Бесплатный фрагмент - Сучкоруб

Сучкоруб

Глава первая

Я не унижусь пред тобою; Ни твой привет, ни твой укор Не властны над моей душою.

М.Ю.Лермонтов.

Чудное, тихое, святое и вроде бы не забытое богом или уже давно потерянное захолустье наполняла вьюга и лёгкая метель. Населённый пункт Ф., что расположен в Вологодской области, ещё дремал. Но уже просыпался. Мало где сияли огоньки. Веял свистящий ветерок. Небеса обетованные сковывали однотонные, неясные, ещё тёмные краски. И не виднелось ещё просветов. Раннее зимнее утро говорило всё само за себя. Ещё только значилось семь часов утра. Январская стужа разгулялась. Градус воздуха опустился ниже двадцати градусов по Цельсию. Лихо кружили маленькие снежинки. И те летали дико и быстро. Кругом всё белело от снега. И того становилось ещё больше. Дорога тянулась прямо. И по неё небыстро ехал легковой, тёмно-синий автомобиль. И тот живо унёсся вдаль. По краям возвышались разные постройки. Тут и каменные дома, и деревянные избы с огородами и заборами, и палисадники чудные, и даже богатые виллы. А вместе с ними чьи-то сновидения, грёзы, мысли, обиды, радости, стремления. Закоулки и переулки казались убогими и забытыми. Фонари улиц томно озаряли местные достопримечательности. И местная действительность пустовала. Местный бродячий пёс Тошка бежал непонятно куда. Он всегда так носится. Сам он небольшого роста. Шерсть грубая, кудрявая, серо-белая. Лапы широкие. И у него видны большие причиндалы. Он тот ещё любовник. И по весне устраивает дикие загулы. И морда у него всегда порвана, как правило, в это время. Лик у него весьма добродушный. Глаза круглые, тёмные. Нос треугольный, влажный. В целом он походит на профессора, которого давно уволили с работы. И он себя дальше не нашёл. И слегка помешался. Примерно так и выглядит пёс Тошка. Его нерадивый хозяин Емельян Серафимович Калачов отбыл в места не столь отдалённые. Он небольшого роста, худенький. Лицо медное. Глаза узкие, тёмные. Нос острый, как у рябчика. Губы тонкий, белые, сухие. Он по пьяному делу утащил ночью стальную бочку, которая принадлежит совхозу «Заря». И продать не успел. Его схватили с поличным блюстители закона. И сразу отправили за решётку. Ему «впаяли» 158 статью УК РФ. Что значит, кража со взломом. Он свободно зашёл на территории. И загнал туда свою лошадку с телегой. Затем незнамо как погрузил тяжёлую бочку. И увёз, как ни в чём не бывало. Сторож Валера Карпичев тогда дремал. Он упитанный мужлан. Лицо округлое, как морда у кабана. Он кормилец большой семьи. У него семеро детей. Зарплата маленькая. И значится всего в пределах четырёх тысяч рублей. И ему руководители совхоза сделали лишь устное замечание. И не стали лишать премиальных в размере двух тысяч рублей. Его просто слегка отругали. Рослый директор Демьян Будкин сказал, что, мол, хватит дрыхнуть на рабочем месте… У нас тут тебе не курорт… Мы тебе платим большие деньги… У тебя важный и стратегический пост… Не подводи нас больше так… А то уволю к чёртовой матери… И без выходного пособия пойдёшь гулять на все четыре стороны… Валера лишь почесал затылок. И кивнул головой. Крыть ему нечем. Он виноват. И понёс словесное наказание. Жена Глаша тоже его отругала. Она упитанная не в меру. Лицо щекастое не лишено красоты. И в целом похоже не мордочку прожорливой цапли. Она бухгалтер. У неё высшее образование. И работает всё в том же колхозе «Заря». Она сказала мужу, что, мол, не подводи так нас больше… Своих детей не позорь… Спать он удумал на рабочем месте… Тоже мне работник… Балбес ты окаянный… Какой пример ты подаёшь детям своим… Вон сколько настругал… Все твои… Целая орава… Не позорь нас так больше… Работник тоже мне блин… Я из-за тебя краснела сколько… На меня так директор смотрел… Больше так не делай… Валера лишь кивнул головой. Он был согласен со всеми словами жены. И через неделю буйно запил. И его уволили. Сейчас он ищет работу. И пока безуспешно. Как он любит говорить, что, мол, в «лихие девяностые» не разгуляешься… Он сейчас сидит дома. И воспитывает детей. И вновь проситься в родной совхоз «Заря». И жена Глаша вновь за него поручилась.

