Бесплатный фрагмент - Сто первый мужчина

«Египту угрожало нашествие чужеземцев, и, неспособный более отразить их, он готовился достойно погибнуть. Египетские ученые (по крайней мере, так утверждает мой таинственный информатор) собрались вместе, чтобы решить, каким образом сохранить знание, которое до сих пор ограничивалось кругом посвящённых людей. Как спасти его от гибели.

Сначала хотели доверить это знание добродетели, выбрать среди посвящённых особо добродетельных людей, которые передавали бы его из поколения в поколение. Но один жрец заметил, что добродетель — самая хрупкая вещь на свете; что её труднее всего найти; и чтобы сохранить непрерывность преемства при всех обстоятельствах, предложил доверить знание пороку. Ибо последний, сказал он, никогда не исчезнет, и можно быть уверенным, что порок будет сохранять знание долго и в неизменном виде…»

Из книги Папюс «Цыганское Таро»

Предисловие

Над каждым из нас довлеет высокая вероятность однажды всего лишиться: жизни, здоровья, достатка, близких и родных, радостного ощущения гармоничного миропорядка. Или чего-то одного для начала.

Существующая бездна знаний (тома философских рассуждений, наука, мировоззренческие концепции) не дают конкретному человеку понимание, как ему распорядится бесценным даром жизни. Только активация подсознательных массивов, подобных вместилищу магических инструментов, может послужить живой водой для безвременной души. Как пробудить заспавшегося джина в черепной коробке?

Как ни странно, древний опыт мистерий прочно засел в головы. А это — искусно поставленная череда душевных потрясений, пробуждающих и оттачивающих живительные чувства. И здесь любовь — самое доступное средство личного преображения и приобщения к Высшему. В данной книге как раз и запечатлен этот опыт.

Глава 1. Бригада

Утренний макияж Лариса завершила на улице. Густые черные волосы стянула на макушке в копну. Провела ладошкой по матовым щекам, стряхивая остатки яркого сна. Бросила короткие взгляды на отдаленные силуэты прохожих, на враз опустевшую улицу. Будничный день с бездной работы вызвал кислую мину на хорошеньком личике.

На подходе к стоматологической клинике — двухэтажному строению, облагороженному сайдингом, сердце встрепенулось, как вольная птица в клетке. Грозной тенью навис противный тип, именуемый начальником. Прошмыгнуть бы ящеркой в помпезную дверь с грозным охранником, юркнуть в уютную каморку, где находится гардеробная уборщиц служебно-бытовых помещений.

Каморка-гардеробная для Ларисы подобна шлюзу в скучный мир смертных, в который она вынуждена войти в униформе уборщицы. Это она-то!.. Судьба испытывает в очередной раз, без передыха бросает хрупкую девушку то в небесные кущи, то на дно. На этот раз испытание сродни заданию отомстить за сломанную жизнь дорогих сердцу людей.

В бригаде уборщиц их трое — и все они начинали работать на экспериментальной фабрике, знаменитой в советское время и разрушенной в жестокие времена перестройки. Бывшая наладчица, секретарь-референт и фрезеровщица теперь со швабрами и ведрами зарабатывают на хлеб насущный. И все они — симпатичные женщины накануне тридцатилетия. Личная жизнь осталась последним их достоянием.

Тридцать лет! Магический рубеж. Уже так много позади. Уже познана и влюбленность, и любовь, и разлука, и материнство. Испита горечь и сладость измен, мимолетных увлечений. И всё — под соусом молодой горячности, свежести и веры в свою исключительность.

Лариса могла предугадать чужую судьбу, но подробности своей не хотела знать. Так гадалка и ведунья, разбирая чужую вневременную жизнь, строго блюдет запрет на разглашение таинственных вех формирования себя из материи, в обозначении которой сбиваются слова. А неверное слово собьёт линию судьбы.

Кажущаяся нелогичность поступков Ларисы взята за правило. Вот сейчас она по каким-то непонятным соображениям опаздывает на работу, потеряв которую, останется без денег. Нищенская доля и голодная смерть реально не грозят: на худой конец, оставались мама, друзья-знакомые. Лариса вообще слыла компанейской девчонкой. Даже суровый охранник в ответ на приветственный взмах руки расплывался в улыбке. Вторым движением Ларисы часто следовал вопросительный жест: свободен ли путь, нет ли в холле завхоза, ее непосредственного начальника? Охранник легким кивком разрешал сомнения девушки.

Сегодня Лариса действительно опаздывала. Обычный приход на 15—20 минут позже положенного сходил с рук, да и выловить ее затруднительно. Но задержись она на подольше, придется пробираться по клинике, как по раскаленным углям. Вот она проскочила охранника, холл, повернула в вестибюль и — ё-моё! — услышала вдогонку хриплый бас именно того, из-за которого шла крадучись.

Завхоз — пятидесятипятилетний дядька с внушительным животом, отвисшими щеками багрового оттенка, маленькими заплывшими глазками. Ладони у него белые и маленькие, как и сами ручки, отрафинированные длительным, если не потомственным, бездельем. Так же и в ботинках угадывались ступни ног, удивляющие детской малостью, несоразмерной с куполообразным животом и покатым лысым черепом. Эти ножки, казалось, созданы преодолевать путь из кабинета в автомобиль, из автомобиля — в кресло перед телевизором. Зато голос завхоза гремел и властвовал. Мощный голос мог рвать и метать, пиявкой влезать в душу подчиненного. Пробужденный мозг, выдавал дьявольскую смесь из продвинутого сленга, виртуозной брани, элементов высокой поэтики. Сам завхоз, казалось, ещё больше раздувался и ширился. Всё это — артистичный голос, шрапнель неожиданных слов, поразительная важность — слепилось в искусный инструмент подчинения ошарашенного слушателя.

Лариса, ускоряясь с каждым шагом, наконец добралась до заветной двери гардеробной и просочилась сквозь узкую щель. Басистый голос мчался вслед. Завхоз настежь распахнул дверь и не раздумывая шагнул в раздевалку.

— Ой! — взвизгнули молодые женщины, спрятавшись как могли за дверцы шкафчиков для одежды. — Иван Львович! Почему без стука? Мы переодеваемся.

— Переодеваетесь?! Вы полчаса назад должны были это сделать и уже двадцать минут с ведрами и тряпками заниматься уборкой… Хм-м… Ба! Трусики какие у тебя интересные, Ксюша: цветочки, как на полянке в майские деньки, и цвет какой-то необычный.

— Как вам не стыдно, Иван Львович! — прикрикнула Ксюша, не зная куда деться от наглых глаз. Её шкафчик стоял как раз напротив двери. — Не успели зайти, как разглядели нижнее белье.

— А под трусиками еще интереснее, — сказала Лариса, и вышла, как жаждущая крови черная пантера, как смелый олененок, вставший на защиту сестрёнок.

— У вас женщина есть? — Лариса, сразу переходя в наступление, влепила вопрос: — Может быть, вам гражданин начальник сделать эротический массаж?.. Шваброй по интимному месту! Ха-ха-ха! Можно прямо сейчас. Ну, смелее!

— Чокнутая, — в замешательстве промолвил завхоз, грузное тело двинулось вспять.

— Ага! Хотите выйти? Давайте выйдем, чтобы девушек не смущать. — Лариса с гордо расправленными плечами прошествовала в коридор.

Остановившись у окна, она без тени страха воткнула едкий взгляд в начальника.

— Вы понимаете, что нарушаете трудовой распорядок дня? — спросил завхоз, закипая от злости.

— Слова-то какие: «трудовой распорядок»! Так и слышится: «Шаг влево, шаг вправо — равнозначно побегу. Расстрелять и растоптать на месте». Не понимаю я «трудовой распорядок». Что в восемь часов начну мыть полы, что в девять — они от этого чище не станут.

— У нас не какая-нибудь шарашкина контора, куда приходят когда хочется и работают как хочется. Здесь не позволяется работать спустя рукава и систематически нарушать трудовую дисциплину.

— Оё-ёй! Трудовую дисциплину! Да если бы вы сами не опоздали — меня и не поймали бы.

— Это не твоё дело.

— Понятно. Мы — никто. Нас можно шпынять и гонять. Мы — поломойки, которых не отличишь от тряпки в помойном ведре.

— Не переводите стрелки в другую сторону. Вам делают справедливое замечание. Вижу одних устных замечаний мало. Пишите объяснительную, почему опоздали, а я, скорее всего, напишу докладную. Премию тебе скорректируют. До нуля.

— Хорошо, напишу, — сказала Лариса, сохраняя завидное хладнокровие, и поинтересовалась: — Про ваш комплимент тоже написать?

— Какой еще комплимент?

— Как же! Вы сделали комплимент Ксюше, что у нее красивые трусики! Обязательно отмечу этот интересный факт.

— Почему вы дверь не закрываете на защелку, когда переодеваетесь? — попробовал отмазаться уязвленный завхоз.

— Стучать надо, прежде чем зайти в женскую гардеробную.

— Я буду ходатайствовать за дисциплинарное взыскание с полным лишением премии за квартал! — вскипел завхоз.

— Давайте лишайте. С нашей копеечной зарплаты только премии и срезать, — с презрительной улыбкой ответила гордая девушка.

— Не нравится работа — увольняйся! К нам наняться желающих много.

— А это уже мое дело, сама как-нибудь разберусь: увольняться или дальше работать. — Лариса, давая понять, что завершила разговор, повернулась, как флюгер от порыва ветра. Дверь за ней хлопнула с оглушительным треском.

— Объяснительную! — успел гаркнуть завхоз.

— Да пошел ты, дубина толстомордая, — сказала Лариса, морщась от гадливости. Она редко позволяла оскорбительные словечки. Если уж получалось само собой, то так, чтобы не касались они ушей тех, кому адресованы. Сбиваться на ругань, брань, склоки — не в её правилах.

— Премии лишит… И так жить не на что. Ну, он меня попомнит. Какую бы гадость ему, девчонки, сделать?

Тамара, худосочная, бледная, с едва обозначившимися бедрами и такой же грудью, но с большими карими глазами, брякнула:

— В суд подадим. За домогательство!

— Это ты про что? — спросила Лариса. — Про Ксюшины трусики?

— Нет. Помнишь, как-то он у нас здесь сидел больше часа и спрашивал, допытывался: что такое куникулен… куни захотелось!

В чем-то они похожи Лариса и Тамара. Обе хрупкие и легкие, одного роста, тонкие губы, острые черты лица, быстрые движения, чаще нервные и изломанные. У Тамары чуть больше плавных линий в фигуре, чуть красивее глаза и чуть больше основательного в семейном укладе. У Тамары есть положительный муж, непьющий и негулящий, но с невысокой зарплатой. У Ларисы — нет. Вернее был да сплыл.

Она рано вышла замуж. Будучи на сносях, кое-как пережила беспробудное пьянство муженька, намного её старше. В отместку искала любовь на стороне. Пьяно-похмельный муж валялся на диване в забытье и прострации, она искала любовь. Именно любовь — яркую, острую, раздирающую унылую серость неудачного брака и, как ни странно, примиряющую с опостылевшим мужем. Примиряли и многочисленные находки, оставлявшие чудесные ощущения и воспоминания.

и завет старой цыганки

После пяти лет загулов муж разом бросил пить — закодировался. И вот он, трезвый и положительный, готовит обед и ужин для молодой жены, убирается в квартире, таскает тяжелые сумки из магазина, норовит взять хрупкую девушку на руки, готов на коленях вымаливать прощение. А Ларисе всё это тошно: она сердцем ощущала, что любви нет.

Когда распрекрасный муженек месяцами и годами был дружен с алкоголем, в сердце жила слабая надежда, что когда-нибудь очухается, бросит пить и придет время настоящей любви. За все упущенные годы они наверстают пропущенное в необъятном обожании друг друга. Оказывается — нет. Никакого чувства, возвышающего и окрыляющего, не отмечалось в холодеющем сердце. Спать без любви даже с мужем мерзко. Лариса вернулась к маме и дочке.

Мама взяла на воспитание внучку еще при выписке Ларисы из роддома. Семнадцатилетней новоиспеченной мамаше недосуг было исполнять материнские обязанности. Шалый ветер в её голове да бесполезный взрослый муж, срывающийся в затяжные запои, усугубляли проблему создания крепкой семьи.

Лариса устроилась реализатором в один из многочисленных продуктовых ларьков. Худо-бедно стали жить втроем: мама, дочка, внучка-дочка. Но не прошло и пяти лет, как случилась страшная беда, снова перевернувшая её жизнь…

Тамара заворожено постигала перипетии судьбы Ларисы, сама же не могла решиться на разрыв со скучным мужем ради какой-то призрачной любви, каких-то неординарных чувств, ощущений. Иногда призадумывалась: так ли развита ее чувственность, можно ли усилить ощущения? Однако благоразумное чувство медленно укрепляющегося семейного достатка: собственная доля в квартире, подержанная иномарка, верный муж, вкалывающий на двух работах, хорошенькая дочка, — удерживали от шальных поступков.

Третьей в их маленькой бригаде уборщиц была Ксюша. Она лет на чуток постарше напарниц. Два раза побывала замужем, у нее двое детей от разных мужей. И теперь готовилась к вступлению в третий брак.

Со вторым мужем еще не закончился бракоразводный процесс, и пока они жили вместе: Ксюша, двое детей от разных мужей, второй муж — официальный и третий муж — гражданский. Второго мужа искренне презирала, удивлялась, как могла выйти за такого замуж: лентяй, пьяница, тряпка. В комнатушке, которую Ксюша ему отвела на период завершения раздела имущества, он либо спал, либо бездельничал, либо с несказанным блаженством тихо пил-запивался, равнодушно наблюдая, как у бывшей жены развивается новый роман. Новый кавалер любвеобильной Ксюши — разведенный молодой мужчина, поселившись к ним, заполучил сразу два удовольствия: жгучую ненасытную женщину и удобного собутыльника под боком. Разумеется, Ксюша судорожно искала варианты обмена квартиры.

***

— Томка, чайник ставь! Я же торт принесла! Совсем из-за этого толстопуза забыла, — сказала Лариса.

— Опять на завтрак купила торт? — с легкой укоризной полюбопытствовала Ксюша.

— И на завтрак. И на обед. Ха-ха-ха!

— Ты безалаберная. Как можно целый день есть один торт! Я вот суп принесла борщ с галушками.

— Фи! Борщ! Да с утра — не хочу! Не люблю суп.

— В чайнике почти кипяток. Как включу, сразу закипит, — уведомила Тома.

— Замечательно. Схожу покурю.

— Поела бы сначала, — сказала Ксюша.

— Я для аппетита покурю. Потом — кофе и торт, потом снова покурю.

— Ну и ну! У тебя здоровья, видимо, через край, — подивилась Ксюша.

— А то! Ха-ха-ха!

Для завтраков и обедов в гардеробной стоял обшарпанный письменный стол. Официально здесь запрещалось пользоваться нагревательными приборами. Между тем, в часы, отведенные на обед, из гардеробной прорывались дразнящие аппетит запахи разогреваемой пищи. Кроме электроплитки, микроволновки и чайника, случись пожарная инспекция, можно обнаружить и электробигуди, и электрораспрямитель волос, утюг, декоративную лампу, собственноручно кем-то и когда-то сделанную невесть из чего, магнитолу, радиоприемник, ворох зарядных устройств и т.п., и т. д. Ответственным за пожарную безопасность клиники был завхоз.

— Следующий торт куплю с клубникой, — сказала, облизываясь, Лариса. — Или суфле? Нет, сначала с клубникой.

— Ты, Тома, почему не ешь? Попробуй блинчиков. Вчера напекла. Ешь, не стесняйся, — говорила Ксюша худосочной бледной напарнице. — Правда, чуть соды переложила.

— А ты уксус добавляешь? — вдруг живо поинтересовалась Тома.

— Нет. А зачем?

— Я добавляю. Никак не могу понять, почему блины прилипают? Может, и не надо уксус, но меня свекровь этому научила.

— Ты ей уксусу налей! — заметила Лариса. — Разбавленного, естественно, лишь бы язычок прижег. Ха-ха-ха!.. Шутка. Не делай так никогда!

Раздался громкий стук в дверь.

— Блин, влипли, девчонки! Опять завхоз. Опять начнет парить: время десятый час, а вы все чаи распиваете! — не на шутку испугалась Ксюша, да и Тома стала еще бледнее.

— Мне плевать. Я объяснительную пишу, — с редким философским спокойствием произнесла Лариса, смакуя при этом кофе.

— Ты же еще и полслова не написала!? Где бумага, ручка? — спросила ошарашенная Ксюша.

— Я должна обдумать, как правильно написать. Орфографию и синтаксис вспомнить. Я ведь кроме эсэмэсок ничего не пишу. Институтов не заканчивала. Я и запятые не знаю где точно ставить. Не посоветоваться ли с адвокатом о содержании объяснительной? Ха-ха!..

— Девчонки, давайте быстренько со стола убираем. Скажем: шьем тряпки для пола.

— Шейте, а я буду кофе допивать!

Ксюша из шкафа вытащила полутораметровой ширину рулон мешковины, бросила на пол, чихая от поднявшейся пыли, быстро отмотала метр-другой. Тома, как механическая кукла, двинулась к двери. Проскрипел засов, и в дверном проёме сверкнула лысая башка.

— Иван, это ты! Напугал нас до смерти, — сказала Ксюша.

— Ванька! Черт лысый, чего стучишься, как завхоз? — подхватила Лариса.

— Девчонки, чайку бы чашечку. Сушняк во рту и муть в голове. Че набросились-то, как бешеные? Закрылись че? — быстрым говором выпалил слесарь-электрик Иван-Ванька, парень среднего роста, широкий в покатых плечах, с крепкими волосатыми руками, украшенных стильной татуировкой. На голове, по моде выбритой, вылезла трехдневная щетина, такая же растительность окантовывала щеки и подбородок.

— Закрылись, потому что переодеваемся. Так велено завхозом! — сказала Лариса и пригласила вдруг опешившего Ваню: — Да ты заходи, переодеться всегда успеем!

— Заходи-заходи! Помнишь ли, что чаю у нас выпил на целую тыщу! Когда в кафешку поведешь? — спросила в шутку Ксюша.

— Да хоть сейчас, только я весь поистратился: купил сноуборд, костюм к нему, ботинки и т. д. На тысячу зеленых потянуло!

— Зачем тебе сноуборд, Ваня? Купил бы санки, да с горы ледяной. Сноуборд! Полгода на него работать.

— Нет! Сноуборд — это кайф, это шик! На целую неделю хватает адреналина!

— Чего-чего?

— Балдёжных ощущений, вот чего!

— Так бы сразу и сказал, — забавлялась Ксюша.

— Хочу горный велосипед на лето купить. Двадцать одна скорость. Три гидравлических амортизатора. Дисковые тормоза.

— Коробка передач автоматическая? — полюбопытствовала Лариса с нарочито серьезным лицом. — Мама, не горюй!

— Не-а! Ручная… Какая еще коробка? Че подкалываешь!? Вот смотри-ка, — Ваня вытащил мобильный телефон последней модели. — Кому что загрузить: музыка, картинки, мультики? Налетай, подешевело!

Лариса с показной ленцой придвинулась к Ване, так что плечи их сомкнулись. Резким движением головы отбросив назад черные волосы, глянула в его сотик, примериваясь, что скачать в свой не менее крутой телефон. У Томы также загорелись глаза. Она придвинулась к Ване с другого бока, слабым движением руки убрав с лица прядь каштановых волос.

— Ксюш, давай и тебе закачаю. Музон есть классный. Как раз для тебя. Трое в лодке, не считая прошлых.

Лариса и Тома разом хохотнули.

— Ты, Ванёк, сам доподкалываешь. Что поделаешь, если мне хронически не везёт с мужиками?! А телефончик у меня простенький, туда и закачивать некуда.

— А че не купишь как у нас?

— На такой телефон мне два месяца работать. У меня дети, их кормить, обувать, одевать надо.

— В кредит возьми, можно и на два года оформить.

— Я уже плачу целых два кредита: холодильник двухкамерный и мебель брала. Да и для чего мне телефон по цене хорошего телевизора, звонить он лучше не станет.

— Ну как знаешь… Тома, смотри мультяшка какая есть.

— У меня чего-то телефон глючит. Не пойму ничего, — сказала Тома, захлопав глазами, как законченная тупица на вступительном экзамене.

— Ты не так делаешь! — Лариса в очередной раз объясняла, как правильно раскрывать папки и файлы, растолковала приемы навигации.

Тома слушала, затаив дыхания. Тем временем Ваня опустошил чашку, размером с пивную кружку, толстые пальцы заскребли затылок.

— Чё-то засиделся я у вас, — сказал гость. — Мне главврач сказал установить дожиматель на дверь в коридоре, доводчик двери то есть. Я — к завхозу за дожимателем, а он мне говорит: нет у меня его, есть резина, возьми да вырежи полосу и прибей на дверь. Я — че? Ну, так и сделал. А главврач разнес меня в пух! Про какую-то эстетику баял. Дескать, красивая импортная дверь, а на ней резина с рваными краями. Я — че? Что дали, то и прибил. Наверно, он сейчас завхоза и в глаз, и в бровь тянет. Что у нас, как в плохом колхозе — пофигизм сплошной. Одному лень подобрать что нужно, другой — не задумываясь, прибивает что ни попади. Скажут — и резинку от трусов прибьет. Интересно, о чем завхоз думает?

Лариса растолковала:

— В том-то и дело, что ни о чем. Или о том, чтобы ему не мешали спать в кабинете. В понедельник от него перегаром разит за версту. Во вторник — чем-то вроде корвалола-валерьянки. К четвергу, вроде как, приходит в себя. Шастать начинает по этажам, по туалетам. Проверяет качество уборки. В пятницу веселый ходит, зараза, а после обеда уже норовит домой удрать. Я его повадки изучила.

— Девочки, давайте выходим работать. Время десятый час. До обеда опять не успеем кабинеты помыть, — Ксюша спохватилась.

— Пойдемте, — сказала Лариса, — Ванька, уматывай за новой цивильной резинкой для двери под названием «дожиматель», доводчик-наводчик, от своих трусов резинки не дадим. Ха-ха! Переодеться, Ванюша, надо.

