Бесплатный фрагмент - Столбы

______

Облака стояли столбами уже третий день. Синоптик вышел из обсерватории, задумчиво вгляделся в небо, зачем-то сверился с наручными часами и вернулся обратно. Снова. Снова, как и год назад. В том году справились своими силами. Сначала зачем-то вызвали пожарных. Как дети, ну честное слово. Те, натурально, не достали. Полиция тоже ничем не помогла. Решено было задействовать вертолетчиков, стоящих лагерем недалеко от города.

Они ведь обещали уйти еще сколько… лет семь назад. Говорили, учения у них. Научатся и уйдут. Улетят. Дудки. То у них топливо закончилось, и надо выписывать аж из Москвы. То главный в запой ушел, а без него они, как дети малые. То два месяца ставили весь город на уши — колеса у вертолетов кто-то увел. Все до единого. Главные подозрения тогда надежно падали на кочегара центральной котельной. Репутация у него была что надо, подходящая. Но улик так и не нашли, как и колес. И кочегар остался на свободе. На радость местным незамужним дамам. Да и некоторым замужним. Колеса тоже решили выписать из Москвы. Чтобы уж тогда точно, наверняка тогда чтобы уж. Подходящие колеса нашлись ближе, в соседней области. Их решено было в рамках культурного обмена, приуроченного ко дню города, культурно обменять на памятник, недавно установленный на площади у железнодорожного вокзала. Зачем соседней области памятник Миклухо-Маклаю, осталось неясным. Но вертолетчикам решили пойти навстречу. Чтобы уже наверняка.

Только они снова не ушли. Не улетели. Нашелся опять какой-то повод. Железный. И, вроде, все было опять логично, не подкопаться. Но директор местного краеведческого музея затаил на них обиду. Он в установке этого памятника принимал самое деятельное участие. Язву нажил почти. А тут эти колеса. И зачем? Чтобы ушли вертолетчики? Улетели. Да кому до них есть дело?! Ясно кому! В общем, директор музея сам лично почти ничего против вертолетчиков не имел, но это вопиющее кощунство не забыл. Поэтому, когда год назад в небе над городом появились облачные столбы, он первым предложил натравить на них вертолетчиков. А потому что памятник — это вам не просто так. Это — Прекрасное! И язва. Почти. Так что на экстренном заседании городского совета он им всем и отомстил.

К вертолетчикам послали парламентера. Максима. Он, конечно, был еще зеленый и самостоятельно дел пока еще не вел. Но предыдущий парламентер мало того, что ушел на пенсию, но уже и умер. Максим честно штудировал его конспекты. Поэтому тут сбоев быть не должно было. Боевое крещение. Бой с вертолетчиками.

Максим тогда отправился в лагерь вертолетчиков прямо в понедельник. А уже во вторник перестал выходить на связь. Выключил телефон и был таков. Когда в дело вмешалась полиция, выяснилось, что Максим сам решил податься в вертолетчики. С детства, дескать, мечтал о винтах и небе. Их главный только руками развел — уж коли душа лежит у парня к этому делу, то как тут можно спорить, о чем вообще говорить? Правда, справедливости ради надо заметить, что свое первое, оно же и последнее, самостоятельное дело в качестве парламентера Максим все же довел до конца. Вертолетчики тогда подняли в небо свои вертолеты и разогнали эти низкие столбы. Быстро так. Минут десять.

Снова, видимо, придется привлекать вертолетчиков, думал синоптик, сидя за своим столом. Только как? Уже год в городе ни одного парламентера. Никто не хочет туда идти. Шутка ли? Один умер. Другой вообще вертолетчиком стал. Уж лучше б умер. Дошло до того, что родители стали своих недорослей пугать перспективами парламентерства. Дескать, не учишься? Не хочешь приличным человеком стать?! Куда после школы-то?! Только в парламентеры и возьмут!

Придется-таки ему, видимо, брать это на себя. Он уже и сам, уже второй день, чувствовал, что с головой все не так, как обычно. Когда занимался какими-то отвлеченными делами — еще ничего. Но когда смотрел или думал об этих столбах — голова тут же начинала болеть. Значит точно, городской совет решил это взвалить на него. Облака ведь. Синоптичья вотчина.

______

В дверь позвонили. Синоптик накинул цепочку на дверь и приоткрыл ее. В дверную щель сунулся нос и по полглаза по бокам. Директор музея попытался втиснуться весь, вслед за носом. Сразу не получилось. Поэтому он отстранился, поправил галстук и, прочистив горло, спокойно и с достоинством произнес:

— Доброе утро, Степан Палыч. Я к вам по делу.

Синоптик прикрыл дверь, снял цепочку и впустил раннего гостя. Директор оглядел улицу и закрыл за собой дверь, аккуратно и плотно.

— Доброе утро, Анфис Иванович.

Директор кивнул, заметив повязку на голове синоптика:

— Я вижу, вы уже в курсе. Тем лучше. Тем лучше, — директор музея явно собирался с мыслями. — Я к вам, Степан Палыч, вот по какому вопросу. Раз уж вы, так сказать, теперь… я хочу сказать, Максим-то наш того, уже у них… В общем, все равно вам туда надо. Никак нельзя же с ними связаться, только лично… Так вот, — директор вдруг взглянул прямо в глаза синоптику, приблизился в тесноте прихожей почти вплотную и приглушенным почти шепотом тревожно зашипел: — Поговорите с ними! Ну, что-нибудь сделайте! Пусть! Пусть они уйдут! Разгонят, как тогда, и уйдут! У меня же сын! Сын у меня! А Максим этот… Я год уже как в этом кошмаре живу! Они ведь общались. И я чувствую, что сын может… может… тоже… — директор музея, не выдержав накала страстей, резко отвернулся к двери и прижал пальцы к зажмуренным глазам. — Я пойду.

Так больше и не повернувшись, он поспешно выбежал из обсерватории.

Синоптик запер дверь и остался в полутемной прихожей. Надо же. До сих пор он лично с этим человеком не пересекался. А теперь вот. Ишь ты. Тут в дверь снова позвонили. Вернулся что ли? — мелькнуло подозрение в его ноющем мозгу. Он на всякий случай снова накинул цепочку на дверь и открыл.

Перед ним возник фрагмент торжественного серьезного лица заместителя главы городского совета, Глеба Полуактовича Покойного. Синоптик закрыл, снял цепочку и снова открыл. Заместитель неспеша, со значением перешагнул порог и тут же начал:

— Вы, я вижу, Степан Палыч, в курсе.

— Да, — нехотя признался синоптик, — отпираться бессмысленно.

— Вот именно, — подтвердил заместитель. — Вот именно. Тем более что, я видел, к вам Анфиска забегал?

Синоптик кивнул.

— Что он тут вам наговорить-то успел? — саркастически заломив брови, усмехнулся заместитель.

— Да ничего особенного, — синоптик потер тупо ноющий висок. — Просил поговорить с вертолетчиками. Беспокоится за сына.

— Сына! Пф, — презрительно перебил заместитель. — Нет у него никакого сына! — он понизил голос и выпучил глаза: — Нету! И не было никогда!

— Так ведь…

— Нет! И слышать ничего не хочу! Это ж надо… И тут этого сына приплел… — заместитель негодующе замолчал, но потом спохватился: — Вы у нас человек далекий от, э-э, этих кругов. Разумеется. Так вот запомните. Просто запомните, что я вам скажу: нет у него никакого сына. Все. Нету. И не было никогда. Все. Все. Так… — заместитель провел ладонью по прическе: — О чем бишь мы? Да! Идти вам надо, конечно, ночью. Ночью оно, знаете, с головой легче будет. Мы вам, разумеется, льготный рецепт обеспечили. Вот, — порывшись в портфеле, заместитель протянул синоптику небольшой розовый листок с кучей печатей. — Сегодня его отоварите… лучше в дежурке, и тогда уж и выходите. Лучше сегодня, — повторил заместитель.

Покончив с формальностями, он даже улыбнулся, прощаясь. Но уже на пороге вдруг повернулся и повторил строго:

— Нет и не было. Никогда!

Проводив заместителя, синоптик сел на пол, прислонившись больной головой к стене. Посидев немного, он встал, положил рецепт на обезболивающее на рабочий стол и вышел во внутренний двор. Перед ним в небе стояли три четких облачных столба. В том году было два, вспомнил он. А в этом три. И, конечно, обязательно найдется какая-нибудь свинья, которая поинтересуется у него: а почему? Вот почему тогда два, а теперь три? А он знает?! Он синоптик. Всего-навсего. Нет, ну надо же… Он заранее расстроился и ушел получать обезболивающее.

______

Аптекарша подозрительно уставилась на него поверх очков, выдержала испытующую паузу, цыкнула, мотнула головой и вернулась глазами к рецепту. Гос-споди… И этот туда же. Ведь было же время! Мужики были! Что надо были мужики! А сейчас?! Гос-споди… Обезболивающее им… И рецептик ведь достал! И печати, как назло, все и в правильном порядке. Это ж надо! Щегол!

— Это еще зачем?! — гневно сверкнув бессильным презрением, бросила аптекарша в синоптика.

— Надо… — тот как-то даже съежился, хотя уговаривал себя, что ничего стыдного в этом нет! Ну, подумаешь, обезболивающее! Так ведь и повод ого-го! — Мне к вертолетчикам сегодня.

— К каким вертолетчикам?! — аптекарша, судя по ее лицу, собиралась рецепт сожрать, а синоптика закатать в трехлитровку без стерилизации.

