Бесплатный фрагмент - СПЕРМАТОЗОИД

АЛЕКСАНДР ШЛЯПИН
СПЕРМАТОЗОИД

Эта книга, являет на свет божий серию юмористических и эротических рассказов, навеянных автору Александру Шляпину, в момент его пребывания в процессе творческого созидания нетленных образов.

Сборник «СПЕРМАТОЗОИД», назван в честь рассказа который стал лауреатом юмористического конкурса «БЕЛАЯ СПИНА» -приуроченного к первому дню апреля 2019 года, именуемого в народе, как «ДЕНЬ ДУРАКА».

Этот рассказ открывает новую страницу в незабываемый мир удивительных героев подсмотренных автором в реальной жизни.

Фамилии и их имена изменены автором, дабы не подвергать свою жизнь смертельной опасности.

Желаю читателям приятных минут. Надеюсь, что мой труд вас, не разочарует…

СПЕРМАТОЗОИД

Вот и все… Вот мой юбилей и мне уже пол ста пять! Даешь пробки шампанского в потолок! Даешь феерию бенгальских искр! Пусть водка течет рекой! Пусть друзья слагают дифирамбы! О Боже, как быстро летит время! Всего лишь каких-то пятьдесят пять лет и девять месяцев, и я из микроскопического хвостатого головастика превратился в головастика лысого, но уже без хвоста. О Боже, какие это были времена! Сколько в них было любви… Сколько было страсти и приключений! Все помню — ничего не забыл!

Помню, как на меня единственного и неповторимого из нескольких миллионов таких же, «головастиков» выпал жребий стать человеком. На одного! На одного — из нескольких миллионов моих собратьев, которые как и я, мечтали и грезили о благополучии, титулах и богатстве. Мечтали все, а получил я один!

Где они? Нет! Все где-то сгинули в небытии… Все пропали в тот день, когда мы, как марафонцы, как залетные гастарбайтеры неслись в сторону свой мечты… Мы летели на крыльях любви. Плыли навстречу нашей единственной яйцеклетушке по- темным и сырым и мрачным коридорам.

Тогда, каждый из нас мечтал только о ней — о своей единственной, в объятиях которой, можно было стать человеком.

Все мечтали, и я мечтал! Я был спокоен — как удав! Я был счастлив, что я вообще есть! Я был лидером — идущим только вперед! Я не спал блаженно, приклеившись к стеночке отчего дома. Я не мог быть аутсайдером! И судьба распорядилась так, как я видел её в своих снах. Я спокойный и гонимый инстинктом, уверенной поступью своего хвоста плыл к цели. А в то время, мои собратья неслись сломя голову и тут же попадали в западню. Кто каким-то образом прорывался к цели, те в панике давили друг друга. Они толкались локтями, бились хвостами, кусали друг друга, а устав, валились за шаг до победы.

И вот он я! Я стою на куче уставших тел соплеменников. Стою, словно русский богатырь на куче тел поверженного врага! Стою, как капитан «Америка» на крыше небоскреба! Как терминатор! Как Бэтман! Как Илья Муромец в одном лице!

— Ну, здравствуй крошка! Ты ждала меня!? Я твой мачо — я твой герой! — говорю ей и наполненный страстью, чмокаю её в пухлую щечку. –Деточка, я загнал девять белых коней! Я стер десять пар железных подков! Я полз к тебе остаток пути по трупам своих братьев! Прими меня, и стань моей!

И в этот самый миг я чувствую, как гены шевелятся в моем теле. Как хромосомы в танце любви и страсти начинают смешиваются с её хромосомами. Нас несет по реке счастья и блаженства на встречу большой и счастливой жизни. И мы гонимые природным инстинктом, начинаем делиться! Мы делимся так, что мою мамашу, то тошнит, то бросает в жар, то в холод!

И вот он я — я эмбрион! У меня маленькая голова и первые дни жизни я вообще похож на рыбу. Те же жабры, тот же хвост, который скоро станет моим хребтом, и на котором лет через тридцать, будут сидеть мои дети, теща и такса Люська, которую теща назовет в твою честь.

Всего восемь недель. Восемь недель моей жизни, и я уже кутаюсь в эмбриональном мешке, словно под шелковым паланкином. Я наслаждаюсь теплом материнского чрева. И вот мне восемнадцать недель. И я бывший сперматозоид и головастик уже похож на человека. Я плаваю в черном пространстве внутреннего космоса, как в теплом Средиземном море. Я слышу, как моя мамаша уже разговаривает со мной.

