Бесплатный фрагмент - Стихотворения

* * *

Тихо ночь ложится

На вершины гор,

И луна глядится

В зеркала озер;

Над глухою степью

В неизвестный путь

Бесконечной цепью

Облака плывут;

Над рекой широкой,

Сумраком покрыт,

В тишине глубокой

Лес густой стоит;

Светлые заливы

В камышах блестят,

Неподвижно нивы

На полях стоят;

Небо голубое

Весело глядит,

И село большое

Беззаботно спит.

Лишь во мраке ночи

Горе и разврат

Не смыкают очи,

В тишине не спят.

1849

Весна в степи

Степь широкая,

Степь безлюдная,

Отчего ты так

Смотришь пасмурно?

Где краса твоя,

Зелень яркая,

На цветах роса

Изумрудная?

Где те дни, когда

С утра до ночи

Ты залетных птиц

Песни слушала,

Дорогим ковром

Расстилалася,

По зарям, сквозь сон,

Волновалася?

Когда в час ночной

Тайны чудные

Ветерок тебе

Шептал ласково,

Освежал твою

Грудь открытую,

Как дитя, тебя

Убаюкивал?..

А теперь лежишь

Мертвецом нагим;

Тишина вокруг,

Как на кладбище…

Пробудись! Пришла

Пора прежняя;

Уберись в цветы,

В бархат зелени;

Изукрась себя

Росы жемчугом;

Созови гостей

Весну праздновать.

Посмотри кругом:

Небо ясное

Голубым шатром

Пораскинулось,

Золотой венец

Солнца красного

Весь в огнях горит

Над дубравою,

Новой жизнию

Веет теплый день,

Ветерок на грудь

К тебе просится.

1849

Поле

Раскинулось поле волнистою тканью

И с небом слилось темно-синею гранью,

И в небе прозрачном щитом золотым

Блестящее солнце сияет над ним;

Как по морю, ветер по нивам гуляет

И белым туманом холмы одевает,

О чем-то украдкой с травой говорит

И смело во ржи золотистой шумит.

Один я… И сердцу и думам свобода…

Здесь мать моя, друг и наставник — природа.

И кажется жизнь мне светлей впереди,

Когда к своей мощной, широкой груди

Она, как младенца, меня допускает

И часть своей силы мне в душу вливает.

1849

Монастырь

Крестом высоким осененный,

Вдали от сел и городов,

Один стоишь ты, окруженный

Густыми купами дерев.

Вокруг глубокое молчанье,

И только с шелестом листов

Однообразное журчанье

Живых сливается ручьев,

И ветерок прохладой веет,

И тень бросают дерева,

И живописно зеленеет

Полян высокая трава.

0н как сыны твои счастливы!

В твоем безмолвии святом

Они страстей своих порывы

Смирили бденьем и постом;

Их сердце отжило для мира,

Ум с суетою незнаком,

Как будто светлый ангел мира

Их осенил своим крестом,

И внемлет вечное бог слово,

Их тяжкий труд благословив,

Святых молитв живое слово

И гимнов сладостный призыв.

1849

Лес

Шуми, шуми, зеленый лес!

Знаком мне шум твой величавый,

И твой покой, и блеск небес

Над головой твоей кудрявой.

Я с детства понимать привык

Твое молчание немое

И твой таинственный язык

Как что-то близкое, родное.

Как я любил, когда порой,

Краса угрюмая природы,

Ты спорил с сильною грозой

В минуты страшной непогоды,

Когда больших твоих дубов

Вершины темные качались

И сотни разных голосов

В твоей глуши перекликались…

Или когда светило дня

На дальнем западе сияло

И ярким пурпуром огня

Твою одежду освещало.

Меж тем в глуши твоих дерев

Была уж ночь, а над тобою

Цепь разноцветных облаков

Тянулась пестрою грядою.

И вот я снова прихожу

К тебе с тоской моей бесплодной,

Опять на сумрак твой гляжу

И голос слушаю свободный.

И может быть, в твоей глуши,

Как узник, волей оживленный,

Забуду скорбь моей души

И горечь жизни обыденной.

1849

Н. Д.

Не отравляй минут успокоенья

Болезненным предчувствием утрат:

Таинственно небес определенье,

Но их закон ненарушимо свят.

И если бы от самой колыбели

Страдание досталося тебе —

Как человек, своей высокой цели

Не забывай в мучительной борьбе.

1849

* * *

Присутствие непостижимой силы

Таинственно скрывается во всем:

Есть мысль и жизнь в безмолвии ночном,

И в блеске дня, и в тишине могилы,

В движении бесчисленных миров,

В торжественном покое океана,

И в сумраке задумчивых лесов,

И в ужасе степного урагана,

В дыхании прохладном ветерка,

И в шелесте листов перед аарею,

И в красоте пустынного цветка,

И в ручейке, текущем под горою.

1849

Грусть Старика

Жизнь к развязке печально идет,

Сердце счастья и радостей просит,

А годов невозвратный полет

И последнюю радость уносит.

Охладела горячая кровь,

Беззаботная удаль пропала,

И не прежний разгул, не любовь —

В душу горькая дума запала.

Все погибло под холодом лет,

Что когда-то отрадою было,

И надежды на счастие нет,

И в природе все стало уныло:

Лес, нахмурясь, как слабый старик,

Погруженный в тяжелую думу,

Головою кудрявой поник,

Будто тужит о чем-то угрюмо;

Ветер с тучею, с синей волной

Речь сердитую часто заводит;

Бледный месяц над сонной рекой,

Одинокий, задумчиво бродит…

В годы прежние мир был иной:

Как невеста, земля убиралась,

Что камыш, хлеб стоял золотой,

Степь зеленым ковром расстилалась,

Лес приветно под тень свою звал,

Ветер весело пел в чистом поле,

По ночам ярко месяц сиял,

Реки шумно катилися в море.

И, как пир, жизнь привольная шла,

Душа воли, простора просила,

Под грозою отвага была,

И не знала усталости сила.

А теперь, тяжкой грустью убит,

Как живая развалина ходишь,

И душа поневоле скорбит,

И слезу поневоле уронишь.

И подумаешь молча порой:

Нет, старик, не бывалые годы!

Меж людьми ты теперь уж чужой,

Лишний гость меж гостями природы.

1849

Мрамор

Недвижимый мрамор в пустыне глухой

Лежал одиноко, обросший травой;

Дожди в непогоду его обмывали

Да вольные птицы на нем отдыхали.

Но кто-то художнику молвил о нем;

Взглянул он на мрамор — и ярким огнем

Блеснули его вдохновенные очи,

И взял он его, и бессонные ночи

Над ним проводил он в своей мастерской,

И камень под творческой ожил рукой.

С тех пор в изумленье с восторгом немым

Толпа преклоняет колени пред ним.

1849

* * *

Еще один потухший день

Я равнодушно провожаю

И молчаливой ночи тень,

Как гостя скучного, встречаю.

Увы! не принесет мне сна

Ее немая тишина!

Весь день душа болела тайно

И за себя и за других…

От пошлых встреч, от сплетен злых,

От жизни грязной и печальной

Покой пора бы ей узнать,

Да где он? Где его искать?

Едва на землю утро взглянет,

Едва пройдет ночная тень —

Опять тяжелый, грустный день,

Однообразный день настанет.

Опять начнется боль души,

На злые пытки осужденной,

Опять наплачешься в тиши

Измученный и оскорбленный.

1849

Тишина ночи

В глубине бездонной,

Полны чудных сил,

Идут миллионы

Вековых светил.

Тускло освещенный

Бледною луной,

Город утомленный

Смолк во тьме ночной.

Спит ОН; очарован

Чудной тишиной,

Будто заколдован

Властью неземной.

Лишь, объят дремотой,

Закричит порой

Сторож беззаботный

В улице пустой.

Кажется, мир сонный,

Полный сладких грез,

Отдохнул спокойно

От забот и слез.

Но взгляни: вот домик

Освещен огнем;

На столе покойник

Ждет могилы в нем.

Он, бедняк голодный,

Утешенья чужд,

Кончил век бесплодный

Тайной жертвой нужд.

Дочери не спится,

В уголке сидит…

И в глазах мутится,

И в ушах звенит.

Ночь минет — быть может,

Христа ради ей

Кто-нибудь поможет

Из чужих людей.

Может быть, как нищей,

Ей на гроб дадут,

В гробе на кладбище

Старика снесут…

И никто не знает,

Что в немой тоске

Сирота рыдает

В тесном уголке;

Что в нужде до срока,

Может быть, она

Жертвою порока

Умереть должна.

Мир заснул… и только

С неба видит бог

Тайны жизни горькой

И людских тревог.

1849

Клеветникам

Молвы язвительной и дерзкой

Внимая ложный приговор3

Стыжусь ответить бранью резкой

На необдуманный укор.

Гоненья зритель равнодушный,

Я испытал уже давно,

Что злобе черни малодушной

Ответ — презрение одно.

Пускай позор несправедливый

Она готовит мне в тиши, —

Грозу я встречу терпеливо

И сохраню покой души.

Моей невинности сознанье

Й незапятнанная честь

Незаслуженное страданье

Дадут мне силы перенесть.

Я прав, — и этого довольно,

И, что бы ни было со мной,

Я не унижусь добровольно

Перед язвительной молвой:

Я не подам руки свободной

Ожесточенному врагу;

Скорей погибну благородно,

Но твердость воли сберегу.

1849

Похороны

Парчой покрытая гробница,

Над нею пышный балдахин,

Вокруг задумчивые лица

И факелов огонь и дым,

Святых молитв напев печальный —

Вот все, чем жизнь заключена!

И эта жизнь покрыта тайной,

Завеса смертью спущена…

Теперь скажи мне, сын свободы,

Зачем страдал, зачем ты жил?

Отведена царю природы

Сажень земли между могил.

Молчат в тебе любовь и злоба,

Надежды гордые молчат…

Зачем ты жил, усопший брат?..

Стучит земля по крышке гроба,

И, чуждый горя и забот,

Глядит бессмысленно народ.

