Бесплатный фрагмент - Средневековье: забытая история Запада

ВВЕДЕНИЕ

Согласно расхожему представлению, после падения Римской империи Европа погрузилась во тьму средневекового невежества. Этот кошмар длился без малого тысячу лет. Итальянские гуманисты, а позже французские мыслители эпохи Просвещения, это время представляли смесью варварства, мракобесия, бессмысленного и бесконечного насилия. Оттого и века были названы средними, как в конце XVII столетия их нарек скромный немецкий составитель учебников Христофор Келлер. То есть когда-то существовала блестящая античность, потом — не менее величественный Ренессанс, а между ними кровавой дырой зияло не пойми что. Провал, не имеющий даже собственного наименования. Просто средние века. Или, как их раньше еще называли, темные века. Потерянное для человечества время.

Так родился и вот уже четверть тысячелетия благополучно существует в массовом сознании не только европейцев, но и жителей других континентов и стран миф о примитивной и жестокой эпохе нищеты, убийств, тотального подавления личности. Как писал французский философ и политик Кондорсе, «Европа, зажатая между тиранией духовенства и военным деспотизмом, ждала в крови и в слезах того часа, когда воссияет новый свет, который возродит ее для свободы человечности и добродетелей». То есть миллионы человек много веков только тем и занимались, что «зажатые» ждали, когда найдется какой-нибудь герой и освободит их. Бедняги. Они штурмовали Иерусалим и бились с варварами, пускались в безрассудно отважные плавания на край света и за его пределы, создавали потрясающей красоты храмы и утонченные философские системы, что было под силу лишь гениям и героям. И все это время продолжали безмерно страдать в ожидании героя-спасителя, который почему-то задерживался. По мнению высокомерной эпохи Просвещения. На самом деле такой «освободитель», конечно, был. Только не в конце эпохи, а в начале ее, и даже за несколько веков до начала. Его как раз и звали Спаситель. Христос.

Спустя полтысячи лет после крестной казни Иисуса, на развалинах античности, родилась та самая «невозможная», уникальная цивилизация, просуществовавшая более тысячи лет. Цивилизация, где бок о бок с людьми жили лешие и русалки, скакали яростные, но сентиментальные единороги, грешили загадочные онокентавры, а по ночам безнравственные и злокозненные ведьмы на метлах слетались на свои шабаши. Цивилизация, в которой наш мир, «юдоль скорби», был нераздельно связан с «тем», потусторонним горним миром, миром идеалов, правды и справедливости. Цивилизация и государства, целый субконтинент, бывший, по большому счету, единой церковью. Где власть императора была не менее религиозна, нежели власть папы. Где светское и церковное переплелись до полного слияния. Где потустороннее постоянно вторгалось в повседневность и, собственно, было ее частью.

Именно в это время сформировалась современная карта Европы, ее основные институты, началась история большинства европейских стран. Поняв ее, может быть, нам будет проще осмыслить и нынешний запад нашего континента, с огромным разнообразием стран, народов и культур, раздираемых противоречиями, но стремящихся к объединению. Увидеть всю современность Средневековья. Как современны нам банки и национальные границы, города и европейские языки, книгопечатание, игральные карты, Санта Клаус (он же святой Николай Мирликийский), летоисчисление, часы, бумага, помолвка и венчание, дошедшие до нас неизменными вплоть до символов отдельных слов, и многое, многое другое. Мы обмениваемся рукопожатиями, снимая при этом перчатку, подаем руку даме при выходе из автобуса, не задумываясь о смысле этих жестов. А они своими корнями уходят в ту же самую эпоху. Она — ключ к пониманию сегодняшних проблем, наше общее детство, к которому надо возвращаться постоянно, как возвращаются к истокам.

Попробуем на мгновение взглянуть на эпоху в глобальном масштабе. В то время, наряду с христианскими странами, в мире существовал еще целый ряд великих цивилизаций: исламская, китайская, японская, индийская, империи Мезоамерики… Находились они примерно в одинаковых условиях с аналогичным во многом уровнем развития общественных и политических институтов, экономики. Со своими, конечно, особенностями, но примерно на одной ступени. Причем Европа была отнюдь не передовой, уступая и арабам, и китайцам. И все же нации и культуры в конце XV века, как и в предыдущие столетия, по-прежнему продолжали свой исторический путь в рамках строя, который можно назвать феодальным или сеньориальным. Похоже, он был готов продолжаться еще много, много столетий, и наша сегодняшняя жизнь не сильно бы отличалась от XIII века. Но христиане, европейцы инициировали тектонический сдвиг мирового масштаба. Причем, вероятно, важнейший его исток стоит искать в христианстве с его рационализированной теологией и покровительством наукам в университетах, а также в свободных городах, с их коммунами самоуправления. Ведь другие слагаемые «цивилизационного прорыва» — варварские племена, воспринявшие монотеистическую религию, и античное наследие — вполне были присущи и мусульманской культуре. Но только европейцы смогли сформировать принципиально иную «матрицу», которая в течение столетий трансформировалась в современную технологическую цивилизацию, позже распространив ее на весь мир. Исток ее именно там, в средних веках.

Постараемся же более пристально вглядеться в это загадочное, иногда жестокое, но всегда чарующе-волшебное время.

Часть 1. ПРОЛОГ

Сначала несколько слов о Европе. С точки зрения сегодняшнего человека, может показаться странным, но корнями Европа уходит на Восток. Еще в незапамятные времена греческие племена, перекочевав из региона между Кавказом и Ираном, осели на самом западе Азии — в Ионии. Им было суждено «родить» одну из самых фантастических идей в мировой истории. Идею о полисе как объединении равных и о человеке как носителе политических свобод, данных ему по праву рождения. Идея вместе с ее носителями легла в основу греческой и позже европейской цивилизации. Ее реализация породила Античность.

Второй «компонент» для создания современной Европы тоже имеет чисто азиатское происхождение. Это христианство. Не случайно после распада Римской империи 4 из 5 важнейших христианских центров находились на Востоке и были со временем захвачены мусульманами.

Да и само слово «Европа» пришло с Востока. Оно имеет семитское происхождение, и поначалу служило финикийским морякам для обозначения заката. Согласно греческому мифу, Европой звали дочь Агенора, царя Финикии, на территории которой сейчас находится Ливан. В нее влюбился Зевс. Превратившись в быка, он похитил Европу и, переплыв с ней море, остановился на Крите. От Зевса у Европы родился сын Минос — царь-просветитель и законодатель, который после смерти стал одним из трех судей Аида. В новом значении слово «Европа» начали употреблять с VIII века до н. э. Так, благодаря грекам, обитатели западной оконечности азиатского континента стали «европейцами».

Этот субконтинент всегда населяло огромное множество народов, отличающихся друг от друга до полной противоположности. Жители жаркой Испании и суровые обитатели норвежских фиордов, живые, солнечные итальянцы и сумрачный немецкий гений. Тем не менее, так получилось, что вскоре после начала своей великой истории европейцы оказались объединены, — под властью Римской империи. И в дальнейшем, разлетевшись на множество отдельных «фрагментов», они веками пытались объединить свои страны в рамках империи или иного единого государственного организма. Карл Великий, Наполеон и даже Гитлер… Последняя попытка происходит на наших глазах в виде создания Евросоюза. Несмотря на первоначальные успехи, увы, пока трудно судить, насколько она окажется удачной и не канет ли в лету, подобно империи Карла.

А теперь вкратце о том, что происходило на европейском пространстве после краха великой Римской Империи.

Глава 1. РАЗРУШЕНИЕ АНТИЧНОСТИ. ВАКХАНАЛИЯ СМЕРТИ

Пятый век нашей эры. Римская империя превратилась в огромное поле боя, на котором в смертельной схватке сошлись, с одной стороны, «римские» армии, наиболее боеспособную часть которых составляли романизированные германцы, а, с другой, рвущиеся в Империю до зубов вооруженные те же самые германские народы. И не только они.

476 год н. э. Преторианская гвардия во главе с германским наемником Одоакром, взбунтовавшись, низлагает последнего римского императора Ромула Августула. Одоакр отказывается от императорского титула и отсылает инсигнии, символизирующие власть, в Константинополь. На этом великая Римская империя прекратила свое существование. За исключением относительно небольшой территории на востоке известной как Византия.

Когда впервые могущественный вождь вестготов Аларих захватил и разграбил Вечный город, даже святой Иероним, ненавидевший Рим, был потрясен и трое суток, уединившись в пещере где-то в горах Палестины, беспрестанно молился. «Мой голос дрожит, и от рыданий перехватывает горло. Мертвых всего света мы горько оплакали… люди во всем мире, ныне живущие, в скором времени умрут», — писал он. После этого Империя протянула еще несколько десятилетий, прежде чем ее великая история подошла к финалу. Многие решили, что наступает конец света. Собственно говоря, они не ошибались. Блестящий мир античности кончился, наступало НЕВЕДОМОЕ, полное разрушений, страхов и страданий. Неведомое, в котором дожить до «естественной» смерти удавалось немногим. Даже сам Одоакр, ставший первым варварским королем в Риме, был убит королем остготов. Причем прямо на примирительном пиру. Теодорих разрубил его мечом от ключицы до бедра. Брата Одоакра, убегавшего от преследователей, застрелили из лука, жену уморили голодом, сына казнили… Что ж, нельзя было верить никому. Время было такое. «Золотой якорь рода человеческого» — как называли Рим современники — оборвал цепь и утонул. А сам «род человеческий», гонимый «роком событий», понесся по воле волн.

А вот что происходило в 6 веке на Апеннинском полуострове. Все города Италии разрушены. Милан снесен до основания. Рим лежит в руинах. Из миллиона человек, населявших могущественнейший город мира, в живых осталось едва 50 тысяч. На некогда прекраснейших площадях лангобарды сеют хлеб и пасут свиней. Плодороднейшая область Компания превратилась в пустыню. Римское право повсеместно отменено, государственная и административная системы — уничтожены. Местные муниципальные органы прекратили свое существование. Наступило смутное время.

Утонченных античных аристократов либо убили, либо превратили в рабов. Хозяевами земли стали представители варварских племен, пришедших с востока. При всех своих различиях, они сходились в одном, — радикальной бесчеловечности, как в поступках, так и во внешнем облике.

Так, например, лангобарды представляли собой звероподобных существ с огромными всклокоченными бородами и лицами, измазанными зеленой краской. Не менее дикими были вандалы, и многие другие покорители Европы, которым, по большому счету, нечего было предложить ей, кроме меча. Но хуже всех были гунны. Поначалу они мало кому были известны, поскольку, по словам писателя 5 века Приска, «…жили по ту сторону Меотийских болот (Азовского моря) — в нынешней Кубани», т.е. на самом краю тогдашней Ойкумены. Но вскоре они захватили Скифию и двинулись дальше на запад, став на века настоящим «бичом Божьим» для всей Империи. По свидетельству Аммиана Марцеллина, «своей дикостью гунны превосходили все мыслимое. Они покрывали щеки новорожденных глубокими шрамами, чтобы на лице не росли волосы. Они уродливы, шириной своих плеч внушают ужас и их скорее можно принять за двуногих животных. Пищу они не готовят, питаясь кореньями и сырым мясом, которое лишь согревают, положив на лошадь наподобие седла. С лошадей же они не слезают почти никогда, даже если едят или спят. Одеждой служат сшитые шкурки полевых мышей, которые они носят, не снимая, пока те не истлеют от ветхости». Надо полагать, гунны были не только страшны, но и издавали дикий смрад. Подытоживая сказанное, автор отмечает: «… это невиданный дотоле род людей, поднявшийся как снег из укромного угла, потрясает и уничтожает все».

Варварские воины действительно выглядели страшно: они надевали себе на лицо собачьи головы, как бы превращаясь в волка или бешеную собаку; идя в атаку, рычали по-медвежьи или лаяли, подобно свирепым псам; от охватившего их неистовства вгрызаясь зубами в край своего щита. Предводители варваров, которых называли королями, нередко пили из чаш, сделанных из черепов поверженных врагов. Эти короли и их воинство, как отмечается в источниках того времени, были неуязвимы, свирепы, бесстыдны (то есть у них отсутствовали какие бы то ни были нравственные представления), а также весьма пристрастны к оргиям.

Разгромив остатки Римской империи, варвары приступили к истреблению друг друга. Предаваясь этому увлекательному занятию, огромные конгломераты племен перемещались так активно, словно это были современные туристы, приехавшие в Европу на шоппинг. Так всего за 10 лет вестготы «посетили» Италию, потом Галлию (нынешняя Франция), далее — Испанию, а затем отошли назад — в Аквитанию. Гунны же «прошлись» по большей части Европы, переместившись сюда через Прикаспий и Кубань аж из Китая, где были известны под именем хунну или сюнну. В то время как вандалы, аланы, свевы, вестготы разоряли Иберийский полуостров, на севере территорию бывшей империи рвали на части скандинавы, саксы, юты. Они захватили Британию, выдавив бриттов, часть которых, в свою очередь, бежав, переправилась через Ла-Манш и завоевала Бретань. Гунны разгромили и отбросили алан, аланы давили на остготов, остготы на вестготов. Подчас целые народы в 200 тысяч душ, за неимением плавательных средств, теснились на берегах рек, лишенные возможности перейти их. Разгром — бегство — завоевание разгромленными более слабых соседей и так далее по цепочке: ситуация типичнейшая для всей истории раннего средневековья.

Война всех против всех, уничтожение государства, экономики, инфраструктуры вызвали повсеместный голод, а вместе с ним и эпидемии. Вот как выглядела Испания в описании епископа Иллирия: «На Испанию набросились варвары, с не меньшей яростью обрушились заразные болезни… Голод свирепствует столь жестокий, что люди пожирают человечину. Матери режут детей, варят и питаются их плотью. Дикие звери, привыкшие к человечине, набрасываются даже на живых и полных сил людей, не довольствуясь мертвечиной, они жаждут свежей плоти. Война, голод, болезни и звери как четыре бича неистовствуют во всем мире, и сбываются прорицания Господа нашего и пророков его».

Мы еще не раз встретимся с этими «четырьмя бичами», — они будут кошмаром проклятья довлеть над человечеством всю тысячелетнюю историю средневековья.

А вот что писал о Галлии того же времени епископ города Оша: «…Немало гибло в засадах врагов, но не меньше — из-за насилия, творимого народом. Те, кто сумели устоять перед силой, пали от голода. Господин вместе со своими рабами сам оказался в рабстве. Многие стали кормом для собак, другие сгорели в домах, охваченных пламенем. В городах, деревнях, виллах, вдоль дорог, здесь и там — повсюду смерть, страдание, пожарища, руины и скорбь. Лишь дым остался от Галлии, сгоревшей во всеобщем пожарище».

В центре некогда великолепного античного мира — на территории нынешней Италии — дела обстояли не лучше. Как пишет хронист Павел Диакон, «многолюдные некогда деревни и города оказались погруженными в полное безмолвие из-за всеобщего бегства. Бежали дети, бросив непогребенными тела родителей, родители же бросили еще теплыми своих детей. Если кому-то случалось задержаться, чтобы погрести ближнего своего, то он обрекал себя самого на смерть без погребения… Время вернулось к тиши, царившей до сотворения человека: ни голоса в полях, ни свиста пастуха… Земля тщетно ждала жнеца, и виноградные гроздья оставались висеть до зимы. Поля превратились в кладбища, а дома людей — в логовища диких зверей».

И даже за морем, точнее, за проливом не было никакого спасения. Англосаксы разбили ополчение бриттов и опустошили Логрию, — государство на юго-востоке Англии, сердце острова, на месте современного Лондона. «Печальное зрелище! — восклицал современник. — Повсюду на улицах, среди камней поверженных башен, стен и святых алтарей лежали тела, покрытые запекшейся красной кровью, словно их раздавил некий чудовищный пресс, и не было для них иных гробниц, кроме развалин домов или внутренностей диких зверей и птиц небесных… Иные из несчастных, — продолжал он, — были загнаны в горы и безжалостно вырезаны. Другие, изможденные голодом, вышли и покорились врагу, готовые принять вечное рабство за кусок хлеба, если только их не убивали на месте. Некоторые отправлялись за море, громко сетуя… Другие остались на своей земле и, охваченные страхом, вверили свои жизни высоким холмам, укрепленным и неприступным, густым лесам и приморским скалам».

Этот кошмар продолжался несколько веков кряду. Но все же даже среди них особняком стоит VI век. А в нем чудовищные полтора десятилетия 536—551 гг. Многие историки их считают худшими за всю историю человечества!

…Все началось с сильнейшего извержения гигантского супервулкана где-то в Исландии. Полтысячи лет назад Везувий похоронил Помпеи, но та давняя трагедия казалась лишь небольшой неприятностью на фоне развернувшегося апокалиптического действа. По свидетельству Прокопия Кесарийского, потрясенным народам явилось величайшее чудо: «весь год солнце испускало свет как луна, без лучей, как будто оно потеряло свою силу, перестав, как прежде, чисто и ярко сиять. С того времени, как это началось, не прекращались среди людей ни война, ни моровая язва, ни какое-либо иное бедствие, несущее смерть».

На целых полтора года Европа и Ближний Восток погрузились в непроглядный мрак. Солнце почти исчезло, что стало очевидным свидетельством наступающего конца света; говорили, будто оно больше никогда не будет сиять, как прежде. На земле воцарились страшные холода, подобных которым не знала античность. Сегодня такое воздействие на климат вулканических выбросов ученые называют «эффектом ядерной зимы». Последствия были поистине ужасны. Толпы нищих людей кутались в жалкое тряпье, жались друг к другу, пытаясь хоть как-то согреться. Но тщетно. В Европе царил его Величество Холод. Он уравнял множество некогда цветущих самобытных территорий, низведя их до однообразной бесконечности. Вместо них теперь была ледяная пустыня размером с целый субконтинент. Дул нескончаемый заунывный ветер, время от времени сменяясь лишь на буйство вьюги, и только поземка в сумерках заметала остатки руин и едва заметные следы немногих уцелевших.

Сегодня мы забыли, как выглядит настоящий холод и насколько он страшное испытание. Мы не знаем, что к нему невозможно привыкнуть. К голоду еще можно, а к холоду — нет. Только подчиниться. Он проходит через тебя насквозь, не задерживаясь, и помутневшее сознание чувствует его каждой клеточкой, каждым органом, каждым миллиметром замороженного словно бревно, но по-прежнему пронзаемого болью организма, который еще недавно был Тобой. От Тебя же не осталось ничего. Одни инстинкты. И то самые примитивные. Тут главное — выжить. Как? Для начала — не дрожать. От этого только холоднее. И не терять надежду на приход тепла. Увы, в те страшные зимы дождаться его довелось далеко не всем. Сошедший по весне снег обнажил жуткую реальность: в городах и селах, на улицах и в домах повсюду валялись неубранные трупы. Ночью их обгладывали одичавшие собаки и забегавшие из леса и тоже ошалевшие от холода и бескормицы волки.