— Чё, пойду прибью рядом и доводчик! — Ваня мигом исчез из гардеробной.

Тома открыла шкаф, где хранились моющие средства. Полуобернувшись, спросила:

— Девочки, а порошок стиральный кончился, что ли? Ведь на прошлой неделе получали.

— Я домой взяла половину, а может, и больше, — призналась Ксюша без тени смущения.

— Как же теперь мыть?! Завхоз всегда заглядывает в ведро, когда проходит мимо, кладу ли я порошок.

— Не везёт тебе, Тома. У меня он на трусики заглядывается! У тебя пялится в ведро.

Девчонки прыснули со смеху. Насмеявшись, Ксюша сказала:

— Я подозреваю, что половину нашего порошка, мыла, туалетной бумаги забирает завхоз. У него семья больше, чем у меня, и друзей, говорит, не меряно. У кого бы узнать, сколько вообще нам положено? Может быть, у главврача поинтересоваться? А вообще, давайте ему нажалуемся на завхоза. Порошком нас не обеспечивает, тряпки гнилые. Мы их шьем, шьем. А он говорит, чаи распиваем, лодыря гоняем.

— Точно! Я напишу в объяснительной: опоздала, потому что зашла купить стирального порошка, которым не обеспечивает нас завхоз. А без порошка качественно и производительно сделать уборку затруднительно. Такую объяснительную намалюю, что завхозу придётся объясняться!

Глава 2. Чистая прибыль в пересчете на здравый смысл

Игорь Михайлович, главный врач стоматологической клиники, просматривал прайс-листы на медицинское оборудование. Прикидывал в уме, какую сумму в долларах следует запросить у единственного инвестора частной клиники — и её незадачливого владельца. Прежде как-то надо убедить хозяина стать действительно хозяином: крепким, основательным, просвещенным. Не гнаться за высокой прибылью, но иметь устойчивый, хорошо налаженный бизнес. Иметь лицо, репутацию ответственного коммерсанта среднего класса.

Пока они, их бизнес медицинской услуги, на плаву. Расположены на бойком месте: в двух шагах от центра, рядом транспортные и пешеходные развязки, одна из городских площадей, обилие магазинов, разом бок о бок выросших. Любому любопытствующему, утомленному шопингом, сплоченная медицинская команда готова реально и конкретно продемонстрировать преимущества платной медицины как самое верное и надежное капитальное вложение в собственное здоровье.

Это здание изначально выстроено как поликлиника. Налицо четкая преемственность традиций: эпохи меняются, но миссия врачей неизменна: лечить, снимать боль, помогать содержать в исправном состоянии физическое тело. Это — залог приумножения радостей и добра в жизни и при царе, и при социализме, и при капитализме.

Клиника — двухэтажное кирпичное сооружение, построенное с немецкой основательностью. Как гласит история города, это одно из зданий, сооруженных немецкими военнопленными — солдатами разгромленного гитлеровского вермахта. Тенистая аллея полувековых высоченных рябин и лип с раскидистыми кронами отгораживала здание от шумных городских дорог.

В окно кабинета Игоря Михайловича заглядывали ветви рябины. Круглый год они радовали глаза. Ранней весной, когда солнце мощным потоком встряхивало оцепенение, смуглые почки выбрасывали нежнейшую вуаль зелени. Тонкие жгутики роста сгущали зелень и разбивали в резную длань листа и пушистую кисть цветков. С приходом полноценного лета листва темнела, сквозь неё уже просвечивала нежная зелень тугих гроздьев ягод.

Осень оставляла на долгую зиму светлую печаль желтых и красных листьев, падающих на остывающую землю. На обнаженных деревьях сверкали рубиновые гроздья сладко-горьких ягод. По мере крепчания стужи из лесов слетались стайки снегирей. Округлые, пушистые, неторопливые, грациозные, они быстрыми взмахами маленьких крыльев перелетали с ветки на ветку, перекликаясь на приятных нотах. Мелодичный посвист запускал целебный настрой тихой радости. Милые птички порой алели на заснеженных рябинах, как новогодние шары на праздничной елке, и всю зиму изумляли Игоря Михайловича.

Он из людей, которые только своим присутствием преображают окружающее. Как будто ничего нового не привнесено ими: всё тоже, но находится уже в неуловимой взаимосвязи с высшей красотой. И от этого неизъяснимое тепло легкой волной плещется вокруг. Каждый входящий в этот особенный мир на мгновение застывает, пораженный чем-то новым, чему нет объяснения.

Его рабочий кабинет мог бы стать пособием, умел главврач организовать личное рабочее пространство. Каждый сотрудник, переступив порог кабинета, чуть по-другому начинал мыслить. Даже владелец клиники с обостренным вниманием пробовал постичь иную реальность, обосновавшуюся в этих стенах.

К встрече с хозяином Игорь Михайлович никогда не готовился: никаких подтасовок, никакой пыли в глаза — всё строго по существу, и в том виде, как оно есть. Строгий самоконтроль и осознанное чувство ответственности отличали Игоря Михайловича.

В полдень массив Георгия Вадимовича, хозяина клиники, ввалился в кабинет Игоря Михайловича. От избытка плотских удовольствий его шея сравнялась с головой, скулы расширились, рельефно обозначив всегда напряженные желваки. Щеки раздулись, как у гигантского хомяка. Голова превратилась в усеченный конус. Словно произведена тотальная чистка, усекновение ненужного, словно напрочь снесло мозги. В глазах почившего советского человека, обращенного наплывом денег в барчука, устаканилось дремучее выражение первобытного человекоподобного чудища с огромной физической массой и куцей черепной коробкой, с погонялом Патрон.

Короткое рукопожатие смахивало на запрещенный приём в силовой борьбе, осаждающий партнера на колени. Но приём не срабатывал — силы в руках Игоря Михайловича всегда оказывалось больше.

— Ты чё, все еще лыжами занимаешься? Не даешь до боли сжать твою руку. Хоть бы поддался, ведь я — твой босс, начальник! — сказал Георгий Вадимович, потирая руку, словно вырванную из железных клещей.

— Лыжами, как и прочей физрой. Ты же спрашивал, не далее как позавчера?

— Может быть, и спрашивал, всё не упомнишь. Знакомься, — хозяин кивнул в сторону спутницы, — моя новая секретарша Неля.

Игорь Михайлович скользнул взглядом по длинноногой красавице, выказал на лице любезную улыбку. Неля ответила тем же. Сколько этих нель-маш-свет у Патрона промелькнуло — не счесть. Как, быть может, и у неё, подобных денежных мешков.

— На этот раз взял в помощники секретаршу с двумя высшими образованиями. Магистр! Во как!

— Магистр ордена куртизанок? — хотелось спросить, но сказал из вежливости: — У тебя хороший вкус.

— Она у меня многофункциональная: и секретарь, и пресс-атташе, массажист, диетолог и телохранитель, в смысле телоублажатель.

— Дальше говорить не надо. Короче говоря, универсал… Разрешишь перейти сразу к делу?

— Валяй! — Патрон плюхнулся в кресло, закинул ногу за ногу. Неля, как веселая птичка, присела рядышком, не преминув сверкнуть красивыми ногами.

— Понимаешь, Георгий Вадимович, — словно прощупывая настроение Патрона, главврач приступил к оглашению задуманного, — конкуренты начинают наступать на пятки. Появляются компактные зубоврачебные кабинеты, оснащенные новейшим оборудованием. Пока у них лечение несколько дороже. Но качество на порядок выше: то, что у нас может сделать высококлассный врач, заложено в конструкцию новейшего стоматологического оборудования…

— Хочешь сказать, не справляешься, теряешь клиентов, и пора назначить топ-менеджера. Например Нелю приставлю здесь коммерческим директором. А что, идея! Секретарь сделает сногсшибательную карьеру! Ты, Неля, шибко губу не раскатывай, но чего не бывает в наше время. А ты, Игорёк, помни, что колоду я тусую. Ты же не один у меня такой исполняшка. Но спец по зубам — один. В этом твоя фишка.

— Я о другом. Мы уже говорили: необходимо начать техническое перевооружение, реконструкцию клиники. У нас есть огромное преимущество — в этом здании испокон веков была зубоврачебная клиника и можно создать непотопляемый бренд. Важно не упустить момент, всё сделать вовремя.

— Это точно, момент упускать нельзя. — Георгий Вадимович на миг задумался, глянул на Нелю, которая тут же поправила прическу, извлекла из сумочки элегантный планшет, служивший и записной книжкой, и мультиустройством с функциями электронного делопроизводителя.

— В принципе мне необходимо одно, — сказал Игорь Михайлович, — чтобы ты озвучил согласие взяться за техперевооружение. Подробную пояснительную записку предоставлю. Приложением к записке будут прайсы, ведомость затрат, условия и сроки реализации. Конечно, на данном этапе необходимо вложить деньги. Потратиться придется весьма существенно.

— Ты это предлагаешь сделать мне?

— Странный вопрос. Ты единственный владелец этой клиники. Какие могут быть варианты?

— Вариантов много. От ничего не делать до поиска заёмных средств.

— Решать тебе. Я полагаю так: вкладывать деньги в реальный проект гораздо выгоднее, практичнее, целесообразнее, чем хранить их в зарубежном банке, который может лопнуть. Тратиться на роскошь — такое же безумие.

— Ну, это ты так считаешь. Есть и другие мнения.

— Мне нужно твоё мнение.

— Я повторяю: ты классный врач. И ты бессребреник. Ты хочешь в заштатном городке обосновать европейскую клинику?! А, скажи, где возьмешь людей, персонал? Выпишешь с оборудованием? И кого будешь лечить масштабно? Это быдло? Да им достаточно вышибалы для бесплатного удаления гнилых зубов.

— Про народ ты загнул уж лишка! Беспардонный выпад относительно народа. Про персонал — вопрос уместный. Действительно, где взять компетентных и правильно мотивированных работников?

— Ты мне сперва сам ответь на этот вопрос. Купим оборудование, а кто будет работать? От одного вида наших врачей заболеть можно.

— Организация работы должна также поменяться. Это целая система мотивации и прочего и прочего.

— Ты представляешь, сколько надо сделать, чтобы всё стало на цивилизованном уровне? Всё у тебя: должно, обязаны, будет. Когда-то, что-то, где-то… Тьфу! Я понимаю конкретные вещи!

— Конкретику предоставлю.

— Хватит меня парить! Не хочу ни смотреть, ни слушать. В холле грязь: уборку как следует сделать не могут, а ты говоришь, работа ведется. Не вижу. На этот счет я завхоза счас отметелю. Деньги за что ему плачу?

— Вопрос интересный. По-моему, человеку просто дают доработать до пенсии, — проронил Игорь Михайлович. — Не доработать, а досидеть.

— Счас я ему дам выволочку! У меня, что тут богадельня, благотворительная организация?! Он не знает, что целью моего предприятия является получение прибыли?!

— Неправильно, — с ходу возразил Игорь Михайлович. — Целью должна быть удовлетворенность клиента. На этом всё и должно строиться, в том числе и бизнес. В уставе ни одной продвинутой фирмы не найти подобной формулировки. Именно в этом ракурсе завхоз заслуживает порицания!

— Ты меня учить собрался? Ты как будто не в России живешь!

— Я живу в красивом городе, в котором родился и вырос. Живу среди людей, которых донимают беды и несчастья, дурость и безответственность, саднит боль душевная и физическая. И я не хочу и не могу хоть чем-то усугубить ситуацию, когда все встали задом друг к другу и к самому пониманию человечности.

Георгий Вадимович икнул, повернулся к Неле:

— Ты что-нибудь поняла?

Неля передернула плечиками, подумала: «Почему у симпатичных мужчин столько непонятной хрени в голове? Чего не скажешь про Патрона: гадкий, отвратительный, но прогнозируемый!».

— Врачи, приступая к самостоятельной работе, дают клятву Гиппократа. В ней что-то и на этот счет есть. Слово еще такое есть, на Г начинается, — сказала Неля.

— Говно? Поменьше говна?

— Нет, этого как раз должно быть больше!

Георгий Вадимович округлил глаза.

— Пардон, шеф… Гуманизма! Или гуманности! Как правильнее?

— Афанареть! На передаче «Выиграть миллион» такое не загадывают! Короче, Склифосовский, кого лечить будем: тебя, меня, обчество?

— Давайте начнем с прикладного варианта. То есть качественно лечить от зубной боли, делать людям белоснежные зубы, чтобы они почаще улыбались и говорили побольше добрых слов. Тогда и глобалистика не повернется задом.

— По мне так лучше задом, — сказал Патрон, заржав ретивым жеребцом. Неля заелозила попкой в кресле. Игорь Михайлович нахмурился: не покидало ощущение, что говорит в пустоту.

— Ты начинай о своем прикладном варианте, — указал хозяин. — Мы с Нелей послушаем, вспомним и подумаем, отчего «великий и могучий русский язык» так богат на слова, смыслы и подсмыслы.

— Хорошо. Постараюсь уложиться в 10 минут. Готовы?

Патрон кивнул, положив руку на ножку Нели.

— Итак, изначально лечение от зубной боли было сущим кошмаром для любого. Поэтому всячески старались отстрочить визит к стоматологу, пока не распухнет щека и не свернет голову от дикой боли. Вследствие чего зубная полость катастрофически быстро превращается в гнилостную помойку со всеми вытекающими отвратительными последствиями: вонь изо рта, токсическое отравление, постоянно действующий источник инфекции и первый очаг грядущего истощения и дряхления…

У Георгия Вадимовича и Нели непроизвольно заныли зубы. Угадав этот момент, Игорь Михайлович быстро переключился на позитив:

— Современные подходы кардинально меняют ситуацию. Лечение без боли и становится сродни визиту в косметический салон, где только один высочайший уровень сервиса добавляет самосознания собственной ценности, красоты, обаяния, шарма. Кстати, в современной стоматологии предусматриваются и релаксирующие процедуры. Представляете, мы можем на наших площадях открыть и диагностический центр, и, собственно, пролечивающий, профилактический, косметический. Всё в одном месте. Красота белоснежной улыбки основывается на ясном сознании, очищенном от пагубы стрессов. И многое можно сделать в этих стенах. Здесь, конечно, не будет сумасшедших дивидендов, но будет репутация долговременного бизнеса, позволяющего рядовым врачам и владельцу жить достойно.

— Во сколько обойдется это удовольствие мне? Какова сумма и доля моего участия? — оборвал босс.

— Девять миллионов девятьсот девяносто девять тысяч, — ответил Игорь Михайлович.

— Шуткуешь?!

— Именно столько. Как раз под эту сумму подгонял. Дадите больше — сделаем больше.

— Я разве тебе говорил, что готов потратиться? Ты не думаешь, что элементарно нет бабла в наличии.

— Кредит под инвестиционную программу с минимальными процентами — разве не вариант?

— Дак ты и бери этот кредит. Сделаю тебя полноценным исполнительным директором с соответствующими правами и полномочиями. Что, боишься рискнуть?

— Как-то не задумывался на этот счет.

— А ты задумайся. Расти будешь во всех отношениях. В командировку езжай, детально изучи вопрос о выборе оборудования. Куда лучше ехать: Германия, Израиль? Поедешь не как главврач, как директор. Директор, япона мать! Думай-думай. Даю два дня. Пошли-ка, Неля, к завхозу зайдем. Я ему счас конец света устрою.

Игорь Михайлович остался ошарашенным внезапным предложением хозяина о повышении личного статуса, подразумевающего дополнительное бремя забот, а также дополнительные возможности.

Неужели удалось убедить Патрона выделить деньги и можно вплотную приступить к осуществлению заветной мечты?! Важно разработать внятную программу достижения цели.

Для Игоря Михайловича осталось за кадром, почему хозяин, по сути барышник и биржевой игрок, купил именно стоматологическую клинику, а не мясокомбинат, не бензоколонку? Почему решил удержать на плаву убогую больничку? Скорее всего, купил, что досталось, что не оттяпали другие. Вложил чумовые деньги в нечто более существенное, чем в съедаемые скачущей инфляцией денежные знаки.

Прежнее начальство Патрон немедленно уволил и поставил во главе клиники лучшего специалиста-практика, добросовестного и ответственного, не пустослова, создающего лишь видимость серьезной работы. Выбор пал на Игоря Михайловича, и было это 13 лет назад, во время первого захвата госсобственности.

Хозяин клиники, словесно делегировав Игорю Михайловичу многие права исполнительного директора, удалился в далекое графство Люксембург по другим делам, развивать основное направление бизнеса и, как повелось у новых русских, кутить и гулять по старушке-Европе, шокируя местных роскошью, блудом и пьянством.

Так в одночасье рядовой врач стал единовластным администратором клиники. Он ратовал за политику постепенных и тщательно обдуманных реформ. Основную ставку Игорь Михайлович сделал на техническое переоснащение клиники. Вместе с новым оборудованием появится новый подход к работе, новые формы ее организации и оплаты в несопоставимо большем размере. Также существенно повысятся требования к квалификации врача, к его умению качественно и производительно работать. В итоге сформируется новый тип работника. В полном соответствии с давней доктриной: бытие определят сознание.

Из года в год клиника преображалась, как это всегда бывает, когда в доме появляется настоящий хозяин. Росла репутация медицинского заведения, качественно и недорого оказывающего услугу по освобождению от боли, появились очереди — основание для расширения базы и спектра услуг.

Игорь Михайлович совсем недавно отметил сорокапятилетие. Впереди, казалось ему, целая жизнь. Он — крепкий, здоровый, спортивного вида мужчина полон нерастраченных сил. Однако за эти тринадцать лет его шевелюра слегка вьющихся русых волос резко посветлела от серебра седины.

Он внушал себе: чтобы весомое и ценное состоялось, следует безжалостно отмести лишнее, поверхностное, наносное; оставшееся с величайшим усердием двигать вперед, развивать, совершенствовать и подчинить себя высочайшей самодисциплине, иметь в голове идеал и хранить его как талисман.

***

Солнечные лучи легкой позолотой тронули обсыпанные снегом ветви рябин с промерзшими насквозь почками, засверкали в ледяных кристалликах феерическим светом. Роскошь цветовой гаммы добавляли скачущие алые шары. Это красавцы-снегири прыгали с ветку на ветку с тихим мелодичным жуканием.

Игорь Михайлович глянул на термометр, закрепленный на наружной стороне оконной рамы. Четырнадцать градусов ниже нуля — это тепло. Таким воздухом, очищенным легким морозом, дышится легко. Взять лыжи и покататься часок-другой по хорошо проторенной лыжне на окраине города?.. В прошлое воскресенье они с женушкой Ольгой так чудесно прошлись на лыжах по заснеженному лесу!

С Ольгой они ровесники. Познакомились в институте, учились на разных факультетах. Дружили. После окончания института поженились, дружба переросла в необходимость быть вместе всегда. Интимная близость стала гармоничным следствием здорового интереса друг к другу.

После зимнего солнцестояния, когда пройдена ежегодная веха кончины года, когда Земля повернулась к Солнцу, с благостным почином начинается каждый божий день. Трескучие морозы ослабевают, зимний лес превращается в сказочные декорации.

Лыжня широкая, из трех полос: две для обычного хода, третья — для бега «елочкой». Неразлучные счастливые супруги вышли на лыжню рука об руку, улыбаясь от предвкушения удовольствия здоровой физической разрядки.

Ольга с виду не выделялась ни ростом, ни фигурой, ни чертами лица — не сногсшибательная красавица и не уродина. Грациозные движения, дивный голос, живой взгляд умных глаз, звонкий смех, мягкость в обращении с кем бы то ни было — она притягивала обаянием, душевной красотой. Полное отсутствие в их взаимоотношениях пороков, каких-то изъянов порой озадачивало Игоря. И он находил этому объяснение: они по-настоящему любили друг друга и никогда об этом не говорили напрямую. Эта тонкая связь оттачивала душевные качества.

Ольга любила кататься на лыжах, оставаясь посредственной лыжницей. Шла себе тихим ходом. А мороз румянил щеки, обнимал когтистой лапой, норовил врезаться в розовую кожу. Она была в спортивном костюме из новейшей ткани, легком, но сохраняющем тепло. Этот костюм Игорь Михайлович подарил супруге на день рождения. В суперсовременной обновке она сияла, как ребёнок, у которого исполнилось заветное желание. В свои сорок пять лет Ольга чудесным образом сохранила детскую чистоту и непосредственность. Жизнерадостный настрой словно никогда и не был замутнён реалиями жизни в жестокое время перемен.

Игорь Михайлович также в стильном спортивном костюме. Серебристая ткань плотно облегала крепкое мужское тело с широкими плечами мощными легкими, которые никогда не отравлял табачным дымом. Он то и дело забегал вперед по лыжне и возвращался назад к улыбающейся Ольге.

— Игорёша, ты носишься как ветер! — сказала она, когда серебристый лыжник, взвихривая снег, оказался рядом.

— Давай и ты попробуй!

— Зачем? Мне и так хорошо!

— Будет еще лучше.

— Лучше не бывает… Если только в сказке.

— Хочешь каламбур: для сказки мы выросли из сказки!

Ольга улыбнулась, но тут же на её румяном лице появилось опасение: уж не заходит ли ум за разум у супруга.

— Ты опять что-то задумал! Носишься как ребёнок, которого выпустили погулять после уроков.

— Так оно и есть. Только уроки теперь жизнь даёт.

Игорь Михайлович перешел на соседнюю лыжню, уравняв ход с Ольгой.

— Не жизнь, а ты сам, — промолвила она. — Зачем в главные врачи подался? Одни проблемы. Как хорошо раньше было: есть постоянная клиентура, есть возможность расти профессионально, что тут же сказывалось на притоке новых клиентов.

— Не хочу, чтобы мной руководили тупоголовые!

— Ах ты гордец!

— Не гордец, — возразил Игорь Михайлович. — Жалко клинику, в которой проработал много лет. Под началом тупоголовых противно работать. Мне не выдержать. Уйду я, уйдут вслед еще два-три врача — и всё! Клиника захиреет и пойдет с молотка.