1849

Перемена

Была пора невинности счастливой,

Когда свой ум тревожный и пытливый

Я примирял с действительностью злой

Святых молитв горячею слезой;

Когда, дитя беспечное свободы,

В знакомых мне явлениях природы

Величие и мысль я находил

И жизнь мою, как дар небес, любил.

Теперь не то: сомнением томимый,

Я потерял свой мир невозмутимый —

Единую отраду бытия,

И жизнь моя не радует меня…

Бывают дни: измученный борьбою,

В тиши ночной, с горячею мольбою

Склоняюсь я к подножию креста;

Слова молитв твердят мои уста,

Но сердце тем словам не отвечает,

И мысль моя бог знает где блуждает,

И сладких слез давно минувших лет

Ни на лице, ни на глазах уж нет.

Так, холодом темницы окруженный,

Скорбит порой преступник осужденный

И к прежним дням уносится мечтой

От горечи существенности злой,

Но бедняку лишь новое страданье

Приносит лет былых воспоминанье.

1849

Дума

В глубокой мгле холодного забвенья

Теряются народов поколенья,

Законы их, междоусобный спор,

И доблести, и слава, и позор.

Лицо земли печально изменилось,

И много царств великих сокрушилось

И скрылося под пеплом городов,

Лишь темный след исчезнувших веков —

Нестройное собрание обломков, —

Да вымыслы неведомых певцов

И письмена нам чуждых языков

От праотцов осталось для потомков…

Пройдут века, в событиях Вселенной

И мы мелькнем, как метеор мгновенный,

И, может быть, потомства поздний род

Забудет наш угаснувший народ.

Так! вечности не суждено земному;

Покорствуя всеобщему закону,

Все умереть когда-нибудь должно;

Но жизнь одних, как чудное зерно,

Останется в самом процессе тленья

Залогом сил другого поколенья.

Да, не вотще под холодом времен

Идут ряды бесчисленных племен;

Наследники бессмертья и свободы,

Как дар благой, иным гостям природы

Мы отдаем в известный период

Свои права на жизнь, свой цвет в плод,

Окончив здесь вполне свое призванье —

Быть семенем в системе мирозданья.

1849

* * *

Бегут часы, недели и года,

И молодость, как легкий сон, проходит.

Ничтожный плод страданий и труда

Усталый ум в уныние приводит:

Утратами убитый человек

Глядит кругом в невольном изумленье,

Как близ него свой начинает век

Возникшее недавно поколенье.

Он чувствует, печалию томим,

Что он чужой меж новыми гостями,

Что жизнь других так скоро перед ним

Спешит вперед с надеждами, страстями;

Что времени ему дух новый чужд

И смелые вопросы незнакомы,

Что он теперь на сцене новых нужд

Уж не актер, а только зритель скромный.

Между 1849 и 1853

Уединение

Приличий тягостные цепи

И праздность долгих вечеров

Оставил я для тихой степи

И тени сумрачных лесов.

Отшельник мира добровольный,

Природой дикой окружен,

Я здесь мечтою своевольной

Бываю редко увлечен:

Здесь под влияньем жизни новой

И вдохновенного труда

Разоблачает ум суровый

Мои минувшие года;

И, полный мира и свободы,

На жизнь вернее я гляжу

И в созерцании природы

Уроки сердцу нахожу.

Между 1849 и 1853

* * *

Когда, мой друг, в часы одушевленья

Далеких лет прекрасное значенье

Предузнает восторженный твой ум, —

Как я люблю свободу этих дум!

Как радостно словам твоим внимаю,

А между тем и помню я и знаю,

Что нас судьба неверная хранит,

Что счастию легко нам изменить

И, может быть, в те самые мгновенья,

Когда на грудь твою в самозабвенье

Склоняюсь я горячей головой,

Быть может, рок нежданною грозой,

Как божий гром, закрытый облаками,

Уже готов обрушиться над нами.

Между 1849 и 1853

* * *

Уж и как же ты,

Моя жизнь, прошла,.

Как ты, горькая,

Прокатилася!

В четырех стенах,

Под неволею,

Расцветала ты

Одинокою.

Верно, в час худой

Мать родимая

Родила меня,

Бесталанного,

Что я красных дней

Во всю жизнь не знал,

Не скопил добра,

Не нажил друзей;

Что я взрос себе

Только на горе,

А чужим людям

На посмешище;

Что нужда и грусть

Да тяжелый труд

Погубили всю

Мою молодость.

Или в свете я

Гость непрошеный,

Судьбы-мачехи

Жалкий пасынок?

Или к счастию

Меж чужих дорог

И тропинки нет

Горемычному?..

У людей разгул,

Звонкий смех и песнь,

За большим столом

До рассвета пир;

У людей весна

Непрожитая,

Про запас казна,

В черный день друзья;

А подле меня

Ни живой души,

Один ветр шумит

На пустом дворе.

Я сижу один

Под окном, в тоске,

Не смыкаю глаз

До полуночи.

И не знаю я,

Чем помочь себе,

Какой выбрать путь,

Не придумаю.

Оглянусь назад —

Пусто, холодно,

Посмотрю вперед —

Плакать хочется.

Эх, грустна была

Ты, весна моя,

Темней осени,

Хуже похорон;

И состарился

Я до времени,

А умру — мне глаз

Закрыть некому;

Как без радости

Прожил молодость,

Так и лягу в гроб

Неоплаканным;

И людской молве

На помин меня

Не останется

Ни добра, ни зла.

Уж как вспомню я

Тебя, жизнь моя, —

Сердце кровию

Обливается!

Между 1849 и 1853

Жизнь

Прекрасны молодые годы,

Когда, не ведая утрат,

Картины жизни и природы

Мы начинаем изучать!

Когда надежды беззакатной

Звезда приветливо горит

И нам так много говорит

Желаний голос непонятный;

Когда в восторг приводит нас

Борьба и подвиг знаменитый,

И безыскусственный рассказ

О старине давно забытой,

И ночи мрак, и солнца блеск,

И утренней зари сиянье,

И музыкальный моря плеск,

И ветра тихое дыханье,

Степей безлюдье и простор,

Напевы бури заунывной,

И вечный снег пустынных гор,

И леса тень, и шум призывный…

И жить в ту пору мы спешим,

Вперед глядим нетерпеливо

И новой жизни перспективу

Узнать заранее хотим.

А между тем, как метеор,

Воображенье потухает,

И в книге жизни юный взор

Картины грустные встречает;

В душе является борьба

Глубокой веры в сомненья,

Й вот беспечные года

Берут другое направленье.

Акт жизни прожит — и теперь

Иная сцена пред очами:

Для сердца период потерь

Приходит с пылкими страстями;

Взамен забытых нами грез

Под пестротою маскарадной

Находим мы источник слез

В существенности безотрадной,

И, не умея примирять

Нужду с достоинством свободы.

Мы начинаем замечать

Противоречия в природе,

Не признавая в ней чудес.

И сколько грустных размышлений

В нас пробуждает интерес

Разнообразных впечатлений:

Терпимый в обществе разврат,

И злоба сплетней утонченных,

Их горький смысл и результат,

И цель вопросов современных!..

Потом и ата колея

Приводит нас к явленьям новым.

Здесь акт последний бытия,

С его значением суровый:

Здесь наша жалкая судьба

Лишается блестящей маски,

И жизнь теряет навсегда

И светлый колорит, и краски,

И привлекательной весны

Очаровательные строки,

И прелесть яркой новизны,

И роскошь чудной обстановки.

И тише мы вперед идем,

Не видя цели сокровенной,

Колеблясь меж добром и злом,

Без истины определенной

О назначении своем;

Теперь не темная мечта

Ум занимает осторожный:

Нас мучит сердца пустота,

Страстей и горя плод ничтожный.

Нам тяжело припоминать

Минувшей молодости повесть,

Читать ее и усыплять

Неумолкающую совесть,

И в поколенье молодом

Казаться липшими гостями,

С своим обманутым умом

И затаенными слезами,

В тоске безмолвно изнывать,

В надеждах лучших сомневаться,

В вопрос о жизни углубляться

И постепенно умирать.

Между 1849 и 1853

Воспоминание о детстве

Однообразно и печально

Шли годы детства моего:

Я помню дом наш деревянный,

Кусты сирени вкруг него,

Подъезд, три комнаты простые

С балконом на широкий двор,

Портретов рамы золотые,

Разнохарактерный узор

Причудливых изображений

На белом фоне потолков —

Счастливый плод воображенья

Оригинальных маляров,

Лампадку перед образами,

Большой диван и круглый стол,

На нем часы, стакан с цветами.

Под ним узорчатый ковер…

С каким восторгом я встречал

Час утра летнею порою,

Когда над сонного землею

Восток безоблачный пылал

И золотистыми волнами,

Под дуновеньем ветерка,

Над полосатыми полями

Паров вставали облака!

С какой-то тайною отрадой

Глядел я на лазурь небес.

На даль туманную и лес

С его приветливой прохладой,

На цепь курганов и холмов,

На блеск и тень волнистой нивы,

На тихо спящие заливы

В зеленых рамах берегов.

Дитя степей, дитя свободы,

В пустыне рос я сиротой,

И для меня язык природы

Одной был радостью святой…

Зато как скучен я бывал,

Когда сырой туман осенний

Поля и дальние деревни,

Как дым свинцовый, одевал,

Когда деревья обнажались

И лился дождь по целым дыямь

Когда в наш дом по вечерам

Соседи шумные сбирались,

Бранили вечный свой досугу

Однообразный и ленивый,

А самовар, как верный друг,

Их споры слушал молчаливо

И пар струистый выпускал

Иль вдруг на их рассказ бессвязный

Какой-то музыкою странной.

Как собеседник, отвечал…

В ту пору, скукою томимый,

От шума их я уходил

И ночь за книгою любимой,

Забытый всеми, проводил,

Иль слушал няни устарелой

О блеске чудных царств и гор

Одушевленный разговор

Во мраке залы опустелой,

Между 1849 и 1853

* * *

Когда Невы, окованной гранитом,

Алмазный блеск я вижу в час ночной

И весело по освещенным плитам

Толпа людей мелькает предо мной —

Тогда на ум невольно мне приходит

Минувший век, когда среди болот,

Бывало, здесь чухонец бедный бродит,

Дитя нужды, болезней и забот,

Тот век, когда один туман свинцовый

Здесь одевал леса и небеса

И так была печальна и сурова

Пустынных вод холодная краса.

