до пятнадцати сантиметров оброс мхом, на верхние за долгие годы наприлепала пыльца растений и травинки, гонимые ветром. Из пересказа проводника, Светловолосые показались Амвросию выше рослого Пахома, поэтому Степан встал возле каменной стены и попытался рассмотреть середину четвертого каменного блока, нижний край которого оказался чуть выше роста капитана.

— Из-за пыли, наросшей на четвертом снизу блоке, — запыхтел Слепнев, стоящий на цыпочках перед стеной, но там точно начерчен какой знак. Доставай свою фляжку.

Алексей принялся нагребать ногой кучу из мелких камней, рассыпанных перед объектом, чтобы Степан мог встать повыше. Вместе с фляжкой из рюкзака извлек лоскут ткани, в него ранее был завернут хлеб, чем напарники утолили легкий голод на привале возле леса. Слепнев смочил лоскут ткани водой из фляжки, забрался на кучу из камней, чтобы попытаться отмыть блок от вековых наслоений, но все равно ему не хватало роста. Елизаров принялся в траве за сооружением поискать камни побольше, вскоре набрал более десятка обломков больших размеров, это позволило Слепневу добавить двадцать сантиметров роста.

— Я вижу контуры левой ладони, — обрадовано закричал Слепнев, когда смог смыть с каменного блока прилипшую грязь.

— Это здорово, Степан, — зачем-то тоже закричал Алексей, — нам нужно догадаться какую молитву или заклинание произносить.

— Встань поближе ко мне, — попросил Слепнев, поворачиваясь к геологу, — я чувствую, что нужно произнести, чтобы стена раздвинулась. — Он прижал левую ладонь к начертанному знаку и тихо торжественно произнес. — Мы дети белых богов возжелали войти в храм света.

Яркое белое свечение полилось сквозь стыки между каменными блоками, этот благостный свет залил поляну, свечение исходило и от людей. От этого Алексей испытал небывалую легкость, он словно сам был создан из белых лучей света. Стены храма не раздвинулись, как предполагал Степан, он с Алексеем подчиняясь тайным законам вселенной просочились сквозь каменные блоки и оказались внутри храма. Сияние от рук Елизарова прекратилось у него возникла мысль, что он прошел божественное святилище.

— Алексей, как же мы оказались в этом храме света? — произнес голос Слепнева, стоящего в двух шагах от геолога.

— По воле богов наших предков, а как же еще, — рассмеялся Елизаров, осматриваясь по сторонам.

Вместе со Слепневым они прошли внутри по периметру храма, с одним просторным помещением гораздо большего размера, чем его внешние границы. Стены храма от пола до потолка покрыты бесконечными объемными надписями на неизвестном языке на светлом ровном фоне. Потолок притягивал недосягаемым и в тоже время таким близким орнаментом, возможно это объяснялось ярким белым источником света в его центре. Степан остановился возле центра храма, где на полу выделялся желтый равносторонний треугольник, вписанный в красный круг.

За пределами круга древний художник изобразил светловолосых людей различных профессий, кузнеца с огненным горном, крестьянина, пашущего поле, ткача за ткацким станком, скорняка, обрабатывающего мех, лудильщика с медным сосудом. Как только Слепнев оказался в границах желтого треугольника, свет померк и на потолке возникла проекция звездного неба, Степан испуганно отпрыгнул в сторону и храм вновь озарился белым светом.

— Эти технологии сейчас нам недоступны, — успокоился Степан.

— Возможно белые боги, кто создал цивилизацию до нас прилетели с других планет, — предположил Алексей. — Когда ты шагнул в центр желтого треугольника, на потолке появилось ночное звездное небо. — Нам нужно осмотреть алтари, — предложил геолог и направился к одной из вершин треугольника.

— В нашем православном храме один алтарь, — трепетно выговорил Слепнев, — а у них почему-то три.

— Странно слышать уважительные слова о православной вере от офицера НКВД, — усмехнулся Елизаров.

— Я появился на свет не вчера, меня бабушка крестила в нашей уездной церкви, — Слепнев подошел к следующему алтарю, — в религии есть нечто мистическое, поэтому с верой нужно быть осторожным. — Передо мной сверкающий черный куб со стороной сантиметров двадцать пять-тридцать висит в воздухе над гранитным постаментом. Что там на твоем алтаре? — Спросил Степан.

— Над этим резным алтарем парит треугольная пирамида, светящаяся голубым светом, примерно такой же высоты, — настороженно пробормотал Алексей, наблюдая, как Слепнев подходит к третьей вершине желтого треугольника, стараясь не наступить внутрь его.

— Над третьим алтарем завис шероховатый каменный цилиндр, — как ты считаешь, Алексей, зачем светловолосым эти три артефакта?

— Думаю, Степан, в нашем мире сие никому неизвестно, — голос геолога прозвучал с тихой тоской, — Сожалению об одном, я не смогу зарисовать все это с подробностью археолога, на отрисовку стен уйдут годы.

— Необходимо схематично изобразить все, что мы видим вокруг, забрать три артефакта, — предложил Слепнев, — Сталин помешан на мистике, так что я уверен, что нас наградят и осыпят благами.

Елизаров был противником разграбления храма, но внутри его боролся ученый, делавший признания, а как можно заявить о себе не предоставив материальных доказательств, поэтому он смирился с предложением Слепнева.

— Нам нужно освободить вещмешки от инструментов, что мы с собой взяли из лагеря, только дневник оставлю, — вынес решении геолог, — ты засунешь в свой рюкзак куб, а в мой — оставшиеся артефакты, — начальственным тоном потребовал Елизаров, — приступай, пока я схематично зарисую храм.

Слепнев вытряхнул свой и поданный Алексеем вещмешок у стены, освобождая место под артефакты, геолог торопливо изображал храм в разных проекциях и записывая пояснения к чертежам. Степан подхватил черный куб, спрятал его в своем вещмешке и ловко нацепил лямки на спину. Следующим он приметил желтый цилиндр и завернул его в лоскут ткани, чтобы предметы не терлись друг о друга, далее подошел к очередной вершине желтого треугольника, схватил голубую пирамиду и опустил этот третий артефакт к предыдущему в рюкзак. Степан делал все медленно и аккуратно, словно боялся уронить предметы на каменный пол, за это время Алексей завершил рисование очередного эскиза, взял из рук напарника свой вещмешок и закинул за спину.

Мужчины встали у фронтальной стены храма, и Слепнев торопливо произнес: «Мы дети белых богов возжелали покинуть храм света!». Вспышка света на этот раз оказалась такой же яркой, короткой, когда свечение угасло Степан ощутил себя стоящим спиной к каменным блокам храма, рядом стоял молчаливый Алексей. Поправив лямки вещмешков, напарники, не оборачиваясь и не сговариваясь двинулись в обратный путь вдоль опушки леса, им предстояло пройти по большой поляне сорок минут, чтобы добраться до лагеря экспедиции.

Олеся переживала за долгое отсутствие мужа, устремляя взгляд на вершину холма, разглядела вдалеке две мужские фигуры и бросилась навстречу. В геологическом лагере царило спокойствие, двое геодезистов дремали, а проводник Иван готовил на костре, ставший привычным для геологов, травяной отвар.

Оставшуюся часть дня Алексей со Степаном сидели на траве возле одной из палаток и о чем-то шептались, Олеся с тревогой поглядывала на мужа, но не решалась вклиниться в разговор мужчин. На утро Елизаров собрал всех членов экспедиции и огласил, что геолого-разведывательные работы закончились, данных о месторождении достаточно. Навьючив лошадей экспедиционным скарбом, проводник повел группу в направлении исходной точки маршрута.

Начальник лесозаготовительного поселка, управляемого ГУЛАГ, по прибытии геологов связался по инстанции, так что обратного самолета до Омска долго ждать не пришлось. На аэродроме в Омске геологов поджидал грузовик, доставивший их до треста. Алексей сдал амуницию, мешки с добытыми образцами и артефактами на склад треста, с Олесей направился домой. Весь вечер и до полуночи он готовил доклад, так как понимал, что о его возвращении известно и возможно плотников с раннего утра захочет обсудить результаты геологоразведки месторождения.

Не успел Елизаров опустить голову на подушку, как глаза сомкнулись, он погрузился в глубокий сон. Сновидение ему рисовало храм света, но словно из земли шел какой-то гул, перерастающий в громкий стук. Испуганная Олеся несколько минут трясла мужа за плечо, но видение храма света не отпускало. Алексей сел на кровать, потер ладонями лицо, отгоняя видение, сильная рука остервенело долбила по двери, он неторопливо оделся, прошел в прихожую и громко спросил: «Кто?».

— Немедленно откройте! Это госбезопасность! — Заорал голос за дверью и щелкнув задвижкой хозяин пропустил троих офицеров НКВД.

