Бесплатный фрагмент - Свободные пьесы

Пьесы читать интересно. Можно придумать всё вокруг, представить в роли героев любых актеров или себя. Автор не ограничивает читателя, предлагая описание природы и погоды.

Читайте и представляйте. Вы режиссер в своей голове.

Автор.

Двери

Парареализм.

По методу профессора А. Е. Строгонова

«Трансдраматическая терапия»

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

Он — мужчина.

Она — женщина.

ПЕРВЫЙ АКТ

(Он сидит у двери. В прихожей. Под музыку The Doors «Hello, I Love You»)

ОН. «Я люблю тебя.

Не откроешь своё имя?

Я люблю тебя.

Не позволишь поучаствовать в твоей игре?»

Дорогая я вернулся. Как прошел день? Наверное, как всегда, много думал про тебя.

Мне так трудно без тебя. Сегодня я вспоминал отпуск, наш последний отпуск, ты с розовым бантом, нарядная, мы гуляем по бульвару Княгини Мари Луизы.

Я держу тебя за ручку, она такая гладкая, приятно держаться. Изгиб ее великолепен. Разговариваю с тобой и тяну тебя к храму, потому что все дороги ведут к храму.

Храм святого Александра Невского, врата его ты помнишь? Это не бедная Айя-София при Сулеймане II, о которой скрепя сердцем думаешь, потому что мечеть и музей.

О чем это я…

Как прошел день? Как обычно. Коридоры, двери, люди. Я иду, открываю двери, ко мне идут, открывают двери, нас разделяют двери и они же нас соединяют.

Я все помню.

«Она высоко держит голову, Словно статуя в парке

Её руки нежны, а ноги длинны.

А когда она движется — в моей голове раздаются звуки этой песни!»

Вот я перед тобой, это не мечта, это судьба. Я стучу тебе та-та-та (Стучит в ритм музыки.) слышишь, я стучу тебе. Потому что жду, можно да?

Что-то я сегодня лирически настроен, ты не находишь? Может это любовь? Ты полагаешь?

Наверное, я просто устал, сегодня хотел хлопнуть дверью и уйти, уйти туда, где нет дверей и коридоров. Идти по дороге или напрямую, но потом подумал: «А как же я без тебя?»

А еще сегодня весь день давит левая туфля. Да вот ни с того ни с сего, просто жмет. И от этого у меня такая дурацкая улыбка. Целый день люди оглядываются на меня, и удивляются, чему это я так криво улыбаюсь, не сошел ли я сума? Один даже посоветовал: «Обратитесь к врачу, идите вы,.. — говорит. — …к доктору Строгонову — это известный профессор».

Послушай, как страшно. Если человек улыбается просто так или от того, что у него жмет туфля, или вспомнил любовь, то его принимают уже за ненормального.

А когда ты шла босиком по Софийской улице, к Площади Независимости, такая вся воздушная, смешная, веселая, хлопцы и дивчины махали тебе рукой. Все было так мирно, синее небо, золотые маковки.

Я пел тебе тогда или нет?

Помню, прислонился к тебе, и мы сидели так до утра на набережной и ели французскую булку.

И болонка смотрела на нас с завистью. А хозяин ее, толстый дядька, насвистывал мотив «Американы» твоей любимой Софи Лорен. Помнишь, мы смотрели с тобой в летнем кинотеатре «Леди свобода». Ох.

«Все дороги льнут к её ногам,

Как собаки выпрашивающие лакомства.

Неужто ты надеешься заставить ее увидеть тебя, дурачок?

Неужели ты рассчитываешь присвоить это сокровище?!»

Сегодня приходил инженер и раскрыл тайну, тут не обошлось без магии — он видел двойную радугу и загадал желание. Он такой умный я тоже хочу.

Хочу, чтобы ты была рядом, чтобы за дверью не скреблась кошка, чтобы мы не рубили окно в Европу, а ходили как белые люди через дверь, чтобы не биться о косяк, ну ты понимаешь?

У меня складывается впечатление, что я всегда жду тебя под дверью.

Не подумай что это какое-то извращение, скорее всего это из детства, я всегда ждал маму. Сяду, оденусь, уже обую свои красные сандалики и сижу, смотрю как мама перед зеркалом, наряжается, а я сижу и жду.

Мама много во мне воспитала, главное — терпение. Она настоящая женщина, я ждал ее долго. Мне так хотелось бежать на улицу, прыгать через лужи, потому что в лужи нельзя заходить и наступать на солнце, которое в них отражается. Как можно наступать на солнце?

Я ждал, я стал терпеливым, и теперь я жду, жду тебя. Сижу, прислонившись к двери, прислушиваюсь и болтаю. Ты никогда не спросишь, как прошел день, я работаю молча и думаю о тебе.

Ну, выходи уже! Ты готова.

Мы опаздываем, сколько можно испытывать мое терпение?

(Закрывает дверь.)

ВТОРОЙ АКТ

(Открывается дверь, в проеме нарядная дама в вечернем платье с туфлями в руках.)

ОНА. Это была песня Софии Ротару. Дурачина, ты простофиля.

«Опять любовь ко мне приходит, входит…

Я не спрошу — откуда гостья, вовсе…

Сияю я — всегда ей рада! Правда!

Любовь повсюду меня находит…

Меланхолия… Сердце мне пронзила

Сладким мотивом песня волшебных чувств…

Меланхолия… Меланхолия…

Неразделимы счастье, любовь и грусть…»

Что испугался? Не боись, я пошутила. Я не живу прошлым, у меня светлое будущее, но ты так мил в своей хандре среднего возраста. Ты такой лапочка, такой котик. Фи, самой противно, нас ждут великие дела. Дорогой, ты будешь прикрывать тыл.

«Нырнем с тобой в лунный свет,

И, наперекор теченью,

Ворвемся в вечерний сумрак

Где укрывается от опасностей сонный город…»

Я буду сегодня шалить, и буду звонко смеяться, пить вино, подмигивать незнакомым мужчинам. Ведь тыл мой прикрыт. Как тебе моя внутренняя сторона?

О. О. О. О.

Я вульгарна в этих глазах напротив, из меня сочится попса. Я разрушаю мечты, но я готова идти с тобой и это главное. Отбрось воспоминания. Поедем сегодня в бордель. Ах, в этом городе нет ни одного приличного борделя, только дешевые рестораны.

Интересно, в самом большом ресторане этого города можно танцевать на столах и бросаться розами в красоток-старлеток из местного танцевального ансамбля, или в старых телочек, которые все еще в поиске. Да, я груба, потому что откровенна, мне надоела притворство, это сопливая девичья скромность.

«Пустимся сегодня в плавание, милая —

Сегодня наша очередь

Провести ночь у океана

В лунных странствиях.»

Давай будем оригинальными, вплетем в волосы цветные полосы и будем целоваться под дождем. Вода будет струиться по голым ногам и между лопаток, ты будешь смешно ежиться, я буду убегать от тебя по лужам. Я покрасила ногти красным. Как тебе? Только попробуй сказать, что не хорошо, я захлопну дверь, мой преданный звереныш. А это дверь куда? Молодец, угадал с первого раза, эта дверь в спальню. Как легко управлять мужчиной. Аристофан ты мой, Аристофанушка.

«Когда ж всех стран соединятся женщины

Коринфянки, спартанки, беотиянки

И мы, — так вместе мы поможем эллинам…

Вот в этом-то и сила и спасение,

В шафрановых платочках, в полутуфельках,

В духах, в румянах и в кисейных платьицах…

Знай, того добьемся мы,

Что копья в землю все воткнут копейщики.»

Я люблю! Потому что я девочка, это не нужно вбивать в голову, это заводится в нас сразу с бабочками в животе. Я девочка! Я буду девочкой в 50 и в 150. Мне нужно платье. Я умею закручивать саморезы и рожать детей. Я все могу, а ты нет. Не переживай, ты можешь меня радовать. Ну радуйте же меня, радуйте. Так весело смотреть на забитого мужчину. Я Венера в мехах. Он боится сказать, он боится даже думать, потому что может выдать себя. А вдруг я сейчас как заору или прыгну обижено в угол, забьюсь и заплачу. А если я замолчу? Мой котеночек будет думать, не он ли меня обидел. Да, зая?

«…Наверное, ты не выдержишь боль

У меня есть что-то,

Я могу поделиться с тобой.

И эта алая дверь, И эта алая дверь

Войди сюда, мой мальчик,

И ты будешь рад…»

Это из Гребенщикова, только мотива не помню, хотя он у него один. Смотри на меня, можешь не слушать это не важно, смотри и восхищайся. Я как картинка, как портрет Ермоловой, а если лягу как Маха в раме. Я такая загадочная, как непрозрачная дверь в ванной комнате. Этот манящий звук воды, этот смазанный образ, зацитированная рука на запотевшем стекле. Не бойся, я тебя спасу мой драгоценный. И не плач, не утонет в речке мяч.

Хватит. Теперь серьезно. Купил молоко детям, зашел в аптеку маме за лекарством? Записал меня в салон красоты на 30 декабря? Спасибо, родной. Я постирала твои носки и приготовила тебе компот с котлетами. Ну, пойдем, драгоценность моя.

«С небо звездочка упала прямо милому в штаны

Ты гори там, что попало лишь бы не было войны.»

(Закрывает дверь.)

ТРЕТИЙ АКТ

(Он и она стоят у закрытой двери.)

ОН. Взяла билеты?

ОНА. Проверить?

ОН. Проверь?

ОНА. Уже проверила.

ОН. Тебе не кажется, что мы сегодня с этими песнями как братья блюз. Или сбежавшие артисты дешевого мюзикла. Меня с утра так вставил Морисон, почему я о нем вспомнил, может тогда, когда прищемил палец на ноге, стараясь тихонько выйти из детской. Надо поменять там дверь, она так хлопает, давай купим новую.

ОНА. Тебе хочется возиться с дверью, разводить всю эту канитель? Как хочешь, дорогой. Давай, конечно. Ты какую хочешь? Я синюю.

ОН. Почему синюю?

ОНА. Не хочешь синюю, поставь красную с белой полосой. И будет твой «Спартак», а я люблю «Динамо». «Динамо Тбилиси», (Поет.) Аэ-лала-ла-ла-лалал. Чивадзе, Гия Тавадзе, Давид Кипиани вай-вай-вай. А ты не знаешь, как будет по-грузински сказать кричалку «Дайте мне женщину белую-белую, я из нее сине-белую сделаю. Дайте мне женщину синюю — я проведу по ней белую линию».

ОН. (Копается в смартфоне.) Гугл его знает. И Гугл не может этого произнести. Фу, на него, будем искать настоящего грузина, а не Брина.

ОНА. Олега Блохина я больше всех люблю, Бекхэм курит нервно в сторонке за воротами, когда слышит его имя. А по-украински Гугл знает?

ОН. По-украински — знает. А барнаульское «Динамо». Чо, а?

ОНА. А ни чо, барнаульское «Динамо», просто динамо.

ОН. Тебя что так зацепило сегодня футболом? Опять стояла на воротах, и какой счет?

ОНА. Сегодня дети играли в «Зенит» и «ЦСКА», разбили вазу, я стояла за «Зенит» между ванной и уборной. Туда бы тоже поменять дверь, а то пару раз попали в девятку и теперь она неплотно закрывается.

(Открывают дверь и стоят на пороге.)

ОН. Давай купим детям клюшки, пусть играют в «Авангард» и «Трактор».

ОНА. Как они будут играть в «Трактор», когда тут «Сибирь» кругом родная. Ох, милый, мы еще не отдали кредит за входную дверь.

ОН. С пробкой.

ОНА. Сам ты с пробкой. О, кстати, а не бабахнуть ли нам перед выходом из пробки. Я все приготовила. У меня в кустах рояль полусухой.

(Достает бутылку шампанского и два бокала.)

ОН. Не опоздаем к первому звонку?

ОНА. Как говорил классик: «Не пора ли, друзья мои, замахнуться на Вильяма, понимаете ли, м-м, нашего Шекспира. В честь его 450-летия. Успеем к первому тайму. Вспомнила, из Шекспира…

«Ах, дерзкие, ничтожные вы черви!

Мой дух был так же дерзок, как и ваш,

И отвечать имел он больше права

На слово словом, на укол — уколом.

Теперь я вижу, что оружье наше —

Соломинка, что слабы мы безмерно,

Считая силой то, что мнимо и неверно.

Умерьте спесь, — немного прока в ней, —

Склоните головы к ногам мужей.

Готова проявить я послушанье.

Лишь только муж мой выразит желанье.»

ОН. Хорошо быть умным и красивым, всего Шекспира шпарить наизусть. Я так влюблен в тебя уже 15 лет. А туфля жмет.

ОНА. Может не пойдем? Закроем все двери на засов, дом крепость наш, пусть мир уснет, мы тоже отдохнем.

ОН. Это пошло, в финале перейти на поростенький размер.

ОНА. Гасите свет, все в спальню.

ОН. В смысле в койку.

ОНА. Спать.

ОН. «Встретил свою любовь в то сумрачное воскресенье.

Она взглянула на меня и сказала:»

ОНА. «Ты — единственный в этом мире».

ОН. « Я встретил свою девочку…»

ОНА. «Моя девочка всегда будет ждать меня, что бы ни произошло»

ОН. «Она — моя. Она и есть — весь мир. Она — моя девочка. Ла, Ла, Ла, Ла.»

ОНА. «Ла, ла, ла, ла…»

(Закрывают дверь. Музыка. Затемнение.)

Конец.

«Трансдраматическая терапия, представляет собой универсальную схему трансформаций театральных систем в психотерапевтические методы».

За искусство. (Конец цитаты.)

Документальный полилог.

Пьеса победителей Всероссийского конкурса русскоязычной драматургии «Действующие лица» 2017 г.

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

ИЛЬЯ ИЛЬИЧ — Народный художник. 90 лет.

ЗВЕЗДОЧЁТ — известный художник 60 лет.

ЖЕКА — молодой художник. 30 лет.

ИРИНА АНТОНОВНА — директор музей. 75 лет.

СТЕЛЛА — владелец галереи. 50 лет.

ДАША — редактор журнала. 25 лет.

Музыка. Все танцуют. Произвольный танец. На сцене диваны, кресла, стулья. Первым останавливается Народный художник. Садится. В ходе разговора все рассаживаются. На протяжение всего разговора у женщин в руках вязальные спицы, пяльцы, книга, журнал, планшет, ноутбук, телефон, гречневая крупа, которую перебирают, не важно что, главное все время заняты руки. У мужчин руки свободные. Но у каждого рядом стоит бокал, стакан, кружка, рюмка или бутылка. Мужчины все время, пьют. Все встают. Ходят. Играет музыка. Танцуют.

ИЛЬЯ ИЛЬИЧ. Вообще всегда хотел рисовать то, что вижу, что чувствую. И когда учился в школе, и потом в академии. И меня мучило, что я не могу это сделать правдоподобно, я не понимал, что я еще маленький, чтобы нарисовать деревни, сожженные немцами, как страшно было, когда по вечерам в воздухе носились, как крылья, черные тени. Была женщина, кажется, баба Маня, к которой мы приезжали до войны в деревню: ее забрали на 7 лет за то, что она собирала в поле картофелины после трактора, а ее Федор умер в 24 года.

СТЕЛЛА. В 90-е годы я долгое время жила в Женеве. Конечно, это было не самое удачное место, чтобы изучать искусство, ведь в Женеве нет музеев мирового значения. Зато географически Женева расположена идеально — на пересечении различных путей. Поэтому мы с семьей много путешествовали и побывали практически во всех крупных музеях и галереях Европы. Эти поездки произвели на меня сильное впечатление. Особенно меня поразило все, что касалось современного искусства, ведь в СССР люди не знали о его существовании. Однажды, я подумала: «Почему до сих пор в России нет ни галерей, ни музеев современного искусства.

ИРИНА АНТОНОВНА. Наша сила в том, что, опираясь на все мировое искусство, мы выискиваем те новые явления, которые считаем нужным показать публике. И должны за них отвечать. Ведь мы это искусство рекомендуем, музеефицируем, включаем в орбиту великой истории культуры. Поэтому мы должны быть очень разборчивы. В этом разница между музеем и галереей. Когда что-либо новое показывает музей, на мой взгляд, это предполагает особую ответственность.

СТЕЛЛА. Я так же отношусь к искусству, с тем же восторгом смотрю на картины, с удовольствием езжу в Венецию. Не на открытие биеннале, а потом, чтобы спокойно походить и посмотреть. Все мои разочарования — только по поводу людей. По отношению к искусству я не испытываю никаких разочарований.

ИРИНА АНТОНОВНА. Я люблю музей и всё время пытаюсь восполнить недостаток классического искусства. Вы видели очереди на Тициана? Люди стоят с 8 утра, а в субботу и воскресенье здание опоясано.

ИЛЬЯ ИЛЬИЧ. Я ходил в Эрмитаж, в Русский музей и любовался, и хотел понять как написать людей, природу — эти дрожащие облака, но у меня не получалось, не получалось долго. Ведь, чтобы нарисовать человека, надо знать анатомию, изучить тело человека. А теперь, когда глаз рисуют на лбу или нос под мышкой, я считаю это сатанизмом, а не современным искусством. Современное искусство — это то, что понятно народу, а народ — это мы с вами. Это шоферы такси, академики, бомжи, школьники и студенты.

СТЕЛЛА. Я люблю концептуальное искусство, не просто красивую, декоративную картинку, а вещь, над которой стоит задуматься. Мне нравятся Кабаков и Джозеф Кошут, Андрей Монастырский и Йозеф Бойс, Юрий Альберт и Джексон Поллок. Также я люблю провокативное искусство, пусть иногда оно даже может показаться слишком агрессивным. Например, я считаю, что группа «Война» по праву заслужила свою победу на премии «Инновация». Я не могу сказать, что искусство в моем доме главенствует. Скорее, оно ситуативно вписано в интерьер.

ИРИНА АНТОНОВНА. В 1956 году сделали выставку кого? Пикассо! Эренбург привез его личную коллекцию. И люди думали: «Всё открылось, всё можно». Опять появилась вера. Потом бац! — Хрущев со своим погромом. Ну, это уже все восприняли с отвращением и неприятием, по крайней мере, в моем кругу. И прекрасно понимали, что это было организовано группой художников, которые подставили своих коллег.

ИЛЬЯ ИЛЬИЧ. Искусство должно быть понятно, дорого, и тогда оно демократично. А если оно непонятно, не надо говорить, что русское быдло в нем не разбирается. Мы все отличаем искусство от неискусства.

ЗВЕЗДОЧЁТ. Пафос новаторства — это психоз 20 века. Что всё должно быть свежее, новое. Должно быть хорошее. Интересное. Почему-то в Древнем Египте нет рассуждения о передовом древнеегипетском искусстве!

В период рыночной экономики и быстрой девальвации понятий всё быстро превращается в китч. Вообще забудьте про китч! 20 век был век патологий и борьбы, когда все разделились, когда пытались говорить, что это — плохо, а это — хорошо. Время «плохо–хорошо» кончилось. Китч — это популярное искусство, искусство в массы.

СТЕЛЛА. Поразительно, но современный зритель намного лучше понимает художников 70-х и 80-х, нежели 2000-х.

ЗВЕЗДОЧЁТ. Просто надо быть. Я теперь фанат Станиславского, а он что говорил? Искусство в себе надо любить, а не себя в искусстве. Поэтому когда любишь искусство в себе, не надо никуда интегрироваться. Оно само появится.

ИЛЬЯ ИЛЬИЧ. Феллини когда-то сказал мне в Риме во время работы над его портретом: «Ты — художник, плывущий против течения». Я всю свою жизнь по сей день всегда что-то преодолеваю.

ИРИНА АНТОНОВНА. Диссидентства во мне не было. Образ мыслей был советский, но с определенного момента очень критический. И я вам скажу, с какого: со времени ликвидации Музея нового западного искусства, сталинских выпадов против Шостаковича и Ахматовой, дела врачей и космополитов. Вот тут глаза стали открываться. Мой муж — гораздо более умный человек, чем я, мой «второй университет», как я его называла, всегда говорил: «Ты идиотка, как ты можешь в это верить?» А я находила оправдания. Любила свою страну, верила в лучшее будущее. Война очень способствовала росту патриотического сознания, вы же понимаете. Я была довольно юна и с наслаждением ходила на демонстрации. Когда после войны вся эта черная туча нахлынула, ко мне пришло прозрение.

ЗВЕЗДОЧЁТ. Знаете, мне так надоело слушать про репрессии. Да, мои родители — герои сталинских репрессий.

ДАША. В 2017 году исполняется 100 лет со дня Октябрьской революции, что не могло не отразиться на программах и планах музеев и галерей. Большинство тематических выставок, конечно же, пройдет в России, но и крупнейшие зарубежные музеи не обошли событие вниманием.

ЗВЕЗДОЧЁТ. Сейчас я считаю, что жизнь лучше, чем искусство, интереснее и серьезнее.

ИРИНА АНТОНОВНА. Я вообразила про себя, что я понимаю, что такое хорошо, что такое плохо

СТЕЛЛА. Я вижу свою миссию в том, чтобы показывать наших художников за границей, чтобы они были узнаваемы там. У нас много планов — вполне реалистичных, просто они не окончательно подтверждены сейчас.

(Пауза, музыка, некоторые танцуют, мужчины пьют, дамы заняты делом.)

ИРИНА АНТОНОВНА. Люди и не подозревали о всех этих Малевичах, Филоновых и прочих. Это было открытие самих себя. Я вас уверяю, публика приходила не столько на французов, сколько на наше искусство. Был великий праздник, никто просто не верил, что это возможно. Как нам это удалось? Шел 1981 год — оставалось четыре года до перестройки, воздух уже менялся, надо было выпустить пар ― некоторые государственные деятели понимали, что всё время зажимать нельзя.

СТЕЛЛА. Мы же должны вписаться с нашим, русским искусством в западные рамки восприятия. Мы стараемся делать все на очень тонком, высоком уровне. Мы не перегружаем выставочное пространство, делаем «чистые» выставки. То есть ты заходишь — и сразу все понимаешь. Сначала идет художественное восприятие, потом на это накладывается понимание кураторской концепции.

ИЛЬЯ ИЛЬИЧ. Впервые — после моей первой выставки, состоявшейся в Центральном доме работника искусства, — меня послали на IV Международный конкурс молодых художников в Праге. Там Константин Козловский выставлялся, Юрий Жаров и я — единственный студент, получивший гран-при за портрет.

ЖЕКА. Вокруг пустыня, и естественно, что любой живой человек, который встречается в этой пустыне, вызывает удивление. Это очень российская история — все встречают живых существ и оказываются настолько поражены этой встречей, что потом друг от друга уже далеко не отходят. Посмотри на любые сформировавшиеся комьюнити — десяток небольших групп: школа Родченко, студенты ИПСИ, взрослые художники… И всех совершенно не интересует то, что происходит за пределами их маленького круга. И меня, честно говоря, тоже не интересует.

СТЕЛЛА. Мне кажется, западный куратор может преподнести нашего художника правильнее. Потому что все «наши», российский художественный круг, знают этих художников, их не надо нам особенно представлять, а на Западе эти художники неизвестны. Ну, в лучшем случае известны очень узкому кругу людей — коллекционерам, кураторам и критикам. И этот круг куратор должен правильно расширять.

ИЛЬЯ ИЛЬИЧ. Одиночество — как тьма… Но ведь бывает и одиночество в толпе. Горе несёт одиночество…

ЖЕКА. Мрамор, кроме своих пластических свойств, интересует меня и в связи с историей одиночества. Почему? В Италии это оказалось невозможно объяснить. Они этого совершенно не чувствуют, для них мрамор — это что-то домашнее: кафе, дом, магазин. В России мрамор — это чувство, когда ты один. Больница, подъезд, любое бюрократическое здание, подземный переход и ледяной ветер. Тут нужно сказать, что наша зима накладывается на мрамор удивительном образом: я всегда думаю о холодном мраморе, о ветре, о льде, о немеющих пальцах. В мраморе нет никакого тепла.

ЗВЕЗДОЧЁТ. Искусство — это ложь. Это я понял. Искусство — часть жизни, часть целого. Жизнь большая, искусство — просто ее часть.

ЖЕКА. Да, у нас мрамор — отверженный материал. И конечно, это ощущение на выставке для итальянцев совершенно потерялось. Страшно подумать, какие собственные параллели они провели, какие ассоциативные линии протянули. Но их очень заинтересовало, что кроме каррарского мрамора я использовал пленку под мрамор — оракал. Как раз эта дебильная пленка, вот этот материал — он теплый. Когда я думаю о своем детстве, мне сразу же вспоминается это течение фальшивого мрамора и кольца огромных золотых питонов. Наверное, в каждой семье было что-то с фальшивым мрамором, и в каждом фотоальбоме фотография с питоном в руках.

ЗВЕЗДОЧЁТ. Земной мир — он только часть реального мира.