И с гордостью я вспоминаю тайной

Ум творческий Великого царя,

Любуяся на город колоссальный —

Прекрасное создание Петра.

Между 1849 и 1853

* * *

Помоги ты мне,

Сила юная,

В роковой борьбе

С горькой долею!

Нет мне, бедному,

Ни в чем счастия,

И друзья в нужде

Меня кинули.

На пирах прошло

Мое золото,

Радость кончилась

С весной красною.

На кого ж теперь

Мне надеяться,

Под окном сидеть

Призадумавшись?

Ведь что прошито —

Не воротится,

Что погублено —

Не исправится.

Умереть иль жить,

Что бы ни было, —

Гордо встречу я

Горе новое.

Между 1849 и 1853

Могила

Густой травой поросшая могила,

Зачем к тебе неведомая сила

Влечет меня вечернею порой?

Зачем люблю я с грустию немой

Задумчиво глядеть сквозь сумрак лунный

На свежий твой курган и крест чугунный?..

О, сколько раз от клеветы людской

Я уходил отыскивать покой

И отдыхать от горького сомненья

Подле гробниц, в обители забвенья!

Как много здесь сокрыто навсегда

Безвременно погибшего труда,

Надежд, забот, добра и преступлений

И, может быть, высоких вдохновений!

И кто теперь в кустах густой травы

Укажет мне забытые холмы,

Где вечным сном спят кости гражданина,

Иль мудреца, или поселянина?..

Здесь все равны. Здесь слава и позор

Окончили между собою спор

И не дают ответа на призванье;

Одно только изустное преданье

Бросает луч на их минувший век…

О, как велик и беден человек!..

Между 1849 и 1853

Отъезд

Прощайте, темные дремучие леса,

С необозримыми степями,

Ландшафты деревень и гор, и небеса,

Увенчанные облаками,

Сугробы снежные безжизненных пустынь,

Ночей суровые туманы,

И грозной вьюги шум, и тишина равнин,

И туч холодных караваны!

Прощайте, дикий бор и мурава лугов,

Ковры волнующейся нивы,

И зелень яркая цветущих 6eperoв,

И рек широкие разливы!

Прости, прости, и ты, напев родимый мой,

Мои возлюбленные звуки,

Так полные любви печальной и немой.

Разгула и глубокой муки!

Не знаю, может быть, уже в последний раз

Мои тоскующие взоры

Любуются на ваш сверкающий алмаз,

Во льду закованные горы.

Быть может, гроб один, а не покой души

Я отыщу в стране далекой

И кости положу в неведомой глуши,

В песку могилы одинокой…

Зовут меня теперь иные небеса.

Иных долин благоуханье,

И моря синего угрюмая краса,

И стон, и грозное молчанье,

Величие и блеск сияющих дворцов,

Прохлада рощи кипарисной

И сумрак сладостный таинственных садов

С их красотою живописной,

Безмолвие и мрак подземных галерей,

Так полных вековых преданий,

Святыня древняя чужих монастырей,

Обломки колоссальных зданий,

Тысячелетние громады пирамид,

И храмов мраморных ступени,

И, при лучах луны, развалин чудный вид.

Жилище бывших поколений.

Там в созерцании природы и искусств —

Ума созданий благородных —

Найду ль я новый мир для утомленных чувств

Или простор для дум свободных?

Иль снова принесу на север мой родной

Сомненье прежнее и горе,

И только в памяти останутся моей

Чужие небеса и море?

Между 1849 и 1853

* * *

Не плачь, мой друг! Есть много муки

И без того в моей груди;

Поверь мне, что лета разлуки

Не будут гробом для любви:

В какую б дикую пустыню

Я ни был увлечен судьбой,

Я сохраню мою святыню —

Твой образ в памяти моей.

Между 1849 и 1853

ВЕЧНОСТЬ

О грозная вечность,

Безмолвная вечность!

Какую ты скрыла

Великую тайну

За крепкой печатью —

За дверью могилы?

Что ты? Не одно ли

Ничтожное слово.

Пустая угроза

Толпы малодушной,

Дитя предрассудков,

Обманчивый призрак?..

Или ты граница

Обширной Вселенной,

Развязка явлений,

Уму непонятных,

Тяжелых для сердца,

И жизни прекрасной,

Разумно-духовной,

Сомнения чуждой, —

Священный источник?

О грозная вечность,

Безмолвная вечность!

Крепка твоя тайна;

Но разум мой верит,.

Что ты существуешь:

Отрадно мне думать,

Что дух мой бессмертный

Есть вечный наследник

Бесплотного царства;

Что будет он видеть

Веков миллионы,

Миров разрушенье

И, может быть, новых

Прекрасных творений

Конец и начало;

И будет, как прежде,

Идти к совершенству,

Всегда оставаясь

Разумно-свободным.

Между 1849 и 1853

НЕБО

С глубокою думой

Гляжу я на небо,

Где, в теинов лазури,

Так ярко сверкают

Планет мириады.

Чья мощная сила

Вращает их чудно

В таинственной сфере?

Когда и откуда

Теда их начало

Свое получили?

Какие в составе

Их тел неизвестных

Основою жизни

Положены части?

Какое имеют

Они назначенье

И кто бытия их

Всесильный виновник?

Уж много минуло

Суровых столетий;

Как легкие тени,

Исчезли народы,

Но так же, как прежде,

Прекрасна природа,

И нету песчинку

Нет капли ничтожной,

Ненужной в системе

Всего мирозданья;

В ней все служит к цели,

Для нас непонятной…

И пусть остается

Во мраке глубоком

Великая тайна

Начала творений;

Не ясно ль я вижу

Печать дивной силы

На всем, что доступно

Уму человека

И что существует

Так долго и стройно,

Всегда совершая

Процесс своей жизни

По общему смыслу

Законов природы;

И как мне поверить

Иль даже подумать,

Чтоб случай бессильный

Был первой причиной

Начала, законов

Движенья и жизни

Обширной Вселенной?

Между 1849 и 1853

* * *

Что счастье? — бред воображенья,

Любовь — лишь чувственности дань;

Власть — бремя или униженье,

А дружба — лесть или обман.

Под маской радости беспечной

Сокрыта жизни нагота;

Наш эгоизм — вожатый вечный,

Свобода — жалкая мечта.

Между 1849 и 1850

НОЧЬ НА БЕРЕГУ МОРЯ

В веркало влаги холодной

Месяц спокойно глядит

И над землею безмолвной

Тихо плывет и горит.

Легкою дымкой тумана

Ясный одет небосклон;

Светлая грудь океана

Дышит как будто сквозь сон.

Медленно, ровно качаясь,

В гавани спят корабли;

Берег, в воде отражаясь,

Смутно мелькает вдали.

Смолкла дневная тревога…

Полный торжественных дум,

Видит присутствие бога

В этом молчании ум.

1850

ДУВ

От темного леса далеко,

На почве бесплодно-сухой,

Дуб старый стоит одиноко,

Как сторож пустыни глухой.

Стоит он и смотрит угрюмо

Туда, где под сводом небес

Глубокую думает думу

Знакомый давно ему лес;

Где братья его с облаками

Ведут разговор по ночам

И дивы приходят толпами

Кружиться по свежим цветам;

Где ветер прохладою веет

И чудные песни поет,

И лист молодой зеленеет,

И птица на ветках живет.

А он, на равнине песчаной,

И пылью и мохом покрыт,

Как будто изгнанник печальный,

О родине милой грустит;

Не знает он свежей прохлады,

Не видит небесной росы

И только — последней отрады —

Губительной жаждет грозы.

1850

ТАЙНОЕ ГОРЕ

Есть горе тайное: оно

Вниманья чуждого боится

И в глубине души одно,

Неизлечимое, таится.

Улыбку холодом мертвит,

Опор не ищет и не просит

И, если горе переносит, —

Молчанье гордое хранит.

Не всякому нужна пощада,

Не всяк наследовать готов

Удел иль нищих, иль рабов.

Участье — жалкая отрада.

К чему колени преклонять?

Свободным легче умирать.

1850

ВЕЧЕР

Когда потухший день сменяет вечер сонный,

Я оставляю мой приют уединенный

И, голову свою усталую склонив,

Задумчиво иду под тень плакучих ив.

Сажусь на берегу и, грустной думы полный,

Недвижимый, гляжу на голубые волны,

И слушаю их шум и жалобный призыв,

И с жизнию моей я сравниваю их…

Вдали передо мной душистый луг пестреет,

Колышется трава, и желтый колоо зреет,

И, тучных пажитей обильные плоды,

Стоят соломою накрытые скирды;

За гибким тростником глубокие заливы,

Как зеркала, блестят; на золотые нивы

Спускается туман прозрачною волной,

И зарево зари сияет над рекой.

И кажется мне, все какой-то дышит тайной,

Й забываю я тогда свой день печальный,

С оставленным трудом без жалобы мирюсь,

Гляжу на небеса и в тишине молюсь.

1850

КЛЮЧ

В глубоком ущелье, меж каменных плит,

Серебряный ключ одиноко звучит;

Звучит он и точит жемчужные слезы

На черные корни засохшей березы,

И катятся с камня те слезы ручьем,

Бесплодно теряясь в ущелье глухом.

Давно уж минули счастливые годы,

Когда он, любимец цветущей природы,

Алмазные брызги кругом рассыпал,

Когда его путник отрадою звал,

Когда дерева близ него вырастали,

И листья зеленые тихо шептали,

И сам он при свете блестящей луны

Рассказывал чудные были и сны.

Теперь, одинокий, зарос он травою,

Стал скуден и мутен, и знойной порою

К нему не приходит пробитой тропой

Измученный путник за чистой водой.

В ту пору, как горы туман одевает,

Над ним, как бывало, теперь не играет

Сверкающий месяц нроврачным лучом,

И звезды, как прежде, не смотрятся в нем.