— Ну как… — промямлил взмокший синоптик, — за городом которые… к которым Максим в том году… ведь столбы! — шелестел синоптик уже почти беззвучно.

— Гос-споди! — аптекарша рухнула на крутящийся табурет у ног, но тут же, вскочив, приникла к стеклу почти носом: — К ним?! К самим к этим?! Гос-споди! Да как же это?! Сам?!

— Ну как сам… — замялся синоптик, приходя в себя. — Больше ведь некому.

— Ох, ты ж, Гос-споди… — аптекарша снова уже видела его в гробу в белых тапках, но теперь уже по другому поводу, ее подведенные черным только снизу глаза были полны такого страшного сочувствия, что синоптику вновь сделалось дурно.

— А рецепт поэтому и выдали, — пытался как-то утвердиться на этом все-таки свете синоптик.

— Кто? — зачем-то спросила аптекарша, как будто от этого что-то зависело.

— Ну дак Глеб Полуактович, — удивился синоптик. — Покойный.

— Ну да, — аптекарша опустила свой сострадающий взгляд обратно в очки на рецепт. — Покойный. Как же, как же.

Выйдя из аптеки, синоптик остановился отдышаться и закрыл глаза. Вот дура! Когда там уже телевышку починят?! Сидела бы сейчас за своим стеклом, с удовольствием плевалась яростью в очередного теленегодяя. Нет. Простым людям достается теперь. Мимо него шел в аптеку новый несчастный. Он переглянулся с синоптиком и нервно сглотнул.

Столбы из облаков висели над городом. Огромные и красивые. Они были одновременно и неподвижны относительно самого города, и полны постоянного внутреннего движения. Бурлили, перетекали, перемешивались. Один из них стоял над трамвайным депо и частично над рынком. Второй дальше к северу, накрывая жилые дома. И третий над промзоной.

Ветер их не касался. Птицам тоже, вроде как, туда и не надо было, что странно. Дождь из них не лил. Ничего они не делали. Только стояли тремя исполинскими колоннами, создавали постоянную тень и делали городу нервы.

Обсерватория синоптика находилась от столбов в стороне, но не очень далеко. Так что, и не подходя к ним, он ясно видел их масштабы. Конечно, разумеется, он был синоптик. Стало быть, должен хотя бы приблизительно мочь хотя бы предположить какое-то объяснение. Но он не мог. Здесь испокон веку все было просто-таки иллюстративно обыденно. Идеально среднестатистически. Образцово непримечательно. И вот нá тебе. В том году два. В этом три. В следующем что, четверых ждать?! Да ну, бред, одернул себя синоптик, запирая входную дверь. Бред, бред. Интересно, вдруг взялось ни с сего, ни откуда, а аптекарша случайно не в курсе — есть ли сын у Анфиса Иваныча? Вот это, наверное, могло бы потягаться с дневным телеэфиром, хмыкнул он, стягивая с себя одежду. Надо бы поспать. Раз вечером идти, то надо бы. Уснуть бы. Он подумал и принял одну таблетку обезболивающего.

______

Очнувшись, он обнаружил, что за окном садится солнце, он весь в поту и замотан в мокрую уже простыню, волосы облепили мокрый лоб и во рту мерзко. Он осторожно встал, стараясь не растолкать дремлющую еще боль.

После того, как он как следует поел, он решил собираться и, дождавшись уверенной темноты, выходить. Идти надо ночью. Но фонарь брать нельзя. Не любят вертолетчики чужих фонарей. Ничего не поделаешь. А любят они песни под гитару, салат из морской капусты и часы с боем. Ну, еще ярко накрашенных продавщиц и собачье имя Петруха, уж неясно почему.

Ничего этого у синоптика не было, но идти с пустыми руками, конечно, нельзя. Тем более, что он к ним с просьбой. Ему даже не хотелось думать о том, что у Анфиса Иваныча действительно может быть сын, а тогда его странная утренняя мольба остается в силе, и надо будет говорить с вертолетчиками о том, что им пора бы уйти… Улететь.

Отогнав решительно этот набежавший было уже совсем кошмар, синоптик уверенно направился к книжному стеллажу. Вот оно. Он понесет им Чехова. Это классика. Классику все любят. Даже вертолетчики. Тем более, кивнул он себе веско, если она — Чехов.

Уложив Чехова в рюкзак, все четырнадцать томов, он подумал и положил туда же спички, компас, аптечку и бутылку воды и вышел. Заперев обсерваторию, ключ он брать с собой на всякий случай не стал, а спрятал его, как обычно, под телескоп в беседке. Голова снова разнылась, но таблетки он решил пока поберечь. Мало ли.

На улице уже было совсем темно. Если бы не фонари, облака были бы хорошо видны в свете звезд и луны, подумал он. Но фонари, конечно, горели. Что имело и кучу плюсов. Он без проблем добрался до нужного края города и ступил на шоссе, через два километра от которого ответвлялась нужная ему грунтовка. Вот здесь уже фонарей не было. Шаг за шагом город отставал позади, затухал и затихал. Вот теперь, оглянувшись назад, он увидел столбы во всей красе. Основания их были подсвечены городом в какой-то серо-розовый, а вершины уходили в черную ночь, не слишком, впрочем, далеко. Отсюда они казались совершенно неподвижными и еще более нереальными.

Два километра — это почти ничего. Днем. Ночью он шел подольше, конечно. Пока шел по шоссе, было относительно видно. А вот свернув на грунтовку, он пошел среди деревьев. Поэтому пошел еще медленнее. Грунтовки до вертолетчиков было не много. Ею сейчас вообще, наверное, не пользовались. К ним кто-то наведывался очень редко, если вообще хоть кто-то наведывался. А у них самих были вертолеты, зачем им грунтовка? Поэтому она несколько подзаросла с тех пор, как он помнил ее, давно.

Стараясь не оступаться, он шел и прокручивал свой разговор с вертолетчиками. Говорить, разумеется, надо только с главным. С иерархией, субординацией и вертикалью власти у них было все в образцовом порядке. Лагерь их располагался на большом поле. За семь лет они, конечно, его видоизменили. Говорят. Сам он за это время там ни разу не был. Зачем? Что они ему? Что он им?

А теперь вон оно что. Интересно, увидит ли он Максима. Они с ним друзьями не были, но, конечно же, городского парламентера знал в лицо каждый. Надо у Максима спросить, пришло ему в ноющую голову. Если они якобы друзья, пусть и год назад, то он точно должен знать.

Синоптик подошел к перегораживающему грунтовку шлагбауму. Рядом не было никого, кому это было бы интересно, поэтому он просто обошел его и пошел дальше. Оставалось не долго. Хотя, вообще, было немного странно идти в полной темноте, только лишь среди спящих шелестящих деревьев, и не слышать приближающегося лагеря. И тем не менее лагеря слышно не было. Ничего, решил он. Ведь, и правда, давным-давно ночь. Все равно сегодня он вглубь не сунется. С краешку обождет. А завтра уж тогда, при свете дня, м-да.

Дойдя до конца грунтовки, он остановился. Впереди было оно, поле вертолетчиков. Давно уже не поле. На фоне звездного, в основном, неба чернели какие-то сооружения. Ангары, видимо, догадался он, бараки. Или эти, он вспомнил подходящее по смыслу слово, казармы, вот. Он поискал глазами, нашел рядом несколько сваленных бревен, кое-как пристроился на них и решил передремать здесь остаток ночи.

Толком он, конечно, не спал. То и дело шлепая на себе комаров, он пересаживался поудобнее, подкладывал под голову то один локоть, то другой, то Чехова в рюкзаке, ненадолго отключался и вновь приходил в сознание. Когда небо начало сереть, он основательно продрог и решил вставать. Времени было около четырех. Промыкался он тут самое большее пару часов, ну три, но смысла сидеть дальше не было.

Вокруг потихоньку светлело, и он решил осмотреться. Он пошел на бывшее поле, все дальше и дальше, между строениями. И идя, он как-то постепенно понял, что тут что-то не то. Тихо было абсолютно. Не считая только звуков просыпающейся природы. То, что природой он не считал, было черно, неподвижно и молчало. Когда светло стало уже прилично, он отчетливо осознал, что здесь никого, кроме него, нет. Ни души. Он стал ходить быстрее, он почти бегал между пустыми бараками-казармами, заходил в открытые и пустые ангары. Никого. Ничего. Ни даже самого маленького вертолетика, отчего-то печально подумалось ему. Он пришел впустую. Обиднее всего было за Чехова. От души ведь.

Но что же тут произошло? Он сел на какой-то ящик, достал из рюкзака воду и основательно припал к бутылке. Давно это они, интересно? А давно тут вообще кто-то был из города? Этого он не знал. Вернется — спросит. Сейчас вот только еще немного посмотрит. Не был же здесь ни разу за эти семь лет. До этого было просто поле. Трава. А потом, когда сюда их пустили, как-то стало некстати тут появляться. Да.