ЖЕКА. Визуально мрамор — один из самых мягких материалов. Визуальная точка плавления у него очень низкая. Он может в какой-то момент взять и растечься. Возможно, в конце времен так и произойдет, хотя тогда, наверное, вся материя станет жидкой, но мрамор, думаю, первым из неорганических веществ. И одновременно это очень «некротический» материал. Тело в серых прожилках. У меня есть текст в каталоге про это. Пленка, кстати, оказывала на итальянцев магическое влияние, опять же непредсказуемое. Им казалось, что я нашел настоящий мрамор удивительных оттенков — сама идея, что это искусственное, казалось им странной. Для русского взгляда — наоборот

СТЕЛЛА. Сказать, что Россия всегда была провинцией по отношению к Западу никак нельзя. В начале ХХ века Россия была в авангарде художественных течений и это общепризнанный факт. Что касается, современной ситуации, то русское искусство русскому искусству — рознь. Что-то выглядит провинциально, а что-то абсолютно оригинально.

ИЛЬЯ ИЛЬИЧ. В Риме состоялась моя первая выставка на Западе. Я нарисовал 20 картин, все их вернул.

(Пауза, музыка, некоторые танцуют, мужчины пьют, дамы заняты делом.)

ЖЕКА. Вообще это чудовищно странная вещь, что после авангарда русский ар брют оказался, наверное, самым важным и интересным сейчас. Лобанов, Роза Жарких, Левочкин, Москвина можно туда же отнести. Вот они же невероятно свежо выглядят, при этом они в вечности, а какой-нибудь Кабаков — чудовищный артефакт из прошлого, что-то вроде дискового телефона или очередей за хлебом. Ничего, кроме раздражения.

СТЕЛЛА. Художники очень эмоциональные… Я очень люблю Эрика Булатова, я очень люблю Ивана Чуйкова, я очень люблю Александра Косолапова и Бориса Орлова, я могу перечислить много хороших художников, но надо помнить, что многие из них уже пожилые люди.

ЗВЕЗДОЧЁТ. В 1978 году мы вперлись совершенно нагло на выставку «Эксперимент» на Малой Грузинской. Наши работы не прошли, но мы замаскировались под развесчиков и заодно повесили и себя. Вот тут мы и познакомились с концептуалистами. До этого мы не знали об их существовании. Боюсь, мы стали их слишком всерьез воспринимать. Может, это и во вред нам. У нас все было вместе. Классические авангардисты 70-х отнеслись к нашему появлению с радостью. К тому моменту, когда мы пришли, вокруг них возник страшный вакуум. У Кабакова есть модель белой пустыни, которая проецируется на все наше пространство, — белая пустота не в дзенском понятии, а просто белая смерть, где существуют какие-то оазисы, в которых живут люди. Но я считаю, что если полюбить эти белые пространства, то их можно одухотворить тоже. И это то, что мы хотели сделать и в чем потом у нас начались разногласия. Потому как интеллект у нас был гораздо ниже, чем у старшего поколения, многие попали под их влияние. Но мы старались полюбить и одухотворить. И мне удалось полюбить это пространство, более того, когда меня забрали в армию, я воспринял это как знак приобщения.

ДАША. Для зарубежных институций 100-летие русской революции стало поводом показать наследие авангарда. Уже 3 декабря нью-йоркский Музей современного искусства (MоMA) открывает выставку «Революционный порыв. Подъем русского авангарда», охватывающую период с кануна Первой мировой войны по 1934 год, когда были сформулированы принципы соцреализма. Зрителям покажут около 300 произведений из собрания MоMA. Среди авторов — Наталия Гончарова, Любовь Попова, Эль Лисицкий и Александра Экстер. Александр Родченкои Владимир Маяковский представлены фотографией и графикой. За искусство кино ответит Дзига Вертов.

ЗВЕЗДОЧЁТ. В свое время мы сделали все, чтобы уничтожить концептуализм на территории одной отдельно взятой страны. Я очень часто действую из чистого импульса. Поэтому в период АПТАРТа выдвинул ситуационизм, то есть полное неприятие концепции, неприятие формации как чего-то косного и застылого, а именно ситуация рождает идеи. Концепция предполагает, что у человека есть идеи, которые он проводит через всю жизнь. Формация — это человек получил образование, сформировался, воспринял что-то от других и работает. А ситуация предполагает каждый раз моделировать новую культуру, сообразуясь со своими особенностями. В любом определении есть что-то от приговора — я думаю, сейчас скажу, кто я, а потом не отмоешься.

ЖЕКА. В России любые эстетические коммуникации строятся на насилии, материалы соединяются по довольно запутанной логической схеме, а часто и без нее. В этом величайшая сила, так как сейчас у нас реальность еще не застыла, как в первые дни творения. Сейчас довольно легко можно подчинить ее. Вылепить любую форму.

ИЛЬЯ ИЛЬИЧ. В нашем деле главное — воспитать волевую верующую православную, иудейскую или мусульманскую элиту, как это было при последнем государе Николае II. Пусть рисуют наши пейзажи, как Левитан, или скульптуры ваяют, как Антокольский. Левитан любил русскую природу, а Антокольский сделал Нестора Летописца, Ивана Грозного. Они чувствовали себя гражданами России и гордились приобщением к великой русской культуре.

ЗВЕЗДОЧЁТ. Жить надо, во-первых, хорошо… Но ещё надо всё равно иметь какие-то идеалы. Но хорошо помнить, что идеал не может быть личностью. Идеал — это взгляд на мироустройство. Я конфессиональный человек, прихожанин. Дело в том, что самое хорошее — это банальное. Банальности, они для чего нужны? Чтобы их повторять. Если их не повторять часто, они перестают быть банальностями. Вот мы и повторяем.

ИРИНА АНТОНОВНА. Может, это самонадеянно. Может, я не всегда правильно понимаю, что добро, а что зло, что хорошо, что плохо. Но у меня есть уверенность, что я следую этому. А удавалось или нет — не мне судить.

СТЕЛЛА. Музей — это нечто более стабильное, тяжелое, я бы даже сказала, отягощающее. И потом, сейчас так много музеев: у Ольги Свибловой и Василия Церетели, у Даши Жуковой, у Шалвы Бреуса, расширяется ГМИИ, строится новое здание Третьяковки…

ИРИНА АНТОНОВНА. Наш музей — дитя университета. Здесь живет университетский ген, так же как имперский — в Эрмитаже и купеческий — в Третьяковке. И потому я мечтала выбрать в преемники кого-то из среды ученых, испытывающих интерес к просветительству. Я сделала министерству некоторые предложения. К сожалению, их не приняли, потому что есть такое понятие, как известность. Министерству нужна была какая-то известная фигура. Когда я возглавила музей, меня никто не знал, я была просто старшим научным сотрудником. Но сейчас мир так заторопился, что уже, видимо, не может позволить себе вырастить специалиста до обретения так называемой публичности.

ДАША. Большой международный проект «Некто 1917» готовит Третьяковская галерея, он начнется осенью 2017 года. «Нам не хотелось, чтобы это была традиционная выставка, показывающая иконографию революции, поэтому собственно отражения революции у нас почти не будет. Мы показываем споры, внутренние дискуссии, борьбу течений и идей в искусстве, которые были такими же напряженными, как и политическая жизнь», — рассказала куратор проекта, старший научный сотрудник Третьяковской галереи. Произведения 1917–1918 годов должны показать, что происходило в душе у художников. Среди участников выставки — Михаил Нестеров, Борис Кустодиев, Зинаида Серебрякова, Василий Кандинский и Казимир Малевич. Его «Супрематизм 57», в свое время обменянный СССР на письма Ленина, привезут из Тейт. Будут показаны кадры фото- и кинохроники, которые должны подчеркнуть контраст между тем, что изображено на холстах, и реальной жизнью с голодом и бытовой неустроенностью.

ИРИНА АНТОНОВНА. Мой уход с должности директора не имеет никакого отношения. Полтора года назад я сказала Министерству культуры, что должна завершить административную работу. Я и так затянула, ругаю себя за это. Благодарна, что мне предоставили возможность остаться в ином качестве. Работа президента — это все-таки не те объемы, которые есть сейчас, когда я по 300 бумаг в день подписываю. У нас всё в 5–6 экземплярах, на разных языках, и я трачу на эти формальности по два часа в день.

ИЛЬЯ ИЛЬИЧ. Я ни одного дня, ни одной минуты не отдыхаю, считая, что я мало сделал из того, что мог сделать. Но меня ободрил отец Илия, которого я очень ценю. Он сказал: «Как вам не стыдно так говорить, вы сделали больше многих других».

ИРИНА АНТОНОВНА. На работе, я действительно не отдыхаю. У меня здесь нет диванчиков, комнат заветных. Я удивилась, когда однажды оказалась в кабинете Екатерины Фурцевой в Министерстве культуры, вот я увидела, как живут министры — там есть, где отдохнуть, все так обставлено.

ИЛЬЯ ИЛЬИЧ. Фурцева ужасная была женщина, а про нее почему-то кино снимают. Про нее очень хорошо сказал Ливанов-старший. Кто-то его спросил: вы боитесь министра культуры? — а он ответил: нет, я боюсь культуры министра.

ЗВЕЗДОЧЁТ. Я с детства напичкан. Но остался только след знаний. Потом я самостоятельно переписывал от руки «Дхаммападу». Очень много времени тратишь зря: переписывание «Дхаммапады», истории КПСС. А сейчас мы сидим бессмысленно в интернете. Так тратим своё бедное время!

ИЛЬЯ ИЛЬИЧ. Парторг Московского Союза художников Ильин. Как-то раз выпил и рассказал интересную вещь: «Стою я, простой парнишка деревенский, на часах — охранял двор Самарского губернского комитета партии. И должен был приехать Троцкий: он тогда Волгу объезжал на бронепоезде. Увидели его и как закричат: „Лев Давыдыч, Лев Давыдыч, как мы рады! А мы вас ждем, не начинаем!“. Он говорит: „Ну, выводите“. И вот я смотрю, выводят из подвала профессора, купца, двух гимназистов, трех священников — человек 20 выгнали. И тут „Лев Давыдыч“ вытаскивает маузер и — бух-бух-бух — человек 10 положил. Потом говорит: „Остальных вы расстреляйте“. Протянул мне пистолет: бери, говорит маузер и закончи дело. И никого не жалей, иначе социалистической революции не будет».

ЗВЕЗДОЧЁТ. Как я всегда говорил: я появился на свет благодаря Ленину, Сталину и Гитлеру.

ИРИНА АНТОНОВНА. В 1950-е годы я еще не была директором, никто моего мнения не спрашивал. Письмо против Пастернака я не подписывала. Очень его любила, меня с ним познакомил Владимир Леонович, который работал ученым секретарем музея. У моего мужа была удивительная память, он знал процентов 60 Пастернака наизусть. Помню, мы еще жениховствовали, шли по Ленинградскому проспекту, и от Белорусского вокзала до «Сокола» он все читал мне Пастернака, после чего я заболела дикой ангиной. Если бы меня спросили, конечно, я не сказала бы, что не люблю Пастернака. Сказала бы, что люблю его.

ИЛЬЯ ИЛЬИЧ. Мне объяснили, что я «человек с гнильцой. В Ленинграде тебе житья не будет, даже если министр культуры Михайлов отдаст тебе под мастерскую весь Эрмитаж. Коллектив наших ленинградских советских художников тебя не примет. И в Союз художников Ленинграда тебя никогда не примут. А не дашь согласия на наше распределение, диплома не увидишь как своих ушей». И я уехал. В Москве мне дали возможность выжить

ЖЕКА. Обычно я ничего не забываю. Спустя годы способен припомнить мельчайшее оскорбление или то, что мне показалось оскорблением.

ИЛЬЯ ИЛЬИЧ. Доносчиков на меня полно было. Мой благодетель Сергей Владимирович говорил: «Слушай, на тебя все кругом стучат, что ты

антисоветчик, такой-сякой! Язык — враг твой. Ты должен завоёвывать людей, а ты их теряешь, потому что со всеми откровенничаешь. Ты должен понимать, с кем и что можно говорить“. Однажды мой бывший приятель из Министерства культуры ради интереса зашёл в отдел кадров Минкульта СССР. Потом сказал: „Н-да-а-а… Удивительно. На всех там заведены папочки, а на тебя прямо вот такущий том

ИРИНА АНТОНОВНА. Кто-то сегодня хочет царя — вы, наверное, слышали все эти разговоры о восстановлении монархии. Для меня лично это безумие, но… Страна действительно требует какой-то концентрации власти. Невозможно от Калининграда до Владивостока охватить столько географических поясов, исторически сложившихся настроений. Я бы не хотела, чтобы страну разделяли, рвали на части. Наверное, должен быть какой-то правящий авторитетный орган. Но я говорю как человек, который никогда ни в какой власти не был, кроме власти музея.

ЗВЕЗДОЧЁТ. Я принимал участие в студенческих демонстрациях. Потом начал проводить акции за демонстрацию против демонстраций, то есть демонстрация — это некое коммунальное тело, и, противопоставляя себя, я имел очень интересные переживания. Нет, здесь у нас жить гораздо интереснее. Там у меня в последние месяцы была паника, что я не смогу оттуда уехать — не на что, деньги кончились. Остаться там для человека с нашей ментальностью — это просто чудовищно.

ИЛЬЯ ИЛЬИЧ. Сегодня создается такое ощущение, что многие готовы уехать туда, где жратва, простите, лучше, и где платят больше. Но для меня Россия — святая православная Русь — это наша мать. И нельзя ее покидать, когда она больна. И я действительно мог остаться где-то, меня приглашал король Швеции, король Лаоса, президент Италии. Я бывал в Нью-Йорке, в Париже. В Японии меня оставляла известная бизнес-леди Накамура-сан. В каждой стране мне предлагали выбрать жизнь на свободе.

ЗВЕЗДОЧЁТ. Я знал, что западный маркет клюнет. И он клюнул. Потому что есть весь набор, который им нравится, — там есть и региональное сознание, и концептуальное сознание, и, с другой стороны, материальное воплощение — все, что им надо. Ну, такой социологический эксперимент. И задача этого эксперимента выполнена, а они продолжают приезжать и требовать: «Есть ли у вас еще картины с арбузом?» И я хочу, пока не поздно, ускользнуть от этого. Потому что обидно быть бабочкой в гербарии.

ИЛЬЯ ИЛЬИЧ. Моя первая в жизни персональная выставка в Москве. Которая, как писала пресса потом, была подобна взорвавшейся бомбе, уничтожающей ложь социалистического реализма. Писали все — от американской прессы до японской и чилийской. Журналисты характеризовали её как удар в спину соцреализма. И я был объявлен диссидентом номер 1.

ДАША. В этом году было много штук: мы наконец съехались с бойфрендом, завели общую кису, которая теперь немного воюет с первой совместной ёлкой. Я была на свадьбах старых друзей и приобрела новых, много работала. Иногда было тяжело: мои близкие теряли своих близких и не всегда получалось быть с ними рядом когда это было необходимо. В новом году, конечно, все не будет отлично, но мне бы хотелось, чтобы у нас всех получалось делать столько хороших вещей, сколько возможно, обниматься больше, быть добрыми друг к другу, ну и побольше шутить про каки и пуки, конечно. Будьте счастливы, друзья.

(Пауза, музыка, некоторые танцуют, мужчины пьют, дамы заняты делом.)

СТЕЛЛА. Любой художник — это тонко устроенная личность. Я терплю все, что сделает художник, потому что он талантлив и гениален. У меня не остается другого выбора — ведь я не обладаю качествами творца. Если одна из двух сторон может уступить, то всегда можно построить конструктивный диалог. Я не вижу в этом проблемы. Кроме того мы же делаем общее дело.

ЖЕКА. Мне всегда недостаточно, всегда недоволен. Недостаточно уважения, недостаточно пространства, недостаточно хороший получается каталог, недостаточно денег вложено в выставку. И сейчас я смотрю на семь комнат выставки и чувствую, что недостаточно, нужно еще. У меня вообще отсутствует чувство насыщения. Если вижу еду, я не способен остановиться, поэтому ничего не покупаю домой. Если куплю что-то, то съем все за один день. Потом мне плохо, я не способен пошевелиться.

ИЛЬЯ ИЛЬИЧ. Представьте себе, молодого человека, которому дают студенческий обед, а у нас библиотека, натура, портрет, анатомия. И когда возвращаешься часов в восемь, в брюхе урчит. И мы переходили Неву, там, где сфинксы, и попадали так называемую площадь Труда, где был дворец Великого князя, и шли в гастроном. А там стояли две бочки — красная икра, а рядом — черная икра. «Вам сколько?» «По сто грамм». И продавщица брала вощеные листочки, как пергамент, — плюх на один, на второй. Тут же мы покупали булку, и все съедали. И — наедались… Зато я не люблю водку и не пью водку. И не пил никогда. Курил — да, но не пил.

ЗВЕЗДОЧЁТ. Я начал пить в 30 лет. От радости, от братства. Хотелось дополнительные крылья, хотелось взлететь. И дурки, которые ты устраиваешь, еще дурнее. И я допился до такого состояния, что от меня отсаживались. Я был невыносим, противен. А при этом я дико мучился: это и чувство вины, и плохо физически.

ИЛЬЯ ИЛЬИЧ. И вдруг слышу во дворе крики: «Война окончилась! Все! Победа!» Мы ликовали. А по праздничному поводу раздали талончики на вино. Я взял и пошел в магазин, где мне дали бутылочку с какой-то красной жидкостью. Все ликовали и пили, выпил и я. А потом всею ночь простоял над облупившимся унитазом. С тех пор я видеть не могу ничего спиртного. Если бы пил, то давно б академиком был.

ЗВЕЗДОЧЁТ. Алкоголизм — это когда ты пьешь и ждешь того самого ощущения полета. А оно длится всё меньше и меньше. Сначала час, потом — две минуты. А ты не перестаёшь. И один ад. И когда я понял, за что это, мне стало очень стыдно. И я просто попросил Бога, небо: «Я все понял, отпусти меня, прости. Отпусти». Это было, когда мы сняли дачу. И я неделю не спал. Я ходил туда–сюда, вытоптал дорожку, и выл на небо. Выл: «Отпусти!». И вдруг, первого числа, первого сентября, мне пришло осознание, что всё, отпустило. Это к воле не имеет отношения. Это исключительно вера. Я попросил — мне дали. Это было чудо.

ДАША. Сегодня перед ранним отлетом соседи сделали подарочек. Часов в одиннадцать вечера сосед сверху, выгнанный женой из дома за синьку, решил что он ОМОН и начал брать свою квартиру штурмом, тараня дверь и параллельно крича что-то про пидарасов и ненависть. Дом у нас сделан из картона, я хотела сказать, из говна и палок, так что звук прямо долби сурраунд, ощущения непередаваемые, как будто сама замуж за алкаря вышла. Продолжалось это минут пять, потом чувак смирился с невозможностью попасть домой и уехал вниз курить. Какая мораль у этой истории я не знаю, наверное, не бухайте и не будите соседей, а то они не выспятся и с утра в аэропорту могут просрать паспорт (я его нашла).

ИЛЬЯ ИЛЬИЧ. Сейчас многих называют подсвечниками: люди ходят в церковь, ставят свечки, но они — неверующие. Не могу сказать, что я хожу каждый день в церковь, я грешен. Оправдываю себя только тем, что я всегда считал, что Бог есть.

ИРИНА АНТОНОВНА. Вы меня простите, но я не могу одобрить акцию Pussy Riot. Я неверующий человек, но то, что они сделали в церкви, — дурно. При этом я не думаю, что два года тюрьмы — это нормально. Я знаю, что их не надо было сажать в тюрьму, это я знаю точно

ЗВЕЗДОЧЁТ. Мы у Бога не умеем правильно заказывать. Все мои мечты, формально, сбылись. Но получилось полное безобразие. И теперь я стал опасаться. Потому что все наши желания выполняются. Я очень любил оригинальничать. А в конце жизни понимаю — то, что банально, оно правильно. Это не значит, что вам в вашем возрасте надо меня слушать.

ИРИНА АНТОНОВНА. Знаете, почему я долго живу? Потому что на разных этапах — и когда заблуждалась, и когда просто не знала правды — я была искренней перед самой собой. Не было того, что больше всего угнетает, разъедает душу, здоровье, клетки — лжи существования. Когда для себя ты один, а для других — другой. Я никогда не держала фигу в кармане. Никогда. У меня были другие недостатки. Были прегрешения ― думаю, что относительно мелкие. Могла быть неправой перед своим мужем. С приятельницей могла не так себя повести. Но чтобы принципиально — такого не было.

ИЛЬЯ ИЛЬИЧ. А я считаю, что предательство — это один из самых страшных и непростительных грехов. Меня предавали чаще женщины. Слабый пол вообще больше расположен к предательству, и женское предательство всегда более ожидаемо. Не забудем, что грехопадение человечества, согласно Библии, произошло по вине Евы. Измены я переживал, как страшную болезнь. А предательство мужчин, тем более, друзей, страшнее, потому что это предательство не из-за слабости духа, как в случае с женщинами, а идейное, братоубийственное.

ДАША. Если кто решит посраться за упавший самолёт, Украину или Сирию в комментах, здравствуйте, привет, вам бан.

ИЛЬЯ ИЛЬИЧ. Я никогда никого не предал, но если говорить о моих долгих отношениях с женщинами, то можно сказать, что я их не предавал, но изменял. И я очень каюсь в этом. Но я их не предавал.

ИРИНА АНТОНОВНА. Люди, которые лавируют, прикидываются, думают: «Сегодня выгодно сказать так», — совсем по-другому стареют. А правдивые с годами вызывают ещё большее восхищение своей красотой. Потому что внеш­ность — это отражение души

ЗВЕЗДОЧЁТ. В определенный момент я понял, что прожил жизнь зря. Но я очень обрадовался, что понял это. Если бы не понял, то продолжал бы также жить. Теперь я пытаюсь как-то наполнить жизнь смыслом. Вот и всё. В принципе, я растратил лучшие годы — пропрыгал козлом, пробухал, занимался ерундой.

ИЛЬЯ ИЛЬИЧ. В чём разница между любовью и влюблённостью? Я никогда не мог устоять перед красотой, я многогрешный. Но любил только одну женщину — ту, от которой хотел иметь детей. Это была моя жена. У меня шесть внуков. Я ни от кого больше не хотел иметь детей, это значит, всё остальное было увлечениями. А любовь только одна. Нормальный мужчина, наверное, лет с 16, когда видит обнажённую красивую женщину, не может не реагировать. Для художника, который пишет красивую обнажённую женщину, она — как живая скульптура античная, он восхищается ею. Но он её пишет не для того, чтобы положить в постель и сказать: «Вот, Маш, теперь ты моя». Было бы примитивно так думать, потому что это уже не искусство, а средство знакомства.

СТЕЛЛА. Вы просто даже не понимаете, какой это тяжелый выбор! Когда заканчивается одна биеннале, у меня сразу начинает болеть голова, кто будет следующим. Чтобы это было достойно, красиво, понятно. Чтобы у художника был опыт работы на Западе… Чтобы он был физически здоровым, в конце концов

ИЛЬЯ ИЛЬИЧ. Оказывается, очень многие после того, как я стал знаменитым после первой своей выставки, стали пользоваться моим именем. Они подходили к красивым женщинам, назывались моим именем: «Девушка, хочу вас нарисовать». Потом брали какой-нибудь картон, проводили углём две — три линии и говорили: «Сегодня что-то у меня настроения нет. Может, нам по бокалу шампанского с вами выпить?» Конечно, дело кончалось не рисунком. Я возбуждался всегда от женской красоты, мне нравились эти греческие скульптуры, потрясающие барельефы греческие. У нас были чудесные натурщицы. Я всегда с восхищением писал красивых обнажённых женщин, но это не значит, что я их рисовал, потому что я половой маньяк,

ЖЕКА. Кстати о маньяках. Чувство рассечения, «разъятия» — оно очень важно: когда ты осознаешь это чувство, мир превращается в бесконечную цепочку трансформаций. Два года назад открыл этот метод и до сих пор не устаю ему поражаться. Вот, например, использовал порошок из костей дельфина — и уже в этом словосочетании таятся сладкие обещания.

ЗВЕЗДОЧЁТ. Я не люблю молодость, не люблю молодёжь. Я имею в виду не отдельные личности, а вот этот рой. Я его и называю «молодёжь». Поколение до 30 лет. Вот тусовка: по отдельности — каждый ангел, вместе — ад. Консервативный я, потому что на старости лет мне хочется покоя, уюта, всего хорошего. А революционные взгляды нарушают мой покой.

ДАША. Октябрьский переворот или Великая Октябрьская социалистическая революция? Так или иначе, в наступающем году, как и 100 лет назад, художественная жизнь пройдет под знаком этого события. Глядя на планы отечественных и зарубежных институций, становится понятно, что труднее всего придется историческим музеям. Именно от них будут ждать осмысления события, а оно и век спустя неоднозначно. В Эрмитаже, где с 1920 по 1941 год работал Музей Октябрьской революции, в день штурма Зимнего дворца откроется выставка «Зимний дворец и Эрмитаж в 1917 году», которая дополнена работами Сергея Эйзенштейна, знаменитые кадры которого со взятием Зимнего давно вытеснили из нашего сознания реальную картину

ЖЕКА. К нашим маньякам у меня отрицательное отношение. К Чикатило, например. Да, там есть забавные вещи. Например, было казнено несколько человек, которые признавались в его преступлениях, и так далее. Но вообще Чикатило — мерзкий старикашка, а его история — мясницкая, гадкая и гнилостная, и при этом совершенно российская. Причем в худшем смысле, из области мягкой мебели, обоев с золотыми разводами и новогоднего стола с салатами. А Джеффри Дамер — от него какое-то сияние исходило. Когда я читаю о таких людях, как он, то вспоминаю о тибетских демонах в коронах из черепов, многоруких, многоглавых, одиноких, танцующих на горах мертвых тел. Если бы я не стал художником, моя история могла бы кончиться такой же ерундой. Я, конечно, сейчас немного лукавлю, стараюсь понравиться тебе. Но при этом я понимаю логику Дамера, понимаю, что он пытался найти внутри всех этих людей. Что-то сияющее холодным светом, что-то вечное. Думаю, ему надоела эта история расставаний, история утраты. Потому что в этой космической пустоте, вакууме хочется прижаться к чему-то, но в тепле быстро разочаровываешься — все это слишком мимолетно, слишком быстро прогорает. Холод в этом плане честнее.