Лишь старый скелет обнаженной березы

Глядит на его бесполезные слезы,

Да изредка ветер к нему прилетит

И с ним при мерцании звезд говорит

Про светлые реки и синее море,

Про славу их в свете и жизнь на просторе.

1850

НОЧЬ

Оделося сумраком поле. На темной лазури сверкает

Гряда облаков разноцветных. Бледнея, варя потухает.

Вот вспыхнула яркие звезды на небе одна 8а другой,

И месяц над лесом сосновый поднялся, как щит золотой;

Извивы реки серебристой меж зеленью луга блеснули;

Вокруг тишина и безлюдье: и поле и берег уснули;

Лишь мельницы старой колеса, алмаз рассыпая, шумят

а с ветром волнистые нивы бог знает о чем говорят,

а кольях, вдоль берега вбитых, растянуты мокрые сети;

Вот бедный шалаш рыболова, где вечером резвые дети

Играют трепещущей рыбой и ищут в траве водяной

Улиток и маленьких камней, обточенных синей волной;

Как лебеди, белые тучи над полем плывут караваном,

Над чистой рекою спят ивы, одетые легким туманом,

И, к светлым струям наклонившись, сквозь чуткий,

прерывистый сон

Тростник молчаливо внимает таинственной музыке волн.

1850

* * *

Как мне легко, как счастлив я в тот миг,

Когда, мой друг, речам твоим внимаю

И кроткую любовь в очах твоих,

Задумчивый, внимательно читаю!

Тогда молчит тоска в моей груди

И нет в уме холодной укоризны.

Не правда ли, мгновения любви

Есть лучшие мгновенья нашей жизни!

Зато, когда один я остаюсь

И о судьбе грядущей размышляю,

Как глубоко я грусти предаюсь,

Как много слез безмолвно проливаю!

1850

ПОЭТУ

Нет, ты фигляр, а не певец,

Когда за личные страданья

Ждешь от толпы рукоплесканья,

Как милостыни ждет слепец;

Когда личиной скорби ложной

Ты привлекаешь чуждый взгляд

С бесстыдством женщины ничтожной,

Доставшей платье напрокат.

Нет, ты презрения достоин

За то, что дерзостный порок

Ты не казнил как чести воин,

Глашатай правды и пророк!

Ты пренебрег свой путь свободный,

К добру любовию согрет,

Не так бы плакал всенародно

От скорби истинный поэт!

Ты позабыл, что увядает

Наш ум в бездействии пустом,

Что истина в наш век страдает,

Порок увенчан торжеством;

Что мы, как дети, не развили

В себе возвышенных идей

И что позором заклеймили

Себя, как граждан и людей,

Что нет в нас сил для возрожденья,

Что мы бесчувственно влачим

Оковы зла и униженья

И разорвать их не хотим…

Об этом плачь в тиши глубокой,

Тогда народ тебя поймет

И, может быть, к мечте высокой

Его укор твой приведет.

1850, январь 1855

* * *

Когда закат прощальными лучами

Спокойных вод озолотит стекло,

И ляжет тень ночная над полями,

И замолчит веселое село,

И на цветах и на траве душистой

Блеснет роса, посланница небес,

И тканию тумана серебристой

Оденется темнокудрявый лес, —

С какою-то отрадой непонятной

На божий мир я в этот час гляжу

И в тишине природы необъятной

Покой уму и сердцу нахожу;

И чужды мне земные впечатленья,

И так светло во глубине души:

Мне кажется, со мной в уединеньи

Тогда весь мир беседует в тиши.

1851

* * *

Когда один, в минуты размышленья,

С природой я беседую в тиши, —

Я верю: есть святое провиденье

И кроткий мир для сердца и души.

И грусть свою тогда я забываю,

С своей нуждой безропотно мирюсь,

И небесам невидимо молюсь,

И песнь пою, и слезы проливаю…

И сладко мне! И жаль мне отдавать

На суд людской восторги вдохновений

И от толпы, как платы, ожидать

Пустых похвал иль горьких обвинений.

Глухих степей незнаемый певец,

Я нахожу в моей пустыне счастье;

Своим слезам, как площадной слепец,

Стыжусь просить холодного участья;

Печаль моя застенчиво робка, —

В родной груди скрываясь боязливо,

За песнь свою награды и венка

Не требует она самолюбиво.

1851

* * *

На западе солнце пылает,

Багряное море горит;

Корабль одинокий, как птица,

По влаге холодной скользит.

Сверкает струя за кормою,

Как крылья, шумят паруса;

Кругом неоглядное море,

И с морем слились небеса.

Беспечно веселую цесню,

Задумавшись, кормчий поет,

А черная туча на юге,

Как дым от пoжapa, встает.

Вот буря… и море завыло,

Умолк беззаботный певец;

Огнем его вспыхнули очи:

Теперь он и царь и боец!

Вот здесь узнаю человека

В лице победителя волн,

И как-то отрадно мне думать,

Что я человеком рожден.

1851

ДИТЯТИ

Не знаешь ты тоски желаний,

Прекрасен мир твоей весны,

И светлы, чуждые страданий.

Твои младенческие сны.

С грозою жизни незнакома.

Как птичка, вечно весела.

Под кровлею родного дома

Ты рай земной себе нашла.

Придет пора — прольешь ты слезы,

Быть может, труд тебя согнет…

И детства радужные грезы

Умрут под холодом забот.

Тогда, неся свой крест тяжелый,

Не раз под бременем его

Ты вспомнишь о весне веселой

И — не воротишь ничего.

1851

ЮГ И СЕВЕР

Есть сторона, где все благоухает;

Где ночь, как день безоблачный, сияет

Над зыбью вод и моря вечный шум

Таинственно оковывает ум;

Где в сумраке садов уединенных,

Сияющей луной осеребренных,

Подъемлется алмазною дугой

Фонтанный дождь над сочною травой;

Где статуи безмолвствуют угрюмо,

Объятые невыразимой думой;

Где говорят так много о былом

Развалины, покрытые плющом;

Где на коврах долины живописной

Ложится тень от рощи кипарисной;

Где всё быстрей и зреет и цветет;

Где жизни пир беспечнее идет.

Но мне милей роскошной жизни Юга

Седой зимы полуночная вьюга,

Мороз, и ветр, и грозный шум лесов,

Дремучий бор по скату берегов,

Простор степей и небо над степями

С громадой туч и яркими звездами.

Глядишь кругом — все сердцу говорит!

И деревень однообразный вид,

И городов обширные картины,

И снежные безлюдные равнины,

И удали размашистый разгул,

И русский дух, и русской песни гул,

То глубоко беспечной, то унылой,

Проникнутой невыразимой силой…

Глядишь вокруг — и на душе легко,

И зреет мысль так вольно, широко,

И сладко песнь в честь родины поется,

И кровь кипит, и сердце гордо бьется,

И с радостью внимаешь звуку слов:

«Я Руси сын! здесь край моих отцов!»

1851

РУСЬ

Под большим шатром

Голубых небес —

Вижу — даль степей

Зеленеется.

И на гранях их,

Выше темных туч,

Цепи гор стоят

Великанами.

По степям в моря

Реки катятся,

И лежат пути

Во все стороны.

Посмотрю на юг —

Нивы зрелые.

Что камыш густой,

Тихо движутся;

Мурава лугов

Ковром стелется,

Виноград в садах

Наливается.

Гляну к северу —

Там, в глуши пустынь,

Снег, что белый пух,

Быстро кружится;

Подымает грудь

Море синее,

И горами лед

Ходит по морю;

И пожар небес

Ярким заревом

Освещает мглу

Непроглядную…

Это ты, моя

Русь державная.

Моя родина

Православная!

Широко ты, Русь,

По лицу земли

В красе царственной

Развернулася!

У тебя ли нет

Поля чистого,

Где б разгул нашла

Воля смелая?

У тебя ли нет

Про запас казны,

Для друзей стола,

Меча недругу?

У тебя ли нет

Богатырских сил,

Старины святой,

Громких подвигов?

Перед кем себя

Ты унизила?

Кому в черный день

Низко кланялась?

На полях своих,

Под курганам,

Положила ты

Татар полчища.

Ты на жизнь и смерть

Вела спор с Литвой

И дала урок

Ляху гордому.

И давно ль было,

Когда с Запада

Облегла тебя

Туча темная?

Под грозой ее

Леса падали,

Мать сыра-земля

Колебалася,

И зловещий дым

От горевших сел

Высоко вставал

Черным облаком!

Но лишь кликнул царь

Свой народ на брань —

Вдруг со всех концов

Поднялася Русь.

Собрала детей.

Стариков и жен.

Приняла гостей

На кровавый пир.

И в глухих степях,.

Под сугробами,

Улеглися спать

Гости навеки.

Хоронили их

Вьюги снежные,

Бури севера

О них плакали!..

И теперь среди

Городов твоих

Муравьем кишит

Православный люд.

По седым морям

Из далеких стран

На поклон к тебе

Корабли идут.

И поля цветут,

И леса шумят,

И лежат в земле

Груды золота.

И во всех концах

Света белого

Про тебя идет

Слава громкая.

Уж и есть за что,

Русь могучая,

Полюбить тебя,

Назвать матерью,

Стать ва честь твою

Против недруга,

$а тебя в нужде

Сложить голову!

1851

МОЛИТВА

О боже! дай мне воли силу,

Ума сомненье умертви, — И я сойду во мрак могилы

При свете веры и любви.

Мне сладко под твоей грозою

!Терпеть, и плакать, и страдать;

Молю: оставь одну со мною

Твою святую благодать.

1851

* * *

Вечер ясен и тих;

Спят в тумане поля;

В голубых небесах

Ярко пышет заря.

Золотых облаков

Разноцветный узор

Накрывает леса,

Как волшебный ковер;

Вот пахнул ветерок,

Зашептал в тростнике;

Вот и месяц взошел

И глядится в реке.

Что ва чудная ночь!

Что за тени и блеск!

Как душе говорит

Волн задумчивый плеск!