— Не слишком ли ты о себе высокого мнения? Ты, конечно, очень классный врач, но зачем впрягаться в неподъемную работу? Ох, чует моё сердце: что-то будет не так.

— Знаешь такую поговорку: дорогу осилит идущий?

— На лыжах ты бегаешь хорошо, зубы лечишь превосходно! Не кажется ли тебе, что втискиваться в ряды современного менеджмента — то же самое, что вступить ногой в захудалом общественном туалете в чьи-то испражнения?

— Слушай, мы для чего на лыжи встали? Чтобы на природе выгнать злых духов сомненья, тревог и волненья!

— Ну вот, стихами заговорил! Сам же знаешь, чтобы получить желаемое надо все аккуратно разложить по полочкам, в том числе разобрать застарелый душевный хлам желаний.

— Да ладно тебе умничать! Прорвемся, где наша не пропадала! Давай догоняй! — Игорь рванул вперёд и, обернувшись, прокричал: — Жду на вершине склон-а-а!

— Жди! — ответила Ольга стремительно удаляющемуся мужу, не меняя ход.

Лыжная трасса по длинному пологому склону пошла на подъём — хорошая возможность испытать себя на выносливость, потренировать способность к сверхусилиям. Игорю всегда удавалось в мгновение ока преодолеть подъём. Он так проверял умение вкладывать эмоциональный зачин в отменную физическую форму и получать из симбиоза физики тела и психики желаний то самое сверхусилие.

От устремленной вверх трассы влево и вправо уходили спуски, разбивающие дистанцию на мерные круги: три, пять, десять километров. Ольга двинулась за супругом, исчезнувшим за поворотом. До вершины склона — путь нелегкий. Временами, точно подстегивая её, мимо пролетали тренирующиеся лыжники.

Чем выше она поднималась, тем больше становилось солнечного света. Ольга надела предусмотрительно взятые солнцезащитные очки и теперь вполне походила на заправскую лыжницу. Время растворилось в корабельных соснах, солнечный свет в них нашел впечатляющую форму. Здесь Ольга вдруг ощутила себя таким же созданием вечных лучей, которым неведомо ни время, ни пространство. Вдыхая полной грудью целебный воздух, она с трепетом различала в аромате хвои что-то такое, от чего сладко кружилась голова. Так было в далекой юности, когда захватывало дух от очарования огромной жизни, от мечтаний реализовать все желания.

От Игоря давно и след простыл. Она как будто забыла о нём. В изнуряющем и окрыляющем подъёме на вершину возникли другие мысли и ощущение чего-то другого, что было всю жизнь рядом и вот теперь начало проявляться, давать о себе знаки. Сначала прошел холодок по спине от одной этой мысли. Ольга резко оглянулась — никого. Кругом одно снежное безмолвие в солнечном мареве. Ни движения, ни шороха, ни звука. Абсолютная тишь да бескрайняя гладь белого покрова.

Щеки разгорались ярким румянцем, но не от мороза — от необычного волнения. Невесть откуда вылетела стайка красногрудых птичек и рассыпалась по зарослям дикого шиповника. Они совсем не замечали Ольгу и были настолько доверчивы, что протяни она руку и погладь по бархатным спинкам — в ответ на незатейливую ласку услышала бы приветственное мелодичное жуканье.

Это щуры — потаённая певчая птица, размером с дрозда-рябинника, ставшего сущей бедой садоводов-дачников. Они для большинства невидимы и неслышимы, живут-поживают в нехоженом лесу, известные лишь знатоками птичьего пения.

Ольга, налюбовавшись редкими птичками, прогнала смутные ощущения чужого присутствия. Заскользила вверх, сосредоточившись на собственных силах, которые, на удивление, не таяли. Неужели и в ней возникло сверхусилие? Она уже не шла — летела, сохраняя минимум точек соприкосновения с утрамбованным снегом.

И вот она на вершине. Перед её взором открылась живописная панорама древней горной гряды, опоясывающей ровное плато, на котором расположился компактный современный город. Её острое зрение позволяло различить улицы и проспекты, высотные дома и промзону, местами заросшую мелколесьем

Ольга оглянулась на пологий склон, ставший теперь спуском. Вот бы санки, да с гиком вниз! Минут десять потрясающего лету. На лыжах — страшновато. К тому же тяжело так долго удерживать равновесие. Противоположный спуск короче, но круче. Решила рискнуть. Оттолкнувшись палками, скользнула вниз по крутому спуску.

Сразу перехватило дыхание. Только бы не упасть, не сломать ногу, не свернуть шею. Скольжение становилось неуправляемым. Вот уж в самом деле — вскружили голову успехи и толкнули на столь безрассудный полет в неизвестность! А, быть может, подъём был началом другого подъёма? Или же падения? Ольга плотно сомкнула рот и дико смотрела вперед в слепой надежде вовремя углядеть препятствие и не расшибиться насмерть. Насмерть?

Свист в ушах перекрыл истошный крик. Это было так неожиданно, что Ольга вскинула голову в недоумении. Кто кричал? Кто-то ворвался в её настрой и нарушил единство её сил. Удерживая равновесие, сошла с дистанции, круто повернув в лес. Какое-то время лавировала между деревьев, то и дело жмуря глаза от снега, падающего с веток.

Удар остановил движение. Она увидела себя распластавшейся посреди поляны у стога с утрамбованным сеном. Лыж на ногах не было. Руки и ноги целы, голова на месте. Ольга уселась на корточки, спина нашла опору в крутом скате стога. Вязкая тишина окружала её. Словно все замерло и с затаенным вниманием терпеливо ожидало основного действия. Она точно знала: произойдет небывалое… Хрустнула ветка за спиной. Ольга обернулась и в мгновение онемела, ужас прижал к стогу.

Прямо перед ней сидела крупная кошка размером с овчарку. Необычные карие глаза вцепились в Ольгу. Любое движение женской фигуры меняло выражение кошачьих глаз. Ольга терялась в догадках, что это за порода кошки. И чуть подалась навстречу. Длинные усы кошки дрогнули, она ощерилась, выказав острые клыки, несоразмерно длинные. В сознании мелькнул образ вампира. Холод пробежал по коже.

Это не кошка — это лесное чудище. Это кровожадный зверь. Рысь?! Ну, конечно, рысь. Окрас её необычный: пепел кострища, седина?.. Седеют ли звери, Ольга не знала. На дряхлую зверюгу редкая кошка не походит — в карих глазах гипнотическая сила. Рысь вскочила на четыре лапы. Ольга вздрогнула — у непонятного зверя оказался длинный хвост, который начал на глазах расширяться, нервно покачиваясь из стороны в сторону. Дикая ярость обуревала кошкой.

Зверь крадучись пошел навстречу Ольге. Шел, как по канату, вытянув шею, не спуская с неё глаз, временами морща черную мочку носа. Настолько грациозны и плавны кошачьи движения, что, если бы не ощущение угрожающей силы и сдерживаемой ярости, она залюбовалась бы зверем. Но это не зоопарк, не познавательный фильм о природе. Это дикая кошка, приготовившаяся разорвать в клочья.

Ольга вскочила на ноги, попятилась, огибая стог. Сделала шаг, другой — и в беспамятстве бросилась бежать, проваливаясь в рыхлом снегу, поминутно падая и вставая. В глазах повисала кровавая пелена. Седая кошка огромными прыжками опережала обезумевшую жертву. Всякий раз вставала на пути. Вконец обессилев, Ольга остановилась в метре от зверюги. Странная рысь, сохраняя поразительную выдержку, с каким-то осмысленным взглядом обозревала насмерть напуганную женщину. В карих глазах читалось злорадное торжество превосходства.

— Иго-о-орь! — завопила Ольга и вновь кинулась прочь от вездесущей кошки-мутанта.

— Что за дикий ор! — Сильные руки крепко обняли её. — Что, родная, за дикие крики?!

— Игорь, это ты, — навзрыд заплакала Ольга. — Где же ты был? Ой, будь осторожен. Нас обложили со всех сторон страшные кошки!

— Да никого здесь нет! Успокойся. Ты зачем сиганула с горы, не дождавшись меня. Ты съехала с лыжни и каким-то образом пролетела поверх сугроба. Ну и скорость, видимо, у тебя была!

— В самом деле, здесь нет никакого зверя? — Ольга с недоверием огляделась. — Вот же смотри, следы!

Игорь присмотрелся к отпечаткам на снегу, качнул головой:

— В самом деле, отпечатки следов. Кто же это мог быть? Волки стали большой редкостью. Из кошачьих у нас водятся рыси, их ещё можно встретить. Для рыси крупноваты следы…

— Это была седая рысь с длинным хвостом. И, возможно, не одна.

— Может быть, это были снежные люди. Йети, которые притворились рысями.

— Мне не до шуток, — ответила Ольга, насупившись от досады.

— Просто нам нельзя разлучаться, — сказал Игорь Михайлович.

Остаток дня Ольга провела в рассеянной задумчивости. Лишь утром, после крепкого сна, с улыбкой вперемежку с внутренним холодком вспомнила странное происшествие. Им, действительно, нельзя разлучаться.

Игорю Михайловичу этот случай на лыжной прогулке также врезался в память. Он подумывал, как бы выбрать момент и вновь пройти по той же лыжне, не упуская из виду Ольгу. В его правилах, не допускать, чтобы слова расходились с делами, не оставлять ничего не завершенным.

Прошло десять дней. Наконец обозначилось свободное окно в жестком распорядке дня. Как раз сегодня нет необходимости засиживаться допоздна над деловыми бумагами. Игорь Михайлович, обозревая уютный кабинет, решил вечером встать на лыжню: в сумеречный час больше шансов встретить седую рысь.

Игорь Михайлович подошел к окну кабинета, выходящего на улицу, в раздумьях о странной зверюге, напугавшей Ольгу, о сыне, который никак не может определиться с выбором профессии, хотя на носу выпускные экзамены. Он в его годы четко знал, что будет врачом. А сейчас деньги, материальный достаток перевешивают другие ценности. Быть может, оттого и мечется сын, не желая призвание разменивать на умение делать деньги. С чего взяли, с чьей подачи впихнуто в головы, что счастье и деньги — это одно и то же?..

Из клиники вышел завхоз, его грузное тело крейсерским ходом поплыло к немытому автомобилю народной бюргерской марки. Вот он сел, включил зажигание — машину чуть тряхнуло, и вдруг из выхлопной трубы показалось какое-то подобие каучуковой дубинки молочно-белого цвета. Оно стало стремительно удлиняться, выказывая характерную пипку на конце. Сомнений не оставалось: это вовсе не сдуревшая подушка безопасности, не надувной шарик, закатившийся под машину, и не дубинка полицейского. Это громадный презерватив! Резиновое изделие выросло до неимоверных размеров, подрагивая от нетерпения в ожидании основного действия. Такой чудовищный член привел бы, пожалуй, в ступор любую особь женского пола, будь он действительно таковым.

Обалдевшие прохожие останавливались, как вкопанные. Выпучив глаза, с разгорающимся любопытством ожидали, что же будет дальше. Завхоз протирал очки и не замечал, что стал центром потешного действия. Через несколько секунд презерватив со свистом вылетел из-под машины, сорвавшись с креплений на выхлопной трубе, описав дугу, шлепнулся на лобовое стекло. Раздался дружный хохот. Завхоз водрузил на нос очки, вперил мутный взгляд на использованный презерватив чрезвычайно внушительных размеров. Включил стеклоочиститель — щетка проскочила по верху резинового изделия, разгладив и припечатав его к стеклу. Чертыхнувшись, кряхтя и сопя, выбрался из автомобиля, ручной щеткой брезгливо смахнул на землю умопомрачительную резинку.

Один из прохожих резво подскочил к завхозу, вежливо полюбопытствовал: «Скажите, пожалуйста, это не рекламная акция? Я не вижу марки продукта. Очень прочная резина. Я бы купил у вас прямо сейчас пробную партию для племенного конного двора». — «Да пошел ты…».

Завхоз добавил еще пару крепких словечек и, пыхтя от злости, обвел выпученными покрасневшими глазами улицу и фасад клиники. Увидел согнувшихся от колик неодолимого приступа смеха двух уборщиц, Ларису и Тамару, погрозил им кулаком и ввалился в машину. Рев мотора стал заключительным аккордом уморительной сцены.

Игорь Михайлович усмехнулся: он затевает основательное техническое перевооружение клиники, а работники в самом деле дурью маются. Где же то глобальное, что сможет переустроить на высокий лад их мысли и стремления?..

Глава 3. Экспериментальная фабрика

Двадцать восемь лет назад от того дня, когда завхоз стоматологической клиники сбросил оземь с лобового стекла тридцатисантиметровый презерватив, по этой же самой улице и в это же время шла советская девушка Глаша.

Высокого роста, с широкими бедрами, толстой русой косой, закинутой за узкие плечи. Деловой костюм цвета беж не в силах скрадывать аппетитную грудь, способную накормить сразу двоих розовощеких младенцев и свести с ума прожженного ловеласа. Приталенная юбка сидела на бедрах в обтяжку, оголяя колени. Забраться выше колен, чтобы обласкать тонкую кожу, мог только шалый ветерок.

Она несла пухлый портфель из натуральной кожи, в котором с трудом поместился квартальный финансовый отчет крупного промышленного предприятия. Вообще, эту рослую и крепкую девушку притягивало ко всему крупному, основательному, необычному, что впоследствии обернулось чередой нелегких испытаний.

Чрезвычайная ответственность, привитая дедом-фронтовиком, превосходное экономическое образование, готовность и, главное, умение общие интересы переориентировать в собственные, — все эти составляющие успеха прямой дорожкой вывели и усадили её на солидную должность ведущего экономиста.

Финансовая наука, как известно, разумеет во всем точность, ясность, лаконичность. Каждая цифирка должна быть строго на своём месте и подтверждена соответствующим документом. Ревизорские проверки не дают расслабиться. Ошибки, отклонения в отчетности — в принципе недопустимы. Ревизоры, как правило, уходили от Глафиры с пустыми полями для замечаний. Все нормы и формы соблюдаются, всё тютелька в тютельку: что на бумаге, то и в производстве.

А в жизни… В жизни так запутано, сложно и неоднозначно. Только что полчаса прождала Диму, чтобы вместе пойти в магазин для новобрачных, и напрасно. Куда-то вновь запропастился. Через неделю свадьба, а белое платье для неё и строгий костюм для него до сих пор не куплены.

Может быть, права мама, трудившаяся методистом горсовета по марксистко-ленинскому воспитанию молодежи, что Глаша решилась на замужество исключительно вследствие высоких нравственных идеалов. Совсем не из боязни, что засиделась в девках, хотя годков ей под тридцать.

Диму она знала с детства. Сначала получалось вроде бы складно: оба отучились, он отслужил в армии, устроились на одно предприятие. Пройти все принятые в советском обществе виды ухаживаний не успели — случилось непредвиденное, от чего паренек запил горькую. Вместо того, чтобы сразу расстаться, Глаша сама подвела Диму к заключению брака — ведь она знала истинную причину погружения в алкоголь и надеялась, что сможет вытащить его из гибельной трясины.

Начиналось последнее десятилетие существования советской страны, ничто не предвещало её краха. По радио гремели победоносные и жизнеутверждающие песни: «Я люблю тебя жизнь», «Широка страна моя родная». На кухнях кто-то слушал «Голос Америки», тайно читал «Архипелаг Гулаг» и боготворил Александра Солженицына. Кто-то наслаждался фильмом «Эммануэль» и боготворил Сильвию Кристел. Слушали рок-музыку. Слушали Владимира Высоцкого. Миллионными тиражами выходили книги генерального секретаря ЦК КПСС, окутанного тьмой анекдотов. Наращивался военный потенциал страны. И количество ядерных боеголовок, нацеленных на оплот частного уклада жизни и свободы, давно превысил критическую массу. Не хватало разве что искорки, чтобы случился предреченный Апокалипсис в ракетно-ядерном варианте.

Строились новые теории научной организации труда, и не было отбоя от энтузиастов, которые даже ценой жизни и здоровья готовы взяться за воплощение самых серьезных и глубоких идей, издавна мучивших мыслителей. Идей, что поворачивают мир на путь истинный. В частности, новая интерпретация идеи появления сверхчеловека и сопряженная с ней проблема понимания времени и бесконечности обретала реальную форму.

Между тем обычная человеческая жизнь, в которой воплощена многовековая и такая простая, понятная и любимая большинством идея семейного благополучия, продолжения рода, накопления материальных благ, следования традициям и церемониалам текла устоявшимся чередом. Один из волнующих церемониалов — бракосочетание — готов был повториться в городе N в энный раз. И пополнить советское общество новой плодотворной ячейкой.

Субботний день в городском ЗАГСе расписан по минутам. Несмотря на строго регламентированное время для каждой пары брачующихся, администратору как уполномоченному представителю власти удавалось для всех новобрачных сохранить теплоту, искренность и значимость гражданского обряда. Над зданием ЗАГСА реял красный флаг и слово «венчание» считалось предрассудком. Храмы по большей части превращены либо в музеи атеизма, либо перестроены в объекты социально-бытового назначения, либо разрушены.

Понимая важность ритуала для среднестатистического гражданина великой советской державы, власти творили новые обряды и праздники. От стародавних традиций взята велеречивая торжественность с дозированным элементом сакральной тайны, добавлена светская пышность и блеск в искусной оплетке чисто советских радужных перспектив для счастливых строителей светлого будущего. Того будущего, где нет места давним и коренным порокам человечества, где идея сверхчеловека воплощается в понятие «советский человек».

Легендарный летчик Александр Маресьев, лишившийся ног от ранения фашистов, в короткий срок на костылях восстановил боеспособность, и на врачебной комиссии потребовал вернуть себя в строй победоносной Советской Армии. Героическое преодоление человеческой немощи объяснил просто: «Я же советский человек!» И этим многое объяснялось. Пока не наступил момент Х…

Алла, администратор ЗАГСА, со вкусом одетая девушка, при ближайшем рассмотрении очень зрелая женщина, возможно, и бойкая бабушка, с явным воодушевлением творила театрализованное действие. Она легко воспринимала волны чудесного настроения новобрачных и добавляла вышколенную душевную теплоту. Умело поставленный спектакль раскрашивал начало супружеской жизни в глубокий радостный тон.

Роскошные платья красавиц-невест. Каждая в этот день ощущает себя принцессой, которую берет замуж сказочный принц. И не важно, что он и она, быть может, чуть не дотягивают до таковых на самом деле, но в воображении, в созданном ощущении любви они принц и принцесса. И последующие годы докажут это реально. В противном случае придут сюда же, но с другого хода в серый невзрачный день, за свидетельством о расторжении брака. Глядя на светлые лица невест и женихов, Алла напутствовала только на вечную любовь. Бывают, конечно, странные случаи, как тот, что начал разворачиваться на её глазах.

В зал для торжественного бракосочетания под звуки свадебного марша Мендельсона вошла очередная пара новобрачных. Вошла как-то не так, с нервными напряженными движениями.

Алла глянула и оторопела. Её великолепная прическа примадонны, словно разом обсела в общипанный рыжий куст, слетела маска из деланной радости и макияжа. Обуревало желание вырубить свет, вдавить аварийную кнопку пожарной тревоги.

Всё потому, что невестой явилась Глашенька, единственная дочка давней доброй знакомой, убереженная крепкой семьёй от пагубных поветрий современной жизни строгим пуританским воспитанием и четкой советской направленностью.

На щеках светло-русой Глаши алел девственный румянец. Высокая грудь трепетно вздымалась от неровного дыхания, тонкая белая ткань подчеркивала непорочность невесты. Кавалер, напротив, худ, высок и черняв, как смоль. Он и задавал ломаный ход свадебной процессии.

Алла, допустив минуту сомнения и протеста, сумела убрать личное из общественной миссии представителя исполнительной власти. Приступила к регистрации брака, не спуская глаз с жениха. Ей становилась понятной странность долговязого парня, без пяти минут супруга образцовой девушки. Жених пьян! Да, пьян! И пьян настолько, что вообще понимает ли, где находится и что происходит.

По правилам Алла могла бы прекратить церемонию, однако установка на лакировку действительности сдерживала её, да и Глаша, похоже, расценивала состояние жениха как досадное недоразумение. На минуту администратор снова стала просто Аллой и спросила, переходя на шепот:

— Глашенька, ты в своём уме?

— В своём, тетя Алла. Всегда в своём, другого нет, — пролепетала невеста.

— Жених твой не перепутал двери? Мы если и нальём, так фужер шампанского.

Алла, чуть покачивая головой и морща нос от гадливости, окинула презрительным взглядом наклюкавшегося парня.

— Стечение обстоятельств, — сказала в оправдание Глаша и сомкнула плотно губы, не желая продолжать разговор.

— Ну и ну! Где родители?

— Они такого же мнения, как и вы. Но я же взрослая! Имею право самостоятельно сделать выбор.

— Что это за выбор?! Выходить замуж за пьяницу?

— Зачем так сразу клеймить? Я его люблю. И он меня… — Глаша посмотрела на жениха. Он тут же закивал. — А с остальным мы справимся! Разберемся. Мы справимся, тетя Алла!

Глаша, коротко вздохнув, добавила, что было правдой лишь отчасти:

— Дима после ночной смены. Ночь не спал ни минутки. Вот и развезло от стопки с друзьями.

— Всё равно не понимаю. Ладно, воля твоя.

Процедура бракосочетания пошла обычным чередом. Алла спросила согласия брачующихся стать супругами и не дождалась вразумительного ответа. За обоих отвечала Глаша. Жених в знак согласия мычал, словно глухонемой. Может быть, так оно и есть. «Намучается — прибежит за разводом. Только бы с детишками повременили», — с такими мыслями администратор смотрела в упор на Глашу, механически повторяя слова:

— Учитывая ваше обоюдное согласие, которое вы выразили в присутствии свидетелей, близких и друзей, ваш брак регистрируется. И я прошу вас подойти к столу и подписями скрепить ваш семейный союз… Уважаемые новобрачные, в полном соответствии с советским законодательством ваш брак зарегистрирован. И я торжественно объявляю вас мужем и женой! Поздравьте друг друга супружеским поцелуем… А теперь, уважаемые супруги, разрешите вручить вам ваш первый семейный документ — свидетельство о заключении вашего брака… Дорогие молодожены, сегодня у вас особенный день, вы вступили в семейный союз любви и верности. Отныне вы муж и жена, создатели новой семьи и продолжатели рода своего. В семейной жизни проявляйте больше заботы, доброты, терпения и уважения друг к другу. Не забывайте и о тех, кто вырастил вас и воспитал — ваших родителей. А я желаю вам счастья, удачи и благополучия.