Веял свистящий ветерок. Порошил снег. И лихо отдавало январским морозом. На бледном белом фоне нарисовались тени. И они становились всё длиннее и объёмнее. По тротуару шагали горожане. И держались рядом друг с другом. Чуть впереди находился глава семейства Николай Павлович Щащалов. А рядом шагал его малолетний сын Алексей. Тот тащил на спине кожаный рюкзак с учебниками. В руке держал мешок со сменной обувью. Он метр с кепкой. Лицо округлое. На щеках много веснушек. Глаза выразительные, синие, как лазурное море. Нос прямой и чуть вздёрнутый. Губы полные. Уши слегка торчком. И прямо разные по форме, как у Тузика. Подбородок округлый. Он больше похож на свою маму Аксинью. Та невысокая, коренастая. Грудь пятого размера. Соски острые, розовые. Лицо округлое. Волосы густые, золотистые и до пояса. Лицо чудное. И похоже на мордочку журавля. Глаза выразительные, зеленоватые, ясные. Нос прямой. Губы полные. Подбородок овальный. Она работает бухгалтером в колхозе «Организатор». И много времени проводит со своими детьми Авдотьей и Софьей. И своего сына Алексея балует своей чуткостью.

Веял тонкий ветерок. Чудно порошил снег. Вьюга добавляла тона. И поднимала высоко небольшие, совсем неосязаемые снежинки. Алексей важно шагал по тротуару. И смотрел прямо. Щеку покраснели. На носу появилась застывшая слюнка. Он чуть приоткрыл рот. И бегло глянул на отца. Тот шагал широко. И шёл быстрее своего сына. Он чутко глянул на Алексея. И диковато ухмыльнулся.

— Шагай, шагай ученик… Быстрее в школу… А то прогул поставят… Хаахахаааааа, — смело заявил отец.

— Не поставят… У нас учитель добрый…

— Всякое бывает… Хаахахаааа… Ты там смотри мне… Хорошо учись…

Повеял свистящий ветерок. И отдало заметным морозом. Снежинки запорошили прямо стеной. И, казалось, показали странную фигуру. Прямо образ возник. Но тут же исчез. Он растворился, как белый сахарок в горячем какао. Папа Николай Павлович Щащалов шагал важно и широко. Дышал ровно. И смотрел прямо. Он слегка сморкнулся. Глаза чуть прищурил. Его багряное лицо обуял иней. И то чисто выбрито всегда. Он не любит ни усов, ни бороды. Глаза синие, как лазурное небо. Нос прямой, греческий. Ноздри широкие. Губы полные, багряные. Подбородок ровный, гладкий. У него немного неправильный прикус. И зубы не важные. Но он не лишён красоты и харизмы. Уши слегка торчком. Он смешной и весёлый. И в целом походит на поклонника бога Велеса. Прямо вылитый лесной житель. И лицо прямо как у дикаря. Казалось, с таким выражением физиономии рождались лет пятьсот назад. И часто любит пригубить водочки. И порой напивается сильно. Даже не помнит, как зовут. Но такое бывает редко. Он работает в лесхозе. И там числится в бригаде лесорубов. Он расчищает от зарослей дорожные кюветы, чистит просеки и тропинки. И порой смешно называет себя сучкорубом. Он слегка свёл густые брови. И смотрел прямо. Сейчас он напоминал секача, который вышел на прогулку. И важно бежал по своим делам. В руках держал холщовую сумку, в которой лежал термос, сухой паёк и острый блестящий топор на длинной рукояти. Он часто тот точит дома в сарае на токарном станке. И не брезгует простой точилкой и наждаком. У него топор прямо сияет. И легко сокрушает небольшие заросли, ветви и кусты. Режет как бритва. Он следит отменно за свои орудие производства. И не позволяет себе слабости в этом плане. Топор у него всегда под рукой. Он работает в лесхозе. И выбирать не приходиться. С работой туго везде. Тысяча девятьсот девяносто пятый год не казался праздным. Но верилось в лучшее. И Николай не унывал. Он работал там, где приходилось. Хотя у него два образования. Он окончил два техникума. И дипломы получил на руки, как отменный ученик. Первое образование по специальности мелиорация. Он и работал как — то агрономом в совхозе. Второе образование у него получено в сфере геодезии. И он ценит свои научные потуги. И бережёт дипломы, как зеницу ока. Он любит пошутить. Но многим его шуточки не нравятся. Но он всё же порой вставляет горячие словечки. И за те потом, как правило, расплачивается. Он дикий и даже порой суровый. Характер волевой и прямой.

