Бесплатный фрагмент - Срок давности

Срок давности

Можно только удивляться тому, что это архивно-следственное дело под грифом «Хранить вечно» оказалось в Госархиве Алтайского края. Ведь было заведено оно в 1942-м на фронте, в следственной части особого отдела НКВД 52-й армии, а пересмотрено Военной коллегией Верховного суда СССР в 1963-м — при чем же тут Алтай? Быть может, попало оно в спецхран ГААК по ошибке? Ведь хотя один из пяти героев этого дела и был уроженцем края, но переехал с семьей в Кемеровскую область еще до Великой Отечественной… Как бы то ни было, но в очередной раз я получила подтверждение тому, что не мы находим наших героев — они нас выбирают.

Петя

Петр Андреевич Соловьев родился на Смоленщине, в городе Сычевке. Окончил в 1938-м школу, поступил в Тульский механический институт на факультет боеприпасов и патронных гильз.

«Порой на меня находит такая тихая задумчивость и мои мысли кружатся вокруг одного чего либо как шмель около цветка и никак не хотят покидать его. Часто я задумываюсь над теми красотами природы, которая больше всего кладет отпечаток на мои чувства и помыслы. Короче говоря я больше лирик, чем воин» (стиль и орфография документов здесь и далее сохранены — прим. Авт.). Может показаться, что романтический юноша писал эти строки ясным днем. Вот только дата на странице дневника Петра Соловьева — 12 августа 1941 года…

На фронт наш герой ушел добровольцем в июле 1941-го, поначалу определили его в Московское военно-политическое училище им. Ленина. И потому поэтичных описаний природы в его дневнике очень много: лагерь, в котором проходили обучение курсанты, располагался в лесу. Буквально каждый день Петя фиксировал изменения в природе, как будто пытался сохранить эти воспоминания для будущих строк — поэзии иль прозы, кто знает? Похоже, наш герой был таки не чужд писательству: «Когда то я был настроен синтеминтально, — читаем в дневнике, — и иногда крик своей сентиминтальной души мог выразить на чистом листе бумаги, теперь же нет этих слов, умерло то прежнее, приятное чувство, оставив в душе тлеющий пепел». Другим подтверждением «писательской версии» служат поэтические строки в надсоновском духе в самом начале дневника: «В виденьях прошлого расплывчатых и смутных я жизнь прошедшую с волненьем узнаю…»

Вероятно, наш лирик был белой вороной в лагере. Как всякий тонко чувствующий человек, склонный к рефлексии. Меня нисколько не удивили откровенно депрессивные строки его дневника. Враг уже топтал землю родной Смоленщины, и Петя был готов отдать жизнь за победу. Но в лагере он столкнулся с муштрой, грубостью командиров и курсантов, «глупой пропагандой», отсутствием оружия, дурным питанием:

«Везде и всюду кричат о патриотизме, о нашей силе и непобедимости, а на самом деле это лишь похоже на действительность и все слова кажутся не исходящими от души а казенными — почти никто не говорит языком души…

Все, абсолютно все мне здесь неприятно, начиная от подъема и кончая отбоем и сном. Одна утеха и радость это лес с его богатством красок, с его шумом и тихой задумчивостью по ночам, с его стоном в бурю и его отзывчивостью, хотя и немой к страданиям, и крикам человека, он один может так отзыватся и утешить. Развеят грусть, тоску и утереть слезы и порой и выличеть человека. Ему одному можно поверить свои мысли и чувства, эх да что и говорить. Разве можно все пересказать, чем богат лес и природа. Природа очень богата красива монолитна и как портит человечество эту красоту своей грубой рукой».

И снова, в середине августа, Петя пишет:

«На занятиях сидеть и слушать выкрики, подчас дикие, звериные нет никакой охоты. Все люди сидят полусонные с угрюмыми лицами. На лице каждого выражена затаенная молчаливая злоба, в которой никто не может дать себе отчета. На кого он зол за что и почему? Никто не даст исчерпывающего ответа на этот вопрос. Вот так проходят дни нрзб один за другим и с каждым днем все больше и больше растет злоба к этой ненавистной войне и военщине вообще. За каждое пустяковое не выполнение правил наказывается и человек так унижается, что он по неволе нрзб казатся глупым, когда чут ли не каждый начинает повторят клеветнические слова и плевать, топтать в грязи за каждое неудачно сказанное слово. то лучше уж молчать!»