Серебристая луна разливала чудный свет. У приоткрытого окна в посеребрённом кресле, поджав под себя ноги, сидела обнаженная девушка и расплетала косу. Густые волосы такие длинные, что касались кончиками нежной кожи бедер. Ниспадали шелковыми нитями на хрупкие плечи, легкими прикосновениями волновали грудь, которой не касались мужские руки.

В эту ночь в призрачном свете звездного неба больше теплых желтоватых тонов. Глаша и раньше подмечала, что чем ближе Луна, тем больше теплого света в ночных сумерках. Она полуобернулась — на широкой двуспальной кровати крепко спал тот, кто стал её мужем. Он спал с разинутым ртом, словно ему не хватало воздуха. Словно в его теле шла невидимая борьба с внедрившимися ядами и токсинами, и сон нужен лишь для этого. Ведь, помимо алкоголя, нареченный мужем пропитан странным веществом, что вызывало у неё дрожь и озноб.

Смрадный дух суженого перемешивался с тошнотворным ароматом распускающихся лилий — роскошный свадебный букет источал шокирующий пряный запах. Быть может, в стерильной чистоте воздуха испарения белоснежных цветов легким дурманом путали бы мысли новыми, неизъяснимыми ощущениями. Разбавляя смрад, цветы отвращали, мутили рассудок. Даже страшно смотреть на крепкие веточки лилий с белыми девственно чистыми цветками и крупными бутонами, готовыми вот-вот раскрыться и выхлопнуть в комнату густой настой пряного удушья.

Глаша, чувствуя усилившуюся тошноту, вскочила, чтобы открыть настежь окно. Дотягиваясь до верхней защелки оконной створки, ощутила пристальный взгляд. Невеста, прикрывая наготу руками, повернулась.

— Какая же ты красивая! — прошептал Дима. Сел на край кровати. Обеими ладонями обхватил лицо, начал исступленно мять его, массировать, таким образом приводя себя в чувство.

Глаша накинула легкий халатик, села рядышком.

— Я совершенно недостоин тебя, — сказал он с болью и отчаянием. — Не следовало нам жениться. Ты видишь, что со мной происходит. Это не временно, так будет постоянно, всегда, на всю жизнь! Я калека-урод-прокаженный.

— Ты же не был таким! — ответила Глаша. — Всегда был нормальным и здоровым. Неужели нельзя вернуться к тому, первоначальному состоянию… Говорят, время лечит. Даже врачи говорят, что любой организм находит защитные силы и восстанавливает утраченное… Надо чуть-чуть подождать. И всё вернётся.

Он помотал головой:

— Нет. К исходному не вернуться никогда. Что случилось — не вычеркнуть. Заново не прожить. Понимаешь, назад не вернуться. Я уже не тот, что-то основное во мне поменялось.

— Все равно, необходимо разобраться, почему так получилось, хотя бы для того, чтобы подобное не повторялось, чтобы другой нормальный парень не потерял в одночасье здоровье.

— Никому не нужно правильное разбирательство. Наоборот, хотят скрыть и замутить.

— Пожалуйста, Дима, не будь таким категоричным. Правильное разбирательство нужно нам.

Глаша слегка прикоснулась к нему, положила руку на плечи. Он тут же дернулся, лицо искривилось от боли. На Диму надет специальный хлопчатобумажный костюм, будто вместо кожи, который меняли каждый день и поверх которого надевались рубашка и брюки. Нательный костюм к концу дня сплошь покрывался кроваво-бурыми спекшимися пятнами.

— Необходимо снова обработать тело, — сказала девушка. — А ты говоришь, зачем женился? Как бы сейчас один смог переодеться?

— Разве для этого женятся?

— И для этого тоже. — Глаша принесла дезинфицирующую жидкость. Тампоном стала отмачивать кроваво-бурые пятна на поддевочной рубашке-костюме.

С четверть часа продолжалась эта процедура, после чего Глаша с величайшей аккуратностью сняла рубашку с новобрачного. Состраданием осветилось её лицо: всё тело, представшее взору, покрыто кровоточащими язвами. Кожи словно и не было, а там, где оставались чистые островки природного кожного покрытия, взбугрилась сетка назревающих ран, запекшиеся багровые подтеки телесной влаги. Та же устрашающая картина открылась и ниже оголенного торса.

Дима застыдился — и обнаженности тела, и ужасающего недуга. Что это: проказа, ожог, экзема? Вся беда в том, что и врачи однозначно не могли ответить.

Ночная фея Глаша, обратившаяся в невольную сестру милосердия в полупрозрачной ночной сорочке, вынула из переносной аптечки специальный тюбик и плавными движениями чутких пальцев стала покрывать успокаивающим бальзамом сочащиеся язвы и трескавшиеся коросточки.

Дима застыл в блаженстве. Это подлинный кайф — сладостное ощущение освобождения от боли. Лицо его разгладилось, засияло покоем и счастьем. И Глаша, глядя на него, тоже прониклась теплым и светлым чувством. Оказывается, как это сладостно — умиротворять душевные смуты, утишать физическую боль!

Вскоре всё тело новобрачного было своеобразно обласкано непорочной женой, оставшейся в девственном неведении о натуральном физическом соитии, сочленяющем гениталии в апофеозе сексуального возбуждения.

Диме совсем не хотелось ложиться и тем более оглушить боль водкой. Ведь боли уже нет. Есть добрый ангел — жена. «Ангел Божий, хранитель мой земной на сохранение мне от небес данный», — так когда-то шептала бабушка, осеняя себя крестным знамением. И теперь эти обрывочные строки всплывали в памяти.

Дима боком прижался к женушке. Головы их склонились друг к другу. В окне продолжала сиять луна, посеребрив облака и комнату с пустой двуспальной кроватью, на краю которой сидели новобрачные, объятые сном.

***

Глаша не понимала, от чего открылись её глаза: от солнечных лучей или от настойчивого стука в дверь. Барабанная дробь по дверному полотну вернула к жуткой реальности. Все-таки недоумевая внезапному вторжению в благостный сон, девственная жена осторожно выскользнула из бокового контакта с мужниным плечом, поспешила открыть дверь.

На пороге стоял Иван Львович, с улыбкой во весь рот, с букетом лилий (опять лилии!) и солидным портфелем, набитым выпивкой и закуской. Так сказать, всё необходимое для праздника души строителя коммунизма имел при себе. Требовался только стол и не менее одного «товарища».

Нежданный гость — упитанный рослый дядька с покатым черепом, начинающим успешно лысеть, и ранним животом. Ладони рук и ступни ног несоразмерно малы, словно вся сила была в хорошо поставленном голосе, в умении говорить часами, подобно прорабу из культового советского фильма «Приключения Шурика».

— Привет молодоженам от партийной организации фабрики! Вчера не смог присутствовать на торжественном бракосочетании: дела-дела, производство превыше всего… Нам партия цель указала, и Ленин великий нам путь осветил, — разразился тирадой Иван Львович.

Глаша, стоя рядом с ним, словно тотчас оказалась на производственной площадке. Шум, гвалт, вой, грохот, чумазые рабочие, снующие мастера, вспышки света. Когда она по служебной надобности перемещалась на территорию фабрики, её не покидало ощущение, что попала в техногенный фантастический мир, где в поте лица работают прирученные монстры.

В её уютной комнате в управлении фабрики вся эта производственная деятельность отображалась в отчетах, цифрах. Отображалась в некоем абстрактном виде, где стерт трудовой накал, где трудно углядеть, что стоит за красивыми цифрами неуклонного роста валового продукта и производительности труда.

— Кто может прийти в столь ранний час, чтобы напутствовать новую ячейку общества, новую семью, новую клеточку нашего единого организма великой страны? А?.. Отвечаю. Сначала солнце заглянет в комнату, а вторым лучом заглянул парторг фабрики, то есть я! — Иван Львович расширился в покровительственной улыбке, готовым троекратно расцеловать молодых, следуя примеру генсека Брежнева.

Глаше так захотелось захлопнуть дверь перед его носом, что гулко забилось сердце.

— А ведь я вам с подарком пришел. Чего так гостей встречаете неласково? Не проснулись?.. А-а-а, понимаю-понимаю: бессонная первая брачная ночь. Ух, завидую Димке белой завистью — такую дивчину отхватил!

За спиной Глаши показался Дима. Он был хмур и отстранен от происходящего. Ему меньше всего хотелось общаться с представителем руководства фабрики. Напористый гость шагнул в квартиру, как в свою. Не снимая ботинок, прошествовал в комнату, сел за стол, выгрузил на белую скатерть содержимое портфеля: бутыль элитной водки, банку черной икры, банку красной икры, брикет ветчины в металлическом контейнере, батон сырокопченой колбасы, два свежих огурца, головку репчатого лука. Потребовал тарелки, вилки, стопки. Никак не реагируя на ответную реакцию хозяев, Иван Львович действовал точно по сценарию, согласно партийной установке, по которой партия всегда права, а её посланник — тем паче.

И вот он уже держит стограммовую рюмку, доверху наполненную водкой, и всучил в руки Димы такую же комиссарскую порцию. Рюмка тут же выказала дрожь рук молодого мужа. Глаша с Иваном Львовичем не преминули это заметить.

— Устал ты, брат! У меня раньше такое же бывало: покручу полдня задвижки, так руки дрожь колышет, словно пил месяц не просыхая.

— После несчастного случая у вас на работе Дима как раз и пьёт не просыхая, — заявила Глаша, с гневом и болью глядя на партийно-профсоюзного функционера.

— Ты, девушка, поосторожнее на поворотах. Аккуратнее надо проходить зигзаги судьбы. Я для того и пришел, чтобы кое-что утрясти… Но сначала выпьем за вас, за молодых, чтобы ваша семья крепчала изо дня в день, из года в год, увеличивая качество и ценность. В самом деле, от всей души желаю вам крепкого семейного счастья… Даже стих у меня есть. — Он сунул руку в карман.

Воспользовавшись паузой, Глаша предупредила:

— Прошу вас, не надо стишков. Мы принимаем тост. И не кричите «горько!», это будет слишком.

— О, какие могут быть возражения! — Он наконец отыскал листок, где заготовлены тезисы речи со стишком в придачу.

Глаша сделала глоток жгучей жидкости, поперхнулась. Давясь, осилила половину стопки гадкого напитка. Второй раз в жизни пробовала сорокаградусное зелье. Иван Львович отработанным движением отправил водку в недра изо дня в день округляющегося живота.

Ему всего-то лет тридцать с гаком, а на вид — далеко за сорок. Должность освобождённого парторга фабрики требовала солидности. Посему он успешно округлялся: рос живот, оголялся череп, пухли белые ручки, ширилась физиономия.

Дима принял водку залпом, точно сделал очередную инъекцию обезболивающего.

— Я что хочу сказать, — Иван Львович сделал многозначительное лицо, — Всё образуется. Мы не должны делать скоропалительных выводов. Я понимаю, что случилось на нашей фабрике, наложило отпечаток и на вашу личную жизнь. Но вы молодцы — сохраняете любовь, так сказать, не дали внезапным обстоятельствам поколебать веру в себя, и что сможете принять друг друга не только в радости, но и, так сказать, с некоторыми… э-э-э… проблемами.

— Вы говорите яснее, — потребовала Глаша. — А не можете назвать вещи своими именами, скажу я. Значит так. Вы смонтировали экспериментальный образец оборудования, работающего со средой химически опасных веществ. В экспериментальном режиме опробовали его, чтобы скорее отрапортовать в высшие инстанции. Товарищ секретарь обкома, товарищ генеральный секретарь, новейшее оборудование запущено. Враг посрамлен в техническом аспекте… А в результате произошел взрыв, и те, кто был в непосредственной близости, получили острое химическое отравление. В смене было три человека. Из них двое скончались в реанимации. Дима, по счастливой случайности, остался жив, но все его тело в волдырях и коростах. Сними-ка. Дима, верхнюю рубашку, покажи товарищу парторгу, какой ты кавалер.

Дима послушно рывком оголил верхнюю половину тела, стиснув зубы от боли. При дневном свете зрелище было ещё ужаснее. Кожа сплошь покрыта красными воспалившимися пятнами, с гнойными нарывами, коростами и какой-то белой въевшейся пылью.

Иван Львович отвернул глаза.

— Нет, товарищ парторг, смотрите на эту голую правду. Накладывайте в тарелочки салат, кушайте икорку. И смотрите… Сейчас я вам пельменей отварю. Ешьте и смотрите, может подскажете, как нам теперь жить? Простым человеческим счастьем хотите залатать ваши ляпы и сопли на работе… Наливайте по стопке снова… Наливай, Дима. Он-то пьет, как вы поняли, чтобы в бессознательном состоянии отключиться от боли. А вы пьёте, чтобы отключить свою совесть. Или совести нет и в помине, только партийные указания?

— Ты что мелешь! — Иван Львович погрозил пальцем и, высморкавшись в скомканный платок, спросил с прищуром:

— За такие слова, знаешь, куда можно угодить?

— А сами знаете, куда можете вы угодить за происшедшее на фабрике? В тюрьму! Угодить первым за групповой смертельный несчастный случай. Или хотите меня первой переместить в места лишения свободы, чтобы другим не повадно было правду говорить? Пришли сказать: с вещами на выход? Воронок у подъезда?

— Да ты окосела, девка. С рюмки водки. Несешь чушь. Тебя никто и слушать не будет. А вот меня послушают!

Дима хлобыстнул кулаком по столу, гаркнув на парторга:

— Поосторожнее, дядя, в выражениях. Ты как мою жену назвал?! Сейчас будешь на коленях прощения просить.

Глаша стеной встала между разъяренным мужем и струхнувшим парторгом.

— Дима, не надо. Не хватало мне ещё вдовой стать на второй день после свадьбы.

Дмитрий, чуть остыв, потребовал:

— С моей женой разговаривать только на вы, и по имени-отчеству!

— Не дури! — сказал парторг. — С огнём играешь. Ты послушай, послушай для чего я пришел.

Он вытащил из портфеля папку, а из папки — листок бумаги, разгладил, пробежался глазами по содержимому, словно удостоверяясь, то ли принёс.

— Решением профкома фабрики по ходатайству парткома молодым работникам Дмитрию Батьковичу и Глафире Батьковне выделяется однокомнатная квартира как лучшим работникам, ценным и перспективным кадрам. Держите ордер. Как видите, не на арест, а на улучшение условий жизни.

— Купить хотите? А взамен — молчание? — спросила Глаша без тени благодарности, хотя такой щедрый жест со стороны профкома и свадебный подарок от фабрики молодым крайне редок.

— Не молчание, а понимание, — сказал сановный гость.

Терпение Ивана Львовича было на исходе. В нем просыпался начальник, помноженный на амбиции парторга.

— Итак, вы подписываете акт о несчастном случае, в котором причина происшедшего обозначена как несоблюдение правил техники безопасности, что в целом так и было, — продолжил Иван Львович.

— Какой техники безопасности! Ее вообще не было, — буркнул Дима.

— Ты тоже, парень, что несешь? День прожил в браке и сразу хочешь под каблук. Если никакой техники безопасности не было, зачем тогда брался за работу?

— Вы сами сказали, сделать необходимо, чтобы отчитаться вовремя, иначе вся фабрика слетит с первых позиций в соревновании.

Глаша взяла в руки ордер на квартиру, спрятала в шкаф:

— Иван Львович, спасибо за заботу. Ордер мы принимаем с оговоркой, как и ваш тост. На этот раз с такой оговоркой: мы никогда не подпишем акт с такими выводами!

— А ты чего ордер взяла!? Отдай назад!

— С какой это стати?! В ордере ссылка на совместное решение профкома и парткома. Вы хотите сказать, что и профком для вас не указ, что и они пляшут под вашу дудку? Ордер мы вам не отдадим ни за какие коврижки. Нагонять на нас страх бесполезно.

— Ты чего творишь! Ты знаешь, с кем связываешься?

— Знаю, и вообще, убирайтесь отсюда к чертовой бабушке! Мы смертельно устали. Вы решили нас доконать? Чтобы Диму свезли в реанимацию и там он скончался, как те двое — тогда все концы в воду?

— Значит, вы подписывать акт о несчастном случае не хотите?

— Повторяю: в таком виде — нет. Вина за происшедшее лежит на администрации фабрики, и это должно быть отражено в акте.

— Ладно, посмотрим, на сколько хватит вашей твердости.

— Угрожаете?

— Пре-ду-преж-даю, — по слогам сказал Иван Львович, вскочил с намерением поспешно уйти, чтобы хотя бы таким образом внести смятение в души подопечных.

Парторга словно ветром сдуло из-за стола и вымело из квартиры. Глаша подошла к Диме, вновь коченеющего от боли и водки, от непонимания ни своей вины, ни сути происходящего. Она прижала его голову к себе, к нежному животу, стала гладить, как мальчика, попавшего в недетскую игру на выживаемость…

***

Медовый месяц так хотелось провести у моря! А получилось — за лечением Димы. В больницу его намеренно не принимали, чтобы не зафиксировать тяжелое повреждение здоровья. Лечили амбулаторным способом под маской профилактики. Каждый день поутру молодые отправлялись в больничный корпус, где до обеда Дима проходил лечение. Глаша в это время с карандашом в руках сосредоточенно перечитывала «Капитал» Маркса.

Дня через три после провального визита парторга к ним вновь явился посланник фабрики. На этот раз как будто рядовой работник. Однако, необычность начинала сказываться с внешнего вида: высоченный, как каланча, худой, как скелет, обтянутый кожей, с резкими угловатыми движениями. И проницательными глазами, в которых светился недюжинный ум.

Глаша не могла не впустить его в квартиру. Она и раньше примечала на фабрике этого странного субъекта с порывистой походкой. Казалось, он за кем-то страшно спешит. Невольно хотелось оглянуться и посмотреть, за кем это так рьяно торопится долговязый интеллектуал.

Оказалось, Дима хорошо знаком со странным итээровским работником, поэтому сказал без обиняков:

— Знакомься, Глаша, это — Женя, инженер-технолог с нашего участка. Это он разработал техпроцесс и непосредственно участвовал в создании оборудования, которое мы пробовали запустить в работу. Проходи, Женя. Садись за стол.

Глаша помрачнела. Сам чудо-юдо конструктор-технолог живехонький, пострадали лишь непосредственные исполнители. Наметившаяся симпатия сменилась желанием задать хорошую взбучку горе-экспериментатору. Женя предупредил недружественный выпад, сказав с виноватой улыбкой:

— Я пришел спросить, могу ли чем-нибудь помочь? Я узнавал: у нас с Димой одна группа крови. Нужна кровь — сдам сколько надо. Все что угодно отдам: кожу, почку, костный мозг. Только скажите, очень прошу вас, скажите, что именно надо?

— Пока ничего не надо, — сказала Глаша, вглядываясь в неожиданного помощника. — Но скоро может понадобиться кровь. Врач предложил новый способ лечения. Тоже экспериментальный. Прямое и полное переливание крови донора. Нужно полностью заменить кровь Димы, дать небольшую передышку организму, отравленному токсинами. Димину кровь закачают донору. Организм его здоровый, и донор быстрее отфильтрует кровь. Как-то так объяснил врач. Потребуется также пересадка костного мозга.

— Я согласен! Хоть сейчас режьте.

— Хорошо. Ждите. — Глаша вдруг замолчала. Установилась тягостная пауза.

Дима по природе был неразговорчив, лишь увлекшись интересной работой, обретал свойство говорить. Евгений ерзал на стуле: его явно переполняли какие-то мысли.

— Вы, Евгений, по собственной инициативе пришли или по заданию руководства? — спросила в упор Глаша.

Евгений замялся. Мог бы не отвечать — его вид, уличенного в непристойном, говорил сам за себя.

— Да, мне было поручено убедить вас подписать акт.

— В обмен на твою кровь, на твоё здоровье?

— Нет, это я сам от себя предложил. В обмен на здравый смысл.

— Это как? Что в твоём понимании здравый смысл? — спросила Глаша.

— Давайте плясать от обратного. Предположим, акт будет подписан на ваших условиях. Это значит, что администрация организовала экспериментальное производство, запустила процесс, не продумав мероприятия по безопасности. В результате произошел локальный взрыв с выбросом вредных веществ в пределах участка. Пострадали лишь те, кто своими действиями предотвратил более масштабную аварию. Дима, наши погибшие товарищи — настоящие герои.

— На геройство вынудила халатность должностных лиц и технических специалистов. Тебе не страшно, не коробит, что двое парней похоронены в наспех сколоченных гробах? На очереди третий — Дима. Возможно, он станет неработоспособным инвалидом. А возможно и выздоровеет… Ведь он советский человек!

Дима включил телевизор.

— Немножко не так. У нас же экспериментальное производство. Наша задача из ничего сделать что-то. Обосновать, обсчитать, испытать и подготовить техдокументацию, чтобы запустить в серию… Почему так произошло — в точности не знаю. Отчасти и поэтому общая картина затушевывается. Если признать, что полностью вина на администрации, то наш экспериментальный участок следует немедленно закрыть, штат расформировать и похоронить арсенал идей.

— Я что-то не пойму, у нас человек для производства или производство для человека?

— Пока что-то делается новое, не существовавшее до сих пор, мы жертвуем собой. Временем, здоровьем, простыми удовольствиями. В какой-то мере эти жертвы компенсирует материальная доплата. Различные поощрения, конечно, не стоят того личного, что потрачено на общее и нужное дело. Здесь мотивация более глубокая, направленная на прогресс, на движение вперед, к идеалу. Мы синтезировали вещество, которое во многом решит проблему материального достатка. Одежда, дома, техника — всё станет на порядок менее затратным. Высвободятся огромные материальные и людские ресурсы для решения грандиозных задач, когда-то поставленных перед человечеством.