Как сейчас помню, она обещает мне счастливую и достойную жизнь. Я в экстазе! Я дрыгаю ножкой! Я сообщаю ей, что ловлю её на этом слове. И вот — вот он радостный день моего рождения. Я ползу головой вперед по темному «коридору». Еще не раз в свой день рождения, но уже взрослым дядей я буду ползти по темным коридорам жизни. Но это будет потом…

А сейчас — сейчас я вижу свет. Я иду на свет! И вот оно — лицо небритого акушера. Этот первый в моей жизни человек дышит на меня перегаром. Он хлопает меня ладонью по заднице, будто я не знаю, что мне нужно дышать. Я делаю первый вдох и начинаю орать! И с этой минуты я уже начинаю проклинать тот день, когда я родился на этот свет.

— Ну, что ты, хлопаешь меня? Что ты, лупишь меня по заднице — идиот? — хочется мне сказать ему, но этот мужлан, держит меня за ноги головой вниз и скалит мне свои прокуренные зубы.

— У вас мальчик, — слышу я, и мое сердце наполняет волнение. Чистый стопроцентный адреналин впервые начинает бежать по моим венам, запуская во мне не только сердцебиение, но страсть к жизни.

— Я мальчик! Значит у меня все на месте! Значит я мачо! Значит я уже капитан Америка, Бэтман в одном лице? Значит я Гагарин, Бил Гейтс, Абрамович или Фима Шифрин, как хочет моя мама!?

Бог мой, как хорошо быть мальчиком! Пройдет всего пару десятков лет, и я бывший сперматозоид, бывший головастик, буду пить водку, любить баб и ходить на рыбалку!

Боже — это счастье быть настоящим мужиком!

ФИЛОСОФСКИЕ МЫСЛИ ВЕСЕННЕго СОСУЛя

Эх, кончились деньки золотые… Кончилось беспечное время, когда лежишь ты на крыше под голубым небом и впитываешь в себя холодную энергию далекого космоса. Еще вчера ты был белый и пушистый, а уже сегодня-сегодня ты висишь вниз головой и с каждой минутой прибавляешь в весе, подобно тюленю. Чем теплее деньки, тем толще твоя холодная стать. И вот приходит тот час, когда от собственного веса ты уже не можешь удержаться за ржавый карниз крыши. Созрел! Тело налилось замершей водой, а голова вытянулось так, что превратилось в странное остроконечное недоразумение. И вот предчувствуя свободное падение, ты висишь, заранее выбирая себе жертву. Ждешь это счастливое мгновение… Кому-то из нашего брата повезет упасть на лысую голову профессора, а кому-то суждено торчать в крыше автомобиля. Это хорошо, когда попадет отечественный и гнилой — это великое счастье. Смотришь сверху вниз, как бегает хозяин вокруг и радуется, что наконец-то сдаст свое «ведро» в утиль, и больше не будет тратить на него свое время, деньги и нервы. А как в «Лексус» или «Порш Кайен», или какой Мерин… Такого о себе услышишь, что хочется вернуться назад в то беспечное время, когда падал с неба лебяжьим пером и ложился такой белый и пушистый на поля, деревья и холодные крыши домов. И вот приходит твой час, когда земля начинает тянуть тебя к себе. Земля зовет, а солнце греет. И вот появляется он — лысый профессор с полированной макушкой, или какой работник МВД в серой фуражке. Падать лучше на фуражку чем на шарообразный кладезь мозга. Если жертва в фуражке есть шанс попасть точно в центр. И вот найдя себе такую цель, летишь вниз и ждешь, когда тело твое разлетится на куски холодным хрусталем, разбившись об макушку жертвы.

И такое счастье охватывает тебя, когда слышишь напоследок своей холодной жизни.

— Мать твою….

А лучше — лучше всего, когда никто ничего не слышит…

С МУЗЫКОЙ

Я вообще-то мужик, спокойный, я толстокожий. Меня ни жена, ни теща измором взять не могут. Я мужики, ежели рогом упрусь — меня даже трактором с места не сдвинуть. Жена так и говорит: — «Живу я Саша, за тобой, как за каменной стеной. Хрен тебя бульдозером расшевелишь».