Повеял свистящий ветерок. Снег порошил лихо. И отдавало морозом. Вьюга кружила. И высоко поднимала свои белые скатерти-самобранки. И прямо задавала тон. Николай Павлович чудно глянул на своего сына. Тот шёл важно вперёд. И грезил знаниями. На носу висела стылая слюна. Лицо покрылось тонким инеем. Алексей быстро утёр сопли рукавом своего бурого пальто. Папа Николая Павлович шагал важно. Он округлил глаза, глядя на сына.

— Давай, шагай быстрее… Нечего прохлаждаться… Надо учиться… Балбес ты эдакой…, — весело сказал он.

— Я не балбес…, — ответил Алексей.

— Хаахахаааааа…

Повеял тонкий, морозный ветерок. Порошил круто снег. И вьюга мела. И высоко поднимала свои белые скатерти. Николай чудно и диковато улыбнулся. Он дышал ровно. И бегло глянул на дорогу, где лихо проехал бордовый легковой автомобиль. И поднял белоснежную пыль высоко. Николай насторожился. Глаза прищурил. И засмотрелся на сына. И тут же немного замечтался. Мысли путались. «Да вот так дела… Я помню, как я сам в школу ходил через поле, через лес за десять километров… Где моя деревня? Где мой дом родной? Отсюда далеко… А тут вот она улица… Вот дорога. Всё прямо… Учился я до десятого класса. Затем армия. Как сейчас помню, стою в траншее… И метёт сильно… Ну прямо как сейчас… А это было уже давно… Время бежит… И это было в Монголии… В пустыне Гоби… Там я служил… Проходил службу… Просто жуть. Тогда был Советский союз. А сейчас Россия. Россия мать. Потом я учился… У меня два диплома… А работать негде… Вот устроился сучкорубом в лесхоз… Хорошего мало… Сын сейчас пойдёт учиться… А я на автобус успеваю… Опять поеду на пятачок… Там буду лес рубить… Только щепки летят… Да дела… Сейчас у нас тысяча девятьсот девяносто пятый год… Вот это да… Моему сыну десять лет… Мне тридцать восемь лет… Во дела… Дочки пока дома… Они учатся во вторую смену… Авдотья в пятом классе… А Софья в шестом классе… Все учатся в школе пока… Время бежит… Вот это да… А когда — то и я так шёл в школу… Кажется, это было совсем недавно… Кажется, вчера и было… Вот же дела… Сейчас мне на работу… Сучки рубить… За три копейки… И то ладно… А так иди свищи ветра в поле… Некуда здесь больше идти… Хаахахаааааа… Выйду на поле, натяну тетиву… Что — то я запел… Я люблю иногда петь… Как — то сразу расслабляет… Меня ещё расслабляет выпивка и любовь… А больше ничего не расслабляет… Пение расслабляет… А вот и школа уже… Стоит на том же месте… Сейчас Лёша пойдёт учиться… У него уроки… А у меня работа в лесу… Вот же скука… Но стерпеться слюбиться… У меня работа в лесу… Топором махать мне не привыкать…», — подумал он. Николай важно шагал вперёд. Глаза округлил. И чутко глянул на своего сына. Алексей живо побежал, держа на спине рюкзак.

Повеял резкий, свистящий ветерок. Порошил снег. И тот кружил красиво и энергично. Вьюга январская, утренняя задавала тон. Впереди показалось большое, деревянное, трёхэтажное здание. В нём располагалась начальная школа. Окна узкие, но высокие. Стены обиты гладкой, бурой доской. Внутри имелось много классов, спортзал, учительская и приёмная, столовая и банкетная комната. Казалось, этому зданию уже много лет. И действительно уже немало. В нём когда — то располагалась школа для глухонемых. А рядом через дорогу однотипное, деревянное здание. Там находился дом-интернат для детей. По началу здания принадлежали богатому купцу. И ходили слухи, что он был полным пьяницей и развратником. На перепутье показался автомобиль. Он ярко озарил фарами сумрак. И тут же повернул на перекраске. И скрылся в томной неизвестности. Николай проводил сына взглядом. Он округлил глаза. И чутко глянул на здание школы. Алексей ловко забежал на крыльцо, которое подпирали столпы, как колонны с чудными вырезами. Он махнул рукой, бегло глянув на отца. И тут же открыл двери. И зашёл в школу. Николай тоже махнул рукой. И важно зашагал по заснеженному тротуару. Под ногами скрипел снег. И ветер свистел диковато. Порошили небольшие снежинки. Морозило заметно. Николай глубоко вздохнул. Изо рта потянулся парок. Он живо зашагал по тротуару. Под ногами чуть скрипел снег. Николая согревал тёплый, тёмный тулуп. Низ укрывали обычные шёлковые штаны. На ногах имелись бурые валенки с резиновыми калошами. На руках тёплые рукавицы. В руках он держал холщовую сумку. И ту чуть оправил. И перекинул с руки на руку.

