Бесплатный фрагмент - Средняя степень воли

Круговорот событий превращает обычную жизнь в цепочку непредсказуемых сюжетов, когда нежданное вторгается в твою реальную бытность, меняя привычки и смысл бытия…

Жела́ние — это средняя степень воли, между простым органическим хотением с одной стороны, и обдуманным решением или выбором — с другой. («Википедия»)

Хотелось закрыть глаза и погрузиться сначала в тишину, потом в себя. Что я и сделала…

По вибрации матраса я почувствовала кого-то рядом и открыла глаза. Карие искорки незнакомца улыбались мне. Я отпрянула, вскочила, зашуршав полиэтиленом.

— Это неприлично, — сурово буркнула я.

— Почему же? — мужчина, подставив руку под голову, продолжал лежать на кровати и улыбаться. — Может быть, сейчас осуществилась моя мечта — полежать рядом с красивой женщиной.

— Слова типа «может быть» — выдают всю иллюзорность вашей мечты, а не желание истины, — решила поумничать я.

— Ого, как сложно. Оттого еще интереснее. Давайте знакомиться, я Артем.

— А не давайте! Это если выражаться вашим языком.

Я пошла прочь, захватив чувство досады, вместо выбранного матраса, оставив огромный сверкающий мебельный магазин с его запахом новой жизни.

Зачем мне двуспальная кровать? Чтобы коту было удобнее спать рядом?

При выходе мой плащ застрял в проворной двери. Дернув за ткань, я осталась без пуговицы.

«Да, что за вечер такой несносный!» — подумала я и наступила в лужу.

Промокшая нога, испорченная вещь, скомканное настроение — и всё это из-за дурацкой затеи приобрести большую кровать. У меня есть пространство, где ее разместить, и даже есть материальная возможность, но смысл затеянного действия отсутствовал, потому выводил меня из себя. Я привыкла решать всё сама и в свои собственные сроки.

Но послушав нудящую подругу, что мне необходима новая кровать и, как следствие, новый мужчина, я почему-то подчинилась. И до сих пор не понимаю зачем…

Хотя… слова Веры забавно сбывались. Я усмехнулась в поднятый воротник плаща. Один со мной даже полежал на выбранном матрасе, но недолго… Впрочем, ерунда, как бы сказала моя мама — «на постном масле». С мыслью о масле, я села в машину. Хорошо, что промокла левая нога, наличие в машине автоматической коробки передач позволило снять неприятную мокрость. Чтобы согреть конечность, я засунула ее под сидение, там было приятно тепло.

Фонари и сумерки окружали меня. Выруливая в потоке краснозадых машин, я встала в очередь желающих попасть домой. Но «как можно быстрее» не получалось. Через два часа мне удалось проехать тридцать семь километров.

«Отлично» (в кавычках) — возраст и километраж совпадали, но не радовали…

Настроение не улучшилось. Я хотела есть, горячую ванну, теплую пижаму и Лорда под мышку. Мило звучит «кошка под мышкой», точнее, кот.

В этот раз бездомыша принесла не я, а мама — это был единственный случай в нашей жизни, но очарование котенка не имело границ. При той степени грязности, ободранности, вшивости, его глаза выражали полное счастье. Мимо подобных глаз мама не смогла пройти. Через пару месяцев найденыш получил имя Лорд, потому что замашки, осанка и величественный взгляд — говорили сами за себя — порода, приближенная к царской. В общем, как кота ты назовешь, так он и… в доме появился хозяин и владыка. В принципе, перевод своего имени с английского он точно знал.

Его нельзя было тискать, когда это было не его желание, ел он только из идеально чистой посуды. И каждый раз после еды вместо «мурчащего спасибо», отходя от миски пренебрежительно дергал задней лапой в сторону остатков еды, никогда не вылизывая тарелочку. У него было свое тронное место, но спать к ночи он приходил исключительно ко мне, чем раздражал маму, которая бегала с ним по всем элитным ветклиникам, отслеживая его здоровье и развитие.

Наконец, я добралась до дома, припарковалась на удобном месте, что случалось нечасто и, хлюпая мокрой «балеткой», ставшей на размер больше, она будто опухла от воды, я вошла в подъезд.