— Алексей Фомич Елизаров? — Рявкнул старший из трех офицеров. — Вы арестованы!

Алексей не успел среагировать, как сильные руки припечатали его к стене. Старший из трех направился в комнату, толкнул на постель подскочившую в рыданиях Олесю и гневно прошипел: «Молчать!», осмотрев комнату, он подошел к столу и собрал все записи, что готовил Елизаров для доклада. Дальнейшее происходило, как в мрачном сне, пройдя по длинным темным коридорам, Алексея завели в большую плохо освещенную комнату. За столом сидел следователь в расстегнутом мундире, а перед ним на табурете расплывшаяся фигура, геолога толкнули в пятно желтоватого света поближе к столу. Сидевший рядом повернул к подошедшему свою лысую голову и по залитому кровью лицу Алексей узнал Плотникова.

— Алексей Фомич, — ласково затараторил следователь, — вы узнаете этого человека?

— Да, негромко подтвердил Елизаров, — это товарищ Плотников он курирует на Урале промышленность, он вместе с товарищем Мотиным направили меня с геологической экспедицией на север Урала.

— Вот и надо было тебе разведывать месторождение, а не копаться в чем не разрешено и передавать гостайны врагам, — прокричал Федор Ильич, с его разбитых губ сочилась кровавая пена.

Из темного угла появился верзила без мундира в рубашке с закатанными до локтей рукавами, он приподнял Плотникова с табурета и взбодрил его серией ударов. Отбросил еле дышавшую жертву в сторону на грязный пол. Садист с презрением посмотрел на Плотникова и притащил из темного угла невысокого стройного человека, усадив на освободившийся табурет, отошел в тень.

— А с этим мужчиной вы знакомы? — Снова обратился следователь к Елизарову, геолог без труда распознал в сидевшем рядом капитана Слепнева.

— Это капитан госбезопасности Слепнев, — прошептал Алексей.

— Бывший капитан, а ныне предатель, — не выдержанно заверещал следователь.

— Алексей, вали все на меня, ты ни к чему не причастен, — торопливо выговорил Степан.

Конвоиры вывели Елизарова из страшного темного кабинета, в течение недели последовали бесконечные допросы, касающиеся не только найденных артефактов, но и месторождения. Несколько раз Алексея приводили на очную ставку с Плотниковым и Слепневым, следователи психологически воздействовали на него, но никогда не применяли насилие. Время текло медленно, но скоро бесконечные допросы закончились Елизарова направили в один из лагерей Сиблага.

***

Высшее руководство нацистской Германии, начиная с самого фюрера, было помешано на мистике, они желали овладеть уже обнаруженными или еще скрытыми на территории России предметами древних и местах силы. Гимлер получил разведсообщение об этих трех артефактах, в нем зародилась неуемная жажда заполучить их несмотря ни на что, так профессор Фюст, управляющий научными отделами Аненербе получил приказ создать в рамках отдела оккультных исследований лабораторию. Одним из ведущих ученых, пользовавшихся доверием директора Вальтера Вюста, оказался Лотар Зиллерманн. Хозяин дома по-прежнему сидел в углу дивана, заложив палец на нужной странице дневника, он торопливо перелистывал его, желая что-то важное прочитать русскому гостю.

Василий толкнул в плечо заснувшего напарника, когда увидел возвращающийся микроавтобус, что четверть часа промчался, гремя музыкой.

— Опять эти любители тяжелого рока, — зевнул Андрей.

— Что-то не нравится мне этот микроавтобус, — по слогам пробормотал Василий.

Микроавтобус тормознул возле переулка, где на углу припарковался Андрей. На пассажирском месте рядом с водителем никого не оказалось, за рулем сидел детина в серой майке, по его внешности, бычьей шее с абсолютно лысой шарообразной головой и мощным рукам можно предположить о занятиях борьбой. Борец вновь завел заглохшую машину, проехал метров тридцать вперед, лихо развернулся и замер напротив дома фон Зиллерманна.

— Что может произойти в этом тихом уголке, — снова зевнул Андрей, — давай кофейку выпьем, а то меня сильно ожидание сморило.

Василий повернулся и потянулся к заднему ряду сидений, но там сумки с бутербродами не оказалось. За годы работы в службе безопасности парни привыкли за беготней или ожиданием могут остаться не только без обеда, но без ужина, поэтому всегда брали термос с горячим напитком и что-то для перекуса.

— Вот идиот, — хохотнул Андрей и принялся комментировать происходящее в микроавтобусе, — у этого качка водитель-близнец то высовывает, то прячет свой бильярдный шар — башку из люка, наверное, он так проветривается.

Василий не реагировал на слова напарника, он размышлял возможно Владимиру сумка на заднем сиденье помешала, вот он и переложил. Василий засунул руку за свое сиденье и нащупал край сумки, согнув свое тело он вытянул сумку между сиденьями.

— Держи свой кофе, — предложил Василий, наполняя стаканчик горячим напитком, — может по бутерброду?

Напарники склонились над сумкой, выбирая бутерброды и стряхивая крошки в пакет, каждый из них опустил голову, жуя и прихлебывая, они не видели и не ощущали опасности. Лысая голова качка вновь исчезла в салоне микроавтобуса. Через полминуты лысый вылез из люка уже чуть ли не по-пояс, руками он извлек какую-то трубу.

— Смотри, у него, — поперхнулся Андрей.

— Гранатомет, — прокричал Василий, но лысый уже успел приладить трубу на плече и выстрелить.

В какой-то момент Владимиру пришла странная мысль, нет никакой тайны, все эти рассказы — это желание старого мецената подогреть к себе интерес. Еще пять-десять лет назад у Клауса были силы, он был частью деловой элиты Германии, он был нужен стране и обществу, а сейчас он утратил свою былую известность и всеми забыт.

— Bedrohlichkeit! — Прокричал Маркус, нарушая паузу в монологе хозяина дома.

С момента подготовки до выстрела прошли секунды, Владимир не понял, что прокричал помощник Клауса фон Зиллерманна, но почувствовал, как вздрогнул диван и провалился в куда-то вниз. Над головой вначале что-то хлопнуло или сдвинулось со скрежетом, а потом так громыхнуло, что заложило уши. Под Владимиром жестко спружинил диван сбрасывая, как взбесившаяся лошадь седока. Владимир полетел вперед, хотел вытянуть руки, но не успел, ударился лбом о что-то твердое и потерял сознание.

Телохранители побросали еду и стаканчики с недопитым кофе и бросились из своей машины к микроавтобусу, но водитель привел его в движение и набирая скорость, объехал бегущих людей, помчался вниз по улице. На бегу Василий выкрикнул: «К дому!» Преследование вооруженных людей без оружия в чужой стране может обернуться нежелательными неприятностями с местной полицией. Андрей не торопился к дому с разрушенным витражом, он замер, попытался рассмотреть и запомнить номера удаляющегося микроавтобуса и только потом последовал за напарником.

Василий перепрыгнул низкорослый кустарник, выполняющий роль зеленого ограждения, Андрей догнал друга и вместе они шагнули через груду стекол взорванного витража в гостиную. Причудливо изогнутая гардина висела защемленная с одного края, частично сорванная портьера тлела, возле дальней стены комнаты Андрей заметил труп грузного мужчины, разрезанный осколками остекления, одежда кое-где обнажили тело с бесконечными ранами, левая рука оказалась под телом неестественно вывернута, а вместо правой руки из плеча торчал окровавленный обломок кости.

Один из массивных книжных шкафов перекособочило разбросав книги, а второй, казалось, нетронутый взрывом лежал плашмя. Дверь в коридор дома перекосило, Василий хотел было ее открыть, но ее похоже заклинило в проеме. Всюду в комнате на полу были разбросаны предметы интерьера, разбитые рамки, огромное количество осколков прозрачного и молочного оттенка стекла, обрывки бумаг, фотографий, мебели медленно тлели.

— Вася, у меня только один вопрос, — высказался Андрей.

— Где наш Владимир? — Закончил вопрос за друга Василий, — мы же видели его через витраж.

— Предлагаешь дождаться полицию? — Предложил Андрей.

— Думаю, это единственное, что нам остается, — махнул другу Василий и напарники выбрались на улицу через разрушенный витраж.

Глава 3

«Как мы можем требовать,

чтобы кто-то сохранил нашу тайну,

если мы сами не можем её сохранить?»