Может быть, — в этот час

Сонмы светлых духов

Гимны неба поют

Богу дивных миров.

1851

* * *

Бывают светлые мгновенья:

Мир ясный душу осенит;

Огонь святого вдохновенья

Неугасаемо горит.

Оно печать бессмертной силы

На труд обдуманный кладет;

Оно безмолвию могилы

И мертвым камням жизнь дает,

Разврат и пошлость поражает,

Добру приносит фимиам

И вечной правде воздвигает

Святой алтарь и вечный храм.

Оно не требует награды,

В тиши творит оно, как бог…

Но человеку нет пощады

В бездонном омуте тревог.

Падет на грудь заботы камень,

Свободу рук скует нужда,

И гаснет вдохновенья пламень,

Могучий двигатель труда.

1851, 1852

* * *

Суровый холод жизни строгой

Спокойно я переношу

И у небес дороги новой

В часы молитвы не прошу.

Отраду тайную находит

И в самой грусти гордый ум:

Так часто моря стон и шум

Нас в восхищение приводит.

К борьбе с судьбою я привык,

Окреп под бурей искушений:

Она высоких дум родник,

Причина слез и вдохновений.

1852

РАЗВАЛИНЫ

Как безыменная могила

Давно забытого жильца,

Лежат в пустыне молчаливой

Обломки старого дворца.

Густою пылию покрыла

Рука столетий камни стен

И фантастических писмен

На них фигуры начертила.

Тяжелый свод упасть готов,

Карниз массивный обвалился,

И дикий плющ вокруг столбов

Живой гирляндою обвился,

И моха желтого узор,

Однообразно испещренный,

Покрыл разбитые колонны.

Как чудно вытканный ковер.

Чье это древнее жилище,

Пустыни грустная краса?

Над ним так светлы небеса, —

Оно печальнее кладбища!

Где эти люди с их страстями

И позабытым их трудом?

Где безыменный старый холм

Над их истлевшими костями?..

Была пора, здесь жизнь цвела.

Пороки, может быть, скрывались

Иль благородные дела

Рукою твердой совершались.

И может быть, среди пиров

Певец, в минуты вдохновенья,

Здесь пел о доблестях отцов

И плакал, полный умиленья;

И песням сладостным его

В восторге гости удивлялись,

И дружно кубки вкруг него

В честь славных дедов наполнялись.

Теперь все тихо… нет следа

Минувшей жизни. Небо ясно,

Как и в протекшие года,

Земля цветущая прекрасна…

А люди?.. Этот ветерок,

Пустыни житель одинокой,

Разносит, может быть, далеко

С их прахом смешанный песок!..

1852

КЛАДБИЩЕ

Как часто я с глубокой думой

Вокруг могил один брожу

И на курганы их гляжу

С тоской тяжелой и угрюмой.

Как больно мне, когда, порой.

Могильщик, грубою рукой

Гроб новый в землю опуская,

Стоит с осклабленным лицом

Над безответным мертвецом,

Святыню смерти оскорбляя.

Или когда в траве густой,

Остаток жалкий разрушенья,

Вдруг череп я найду сухой,

Престол ума и вдохновенья,

Лишенный чести погребенья.

И поражен, и недвижим,

Сомненья холодом облитый,

Я мыслю, скорбию томим,

Над жертвой тления забытой:

Кто вас в сон вечный погрузил,

Земли неведомые гости,

И ваши брошенные кости

С живою плотью разлучил?

Как ваше вечное молчанье

Нам безошибочно понять:

Ничтожества ль оно печать

Или печать существованья?

В какой загадочной стране,

Невидимой и неизвестной,

Здесь кости положив одне,

Читает дух ваш бестелесный?

Чем занят он в миру ином?

Что он, бесстрастный, созерцает?

И помнит ли он о земном

Иль все за гробом забывает?

Быть может, небом окружен,

Жилец божественного света,

Как на песчинку смотрит он

На нашу бедную планету;

Иль, может быть, сложив с себя

Свои телесные оковы,

Без них другого бытия

Не отыскал он в мире новом.

Быть может, все, чем мы живем,

Чем ум и сердце утешаем,

Земле как жертву отдаем

И в ней одной похороняем…

Нет! прочь бесплодное сомненье!

Я верю истине святой —

Святым глаголам откровенья

О нашей жизни неземной.

И сладко мне в часы страданья

Припоминать порой в тиши

Загробное существованье

Неумирающей души.

1852

ПЕВЦУ

Не пой о счастии, певец, не утешай

Себя забавою ничтожной;

Пусть это счастие невозмутимый рай,

Оно в наш век — лишь призрак ложный.

Пусть песнь твоя звучна, — она один обман

И обольстительные грезы:

Она не исцелит души глубоких ран

И не осушит сердца слезы.

Взгляни, как наша жизнь ленивая идет

И скучно и oднooбpaзно,

Запечатленная тревогою забот

Одной действительности грязной;

Взгляни на все плоды, которые в наш век

Собрать доселе мы успели,

На все, чем окружен и занят человек

До поздних лет от колыбели.

Везде откроешь ты печальные следы

Ничтожества иль ослепленья,

Причины тайные бессмысленной борьбы,

Нетвердой веры и сомненья,.

Заметишь грубого ничтожества печать,

Добра и чести оскорбленье,

Бессовестный расчет, обдуманный разврат

Или природы искаженье.

И многое прочтет внимательный твой взор

В страницах ежедневной жизни…

И этот ли слепой общественный позор

Оставишь ты без укоризны?

И не проснется вмиг в тебе свободный дух

Глубокого негодованья?

И ты, земной пророк и правды смелый другя

Не вспомнишь своего призванья!

О нет! не пой, певец, о счастии пустом

В годину нашего позора!

Пусть песнь твоя меж нас, как правосудный гром,

Раздастся голосом укора!

Пусть ум наш пробудит и душу потрясет

Твое пророческое слово

И сердце холодом и страхом обольет

И воскресит для жизни новой!

1852, 1853

СТЕПНАЯ ДОРОГА

Спокойно небо голубое;

Одно в бездонной глубине

Сияет солнце золотое

Над степью в радужном огне;

Горячий ветер наклоняет

Траву волнистую к земле,

И даль в полупрозрачной мгле,

Как в млечном море, утопает;

И над душистою травой,

Палящим солнцем разреженный,

Струится воздух благовонный

Неосязаемой волной.

Гляжу кругом: все та ж картина,

Все тот нее яркий колорит.

Вот слышу — тихо над равниной

Трель музыкальная звучит:

То — жаворонок одинокой,

Кружась в лазурной вышине,

Поет над степию широкой

О вольной жизни и весне.

И степь той песни переливам,

И безответна и пуста,

В забытьи внемлет молчаливом,

Как безмятежное дитя;

И, спрятавшись в коврах зеленых,

Цветов вдыхая аромат,

Мильоны легких насекомых

Неумолкаемо жужжат.

О степь! люблю твою равнину,

И чистый воздух, и простор,

Твою безлюдную пустыню,

Твоих ковров живой узор,

Твои высокие курганы,

И золотистый твой песок,

И перелетный ветерок,

И серебристые туманы…

Вот полдень… жарки небеса…

Иду один. Передо мною

Дороги пыльной полоса

Вдали раскинулась змеею.

Вот над оврагом, близ реки,

Цыгане табор свой разбили,

Кибитки вкруг постановили

И разложили огоньки;

Одни обед приготовляют

В котлах, наполненных водой;

Другие на траве густой

В тени кибиток отдыхают;

И тут же, смирно, с ними в ряд,

Их псы косматые лежат,

И с криком прыгает, смеется

Толпа оборванных детей

Вкруг загорелых матерей;

Вдали табун коней пасется…

Их миновал — и тот же вид

Вокруг меня и надо мною;

Лишь дикий коршун над травою

Порою в воздухе кружит,

И так же лентою широкой

Дорога длинная лежит,

И так же солнце одиноко

В прозрачной синеве горит.

Вот день стал гаснуть… вечереет…

Вот поднялись издалека

Грядою длинной облака,

В пожаре запад пламенеет,

Вся степь, как спящая краса,

Румянцем розовым покрылась.

И потемнели небеса,

И солнце тихо закатилось.

Густеет сумрак… ветерок

Пахнул прохладою ночною,

И над уснувшею землею

Зарницы вспыхнул огонек.

И величаво месяц полный

Из-за холмов далеких встал

И над равниною безмолвной,

Как чудный светоч, засиял…

О, как божественно прекрасна

Картина ночи средь степи

Когда торжественно и ясно

Горят небесные огни,

И степь, раскинувшись широко,

В тумане дремлет одиноко,

И только слышится вокруг

Необъяснимый жизни звук.

Брось посох, путник утомленный,

Тебе ненадобно двора:

Здесь твой ночлег уединенный,

Здесь отдохнешь ты до утра;

Твоя постель — цветы живые,

Трава пахучая — ковер,

А эти своды голубые —

Твой раззолоченный шатер.

1853

ХУДОЖНИКУ

Я знаю час невыразимой муки,

Когда один, в сомнении немом,

Сложив крестом ослабнувшие руки,

Ты думаешь над мертвым полотном;

Когда ты кисть упрямую бросаешь

И, голову свою склонив на грудь.

Твоих идей невыразимый труд

И жалкое искусство проклинаешь.

Проходит гнев, и творческою силой

Твоя душа опять оживлена,

И, всё забыв, с любовью терпеливой

Ты день и ночь сидишь близ полотна.

Окончен труд. Толпа тебя венчает,

И похвала вокруг тебя шумит,

И клевета в смущении молчит,

И всё вокруг колена преклоняет.

А ты, бедняк! поникнувши челом,

Стоишь один, с тоскою подавленной,

Не находя в создании своем

Ни красоты, ни мысли воплощенной.

1853

* * *

Не повторяй холодной укоризны:

Не суждено тебе меня любить.

Беспечный мир твоей невинной жизни

Я не хочу безжалостно сгубить.

Тебе ль, с младенчества не знавшей огорчений,

Со мною об руку идти одним путем,

Глядеть на зло и грязь и гаснуть за трудом,

Й плакать, может быть, под бременем лишений,

Страдать не день, не два — всю жизнь свою

страдать!..