— Вы какие-то фанатики! Просто так жить не можете?

— Нет, не можем, — ответил Женя и посмотрел на Диму.

— Не можем, — подтвердил Дима, на минуту оторвавшись от экрана.

Евгений приободрился, словно нащупал нить, которая приведёт к правильному пониманию, к уравновешиванию сторон.

— Я убежден, что технический прогресс преодолеет все несовершенства человека. Вы, должны знать из школьного курса, как представлял гражданское общество, государство, ещё Аристотель в третьем веке до нашей эры. Представляете, из каких времен до нас доходят здравые мысли!

Женя вскочил, прошелся взад-вперед. Слова пошли лавиной:

— По Аристотелю, в наилучшем государстве его граждане не должны заниматься ни ремеслом, ни промыслом, ни земледелием — вообще физическим трудом. Они должны быть землевладельцами и рабовладельцами, живущими за счет труда рабов-варваров. Они имеют философский досуг, развивают интеллектуальные способности, а также исполняют гражданские обязанности: служат, заседают, судят, исполняют обряды. Собственность граждан, хотя и неодинаковая, такова, что среди них нет ни слишком богатых, ни слишком бедных. Будучи распространенным на всех эллинов, наилучшее политическое устройство позволит им объединиться в одно целое и стать властелинами Вселенной. Все остальные народы, будучи варварами, созданными самой природой для рабской жизни, станут обрабатывать земли эллинов. И они будут это делать для общего блага, в том числе и для своего собственного. Эта идея трансформировалась в современной Европе в идею о золотом миллиарде: сплоченная Европа-Америка. Остальные континенты — у них в услужении…

— Мыслим по-иному, — продолжал Женя, — по нашим советским понятиям те рабы, которые будут делать всю грязную, всю непосредственно производительную работу, — это машины, механизмы. И само понятие частной собственности — это всего лишь высочайшая персональная ответственность за вверенные материальные и людские ресурсы.

Машины — это автоматизированный комплекс технических устройств, где будут производиться все жизненные материальные блага: товары, услуги. А если в каких-то случаях еще будет оставаться ручной труд, то он будет тщательно изучаться и стандартизироваться. Чем мы сейчас и занимаемся: попутно с доработкой автоматизированного процесса, разрабатываем комплексный проект научной организации труда.

Следующий шаг — разработка карт стандартизированный работы и систем полной автоматизации процесса. Работник осознанно будет документировать алгоритм ручной работы, чтобы на следующем этапе всеобщей автоматизации его воспроизвела вновь созданная сконструированная машина-автомат. Таким образом, получается, что человек, в общем понимании этого термина, и все граждане государства в целом становятся творцами.

Произойдет объединение стран и народов под эгидой технического прогресса. Откроют источник возобновляемой энергии, равно неисчерпаемой. Это совершенно новое понимание энергетики. Создадут новые материалы, которых не было в природе. Наша экспериментальная фабрика уже работает в этом русле! Наш процесс как раз и создает синтетический материал, превосходящий сталь и бетон по техническим характеристикам, и на порядок дешевле.

В будущем технический комплекс настолько усложнится, что без соответствующего (высочайшего!) уровня образования абсолютно невозможно адекватно жить.

Чтобы пользоваться бытовыми услугами — нужно уметь выбрать и задать оптимальную программу роботизированному дому. Чтобы перемещаться в пространстве — уметь искусно управлять транспортной капсулой, двигающейся в объемном потоке (а не плоскостном, как сейчас). Чтобы осуществлять коммуникации — уметь пользоваться электронными, телепатическими средствами связи.

То есть мозги по-другому заработают, на высшем уровне. Сами деньги абсолютно утратят функцию накопления, перестанут быть средством наживы — станут регулятором процессов, оценочным эквивалентом (точно также как существуют единицы измерения физических величин: метр, грамм и т.п.).

Стоит развить память, ум, интеллект — и всё встанет на свои места. Такие пороки и беды, как воровство, пьянство, лицемерие, подтасовки, жлобство, завышенная самооценка… — всё отомрет само собой, как потерявшее основу. Человечество пройдет своеобразное чистилище и станет творцом в целом и по отдельности.

— Когда это будет, нас уже не будет, — проговорила Глаша. — Резонно спросить, а нам, собственно, какое дело до будущего, также как будущему до нас?

— Для этого мы просто должны научиться хорошо работать и получать от этого удовольствие. Ты когда-нибудь получала удовольствие от хорошо выполненной работы? Так, чтобы чуть отстраняясь, посмотреть со стороны и увидеть, что ты сама немножко Творец. И с каждым делом этого «немножко» будет увеличиваться. Это и есть ключ в будущее!

— Я полностью согласен с тобой, — сказал Дима, обращаясь к Жене.

— В самом деле, вы законченные романтичные фанатики, или фанатичные романтики. А мне нужен дом, семья, дети. Обычная работа, на которую выучилась, обычное житейское счастье. Здоровый муж… — Глаша осеклась, точно спохватившись, что будет понята неправильно.

— Выздоровеет, чего боишься?! Я, помнится, после первых двух дней работы на фабрике вздохнуть полной грудью никак не мог, будто свинцом половину груди залили. И ничего, отошел понемногу… Я-то что еще хотел сказать. Действительно, есть недоработки в нашем техпроцессе по средствам защиты. Но мы наверстаем. Главное — выпуск совершенно нового продукта, которому нет аналога в мире. И этот продукт из серии тех, что станет важным элементом научно-технической революции, где в одном ряду новые продукты, новые технологии и новой человек!

— Я подпишу акт, — объявил Дима мужественным тоном.

Вновь установилась пауза. В напряженном молчании потекли бурные потоки информации между двумя молодыми мужчинами и девушкой, хранительницей здравого смысла, устанавливая новые отношения.

— Я приду к вам завтра? — спросил Женя

— Конечно, приходи, — ответил Дима (Глаша прикусила губу). — Я тут отлеживаясь, кажется, понял, почему произошел взрыв. Приходи, обсудим. А сейчас мне пора на процедуры.

***

Женя пришел на следующий день и на последующий день. И приходил так, словно уходил в магазин за покупками для общего стола. Покупки — новое знание, общий стол — интеллектуальная беседа обо всем и вся.

Сдружившиеся Женя и Дима не сомневались, что совместная направленность на благое дело, на реализацию некоего идеала жизни задействует скрытые источники силы. Дима пошел на поправку. Женя сделал всё, что потребовалось. И главное — это переливание крови и пересадка костного мозга.

Он, Женя, влил свою кровь в Диму, взял его кровь, для тотальной очистки собственной плотью, не покалеченной аварийным выбросом токсичных веществ. Передал часть генетического материала в виде костного мозга. Они оба с необыкновенным трепетом постигли сложность человеческого организма. В живой человеческой ткани, и в биологической жизни в целом, есть великое предназначение космического миропорядка. Человек замаскировал свое великое будущее под идеей единого Творца всему сущему?.. Друзья спорили рьяно. Они уверялись, что живая плоть, одухотворенная идеями, мыслями, чувствами способна творить чудеса. Взаимообмен, взаимопроникновение, взаимодействие — бесспорно, всё это и есть части единого целого.

Для Жени разрабатывающего процессы, воспринимающих часть человеческой мысли, передача другой части себя в виде крови, кожи, костного мозга — эксперимент чрезвычайной важности. Он берёт основные составляющие иной органической жизни, ослабленной несовершенным продуктом его мысли. Частицами своей плоти перерабатывает то несовершенство, восстанавливает равновесие и получает ценнейшие знания, пока подспудно дозревающие в нём, как формирующаяся ступенька к идеалу.

Прошла основная фаза лечения Димы. Он состоялся как мужчина. У него появилось физиологическое влечение и потребность в интимной близости. Глаша и Дима, пребывая в неведении об интимных ласках в течение всего медового месяца и периода лечения, наконец, дополнили глубину человеческих отношений сладострастным ощущением счастья. И те отложенные ласки возвратились слаще сладкого.

Таким образом, сбылись заверения Жени, что здоровье восстановится, раны зарубцуются, боль исчезнет. Разговоры о лечении сами собой утихли, и накрепко сдружившееся парни вновь вернулись на исходную позицию — выяснение технических причин аварии.

— В аппарате, где происходила основная реакция, катализатор процесса ускорял одновременно все процессы: и нужные, и разрушительные, — доказывал Дима. — Разрушение аппарата произошло по сварному шву из двух разных марок стали. Я после первого кратковременного пуска удивился изменившемуся цвету корпуса. Но почему так — не понимал тогда…

Женя не перебивал, ход рассуждений друга был ценным подспорьем — помогал развивать мысль. Он дополнял её своими доводами:

— Там, где легированный слой футеровки прихватывается к основному конструкционному материалу, теоретически возможно, что в результате термического воздействия сварочной электродуги произошло изменение структуры стали. Получается, этот шов необходимо сваривать совершенно по иной технологии, причём тщательно, пооперационно расписанной. А наш сварщик, как всегда, не пожалел электродов, чем чрезмерно упрочнил сварной шов, и тем самым внес дополнительное внутреннее напряжение в материал. Фатальные изменения произошли как раз в околошовной зоне…

Они порой целыми вечерами говорили о дефектах сварных швов и ряде других несовершенствах конструкции и технологического процесса. Дима поражал Женю вдумчивостью, наблюдательностью и завидной основательностью: делать сразу как должно и без оговорок. Никаких временных и половинчатых решений. Жене как раз и нужен такой толковый помощник — мастеровитый, интуитивно определяющий существо технической проблемы. Он сказал Глаше:

— Диме надо срочно поступать в институт. У него бесспорные способности к анализу и техническому конструированию. Глаша, а что если мне натаскать его по теории?

— Натаскивай, — сказала Глаша.

— На дневное обучение не могу, — ответил Дима, переведя нежный взгляд на слегка округлившийся живот Глаши, — Мне же семью кормить. У нас ожидается новый маленький человечек!

Глаша чуть зарделась, застенчивая улыбка скользнула по краешкам губ, а руки непроизвольно прикрыли живот, словно ограждая растущего человечка от излишнего внимания.

— Поступай на вечернее. Где-то я помогу, где-то сам дойдешь, — сказал Женя. — Я и с ребеночком могу посидеть, как добровольный нянька.

— Сам бы женился. Хочешь, познакомлю? — предложила Глаша. — Наш плановый отдел — кладовая невест! Давай соглашайся.

— Хочется по любви… Все время на работе. Вот запустим процесс. Все тщательно отладим, тогда и о личной жизни подумаю. Пока на вас смотрю, радуюсь, учусь.

— Смотри-смотри, но любовь не приходит по расписанию.

— Пока любовь — это наш технологический процесс… Эх, Дима, отобью у тебя Глашу! Если твои догадки относительно причин взрыва не подтвердятся, считай, нашел соперника.

— Тогда точно новый пуск пройдёт без сучка и задоринки! — ответил Дима. — Готов встать рядом, напротив доработанного узла в конструкции аппарата. Ежели погибну, по крайней мере, буду знать, что о Глаше с ребенком позаботятся.

Глаша не на шутку рассердилась.

— Вы, ребята, ополоумели от работы. Обычные человеческие радости в вашем раскладе подменяете дурацким геройством.

Оба промолчали, переглянувшись в недоумении. За месяцы плотной работы они так сдружились, что без утайки, открыто доверяли друг другу мысли и впечатления.

— Не понимаете? — продолжила Глаша. — Пожалуйста, слушайте внимательно. Вы во всем обыденном видите потерю времени. Даже в приготовлении еды. Даешь питательную таблетку вместо отбивной котлеты! Как космонавты хотите питаться из тюбиков. По-вашему, вскоре научатся детей зачинать в пробирке без отрыва от производства. У каждого — космические капсулы, с помощью которых перемещаются в пространстве и времени, новые электронные средства связи для участия в высшем совете Вселенной… Ребята, меня начинает тошнить от ваших фантазий!

— У беременных это бывает. Надеюсь, не токсикоз? — осведомился Женя.

— Какой ты просвещенный!.. Нашему ребеночку два месяца, еще семь месяцев до появления на свет. Неужели, всё это время дитятко будет слушать ваши бесконечные фантастические разговоры о новом человеке, о новом мышлении? Интегрированный человек, смоделированный путем сублимации реальности, углубляет матрицу соответствия высшему разуму!!! Вот и я заговорила на вашем языке.

— Ты хочешь, чтобы мы заговорили на твоём? — спросил Женя.

— Мой язык — это естественная жизнь: соблюдать традиции, укреплять доброе начало, добросовестный труд и крепкая семья. Вся мудрость — в десяти заповедях Моисея!

— Это что такое? — спросил Дима

— Они не устарели, хотя о них я знаю из атеистических книг, — сказала Глаша, словно в оправдание.

Женя и Дима переглянулись: их комсомольская бдительность готова разнести в пух и прах даже родственников. Комсомольцы не читают Библию, они её критикуют. Взгляд Жени посуровел, в тоне его появились назидательные нотки:

— Знаешь, Глаша, будущим мамам рекомендуется слушать классическую музыку, которая в гармоническом строе звуков, возможно, содержит высшею правду жизни. Вычитывать из атеистических книг библейские тексты нам не пристало! Учись у нас, у технарей. Мы эту высшую правду реализуем с помощью нашего великого и могучего русского языка в техническом стиле в грандиозные технические сооружения.

— Хотите поставить еще один эксперимент? На производстве у вас растет плод технической мысли, дома — будущий пользователь вашего технического чуда! — С этими словами Глаша встала, подошла к окну.

На дворе осень с обилием красок. По линии горизонта, как по грани двух времен, прежде зеленый контур леса был весь в прорехах багрянца. Сквозь огонь листвы прорывалась синь небосвода. В этом году осень радовала ярким бабьим летом. Глаша залюбовалась видом из окна.

А Женя, не поддаваясь поэтическому очарованию осенней поры, хлопнул по плечу Диму:

— Отличная идея! Предлагаю усилить эффект нового эксперимента тем, что начнем подготовку Димы к поступлению в вуз! И начнём сегодня же! Три раза в неделю буду приходить читать лекции о биноме Ньютона, о законах Паскаля, о физических константах, о теории подобия…

Так на третьем месяце беременности Глаша стала невольной участницей эксперимента. Не три раза в неделю — каждый день Евгений приходил к молодоженам, чтобы хоть часик, хоть минуту употребить для внесения в их дом технических знаний.

Дима усваивал их с нарастающим интересом. Поясняющими вопросами он формировал в сознании дорогу к высшему знанию. Тому, что вытесняет из хаоса мозговых импульсов невнятную суетность, невразумительные почины, отголоски суеверий — одним словом, всё, что именуется обыденным сознанием, засоряющим свет Высшего разума хламом ненужной информации, обрывочными влечениями.

Таким образом, открывалась простая формула успешной жизни, в которой одно неизвестное — личное счастье, второе — ресурс собственных сил. Остается обрисовать идеал, применить стройную логику достижения высших ценностей, подлинный энтузиазм — и желаемое вырастает из собственных ресурсов…

Растущий плод преображал лицо будущей мамы. В глазах её брезжила мечтательность. Появится скоро маленький человечек, её милый ребеночек, он понесет в будущее их мысли и чаяния с теплом её души. Не рожденное на белый свет дитя внимает вдохновенным речам папы родного и папы нареченного.

Папы породнились кровью и плотью. На стадии лечения Димы ему пересажена часть костного мозга Жени. На стадии зачатия будущей малютке передан генетический материал обоих пап. Душевная энергия посредством слов волнами входила в человеческий зародыш, активируя самые заветные точки духовного роста. Трое родителей это интуитивно понимали.

Беременность протекала без каких-либо болезненных симптомов. Глаша хорошела изо дня в день. Её округлившийся живот стал предметом восхищения Димы и Жени. Они готовы носить её на руках. Оба отца — кровный и полукровный — уверяли в один голос, что будет мальчик. Глаша с улыбкой отвергала подобные пророчества. Но сама, точно зная, кто родится, всё же терялась в сомнениях: какая-нибудь да проявится особенность.

На девятом месяце беременности Глаши автоматизированная технологическая линия по производству материальных ценностей нового поколения вышла на проектную мощность. Диму и Женю повысили по службе. Посыпались награды, звания. Открылись новые перспективы.

Наступил главный момент — приблизились роды. Сразу после первомайских праздников Глаша своим ходом в сопровождении Димы и Жени прибыла в роддом.

На следующее утро Дима был окрылен радостной вестью: родилась девочка весом три килограмма триста граммов и ростом 53 сантиметра. Роды прошли благополучно. Ровно через три дня Глашу с новорожденной выписали из роддома. Дима и Женя, приехали встречать на роскошной белой «Волге». Она вышла к ним плавной поступью, бережно прижимая к груди дочку.

Дима вручил любимой огромный букет белых роз, взял на руки девочку. Оба, Женя и Дима, сгорали от нетерпения увидеть маленькое чудо — плод совместного творчества.

— Можно ли глянуть на малышку? — с робостью спросил Дима.

— Смотри, — сказала Глаша, открывая треугольник пеленки, ограждающей хрупкое создание от внешнего мира.

У малютки большие карие глаза, затуманенные сладким сном, и длинные волосики на голове. Длинные и… совершенно седые.

Дима и Женя с удивлением воззрились на малютку с седыми волосами. Малышка с седыми волосами?!

Девочка тоже удивленно, но радостно глянула на первые предметы нового для неё мира. Громогласно гикнула, словно сказав: «Здравствуйте люди! Вот я и пришла к вам! Пришла поседевшая в утробе мамочки от ваших грандиозных затей и планов! От ваших экспериментов! Я всё верну на круги своя! Уж я вам, елки-палки, задам перцу!».

Глава 4. Заведующий хозяйством

Георгий Вадимович, выйдя из кабинета своего «исполняшки», с новой заинтересованностью прошелся по этажам клиники. «Есть ли порядок в танковых войсках?» — спрашивал его вид. В самом ли деле зуболечебный процесс правильно заведен и обеспечит хоть небольшую, но устойчивую прибыль. Испокон веков у людей болели зубы, болят и ныне, и пусть дальше болят. Он повел языком по зубам, зыркнул с приоткрытым ртом на Нелю. Та мигом вынула блокнотик. Холеная рука приготовилась записывать замечания шефа для дальнейшей проработки.

Патрон усмехнулся. Неля растерялась. Что хочет Патрон — порой выше понимания, хотя непременным условием стабильной работы являлось наличие способности с полуслова угадывать желания хозяина. Она напрягла губы, надрезав гладкий лобик зачатком морщины.

Что за фигня! Патрона не понять. Хотел разнести в пух завхоза, а зачем-то ходит по коридору, заглядывает в кабинеты и словно никого не видит. Может быть, ищет свободную кушетку, чтобы трахнуть её. Такое у него бывает! Рассердится, распалится, того и гляди порвет первого встречного. Здесь применим для разрядки грубый секс с элементами садо-мазо. Страшно! Ничего не поделаешь, если в словесном контракте сказано однозначно: задирать юбку по первому же требованию и самой научиться получать удовольствие от того, что он получает удовольствие.

Неля вздохнула украдкой: опять придётся поправлять прическу, а то и покупать новое платье, вдруг это разорвет пополам, имитируя насилие… Что такое случилось сегодня? Не напомнить ли о завхозе?

— Шеф, мне поискать завхоза? Толстого гадкого завхоза, как вы в прошлый раз его назвали.

— Памяти, смотрю, у тебя прибыло.

— У хорошего хозяина всё прибывает!

— Растешь, девочка! Сейчас мы завхоза раком поставим! Хочешь позабавиться?

— Ещё бы! — Неля хохотнула, подумала с усмешкой: лучше его, чем меня.

А в это самое времечко Иван Львович сидел в полудрёме за рабочим столом, вполглаза поглядывая на дверь. При всяком постороннем шуме настораживал уши, чтобы упредить входящего, приняв подобающий рабочий вид. Для этого на столе приготовлены три журнала, в которых якобы следует сделать записи: в одном — о техническом состоянии здания, во втором — о движении отходов производства, а третий — пока не знает, как и называется. Третий журнал выхватил для весу, к концу дня прочтёт название. Впрочем, вряд ли доберётся до этого журнала. Чердак трещит от хаотичной боли. Не соображается и не думается. Так бы и написал во всех трех и ещё тридцати трёх журналах: «Пошли вы все на хрен, толстый и вонючий!».

Но тогда клиника задохнется в дерьме и неразберихе. Не привезут вовремя препараты, материалы. Не отвезут в стирку спецодежду. Не вывезут на утилизацию отходы. Лопнет батарея системы отопления, прорвёт водопроводную трубу, зальёт канализационными стоками подвал. Уборщицы подпалят гардероб. Слесарь-электрик Ванька Обалдуев перепутает гаечный ключ с диэлектрическими клещами (уже было!), замкнет и обесточит клинику. С обгорелыми руками присоединится к разъярённой толпе пациентов, которые с недолеченными зубами ринутся почистить рыло кому-нибудь из администрации, скорее всего, ему — завхозу Иван Львовичу.

Во! Какая важная и ответственная у него работа! А платят сущие гроши, если перевести в доллары. Платили бы вдвое больше, появился бы стимул хорошо работать. Правда, как это — хорошо работать? Иван Львович глянул по сторонам, и от невообразимого бардака сразу одолела зевота.

Шкафы переполнены отчетами, справками, накладными и прочим канцелярским хламом. В углу громоздятся коробки с фаянсовыми унитазами. Свалены в кучу водопроводные краны-смесители, и ещё что-то длинное и блестящее, навалом лежат какие-то коробки, между ними — полиэтиленовые упаковки. Длинное и блестящее, возможно, как раз и есть дверной доводчик, который потребовали установить пожарные, и вместо которого Ванька прибил эластичный жгут для перевязки. Массивный сейф забит запчастями к стоматологическому оборудованию, отчего никогда не закрывался на ключ, впрочем, и саму дверцу нельзя закрыть, да и ключа не сыскать.

Сонный взгляд завхоза остановился на картонной коробке с унитазом, и наконец-то мелькнула мысль: пустить унитаз в продажу как некондицию. Соседу по даче на пару бутылок водки обменять. А то и самому сгодится: установить такой унитаз в летнем туалете и культурно справлять нужду.