Франсуа де Ларошфуко

Константин Ефимович Проскурин, то распекая себя, то поругивая командование за задержку его в тылу под какими-то важными предлогами вместо того, чтобы отправиться бить врага, отошел вместе с толпой других граждан от репродуктора, новости с фронта омрачили майора. Он закутался в шинель, старался не обращать внимание на лютый холод, двинулся между зданиями в управление НКВД, где располагался его отдел. Может быть вышестоящее начальство снизошло до его обращений и рапортов, чем он засыпал командование рапортами отправить немедленно на фронт. Майор Проскурин горел желанием отправиться на передовую, так как считал обязанностью каждого офицера, каждого советского человека защитить свою родину от этой черной фашистской чумы.

Сегодня Константину Ефимовичу удалось добраться без особых задержек до двухэтажного не примечательного особняка на Потаповском переулке, что недалеко от Покровки. Майор мог бы добраться до станции Кировская под землей, но Московское метро превратилось бомбоубежище для тех, кто еще не покинул столицу и нашедших здесь приют и защиту от авиационных ударов.

Константин Ефимович не желал пересекаться со взглядами москвичей, чужое мнение почему этот офицер не на фронте обжигало неприятным стыдом. Без задержки он вошел в подъезд дома, где располагался его отдел, расторопно пересек пост охраны и поднялся в приемную комиссара. Начальник отдела с недовольством мерил шагами свой вытянутый в длину кабинет то ли в ожидании подчиненного, то ли от каких-то собственных мыслей.

— Майор Проскурин по вашему вызову прибыл, — отдал честь вошедший офицер.

— Проходите, присаживайтесь за стол Константин Ефимович, — махнул рукой начальник отдела и сам не стал занимать место за своим столом, а сел за стол для совещаний напротив Проскурина.

Более двух месяцев назад был создан особый отдел контрразведывательных операций, офицеров перекинули из других отделов, а возглавлять новую структурную единицу был поставлен Максим Апполенарьевич Поплевский с присвоением звания комиссар госбезопасности второго ранга. Поплевский, проработавший молодые годы в подразделениях милиции, был человеком простым без привычек лишний раз козырять званиями и правилами служебной координации, за что быстро заслужил уважение сотрудников отдела.

— Разрешите, товарищ комиссар, — поднялся со стула майор.

— Да сиди уж, — процедил сквозь зубы Поплевский, — я все знаю наперед, что ты хочешь сказать. Твое желание понятно и правильно, если судить твоими представлениями, но там, — комиссар показал указательным пальцем вверх, разрабатывают общие стратегические планы, свое понимание нахождению сил и средств, что располагает наше отечество.

— Это значит на мой рапорт снова отказ пришел? — Печально склонил голову Проскурин.

— В отношении вас Константин Ефимович нет других распоряжений кроме службы в этом отделе, — Поплевский говорил громко, а последнюю фразу прокричал, — последует приказ — все будем на передовой.

Что-то в комиссаре закипело, он соскочил со своего места и стал совершать волнообразные движения в кабинете, проходя опять мимо стола, наконец снова сел на выдвинутый стул.

— В рамках основного приказа по контрразведывательному обеспечению на эвакуации объектов, связанных со стратегическим назначением государственной тайны, вчера на объекте 17 капитан Савостьянов и старший лейтенант Двожников получили тяжелое ранение.

— Максим Апполенарьевич, что с ребятами, — изменился в лице Проскурин, — они живы? Я готов срочно выехать на объект.

— Для тебя не секрет, что диверсионные группы немцев уже вовсю действуют в Москве. — Комиссар устало провел ладонью по лицу. — Из одиннадцати сотрудников отдела один убит, четверо раненых, но командование обещало предоставить мне еще людей. — На объект 17 я временно перекинул капитана Земликина, но после диверсии там нам почти нечего делать.

Поплевский вернулся за свой рабочий стол, извлек два конверта и положил их перед собой, майор Проскурин терпеливо дожидался нового распоряжения, а комиссар словно впал в забытье.

— Товарищ комиссар, — негромко обронил Константин Ефимович, — с вами все нормально?

Что? — Максим Апполенарьевич находился где-то далеко со своими мыслями. Это состояние было новым в поведении Поплевского, он потряс головой, поднял голову, увидев стоящего рядом майора, окончательно пришел в себя. — Это новый приказ по объекту 22.

Комиссар схватил верхний конверт, извлек из него документ и зачитал. Согласно приказу, майор Проскурин должен отправиться на объект 22, оказавшимся зданием архивного фонда, где долгие годы накапливались и архивировались документы второго и третьего уровня секретности, поступающие из государственных учреждений. Константин Ефимович сначала недовольно подумал, что так командование решило его наказать за излишнюю настойчивость и просьбы отправить на фронт, но подумав он решил, что с этим архивом не все так просто, раз его отдел занимается этим объектом.

Комиссар зачитал циркуляр, согласно которому в подчинение майору Проскурину передается два взвода из войск НКВД для погрузки ящиков и боевого охранения груза, а также транспорт для доставки ящиков с архивом на железнодорожный узел. Константин Ефимович мимо ушей пропустил информацию по маркировке ящиков с архивными материалами, эти требования больше предназначались руководству архивного фонда, не станет же он саморучно маркировать ящики с документами. Майор привычно поставил свою закорючку, что ознакомлен с приказом, но Поплевский не спешил его отпускать.

Комиссар отодвинул в сторону бумаги из первого конверта, поднял второй, словно демонстрируя его подчиненному. Второй конверт на вид оказался выполнен из аналогичной бумаги, но две красные полосы, наличие несмываемой сургучной печати свидетельствовало о его важности.

— Этот конверт ты заберешь с собой, — продекламировал Максим Апполенарьевич, — приказано его вскрыть сегодня не позднее 16:00 после завершения погрузки всего архива при выдвижении колонны из Москвы к железнодорожному узлу. Приказ понятен?

— Товарищ комиссар, есть вскрыть данный конверт не позднее 16:00 сегодня после погрузки при движении колонны к железнодорожному узлу. — Четко доложил Проскурин.

— Надеюсь, не нужно дополнительно разъяснять, что архив должен быть погружен на транспорт до оговоренного в приказе времени? — Указал на временные рамки Поплевский.

— Будет выполнено, товарищ комиссар! — Вытянулся по стойке смирно Константин Ефимович. — У меня только один вопрос.

— Два взвода прибудут в течение получаса на объект, транспорт немного позднее, — нахмурился комиссар госбезопасности, — что касается твоего вопроса, что ты не успел задать. В твое подчинение из отдела обеспечения тебе передается старший лейтенант Лиеманис Янис Эдгарович, он уже должен работать на объекте.

Проскурин по жизни был въедливым человеком, забрав секретный конверт он не заторопился покинуть отдел, машина, что была ему выделена для доставки до объекта подождет, он в первую очередь прошел в комнату, что делил с другими офицерами и по телефону разузнал фамилию старшего командира переадресованных взводов, уточнил по отправке транспорта и дозвонился до отдела обеспечения и попросил обрисовать и охарактеризовать новичка Лиеманиса, все данные переписал в свою записную книжку и выдвинулся на объект 22.

Водитель свернул со Стромынского шоссе на север столицы на какую-то узенькую улочку и остановился.

— Дальше наши пути расходятся, — улыбнулся ефрейтор, но Проскурин, видя только перед глазами вереницы беженцев, никак не реагировал на слова водителя. — Товарищ майор, мне нужно дальше на север столицы ехать и так отклонился от маршрута.

— Спасибо тебе, — встрепенулся Константин Ефимович и выбрался из машины.

— Товарищ майор, берегите себя, — прокричал ефрейтор, — меня Кузьмой кличут, дай бог свидимся.

— Надеюсь, мы выживем в этой войне, Кузьма, — тихо выговорил майор в след умчавшемуся автомобилю.

Константин Ефимович сориентировался куда завез его водитель, со Стромынки ему следовало пройти не более двух километров в южном направлении, где на четвертой Сокольнический улице располагалось здание документарного фонда второго регистра хранения государственных архивных материалов. Здание представляло собой огромный купеческий дом дореволюционной постройки в виде буквы «П».

Проскурин подошел с тыльной стороны строения, поэтому пришлось обойти его вокруг до подъезда, он дернул входную дверь, но двери архива оказались закрыты, на его требования пропустить внутрь никто не реагировал, поэтому пришлось вновь обойти по периметру здания. Цокольная часть этого купеческого дома возводилась из камня, а верхние два этажа — построены из бревен, почерневших от времени. Обойдя длинную стену строения, Проскурин оказался возле распахнутых ворот, ведущих во внутреннюю территорию архива.

— Эй, куда так спешишь, дядя, — молодой долговязый солдат с винтовкой на плече преградил проход.

— Дядя, говоришь, — несуразность речи постового рассмешила Константина Ефимовича. — Майор госбезопасности Проскурин направлен со спецзаданием, — не скрывая улыбки сообщил посетитель.

— Товарищ майор, — опешил солдат, — я сейчас старшего позову, повернулся к майору спиной и что есть мочи заорал какого-то старшину Пилипчука.