Но где ж на это сил, где воли нужно взять?

Й что тебе в тот час скажу я в оправданье,

Когда, убитая и горем и тоской,

Упреком мне и горькою слезой

Ответишь ты на ласки и лобзанье?

Слезы твоей себе не мог бы я простить…

Но кто ж меня бесчувствию научит

И, наконец, заставит позабыть

Всё, что меня и радует и мучит,

Что для меня, под холодом забот,

Под гнетом нужд, печали и сомнений, —

Единая отрада и оплот,

Источник дум, надежд и песнопений?..

1853

ЗАСОХШАЯ БЕРЕЗА

В глуши на почве раскаленной

Береза старая стоит;

В ее вершине обнаженной

Зеленый лист не шелестит.

Кругом, сливаясь с небесами,

Полуодетыми в туман,

Пестреет чудными цветами

Волнистой степи океан.

Курганы ярко зеленеют,

Росу приносят вечера,

Прохладой тихой ночи веют,

И пышет заревом заря.

Но беззащитная береза

Глядит с тоской на небеса,

И на ветвях ее, как слезы,

Сверкает чистая роса;

Далёко бурею суровой

Ее листы разнесены,

И нет для ней одежды новой

И благодетельной весны.

1853

* * *

Привет мой вам, угрюмый мрак ночей

И тишина безжизненных полей,

Одетые сырым туманом степи

И облаков неправильные цепи,

Холодное сияние небес

И инеем осеребренный лес!

Привет мой вам, мороз и нопогода!

Теперь, вдали от шума и народа,

В часы ночей, за сладостным трудом,

В моем углу, и скромном, и спокойном,

И тишиной глубокой окруженном,

Я отдохнул и сердцем и умом.

Пускай сыны тщеславия и лени,

Поклонники мгновенных наслаждений,

Изысканность забав своих любя,

В них радости находят для себя

И на алтарь непостоянной моды

Несут, как дань, часы своей свободы!

Милее мне мой уголок простой,

Божественной иконы лик святой,

И перед ним горящая лампада,

И тихий труд, души моей отрада, —

Здесь всё, к чему привык я с давних пор,

Что любит мой неприхотливый взор.

Мне кажется: живу я в мире новом,

Когда один, в безмолвии суровом,

Забыв весь шум заботливого дня,

Недвижимый, сижу я близ огня,

И летопись минувшего читаю,

И скромный стих задумчиво слагаю.

И грустно мне, когда дневной рассвет

Меня от дум любимых оторвет;

Когда рука действительности строгой

Укажет мне печальную дорогу,

И все мое вниманье поглотит,

И все мои восторги умертвит.

1853

ЖИЗНЬ И СМЕРТЬ

Невидимой цепью

Жизнь связана тесно

С таинственной смертью.

И в самом начале

Зародыша жизни

Сокрыта возможность

Его разрушенья,

И в жалких остатках

Ничтожного праха

Таятся начала

Для будущей жизни…

Так годы проходят

И целые веки,

И все поглощает

Могущество смерти,

Всегда оставаясь

Источником жизни;

И так существует

Доселе природа,

Служа колыбелью

И вместе могилой.

1853

УСПОКОЕНИЕ

О, ум мой холодный!

Зачем., уклоняясь

От кроткого света

Божественной веры,

Ты гордо блуждаешь

Во мраке сомненья?

Ответь, если можешь:

Кто дал тебе «иду

Разумной свободы

И к истинам вечным

Любовь и влеченье?

Кто плотью животной

Покрыл мне так чудно

Скелет обнаженный,

Наполнил все жилы

Горячею кровью,

Дал каждому нерву

Свое назначенье

И сердце ваставнл

Впервые забиться

Догель ему чуждой,.

Неведомой жваиые?

Кто дал тебе средство

Чрез малую точку

Подвижного ока

Усваивать знанье

О видимом мире?

И как назовешь ты

Тот дух в человеке,

Который стремится

За грани земного,

С сознаньем свободы

И сильным желаньем

Познаний и блага?

Который владеет

Порывами сердца,

Один торжествует

В страданиях тела,

Законы природы

Себе подчиняя?..

Кто дал это свойство

Цветущей природе, —

Что в ней разрушенье

Единого тела

Бывает началом

Дла жизни другого?

Кто этот художник,

Рукой всемогущей

В цветке заключивший

Целебную силу,

И яд смертоносный,

И яркие краски,

И тени, и запах?..

Смирись же и веруй,

О, ум мой надменный:

Законы вселенной,

И смерть, и рожденье

Живущего в мире,

И мощная воля

Души человека

Дают мне постигнуть

Великую тайну,

Что есть Высший Разум,

Все дивно создавший,

Всем правящий мудро.

1853

* * *

Кое изобилие человеку во всем

труде его, им же трудится под солн-

цем; род преходит и род приходит,

а земля вовек стоит.

Етлеаиаста, гл. I, ст. 3 и,.

С тех пор как мир наш необъятный

Из неизвестных нам начал

Образовался непонятно

И бытие свое начал,

Событий зритель величавый,

Как много видел он один

Борьбы добра и зла, и славы,

И разрушения картин!

Как много царств и поколений,

И вдохновенного труда,

И гениальных наблюдений

Похоронил он навсегда!..

И вот теперь, как и тогда,

Природа вечная сияет:

Над нею бури и года,

Как тени легкие, мелькают.

И между тем как человек,

Земли развенчанный владыка,

В цепях страстей кончает век

Без цели ясной и великой, —

Все так же блещут небеса,

И стройно движутся планеты,

И яркой зеленью одеты

Непроходимые леса;

Цветут луга, поля и степи,

Моря глубокие шумят,

И гор заоблачные цепи

В снегах нетающих горят.

1853

НОВЫЙ ЗАВЕТ

Измученный жизнью суровой,

Не раз я себе находил

В глаголах предвечного слова

Источник покоя и сил.

Как дышат святые их звуки

Божественным чувством любви,

И сердца тревожного муки

Как скоро смиряют они!..

Здесь все в чудно сжатой картине

Представлено духом святым:

И мир, существующий ныне,

И бог, управляющий им,

И сущего в мире значенье.

Причина, и цель, и конец,

И вечного сына рожденье,

И крест, и терновый венец.

Как сладко читать эти строки,.

Читая, молиться в тиши,

И плакать, и черпать уроки

Из них для ума и души!

1853

МОЛИТВА ДИТЯТИ

Молись, дитя: сомненья камень

Твоей груди не тяготит;

Твоей молитвы чистый пламень

Святой любовию горит.

Молись, дитя: тебе внимает

Творец бесчисленных миров,

И капли слез твоих считает,

И отвечать тебе готов.

Быть может, ангел, твой хранителе

Все эти слезы соберет

И их в надзвездную обитель

К престолу бога отнесет.

Молись, дитя, мужай с летами!

И дай бог в пору поздних лет

Такими ж светлыми очами

Тебе глядеть на божий свет!

Но если жизнь тебя измучит

И ум и сердце возмутит,

Но если жизнь роптать научит,

Любовь и веру погасит —

Приникни с жаркими слезами,

Креста подножье обойми:

Ты примиришься с небесами,

С самим собою и с людьми.

И вновь тогда из райской сени

Хранитель — ангел твой сойдет

И за тебя, склонив колених

Молитву к богу вознесет.

1853

* * *

О, сколько раз я проклинал

Позор слепого заблужденья

И о самом себе рыдал

В часы молитв и размышленья!

И как бы я благословил

В ту пору неба гром нежданный,

Когда бы этот гость желанный

Надменный ум мой поразил!..

Но миг святой прошел — и снова

Страстям, как прежде, я служу,

И на позор их и оковы,

Как на свободу, я гляжу.

Так, влажный воздух рассекая,

Меж облаков, во тьме ночной,

Блистает молния порой,

Мгновенно небо освещая.

1853

МЩЕНИЕ

Поднялась, шумит

Непогодушка,

Низко бор сырой

Наклоняется.

Ходят, плавают

Тучи по небу,

Ночь осенняя

Черней ворона.

В зипуне мужик

К дому барскому

Через сад густой

Тихо крадется.

Он идет, глядит

Во все стороны2

Про себя один

Молча думает:

«Вот теперь с тобой,

Б артв-батюшка,

Мужик-лапотник

Посчитается;

Хорошо ты мне

Вчера вечером

Вплоть до плеч: спустил

Кожу бедную.

Виноват я был.

Сам ты ведаешь

Тебе дочь моя

Приглянулася.

Да отец ее —

Несговорчивый,

Не велит он ей

Слушать барина…

Знаю, ты у нас

Сам большой-старшой,

И судить-рядить

Тебя некому.

Так суди ж, господа

Меня, грешника;

Не видать тебе

Мое детище!»

Подошел мужик

К дому барскому,

Тихо выломил

Раму старую,

Поднялся, вскочил

В спальню темную, —

Не вставать теперь

Утром барину…

На дворе шумит

Непогодушка,

Низко бор сырой

Наклоняется;

Через сад домой

Мужик крадется,

У него лицо

Словно белый снег.

Он дрожит как лист,

Озирается,

А господский дом

Загорается.

1853

* * *

Я помню счастливые годы,

Когда беспечно и шутя

Безукоризненной свободой

Я наслаждался3 как дитя;

Когда в тиши уединенья,

Как воплощенный херувим {

Тревогой горя и сомненья

Я не был мучим и томим.

С каким восторгом непонятным

Тогда час утра я встречал,

Когда над полем необъятным

Восток безоблачный пылал

И серебристыми волнами,

Под дуновеньем ветерка,

Над благовонными лугами

Паров вставали облака!

С какою детскою отрадой

Глядел я на кудрявый лес,

Весенней дышащий прохладой,

На свод сияющих небес,

На тихо спящие заливы

В зеленых рамах берегов,

На блеск и тень волнистой нивы

II на узоры облаков…

То были дни святой свободы,

Очарованья и чудес

На лоне мира и природы, —

То на земле был рай небес!

Пришла пора… иные строки

В страницах жизни я прочел,

И в них тяжелые уроки

Уму и сердцу я нашел.