ИРИНА АНТОНОВНА. И знаете, напрасно так уж уповают на то, что устами общественности глаголет истина. Это необязательно так. Очень часто право совсем маленькое меньшинство.

СТЕЛЛА. Я считаю, что сейчас время концептуального искусства, мне кажется, что «поднадоело» совсем другое искусство — салонное, поверхностное, декоративное. Современный мир требует размышления, а не посмешища. Я считаю, что в мире достаточно художников, которые «мощно» высказываются. Что же касается российского искусства, то я думаю, что у нас тоже есть талантливые художники

ЖЕКА. Некромант Анатолий Москвин, который выкапывал детские трупы и делал их них кукол в масках, не так прост. Я думаю, что, как ни странно, это самый интересный художник в России — за последние тридцать лет точно. А может быть, и дольше. Про него одного можно записать отдельный текст.

ЗВЕЗДОЧЁТ. Вообще, мне нравится в нашем разговоре молчание. Эти длинноты — это пролетающие ангелы.

(Пауза, музыка, некоторые танцуют, мужчины пьют, дамы заняты делом.)

ИРИНА АНТОНОВНА. Смерть. Вы, наверное, не поверите, я очень спокойна. Главное, что я абсолютно не думаю о ней. Несколько раз я задиристо говорила «Я никогда не умру». Ну это больше так, чтобы шокировать собеседника. Да, смерть неизбежна, она непременно придет. Но когда вы исчезли, вы исчезли, а пока вы живы, вы живы. Вы же не почувствуете момент перехода. Единственное, чего я опасаюсь, это стать кривой, косой, недвижимой, парализованной и — кому-то в тягость. А мне некому быть в тягость. За мной никого нет.

ЖЕКА. Меня задевает тема бессмертия, потому что я в него верю. В детстве перед сном я часто проектировал свою гробницу — как она должна выглядеть, охраняться и пребывать в абсолютной вечности, неподвижности. Каждая моя выставка — это такая гробница. Совершенный законченный мемориал.

ЗВЕЗДОЧЁТ. Я — мертвый художник, законченный. Мне очень интересно смотреть на свой труп со стороны. У меня продолжается просто жизнь. Вряд ли я что-нибудь ещё открою или создам как художник. Я имею в виду внутренние открытия, не в смысле инновативности, а в смысле, чтоб катарсис был.

ЖЕКА. Я не верю в смерть. Но давайте поговорим о материалах. Они же меняют всё. С тканью или керамикой все строится вокруг наращивания материала, его вытягивания. Дерево, наоборот, — отсекание лишнего. А для вас материал — человеческое тело?

ЗВЕЗДОЧЁТ. Как сложились, так и разложились. Старость!

ДАША. К праздникам многим хочется сделать что-то хорошее, и оформление ежемесячного пожертвования небольшой суммы, даже эквивалентной чашке кофе, может стать отличным добрым делом, которое растянется на весь новый год. Детский хоспис — одна из организаций, которую я сама поддерживаю небольшим баблом, и, мне кажется, что если минимумом усилий можно сделать чью-то жизнь менее тяжелой, стоит этим воспользоваться.

ИЛЬЯ ИЛЬИЧ. Я за то, чтобы русская школа великого европейского реализма, наша Академия несла хоругвь святости русского искусства. И я горжусь, что моя галерея — самая посещаемая. А на так называемое современное искусство, где иконой является Черный квадрат Малевича, ходит очень мало народу: это никому не интересно.

ИРИНА АНТОНОВНА. Я понимаю работы Уорхола — как и «Черный квадрат» Малевича — не как произведение искусства. Что такое «Черный квадрат»? Манифест. Конец искусства. Но у Малевича есть и другие картины. Я многое понимаю и люблю в абстрактной живописи. То же самое у Уорхола. Для меня эти фотографии Мэрилин и банки консервные — не искусство, а формула, жест, заявление».

ЖЕКА. Тот же Павел Филонов, на мой взгляд, интереснее Кандинского, но на Западе его просто не знают, потому что он мало выставлялся и не продавал свои работы.

СТЕЛЛА. Открыв галерею, я показала не русское искусство, а произведения Уорхола, Вессельмана и Баскиа. Потому что до этого в Москве была лишь одна выставка Энди Уорхола, а Вессельмана и Баскиа никто в глаза не видел. До сих пор в России нет ни одного музея, в коллекцию которого вошли бы работы Уорхола и Баскиа. В России на тот момент вообще не существовало художественного рынка. Я привозила первоклассные работы на продажу, которые сейчас стоят на порядок дороже, тогда этот шаг никто не оценил. У галереи не было покупателей

ИРНА АНТОНОВНА. Ну правильно, галеристка, занимается современным искусством. Но я никогда не замечала ее в дурновкусии, в каких-то вещах, которые мне не нравились. Я бы сказала одно: ей надо очень многому в музее научиться. Прежде всего, нужно раздвинуть горизонты в плане видения искусства мирового, а не только сегодняшнего. Вполне вероятно, что у нее всё это присутствует, просто не было соответствующих возможностей

СТЕЛЛА. Затем я открыла второе помещение галереи в Москве, которое было ориентировано на русское искусство, но и оно себя коммерчески не оправдало. С другой стороны, я поняла, что продавать — не мое призвание.

ИРИНА АНТОНОВНА. Публику нельзя кормить только одним каким-то продуктом, ей всегда нужно видеть великое искусство разных эпох. Должны быть точки отсчета. Конечно, надо показывать современное. Но мы это и делали: мы первыми показали Энди Уорхола, Марка Шагала, Сальвадора Дали, Билла Виолу, Йозефа Бойса. Вы можете назвать мне более авангардное явление, чем Бойс? Я не могу. Я такого не видела ни на каких биеннале, которые на 95% состоят из пустопорожних явлений.

СТЕЛЛА. Во время прошлой биеннале министром культуры был уже Мединский. Это он выдал нам огромную сумму денег. Никому и никогда на русские павильоны не выделяли такие бюджеты — 24 миллиона рублей. Какая-то невообразимая сумма! Но мы, конечно, ее оправдали. Я очень благодарна ему за то, что он так нас поддержал Поскольку это все делалось на деньги Минкульта, мы по закону обязаны были все утилизировать. Я, может, буду повторять эту выставку и восстановлю все по авторскому проекту.

ИРИНА АНТОНОВНА. Я узнала о своем назначении на новую должность из газет. И там же прочитала, что теперь отвечаю за госзаказы на 240 млн рублей в год. Что это такое? Я попросила прислать положение о моей должности. Оказалось, что его не существует. Видимо, это неуклюжие попытки оправдать или сгладить мой уход. Вообще-то, наверное, кто-то очень рад, что я ушла. Когда об этом узнали, сразу началось большое оживление. Я не говорю о музее — не думаю, что здесь есть такие, судя по тому, как меня провожали. За 52 года коллеги не написали на меня ни одного доноса или жалобы. Конечно, это не значит, что я добренькая. Но конфликтов у нас в музее не было.

ИЛЬЯ ИЛЬИЧ. В 1964 году, состоялась моя первая персональная выставка в Манеже, в служебном помещении. Через пять дней она закрылась, потому что вышла статья, подписанная полностью всем партбюро Московского союза художников, что мои картины — сомнительная духовная пища. Это была такая форма политического доноса. Выставку закрыли, и начались новые гонения. Но даже в то время я много думал и понял — лучше на нары в Сибирь, чем на виллу в Майами.

СТЕЛЛА. В этом году у нас немножко другие финансы, нам обещают выделить не так много денег, как хотелось бы, — 10 млн руб, а проект наш стоит 45 млн. Чтобы сделать все, что мы задумали нужно около 45 млн руб. Это, конечно, печально. Но мы справляемся. Я благодарна моему мужу И за то, что он поддерживает российское искусство, чего он, в общем-то, не обязан делать

ИРИНА АНТОНОВНА. У нас очень мало мужчин. Я думала, что после длительного периода моего руководства музеем неплохо было бы иметь на посту директора мужчину.

СТЕЛЛА. Сейчас уже так много музеев открывают… Может быть, и к лучшему, что мы свой музей и не открыли, что у нас не сложилось. У нас ведь были планы с гаражом Константина Мельникова на Новорязанской улице.

ИРИНА АНТОНОВНА. Я старалась никогда не врать моим коллегам, а когда говоришь, что думаешь, это не может всем нравиться. Но я понимала, что отвечаю за музей и должна добиваться результата, а потому настаивала. Помимо удовольствия я получаю за свою работу деньги ― значит, должна делать дело. Но никто из-за меня не ушел из музея

СТЕЛЛА. Я с самого начала видела перед глазами правильные примеры. Первой работой, которую я купила, был «Кот» Энди Уорхола. Благодаря жизни на Западе я перескочила ту горячо любимую русскими коллекционерами стадию, когда они сначала покупают работы, художников, знакомых из школьных учебников «Родная речь»: Шишкина, Левитана, Саврасова. У меня никогда не было ни Фаберже, ни классической русской живописи 19 века.

ЖЕКА. Пение птиц, танцы животных — в природе все строится на том, чтобы привлечь самок. Коллекционеры — это «самки» в искусстве.

СТЕЛЛА. Я покупаю на аукционах, у частных дилеров, в галереях и напрямую у художников

ЖЕКА. А так я не понимаю, кто коллекционирует мои работы. Наверное, это довольно странные люди.

СТЕЛЛА. Я покупаю то, что люблю. Но, конечно, сама я не могу все обойти и все узнать, и иногда я прибегаю к советам специалистов, экспертов. Последний раз мы чьи работы купили? Олега Кулика, потом Ричарда Принса, еще небольшую работу Дженни Хольцер. Потом еще скульптуру Эрвина Вурма. Бориса Орлова у меня достаточно много работ. Я стараюсь свою коллекцию, конечно, не запереть в подвале, а показывать. И для художников это очень важно.

ЖЕКА. Хотя была недавно интересная история. Коллекционер купил маску и рассказал, зачем. Он живет на небольшом острове в Европе. Там очень скучно, и они с соседями устраивают костюмированные вечера. Например, у него есть костюм белого медведя, а у одного из соседей костюм тунца. И вот эту маску он купил для таких вечеров. Сначала это привело меня в ярость, так как мои работы не для вечеринок. Но потом я понял, что это совершенно другая история: остров, одинокие люди, костюмы, деревья, освещаемые фонарями. История совершенно кинематографическая. Я даже представляю фильм.

ЗВЕЗДОЧЁТ. У меня в мастерской уже ничего нет, но если бы я хотел, они продавались бы еще лучше. Потому что на самом деле этот рынок очень примитивен. И человек, который знает азы истории искусства, смоделирует это очень легко — ну, чтобы продаваться, надо иметь успех. Все то, о чем так мечтает профессионал. Но это же скучно. А сейчас я собираюсь завязывать с живописью, потому что ее можно продать и купить. Для меня имело смысл быть художником именно в старой ситуации, а в новой это уже не имеет смысла. Я никогда не хотел быть профессионалом.

ИРИНА АНТОНОВНА. Актуальное искусство, целиком построенное на технологиях, не содержит духовного смысла. Да, оно создано воображением, значит, это тоже вид творческой деятельности. Но не искусство: там нет эмоции, не присутствует этическое начало. Рано или поздно такому виду деятельности дадут название. Не для того, чтобы его принизить, а чтобы отделить. Так оно же само себя исторгло из музея. Это искусство и вредно, и полезно. Оно меняет нашу ментальность, наше отношение, не заменяя собой искусство классическое. Я его называю одноразовым. Вот вы пришли, посмотрели, в лучшем случае удивились, поняли задачу художника. И все. Вы к этой вещи больше не вернетесь. В ней нет образа, который заставляет вас возвращаться к картине и открывать ее заново.

ДАША. Собственную выставку к 100-летию революции представит галерея Saatchi. Спродюсированный коллекционером и меценатом Игорем Цукановым проект «Художественный бунт. Постсоветский акционизм» (открытие 15 ноября 2017 года) под кураторством Марата Гельмана, посвященный периоду 1990–2000-х, прямого отношения к событиям 1917 года и последующих лет не имеет. Выставка должна будет выделить наиболее важных героев в истории отечественного акционизма и показать контекст их акций. «Речь идет, скорее, об ощущении необходимости и неизбежности перемен в обществе, об определенном „культурном бунте“, который случился в России в предреволюционные годы и происходит сейчас, и наиболее яркое выражение он получил в акциях и перформанcах», — комментирует Игорь Цуканов.

(Пауза, музыка, некоторые танцуют, мужчины пьют, дамы заняты делом.)

ЗВЕЗДОЧЁТ. В 80-х это было действительно нашей жизнью, а сейчас стало просто профессией. Какие-то вещи я могу делать так, что они народу нравятся. И я делаю. Стараюсь соответствовать. Бывает, мне нравится этим заниматься. Но развития меня как художника не происходит. Сейчас я вообще книжечку пишу. Ещё у меня десять романов задумано. У меня дел — непочатый край. Я старый. И сознание у меня старого человека. Двадцатый век был культом молодости. Все боялись старости. На самом деле, надо вовремя состариться. И не прилично молодиться. Старость — это мудрость. В молодости, бывает, интуиция хорошо развита, но это — не мудрость.

ИРИНА АНТОНОВНА. В пластических искусствах форма важнее содержания, на мой взгляд. Поэтому современное искусство — не для собрания. Когда-то художественное произведение делалось для храма. Позже для квартиры, для дома, для музея. А это искусство другого типа. Никто не сможет эти изделия повесить дома. Какие-то крупные учреждения или аэродромы — пожалуй. Но это другие формы. Искусство потеряло свой дом. Так оно же само себя исторгло из музея. Когда-то считали, что Пикассо не музейный художник, но он хотя бы творил в музейных формах.

СТЕЛЛА. Московский концептуализм. Я считаю, что это самое мощное направление в российском искусстве, которое играет важную роль в истории России и наконец занимает подобающее место. И еще я всегда выбираю одного художника. Такого, который достоин представлять все русское искусство, у которого за плечами есть большой опыт, он признан, его работы имеются в государственных музеях

ИРИНА АНТОНОВНА. Вот публика приходит, и даже не понимает: все имеет значение — соседство других картин, высота картин. Там своя драматургия — драматургия показа. Вот я на днях, все видели, плакала, как поставили панно в Египетском зале — я просто плакала настоящими слезами. Они разрушили потрясающий ансамбль, который был. Это что-то страшное было просто. Я не могла спать ночью.

ДАША. Королевская академия художеств в Лондоне запланировала проект, вдохновленный знаменитой ленинградской выставкой 1932 года «Художники РСФСР за XV лет. Живопись. Графика. Скульптура», организованной искусствоведом Николаем Пуниным к 15-летию революции. Тогда экспозиция включала около 3 тыс. произведений и заняла 100 залов Русского музея. Лондонский вариант «Революция. Российское искусство 1917–1932» (стартует 11 февраля), конечно, будет скромнее (200 произведений из Третьяковской галереи, Русского музея и частных собраний), но не менее амбициозным: выставка должна охватить всю послереволюционную художественную сцену. Это работы авангардистов, среди которых 30 полотен и архитектонов Казимира Малевича — их покажут так же, как они были выставлены в 1932 году, когда зал со своими работами курировал сам художник.

ЖЕКА. Зрители… Мне нравится их немного придавливать. Вот три последние мои выставки: они могли зайти на экспозицию только в бахилах. Я стараюсь поместить зрителя в максимально некомфортное состояние, чтобы показать, что он — не соавтор.

СТЕЛЛА. Наверное, у меня есть миссия, и она не ограничивается рамками галереи. Что касается свободы деятельности, посмотрите на Лари Гагосяна или Ллойда из галереи Мальборо — они абсолютно ничем не ограничены — делают больше, чем многие арт-фонды. Я закрыла галерею не из-за финансовой ситуации или ограничения деятельности, а из-за конфликта интересов — некорректно коммерческой структуре сотрудничать с государственными музеями и институциями.

ИРИНА АНТОНОВНА. И вовсе не думаю, что я знаю всё про всё. Может быть, у меня появился элемент авторитарности, но это явление буквально последнего времени. Когда полтора года назад я решила уходить, почувствовала, что должна кое-какие вещи подтянуть. На нескольких проектах я настояла, даже если многие были не согласны. Ведь я понимала, что должна передать музей преемнику в лучшем виде.

СТЕЛЛА. Наверное, мне бы больше помогало историческое образование или юридическое. Экономическое помогает определять бюджеты тех или иных мероприятий, и, возможно, еще немного структурирует сознание. Вот и всё. Мне много приходится заниматься самообразованием.

ИРИНА АНТОНОВНА. Мне хочется, чтобы людям было комфортно, чтобы они хорошо питались, имели доступ к искусству и спорту. Я пропадала в театрах и концертных залах, но у меня были на то возможности. Сейчас молодежь не может никуда попасть — всё недоступно. Мне не нравится олигархический элемент в нашем обществе. Не нравится необеспеченность стариков, больных, инвалидов. Наверное, человечество просто не способно достигнуть справедливости в распределении благ

СТЕЛЛА. В России не так много богатых людей, поэтому нашу ситуацию нельзя сравнивать ни с Европой, ни с Америкой, ни даже с Китаем. Когда в нашей стране вырастет несколько поколений богатых и появится средний класс, способный покупать работы художников в ценовой категории от 10 000 до 100 000 долларов, тогда можно будет говорить о культуре коллекционирования. Сейчас мы стоим в начале пути. Людей, интересующихся современным искусством, становится все больше и больше. И это хорошо. Поверьте, не пройдет и десяти лет, как количество перейдет в качество. Я в этом уверена.

ДАША. В Музее современной истории России, бывшем Музее революции, в марте начнет работу совместная с Российским государственным архивом социально-политической истории выставка. С помощью архивных документов, как надеются организаторы, люди сами смогут понять причины и последствия событий 100-летней давности

ИРИНА АНТОНОВНА. Мне ужасно претит буржуазный стиль существования, он мне противопоказан просто. Люди должны жить достойно, с достатком, но всякое преувеличение этой материальной стороны — неверно. Помню, что началось в 90-х годах… Какая-то безумная страсть к обогащению. Однажды по телевизору показывали квартиру человека, занимавшегося аптечным делом. 45 комнат на двоих с женой… Это же просто чудовищно! Человек должен себя ограничивать. Он не может съесть все блюда, что есть на свете, не может спать со всеми красивыми женщинами, которые ему нравятся.

ЗВЕЗДОЧЁТ. Наша новая система ценностей слишком молода, чтобы устояться, и уже начинает разваливаться. У нас трудно быть конформистом, все равно рано или поздно вступишь в какую-нибудь конфронтацию — с каким-нибудь институтом, жэком, обществом…

ИЛЬЯ ИЛЬИЧ. С высоты своих лет скажу вам, я себя чувствую молодым и исполненным творческих замыслов художником. Но сегодня мне ещё труднее жить, чем раньше, потому что вместо соцреализма официальным искусством пореформенной России становится поддерживаемый властями и некоторыми олигархами авангардизм

ИРИНА АНТОНОВНА. Мне несимпатичны богатые не из-за того, что у них так много денег. Нет, мне претит их убеждённость в том, что им закон не писан, что они достойны всех привилегий… Сегодня некоторые вещи я абсолютно не принимаю. Невозможно, чтобы недра страны — газ, нефть, лес, другие природные богатства — принадлежали отдельным людям. Такого не может быть, в России особенно! Так неправильно, это должно быть изменено.

ЖЕКА. Жадность — это очень важно. Жадность и зависть — ключевые слова для определения моего поколения. Всем его представителям всегда всего недостаточно, всегда нужно только больше, больше, больше. И у тех, кто смог с этим как-то справиться, конвертировать это чувство в энергию, все хорошо. Иным же остаются бесконечные сеансы самопожирания.

ЗВЕЗДОЧЁТ. Я втемяшил себе в голову идею какого-то нового образа жизни. Я не скажу, что это социальные вещи, это, скорее, что-то этическое. Мы просто хотели жить по-новому. А сейчас трудно сказать, чем я собираюсь заниматься — может, театром, может, литературой, может, искусствоведением или политикой, может, экологией — ну, где-то там.

ИРИНА АНТОНОВНА. Вообще я очень горюю об изменении образа человека моей страны, всё меньше вижу целостных людей. Очень многие перестали друг с другом говорить, высказывать свою позицию. Не потому, что они снова стали на кухне разговаривать, нет. Но как-то снизился, мне кажется, потенциал личности, поблёк российский человек для меня в своих вкусах, интересах, в том, что он любит в искусстве и в жизни.

ЗВЕЗДОЧЁТ. В принципе, работы как визуальному артисту мне хватит лет на сто. Я закончил, так сказать, карьеру. Ну, не интересно. Особенно в современном искусстве мне не интересно.

(Пауза, музыка, некоторые танцуют, мужчины пьют, дамы заняты делом.)

ЖЕКА. Еще меня интересует красота — как объект. Французская писательница Габриэль Витткоп говорит, что мало есть на свете столь роскошных поверхностей, как кожа прокаженного человека. Нас же пугают заболевания, которые мы не можем контролировать. Но если бы мы только могли имитировать их красоту — это стало бы прорывом в косметологии.

ИЛЬЯ ИЛЬИЧ. В советское время я был гоним как враг соцреализма, а ныне я гоним как художник, потому что не могу признать искусством ни «Чёрный квадрат» Малевича, ни перевёрнутый унитаз с приклеенной пачкой «Мальборо», выдаваемый за «современное» и «актуальное искусство».

ЖЕКА. Да, мне повезло. Но в принципе это — жульничество. Но кого-то это развлекает. Значит, какая-то польза есть.

СТЕЛЛА. Если на улице спросить у прохожих, знают ли они работы Босха, Веласкеса или Тинторетто, то человека два из ста припомнят произведение одного из них. Если спросить про Марселя Дюшана, то утвердительно ответят и того меньше. Надо понимать, что искусство, в том числе и классическое, не интересует массы. Это элитарный продукт и странно требовать, чтобы люди в этой ситуации интересовались Монастырским.

ДАША А у нас на Пречистенке как на курорте, за исключением того, что ножки пешеходов нежно облизывает не тёплый океан, а полные грязищи и ненависти волны вышедшей из берегов проезжей части.

ИРИНА АНТОНОВНА. А вообще скажу вам откровенно: я — человек социализма. Считаю, что это единственно верная система. К сожалению, на практике она себя нигде не оправдала. Пока. Потому что люди, как оказалось, несовершенны. Не готовы, не способны. Везде наступает либо крах, либо переход в авторитарный режим. Не знаю, может, в Швеции что-то получится — они сейчас называют свой строй социализмом.

СТЕЛЛА. В общем, у нас там все схвачено и все замечательно. И конечно, это было заметно на международном уровне — все наши выставки были оценены очень высоко.

ИЛЬЯ ИЛЬИЧ. В наше тревожное апокалипсическое время я прошу у Бога силы — для участия в борьбе за возрождение нашей великой многонациональной России».

ИРИНА АНТОНОВНА. Люди, которые лавируют, прикидываются, думают: «Сегодня выгодно сказать так», — совсем по-другому стареют. А правдивые с годами вызывают ещё большее восхищение своей красотой. Потому что внеш­ность — это отражение души.

ЖЕКА. А если вас начнет раздражать собственное лицо? Мне, например, мое лицо не нравится, я бы с удовольствием его поменял. А что такое красивое сердце? Как оно выглядит?

ЗВЕЗДОЧЁТ. Мы, пришли, чтобы изжить то, что их породило: не их картины, а их тип сознания, их манеру жить. Хотя я боюсь, что пройдет некоторое время, и мы можем превратиться в таких же людей. У нас будут другие картины, но у нас будет та же дурная манера жить.

ИРИНА АНТОНОВНА. Меня волнует буквально всё, что я читаю, смотрю. Я небезразлична… Живу своей страной и не могу по-другому. Что вы хотите, всё-таки мне много лет.

СТЕЛЛА. Мне вообще интереснее то, что не поддается объяснению, тогда мозг начинает работать.

ЗВЕЗДОЧЁТ. Если есть здоровье, то это самая лучшая пора. Меньше страстей, меньше иллюзий. Трезвость. И в то же время — принятие мира. В юности другая энергия: радостно просто познавать, поглощать мир. А тут ты принимаешь его весь. И это так приятно. И так радостно. Меньше заморочек. Знаете, да, мою теорию? Я считаю, что человек, в принципе, не меняется. Как он в 12 лет развился, таким и будет. Потом начинаются гормональные вещи, он принимает их за развитие. Потом, когда они утихают, тот прекрасный человек, который развился к 12 годам, опять выплывает. Но, к сожалению, вместе с тем появляется и масса физических недугов. А так, он уже освоился в жизни — это экстаз! Еще вопросы есть?