Матильда Ивановна, как обычно, поздоровалась, но непривычно долго задержала на мне свой тяжелый пронзительный взгляд. Пост консьержа она несла с победоносным флагом, удовлетворяя природную любопытность. Она на правах охранителя нашего подъезда от всех злоумышленников имела право выспрашивать все подробности о жизни ста двадцати пяти жильцов и многочисленных гостей. Человек был на своем месте, причем двадцать четыре часа бессменно.

Она будто пересчитывала количество пуговиц на моем мятом плаще. Не досчитавшись одной, она поморщилась, укоризненно тыкнула пальцем на оставляемый мной мокрый след и, откашлявшись, начала:

— Дорогая Алиса Григорьевна, хотелось бы напомнить, что конец недели, а вы не сдали мне показатели счетчиков воды, хотелось бы увидеть правильные цифры не позднее завтрашнего утра… Во-вторых…

Я чувствовала себя восьмиклассницей перед завучем школы, у которой процесс воспитания младших поколений выливался в нотации и поучении тоном диктатора.

Первым желанием было вспылить, наговорить дерзостей и, откинув голову, гордо удалиться, прервав неприятную речь на полуслове. Но потом я вспомнила, что наша Матильда полгода назад овдовела, похоронив замечательного дядю Колю, сантехника с «золотыми руками», который в любое время дня и ночи приходил на выручку всем несчастным с протечками, засорами и прочими прелестями фаянсового благополучия, и я решила не хамить.

Именно после похорон Матильда поступила на место консьержа, чтобы хоть как-то уйти от внезапного одиночества. Детей у них не было, аллергия на шерсть не позволяла завести милого домашнего питомца, и потому некогда приветливая Матильда Ивановна, соседка, стала домоправительницей, ревностно соблюдающей правила нашего подъезда.

И надо отдать ей должное — на площадках и при входе появились зеленые островки комнатных растений, ковровые дорожки, чистые окна и нескрипучие общие двери. Накануне каждого праздника этажи украшались соответствующей атрибутикой — на майские — флажками и бумажными цветами, на новый год — гирляндами, на восьмое марта и двадцать третье февраля разноцветными ленточками.

Она педантично вывешивала финансовый отчет по всем истраченным средствам, собранным с жильцов. В общем…

Моё первоначальное хамство улетучилось, я тяжело вздохнула, признавая ее слова о задолженности за горячую и холодную воду, и потупила взгляд, рассматривая свою промокшую ногу.

— И вот еще… Я не знаю, что у вас за праздник, но примите мои пожелания. Самое главное быть здоровыми, — тон Матильды сменился на милость. — А то, как Аркадий с третьего этажа, вторую неделю бюллетенит, а последние сутки даже за молоком перестал выходить. Надо будет его навестить… А это вам, Алиса!

Через секунду перед моими глазами оказался роскошный букет лиловых тюльпанов с белыми травинками вперемежку. Я вытаращилась на букет, на Матильду, теряя дар речи.

— Берите, берите…

Она буквально оторвала мою непослушную руку от тела и засунула в нее нежный букет.

— Можно я полюбопытствую, а что у вас за праздник?

Я пожала плечами.

— Не хотите — не говорите. Кто принес букет, я не видела, но вот записка прилагалась. И ведь отошла вот только на секунду, а на столе вот это чудо… Всего доброго. И не забудьте про счетчик воды.

В лифте я развернула записку. Размашистым почерком было написано: «Хозяйке 37 квартиры».

Почему Матильда решила, что цветы именно мне, а не маме, ведь она является хозяйкой нашей «двушки».

Вручая букет удивленной маме, я добавила:

— От тайного поклонника!

Выслушав объяснение, каким образом этот букет оказался в нашем доме, мама развернула записку.

— Ничего подобного, букет предназначается тебе.

— Мам, хозяйкой квартиры являешься ты, по крайней мере, юридически.

— Ничего подобного, — повторила мама, — я переписала недвижимость на тебя еще месяц назад. Теперь ты хозяйка, значит, и цветы тоже твои…

Ничего себе поворот.

— А зачем?

— Ты про квартиру? Потому что… ты уже взрослая девочка, а я — уже постаревшая… девочка, мало ли что… суета оформления наследства не лучшие воспоминания о родственниках.