О, если б в пору перехода

Из детства в зрелые года

Широкий путь моя свобода

Нашла для скромного труда!

Согретый мыслию живою,

Как гражданин и человек,

Быть может, светлою чертою

Тогда б отметил я свой век!

Но горек жребий мой суровый!

И много сил я схоронил,

Пока дорогу жизни новой

Средь зла и грязи проложил!

И грустно мне, и стыдно вспомнить

Ничтожность прожитых годов;

Чтоб пустоту их всю пополнить,

Отдать полжизни б я готов!

Но дни идут, идут бесплодно…

И больно мне, что и теперь

Одною мыслью благородной

Я не загладил их потерь!

Что в массу общего познанья

Другим взыскательным векам,

Как весь итог существованья,

Я ничего не передам,

И одинокий, без значенья,

Как лишний гость в пиру чужом8

Ничтожной жертвою забвенья

Умру в краю моем родном!

Декабрь 1853

* * *

С суровой долею я рано подружился:

Не знал веселых дней, веселых игр не знал,

Мечтами детскими ни с кем я не делился,

Ни от кого речей разумных не слыхал.

Но всё, что грязного есть в жизни самой бедной, —

И горе, и разгул, кровавый пот трудов,

Порок и плач нужды, оборванной и бледной,

Я видел вкруг себя с младенческих годов.

Мучительные дни с бессонными ночами,

Как много вас прошло без света и тепла!

Как вы мне памятны тоскою и слезами,

Потерями надежд, бессильем против зла!..

Но были у меня отрадные мгновенья,

Когда всю скорбь мою я в звуках изливал,

И знал я сердца мир и слезы вдохновенья,

И долю горькую завидной почитал.

За дар свой в этот миг благодарил я бога, —

Казался раем мне приют печальный мой,

Меж тем безумная и пьяная тревога,

Горячий спор и брань кипели за стеной…

Вдруг до толпы дошел напев мой вдохновенный,

Из сердца вырванный, родившийся в глуши, —

И чувства лучшие, вся жизнь моей души

Разоблачилися рукой непосвященной.

Я слышу над собой и приговор, и суд…

И стала песнь моя, песнь муки и восторга,

С людьми и с жизнию меня миривший труд,

Предметом злых острот, и клеветы, и торга…

Декабрь 1853

ПОЭТУ

Не говоря, что жвзяъ ничтожна.

Нет, после бурь и непогод {

Борьбы суровой и тревожной

И n, BeTt и плед «на дает.

Не вечны все твои печали.

В тебе самом источник сил.

Взгляни кругом: ее дяя тебя ли

Весь мер овяфввшца раскрыл.

Кудряв и зелен лес дремучий,

Листы зарей освещены,

Огнем охваченные тучи

В стекле реки отражены.

Покрыт цветами скат кургана.

Взойдя и став на вышине, —

Какой простор! Сквозь сеть тумана

Село чуть видно в стороне.

Звенит и льется птички голос,)

Узнай, о чем она поет;

Пойми, что шепчет спелый колос

И что за речи ключ ведет?

Вот царство жизни и свободы!

Здесь всюду блеск! здесь вечный пир!

Пойми живой язык природы —

И скажешь ты: прекрасен мир1

Декабрь 1853

ПЕСНЯ

Зашумела, разгулялась

В поле непогода;

Принакрылась белым снегом

Гладкая дорога.

Белым снегом принакрылась,

Не осталось следу,

Поднялася пыль и вьюга,

Не видать и свету.

Да удалому детине

Буря не забота:

Он проложит путь-дорогу,.

Лишь была б охота.

Не страшна глухая полночь,

Дальний путь и вьюга,

Если молодца в свой терем

Ждет краса-подруга.

Уж как встретит она гостя

Утренней зарею,

Обоймет его стыдливо

Белою рукоюt

Опустивши ясны очи,

Друга приголубит…

Вспыхнет он — и холод ночи»

И весь свет забудет.

Декабрь 1853

ВОЙНА ЗА ВЕРУ

Как волны грозные, встают сыны Востока,

Народный фанатизм муллами подожжен,

Толпы мятежников под знамена пророка,

С надеждой грабежа, сошлись со всех сторон.

Языческих времен воскрес театр кровавый,

Глумится над крестом безумство мусульман,

И смотрят холодно великие державы

На унижение и казни христиан.

За слезы их и кровь нет голоса и мщенья!

От бедных матерей отъятые сыны

В рабы презренному еврею проданы,

И в пламени горят несчастные селенья…

Скажите нам, враги поклонников креста!

Зачем оскорблены храм истинного бога

И Древней Греции священные места, —

Когда жидовская спокойна синагога?

Когда мятежников, бесчестия сынов,

Орудие крамол, тревог и возмущенья,

Не заклеймили вы печатию презренья,

Но дали их толпам гостеприимный кров?

Скажите нам, враги Руси миролюбивой,

Ужель вы лучшего предлога не нашли,

Чтобы извлечь свой меч в войне несправедливой

И положить свой прах в полях чужой земли?

Ужель чужих умов холодное коварство

Вас в жалких палачей умело обратить

И для бесславия жестокого тиранства

Народные права заставило забыть?

Ужели в летопись родной своей отчизны

Не стыдно вам внести свой собственный позор,

Потомков заслужить суровый приговор

И современников живые укоризны?

Иль духа русского досель вы не узнали?

Иль неизвестно вам, как Севера сыны,

За оскорбление родной своей страны,

По слову царскому мильонами вставали?

Вам хочется борьбы! Но страшен будет спор

За древние права, за честь Руси державной;

Мы вашей кровию скрепим наш договор —

Свободу христиан и веры православной!

Мы вновь напомним вам героев Рымника,

И ужас чесменский, и славный бой Кагулаа

И грозной силою холодного штыка

Смирим фанатиков надменного Стамбула!

Вперед, святая Русь! Тебя зовет на брань

Народа твоего поруганная вера!

С тобой и за тебя молитвы христиан!

С тобой и за тебя святая матерь-дева!

Гридет пора, ее недолго ждать, —

Оценят твой порыв, поймут твой подвиг громкий,

И будет свет тебе рукоплескать,

И позавидуют тебе твои потомки.

Декабрь 1853

СТАРИК ДРУГОЖЕНЕЦ

Удружил ты мне, сват, молодою женой!

Стала жизнь мне и радость не в радость:

День и ночь ни за что она спорит со мной

И бранит мою бедную старость;

Ни за что ни про что малых пасынков бьет

Да заводит с соседями ссоры —

Кто что ест, кто что пьет и как дома живет, —

Хоть бежать, как начнет разговоры.

И уж пусть бы сама человеком была!

Не поверишь, весь дом разорила!

И грозил ей, — да что!.. значит, волю взяла!

Женский стыд, божий гнев позабыла!

А любовь… уж куда тут! молчи про любовь!

За себя мне беда небольшая, —

Погубил я детей, погубил свою кровь;

Доконает их мачеха злая!

Эх! не прежняя мочь, не былая пора,

Молодецкая удаль и сила, —

Не ходить бы жене, не спросись, со двора,

И воды бы она не взмутила…

Спохватился теперь, да не сладишь с бедой,

Лишь гляди на жену и казнися,

Да молчи, как дурак, когда скажут порой!

Поделом старику, — не женися!

Декабрь 1853

ЗИМНЯЯ НОЧЬ В ДЕРЕВНЕ

Весело сияет

Месяц над селом;

Белый снег сверкает

Синим огоньком.

Месяца лучами

Божий храм облит;

Крест под облаками,

Как свеча, горит.

Пусто, одиноко

Сонное село;

Вьюгами глубоко

Избы занесло

Тишина немая

В улицах пустых,

И не слышно лая

Псов сторожевых.

Помоляся богу,

Спит крестьянский люд,

Позабыв тревогу

И тяжелый труд.

Лишь в одной избушке

Огонек горит:

Бедная старушка

Там больна лежит.

Думает-гадает

Про своих сирот:

Кто их приласкает,

Как она умрет.

Горемыки-детки,

Долго ли до бед!

Оба малолетки,

Разуму в них нет;

Как начнут шататься

По дворам чужим —

Мудрено ль связаться

С человеком злым!..

А уж тут дорога

Не к добру лежит:

Позабудут бога,

Потеряют стыд.

Господи, помилуй

Горемык-сирот!

Дай им разум-силу,

Будь ты им в оплот!..

И в лампадке медной

Теплится огонь,

Освещая бледно

Лик святых икон,

И черты старушки,

Полные забот,

И в углу избушки

Дремлющих сирот.

Вот петух бессонный

Где-то закричал;

Полночи спокойной

Долгий час настал.

И бог весть отколе

Песенник лихой

Вдруг промчался в поле

С тройкой удалой,

И в морозной дали

Тихо потонул

И напев печали,

И тоски разгул.

Декабрь 1853

НАСЛЕДСТВО

Не осталося

Мне от батюшки

Палат каменных,

Слуг и золота;

Он оставил мне

Клад наследственный:

Волю твердую,

Удаль смелую.

С ними молодцу

Всюду весело!

Без казны богат,

Без почета горд.

В горе, в черный день

Соловьем доешь;

При нужде, в беде

Смотришь соколом;

Нараспашку грудь

Против недруга,

Под грозой, в бою

Улыбаешься.

И мила душе

Доля всякая,

И весь белый свет

Раем кажется!

Декабрь 1853

* * *

Не вини одинокую долю,

О судьбе по ночам не гадай,

Сберегай свою девичью волю,

Словно клад золотой, сберегай:

Уж недолго тебе оставаться

В красном тереме с няней родной,

На леса из окпа любоваться,

Расцветать ненаглядной зарей;

Слушать песни подруг светлооких,

И по бархату золотом шить,

И беспечно в стенах одиноких

Беззаботною пташкою жить.

Отопрется твой терем дубовый,

И простится с тобою отец,

И, гордясь подвенечной обновой,

Ты пойдешь с женихом под венец;

Да не радость — желанную долю —

Ты найдешь на пороге чужом:

Грубый муж твою юную волю

Похоронит за крепким замком.