ИРИНА АНТОНОВНА. Мне всегда хотелось иметь специальность, где скоро виден результат. Где что-то связано с живой работой. Я поработала медсестрой. Это тяжелая работа. Особенно во время войны, особенно в операционной, особенно, если держать ампутированную ногу в руках. Но ты в действии. И когда я пришла в музей, я немножко заскучала здесь, откровенно говоря, и подумала — ну нет, здесь я всю жизнь не выдержу. А получилось наоборот. Почему, не знаю.

ЖЕКА. Метеоритное вещество — довольно сомнительная вещь. Метеориты как таковые меня совершенно не интересуют, более того, мне кажется, что это дурновкусный материал. Художнику, который впервые в жизни хочет поработать с чем-нибудь странным, сразу же в голову приходит метеорит. Поэтому я никогда о них и не думал. Меня интересует только один метеорит, найденный в Туве, — метеорит Чинге. Целый год думал про этот метеорит, и в результате нескольких сложных и дорогостоящих комбинаций стал обладателем нескольких кусков. И вскоре они превратились в нож из метеоритного железа. Вот с ножом все просто: почему он важен — объяснить легко. Нож соотносится с религиозными практиками рассечения тела, все это меня очень интересует. На самом деле не так уж важно, с какими материалами работать. Важнее знать главные законы, по которым все строится. Их бесчисленные количества, и тут уже каждый выбирает сам. Я выбрал: закон подобия, метод рассечения и симметрию.

ДАША. Я тут краем уха услышала, что редакционный корпоратив может пройти в тёплой атмосфере караоке, и решила на всякий случай подготовить репертуар и начать репетировать заранее, чтобы не опозорить честь детской музыкальной школы имени Льва Николаевича Власенко. Короче, посмотрела живое выступление группы HiFi и теперь мучаюсь вопросом, зачем были нужны все участники кроме Мити Фомина, если даже под фонограмму поёт только он?

ЖЕКА. Ну и конечно, злоба и ненависть — эти великие раскаленные очистительные чувства. Мне кажется, ты знаешь, о чем я говорю

(Пауза, музыка, некоторые танцуют, мужчины пьют, дамы заняты делом.)

Конец цитаты.

Использованные интервью. Илья Глазунов, Константин Звездочетов, Евгений Антуфьев, Ирина Антонова, Стелла Кесаева, Дарья Палаткина

Заговор

Драма в 2-х действиях.

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

Слава — мужчина чуть старше средних лет. Доцент.

Миша — молодой человек около 30 лет.

Людмила — немолодая дама секретарь.

Дуня — женщина возраста доживания.

Арам — миловидный подросток примерно 17 лет.

Маша — высокая худая аспирантка, крашеная брюнетка.

Даша — невысокая полненькая аспирантка, крашеная блондинка.

Баян — мужчина с рыжей бородой.

Анжела — женщина среднего возраста.

Люций — мужчина среднего возраста.

ПЕРВОЕ ДЕЙСТВИЕ

(Большая гостиная, несколько стеклянных дверей, на сенах произведения искусств. Большой диван, несколько кресел, пара глубоких, одно кресло-качалка. Оттоманка, небольшой стол и три венских стула. Слава выходит в центр комнаты В комнате Миша, окна плотно зашторены.)

СЛАВА. Прекрасный туалет, изящный, аккуратный. Мне это кажется красивый туалет достижением культурного человека. Я далеко не первый, кто об этом говорит, какой-нибудь философ простых вещей уже писал о прелестях биде. А просвещенный монарх говорил о необходимости содержать в чистоте отхожие места. Я не хочу развивать эту туалетную тему, но когда заходишь в такой, как здесь, — становится приятно на душе, и вспоминаешь тот великий сортир, который стоит на большой дороге. Я ездил на литературный праздник к одному великому русскому писателю. Бог мой, вот откуда он черпал эти необыкновенные характеры! С их точным словом и пространными мыслями. Хотя никакой там пространности, там простота. А что вы на меня не смотрите, когда я с вами разговариваю? Я думаю, что вы меня не слышите.

МИША. Я не был.

СЛАВА. Что, ни разу? Я думал, вы не должны пропускать такое мероприятие. Это Мекка литераторов, они едут туда как лыжники в Красную Поляну или романисты в Ясную. В этом смысл поклонения литературе!

МИША. Некогда.

СЛАВА. Ах да, вы же обиделись. Вас хотели распнуть и заклеймить местные бумагомаратели и щелкоперы. Вы сказали, что ваше всё нам не всё. Как вы посмели или опять пьяны были? Все пьете и пьете, уже живот отпустили, и щеки надули. Вас так девушки перестанут любить.

МИША. Не перестанут.

СЛАВА. Вы сегодня немногословны, а нам еще часа полтора тут париться. Я надеюсь, все придут. Надо взбодриться, я бы предложил в фанты поиграть, но это такой бред позапрошлого века, все такие правильные, что самое веселое, что могут выдумать, — снять штаны и бегать. Так без штанов 200 лет и носимся кругами. Я бы выпил и закурил. Но меня за последнее время раз десять штрафовали за курение в неположенном месте. Делали обыски, искали алкоголь — думают, я дома храню не в сейфе, и дети могут увидеть, как я пью до 19 или после 21. Это ужасно некрасиво и оскорбляет чувство человека, а скрыть личные данные, преступление.

МИША. Все будет вовремя.

(В окно тихо стучат. Миша поворачивает голову. Слава подходит к портьерам и, прижимаясь к стене, выглядывает в окно.)

СЛАВА. Я забыл, два раза по три стука или три стука по два раза. Не видно никого, просто темный силуэт.

МИША. Подождем.

СЛАВА. Ладно. Пойду, открою. А пароль какой? Только не говори про Славянский шкаф, надоело уж.

МИША. Пароль 123456 и ответ.

СЛАВА. Помню 654321. Может открыть заднюю дверь, и вы там встанете на всякий случай, чтобы если бежать, не путаться с замком. А с другой стороны, если это они, то со двора засада. Мы же пока ничего не теряем, нас всего двое. Оружия у нас нет, запрещенных продуктов тоже, в устройстве фильтр установлен. Путь проверяют. У вас тест на наркотики с собой?

МИША. Жопа все это.

СЛАВА. Миша, это слово запретили в 13-м году. Не нагнетай, и так могут быть неприятности.

Стук в окно повторяется.

МИША. Открывай. Не бзди — есть такое русское слово.

В комнату, озираясь, входит немолодая дама в строгом костюме с шишкой волос на голове.

ЛЮДМИЛА. Ответ вы произнесли неверно. В конце точка. Вы — Слава, я так понимаю, а он — Миша. Сразу напомню: я не Люда, а Людмила, это моя привилегия. Вы Слава и Миша, и ни как более, упаси вас бог, да простят меня верующие, по батюшке меня назвать. Итак, я должна кое-что подготовить до прибытия основной группы. Вы это знаете. Мне необходимо уточнить некоторые важные моменты.

СЛАВА. Людмила, а спрашивать можно? Вы, конечно, уточняйте, записывайте, передавайте, но сначала скажите, как добрались? Может, присядете, а то сразу в карьер и шашку наголо. «Выдохните» — теперь это свежий лозунг эпохи.

ЛЮДМИЛА. Я выдохнуть успею. Сначала дело, а потом цветы. Добралась нормально, на повороте от станции к пруду стоял какой-то странного вида молодой человек, не то радикальный хипстер, не то олдовый хиппи, я не разглядела, сделала вид, что хочу в кустики. Извините. И он отвернулся. Все же воспитанная у нас молодежь. Камеры наблюдения по всему пути, номера у меня настоящие, не блестят, читаются отлично, так что вряд ли кто заподозрит. Дом, как я знаю, снят на женское имя, так всё хорошо. Загородная встреча разнополых пар.

МИША. Трахтибидох в одно слово с мягким знаком на конце.

ЛЮДМИЛА. Что вы имели в виду? Будьте внимательны, а то ваша репутация мизантропа и социопата и так настораживает, а вы еще и фиглярствуете. Внимательнее к людям и словам, вы не всегда понятно излагаете собственные мысли.

СЛАВА. Спокойствие, только спокойствие. Миша бурчит и ничего более, а вы постарайтесь выполнять свои обязанности. Что вы должны сделать: уточнить зафиксировать и передать, я правильно помню инструкцию? Его выход потом, а первую часть своего задания он выполнил. Всех дятлов изловил и в клетку посадил. Отдыхайте, Миша.

ЛЮДМИЛА. Приступим. Вы все приглашения разослали? Давайте сюда квитанции. Я пересчитаю квитки. Так, все. Распишитесь. Покажите мне, где стаканы, бумага, карандаши. Помните не ручки не перья, а карандаши.

СЛАВА. Вот карандаши и бумага. Вот отчет о затратах и доставке.

ЛЮДМИЛА. Отлично. Я доложу, что все готово, что вы выполнили первую часть задания, и мы готовы встречать остальных. Миша, после того как я всё проверила и убедилась, что все готово, мне было приказано передать вам вот эту бумагу. Возьмите.

МИША. (Поднимается с кресла, проходится по комнате, берет бумагу.) Мне расписаться?

ЛЮДМИЛА. Да. В этом бланке строгой отчетности. Идите, изучайте. А вы, Слава, помогите мне организовать места. Разложите бумагу и карандаши. Не забудьте строгалку. Сам Строгонов придет.

СЛАВА. Обязательно, придет как же без него, без него и собираться бессмысленно. Я восхищен его даром предвиденья и умением принимать неординарные решения. Он так точно может анализировать ситуацию, что без его таланта мы бы давно пропали. А так есть у нас, у человечества, Строганов — и мы еще можем надеяться. Такой человек. Я даже нисколько не иронизирую, как кто-нибудь мог подумать. Он всегда вызывал у меня уважение. Иногда я думаю, что он меня не замечает, но потом спрошу у друзей, и они мне растолкуют, что он так видит мир, а я в этом мире только часть какого ни будь слова, а не герой или второстепенный персонаж. Да персонажей у него нет, они все эмоции и я часть эмоции.

ЛЮДМИЛА. Это не ваша функция, обсуждать Строгонова, он вам не какой ни будь начинающий писатель. Миша не обижайтесь. Доктор жизнь записывает особым драматическим кодом. Миша, изучили документ?

МИША. Да.

ЛЮДМИЛА. Действуйте.

МИША. А еще чего?

ЛЮДМИЛА. Ну, хорошо, это не в моей компетенции, я все сделала, вы услышали меня, в смысле — прочитали документ, расписались, и с вас спрос. Я передам.

МИША. Передастка нашлась.

СЛАВА. Молчите, вы не в приемной. Давайте действовать, как вы сказали, по плану. Бумага стопками разложена, карандаши на месте, сверим часы и будем подавать сигналы.

ЛЮДМИЛА. Я с правой стороны четыре раза, вы слева два, и так шесть раз, спутники засекут, и у всех в навигаторах появится локация.

(Людмила достает две светящихся палочки, одну передает Славе, и они прячутся за шторы.)

МИША. (Выходит из комнаты и возвращается с клеткой, в которой сидят два белых голубя. Достает их.). Что они с вами, птицами мира, делают? Я бы вас просто съел. Шучу, я вас им не отдам, я вас лучше сам убью. Выпустить вас сейчас — это выше жестокости. Это больше мерзости. Зачем вы, белые твари небесные, знаки божественной воли его, знамения, нужны в мире крыс? Они вас заклюют. А не выпусти — вас принесут в жертву. Это выше моих сил. А почему выше? Кто знает, на что я способен, может сегодня я им всё и скажу, что должен сказать. А должен я это говорить или нет? Кому я должен? Вот вам, птичкам, я должен подарить свободу, но, где для вас свобода? Это, как попугая выпустить в сибирском лесу. Ого го какая, свобода! А чем она кончится, кто его сожрёт, или он медленно умрет от голода? Я должен сказать, потому что меня мучает. А почему меня мучает, почему я такой? Надо сидеть, писать. Птички идите в клетку.

(Из-за шторы выходит Слава.)

СЛАВА. Что, бредите или боитесь? Ваш выход сейчас. Помните, когда встретите первого, покажите ему, куда идти, а сами оставайтесь на месте и ждите второго. Можете курить, только на территории, за оградой не смейте, сработают датчики, завтра пришлют письмо счастья. Не обшаривайте их. Не знаю, кто будет первым, по плану женщина. Ступайте, мне надо поговорить с Людмилой.

(Людмила входит из-за шторы, поправляя костюм.)

ЛЮДМИЛА. Идите, и не надо трагедий, все правильно. Мы не сами выбрали этот путь, это обстоятельства. Вы хотели быть человеком — давайте стараться. Поймите. Миша, нельзя все время обижаться на мир, вы же часть этого говна, и никак по-другому быть не может.

МИША. Вы сказали «говна» — вот тебе на. Что теперь будет? Вы понимаете, когда расшифруют информацию, здесь всё опечатают? Это у меня нечего опечатывать и можно только решить меня права голоса, а у вас статус, вы понимаете, что говорите. Дятлов в округе я снял, но сканирование — его не отключить. Не пугайте меня, а то я по думаю, что не только вы такая, но и все. Куда я попал?

СЛАВА. Шагайте, Миша, и не переживайте. Давайте, двигайтесь. Людмила, позвольте предложить морс клюквенный. Есть малиновый и клубничный, но они приторные, а калиновый в самый раз, отрезвляет.

(Миша уходит.)

ЛЮДМИЛА. Вы сначала предложили клюквенный.

СЛАВА. Пусть клюквенный он тоже отрезвляет. Мне нужен ваш трезвый взгляд. Я посмотрел вам в глаза, и мне показалось, что вы способны на поступок, вы готовы его совершить, вам нужен повод, и этот повод вы ищете здесь. А я не хочу такого поступка, мне нужна длинная жизнь, чтобы довести дело до конца и рассказать всем, детям, внукам, что я сделал. Потому что все для них, а не для себя. Я готов принять лишения, готов немного терпеть, но что бы им было хорошо. Как представлю себе: сижу я на поляночке, в руках сачок для ловли бабочек, а кругом дети и внуки! Одни пропалывают морковь, другие стригут кусты, третьи копают червей — все заняты полезным и не нужным делом. Потому что морковь выдают на складе. Кусты дикие, и мы в лесу в 100 километрах от дома. А черви такие противные и мальчики пугают маленьких девочек. Люда. Простите, Людмила, как я вам благодарен за ваш искренний и честный взгляд!

ЛЮДМИЛА. Осторожнее в своих признаниях. Я почему согласилась на это? Потому что не могла больше терпеть и знать. Знаете, сколько я знаю. Я служила и при том, и при другом. Потом меня перевели в вышестоящий орган, и я работала там в секретариате при таких людях и таких делах, что потом меня опять отравили к этому, который сейчас. Доверяют, а как серьезно и дотошно проверяли! Только я об этом не знаю. Это, наверное, единственное чего я не знала. Как они проверяли меня, как проверяли его, который теперь. Я точно знаю, меня обо всем расспрашивали. И что вы думаете? Я понимала, что нужно говорить, и говорила, потому что не скажи я — и проверку не пройдет он, и я не пройду. И так все время. А когда началась работа с этим, как пошли к нему разные — я только записывать успевала. Сначала он мне показался суровым и молчаливым, а потом привыкла, а может — он привык, и стал говорить, улыбаться. Мне, кажется, мы, даже немного друзья. Но я свое место знаю, мне на него каждый день указывают. Я прихожу, привратник меня досмотрит, чтобы я чего лишнего не принесла, а когда ухожу — чтобы ничего не вынесла. Выносить ничего нельзя, закон. А то, что в открытом доступе для людей, — так и должно быть, такая инструкция. Мы открытая организация, для общего блага работаем. Ябольше скажу: мы для этого живем.

СЛАВА. Людмила, вы не заговариваетесь от работы? А то, может, нам вас поберечь, такая нагрузка?

ЛЮДМИЛА. Да что вы! Я скоро, как доработаю свой срок, так сразу поберегусь. А сейчас я себя чувствую такой необходимой обществу! Когда с тем, про которого теперь нельзя говорить, работала, он двигал проект оздоровления путем распространения и частичного запрещения. Я так предана была, так искренне взялась за дело. Я и теперь не жалею, наверное, все правильно было. Так и нужно, только я не поняла, когда он так все сделал, что теперь от этого так все пошло.

СЛАВА. Наверное, все в совокупности. Помните, тогда сказали «надо», и все ответили «есть», даже креститься стали в чаще, и время свое проклинали, а прошлое раскрасили в розовый цвет и забыли прошлые ошибки? Зачем нам прошлые ошибки? Посмотрите на этого, который теперь, он не помнит ошибок и всё повторяет. Пусть повторяет, а то наделает новых и кому исправлять? А так — некому. Я думаю, что это закономерность построения счастливого общества.

(Тихо открывается дверь и входит Дуня.)

ДУНЯ. А я вам говорю, не надо общество делать счастливым, надо отдельного человека сделать счастливым.

ЛЮДМИЛА. Здравствуйте, уважаемая.

СЛАВА. Здравствуйте, глубокоуважаемая.

ДУНЯ. Дуня, просто Дуня. Без бабы Дуни или тети Дуни, без этого вашего «уважаемая». Да, я глубоко пожилая, а с уважением потерпите, плиз. Окей? (Оглядывает комнату, подходит к стулу, двигает его. Идет к креслу, садится, примеряется, встает, идет на диван, присаживается с краю.) Я тут пристроюсь и ноги вытяну. Пешком шла, следы путала. Интересно по лесу ходить, слышно, как птицы поют и камеры поворачиваются, гул стоит. Шла по тропинке через усадьбу, видела, как в журавли летят. Думала, что нет их давно уже, в смысле, они не могут сами без направляющего и руководящего лететь. А вот погляди, не переделать природу, сами ровно летят на восток, как будто им там медом намазано. Нет бы на запад или на юг. Природа. Удивляюсь. Не смотрите так на меня. Как вас зовут, девушка?

ЛЮДМИЛА. Людмила. Я ответственная.

ДУНЯ. Людмила, вы еще молодая, не знаете той прелести возраста, когда его не надо выдумывать, ни прибавлять, ни убавлять. Все на лице написано: ты мудрая. Дожила до мудрости, а смирения нет. Не могу смириться с происходящим, но, кажется, смирилась с прошедшим. А вас как, молодой человек?

СЛАВА. Слава.

ДУНЯ. Слава, какое у вас поручение?

СЛАВА. Я не могу пока сказать. Есть правила и вы должны их знать. Правила ограничения информации для безопасности. И если вы помните, нужно обязательно пройти идентификацию. Вы должны ответить на несколько вопросов.

ДУНЯ. Слава, вы очевидно правы я по инструкции, как вы говорите, по правилам, должна ответить на некоторые вопросы. Но я давно решила, что никому ничего не должна. И если хочется услышать, что я думаю, то меня приглашают, я могу быть полезной. Моя репутация, а вы, наверное, об этом слышали, не требует, идентификации. Я так давно сопротивляюсь режиму, что все привыкли. Меня даже изолировать нельзя. Потому что уже поняли: изоляция это грубая провокация. Расслабьтесь и послушайте, о чем взрослый человек, умудренный, вам рассказывает. Я шла вдоль проселочной дороги, потом рощей. Такая простота в этой прогулке, столько спокойствия, в какой-то момент я подумала, ради всего этого они настраивают систему. Чтобы стало спокойно и просто, чтобы старушка гуляла вдоль поля и думала: «вот она, родина, так она и должна выглядеть» –в этом старушкино счастье. Ага, хер им. Счастье это когда ты знаешь что никто никому не угрожает. Мне уже ничего не угрожает, даже болезни, они уже со мной. А этой бабе угрожает многое. Молодость могут загубить, и раком поставить.

СЛАВА. Давно я такого не слышал.

ДУНЯ. Вы из творческого класса мальчишка. Телевизор не смотрите, от риторики правящего класса отвыкли. Помните только классическое «в сортире мочить». Нет, Славик, то давняя история, теперь все в удовольствие должно быть, то есть трахнут, унизят и высокомерно сохранят жизнь — новейшая стратегия. Они тебе добра желают.

ЛЮДМИЛА. Теперь понимаю, почему вас под круглосуточным наблюдением держат. Мы тут, как Миша сказал сканеры не смогли блокировать, но у нас есть немного времени, пока они не расшифровали.

ДУНЯ. Нехорошо. Хотелось полной иллюзии свободы. Орать лозунги, надавить на имена. Сказать — «пора реально их послать». Ну что, будем ограничивать себя. Милочка?

ЛЮДМИЛА. Пожалуйста, Людмила. Я настаиваю.

ДУНЯ. Простите меня, бабку старорежимную. Какое наблюдение, меня давно списали, в смысле создали мне имидж ненормальной, меня никто серьезно, кроме группы банкиров не воспринимает. Я для создания видимости толерантности в реестрах числюсь. Я от них пенсию получаю, не брезгую. Отношу в приют для кошек, покупаю наполнитель для туалета. Чтобы радостно было. Пусть киски сикают. Хорошо как! Нагулялась, намолчалась. Вы сильно не задумывайтесь о том, что я несу. У меня миссия.

СЛАВА. Как скажете. Людмила, а вы обладаете информацией о процессе, о регламенте? Я пока не понимаю всего целиком.

ЛЮДМИЛА. Вам всю картину не нужно представлять. Выполняйте свою задачу. Вам общество доверило.

СЛАВА. Я хотел разобраться, каким обществом. Как мне известно, мы собираемся первый раз. Значит, это не могло быть коллегиальным решением. Так каким обществом?

ЛЮДМИЛА. Тайным.

ДУНЯ. Я знаю, как заканчивают тайные общества. Обычно печально. Помню, в Баден Бадане, принимала я участие в одном съезде недовольных довольствием. Интересная компания, казалось, правильно устроена сеть осведомителей, легальные кружки по миру. Финансирование налажено, даже закон под это дело ратифицировали. А скажи я сегодня, кто там был в комиссиях и секциях — вы ужаснетесь. Сгинули все или на старости лет заседают в других собраниях и помалкивают. Одних купили, других продали.

ЛЮДМИЛА. Дуня не нагнетайте, все идет по плану, ваши воспоминания еще понадобятся на суде.

СЛАВА. На страшном суде. Что-то мне зябко от таких шуток.

ДУНЯ. Так не шути — и не шутИм будешь. Ладно, пупсики, пора сигнал подавать. Итак, второй сигнал — дым из трубы. Будем считать, я все проверила. Дала разрешение, поджигайте. Только проверьте, чтобы белый дым, а не черный. Идите, Слава, работайте, а вы, Людмила, встаньте у окна да поглядывайте. Эх, хорошо как, и легко на душе.

(Слава выходит.)

ЛЮДМИЛА. Это, от того, что вы с нами.

ДУНЯ. Ага, от того, что просто дурра, не сидится старушенции на месте. Хочется в центр внимания, а где он сегодня?

ЛЮДМИЛА. Вы считаете, что мы сейчас в самом центре событий, мы решаем? Да, мы ответственны за историю.

ДУНЯ. Ох, какая вы напыщенная и самовлюбленная. Центр это следственный изолятор, а нам до него еще четыре шага.

ЛЮДМИЛА. Каких еще четыре шага? Идет кто-то. Темно, не пойму пока.

ДУНЯ. Первый шаг это всем собраться. Второй шаг — предательство. Третий…

ЛЮДМИЛА. Какое предательство?

ДУНЯ. Обыкновенное предательство, историческое предательство. Такое предательство — броня просто, а не предательство. Такое, от которого мороз по коже, предательство от того, от которого не ждешь, от самого близкого и любимого. Встречайте, Людмила, гостя. Кто его знает, может это он.

ЛЮДМИЛА. Кто? Предатель?

ДУНЯ. Нет, председатель.

(Входит Арам).

АРАМ. Здравствуйте. Как обстоят дела? Все идет по плану, только по вашим лицам вижу: вы не любите друг друга. Заметно, что вы, как только встретились, сразу не полюбили друг друга. Вы, Дуня, могли бы её полюбить, да не решаетесь, вас сомнения одолевают всё время. Вы, Людмила, любите время и мужчин. Мужчин любите сильных, смелых, безрассудных. Не любите давать им время на размышления. Итак, к делу. Людмила, докладывайте по процессу. Можете звать меня Арам. Я подписывал инструкции и депеши от имени общества.

ЛЮДМИЛА. За прошедшее с моего прибытия время все идет по разработанному плану. Миша и Слава были на месте, все было подготовлено. Я проверила отчетность, бланки и квитанции. Дуня появилась сразу после сигнала, заминки не было. Миша находится на посту. Слава только что дал второй сигнал. Разрешите показать документ. Подписывать будете?

АРАМ. Я посмотрю документ, положите на стол. Ознакомлюсь и завизирую. А сейчас пригласите Славу, я должен на него посмотреть и дать следующие указания. Дуня, вы можете отдыхать. Но перед этим отчитайтесь, что видели по дороге.

ДУНЯ. Видела журавлей. Два механических соллекткара на другой стороне пруда. Роту солдат и взвод автоматчиков за кладбищем в овраге. Маскируются под продавцов искусственных цветов. Ничего не обычного, если не считать журавлей, которые патриархально летели на восток. Знаешь, Арам, я спинным мозгом чувствую засаду. А тут все спокойно, меня даже ревматизм отпустил, а он меня не подводит. К неприятностям всегда ломит.