— Мам, да ты что?

— А что? Я современная цивилизованная дама, знакома с юридическими прелестями нашей действительности… чего тянуть-то, годом раньше, годом позже, эта квартира так или иначе — твоё наследство… Вот только откуда Матильда знает? Вот проныра, везде у нее связи… Пошли ужинать. А что у тебя с ногой?

Я не успела ответить на вопрос, как в дверь активно застучали и зазвонили одновременно.

На пороге взлохмаченная Матильда никак не могла перевести дыхание, тыкая пальцем куда-то вниз.

— Скорее, скорее… Лариса Петровна, срочно… там Аркадий… ой…

Матильда присела на банкетку, вытирая пот краешком капронового шарфика.

Моя мама, много лет проработав в реанимации, среагировала мгновенно. Мы мчались в квартиру Аркадия.

— Вызывайте скорую и полицию, мы уже ему не поможет… И как мне кажется, мы опоздали, как минимум, на сутки.

Остывшее, скорченное тело Аркадия было похоже на манекен, неудачно вылитый из пластмассы.

При жизни, «упокой его душу», сосед с третьего этажа Аркадий Исаакович Фридман был приветливым, словоохотливым, с характерным звучанием картавого звука «р». Я вспомнила его улыбку слегка припухших губ, и мне стало до щипания обидно.

Сколько его помню, еще со школы, он всегда находился в одном и том же возрасте примерных под шестьдесят. Его сутулая походка никогда не была быстрой, говорил он спокойным голосом, ни при каких обстоятельствах не превышал приличного тона.

Даже когда его окатила волна из грязной лужи от проехавшего слишком быстро автомобиля, и его белоснежный пиджак превратился в ткань с абстракцией а-ля пуантилизм (точечная живопись), а выскочивший водитель вместо извинений накричал на него, то Аркадий Исаакович, смахнув непрозрачную каплю с длинного носа, только улыбнулся в ответ.

— Бывает, — спокойно отреагировал пострадавший и повернулся к подъезду, желая переодеться.

Противный водитель продолжал что-то кричать вслед.

Будучи свидетелем подобного хамства, я не выдержала. Моё подростковое возмущение перевесило природную вежливость, и я вызывающе взвизгнула:

— Сам козел!

Ошарашенный водила замер с открытым ртом.

Соседи, от мала до велика, обращались к Аркадию Исааковичу, исключительно по имени, так предпочитал сам ныне покойный.

Я особенно не задумывалась, чем занимался Фридман, но его всегда приглашали на все торжественные события в доме, будь то — похороны, свадьбы или дни рождения.

Он даже пару раз заходил и на мой праздник. Первый визит в день моего совершеннолетия, когда удивил подаренной книгой о сокровищах древнего народа. Прочитав которую, я долго бредила подвигами и неразгаданными энигмами вселенной, и второй раз, на мой тридцатый год рождения, который я отмечала в глубоком одиночестве.

Мама отдыхала в санатории, подругам я наврала, что уезжаю, а с Павлом я поругалась накануне, очередной раз выставив его с «чемоданом» за дверь, устав от его бегающего взгляда и многоярусных объяснений причин наших непростых отношений.

Так и сидела в обнимку с Лордом, мурчащим кошачьим найденышем, когда в дверь осторожно постучали. Я долго не открывала, но любопытство взяло вверх. Стучавший точно знал, что я дома. И вот на пороге с извиняющейся улыбкой стоял Аркадий, держа в руках крохотный букетик фиалок в горшочке. Я растерялась. В нелепом молчании прошло много секунд, пока я нерешительно отошла в сторону, как бы приглашая войти. Аркадий слегка поклонился и перешагнул порог.

Это был удивительный день рождения — насыщенный историями другого тысячелетия. За чашкой чая Аркадий начал рассказывать о пророчествах кельтов, чьей историей интересовался с детства. Я тогда очень удивилась столь страстной его речи в защиту забытого народа. Тихий невзрачный пенсионер ярко жестикулировал, вскакивал с места, раскрылял руки, показывая масштаб и величие кельтского жителя. В конце пламенной речи Аркадий сожалел, что, скорее всего, ему не суждено побывать в Ирландии, родине кельтов, и деликатно уточнил, нет ли у меня родственников в этой чудесной стране. Я отрицательно покачала головой.