А что меня шевелить, у меня, что как у кота девять жизней?

Раиса Петровна меня уважает, и на этой почве иногда даже балует. То носки на двадцать третье февраля подарит. То пену для бритья на день рождения.

А вот недавно, за любовь мою неземную к её дочке, подарила мне огромный черный американский автомобиль — с тонированными стеклами и с музыкой. Хром блестит, литье сияет — все как и должно быть -на высшем уровне. Кузов универсал.

Моя теща она ведь баба не простая. Она кремень! Двадцать пять лет надзирателем в областной тюрьме работает. Такие слова знает, что не каждый мужик способен такие выговорить.

И вот однажды, обменяла она у одного уголовного авторитета эту машину на простой мобильный телефон. Какого-то крутого мафиозика родина за решетку упрятала, а имущество описать не успела. Таким «макаром», моей теще Раисе Петровне эта машина досталась. Уголовнику этому срок светил лет на десять, а ему связь нужна была с адвокатом, чтобы эту десятку в условный срок превратить. Вот и польстилась Раечка на халявную машину.

Машина скажу вам, очень просторная и вместительная, не то, что наша «Волга». Очень удобно на ней весной на дачу рассаду возить, а осенью с дачи до дома, взращенный урожай. Я когда с тещей и женой на дачу еду, то в салоне, свободно весь домашний скарб помещается. А после выходных, все домой везу назад, чтобы бомжи часом на даче не поселились и не вынесли все до последнего огурца.

Так я вам скажу, очень удобная машина! Я словно улитка, и колеса под задом, и хата всегда с собой на хребте едет. Да и за дачу особо переживать не надо.

Вот так и катаемся: я, жена и теща, с дома на дачу, с дачи до дома!

Но вот однажды, на мою тачку нечистая сила позарилась. Кто мог поверить, что мой катафалк, может так братве глянуться.

Я вообще- то мужик свирепый и смелый, пока меня никто не трогает! Частным извозом я никогда не промышлял, а в эту машину кроме тещи, жены и таксы Люськи, ни кто садиться не хочет.

А тут — а тут посреди дороги, как гром среди, ясного неба. Выскочил какой-то черт из табакерки, весь в золотых цепях, с печатками на пальцах и в черных очках. Какой-то криминальный субъект. Пальцы у него веером, топорщатся в разные стороны. На каждом пальце по золотому перстню с черепом.

— Слышишь браток: — говорит мне эта блатная рожа. — В натуре я тебе полторы косых зеленых сейчас кину — как с куста!

Деньги мне показывает.

— Что делать надо?

— Точила у тебя зачетная! То, что надо! Ты часом не на «Патриарха» работаешь?

Патриарх — это как раз и был тот мафиозник, который в Матросской тишине сидел. Он моей теще машину отписал. Он со своей бригадой в ней наркотики перевозил, под видом ритуальных услуг.

— Груз возьмешь? — Говорит мне мафиозик, и протягивает сто пятьдесят долларов.

Я офанарел! Чую счастье само лезет мне в карман.

Гляжу на его пальцы, а глазенки мои так по этим черепам бегают, так и бегают. Думаю, коль пошла такая пьянка, нужно резать последний огурец.

— Маловато будет…

— Ты что в натуре…

— Это машина «Патриарха» он узнает, меня за тестикулы и на цугундер…

Снял мафиозик с пальца перстень с черепом и мне подарил, как компенсацию за риск.

— Назад сдавай — грузиться будем, — говорит он мне и показывает на ворота.

Обернулся я — смотрю, а на воротах вывеска «РИТУАЛЬНЫЕ УСЛУГИ». А внизу еще одна. «Изготовление гробов, по индивидуальным параметрам заказчика».

Смотрю в зеркало заднего вида, а рядом с воротами еще с десяток парней в черных костюмах стоят. Сердце мое сжалось. Руки затряслись, словно с бодуна. Ну, думаю: «всё парень, влип ты по самые помидоры»! Что им от меня надо? Сдаю назад, пока мафиозик мне не показывает — стоп.

— Давай браток, открывай катафалк, груз будем грузить, времени в обрез — труп надо из морга забрать, чтобы не испортился…

Лицо у парня круглое, как биллиардный шар — никакой растительности, любой бы на моем месте наложил в штаны. А я ничего — держусь крепко, словно в сиденье врос.