Вскоре появился серьезный мужчина, он назвал себя по уставу, попросил проверить документы у Проскурина.

— Прошу простить меня за излишние придирку и предосторожность, — старшина Пилипчук тяжело вздохнул, командование направило нас на содействие эвакуации важного государственного объекта.

— Ваши старания и предосторожность похвальны старшина, — перешел на деловой тон Константин Ефимович. — Неужели с вами ни одного офицера не направили?

— Никак нет, Пилипчук снова вздохнул, все ресурсы направляются на фронт, со мной нет даже одного полного взвода. Сейчас ожидаем транспорт.

— Старший лейтенант НКВД уже прибыл? — Спросил Проскурин, следуя со старшиной от ворот к зданию фонда.

— Да, прибыл, — доложил старшина, находится на первом этаже хранилища.

Проскурин осмотрел внутренний дворик, заметил деревца, посаженные по краям газонов, дорожки, засыпанные каменной крошкой и ограждения цветущих клумб. Во всем убранстве парка чувствовалась заботливая рука садовника.

— Пилипчук, убрать ограждения и выкорчевать деревья, — распорядился Проскурин, — машины на территорию должны заезжать с левой стороны и после погрузки вставать в колонну справа.

— Есть, товарищ майор, — старшина направился к своим солдатам исполнять приказ.

Константин Ефимович вошел в распахнутую со двора дверь, преодолел три ступеньки, расслышав голоса, направился по коридору налево. В большой комнате, служившей приемной начальника архива, на стуле вольготно расположился офицер, он, прихлебывая чай из стакана с серебристым подстаканником, общался с миловидной женщиной.

— Встать, — Проскурина взбесила беспечность офицера и его расслабленность.

Взгляд Константина Ефимовича зацепился за петлицы с двумя шпалами, старший лейтенант вскочил со стула отодвигая стакан с недопитым чаем.

— Разрешите доложить, товарищ майор, — спросил разрешения с легким прибалтийским акцентом офицер и, увидев согласие, продекламировал, — товарищ майор, старший лейтенант Лиеманис из отдела обеспечения направлен к вам для организации эвакуации архива.

Проскурин молча разглядывал старшего лейтенанта, что был передан в его подчинение вышестоящим командованием и не мог понять, что во внешности этого молодого человека ему не нравится, возможно излишне бледное вытянутое лицо с тонкими, как ниточки губами, возможно свободная манера держаться даже перед старшим по званию, либо это холод, исходящий от незнакомца.

— Значит так, Янис Эдгарович, — чувствуя, что пауза затянулась, недовольно пробормотал Проскурин, — направляйтесь на улицу для встречи транспорта для перевозки архива.

— Будет исполнено, товарищ майор, — Лиеманис успел нацепить шапку, козырнул, набросил на себя шинель, хотел уже покинуть комнату, доложил, — за время нахождения в здании архивного фонда я проконтролировал упаковку архивных материалов в коробки, как прибудут грузовики с транспортировочными ящиками, так сразу начнем погрузку. — Лиеманис развернулся и покинул комнату.

Проскурин подошел к окну, понаблюдал за выкорчевыванием деревьев, мешающих развороту транспорта, и заметил первый грузовик, въезжающий на закрытую территорию.

— Где начальник архива? — Потребовал ответа у женщины, замершей от его первых гневных слов, прозвучавших в комнате в адрес Лиеманиса.

— Остап Нефедович с архивариусами в подвале, — пролепетала женщина, — они упаковывают какой-то наиболее ответственный раздел архива.

С момента прибытия транспорта время сжалось, важна каждая секунда, поэтому Константин Ефимович поторопился в подвал, желая поскорее найти начальника архива. Им оказался низкорослый худой мужчина с седой жиденькой бороденкой под Калинина. Остап Нефедович сразу понял для чего в архив направлен офицер госбезопасности, заявив, что необходимо сто шестьдесят ящиков. Главный архивариус принялся разъяснять Константину Ефимовичу суть маркировки каждого ящика, возможно циркуляр по маркировке, что пропустил мимо ушей Проскурин, составляли с его слов.

— Маркировать ящики вы будете сами, — майор остановил рассуждения начальника архива. — Я сейчас распоряжусь чтобы солдаты затаскивали ящики и грузили в них коробки по указанию ваших коллег.

Проскурин выбежал во двор, подозвал к себе Пилипчука и Лиеманиса, распорядился освобождать первую, затем другую машину от пустых ящиков. Бойцы забегали, одни тащили на верх пустые ящики, другие складывали заполненные и промаркированные в кузов автомобилей. Через двадцать пять минут все девять грузовиков оказались загружены, но майора позвали вновь в подвальную часть хранилища.

— А это что за документы, — спросил спустившийся в подвал Проскурин, увидев на стеллажах, на полу папки и коробки.

У нас в архиве останется много мест хранения, не имеющих отношения к государственной тайне либо значимого веса. — Выдал Остап Нефедович. — Все ценное вашими солдатами уже погружено.

— Значит мы выезжаем! — Риторически обронил Константин Ефимович и собрался подниматься из подвала.

— Не торопитесь, голубчик, — остановил Проскурина начальник архива. — У вас должно быть особое предписание к части единиц хранения нашего архива, переданного нам на хранение несколько лет назад из личного хранилища товарища Сталина.

— Так здесь что-то находится из личного архива товарища Сталина? — Лицо Константина Ефимовича вытянулось от изумления.

— Э-э-э как вам сказать, — Остап Нефедович сделался пунцовым от того, что взболтнул лишнего. — Эх, язык мой — враг мой! Майор вы же прибыли сюда не за канцелярскими документами, что свозили нам со всех советских учреждений и ведомств? У вас должно быть особое предписание, — рассердился архивариус.

— Не беспокойтесь, есть особый приказ, — заторопился Проскурин, — но вскрыть я его должен в строго назначенное время.

— Так что тянуть, — Остап Нефедович вытащил из кармана измятый платок и протер лицо и шею, — архив упакован в ящики, погружен в машины, самое время вам ознакомиться с приказом. Вы должны мне передать циркуляр для отметки последних трех ящиков.

Проскурин расстегнул полевую сумку и вытащил конверт с приказом, сломал печать и прочитал на листке несколько строчек, отпечатанных машинке из ставки главного командования.

— Здесь говорится о каких-то предметах, имеющих большое историческое значение!? — Вновь поразился Константин Ефимович. — Это требования по маркировке груза. — Проскурин бегло изучил циркуляр и подал в руки начальника архива.

Майор еще раз решил перечитать приказ, особое внимание уделялось важности сохранить артефакты, упомянутые в первых строках приказа. В случае опасности утраты этого груза и невозможности отправки железнодорожным путем, следовало отделить особо промаркированные ящики и в сопровождении охраны отправить их без промедления автотранспортом с конечной точкой маршрута в Казани.

Это условие показалось для Проскурина странным, автоколонна, и так под охраной выделенных солдат, последует после погрузки по наиболее безопасному маршруту до железнодорожного узла. Двое солдат топтались на месте в ожидании пока сотрудники архива не упакуют в оставшиеся три ящика невзрачные картонные коробки и нанесут маркировку.

Только в этот момент Константин Ефимович обратил внимание на небольшие квадраты из фанеры, на них один из сотрудников фонда каллиграфически вывел черной краской буквенно-числовую кодировку, а затем по диагонали провел красную черту, что стало основным, но не броским отличием от других ящиков. Солдаты погрузили эти три ящика в кузов, наименее загруженной машины и через несколько минут колонна покинула территорию архива. Проскурин занял место рядом с водителем первого в колонне грузовика, приказал старшине Пилипчуку распределить солдат по кузовам машин, а Лиеманису занять место в кабине машины, замыкающей колонну.

Водитель, управляющий головной машиной колонны, уверенно держался заданного Проскуриным маршрута.

— Товарищ майор, я эту местность хорошо знаю, так как сам прожил с десяток лет в Реутово, — среагировал водитель, заметив, как тщательно сверяется с картой сидящий рядом офицер.

— В Балашихе нам нужно держать направление на Железнодорожный, — заметил Проскурин.

— Это для вас этот поселок называется Железнодорожный, — разговорился осмелевший солдат, а местные его по-старинке Обираловкой кличут.

Водитель замолчал, так и не дождавшись ответа майора. Лиеманис, сидящий в кабине замыкающего колонну грузовика, по мнению водителя вел себя странно, он оглядывался назад, высунувшись с головой в окно, словно обеспокоенный чем-то, то замирал на какое-то время, то вытаскивал из планшетки карту, как майор, сверяясь с маршрутом.