Да, картина, нарисованная нашим героем, весьма отличается от той, что изображалась в художественных и документальных фильмах. Там бодрые красноармейцы в залитых солнцем военных лагерях увлеченно занимались спортом, изучали вооружение армии, записывали под березками лекции бравых командиров. Наш же герой на лекциях писал в своем дневнике порой о птичках, о небе, о лучах заката…

***

Но вот учеба наконец окончена, 11 сентября 1941 поездом повезли ребят на Северо-Западный фронт. Через три дня Петя констатирует: «Направлен работать в качестве зам политрука в понтонный батальен… Нахожусь под Новгородом, в расположении штаба танковой дивизии спешившейся и занявшей оборону на берегу реки Волхов. Жду проводника в часть». Петя по-прежнему честен в дневнике: уже в первые дни на фронте видит он и твердость духа солдат, и «уйму беспорядков» в армии.

«Вот и окопы, самые настоящие окопы» — так начинается дневниковая запись от 16 сентября 1941-го. На двух страницах юный лейтенант записывает свои первые впечатления. Каким наивным, наверное, он казался бывалым бойцам. Тем, кто «здорово бил немца», прошел через жестокие бои… А Петя увидел, что «нет армейской дисциплины, нет армейской подтянутости, и с первого взгляда можно сказать, что это не регулярные войска Красной армии, а партизанский отряд. Нет знания основных положений караульной службы, а также и уставных положений».

Петя Соловьев привык к свисту снарядов, окопам, холоду. Но не хотел привыкать к сидению в обороне, скуке и безделью: «Даже нельзя сказать что это война или х… одна» — именно в таком виде он приводит крепкое солдатское выражение. И единственный раз на страницах дневника наш лирик пишет матерное слово полностью вот в каком случае: «В этом батальоне осталось всего около 200 человек, и начальства до х.. и никто ни черта не делает. Отсиживаются в берлоге, из которой даже не хотят вылезти. Вообще беспорядков до черта. Высшее командование совершенно потеряло авторитет среди бойцов за свои прошлые безобразные дела и теперешние». Какие? Обратимся снова к дневнику: «Часть… бежала от противника от самой границы, бросая материальную часть и снаряжение неся урон и теряя людей. По рассказам участников и очевидцев этого виной всему было начальство, которое бежало всегда впереди».

Да он безумец — писать такие вещи?! Иль бессмертным себя возомнил? То-то и оно, что смертным был. Причем, в любую минуту — смертным.

***

Что интересно, в дневнике Пети почти нет подробностей личной жизни — только описание фронтовых будней и леса. Лишь однажды вспоминает он милую Сычевку и пару раз — своих родных. На постое в Божонке, думая о хозяйках крестьянской хаты, он пишет: «От одной думы, что мои родные находятся в такой же, а быть может в худшей обстановке, я пропитываюсь теплым чувством доверия, участия и сочувствия к этой семье».

(Увы, тревоги нашего героя были оправданны. Сейчас мы знаем, какой след на сычевской земле отставила Великая Отечественная война. 17 месяцев шли там бои. До войны в Сычевском районе проживали около 45 000 человек (в городе — 8 248 человек), после оккупации осталось 16 000 человек (в городе — 3 152 человека). В Сычевском концлагере фашистами были истреблены более 3 000 человек, угнаны в фашистское рабство 7 000 человек. На фронтах сражались более 11 000 сычевлян.)

У меня даже появилась мысль, что о личном он писал в другой тетради (пропали три дневника и 50 писем). Еще думалось, что любимую девушку Люсю он раз и навсегда решил не вспоминать — быть может, они расстались перед войной?.. Но архивные документы опровергли, к счастью, эту мою догадку: Петя хранил телеграмму от Люси и ее фотографии. На оборотной стороне портретного снимка — похоже, девичьей рукой — по краю написано «Vale et me ama!.. („Прощай (будь здоров) и люби меня“ — латынь. Прим. Авт.) 1940 год. г. Тула». Все же остальное пространство на обороте снимка занимает надпись, сделанная красным карандашом: «В огне жестоких сражений я не перестаю думать и вспоминать об этой девушке, которая научила меня жить и понимать людей. Уже более 2-х лет как я ее не вижу, но память о ней еще совсем свежа. 5.7.42».