— Браток, выйди, подсоби милейший!

В ту минуту я до конца обомлел. Ноги подкосились, руки затряслись, хочу сказать, что я не при делах и брать с меня нечего. Но язык у меня тоже онемел, и я ни одного слова вымолвить не могу. Мычу, мычу, как бык на бойне, словно со всем соглашаюсь. Гляжу, трясусь, глазенки мои хлопают, с места сойти не могу, словно свинцом весь налился.

— Что мужик замлел! Открывай свой катафалк!

— Я покойников боюсь…

— Ха, так покойника пока еще нет, но уже скоро будет, если ты будешь тут кочевряжится…

Открыл я багажник, смотрю, эти мафиозные представители выносят из мастерской, невиданной красоты гроб и грузят в мою машину. Все думаю, дело труба!

— За нами поедешь — в морг! — Сказал мне один из братков, и закрыл багажник.

Тут окончательно мои ноги подогнулись, и я не удержался и присел на свое место. Ну, думаю, всё через морг! Ужас! Даже слеза меня пробила, так мне себя жалко стало. В одно мгновение вся жизнь, словно кинопленка, проскочила перед глазами. А представитель ритуальной фирмы, посмотрел на меня через черные очки, и так мягко, словно архангел Михаил говорит:

— Что бедолага соболезнуешь!?

— Соболезную! Я так соболезную, что кушать не могу, как я соболезную, — сказал я. А сам думаю; как это мне побыстрее слинять из этой компании, чтобы не дай бог, они меня в тот гроб не уложили.

— Раз соболезнуешь, держи сотку баксов, выпьешь за упокой души невинно убиенного нашего брата!

Трясущимися руками беру эти сто долларов, а сам думаю: «Все убьют, и буду я точно невинно убиенный»! — А все же, какой — чудный у них сервис! И гроб хорош, и деньги дают на помин, перед тем, как в последний путь идти! Видно думают мафиозики, что покойнику на том свете пригодятся!? А может они и про загробный мир все знают!? Может у них там уже и места уже купленные есть!?

Подумал я и скрепя зубами поехал следом за их «Мерседесами». Еду — слышу, как из гроба музыка исходить начала. И так это приятно надо мной витать начала. Смирился я со своей судьбой. Даже слегка воспрянул духом, чтобы показать братве, непоколебимую силу. А музыка все играет, словно чарует меня!

Думаю: — А какого хрена? Какого хрена в гробу музыка играет? Еду слушаю, приближаюсь к нирване. Вдруг вижу, что мафиозиков этих, останавливает наш отечественный горячо любимый инспектор ГИБДД. Сердце мое — встрепенулось! Увидев образ нашего полицейского, на душе сразу так легко стало, словно я перед батюшкой исповедался.

Гаишник увидев, что я на катафалке смело, подруливаю, решил, что я в этом процессе взимания штрафа лишний оказался. Он мне махнул, чтобы я ехал дальше. Он, глупенький, наверное, подумал, что я вперед поеду… Шиш, возьмешь с тарелки деньги — нарисованы они! Я как раз аккуратно рядом встал!

— Старший инспектор ДПС старший лейтенант Козлов, — представился он по всем правилам. Тебе мужик, что надо!? На хрена, ты катафалк свой поставил!?

— Я это… Я заблудился… — говорю я, а сам смотрю, что мне мафиозики скажут. Я ведь дорогу в морг не знаю.

— Что-то у вас уважаемый, репертуар не совсем похоронный. Может ваша машина в розыске числится, — говорит мне старший лейтенант.

— А может и числится… Я сегодня на ней первый раз выехал, — говорю я инспектору, а сам моргаю ему, словно у меня не глаз, а поворотник включен.

— А ну-ка товарищ водитель покажите мне, что у вас в багажнике машины такое лежит, — спрашивает он.

— А вот, смотрите, — говорю я и открываю.

Откуда я мог знать, что он почти вылез. Из — под крышки гроба, выглядывает физиономия пьяного столяра, а от неё такой вино -водочный запах исходит, что рядом стоять невозможно стало.

— Добрый вечер вашей хате, — сказал столяр и стал вылезать из гроба.

Гаишник, при виде воскресшего покойника, схватился за сердце и без чувств наземь рухнул.

— Братва, мент зажмурился, — заорали мафиозики, — Валим, пока другие не наехали!