Через расчетное время, достаточное на преодоление расстояния от здания архива до сортировочной станции добрались до конца маршрута. Колонна заехала на подъезде к территории станции и замерла в ожидании разгрузки. Проскурин покинул кабину и направился на поиски начальника железнодорожного узла, видно и сюда смогли прорваться фашистские бомбардировщики, сортировочная после бомбежки уничтожена.

Уже на подъезде к станции Григорий Ефимович вместо привычных железнодорожных путей с тревогой всматривался на последствия бомбардировки, рельсы в разных местах вздымались изогнутыми линиями. Майор выскочил из притормозившего грузовика, отдал приказ расположить колонну возле полуразрушенного барака и побрел мимо искореженными частями вагонов и целых подъездных составов, что загружались каким-то оборудованием и беженцами, железнодорожные рабочие из последних сил торопились убрать искореженные пути и восстановить движение.

— Что вы тут бродите, майор, — кто-то толкнул в плечо Проскурина, такое отношение к офицеру НКВД было не допустимо.

— У меня приказ, — четко выговорил офицер НКВД, разглядывавший железнодорожника, — немедленно отправить в тыл ответственный груз. Где мне найти начальника станции?

— Я — начальник станции, Сергей Фомич Викентьев! — Прокричал железнодорожник. — Вы не видите, что происходит? — Викентьев что-то спросил у рабочих, занятых на восстановлении участка пути, и вновь повернулся к Проскурину. — Два состава разбиты, более четырехсот метров пути уничтожено, а у меня беженцы и такие как вы с приказами эвакуации, — Сергей Фомич торцом ладони прикоснулся к горлу, и, как всегда, не хватает людей.

— Со мной на охрану колонны груза немногим более взвода солдат, — сообщил Константин Ефимович, — если это ускорит отправку моего груза, то могу на время передать вам часть бойцов.

Это предложение обрадовало Викентьева, вскоре часть солдат уже трудилась над восстановлением путей. Восстанавливая в памяти строчки секретного приказа, Проскурин наконец-то смог добраться до телефона в уцелевшем здании станции, он сообщил Паплевскому о возможности повторной бомбардировки станции.

Комиссар второго ранга госбезопасности распорядился не тратить времени в опасном ожидании восстановления путей, а последовать прозорливости командования направить часть наиболее ответственного груза автотранспортом по утвержденному в приказе маршруту. В оставшемся целым после авианалета здания станции, Проскурин смог дозвониться до начальника своего отдела и согласовать последующие действия.

Из-за плохой связи Проскурину приходилось надрывать голос, иначе комиссар не мог разобрать фраз из доклада подчиненного. Дежуривший в депо диспетчер, невысокий кряжистый мужчина недобро усмехнулся в своих усы, более похожие на щетку для сапог. Когда майор направился на выход из депо, диспетчер басом выкрикнул: «Уж точно не сегодня!».

— Что? — Вспыхнул Константин Ефимович, развернулся на месте, но заметив перевязанную руку железнодорожника, смягчил тон, — Повторите, что только-что сказали?

Мужчина поправил сползающий с правого плеча форменный френч, хромая неторопливо подошел к офицеру НКВД.

— Полагаю, товарищ майор, вам придется задержаться на станции до утра, — диспетчер шевельнул пальцами правой руки и поморщился, ранение, полученное от бомбардировки станции, напомнило о себе волной огня.

— Разорванные пути ставит в тупик исполнения приказа командования, — невнятно пробормотал Проскурин. — Начальник станции обещал за несколько часов восстановить пути.

— Викентьев большой оптимист, да рабочих рук у него не много, дай бог к утру справится, — среагировал на рассуждения офицера раненый железнодорожник, при каждой фразе его усы нелепо шевелились. — Я много лет работаю на железной дороге, многих знаю, если хотите у соседей спрошу? Может другие направления не пострадали от налетов?

— Если это возможно, — произнес Григорий Ефимович, — диспетчер не стал дожидаться его просьбы и заковылял к пульту.

Через несколько минут Проскурин получил исчерпывающие данные о не пострадавших от бомбардировок направлений. Он поблагодарил железнодорожника, пожелал удачи, а для себя решил, что ценный груз нужно срочно отправлять в Юго-Восточном направлении со станции Узловая, что недалеко от Воскресенска. Вернувшись к своим бойцам, большую часть ящиков с обычными архивными материалами из последнего грузовика он с солдатами перераспределил по другим машинам. Потребовал от Пилипчука отобрать двоих солдат посообразительнее, чтобы отправить с наиболее важным грузом.

— Товарищ майор, — навстречу Проскурину шагнул Лиеманис, — насколько я понимаю отправить груз за пару часов мы не сможем.

— Что конкретно вы хотите мне предложить, старший лейтенант? — Константин Ефимович развернулся к Лиеманису, сердито дернул подбородком. — Не нужно большого ума, понимая, что после авиаудара станция в полуразрушенном состоянии и кругом беженцы, так что придется ждать.

— Товарищ майор, решение принимаете вы, но наше командование, поручая транспортировку архива, получило распоряжение сверху уберечь не столько все ящики, а именно те, что погрузили в последнюю очередь?

— Сообразительности вам не занимать, — Проскурин цепко взглянул в холодные глаза подчиненного. — Говори, свое предложение.

— Товарищ майор, сжал в тонкую линию губы Лиеманис, — я готов вместе с парой солдат выполнить сопровождение груза до другой станции в южном либо юго-Восточном направлении, где из железнодорожных путей что-то еще уцелело и доставить до окончательной точки маршрута.

— Мне удалось переговорить с начальником желдорузла, а в депо и смог доложить комиссару, чтобы скоординировать последующие действия, — Проскурин внимательно всмотрелся в глаза старшего лейтенанта, но так и не смог понять, что же ему не нравится в этом молодом офицере.

Проскурин сделал несколько шагов вдоль сохранившейся стены полуразрушенного склада, Лиеманис проследовал за майором.

— Что приказало командование? — Нетерпеливо спросил Лиеманис.

— Немец рвется к столице, ближайшие транспортные узлы и станции люфтваффе и далее будут бомбить. В депо оценивают возможность восстановления путей за сутки. — Голос Григория Ефимовича был каким-то отстраненным, но полным ненависти к врагу. — Раз вы сами вызвались, старший лейтенант, приказываю вам вместе с двумя бойцами доставить ответственный груз до станции Узловая.

— Станция Узловая, — повторил Лиеманис, он развернул карту из планшетки, пытаясь определить направление.

— Эта станция располагается в двадцати километрах, не доезжая Воскресенска, — майор склонился над картой, развернутой старшим лейтенантом и пальцем, провел линию маршрута.

Из своей офицерской сумки Проскурин извлек предписание и передал подчиненному, затем повернулся в сторону замершей колонны грузовиков и громко выкрикнул: «Пилипчук, подавай машину!». Секунды спустя от колонны отделился грузовичок и медленно подъехал к стоящим офицерам. Не прощаясь, Лиеманис забрался в кабину и автомобиль, набирая скорость и объезжая развалины сооружений сортировочной, направился в нужном направлении. Григорий Ефимович долго стоял возле полуразрушенного барака, тихо произнес: Удачи тебе, Лиеманис!», развернулся и направился к небольшой группе своих бойцов что-то весело обсуждавших.

Водитель сосредоточил свое внимание на дороге, но периодически позволял себе взглянуть на сидящего рядом офицера. На протяжении получаса Лиеманис молчаливо довольно улыбался, словно получил внеочередное звание. Старший лейтенант решил разрушить молчание, взглянул на ефрейтора и приказал: «Держи направление на Воскресенск, я сверюсь с картой и уточню тебе дальнейший маршрут.

— Товарищ старший лейтенант, говорят фрицы уже Тулу захватили? — Ефрейтор посмотрел на офицера.

— Держись за руль, смотри вперед и молчи, — грубо потребовал Лиеманис, сосредоточившись на карте, что несколько минут назад извлек из планшетки.

Водитель любивший поговорить поначалу недовольно пыхтел, бросая хмурые взгляды на старшего лейтенанта, но вскоре успокоился и тихонько мурлыкая слова какой-то песенки уверенно управлял грузовиком. На встречу и по ходу движения попадались беженцы с ожесточенными или потерянными лицами, встречался разнообразный транспорт, но везде были заметны последствия первого полугодия войны.

Ожесточенность от увиденного передалось и ефрейтору, он неожиданно оборвал легкомысленный мотив, плотно сжал свои губы, через несколько минут он негромко запел «Вставай страна огромная, вставай на смертный бой…". Лиеманис прошептал какое-то ругательство, с перекошенным лицом повернулся к водителю и выкрикнул: «Заткнись!». Ефрейтор вздрогнул от крика офицера, но петь не перестал, только снизил громкость на полтора тона.