И ты будешь сносить терпеливо,

Когда злая старуха свекровь

Отвечать станет бранью ревнивой

На покорность твою и любовь;

Будешь глупой бояться золовки,

Пересуды соседей терпеть,

За работой сидеть без умолку

И от тайного горя худеть,

Слушать хмельного мужа укоры,

До рассвета его поджидать;

И забудешь ты песню, уборы,

Станешь злую судьбу проклинать;

И, здоровье в груди полумертвой

От бесплодной тоски погубя,

Преждевременной жалкою жертвой

В гроб дощатый положишь себя.

И никто со слезой и молитвой

На могилу к тебе не придет,

И дорогу к могиле забытой

Густым снегом метель занесет.

Декабрь 1853

* * *

Наскучив роскошью блистательных забав,

Забыв высокие стремленья

И пресыщение до времени узнав,

Стареет наше поколедье.

Стал недоверчивей угрюмый человек;

Святого чуждый назначенья,

Оканчивает он однообразный век

В глубокой мгле предубежденья.

Ему не принесло прекрасного плода

Порока и добра познанье,

И на челе его осталось навсегда

Бессильной гордости сознанье;

Свое ничтожество не хочет он понять

И юных сил не развивает,

Забытой старине стыдится подражать

И нового не создавает.

Слабея медленно под бременем борьбы

С действительности») суровой,

Он смутно прожил всю слепую нить судьбы,

Влачит сомнения оковы,

И в жалких хлопотах, в заботах мелочных,

В тревоге жизни ежедневной

Он тратит попусту избыток чувств святых,

Минуты мысли вдохновенной.

Не зная, где найти страданию исход

Или вопросам объясненье,

Печальных перемен он равнодушно ждет,

Не требуя успокоенья;

Во всех явлениях всегда одно и то ж

Предузнавает он, унылый,

И сон хладеющей души его похож

На мир безжизненной могилы.

Декабрь 1853

НУЖДА

В худой час, не спросясь,

Как полуночный вор,

Нужда тихо вошла

В старый дом к мужичку.

Стал он думать с тех пор,

Тосковать и бледнеть,

Мало есть, дурно спать,

День и ночь работать.

Все, что долгим трудом

Было собрано в дом,

Злая гостья, нужда,

Каи пожар, подняла.

Стало пусто везде:

В закромах, в сундуках,

На забытом гумне,

На широком дворе.

Повалились плетни,

Ветер всюду гулял,

И под крышей худой

Дом, как старец, стоял.

За бесценок пошел

Доморощенный скот,

Чужой серп рано снял

Недозрелую рожь.

Обнищал мужичок,

Сдал он пашню внаем

И с молитвой святой

Запер наглухо дом.

И с одною сумой

Да с суровой нуждой

В путь-дорогу пошел

Новой доли искать;

Мыкать горе свое,

В пояс кланяться всем,

На людей работать,

Силу-матушку класть…

Много вытерпел он

На чужой стороне;

Много эла перенес

И пролил горьких слез;

И здоровье сгубил,

И седины нажил,

И под кровлей чужой

Слег в постелю больной.

И на жесткой доске

Изнывая в тоске,

Он напрасно друзей

Слабым голосом звал.

В час ночной он один,

Как свеча, догорал

И в слезах медный крест

Горячо целовал.

И в дощатом гробу,

На дубовом столе

Долго труп его ждал

Похорон и молитв.

И не плакал никто

Над могилой его

И, как стража, на ней

Не поставил креста;

Лишь сырая земля

На широкой груди

Приют вечный дала

Жертве горькой нужды.

1853 (?)

МОЛЕНИЕ О ЧАШЕ

И, прешед мало,* паде на лице

своем, моляся и глаголя: отче мой,

аще возможно есть, да мимо идет

от мене чаша сия: обаче не яко же

аз хощу, но яко же ты.

Ев. Матф. гл. XXVI, ст. 39 — 47

Гевал (ныне Емадед-дин) и Гаризим (ныне Шах-Гаден) близ

Сихема, в колене Ефремовом, на север от Ерусалима в 52 верстах.

Шесть колен Израилевых на первой произносили проклятия, а дру-

гие шесть на воторой — благословения, заповеданные Моисеем

(Св (ященная) цер (ковная) география В. П. П (олякова), изд. вто-

рое, 1848).

День ясный тихо догорает;

Чист неба купол голубой;

Весь запад в золоте сияет

Над Иудейскою землей.

Спокойно высясь над полями,

Закатом солнца освещен,

Стоит высокий Елеон

С благоуханными садами.

И, полный блеска, перед ним,

Народа шумом оживленный,

Лежит святой Ерусалим,

Стеною твердой окруженный.

Вдали Гевал и Гаризим *,

К востоку воды Иордана

С роскошной зеленью долин

Рисуются в волнах тумана,

И моря Мертвого краса

Сквозь сон глядит на небеса 1.

А там, на западе, далеко,

Лазурных Средиземных воли

Разлив могучий огражден

Песчаным берегом широко…2

Темнеет… всюду тишина…

Вот ночи вспыхнули светила, —

И ярко полная луна

Сад Гефсиманский озарила.

В траве, под ветвями олив,

Сыны божественного слова,

Ерусалима шум забыв,

Спят три апостола Христовы.

Их сон спокоен и глубок;

Но тяжело спал мир суровый:

Веков наследственный порок

Его замкнул в свои оковы,

Проклятье праотца на нем

Пятном бесславия лежало

И с каждым веком новым злом

Его, как язва, поражало…

Но час свободы наступал —

И, чуждый общему позору,

Посланник бога, в эту пору,

Судьбу всемирную решал.

За слово истины высокой

Голгофский крест предвидел он.

И, чувством скорби возмущен,

Отцу молился одиноко:

«Ты знаешь, отче, скорбь мою

И видишь, как твой сын страдает, —

О, подкрепи меня, молю,

Моя душа изнемогает!

День казни близок: он придет, —

На жертву отданный народу,

Твой сын безропотно умрет,

Умрет за общую свободу…3

Проклятьем черни поражен,

Измученный и обнаженный,

Перед толпой поникнет он

Своей главой окровавленной.

И те, которым со креста

Пошлет он дар благословенья,

С улыбкой гордого презренья

Поднимут руки на Христа…

О, да минует чаша эта,

Мой отче, сына твоего1

Мне горько видеть злобу света

За искупление его!

Но не моя да будет воля,

Да будет так, как хочешь ты!

Тобой назначенная доля

Есть дело вечной правоты.

И если твоему народу

Позор мой благо принесет,

Пускай за общую свободу

Сын человеческий умрет!»

Молитву кончав, скорби полный,

К ученикам он подошел

И, увидав их сон спокойный,

Сказал им: «Встаньте, час пришел!

Оставьте сон свой и молитесь,

Чтоб в искушенье вам не впасть,

Тогда вы в вере укрепитесь

И с верой встретите напасть».

Сказал — и тихо удалился

Туда, где прежде плакал он,

И, той же скорбью возмущен,

На землю пал он и молился:

«Ты, отче, в мир меня послал,

Но сына мир твой не приемлет:

Ему любовь я возвещал —

Моим глаголам он не внемлет;

Я был врачом его больным,

Я за врагов моих молился —

И надо мной Ерусалим,

Как над обманщиком, глумился!

Народу мир я завещал —

Народ судом мне угрожает,

Я в мире мертвых воскрешал —

И мир мне крест приготовляет!..

О, если можно, от меня

Да мимо идет чаша эта!

Ты бог любви, начало света,

И все возможно для тебя!

Но если кровь нужна святая,

Чтоб землю с небом примирить, —

Твой вечный суд благословляя,

На крест готов я восходить!»

И взор в тоске невыразимой

С небес на землю он низвел,

И снова, скорбию томимый,

К ученикам он подошел.

Но их смежавшиеся очи

Невольный сон отягощал;

Великой тайны этой ночи

Их бедный ум не постигал.

И стал он молча, полный муки,

Чело высокое склонил

И на груди святые руки

В изнеможении сложил.

Что думал он в минуты эти,

Как человек и божий сын,

Подъявший грех тысячелетий, —

То знал отец его один.

Но ни одна душа людская

Не испытала никогда

Той боли тягостной, какая

В его груди была тогда,

И люди, верно б, не поняли,

Весь грешный мир наш не постиг

Тех слез, которые сияли

В очах спасителя в тот миг.

И вот опять он удалился

Под сень смоковниц и олив,

И там, колени преклонив,

Опять он плакал и молился:

«О боже мой! Мне тяжело!

Мой ум, колебляся, темнеет;

Все человеческое зло

На мне едином тяготеет.

Позор людской, позор веков, —

Всё на себя я принимаю,

Но сам под тяжестью оков,

Как человек, изнемогаю…

О, не оставь меня в борьбе

С моею плотию земною, —

И все угодное тебе

Тогда да будет надо мною!

Молюсь: да снидет на меня

Святая сила укрепленья!

Да совершу с любовью я

Великий подвиг примиренья!»

И руки к небу он подъял,

И весь в молитву превратился;

Огонь лицо его сжигал,

Кровавый пот по нем струился.

И вдруг с безоблачных небес,

Лучами света окруженный,

Явился в сад уединенный

Глашатай божиих чудес 1.

Был чуден взор его прекрасный

И безмятежно и светло

Одушевленное чело,

И лик сиял, как полдень ясный;

И близ спасителя он стал

И речью, свыше вдохновенной,

Освободителя вселенной

На славный подвиг укреплял;

И сам подобный легкой тени,

Но полный благодатных сил,

Свои воздушные колени

С молитвой пламенной склонил.

Вокруг молчало все глубоко;

Была на небе тишина, —

Лишь в царстве мрака одиноко

Страдал бесплодно сатана.

Он знал, что в мире колебался

Его владычества кумир

И что бесславно падший мир

К свободе новой приближался.

Виновник зла, он понимал,

Кто был Мессия воплощенный 2,

О чем отца он умолял,

И, страшной мукой подавленный,

Дух гордый молча изнывал,

Бессильной злобой сокрушенный…