Братки, увидев инспектора без памяти, выхватили свои документы, и разбежались по машинам. Через минуту, забыв про свою покупку и меня исчезли из вида.

Визуально оценив обстановку, я решил тоже не задерживаться. Рванул я по газам так, что гроб чуть из машины не выкатился. Так и потерял я контакт с клиентом.

После того случая, я целый месяц по городу колесил в поисках хозяев. Так их и не нашел. Может, менты их приняли, а может они в бега подались!?

Так с тех пор гроб стал часть автомобильного антуража. Уж больно удобная вещь. Грабли, лопаты и тяпки в нем лежат как надо. А иногда и тёща моя устав от посевов или от сбора урожая, не брезгует в нем с дачи до дома прокатиться. Это у неё шутка такая на посту ДПС передать привет из загробного мира.

Остановит мент, мой катафалк, а я ему гроб открываю, а там теща, золотыми зубами блестит и улыбается. Приветствует инспектора, словно Брежнев с трибуны мавзолея. Ни один из гаишников не выдержал ее приветливой и светлой улыбки. А что, ей хорошо. Машина обошлась по цене кнопочного телефона. Не смотря на свой печальный вид столько она нам радости принесла, что ни словами рассказать, ни пером написать, ни на «клаве» настучать…

Слух обо мне и веселой Раисе Петровне прошел по всей области. Теперь меня инспектора не трогают. Говорят, я несчастье приношу! Так у меня этот гроб и остался. Жалко выбрасывать, чай пять тысяч долларов за него уплачено. Найдется хозяин, так я отдам — мне чужого не надо. А не найдется, так я в нем осенью картошку с дачи возить буду, уж очень удобная штука. С музыкой…

АСТЕРОИД

— Ну-с… Кто на прошлом совещании говорил, что мимо пролетит?

И куда теперь эта межгалактическая хренотень делась, которая перебила в Челябинске столько стекла? Как, как вы господа хорошие, проморгали этот астероид, которое подкрался к нашей планете, — спросил Президент, вытирая со лба проступившую испарину. — Это просто в моем мозгу не укладывается. Государство вам триллионы рублей денег платит на научные изыскания, а вы вместо того, чтобы дальний космос изучать, пивко на рабочих местах пьете, а вырученные деньги себе в карманы прячете. А потом в Сочи и на Кипре дачи по три этажа, как грибы растут. Может уже хватит? Чай родина мать не корова дойная, — сказал Президент, странно подмаргивая генеральному прокурору.

Министры сидели, молча, понурили головы. В эту минуту наступающего Армагеддона, им больше всего было жалко моржи, ловко спиленной с бюджета страны. Президент, конечно, был прав. Нужно было срочно что-то придумывать. А думать почему-то не хотелось. В мозгу совсем другие цифры крутились: кафель, кирпич, доска, дубовая лестница алюминиевый профиль. Чем ближе к Земле приближался очередной астероид, тем меньше было шансов сохранить то, что уже было нажито непосильным трудом.

А авось пронесет…

Совет Сделав на телекамеру ущербный вид, они погрузились в глубокое осмысление проблемы. Миллионы экранов телевизоров отразили их скорбь и озабоченность за всю матушку Землю.

Президент России как старый и опытный разведчик все знал. Особенно сейчас в минуту угрозы для всей цивилизации он как всегда был прав. До столкновения астероида с землей остались какие-то считанные годы, и он не мог сидеть, сложа руки. Вместе с Землей могли погибнуть и миллиарды и миллионы долларов накопленные за годы правления великой державой. И тут скупая мужская слеза блеснула на его глазах.

— Седьмая… Слезу Президента крупным планом, — сказал режиссер, и десятки инженеров по видеоэффектам мгновенно включились в работу. Через доли секунды народ России увидел на экранах телевизоров, как из глаз слуги народа. Из глаз избранника, словно из фонтана «писающий мальчик» брызнули бриллиантовые струи усиленные программой видеоэффектов. Вслед за Президентом слезы появились и у министров. Еще секунда, и по плану режиссера в Кремле уже рыдали все.

— Хорошо, хорошо ребята. Плачем еще секунду и уходим на рекламную паузу. -сказал режиссер, и на экране телевизора тут же появился рекламный ролик.