Он зашел в следующий ангар, в бараки отчего-то было жутковато заходить. В покинутые. Пробежавшись глазами по помещению, он подошел к сиротливо стоящему в углу столу. На столе было пыльно и пусто. А вот в ящике стола было не пусто. Он, заинтересовавшись, вытащил ящик полностью и положил его на стол. Внутри оказалась разная ерунда. Моток скотча, ржавые кусачки, кусок наждачки, конфета, половинка мыльницы, завалившийся на бок, протекший и присохший намертво бутылек какого-то клея, что ли. И было несколько газет. Самая последняя была прошлогодняя, июньская. Как раз. Он поднял глаза на светлое небо в дверном проеме. Год назад? Вот тебе и раз. Как же было тошно от этой болящей головы… Он медленно достал таблетку. Беречь их смысла уже не было. Но то, что вертолетчики пропали, а боль — нет, наводило на вполне определенные мысли. Выругавшись с досады, синоптик сунул газеты к Чехову и пошел назад.

Сообщить надо. Телефон ведь он брать не стал. На всякий.

— Да, Глеб Полуактович. Да. Нет. Я не брал туда телефон, — голова трещала нещадно, что было, впрочем, и понятно. — Нет, по пути мне тоже никто не встретился. Хотя я, конечно, и не видел ничего, — вынужден был признать он. — На шоссе-то было видно лучше. Ну а дальше да, да. Но я не видел, не слышал ничего подозрительного. Я не часто по ночам выхожу за пределы обсерватории, поэтому, думаю, был вполне внимателен. Нет. Нет, в бараки я, э-э, не пошел. Нет. Ну… — он замялся. — Как-то не по себе было… Что? Еще раз? А я вам там зачем? Вам туда надо опергруппу, следователей, если уж угодно, каких-нибудь экспертов по вещдокам, кто там еще в детективах бывает. А я-то что? Нельзя полицию? — он сел, забыв про голову. — Почему?

______

— А когда дело было сделано, — Глеб Полуактович затянулся и выпустил струю сизого дыма набок в сумрак полуподвального бара «За Д.», — они же вернулись туда, к себе. И должны были на следующий день прислать сюда бойца. Для, так сказать, итоговой фиксации факта помощи гражданскому населению.

— И что боец? — синоптик не курил, но уже ощущал в себе коньяк, да еще голова эта…

— А не было бойца. Да, — Покойный прищелкнул языком и кивнул.

— Ну а… — синоптик неуверенно посмотрел в сторону, — а фиксация как же?

— А с фиксацией замяли. Анфиска подогнал нам своего эксперта-графолога. Тот нарисовал подпись так, что и их главный бы потом не отличил.

— Анфис Иваныч? — никак у него в голове не вязался директор музея и подделка подписи, хотя…

Они помолчали немного, выпили еще, и тогда синоптика осенило:

— Но вот полиции нельзя. А как же теперь? Я ж, — он тронул кольнувший висок, — я так понимаю, официально назначен?

— Да, — уверенно закрыв глаза, кивнул заместитель.

— Вот. А я взял и не договорился! — синоптик дерзко уставился на заместителя.

— А ты, — Покойный тихо хлопнул по столу, — договорился!

— Как? — растерялся синоптик. — Я?

— Ты, — подтвердил заместитель.

— Когда? — совсем сбился с толку синоптик.

— А утром, — уверенно выпятил нижнюю губу заместитель.

— Погоди… — синоптик пытался собраться с мыслями. — А о чем?

— Ну как… — тут заместитель тоже немного сбился, но быстро нашелся. — О том, что они нам опять помогут.

— Так. Вот молодцы! — тут же зауважал вертолетчиков синоптик и поднял свой стакан. — Молодцы! За дипломатию!

Они солидарно чокнулись. Очень довольный вертолетчиками и самим собой синоптик потер лоб:

— А когда?

— Вот! — воскликнул заместитель радостно. — Вот. Надо подождать.

— Это они сказали? — изумился такой их нерасторопности синоптик.

— Ну натурально, — заверил его заместитель. — Подождать. Но недолго. У них же, — Покойный очень значительно поднял палец, — учения!

— Да, — согласился синоптик, умильно потрепав себя по несообразительному затылку. — Точно. Научатся — и уйдут. Улетят.

— Да, — радостно согласился заместитель. — Научатся, нам помогут и улетят.

______

Стараясь не двигать головой ни в какую сторону, синоптик сполз с дивана и уполз в ванную. Какое-то время там шумела холодная вода. Горячую отключили еще вчера. К лучшему, к лучшему, думал синоптик блаженно застывающими во льдах мозгами. Таблетку. Нет. Две. Сразу. И воды. Воды!

Войдя в гостиную, откуда некоторое время назад он выполз, синоптик невольно поморщился. Запах перегара бил в его страдающий организм прямо между глаз. Зараза. Зачем же было вчера так убиваться-то. Как маленький, честное слово. Синоптик, с досадой осторожно покачав головой, подошел к окну и раздвинул шторы. Зажмурившись от ослепительно сияющего совершенно ясного утра, он дернулся от окна и стал осторожно приоткрывать глаза в сторону. А когда ему удалось без слез посмотреть в окно, он решил, что ему почудилось. Снова отвернувшись, он тихонько помотал головой, потер виски, глаза и вернулся к окну. Нет, не почудилось. Так и есть. Столбов было четыре.

— Да что я — детектив? — синоптик старался кричать потише, все-таки общественное место.

— Нет, — было сильно заметно, что помятому заместителю очень не по себе. — Тут никто не детектив. Но ты ж синоптик! — он нажал.

Вот свинья, расстроился синоптик, по больному бьет.

— Тут не синоптик нужен, — возразил он.

— А кто? — с вызовом прошептал заместитель.

— Вертолетчики.

— Нету! Нету вертолетчиков.

— А вчера казалось, что есть, — синоптик неуверенно пощупал голову с обеих сторон. — Как так…

Заместитель взглянул на него с досадой и вздохнул.

— Блин. И, главное, так всем не терпелось, чтобы они убрались отсюда…

— Вот-вот, — согласился заместитель. — Взяли и убрались. И что теперь?

— Ну, а если других вызвать вертолетчиков? — радостно воскликнул синоптик и, спохватившись, продолжил вполголоса: — Ну, не единственные же они вертолетчики в стране! А еще летчиков сколько!

— А раньше чего не звали?! — заместитель сверкнул глазами.

— Как это? — косо взглянул на него синоптик.

— А так это. Это же не первый случай! А в тот раз не довели до сведения! Утаили!

— А зачем вы утаили? — заинтересовался синоптик.

— Зачем… — заместитель с досадой прикурил. — Перевыборы же были.

— А-а, — покивал синоптик. — Точно.

Они шли некоторое время молча. Синоптик подал голос:

— А что вообще за вертолетчики-то это были? Откуда?

— Да кто их знает!

— То есть как это? — снова растерялся синоптик. — А кто им разрешал тут под боком обосноваться? Там же вполне конкретные постройки. Это не палаточный городок.

— Кто-кто… Это ж больше семи лет назад было. Тогда прежний глава был. Как раз на волне недовольства жителей он и провалился на следующих выборах. А нынешний…

— А нынешний подыграл жителям, — закончил синоптик. — И стал нынешним. Так… — продолжил он размышлять. — Так. Но есть Максим!

Заместитель с надеждой остановился, но потом снова потух и пошел.

— Ну, есть.

— Как с ним связаться? Кто у него в городе?

— Никого, — удрученно повесил голову заместитель.

— Как никого?

— Ну, так. Никого. Сирота он. Чего, думаешь, он в парламентеры пошел?

— Ого, — синоптик покивал. — Так. А этот? Ну, сын Анфиса Иваныча.

— Кто?! — заместитель начал краснеть.

— А, ну да, — вспомнил синоптик. — Хотя. Вот если б был, то, может, помог бы.

— Нету, — коротко рубанул заместитель.

— Ты погоди. Ты не кипятись, — начал опять синоптик. — А ты точно знаешь, что нету? Ну, то есть, я хочу сказать…

— Да нету! — опять повысил голос заместитель и опять, спохватившись, зашептал: — Его никто и никогда не видел, ты понимаешь? Никто. Никогда. Никаких знакомых. Никаких документов! Нельзя доказать, что он есть. Нечем.

Синоптик даже замолчал ненадолго, но потом снова ожил:

— Зачем же он говорит, что есть?

— А я знаю?! — взвился вполголоса заместитель. — Он и упоминает его крайне редко.

— Но упоминает, — кивнул синоптик.

— Да.

— А давно?

— Да, давно. Уже так давно, что вопросы всплывали не раз.

— Чудеса, — покачал головой синоптик. — Но все-таки жаль, что его нету. Он бы помог, я чувствую.

Покойный покосился на него.

— Пошли к нему.

— К кому? — сразу не сообразил синоптик.

— К Анфиске, — сурово поджал губы заместитель.

— Домой прямо? — ошарашенно засеменил рядом с размашистым Покойным синоптик.

— Зачем. Он сейчас в музее должен быть. Рабочее время.

— А-а… А что, мы ему все расскажем?

— Не знаю. По ситуации. Но, честно сказать, не хочется мне его снова в соучастники брать.

— М-да, — покивал синоптик, вспомнив нос Анфиса Иваныча у себя в двери.

______

— Чем могу вам помочь, господа? — проскрипела секретарша, явный экспонат.

— Мы к Анфису Ивановичу. По срочному делу, — добавил внушительно заместитель. — Скажите — Глеб Полуактович.

— Да-да, да-да, Глеб Полуактович. Уже бегу, — кряхтя, суетилась секретарша, путаясь в стуле, столе и телефонном проводе.

Директор музея восседал за внушительного вида табуретом на корточках.

— Входите, входите, э-э, господа, — он с некоторым трудом распрямился. — А у меня, вот, ремонт тут. Одно увезли, другое не привезли, знаете…

Посетители закрыли за собой дверь, обменялись приветствиями, и заместитель начал сразу с главного.