Результатом беспрецедентных заморозков стал тотальный неурожай и страшный голод, угрожавший стереть с лица земли всю цивилизацию. Вскоре к нему добавился еще один всадник Апокалипсиса: мор. Точнее, чума. Начавшись в Египте, она очень быстро достигла Константинополя, после чего распространилась по всей тогдашней ойкумене. Вымерло от трети до половины населения Византии, поэтому чуму назвали Юстиниановой, по имени тогдашнего императора ромеев. В иные дни только Константинополь лишался 10 тысяч жителей. Оставшиеся в живых беспомощно шептали строки из Откровения Иоанна Богослова: «Она отворила кладязь бездны, и вышел дым из кладязя, как дым из большой печи; и помрачилось солнце и воздух… Так видел я в видении коней и на них всадников, которые имели на себе брони огненные, гиацинтовые и серные; головы у коней — как головы у львов, и изо рта их выходил огонь, дым и сера… От этих трех язв, от огня, дыма и серы, выходящих изо рта их, умерла третья часть людей…».

Впрочем, природные катаклизмы вовсе не остановили массовых убийств. Войны продолжались. Жизнь шла своим чередом. Та же Византия, несмотря на голод, мор и отсутствие Солнца, на западе вела яростные битвы с готами, а на востоке — с сасанидским Ираном. Франки завоевали Южную Бургундию и Прованс. Привычно бесчинствовали гунны…

Всего же на территории современного Ближнего Востока за несколько лет погибло 100 миллионов человек, в Европе — 25 миллионов. Даже отдаленная Ирландия была опустошена, лишившись не только множества граждан, но и королей и святых. Параллельно, в 540 и 547 годах в разных частях света опять произошли мощнейшие извержения вулканов с эффектом, аналогичным 536 году. Хаоса добавили землетрясения, одно из которых в 539 году полностью уничтожило Антиохию. Не лучше дела обстояли и в отдаленном Китае, север которого, например, потерял до 80% населения, и в других частях света, рассказ о которых выходит за рамки нашего повествования. Воистину, это была катастрофа планетарного масштаба.

*** *** ***

Молох разрушения уничтожил экономические связи, городским жителям стало нечем платить за товары, поставляемые сельской округой и импортируемые издалека, что вызвало повальное бегство оставшихся в живых горожан в деревни и, как следствие, полнейший упадок культуры, искусств, ремесел, производственной сферы, — всего того, что давал город. Разрушению городов способствовало и то, что чаще всего завоеватели не хотели селиться в них, а предпочитали жить в более близкой им сельской местности. Великолепные памятники, настоящие шедевры архитектуры использовались лишь как каменоломни. Это неудивительно, ведь камень больше не умели добывать и обрабатывать. Безразличный к полезному труду и, тем более, к творчеству варварский мир занимался единственным доступным ему занятием — утилизацией.

Однако, именно эти варварские племена, терроризировавшие Европу и, казалось бы, ни на что, кроме убийств, не способные, через несколько веков явят миру ярчайшие образцы добродетели, благочестия, святости; украсят Землю непревзойденными в своей возвышенности готическими соборами и утонченными, стройными и всеобъемлющими философско-теологическими системами, объясняющими устройство мира и место каждой твари в нем. Как это нередко случается, падение в бездну сменилось взлетом в небеса.

А пока выжившим оставалось лишь хоронить своих мертвых. Общие потери были просто чудовищны. Для наглядности попробуем сравнить их с самой разрушительной войной в истории человечества и с самой пострадавшей страной. Речь идет, разумеется, о Второй мировой и о СССР. Его потери составили примерно 20% от общего количества населения, что дает нам все основания говорить о демографической катастрофе. Потери же европейского населения после окончания эпохи античности никто достоверно подсчитать не смог, но, по оценкам, его численность сократилась с 75 до 28 миллионов человек, — почти в три раза или на 75%! То есть это была всеевропейская трагедия, по масштабу как минимум не уступавшая мировой войне. Так рождался Новый мир. В великой крови и страданиях. Впрочем, Новый мир всегда рождается в крови.

Глава 2. ПОЯВЛЕНИЕ АРАБОВ. ОКОНЧАТЕЛЬНЫЙ РАСПАД РИМСКОЙ ИМПЕРИИ

С середины 7 века на южных рубежах бывшей империи появляются арабы. Всего за нескольких десятилетий они завоевывают всю Северную Африку и Испанию. Единая средиземноморская цивилизация, которую сформировал Рим вокруг «маре нострум» («нашего моря»), завершила свое существование. В той Империи не было деления на Африку, Европу, Азию, — все они составляли единое целое. «Мы, обитающие от Фасиса до Геракловых Столпов… теснимся вокруг нашего моря, словно муравьи или лягушки вокруг болота» — писал Платон. С еще большим основанием эти слова можно отнести к эпохе Рима. Тогда враждебные варварские территории начинались за Рейном. С разрушением средиземноморского единства европейский субконтинент постепенно становится субъектом истории.

Африка, бывшая богатейшей провинцией Римской Империи, навсегда выпала из европейского мира. Катастрофические последствия этого события сегодня каждый может наблюдать сам, сравнив, скажем, уровень развития инфраструктуры, сельского хозяйства, уровень благосостояния населения в Тунисе или Египте с Испанией и Лазурным берегом Франции. А ведь две тысячи лет назад дела обстояли с точностью до наоборот: провинция Африка была более развитой, нежели северный берег средиземноморья. Более того, по сей день уровень комфорта и обустроенности на африканских землях по-прежнему значительно ниже тех, древних, римских показателей. Да и не только римских. Вспомним, что во время Второй пунической войны карфагенский полководец Ганнибал повел свои войска на Рим через территорию современного Туниса, Алжира, Марокко и далее через Испанию. Так вот они шли по панафриканской дороге, протянувшейся с востока на запад через весь континент. Наличие такой магистрали характеризует в целом уровень развития территории. А в римскую эпоху ее ждал подлинный расцвет. Повсюду были парки, облагороженные ландшафты, благоухали прекрасные сады, великолепные города были средоточием наук и искусств. Здесь буквально слеп глаз от белизны роскошного мрамора общественных зданий, били фонтаны чистейшей холодной воды, доступной каждому путнику, богатство и благополучие определяли весь уклад жизни. На этом райском фоне не удивительно, что именно эти благодатные земли стали важнейшими центрами монашества и отшельничества. Что поделать, такова противоречивая человеческая натура.

Откуда появились арабы? Для современников практически ниоткуда. Никто о них толком ничего не слышал. Ведь всего лишь в сентябре 622 года никому не известный Мухаммед бежал из Мекки в Медину. Это сейчас мы знаем, что хадж пророка стал великим событием, положившим начало мусульманской цивилизации. А тогда он не привлек внимания, тем более в Европе. Но всего через 14 лет после смерти Магомета, арабские войска разбили византийскую армию на берегах реки Ярмук, захватили Дамаск и Иерусалим. Еще через несколько лет они уже полностью контролировали Сирию, Палестину и Египет. За двадцать лет вся персидская держава склонилась перед оружием арабов, за тридцать — Афганистан и большая часть Пенджаба. Затем они обратили свои взоры на Запад. Меньше чем через сто лет после того, как арабы вышли за пределы своей пустыни, они достигли Атлантического океана, захватив огромные территории, и, преодолев тысячи километров, дошли до самого Тура во Франции. Даже Пиренеи не стали для них преградой.

Арабское продвижение на Запад было остановлено только в 732 году, всего в 250 километрах от Парижа, когда дед Карла Великого мажордом Карл Мартелл под Пуатье разбил войско Омейядского халифата во главе с Абдуром Рахман ибн Абдаллахом, несмотря на двукратное превосходство последнего. Христианская община в арабско-мусульманской Кордове отпраздновала это событие как победу «европейцев», — то был первый в истории признак общеевропейского сознания и чувства.

Значение битвы при Пуатье трудно переоценить, особенно учитывая то, с какой легкостью арабы захватывали гигантские территории и преодолевали тысячекилометровые расстояния, разгромив две сильнейшие державы того времени, — сасанидский Иран и Византию. Пало королевство вандалов, оккупирована Испания, захвачена Аквитания. Легкая арабская конница, перемахнув через Пиренеи, уже топчет поля и виноградники благословенной Франции. Казалось, никто и ничто не могло противостоять колоссальному государству, протянувшемуся от Испанской марки до Китая. Вот что об арабской армии пишет историк Гиббон: «Победоносный поход длиной в тысячу миль дошел от Гибралтарской скалы до берегов Луары; его повторение на такое же расстояние привело бы сарацинов на равнины Польши и высокогорья Шотландии; Рейн ничуть не более непреодолим, чем Нил или Евфрат, и арабский флот легко мог войти в устье Темзы». Не будь той победы при Пуатье, «возможно, сейчас бы в Оксфорде преподавали толкование Корана», а люди никогда бы не узнали величайшего творения европейцев, — современной технологической цивилизации. Равно как и не менее великого средневековья с его Монте-Кассино, Нотр Дам де Пари, Фомой Аквинским и Данте.

Арабы были остановлены, но ценой уничтожения остатков античности. Именно в тот момент, в течение буквально сотни лет был разорван единый мир, концентрировавшийся вокруг Средиземного моря. Мусульмане не только отторгли от него колоссальные территории на юге, востоке и западе, но и парализовали всякую торговлю, из-за чего южная Европа окончательно пришла в упадок. Западное Средиземноморье, превратившись в «мусульманское озеро», перестало быть главным средством коммуникации огромного региона, важнейшим путем торгового и культурного обмена.

Для христианства арабские завоевания стали настоящей катастрофой. Были уничтожены три из пяти патриархатов — Александрия, Антиохия и Иерусалим; все великие церкви Северной Африки прекратили свое существование, уцелела только коптская в Эфиопии и Египте, которой удалось сохранить немногие опорные пункты. Земли, на которых зародилось христианство, оказались полностью утрачены.

Запад оказался в блокаде и был вынужден опираться исключительно на собственные силы, при этом постоянно отвлекая свои скудные ресурсы на отражение разрушительных набегов. Разрозненная Европа еще тысячу лет будет противостоять непрекращающемуся давлению мусульманского мира. Окончательно угроза будет снята только в 1683 году, когда турки-османы осадили Вену и почти взяли ее, но все же, в конце концов, были наголову разгромлены объединенными польско-немецко-австрийскими силами. Европа Леонардо да Винчи и Коперника, Галилея и Шекспира, Европа, в которой в тот момент трудился великий Ньютон, была спасена.

Глава 3. ПОСЛЕ КАТАСТРОФЫ. НА РУИНАХ РИМСКОГО МИРА

В VI веке на место утонченных римлян окончательно пришли германцы. Но что представляло собой германское общество? Это была когорта воинов, доблестных мужей и «юношей с орлиным взором». Настоящее мужское общество свободных людей, спаянных доблестью, храбростью, честью. Попадал в него лишь свой, соплеменник, через инициацию, поклявшись перед товарищами над обнаженным мечом. И не было в мире ничего священнее той клятвы. Но право на нее еще надо было заслужить. После тяжелых испытаний община сообща выбирала достойных, и на народном собрании старейшины вручали юношам щит и копье. До того они были лишь частицей семьи, после того — племени.

Личное достоинство добывалось только на поле боя, в безудержной атаке, кровавой сече. Ее возглавлял вождь, король, которому все были бесконечно преданы. Место в бою было местом в обществе: и там, и там знатность зависела от близости к вождю. Он всегда был самым смелым, сильным, находчивым. Он знал: дать слабину — значит навсегда остаться обесчещенным. Но если вдруг случалось невозможное, если враг одерживал победу, а вождь погибал в битве, оставшиеся в живых завидовали мертвым: им приходилось влачить жалкое существование в постоянном унижении и всеобщем презрении.

Инициация имела у германцев сакральное и магическое значение. После нее, например, люди получали возможность обращаться в зверей. Дело в том, что, согласно распространенному тогда мнению, каждый человек имел своего двойника, который мог менять внешность и обращаться в животное. При этом он приобретал от зверя не только облик, но и физические, и даже моральные качества. Христианство долго боролось с такими представлениями, но они пережили все Средневековье, лишь немного трансформировавшись. Они жили в легендах об оборотнях, в «звериных» прозвищах, которыми награждались особенно храбрые воители (например, Ричард Львиное Сердце), в геральдике.

Воинский образ жизни германцев находил свое отражение в языке того времени. В нем полностью отсутствовали такие понятия, как милосердие, мир, прощение, любовь к ближнему. Не было даже их эквивалентов. Поэтому попытка первых христианских миссионеров донести подлинный смысл христианского учения любви и мира изначально была обречена на провал. Чтобы без нужды не возбуждать кровожадные инстинкты новообращенных, из первого перевода Библии на готский язык даже пришлось изъять «Книгу Царей», изобилующую сценами насилия.

Как вынудить народы, у которых насилие было возведено в ранг сакрального, для которых кровная месть была как гражданским, так и религиозным долгом, а оружие имело магическую и религиозную ценность, — как их вынудить принять религию любви и прощения? Тут компромиссы неизбежны. И первые миссионеры пошли по этому весьма скользкому, но единственно возможному пути. Не удивительно, что лучше всего германцы усвоили образ Христа воинствующего и победоносного, образ Бога армий, хорошо запомнили всадников-мстителей из Апокалипсиса, огромной популярностью пользовались слова «Не мир я принес вам, но меч» и святой Михаил, сошедшийся с воинством Князя Тьмы в апокалиптической битве и победивший его, свергнув с небес на землю. Но образ страдающего Бога, воплотившегося в сыне человеческом, германцы отвергли.

Так что принятие ими христианства в раннем средневековье не привело к глубокому изменению духовного мира варварских племен. Язычество вовсе не исчезло, давая место новой религии; напротив, это христианству пришлось приспосабливаться к язычеству. Произошло взаимопроникновение мировоззрений, что видно на примере обрядов. Так в суде справедливость своего дела доказывали либо принесением клятвы, либо в ходе поединка; клятву же приносили либо на Библии, либо на обнаженном мече. Установление знака равенства между оружием и Евангелием — типичное проявление слияния римско-католической церкви с германским язычеством. В дальнейшем оно станет основой для возникновения рыцарства, военно-монашеских орденов, сформирует дух средневековья в целом.

Языческие боги и в дальнейшем не прекратили своего существования, но превратились в злых и опасных демонов, которые, однако, были слабее единого Творца. Такая трансформация происходила как у германцев, так и у других народов, скажем, норманнов. Какое-то время Христос уживается со «старыми» богами, ведь еще не совсем ясно, кто сильнее. И очень долго, много веков, даже искренне уверовавшие в Христа, в особо сложных ситуациях продолжают обращаться к Тору, Одину и другим богам. На всякий случай.

Изменение уклада жизни

Уничтожение городов, переселение людей «на землю», в деревни предопределило весь облик средневековой цивилизации. Она была аграрной. Но аграрный характер общества не означает какого-то приоритета сельского хозяйства. Оно деградировало вместе со всей экономикой: были уничтожены системы орошения, забыта агротехника, многие технологии и орудия труда; в итоге немногочисленному населению, уцелевшему среди войн и других несчастий, урожая в лучшем случае хватало лишь для выживания. Запасов никаких не было, и в случае малейших проблем с погодой (или военными действиями) разражался ужасный голод.

Экономическая катастрофа усугублялась и фактическим отсутствием коммуникаций. Дороги в античном понимании перестали существовать (за исключением небольших фрагментов, оставшихся со времен Римской Империи). По большей части они заканчивались за пределами населенных пунктов. Главным (и самым скоростным) средством сообщения на целое тысячелетие стали реки.

В этом хаосе уничтожения, однако, очень быстро — уже к началу 6 века — начинают появляться первые протогосударства, постепенно в общих чертах формируя карту Европы, которая дожила до сего дня. Так англосаксы осели в Британии, франки — в Галлии, бургунды — в Бургундии, вестготы стали хозяевами Испании, а остготы — Италии, на севере которой появилась провинция Ломбардия, названная по имени осевших тут лангобардов. На обломках Западной Римской империи возникло шесть «варварских» королевств: Бургундское, Вандальское, Вестготское, Остготское, Свевское и Франкское. Но вливание в европейский мир новых народов (так называемых варваров) будет происходить еще долго, вплоть до XI века.

Вышеупомянутые государства были неравнозначны. Если, например, Вандальское королевство представляло собой лишь небольшую территорию вокруг знаменитого некогда Карфагена, то Франкское уже в начале VI века, благодаря дипломатическим и военным усилиям Хлодвига, превратилось в огромное государство, включающее в себя земли современных Франции, Швейцарии, Бельгии и других стран. В конце V века его официальной религией Хлодвиг избрал католицизм. Таким образом уже тогда, в самом начале средневековья, четко обозначилась важнейшая страна эпохи, — Франция. Ее роль ненамного уступает роли Рима в период античности. Достаточно сказать, что европейская знать, например, те же англичане, несмотря на весь антагонизм и Столетнюю войну, говорили между собой на французском языке.

Падение нравов

В те времена естество человеческой натуры словно вырвалось из плена. Взрыв, выплеск наружу смертельной для окружающих сущности человеческой, не сдерживаемой более ни моральными установками, ни культурой, ни общественными запретами. Человек мог себе позволить абсолютно все. Он и позволял. Другой вопрос — как долго это «все» продолжалось? В обществе было как в диком лесу, только еще опаснее. «В те времена было совершено множество преступлений… и каждый видел справедливость в своей собственной воле», — писал епископ VII века Григорий Турский. И действительно. Вот лишь самые краткие иллюстрации к сказанному, позаимствованные нами у французского историка Анри Пиренна:

— Все короли вестготов, за редким исключением, приняли смерть от ножа наемного убийцы.

— Хильперих II взошел на франкский престол в 715 г., а в течение 25 лет до этого ни один франкский король не доживал даже до совершеннолетия. Это объясняется разгульной жизнью, постоянными дебошами и развращенностью принцев, которым дозволялось практически все. Большинство из них, безусловно, были просто дегенератами. Хлодвиг II умер безумным.

— Суд при правлении Меровингов представлял собой настоящий притон.

— В целом короли являли примеры клятвопреступления, лжесвидетельства и вероломства.

— Теодагат приказал убить собственную жену.

— Мужчины бездельничали и прозябали в праздности в ожидании новых военных походов, и совершенно невиданное падение нравов стало повсеместным. Они были постоянно пьяны — это было их нормальным состоянием.