— Если ты беден! Если ты не можешь себе позволить купить «Бентли», возьми кредит в банке «Русский стандарт» всего, лишь под ноль процентов. Бери и тебе не надо отдавать эти деньги, — говорил бархатно медовый голос банкира и сотни сексапильных сотрудниц, улыбаясь и сверкая японским фарфором с экрана телевизора, делали вид, что манят клиента в банк.

Сердца русского народа сжались. Вид рыдающих министров и фантастические банковские кредиты точно говорили о приближении полного «Армагеддона». Цепная реакция прокатилась по стране, и вся великая держава залилась горючими слезами. В этот самый миг мусульмане, иудеи и буддисты вышли на улицы страны и стали обниматься и просить прощения у православных, за все прегрешения которые они натворили на славянских землях. Цены на базарах и магазинах упали практически до нуля, но ни кто, не бросился запасаться впрок — народ скорбел и понимал, что жить осталось считанные дни…

— Картинку апокалипсиса на экран, — сказал режиссер.- Даем разбитый Кремль, Капитолий и поломанную Эйфелеву башню. Еще цунами в Японии и падение метеорита в Челябинске и крупным планом, горящую дачу Сердюкова.

И в этот самый миг всенародной скорби народ увидел, как в страшном дьявольском огне, сгорают народные деньги России. Россияне воочию увидели, как горит Кремль и американский Белый дом. Горят дачи Медведева, Собчак и Сердюкова. Горит вся Рублевка и дачи олигархов на побережье Черного моря. Народна радость и одновременно скорбь за цивилизацию наполнили души всех жителей России.

— Так господа, на картинку Армагеддона, даем саунтрек из фильма «Терминатор», -сказал режиссер и музыка конца света полилась из динамиков телевизоров по все стране. Огромная глыба космического Астероида стала приближаться к планете, поражая своей титанической мощью. Народ напрягся и миллионы экранов телевизоров и айподов отразили гору, летящую в сторону голубой планеты под названием Земля.

— Даем картинку пуска ракет. На экран все, что у нас есть, — сказал режиссер и тысячи боеголовок понеслись в сторону «космического пришельца». Картинка взрывов в режиме хайдифинишен и звук долбисураунд, возникли на экранах телевизоров, наводя еще большую жуть на испуганный народ.

— Что будем делать, и как будем бороться с этим небесным телом? — спросил президент. Обращаясь не только к министрам, но и ко всему народу России.

Медведев, словно первоклассник, робко поднял руку, но тут на экране возникло мужественное лицо истинно- русского актера Жеррара Депордье, которое стало трансформироваться на экране, превращаясь в знаменитого киллера огромных астероидов Брюса Виллиса.

— Лицо крупным планом, — сказал режиссер.

— Чтобы астероид метко бить, нужно кока-колу пить, — сказал Брюс Виллис, и сверкнув голливудской улыбкой, передернул затвор помпового плазмоидного бластера.

— Ну, что скажешь Брюс, как ты будешь спасать мир и сколько денег тебе на это понадобиться, — спросил русский президент Путин как-то по-дружески тепло.

— Я так полагаю сэр, что нам нужно изменить траекторию полета астероида в противоположную сторону от земли. Для начала необходимо на поверхности космического тела закрепить ракетные двигатели. Надо увести его подальше от нашей планеты. По примерным расчетам это будет стоить, не менее сотни миллиардов долларов, ну плюс миллиардов пять командировочных, — сказал Брюс Виллис, откатывая офисное кресло с Медведевым в сторону.

— Значит Брюс, говоришь пятьдесят, — переспросил Президент Путин.

— Я сэр, говорил про сто миллиардов. — поправил президента американский крутой вокер.

— Сто миллиардов это с учетом, если ваш Президент Абама даст еще пятьдесят.

— Нет сэр. У меня с Президентом Абамой свои счеты. Он мне за прошлый астероид задолжал сто миллиардов.

— А сколько вы намерены от бюджета программы распилить Брюс?

Америкос удивился и посмотрел на премьера Медведева, как бы спрашивая его.

Медведев покраснел как вареный лобстер и промямлил:

— Ну, процентов десять не более, а остальные обязательно пустим в дело.

— А ваш заместитель, сколько отщипнет, — спросил Путин.- А зам зама, а завскладом? — скрепя зубами стал перечислять Президент желающих присосаться к бюджету стратегического мероприятия. -У кого еще, какие будут соображения.