Веял лихой, свистящий ветерок. Круто разгулялась вьюга. И чудно мела и мела снежные пушинки. Николай Павлович Щащалов чуть пробежался. Он оправил на своей голове бурую шапку-ушанку. Глаза округлил. И смотрел прямо на автобус, который сверкал своими габаритными огнями. Возле остановки столпились работники. И все потянулись в кабину один за другим. Игрался парок. И мигом улетучивался. Николай спешно подошёл к остановке. И тут же пожал руку рослому Степану Бондаренко. Тот широкий в плечах. Голова овальная. Лицо грубое, но не лишено милых черт. Глаза округлые, тёмные. Нос как картофелина. Губы полные, багряные. Он женат. У него двое детей. Он часто запивается и надолго. Его кодировали три раза. Но ему пока не помогает. Он продолжает срываться. Но мужик дельный. Он, сняв кожаную рукавицу, крепко сжал руку Николаю. И тот оценил мощное рукопожатие. Степану сил не занимать. Он родился в глухой деревеньке. И там порой вместо лошади таскал плуг. Он диковато ухмыльнулся, глядя на приятеля.

— Привет Николай… Сиди дома, не гуляй… Хаахахаааа…, — весело сказал Степан.

— Здорово Степан… Как жизнь молодая?

— Всё замечательно… А ты на работу что ли?

— А ты куда? На курорт…

— Хаахахааааа… Может, и на курорт…

— Аха… На морозе сучки рубить… Прямо весело… Ладно… Надо грузиться…, — сказал Николай.

— Да… Нас ждать не будут…

— Хаахахаааааа…

Веял резкий, свистящий ветерок. Остановка живо опустела. Работники живо зашли в автобус. И расселись на небольшие, кожаные сиденья. Николай присел в передней части салона. И плотно прижал к себе свой вещевой мешок. Он бегло осмотрелся, глянув на всё знакомые лица. В салоне стало громко. Кто — то сразу закурил «Приму» и «Беломор канал». Среди прочих выделялся Феня Золотов. Он дикий ухарь. И даже побывал в местах не столь отдалённых за обрубленную электролинию. Метал цветно он сдал и деньги пропил. Но на него вышли блюстители закона по горячим следам. Он невысокий, худенький. Лицо медное, морщинистое. Чем-то похож на морду окуня. Глаза узкие, тёмные. Нос витой. Губы тонкие. На руках синие наколки. Он курил жадно. И прямо основательно затягивался. И порой скуривал сигарету за две затяжки. И всё время дымит, как паровоз. Теперь он работает в лесхозе. Дым опиума плотно наседал. И слабо улетучивался через форточки. Воздух сотрясли матерные слова и дурной смех. Автобус тронулся. И живо поехал по пустынной дороге. Фары ярко озаряли утренний сумрак. Николая, сидя на своём сидении, прищурил глаза. Мысли томили. «Вот я и в автобусе… Теперь поездка на тридцати километров от города… А потом в лес… И опять за работу… И опять порой по пояс в снегу… И зарплата копейки… Но выбирать не приходится… Эти дураки опять закурили… Вот целую дорогу нюхай их крепкий табак… Всегда провоняешь им… И сам накуришься больше их… Вот же стервецы… Ухари блин… С ними лучше не связываться… Ещё ржут как кони… Хоть бы мне рассказали свои шутки… И я бы посмеялся… Ладно… Теперь надо ехать до места работы… Прямо романтика… Лес, снега, зима… Работёнка не пыльная… Едем в лес… Автобус дурной… Рычит, как пёс… Пускай рычит… Ноги от его мотора дрожат… Это ничего… Шофёр у нас бойкий… Быстро ездит… Он нас быстро на место привезёт… Водитель автобуса Пашка Белков… Он вроде толковый мужик… Сейчас приедем н место… И все пойдём на делянку… Затем бригадир даст указания… И так все знают, что делать… Работы там не початый край… Знай работай… Знай топором маши… И руби сучки да ветки… Хаахахахаааа… Вот это работёнка… А куда тут ещё идти? Больше некуда… И теперь до вечера… До пяти вечера будем все работать… Потом на автобус… И домой… Но сейчас автобус несётся туда… Где наш участок… Где надо работать…», — подумал он. Николай выдохнул. И слегка свёл густые брови. Запах табака, который летал по салону, томил не на шутку. Автобус лихо разогнался. Колёса живо закрутились. Яркие, округлые фары чудно озарили и путь, и сумрак. Пыль белая поднималась высоко. Дорога прямая то поднималась в горку, то опускалась круто. И местами терялась из виду. Вьюга куражилась. И лихо танцевала, махая своими кружевными белоснежными платьями.