— Женщины подбивали любовников убивать мужей.

— Весь уклад жизни снизу доверху был пропитан пьянством, буйством и дебоширством, алчностью и жадностью, супружеской неверностью и развратом, жестокостью, изменой и вероломством.

— Все продавалось за золото.

— Продажность и мздоимство были распространены и среди духовенства, причем даже среди монахов.

Европа: стремление к единству

Как уже говорилось, несмотря на бесконечные войны с языческими и полуязыческими племенами, христианский мир, еще сам в большой мере варварский, уже с 6 века начинает попытки самоорганизации. А вместе с ними приходят и мечты об объединении Европы или хотя бы ее части в рамках Империи. Почему именно такая форма казалась предпочтительной? Во-первых, по-прежнему актуален был пример Рима, и воссоздание его еще очень долго находилось в политической повестке дня, а во-вторых, империя мыслилась как модель Царствия Божьего на земле, а, следовательно, наилучшая из всех возможных.

Задача построения европейской империи облегчалась тем, что, какие бы политические противоречия не раздирали государства и отдельных феодалов, европейское единство существовало все средневековье. Его важнейшими элементами был латинский язык, на котором общались представители разных народов; религия и культурное пространство, где достижения одних очень быстро становились достоянием других, неважно, идет ли речь о литературном жанре, архитектуре или особенностях церковного уклада.

Однако на пути осуществления идеи строительства империи как царства Божия было немало трудностей.

Трудности формирования государств

Государства того времени представляли собой, скорее, некий плавильный котел, в котором еще только предстояло родиться новому миру. В них удивительным образом уживались остатки античности (которая, несмотря ни на что, так полностью и не умерла), христианство и древние племенные традиции, верования, культы, привнесенные варварами. Так, например, во многих местах господствовал столь чуждый римлянам принцип персональности права. То есть не существовало единого закона, распространяющегося на всех жителей того или иного королевства и даже небольшой территории, города. Каждый отвечал перед судом по законам своего рода или племени. Скажем, за насилие над девушкой римлянину полагалась смертная казнь, в то время как бургунд или франк отделывались небольшим штрафом. В то же время свободная женщина, живущая с рабом, для «римской» части населения де-юре оставалась свободным человеком со всеми правами, а для варварской — становилась рабыней и, следовательно, прав не имела. Такая юридическая неопределенность приводила к полнейшему хаосу, неразберихе и дезорганизации всего общества. Довольно быстро стало понятно, что «так жить нельзя». Этому способствовало то обстоятельство, что одной из важнейших функций короля в то время было отправления правосудия. И, значит, ему лично, разбирая судебные тяжбы, регулярно приходилось пребывать в центре правового хаоса. Попытки юридически-правовой унификации способствуют становлению государств.

Другой проблемой, препятствующей этому процессу в эпоху раннего средневековья, является исчезновение самого духа государственности, так характерного для античности. Страны — оптом и в розницу — большими и малыми частями, отдельными городами и деревнями продавались, дарились, делились между разными родственниками. Их можно было заложить или проиграть. Например, когда франкский король Хильперик женился на вестготской принцессе Галесвинте, на следующий день после бракосочетания он преподнес ей в качестве традиционного «утреннего дара»… пять городов южной Галлии, среди которых был и такой немаленький и известный по настоящее время город как Бордо.

Время от времени, конечно, случались объединения территорий. В силу разных причин. Это могло быть отстранение от власти короля Хариберта его кузеном Дагобертом по причине откровенного безумия первого. Или же — самый знаменитый случай — «собирание» земель Карлом Великим.

Разумеется, столь «легкий», почти анархичный подход к государству, его постоянные дележки не мог не стать причиной постоянных конфликтов, перерастающих в войны. Они велись по любому поводу и стали одной из характерных особенностей средневековья.

Часть 2. ПЕРВАЯ ИМПЕРИЯ НОВОЙ ЭПОХИ

Строго говоря, будущий император не был даже королевских кровей. Его отец — Пипин Короткий — был всего лишь мажордомом (т.е. управляющим, главой королевской администрации, если говорить современным языком). Однако он сумел убедить папу Захария, что корона должна принадлежать тому, кто обладает реальной властью, т.е. ему. Вскоре архиепископ Майнца Бонифаций короновал его, а беспомощный король Хилдерик был низложен и закончил свои дни в монастыре. 28 июля 754 года сам папа Стефан II совершил помазание короля, а заодно его жены и двух сыновей — Карла и Карломана, даровав им, кроме того, титул римских патрициев.

Карл взошел на престол после смерти отца. Правил, как тогда говорили, не слезая с коня. За время его правления территория франкского государства многократно расширилась, и составила первое после падения Рима государство огромных размеров. На Рождество 800 года Карлу была вручена алая орифламма — знамя возрожденной Римской империи, после чего он принял императорскую корону из рук папы Льва III. Перед могилой святого Петра (держащего, как известно, ключи от Рая) сам папа римский преклонил перед ним колени, приветствуя его как Августа. Отныне король франков должен был вести к спасению весь христианский мир.

Тем самым, как тогда многие считали, было положено начало созданию Европейской империи, аналога Римской, сменившего ее всего через три с четвертью века. И действительно, королевство франков, бывшее лишь слегка «модернизированным» племенным союзом, превратилось в единый политический организм огромных масштабов, не имевший себе равных со времен Рима. Не в последнюю очередь такая трансформация стала возможна в результате продолжения заложенной еще отцом Карла Пипином линии на союз с папой. Отсюда и помазание, и императорская коронация.

Побочным явлением такого союза была борьба с лангобардами для защиты папских интересов. Завершилась она уничтожением королевства и присоединением его к владениям папы. Правда, формально владельцем этих территорий считался апостол Петр. Так, собственно, возникает «государство святого Петра», т.е. папское государство. Параллельно с Апеннинского полуострова вытесняется Византия.

Надежды на восстановление Римской империи были не так уж беспочвенны, как может показаться на первый взгляд. Для этого, в первую очередь, нужен был союз с Византией, которой в то время правила императрица Ирина. К ней-то и прибыло в начале 802 года посольство Карла. Идея была проста: заключить брак и воссоединить два государства, получив в итоге несколько урезанный Рим. Ну а там, чем черт не шутит, может быть, даже приняться за арабов.

Ирина была вовсе не против такого предложения. Ее нетрудно понять: казна пуста, везде упадок и нищета, постоянная угроза государственного переворота. Да и то сказать, из своих 50 лет 22 года она вдовствовала в удушливой атмосфере византийского двора, в окружении женщин и евнухов, а тут такой видный мужчина, перепрыгивающий сразу через двух коней. Ведь про него рассказывают, что он высок и очень красив, прекрасный охотник с приятным певучим голосом и сверкающими синими глазами. И пусть себе дворцовые сплетники нашептывают, мол, варвар, не умеет даже писать, одет в странную холщовую тунику с красными крест-накрест повязками на ногах, говорит на непонятном языке…

Разумеется, придворные от такой перспективы пришли в ужас: как, воссоединиться с грубыми варварами-франками? Наследникам Рима? Так что в последний день октября 802 года Ирину арестовали, низложили и отправили в монастырь. Год она проплакала, кляня свою судьбу, а потом умерла.

*** *** ***

Самостоятельно воевать Карл начал достаточно поздно — в 27 лет, подавив мятеж западных аквитанцев и басков. Вскоре после этого умирает его брат Карломан и какое-то время уходит на улаживание внутренних дел, связанных с наследством и борьбой различных группировок. Умиротворив всех недовольных, Карл в 772 году начинает самую долгую и кровавую войну в своей жизни — против саксов. Официальная причина — почитание ими демонов. Требовалось, чтобы саксы отвергли демонов, приняли таинства христианской веры и объединились с франками. Но саксам родные демоны, очевидно, были ближе пришлых завоевателей. Объединяться они не захотели. Пришлось целых 33 года (!) воевать.

Параллельно, с 791 года в течение 12 лет ведется тяжелейшая война с аварами. В те же годы создаются королевство Аквитанское и испанская марка как плацдармы в борьбе с мусульманами. Буквально вся жизнь короля и императора состоит из военных и военно-политических предприятий, и большую часть своего 46-летнего правления Карл сражался минимум на двух, а то и на трех и более фронтах, — военных походов не было только в 790 и 807 годах.

Карл подавляет многочисленные мятежи, в течение шести лет воюет с могущественной Византией, присоединяя Истрию, Венецию, Далмацию, вступает в схватку с норманнами, громит лютичей и бриттов, и даже принимает участие в мусульманских усобицах (на стороне губернатора Сарагосы против эмира Кордовы). О последнем эпизоде мы еще поговорим, поскольку благодаря выдающемуся литературному произведению «Песнь о Роланде», эта незнаменитая война приобрела эпический характер.

Непростую жизнь короля, помимо бесконечных войн и проблем строительства империи (необходимо было практически на ровном месте создавать новые государственные структуры) «разнообразили» многочисленные заговоры. Карл постоянно был в походах, и возможностей для подготовки переворотов у недоброжелателей было более чем достаточно. Таков был, например, заговор горбуна. Т.е. его возглавил злобный карлик-горбун, незаконнорожденный сын самого Карла Пипин Горбатый. Но, как и остальные подобные замыслы, он был вовремя раскрыт. Однако, император карлика практически помиловал (его всего лишь сослали в монастырь). Да еще несколько человек были ослеплены, трое казнены. По тем временам обошлось практически без репрессий.

Каков был характер войн Карла? Случалось по-разному. Иногда боевые действия заканчивались, даже не начавшись, ввиду устрашения противника, как это было в войне с Баварией, но очень часто столкновения носили крайне жестокий характер. Так, например, обозленный вероломством саксов, Карл вынудил выдать зачинщиков очередного мятежа и принародно казнил их. А «зачинщиков» оказалось много, — 4500 человек! Этот акт вошел в историю как Верденская резня (по иронии судьбы именно здесь, в Вердене, внуки Карла вынесут окончательный приговор его империи, поделив ее на три части).

Известие массовом убийстве в Вердене потрясло не только современников, но и их далеких потомков. Спустя одиннадцать веков, в 1935 году по приказу рейхсфюрера СС Генриха Гиммлера в Вердене был построен мемориал в память жертв репрессий. Он представляет собой комплекс из 4500 стоящих вертикально необработанных камней.

Или вот, война в Паннонии (регион в Центральной Европе). С аварами и гуннами. Теми самыми гуннами, жестокими и ужасными, веками сеявшими смерть по всему континенту. Но времена были уже не те. И все-таки 8 лет беспрерывных сражений. «Сколько пролито крови, можно судить по тому, что в Паннонии не осталось в живых ни одного ее обитателя, а место, в котором находилась резиденция кагана, не сохранило и следов человеческой деятельности. Вся знать гуннов в этой войне была перебита, вся их слава — предана забвению», — пишет современник. История племени завершилась. Это было настоящее воздаяние за все то зло, что они причинили. Их деньги и награбленные за долгое время сокровища были захвачены. Франки же обогатились. По мнению Эйнгарда, они «законно исторгли у гуннов то, что прежде гунны незаконно исторгали у других народов».

К концу правления Карла Великого произошло формирование сословий воинов и крестьян. Все его подданные, находящиеся в прямом подчинении у суверена — короля, считались воинами. Все должны были служить с оружием в руках, каждый свободный мужчина — потенциальный солдат, и он либо сам, либо в составе отряда, набираемого его сеньором, должен участвовать в военных походах государя. Походы осуществлялись с весны до осени, поскольку лошадям нужна трава для пропитания.

Крестьяне же добиваются от сеньоров ряда свобод, благодаря чему сельское население переходит в категорию свободных людей, тем самым освобождаясь от барщины, а сеньоры оказываются вынуждены или смириться с уменьшением своих владений, или проводить политику повторного закабаления. Второй вариант был реализован только на востоке Европы и стал еще одной причиной размежевания Западной и Восточной ее частей и отдаления их друг от друга.

ГЛАВА 4. НЕ ТОЛЬКО МЕЧ. КАРОЛИНГСКИЙ РЕНЕССАНС

Конец 8 века н. э. Вот уже 4 века подряд идет яростное сражение между европейцами и ордами варваров, волна за волной накатывавшими из темных глубин необъятного евразийского континента. Варварские нашествия в течение последних трехсот лет дополняются беспрерывными войнами между европейскими государствами, а также постоянными междоусобицами баронов, графов, герцогов и прочей знати. Римская империя давно, увы, превратилась в руины и почти забыта. Война стала самым естественным, обыденным явлением. Война везде, война всюду.

Как можно представить себе четыре века войны? На шкале истории это расстояние, отделяющее эпоху первого русского царя из династии Романовых Михаила от наших дней. Представьте, если бы мы все это время воевали. Постоянно. Со всеми. С кровью, ужасом, мучениями. Без всякой надежды на мир. Именно так проходила человеческая жизнь в то время.

Но как часто бывает, «там, где опасность, идет и спасенье»: один из самых великих воинов того времени, почти полвека проведший в военных походах и, следовательно, внесший свой вклад в формирование «ужаса», о котором шла речь, стал, пожалуй, первым за много веков правителем, использовавшим свою власть для развития культуры, искусства, образования. Это был Карл Великий, а изумительное в своей неожиданности явление получило название Каролингское Возрождение. Оно стало первым, самым ранним провозвестником той великой средневековой культуры, которая сформируется позже, только лишь через 300—400 лет.

А началось все с двух событий. Во-первых, на древних землях франков Карл основал новую столицу — Ахен, Он мечтал сделать ее «будущим Римом». А, во-вторых, в нем была создана «Палатинская (Дворцовая) Академия», — небольшой кружок любителей наук и исторической древности. В том кружке Карла звали Давидом, поэта Ангильберта — Гомером, а руководил им уже упоминавшийся Алкуин, он же «Флакк» (Гораций).

Конечно, над кружком веял миф великой античности. Отсюда и новые имена его членов, да и само название «Академия», — калька с платоновской Академии. Но кружок не был просто имитацией. В нем собрались лучшие умы своего времени, перед которыми стояла задача не подражать, а, изучив, превзойти славные деяния предков. Превратить двор в Ахене в «Афины даже прекраснее древних, ибо теперь они будут облагорожены учением Христовым» (Алкуин). Нужно отметить, что Карлу удалось собрать культурную элиту не только со всех концов своей обширной империи, но и привлечь представителей других стран, — ирландцев, англосаксов, испанцев. Он даже выписал из Италии певчих и поручил им обучать франков. Но голоса последних были так грубы, что итальянцы сравнивали их с ревом диких зверей или со стуком телеги по бревенчатой мостовой.

Наибольшего расцвета культурный ренессанс достиг на севере Империи, в монастырях и церквях, расположенных между Сеной и Везером. Одна из их важнейших его заслуг заключалась в копировании трудов античных и христианских авторов, многие из которых дошли до нас исключительно благодаря усилиям скромных монахов. В то время многие монастыри превратились в настоящие типографии. Сегодня нам сложно оценить всю грандиозность труда безвестных переписчиков. Но попробуем представить, что за годы каролингского Возрождения вручную пером было переписано 50 тысяч экземпляров Библии! Примем во внимание, что для переписывания всего одной Книги Книг одним человеком требовался год напряженного, физически очень тяжелого труда. А ведь переписывалась не только Библия. Да и издания те — не чета современным книгам. Это были роскошные произведения искусства из телячьей кожи, украшенные разноцветными миниатюрами. К примеру, в Утрехтской псалтири их насчитывается 166. А Евангелие Годескалька, преподнесенное Карлу, выполнено на крашеном пурпуром пергаменте, а текст написан золотыми и серебряными чернилами.

Сегодня большинство самых ранних экземпляров произведений античных авторов, которые дошли до нас, датируются IX веком, а значит, Каролингским Возрождением. Не будь его, мы бы просто лишились многих произведений античной литературы и ее авторов.

В то же самое время был и еще один центр сохранения культурного наследия античности. Далеко-далеко от империи Карла. В Багдаде. Там сыну легендарного Гаруна аль-Рашида во сне явился прекрасный рыжеволосый юноша, который подсел к нему на кровать. Это был… Аристотель. Абдуллах аль-Мамун расспросил его о благе и других вещах. Ответы потрясли халифа. Так было положено начало арабскому Возрождению. Его центром стала первая исламская академия — Дом мудрости. Сюда с захваченных территорий доставляли рукописи античных авторов. За драгоценными манускриптами отправляли посольства и целые караваны в Византию и Индию. Сюда же прибывали лучшие интеллектуалы из Ирана, и Средней Азии. Главный переводчик Дома мудрости владел четырьмя языками и «зарплату» получал в зависимости от веса переведенных книг. Чистым золотом. Он перевел на арабский язык Платона, Аристотеля, Гиппократа, Галена и других авторов. Рядом с Академией была построена обсерватория, специалисты которой, в частности, измерили земной меридиан. Ошибка составила всего 1%. Так начался взлет арабской культуры, философии, науки. Через три столетия изумленная Европа заново откроет для себя эти спасенные тексты греческих гениев.

*** *** ***

Труд монаха-переписчика был не только тяжел, но и крайне опасен. В недрах древних текстов их подстерегал сам Сатана, а потому приходилось прибегать к специальным методам защиты от диавольских искушений и прочих напастей. Универсальных способов не было, каждый изобретал свои; например, клирики из Клюни (один из важнейших монастырей в христианском мире) в таких случаях, прежде чем взяться за перо, чесали рукой за ухом, на манер собаки, «ибо неверного по праву можно сравнить с этим животным».

Помимо сохранения античного наследия, в империи Карла впервые после античности начинают создаваться протогосударственные институты. Среди них даже зачатки системы социальной защиты. Один из капитуляриев, например, обязывает все «государственные учреждения», в том числе монастыри, безвозмездно предоставлять кров, хлеб, и воду любому путнику.

Каролингский Ренессанс охватил всю Империю франков, по расположению его наиболее важных центров мы можем видеть, что культура, ранее процветавшая в Средиземноморье, теперь перекочевала в центр и на север Европы. А большинство писателей и авторов того периода были по происхождению ирландцами, англосаксами или франками; другими словами, все они были родом из районов, расположенных намного севернее средиземноморья. Именно здесь отныне формируется ядро средневековой цивилизации.

Язык и литература

В качестве небольшого отступления. Во время Каролингского Возрождения не только переписываются книги, сочиняются стихи и прозаические произведения, но и совершенно незаметно даже для современников возникают новые литературные жанры. Например, такой популярный сегодня жанр как триллер. Только тогда он имел библейскую основу.