— Анфис Иванович, у нас есть серьезное дело.

— Ко мне? — приосанился директор.

— Не совсем, — встрял синоптик. — К вашему сыну.

Директор и бровью не повел.

— К Дятлу? — удивился он вполне непринужденно, от чего посетители, немного растеряв пыл, переглянулись.

— К Дятлу? — эхом откликнулся синоптик.

— Простите, господа, простите. Вырвалось невольно. От неожиданности. Прошу прощения… Я имел в виду — к Доротею. Мой сын — Доротей Анфисович. Что у вас к нему за дело?

Заместитель обрел дар речи:

— Нам надо с ним поговорить. Незамедлительно.

— Ну что же. Пожалуйста. Раз дело не терпит отлагательств… — с достоинством сняв пиджак с прислоненной к стене швабры, директор открыл гостям дверь, пропуская их в приемную.

— Серафима, меня, вероятно, сегодня уже не будет. Мы к Дятлу… э-э… к Доротею.

— Хорошо, Анфис Иванович. Как раз закройщики прийти должны.

Заместитель с удивлением оглянулся на директора музея. Тот немного неловко стал объяснять:

— Я хотел стены… драпировка шелком, ну, знаете… Да. Пройдемте, господа. Тут рядом.

Они вышли на улицу. Уже близился вечер, было жарко. В воздухе носились ласточки, высоко-высоко, избегая областей столбов. Директор запрокинул голову и остановился:

— Что за…

— Да, — констатировал ровно синоптик. — Четыре.

— Анфис Иванович, это как раз касается того, о чем нам надо поговорить с Дятлом… э-э, я хотел сказать, с Доротеем Анфисовичем.

Директор как-то диковато на них глянул, и они продолжили путь.

— А вы… — директор после секундной паузы подозрительно оглянулся на синоптика, — Вы ведь, вроде, к вертолетчикам собирались?

— Как вы узнали? — автоматически блефанул синоптик.

— Как это? — директор остановился. — Но позвольте! Ведь я же заходил! Я был у вас тогда!

— Полноте, господа, — примирительно поднял руки Покойный. — Степа, кончай. Были, были. Вы, Анфис Иванович, собственной персоной были у Степан Палыча. Я видел своими глазами.

Это неприятно кольнуло директора, однако он предпочел не обострять. Они как раз подошли уже к нужному дому. Пятиэтажка старого серого кирпича пряталась в сумраке всего сплошь в акациевой тени двора. Директор указал на крайний левый подъезд. За деревянной дверью, всей в окошках, начинался подъезд, темный, вкусно пахнущий сырой побелкой и пылью. Директор жил в самом сумраке, сразу на первом этаже, слева. Он не стал открывать ключом, а поднял руку и, как показалось синоптику, после некоторой заминки позвонил. Коротко, но трижды. Они услышали, как повернулся механизм замка, но дверь никто не открыл. Директор открыл сам.

— Доротей! Доротей, я дома. И не один! — добавил он с какой-то беспокойной радостью. — Выходи встречать.

Директор повернулся к ним, излучая любезность и отцовскую гордость.

— Ну? — подбодрил он своих гостей. — Что же вы притихли, воробушки? Вы хотели ведь поговорить с Дятлом… э-э, с Доротеем! — оговорившись снова, смутился директор.

Посетители переглянулись.

— Ну да. Зовите.

— Так… я позвал! — директор растерялся.

— И где? — синоптик обвел рукой полутемную прихожую.

— Да тут, тут, — донесся глухой голос из комнаты. — О чем вы хотели говорить?

— А не могли бы вы выйти к нам? — поинтересовался заместитель.

— Нет. Извините, я не принимаю.

— Дятел! — директор снова смутился, но тут же махнул сам себе рукой: — Ну, выйди! Ну, пожалуйста! Ты ведь мне обещал! — неожиданно перешел на крик директор.

— Что?! — из комнаты тоже закричали, на удивление звонко. — Опять?! Ты опять начинаешь! Ты опять! Опять!

Там кто-то визгливо разрыдался, сморкаясь и рассыпая проклятия.

— Ох, ты ж… — директор от досады сам, казалось, сейчас не удержит себя в руках. — Господа… Могу ли я просить вас зайти в другой раз?

Заместитель тактично прочистил горло и стал бочком оттирать синоптика к двери.

— Но как же? — начал было тот. — Как же? А Максим?

Директор совсем сник, замахал руками и принялся выпихивать их на лестничную клетку. В комнате совсем зашлись слезами. Дверь, наконец, захлопнулась. Зато соседняя приоткрылась, и показалась седая кудрявая голова, заросшая совершенно.

— Ну чего?! — зашептала она яростно, одними губами. — Чего вы их беспокоите?! Не надо их беспокоить! Хватит! Хватит уже! — и эта дверь захлопнулась.

______

Синоптик поднял на заместителя глаза:

— Ну что? Нету?

— А разве есть? — тут же встрепенулся заместитель.

— То есть как это? — потерялся синоптик.

— А что мы видели? Ничего мы не видели. Ровным счетом ничего.

— Да, но…

— Да не но, — отрезал заместитель. — Нет у него сына. И не было.

— А кто же есть?

— Дятел! — огрызнулся заместитель.

В этот момент в окне сбоку от них открылась форточка, и им стало слышно:

— Ну что ты? Ну, опять? Нет. Нет. Да нет же. Ты все равно должен поговорить с ними. Ну, потому что Максим. Да. Да. Вот да, именно поэтому. А я тебе говорю — лучше. И там это… кстати… Там сегодня четыре столба.

Голос директора стих, совершенно утонув в хохоте.

Это почему-то так задело синоптика, что он не смолчал.

— Нет, а что?! А что такого смешного?! — он был возмущен.

Заместитель потащил его подальше от дома директора музея, но по дороге синоптик все кипятился.

— Три, главное, не смешно, а четыре — смешно! Да кто он такой! Дятел! Единственный, кто общался с Максимом — единственным, кто мог помочь связаться с вертолетчиками — единственными, кто мог помочь со столбами. Которых теперь четыре… Четыре… — синоптик усмехнулся.

Заместитель уже не тащил его, а шел рядом, тоже посмеиваясь.

— Четыре. Надо вот что, — синоптик остановился. — Надо добраться до этого дятла, есть он там или нет.

— Слушай, а ты ведь таблетки еще не все?

— Нет, конечно, — синоптик сбился. — А что?

— Да, похоже, я тоже завяз.

— Так выбей себе рецепт, — изумился синоптик.

— Мне не дадут. Официально только ты назначен.

— Вот жизнь, — покачал головой синоптик и, порывшись в карманах, протянул заместителю таблетки.

— Стойте!

Они оглянулись на крик. Это был директор музея. Они переглянулись. Вот так-так. Сначала, значит, гора к Магомету не пошла. А потом побежала следом.

— Анфис Иванович? — синоптик всем своим видом олицетворял внимание.

— Да. Он самый, — директор несмело улыбнулся. — Давайте зайдем куда-нибудь. Мне тоже поговорить бы.

— Тут «За Д.» недалеко, — махнул рукой Покойный.

— Пойдет, — кивнул директор.

Заказав себе, они молча дождались, и только тогда заговорили. Директор поднял стакан.

— Давайте за Дятла? Можно?

— Хм, — синоптик пожал плечами. — Почему бы и нет. За Дятла — так за Дятла.

Они выпили.

— Так о чем вы с нами хотели? — заместитель не стал тянуть.

— А вы? — попытался было парировать директор, но сам скомкал пас и, махнув рукой, вымученно улыбнулся. — Я… Я хотел бы… а то, мне кажется, тут недоразумения… видите ли… чтобы, так сказать, расставить… — он замолчал на какое-то время и потом, собравшись, продолжил. — Я был молод, господа. Я был совершенно молод. Честолюбив. Глуп… — он основательно отхлебнул, поморщившись. — Я ведь тогда был всего-то практикантом в отделении первобытных стоянок. Передо мной были открыты все двери музея. Перспективы были так… так… чарующи. Волшебны. До головокружения. Аж тошнило, верите ли? — они покивали, и он продолжил. — А потом появилась… Она… — директор страдальчески заломил брови и улыбнулся. — Фея. Дыша духами и туманами, знаете ли. Появилась она и пропала. Перевелась, — хлопнул неожиданно пустым стаканом по столу директор. — Здесь ей было тесно. Ей хотелось масштаба! Областные музеи хищно манили ее. А я что… Для меня наш музей — целая Вселенная. Вот так, господа. Мы были разных миров, — махнул рукой директор. — Она считала, что лучшее — враг хорошему потому, что хорошее — это мало, можно и нужно лучше. А я же всегда считал, что хорошее — хорошо, а слепое стремление к эфемерному лучшему — это именно враг. Бескомпромиссно. Вот так! — директор хлопнул по столу ладонью и устремился в туалет, не оглядываясь.

Синоптик с заместителем сидели, притихши, придавленные роковой драмой директора музея.

— Вот ведь Анфиска! — наконец заключил заместитель и прикончил свой стакан. — Допивай давай, пойду повторю, пока этого Ромео нет.

Синоптик залпом опрокинул остаток коньяка, отдал стакан заместителю и встряхнулся, поведя плечами и пересев поудобнее. Антракт.