Взял с собой на фронт наш герой и фотографии друзей школьной, студенческой юности. На обороте одной из них, подписанной «другу Андреичу», сохранилось пожелание товарища-романтика — «Вспоминайте, люди, в час печали одиноких странников пустынь».

…Фронтовой путь Пети не отследить по «Памяти народа», а в дневнике его имеются «долгосрочные» пробелы. Причины их легко понять, если сопоставить с боевой историей 52-й армии. Глухая оборона, неудачная Любанская операция, Мясной бор… Между 29 ноября и 26 января «молчания» дневника поместились празднование Нового года в Божонке, переход Губарёво — Кунино — Наволок, что на берегу озера Ильмень. В кратком отчете о происшедших событиях радует запись: «Нахожусь среди хороших ребят в тяжелую минуту мало кто из них растеряется».

Что было потом? Почему Петя пропал на четыре месяца? Судя по всему, исполнилась его мечта — он попал в разведку. Все эти месяцы дневника при нем не было, и нашего героя как будто с верным другом разлучили… Судите сами: «2 мая 1942 г. д. Новосельцы. Вот я и снова пишу на эти дорогие для меня страницы после длительного перерыва из-за отсутствия данных записей при мне. Им ток же пришлось пройти свою суровую жизнь и через ряд рук и вот они опять попали ко мне. Радости, которая охватила меня при виде их, не было конца. Это время мне пришлось многое, многое повидать и пережить, что основательно перевернуло мои взгляды на вещи… Суровая боевая жизнь фронта, тяжелые переходы в снегах, короткая болезнь и недостаток питания окончательно подорвали мое здоровье… и вид мой уже не дышит свежестью бодростью и нет той прежней энергии, которая била ключом во мне 10 месяцев назад».

Но усталость и безразличие ко всему, маета от безделья уходят, когда наш герой узнает: боевая группа товарищей отправляется на задание. Петя радуется, что скоро и его очередь, но «одно не нравится мне — это то, что предстоит действовать с мальчишками, которые совершенно не имеют выдержки и нужной в этом деле уловки и хитрости». В конце мая отправляется и Соловьев на «трудную и рискованную работу». На этом дневник заканчивается. Но то было не последнее задание его разведгруппы…

В ночь на 5 августа 1942 года разведчики Данилов, Соловьев, Фукалов, Сергеев, Алмазов и Хвостиков под командой замполитрука Козырева были заброшены в тыл противника. 12 августа разведгруппа возвращалась с задания на лодке через Ильмень-озеро. Лодку опрокинуло волной, Козырев и Хвостиков утонули. Остальные бойцы попали в плен. Через несколько дней из плена бежали сначала Данилов и Соловьев, позже — Фукалов, Сергеев и Алмазов.

Их арестовали по подозрению в том, что они перевербованы немецкой разведкой. Когда это подозрение не подтвердилось, наших героев обвинили в разглашении сведений… уже известных противнику.

Иван Кузьмич

Иван Кузьмич Пархоменко родился в октябре 1911-го в Сумской области, в с. Пушкаревка. В Красной Армии служил с октября 1933-го; есть предположение, что в марте 1939-го он окончил Ташкентскую межкраевую школу НКВД и в том же марте было ему присвоено офицерское звание — сержанта госбезопасности. В действующей армии — с декабря 1941-го. В перечне его наград две медали «За боевые заслуги», медали «За оборону Ленинграда», «За оборону Советского Заполярья», «За победу над Германией», Орден Красной Звезды и Орден Отечественной войны I степени.

Служил в УНКВД Сумской области, УКР СМЕРШ 1 ДВФ. Закончил службу в январе 1959-го подполковником. Его имя внесено в Книгу Памяти блокадного Ленинграда.

***

Многие потомки соратников Гитлера каются за грехи отцов. Увы, иные внуки и правнуки наших соотечественников не признают вины предков в содеянных теми преступлениях, говорят: «Они просто делали свою работу».

Лейтенант госбезопасности старший следователь особого отдела НКВД 52-й армии Иван Кузьмич Пархоменко очень старательно делал свою работу. Округлыми гладкими буковками он выводил слова «Протокол допроса» и подчеркивал их двумя чертами… Дату подчеркивал одной чертой, слово «Вопрос» — прерывистой линией, а «Ответ» — непрерывной. Он допрашивал всех пятерых разведчиков и свидетелей, проводил очные ставки, изучал документы — подчеркивая красным карандашом крамольные высказывания. Каждый день, с утра до ночи и с ночи — до трех, до пяти утра…

Вероятно, усталость все же брала свое, и Иван Кузьмич порой ошибался. Вот, например, устроил он очную ставку Соловьеву с Сергеевым 21 ноября с 10.00 до 12.00, а в следственном деле находим протокол допроса Соловьева от той же даты, но с 10.00 до 14.30. Или констатирует Иван Кузьмич время допроса Фукалова 5 октября «0 ч 10 м — 2 ч 20 м», но слово расходится с делом: в этот день он допрашивал Соловьева — с 11.00 до 15.00 и с 20.00 до 5.00.