Около 780 года монах Беат из монастыря в Лиебане, неподалеку от Сантандера пишет «Комментарии» к Откровению святого Иоанна. Заметим, что ныне знаменитый Апокалипсис в то время был не очень распространенной книгой. «Комментарии» все изменили. Чистый Ад, ожидающий человечество еще на земле, был разъяснен Беатом в деталях и очень доходчиво, что и вызвало огромный интерес. Число иллюстрированных копий этого издания постоянно росло в течение IX–X веков. Тем более, что к 1000 году ожидался конец света (о чем мы еще поговорим), и в преддверии этого события тема Апокалипсиса выглядела как никогда актуальной. Художники украшали книгу все более реалистичными изображениями самых адских мук. Но апофеозом стали все же не книги, а… гобелен. Да какой! Самый большой в мире, длиной более 100 метров! Десятки, сотни страшных, мучительных сцен, выполненных по заказу Людовика I Анжуйского украшали, начиная с XIV века, стены замка одного из самых блестящих дворов Северной Европы. К этим сюжетам обращались и после окончания эпохи средневековья. Так, благодаря Беату, в Европе появился первый настоящий триллер.

Приблизительно в те же годы возникает и такой жанр как fantasy. Начался он с издания записок о плавании святого Брендана, ирландского монаха, куда-то на запад, возможно, к берегам нынешней Америки. Книга быстро стала бестселлером, выдержала много переизданий и продолжает публиковаться поныне, вот уже вторую тысячу лет. Это яркий, красочный рассказ о необычайном путешествии, в котором люди смогли преодолеть все препятствия и найти свою чистую землю, освещенную несотворенным светом. Правда, само путешествие состоялось еще за 200 лет до его описания, но тогда в этом не было ничего удивительного: цивилизация, по большому счету, была еще не письменная, в основном она полагалась на устную традицию.

В области лингвистики была проделана очень большая работа. Это касается как франкского языка, словарь которого был впервые составлен по личному указанию Карла, так и латыни. Последняя, по мнению «академиков», подверглась «одичанию», т.е. «нашествию» массы вульгаризмов, разговорных слов. Важно было вернуться к классической латыни, для чего был введен т.н. каролингский минускул, — новое, более простое и изящное начертание букв, распространившееся по всей Западной Европе. Кроме того, ранее все слова писались без пробелов, ни знаков препинания, ни переносов не существовало вовсе. Один, единый, слитный текст. Теперь же впервые появляются пунктуация, заглавные и строчные буквы, абзацы, а вместе с ними и правила латинского языка, которые с тех пор больше не меняются. Как свидетельствуют исследователи данного вопроса, такая разбивка текста впервые положила начало практике чтения «про себя», а не вслух. С другой стороны, возврат к «классике» стал концом латыни как общеупотребительного разговорного языка. Отныне латынь перестает быть народным языком.

Через 200 лет, однако, минускул забыли, предпочтя готический шрифт. Но, спустя еще 300 лет, во времена последнего, классического Возрождения, заново обнаружили. Петрарка и его товарищи, читая тексты античных авторов, записанных монахами тогда, во времена Карла, пораженные красотой и удобочитаемостью шрифта, начали его копировать. Правда, они считали, что это подлинные античные книги. Так возникли современные латинские буквы, к которым мы все привыкли. И таймс нью роман, и любые другие шрифты, которыми мы пользуемся ежедневно (например, шрифт антиква появился в монастыре Клюни, готический — в Монте-Кассино), все они — формы каролингского минускула.

Образование

В 787 году, после издания «Капитулярия о науках» по всему франк­ско­му го­су­дар­ству при каж­дом мо­на­сты­ре и епи­скоп­ской ка­фед­ре от­кры­ваются школы. В 802 году «Капитулярий» дополняет указ об обязательном образовании для мирян. Эти документы, в частности, обязывали каждого главу семейства отправлять сыновей в школу. Правда, данное указание не пользовалось популярностью и повсеместно саботировалось.

Впервые после многовекового перерыва появляются библиотеки. До нас дошли формуляры с записями, кому и на какое время выдана данная книга (почти как в современных библиотеках). Причем нередко отметка о возвращении отсутствует, — свидетельство того, что ничего не меняется в мире, хотя, конечно, «замыленные» читателями тысячу лет назад книги — большая потеря для историков.

Об­ра­зо­ва­ние со­сто­я­ло из двух сту­пе­ней: три­ви­у­ма (грам­ма­ти­ка, ри­то­ри­ка и диа­лек­ти­ка) и квад­ри­ви­у­ма (ариф­ме­ти­ка, гео­мет­рия, аст­ро­но­мия и му­зы­ка). А все вме­сте они со­став­ля­ли про­грам­му семи сво­бод­ных ис­кусств.

Основой служила грамматика. Как писал член «Академии», епископ Майнца Рабан Мавр, это «наука, которая учит нас понимать поэтов и историков, и искусство, благодаря которому мы правильно говорим и пишем». Наряду с собственно грамматикой изучались словообразование, литература и даже стихосложение.

Следующее искусство — риторика — нужна для того, чтобы «эффективно использовать светскую беседу в повседневной жизни». В нее входило умение выражать свои мысли не только вслух, но и письменно, а также основы юриспруденции и правила составления официальных документов.

То есть риторика — это не красноречие, часто совершенно пустое, в сегодняшнем понимании этого слова, а еще одно важнейшее искусство. Уметь выражать свои мысли, также как и понимать мысли других, — это то, что должно предшествовать всяческому изучению, любым наукам; то, что пригодится вам, в отличие от подавляющего большинства наук, везде и всюду, всю жизнь. Кстати, странно, во времена Карла, то есть в эпоху натурального хозяйства, людей учили тому, как составить официальное письмо, а сейчас, когда документооборот возрос в тысячи и миллионы раз, когда каждый из нас всецело зависит от работы других, — от ЖЭКа до властей всех уровней, такое знание считается излишним.

И, наконец, логика (диалектика), согласно Мавру, — это наука понимания и, следовательно, наука наук. Кроме всего прочего, она включала в себя искусство ведения дискуссии. Логика важна для проверки того, верно ли ты строишь текст, не допускаешь ли какую-то ошибку и т. д. Таким образом, логика — это еще и искусство толкования и интерпретации текстов. Важнейшая на самом деле вещь. Без нее ничто не имеет смысла. Ну, какой прок от того, что вы прочли от корки до корки «Войну и мир», если вы в ней ничего не поняли или же — самый распространенный вариант — поняли совершенно не то, о чем хотел сказать автор. Ведь люди сегодня даже не пытаются понять текст и правильно его интерпретировать, считая его и так интуитивно понятным. От этого возникает непонимание и огромное количество конфликтов, не говоря уже о проблемах в обучении.

Семь искусств и составляли базис, освоив который человек мог переходить к изучению естественных дисциплин, музыки или чего-то еще. Он просуществует все средневековье, но исток его возрождения после античных времен здесь, в каролингском ренессансе.

Унификация

Очень важная часть нововведений Карла, — приведение различных государственных систем и институтов к единому стандарту.

Во-первых, было устранено персональное право, то есть правовая система стала едина для всех жителей территории. Также было записано обычное право всех народов, проживавших во Франкском государстве, и изданы 65 капитуляриев, положенных в основу юридической системы.

Во-вторых, была проведена финансовая реформа, и учреждена единая денежная система, в основании которой лежала серебряная монета — денье. Тем самым фактически была основана денежная система всего Средневековья.

В-третьих, введена система мер и весов, эталоны которых были выставлены в королевском дворце.

В-четвертых, что тоже очень важно, к «единому знаменателю» были приведены Библии. Ибо поскольку в те времена каждый экземпляр книги был уникален, да еще и переводчиков было много, то разночтений в священных текстах было более чем достаточно и неясно, какой текст действительно священный, а какой — нет.

Также св. Бенедиктом Аньянским был разработан «Монастырский капитулярий», несколько изменивший «Устав» Бенедикта Нурсийского и ставший образцом уставов для множества монастырей в течение будущих столетий.

Часть 3. ПОСЛЕ КАРЛА: РАСПАД ВЕЛИКОЙ ИМПЕРИИ ФРАНКОВ

В 814 году великий Император умирает. Он передает самую могущественную империю христианского Запада в руки своего сына — Людовика Благочестивого. Целиком. Неразделенную. Но всего через два года Людовик делит ее между своими тремя сыновьями. Объединению Европы — а империя франков включала территории современных Франции, Германии, Италии, Швейцарии, Австрии, Бельгии, Голландии и даже Балеарские острова — на этот раз не суждено было сбыться.

В дальнейшем, в результате Верденского раздела в 843 году, на месте великой империи возникли Западно- и Восточно-Франкское королевства, ныне известные как Франция и Германия. Было еще и странное образование, — срединное королевство, которое, впрочем, вскоре распалось. Войны за его территории, например, такие как Эльзас и Лотарингия, будут идти следующие тысячу лет, вплоть до 1945 года.

Империя Карла Великого уходит в небытие. В 877 г. со смертью Карла Лысого приходит конец и Каролингскому возрождению. Общество, государство, жизнь в целом погружаются в пучину варварства. Почти такого же, как после распада Римской империи. Наступают Темные века. «Днесь вы видите гнев Господень… Запустели города, монастыри сожжены или лежат в руинах, поля зарастают травой… Сильный повсюду теснит слабого, люди уподобились морским гадам и жадно пожирают друг друга». Так говорили епископы Реймской провинции, собравшиеся в 909 году на свой съезд в Трозли.

А вот что пишет современник о распаде государства Карла Великого: «…придя в упадок, эта великая держава утратила сразу и свой блеск, и наименование империи; вместо государя — маленькие правители, вместо государст­ва — один только кусочек. Общее благо перестало существовать, всякий занимается своими собственными интересами: думают о чем угодно, одного только Бога забыли».

Издание законов прекратилось. В Германии сразу после Карла, во Франции продержалось еще лет 70, после чего тоже угасло. Светскому праву нигде не обучали. Адвокатов упразднили, и всякий, кто имел власть, был судьей. А поскольку большинство властьимущих (они же судьи) не умело читать, они были не в состоянии прочесть даже свой собственный приговор. Никто не знал, что там записал единственный грамотный из присутствующих, какой-нибудь диакон. Между тем, нередко возникала необходимость обращения к этим решениям через несколько лет (например, по вопросу межевания земель). Поэтому их письменное изложение было крайне важно. Увы… Более того, право, в большинстве случаев, возвращается к обычаю в его устной передаче, — колоссальный регресс. И даже само слово «Европа», «отцом» которой был назван Карл Великий, предали забвению.

Формирование нового мира: феодалы сменяют чиновников, к свободе стремятся все

«X век представляет ужасное соединение невежества, грубости и суеверия: науки буквально скрылись в монастыри, которые сделались их убежищем; монахи — только их хранители, но не истолкователи; нравственное состояние общества в таком же жалком и отчаянном положении; всеобщая грубость нравов дошла до высшей степени; приятное обращение, изящный вкус, все связи и сношения, украшающие жизнь, как будто покинули общество», — пишет один современный исследователь.

Подтверждений этим словам множество. О повсеместном упадке можно судить хотя бы по денежному обращению. Так, если Карл Великий ввел единую денежную систему с единым монетным двором, то уже сразу после его смерти «звонкую монету» начали чеканить графы округов, затем к тому же приступили отдельные города, а закончилось все настоящей финансовой вакханалией, когда «эмиссионным центром» мог стать кто угодно: отдельные монастыри, церкви и даже совсем мутные, непонятные конторы, существовавшие при немногочисленных рынках. Впрочем, особой необходимости в деньгах не было, в силу катастрофического упадка торговли. Свободная хозяйственная деятельность, как и денежное обращение, упали до самого низкого уровня, который когда-либо существовал. Дело дошло до того, что некий бравый джентльмен, укравший меч у самого графа Бургундского, так и не смог продать его, после чего вернул меч владельцу. Что произошло дальше с сим «джентльменом» история умалчивает.

В те годы настоящими, а не номинальными правителями на местах становились военачальники, сумевшие организовать сопротивление и как-то противостоять армиям вторжения. Гарантом безопасности становится не король, а его вассалы, которые, естественно, стремятся к независимости от сеньора. Вообще в Х-XI веках к свободе и независимости стремятся все: князья — от центральной власти, аббаты — от епископов, «еретики» — от церкви, горожане в коммунах — от территориальных сеньоров. Любой, кто владел крепостью, окруженной полями и лесами, создавал вокруг нее маленькое независимое государство.

Власть постепенно переходила от государства в частные руки; другими словами, страна все более и более распадалась на отдельные вотчины. Возглавили этот процесс самые могущественные люди того времени, — герцоги. Они теперь получали права на свои феоды не от короля, а по праву рождения. Власть стала собственностью, а ее источником — сами герцоги. Такое обособление произошло еще в начале Х века. А дальше распад пошел как цепная реакция: от герцогов отделились графы; от графов — бароны и т. д. вплоть до мельчайших суверенов. Каждый на своем клочке земли строил свое собственное маленькое государство. Страна, во главе которой по-прежнему стоял король, — помазанник Божий — в действительности распалась на ячейки, каждой из которых руководил абсолютно суверенный сеньор. Подобно королю, он являлся гарантом соблюдения Божьего мира и справедливости на своей территории. Законы для нее сочинял сам суверен, сидя в собственном административном центре — замке.

В это время (IX — X вв) шел процесс перехода от назначаемых королем руководителей территорий, управленцев, к наследованию этих территорий и становлению потомственной аристократии. Этому способствовало два обстоятельства. Во-первых, отсутствие дорог, регулярного транспортного сообщения, приведшее к фактическому разрыву коммуникаций и обособленности отдельных регионов. Европейские страны того времени стали напоминать архипелаги из сотен и тысяч средних, малых и мельчайших островков. А во-вторых, информационная изоляция этих островков, как от столицы, так и друг от друга. Увы, регулярное почтовое сообщение тогда осуществлялось всего по одной линии: между Венецией и Константинополем. Все. В самой Европе ничего похожего не было. В результате бароны, прелаты и даже короли вынуждены были передавать письма, указы и другие документы через нарочных. Лица же менее высокого ранга прибегали к услугам странников, паломников. А те, разумеется, никуда не торопились. К тому же никогда не было уверенности, что послание вообще дойдет. В дороге всякое могло случиться. Такое положение дел привело к тому, что действенной была только местная власть. И тут на авансцену выходили «управленцы». Они не имели возможности получить по каждому конкретному случаю указания из «центра», и были вынуждены брать всю ответственность на себя, действуя на свой страх и риск. При этом, разумеется, решения принимались с учетом собственного интереса. А этот интерес, он же стратегическая цель, заключался в закреплении территории за собой и основании независимой династии. Огромное количество самых знаменитых аристократических родов Европы начиналось именно в те незапамятные, Темные века и именно таким образом.

В результате сложилась ситуация, когда король — слаб, а феодалы обладают всем, кроме самого главного, — они не помазаны церковью на царство, а значит, их власть не была сакральной, «от Бога», они не могли быть посредниками между Богом и людьми. Установившийся порядок везде трещал по швам.

Атаки извне

Общий упадок усугублялся внешними обстоятельствами. Они были не просто плохими, а скорее, ужасными. Все южное средиземноморье, впрочем, как и восточное, и западное, было оккупировано арабами. Их флот господствовал по всей водной глади, беспрерывно нанося удары то в одном, то в другом месте. Были захвачены многие ключевые пункты: Сицилия, Сардиния, Балеарские острова и другие. Не прекращались попытки прорыва с территории Пиренейского полуострова вглубь континента. Европа в страхе отпряла от обустроенного средиземноморья, подавшись в центр и на север.

Но и там был тот же ужас и кровавый террор. Только на этот раз его обеспечивали викинги. Варяги, норманны. Их дружины огнем и мечом год за годом проходились по всем прибрежным городам. Юркие ладьи поднимались вверх по рекам. И негде было укрыться от них. Не раз и не два они подвергали разграблению Руан, Париж, Лондон, Йорк, Гамбург, Кельн, Тулузу и многие другие города. Целые области пришли в запустение. Дело дошло до того, что в качестве «отступного» норманнам пришлось выделить целую область. Она и поныне называется Нормандией. В отсутствие у франков и германцев флота противостоять викингам, казалось, было невозможно.

Своей жестокостью норманны внушали ужас. Пример тому — знаменитая оргия 1012 года, во время которой был забит костями съеденных быков епископ Кентерберийский. В саге упоминается один исландец, его еще называют «детолюбом», поскольку, вопреки традиции, он отказывался насаживать младенцев на копье. Невиданный в рядах суровых северных воинов слюнявый гуманизм так поразил его товарищей, что даже вошел в эпос.

Убийство епископа тоже не должно смущать, поскольку христианами викинги больше считались, чем были на самом деле. История сохранила для нас один любопытный документ, — письмо папы римского скандинавам. В нем он мягко отказывает в просьбе признать какого-то их товарища святым, замечая, что «какой из него святой? Он же попросту был убит в пьяной драке?». После описанной оргии прошло более полутора веков, но норманны по-прежнему были далеки от христианского духа.

«Вы должны возлюбить мир как средство для ведения новых войн. И короткий мир — больше долгого. Мой совет вам — не работа, а сражение. Мой совет вам — не мир, а война. Вы говорите — хорошо ли это освящать войну? Я говорю вам — хорошая война освящает все. Война и храбрость совершили больше великих дел, нежели любовь к ближнему. Что пользы в долгой жизни? Какой воин хочет, чтобы щадили его?», — эти слова, сказанные, правда, через тысячу лет, прекрасно характеризуют мировоззрение незваных варяжских гостей. И пощады от них ждать не приходилось.

А с востока — традиционной обители варваров — пришла не менее безжалостная, сокрушительная сила. На сей раз это были мадьяры, венгры. Они захватили Моравию и за короткое время предприняли 45 опустошительных набегов по всей Европе, разграбив Северную Италию, Саксонию, Баварию, Швабию, Галлию, дойдя аж до испанской Андалусии. Они перерезали такую важную транспортную артерию как Дунай, из-за чего товары из Византии и других стран Востока пришлось везти через Киев, что, правда, принесло процветание Киевской Руси. Большинство европейцев не без основания усматривали в венграх упомянутый в Апокалипсисе народ Гога и Магога, каким-то образом прорвавшихся из-за золотой стены на краю земли, и теперь несущих весть об Антихристе.