Вернулся заместитель с тремя новыми стаканами. Сел, расставил. И снова они сидели молча, ожидая второго действия. Вернувшийся директор мрачно обозрел стол, кивнул и торжественно поднял стакан:

— За добро! Дорогие вы мои… — он смахнул слезу и выпил, потом отдышался и продолжил: — И она исчезла. Ушла к своему «лучшему», без сожалений оставив мое «хорошее».

Помолчали, будто помянув.

— А потом, много позже, я узнал от заезжего профессора, читавшего у нас серию лекций о правилах безопасности при работе с текстильными экспонатами, что она умерла.

— Ох, ты ж, Боже ж ты мой… — заместитель подался вперед. — И что?! Как?!

— Как — он не сказал. Но это уже было не важно. А важно было то, что у нее остался сын, — директор замолчал.

— Дя… Дятел?! — ошарашенно прошептал синоптик.

— При чем здесь Дятел?! — взвизгнул директор. — Вот вы…!

Синоптик косо переглянулся с заместителем и снова подозрительно уставился на директора. Тот сник.

— Да, — замогильным голосом признал он наконец. — Дятел. Сынок.

— А я думал, что у тебя нет никакого сына, — честно сознался заместитель.

— А его и нет, — тихо и нетрезво хохотнул директор.

— В смысле? — синоптик тер виски.

— Есть или нет? — заместитель требовал сатисфакции.

— И есть, и нет. Он… Дятел, — грустно закончил директор.

— За Дятла, — поднял свой стакан синоптик и попросил, когда все выпили: — Теперь объясни, пожалуйста, есть? Или нет?

Директор устало выдохнул.

— И есть, и нет. Иногда он есть. А иногда его нет. Это бессистемно. Он то хороший, то опять уходит к лучшему, — меланхолично произнес директор.

— А сегодня он, значит, хороший, — резюмировал заместитель.

— М-м, ну да. Вполне. Какое-то время был.

— А почему он не вышел? — синоптик навис над столом.

— Потому что не принимает, — директор музея непонимающим взглядом посмотрел прямо на синоптика, ну, почти прямо. — Он же сам сказал.

— А… — заместитель что-то был ему не помощник, и синоптик вел разведку сам. — Как же нам тогда с ним говорить-то? Ты, главное, Анфис, пойми. Мы и к Дятлу… э-э, к Доротею бы не обращались, не беспокоили бы ни его, ни память твою. Тут просто, — он пошкрябал затылок, — такая ситуация…

— Степа, — предостерегающе возник, наконец, в разговоре заместитель.

— Что Степа? — встрял директор.

— Я Степа, — отмахнулся синоптик. — А ты, Глеб, сам говорил — по ситуации. Вот она, ситуация. Он, — синоптик тыкнул в директора, — нам про фею. И про Дятла. А мы ему про Максима.

— И про вертолетчиков, — сдался объективности заместитель.

— Да, — согласно кивнул синоптик. — Так вот. Нам зачем Дятел… э-э, Доротей то есть…

— Да Дятел уже, ладно, — совершенно устало позволил директор.

— За Дятла! — заместитель встал.

Синоптик с восхищением посмотрел на тостующего и тоже поднялся. Директор, смахнув набежавшую скупую слезу, в поступательном порыве как-то сложно вывинтился из-под стола, опрокинув при этом стул, и добавил:

— До дна!

Звонко чокнувшись и залив в себя из стаканов, они попадали на свои стулья, даже директор, который потом, кряхтя, все же подобрал и себя, и стул с пола.

— Так вот, — сообщил заместитель, снова благородно и по-молодецки сгоняв к стойке. — Есть у нас такое поручение — убрать с глаз общественных долой эти столбы. В том годе мы были молодцы, потому что был Максим, — директор с пониманием покивал. — А в этом…

— А в этом, — синоптик отодвинул заместителя как очевидец и прямой участник описываемых событий, — Максима нет. И, — он поднял палец вверх, а потом приложил к губам. — Шшш! И вертолетчиков тоже!

— Как?! — гаркнул директор на весь зал, где-то загоготали, а бармен внушительно погрозил им пальцем.

— А вот так, — заместитель конспирологически приложил руку лодочкой ко рту. — Нету. Слились.

— Когда? — директор все еще был напрочь фраппирован.

— Погоди, Глеб, — синоптик снова его отодвинул и с подозрением взглянул на директора. — А чего это ты так расстраиваешься? Нет, Глеб, погоди. Я хочу разобраться. Ты ж мне сам внушал, что за ад у тебя, а не жизнь, из-за этих проклятых вертолетчиков! Максимку, дескать, сманили и сынку твоего, Дятла, сманят! Так или не так? Так! А чего тогда? М?

Директор расстегнул ворот и отер чело всей пятерней.

— Да, — наконец выдохнул он с силой, хлопнув по столу сразу обеими ладонями, синоптик на всякий случай ретировался ближе к спинке своего стула. — Да, все так. Впрочем, так, да не так.

— Вот именно, — заметил заместитель. — И еще. Отчего это, кстати, твой Дятел ржал конем, когда услышал о четырех столбах?

— Н-да! — синоптик торжествующе переглянулся с заместителем и поднял стакан: — За дружбу!

За это не выпить было — себя не уважать.

— Давайте по порядку, — решил привести претензии к какой-то мало-мальски стройной системе директор после этого и добавил, словно достал зайца из шляпы: — Завтра!

— Что?!

— Как?!

— Завтра, завтра, воробушки. Я, может, Дятла в хорошем состоянии застану, а не в лучшем… — как-то сразу осунулся директор.

______

Нет, ну нормально? Синоптик сидел у себя в обсерватории в одном носке. То, что спал он не раздеваясь, вопросов как-то не вызывало. Но вот где второй носок?! Значит, не все он помнит со вчера. Это тревожно.

В дверь позвонили. Так и оставшись в одном носке, синоптик пошел открывать.

— Здорово, — буркнул заместитель и оттер его от двери. — А ты чего на цепочку не закрываешься? Ты уже видел, что там происходит?

Заместитель смотрел на разные ноги синоптика, словно и беседуя только с ними, но почему-то в единственном числе. Значит, только с одной ногой, здраво рассудил синоптик. А с которой? Наверное, с той, что в носке. Если не наоборот, конечно.

— Нет, я еще вообще ничего не видел. Даже второго носка.

— Горазд ты спать, — с ноткой черной зависти восхитился заместитель. — Когда ты вообще работаешь?

— Никогда. Я только к вертолетчикам умею ходить и пить. За Дятла.

Они оба синхронно схватились за головы. Синоптик зло оглянулся на заместителя и, махнув рукой идти за ним, направился в кухню за таблетками.

— Что там происходит? — тихо спросил он, не открывая глаз.

— Не скажу, — заместитель лежал в кресле, вытянув ноги через всю кухню.

Синоптик подошел к окну, зажмурился и отодвинул шторы. Потихоньку приоткрыл глаза и тут же вылупился во все оба на небо.

— Это что это?

— Ты мне скажи. Ты ж синоптик

— Сначала ты мне как заместитель открой, когда мне воду горячую вернут, а аптекарше телевышку, — отбил синоптик.

Заместитель хохотнул и тоже подошел к окну.

— Видал?! — зачем-то спросил он. — Ты прикинь, в муниципалитет уже с утра подали петицию, вдумайся, против стационарной тени! С подписями. Активисты хреновы.

— М-да, — покивал синоптик, разглядывая небо.

— Я на стремянку встану и подвину им эту крышу!

— Им крышу двигать не надо, у них ее нет, — прокомментировал синоптик. — А эта крыша — это интересно. И кпак там наш Дятел Анфисович, интересно? Не помер еще от смеха?

— Да уж, — заместитель отвернулся от окна. — Степа, нам нужны вертолетчики. Значит нам нужен Максим. Значит Дятел.

Синоптик кивнул и отправился поискать себе другую пару носков. Полную.

______

Еще на подходе к подъезду директора музея они увидели его бледную физиономию в окне. Ждал, небось.

Звонить в дверь не пришлось, директор встретил их, едва они вошли в уютный сумрак подъезда.

— Господа… — пригласил он их в такую же темную прихожую.

— Как он? — тихо поинтересовался синоптик, не любил он слезы, не умел с ними работать.

— Обрадовать мне вас пока нечем, — развел руками директор.

— К лучшему? — догадался заместитель.

Директор покорно кивнул.

— Значит про «не принимаю» мы не услышим, — нашелся синоптик и направился в комнату.

Заместитель прошел следом, директор позади. В комнате тоже был полумрак от акаций, которыми зарос двор. У окна в ветки в старом инвалидном кресле полулежал некто. Сложно было сразу определиться. Очень худой, даже тонкий человек с бледной, какой-то прозрачной кожей. Он полулежал с закрытыми глазами. Тонкие длинные волосы стекали невесомыми бесцветными струйками на плечи. Дышал человек едва заметно, но ровно.

— Чего ж ты так беспокоился за вертолетчиков? — зашептал синоптик. — На что они ему? А он им?

Директор пожал плечами, но ответил:

— Это он в лучшем виде такой. Когда в хорошем — тогда… не такой.

— И давно он? — заместитель обошел кругом кресла.

— Да вот со вчера. Отсмеялся про столбы и отбыл.

— А вытащить его оттуда можно? — с робкой надеждой спросил синоптик.

— Сложно сказать определенно, — директор задумался, как заправский психиатр. — Когда как.

— И он всегда таким был? — заместитель все рассматривал Дятла.

— Да, всегда, — просто отозвался директор, как будто время им сообщил.