Глава вторая

Небо пасмурное несколько просветлело. Его просторы наполняли однотонные, бело-серые краски. Веял лёгкий ветерок. Снежинки слегка порошили. И вьюга мела местами бурно и лихо. И звала за собой. Лес слега шумел. Чудно качались верхушки деревьев. Николай Павлович Щащалов, пробираясь по снегу, остановился возле высокой белоствольной берёзы. И тяжело выдохнул. Изо рта потянулся заметный парок. Николай крепко сжал в руках свой любимый, наточенный топор. Лезвие того блеснуло. И он плотно навалился на ствол дерева. И чуть замечтался. Мысли томили разум. «Вот же этот бригадир мудак… Он меня бесит… И в карты не умеет играть… Я его обыграл по крупному недавно в будке-прицепе… Оставил его в полных дураках… Шесть ноль я его обыграл… Хаахахааааа… Как полного дурака обыграл… Хаахахахаааааа… Продулся так вот и взбесился… Куда я ушёл уже?…Не ясно… Но дорога там… Значит, я верно иду… Этот козёл меня отправил непонятно куда… Просека здесь… Снега много… Я уже пару раз зачерпнул… Но ноги не промочил слава богу… Надо идти дальше… И убрать лишние деревья и ветки… А то проверит и премии лишит… Этот ухарь может… Скажет, отсиживался… Как ему ещё морду не набили… Вот же мудень наш бригадир… Рослый лось блин… Вячеслав Кузьмич Боголюбов… Он меня взбесил сегодня… Ещё кричал, что, мол, этот самый лентяй и кровопиец… Этот, мол, Щащалов… На меня кричал… Да ну его болвана… Шут гороховый… В лесу тут чудно… Это я уже далеко от них ушёл… Где — то там слышу рёв пилы… Это уже далеко… Время уже скоро полдень… Надо идти… Сейчас осмотрюсь… Но тут по такому снегу идти не охота… Вот же козёл… Знал, куда меня отправляет… Хренов картёжник… Не любит проигрывать… Ладно надо идти… Как-нибудь проберусь… Сделаю вид, что работал здесь… Надо бы чайку попить… Но ещё успеется… Продвинусь подальше… И присяду где-нибудь на дереве… И покурю немного… Хватит работать… Пора и честь знать…», — подумал он. Николай выдохнул. Он округлил глаза. И чутко осмотрелся. И сейчас походил на дикого жеребца, который убежал с родных пенатов. И теперь не знал, куда идти.

Веял резкий, морозный ветерок. Чудно порошил снег. И вьюга мела красиво. Лес чутко шумел. Кругом возвышались высокие, ветвистые деревья. Тут и сосны, и ели, и осины, и берёзы. Здесь много и молодой поросли и кустиков. Горки крутые сменяли пологие скаты. Местами открывались виду широкие поляны. И вновь тянулись горки и скаты. Николай чутко осмотрелся. Он заворожился красивым пейзажем. Дышал ровно. Он ловко заглотил снежинку. И тут же двинулся вперёд, глубоко проваливаясь в снегу. Он ловко миновал около тридцати метров. И остановился у пологого ската. Он вновь чутко осмотрелся. Глаза округлил. И сейчас больше напоминал буйного секача в лунную ночь. Тот не знал покоя. И всё носился, как ураган по родному болоту. Мысли томили. «Такие дела… Мне нужно вон туда… Сейчас спущусь… Потом пройду по низине… Там вроде снега не так много… Хотя тут везде глубоко… Вот же мудень… Куда он меня отправил? Тут ещё кажись, где — то дорога должна быть… Хотя это может и другое место… Вот она просека… Мне туда надо идти… Потом срежу… И выйду на дорогу… Не идти же снова по этому снегу… Тут сразу заметает… Вот же работёнка не пыльная… Но надо идти… А то тут замёрзнуть недолго… Надо идти…», — подумал он. Николай живо двинулся вперёд. И пошёл по склону. Ноги заметно проваливались в снегу. И сейчас он напоминал знойного лося, который часто бесился. И показывал в деле свои крепкие рога.