Итак, вторжения извне следовали одно за другим, или же все одновременно. Венгры, арабы, норманны год за годом, подобно разрушительному торнадо проходившие по Европе, сеяли смерть и разрушение. Вслед за ними приходили верные спутники — голод и эпидемии. Так опустошались огромные территории. Европа вымирала…

Неуклюжие королевские войска, тратившие огромное количество времени на сосредоточение (поскольку необходимо было дожидаться подхода воинских контингентов с отдаленных территорий), раз за разом показывали свою полную несостоятельность, вечно опаздывали и терпели поражения. Новая западная цивилизация, представляла собой в эту пору осаждаемую, а точнее, уже наполовину завоеванную крепость. Казалось, что шанс выжить у взятой в кольцо могущественными силами, раздробленной, да к тому же раздираемой внутренними противоречиями, Европы стремился к нулю. Она неминуемо должна была погибнуть.

Но как всегда в критические моменты европейской истории случалось почти невозможное. Появлялся тот, кто мог его совершить, невероятным образом старые враги становились союзниками, небольшие отряды стояли насмерть перед многократно превосходящими их силами. И побеждали! Так было при Фермопилах, так было при Марафоне, при Пуатье и еще много, много раз.

Глава 5. ХРИСТИАНСКАЯ ИМПЕРИЯ: ВТОРАЯ ПОПЫТКА

Предыстория

Через 100 лет после смерти Карла Великого положение восточно-франкских земель осложнилось. Причина тому — новые вызовы, на которые по-прежнему не было достойного ответа. Главным кошмаром для франков стали уже упоминавшиеся венгры. Подобно гуннам, раньше они обитали где-то в районе Азовского моря, впервые обнаружив себя в 833 году. Но уже в 906 году им удалось захватить Моравию, организовав на ее территории нечто вроде операционной базы для последующих стремительных и безжалостных атак по всей Европе.

В том же 906 году венгры вторглись в Саксонию, на следующий год — в Баварию, потом дважды (в 909—910 годах) в Швабию. Противопоставить оказалось нечего. Сопротивление лишь усугубляло разгром. Так, в 907 году под Пресбургом (Братислава) было уничтожено баварское ополчение, собранное маркграфом Лиутпольдом Пресбургским, а в 910 году на Лехфельде под Аугсбургом наголову разбито восточнофранкское войско во главе с королем Людовиком Дитя, который после разгрома заболел, и вскоре умер в возрасте 18 лет.

Тем временем внутри восточнофранкского общества шла ожесточенная борьба. В кровавых междоусобицах были полностью истреблены многие влиятельные рода, особенно во Франконии и Лотарингии. В борьбе за первенство наибольшие потери понесли знатнейшие семейства. Выжили лишь самые сильные и хитрые. Благодаря этим качествам вскоре они составили новую элиту. По своему драматизму и разрушительности для высшего класса это взаимное уничтожение можно сравнить разве что с войной Алой и Белой розы, случившейся на территории Великобритании через пять столетий. К сожалению, в германских землях в Х веке не нашлось своего Шекспира, чтобы увековечить ту грандиозную бойню. Век был Темным, поэтому страсти и катастрофы той поры давно забыты.

Нельзя сказать, что серьезность положения не осознавалась. Внешняя угроза в сочетании с кризисом элиты, — что может быть хуже! Мудрый король Конрад мучился в поисках выхода даже лежа на смертном одре. Его последние слова были: «у нас есть все, — могущественное войско, крепости, оружие, — за исключением лишь того, от чего все в конечном счете и зависит: королевского блага. Счастью сопутствуют благороднейшие нравы». В 918 году король умер… Его приемником стал герцог Саксонии Генрих I Птицелов (он узнал о своем назначении, предаваясь любимому занятию, — ловле птиц, оттого и прозвище). Вместе с ним саксы, против которых столько десятилетий воевал Карл Великий, впервые получили власть во всем Восточнофранкском государстве, — это был важный шаг к появлению на мировой арене такой страны как Германия.

Впервые, пожалуй, германское единство было продемонстрировано в 933 году в битве при Риаде. За год до этого собрание в Эрфурте приняло решение прекратить выплату дани венграм, что и было сделано в исключительно вызывающей форме. Мадьяры, разумеется, вызов приняли и не замедлили явиться с большим войском. Но времена изменились, и теперь им противостояла объединенная армия всех германских племен.

Генрих I повел в бой воинов под знаменем святого Михаила, одержал победу, что произвело сильное впечатление на всех германцев. А когда на следующий год он разгромил датского конунга Кнуба, принудив его выплатить дань и принять крещение, и тем самым ликвидировал последние остатки норманнской угрозы, стало ясно, что на востоке Европы появилась новая мощная держава.

Однако через пару лет Генрих I скончался, и по-настоящему заявить о себе на весь христианский мир новая держава смогла лишь спустя четверть века, уже при другом короле. Им стал Оттон I, коронованный в Ахене, в базилике Карла Великого.

Оттон I. Начало

И наступил день коронации. В воздухе витал дух Большого праздника.

Церемония состояла из нескольких частей. Сначала герцоги подняли нового правителя на руки и усадили на трон. По очереди они подходили к нему и приносили вассальные клятвы, присягая на верность. После этого последовала вторая, духовная часть церемонии. Оттон, одетый во франкское платье, вышел на середину церкви, где архиепископ Майнцский Хильдеберт представил публике «Богом избранного, некогда владыкою Генрихом назначенного и всеми князьями произведенного в короли Оттона» и призвал народ дать согласие на этот выбор, если он ему нравится. Народ выразил свое одобрение вскинутыми вверх руками и громкими приветственными возгласами. Тем временем короля подвели к алтарю, где лежали инсигнии -символы королевской власти: меч, плащ, скипетр и корона. Далее последовала их передача, освящение, помазание и, в завершении, коронация. Церемонию проводили два архиепископа — Майнцский и Кёльнский. Она включала в себя, в частности, повторное возведение на трон, на этот раз на мраморный трон Карла Великого в верхней галерее собора между колоннами. Духовная часть завершилась мессой.

И наконец, пришло время долгожданной третьей части, — коронационного пира. О его статусе можно судить хотя бы по тому, что техническими служащими выступали самые знатные люди империи, — герцоги. Лотарингский был камерарием (распорядителем пира), франконский — стольником (официантом), швабский — кравчим (начальником стольников), баварский — маршалом (следил за порядком и исполнением церемоний). Так прошел незабываемый день 7 августа 936 года.

Основание империи

Постепенно оправившись от разгрома, венгры опять попытались захватить Европу, и в 953 году пересекли границу. Их полчища огнем и мечом прошлись по Баварии, опустошив ее, дошли до Рейна. По словам хрониста, на этот раз варвары превзошли сами себя, устроив такую кровавую баню, что германцам грозило полное истребление.

К страшной резне, учиненной венграми, добавился кошмар гражданской вой ны. Швабия, Франкония, Бавария, Саксония сошлись друг с другом в братоубийственной схватке. Сражения шли даже в Лотарингии. Причиной стали претензии на трон со стороны Людольфа, старшего сына Оттона. Оскорбленный тем, что отец сделал своим наследником другого сына, он вместе с зятем Оттона Конрадом Лотарингским поднял открытый мятеж и призвал венгров на немецкую землю, чтобы вместе одолеть отца (!). Это была измена семье, родине, Богу. Князья, спешно созванные со всех концов германской земли, осудили Людольфа.

Венгры пришли вновь, и прошлогодний кошмар повторился с удвоенной силой. Оккупанты были многочисленны, как никогда раньше. Казалось, мадьярский дракон по-прежнему силен, и никто не в силах противостоять ему. Но жестокость вторжения образумила «горячие головы» и сплотила многих бывших оппозиционеров. Даже Людольф, осознав свое падение, в одиночку пришел к отцу и упал перед ним на колени, охваченный раскаянием. Прощение он получил, но «венгерская проблема» от этого отнюдь не уменьшилась. Важно было выиграть время…

Кто сдержит натиск? Истории было угодно, чтобы эта честь выпала Аугсбургу. Его оборону возглавил отважный епископ Удальрих. На требование нападавших сдать город по-хорошему, он ответил категорическим отказом, запер ворота и приготовился к битве. Начался штурм. Волна за волной. Но натиск непобедимых мадьяр раз за разом разбивался о стойкость защитников. Они не только обороняли стены, но и переходили в контратаки. Неизменно их возглавлял неустрашимый епископ.

Тем временем король спешно собирал войско. К оружию были призваны все немецкие племена, — саксы, швабы, баварцы, франки, богемцы. И грянул бой. Сражение состоялось в день св. Лаврентия, 10 августа 955 года, в долине Лехфельда, чуть южнее Аугсбурга. Как раз там, где 45 лет назад потерпел страшное поражение Людовик Дитя. На этот раз 10 тысячам германцев противостояло 50 тысяч венгров. Казалось бы, с неизбежностью история повторится. Ведь каждому немцу противостояло пять мадьяр. Но…

Битву начал сам король. Он мчался вперед, воздев к небесам победоносное священное копье! Согласно легенде, это было то самое знаменитое копье судьбы, кровью Христовой дарующее победу его обладателю. И все германцы знали, что сколь бы враг ни был силен, само провидение сегодня на их стороне. (Это священное копье Генрих I выкупил у короля Бургундии Родольфа II, отдав за него много золота, серебра, а также город Базель со всей округой).

Кровавая сеча стала великим уравнителем, заставив позабыть обо всех старых распрях, смертных обидах. Графы, герцоги, сам король сражались бок о бок с рядовыми общинниками. В битве особенно отличился Конрад Рыжий, — бывший герцог Лотарингский, разжалованный за измену. Он искупил свой грех, смыл его кровью. Ценой жизни… Накал ожесточения не уменьшился даже после окончания битвы, — все пленные были казнены. По обычаю того времени их жизнь закончилась либо в петле, либо на эшафоте, — деревья по всей округе были буквально увешаны телами недавних врагов. Правда, венгерскому полководцу Лехелю перед смертью Оттон, в качестве особой милости, разрешил сыграть на его любимом рожке.

Комментаторы единодушны в оценке: победа на Лехфельде затмила собой все прочие виктории, одержанные за последние столетия. Фактически она разрешила вопрос исторической важности: абсолютно дикие мадьяры, «враги людей и христианства», чья конница доходила до Кастилии, Бургундии и Южной Италии, были принуждены к миру, прекратили свои грабежи и осели на небольшом выделенном им участке земли, который сегодня всем нам известен как небольшая и тихая европейская страна Венгрия. На этом история противостояния не только венгров, но и варварских племен в целом и европейцев заканчивается. Оттон же одержал крупнейшую победу над язычниками, устранив самую страшную угрозу христианскому миру.

Здесь, на поле боя, вместо восточных франков и династии каролингов впервые на исторической сцене появляется немецкая нация, впоследствии одарившая мир невероятным созвездием гениев и героев. Боевое братство, сплоченность перед лицом смертельного врага превратили отдельные разрозненные племена, подчас с трудом понимавшие друг друга, в единый народ.

Правда, после поражения венгры еще какое-то время по инерции продолжали войну на границе с Баварией. Для ее безопасности Оттону даже пришлось создать две марки — пограничные области — одну в Альпах, вторую на севере на реке Энс, ее вскоре стали называть восточным округом — т. е. Ostarrichi, иными словами, Австрией.

Победа, явившаяся, по убеждению современников, величайшим триумфом Оттона, возвысила его и над предшественниками, и над другими королями. Согласно Видукинду Корвейскому, сама империя Оттона была обязана ей своим рождением: по его словам, во время торжеств войско провозгласило победоносного владыку «отцом отечества» и «императором». Автор называет Оттона освободителем Европы, подчеркивая уже сложившееся европейское единство. Конечно, прежние времена «солдатских императоров», когда армия сажала своих военачальников на главный трон Римской империи, давно канули в лету, и желание солдат нельзя было выполнить немедленно. Поэтому от Победы до основания Империи прошло целых 7 лет. Тем не менее, связь между этими двумя событиями очевидна.

Оттон на поле боя защитил не только Европу и ее народы, он защитил христианскую веру и христианскую церковь. А значит, и отношение к нему со стороны Святейшего престола резко изменилось. И если еще в 952 году первая попытка добиться императорской короны закончилась фиаско по причине противодействия со стороны папы, то через 10 лет все было иначе. Папа Иоанн XII сам в конце 960 года призвал Оттона к римскому походу и, соответственно, к принятию императорского титула. Конечно, у него были и собственные мотивы (в виде просьбы о помощи в борьбе с некоторыми враждебными феодалами, особенно с мятежным герцогом Беренгарием), тем не менее 2 февраля 962 года христианский мир принял коронацию Оттона в соборе св. Петра с воодушевлением, подтверждением чему служили одобрительные возгласы римлян, наблюдавших церемонию. В Европе появился новый император. И новое государство, — Священная римская империя. Получив императорскую корону, Оттон, как преемник Карла Великого, стал главой западного христианства.

О роли Священной Римской империи

Священная Римская империя стала настоящим лидером западного мира. Об уважение к ней и ее правителю говорит хотя бы тот факт, что на собрания, проводимые Оттоном (как, например, хофтаг в 973 году), помимо высшей знати со всех концов империи, прибывали многочисленные посланники из Рима и Византии, Руси, Венгрии, Болгарии, Дании, Богемии, Польши и даже Африки. Оттон Великий, по словам хрониста Видукинда, стал подлинным «королем народов».

Рим и Карл Великий — вот два идеологических истока нового государства. О нем уже много десятилетий мечтали христиане. Ведь именно имперские Рим и Аахен олицетворяли золотой век, то есть порядок и изобилие. Позже сын Оттона I Оттон II официально примет на себя титул Августа (формальное основание дала женитьба на византийской принцессе), а его внук Оттон III объявит «реновация империум Романорум», т.е. обновление, возрождение Римской империи и даже перенесет столицу в Рим, построив свой дворец на Авентинском холме. Впервые немец становится римским императором! Правда, в конечном счете, эксперимент закончился довольно печально, — в 1000 году римляне восстали, а вскоре монарх умер.

Однако Священная римская империя всю свою историю оставалась децентрализованной. Она объединяла несколько сотен самых разных территориально-государственных образований, а у ее императора даже близко не было той власти, какой обладали давние римские «коллеги». Достаточно сказать, что титул Оттона не был наследственным, а присваивался по итогам избрания коллегией курфюрстов, власть ограничивалась высшей аристократией Германии, а с конца XV века — рейхстагом, представлявшим интересы основных сословий империи. Кроме того, постоянно ощущалось противодействие со стороны Церкви. Иногда очень сильное. Дело доходило до открытых столкновений. Так в 1077 году в результате конфликта папа Григорий VII предал императора Генриха IV анафеме, после чего от него отвернулись все вассалы. В итоге Генрих (Император!!!) был вынужден зимой в одиночку отправиться из немецкого города Шпейер в папский замок Каноссу, расположенный в Северной Италии. Сотни километров пешком по горным альпийским тропкам и бездорожью, на пронизывающем ветру он шел за прощением. А потом еще трое суток стоял перед закрытыми воротами замка голодный, на коленях, в рубище, как простой паломник, пока его папа не принял и не простил. С тех пор выражение «отправиться в Каноссу» на языках многих народов мира означает униженно признать свое поражение, умоляя о пощаде.

Обычно этот инцидент трактуется как борьба между церковной и светской властью, известная как борьба за инвеституру, т.е. наделение клириков властью, шире — источник этой власти. Кто должен вручать им инсигнии — папа или император? Нужно, однако, принять во внимание, что само разделение власти на духовную и светскую отчасти надуманно. Ведь император сам — духовное лицо и помазанник божий. Поэтому все конфликты между «властями» проходили исключительно в рамках церкви, которая, собственно, и создала христианский Запад и европейское средневековье.

Но, несмотря на всю кажущуюся внутреннюю слабость и раздробленность, Империя (получившая в середине XV века свое полное название — Священная Римская империя германской нации) явила собой чудеса выживаемости, просуществовав почти 850 лет вплоть до 1806 года, когда ее упразднит Наполеон Бонапарт. Поскольку эпоха империй уже закончилась, сегодня можно с уверенностью сказать, что 850 лет является для этих государственных образований рекордом, по крайней мере, в Европе.

Внутренняя аморфность, однако, не помешала Священной Римской империи, буквально с момента ее появления стать главной силой европейского Запада. Вместе с ней на рубеже 1000-го года постепенно завершается складывание облика средневековой христианской цивилизации, и она выходит как единое целое на мировую арену.

Глава 6. ПРОБЛЕМА ТЫСЯЧНОГО ГОДА

Многие из нас помнят так называемую «проблему-2000». Она заключалась в страшилках, распространяемых средствами массовой информации во всем мире, будто все компьютеры при переходе с 1999 на 2000 год выйдут из строя, а вместе с ними попадают самолеты, произойдут аварии на АЭС, в системах жизнеобеспечения городов, одним словом, наступит настоящий апокалипсис. Ближе к 31 декабря 1999 года эта раздутая проблема (если вообще она когда-либо существовала технически, а не была от начала до конца выдуманной) приобрела характер массовой истерии. После 31 декабря, когда ничего не произошло, о ней все благополучно забыли.

Тысячу лет назад, в преддверии 1000 года, народы христианской Европы также ожидали конца света. Ждали его давно. Календари, выпускавшиеся за десятки и сотни лет до этого события, неизменно заканчивались на 1000 году. Дальше — все, время заканчивалось. В скобках заметим, что это прекрасный пример, иллюстрирующий, как, с одной стороны, в мире меняется почти все, а с другой, не меняется ничего. Через 1000 лет, несмотря на весь научно-технический прогресс, история повторилась: ученые и специалисты пытались сказать что-то разумное, но их никто не слушал: пресса старательно раздувала очередную сенсацию, а широкие народные массы заходилась в истерике, ожидая очередной Апокалипсис по причине круглой даты. Продрав глаза после отмечания юбилейной даты, миллионы представителей «народных масс» не обнаружили за окном никаких изменений, что даже немного разочаровывало. Так что несостоявшимся участникам всемирного катаклизма, ничего не оставалось как позевывая, отправиться к своим холодильникам за остатками вчерашнего пиршества.

Но есть и разница. В наше время отсутствие конца света ни на кого особого впечатления не произвело. Уже 1 января, посудачив насчет счастливого спасения, люди, даже не доев новогоднее оливье, принялись обсуждать очередное грядущее уничтожение мира. На этот раз по календарю майя. В 2012 году.

1000 лет назад все было гораздо серьезнее. Еще в античные времена Ипполит Римский, трактуя Библию, утверждал, что дьявол был побежден и скован Христом всего на тысячу лет. Потом «Сатана освободится от цепей и всадники, сеющие смуту, появятся со всех концов земли». Диавол будет царствовать на земле три с половиной года, со всеми предсказанными в Апокалипсисе последствиями: небесным огнем, эпидемиями, нашествием саранчи и так далее. Потом вернется Иисус и состоится последнее сражение времен между христианской Церковью и силами тьмы под пред­водительством Антихриста. Он обольстит, привлечет на свою сторону очень многих из мира сего. В частности, иудеев, этих, как полагали, детей зловещей планеты Сатурн, кото­рые признают в нем мессию, обещанного ветхозаветными пророками, и вместе с другими иновер­цами развернут гонения против христиан. Почему? «Ибо они народ, потерявший рассудок. И нет в них смысла». Но все же Иисус победит.