— Пятая, крупным планом Сердюкова, — сказал режиссер и в долю секунды русский народ увидел, как бывший министр обороны России на листке бумаги написал слово из трех букв. Мы предлагаем установить на астероиде ядерные заряды и жахнуть так, чтобы он разлетелся на мелкие щепки, — сказал Министр обороны Сердюков.

— Щепки уважаемый Анатолий Эдуардович, получаются от переработки древесины в мебельном производстве. Да еще от разорения и развала Российской армии. Астероид он мать вашу из гранита состоит, а гранит, как нам известно, это твердая космическая порода. А может и вовсе -железный…

— Извините, как всегда не подумал, — сказал Сердюков, и сел на свое место.

— А вы что умеете думать, — сказал Президент и прищурил глаз.

— А если мы его покрасим белой краской, как медицинские халатики, — спросила Скворцова. — Солнечные лучи, отражаясь от окрашенной поверхности, придадут небесному телу ускорение, и оно само покинет пределы нашей вселенной.

— Это долгая песня Вероника Игоревна. Астероид за это время не успеет отвернуть в сторону и тогда…

— Я вас Владимир Владимирович, понимаю. Тогда нам необходимо просто построить пару тысяч крематориев и десять тысяч моргов, для утилизации мертвых тел российских граждан, чтобы всем пострадавшим от падения астероида хватило нашего внимания. Остальным выдадим теплые одеяла и по бутылке минеральной воды.

— Третья, берем босса крупным планом

— А я Владимир Владимирович, предлагаю столкнуть астероид с Луной, — сказал генеральный директор первого канала Эрнст. -Нам нужно направить его прямо в Луну, а это природное явление обставить как телевизионное реалити шоу под названием «Апокалипсис». А все это показать на всю планету. Мы — наш канал, станем правообладателями этого эксклюзивного материала. Это же столько бабла мы можем срубить- мама не горюй, — сказал Эрнст.- Пригласим Ваню Урганта, Борю Моисеева и Сергея Светлакова. Под их искрометный юмор и горячую песню «Голубая Луна» жахнем по ней астероидом — так, что америкосы навсегда забудут про высадку своего Аполлона…

— Я понял вас Константин Львович, — сказал Путин, — идея скажу вам хорошая и вполне смотрябельная. Еще обязательно нужно пригласить Никиту Михалкова, пусть снимает продолжение «Удолбленные солнцем -3». Но только все это лирика, а нас интересуют конкретные предложения.

— Пятая, крупный план Министра Внутренних Дел, — сказал режиссер и российский народ увидел того, кто бережет покой страны.

— Я Владимир Владимирович, предлагаю сформировать батальон нелегальных иммигрантов из числа лиц таджикской национальности. Зачем нам их репатриировать по местам жительства. Вооружим их отбойными молотками, да высадим на астероид. За тысячу долларов Владимир Владимирович, они его без всяких атомных бомб расковыряют его на мелкие части, — сказал Министр внутренних дел Колокольцев. -А чтобы им было веселее, предлагаю придать им в качестве руководящей силы товарищей Навального и Удальцова. Пусть эти враги народа, развлекают гастарбайтеров своими бредовыми идеями о интернационализме, братстве и светлом будущем в эпоху развитого капитализма.

— С предложением Министра Внутренних Дел я согласен, — сказал Путин, — пусть астероидом пусть таджики занимаются, а мы продолжим осваивать с товарищем Сердюковым отпущенные на оборону Земли средства. Авось пронесет.

БОЗОН ХИГГСА

Эх, бабы, как бы вы знали, как меня достал этот колорадский жук — будь он не ладен! Целыми днями от зари до зари скубешь этих паршивцев и скубешь, скубешь и скубешь. Нижние полушария целый день выше верхних, в голове гул стоить, а земля под ногами, как живая шевелится. А жука ничего не берет! Налопаются ботвы и давай любовью себя тешить. Картофельные кусты по вечерам ходуном ходят, словно там кабаны шастают, а не жук колорадский. А утром гляжу, а их еще столько же прибавилось. И чем я их только не морила. И золой сыпала, и керосином орошала, и хлорофосом пшикала. Ничего этого гада не берет. Хоть бы Ванька мой, что придумал. А он вместо того, чтобы борьбой с паразитами заниматься, целыми днями по самые уши в интернете сидит. Танки он по экрану гоняет. Громит немецкого супостата, так, что даже обедать забывает. К вечеру бедолага еле ноги тянет — танкист хренов!