— И тем не менее, дорогая Алиса, в каждом из нас присутствуют корни свободных странников. Ведь кельты стали странствовать по миру, покинув своё историческое место в результате засухи, а может, по зову сердца… На всякий случай, помните о балансе воды в организме, — таким пожеланием он завершил увлекательную историю неразгаданного народа.

Проводив его, я пару часов провела в поиске забытой книги и остаток ночи я погружалась в загадки истории, печатное издание, которое подарил мне Аркадий в давний день моего совершеннолетия.

И вот сейчас этот незаметный тихий человек, с глубинными познаниями затерянного мира, с тонким психологизмом, я ведь до сих пор не понимаю, как он тогда догадался о моем одиночестве перед тортом с нечетным количеством свечей, а теперь он лежит на полу в странной позе, будто у него сильно скрутило живот. Я заплакала, громко всхлипнув, и была выставлена мамой на площадку для предотвращения возможного соляного потока у остальных, потому что у двери Аркадия множилась толпа.

Полиция, скорая помощь, процедуры оформления — у меня подкашивались ноги от многочасового стояния в коридоре.

Когда тело увезли, представители закона удалились, соседи растворились, сожалея и охая, а мы вновь остались втроем — Матильда Ивановна, я и мама.

Матильда, выплакав весь суточный запас, вспомнив своего мужа, мужей подруг, покинувших этот свет, стала запирать одинокую квартиру на запасной ключ, любезно доверенный покойным еще при жизни.

И вдруг Матильда Ивановна, всплеснув руками, вновь вставила ключ в замочную скважину, в порыве открыла дверь и забегала по квартире, заглядывая под мебель, двери и шторы.

Мы не могли понять ее суетливость. Но когда и мама тоже, всплеснув руками, забегала по квартире в непонятных поисках чего-то, я подумала, что это эпидемия, и, не желая заразиться, попятилась на площадку. И в это мгновение нечто лохматое выскочило пулей из-под трюмо и в два скачка запрыгнуло мне на руки. Я онемела на секунду, потом вскрикнула и отбросила прочь шерстяной комок.

— Баська! — радостно завопила Матильда Ивановна и тут же начала неудержимо чихать, перемешивая «ох», «ах», чих и дыхание.

Баська — непонятной породы со́бак, прижав хвост и уши, вновь забился под трюмо.

— В общем, как хотите, дорогие мои, но вам его вытаскивать! — констатировала Матильда, — ключ вернёте позже, мне пора на пост.

Её последняя реплика напоминала озвучание контрабандных видеофильмов времен застоя, противный гнусавый измененный до неузнаваемости голос Матильды подчеркнул ее бессилие перед решением возникшего вопроса.

— Если мы притащим его к нам домой, — начала мама издалека, — то Лорд нас самих выставит за дверь. Думай, куда ты пристроишь это существо. Я безумно устала как после смены в больнице… в общем, я пошла… Если хочешь, налаживай с ним отношения, а я — пас.

Я осталась «один на один» с нерешаемой проблемой. Даже если мне удастся выманить Баську из укрытия, домой я не могу его принести, потому что… конечно, Лорда не хватит сердечный приступ, но нервы он нам помотает, а ночью может придушить это несчастное перепуганное создание. Лорд не посмотрит, что это собака… хотя, наверное, я как-то неправильно думаю о Лорде, уж не такая он и сволочь. Но максимум презрения мы получим в ответ, еще ультиматум объявит, как было однажды, когда я уехала, не предупредив и не попрощавшись на четыре дня. Лорд просто перестал есть, и как бы мама не ухищрялась с деликатесами, к миске он не подходил. Все последующие свои ночевки вне дома я согласовывала с Лордом, ставя его в известность.

А здесь такое! Чужое существо. Лорд умрет от ревности. Что же делать? У Матильды жуткая аллергия, в мой дом — нельзя… И хотя мне было безумно страшно, но в память о светлом безобидном человеке, Аркадии Исааковиче Фридмане, я решила, что останусь ночевать в доме покойного.