Повеял резкий ветерок. Николай Щащалов, выйдя на просеку, крепко взялся за своё острый топор. И тут же с ходу тем замахал. И умело срубил под корень несколько молодых деревин. И те мягко упали на снег. Николай крепко сжал в руках топор. И лихо тем махнул. И на белую землю упало несколько широких веток. Он тут же оттащил те в сторону. И бегло осмотрелся. И сейчас больше напоминал буйного медведя, который пробудился. И теперь не знал покоя. И жаждал кого-нибудь переломать грубо и сильно. Он смешно косолапил. И решил ловко поточить свои мощные, острые когти об большой ствол дерева. И зарычал дико. Николай чутко осмотрелся. И бегло оглянулся, осмотрев свой фронт работ. Ветки уже лежали на расстоянии трёхсот метров, которые он прошагал. Глаза округлил. Мысли томили. «Что — то я притомился немного… Надо бы перекурить… Другими словами посидеть где-нибудь… И чайку горячего выпить немного… Пойду — ка я вон туда… Там и посижу… Там дерево большое лежит… Снег можно стряхнуть… И отменно посидеть… Уже час прошёл, как я здесь… Ещё пару часов… И можно, выбираться из леса… Туда к своим… Где пила шумит гулко… Но тут совсем её не слышно… Видимо, я далеко ушёл… И ещё надо работать… У этого не забалуешь… Лишит премии… А зарплата и так небольшая… Но надо посидеть немного… Чайку выпить… Сейчас туда и пойду… Надо силы восстановить… Ноги слегка устали… Но мороз не ощущается совсем… Даже тепло… Сегодня утром было двадцать пять градусов мороза… Это ещё ничего… Пойду туда на делянку… Посижу немного и чая выпью… Потом продолжу топором махать…», — подумал он. Николай тяжело выдохнул. На лице поселился иней. Брови заледенели. Изо рта тянулся парок. Николай округлил глаза. И чутко осмотрелся. Сейчас он напоминал снеговика в лесу. Его бушлат заметно запорошило снегом. Николай, встряхнувшись, живо пошёл по глубокому снегу. И ловко миновал густой ельник. Он заметно провалился. И чуть начерпал снега в левый валенок. На лице выказал дурную гримасу. Глаза округлил. И сейчас напоминал дикого несусветно зверя, который бродил по лесу. И жаждал подкрепиться. Изо рта тянулся парок. Николай еле вылез из снежной массы. И плотно навалился на молодую берёзку и осинку. И тяжело задышал.

— Вот же бля… Куда мне занесло?…Я этому уроду бригадиру морду набью… Сука бля… Надо туда идти… Там посижу… Вот же бля… Куда я попал… Вот это еб… ля бля… Сука на хер… АААААА… АААА…, — громко и дико произнёс он.

Повеял лёгкий ветерок. Николай тяжело выдохнул. Он, проваливаясь в снегу, тяжело зашагал. И, цепляясь за деревья, ловко вышел на небольшую полянку. Николай весь натужился. И мышцы все напряг. Глаза округлил. И лихо и широко махнул топором. Лицо побагровело. Глаза округлились слегка розоватые и даже красные от природы. Он широко открыл рот. И напряг свои мощные, голосовые связки.

— ААААААААА… АААА, — дико закричал он, как истинный зверь.

Лес шумел. И эхо лихое пронеслось резко по его закоулкам. Николай успокоился. И выдохнул. Он чутко осмотрелся. И ровно задышал. Но волнения его ещё совсем не покинули. Он всё же угомонился. И, смахнув снег с большого дерева, которое лежало на земле, присел. Он выдохнул. И, сняв с ноги валенок, вытряхнул снег. И сейчас напоминал кукушку на длинном суку. Но куковать он не стал. Он взялся за свой вещевой мешок. И облюбовал руками свой термос, в котором имелся горячий байховый чёрный чай. Николай чутко осмотрелся. И замечтался. Он стряхнул со своей шапки-ушанки снег. И вновь надел головной убор на голову. И походил сейчас на чудного, но дикого медведку. Тот грезил угоститься сладким медком. И потом ещё долго облизывать свою могучую лапу.

Глава третья