Как именно вел допрос Иван Кузьмич, можно лишь догадываться. Каждая из его встреч с обвиняемыми укладывалась в несколько страниц текста. Нашла я и в одну страницу протокол, всего лишь из двух вопросов и двух ответов (все подчеркивания — на нужных местах!):

«4 октября 1942 г.

Вопрос: До сих пор Вы не все рассказали следствию о совершенных Вами преступлениях. Предлагаем приступить к правдивым показаниям, прекратите бессмысленное запирательство?

Ответ: Мое преступление состоит в том, что я нарушил данную мною подписку — сознавшись на допросах у немцев в том, что являюсь советским разведчиком и сообщил с какими заданиями пришел на их сторону. Об этом я уже рассказал следствию на прошлых допросах. Других преступлений я не совершал и поэтому никаких дополнительных показаний дать не могу.

Вопрос: Вы продолжаете лгать. Следствие требует приступить к показаниям о ваших связях с немецкой разведкой?

Ответ: Никогда никаких связей с немецкой разведкой я не имел».

Вот и весь допрос Пети Соловьева. Но начат он был в 19.00, прерван — в 3.00.

Да, Иван Кузьмич писал не «окончен», а именно «прерван». И этот «прерывающийся» допрос пятерых разведчиков длился три месяца — сентябрь, октябрь, ноябрь.

По приговору военного трибунала 52-й армии от 30 ноября 1942 года были осуждены:

Сержант Данилов Андрей Сергеевич, 1918 г.р., уроженец Алтайского края. Троицкого района, с. Талдинки, русский, рабочий, с низшим образованием, беспартийный, ранее не судимый, в Красной Армии с 27 сентября 1941 года,

Рядовой Соловьев Петр Андреевич, 1919 г.р., уроженец Смоленской области, Сычевского района, местечка Артемово, русский, служащий, с незаконченным высшим образованием, беспартийный, ранее не судимый, в Красной Армии с 22 июля 1941 года, —

к высшей мере наказания (расстрелу) каждый.

Сержант Фукалов Григорий Архипович, 1918 г.р., уроженец Удмуртской АССР, Вавожского р-на, дер. Чумойка, русский, колхозник, беспартийный, с низшим образованием, ранее не судимый, в Красной Армии с 1938 года,

Рядовой Сергеев Николай Федорович, 1926 г.р., уроженец Ленинградской области, Мстинского р-на, дер. Плашкино, русский, колхозник, с низшим образованием, беспартийный, ранее не судимый, в Красной Армии с января 1941 года,

Рядовой Алмазов Анатолий Алексеевич, 1921 г.р., уроженец Калининской области, Луковнинского р-на, дер. Копыряни, русский, рабочий, беспартийный, с низшим образованием, ранее не судимый, в Красной Армии с сентября 1940 года, —

к 10 годам лишения свободы каждый.

9 января 1943 года Данилову и Соловьеву ВМН заменили 10-ю годами лишения свободы каждому.

Илюша

Подобные находки в моих исследованиях случались крайне редко. Но даже среди подобных эта — из ряда вон выходящая.

Я искала данные в списках жертв репрессий и военнопленных, малейшие зацепки, упоминания — на профильных сайтах, в военных мемуарах, а нашла… самого человека. Живехонького, в преклонном возрасте — Илью Ивановича Ш., выступавшего в популярной телепередаче лет десять назад. Признаюсь, поначалу я смотрела кадры из видеоархива не слишком внимательно, уж очень невероятным казалось совпадение. Да, совпадали имя и фамилия — причем, фамилия была крайне редкой! — ну, мало ли, чудеса случаются… Но вдруг ухо зацепил один факт из его рассказа, другой…