Ближе к искомой дате широкие круги общественности стали искать знамения. И, конечно, находили их в изобилии. В качестве таковых поначалу фигурировал захват огромной части Европы армией Отгона I Великого и создание в 962 году Первого рейха. Но это было еще не очень убедительно. В конце концов, мало ли кто кого оккупировал? Карл Великий, вот, в свое время захватил еще больше.

Более солидно выглядело утверждение, что апокалипсис состоится, когда Пасха совпадет с Благовещением. В 992 году Благовещение пришлось на Страстную пятницу, и, конечно же, этот день люди ждали как последний. Но обошлось. Тогда начали говорить, что День Х наступит в течение трех с половиной лет (ведь именно столько отведено бродить по Земле антихристу, а где он сейчас строит свои козни — неизвестно). Но и в 995, и в 996 годах ничего не случилось. На удивление всем, благополучно минул и 999 год, которого боялись еще больше. Еще бы, ведь это перевернутое число дьявола — 666. Более того, об этом тогда говорили не только торговки на рынке, но и высшие авторитеты, например, папа Сильвестр II, известный маг и чернокнижник, «ставивший» именно на 31 декабря 999 года. А кто лучше осведомлен о конце света, если не наместник Бога на земле.

Так постепенно, боясь, мир приблизился к смене тысячелетия. В этот момент христианские страны охватила предапокалиптическая паника. Многие католики тут же вспомнили учение Христа о том, что в День гнева не поможет богатство, а спасутся лишь те, кто совершает добрые поступки и ведет богоугодную жизнь. Люди принялись раздавать имущество бедным, жертвовали земли в пользу Римской церкви, уходили в монастыри и сутками напролет замаливали грехи в храмах. Никто ничего не делал — не обрабатывали землю, не сеяли, не лечили болезни, не ухаживали за животными, — все ждали Конца!

Считается, что именно с тех пор начали хоронить умерших в центре города. Ведь если понимать Откровение буквально, после второго пришествия Христа мертвые восстанут из могил. Так зачем усопшим далеко ходить?

Итак, живые разместили мертвых в городах. Невиданное дело. Античный мир смотрел на труп со страхом, а подчас и с отвращением. Почитание мертвых осуществлялось только в семейном кругу; покойников часто хоронили вдоль дорог. Но сейчас все полностью изменилось. Могилы переместились не только внутрь города, но и в его центр. Это укрепляло взаимоотношения между живыми и мертвыми и стало традицией, которая соблюдалась в течение половины следующего тысячелетия, и лишь с XVI столетия власти начали запрещать захоронение тел в черте города.

Как писал известный историк Мишле, «наступал закат мира. Заключенный ожидал во мраке темницы, заживо похороненный; крепостной крестьянин ожидал на своем поле, в тени зловещих замковых башен; монах ожидал в уединении монастыря, в одиноком смятении сердца, мучимый искушениями и собственными грехами, угрызениями совести и странными видениями, несчастная игрушка дьявола, упорно кружившего вокруг него ночью, проникавшего в его убежище и злорадно шептавшего на ухо: «ты проклят!».

А за много-много веков до Мишле пророк Софония предвещал: «День гнева — день сей, день скорби и тесноты, день опустошения и разорения, день тьмы и мрака, день облака и мглы, день трубы и бранного крика против укрепленных городов и высоких башен».

А слухи все продолжали будоражить европейцев! Согласно пророчествам, антихрист должен был родиться среди людей, причем, скорее всего, стать военным лидером, а потому был сделан вывод, что он появится в какой-нибудь не принявшей христианство стране. Тут же усилилась борьба с язычеством, и в 1000 году официально принимают христианство Норвегия, Исландия и Венгрия, а чуть раньше — в 988 году — Киевская Русь. Мотивы были самые разные. Но в любом случае нельзя сбрасывать со счетов, что, во-первых, времена были не очень толерантные, и при определенных подозрениях по поводу антихриста вполне можно было нарваться на превентивную войну, а то и какое-нибудь подобие крестового похода. Во-вторых, речь ведь шла о спасении, и поэтому в марте 1000 года исландцы всем островом перешли в христианство. Чтобы спастись! А уж когда случилось землетрясение (что в Исландии вообще-то не редкость), все поняли, — это Оно! Началось! Вот они, чудеса и катастрофы, — верное свидетельство прихода Антихриста. С ним грядет тысячелетнее царство, давно и не без ужаса ожидаемый «Миллениум»!

Но наступило второе тысячелетие, а обещанного апокалипсиса так и не произошло. Более того, как писал в своих хрониках епископ Титмар Мерзебургский, «Наступил 1000 год от рождения непорочной Девой Марией Христа Спасителя, и над миром воссияло солнечное утро». Ажиотаж вокруг несостоявщегося события явно пошел на спад. Некоторые люди, особенно лишившиеся имущества, и вовсе начали потихоньку возмущаться, а в Риме даже случился традиционный для этого города бунт. И тогда священники предложили новую дату: оказывается, слова Ипполита Римского были неправильно истолкованы. Дело в том, что Христос спустился в ад, победил дьявола и сковал его на тысячу лет уже после того, как воскрес. А значит, и дату апокалипсиса нужно считать не с момента рождения Иисуса, а со дня его распятия. Значит, описанные в Апокалипсисе события должны были начаться около 1033 года. Плюс три с половиной года, которые дьявол пойдет гулять по земле, выходит, что где-то в 1037 году. Но, устав бояться, Европа на все эти изыски реагировала уже довольно вяло. Разве что подогрели ожидания появившаяся аккурат под 33-й год комета, которую приняли за дракона, «летевшего на юг и испускавшего снопы искр», да всплывшее «морское чудовище» — кит, «напоминавший остров. Он появился в ноябре на рассвете и был виден до третьего часа дня». Но прежнего ажиотажа уже не было.

Зато на этот раз в апокалиптическую игру вступила недавно принявшая христианство Русь. Наиболее вероятным годом второго пришествия Христа русичи посчитали 1038-й — именно в этом году Благовещение совпадало с Великой субботой. Страной тогда правил Ярослав Мудрый, который решил основательно подготовиться к пришествию Мессии. Согласно «Повести временных лет», именно в 1037 году в южной части Киева были построены знаменитые Золотые ворота. Главная их функция — встреча явившегося на землю Спасителя. Они были роскошны и больше напоминали храм, причем располагались так, чтобы путник еще издали видел — он подходит к христианскому граду. Для встречи Спасителя к 1037 году с помощью мастеров из Константинополя возвели Софийский собор. Но опять ничего не произошло.

А в Европе тем временем после 1003 года начался настоящий подъем. Монах клюнийского монастыря Рауль Глабер отмечает: «С наступлением третьего года, последовавшего за тысячным, все земли, а особенно Италия и Галлия, оказались свидетелями перестройки церковных зданий… Настоящее соперничество толкало каждую христианскую общину к тому, чтобы обзавестись церковью более роскошной, чем у соседей. Мир как будто стряхивал с себя ветошь и облачался в новое белое платье церквей… даже маленькие деревенские часовни были перестроены верующими и стали еще краше».

Мирное движение около 1000 года

В тысячном году в Европе, повсеместное ожидание Апокалипсиса, все же не мешало такому важному занятию как война. И виной тому далеко не всегда были вторжения диких племен. В случае побед над ними война не прекращалась, просто на место одной «большой» приходили десятки мелких междоусобных стычек, место религиозных разногласий занимали соседские склоки. Но в то же время, около тысячного года, по всей христианской ойкумене возникает мощное движение за мир. Мир — один из главных идеалов христианства, воплощением которого служил поцелуй мира — губы в губы — которым на протяжении многих веков обменивались исключительно мужчины.

В христианстве «мир» — сакральное понятие, одно из предвоплощений райского мира. Поэтому главным действующим лицом пацифистского движения была Церковь. Церковные соборы, в которых также принимали участие крестьяне (!), впервые издают множество предписаний о защите слабых: крестьян, торговцев, паломников, женщин, священников. В общем, рядом с сословием воинов вырисовывается «сословие» безоружных. Движение за мир одобрили и «сильные мира сего». Было введено понятие «Божьего перемирия», согласно которому с вечера среды и до утра понедельника, а также в Великий пост и некоторые другие дни войны не велись. Но даже если война началась, необходимо было следовать определенным правилам. Так, зимой все расходились по домам. Но если вы все же завязали бой, то вам придется его закончить с наступлением вечера или в случае начала дождя (!).

Поскольку в обществе, по большей части неграмотном, Слово было выражением власти, почти материальным свидетельством, воинов побуждали торжественно клясться сохранять на своих землях мир между собой, щадить слабых, клириков и простой люд. Это и был мир Божий. Клятву приносили прилюдно, на реликвиях или распятии; она гарантировала честь и спасение. Отказаться же от нее значило обречь себя на вечную погибель. Начало движению было положено в Центральной Франции около 990 года, позже оно распространилось на всю Европу. Тех, кто отказывался принести клятву, помимо адских проклятий принуждали силой, — для этого, во имя «общего блага», Церковь без колебаний вооружала крестьянские отряды. Нарушение Божьего мира или Божьего перемирия считалось особо тяжким преступлением, поэтому за него не только отлучали от церкви, но и привлекали к «трибуналу мира», в который входили прелаты и сеньоры. А уж он судил «отступника», и судил крайне сурово.

Постепенно Божий мир становится миром королевским или, как в некоторых областях (например, в Нормандии), герцогским. При этом мир по-прежнему является идеалом религиозным; на государственном уровне, а потом и на международном он остается до сегодняшнего дня одной из главных коллективных задач всей Европы.

Нужно понимать, что многочисленные установления «во имя мира» вовсе не были пустыми декларациями, типа нынешних постановлений ООН. В них продумывались тонкие юридические и практические материи, и они были обязательны к исполнению. Преступавшие «табу» наказывались анафемой, изгнанием, или же на них налагалось, во искупление греха, обязательство совершить паломничество в Иерусалим.

Собор в Шарру (989) предает анафеме тех, кто жестоко обходится с клириком, «так как клирик лишен оружия». На Втором Лиможском соборе, в 1031 году, на будущих нарушителей мира наложено проклятье: все епископы одновременно погасили свои свечи и бросили их наземь, воскликнув: «Да погасит так Господь радость тех, кто не желает признавать мира и справедливости». Те, кто отказывался давать клятву о стремлении к миру и справедливости, отлучались от церкви. Отлучение распространялось даже на их оружие и лошадей. («Мы, епископы… отлучаем тех воинов, что не желают подтвердить приверженность миру и справедливости. Да будут прокляты они сами и пособники их во зле, проклятие на их оружии и на их конях»).

Чуть позже, в 1068 году, собор в Тулузе запретил нападения на церкви за исключением тех случаев, когда они укреплены: укрепления, очевидно, меняют их статус, превращая храмы в крепости. И напротив, рыцарь, если он, например, пашет землю, не имея при этом оружия, не должен подвергаться нападению, так как он не в состоянии отправлять обязанности своей профессии, — гласит одиннадцатый канон Верденского собора. Запрещаются грабежи, уничтожение урожая, виноградников, мельниц, увод в плен крестьян ради получения за них выкупа и т. д. Конечно, запрет не был абсолютным, обставлялся целым рядом оговорок, да и далеко не всегда выполнялся, но само обсуждение этих вопросов было уже огромным шагом вперед.

В 1024 году в Бургундии по инициативе короля Роберта Благочестивого, состоялась первая всеобщая ассамблея мира. На нее из всех областей Франции съехались священники, аббаты, сеньоры, крестьяне. Многочисленные реликвии, привезенные издалека по случаю этого события, явили немало чудес, вызвав прилив энтузиазма у всех собравшихся. С тех пор подобные ассамблеи много раз проводились в разных районах королевства. В подписанных на них документах, войны ограничивались как по количеству участников, так и по времени. Воины, конечно, по-прежнему обнажали меч, но уже не размахивали им без нужды направо и налево, о чем клялись на святых реликвиях. Так постепенно рождался образ рыцаря как защитника слабых.

Еще один аспект будущего наметился на этих ассамблеях: в их работе участвовали крестьяне. Это было просто невероятно, но они могли брать слово и говорить, более того, они сидели рядом с сеньорами! Бывший до того пассивной игрушкой истории, западноевропейский труженик земли постепенно входил в число ее действующих лиц. Он приобретал достоинство и ответственность, присущие человеку.

*** *** ***

Спустя 400 лет, уже на закате средневековья, движение за мир найдет свое продолжение и развитие в удивительном документе, созданном на европейской периферии. Его автор, король Богемии Иржи Подебрад, предлагает создать содружество европейских государств. Главный побудительный мотив в то время был, конечно, защита от турок (прошло всего 10 лет со дня падения Константинополя), но замысел, несомненно, более широкий, — это был, по сути, первый проект объединенной Европы. Текст датируется 1464 годом и называется «Трактатом о Европе». В нем четко определяется цель и средство создания европейского единства — отказ от войн между государствами. Впервые полтысячи лет назад из уст короля звучит призыв к мирной Европе, причем мир объявляется главным достоянием европейского содружества.

В случае конфликтов между членами содружества предусматривается вмешательство общеевропейской силы, которая должна выступить в роли третейского судьи. Предполагалось, что Ассамблея в дальнейшем будет принимать в свой состав все новых членов из числа христианских государств. Раз в пять лет все ее участники должны были собираться в разных европейских городах. Вводились общие герб, печать, казна, архивы; а также налоговый прокуратор, чиновники и т. д.

Правда, идеи Подебрада так никто и не попытался реализовать, — в середине XV века говорить о единой Европе было еще слишком рано, — но характерно, что мысли об объединении всех стран для достижения идеала — мира без войн — выдвигались политическими деятелями уже тогда.

Часть 4. V — XII ВЕКА: ОСНОВНЫЕ ЧЕРТЫ

Как нам представить в своем воображении средневековую Европу тысячу лет назад? А человека того времени? Как он выглядел? Что думал? Что ел, наконец? Разумеется, «человека средневековья» или «города средневековья» никогда не существовало: за тысячу «средневековых» лет абсолютно все — камни, деньги, мысли, чувства — не раз поменялось. Изменения происходили не только во времени, но и в пространстве, — от жаркой Андалусии до норвежских фиордов и от Шотландии до Греции. Так что воспримем термин «средневековый» как упрощающую конструкцию, и постараемся выделить важнейшие элементы с раннего утра до наступления полудня эпохи. То есть в течение V- XII веков.

Пространство

Мы уже говорили о такой характерной особенности организации средневекового пространства как полное отсутствие средств навигации. Не только GPS и других навигационных систем. Карт не было. Дорожных указателей тоже. Как и, в большинстве случаев, самих дорог. Но как все-таки человек жил, а значит, передвигался в таком мире?

Однозначного ответа нет. Существует предположение, что люди того времени обладали врожденным чувством пространственной ориентации, способностью интуитивно чувствовать окружающий мир (причем, видимо, включая весьма отдаленные области). Как птицы, как рыбы. Не исключено, что это качество досталось им «по наследству» от предков-кочевников. Последние — и это уже исторический факт — обладали уникальной способностью ориентации в пространстве, подобно крылатым или водоплавающим братьям, плывущим/летящим за тысячи километров, руководствуясь лишь собственным инстинктом.

Источники полны описанием случаев, когда самые обычные люди, не путешественники, не купцы в силу той или иной необходимости отправляются в долгий путь и, в целом, идут верной дорогой, выходя в те точки маршрута, которые нужны, и о которых, по идее, они не могли ничего знать.

А вот совершенно невероятный для нашего понимания пример. Когда по Верденскому договору в 843 году Лотарь, Людовик Немецкий и Карл Лысый разделили на три части огромную империю Карла Великого, они очень внимательно отнеслись к тому, чтобы никого не обидеть: лес, пашни, виноградники, города, — всем поровну… В наши дни трудно представить себе столь сложный раздел территории площадью больше миллиона кв. километров без использования очень точных и подробных карт. Однако их попросту не было. Никаких. И еще очень долго не появится, особенно если иметь ввиду земли вдали от морского побережья.

В течение всего Средневековья, в документах, имевших юридическую силу, даже наиболее сложные территориальные вопросы разбирались посредством словесного описания. Сегодня мы в первую очередь стараемся соотнести данные с картой; но ни к одному из этих текстов вплоть до XVI века не прилагались даже схемы. Однако ж люди понимали друг друга и умели каким-то загадочным для нас образом обходиться без графических изображений.

Время

Средние века… Другой мир. Другое пространство. И другое время! Совершенно иное, нежели сейчас, восприятие времени человеком, пожалуй, ярче всего показывает нам, насколько отлична эта цивилизация от всего, к чему мы так привыкли. Это была по-настоящему другая планета.

Для человека той эпохи не существует исторического времени, все события происходят здесь и сейчас. Ну, или почти сейчас, недавно. Иными словами, все мы становимся современниками событий мировой истории. И не стоит удивляться, что в XI или XII в. в поэмах Карл Великий, гунны Аттилы и античные герои изображаются рыцарями… все того же XI или XII вв. А король Артур предстает перед читателем в латах, которые появятся лишь лет через 600 после его смерти.

Римские императоры становятся абсолютно схожими с современными государями, что полностью соответствовало реальности, ведь это для нас античность и средневековье — принципиально разные цивилизации. В сознании же человека, скажем, XII века Римская империя по-прежнему продолжала свое существование, он был ее современником, а саксонские или франкские короли — прямыми наследниками Цезаря и Августа. Все люди продолжали отвечать за грех Адама и Евы, все евреи — за распятие Христа, все мусульмане — за магометову «ересь».

Поэтому эпохе был присущ принципиальной иной взгляд на то, что мы сейчас расцениваем как подделки, фальшивки, в изобилии встречающиеся в средневековых исторических сочинениях, документах и прочих свидетельствах эпохи. По большей части они не намеренное введение в заблуждение, а порождение сознания и его восприятия времени. Именно огромное уважение к прошлому парадоксально заставляло «реконструировать» его, делать настоящим.

Такое же «смешение» (с современной точки зрения) происходит и с пространством. Например, авторы поэм, восхищаясь прекрасными средиземноморскими оливковыми деревьями, помещают их на холмы Бургундии или Пикардии. И это никого не смущает.