АРАМ. Спасибо. Очень важно. Теперь Слава. Приглашайте.

ЛЮДМИЛА (Открыв дверь.) Слава, можете проходить, вас вызывают.

(Входит Слава.)

СЛАВА Спасибо, Людмила. Разрешите сказать?

АРАМ. Докладывайте.

СЛАВА. Доложить. По прибытию на место… на объект, мной была проведена работа по выданной мне инструкции, все пункты которой я выучил наизусть. Рассказывать?

АРАМ. Лишнее.

СЛАВА. Осмотрев дом… объект, я дал первый одиночный сигнал, Миша пришел в точно рассчитанное время. Миша мне знаком по его деятельности, лично мы не встречались.

АРАМ. Это мне известно. Как он вам?

СЛАВА. Миша интересный, злой, не разговорчив. Груб, порой чересчур. Мне кажется, он не понимает общей цели, но готов на действия. По моим наблюдениям, он в смятении, в глубокой депрессии. Ненависть к миру, самое главное — ему надо что-то сказать. Могу ошибаться, возможно, это личное дело, которое он ставит выше общественного. С таким настроением он может совершить промах.

АРАМ. Хорошо. Спасибо, я вас услышал. Нам необходима такая личная заинтересованность каждого. Слушайте меня сюда. Каждый на своем месте — это точно откалиброванный элемент механизма. Каждый из вас должен быть лично заинтересован, и это личное должно быть превыше общественного. Я дал вам распоряжения полгода назад, вы должны были подготовиться. Сегодня не то время, когда можно спорить, сегодня нужно исполнять. Вы, Слава, дали правильную оценку Мише. Мы возлагаем на него ответственный момент в акции. Можете идти. Людмила, объясните ему, что он должен делать.

ЛЮДМИЛА. Пункт три, приложение второе, исполнитель Слава. Выходите, приглашаете Мишу, остается и дожидаетесь следующего. Будьте предельно внимательны и осторожны. Не забудьте предупредить о мерах безопасности. Ваша задача — находиться, а это значит — не отлучаться, не отворачиваться и наблюдать. Вот вам устройство. Помните, оно запрещено. Если будут арестовывать — скажете, что вам подбросили. Не снимайте перчатки, не оставляйте следов, не плюйте на устройство, у них есть тест. Идите, караульте.

АРАМ. Дуня, а вы что скажете по поводу Миши? Чувствуете в нем реальную силу? Или он борющаяся душа?

ДУНЯ. А что мне его душа, мне его характер понять надо. Он, конечно, слаб, но в этом его сила. Помните, как все просто у творческих психопатов? Важно направить и объяснить, что как он должен жить. Сколько таких пошло по пути исполнителей! Как они прекрасны в своей вере! Или наоборот: они прекрасны, когда в состоянии аффекта бросаются, и в немощи своей, в своей наивности — они недосягаемы. Милые моему сердцу неуравновешенные поэты! Что я вам скажу, вы не помните, как умеют молодые женщины управляться с такими мужчинами, а я была молода. Ох, как я была права, когда говорила что не только красотки, любая женщина может править миром. Главное широко шагать и вовремя прятаться за спину мужчины.

АРАМ. Не стесняйтесь меня, говорите прямо. Опрокидываться на кровать и расставлять ноги. Это великая стратегия. А еще — вовремя избавляться от мужчин, отправлять их на бойню. Брутальные самцы любят убивать во имя! Вы считаете, он готов?

ДУНЯ. Мне нечего считать. Мой тайный счет на островах опять арестовали. Я сказала то, что сказала. Решать вам и старшим товарищам.

(Входит Миша.)

МИША. Привет.

АРАМ. Молчи. Твое настроение мне нравится. Когда мужчина молчит — он сосредоточен и точен. Смотрю на тебя и радуюсь. Давай сядем, я не могу с тобой говорить стоя. Ты давно толкаешься на передовой. Это Люда, ты ее знаешь, а это Дуня. Не говори ей «баба Дуня», она терпеть этого не может. Не потому, уже в возрасте, ей не нравится словосочетание «баба Дуня». Она из ранних феминисток. Мне самому не просто говорить этой прекрасной старушке «Дуня». Но куда деваться, она женщина, а просьба женщины даже для меня законное требование. Как там, на посту, все нормально?

МИША. А что нормального?

АРАМ. Я Арам, я писал тебе.

МИША. Ага, Арам. Ну.

АРАМ. Что ты такой напряженный? Сейчас все соберутся — поговорим и разойдемся. Ты хотел участвовать. Предлагал идеи. Идеи твои правильные, многое учтено, некоторые приняты. Не парься. Все идет по плану.

МИША. А моя судьба захотела на покой. Я обещал ей не участвовать в военной игре.

АРАМ. Там всё будет бесплатно, там всё будет в кайф? Там, наверное, вообще не надо будет умирать? Никто не собирается умирать.

МИША. Нормально все.

АРАМ. Короче, чтобы сразу было понятно. Хочешь — страдай, хочешь — живи со своими депрессняками. Это твоя жизнь, твои тараканы. У меня своих хватает, когда мне скажут, как я обязан поступать, что нужно жить по правилам… А эти дебилы с позитивом! В говне, но с позитивом, — они учат меня жизни. Пусть не лезут. Я к тебе не лезу, живи, как хочешь. Сегодня ты пришел — и спасибо, ты решил нам помочь, хорошо, ты сам, ни кто тебе не диктовал. А что правил много и Людмила всех достала, тебя не касается.

МИША. Мне пофиг.

АРАМ. И я говорю пофиг она со своими правилами. У тебя своя жизнь, тебе жить её по твоим правилам. Сегодня важный день, надо подождать остальных. А ты пьешь.

МИША. Не пью теперь.

АРАМ. Ладно, а то у меня немного есть.

ДУНЯ. А я пью.

АРАМ. Людмила! Рюмку и стакан чаю. (Мише.) Может, чай будешь?

МИША. Я бы лимонаду.

АРАМ. Людмила! Стакан лимонаду Мише!

ЛЮДМИЛА. Все готово. Пожалуйста. Вам чай. Вот лимонад. И вы пейте на здоровье.

ДУНЯ. Вот спасибо, голубушка.

АРАМ. Слышали? Идут. Впустите.

(Входят Маша и Даша.)

МАША. Мы вовремя?

ДАША. Ничего не перепутали?

АРАМ. Люда, вызовите Славу. (Обращаясь к Маше и Даше.) Подойдите ближе. Вы все перепутали, вы пришли не вовремя, не дождались сигнала. Как вы прошли?

МАША. Нас подвезли.

ДАША. По дороге встретили машину, парни сказали, что могут подвезти, но только не с парадной аллеи, а с огородов. Там мы перелезли через ограду и зашли. Поэтому и раньше пришли. А что, не удобно? Вы бы предупредили, что нужно точно.

МАША. Не смотрите на меня так. Не пучь глазки, паренек. Тебе же сказали: раньше сядешь — быстрее выйдешь. Давайте к делу: мы принесли, что вы просили. Согласились участвовать в этом мероприятии. Хотя я вам отвечала, что мне не нравится ваша конспирация. Дело есть дело, мы вам услугу — вы нам гонорар.

ДАША. Маш. Попроще будь, а то мне кажется, мы как проститутки. Вы кто? Нам Арам нужен.

ЛЮДМИЛА. Это Арам.

МАША. Хорошо. Арамчик, что молчишь? Есть что сказать или будем в гляделки играть? И мы при всех будем говорить или один на один?

ДАША. А и правда, дело конфиденциальное, я бы сказала — секретное. А тут, я вижу, семейная обстановка. Все в сборе: мама, бабушка и хорошо сохранившийся папаша.

МАША. Я устала говорить в пустоту. Алё?

АРАМ. Садитесь и помолчите. Эта информация не для меня, вы опередили того, кто должен ее принять и рассчитаться. Ждите. Молча.

МАША. Ого, как? Ладушки.

ДАША. Подождем.

(Оглядывается и садится рядом с Мишей.)

МАША. Я постою.

ДАША. (Обращаясь к Мише.) Мне кажется, мы встречались, но я не помню, может, в университете или на собрании. Точно! На литературном вечере памяти того поэта, которого нельзя было читать. Простите, не помню, как вас зовут.

МИША. Нас не знакомили.

ДАША. Вы выступали. Вас объявляли.

МИША. Миша.

ДАША. Даша.

(В дверь стучат.)

АРАМ. Впустите.

(Входит Слава.)

СЛАВА. Вызывали?

АРАМ. Что там?

СДАВА. Все в порядке. Сигнал подан. Ответ получен. Жду.

АРАМ. А эти как прошли?

СЛАВА. Кто?

АРАМ. Эти.

СЛАВА. Я не видел. Могу предположить, например, что через сад. А что?

АРАМ. Умный.

СЛАВА. Простите?

АРАМ. Идите.

СЛАВА. Как скажете.

(Слава выходит.)

МАША. (Обращается к Дуне.) А вы его бабушка?

ДУНЯ. Что ты я, Дуня. В гости зашла. Передохнуть. Гуляла в окрестностях, в моем возрасте гулять полезно, но утомительно. А что, хороший мальчик. Хочешь познакомиться?

МАША. Вроде познакомились.

ДУНЯ. Не кипешуй. Он не плохой. Немного суровый, пойми, такая ответственность в юные годы! Это надо взвалить на себя. Сколько людей за ним!

МАША. Молодой лидер.

ЛЮДМИЛА. Вы будете его обсуждать вслух?

МАША. Нет, шептаться будем или нам в туалет выходить носик попудрить.

ЛЮДМИЛА. Вас просили помолчать.

ДАША. А вы ему кто?

МИША. Дед пихто.

ДАША. Смешно. Угостите даму лимонадом.

МИША. Спросите её.

ДАША. А вы не можете этого сделать? Вы напряжены, у вас что-то случилось? Я могу помочь.

МИША. Спасибо.

ДАША. Спасибо, да или спасибо, нет?

МИША. Нет.

ДАША. Что нет? «Нет» — я уже не смогу вам помочь или «нет» — вы сами справитесь?

МИША. «Нет» — у меня все хорошо.

ДАША. Ну, слава богам. А вы каким молитесь?

МИША. Единому.

ДАША. Видите. Молитесь, значит, надеетесь или помощи просите, может даже не за себя, а за кого-то. Значит, вы человек добрый, отзывчивый и понимаете, что вам помощь нужна. Боги не всё могут, вернее всё, но им иногда некогда. В смысле, очередь не доходит. Приходится людей просить. Я могу помочь, вы только попросите. Когда молитесь, как бога называете?

МИША. Бог.

АРАМ. Слушай её, Миша. Она сейчас все тебе расскажет и богу молиться научит, и по-своему жить заставит.

ДАША. Как это — заставлю? Я никого заставлять не хочу и учить не буду. Я же спрашиваю. Помочь хочу. Может, богу не досуг.

АРАМ. Богу все досуг, Он за шесть дней мир сотворил, а потом почил. Каким же образом Он почил в день, который не сотворил? Или каким образом сотворил его после шести дней, когда в шестой день закончил все дела творения, и в седьмой не сотворил уже ничего, а почил от дел Своих? Или, возможно, Бог сотворил только один день, все же прочие были лишь его повторением, почему и не было нужды творить день седьмой, который был лишь седьмым повторением первого дня? Действительно, свет, о котором написано: «И сказал Бог: да будет свет. И стал свет» — этот свет Бог отделил от тьмы и назвал его днем, а тьму назвал ночью. Именно тогда Бог и сотворил тот «день один», повторение которого Писание называет вторым днем, далее — третьим, и так вплоть до шестого, в который Он закончил все дела Свои; седьмое повторение этого первоначально сотворенного света и получило название седьмого дня, в который Бог почил. Отсюда, седьмой день не есть какое-либо новое творение, а то самое, седьмой раз повторяющееся творение, которое создано было, когда Бог свет назвал днем, а тьму — ночью. И чем ты можешь помочь богу?

ДАША. Я не богу хочу помочь, а человеку. Ему — помощь нужна.

АРАМ. Помогайте.

МАША. Начитанный. (Цитирует.) «Великое светило! К чему свелось бы твое счастье, если б не было у тебя тех, кому ты светишь! В течение десяти лет поднималось ты к моей пещере: ты пресытилось бы своим светом и этой дорогою, если б не было меня, моего орла и моей змеи. Но мы каждое утро поджидали тебя, принимали от тебя преизбыток твой и благословляли тебя. Взгляни! Я пресытился своей мудростью, как пчела, собравшая слишком много меду; мне нужны руки, простертые ко мне. Я хотел бы одарять и наделять до тех пор, пока мудрые среди людей не стали бы опять радоваться безумству своему, а бедные — богатству своему».

ДУНЯ. Ты это к чему, внучка?

МАША. Да так, к слову пришлось.

ДУНЯ. Умница. У меня с памятью уже не то. Помню, конечно, как все кругом должно быть. Но иной раз думаю: а может, не помню, а только думаю, что помню? Знаешь, ложные воспоминания. Сначала я долго жила и говорила всем, что я дочь Мата Хари. Чтобы лишнего не спрашивали. А потом придумала, что бедная Маргарета Зелле — моя бабушка. История стала запутанной! Бабка — дочь короля Эдуарда VII и индийской княжны. Моя мать, Гертруда, яко бы умерла от сифилиса, на самом деле её выкрала спецслужба. Я уже здесь родилась. Я так поверила в эту мной придуманную историю, что однажды пришла в школу, в которой по легенде училась, и стала спрашивать, где моя первая учительница.

МАША. Трезвой?

ДУНЯ. Да, абсолютно. Так поверила за много лет жизни под прикрытием, что страшно стало, а нет ли у меня сифилиса? Не бойся, это вообще вранье. У папы не было сифилиса. Их с братом служанка отравила. Да шучу. Я потом много лет себя в порядок приводила. Всем правду рассказывала, вот и стала такой.

МАША. А вы кто?

ДУНЯ. Некоторые называют Прада-матка, но это не литературно. Какая я матка. Детей у меня нет. Матка по-русски — нечто генитальное. За правду все с ума посходили. Просят иногда проконсультировать, как быть, где врать, где правду сказать. Я когда начинаю прибаутками говорить — меня саму воротит. Старушка веселушка.

МАША. Даже смешно. А что вы употребляете?

ДУНЯ. Это он налил. Арам, угости девушку, она тебе еще пригодится.

ДАША. Маш, и мне пять капель в лимонад. Мы пока не спешим.

МАША. Не спешим. Мы по делу, а дело ждет и терпит. Да, молодой человек? Это я не тебе, мальчик, а Мише. Вы ухаживайте за моей подругой, чтобы ей нескучно было.

ЛЮДМИЛА. Вот, возьмите.

МАША. Да вы побольше лейте, чтобы лишний раз не ходить, и Дуне подлейте. За успех нашего безнадежного предприятия друзья!

МИША. Спасибо.

АРАМ. Я бы поостерегся говорить о безнадежности. У нас четкий план. Я не намерен действовать как ребенок. Никакого экспромта. Экспромт приводит к террору, а террор это крайняя форма панического страха. Террора не будет, будет тотальное следование плану. Наша задача — подготовка. Мы должны сегодня все вовремя делать и быть дисциплинированными. Вот вам пример.

МАША. Учит или наставляет?

ДУНЯ. Выступает, это нормально.

АРАМ. Пример простой. Вам было сказано, и вы приняли эти условия, быть вовремя. Вы пришли раньше. Это могло нарушить всю цепь. Теперь вы мешаете подготовке, я еще не знаю, как это отразится на дальнейшем. Теперь я вынужден думать и принимать решения, исходя из изменившейся обстановки. Дуня, как думаешь, кто их привез?

ДУНЯ. Всякое может быть. И спецслужбы родные, и рыбаки, и фермеры.

АРАМ. Уже три варианта. И каждый вариант несет свое продолжение событий. Не будем углубляться и фантазировать. Необходимо принять решение. Какое решение? В пункте 12 точка три сказано: вы приносите информацию после того, как будет выполнен пункт 12 точка два. Теперь все иначе. В этом пункте сказано, что гость будет точно во столько, и между вами — столько времени. В этот отрезок времени каждому необходимо выполнить свое задание. Вас, женщины тут не должно быть. Поэтому пейте и выходите в туалет. Это единственное правильное решение.

МАША. В смысле — «единственное правильное»?

ДАША. Все остальные не правильные. Он нас за дур держит.

ЛЮДМИЛА. Вас ни кто не держит, вы сами приняли приглашение, пора в вашем возрасте отвечать за решения и контролировать поступки. Никто вас не принуждал, но вы толкаете нас на такое, с позволения сказать, решение проблемы.

МИША. Что за проблемы?

ЛЮДМИЛА. Проблема неисполнения договора и самовольного изменения утвержденного плана. Так что берите стаканы, марш в туалет.

МАША. А можно на кухню?

ЛЮДМИЛА. Арам, можно им на кухню?

АРАМ. Можно.

ДАША. Миша, вы еще не уходите?

МИША. Нет.

МАША. (Дуне.) Бабушка вы тоже тут еще?

ДУНЯ. Тут деточка, тут.

(Маша и Даша уходят на кухню. Открывается дверь, входит Слава.)

СЛАВА. Ушли, все спокойно?

АРАМ. Да.

СЛАВА. Проходите, пожалуйста.

(Входит Боян.)

БОЯН. Здравствуйте. Ситуация вышла из-под контроля. Арам, вы не справились, ваша карта бита. Я не задаюсь вопросом, как это получилось. Не я должен решать, что с этим делать, это ваша роль. Дуня и Людмила, всё, что от них требовалось, сделали. Людмила, вы мне расскажете, как всё было. Дуня, поправишь её, если она что-то упустит. Арам, не переживай, малыш. Миша, не хотите сесть поближе?

МИША. Не хочу.

БОЯН. А вы, Слава?

СЛАВА. Да, я присяду. Но могу и пешком постоять.

БОЯН. Людмила, как было?

ЛЮДМИЛА. Они шли по своему маршруту. Время движения — 27 минут. Должны были подойти со стороны аллеи, ближе фонтана. Но в районе перекрестка встретили автомобиль, в котором находились двое неизвестных, предложили их подвезти. Но подвезли не со стороны парадного подъезда, а со стороны сада. Исходя из реплики про огороды, Дуня предположила, что это были местные рыбаки или фермеры. Было предположение, что спецслужбы, но только местные называют эту сторону огородами, это известно из предварительных отчетов. Время их прибытия я зафиксировала. Время, которое они были, с нами контролировал уважаемый Арам. Все разговоры записаны, я могу их сейчас проанализировать. Устройство у Славы? В настоящий момент они изолированы, мы можем их слышать.

СЛАВА. Заберите. Мне не надо.

ЛЮДМИЛА. Включить трансляцию?

АРАМ. Включайте. Необходима информация, чтобы принять решение. Сейчас самый важный момент: мы продолжаем операцию или переходим к дополнениям нашего плана. Это моя ответственность.

БОЯН. Это твоя ответственность.

СЛАВА. Простите, но не кажется ли присутствующим, что это вмешательство в личную жизнь? Я так понимаю, мы тут как раз и собрались, чтобы поговорить, нет — решить, как быть, чтобы наша личная жизнь оставалась нашей личной жизнью. Миша, что вы скажете?

МИША. Ничего.

ЛЮДМИЛА. Слава, мы не будем спорить. Да, цель наша — это личное счастье в свободном обществе.

ДУНЯ. Или личная свобода в счастливом обществе.

ЛЮДМИЛА. Извините, ошиблась, спасибо. Слава, мы определились с целью, наши методы просты.

СЛАВА. Я понял. Если для дела надо — то пусть, конечно.

АРАМ. Обсудили, я жду.

ЛЮДМИЛА. Пожалуйста, готово.

(Включает трансляцию. Голоса Даши и Маши из кухни.)

ДАША. Пошел он к черту. Представляешь, я говорю, не хочу в клуб, там не поговорить.

МАША. Ага, ты ему намекаешь: пойдем, поговорим.

ДАША. Я ему почти прямым текстом говорю: голова болит, не хочу, пойдем, погуляем. Тебя, говорю, дома нет — скучно одной.

МАША. Не, так они не понимают. Я из библиотеки шла, всю дорогу думала о Раскольникове: вот за что, за что он эту шлюху, Соню полюбил или пожалел? А потом она его? Зашла в кофе, сижу, грущу, так мне их жалко стало, его посадили из-за старухи. Напротив парни сели, вроде нормальные. Слышу, говорят про ньютоны на метры, разгон за секунды. О чем они так серьезно могут говорить, о каких разгонах, когда мир рушится, любви нет? Они нас не понимают.

ДАША. Ты курицу будешь? Тогда я белое мясо возьму. Подай огурец. Я так есть хочу в последнее время, что мне страшно за себя. Ты видела эту новую зав кафедры, помнишь ее?

МАША. Угу, когда я поступала, она была такая стройняшка, правда, уродина, как можно жить уродкой? Ты вспомни, с кем она ходила, сын прокурора. Вкусное пирожное.

ДАША. Как ее разнесло! Надо за собой следить. Хочешь мороженое? Я так много ем, тебя не напрягает?

МАША. Нисколько, я тоже поесть люблю. А может, ты беременна?

ДАША. Надо подумать, прежде чем отвечать. Если беременна, это не плохо, я же женщина, но мама с папой спросят — от кого? Это можно посчитать, я приличная, и всех помню. Я не слишком умничаю? Ты дура, Маш, я не беременная пока.

МАША. Не нервничай, это не зачет по истории международной журналистики. Где Сульфульмулюкова, Кара-Мурзу и Бовина надо цитировать. Беременна или нет — жизнь покажет. Подай мне банку варенья.

ДАША. И корзину печенья. Все же они с другой планеты, и это эксперимент над человечеством. Я ему говорю, по телефону, что весь вечер свободна, а он: давай, прям у клуба встретимся. Мне эти клубы совсем не нравятся, ни поесть, ни выпить. Шумно.

МАША. Да ты точно беременна.

ДАША. Тебе что, больше поговорить не о чем? Коллайдер наладить не могут, графен получили, Яблоко упало под китайцев, а у тебя одни мысли — поесть и беременна. Ты кефир будешь или в сумку поставим в библиотеку возьмем, позавтракаем?

БОЯН. Все спокойно. Выключайте. Дорогой Арам, принимай решение.

(Выключает трансляцию.)

АРАМ. Будем выводить из операции. Людмила, напомните, что там у нас в плане. Смотрите в приложении.

ЛЮДМИЛА. Подождите.

ВТОРОЕ ДЕЙСТВИЕ

(Те же, там же.)

СЛАВА. Кто там?

ЛЮДМИЛА. Где?

СЛАВА. Не слышали? Там в окно видно было, кто-то ходит.

ДУНЯ. Вы у окна стоите, вам виднее. Кто может сюда зайти, в такую даль. С другой стороны, всякий сброд по лесам бродит, в землянках живет, от цивилизации прячется. Вышли посмотреть, кто тут собрался или за гвоздями пришли, их в заборе набито, как колючая проволока.

МИША. Красиво намекаете.

ДУНЯ. К слову пришлось. Я когда мимо шла, чуть юбкой не зацепилась.

АРАМ. Необходимо проверить. Отвлеклись, и начались непредвиденные события. Идите вдвоем и проверьте, кто там. Людмила, второй выход.

СЛАВА. Что проверить?

АРАМ. Идите, вокруг дома посмотрите, кто там может быть.

МИША. И что?

СЛАВА. Да, и что делать, если там кто-то есть?

АРАМ. Не ставь мне вопросы. Выполняй.

(Входит Даша.)

ДАША. Тут кто-то ходит вокруг дома. Маша послала сказать, она там смотрит на них.

АРАМ. Кто? Сколько?

ДАША. Кажется, двое. Машка двух видела. Мужики, наверное. Что делать?

МАША. (Входит.) Они туда пошли, к саду.

АРАМ. Выполняйте.

СЛАВА. Ага, а задача какая: посмотреть или поймать? Допросить, а может ликвидировать? Что там у вас по плану, в инструкциях? Кто эти инструкции составлял?

ЛЮДМИЛА. Вы же и составляли. Каждый имел возможность ознакомиться с общими вопросами и представить соображения к их реализации. Каждый внес свои предложения, и на их основе комитет составил план, который я отредактировала и отправила каждому часть, в которой прописаны его действия. Всего плана по нашему плану не должен был видеть никто.

МИША. И даже он?

ЛЮДМИЛА. Кто, Арам?

МИША. Боян.

АРАМ. Миша! Если вы помните, в инструкции четко сказано, что задавать вопросы о статусе члена группы не имеет право ни один член группы.

СЛАВА. То есть я, мы и девчонки не имеем права спросить, зачем он здесь и какая его задача и что он знает? Вот Дуня не скрывает, для чего пришла.

МАША. Совершенно в дырочку, он пришел последним, за ним хвост, а нас на кухню. Еще, наверное, подслушивали.

ДАША. Нас что ли подслушивали? Блин, я разоткровенничалась, есть хотелось.

МАША. Не бери в голову, ну послушали. Пусть хоть подсматривают, нам скрывать нечего.

ДАША. Мы девушки честные.

ДУНЯ. Вот она, истина.

МИША. И что он молчит?