За полтора часа пути в заданном направлении старшему лейтенанту приходилось терпеть или одергивать распевшегося водителя. Офицер снова периодически сверялся с картой, приказывая держать курс южнее, ефрейтор беспрекословно сворачивал, уверенный в том, что сидящему рядом офицеру виднее и маршрут согласован с майором Проскуриным. Насыпная дорога закончилась и дальше вел обычный проселок, проходивший через небольшой лесной массив. Водитель притормозил перед въездом в лес, ощущая нарастающую тревогу, но Лиеманис негромко приказал: «Вперед!», ефрейтор только развел руками, вновь взялся за руль и грузовик медленно поехал через лес.

Старший лейтенант небрежно сложил карту в планшетку, приоткрыл дверь, встал на подножку и взглянул в кузов, где мирно спали двое красноармейцев. Левое колесо грузовика въехало в выбоину на дороге, Лиеманис словно по инерции влетел в кабину и навалился на водителя, нажавшего на тормоз. Ефрейтор хотел извиниться перед офицером за неаккуратное вождение, но почувствовал, как ствол пистолета уперся ему в грудь. Выстрел прозвучал негромко, Лиеманис распахнул водительскую дверь, вытолкнул труп из кабины и заглушил двигатель.

Грузовик замер в притихшем лесу, Лиеманис выпрыгнул, не захлопывая дверь кабины, с минуту он постоял на краю дороги, развернулся, внимательно сканируя взглядом заснеженный лес. Сквозь режущую глаза зимнюю белизну он смог разглядеть одну, затем другую и наконец еще одну призрачную тень. Лиеманис наконец-то позволил себе расслабиться и с самодовольной улыбкой прошептал: «Прибыли!».

Левой ногой Лиеманис наступил на заднее колесо и ловко забросил тело в кузов, тот слегка качнулся и этого оказалось достаточным, чтобы один из красноармейцев вновь вынырнул из дремы. Ранее оба бойца проснулись, когда автомобиль заехал в рытвину. Солдат постарше во время долгого пути вытянулся вдоль борта, положив винтовку рядом, молодой боец оперся ногами в ящик с ценным грузом, а спиной откинулся на борт грузовика, примыкавшего к кабине. Винтовку молодой солдат держал одной рукой, поставив приклад на дно кузова.

— Товарищ старший лейтенант, что растрясло в дороге, — хохотнул красноармеец, — или решили до ветра сходить?

Лиеманис молча пробрался вдоль дальнего борта, за спиной он держал пистолет. Когда он подошел к солдату, улыбнулся одними губами, обнажив оскал белоснежных зубов, четко обронил: «До ветра!» и, выбросив руку из-за спины, всадил пулю солдату в лоб. Звук выстрела в открытом пространстве прозвучал довольно громко, а лес отозвался звонким эхом. Старый красноармеец проснулся от пистолетного выстрела, он попытался сесть, но ящик с грузом прижал тело к борту, рукой солдат нащупал винтовку и попытался поднять ее, чтобы защититься.

С двух сторон в кузов заскочили две призрачные тени в зимних маскхалатах, один из непрошеных гостей прыгнул на барахтающегося на дне кузова красноармейца, двумя руками свернул жертве голову. Второй гость спокойно сел на борт, скинул с лица белую маску с отверстиями для глаз и капюшон с головы.

— Карл, тебя можно поздравить с завершением операции? — По-немецки произнес мужчина, пнув ногой ящик.

— Иоганн, ты не торопишься? — недовольно оскалился человек, прикрывающийся фамилией Лиеманис, — нам груз еще через линию фронта необходимо доставить.

— Не переживай, Карл, — собеседник что-то выкрикнул в лес, — уже все подготовлено для прохода через линию фронта, нам нужно только сигнал подать, когда мы доберемся до места.

Иоганн, распорядись, чтобы трое диверсантов переоделись в форму красноармейцев, — распорядился Карл, — тело водителя возле сосны валяется. Остальные пусть укроются парусиной в кузове, найдете под одним из ящиков.

Диверсанты принялись неспешно выполнять распоряжение старшего офицера зондеркоманды, им предстояло добраться до предместий Тулы и перейти линию фронта.

Фомич, сидя в санях, подгонял свою тощую лошаденку по проселочной дороге через зимний лес. Поначалу он распинал про себя Куприяновну, возложившей на себя обузу председателя колхоза за то, что отправила его забрать стожок сена, оставшийся с осени на поляне в лесу. Последние несколько месяцев Фомич был очень недоволен собой, ругая, что в свои семьдесят лет оказался непригоден для ополчения. В другое время он только бы обрадовался поручению, так как за свои годы с удовольствием исполнял простую крестьянскую работу, любил природу, но сейчас заснеженный лес не вызывал в его старом сердце никаких эмоций.

Заснеженная дорога брала все левее, Фомич знал, далее последует резкий правый поворот. Неожиданно лошадка взбрыкнула, заржала и остановилась, старик подергал поводья, но упрямое животное не отозвалось на его потуги.

— Ну что упрямишься, Звездочка? — Фомич выбрался из саней и подошел к лошади, — постой, постой немного и далее поедем.

Старик оставил лошадь и прошел вперед по дороге метров двадцать, он размышлял отчего его Звездочка встала и от этого ощутил странное беспокойство. С горящими щеками он прошел до поворота, встал за большой сосной, словно шагнувшей ему на встречу. В ста метрах от поворота стоял грузовик, а вокруг него собралась странная группа людей, одетых в маскхалатах. В кузове во весь рост стоял еще один диверсант и по-немецки отдавал громкие лающие команды. Фомич развернулся, ноги от страха подкосились, а онемевший рот прошептал: «Фрицы!».

Старик встал на колени, кое-как поднялся на ноги и потрусил обратно к саням, лошадка почувствовала состояние хозяина и подчинилась командам. Фомич, помогая лошади, заехал подальше в лес между деревьями, наломал несколько еловых лап, вернулся к дороге и замел следы. Теперь он был уверен, его телега с лошадью с дороги абсолютно не заметна.

— Тихо, Звездочка, тихо, — старик уговаривал лошадку, чтобы не заржала, — а то убьют нас с тобой фрицы.

Фомич не представлял сколько времени провел в заснеженном лесу, когда эхо проезжавшей по дороге машины долетело до его слуха выбрался из леса. Старик подумал, порой звуки в лесу возникают словно ниоткуда, решил проверить уехали ли немцы, осторожно добрался до сосны, где прежде обнаружил грузовик, но сейчас там никого не было. Фомич вернулся к лошади, он совершенно позабыл про поляну и стожок, вывел Звездочку на дорогу, подгоняя ее, погнал в деревню.

***

Владимир пришел в себя тряхнул головой, попытался открыть глаза, но мрак скрывал детали интерьера, заскрежетал от жуткой боли в голове, все тело болело и невыносимо саднило, когда боль начала затухать, он ощутил себя лежащим на деревянном полу. Тихонин потер ушибленный лоб, где вздулась большая болезненная шишка, протянув руки вперед, он нащупал рядом с собой деревянный столб.

Владимир подтянул тело к столбу и попробовал подняться, но ударился макушкой о что-то твердое, в абсолютной темноте руками он попытался нащупать непонятный объект, но вскоре понял это круглая столешница, а то, что он принял за столб, оказалось опорой деревянного стола. Владимир вытащил из кармана платок, вытер лицо и промокнул кровь, сочившуюся из ушей от контузии после взрыва.

Тихонин вспомнил про мобильный телефон в кармане брюк, связи не было, так что дозвониться до друзей надежды не было, аккумулятор оказался разряжен только на половину, поэтому он включил светодиодный фонарик. Слабый свет телефона позволил Владимиру разглядеть комнату, голова сильно кружилась, сильный гул, в голове и пульсирующая боль не проходили, он уперся рукой о стол, попытался рассмотреть подвал.

Возле дальней стены у запертой металлической двери были установлены несколько стеллажей с какими-то книгами, ближе к стене приставлены два старых стула с потертой кожаной обивкой, а рядом круглый стол на высокой цилиндрической ножке. Тихонин развернулся и осветил стену и потолок, пытаясь понять, как он свалился в этот подвал. Тихонин притащил к дивану старый стул и примостил телефон, чтобы он освещал часть комнаты.

На высоте трех метров на потолке по периметру чернел большой прямоугольный люк, а внизу он разглядел изломанный кожаный диван, сидя на нем он и упал в подвал. Сквозь волны боли появилась мысль, а где же Герр Зиллерманн, падение с высоты трех метров в его возрасте чрезвычайно опасны. Пол и стены в месте падения дивана отделаны мягким пружинистым материалом, но это не защитило Владимира от жесткого приземления, диван после приземления отбросило от стены, Тихонин заглянул за спинку дивана, тело Зиллерманна обездвижено лежало между стеной и диваном. Владимир принялся отодвигать тяжелый диван, с трудом добрался до тела и уложил его на диван, немец находился в сознании, глаза плотно прикрыты, а дыхание слабое и прерывистое.