Иван Львович, покряхтывая, встал, вынул унитаз из коробки, сел на него. Тут же пришла мысль, что неплохо бы оборудовать кабинет собственным туалетом и рукомойником.

Дверь распахнулась. Ввалился грозовой тучей Георгий Вадимович, вслед процокала каблучками секретутка. У троих округлились глаза. Завхоз привстал с унитаза, придерживая штаны.

— Не понял?! Мы куда зашли: в сортир или кабинет? Ну-ка, Неля, что на двери написано?

— Заведующий хозяйством Иван Львович Подкорытов, — ответствовала бойкая Неля. — Часы приёма по личным вопросам: каждый четверг с 15.00 до 17.12.

— Ты еще и часы приёма установил?! Сиди, не вставай! Целых два часа в неделю занимаешься неположенным для твоей должности делом. Лучше бы раз в неделю в это время порядок у себя за столом и вокруг наводил. Почему вокруг такой срач? Присесть у тебя нормальному человеку некуда. — Георгий Вадимович не нашел ничего лучшего, как взять первый попавшийся под руку стул, стряхнуть наваленную сверху кипу бумаг прямо на пол, выдвинуть стул на средину и опустить на него седалище, закинув нога за ногу. — У тебя уборщицы, вообще, чем занимаются? У тебя как будто никогда не моется и не убирается.

— Их не пускаю сюда.

— Почему?

— Отравят.

Георгий Вадимович переглянулся с Нелей, словно проверяя, не ослышались ли.

— Народ счас злой, работать не хотят. А деньги с их зарплаты попробуй урежь! Начнут пакости делать. Заразы рассыплют по углам. И потом болезни одна за другой на тебя навалятся.

— Дустом травят? Палладием?

— В углу находил разлитую ртуть.

— Ртуть — это серьёзно! Сам, наверное, градусники разбил дрожащими руками с похмелюги?.. У тебя не кабинет, а склад. Склад говна.

— Это с виду неказисто. А на самом деле полно нужных запчастей и принадлежностей. Храню здесь, чтобы не воровали. Самое ценное — под моим присмотром. Так надёжнее.

— Ну и ну! Хреновый ты менеджер, раз только и сумел, что народ обозлить. Гнать, пожалуй, тебя надо. В качестве выходного пособия этот унитаз получишь. Золотой он у тебя станет. Если прикинуть, сколько потеряешь, лишившись у меня работы.

Бедный завхоз снова привстал с унитаза, судорожно заглатывая воздух, словно выуженная рыба. Сдавленным голосом прохрипел:

— По миру пускаешь, хозяин. На моей шее два кредита под залог квартиры. Всего разом лишусь!

— Это твои проблемы.

— Без ножа режешь, а я послушный человек, всегда делаю, что говоришь. Я тебе, как собака, предан!

— Чего-то не шибко схож на собаку. Ну-ка, встань на четыре лапы и погавкай!

Иван Львович мигом встал на четвереньки, гавкнул глухим басом. Раз, другой, третий…

— Опа! Похоже. Побегай здесь, проверь углы комнаты.

Завхоз шустро забегал по комнате, собирая грязь на коленки и ладони.

— Ты нюхай угол, нюхай. Нет запаха чужих кобелей… нет?! Теперь пометь углы-то… Как кобели метят? Ножку приподнял и говори: пись-пись.

— Пись-пись, это мой кабинет, пись-пись, никого не пущу… гав-гав! никого не пущу… гав-гав-гав!

Хозяин и Неля ухохатывались. Правда, Неля поеживалась от страха: чего ещё взбредёт на ум шефу? Вдруг вздумает поиграть в пастуха и козочку, из завхоза сделает пастушью собаку. Из неё — проказливую козу, то и дело пропадающую с глаз пастушка. Верный пес будет с лаем бегать за вредной козой, возвращать к пастушку. Потом пастушок возьмёт хворостинку и начнет, похлестывая, поучать гулёну-козу, а то и снимет штаны да оттрахает прилюдно…

На её счастье шеф удовольствовался дрессировкой пса по имени Иван Львович. Затем послал завхоза мыть руки, отряхнуться и привести уборщицу, чтобы навела порядок.

Пришла Лариса. Завхоз её выхватил, когда она уже собралась уйти в кафешку на обед. На ней модные джинсы, тоненький джемпер — всё это плотно обтягивало ладную тонкую фигуру. На лице сияла улыбка избалованной красавицы, знающей свою настоящую цену.

— Ты что, тут всё ещё уборщицей работаешь? — спросил Патрон.

— На перевоспитании до сих пор, по маминому велению, — ничуть не смущаясь ответила Лариса.

— Пока я вижу ты дефиле устраиваешь. Раз уборщица, где тряпки, вёдра? Где, наконец, рабочий халат с логотипом моей фирмы?

— В Караганде!.. Я на обед собралась. Вы можете в ординаторской посидеть. Там чисто, никого нет. Дверь можно закрыть на замок. После обеда помоем у Ивана Львовича. Тут нам всем троим работы хватит.

— Толковая работница. Старательная, — начал было её расхваливать подошедший завхоз, она же так насмешливо на него глянула, что тот поперхнулся на полуслове.

— Ладно, идём в эту ординаторскую. Ты шлепай на обед. А ты, — Патрон обернулся к Неле, — сбегай в магазинчик. И небольшой фуршет для нас устрой.

Неля походкой модной дивы отправилась выполнять указание, они уселись в ординаторской друг против друга. Пристальный взгляд Патрона буровил подчинённого, тяжелея с каждой секундой. Иван Львович ёрзал на стуле. Начал рассказывать анекдот, чтобы хоть как-то развлечь хозяина. Тот, не мигая и не меняя выражение лица, молча смотрел в упор. Сплюнув, проронил:

— Ты когда перестанешь быть шутом?.. Не надоела эта больничка?

— Надоела. Куда деваться без работы. А я же, сам знаешь, только на руководящих должностях могу работать.

— Прирождённый руководитель! Как о тебе раньше говорили: где бы ни быть, лишь бы у руля. Сейчас это называется менеджер. Хочешь быть топ-менеджером? Главным менеджером здесь?

— Хочу… Куда деть Игоря Михайловича? Снова в рядовые врачи определить? Достал своими порядками. Меня вздумал учить!

— Сейчас время такое, что деньги надо быстрее делать! А много ли с больнички заработаешь? Больничку держал, потому что условием покупки было сохранить профиль заведения не менее, чем на 5 лет. Время прошло. Давно эти стены мои. И что тут разместить — тоже моё дело. Улавливаешь?

— Закрыть зубную клинику и открыть типа СПА-салон. Косметические услуги, массаж какой-нибудь супертайский.

— Офонарел? Какой еще тайский массаж в центре города? Под видом этого массажа бордель устраивают! Кто тебе позволит?! Знаешь ли ты, за счёт чего живет английская королева? Вся земля Лондона — её собственность, за пользование которой ей платят ренту. Ничего не делаешь, а только денежки отсчитываешь. И тащишься, что сумел подсуетиться и купить то, что можно сдать в аренду. Улавливаешь?

— Не совсем.

— Клинику вымести отсюда к чертовой бабушке. Сделать перепланировку помещений и превратить это здание в торговый центр, в офисный центр. Самим ничего не делать, сдавать помещения в аренду торгашам и ремесленникам.

— Если рублей по пятьсот для начала сдавать один квадратный метр площади, получим около двух лимонов ежемесячно. Деньги из воздуха! Никакого штата работников не надо.

— Вот именно! Вот тут и будешь топ-менеджером.

— А с больничкой-то как? Нужно основание, чтобы её закрыть.

— Основание они сделают сами. Главный зубник, ну главврач, только что парил меня какой реконструкцией, под которую нужны немалые деньги. Деньги главврач возьмет в кредит и надо будет сделать так, чтобы ему нечем было гасить и первый кредит, и второй, и третий. Привезут оборудование, которое… В общем, надо сделать так…

Хозяин придвинул ухо Ивана Львовича, стал нашептывать план. Иван Львович весь превратился в слух, заливался смехом, потирал руки, похлопывал ими от удовольствия. Наконец начнётся настоящая работа! В его жилы авансом вошел интерес к жизни, как получившему заказ киллеру.

— Только смотри, никому ни слова. Сам понимаешь, первым пропадает болтун.

— Заметано, хозяин.

— Будешь здесь корректировать в нужную сторону деятельность главврача. Всех поимеем. На фига нам эти реформаторы?!

— Точно, шеф!

— Жить надо проще. Не заморачиваться. Сейчас такой бизнес: кто кинет первым, тот и с баблом останется!

— Золотые слова! Запишу их себе на лбу с его обратной стороны! — Завхоз похлопал себя по лысой башке.

— Красиво сказал. Не зря тебя держали двадцать пять лет парторгом.

— Золотые времена были! Ты столько же лет был инженером по охране труда. Помнишь ли, сколько дел провернули, чтобы стать лучшими из лучших?

— Как не помнить! И вот стали реально такими! — Патрон самодовольно рассмеялся и, нахмурив брови, глянув на завхоза, поправил себя: — Стал таким я. Ты со своей советской закваской как был пустозвоном, так и продолжаешь хиреть в бардаке… Последний шанс у тебя сделаться стоящим человеком — это провернуть хитрое дельце с больничкой. Не дрогнешь — будет у тебя коттедж в заповедном бору вместо квартирки в вонючем спальном районе. Новый огромный джип купишь. Обслугу заведешь. Представляешь, возьмёшь для начала хотя бы с пяток людишек: водила, горничная, садовник-подметальщик, управляющий твоим хозяйством, секретарша многоцелевая, как у меня. Могу её подарить. Вручить её как переходящий вымпел передовика жизни, чтобы не закисло у тебя в мудях. На жену-то, поди, страшно смотреть. Болезни и хвори её, как и тебя, задолбали? Жена пусть лечится, ты продолжай активно жить!

— Когда это светлое будущее придёт?

— Для меня оно уже наступило. А перед тобой щель туда открылась. Сочная и мохнатая, куда целиком можно залезть по спинам других…

Пришла Неля с пакетом и выставила на стол бутылку коньяка «Хеннесси». Из кейса вынула походный набор питейной посуды: серебряные рюмочки, стопочки, тарелочки, вилочки. Разрезала лимон, откупорила бутылку, разлила по пятьдесят граммов.

— Раньше коньяку предпочитали водку. Помнишь? — спросил завхоз.

— Как не помнить! Зажигали тогда хорошо по поводу и без повода, по распоряжению партии и по велению народа. Для души! Сейчас — для правильного пищеварения и мировоззрения. — Патрон осклабился, оценив собственный каламбур, хохотнул и продолжил:

— Для водки нужна хорошая закуска, чтобы вкус водки и еды взаимно усилить. Вот тогда полный балдеж получается. А коньячок… его же запахом и закусим!

— Гурман ты, Вадимович. Я-то жахну, чтобы по мозгам проехалось да поутру, чтобы не шибко трещал чердак.

— Так закоренелым алкашом станешь. А станешь — ни дня у меня не проработаешь. За минуту уволю!

— Не стану. Болезни не дадут. У меня их столько, что и пить толком некогда и нельзя. Вот слушай: гипертония (давление за 200 может скакнуть), простатит (по 10 минут мочусь — не как в молодости, когда против ветра на три метра), остеохондроз (так боль прихватит в суставах, что и дышать не могу), панкреатит (не хватает ферментов, чтобы переварить пищу), аритмия (сердечко пошаливает). Полипы в толстой кишке растут (два раза лазером выжигал — растут, заразы, в другом месте)…

Неля поморщилась. Тошно сидеть за одним столом и слушать такие откровения. завхоз продолжал с молчаливого позволения Патрона:

— У меня в кейсе походная аптечка.

Иван Львович нагнулся и переместил с пола на стол почти такой же кейс, что был в руках Нели. Его кейс забит таблетками и компактной медтехникой: измерителем кровяного давления, определителем сахара в крови, ультраоблучатель, мобильный спасатель, тепловой прогреватель со сменными насадками, одна из которых напоминала поперечный срез мясистого носа, вторая — каучуковую сосиску. Патрон пальцем подцепил эти приспособления. Завхоз смутился, потупил свиные глазки.

— Ну, это понимаю нос греть. Так?

— Так-так! Гайморит временами достаёт, голова трещит, точно из ушей мозги начинают выпирать. В обеденный перерыв погрею гайморовы пазухи, и боли как ни бывало!

— Это для чего? — Патрон потряс силиконовой сосиской. — В нос не засунешь и в ухо тоже…

— В попку как раз. Правда, маловат для секса… Точно туда засовывает, — вмешалась Неля.

— Что?! — Патрон с ожесточением отшвырнул силиконовое изделие. — Где раковина?

— Простату грею. Удобная штука: сунешь в зад резиновую эту штучку с нагревательным элементом, блок питания — в карман, и можно ходить, сидеть, так сказать, выполнять служебные обязанности. И в это же время пролечивать второе мужское сердце.

— Где раковина, говорю?! И молчи, не засирай мозги!

Иван Львович на полуслове осекся, подобострастно глянул на мрачнеющего хозяина, поспешил сказать:

— В соседней комнате. Там и мыло, и полотенце.

— Какое мыло?! Неси спирт! — ревел, точно взбесившийся, Патрон.

— Спирта нет. Используем заменитель.

— Тащи бутылку со стола. Коньяком буду руки мыть.

Завхоз так и сделал. Над фаянсовой раковиной, поливая «Хеннесси» на руки Патрона, обреченно прощался с дармовым элитным напитком. Когда содержимое эксклюзивной бутылки в результате омовения вельможных рук перекочевало в канализацию, Патрон ополоснул ладони холодной водой. Хотел было вытереть руки о рубашку завхоза, но побрезговал. Сел за стол с мокрыми руками. Неля бережно осушила салфетками каждый пальчик шефа.

— Ты на какой ляд чемоданчик с собой приволок? Как будто он секретными документами забит.

— Главное — вовремя и строго по порядку принять таблетки.

— Бабу тебе надо молодую! Чтобы забыл обо всём, кроме этого самого: нужного и полезного. Кладезь целебных гормонов получишь, а не кейс с таблетками. Кстати, таблеточки Виагры в твоём чемоданчике есть?

— Да ну, шеф, какая Виагра?! Я что потом делать буду? Старуху свою насиловать?

— А вот это мы сейчас посмотрим. Где-то у меня была таблеточка. Таблеточка-конфеточка, девочка-припевочка… Точно для тебя припас!

Патрон вынул из бокового кармана пиджака золотой портсигар, раскрыл на обозрение. Дескать, смотри, каков должен быть джентльменский набор ловеласа: несколько разных видов презервативов, маленькие тюбики с какими-то гелями, серебряный футлярчик, из которого выскочила заветная таблетка.

— Прими наше лекарство, — сказал Патрон, протягивая завхозу таблетку Виагры. — Я как курить бросил, этот именной портсигар забил более полезным.

Неля рассмеялась. С Патроном явно не умрешь со скуки, совершенно от другого копыта откинешь. Вид глубоко озадаченного завхоза забавлял донельзя.

— Ешь, говорю, пока две не заставил есть. Она, таблеточка, знаешь сколько стоит? Как твои полчемодана таблеток. У меня, сам знаешь, всё лучшее, оригинальное… Ешь, не артачься… Впрочем, целой таблетки тебе многовато. Сделаем, как в песне «мы хлеба горбушку и ту пополам». Для тебя хлеб — это таблетки. Ломаем таблетку, осторожно, на две части. Хрупкие эти таблетки… Одну половину выпиваешь ты, другую — я. Потом закрываем двери на ключ и…

Патрон посмотрел на Нелю. Та поёжилась под его взглядом. Быстро представив, как двое старых кобелей, распаленные Виагрой, будут усмирять восставшую плоть её молодым телом, взмолилась:

— Мальчики, ой, уважаемые сквайеры, мне не суметь двоих одинаково обслужить. Вы в разных категориях и положениях. Кому-то придётся ручками.

— Цыц! — прикрикнул Патрон, его мохнатые брови взметнулись крыльями ястреба.

На всякий случай он предусмотрительно изменил пропорцию мужского снадобья: две трети таблетки пододвинул к завхозу, одну треть — к себе.

— Держи свою долю, жри, не артачься, — приказал он.

— А ты, — Патрон обратился к Неле, — иди, подмойся, что ли. Приготовься.

— Я, между прочим, всегда готова. И отмываться потом приходится, — сказала Неля, надув алые губки.

Иван Львович осторожно проглотил свою часть таблетки, запил двумя большими глотками. И тут же словно отрешился, сосредоточившись на ощущениях, на ответной реакции грузного тела, зашлакованного пилюлями, алкоголем, никотином.

Патрон отправил дозу чудодейственного эликсира в недра большого чрева, нисколько не заботясь о том, что и как будет потом. Гибкая, стройная Неля хорошо владела телом. Можно развалиться в кресле. Она сама всё сделает в нужном темпе. Резиновая гибкость молоденьких секретарш порой как раз и нужна, чтобы повторить телесную форму разжиревшего босса с его огромным животом, закостеневшим позвоночником и дряблыми ягодицами.

— В первый раз принял, — сообщил завхоз, словно взял трубку телефона доверия.

— Всё когда-то бывает первый раз. Сам понимаешь, хорошо это, когда под присмотром знающих… Через пятнадцать минут действие начнется, — провозгласил Патрон.

— И что тогда мне делать? — спросил подопытный. — Действительно, не могу на твоего секретаря покуситься. Субординацию не могу нарушить!

— Посмотрим. Отправим на такси домой к жене.

Шеф был невозмутим, как никогда.

— Она прибаливает по женской части, понимаешь ли.

— Вот и излечишь её! Придешь, прискачешь, как молодой конь. И прямо с ходу прочистишь дупло.

— В это время она ходит на процедуры.

— Ну вы, блин, залечились! Один в зад термосиликон вставляет и ходит на работу с кейсом, забитым таблетками, другая… А надо-то рюмку коньяка и хрен дубовый!.. Ладно, ты не парься. Ты что говорил здесь вместо больнички устроить? SPA-салон с эротическим массажем. Мы тебе щас тут и устроим тест-драйв. В течение пяти минут девочки приедут и снимут твое напряжение.

— На скользкий путь толкаешь, Патрон! — взмолился завхоз, как актёр на репетиции.

— Ты давно уже на нем. Так давно, что возврата нет. Некуда тебе возвращаться. Если купить ещё чемоданчик, эдак метр на два, — Патрон заржал, — и сыграть в ящик! Туда лишь остаётся возвращаться, откуда пришел. В небытие.

Георгий Вадимович встал, походил взад-вперёд, заложив руки за спину, остановился напротив девушки.

— Неля, — обратился он благочинно, — расскажи товарищу бывшему парторгу и нынешнему завхозу о препарате Виагра. Просвети, так сказать, недобитую красную сволочь.

Неля, взмахнув наращенными ресницами, кивнула:

— ОК! Подобные препараты сделали революцию в жизни мужчин. Правильное химическое название Виагры — силденафил цитрат. Звучит не очень, язык сломаешь, поэтому торговое название короткое и звучное: виагра! Используется препарат для лечения импотенции, а также, чтобы приколоться и оторваться по полной. Если здоровый парень примет виагру, то в ночной дискобар его лучше не пускать — он там всех девчонок уделает. А, если его девчонка оторва, три дня ей крутиться на телесном шесте, пока не рухнет без сил…

— Ты давай поближе к измученному болезнями лысому, толстому, простатному дядьке, который вот-вот станет преждевременно немощным стариком, — сказал Патрон.

— ОК! Дело в том, когда мужчина возбужден эротически, нервные импульсы передаются от мозга к члену, по-медицински говоря. Эти нервные сигналы мгновенно высвобождают химические вещества, что расслабляют мышцы письки, как бы открывают шлюзы. Кровь потоком заполняет вялый пэнис, он делается тугим и большим, крепко стоящим фаллосом. Когда нет сексуального возбуждения, эти мышцы крепко сжаты, и сморщенный пэнис выполняет одну функцию — писалки. Когда же он до отказа заполнен кровью, начинается его стимулирование партнершей до выброса спермы. После происходит обратный процесс: нервными импульсами выбрасывается другое химическое вещество, которое разрушает то химическое вещество, что позволило мышцам расслабиться и впустить кровь, мышцы сжимаются, кровоток снижается, пэнис становится вялым. И вся любовь…

Мужчины переглянулись: везде сплошная химия!

— Ты наглядно изобрази. Нарисуй в разрезе мужской многофункциональный агрегат и покажи где эти мышцы, что разжимают-сжимают кровоток, — скомандовал Патрон и грозой навис над завхозом. — У меня есть идея! Нелька, натурщика тебе не треба?

— Я по памяти неплохо нарисую! К тому же вы сказали в разрезе! — Неля поморщилась хищной усмешкой, взяла фломастер и подошла к магнитно-маркерной доске, которую завхоз неизвестно для чего укрепил в кабинете. Быстрыми наметанными движениями нарисовала мужской ствол с рельефно прорисованной головкой. Сделала поперечный срез, где обозначила вены по центру, по бокам артерии, пещеристое и губчатое тела, гладкую мышцу. Получилась неплохая иллюстрация, выдававшая отличные знания анатомии мужского тела.

— Одни химические вещества, — продолжила она, — раскрывают вот эти артерии и сжимают вот эти вены, другие — в точности наоборот…

— Вот тут минуточку, — прервал её Патрон, — нельзя ли в эти вены и артерии вживить микротрубочки, наподобие того, как делается сейчас на сердце коронарное шунтирование. В микротрубочки установить микроклапаны, и с помощью пульта дистанционно управлять кровотоком.

— Гениально, шеф! — воскликнул Иван Львович.

— Тогда уже не химия, а механика будет. В ней я не сильна… Когда-нибудь и до этого дойдут, — с деликатной улыбочкой ответила Неля.

— Дык запатентовать идею сразу! Деньжища потом рекой пойдут! — не отставал завхоз.