— Когда мы погнали колхозный скот, наш район заняли немцы, и я в 16 лет остался один, — вещал дедушка. — Приходит старшина, говорит: «Вот ты мне нравишься», — говорит. «Пойдешь к нам в разведку?» — говорит. Ну, а ума-то не было совсем… И как раз попали в разведку Волховского фронта, и нас переправляли через линию фронта, и мы там это… занимались разведкой. Ну, одно время нас переправили через озеро Ильмень, ну и нам же инструктаж дали, как вести себя, все справки какие-то туфтовые колхозные дали… И у каждого из нас было свое задание. Ну, я свое задание быстро выполнил, кинулся через линию фронта проходить, гляжу — хибарка маленькая, пацаненок бегает и женщина возле него. А уже три дня ходил я туда-сюда, значит, жрать же охота. Я говорю: «У вас ничего покушать нету?» Она дала, видно. Не успел я от ней отойтить, уже гляжу — за мной… А там была расквартирована эта испанская голубая дивизия. Ну и она болтанула что-то. Ну говорила что-то, ты ж понимаешь, они как-то были заинтересованы, и просто… Просто она сказала на меня «партизан».

Ну меня туда в штаб привели, ну, говорят, признавайся, по какому заданию тебя перебросили сюда. Да я говорю — какое задание, никакое. «Мы тебя расстреляем!» Ну а уже после второго раза — когда они меня шомполами отбили, я, в общем, одеревенел, я уже не чувствовал ничего, понимаете, такое положение было… Я пролежал там у них, очухался, пролежал три дня, и после того меня отправили в Эстонию.

Что было потом — по словам дедушки? Со слезой он рассказывал, как бежал из лагеря, пас коров у эстонца, потом его в числе пленных вывезли за границу. Сбежал и там, повезло — попал в семью заграничного коммуниста. «А коммунист такой был что очень даже бедный. Свой ресторан имел, свой магазин имел. И жил я у них как родный сын, даже я дома с отцом-матерью не жил, как у них там жил!» — вспоминал гость передачи. Но тянуло на родину — вернулся. Трудился на восстановлении шахт в Донбассе, с голодухи пошел со товарищи картошки накопать с чужих огородов. «Нас в милиции зацапали, за 75 копеек нам всем троим по двенадцать лет влупили!» Шесть лет проработал на Севере в лагере, освободился после смерти Сталина, женился…

Камера зафиксировала аплодисменты, вызванные жалостливым рассказом, и то, как сочувственно поглаживал старичка ведущий… Первая моя мысль была такой: неужели находящиеся в студии люди (в том числе и военные) не замечают нестыковок? Вторая: разве коллеги-журналисты не проверяли в соответствующих инстанциях исповедь дедушки? Или они сделали ставку исключительно на заграничную линию его истории?

Так что же меня зацепило в рассказе престарелого гостя студии? Было слишком много совпадений вокруг не очень-то большого в мировых масштабах Ильмень-озера. Каких совпадений, спросите? Ну, упоминание самого этого озера — раз. Про редкую фамилию (которую я не называю из этических соображений) я уже говорила — это два. Испанская дивизия — три. Разведка Волховского фронта — четыре. Будет и пять, и шесть…

***

Вспомним Ивана Кузьмича. Как старателен, дотошен был он! Как настаивал на своем на допросах разведчиков, как выискивал в дневнике Пети то, что хотел найти! Не желая видеть и слышать правду…

Из протоколов допросов Петра Соловьева:

9 сентября 1942 года: «офицер… спросил меня знаю ли я Илью — я ответил отрицательно, хотя и знаю что Илья (фамилию не помню) является сотрудником разведотдела. При этом офицер ударил меня».

18 сентября 1942 года: «В военном городке возле Григорово вместе с нами под стражей находились разведчики Ш. Илья, Дмитриев Петр, Цветков Александр и еще 2 человека, фамилий которых я не помню. С их слов мне известно что они были посланы в разведку разведотделом 52 армии. На допросах у немцев все сознались в принадлежности к советской разведке. Дмитриев, Цветков и др. ругают Ш. за то что он первый сознался немцам что он является советским разведчиком, рассказал вместе с кем и с какими заданиями пришел в тыл к немцам. По этой причине все остальные вынуждены были также сознаться».

22 сентября 1942 года: «…после этого офицер сказал, что я вру, т-к Козырев является сотрудником майора Горбачева. При этом офицер заявил, что ранее арестованный разведчик Ильюша уже все рассказал».