ЛЮДМИЛА. Миша, я вам объяснила: имеет право, такое же, как и вы. Мы же вам вопросы не задаем о вашей социальной ориентации. Мы знаем только то, что вы согласились на определенные действия в рамках принятого плана.

АРАМ. Повторю. Общего руководства нет и не может быть. Концепция разделения ответственности, принятая на прошлой встрече предыдущей группы, утверждена. В ее рамках разработан план действия нынешний группы. Проведя сегодняшнее мероприятие, мы должны были… Вы знаете, что мы должны.

СЛАВА. Может, посмотрим, кто там ходит? Я хочу напомнить, что, собравшись, каждый из нас нарушил несколько законов. Во-первых, мы вышли из-под непрерывного наблюдения, выключив устройства, отключив дятлов, в смысле — передатчики слежения за территорией. Все не оставили записи в личных дневниках и не поставили отметки в навигаторах. Только за это нас можно привлечь. А я в свое время, уклонился от принудительного проживания в казармах, тогда это называлось отсрочкой. Диссертацию писал, теперь это приравнивается к нарушению гражданского кодекса. Меня из академии могут выгнать, уже прислали уведомление о невозможности занимать руководящий пост.

АРАМ. Не переживайте. Из академии вас могут выгнать за то, что вы не подписали обращение в поддержку строительства спортивно паркового комплекса развития культуры.

СЛАВА. Откуда вы знаете?

МИША. Следят.

ЛЮДМИЛА. Может, еще напитков?

АРАМ. Позже, сейчас необходимо собрать информацию, кто там в саду.

ДАША. Маш, может, посмотрим?

МАША. Без вопросов, пошли.

МИША. Я с вами.

СЛАВА. А я останусь. Мне можно остаться?

АРАМ. Извольте. Маша, Миша и Даша

ДУНЯ. Какой слог! Людмила, несите напитки, коль пошла такая пьянка. И дверь за ними прикройте, по ногам тянет сквозняком.

БОЯН. Вот и разобрались.

ДУНЯ. Ссут молодые люди, жить хочется, привыкли к достатку и грехам.

ЛЮДМИЛА. Выбирайте выражения.

ДУНЯ. Если я буду выбирать выражения, получится лажа. Кураж пропадет и ложь попрет. Ссут, конечно, и никак иначе. Скажи я «бздят» –не то будет. «Бздят» — уже серьезно боятся. А они — трусят в трусы.

СЛАВА. Тут, кстати, такой туалет ухоженный. Мрамор, бронза, зеркала.

АРАМ. Это к делу не относится. Сейчас лучше помолчать, пока не поступит новая информация.

БОЯН. Давайте пить чай. Людмила, мне, пожалуйста, подайте чайку. Без сахара и лимона. Затягивается наше мероприятие. Я уже должен был все сделать. Мы бы приступили к реализации первого приложения.

АРАМ. Мы предвидели, в плане прописано, что в таком случае делать. Пейте чай, пожалуйста, и не волнуйтесь: все под контролем.

БОЯН. Надеюсь. Дуня, расскажи что думаешь, сможет следующая группа продвинуться если мы сегодня не до конца выполним поставленную задачу?

ДУНЯ. Сам что думаешь? Или так, просто время тянешь? Сейчас девочки придут — и начнем. Арам, а ты почему у них не забрал информацию? Пока не выяснят, кто там, боишься её в руки брать?

АРАМ. Я не боюсь, я не имею права до выяснения чрезвычайных обстоятельств, в которые они нас поставили, ознакомиться с этой информацией. Только после того, как я с ней ознакомлюсь, удостоверившись в надежности курьера, — буду действовать далее.

СЛАВА. А если кто выпадает из цепочки намеченного плана, и в приложениях и замечаниях, нет пункта, прописывающего наши действия, — кто принимает решение? Арам?

ЛЮДМИЛА. Да, обязанность принимать некоторые чрезвычайные решения возложена на Арама. Но только в рамках данного события. Напомню вам, что у каждого были все правила, и вы должны их знать.

СЛАВА. Я прочитал, но был так занят, что выучил только то, что касается лично моих действий, а общие пункты только просмотрел.

БОЯН. Слава, не принимайте так близко к сердцу все, что происходит. Относитесь к этому, как к загородной поездке с девочками. Тем более девочки есть. Вы бывали когда-нибудь с друзьями на даче? Когда вы не хозяин и сначала стесняетесь, а потом поддаетесь общему настроению и раскрепощаетесь, и вам легко в компании, вы с ней сливаетесь и способны на общее веселье и маленькие глупости? Отпустите себя.

СЛАВА. Легко вам говорить, вы понимаете ситуацию, а мне многое не ясно и непонятно дальнейшее.

БОЯН. Что не понятного, сейчас девочки все выяснят, придут, Арам посмотрит информацию. Скажет мне. Я сделаю свое дело. И все.

СЛАВА. А я?

АРАМ. Вы получите инструкции, отдельные инструкции, и будете действовать согласно плану. Сколько можно об этом говорить. Если вы забыли свои действия, то Людмила вам напомнит.

ЛЮДМИЛА. Напомнить?

СЛАВА. Да нет, я свое помню, мне вообще интересно.

ДУНЯ. Слава, не стоит сейчас все знать, сейчас нужно пить чай и ждать. Можете слушать и даже говорить. Думать не надо.

ЛЮДМИЛА. Будешь много знать — скоро состаришься.

ДУНЯ. Видишь, она знает законы природы. Как-то я пила чай с одним знатоком природы, он жил долго и знал много. Бывало, выйдет на крышу дома, в котором жил, сядет в кресло, возьмет бинокль и смотрит на город и горы. С одной стороны у него был город, а с другой горы. Он все сравнивал и не мог понять, почему так красиво и умно все устроено. Говорил о гармонии и о том, что человек часть природы и живет по законам гармонии и строит свои города, как горы, — такой же хаос. Ему нравилось смотреть, как люди живут прямолинейно в этом хаосе, и как горы живут — как камни срываются, как деревья карабкаются. Странный был старикашка. Говорил, что в юности летал в космос. Знал много, иногда собирал молодежь вокруг, рассказывал им о том мире, в котором есть причина жить. Давно его не видела. Загадочный мужчина.

БОЯН. Поучительно.

(Входят Маша и Миша.)

МАША. Только спокойно, мы их привели.

ЛЮДМИЛА. Сюда?

МИША. Ну да.

АРАМ. Заходите.

(В комнату входят Анжела и Люций за ними Даша.)

АРАМ. Здравствуйте. Что вам угодно?

АНЖЕЛА. А вам?

МАША. Мы пригласили их чаю выпить. Людмила угостите.

АРАМ. Присаживайтесь. Сахар, лимон?

АНЖЕЛА. Спасибо, и сахар, и лимон. Два стакана, пожалуйста.

АРАМ. Устали?

АНЖЕЛА. Да нет, не устали. Пригласили девушки, неудобно было оказывать, сегодня редко кто в гости завет, а у вас сразу видно — большая компания. Вы любите бывать за городом? Когда то это было популярно — выезжать на природу, жить за городом. Простите за прямой вопрос: вы не боитесь?

ДУНЯ. Ну вот, даже не знакомый человек с первого взгляда видит, что вы все ссыте. Нет, душечка. Как вас зовут, если не секрет?

АНЖЕЛА. А каким секретом может быть имя? Анжела я.

ДУНЯ. Анжела, главное, вы не бойтесь. Да, компашка странная, это не сложно заметить: и страх, и напряженность от некоторых такая, что пахнет уже неприятно.

СЛАВА. Какая навязчивая сегодня за тема! Взрослые образованные люди, а юмор клозетный.

МИША. Сам начал.

ДУНЯ. Ах, вот кто начал. Анжела, не бойтесь, они вас больше боятся.

ЛЮЦИЙ. В том и проблема, что боятся. Со страха, в панике, могут и дел натворить.

АРАМ. Что вы хотите этим сказать?

ЛЮЦИЙ. Вы не поняли или не слышали?

МАША. Время идет, ваше решение, Арам. А то нам пора.

БОЯН. Да пора решать.

АРАМ. Хорошо.

МИША. А я бы подождал.

СЛАВА. У меня есть предложение. Мы с Мишей с самого начала — можно ли перекусить? А то девушки были на кухне. Может поедим?

ЛЮДМИЛА. Я могу предложить бутерброды.

ДАША. А чей вообще холодильник?

МАША. Да, простите, чей он? Мы без спроса напали на него.

ДАША. Ничего?

ЛЮДМИЛА. Ничего.

ДАША. Ну, слава богу. Ребята, хотите, я приготовлю что-нибудь? Я вообще не люблю готовить, но понимаете, кушать надо. А может быть, мне не хочется, я же все время одна.

МАША. Почему одна?

ДАША. В смысле, сначала мама готовила, а потом я одна стала жить, и о ком заботиться? О своем желудке я пока не сильно забочусь. Мне времени жалко. Так готовить бутерброды?

ЛЮДМИЛА. Идите уже.

АРАМ. Миша, помогите ей.

МИША. Не хочу.

СЛАВА. Тогда я, разрешите?

АРАМ. Пожалуйста.

БОЯН. Поужинаем.

МАША. (Люцию.) А вас как зовут?

ЛЮЦИЙ. Вам обязательно знать или можно соврать? У нас с Анжелой разное мнение по этому вопросу.

МАША. Что, имя неблагозвучное? Типа Дуриман?

ЛЮЦИЙ. Имя как раз звучное, но зачем вам его знать? Просто для обращения? В связи с этим все время думаю об одной истории. Был у меня знакомый, он в некоторых обстоятельствах предлагал звать себя Эй. Это нормально: Эй, ты! Он был парнем, озабоченным своим одиночеством, и любил ставить себя в неловкие ситуации. Развлекался. И «Эй» ему подходило.

МАША. Что значит развлекался?

ЛЮЦИЙ. То и значит. Считал, что необычные, не прогнозируемые, не просчитанные ситуации это интересно, потому что все основное время он был увлечен работой, а работа была скучной и монотонной. Он в банке перекладывал бумаги, за это получал деньги.

МАША. И чем кончилось?

ЛЮЦИЙ. Не кончалось. Думаю, он и сейчас может развлекаться.

ДУНЯ. (Бояну.) Вот слышишь, борода? Люди развлекаются.

БОЯН. Бывает, конечно, интересно — развлекаться. Я бы предпочел ничего не делать, чем развлекаться.

МАША. Я имела в виду другие развлечения. Он же мужчина. Наверное, и женщины иногда развлекаются.

ЛЮДМИЛА. Я так и знала!

БОЯН. Не стоит так убиваться. Вы еще, Людмила, скажите: «ах, эта молодежь! Мы в свое время не такие были!» Да таким же были и за гаражами в пятом классе картинки с сиськами рассматривали.

ЛЮДМИЛА. Что?!Как вы смеете?

АРАМ. Позвольте!

МИША. Во-во.

БОЯН. Да пошли вы в жопу, как говорит Дуня, со своими «позвольте» и «как вы смеете». Что мне не сметь? Если я смею сюда придти — что мне, лицемеров не позволено остановить? Суть слова, суть мысли «не греши» — в мыслях не ври. Мы сюда Дуню позвали, а вы как курица, крыльями хлопаете.

ЛЮЦИЙ. Вы Дуня?

ДУНЯ. Дуня, милый.

АНЖЕЛА. Я тебе говорила, что она еще на родине и не станет уходить.

ДУНЯ. Куда я пойду? Кому я там нужна? Оттуда меня не слышно.

ЛЮЦИЙ. Не думал, что тебя увижу.

МИША. И что теперь?

БОЯН. Арам, вас спрашивают, что теперь.

АРАМ. Это он вообще спрашивает, я могу и промолчать.

БОЯН. Можешь и помолчать, но тебе надо действовать.

МИША. Сначала было сказано поедим.

(Входят Даша и Слава).

ДАША. Бутерброды, пожалуйста. Чай, лимонад

ДУНЯ. А во фляжке осталось?

БОЯН. Осталось, Арам?

АРАМ. Да.

ДУНЯ. Так не тяни.

СЛАВА. Приятного аппетита. И к чему вы, Арам, пришли? Мы будем продолжать или, как написано в инструкции, прекратим?

ЛЮДМИЛА. Слава! Тут же посторонние.

СЛАВА. Что теперь — выгнать их? Они, простите, как в старом кино — свидетели. Они не участники и не члены. Значит, что с ними делать?

МАША. А давайте их усыпим.

ДАША. Смешно.

АНЖЕЛА. Я догадываюсь, что мы вам помешали, но мы не собирались заходить, вы сами предложили. И теперь при нас говорите загадками, это мне кажется неудобным. Вам, может быть, все равно. Правила приличия сегодня странные, неписаный свод этических законов никто не помнит, а новые появляются стремительно, вчера не прилично был говорить о присутствующем в третьем лице, а сегодня уже норма. Так что вам от нас надо?

АРАМ. Это сложный вопрос. Я не могу решить, что нам от вас надо.

ДУНЯ. Арам! Нам от них ничего не надо. Если только ты им не расскажешь, зачем мы тут собрались, и не предложишь принять определенные правила.

МАША. А усыпить было бы проще.

СЛАВА. Да было бы проще всех усыпить. Сегодня уснули, завтра по очереди проснулись и разошлись, при этом хорошо бы ничего не помнить. У меня такое впечатление, что Арам тянет время. И я боюсь: нас уже много, мы тут давно, и возможно, что некоторые из нас не те, за кого себя выдают.

ЛЮДМИЛА. Еще чаю?

БОЯН. Подождите, Людмила. Слава, у вас паранойя, не стоит ее транслировать. Лучше помолчите пару минут.

СЛАВА. А не затыкайте мне рот. Пусть у меня паранойя, я имею права задавать вопросы в рамках правил. И вот у меня вопросы. Сколько времени надо? Нарушения или не нарушения? Мы действуем или не действуем?

ЛЮДМИЛА. Регламент расписан и утвержден.

АРАМ. Он прав, я решил. Людмила, проводи гостей на кухню.

ЛЮЦИЙ. Что это значит?

БОЯН. Он имеет в виду, не могли бы вы пройти на кухню и побыть там совсем немного, пока вас не пригласят?

ЛЮЦИЙ. Не мог бы. Если вам надо, мы просто уйдем. Не на кухню, а совсем.

АРАМ. Этого я не могу вам позволить

ЛЮЦИЙ. Что значит — вы и что значит — позволить? Вы это кто? И позволения мне не требуется.

АРАМ. Вы ставите меня в тупик.

АНЖЕЛА. Люций, не опережай их способность реагировать.

МИША. Кто Люций? Вы Люций? Он Люций! Конец.

ДУНЯ. А ты не догадался что ли? Только доперло, она Анжела, он Люций?

МАША. Это они? До меня тоже только дошло.

СЛАВА. Да неудобно получилось, извините.

БОЯН. Арам прав, он не может позволить, у него нет ни полномочий, ни возможности.

АНЖЕЛА. У вас есть.

БОЯН. У меня есть, но это не мое право.

ДУНЯ. У него все есть, но нет права. Это так смешно выговаривать «нет права». А у кого оно есть? Кто дал право ему или ей? Какое право есть у Арама? У него есть разрешение от нас сегодня решать некоторые вопросы по ходу мероприятия. Так, Людмила не смотри на меня больше, а то я бредить начинаю. Какое право у кого есть? У всех есть право быть человеком, молчать или говорить, и это ваше право перед вами. Остальное — против чего вы все. Это понятно или тупите?

СЛАВА. Я даже не знаю, что сказать.

БОЯН. Об этом я вам и говорил: помолчите, если не знаете.

СЛАВА. Я не молчать хочу, а знать.

МИША. Так думай.

АРАМ. Я все решил. Маша, Даша, давайте. Баян, слушайте.

ДАША. Как скажете, ваше решение. Тысяча тридцать, четыреста двадцать. Двести четырнадцать, сорок пять. Ноль тридцать восемь, два. Сорок пять тысяч семьсот сорок. Десять, сто тридцать четыре. Девять, сто восемьдесят, тридцать шесть. Шесть тысяч тридцать, семь. Сто сорок тысяч семьсот сорок шесть!

МАША. Теперь я. 93 на 62 и на 98.

АРАМ. Понятно, подождите, мне надо подумать.

МИША. 565068, как индекс моего почтового отделения.

СЛАВА. Ты что, умножал?

МИША. Вычитал.

ДУНЯ. А что, хороша кобылка, плодовитая может быть. При таком росте это вполне хорошие параметры.

МАША. Да это не мои, это цифры.

ДАША. Вот повезло, мне столько запоминать надо было, а ей только какие-то параметры. А к тебе не подходят?

МАША. Я в талии толще, ну и грудь.

ЛЮЦИЙ. Теперь достаточно для принятия вашего решения, мы можем идти?

БОЯН. Посидите, куда вам спешить?

АНЖЕЛА. Мы, наверное, вас затрудняем. А это неудобное ощущение — быть помехой. Мы пойдем.

МАША. А давайте вместе пойдем.

ДАША. Если вы не возражаете, мы с вами пойдем и приводим вас, нам пора. Мы свою миссию выполнили. Да?

БОЯН. Да. Только вы должны задержаться. Переданная вами информация вынуждает меня сказать, что мы не сможем провести мероприятие по генеральному плану и будем действовать по-другому.

ЛЮДМИЛА. По какому другому? Уточните, приложение один или два? Вы не имеете права!

ДУНЯ. Вот опять они за права. Людмилочка, вы спокойнее ему напомните, какие у него права в рамках вашего правила.

ЛЮДМИЛА. Я не могу, он не говорит результ. А я его и не имею права знать.

АРАМ. Тогда почему возмущаетесь? Может, он действует по инструкции, полученной после принятия информации. Я знаю, от кого он должен был получить информацию, а что она содержит, не знаю, теперь ему решать.

СЛАВА. Мне кажется, у него большие полномочия. А я предупреждал, что полномочия должны быть равными. Нельзя наделять одного такими полномочиями.

ДУНЯ. Славик ты все путаешь, у него нет полномочий, мы наделили его обязанностями принять информацию и принять решение. Вот он и принимает, а вы трясетесь.

СЛАВА. Не трясусь, а переживаю за дело.

ДУНЯ. А что нам делать?

МАША. Может, потанцуем мальчики?

АНЖЕЛА. Мы пойдем.

ДУНЯ. Да оставайтесь. Расскажете, как живется в лесу. Что нового.

АНЖЕЛА. Медведи проснулись.

БОЯН. Давайте не переживать, не спорить и не спешить. Куда вы пойдете, выпейте чаю, поговорите с нами, что нам еще остается в этом мире. Дела делать, бегом бегать –сколько можно суетиться и пытаться устроится получше? Вы зачем ушли в лес, Люций? Как простого обывателя, утомила цивилизация? Или от мира, от его несовершенства отошли? А может, там другой мир, так вы поделитесь с паствой. Не могу понять отшельников, индивидуализм, не прикрытый эгоизм. Я с богом говорю, а вы, мирская мелочь лезете. Так, да? Я вас уважаю не за то, что вы сбежали, а за то, что про вас молва идет. А говорят о вас, как о спасителе. Так от чего нас спасать надо? Я думаю — от лжи и страха, а вы как считаете?

ЛЮЦИЙ. Молва это все. Человек говорящий, но не договаривающийся. Я думаю, а вы делаете. И не спрашивайте меня, я же не ответчик.

АРАМ. Служитель? Чему вы служите, кому вы служите? Люди верят вам, ждут от вас слов, человечеству поддержка нужна. Какие-то ориентиры, чтобы двигаться. Все хотят светлого будущего.

МИША. Скажи — царствия небесного.

АРАМ. Нет, не царствия, а света в будущем.

СЛАВА. Началось. А тебе, Арам, зачем будущее? Оно тебя-то как трогает? Что ты в этом будущем хочешь? Я хочу большую зарплату и дела интересного. Меня будущее не сильно тревожит, только с точки зрения жизни моих детей, но откуда мне знать, какие у них будут запросы. Вот, например, его или ее мама с папой хотели светлого будущего и работали, дома строили, откладывали на черный день…

ДАША. Я про этот черный день чаще думаю, чем про светлое будущее.

СЛАВА. Черный день точно есть, и вера в светлое будущее — есть. А что сейчас?

МАША. Серые будни.

СЛАВА. Каждый день серые. Я радуюсь небу, солнцу, но это не люди, сотворили, это царствие небесное. Люди, до меня столько натворили…

ДУНЯ. Говна.

СЛАВА. Что?

ДУНЯ. Напомнила что ты тоже человек, который ешь, в туалет ходишь, кошку живой рыбой кормишь, по утрам детей птиц ешь. Не отделяйся от людей.

СЛАВА. Да, я человек.

МИША. И как звучит?

СЛАВА. Мерзко.

ДАША. Что вы, мальчики! Не расстраивайтесь. Еще Кант говорил «Во всех суждениях, в которых мыслится отношение субъекта к предикату (я имею в виду только утвердительные суждения, так как вслед за ними применить сказанное к отрицательным суждениям нетрудно), это отношение может быть двояким. Или предикат В принадлежит субъекту А как нечто содержащееся (в скрытом виде) в этом понятии А, или же В целиком находится вне понятия А, хотя и связано с ним. В первом случае я называю суждение аналитическим, а во втором — синтетическим». Так, да?

МАША. Ага, Кант. «Разум есть способность создавать принципы. Утверждения чистой психологии содержат в себе не эмпирические предикаты о душе, а такие предикаты, которые, если они имеются, должны определять предмет сам по себе, независимо от опыта, стало быть, чистым разумом».

ЛЮДМИЛА. А это стенографировать?

АРАМ. Да.

СЛАВА. Что, вы все фиксируете?

АРАМ. Конечно это же документ. И ни каких фантазий.

СЛАВА. Все согласны?

ДУНЯ. Слава, какая разница, Людмила запишет или через неделю это будет доступно всем, только поищи? Что вы так много думаете о себе, про вас никому ничего не надо знать. Я же не знаю, Слава ты, или Мирослав, или Ярослав, или еще кого слав. Но те, кому нужно — они узнают. Арам в три минуты выяснит, кто ты и сколько за тобой долгов.

СЛАВА. Каких долгов? Нет у меня долгов, прошу не впутывать меня в те обстоятельства, в которые я не хочу попадать.

МАША. Не сикотите, как Дуня говорит. Зачем мы собрались — мир рушить?

ДАША. Я тебе говорила, что это не простое собрание, есть в этом странность. Это не загородная поездка на дачу. А ты квест, поиграем, доиграемся сейчас.

МАША. Я не дура, понимаю, что мы не на пикник приехали, а по совершенно секретному и важному делу. Только скучно.

АНЖЕЛА. Скучно это странное слово. Жить скучно не бывает, каждая минута такая прелесть! Вы посмотрите на этого, на этого, на меня — вы про нас ничего не знаете. А если поговорите с нами, так и скука пройдет. Скука это от нежелания мириться.

ДАША. С кем мириться, я не ссорилась, ни с кем? Я вообще бесконфликтная. Мне интереса в жизни недостает. Маня все время чем-то интересуется, то девочками, то мальчиками, то музыкой, то философией. А я какая-то безынтересная, мне интересны дома.

АНЖЕЛА. Мириться это в мире жить. А дома как тебя интересуют?

ДАША. Вот в нашем городе идешь мимо дома и точно знаешь, какие в нем типовые квартиры, а в старинном городе стоишь у входа, смотришь на дом, никогда не угадаешь, какие в нем квартиры. Интересно представлять.

МИША. А на солнце можешь смотреть?

ДАША. Нет, не интересно, тупо. Закат, например, светит красным из-за тучи, это каждый день бывает. И восход не люблю, рано вставать надо. Не нравится мне земная красота.

АНЖЕЛА. А какая тебе нравится красота?

МАША. Молчи, Даш. Вы ее лучше не спрашивайте, она про красоту неземную может долго говорить, ее это цепляет. В двух словах. Есть первый вопрос о красоте неземной — кто ее видел? И второе — все, что вне земли видели, видели люди. Соответственно, это уже представление о земной красоте. Ясно? Даш, извини.

ДАША. Нормально. Пусть думают, что хотят.

БОЯН. А голубей кормили?

ЛЮЦИЙ. О, вы так далеко зашли? Анжел, у них голуби, это так здорово! Я уже и не думал, что кто-то на такое способен.

АРАМ. Что вы радуетесь? У нас всё серьезно, мы готовились, а не сидели в кустах с женщиной.

АНЖЕЛА. А с кем он должен был сидеть в кустах — один или с группой товарищей?

АРАМ. С товарищами, с друзьями. Надеюсь, вы еще помните, что это такое? С учениками — ведь вы учитель? Мы… хорошо, я, всегда — понимаете? — всегда думал, что вы — это символ, суть жизни, и ради этого я страдал от несправедливости.

ДУНЯ. Послушайте его, он страдал! Я сейчас буду смеяться на всю улицу, как говорила покойная моя подельница Соня. Страдал — это когда ногти сдирают и волосы на жопе выжигают. А ты в тепле и сытости, в отдельной спальне с 13 лет страдал сексуальными фантазиями и отсутствием карманных наличных, потому картой за проституток не заплатишь. Все твои страдания это желание быть неограниченно свободным. В детстве варенье жрать когда захочешь, сейчас водку покупать, когда вздумается. А сейчас за абстрактную свободу страдаешь, потому что хочется, а её нет.