— Что-то подобное есть, — сказала Неля. — Из члена извлекают пещеристые и губчатые тела и вживляют силиконовые пазухи с трубочкой, подсоединённой к микрокомпрессору. В нужный момент наш джеймсбонд нажимает кнопочку. Включается микрокомпрессор и нагнетает воздух в силиконовые пазухи — член на глазах становится эффектно эрегированным. И насколько хватит физических сил, будет молотить партнерш. Потом мачо также незаметно нажмет кнопочку, пэнис плавно опустится. Если не раскрывать секрет, моральное удовлетворение такого джеймсбонда будет полным!

— До чего только буржуи не додумаются, чтобы их жизнь сладкая была, — пробормотал завхоз.

— Кстати прошло минут с десяток, — сказал Патрон, окинув взглядом завхоза. — Каков результат? Дернулся? Привстал? Или готов?

Завхоз заёрзал. Жалкая улыбка растянула губы.

— Ты чего лыбишься?! А ну, сымай штаны! Глянем просвещёнными глазами на твоего героя.

Завхоз замялся, жалкая улыбка сделалась шире.

— Неужели стесняешься? Тебе целую лекцию прочитали, таблетку сожрал… Неля, между прочим, какое-то время работала с врачом по мужским болезням, грелкой-тормошилкой для клиентов. Поэтому в курсе всех секретов мужского здоровья… Вставай на стул и сымай скорее штаны! Смотри у меня, стриптиз щас будешь делать!

Иван Львович, постоянный пациент врача-уролога, безропотно забрался на стул и под аплодисменты расстегнул поясной ремень, сдвинул вниз молнию замка ширинки. Нервный рывок трясущейся руки оголил мужские принадлежности. Там, где должен возвышаться гордый фаллос, «черной молнии подобный», выглядывала закорючка в виде опущенного знака вопроса, какой-то огрызок с подсохшей шелухой яичек.

Патрон хмыкнул. Неля прыснула в ладошку, и тут же наигранно посерьёзнела, кое-как подавив неуместный смешок.

— Случаем, не ампутировали у тебя? — соболезнуя, поинтересовался Патрон.

— На мой взгляд, произошла обратная реакция. Писуньчик не вытянулся, а втянулся! — заявила Неля с апломбом признанного авторитета в делах мужских, словно давая шанс завхозу.

— Такое разве бывает? Он что, сам себя собрался трахнуть? — спросил Патрон в крайнем недоумении.

— Это от недостатка свежих сексуальных впечатлений и не такое бывает. Вы, мистер завхоз, когда-нибудь видели такое. — С улыбкой путаны она расстегнула блузку, откуда тут же вывали тугие шары грудей.

Волнообразным движением молодого гибкого тела привела их в движение. Глаза завхоза, хищно сфокусированные на двух розовых остриях женской скрываемой плоти, вращались вслед за ними. Причём, случись что груди начнут вращаться в разные стороны, у завхоза точно зашел бы ум за разум. Он, страшась новых ощущений, на миг прикрыл глаза. Вдруг услышал сдавленный выкрик, как отдалённый рёв зверя…

Неля и завхоз обернулись. Патрон шагнул к ним с восставшей дубиной промеж ног, готовой отколбасить без разбору. Она ни в какое сравнение не шла с обращенной в неизвестность вопросительной закорючкой в штанах у некоторых. У завхоза запершило в горле. На лице Нели появилось выражение жертвы: колбасить будут её!

— У меня подперло. Это как понос. Ждать невозможно! — провозгласил Патрон, на ходу норовя сбросить брюки.

— Только не здесь! — взмолилась Неля. — Десять минут пойдет лишь на пользу… От неимоверного возбуждения размер вашего богатыря всегда становится чуть больше. Десять минут! Только десять минут! Умоляю!!!

— Убедила, сладкая штучка. Быстрее в машину!

Патрон с Нелей пулей выскочили из кабинета, метеором понеслись по вестибюлю. На пути им встретился Игорь Михайлович. Он преградил дорогу, протянув папку с документами, сказал:

— Георгий Вадимович, будьте добры, возьмите мой доклад об основных направлениях технического перевооружения клиники… Что с вами? У вас странно возбужденный вид. Вам плохо?

— Мне всегда плохо, когда мне мешают!

— Может быть, зайдёте в ординаторскую? Померяем давление, уровень сахара в крови.

— Мы только что там были, — взревел Патрон от пущего неудовольствия.

— Это не поможет. Нужен свежий воздух после вашего завхоза. С гигиеной он явно не дружит, — сказала Неля, подхватила Патрона под локоть. Тот кистью руки удерживал прыгающую плоть.

— Адью, добрый доктор, — пропела Неля с вымученной улыбкой.

Игорь Михайлович хмыкнул: не поймешь этих новых русских, что их мучит, что заботит. В самом деле, похоже на понос. У Игоря Михайловича в памяти мелькнул анекдот про двух студентов, решивших по неестественной походке прохожего поставить диагноз… Улыбнувшись забавному повторению анекдотичной ситуации, он вернулся в кабинет. И взялся перепроверять доклад по старой доброй пословице: семь раз отмерь, один — отрежь.

Завхоз между тем застегнул штаны. Сел в кресло с тревожной думкой: «Подожду 15 минут. Видать, как до башки туго доходит, так и до мудей моих болезных. Как эта самая Виагра начнет действовать? Угораздило же меня попробовать».

Прошло 15 минут, потом ещё 15 минут. Завхоз рукою трогал своё естество — как будто навсегда увял его стебелек. По радио зазвучала песня «Одуванчики». Ему так стало жалко себя, что он уже захотел накатить стакан водки, припасенной в сейфе на всякий случай, да вспомнил слова Нели о сексуальном толчке. Хотя бы взглядом обнять женщину.

В клинике хватало женщин. Но зубных врачих завхоз с детства не любил, вместе с медсестрами. Оставались три его уборщицы. «Пойду взгляну, как они работают. Наверняка, снова в гардеробной прохлаждаются. Тут я их и раскручу на что-нибудь!»

Иван Львович тормознул у зеркала, расчесал оставшиеся возле ушей волосы. Застегнул наглухо пиджак, поправил на лацкане нагрудный знак ветерана труда. Есть медали, торжественно врученные в былом Союзе в бытность его парторгом серьёзного предприятия. Медалей немного, до ордена не дослужился — помешала перестройка и ещё что-то, что — он никак не мог тогда понять. А теперь и подавно не понять: в голове туман от алкоголя и таблеток, от новой безумной жизни.

Иван Львович взял щетку с белой щетиной. С усердием очистил пиджак, брюки (особенно коленки). После чего сменил щётку с белой щетиной на щетку с чёрной. Прошелся ею по черным туфлям, смахнув пыль и придав им некий блеск и шик. Преобразившись из замордованного подчиненного в солидного начальника, выдвинулся к цели. На всякий случай левую руку сунул в карман брюк, разыскал строптивое мужское достоинство, крепко сжал его в ладони.

Первой попалась на глаза Тома. Она протирала стены, выложенные кафельной плиткой. Сама худая, на чём душа теплится. Длинные волосы собраны в тощий пучок и затянуты сзади обычной резинкой. Лицо бледное, утомлённое, даже измученное. Словно упахалась донельзя. Где только? Силенок, похоже, как у воробья.

Иван Львович громко кашлянул. Тома тотчас обернулась, выказав большие печальные глаза. От страха дернулись веки.

— Шла бы отдохнула, — ни с того ни с сего предложил Иван Львович, — вид у тебя болезненный, будто недоедаешь, недосыпаешь, урабатываешься.

— Так оно и есть, — буркнула Тома.

— Отчего так?

— Вам какое дело?

— У тебя есть автомобильные права? — Иван Львович на вопрос ответил вопросом.

— Нет, конечно. У мужа есть, мне они незачем.

— То-то и видно, — заключил завхоз. — Когда гаишник стоит на посту с полосатым жезлом, думаешь, на что он смотрит?

Тома заморгала.

— Он смотрит на выражение лица: не пьян ли водитель, спокоен ли, уверен ли его взгляд. Потому что снижают внимание и способность всё правильно делать не токмо чрезмерный алкоголь, но и болезнь, усталость, стрессовая возбужденность. Так и я. Смотрю, в каком состоянии работницы у меня, и как это может повлиять на качество их работы.

— А чё я? Работаю и работаю… Недосыпаю, потому что ребёнок приболел. По утрам почти ничего не ем — не хочется. Работы у нас здесь много, сами знаете, не переделать…

За все время разговора рука завхоза слегка поглаживала пэнис, как выражалась Неля. Но пенис не хотел пробуждаться, напротив, от одного вида Томы сжимался, словно протестуя. Вид бледной девы, скорее, внушал сочувствие, чем предполагал сексуальный импульс. Поэтому завхоз настоятельно посоветовал совмещать работу с коротким отдыхом и быстрее удалился.

Следующим объектом внимания стала Ксюша, крепкая бойкая молодушка с ярко-рыжими волосами. Всё в её руках, казалось, горело и спорилось. Ксюша мыла раковину по собственной методе. Раскрутила до отказа маховик крана, и вода с шумом водопада низверглась в грязную раковину. Гусак крана бешено вращала влево-вправо, пока не отвалился. Струя воды хлынула вверх. Ничуть не испугавшись, Ксюша закрыла воду, воткнула гусак на место.

— Попалась! — Завхоз схватил её правой рукой за локоть, из левой руки не выпуская чуть дрогнувший член.

— Че, попалась? Кран давно сломан. Я всегда так делаю: окачу раковину водой и вставляю на место.

— А вот ежели тебе вставить в одно место без подготовки, без должного внимания и ухода, каково будет?

— Нормально будет. Вставляли и не раз. Вам, мужикам, лишь бы сунуть спьяна! Привыкла к такому.

— Ты это про кран?

— Про что ещё! Посмотрите, как наш Ванька ремонт сантехники делает. После такого ремонта или кран не открыть или, наоборот, не закрыть.

— Ты чего заладила: кран, кран… Я-то про другое подумал!

Ксюша прищурилась, хохотнула.

— И в этом плане мне эти мужики вот где стоят! — Она ребром ладони провела по горлу.

— Да ты что! Смотрю — молодая, шустрая, симпатичная. Гуляй да веселись!

— Повеселишься тут, когда деньги нужны на одно, второе, третье. А денег-то нет, а мужику лишь бы нажраться до сблеву, до отключки.

— Негативный у тебя образ мужчины, — завхоз скривил губы.

Вдруг кисло-сладкий запах густого наваристого борща захлестнул дыхание. Ксюша точно пропитана запахом домашней еды, дешевого стирального порошка, очистителем раковин и ещё чем-то тошнотным, какой-то смеси женского и мужского пота. Вместо возбуждения его страдалец в штанах получил пощечину.

Иван Львович разжал руку и неожиданно для самого себя посетовал:

— Эх, в былые-то времена, при советской власти, мы бы так пропесочили вас на собрании, в кабинете, на ковре, в товарищеском суде, что потом хоть скульптуру с вас лепи, копию Мухиной «Он и она скрестились в трудовом экстазе»… А щас, понимаешь ли, каждый сам по себе.

— Вы нам каждый день проводите своё пропесочивание!

— Провожу, да толку мало.

— Обстановка не даёт понять вас. Вы всё с ходу да с налёта… Вы пришли бы к нам в обед. Я бы вас капусткой квашеной угостила. Белая, сочная, кисло-сладкая! Хрустит, как снег. Во рту тает, как конфета. Заправить такую капустку маслицем первого отжима, еще бы и стопочку пропустить для пущего аппетита — о чём угодно можно договориться! И для здоровья очень пользительно!

— Зайду, — сказал завхоз суровым голосом, подумав: «Я ей про Фому, она мне про Ерёму! Капусту ли мне сейчас надо? Неуж у меня с этим делом полный пипец?»

Стряхнув невеселые думки, Иван Львович сказал:

— Ладно, прощаю сломанный кран. И готовь свою капусту. Мне много надо. Бочку! Здоровье-то, сама понимаешь, подсадил в молодые годы на работе. До сих пор поправить не могу.

Завхоз окинул взглядом Ксюшу. Вроде ладная девчонка. Грудь третьего размера. Попка пухлая. Лицо румяное. Только и носи на руках из постели в постель! Лицо чуть скуластое. Подбородок какой-то мужской. Удар, что ли, держит пьяного мужа. Слева-справа жахнет по симпатичной мордашке, апперкотом форму подправит — она зубы стиснет, в ответ сковородкой забулдыгу в нокаут отправит. Вот и вся любовь!

Иван Львович побрел по коридору. Две попытки мануально-визуального контакта с молодыми представительницами женского пола обернулись ничем, словно ему недвусмысленно дали понять: не по адресу, дядя.

Оставалась Лариса. Этой палец в рот не клади — откусит, не поморщится. Вчера с утра завели друг друга: он сделал выволочку за хронические опоздания на работу, она в очередной раз сделала его посмешищем. Гадкая девчонка! Не в дочки — во внучки мне годится и говорит, дрянь такая: «Не хотите эротический массаж… шваброй по члену!». Презерватив надела на выхлопную трубу! Никакого уважения к старшим. Остаётся опрокинуть стопку и повеселить себя квашеной капусткой посола Ксюши. С Ларисой шуры-муры бесполезно, главное — небезопасно заводить.

Так размышляя, сетуя и досадуя, Иван Львович прошел всё-таки мимо Ларисы. Как бы ненароком глянул и точно в рассеянности приостановился. С первого взгляда эта особь женского пола, приносившая ему столько неудобств, непривлекательна: кожа да кости, востренькое личико, прикрытое копной черных жестких волос. Худее Томы и полная противоположность Ксюши, она казалась чужой всем и всему. Какая-то несформировавшаяся девочка, которая припёрлась поработать за маму.

Однако сердитый взгляд завхоза проникался другим смыслом, что поражал, вводил в ступор, побуждал к необъяснимым поступкам. Ивану Львовичу это в диковинку. Он с опаской наблюдал за Ларисой, подметавшей пол короткими выверенными движениями.

— Слушай, а зачем подметаешь? Тряпки кончились или вода из крана перестала бежать? А?

— Прежде чем помыть, нужно убирать пыль и грязь. В этом месте всегда много грязи, песка… А вы не знали? — проронила Лариса и с усмешкой посмотрела прямо в лицо завхоза. Тот аж отпрянул от её взгляда, сжал левую руку в кармане брюк.

Глаза Ларисы исполнились необъяснимой силой, так серое пасмурное небо вдруг оживает огнедышащей грозой. Худенькая, тщедушная девчоночья фигура представилась завхозу заветным механизмом исполнения желаний.

Она смотрела в лицо, и взгляд её снова стал похож на взгляд выползшей из укрытия змеи, которая переползала в чужое тело. Переползала в его тело, чтобы… чтобы… ах ты батюшки, его дружок в штанах мощно попёр вверх, словно проснувшийся богатырь решил напомнить о былой силе. Подымался из небытия, расправляя плечи, заполняя всё собой. Завхоз даже испугался, что это действие будет замечено, руками удерживая твердеющую плоть, рвущуюся наружу. Такой эрекции у него давно не было.

— Проблема? — с обольстительной улыбкой поинтересовалась Лариса, кивая на причинное место.

— Какой-то гормональный сбой, — сказал завхоз, словно повинившись.

Этот взгляд со сладкой поволокой он видел у супердив в фильмах с откровенной эротикой, в легендарных порнофильмах. Так же улыбалась и двигалась Сильвия Кристел. И вот здесь, прямо перед ним, носительница той же улыбки, такого же настроя. Ошибиться он не мог — подтверждением тому его член, наполненный шокирующей мужской силой.

— Таблетки перепутал. Лежало в коробочке несколько половинок таблеток. Вот и взял, да не ту, — пояснил приятно озабоченный завхоз.

— А-а, понимаю… Поздравляю и сочувствую. К таблетке всегда должно быть приложение: жена, любовница, покупная женщина. Ха-ха-ха! Может быть, голубой цвет предпочитаете?

— Жена болеет, любовницы нет, голубых в нашем поколении не было… Слушай, а знаешь, где купить такую женщину, ну, женщину на час?

— Знаю… Но вам могу посоветовать попробовать другой вариант. Хотите верьте, хотите нет, но мы, служащие этой больнички, приготовили подарок на день святого Валентина. Сегодня седьмое февраля, а четырнадцатого этот подарок будет ваш.

— До четырнадцатого достоит у меня? — на полном серьёзе спросил завхоз.

— Уж не знаю, ха-ха-ха, вряд ли… Но может быть и такой вариант: постоит-постоит и увянет, как белый цветочек одуванчик.

— Опять одуванчик! Всё-то ты знаешь! Что за подарок?

— Конечно, эротический! Так как себя подарить не можем (помните: «мой голубь сизокрылый, я не твоя жар-птица»), дарим секс-игрушку для очень взрослых и занятых мужчин. Это — улётная вагина на встроенных элементах питания, точная копия сладкого места знаменитой порнозвезды.

— Случаем, не Сильвии Кристел?

— Не разглашается. Вскроете упаковочку — узнаете! В этом сюрприз… бонус, если понятней. Несколько программ у любовницы нового поколения, в которых зашифрованы практически все удовольствия интима. Умеет даже делать минет. Очень удобно. Не надо ухаживать, дарить цветы, исполнять желания. Просто уселись или улеглись поудобнее, нажали кнопочку — и балдейте! Она и стонет, и плачет, и воет от удовольствия. Бывает, рычит и шепчет ласково, как самая продвинутая секси. Шепчет и кричит по-русски, правда, с акцентом на выбор: китайский, французским, американским. Это забавляет… Берёте подарок? Отказываться нельзя.

— Я сам-то разберусь?

— Инструкция прилагается. Что, никогда не пробовали? В первый раз? Да вы не стесняйтесь, говорите прямо.

— Я в такие магазины, где продают подобные штучки, и ногой не ступал!

— Зря! — Лариса так звонко рассмеялась, что завхоз огляделся по сторонам.

— Ты потише. У меня раньше жена была, как ваша секс-игрушка. Я её так построил, что никаких ухаживаний. Ногой топну — ужин несёт, два раза топну — одежду снимает… это точно, кнопку нажал — и она делает всё, что мне надо.

— Добегалась!.. Что же сейчас с женой? — осведомилась Лариса.

— Болеет, падла. И этим самым местом в основном.

— Зачем же так о жене. С женщинами надо ласково и мягко.

— Во всех мужских болезнях женщины виноваты. Неси скорее подарок. У меня уже зубы сводит и лицо горит! Столбняк, как у юноши.

— Ждите здесь.

Лариса отставила в сторону швабру. Легким перышком поплыла за подарком. Завхоз смотрел вслед и удивлялся, откуда у этой субтильной девицы столько эмоциональной силы высшей пробы. Вчера его довела до белого каления. Сегодня запустила механизм выработки мужских химических веществ, от которых член стал тверже палки.

Через каких-то пять минут Лариса вернулась с веселыми искрами в глазах. И завхозу, ошалевшему от эрекции, от имени всех служащих вручила заветную коробочку, перевязанную розовым бантиком.

Глава 5. День святого Валентина

Каждый раз накануне праздника влюбленных Лариса переживала заново те давние события. Она умела это делать. Она видела себя в неведомом многим третьем веке в крохотном городке, где жил-поживал странный священник Валентин. Шла очередная кровавая война Римской империи, силой оружия устанавливающая в укладе жизни единообразие, в головах — единомыслие. Валентин посмел утверждать обратное: только любовь может объединить мировое людской сообщество и утерянное Царствие Небесное.

Приблизить для тех, кто не успел наделать вереницы ошибок, наглухо закрывающих Небесные врата, кто открыл сердце для первых взрослых чувств, эмоций, прежде установив эмоциональною связь с большим и настоящим Сущим. Тем самым обрученные стали бы осмысленно наполнять частную жизнь частицами Сущего, которое как семь нот, сложились бы и зазвучали у всех по-своему.

***

Лариса знала, римский священник Валентин не венчал всех подряд, кто тайно обращался к нему. Он выбирал, кого обвенчать. Выбирал из тьмы страждущих, обремененных болезнями, недугами, пороками, замутненных иллюзиями. Так любовь выбирает, кого коснуться, кого захватить целиком, кого обойти стороной.

В суровые времена воинственного римского императора Клавдия II истинным назначением мужчины считалось подавлять, резать, убивать, насиловать. Это называлось боевым духом солдата. И дух этот поддерживался новой пролитой кровью, порабощением очередного вольного народа. Ощущение превосходства сплачивало легионы в неодолимую дьявольскую силу.

Чтобы убить зверя наверняка, необходимо увидеть его целиком. Чтобы услышать голос единого Бога, необходима вакханалия просвещенного варварства. Когда мечом собирают в одно целое, только тайна может сберечь ростки истинного. Тайна — это любовь. Болезнь — мистическое отлучение от губительной жизни.

В древние времена лечение болезней было сродни волшебному таинству. Настои трав, заговоры и привороты — психотерапевтическая процедура. Иначе, — выстраивание правильных мыслей в определенный порядок, когда открываются врата Высшего. Открывается совершенно иной мир, где нет места насилию, принуждению. То, что противоречит гармоничному миропорядку Вселенной, изгоняется в виде метеоритов, астероидов, комет. Эти куски прежде целого несутся на бешеных скоростях, заключая в себе разрушение, страх, лики зла.

Один из самых дорогих друзей Ларисы поведал ей тайное предание об отчаянных приверженцах Небесной Истины Неизменяемых. Древнее свидетельство гласит, что в Золотой век как раз и рухнул астероид, свихнув разум гуманоидов. Повернул их на путь насилия, взаимной вражды и жажды дьявольской власти. В цивилизации освирепевших осталась горстка неизменяемых. Они встретили крушение золотой эры в объятиях друг друга, словно эти объятия были сочленением с тем благостным, что уходило из жизни большинства. Уходило с пожирающим огнём насилия и разрушения.

Нашествие помраченных злобой сплотило хранителей Небесной Истины Неизменяемых. Их телесная оболочка сохранила содержание счастливого сообщества свободных и развитых граждан неведомой небесной страны. Внешне они вынуждены соответствовать духу времени, наполненному иным содержанием, кровавым, похотливым, завистливым. Тонкая грань, не допускающая зло в чистые сердца, требовала настройщика: пастыря, священника, друга, любимого, любимую. Болезнь считалась первым признаком того, что тонкая грань заслона рушится.