— Герр Зиллерманн, — Тихонин осторожно похлопал по щекам хозяина дома.

— Oh Gott! — Застонал меценат, открыл глаза и попытался пошевелиться.

— Помолчите, пока наберетесь сил, — предложил Владимир и подтянул тело Зиллерманна, уложив его голову на диванную подушку.

— Помогите мне сесть, — потребовал меценат, медленно выговаривая слова, — я должен успеть вам рассказать, — я не могу эту тайну дальше хранить, мое время на исходе.

Головокружение и тошнота от удара головой у Владимира почти прошло, но голова болела очень сильно. Тихонин взял старика под руки и подтянул вверх повыше, теперь Клаус упирался поясницей на боковой диванный валик, плечи соприкасались со стеной, а голову он склонил к спинке дивана.

— Вам так удобно Герр Зиллерманн? — Осторожно спросил Владимир и поморщился от пульсирующей боли в висках.

— Где же мой дневник? — Клаус не реагировал на Владимира.

— Когда мы беседовали в бордовой гостиной, — тер виски Тихонин, — вы получили его от Маркуса, а потом то держали в руках, то убирали в карман.

— Я должен вам многое рассказать, — повторил Клаус, обнаружив дневник в одном из карманов. — Агент Аненербе внедрился в структуру госбезопасности, осуществляющей подготовку гособъектов к эвакуации. С помощью зондеркоманды, артефакты, обнаруженные русским геологом Елизаровым в древнем храме.

— Герр Зиллерманн, вам известно где находятся артефакты? — Забыв про головную боль, удивился Тихонин.

Клаус тяжело задышал, попытался устроиться поудобнее, зашевелил плечами, спустя минуту успокоился и принялся листать дневник. Свет от фонарика, встроенного в мобильный телефон, плохо освещал угол помещения, Владимир взял его со стула, встал, привалившись к стене, рядом с меценатом и направил слабый луч света на дневник.

Старик развернул страницу с изображением части карты, пояснил как собственноручно перерисовал с большой карты, работая совместно со своим дядей Лотаром. Фон Зиллерманн указательным пальцем постучал по заштрихованному пятну на карте.

— Под водами этого Черного озера скрывается бункер, построенный на территории Белоруссии для проведения исследований славяно-арийских тайн и артефактов и Вальтер Вюст научный куратор Аненербе уделял ученым, работающим в бункере, большое внимание. — Негромко рассказывал меценат, он провел пальцем по линии со стрелкой, указывающей направление на Минск.

Владимир подумал о необходимости привязки карты похожей на рисунок к координатам местности, компьютерные методы современной картографии позволят справится с такой задачей. Старик продолжал что-то негромко говорить иногда из-за слабости переходил на шепот, Тихонин поругал себя и принялся прислушиваться к словам старика.

— В подводном бункере расположились несколько лабораторий, где исследовали самые разные древние предметы, что свозились со всей России. — Клаус замолчал, что-то вспоминая.

— Герр Зиллерманн, не могли бы вы рассказать об озере и окружающей местности поподробнее? — Попросил Владимир.

— Озеро вытянуто в длину почти на восемьсот шестьдесят метров, оно напоминало мне мюнхенскую колбаску, — Клаус улыбнулся в полумраке и снова перелистнул несколько страниц дневника. — Со стороны выгнутой части на многие километры простирается лес, а с обратной вогнутой стороны в ста или немногим больше метрах непроходимая топь болот.

— А вот это что такое? — Тихонин наклонился поближе к старику, разглядывая очередной рисунок, представляющей схему озера.

— Ширина озера менее пятисот метров, к центру изгиба со стороны леса поднимается скалистый холм, уходящий от берега в озеро на семьдесят четыре метра, — прочитал в своем дневнике Клаус. — Инженеры Аненербе проводили какие-то работы в этой скале, но нас, исследователей, не пускали в эту часть озера, как и в некоторые помещения бункера.

— Герр Зиллерманн, вы сказали, что мы обнаружим артефакты Елизарова в бункере, возведенном на дне озера. — Тихонин решил сесть на стул, почувствовав слабость и головокружение.

— Владимир, когда Красная Армия перешла в решительное наступление, работы в бункере, еще продолжались, — с болезненной медлительностью продолжал Клаус, — но когда ваше наступление превратилось в сокрушительный поток, то паника в Берлине обернулась для нас приказом вывезти все артефакты, раритеты и материалы исследований, а стальное неважное — уничтожить.

В бункере работало более сорока ученых со своими помощниками, безопасность обеспечивали три взвода охраны. Руководство и надзор за учеными, а также военное командование бункера осуществлял оберштурмбаннфюрер Филипп фон Хеннебург, считавший для себя лучшим отсидеться под темной водой, чем погибнуть на восточном фронте.

— Каким образом артефакты Елизарова остались в бункере? — Заинтригованный Тихонин попросил подробностей

— Лотар Зиллерманн предложил ученым отказаться от эвакуации и передать русским раритеты и результаты исследований, но никто из коллег не поддержал предложение моего дяди. — Зиллерманн глубоко вздохнул, чувствовалось, что он сильно устал.

По приказу оберштурмбанфюрера фон Хеннебурга, солдаты лихорадочно принялись за работу в лесу, так как звук фронтовой канонады и взрывов отчетливо различался, даже видно рябь на воде. Солдаты вновь убирали маскировку, расчищали просеку, вырубали несколько мешающих деревьев и кустарников, чтобы грузовой борт смог приземлиться и без проблем совершить несколько рейсов. Самолет очередной раз совершил посадку, чтобы забрать оставшихся ученых и оберштурмбанфюрера Хеннебурга, возложившего на гауптмана Ферке проследить за последним рейсом эвакуации.

— Лотар Зиллерманн заявил оберштурмбанфюреру фон Хеннебургу об отказе эвакуации и вернулся в свою лабораторию. — После короткой передышки Клаус принялся за повествование дальше. — Лотар посмотрел на меня каким-то добрым взглядом полным надежды, в тот день я в очередной раз перерисовал линии и точки с куба, одного из артефактов, найденных Елизаровым.

Упрямство одного из ученых, его отказ покидать бункер взбесило оберштурмбанфюрера Хеннебурга, он вызвал к себе преданного гауптмана Ферке, жестокого человека с повадками садиста. Приказ старшего офицера оказался простым для выполнения, если Зиллерманн хочет подохнуть в бункере, то так тому и быть, главное забрать у него материалы исследований и артефакты.

— Гауптман Ферке немедленно направился выполнять приказ, прихватив с собой двух солдат, — слабый голос Клауса задрожал от волнения. — Ферке без разрешения вошел в первую секцию нашей лаборатории и бесцеремонно принялся с полок стеллажа собирать коробки с артефактами и папки с результатами исследований, поставив солдат в коридоре.

Зиллерманн вновь замолчал, дыхание его стало судорожным, из закрытых глаз выкатились слезы. Тихонин ничем не мог помочь старику, он и сам чувствовал себя оставленным, это объяснялось сильным ударом головой. Фонарик мобильного телефона мигнул, слабо засветился и окончательно погас, в комнате стало темно.

— Мы с дядей на протяжении двух лет занимались множеством раритетов, — о чем-то вспомнил Клаус. — Лотар тот день проводил с приборами, услышав шум в первой секции, поспешил посмотреть, что происходит.

Лотар Зиллерманн застал Ферке собирающим очередную часть документов, ученый прокричал ругательство, со злостью схватил его за воротник мундира и пинком вытолкнул в коридор. Гауптман уронил на бетонные полы папки с отчетами исследований, опять ворвался в лабораторию. Юный Клаус в страхе выглядывал из-за простенка второй секции лаборатории в архивную часть, Лотар сильным ударом в челюсть, сказался прошлый опыт занятий боксом, отправил тело Ферке на пол.

Гауптман сидя на полу ошалело потряс головой, он не ожидал такой силы от ученого, поднялся на ноги со злорадной улыбкой, держа руки за спиной. Он медленно поднял правую руку с пистолетом, дважды выстрелил в Лотара, оказавшегося на расстоянии трех метров, затем развернулся и покинул лабораторию. Клаус видел падающего дядю, но не мог поверить, что он потерял последнего родного человека, он подбежал к раненому, но Лотар указал на двери. Парень подбежал к дверям, сдвинул стальные створки и зафиксировал их, гауптман спохватился слишком поздно, толстые стальные листы двери надежно блокировали доступ в лабораторию.

— Лотар Зиллерманн погиб? — Осторожно спросил Тихонин.