Все существенное в мировой истории для средневекового человека является также и современным, — по большому счету, это и по сию пору так, только не столь явственно проявляется, и в этом глубочайшая истина эпохи. Люди того времени не были чужды чисел и дат, просто у них существовали иные понятия о том, что важно, что и как нужно датировать и т. д. Например, «Сколько времени Адам и Ева пребывали в Раю? — Семь часов — Почему не дольше — Потому что немедленно, после того как женщина была создана, она предала…».

Проблема измерения

О наступлении нового дня подавляющее большинство людей средневековья узнавало от петуха. Его «кукареку» было столь знакомо всем, что превратилось в символ раннего утра, утренней зари.

Песочные, водяные, солнечные часы были только при дворах очень богатых людей, либо в монастырях (церквях). Так что, исключая очень узкий круг избранных, для всех остальных именно церковь обладала монополией на время, — самый фантастический вид монополии из всех возможных. Монахи, по части измерения времени, были весьма изобретательны. Например, в Клюнийском монастыре это делали следующими способами. Перво-наперво, конечно, петух. Куда ж без него! Требование Устава предписывало вставать зимой до петушиного пения, а летом — как раз в тот момент, когда оно раздается. Был еще целый сборник «Монастырские звездные часы». В нем рекомендуется находиться в монастырском саду, около куста можжевельника, и, увидев определенную звезду, звонить в колокол, пробуждая монахов, либо зажигать светильники в церкви. Аббата полагалось будить со словами «Господи, уста мои отверзеши», а поскольку часто этого было недостаточно, рекомендовалось тянуть его за ступни! Из других способов измерения времени можно отметить наблюдение за длиной тени, чтение псалмов с одинаковой скоростью и горение свечи.

Солнечные же часы нередко украшались надписью: «Non numero horas nisi serenas», имевшей двойной смысл: «Отсчитываю лишь часы светлого времени суток» или «Отсчитываю лишь светлые (счастливые) часы».

Монахи несколько раз в сутки звонили в колокол, возвещая вечерню, заутреню или полдень. Так монастырь оповещал сельскую округу о наступлении того или иного часа. Этих знаний было более чем достаточно, если не сказать много. Крестьянина совершенно не интересовало, какой час дня наступил: его деятельность не включала в себя ничего такого, что следовало делать точно по часам. Поэтому, если поблизости не было монастыря, а следовательно и часов, он не очень страдал.

По вопросу измерения времени существовал полнейший разнобой, если не сказать, анархия. Не могли даже договориться, когда отмечать Новый год. Можно было выбирать практически любой день, за исключением 1 января. Последнее было заблокировано Церковью как языческий праздник, во время которого римские магистраты вступали в должность; последний день карнавала, «праздник безумцев», когда все вставало с ног на голову.

В Германии и Англии (хотя и далеко не везде) начинали год с Рождества, т.е. с 25 декабря. Такого же мнения придерживались в графствах Анжу, Пуату и в Суассоне год начинался 25 декабря, в Бовэ, Реймсе, аббатстве святого Бенедикта на Луаре — 25 марта, на праздник Благовещения, то есть зачатия Спасителя. В Париже — на Пасху, в Мо — 22 июля (праздник святой Марии Магдалины). Если говорить в целом, то для начала года чаще всего выбирали следующие дни: Рождество — запад и юго-запад Франции, Благовещение — Нормандия, Пуату, центр и восток, Пасха — Фландрия, Артуа. Поскольку Пасха не имела фиксированной даты, то в году бывало два апреля или наоборот половина. Так, в 1209-й начался 29 марта и закончился почти через 13 месяцев — 17 апреля, то есть в апреле оказалось 47 дней (30+17). Напротив, в 1213-й начался 14 апреля, а закончился 29 марта, то есть апрель насчитывал всего лишь 16 дней.

В общем существовало 6—7 дат, в широком диапазоне от 25 марта, например, 999 года до 31 марта 1000 года, т.е. наступление одного и того же года можно было праздновать в течение целого года и даже больше! Так что, хотя у всех народов Европы календарь начинается «от рождества Христова», но буквально любой желающий «начальник», вплоть до канцелярии или аббатства, мог вести свое летоисчисление с какой угодно даты. Но разнобой на этом не заканчивался. Поскольку так и не удалось прийти к согласию относительно даты рождения Иисуса, постольку, например, на всех христианских территориях Пиренейского полуострова отсчет вели от 38 года до новой эры. То есть для французов или немцев первый крестовый поход начался в 1096 году, а в Испании в то же время шел 1058 год.

Сам по себе год для средневекового человека был наполнен религиозным содержанием и воспринимался как последовательность событий из истории святых и Христа, начиная от Рождества. К этим праздникам привязывались все хозяйственные события, — день уплаты налогов, выходные и пр. — тем самым религиозное и практическое, деловое содержание жизни переплетались до полной неразличимости.

Не только год, но и сутки начинались по-разному: помимо привычного для нас ноля часов, в каких-то местностях было принято отсчитывать их с полудня, а где-то — с заката. Час был примерно равен нашим трем, но не всегда, т.к. у него была разная протяженность. Понятно, что при таком разнообразии смысла в часах было немного.

И, тем не менее, именно средневековью мы обязаны появлением первых «настоящих» механических часов (1386 г., собор в английском Солсбери). В XIV- XV веках они украсили собой многие ратуши в центрах больших городов. Правда, тогда еще у них была всего одна, часовая стрелка. Ее вполне хватало. Счет минут был излишним. И вопрос «который час?», который мы по сей день задаем, он оттуда, с тех давних лет, когда минуты не имели значения.

Города и люди

Если бы мы взглянули на средневековый ландшафт с высоты птичьего полета, а еще лучше с космической орбиты, то нам бы открылась удивительная картина, абсолютно не похожая на современную Европу. Бескрайний зеленый океан. В нем, словно проплешины, виднеются островки полей, с прилепившимися по обочинам немногочисленными убогими домиками с хозяйственными постройками. Это деревни, в которых проходила жизнь абсолютного большинства населения. А везде, куда ни кинешь взор, — нескончаемые просторы, где, как и десятки тысяч лет назад, на заре человеческой истории, царят примитивные охота да собирательство. После античного праздника жизни мир вновь обезлюдел.

И таким безлюдным он будет оставаться еще очень долго. Жоффруа Легро в «Житии святого Бернара Тиронского» (речь идет уже о начале XII века) пишет: «Обширное безлюдье, простирающееся на границе области Мэн и Бретани, давало в то время приют, подобно новому Египту, множеству анахоретов, живших в уединенных кельях, — святым отшельникам, известным отменной строгостью своей жизни… Среди них был пустынник по имени Петр… Свое жилище он построил, используя кору деревьев, в развалинах церкви, посвященной Св. Медару, лучшая часть которой была разрушена бурей». Речь идет не о каком-то труднодоступном захолустье, а о местности на северо-западе Франции, менее чем в 200 км от Орлеана. Так что не будет преувеличением сказать, что Европа того времени представляла собой огромное пространство, где небольшие груп­пы лю­дей, живших в уединении и редко общавшихся друг с дру­гом, предпринимали роб­кие по­пыт­ки ос­во­ения зем­ли.

Даже самые крупные города в подавляющем большинстве по современным меркам были ничтожны. В Лондоне и в конце XIV века жило всего 35 тысяч человек. В Йорке — чуть более 10 тысяч, еще в пяти городах Англии 5—10 тысяч. Все остальные были значительно меньше! В огромной Священной Римской империи лишь полтора десятка городов имели размер Йорка. Самым большим был Регенсбург, — он насчитывал около 25 тысяч. На этом фоне Париж с его 100 тысячами населения в начале XIII века и 200 тысячами в начале XIV-го кажется просто монстром. Но следом за ним шли Гент и Монпелье с 40 тысячами населения, потом Тулуза с 25 тысячами, а дальше… Обычные города представляли собой всего лишь небольшие рыночные местечки с сотнями, в лучшем случае тысячами жителей.

Одна из причин такого безлюдья — фантастическая смертность: из десяти родившихся семеро умирали еще в младенчестве! Что говорить о простонародье, если даже у высшей аристократии, к примеру, у королевы Бланки Кастильской (а это уже XIII век) из 11 детей умерло четверо.

Но, несмотря на малолюдность, плотность населения в городах была не ниже нынешней. Почему? Все очень просто. Их площадь была крайне незначительной. Не было широких проспектов, их заменяли узенькие кривые проходы между домами. Не было огромных торгово-развлекательных центров, скверов и парков, стадионов. Не было даже магазинов и аптек. Отсутствовала вся жизненно необходимая инфраструктура. Так что Париж в XIII в. занимал около 380 га, Лондон в XIV в. — около 290 га, а подавляющее большинство городов — всего несколько десятков гектаров (Тулон, например, в XIII в. имел площадь 18 га, — меньше очень среднего по размерам современного завода).

Города чаще всего представляли собой остатки античных поселений, в которых жили священники, воины, ремесленники. «Внутри» они состояли из узких улиц, темных, лишенных свежего воздуха и солнечного света, без какого-либо дорожного покрытия. Ведь даже в Париже мостовые появились только в XII веке, после того как власти обязали каждого горожанина замостить улицу перед домом (т.е. «тротуар» состоял из десятков или сотен разномастных «заплаток»). К XIV веку то же самое сделали и жители других французских городов, где в то же время появились и водосточные канавы. Но, например, в Аугсбурге мостовых и тротуаров не было до XV в.

А в VIII — XI вв., да и позже, в смрадном чаду грязных, не мощеных городов, на месте нынешних роскошных и супердорогих мест, вроде Марсового поля в Париже или Вестминстера в Лондоне, была непролазная грязь, слонялись свиньи и другая домашняя скотина (нередко их специально выпускали попастись, чтобы естественным образом избавиться от помоев, выплеснутых горожанами из своих жилищ). Чтобы представить себе размеры поселений того времени, достаточно сказать, что холм св. Женевьевы — самый центр нынешнего Парижа — был тогда всего лишь пригородом.

Улицы в городах не имели названий, дома — номеров, а люди — фамилий. Вместо этого на строениях рисовали щиты с красным медведем, волком, полумесяцем, золотым мечом или еще каким-нибудь символом. Тем и отличали. Кроме того, каждый дом как-нибудь назывался. Обычно так же, как и его хозяин. Отсюда и произошла немалая часть нынешних европейских фамилий. Тут мы опять имеем дело с радикальным отличием мировосприятия средневекового человека от современного: вместо бездушных цифр — «личностное» отношение. Каждый дом имел имя собственное, равно как и колокол и даже какая-нибудь темница. Почему? Просто весь мир одушевлен. Что-то (кто-то) в большей степени, а что-то — в меньшей, но ничего не воспринималось всего лишь как бездушный предмет, противостоящий человеку.

Почти всегда ремесленники одного цеха или купцы, торговавшие однородным товаром, жили на одних и тех же улицах, образуя товарищества, — богоугодные братства, имевшие свой устав, хоругвь и покровителя. Последний защищал купцов и ремесленников от притеснителей.

Полицейских в то время не существовало, поэтому жители сами контролировали ситуацию, для чего в определенное время выходили из дома с зажженными смоляными факелами Вечером, после удара колокола, наступали «запрещенные часы», в домах гасили огонь, городские ворота запирались и жизнь замирала. Летом — в 9 вечера, а зимой — еще раньше, с наступлением темноты. Иначе можно было попасть под арест как «ночной бродяга». Из дома выходили лишь в случае крайней необходимости. И не только из-за «лихих» людей. На улицах в дождливое время бывало столь грязно, что по ним было возможно передвигаться или верхом или на ходулях. Больше никак. Сырость была так велика, что ржавчина моментально покрывала железо на дверях и окнах. Смрадные испарения порождали и распространяли страшные болезни, преимущественно проказу.

Сырость дополнялась пожарами, — вечными спутниками открытого огня, настоящим бичом средневековых городов. Например, Руан только в 1200—1225 годах сгорал шесть раз, — в среднем раз в четыре года! Чтобы как-то препятствовать этой напасти, дома ставили перпендикулярно улице, хотя проблемы это не решало. Положение усугублялось отсутствием пожарных. Существовали, конечно, дозоры и ночные сторожа, но часто не было водоемов, что делало тщетными все усилия. Из страха перед огнем умышленный поджог стога, хлева, любого строения приравнивали к «преступлению с пролитием крови», за что следовало строгое наказание: виновников заколачивали в бочки и сжигали. По принципу «око за око, зуб за зуб».

В те годы город и природа не противопоставлялись друг другу. До создания техносферы было еще очень далеко, а потому городская стена вилась меж полей, прекрасных садов и виноградников. В самом городе явственно чувствовалась смена времен года, свежесть наступления весны и холодные зимние сумерки. Связь человека и природы ощущалась непрерывно. Нередко даже короли и герцоги проводили свои торжественные ассамблеи за оградой, на ее лоне. Например, Людовик Святой любил творить правосудие, не во дворце или суде, а в Венсенском лесу. Он лежал на ковре под огромным дубом, «одетый в тунику, грубого сукна безрукавку и плащ, свисавший до черных сандалий».

Такое тесное сосуществование с миром мы видим, например, в старейшем описании Лондона, сделанном в конце XII века: «На востоке высится большая и мощная королевская цитадель (Тауэр), внутренний двор и стены которой воздвигнуты на глубоком фундаменте, скрепленном раствором на крови животных. На западе находятся два хорошо укрепленных замка, а стены города высокие и толстые, с семью двойными воротами и на севере укреплены через равные промежутки башнями. Подобным образом и с юга Лондон был укреплен стенами и башнями, но большая река Темза, изобильная рыбой, своими приливами и отливами незаметно в течение долгого времени подмыла и разрушила стены. Также на западе над рекой возвышается королевский дворец — здание несравненное, с крепостным валом и укреплениями.

Дома горожан в пригородах повсюду окружены большими и великолепными садами. На севере также расположены поля, пастбища и живописные луга с бегущими по ним речками, которые с приятным рокотом приводят в движение мельничные колеса. Невдалеке находится огромный лес с густой чащей — убежище диких зверей: оленей, серн, вепрей и туров. Пахотные поля города — не бесплодные пески, но подобны тучным полям Азии…

В северном пригороде, имеются замечательные источники с целебной, сладкой, прозрачной водой, которые струятся по светлым камням. Среди них наиболее известны Святой источник, Источник монахов и святого Клемента; их чаще всего посещают школяры и городская молодежь, гуляя летними вечерами. Город благоденствует, если имеет доброго господина…

На берегу реки в Лондоне, среди винных лавок, находящихся на кораблях и в погребах, имеется открытая для всех харчевня. Здесь ежедневно, в зависимости от времени года, можно найти тертые, жареные, вареные кушанья, крупную и мелкую рыбу, грубое мясо для бедных и более изысканное для богатых, дичь и разную птицу… Какое бы множество воинов или паломников ни пришло в город или ни собиралось уйти из города, в любой час дня и ночи ни те, ни другие не останутся голодными…».

В этом коротеньком тексте бросаются в глаза две вещи. Во-первых, наличие чистых источников и дремучих лесов на территории столицы Англии (!); а во-вторых, харчевня. О ней говорится в единственном числе, и, судя по описанию, она считалась предметом гордости горожан. Сравните с XVII веком, когда, согласно Т. Деккеру, в Лондоне насчитывается «добрая тысяча кабачков», которые давно никого не удивляют.

И еще. Представление о городе того времени будет неполным, если мы не вообразим себе две важных составляющих повседневной жизни: шума и запаха. С рассвета и до заката на его узких улицах не смолкали крики носильщиков и водовозов, гремели телеги, звонили колокольчики, стучали молотками кузнецы и изготовители оловянной посуды, перекликались мастеровые, плотники и бондари, работающие бок о бок. Сыромятни и пивоварни, бойни и лавки, где продавали уксус, харчевни и мусорные кучи создавали непередаваемый «букет» запахов. К нему добавлялась вонь помоев из канав, проложенных посреди улиц. Это «амбре» в своей густоте не уступало смогу, который будет царить в этих местах через полтысячи лет, после наступления индустриальной эпохи Его не мог разогнать даже самый сильный ветер. Кроме того, пивовары, пекари и кузнецы в своих «технологических процессах» использовали уголь, застилавший городское пространство едким дымом.

Справедливости ради, однако, отметим, что средневековье вовсе не было полностью чуждо гигиене, как это нередко представляется. Так в конце XIII века в Париже работало 26 общественных бань. Помимо помывки, клиентам предлагались услуги парикмахера, застолье, ну и, разумеется, старый, как мир, сервис, — «девушки по вызову».

В целом, конечно, для раннего средневековья, вплоть до XI века, город был довольно редким явлением. Он малонаселен, не обустроен, лишен любой, даже самой необходимой инфраструктуры. Но постепенно он принимает на себя все новые функции. Административные центры сочетаются с торговлей (ярмарки на перекрестье путей), ремеслом, цехами, производством в целом, культурными и религиозными функциями, а в конце рассматриваемого периода сюда можно добавить и образование, появление первых университетов. Плюс сельскохозяйственная округа, которая, взаимодействуя с городом — потребителем своей продукции и городом — источником инноваций и инвестиций, процветала. Иными словами, происходит формирование того города, который в XIII — XIV веках произведет переворот в средневековой цивилизации.

Плоский мир

Мир средневекового человека был плоским. Во всех смыслах. Именно поэтому, а вовсе не из-за отсталости и неумения средневековье не знает перспективы. На любой картине или миниатюре того времени предметы, расположенные вдалеке, ничуть от этого не уменьшаются в размерах. Возникает вопрос, — как, столь чуткие к малейшим нюансам окружающего мира, люди могли упустить настолько очевидный факт? И тут мы сталкиваемся с особенностями мировосприятия. Картина средневекового мастера — это не фотография, она призвана не копировать видимость, стремясь к полной идентичности, а попытаться отразить иную реальность, ту, которая управляет нашим миром. Поэтому Мастеру не нужна была перспектива, ведь он не срисовывал объекты, это считалось слишком просто.

Столь же «плоским» было и восприятие времени, о чем уже говорилось. Все исторические события интерпретировались как случившиеся совсем недавно. А потому ныне живущие евреи, например, несли прямую ответственность за распятие Христа. Об этом мы уже говорили.

Ну и, конечно, взгляды на мир как таковой, нашу планету. Она тоже, разумеется, была плоской. Рассмотрим вопрос о ней поподробнее. Как она виделась интеллектуалам того времени (не интеллектуальной элите, но, скажем, образованному среднему классу)? Возьмем энциклопедию (очень популярный литературный жанр времен расцвета средневековья). Вот произведение первой половины XII века «Об образе мира» Гонория Августодунского.