Святой Валентин определял основу болезни и способ лечения, опираясь на градацию высшего и низшего, званых и избранных. Некоторым хватало настоя жизненных сил трав и горячей молитвы. Некоторых лечили лишь точно подобранные слова, — так дребезжащая гитара начинает издавать чистые ясные звуки, соответствующие своему предназначению.

Иным требовалось познать настоящую любовь. Она основательно всколыхнет, сбросит грязь суетного злачного времени, откроет глаза на скрытые сокровища. Этих только венчать, только соединять руки и души в одно целое, невзирая на запреты сильных мира сего, погрязших в крови и разврате. Так он и делал.

Под покровом таинственной ночи священник Валентин соединял сердца и руки влюблённых. Он точно знал: любовь их истинна. Это не влечение плоти, но продолжение великой традиции любить безоговорочно и быть любимым. Это его миссия, его бескорыстный труд. Это не оценивается в мире людском, лишь оправдывает собственную жизнь в энном времени и энном месте.

Когда императору Клавдию II донесли подробный компромат на странного священника, который вправлял мозги его поданным совершенно не в его имперском духе, гнев сатрапа был неописуем. Валентина заключили в каменную клетку с оконцем в небо и железной дверью на замке. Судьи мира сего стали выискивать в законах людских зацепку, чтобы учинить устрашающую кару.

Тюремщик, вечно хмурый молчун, не хотел понимать, за что упрятали в темницу светлого человека. Он всего лишь исполнял служебные обязанности. У тюремщика была взрослая дочь, которая тоже томилась в темнице врожденного физического увечья. Слепая! Насколько хватит отцовских сил и здоровья, чтобы обеспечивать и оберегать от невзгод увечное дитя? Этот вопрос саднил сердце отца.

Без труда Валентин определил, что за горе почище темницы грызёт душу хранителя тюремных камер. Исподволь принялся за лечение. Слепая девушка пришла в камеру. Мягкий теплый голос целителя одним тоном вселил надежду, что глаза её обязательно увидят, каков он с виду этот бесценный добрый человек, дни которого сочтены. Сильное желание увидеть красоту Высшего, его посланника и хранителя запустило жернов внутренней работы души и сердца. Девушка преображалась, хорошела изо дня в день.

Лечебные снадобья вместе с горячим молитвенным словом уподобились первоначальному материнскому молоку. Слепая, никем не востребованная невеста, искренне верила, что её духовный Учитель снимет пелену с глаз — она прозреет. Радостный и добрый настрой оборвал отец. Он пришел рано утром и сказал: сегодня ночью казнили Валентина. Осталось письмо, вырезанное наподобие его большого сердца. Девушка схватила сердце из камня и крепко прижала к своему. Только так она могла осязать особую теплоту последнего послания. Слезы, боль, надежда цепко удерживали утрачиваемую веру в прозрение. Отец, безмолвный свидетель душевного потрясения дочери, сдавленным голосом сказал, что в этом сердечке самые заветные слова, которые написаны в последнюю минуту. Девушка оторвала сердце от своего и обратила глаза на драгоценность, формой повторяющую сердце Валентина. И оба они, дочь и отец, со священным трепетом познали, что зрение вернулось. Зрение внутреннее и зрение физическое.

Первое, что увидели глаза дочери, — это запечатленные слова Валентина и светлое лицо отца. Так и поныне искренне заполненная валентинка в минуту душевного подъёма открывает нам глаза.

Любовь открывает глаза.

Вот какую чудесную легенду хранило сердце Ларисы.

***

Игорь Михайлович перечитал служебную записку о техническом перевооружении клиники. Изложено складно. Обозначена внятная цель, разработан механизм её реализации. Хозяин упорно открещивается от прямого участия в реконструкции клиники. А что, если оформить эту записку в виде мультимедийной презентации с интерактивными слайдами в формате было — будет? Не рассмотреть, но живописать проблемы с точки зрения менеджмента качества, визуализировать процессы, обозначить ответственных. Показать красочными картинками, как вообще управление клиникой может и должно строиться с позиций интегрированного менеджмента качества. А не на понятиях дикого раннего капитализма с отвратительным душком командно-административного стиля руководства.

Обдумывая, как построить презентацию, Игорь Михайлович вышел из кабинета. Не успел он сделать и десятка шагов, как мимо пулей пронесся завхоз с небольшой коробкой, перевязанной розовым бантиком.

— Иван Львович, вы моё поручение выполнили относительно установки доводчиков на двери? Кстати, это требование Госпожарнадзора, — сказал вдогонку Игорь Михайлович. — Да остановитесь же вы, наконец!

— Требование выполнил, тьфу ты, поручение выполнил, — сказал с одышкой завхоз, пряча глаза, увертываясь от прямого взгляда главврача, который, как ни крути, был его прямым начальником.

— Что с вами со всеми такое?! Георгий Вадимович выскочил из клиники, как чумной. Неля неслась за ним вприпрыжку. Теперь вы несолидно спешите. У нас что, оборотни завелись? Ваше возбуждение никак не вяжется с реальностью.

— Вы правы! — Завхоз приостановился у дверей своего кабинета, прежде чем нырнуть туда, как в омут. — И этот оборотень вон у окна моет. Она меня достала, силы на исходе. Мне нужно пятнадцать минут тишины, чтобы прийти в себя.

Завхоз погладил розовый бантик на коробочке:

— Через полчаса я вам позвоню и доложу о проделанной за день работе. Если звонка не будет, то…

Иван Львович замялся, не зная, как сказать, как заручиться помощью начальника в таком скабрезном интимном мероприятии. Дело в том, что его бросало в жар от сильного опасения: как бы подаренная электровагина не оказалась мини электромясорубкой. Страшно! Но попробовать хочется.

— Что — «то»? Договаривайте.

— Вызывайте «Скорую помощь». А то и похоронную команду. Катафалк.

— Точно, у вас всех сегодня крышу сносит. Отдыхайте. Через двадцать минут жду вашего звонка.

Завхоз нырнул в кабинет, щелкнул замок. «Закрывается ещё», — с неудовольствием подумал Игорь Михайлович, но будучи наслышан о болячках завхоза, махнул рукой. «Раз уж день сегодня не задался, в главной работе не продвинулся, пойду разбираться, отчего они все, словно очумели».

Главный врач клиники вежливо поздоровался с Ларисой, и вместо того, чтобы этим обычным обоюдным «здрасьте» ограничиться, приостановился, спросил:

— У вас всё в порядке?

В ответ на её быстрый недоумённый взгляд пояснил:

— В плане работы все в порядке?

— Сейчас закончу мыть, и всё тут будет в полном порядке, — отчеканила Лариса, улыбаясь.

— Ивану Львовичу мерещатся оборотни со швабрами и мётлами. Что на это скажете?

— У нас разве психиатрическая клиника? Мы что, в психушку будем перепрофилироваться?

— С чего вы взяли?

— Есть подозрения, что в управляющей верхушке скоро все разом свихнутся головой.

— С чего вдруг?

— От переизбытка чего-то одного. У одного — от алкоголя, у другого — от денег, у третьего — от работы, что взвалил на себя.

— Интересно рассуждаете! Кстати, оригинальное шоу вы вчера устроили с машиной завхоза. Надо же додуматься — прикрепить презерватив к выхлопной трубе!

Лариса выпрямилась, взглянула прямо в глаза Игорю Михайловичу. Продолжая улыбаться, сказала:

— Это акция возмездия. Я опоздала на работу совсем на немного, если разобраться — по уважительной причине. Завхоз лишил премии, нахамил.

— Некорректность с подчиненными и сотрудниками также наказуема, — нахмурившись, промолвил Игорь Михайлович, разглядывая девушку.

«Какая она хрупкая и тщедушная! — Снова подивился он и перевел глаза на её маленькие оттопыренные сосочки под тонкой футболкой. — Как несформировавшаяся до конца девочка-подросток. А ведь ей вроде бы около тридцати…»

— Если вас интересует марка презика, я могу узнать у Томы, — прервала его размышления Лариса, — это ее резинка.

— Почему не ваша? — спросил он и ругнул себя за глупый вопрос.

— У меня сейчас нет мужчины. Да и был бы — мне не нравится с презервативом.

Игорь Михайлович опешил.

— Да, предметный и содержательный разговор у нас получается, — сказал он, — Вы что, всем рассказываете свои интимные подробности?

— Нет, не всем. Мне стыдиться нечего… У вас помыть в кабинете?

— Помойте, только после обеда, пожалуйста.

— Хорошо, — сказала Лариса и после короткой паузы добавила: — Так узнать марку презика?

— Мне это знать не нужно. Но женщина у меня есть.

— Жена? — с плутоватой улыбочкой вкрадчиво выспрашивала Лариса.

— Ну, разумеется! — Игорь Михайлович продолжал удивляться и себе, и ей, и снова крепко ругнул себя, что втянулся в глупый разговор с подчиненной.

— Жена не считается! — резюмировала Лариса, продолжая сосредоточенно мыть пол.

— Что значит, не считается?

— А то и значит, — Лариса выпрямилась, посмотрела прямо в его глаза.

Игорь Михайлович ощутил непонятное волнение: холодок ли, пробежавшийся по телу, легкое оцепенение, притормаживающее обычный ход мышления… В конце коридора раздался резкий металлический звук, резанувший по ушам. Игорь Михайлович и Лариса обернулись. Виновницей оказалась Тома, закончившая уборку, и выронившая ведро при виде начальства.

Главврача побаивались по-особому, без животного страха. Он был немногословен, говорил всегда по делу, не спорил, не ругался. Он — представитель высших мира сего, у которых хранятся ключи от всего того, что у них в скромном варианте, в зачатке. Это знания, четкая ориентация на прибавление того, что есть, мировоззрение, сосредотачивающее силы в этом направлении. И умение хорошо зарабатывать.

— Пойду помогу Томе, — сказала Лариса. — Она сегодня, как вареная. Не высыпается.

Игорь Михайлович пожал плечами: ваше право помогать или не помогать. И, озадаченный, зашагал в сторону ординаторской. «Эмоционально эта девушка, похоже, очень развита, — размышлял он. — Где же так развилась?..»

— Ругал? — спросила Тома и с тревогой тронула за руку Ларису.

— За что ругать? Ни он, ни я не сделали друг другу ничего плохого.

— А я подумала, что ругает за наклейку, что ты прилепила ему на комп.

— Не на лоб же прилепила. Это для него цитата дня. На все дни, пока я другое не придумаю. Ха-ха-ха!

У Ларисы была странная забава. Все газеты и журналы, приготовляемые для посетителей-клиентов, обновляла она. Старые выбрасывала, предварительно пролистав с ножницами в руках и с сигаретой во рту. Её интересовали в основном заголовки. Она их вырезала, складывала в папку. Потом из них составляла заголовки с прикольным смыслом. Тома сидела рядом. Они ухохатывались, когда получался удачный словесный вернисаж. Во время уборки эти наклейки закрепляли скотчем на дверях, на креслах, в туалете на кафельной плитке, в гардеробных на шкафах для одежды, в креслах для посетителей. Центром такого народного творчества поначалу был завхоз. На дверях и на шкафах своего кабинета он периодически находил колкие остроты.

Завхоз стервенел, срывал наклейки-нашлепки. На следующий день находил другие. Всё это обновлялось с упорным постоянством. С гоготом и хохотом, с улыбочками и дурашливыми гримасами.

Однажды Игорь Михайлович обнаружил на клавиатуре компьютера неприметную, размером с ноготь большого пальца, вырезку, закрепленную скотчем. «Сиди и работай!» — гласило на газетном клочке. Что значила эта установка? Что за посыл-назидание? И главное — от кого! От служащей, в чьей функции самый неквалифицированный труд. Слоган «Сиди и работай!» не противоречил его убеждениям, не портил внешний вид печатного устройства, поэтому остался в неприкосновенности.

— Ты хочешь сказать, этой наклейкой на комп ты его программируешь? — спросила Тома, сморщив личико в потуге размышления.

— Часто, если не всегда, делаешь по интуиции, по наитию, не думая. И оказывается — не промахнулась!

— Я так не умею. Я хочу сделать, но боюсь.

— Вот ты определись к тому, чего хочешь, и двигайся мелкими шажками… Ладно, пойдем в раздевалку, чаю попьем. Хватит на сегодня работать.

Доставая из шкафчика чайник, Тома обнаружила, что исчезла коробка с искусственной вагиной. Спросила, теряя дар речи:

— Лариса, куда подевалась эта резиновая штучка, что Ванька принёс.

— Я её завхозу подарила от всех нас! — И пояснила в ответ на недоумённое лицо подружки: — Удобный случай выпал.

— А ты сделала, что хотела? Мы же хотели, чтобы эта резиновая штучка укусила его от всех нас за это самое место…

— Сделала, но не так. Хотя в устройстве этой штучки разобралась. Ха-ха-ха! Пусть сначала он попробует. Испытает на себе. Потом выспросим, как да что. Дальше скажем, чтобы вернул. На перепрограммирование. Дескать, добавить способ минета. Он вернет, это точно! Вот тогда и сделаем, что хотели! — Лариса представила, поморщилась. — Хотя противно после него в руки брать.

— Ф-фу! Меня уже тошнит. Перепачкаемся его спермой.

— Сбросимся на другую. Я знаю, где подешевле. Подарим вторую секси на день рождения или на День защитника Отечества. Будет у него гарем электровагин! Ха-ха-ха! Представляешь, гарем! Завтра же и купим. Хорошо?

Тома кивнула. Легкий ступор овладел ею: свободных денег нет — придётся на чём-нибудь сэкономить, скорее всего на еде.

— Как ты думаешь, есть в воде калории? — спросила Тома.

— Блин, что за вопросы! Ты пей погорячей и побольше! Тогда, если калорий не прибавится, то аппетит проснётся точно!

— Муж говорит, я худышка, потому что больше пью, чем ем.

— Не парься, большинство мужчин любят худышек!

В чайнике вскипела вода, и Тома, коротко вздохнув, заварила чай. Достала из холодильника остатки торта. Прямо так, в коробке, поставила на стол. От вида торта её слегка затошнило. Перебарывая дурноту, уселась рядышком с Ларисой, которая смачно курила, выпуская дым в приоткрытое окно. У неё в руках был эскиз электровагины, сделанный ею при разборке изделия.

— Смотри, что можно сделать. Эта штучка работает так…

— Ни фига себе, как сложно! Столько работы… Давай поищем что-нибудь, где поменьше таких доработок надо. У тебя же был журнал-каталог из секс-шопа.

— Хорошо, давай посмотрим.

Лариса нагнулась, открыла ящик стола, где складировалась развлекательная печатная продукция разных направлений, и выудила из стопы глянцевый каталог. Обе тут же переключились на разглядывание различных секс-игрушек, принадлежностей для оригинального секса. Чего тут только не было!

— Смотри, даже что есть: анальная пробка! — смущаясь, сказала Тома. — С ума сойти, чего только не придумают.

— Я придумала! Ха-ха-ха! — Лариса зашлась от смеха. — Ой, держи меня, сейчас рожу! Вот будет хохма!

Тома захихикала, обняв подружку. Она толком не понимала, в чём будет фишка очередного прикола. Насмеявшись вдосталь, Лариса сообщила:

— Вместо желеобразного силикона закачаем шприцем скипидар в эту пробку. Сделаем пробку принадлежностью электровагины, правильнее говорить мастурбатора. Этот пузан, согласно составленной нами инструкции (которую отпечатаем как полагается), затолкнет себе пробку в задницу, сядет в кресло, нахлобучит мастурбатор, нажмёт кнопочку… через какое-то время у вагины прорежутся зубки. Она цап его — тот подскочит в кресле, пробка от резкого движения лопнет, и скипидар разольется по кишке! Вот он забегает! Вот умора будет! Ха-ха-ха!

— Не помрет? Вдруг засудят нас. Из-за такого дурака в тюрьму угодим.

— Да нет, тут главное концентрацию подобрать. И потом, мы тут причём? Лысый дядька сам захотел остренького. И перестарался.

— Может быть, поищем другую штучку, не такую зловредную.

Тома придвинула журнал, стала рассматривать товары для секса. И вдруг захлопнув глянцевую брошюру, спросила просвещенную подружку:

— Зачем всё это? Зачем эти имитаторы, уздечки… Неужели нельзя просто любить? Когда мы поженились, нам нужны были только кровать и комната.

— А мне и кровать не нужна! Ха-ха-ха! Если серьёзно, то просто любить очень сложно. Не каждому дано умение любить. Чем-то надо заполнить пустоту, вот и ухищряются пикантными штучками усилить остроту интима… Ты когда-нибудь любила по-настоящему?

— Не знаю. Одной скучно. Вот замуж и вышла! Не сидеть же дома одной вечерами у телика.

— Как-то нашла сразу подходящего паренька.

— Само собой получилось. Что я, уродина? Всё есть, что парням надо.

— Ну да! — Лариса бросила беглый взгляд, слегка улыбнулась. — Личико приятное, талия, рост, ножки… огонька в глазах маловато.

— Зато у тебя его слишком много!

— У меня такой огонек, что сжигает! Вот ты, чтобы не киснуть, не пробовала заняться с другим тем же, чем и с мужем? Когда интим был с одним, вторым, третьим, понимаешь, что так глушишь голод по телу, и появляется такое огромное желание любить! А любить некого! Вокруг жадные кобели, самцы. Им нужна похоть. Ты для них — сладкое блюдо, которые они готовы съесть без остатка. А нужен как раз остаток, он дает новые силы и воскрешает в тебе давние мечты и желания. Ты начинаешь ощущать, что всё направлено на тебя и создано для тебя: солнце, воздух, небо, люди… так же как и ты для них. Появляется чувство, что ты растворяешься во всем, и это всё растворяется в тебе. Вот что такое любовь!

Тома скривила губы, пробуя уразуметь услышанное, возвела дивные очи на подругу, пролепетала:

— Да, это очень сложно. Если любовь такая, зачем муж?

— Муж или просто мужчина — это тот, кто даёт в полной мере почувствовать это.

— Что это? Любовь? — спросила Тома, напрочь сбитая с толку.

— Ты не парься. Раз муж есть и устраивает, пусть не на все сто, — не ломай голову, как любить.

— Вдруг загуляет или запьёт, как у Ксюши. Не больно хочется разводиться-сводиться.

— Тоже верно! Ты хочешь привязать к себе мужа, чтобы он, глядя на других, только и думал: «Моя женщина лучше всех!». Хотя с виду другие чуть, привлекательнее. Но в постели, вся эта привлекательность уходит, как чешуя… Значит любовь — это то, что уравнивает красивых с середнячками, а то и с уродинами. Потому что красота начинает пониматься по-иному.

— Как это, по-иному?

— Это понимание приходит само. Но опять важно — не ошибиться в выборе мужчины.

— А может, погадаешь мне?

— Ты же знаешь, я зареклась гадать родственникам и близким.

— Ну, пожалуйста, Лариса.

— Я могу лишь посмотреть по картам, тебе ли он предназначен свыше.

— Посмотри, умоляю! Это ведь самое главное: увериться, что он мой навсегда! Тогда все наши нестыковки-разногласия притрутся со временем.

— Ты сама как считаешь? Твой он или не твой?

— В том и дело, что пока рядом — мой. Но когда его рядом нет — уверенность пропадает. Где он сейчас? В это время он должен позвонить, а не звонит. — Тома вынула мобильный телефон, с надеждой уперлась взглядом в маленькое окошко дисплея. Нет, не звонил и не звонит.

Лариса улыбнулась, положила руку на плечи подруги.

— Не печалься. Я сделаю расклад по картам. Для этого нужна другая обстановка и время, чтобы никто не помешал. Нужно осторожно обращаться за подсказкой свыше.

— Я слышала, что надо сапог бросить за окно. Ну, в коридор бросить. Кто принесет, тот и есть твой.

— Так босиком домой уйдёшь! Ха-ха-ха!.. Мы живём в городе, где живут тени людей. Они плутают в темноте, не зная друг друга.

— Почему? — Тома выронила ложку. — Как это так?

— Мы, настоящие, живем где-то в другом мире. В своих мечтах и фантазиях. А потом ищем подобие в мире теней, чтобы зажечь его тем небесным пламенем мечты и фантазии, что чудесным образом вспыхнул у нас.

— Всё равно не понимаю.

— Как тебе объяснить?.. Например, берём нормального парня, усыпляем его бдительность. И быстро цепляем наручниками вот к этой батарее, завязываем глаза. Всё — он наш. Теперь с ним можно делать всё, что угодно. А нам — полностью расслабиться, раскрепоститься и поверить, что через этого субъекта мы из неосязаемых хотелок получим осязаемое. Тогда ты утвердишься как женщина, он, увидев удовлетворенную женщину, поймет, что может сделать в этом мире и для других что-то стоящее. Между вами возникнет взаимная благодарность: ведь вы подарили друг другу благо практически из ничего. И вы захотите это попробовать снова и снова, пока полностью не вольётесь друг в друга.

Лариса замолчала, словно что-то обдумывая, и, коротко вздохнув, объявила:

— После чего вы умрете.

— Как?! — воскликнула Тома, прикрыв в ужасе лицо ладонью.

— Вы умрете, как тени, — тем же тоном пояснила Лариса. — И станете теми настоящими, которыми были рождены. А каждый рождается для счастья, но кривыми тропами уходит от него. Уходит к беде, уходит к несчастью. Чтобы вернуться снова в исходную и найти утерянную ниточку к счастью нужны знаки, ориентиры, маяки. И главный из них — любовь! Любовь — это аромат настоящей жизни. Многим следует хорошенько прочистить нос, и вообще, пройти чистку, тогда лишь они смогут уловить неосязаемое веяние, как будто свыше, как будто аромат.

— Как, оказывается, сложно любить по-твоему!

— Не сложнее, чем лечь и раздвинуть ноги! Ха-ха-ха!.. Здесь важно найти исходную точку и построить последовательность правильных шагов. Одно должно исходить из другого. Никаких случайностей, выбрасывания сапог…

***