— Дядя Лотар прожил после ранения три дня, — обронил старик, — эти дни стали для меня самыми страшными. В первый день и на следующее утро мы слышали голоса и шум передвигаемых ящиков. Дядя Лотар сильно ослабел несмотря на то, что мне удалось извлечь обе пули, на второй день у него началась сильная горячка.

После отлета оберштурмбанфюрера Хеннебурга, начальником подводной базы стал Гауптман Ферке, он заставил солдат поднять на поверхность оружие и продовольствие, упакованное в ящики. Водонепроницаемый подъемник стал больше не нужен, поэтому при последнем подъеме Гауптман Ферке, приказал заминировать.

— Взрыв вернул дядю Лотара из предсмертного бреда в реальность, — прошептал Зиллерманн. — Он предположил, что взорвали лифт, поднимающий ученых и военных на поверхность, а далее на лодке до берега. Дядя Лотар перед смертью рассказал о другом способе выбраться на поверхность.

В дальней части бункера, куда ученым проходить запрещали, за стальными дверями располагался небольшой бассейн, являющийся частью водяного затвора. Юному Клаусу пришлось нырять в прохладную даже летом воду озера, он сложил одежду в плотный непромокаемый мешок, нырнул в бассейн и проплыл под водой через искореженную взрывом металлоконструкцию.

Выбравшись из воды, он переоделся в сухую одежду и долго брел по лесу пока не оказался в небольшом белорусском селе. В течение года Клаус Зиллерманн находился лагере военнопленных, далее три года работал на восстановлении разрушенных городов Советского союза и в 1947 году ему позволили вернулся на родину.

Старик после последних слов молча подал свой дневник Владимиру, закрыл глаза и снова судорожно задышал. Тихонин попытался привести Клауса в чувство, но растирание ушей, похлопывание по щекам ничего не дало, меценат дышал с трудом, а других признаков жизни не подавал. Тихонин расслышал голоса людей, он даже подумал, что это ему показалось, но кто-то пытался открыть ключами дверь, а когда не получилось мощными ударами дверь выломали.

Клауса на носилках подняли наверх и через разрушенную бордовую гостиную вынесли на улицу. Скорая помощь, включив сирену, помчалась с хозяином взорванного дома в ближайшую клинику. Тихонин выбрался на улицу сам, от свежего воздуха голова закружилась, но его успел подхватить Василий и уложил на носилки, помогая врачам. Василий, уточнив, в какую клинику повезут его друга вместе с Андреем, вернулся к своей машине.

***

Кардиомонитор негромко попискивал, но этот звук стал порядком надоедать Тихонину, он только что проснулся, будто кто-то негромко, но долго звал его в непонятную даль. От очередной капельницы, а может ото сна головокружения он не заметил, только легкая боль в голове, усиливающаяся при его попытке подняться, останавливала Тихонина от побега из больницы, где он провел несколько дней.

Он со скукой посмотрел в окно, раздвинутые белоснежные жалюзи позволяли проникать солнечному свету, но ни деревьев, ни другой растительности видно не было, очевидно он на каком-то высоком этаже. Владимир понаблюдал за аморфным облаком со скоростью черепахи проползшим на фоне окна и попытался вспомнить, как его доставили в эту клинику. Он четко помнил, как Василий помогал врачу скорой помощи уложить его на носилки.

В салоне машины скорой помощи, от легкой тряски при движении, усилилась тошнота и головокружение. Тихонин помнил мужское лицо с короткой черной бородкой, склонившееся над ним со шприцем, после сделанной доктором инъекции захотелось спать. Тихонин подумал по каким причинам к нему никто за эти дни так и не пришел, но расслышал громкие голоса в коридоре, прорывающиеся в палату неразборчивыми звуками.

Дверь распахнулась и в палату ворвалась разъяренная Танаева, ее за руку пыталась удержать медсестра, но произнесенная по-немецки команда доктора, раздавшаяся из коридора, заставила медсестру уступить напору посетительницы. Разгневанная Танаева в брючном костюме цвета газонной травы выглядела великолепно.

— Привет, Володя! — Громче, чем следовало, от перепалки с медперсоналом поздоровалась Танаева.

— Здравствуй, Аллочка, — обрадовано пробормотал Тихонин, открыто любуясь девушкой. — Я в этой палате весь уж измучился от скуки, почему так долго никто не приходил?

— Сегодня я провела три часа в этой клинике, сначала выяснила в какой ты палате, а потом с боем прорывалась, чтобы тебя навестить, — обошла кровать с пакетом в руках. — Немецкие врачи никого к тебе не пускают, говорят сильнейшее сотрясение мозга и гематома.

Танаева вытащила из пакета, что принесла с собой, сок и фрукты и поставила на тумбу, возле окна подхватила стул и, поставив его вплотную к кровати, села. Владимир приподнялся на локтях, сдвигая подушку повыше, заметил на глазах у Аллы выступившие слезы, подвинулся к ней ближе и большим пальцем правой руки смахнул их с лица девушки. Аллочка потянулась к нему, обняла за плечи, ее губы прижались к его губам долгим нежным поцелуем, словно она опасалась разрушить, так долго приходящее в норму его здоровье.

— Меня мучило дурное предчувствие, страх одиночества, с легким смехом заворковала Танаева, — с этим я никак не могла справиться, когда услышала сообщение от Васи, что с тобой случилось нечто непоправимое, я разрыдалась.

Танаева долго рассказывала о событиях выставки, но первый долгий поцелуй и ее слова признания зародили в душе Тихонина неумолимо разрастающуюся связь, что объединяет людей большим нежели страсть. Спустя минуту он обнимал и осыпал поцелуями девушку, лежащую с ним рядом в постели, неделю, назад еще казавшуюся ему такой далекой и неприступной.

От неминуемой близости ее окатило жаркой влажной волной, от глубоко погрузившейся в нее плоти желанного мужчины с губ сорвался легкий стон. Далее Алла уже не могла остановиться, электрические разряды один за другим прошивали ее от ног до головы и от этого она ощутила слабость. Девушка растворилась в любимом без остатка, только ее губы прижимались к горячей коже Владимира, да кончиками пальцев она гладила его тело.

Алла вдыхала аромат его тела, только запахи лекарств щекотали ее нос, от случившегося она испытывала непонятную радостную негу. Владимир почувствовал, как задрожало тело Аллочки под ним и ни на мгновение не останавливался пока последние горячие судороги, не передались ему от нее. Когда Алла расслабленно затихла откатился влево, приподнялся на локте и нежно поцеловал ее в губы.

Поначалу Алла прятала свою влюбленность в глубине души, но ей следовало называть себя лгуньей и дальше таиться обожаемого мужчины. Сейчас она лежит с ним хотя и на больничной кровати и может его целовать, значит потаенная восхитительная сказка о доблестном рыцаре из детства реализовалась в ее настоящей взрослой жизни. Сладость близости и растущее чувство любви вызвало у нее расслабленную мечтательность, обнимая любимого девушка погрузилась в грезы сновидений. Перед ее глазами расстилался мягкий золотистый песок, а далее морская гладь сливалась с синевой безоблачного неба.

Обжигая стопы Аллочка, вприпрыжку бежала к морю, вступила на влажную линию песка, накатившая волна охладила ее ноги. Она медленно шагала по мелководью пока волнение не затронуло верхнюю часть бедер. Девушка оттолкнулась от дна и погрузила тело в соленое теплое море, она долго размеренно плыла, не торопилась совершать рекорды скорости. Вдруг замерла на месте, перевернулась на спину, развернула руки и ноги в стороны, волны словно в колыбели покачивали ее тело и через несколько минут Аллочке показалось, что море и небо соединились в бесконечный волшебный мир.

Владимир позволил Алле заснуть рядом с собой, во сне она повернулась лицом к окну, он поцеловал ее в спину, накрыл повыше одеялом, перебирая локоны волос вдыхал тонкий аромат духов. Дверь в палату приоткрылась и тихо захлопнулась, но удалось расслышать бас начальника службы безопасности фонда. Тихие голоса возле палаты что-то обсуждали и вскоре дверь распахнулась и в палату вошел Николай Степанович, а за ним Василий.

— Здравствуй, Владимир, — Николай Степанович подхватил стул возле шкафа и уселся в метре от кровати. — Вижу ты почти в порядке, тогда рассказывай все подробно, что произошло в доме Зиллерманна. — Обернулся к Василию, — Что стоишь то? Бери стул вон возле окна, мы пришли надолго.

Василий направился к противоположной стороне кровати, заметил на полу возле кровати женскую одежду и немного опешил. Василий взглянул на полулежащего Владимира и увидел прядь волос, выбившуюся из-под одеяла. Телохранитель с лукавой улыбкой вернулся к Николаю Степановичу и что-то прошептал ему на ухо.