Конечно, к подобному решению я пришла с содроганием и не сразу. И даже, не веря в потустороньщину, я, тем не менее, пребывала в страхе. Можно было «не париться» — как любил говорить Павел, а просто запереть Баську в квартире, покормив утром. Но, когда я осталась одна и стала рассуждать вслух о вариантах собачьей жизни, Баська выполз на свет, по-пластунски преодолел расстояние от трюмо до моих ног и положил мохнатую мордочку на мою влажную туфельку. Внутри меня снова что-то сжалось, я вспомнила добрую улыбку Аркадия и дала собаке слово, что не оставлю его одного в эту ночь.

Я долго стояла у темного окна и смотрела на пустырь за дорогой. Как странно, что его еще ничем не застроили. В нашем районе, где борьба шла на сантиметры, этот пустырь — невероятная роскошь, примерно — более десяти тысяч квадратных метров. Я не являлась знатоком строительства или архитектуры, а уж тем более математиком-проектировщиком, просто по скромным моим представлениям там уместился бы гипермаркет с огромной стоянкой вокруг.

Пустырь, покрытый молодой порослью, которую каждый год усердно спиливали, был непригодным для народного гуляния, разве что «собачники» там «пасли» своих четвероногих «вездеходов», ютясь по узким тропкам.

Баська топтался рядом, наступая мне на ногу. Внезапно из темноты пустыря мелькнул свет. Я стала вглядываться.

Свет вспыхнул и погас вновь, будто кто-то играл фонариком, проверяя его пригодность. Мне ни к месту вспомнился чудесный фильм про нашу собаку Баскервилей, когда каторжник на болотах подавал сигнал Бэрримору. Забавно. Наверное, потерялся чей-то питомец, и его разыскивают, приманивая светом. Сигнал больше не повторялся, значит, все нашлись.

Мне нестерпимо захотелось курить. Я открыла окно. Щелчок зажигалки, и кончик моей сигареты кружочком отразился в боковом стекле распахнутого окна. И в тот же миг на «болоте», тьфу, на пустыре, вновь зажегся огонек и несколько раз помигал, будто радостно меня поприветствовал. Не отдавая отчета, я резко потушила сигарету о подоконник и замерла. Огонек больше не появился…

Чертовщина какая-то… Скорее всего, мое воображение после череды переживаемых за вечер эмоций — начиная с мебельного магазина и неудачной попытки купить матрас, потом изнурительная пробка, непонятный букет и смерть Аркадия — воображение придумало связь между фонариком из темноты и светом моей зажигалки.

Я закрыла окно и, продолжая оставаться в темноте, присела в кресло. Баська запрыгнул на колени и, как кошка, свернулся калачиком.

Надо бы поспать! Хотя я вряд ли усну, тем более сидя, но мозг требовал на время выключить любую картинку из вне.

Мне даже показалось, что я задремала, когда сквозь ватность услышала шорохи в квартире. Точно ледяной душ мгновенно окатил мое тело, в голове пульсировало настолько громко, что я перестала дышать, понимая, что не слышу ничего из-за помех внутри себя. Кто-то осторожно передвигался по квартире. Я открыла рот, чтобы закричать, но мое горло не выдавало никаких звуков… А Баська продолжал спать на мне. Парализация собственного тела не позволяла тыкнуть собаку, чтобы бы она подняла шум, от которого, возможно, проникший с перепугу сбежит.

А если не сбежит? А напротив… Я же не знаю мотива его прихода и степени агрессивности. Мне захотелось на всякий случай зажать рукой морду Баське, чтобы он, не дай бог, не издал никакого звука… И вдруг Баська громко всхрапнул, как взрослый дядька. От ужаса предполагаемых событий после чудовищного рычного всхлипа, я зажмурила глаза на секунду и сразу распахнула их обратно, потому что с закрытыми глазами еще страшнее.

Грохот упавшей табуретки, хлопок двери и квартира вновь погрузилась в ночную тишину… Вначале я мысленно поблагодарила Ангела Хранителя, потом Баську за театральный храп не вполне трезвого мужика, а за одно и невраждебного неизвестного, который скрылся так же таинственно, как и появился, не считая грохота табуретки.

Я сняла «балетки», потому что высохшая туфелька не приняла вновь привычную форму и при передвижении издавала характерный шаркающий подсвист. Я осторожно переложила Баську на кресло.