Из него любознательный читатель узнает, что Земля похожа на огромный диск, окруженный океаном. Она делится на пять зон. Две крайние необитаемы по причине холода (что, странным образом, сущая правда), так как солнце никогда не приближается к ним. Центральная зона необитаема по причине жары, потому что солнце никогда не удаляется от нее. Две срединные зоны обитаемы — умеренный климат им обеспечивают холод и жара соседних территорий. Эти зоны, или круги, называются: северная, солнечная, равноденственная, зимняя и южная. Но только в солнечной живут люди, в других вряд ли, по крайней мере, об этом ничего не известно. Солнечная зона образует обитаемый круг. Средиземное море делит его на три части. Они называются Европа, Азия и Африка.

Азия находится недалеко от Земного Рая, который есть место наслаждений. Но он недоступен для людей, так как окружен золотой стеной высотой до неба. В Раю растет Древо жизни, плоды которого делают всякого вкусившего их бессмертным и избавляют от старения. Там есть также источник, из которого вытекают, и тут же уходят под землю, четыре реки. В дальнейшем они вновь появляются, на этот раз в разных странах. Это Ганг, Нил, Тигр и Евфрат. Удаляясь от Земного Рая, можно встретить много пустынных земель. Люди в них не живут по причине обилия змей и диких зверей. Далее следует Индия, получившая название от реки Инд, которая берет начало на Северном Кавказе. Интересно, что Инд, в отличие от Ганга, к Раю не причастен. Река эта из Индии течет на юг и впадает в Красное море. Последнее не совпадает с Красным морем известным нам, а охватывает весь Индийский океан. В нем расположены роскошные острова, такие, например, как Тапробанес (Цейлон), где находятся десять городов и каждый год бывают два лета и две зимы. Он покрыт вечнозеленой растительностью. Есть там еще остров Криза (Япония) земля, богатая золотом и серебром, с золотыми горами, недоступными из-за кишащих там драконов и грифонов.

Индия делится на 44 области. Каждый год здесь бывает по две зимы и два лета. В высоких, достающих до самых облаков лесах растут удивительные деревья: у одних — листья шириной с дом и даже больше, у других — огромные и красивые с виду плоды, внутри полные пепла, третьи снабжают необыкновенным углем, горящим целый год без перерыва. Орехи там с человеческую голову, а виноградные гроздья — такие тяжелые, что за один раз можно унести не больше одной. У змей вместо глаз — драгоценные камни. А во всех реках, кроме Ганга, можно найти золотые самородки; Ганг же славился огромными угрями длиной более 100 метров.

Страна населена множеством народов, некоторые из которых просто удивительны. В горной части страны живут пигмеи в два локтя ростом, которые почему-то постоянно воюют с журавлями, дают потомство, начиная с трехлетнего возраста, и стареют к восьми годам. Есть еще макробии с туловищем льва и орлиными крыльями. Ростом они в двенадцать локтей, сражаются с грифонами. А вот брахманы ни с кем не воюют. Они любят иную, загробную жизнь и, движимые этой любовью, бросаются в огонь. О еще одном народе сообщается, что там люди, повзрослев, убивают своих престарелых родителей, варят их, едят и считают нечестивцами тех, кто так не поступает; также их меню включает в себя сырую рыбу и морскую воду. Нередко в Индии можно встретить человекоподобных и иных чудовищ. Из первых назовем сциоподов, которые на одной ноге бегают быстрее ветра и этой же ногой прикрывают голову от солнца, когда ложатся отдыхать; есть люди без головы, с глазами на плечах, с носом и ртом на груди. Одно племя, живущее у истоков Ганга, питается только запахом определенного плода, чтобы не умереть от голода его всегда носят с собой.

На юго-западе, между Индией и Египтом находится Эфиопия. Местные племена, как и индийские, весьма странные. Одни питаются исключительно сушеными кузнечиками и потому живут не более 40 лет. Другие едят мясо львов и пантер, по причине чего рычат, как хищные звери; одежды они совершенно не носят и абсолютно ничего не делают. У одних королем была собака (!), у других — гигантский циклоп. И еще одна важная особенность, которую необходимо знать каждому путешественнику в эфиопские края: источником драгоценных камней здесь служат не змеиные глаза, а мозг драконов!

Край земли теряется во мраке и населен жуткими племенами, одноногими людьми, людьми-волками и т. д. Говорят, что время от времени они собираются в страшные полчища, нападая на добрых христиан. Это предвестники прихода Антихриста. Он заточен в темнице, там же, где-то на краю земли. Но он еще освободится, он вернется в мир, и день этот поистине будет страшен. А пока от нас его отделяют стены, до которых, при должном упорстве, также можно дойти. За ними же находятся проклятые до скончания века племена людоедов Гог и Магог, которых, как считают ученые, заключил туда Александр Македонский.

У плоского мира есть центр — Иерусалим. Все люди доброй воли обращают свои взоры к этому святому месту, где когда-то Спаситель принял мученическую смерть и вознесся на небо. Центр этот, однако, пребывает в плену и удерживается неверными. Так что общеизвестно: на земле есть райский уголок, где всегда сухо, хорошая погода, всегда тепло; там бьет ключом вода, горит огонь и расцветает земля, радуя глаз и веселя душу. Досадно лишь, что он очень далеко и принадлежит мусульманам.

Впрочем, другие авторы более толерантны, нежели Гонорий. Так францисканец Бертольд Регенсбургский поместил «все состояния мира» в единую семью Христову. Исключение составили лишь евреи, жонглеры и бродяги, которые включены в семью Диавола.

Мир, таким образом, расколот на три области: область господства ислама, — царство зла, прихватившее к тому же самые святые и лакомые кусочки; Византия, православные, — полузло; и, наконец, сам Запад. Запад, понятное дело, пытается отстоять свою область добра от набегов сил зла, а заодно освободить от него территории, занятые злом и полузлом. Вот такая нехитрая география вкупе с геополитикой того времени.

Мироощущение человека

Тысячелетие назад наша цивилизация была молодой. И, подобно юному человеку, каждый миг существования переживался ей намного более остро, волнительно, нежели на закате жизни. Краски были ярче, чувства — обнаженнее. Добро и зло, алчность и великодушие выступали во всей своей силе из светлых высот и темных глубин божественной души.

Религиозное, сказочное, волшебное мироощущение, имеющее отчасти еще дохристианские истоки, придавали этим чувствам тем более сильный, а зачастую и возвышенный характер. Церковные таинства служили мерой человеческой жизни: крещение, бракосочетание, посвящение в рыцари, смерть, — благодаря им, она приобретала характер мистерии. Человек жил бок о бок с чудом, рядом со сказкой; точнее даже, человек жил в чудесном и сказочном мире. Но самое главное было то, что он всякий раз удивлялся этому миру; в течение веков не утрачивая эту, на самом деле ключевую способность.

Беды и несчастья в то время были намного суровее: моряку в шторм или купцу в дальней дороге можно было рассчитывать только на себя. Хотя нет, не совсем так. Несмотря на страх перед стихией и смертельный риск, странник не чувствовал себя одиноким. Ему всегда было на кого положиться. По многочисленным свидетельствам того времени, на помощь в трудной ситуации приходили духи, отшельники, звери, неизвестно откуда появляющиеся люди, в крайнем случае — ангелы и Бог. Такое вмешательство, с нашей точки зрения, выглядит фантастично, но в те годы оно было весьма распространено; оно — свидетельство веры в то, что человек в этом мире не был покинут, брошен на произвол судьбы, за ним всегда кто-то «присматривает» и может прийти на помощь.

У каждого человека был свой ангел, — милый, но могущественный спутник. А, с другой стороны, имелся и свой, «персональный» демон. Миллионы ангелов, но миллионы и демонов, поэтому расслабляться, уповая на высшие силы, никогда не стоило. Будучи под двойным надзором, как со стороны сил добра, так и зла; он был буквально опутан целой сетью зависимостей между землей и небом. Так и существовал в двух шагах от Бога, обдаваемый жаром преисподней, постоянно глядя в лицо Вечности этот загадочный средневековый человек.

*** *** ***

Медицины в современном понимании не было, а потому граница между здоровьем и недугом выглядела более резко. Болезнь зачастую протекала быстро и катастрофично, а лечение нередко не уступало ей с точки зрения опасности для жизни. С учетом полного отсутствия анестезии и антисептиков люди часто умирали от болевого шока или различных заражений. Даже природные катаклизмы несли гораздо больше смертей и разрушений, чем сейчас. Например, обычный град. В 1359 году близ Шартра во время Столетней войны он был размером с гусиное яйцо и в течение дня только в английской армии Эдуарда III убил более тысячи человек и 6000 лошадей! О раненых не сообщается, но ясно, что их было значительно больше. Можете вообразить себе град, который людей косит словно пулемет? А представьте замерзший Нил, Черное и даже Средиземное море (1326 г.), обозы, спокойно переезжавшие зимой 1210—11 гг. Адриатику, паводок, снесший в 1316 году все мосты в Париже? Из-за холодов, — а в Иль-де-Франс в течение нескольких месяцев температура опускалась до -24, — колокола трескались во время звона, а замерзшее вино продавалось кусками, на вес.

Жизнь была очень короткой, и закончиться могла в любой миг, а потому от нее нужно было брать по максимуму, как можно скорее, здесь и сейчас, не откладывая на потом. Потому с таким азартом люди демонстрировали все самое лучшее, кичась богатством, но не копя его, раздавая, нередко, другим. Тем более, от богатства до кричащей нищеты было рукой подать, — часто их разделяли всего лишь стены замка. За ними сотни прокаженных вертели трещотки, сообщая о своем приближении, — отверженные, мертвые в мире живых; нищие вопили на папертях, обнажая свое убожество и уродства; голод и болезни выкашивали людей тысячами.

Еще более резкая граница отделяла лето от зимы, свет от тьмы, тишину от шума. Четкая отгороженность, границы, пролегающие везде, — от общества до природы, — вот что отличало средневековый город от современного, в котором невозможно ни увидеть настоящую темноту, ни услышать настоящую тишину.

Люди стремились по максимуму и как можно быстрее использовать все имеющиеся возможности, здесь и сейчас насладиться властью и богатством, ибо завтра будет поздно. Но и самые незначительные блага жизни доставляли им огромное удовольствие, — потрескивающие дрова в камине, бокал доброго вина, теплый плащ на меху, гостеприимно скрипнувшая во тьме ночи дверь, — спасение запоздалого путника от лютой стужи и пронизывающего ветра.

Люди, жившие среди этих контрастов черного и белого, света и тьмы, голода и изобилия, тишины и шума, сами часто бросались из одной крайности в другую, резко усиливая нестабильность и без того совершенно неустойчивого мира. Им были присущи спонтанные взрывы необузданности, переходящей в жестокость, которые сменялись раскаянием, слезами, абсолютно искренней душевной отзывчивостью. Но это видимое противоречие: добро не существует без зла, если есть одно, тут же появляется другое; чем выше дерево тянется к свету, тем глубже его корни впиваются вглубь, в недра земли.

В средневековом сознании существуют как бы два полюса: к одному, благочестивому, аскетическому устремляются все добродетели; но тем необузданнее и опаснее становится другой, мирской полюс, полностью предоставленный в распоряжение диавола. Когда что-нибудь одно перевешивает, человек либо устремляется к святости, либо становится злодеем, грешит, не зная ни меры, ни удержу. Но, как правило, эти воззрения пребывают в шатком равновесии, хотя чаши весов то и дело колеблются, устремляясь вверх или вниз, и мы видим обуреваемых страстями людей, чьи грехи временами заставляют еще более ярко вспыхивать их рвущееся через край благочестие.

Вот поэт слагает прекраснейшие хвалебные гимны вслед за стихами, полными всяческого богохульства и непристойностей. Вот богач, известный своим пристрастием к роскоши, переходит на хлеб и воду и погружается в абсолютно аскетичное благочестие. Вот Неаполитанский король Иаков Бурбонский, торжественно вступает в город. Но не с триумфом, как все ожидали, а в убогой одежде, сидя… в помойном корыте, как писал очевидец, «отличий не имевшем от носилок, на которых выносят обычно отбросы и нечистоты», и «во всех городах, куда он вступал, из уничижения вел он себя подобным же образом».

И, разумеется, были вещи, явления, перед которыми абсолютно любой знатный, богатый, властный аристократ чувствовал свое ничтожество, благоговел с замиранием сердца. Один из самых возвышенных, пожалуй, примеров, — это история выкупа и доставки во Францию тернового венца Спасителя. Вот последний этап этой драматичной истории. Вся знать страны во главе с 25-летним Людовиком IX и его матерью Бланкой Кастильской встречают сокровище не в своем дворце, и даже не у городских ворот, а в десяти днях пути от Парижа, в местечке Вильнев-Ларшевек. Дрожащими руками король поднимает крышку ларца, и их взору предстает бесценное сокровище.

Не в силах больше сдерживаться, цвет европейского рыцарства, высшая аристократия Франции, в голос начинает рыдать. Каждый из них потрясенно лицезреет муки Господа на кресте. Тысячелетняя мистерия предстает наяву. В слезах, с разорванным от боли сердцем, король и его младший брат Роберт принимают бесценный дар. Босоногие, прикрытые лишь холщовым рубищем, много километров, под палящим солнцем, они идут до города Санса. За ними следуют такие же босые, умиленно и возвышенно плачущие рыцари. Герои многих кровавых схваток. Санс их встречает колокольным звоном, божественными звуками органов. Улицы устланы коврами и богато украшены. Клирики и монахи вынесли самые почитаемые мощи святых. Людей охватило раскаяние. Повсюду можно было видеть слезы и рукоплескания. Очевидцы вспоминали, что время в те божественные мгновения остановилось, и все словно застыли на пороге вечности.

Меж тем смерклось, но процессия продолжала движение, теперь уже при свете множества свечей. Ее по-прежнему вел босоногий король (он так и будет идти «нищим паломником» вплоть до Парижа, и в самой столице тоже не сменит «одеяния»). Эта «униженность» становится понятной, если учесть, что дорогу Людовику освещал не только факел, но и сам Христос. И он, и весь город в эти часы поклонялись не реликвии, но живому Господу. Они видели Его, и эти часы, по признанию архиепископа Санса, стали необыкновенной и высшей наградой за всю его жизнь, посвященную Богу и королю.

Глубокие, самые интимные религиозные чувства в ту эпоху захватили всех, даже самых красивых и знатных женщин: молодые аристократки, поглощенные пустословием и легкомысленностью, казалось бы, наслаждались жизнью, сплетнями, интригами. Но… Возьмем, к примеру, Беатрису ван Равестейн, — одну из первых дам Бургундского двора. На ней, как и подобает, роскошнейшее платье с множеством драгоценных каменьев. А под платьем — власяница, надетая прямо на голое тело. Овечья или козья шерсть, из которой она сделана, очень жесткая и ежесекундно колет веселящуюся или ведущую учтивую беседу даму. Современник говорит о Беатрисе: «Одетая в золотошвейные одежды, убранная королевскими украшениями, как то подобает ее высокому рангу, и казавшаяся самой светской дамой из всех; обращавшая слух свой ко всякой пустой речи, как то многие делают, и тем самым являя взору внешность, полную легкомыслия и пустоты, — носила она каждый день власяницу, надетую прямо на голое тело, нередко постилась, принимала лишь хлеб и воду, и, в отсутствие мужа, немало ночей спала на соломе».

А вот потусторонний мир: черти, ведьмы, лешие, просто умершие, пришедшие к живым. Их видели бессчетное количество раз: мужчины и женщины, старые и молодые, богатые и бедные. Такой выдающийся интеллектуал как Рауль Глабер признается, что лично видел демонов и самого Сатану. Последнего — целых три раза. Причем он не соблазнял, а ужасал и преследовал проницательного монаха как жертву. Один из таких случаев произошел в предрассветной мгле, в монастыре Сен-Лежар-де-Шампо. От Глабера не ускользнули даже мельчайшие детали внешнего облика Нечистого. «Вдруг я увидел, как у меня в ногах появилось некое страшное на вид подобие человека. Это было, насколько я мог разглядеть, существо небольшого роста с тонкой шеей, худым лицом, совершенно черными глазами, бугристым морщинистым лбом, толстыми ноздрями, выступающей челюстью, толстыми губами, скошенным узким подбородком, козлиной бородой, мохнатыми острыми ушами, взъерошенной щетиной вместо волос, собачьими зубами, клинообразным черепом, впалой грудью, с горбом на спине, дрожащими ляжками, в грязной отвратительной одежде».

Кажется, дух Средневековья с его кровавыми страстями мог царить лишь в мире идеального. Каким-то феерическим крещендо он взвинчивается до предела, до невозможности, недостижимости. Он — настоящее испытание, ниспосланное людям. Он настолько высок, что даже достигнув высочайших вершин, даже уровня Франциска Ассизского, человек все равно оставался в полной уверенности в своей ничтожности, бесконечной греховности, его мучало постоянное чувство вины. Без неистовства, охватившего миллионы мужчин и женщин, без фанатиков и изуверов святые той эпохи просто не могли существовать.

И только один звук объединял всю эту феерию цветов, эмоций, криков, красок; соединял пестроту и многообразие быстротекущей жизни в единый лад неба и земли. Это звук колокола: он возвещал горе и радость, покой и тревогу, созывал народ и предупреждал об опасности. И каждый отличал эти колокола по звучанию и именам: Роланд, Страшный, Толстуха Жаклин… Их голоса раздавались первым человеческим криком и завершались последним погребальным звоном, призывающим недостойного раба божьего в укромные недра бытия.

Отношение к детям

Не будет преувеличением сказать вслед за одним историком, что хотя средневековье — это эпоха молодых, тем не менее, она не знала детей. На протяжении целой тысячи лет мы не видим маленьких королей жизни, не встречаемся с бесконечными попытками угодить им. Ни сюсюканий, ни нарочитых обожаний со стороны взрослых, ни забрасываний игрушками и другими подарками. К слову отметим, что такая ситуация продолжалась вплоть до XVII столетия, и изменение отношения к детям — еще одна важная деталь в процессе «изживания» остатков средневековья. А в те далекие века даже де-юре человек считался взрослым, начиная с 12 лет. В этом возрасте, скажем, в Англии он приносил присягу на верность королю и обществу (позже эта клятва легла в основу английского общего права), а также вступал в «сообщество десяти». Т.е. десяти человек, которые сообща несли ответственность за деяния каждого.

Равно как и не было никакого особого отношения к беременной женщине. Последние были беременны почти постоянно, лишь с небольшими перерывами, поэтому равнодушное или, точнее, нейтральное отношение к ним характерно для всех без исключения слоев общества.