Из протоколов допросов Николая Сергеева:

7 сентября 1942 года: «офицер… спросил знаю ли я Илью (я действительно его знал — это наш разведчик), я ответил отрицательно. Тогда офицер начал ругаться и заявил: «Нам известно с какими заданиями вы пришли на нашу сторону. Мы также знаем что вас послал майор Горбачев».

18 сентября 1942 года: «Вместе с нами в Григорово находились советские разведчики Ш. Илья, Быстров Василий, Клинов Владимир, Цветков Александр и Дмитриев… Все они сильно ругают Ш., который первый сознался на допросах что является советским разведчиком и выдал всех остальных».

27 сентября 1942 года: «…офицер спросил, знаю ли я Ильюшу. Я ответил отрицательно, хотя и знал что Илюша — Илья Ш. является разведчиком майора Горбачева. Далее офицер ударил меня по затылку и пригрозил расстрелом если я не расскажу правду».

И это еще не все упоминания об Ильюше в протоколах допросов…

Из заявления Андрея Данилова в спецотдел областного суда от 7 августа 1959 года: «Нам удалось до начала допроса сговорится что мы идем из окружения (в то время дивизия Гусева выходила из окружения из района Месного бора). При допросе нам этот номер не удался. Потому что ранее нас на два дня был переправлен в тыл противника боец по кличке Аркаша фамилии не помню… Который был пойман немцами 2 августа. Этот аркаша провсе подрозделение росказал в том числе и про нас плодь до особых предмет. При упорстве на допросе а на допросе мы на ходились 7 дней нам всем сделали очную ставку с окрашей в результате нам пришлось признатся что мы разведчики. После всего этого нас отправили в лагерь вонно пленных».

Из протеста, направленного Пленуму Верховного суда СССР 4 марта 1963 года председателем верховного суда СССР А. Горкиным: «На предварительном следствии все обвиняемые показали, что согласно их предварительной договоренности они должны были сообщить противнику версию, согласно которой они якобы выходят из окружения. Однако обмануть разведку противника им не удалось, т.к. захваченный ранее противником их разведчик Ш. Илья сообщил все сведения о разведывательном отделе 52 армии, о захваченных в плен разведчиках и другие, известные ему сведения».

Данилов

И снова вспомним про Ивана Кузьмича. Наградных листов на все его медали и ордена в открытом доступе на «Памяти народа» нет. Кроме одного, на самую первую награду.

Лейтенант госбезопасности представлялся к награждению медалью «За отвагу», в представлении констатировалось: «Товарищ Пархоменко, работая старшим следователем Особого Отдела НКВД 52 Армии, провел 48 следственных дел, в том числе 7 групповых дел по шпионажу и измене Родине. Следственным путем разоблачил 15 человек изменников Родине, из числа бывших военнослужащих частей 65 и 225 стрелковых дивизий и 17 шпионов немецкой разведки, пробравшихся в части Армии с диверсионными и разведывательными целями. В сентябре м-це с.г. в подозрении по подготовке к измене Родине был арестован военнослужащий Д., в продолжении 30 дней не сознававшийся в своих намерениях. Однако, благодаря исключительному упорству и настойчивости в работе следователя т. Пархоменко, арестованный Д. был изобличен в преступных целях сам и дал показания еще о четырех военнослужащих намеревавшихся перейти на сторону противника. Факт подготовке измены Родине был предотвращен. Своей работой т. Пархоменко оказал большую помощь командованию Армии в очищении боевых частей от контрреволюционного и антисоветского элемента».

«В подозрении по подготовке к измене Родине» — однако, формулировочка! То есть, обвиняемый не изменил Родине. Он, может, и не готовился это сделать, а лишь подозревался Иваном Кузьмичом в «подготовке к измене»… Не получил Пархоменко «За отвагу», дали ему «За боевые заслуги».

А тем самым изобличенным военнослужащим Д. был уроженец с. Тулатинка Алтайского края Андрей Данилов. Именно благодаря ему восторжествовала в 1963-м — спустя двадцать лет! — справедливость. Хотя написал он свое заявление в спецотдел областной прокуратуры еще в 1959-м. Но когда отправлял заявление — надеялся ли Данилов на реабилитацию?..

***

Задолго до начала войны семья Даниловых перебралась в Прокопьевск. Отца Андрей не знал — он умер в год рождения сына. Жил наш герой со старушкой-матерью и женой, потом родились дочери: в 1938-м Тамара, в 1941-м Галина.