— А что это за «лучшее»? Анабиоз какой-то, — покачал головой синоптик.

— Я не знаток тонких материй, — вздохнул директор. — А специалистам я его показывать опасаюсь. Заберут.

— Да уж, — покивал заместитель.

— А состояние у него стабильное. Он разумен, не агрессивен, физически здоров. Просто… не всегда здесь.

— То есть, — вернулся мыслью синоптик, — раз он со вчера там, то крыши он еще не видел?

— Да кто ж его знает, — скривил рот и собрал лоб директор. — Может, и не видел. А может, — покачал он головой, — и знает.

— А почему он все-таки смеялся? — нахмурился заместитель.

— Я не всегда улавливаю логическую нить в его поведении, — признался директор.

Они расположились в стороне от Дятла, на диване и в кресле.

— Что мы имеем? — решил подытожить заместитель. — Мы имеем ситуацию, явно качественно отличающуюся от прошлогодней.

— И не в лучшую сторону, — добавил директор.

— Кто знает… — не стал поддаваться унынию синоптик. — А вдруг это, м-м, к лучшему? Извините…

— В общем, теперь у нас не три столба, а уже почти беседка. И полное отсутствие вертолетчиков.

— Ну а что они делали в прошлый раз? Просто размесили эти столбы винтами? — директор очень хотел помочь.

— Ну, со стороны, должно быть, выглядело именно так, — покивал синоптик.

— А мы ничем не можем эти вертолеты заменить? Ну, не знаю… Воздушные шары? — директор невинно хлопал глазами.

Заместитель задумался.

— А как высоко они вообще стоят?

— Да не высоко, — махнул рукой синоптик. — Высоко вертушки бы не взяли.

— Что, шары выше летают? — удивился заместитель.

— Как директор музея могу авторитетно заявить — да, — директор закрыл глаза и кивнул.

— Теоретически, конечно, вертолетчиков можно и заменить, — задумчиво проговорил заместитель. — Но где мы возьмем шары?

— А много надо? — синоптик старался выглядеть непринужденно.

— Да у нас ни одного нет, — неуверенно заявил заместитель.

— Ну, вообще, у меня есть один, — синоптик делал вид, что за окном есть что-то очень ему интересное.

Директор выпрямился в кресле, заинтересовавшись таким поворотом.

— У тебя откуда? — изумленно воскликнул заместитель.

— Ну как… — замялся синоптик. — В Китае заказал. Для работы. Точку росы чтобы… изучать… — затих синоптик.

— Какую точку росы?! — хохотнул заместитель и покрутил у виска. — И ты молчал?!

— А че я-то? — стушевался синоптик. — Мне велено было вертолетчиков привести. За шар речь вообще до сих пор не шла. И потом. Вот поднялся я на шаре. Заметьте, на одном. Значит, рядом с одним столбом. С одним. Из четырех.

— И крыша еще, — вставил директор. — А ну как рухнет? — он заинтересованно переводил взгляд с одного на другого.

— Это уже потом, — отмахнулся синоптик. — Ну, вот поднялся я. И что? Вентилятором дуну? Феном на батарейках?

— Анти-пылесосом! — воскликнул заместитель, все больше воодушевляясь. — У нас коммунальщики недавно закупили себе такие! Мы и тебя укомплектуем!

— Вот спасибо, — потер виски, в которых стучало сегодня сильнее, синоптик.

— А когда ушли вертолетчики? Я пропустил, — послышался глухой хрипловатый голос от окна.

Забытый всеми Доротей-Дятел, вернувшись к хорошему, сидел на краю кресла нога на ногу и закуривал. И было у них ощущение, что это был не вопрос.

— Год назад, — произнес среди сгустившегося безмолвия синоптик. — Вроде бы. Если ориентироваться по периодике.

— А почему? — снова не спросил Дятел.

— А кто их знает! — вспылил заместитель.

— То есть они разогнали облака и ушли, — спокойно заключил Дятел, выпуская аккуратные колечки в потолок.

— Именно так, — начал догадываться, к чему клонит сын, директор музея.

Снова повисла тишина.

— А кто-нибудь за этим наблюдал? — синоптик был следующим.

— Ну, так ты, наверное? — заместитель последним стал подтягиваться. — Синоптик!

— Меня не пустили, — махнул рукой синоптик.

— Кто? — директор подошел к Дятлу с пепельницей.

— Начальство, — уныло сообщил синоптик. — Я был на курсах повышения как раз. Ну и хотел вернуться, раз такое дело. Но я бы тогда сорвал план, то-сё, оплачено ведь уже было… ну, и я не видел в итоге.

Директор почесал в затылке.

— И я не видел. У меня инвентаризация была. Как сейчас помню. Двух топоров каменных не досчитались. Зато кто-то подбросил лампочку Ильича. Ха-ха, нам! Ильича! Ха-ха… — стих директор, не найдя поддержки.

— А у нас перевыборы были на носу, не до этого было, — виновато отчитался заместитель.

Снова все смолкли.

— А я видел, — вдруг спокойно сообщил Дятел.

Все головы, как у змейгорыныча, разом повернулись к нему.

— Ты? — директор был озадачен. — Но ты ведь всегда здесь, не выходишь.

— Ну и что с того. Зачем мне?

Никто не нашелся, что возразить. И только директор на правах родства продолжил:

— И… что ты видел? Как? Как это было?

— Как и сказали, — даже равнодушно прохрипел Дятел, затушив сигарету. — Они размесили столбы винтами вертолетов. Это было так… — Дятел посмотрел в окно, — страшно.

— Почему? — синоптик почти шептал.

— Потому что. Я же видел это не так, как сейчас вижу вас тут. Я видел это так, как вот вижу, что у вас у обоих, — махнул Дятел рукой в сторону дивана, — болят головы. А у тебя, — он посмотрел на отца, — дикое похмелье, потому что вообще-то ты не пьешь. И тогда я видел… страшно это было.

Дятел замолчал. Синоптик поерзал на диване и решил тоже задать вопрос.

— Вертолетчикам? Им было страшно?

— Да, — Дятел посмотрел на него, и ему показалось, что голову чуть отпустило. — Это не представить и не вообразить. Никто из нас не был живьем в такой ситуации. Никакая фантазия не способна вполне достоверно создать те их ощущения.

— Потому они и ушли?

— Да. Они же ведь подняли все свои машины, они были все в образцовом состоянии. Все машины. Это был образцово-показательный акт помощи вооруженных сил в мирное время в критических, так сказать, обстоятельствах. Практически демонстрация высшего пилотажа. Поэтому, когда их пилоты вернулись в лагерь, они, не откладывая, стали сворачиваться и той же ночью ушли. Кто воздухом, кто дорогой.

— И Максим? — очнулся заместитель.

— Конечно, — грустно улыбнулся Дятел. — Он же теперь с ними. Вертолетчик.

— Что-то я теперь сомневаюсь, что нам нужен Максим, — синоптик качал головой. — Не думается мне, что, найди мы сейчас способ с ним связаться, он уговорит их еще раз нас выручить таким способом. Не станет он нас слушать, думаю.

— Не станет, — подтвердил Дятел. — Я знаю.

Синоптик молча кивал, заместитель рассматривал акации за окном, а директор стоял рядом с креслом Дятла и гладил его по голове.

— Ничего-то я о тебе не знаю, — ласково и грустно сказал, наконец, директор.

— Это не так уж и важно, — Дятел улыбнулся ему в ответ. — Захочешь — узнаешь больше. Важно то, что мы друг у друга есть, ты меня забрал, вырастил… такого. Заботишься.

— Ну хорошо, — синоптик внезапно хлопнул себя по коленям. — Я согласен. Деваться все равно некуда. Эта головная боль с ума сведет все равно. Без обезболивающих-то… Шар мне доставят на той неделе. Обещал продавец, вроде. Отзывы у него хорошие. По-крупному не лажал. Если отзывы не трет, — усмехнулся он.

— И что? — заместитель невесело ухмыльнулся. — Ты слышал? Вертолетчикам, на боевых машинах — и то страшно было. Страшно так, что сразу, молча встали и ушли.

— А вариантов-то нет, — развел руками синоптик.

— И мы еще должны эту неделю как-то провести, — добавил свое директор.

— Я к лучшему. По крайней мере, дней на пять, — Дятел смотрел поверх их голов. — Па, у тебя фрезубин еще остался?

— Да, — повспоминав, кивнул директор. — Ты когда последний раз надолго выпадал, я много купил.

— Па… — Дятел признательно прижался щекой к руке директора.

— Не переживай, — улыбнулся тот и снова погладил сына по голове.

— Доротей, — синоптик не решился назвать его по-другому, — а вы сегодня столбы видели?

Дятел не отвечал. Просто сидел и молча смотрел на синоптика. Тому как будто и не требовалось ответа, он снова заговорил:

— А крышу?

— Я знаю про крышу, — Дятел отвернулся в окно, где единственным, что было вообще видно, были акации и акации. — Я видел, как она появилась.

— Это страшным не было? — синоптик изучал выражение лица Дятла.

— Нет, — Дятел повернулся к ним и по очереди переводил взгляд. — Это не страшно. Никого ведь там не было. Страх — это эмоция сложной нервной системы живых организмов. А облака… к ним не относятся. То есть, — Дятел снова закурил, и директор сокрушенно покачал головой, вздохнув. — То есть это ж не организмы. И системы их не те, и нервной среди них нет. Нервной ткани нет. Но… — Дятел отвернулся в окно и замолчал.