Тоже мне собака, она даже головы не подняла на звук упавшего предмета!

На цыпочках я пробралась к проему двери, выходящему в прихожую. Входная дверь не захлопнулась, высвечивая стройную полоску площадки перед кабинами лифтов. Сначала я прислушалась, настраиваясь на посторонние звуки… но тишина ночи будто тоже притаилась, подглядывая за мной. Если бы у тишины были глаза, мы бы встретились взглядами в световом промежутке двух миров — личного квартирного и общепользовательского.

Закрыв дверь на замок, я силилась вспомнить это движение, поворот металлического кружка. Похоже, мои пальцы прикасались к замку впервые, значит, я элементарно оставила вход открытым…

До первых лучей солнца я не смыкала глаза более чем на минуту.

Оставив сонного Баську в квартире, посредством прыжков через две ступеньки, с частотой зашкаливающего пульса я влетела в родной дом. От моего резкого появления Лорд, важно выходивший из комнаты, моментально выгнул спину и зашипел. В дивной позе он пробыл пару секунд и, оглядев меня с ног до лица, достойно вышел из положения. Его умению мгновенно переключаться в состояние полного равнодушия необходимо учиться, чтобы не сойти с орбиты здравого смысла.

Я вытащила маму буквально из постели и окатила эмоциями своего сумбурного монолога о ночном происшествии.

Мама, видимо, уже научилась у Лорда, по крайней мере, сохранять «мину при плохой игре». Предостерегающим жестом она велела мне заткнуться на время, пока вытягивала конечности, разминая суставы и восстанавливая кровотоки.

Продолжая гимнастические этюды, она сказала:

— Если это не игра твоей бессонницы, когда мозг частично отключается, и картинки из реальности становятся пятнами чертовщины, — мама любила обыденные слова представить в философическом варианте. — То… первое — кто-то из недобросовестных соседей решил поживиться. Ведь не секрет, чем занимался Аркадий, ценности у него имелись…

Я уставилась на маму, впитывая каждое слово. Но при звучании ее фразы, что «все, кому не лень, знали о его деятельности» — я громко хмыкнула, на что мама выразительно посмотрела в мои удивленные глаза.

— Ну разумеется, кроме тебя… Во всем доме только ты самый ненаблюдательный и нелогичный человек. Если Аркадий всегда был желанным гостем для всех, значит, люди его за что-то уважали. Аркадий, к твоему сведению, мог всё! Достать недоставаемое, найти несуществующее, соединить несвязующее… И люди благодарили его. А так как он был страстным коллекционером… Аля! Ты же была у него в квартире всю ночь, я уверена, что никто из всех нас не удостаивался подобной чести. Далее прихожей никто не бывал, но и прихожую ты видела, это же комната чудес.

Я не стала добавлять еще минусов к своему имиджу, пытаясь объяснить маме, что не экскурсоводила по квартире Аркадия, я даже плохо помнила, что находится в холле его прихожей. Были картины, полочки с мелкими безделушками, очень красивое трюмо, люстра… Мне запомнились лишь многочисленные карты на стенах, как эпизоды великих открытий и кладоискательства.

— А что он коллекционировал?

Мама закончила зарядку, разведя руки в стороны.

— А вот этого никто не знает… Но ему постоянно посыльный приносил томики и, кстати сказать, в основном каталоги ювелирных изделий. Итак, идем завтракать и рассуждать.

— Если это ничтожество, решившееся пробраться в квартиру умершего, то вы его вспугнули. Он же был уверен, что дом пуст, а тут храп… Смешно, наверное, когда собака храпит, как мой последний муж… Ты же помнишь Олега, — мама заулыбалась, устремила взгляд своих шоколадных глаз куда-то за окно и перестала наливать чай, замерев с нежной улыбкой на губах. Я залюбовалась ее преображением и затаила дыхание. Пусть ее путешествие в прошлое продлится дольше.

Но здравомыслящая привычка, не улетать надолго в облака фантазий, вернула маму на землю значительно раньше, чем могла.

— Так вот… Воришка был уверен, что квартира пуста, значит, он знал, что Аркадий умер, потому что одинокий пожилой человек обычно ночью спит в своей кровати.

— А во-вторых?