БОЯН. Дуня не троль его, за этой примитивностью большая дыра, в которой росток свободы. Его нужно правильно вырастить. Если культивировать, если старательно взращивать, то свобода даст корни и ростки. Не дави. Голубей кормили?

МИША. Кормили.

СЛАВА. Я не договорил про детей. Мне жена говорит: надо детей выучить на юристов, надо сейчас думать, деньги откладывать. Вы знаете, сколько стоит учиться в университете всего 1 месяц? Ровно моя месячная заработная плата. А у меня две дочки, и сын. Я всё сына хотел после двух дочерей. Кто мне внушил, что род только через мальчиков передается? А зачем их учить, меня учили и что? Теперь я учитель, но не ученый, что я могу? Хожу на работу как секретарша, например, в отделе кадров, она тупая не думает, но больше получает.

ЛЮДМИЛА. Я должна вмешаться. Как это, секретарша не думает? Это ты думаешь, что она не думает, у нее тоже проблемы. Вы считаете, что секретарши это молодухи, какая дискриминация! Я столько лет была секретарем, я столько знаю и умею, а меня на титястую малолетку в короткой юбке меняют! Мне стыдно: приходишь в приемную солидного учреждения, а там у секретарши юбка такая, что кобуру видно.

ДУНЯ. Какой прекрасный старый сленг.

СЛАВА. Простите, я не подумал. Я о другом, о том, что труд этот — он не равный и бесполезный, и как мне отвечать за детей, если они вырастут и не станут отвечать за меня? Дети за родителей не отвечают. А родители за детей отвечают? Давайте матерей и отцов сажать в тюрьму вместе с их детьми ворами и убийцами! Не буду я отвечать! Кормить буду, отвечать не буду. За себя отвечу.

МАША. Мы поняли. Не хотите отвечать — не отвечайте, тогда менять придется не только систему, но и мировоззрение.

АНЖЕЛА. Сказать им сейчас, Люц?

ЛЮЦИЙ. Как хочешь.

АРАМ. Что вы знаете? Что вы хотите сказать?

АНЖЕЛА. Я не хочу сейчас говорить, потому и спрашиваю.

АРАМ. Зачем спрашиваете? Я не понимаю вашего поведения, когда мне не ясны цели собеседника, возникают сложности.

БОЯН. Арам, снимите напряжение. Попрыгайте, побегайте. Человек не хочет говорить, но понимает, что надо сказать, поэтому у своего близкого спрашивает, сейчас или не сейчас. Что в этом такого? Если это угрожает вашей жизни, хочет она или нет, давно бы сказала. Подождите, возможно лопните от любопытства, а мы посмотрим.

ДУНЯ. Он лопнет от злости, а Славик разорвется от противоречий. Вот девчонкам хорошо, они сольются в экстазе. Вы вместе спите или с мужчинами?

МАША. Спим вместе, а секс с мужчинами.

ДУНЯ. Вот как гармонично. Людмила, вам пора собираться, сейчас будет конец.

АРАМ. Как конец? Баян еще не сказал, будем делать или нет! Миша ждет. Миша, вы готовы?

МИША. Всегда готов.

АРАМ. Скажете, что не передумаете.

МИША. Он же еще не сказал — да.

ЛЮЦИЙ. А может не сейчас?

БОЯН. А когда, если не сейчас? Опять отложить, опять собирать группу, снова все согласовывать, и пройдет 30 лет, пока все подготовим, и сменятся поколения, и система укрепится, и в самой системе исчезнут ограничения. Этого ждать? Люций, вы знаете, система это все, все — это система, и даже разрушение системы есть система разрушения. Так что сегодня, потому что до следующего раза я не доживу, а мне хочется в этом поучаствовать.

ЛЮЦИЙ. Тогда говори, Анжела.

АНЖЕЛА. Я хотела сказать, что он готов, но не знает об этом и будет долго думать, зачем это. Его не предупредили. Только знаки, только символы и намеки.

ЛЮЦИЙ. Это не системная акция.

БОЯН. И хорошо. Я об этом даже не думал, но это хорошо.

АРАМ. А я не понимаю, как не предупредили.

МАША. Мы этот вариант просчитывали, и он не имеет решения. Мы не смогли предложить сценарий.

ДАША. Понимаете, там дальше всё про любовь.

МИША. Любовь? Так не договаривались!

БОЯН. Не договаривались, но это не значит, что вы откажетесь.

ДУНЯ. Миш, что ты теряешь? Твое дело важное, но не сложное.

СЛАВА. А мне что делать в таком случае?

ДУНЯ. Как что? На что сдался — то и делать. Славить. Слава, во веки веков быть его нуждою… Слава, это же так нужно! Или ты про другое хотел спросить? Ты будешь вечно, это так символично.

МАША. А мы?

АРАМ. А вы идите. Людмила, передайте им документы, пусть выносят. Потом по плану, все помнят очередность?

ДАША. Хорошо, как скажете. Давайте ваши документы, мы спрячем их в пустыне человеческого равнодушья. Как это поэтично. Миша, надеюсь, мы увидимся.

МИША. Не увидимся.

ДАША. Почему? Жаль. Может когда-нибудь.

МАША. Трудно было пообещать девушке. Явился бы потом. Все — радость человеку, ожидание чуда. Я знаю, что так не хорошо, но ты должен понимать, как с женщинами говорить. Кто с нами?

ЛЮДМИЛА. Сейчас я все приберу и буду готова. Слава, и вы собирайтесь. Выйдете посмотрите, все ли спокойно, нет ли кого вокруг.

СЛАВА. А может, по одному будем расходиться?

АРАМ. Теперь чего скрывать?

СЛАВА. Ну как, традиция: все должно быть в тайне.

БОЯН. Теперь, кроме нас, никто ничего не узнает, если Миша не откажется.

МИША. Что еще?

ЛЮЦИЙ. А вы, правда, сможете?

АРАМ. Хватит его терзать.

ЛЮЦИЙ. Про таких, как вы, говорят, что поступок это реакция на что-то. На что вы так среагировали, что согласны на такой поступок? Видно, что это отчаянье, недосказанность. Может, вам сказать надо? Перед тем как…

МИША. Надо, но не буду.

АНЖЕЛА. Скажите, вам легче станет.

БОЯН. Перестаньте Анжела, вы знаете, что он скажет.

АНЖЕЛА. Знаю, и что ему надо сказать, а не мне услышать. Мы ему не нужны, ему говорить надо. Он и писал для этого, напишет, как выговорится, — и легче.

БОЯН. А что легче?

АНЖЕЛА. Жизнь.

ДУНЯ. И эта туда же. Какая жизнь? Почему она тяжелая? Что, он мешки в рудниках урановых таскает? От чего тяжело? От того, что его никто не слышит? Пусть точнее и выразительнее говорит, в его случае — пишет. А мы его на что толкаем? Толкаем, толкаем. Мы тут собрались и видим: молодой, с не окрепшей психикой человек готов на подвиг. А мы в его используем как орудие. Сейчас он для нас это сделает. Для нас, конечно. Это наша прихоть, наша мысль, что так будет лучше. Девкам вон вообще начихать, им скучно, они из любопытства. Этот молодой человек еще не дорос, а если попадет в систему правильно, будет её защищать. Ему надо быть, просто быть и все, и он согласен даже на небытие, но только как организатор. Эта случайная парочка уйдет вовремя, их время не настанет, потому что они миф. Их исход случился давно, система не принимает их в расчет, а если их нет в системе — значит, они не могут быть. Это даже школьник знает. Изучайте научную фантастику.

БОЯН. Хорошо говоришь, Дунь, а сама что?

ДУНЯ. Я тут останусь, куда я денусь. Помнишь, я тебе про ложь говорила? Можно так завраться, что сам поверишь в свою ложь. Не просто забудешь или запутаешься, а поверишь. Мне искать нечего, я тут поживу. А ты иди, пожалуйста.

БОЯН. Пойду, мне надо много успеть. Миша, она не помешает?

ДУНЯ. Не помешаю. Я в туалет отойду. Слава, там уютно?

СЛАВА. Необыкновенно уютно и спокойно, я сразу заметил.

ДУНЯ. Вот и место покоя. Идите уже не тяните.

МАША. (В сторону Даши.) Иди поцелуй его.

ДАША. (Подходит к Мише.) Можно, я тебя обниму? Ты такой здоровский. Хороший, я бы на тебя всю жизнь смотрела, ты прям светишься весь, это же какое понимание сверхчеловечности. Я понимаю, мы не увидимся, у нас ничего не будет, а я бы могла для тебя. Спасибо. Ты такая радость для меня. Я буду тебя помнить, я тебя нарисую. Я плачу, но это не от жалости, это от другого.

МАША. (Оттаскивает Дашу.) Не плачь, это не надолго. (Обнимает Мишу.) Прощай, ты такой славный, ты ей нравишься, и я бы могла быть с вами, но ничего не поделаешь, ты решил. Я по правде горжусь тобой, я раньше, оказывается, ничем не гордилась, а теперь знаю, что такое гордость. Вот ты — моя гордость. Будешь всегда таким. Ты правда, хороший. Я вижу. Ну, пока. Пошли, Дашка, поплачем о нем.

ЛЮДМИЛА. (Протягивая руку.) Всего доброго. Хотя о чем это я. Вы, Миша сильный, на такое не каждый способен, Я много сильных видела, но вы еще молодой, и уже так много решили сделать. Может, что кому передать? Я могу. Почитаю ваши книги обязательно, я обещаю. Спасибо вам от меня и от всех, кто поддерживает нас. От лица тех, кто верит, кто сам не смог, но хотел. А такие есть, и мы не одни. Когда мы готовили, когда акция столько лет, и я, и все кругом — мы так благодарны и хотели бы, что бы вы в этот…

АРАМ. Людмила. Закругляйтесь.

ЛЮДМИЛА. Всего вам, спасибо вам. Как могла. Жаль, без цветов, упустила. Извините, пожалуйста.

АРАМ. Достаточно. Миша, мы на «ты», помнишь? Ты все понимаешь, все знаешь, твой поступок для меня непостижимая смелость и достоинство. Такие, как ты, это пример жизни, пример всем, а мне — на все времена, такая высота. Я всегда буду помнить и знать, что у меня есть такой друг, и ни когда не скажу «был». Ты в моем сердце, ты для меня ориентир. Верю тебе. Давай, будь до конца.

МИША. Как скажешь.

СЛАВА. Да, я присоединяюсь к сказанному ранее. Арам и предыдущие товарищи, всё правильно сказали, ты ориентир, гордость, и друг, и цель. Ты будешь много значить для будущих поколений, я, и моя семья, а это главное чтобы семья и все понимали, что не напрасно. Столько времени, столько трудов и столько людей для всего этого, что ты. А я во всем этом тоже принимал участие, и, конечно, мне трудно так сразу расстаться, ведь я, можно сказать, привел тебя и мы тут были первыми и значит, я больше значу для тебя и ты для меня. Хотя ты для всех, ты за всех, и это важно. Пока, спасибо. Буду помнить.

БОЯН. Анжела, Люций, вы скажете?

АНЖЕЛА. Попозже, сам сначала.

БОЯН. Миша, по-простому сказать, послал бы ты всех нас и остался один. Одиночество это ты и никак по-другому, не спорь с собой. Вот в чем проблема — спорить с собой. Это же не целостно. Только представь — спорить с собой. Сомневаться в необходимости действия поступка — это я понимаю, понимаю, когда взвешено, когда анализируется ситуация и принимается решение. Но когда в споре с собой, что уже абсурд, приводится аргумент «я так хочу» — кто я? Тот первый, тот второй, третий — ты со сколькими собой споришь? Если вы все сидите вокруг тебя и спорите с самим собой, мне это кажется неразумным. Разум, вот к чему я призываю, и в первую очередь тебя. Мне все равно, почему ты решился на такой подвиг. Ты орудие, ты инструмент, необходимый в деле, и это не мое дело, это общее дело. Это как корабль плывет, чтобы понятнее: есть капитан, есть моторист, есть кок и штурман, каждый что-то делает. Я в этом деле тоже что-то делаю, и где-то есть капитан. Только не думай, что я капитан, а ты моторист. Ты сегодня вообще затычка, которую выдернут — и все сольется. Или наполнится, это кому как удобно. Действуй и не спорь с собой. Пока, я пошел.

АНЖЕЛА. Вот сколько всего сказал, а главного не произнес. Не произнес своей клятвы, нет у него верности.

ЛЮЦИЙ. Зато уверенность есть.

АНЖЕЛА. У всех что-то есть: гордость, уверенность, даже преданность могла быть, а любовь где? Любовь, которая двигает людьми, их странными поступками? Еще в детстве читала про любовь и думала: зачем сейчас он бежит за ней, зачем прыгает с обрыва, когда можно прийти завтра с цветами, со свежей головой, нарядным, с улыбкой и сказать эти простые слова — я тебя люблю? Миша, я вас люблю. Люблю, и все.

ДУНЯ. А удовольствие от секса получаешь с другим.

АНЖЕЛА. А причем тут любовь? Дуня я и тебя люблю и Люция люблю, и вас всех люблю. Выглядит это странно: чуть тронутая умом тетка всем говорит про любовь. Я отделяю любовь общую, как чувство благородное, от любви плотской. Тебе, Миша, предстоит сделать такое, что может нас изменить. Я бы хотела изменить в первую очередь любовь, чтобы она была чувством радости, а не желанием. Делай, Миша, то, на что способен. Ты один на это способен, никто другой из тех, кто здесь, на такое не пошел. За это люблю тебя еще больше. Я полюбила тебя, как только увидела, а узнав, на что ты решился, — полюбила еще больше. Живи с любовью.

ДУНЯ. Любовь. Когда об этом так много говорили, то мало делали.

АНЖЕЛА. Это потому, что не знали, что любовь — это просто любовь, а не право обладания. Вот и растворилась, забылась любовь.

ДУНЯ. И что, если ее возродить, то все будет хорошо или по-прежнему? А как ты хочешь ее возродить, в каком виде?

АНЖЕЛА. В настоящем, в истинном.

ДУНЯ. И опять будет воина.

ЛЮЦИЙ. Опять будет война. Воина не кончится, пока не кончатся люди. Если у него все получится, то войны не будет. Любви не будет. Нас не будет. Всех не будет. Останется мир сам по себе.

БОЯН. На это и надежда. Ну, пошли.

(Все выходят, остаются Дуня и Миша.)

ДУНЯ. Может вернуть кого-нибудь? Ты вообще как после всей этой церемонии прощания с героем? Не порвало от значимости задуманного? Ты подожди героически надрываться, я еще чаю выпью, посмотрю в окно на мир или тебе не терпится?

МИША. Я не спешу.

ДУНЯ. Вот и славно, трам-пам-пам. Я, было, подумала, что весь этот балаган на тебя сильно подействовал, и ты сейчас рванешь. А поспешишь — можешь и напортачить, хотя, как я понимаю, дело не хитрое, просто страшно. Самоубийца, например, только за себя безответственный. Он ответственность на других переносит. Кто-то должен ответить за самоубийцу, вдруг его довели, вдруг не сам? Знаешь, самоубийц по закону не кремируют? Чтобы, если сомнения возникнут, — откопать и проверить. У нас совсем другая история, да?

МИША. Другая.

ДУНЯ. Вот и посиди, а я поговорю, старая клуша. Так по-старушески побурчу, расскажу тебе, как молоды мы были, как верили, а некоторые любили. За любовь пусть Анжела отвечает, а мне всегда интересно было, как люди врут. Смотрит в глаза — и врет, и так уверенно это делает, какой там народный артист! Врет так, что это не игра, не искусство — это вера в собственное вранье. Я говорила, что завиралась, сама верила. А ты не врешь сейчас. А какая разница: врешь, не врешь, все уже решено. Или ты им соврал, что решено? Они сейчас идут и думают: а если он соврал? И зачем с ним эта старая перечница осталась? Что она ему сейчас наговорит? А если скажет то, что не надо? Каждый думает, что не надо тебе говорить, что ты можешь передумать. Они не верят тебе. Я поспорить могу, кто-нибудь вернется, даже догадываюсь, кто. Но я не пущу. Ты думаешь, зачем я тут осталась? Ага, чтобы не пущать.

МИША. Почему?

ДУНЯ. А вот и сомнения в вопросе. Потому что, Мишаня. Потому что ты или ищешь, как отказаться, или ждешь чего-то. А чего ты ждешь, что тебе надо, я могу только догадываться. Смотрю на тебя и вижу: в смятенье юная душа. О какой душе я говорю? Нет ее, все это придумали недалекие людишки, чтобы оправдать проблемы с психикой. Спроси тебя о боге — и ты начнешь молотить всякую библейскую ерунду, а спроси тебя о себе — и ты начнешь изворачиваться и рассказывать, что ты о себе думаешь. Что ты скажешь богу, когда окажешься перед ним? Большинство говорят: прости, Господи. За что прости? Значит, грешил, гневил? Так получай, а не выпрашивай милостыню, что ты все время у него просишь. Ты по образу и подобию или ты неполноценная модель? То есть, он тебя сотворил, но всеми функциями не наделил, вот он какой коварный? Как так? Человек равен создателю. Я бы сказала: давай я буду богом. По идее, мы с тобой к этому и стремимся. Если все получится, то бога не будет. Нет людей — нет бога.

МИША. Пусть будет так.

ДУНЯ. Мы еще посмотрим, будет, не будет. Тебя одного оставить я не помешаю? Голубей подать?

МИША. Не знаю. Сам возьму.

(Ставит на стол клетку с двумя голубями.)

ДУНЯ. Как в сказке. Символы надо иметь, и знать, как ими пользоваться. Мне даже не приятно на это смотреть. Как представлю, так воротит, а ведь не брезгливая — и жёпки подтирала, и блевотину убирала, и реки кровищи видела. А сейчас представлю, как ты это будешь делать, — и противно. Может, от того, что понимаю: больше ничего не будет.

МИША. Страх.

ДУНЯ. Нет, не страх, а тошнота, как от нечистот. Пойду я в туалет. А ты решай, сейчас или еще потянешь.

(Уходит.)

МИША. Голубки. Придумали, надо так. Не приятно. Почему нельзя, например, чашку грохнуть? Это же просто — бабах и кранты. Нет, надо живое собственными руками. Ритуал хренов.

СЛАВА. Миш, это я, Слава, я тут через окно лезу, не бойся. Я подумал, может, тебе поддержка нужна, ну что я буду идти и ждать, лучше уж посидеть, с тобой. А Дуня где?

МИША. В туалете.

СЛАВА. Ага, пусть сидит. Ушла, что бы не мешать, что ли? Я не помешаю, я поддержать хотел, вдруг сомнения какие, или она на тебя набросится, кто ее знает. Мне кажется, она из ума выжила. Давай я, если что, помогу. Что делать?

МИША. Она знала, что вы вернетесь. И не смогла остановить. Все кончено, ничего не получится. Надо было раньше говорить.

СЛАВА. Как не получится? Надо до конца, мы все только об этом и мечтали, как ты, раз — и все. Я вернулся помочь.

(Входит Дуня.)

ДУНЯ. Первый всё же проник. Не успела я. Иди отсюда, давай. Вали.

СЛАВА. А что это я? Ты тоже давай вали. Давай закроем его снаружи и все, пусть делает.

ДУНЯ. Давай закроем и будем ждать, да? Ты мне рассказывай, что помогать пришел. Ты хочешь примазаться. Пойми, не будет ничего людского, не к чему примазываться будет, ни к смерти, ни к жизни. Так что иди, смотри в поле, найди звезды или луну. Можешь ждать восход или закат — вот они будут, а тебя нет в этом мире.

СЛАВА. А если другие вернутся, ты их тоже выгонишь или кого-то оставишь? Этого Арама или Баяна, они же главные?

ДУНЯ. Не пущу, даже девок не пущу для прощального минета.

СЛАВА. А почему ты? Давай я. Ты иди, тебе надо, какая разница: ты, я или кто другой?

ДУНЯ. Вот именно, какая разница? Только он может это сделать и никто другой.

СЛАВА. Он не избранный какой-нибудь, он такой же, как я.

ДУНЯ. В принципе, да, только тебе никто не доверит, ты будешь трагедию ломать, а он раз — и все. Так задумывалось. Но, чувствую, опять не получится. Ты уже припёрся, щас еще кто-нибудь придет и скажет: я не все сказал, я хочу. Вот это «хочу» человека и губит. Мы все время хотим то так, то этак. Решили, что больше не быть желаниям, потому что они единоличные. Человек для себя хочет, даже здоровье близким желает, что бы самому не беспокоиться. Ты видел хоть одну дуру, которая скажет: милый, давай я тебя покалечу и буду за тобой ухаживать? Ага, нет, дорогой, живи, а если со мной что случится, — ты будешь за мной ухаживать. Так что покончим сегодня с человеческим эгоизмом. Уходи.

СЛАВА. Ладно, я уйду, и ты уходи, ты можешь снаружи караулить.

ДУНЯ. Еще чего, в эти последние мгновения я, как дура сторожиха, буду вокруг дома ходить и в свисток свистеть. Чтобы идиот какой спросил, как пройти в библиотеку. Я на диване подожду.

(Голос за дверью.)

МАША. Куда ты ломишься, Даш, не надо. Ты пойми, ему одному надо быть.

(Входит Даша.)

ДАША. Это тебе кажется, а я сердцем чувствую, что ему нужна моя поддержка в такой момент. Надо глаза видеть, глаза того, кто любит, я сейчас поняла, что любовь не заменить. Не называй это привязанностью — как я могла за пять минут привязаться, я полюбила. Он же такой беззащитный.

(Входит Маша.)

МАША. Скажи еще «котик».

ДАША. Нет, не котик. Он открытый, совершенно беззащитный, и они взвалили на него это, потому что он не смог отказаться.

ДУНЯ. Вот и девочки пришли. Славик, можешь уже и не уходить.

МАША. И как ты будешь его защищать, от кого? Ты скажешь, что не надо, не делай, они тебя используют, и пойдем, милый со мной жить, детей рожать и пальма у моря? Ты кончай, а то я разорву тебя, как клизму.

ДУНЯ. Маша, девочка, не стой на пути, они возродили любовь. Стоило Анжеле сказать это слово, как оно пробудило желание. Она убьет, даже не спросит: а дорогой ты меня любишь? Хватит того, что она его любит. Интересно, что он ответит.

ДАША. Мне не нужен его ответ, мне надо быть рядом.

МАША. Потом, однажды ты скажешь ему: ты не замечаешь меня, я для тебя никто.

ДАША. Такого не будет.

ДУНЯ. Будет, это со всеми бабами случается. Маш, ставь чай, сейчас остальные подойдут. Пусть эта влюбленная сидит у его ног. Бедный, бедный Миша.

ДАША. Да, он бедный, но сильный, он все равно сможет.

СЛАВА. Сможет, мы поможем. Жаль Строганов не пришел, он бы помог.

ДУНЯ. Мне уйти захотелось, не могу смотреть на этот психоз. Уже ничего не будет, он не станет. Все, конец.

ДАША. Почему конец? Еще все впереди

ДУНЯ. Это у тебя впереди, а тут конец. Вечером он напьется, утром будет страдать, а потом обвинит тебя в том, что ты не дала ему сделать в жизни самое главное, ты во всем виновата. А по пьянке он будет тебя бить. Маш, мне можешь чай не делать. Пошла я.

МАША. Я бы тоже пошла, но мне, надо подождать. Может, одумается, и я ее заберу.

СЛАВА. Нет, не конец, сейчас мы все сделаем. Нам никто не помешает.

ДУНЯ. Дурак ты, Слава, он один должен был, в этом суть идеи. Пока, пойду я.

СЛАВА. Иди, мы сами справимся.

ДАША. Да, можете идти, в принципе, вы тут и не нужны были. Все были нужны: Слава открыл дом, мы принесли информацию, Баян расшифровал, Арам организовал, даже Люда документы вела, а ты зачем?

ДУНЯ. А я в дырочку подглядывала.

(Входит Людмила.)

ЛЮДМИЛА. Меня послали проверить. Так и предполагали, что кто-то вернется и все пойдет не по плану. Было решение, всем сказано. Теперь я должна доложить.

ДУНЯ. Докладывай, но делу не поможешь.

ЛЮДМИЛА. Он придет и разберется. Так положено.

СЛАВА. Смотрю я на эту ситуацию и думаю, не правильно я выгляжу, каким-то истериком и психопатом. Я на самом деле другой — спокойный, рассудительный. Меня за это жена хвалит, и на работе ценят, говорят, вы такой степенный и внимательный. Что я так разволновался, веду себя как абитуриент. Что может произойти, если даже пошло не так? Какая разница, процесс запущен, мы можем опять все уйти, если надо делать одному, или выйти на кухню, спрятаться в туалете. Не понимаю, в чем проблема. Даша, вы выйдете со мной, и Маша тоже? Людмила, если все выйдут, то все еще можно сделать, процесс обратим или мы что-то нарушили? Думаю, ни чего мы не нарушили, и во времени не ограничены. Нигде не говорилось, что точно во столько должно произойти. Мы могли дольше пить чай, а потом разойтись. Надо остановится и подумать, а не пороть горячку. Я поддался панике. Может, от того, что захотелось все сохранить, ведь столько было затрачено сил? Я когда вышел, подумал: а жалко мне или не жалко? Что я жалею? Работу? Семью?