Директор нервно сменил позу, с опасением посмотрел на своих гостей и, поймав их взгляды, рубанул себя ребром ладони по горлу и показал им кулак.

— Один последний вопрос. На сейчас, — уточнил заместитель. — Потому что, сдается мне, мы не последний раз видимся.

— И мне сдается, — Дятел спокойно смотрел на заместителя в ожидании.

— Что ты видел сегодня?

— Как появилась крыша, — устало пожал плечами Дятел. — Так же, как и столбы, — он перевел взгляд на книжный стеллаж, где стояли книги его отца, книги всех размеров и мастей, — сконцентрировалась. Но вы ведь не совсем это хотели услышать, — Дятел вернулся к заместителю.

— Точно, — кивнул тот. — Ну, и это тоже. Но не только.

— Ну да. Так вот. Страха там не было. А был абсолютный покой. Настолько абсолютный, что его можно было бы принять за ничто, за ноль, пустоту. Но это, — Дятел склонил голову, — было бы катастрофически неверно. Фатально. И эта ошибка, она идет в сторону, обратную жизни. Не совершайте этой ошибки. Не позвольте себе ее совершить.

Дятел закончил свой прием. Он закрыл глаза и откинулся на подголовник.

— Сынок, я хочу отойти, — тихонько проговорил директор рядом с его ухом. — Тебе что-нибудь нужно?

— Воду я найду. Больше ничего. Я буду спать, — едва слышно ответил Дятел и затих совсем.

Директор на цыпочках отошел от инвалидного кресла, одновременно подавая жестами сигналы гостям убираться вместе с ним вон.

— Мы его загоняли, — все так же тихо, хоть они и были уже на улице, сообщил директор.

— Анфис, — строго обратился в ответ заместитель. — Кто он?

— М-мой сын, — растерялся директор.

— Это ладно, — отмахнулся заместитель. — Я не об этом. Кто он?

— Он мой сын, — повторил директор уже увереннее. — Это — главное. А остальное… остальное я плохо знаю. С ним сложно разговаривать. Так, как сегодня, бывает не всегда. Вот предыдущая ваша, э-э, встреча, если можно так выразиться, он ведь не принял вас, вот она была более типичной для него.

— Так. А как вы поступите с претензией? — сменил тему синоптик, шаря по карманам.

— С какой? — заместитель подставил ладонь за таблеткой.

— Ну той, что ваши хреновы активисты накатали. Против стационарной тени.

— А-а. А мы ее на комиссию вынесем. Это еще через две недели. Шар успеет прийти. Если не задержится, конечно. Тогда, если задержится, отложим до следующей, на месяц. Ввиду необходимости сбора дополнительной информации. Об этом не переживай.

— А если они усилят активность? — все-таки переживал синоптик.

— Ну, спустим в отдел пикетирования пикетов. Найдем, за что зацепиться.

— Ушлые вы, — хмыкнул синоптик.

— С волками жить, — пожал плечами заместитель.

Вечером синоптик сидел у открытого окна, не включая свет, чтобы комары не налетели, и думал. Он любил посидеть вечером у окна и подумать. Да не беседка это, покачал он головой сам себе. Какая это беседка? Он глотнул из стакана. Хорошо. Это не беседка никакая, а стол. Вот. Он довольно кивнул. Натуральный стол. А мы — под столом. Конечно, он спокойный. В жизни своей синоптик не встречался с беспокойными столами. Но про все те спокойные столы, что ему до сих пор попадались, он не смог бы с уверенностью сказать, что их природное спокойствие исполнено хоть чего-нибудь. И фатальных ошибок он тут не ощущал.

Этот стол — другой.

Тут в дверь позвонили. Синоптик открыл, снова забыв о цепочке, и никого не увидел. Только большой белый конверт на коврике у двери. Еще раз посмотрев по сторонам, как и положено, когда находишь что-то самостоятельное и неожиданное у себя под дверью, он поднял конверт, зашел в дом и запер за собой дверь. А то ишь. Мало ли.

Вернувшись в кухню, он уронил себя в кресло, едва не расплескав содержимое стакана, и повертел конверт в руках. Пусто. Ничего.

— Анонимка, — тревожно повеселел синоптик.

Конверт он решил не вскрывать. Но заместителю позвонил.

— Это она? — заместитель нависал над журнальным столиком, сверля конверт взглядом.

— Да-да. Именно, — синоптик хлебнул еще и усмехнулся. — Нафиг она мне? Я вообще в такое не играю.

— Так давай я открою, — заместитель, не дожидаясь ответа, схватил конверт и, надорвав его, достал лист А4 с большими буквами, заштрихованными синим карандашом по трафарету:

НЕ ЛЕЗЬ К СТОЛБАМ. К СТОЛБАМ НЕЛЬЗЯ

— Не влезай — убьет! — хохотнул синоптик, но тут же посерьезнел: — В смысле «не лезь»?! Как я могу не лезть? Предпочесть благоразумную и идиотскую смерть от головной боли?

Заместитель рассматривал записку, поворачивая ее разными сторонами перед глазами.

— А это мысль, — сосредоточенно буркнул он. — Тогда, всего скорее, это дело передадут мне, и я смогу оформить себе официальный рецепт на болеутоляющие. Нет, ничего я на ней интересного не вижу. Ты видишь? — сунул он записку под нос синоптику. — Нет? Вот и я тоже.

— Не может это быть делом рук твоих хрéновых активистов? — поинтересовался потерпевший синоптик.

— А какой в этом смысл? — флегматично затянувшись, возразил заместитель. — Им наоборот твоя активность на руку — они же против тени выступают. Следовательно, должны поддерживать любую движуху в этом направлении. Тут, получается, как раз противоположное мнение.

— Может, это Дятел? — снова возник синоптик.

— С Дятлом вообще непонятно, — нахмурился заместитель. — И, по-моему, он может все. Я хочу сказать, от него всего можно ожидать. Почему бы и не этого, — заместитель помолчал несколько секунд. — Слушай. Степа. А это не ты?

Синоптик выплюнул коньяк, который готовился с удовольствием проглотить, обратно в стакан.

— Обалдел?!

— А что. Это ж классика.

— Классику все любят, — согласился синоптик.

Он подошел к книжному стеллажу и провел рукой по корешкам четырнадцати томов Чехова.

— Нет. Это не я. Точно. Я бы знал, — уверенно кивнул он. — Мне отступать некуда. Я даже сняться и уйти не могу, как вертолетчики. Некуда.

— Думаешь, у них обязательно было куда?

— Ну откуда-то они ведь пришли? Это ж не кочующее племя вертолетчиков?

— А вдруг. Попробовали жить оседло, хитростью заполучив себе тепленькое поле у города. Но, видишь, все пошло не так, как они рассчитали. Вмешались столбы, их самолюбию был сделан вызов. И они не устояли.

— Чего они испугались, интересно?

— Знать бы. Насколько я понимаю, разгон столбов чисто технически проблем не вызвал. Тут что-то другое было. И ведь, Дятел говорит, все как один. Страх, — заместитель произнес последнее слово тихо и веско.

Синоптик смотрел на него со все растущим недовольством.

— Вот ты гад. Кончай уже! У меня даже вертолета нет. Я пока со своей шаровой скоростью и твоим пылесосом справлюсь — помру там. И мне, между прочим, не два столба пылесосить! А четыре! И столешница!

— Ну-ну, — сложив губы дудочкой, примирительно начал заместитель. — Все будет хорошо. Твоя шаровая скорость, возможно, даже на руку тебе будет. Сориентироваться успеешь.

— В чем? Пылесосить или так оставить? Тогда оцепите весь район моих клининговых действий. Чтобы хрéновы активисты мне не наваляли в случае, если я не стану трогать этот стол по идейным соображениям.

— Можно, кстати, самого активного активиста отрядить вместе с тобой, — покивал заместитель. — В качестве назидания остальным.

— Тогда еще полезнее будет, если мы не вернемся живыми, — внес рацпредложение синоптик.

— А ты прав. Н-да. В этом есть логика. Дескать, вот, товарищи активисты хрéновы. Э-э, писать — не мешки ворочать. Пошли все в сад.

— Эффектно, — одобрил синоптик. — Я подумаю.

Они оба сидели на подоконнике, свесив ноги во внутренний двор. Впереди в небе стоял огромный стол.

— Любопытно, — заметил заместитель. — Не появится ли здесь за неделю вся обеденная группа?

Синоптик хмыкнул.

— Тогда я самоустранюсь. Ты посодействуешь. Натравишь официально на это безобразие хрéновых активистов. И пусть они обезболивающие жрут. Могу даже шар на время дать погонять. Расписку напишут — бесплатно уступлю.

— А ты себе простишь, если не войдешь в Историю? — засомневался заместитель. — А то, может, в Анфискином музее тебе бы зал выделили. А так — фиг тебе, а не зал. М?

— Я не знаю, — честно сознался синоптик. — Я подумаю.

Небо темнело. Коньяк кончался. Комары все-таки налетели.

— Когда воду починят? — синоптик прихлопнул одного на лбу.

— Сначала телевышку.

— Безобразие, — синоптик болтал ногами.

______

Встав утром с постели, синоптик в сомнениях подошел к окну и минуту-другую собирался с духом. Собрался, занес руку и мужественно и резко отдернул штору. Тут же облегченно выдохнув, он уже спокойно отдернул вторую. Новых ног у стола за ночь не появилось, стульями вокруг все тоже не поросло. Пока можно успокоиться. Наверное. Кто знает.

А может, это не стол. Может, это крытое патио. Тогда это непонятное что-то снова возвращается с поверхности стола сюда, к ним, в патио. И еще почти неделя до доставки шара. Синоптик снова упал на кровать, раскинув руки. Ититское коромысло. Воздухоплаватель. С пылесосом. Синоптика затошнило. И снова, пока потихоньку, начала разламываться голова. Тихо поползла трещина от правого глаза куда-то к затылку. Медленно и спокойно расширяясь, мечтая, очевидно, стать великим каньоном. Молотком по этому самому затылку шарахнул дверной звонок. Прижав руку к правому глазу, синоптик двинулся в прихожую. Он не забыл накинуть цепочку. Поэтому в едва приоткрытую им дверь снова поместился только нос директора музея. И рука, которая намеревалась широко распахнуть дверь, но встретив внезапное сопротивление, нелепо соскользнула внутрь, синоптик едва успел увернуться от нее.

— Доброе утро, — буркнул он, выпихивая наружу те части директора, которым удалось проникнуть через кордон.

— Да, — директор был сконфужен таким своим скомканным появлением, но и взволнован, по-видимому, чем-то еще.

Синоптик глядел на него исподлобья, вспоминая, куда вчера сунул таблетки, а директор молчал.

— Что? — не выдержал страдающий синоптик.

— Там! — директор махнул рукой вверх.

— Только что там все было в порядке, — синоптик косо взглянул на директора и направился в кухню.

— Было! — судя по всему, директор утратил способность к сложносочиненной речи.

— Ножки на месте. Столешница тоже. Стульев не появилось, — хмыкнул синоптик, выдавливая таблетку. — И знаешь еще что? — он запил водой. — Я думаю, это и не стол может быть вовсе. А вот, к примеру, патио. Или, как у древних римлян, это ты как директор музея должен знать, атриум? Квадратный такой двор, колонны по углам. Только у них в потолке по центру было отверстие. Воду собирали. Это я точно помню еще со школы.

Директор пискнул, и синоптик вынырнул из своего пионерского прошлого.

— Да что?!

— А откуда ты смотрел? — вместо ответа решил уточнить директор.

— Дак вон, — махнул рукой синоптик.

Они оба подошли к окну.

— Понятно, — кивнул директор. — Одевайся, пойдем.

— Ну вот, — директор зачем-то стянул шляпу.

Синоптик смотрел в небо. Раньше… точнее, вчера. Вчера он смотрел в облачный пласт. Крышу. Столешницу. И ему было не по себе. Теперь он смотрел в небо. И не по себе было еще больше.

— Атриум, — дав петуха, констатировал директор и кашлянул.

— Воду дождевую собирать? — хихикнул ошалело синоптик. — Так это ж уже были облака. Облака! — заорал он вверх. — Были! Уже! Облака!

Директор успокаивающе похлопал его по плечу.

— Ну. Будет. Будет тебе. Ну, успокойся.

Синоптик сел на бордюрный камень и откинулся спиной на невысокий забор.

— А Глебу ты звонил?

— Он мне звонил. Сам.

— Чего это он? — спросил синоптик без какой-либо, хотя бы малейшей заинтересованности.

— Сказал, что из обсерватории ты не увидишь. Велел сюда привести. Сам не смог — разбирается с активистами.

— А что у них? — повеселел синоптик.

— Гражданская война. Они там конфликт затеяли между собой: те, кто по-прежнему в тени, с теми, кому дали свет. И те, и другие подозревают худшее, взаимно поливают друг друга помоями и обвиняют в заговоре, кумовстве и кто их знает, в чем еще.

— Мило, — расплылся в улыбке синоптик.

— Злорадство, — улыбнулся ему директор, присаживаясь аккуратно рядом на корточки, — самое искреннее человеческое чувство.

— Да-да, — согласился синоптик. — Ну, я не особо прям радуюсь их веселым стартам. Но гордыня, видимо. Я же уже почти там. Скоро шарик привезут, и я паду смертью храбрых, — синоптик не отрываясь, смотрел в небо через движущееся и одновременно сохраняющееся неизменным отверстие.

— Отверстие, — произнес синоптик медленно, по слогам: — От-вер-сти-е. Отверзлись нам облака. Зачем? — он вдруг обратился к директору.

— Я… я, э-э, не знаю, — директор смутился. — Увы. Мне так жаль! — он с жаром кинулся к синоптику, словно тут была его вина.

— Ты чего? Это ж я так. Треплюсь, — успокоил его синоптик. — Словесная диарея. На нервной почве. Как Дятел?

— Дятел к лучшему, — вздохнул директор.

— Понятно. Ну, то есть, не понятно, конечно. Просто, ну, сочувствую, в общем, — на этот раз уже синоптик утешал.

— Да я, в общем-то, уже привык, — директор так светло улыбнулся, что синоптику, кажется, стало понятнее.

— Красивое у него имя. Доротей, — небо посреди облаков снова приковало к себе взгляд синоптика.

— Да. Но это его так без меня назвали.

— Но в твою честь, — уверенно заявил синоптик.

— Ты думаешь? — голос директора дрогнул, и синоптик обернулся к нему. — Ты правда так думаешь?

— Ну, разумеется, какие тут могут вообще быть сомнения? Это даже мне, постороннему человеку, понятно.

Директор стал счастливо смотреть в небо влажными глазами.

______

— Вертолетчики, — сурово качая головой и даже прищурясь, выговорил синоптик.

— Да-а, — поддержал тему заместитель.

Они, теперь уже втроем, сидели у теперь уже закрытого овощного ларька, куда днем директор привел синоптика.

— Чего же им было так страшно-то?

— Ну как чего?! — директор всплеснул руками. — Я вообще не понимаю, как так можно! На вертолете летать! Что за вопрос?! Чего страшно! Да всего! Вы вдумайтесь!

Синоптик и заместитель синхронно грохнули хохотом.

— Хорош ржать, — усмехнулся директор. — Я серьезно. Ты в железной коробке с вентилятором болтаешься среди облаков — это уже само по себе труба! А они еще и столбы должны были распылить! И никто не знает, что это такое! Откуда? Почему? Чем чревато?!

— Ты думаешь, Дятел это имел в виду? — перестал смеяться заместитель. — Просто общую напряженность от неизвестности, усугубленную непосредственным действием?

— Дятел — не я. А я — не Дятел, — глубокомысленно изрек директор, подняв палец.

— Это мы заметили, — хмыкнул синоптик. — Но вот мне, лично мне, так не показалось.

— Что он — не Дятел? — заржал опять заместитель.

— Да нет! Идиоты… — все снова покатились. — Я имею в виду, мне кажется, что Дятел имел в виду страх конкретный. Не от неизвестности. А наоборот — от понимания того, что они творят.

— В смысле? — заместитель снова посерьезнел.

— В прямом. Если бы они просто трусили, как и все остальные, не больше — они бы спокойно остались тут навечно. Героями! Но они ушли. Не от разрешившейся же проблемы они ушли!

— А от… проблемы… созданной? — директор опять сел на бордюр.

Все замолчали. Сквозь прореху в облачной крыше, снова крыше, им сияли звезды. Пустые или исполненные неизвестно чего.

— А как они узнали? — директор нарушил тишину после такой длинной паузы, что предмет разговора уже начал терять очертания.

— Максим! — прошептал заместитель, переводя с одного на другого круглые глаза.

— Наш сирота Максим?! — директор не мог уложить это в своей голове. — Парламентер Максим, которому целый город доверял сокровенное? — директор смотрел прямо перед собой. — Максим, друг моего Дятла…

— А почему он сирота? — решил немного разбавить напряженность синоптик.

— Потому что папы и мамы нет, — заместитель разливал.

— Остро, — саркастически скривился синоптик. — Я серьезно. Где родители?

Он и заместитель, раздавший всем стаканы, уставились на директора.

— Да их и не было никогда, — просто и не раздумывая ответил тот.

— В смысле? — заместитель аж передумал чокаться.

— А. Ну… — директор сообразил. — Ну, то есть, я имел в виду, что… — он поскреб затылок. — Кажется, никто мне этого никогда не говорил…

— Вот тебе и на, — синоптик глотнул, не чокаясь, и уверенно заключил. — Дятел должен знать.

— Он нам сейчас не помощник, — напомнил директор.

— И нам его оттуда не вытащить? — синоптик решил хоть попытаться.

— Нет. И мне… Мне бы не хотелось, чтобы вы настаивали. Чтобы вы видели. Он сейчас так… беззащитен. Он здесь, и его здесь нет.

Заместитель сочувственно положил ему руку на плечо и подставил стакан:

— За Дятла.

Некоторое время они молча смотрели на звезды.

— Максим что-то знал, — директор сделал попытку выстроить логическую цепочку. — О столбах. Он знал, что будет, если их убрать. И знал, что будет, если их не убрать. И, видимо, убрать перевешивало?

— И он рассказал все вертолетчикам? И, несмотря на это, они решились? — синоптик покачал головой. — И все равно ушли. Странно все равно. Что бы там ни было, они уже сделали дело. Все. Чего уходить? Нет, не понимаю.

— А если, — поднял руку, как на уроке, заместитель, — он им не сказал! Он знал, что их надо убрать. Он пошел к ним и просто договорился на акт помощи гражданским, как и просили. Они сделали. Все поняли. И ушли. И забрали Максима с собой!