МАША. Слав, а ты работаешь, чтобы семью содержать или семьей живешь, чтобы работать? Если бы не было у тебя семьи, ты бы так же много работал? А если бы не было работы — ты бы женился, детей завел? Я сейчас думаю: что хочет мужчина в такой ответственный момент? У тебя сейчас ответственный момент? Хочешь все дела сразу доделать или с семьей побыть, обнять детей, поцеловать жену или что еще? Ты столько говорил про семью, она тебе зачем? Сексуальные потребности, социальная ответственность? Ты бы смог сейчас со мной пойти? Понимаешь, я думаю, что тебе надо со мной пойти, мне надо помочь. Я тоже думала, когда вышли, у Дашки перемкнуло, говорить с ней невозможно. Я думала, что сейчас так хочу, чтобы рядом был мужчина, и о тебе подумала. Если вернуться, думаю, подождать — придет. А потом думаю: если вот так просто предложить отойти в спальню, — то испугается. Я, конечно, могу вздыхать как заправская актриса. Поводить грудью, чтобы заметил, короче, могу, затеять это блядство. Но смысл, когда все кончается? Не проще договориться? Ты привлекателен, я чертовски привлекательна, в другое время такого не скажу, даже пьяная, а сейчас просто далось. Пошли, Слав. Пусть они поговорят.

ЛЮДМИЛА. Что это вы?

МАША. Люд, а Люд, что ты кипятишься? Подожди, придет кто-нибудь. А не придет — иди сама, мы разберемся теперь. Слава сказал, поможет, он мужчина ответственный.

(Входит Арам.)

АРАМ. Все пошло наперекосяк. Как только нет центрального руководства, начинается инициатива, и она все губит. Человеческий фактор, как говорят умники. Все было бы на земле хорошо, если бы не человеческий фактор. С чем боролись, на то и напоролись. Как решить этот вопрос, вы не способны мыслить, вы начали чувствовать, и желания победили. Я могу вам приказать, но не мой это метод. Глупо, столько готовились — похоть и жалость, разрушили такую комбинацию. Я знаю, что делать. Как вариант — ничего не делать. Мне хорошо, я уже нашел себя и у меня большое будущее, что скрывать, за меня все решили родители. Большой кабинет, отличная компания. Я смотрю на мир из окна автомобиля, мой мир деловой квартал. Я нотариус, я всегда нужен. Я даже разориться не могу, потому что все заверено, у меня нет денег, это ваши деньги, я узаконил ваш мир. Я вижу всю эту возню человеческую и хотел избавить вас от этой мелочи, но вы, люди, такие ничтожные в своих желаниях и страхах. Как я быстро отделился от вас! Потому что так и есть: я отдельный, мне не нужен мир, он ваш, вы его построен таким страшным. Людмила, уничтожайте документы, уходим. Мне жалко, не пойму почему, но жалко. Жалко хорошо спланированное дело, которое не получилось. Я с вами как спортсмен, который тренировался, вышел на старт и проиграл. Такая глупость. Я могу вам сказать: у вас есть индивидуальная возможность изменить мир. Вычеркнуть себя. А вот и Баян. Что скажешь?

БОЯН. Ничего не надо говорить. Я сидел на лавке, и мимо прошла Дуня, стало понятно, захотелось посмотреть, как вы тут дерете кто за что. Только подошел — слышу, ты говоришь, а все молчат. Что кому надо, еще не понял.

ЛЮДМИЛА. Мне ничего не надо, я устала, я сегодня столько делала, была готова, и как выдрессированная мартышка — приносила, уносила. Что происходит, спрашиваете? Не справились, мир хотели исправить, а у девочки любовь проснулась. Все время так, у одной зачешется — и накроется всё. Почему они не могут потерпеть? С чего она решила что нужна ему? Он сказал тебе?

БОЯН. Значит Даша. Жаль, что мы ликвидируем предателей. Сжечь после прочтения и нет проблем. Какая прелесть эти влюбленные женщины, ткни ее сейчас палкой, она и не заметит, а кинь в него камень — разорвет в клочья. Где рассудок? Даша, мы не нужны, мы совсем никому не нужны никогда, все могут без нас, только мы не можем без них. Мы освобождаем мир от себя, а не себя от мира. Зачем тебе его жалеть? Ты сейчас нас слушаешь, насупилась, готова защищаться, но от кого? Если хочешь ему помочь, его уже не надо защищать.

ДАША. А вы думаете, так просто это сделать? Он столько дней был один, думал об этом, нес в себе, его разрывало. Ему, может, одно слово и надо сказать. Он почему молчит? Потому что боится. Боится, что начнет говорить — и не решится. Оставьте нас в покое. Слав, идите, помогите Маше.

СЛАВА. Знаете, я сам решу, кому помогать. Маша не перебивайте меня, и не торопите, я хочу сказать. Вы решили, что так надо, я согласен с вами — так надо, мы собрались, зная, что пора заканчивать и не мучится. Мир устал от человека, я воспринимал мир только через свое человеческое желание, и когда окончательно понял, что человек лишний, — согласился. Сейчас вы правы во всем, идите отсюда, дайте ему, мы сами разберемся.

МИША. А почему их два?

АРАМ. Что?

МИША. Почему голубя два?

БОЯН. Эта мистика. Один — символ, ты, допустим, можешь разобрать, кто из них символ: голубка или голубь. То есть, если голубь гибнет, то она от тоски умрет, но сначала может оставить яйцо. А если она гибнет, и он от тоски погибает, от того, что не сможет продолжить род. Это мифология, только ее никто не рассматривал до конца, а мы вынуждены были просчитывать все варианты.

МИША. А если это два голубя или две голубки? Ты умеешь их различать?

БОЯН. Не умею.

АРАМ. И что из этого? Это не имеет смысла, это ритуал. Он сложный, во многом не понятный непосвященным, но это сработает, только нужно сделать. Даша, мы должны уйти.

ДАША. Наверное, надо. Ты понимаешь — надо, оставить тебя одного, надо перешагнуть через это. А я уже много поняла, я поняла, что мы созданы друг для друга, что наш мир это дом на берегу, что дети бегают, лодка качается на волнах.

МАША. Ты поливаешь газон, а ты стираешь простыни, на которых спали туристы. Даша, иди, подожди нас.

БОЯН. Надо уходить. Даша, вы с нами.

ЛЮДМИЛА. А эти как?

СЛАВА. Мы тоже идем. Пойдем, Маша.

ДАША. Как грустно.

(Уходят. Миша остался один. В руках у него голуби.)

МИША. Сказать сейчас? Или молча? Интересно, а как долго все будет кончаться?

(Входят Анжела и Люций.)

ЛЮЦИЙ. Мир просто устроен: выключи свет — и мира не станет. Только выключи для всех.

АНЖЕЛА. Не пугай его. Миша, не бойтесь, мы не стали далеко уходить и видели, как все вернулись. Нам от вас ничего не надо, это наш дом. Мы иногда приходим, вспоминаем, как думали, как решили уйти. Думали уйдем из мира, и он нас не достанет. Хотелось быть вдвоем.

ЛЮЦИЙ. Понимаешь нас? Мы бы хотели сейчас, когда все так рядом, когда немного осталось, и не надо будет мучиться, избегать, прятаться, стараться, чтобы тебя не трогали… в это счастливый день остаться дома. Мы тоже люди и привыкли к нему. Ты бы не мог предупредить, чтобы мы подготовились?

МИША. Ваш дом. И у вас есть дом. У всех что-то есть, всем что-то жалко, все тратили время, старались, жертвовали. Даже этот Арам жертва. Все жертвы, все его жертвы.

АНЖЕЛА. Ты про кого?

МИША. Про мир. Я могу, вы собрались, я чувствую есть во всём моя ответственность надо сказать: зачем вы на земле? Вы, со своими болячками? У всех есть желание. Я потакаю вашим желаниям. Живите и мучайтесь. Даже эти голуби которых я украл в цирке не выживут без меня. Оставайтесь людьми, это такая гадость. Даже заговор пропукали. Летите, голуби, летите. (Уходит.)

АНЖЕЛА. Вот, свет мой, и конец. Гаси лампадку.

ЛЮЦИЙ. Да, ангел мой.

Конец.

Как заставить себя смеяться

Комедия в 2-х действиях.

Пьеса победитель конкурса драматургических произведений «Авторская сцена Алтая» II Всероссийского молодежного театрального фестиваля имени Валерия Золотухина 2016 г.

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

Бабушка — пенсионерка.

Дед — пенсионер.

Сын — предприниматель.

Дочь — специалист по рекламе.

Внук — старшеклассник.

Девочка — соседка.

Собака.

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

(В саду.)

ВНУК. Иди сюда, ко мне. Я дам тебе колбаску. Хочешь колбаску? Вкусную, с жиром. Иди, я тебя поглажу. На колбаску. Каштанка, ко мне! Странная ты собака, счастливая, все тебе что-нибудь дают. Все тебя гладят, никто не боится. Это, наверне, не правильно, что тебя никто не боится, ты же собака. У тебя предназначение и служебная обязанность — охранять, беречь, сторожить. Собака, ты сторожишь?

БАБУШКА. Не корми собаку. Вымой руки и за стол. Ватрушки поспели. Сегодня ватрушки особенно хороши, сегодня творог такой свежий, вкусный. У Марии Петровны такой творог, такая сметана, это тебе не в городе.

ВНУК. Ба, ты рекламу больше не смотри, переключай.

БАБУШКА. Что же там еще смотреть? Про войну и катастрофы? Я лучше рекламу посмотрю, она добрая. Купил — и здоров, приобрел — и счастлив. Кино теперь все больше про трагедии.

ВНУК. Про сады и огороды смотри, там не соврут.

БАБУШКА Господь с тобой, не соврут. Там такого наговорят, что потом все загнется и сгниет. Если бы я их советами пользовалась, у нас даже морковка не вырастит. Так что я своим умом, да поспрашиваю у тех, кто что-то сам сделал. Вон сколько у нас тут соседок, и все в огороде с утра до ночи. А в телевизоре, им снимать надо, а не грядки полоть. Съешь ватрушку, уже полдничать пора.

ВНУК. Почему полдник не в полдень, а в одиннадцать?

БАБУШКА. Потому что завтракаем в девять, обедаем в два. К одиннадцати проголодались, и пора перекусить. Ватрушки у меня поспели. Ешь, а то родитель приедет, заберет, там не будет бабушкиной стряпни.

ВНУК. Каждый день к одиннадцати у тебя что-то спеет. Вчера печение, сегодня ватрушки, завтра пироги. Отец сегодня приедет поздно, у него опять свидание.

БАБУШКА. Пирогов хочешь? Будешь пироги со щавелем? Ты их маленький сильно любил. А сейчас ешь ватрушки и собаку колбасой не корми, ее уже кормили сегодня вкусными косточками. Да, собака? Ты же не голодная? Поешь ватрушки, и заниматься иди.

ВНУК. Хорошо. А дед где?

БАБУШКА. Рыбу убивает. На рыбалке. Лучше бы грибы собирал.

ВНУК. Грибы продукт сезонный, а рыбалка круглогодичный.

БАБУШКА. Где рыба, я спрашиваю? Где результат? Вот в чем вопрос. У нас даже кошки нет, а кошки у нас нет, потому что у него аллергия на кошек. А рыбы он не ловит, чтобы я не мучилась ее чистить. И ходит он туда, чтобы на природе побыть. В саду у него не природа. В саду у него работа. Много ли там работы: ветку отпилил, кучу навоза перетаскал, кусты привязал, колышки для томатов настрогал, вбил. Помидоры привязал. Утром огурцы открыл, вечером закрыл. Пораньше, пока не жарко, грядки прополол, теплицу нужно починить. В заборе дырку забить. Сегодня надо перцы убрать. Банки помыть, помидоры, что вчера собрали, перекрутить. А он на рыбалке. Дрова надо сложить. Мария Петровна, утром сметану с творогом принесла, сказала, воруют дрова. Молодежь берет на костер. Она сама не видела, ей Надежда Николаевна сказала, та поздно возвращалась и видела костер на берегу. Молодежь там сидит. Ты с ними не водись, они, наверное, вино пьют. Рыбак ёшкин кот. Ешь ватрушки, и заниматься!

ВНУК. Не хочу я заниматься, пойду, пройдусь до берега.

БАБУШКА. Как так не хочу? А надо. Ты мне тут дисциплину не нарушай! Есть распорядок дня, подъем, зарядка, умывание, завтрак. Свободное время, полдник и занятия. Так что, поел и давай от распорядка не отходить. Ты уже взрослый у нас, тут не детский сад, сказано надо, значит, надо.

ВНУК. Кому надо? Мне или тебе?

БАБУШКА. Ох, конечно, тебе. Только, пока ты несовершеннолетний, мы решаем, что тебе надо. И это закон. Закон есть закон. И от этого на земле порядок.

ВНУК. А кто решил, что в восемнадцать лет я совершеннолетний?

БАБУШКА. Природа, да Господь бог. Ты в церковь со мной пойдешь? А то нехорошо. Я с утра за всех нас помолилась. Иди заниматься, и без разговоров!

ВНУК. В некоторых случаях жениться можно в четырнадцать, значит, природа распорядилась так, что я могу сам быть отцом, и, следовательно, быть частью семьи и самостоятельно принимать решения.

(Выходит.)

БАБУШКА. Хорошо, что ты не девчонка. А то с такими идеями довешь меня до инфаркта. Иди с богом. Богородице, христианам Помощнице, Твое предстательство стяжавше раби Твои, благодарно Тебе вопием: радуйся, Пречистая Богородице Дево, и от всех нас бед Твоими молитвами всегда избави, Едина вскоре предстательствующая.

Хорошо, что мальчик, лишь бы не было войны.

(Входит дед.)

ДЕД. Шепчешь. Ты ему громче говори, он уже не молодой, ослаб на ухи. Господин твой да услышит тебя. И будет всем радость.

БАБУШКА. Радость будет всем по делам их.

ДЕД. Ага, по делам и после смерти, а щас как?

БАБУШКА. Сейчас съешь ватрушку, запей компотом и отпили ветку у сливы. Какой день прошу. Сама бы отпилила, да высоко, голова кружится. Все сама С самого утра кучу навоза перетаскала, кусты привязала, колышки для томатов настрогала, в землю забила, помидоры привязала. Утром огурцы открыла, грядки прополола, банки помыла. Ешь ватрушки, дорогой.

ДЕД. Ватрушки вкусные. Дырку в заборе зачем забила? Пришлось обходить вокруг, а там твоя Марья Петровна с тачкой. И давай кудакать. Куда это вы пошли так рано? Куда, куда… Накудакала! Не видно, что у меня подсачек в руках? Бабочек, говорю, пошел ловить. Я ее не пойму, она, правда, дура, или это такой юмор тонкий. Вы, говорит, энтомолог, как Бунин. А удочки вам зачем? Конечно, ничего не поймал. Ты дырку верни.

БАБУШКА. Дырка в заборе не порядок.

ДЕД. Дети разбегутся, да?

БАБУШКА. Внук говорит, что сын наш сегодня опять на свидание пошел.

ДЕД. Молодец сынок, не останавливается, идет своим путем. Молодец, рук не опускает. Вкусные у тебя ватрушки сегодня получились.

БАБУШКА. Творог свежий.

ДЕД. Творог свежий, а Мария Петровна твоя — дура.

БАБУШКА. Может быть, а может, юмор такой. Она всё с козой и с коровой разговаривает. Хочешь, пирогов со щавелем завтра напеку?

ДЕД. Напеки, я завтра поеду на протоку к Пивоварке, говорят там, клюет. Мужики сегодня по полведра пескарей привезли. А я тут недалеко пошел, и не чего. Всю реку загадили, заборы поставили, не пройти. Дырку верни, а то обходить далеко. Если все дырки забить, как я к реке попадать буду? Пойду, полежу, прессу почитаю. Там закон о правительстве должны принять. Думаю, не будет кворума, коммунисты саботируют.

БАБУШКА. Конечно, а я всё сама. И внука ещё воспитывай…

ДЕД. А ты помолись, и он станет хорошим. Пусть его улица воспитывает, человеком станет.

БАБУШКА. Начнет пить-курить, потом девушки пойдут, плохая компания — если не воспитывать. А как в институт поступать, как жить потом? Кругом соблазны.

ДЕД. Соблазны это — проститутки что ли?

БАБУШКА. Он мне сказал, что сегодня не будет заниматься и что уже готов быть отцом и, значит… (Пауза.) Нет, он сказал — и следовательно — готов сам принимать решение, заниматься ему или нет.

ДЕД. Взрослый мальчик, понимает, откуда дети берутся, и что за этим следует.

БАБУШКА. Ничего ты не понимаешь, и он не понимает. У него юношеское непослушание.

ДЕД. Пора мальчику самому за себя отвечать. Гайдар в четырнадцать лет полком командовал, помнишь?

БАБУШКА. Не помню. Он еще ребенок.

ДЕД. Сын тебе тоже ребенок, и что, теперь всю жизнь воспитывать будешь?

БАБУШКА. Буду. Дети это раз и навсегда. Не забудь ветку отпилить, я пойду в церковь схожу. Собака останется с тобой. Собака, сторожи его. Не корми ее ватрушками.

ДЕД. Колбасой можно?

БАБУШКА. Колбасой ее уже накормили. Я пошла.

ДЕД. Ты в платочке такая милая бабулька. Смотрю на тебя и удивляюсь. Идейная, партийная была, теперь в платочке к литургии. Бог спросит, ты за кого голосовала: за родину или за Сталина.

БАБУШКА. Зачем Богу спрашивать, он и так все знает, он же Бог. А ты партии изменил. Вот и молчи.

ДЕД. Молчу. И ты, сука, молчи. Нет тебе колбасы. Обжора. Бог с тобой.

БАБУШКА. Аминь.

(Уходит.)

ДЕД. Собака, сколько всего тебе человеком дано, и сколько ты можешь ему дать. Ты, тварь молчащая, все понимаешь, да сказать не можешь. Было бы так с бабами, а то все наоборот. Смотришь ты на меня глазами преданными, колбасы хочешь, не дам я тебе колбасы. Не потому, что мне жалко или тебе вредно, а потому что не велено. Вот зачем ты человеку нужна, чтобы помогать ему в делах. Утку достать, вора остановить, тапочки принести, а человек тебе столько зла причинил. Он же тебя привязал. И сидишь ты на цепи, и не побегать тебе, не пометить все столбы в округе. Раб ты, собака, человеческий, и рабскую жизнь твою я понимаю, сам такой. Зачем я на земле нужен? Пока молод был, работал, пользу приносил, детей кормили-учили. А теперь что я? А ты, сука, не понимаешь, теперь я не просто рыбак, я главная политическая сила в стране. Кто, пойдет голосовать, сын мой или дочь? Хрен они пойдут. Один решил, что его обманывают, другой до фонаря. Такие как я и моя жена решаем, куда идти стране. Если нас пустят на демонстрацию, никакой партии мало не покажется. А мы выйдем, это точно. И выйдем мы огромной силой. Тебе, собака, не понять за что мы пойдем, но ты с нами пойдешь. Представь: пенсионеры всей страны с кошками и собаками выходят на улицы с лозунгами: «Наши дети беззащитнее наших животных». Только представь, как бабки и деды будут защищать своих детей. А детей наших грабят. Послушай, что пишут. Президент возглавит делегацию на сессии Генеральной ассамблеи ООН. В соответствии с документом, опубликованным на официальном интернет-портале правовой информации, президент впервые примет участие в работе Генассамблеи. Что скажет, чтобы война кончилась. В мире много войн, как всегда. Загребут они наших детей в пекло. Пока внук вырастет, будет самое время спасать мир от новой чумы. А ему уже жениться хочется, понимает, времени может не быть времени с девчонками гулять. Ты не слушаешь меня, спишь? Помнишь анекдот. Жена дрессирует щенка. Муж ей говорит «Дорогая, сомневаюсь, что у тебя что-нибудь получится». Жена: «Главное в этом деле терпение. С тобой тоже было не просто». Не смешно, да?

(Входит девочка.)

ДЕВОЧКА. Здравствуйте. А где же ваш симпатичный внук?

ДЕД. Здравствуй, соседка. Внук по расписанию должен заниматься.

ДЕВОЧКА. Заниматься летом — это как-то не по кайфу, вот вы по кайфу живете, лежите, ватрушки кушаете.

ДЕД. Угощайся. А зачем тебе мой внук. Погулять собрались?

ДЕВОЧКА. Спросить его хотела. А, может, и вы знаете, как на леску привязать крючок, вы же рыбак, да?

ДЕД. Берешь леску и привязываешь. Тебе показать или нарисовать?

ДЕВОЧКА. А вы покажите.

ДЕД. Давай

ДЕВОЧКА. Давайте.

ДЕД. Где леска у тебя?

ДЕВОЧКА. А у вас нет да? Я не взяла с собой. Я могу сходить, но у вас же есть ненужная.

ДЕД. Смотри, берешь леску, складываешь вдвое просовываешь в эту дырочку оба конца, потом продеваешь в эту петлю…

ДЕВОЧКА. Осторожнее, не пораньтесь. Какие у вас руки уверенные, как вы с этим маленьким крючком ловко обращаетесь. И ногти то у вас красивые, как у писателя.

ДЕД. Почему писателя?

ДЕВОЧКА. Говорят у музыкантов пальцы длинные, а у писателей, мне кажется, должны быть ногти красивыми. Пушкин еще сказал про красоту ногтей. Можно, я вас за руку подержу. Какая сильная у вас рука и в тоже время мягкая. Вот так должны выглядеть надежные руки. В таких руках любое дело…

ДЕД. Леска с крючком тебе зачем?

ДЕВОЧКА. Я хотела у себя повесить посреди комнаты рыбу из поролона, я сама вырезала. Я ее раскрасила. Лежишь, и смотришь, как она качается. Как будто ты в море, как русалка.

ДЕД. Русалка. На, привязал, держи.

ДЕВОЧКА. Спасибо, вы такой мужчина — с золотыми руками. А можно, ваш внук поможет мне леску привязать к потолку?

ДЕД. Внук! Слышишь? Иди сюда, к тебе дама пришла. Ох, идите уж, я прессу полистаю.

(Входит внук.)

ВНУК. Привет дед. Что поймал?

ДЕД. Иди уж, твое время пришло рыбку ловит в мутной воде жизни.

ВНУК. Что тебе?

ДЕВОЧКА. Пойдем ко мне, поможешь привязать, я не достаю.

ВНУК. Пойдем. Дед, я пошел. (Уходят.)

ДЕД. Думай о прекрасном.

(В комнате у девочке.)

ДЕВОЧКА. Дед у тебя классный, такой благородной мужчина, седина ему так идет, он как профессор или писатель на даче. Ты похож на него похож, только молодой совсем.

ВНУК. И что?

ДЕВОЧКА. Это хорошо, что ты еще совсем молодой, такой нежный, такой нетерпеливый и откровенный. У тебя на лице все написано. Смотри, всё можно читать. Если я ближе подойду, ты испугаешься, если отойду дальше, ты опять испугаешься.

ВНУК. С чего это?

ДЕВОЧКА. Ты мальчик, я девочка, я тебе нравлюсь. Вот ты и переживаешь по любому поводу. Думаю, что ты в меня влюблен, вот и сейчас напугался. Ты не бойся, я понимаю, что тебе непросто, но ты потерпи, немножко, мой хороший.

ВНУК. Долго терпеть.

ДЕВОЧКА. Нет, я думаю, что не всю жизнь буду такой стервой. Это сейчас пубертат и максимализм. Все наложилось и я стервенею. Скоро думаю пройдет. Посмотри на твою тётю, она спокойная, как танк на Куликовской битве.

ВНУК. На Курской.

ДЕВОЧКА. На Курской. Ей все равно, есть у нее мужик или нет, потому что у нее есть выбор, есть варианты. А у меня только ты и никаких других вариантов, поэтому я и измываюсь и куражусь.

ВНУК. А у костра всю ночь на Пашку смотрела.

ДЕВОЧКА. Паша с войны пришел. Тебе неинтересно было, что ли? Я первый раз видела живого патриота, он такой уверенный, что воюет за правое дело.

ВНУК. Конечно, за правое дело и за деньги.

ДЕВОЧКА. Как думаешь, он еще поедет воевать?

ВНУК. Деньги кончатся, поедет. Сегодня пойдешь на берег?

ДЕВЧОНКА. Пока не знаю. Хочешь малины?

ВНУК. Давай.

ДЕВОЧКА. Только я тебя сама покормлю, открывай ротик. Это — за маму.

ВНУК. Я за нее не буду.

ДЕВОЧКА. За бабу, за деда, за меня, миленький. Губы-то все в малине, красные, алые. Маме написал бы, она переживает. Не дуйся на нее, она тебя любит, подарки шлет. Ну, разлюбила она отца, полюбила другого. Кто ей разрешит мальчика за границу вывезти.

ВНУК. Блин! Закон запрещающий родителям вывозить детей мужского пола за границу — уродство. Солдат Родины. Кто возьмет меня в их армию, если я не хочу?

ДЕВОЧКА. Ты пойми, нельзя сыновей с родины отпускать, вот женщин можно, они там рожать будут, это ослабит любое государство, поэтом у нас браки с иностранцами запрещены, только у них.

ВНУК. Если бы я там был, то больше для страны сделаю, чем тут.