А тут намедни, как заорет. Я со страха даже в борозду присела. Банка с жуками из рук на гряду упала. Так эти сволочи, успели быстрее зарыться, чем я за банкой нагнулась. Я её подняла, а там последний сидит. Мне фигу показал, и шмыг под землю. Только дырочка осталась. Я бабы за сердце схватилась, думала всё: Вот он конец света наступает. А этот танкист в окно орет, будто ему танк гусеницами да по помидорному полю проехал и все томаты подавил.

— Открыли, -говорит.

— Что открыли? Отраву от колорадского жука? — спрашиваю я.

— Нет Маня, круче…

— Что может быть круче отравы? Ни-че-го! Не будет жука, это же какая жизнь на земле наступит! Ого -го! Картошки вволю хоть обожрись! А из картофеля и спирт, и крахмал и всякий продукт делать можно. Экономика оживает и народ сыт!

— А он снова орет: — Открыли!

Наша собака по кличке Кенар так перепугалась так, что в будку влезла и даже двери за собой захлопнула. Куры разлетелись по всей усадьбе. Все яйца на неделю вперед растеряли. Даже волки в лесу завыли.

— Что открыли, — говорю — придурок!? Что ты орешь, как рупор на городской бане?

— Маня — не нервируй меня! Мы Бозон Хигса открыли!

— И что теперь? Какой мне прок от твоего комбинезона?

— Дура, ты Маня! Ты совсем ку-ку? Бозон — это мать твою -частица Бога. Из неё весь мир сотворен. Все что кругом нас — это и есть бозон

И тут я своим бабьим умом подумала: «Всё — кирдык вам колорады! Теперь то вы у меня попляшете»! А твой Ваня, бозон могет жука заморить?

— Не, ну ты Манька, дярёвня! Какой жук, это же — Бозон., — говорит танкист.

Гляжу бабы, а на наши разговоры тут же последовала реакция соседей. Стали они мелькать над забором, а кто и в щелку уже глядит. Уставились на нас с Ванькой, будто мы не Хигса обсуждаем, а семнадцатую позу Камасутры.

— Ванька давай, не робей, — кричит тетя Мотя. -Пора детей заводить, а не кроликов!

И тут бабы, я озверела как кот Леопольд, да и говорю Ваньке.

— Ты мне Ваня, саму суть поведай — интернетчик ты хренов. Расскажи, что к чему, и с чем мы тот бозон кушать будем.

А Ванька отвечает:

Глупая ты баба Маня! Бозон — это такая вещь! Да о нём все человечество долгие годы мечтало. Его везде искали и вот, наконец — нашли! Наступил долгожданный час. Теперь Маня, мы узнаем, из чего состоит вся наша вселенная.

Дурно мне стало от слов его умных. Я баба деревенская и не могу понимать этих умных слов. Скрестила руки под грудями — да и говорю этому оболтусу:

— Из колорадского жука, состоит твоя вселенная. У нас жук! У Моти жук! У деда Семена тоже жук по всей плантации. Да когда эта тварь только нажрется? Мы ведь без картопли останемся…

А танкист, словно канарейка мне заливается.

— С его помощью, Маня, мы картоплю в пробирке делать будем. Он же бозон!

Вот тут меня бабы, достал этот танкист до самых печенок! Я же вижу по нему, что его аж трясет. Видно битву за Берлин проиграл. Вот и решил меня гад, этим Бозоном доконать, чтобы я капитулировала и открыла перед егоной харей все кладовые на предмет самогона.

— Я как баба русская не то, что умом, я сердцем должна понять, что это за хрень такая. Я мозгом, а то и руками должна прощупать этот самый Бозон. Нужен он в нашем хозяйстве, али это за зря потраченные деньги?

Тут тетя Мотя, сдвинула доску в заборе, и просунулась на нашу территорию свою ехидную рожу. А потом и сама как угорь скользкий проникла.

— Здрасте вам!

— Ну, здрасте и вам — тетя Мотя…

— А чаго это твой танкист там тебе такое интересное рассказывал? Может, кто помер?

— Да ни кто не помер, -говорю я ей. -Говорит ученые какого-то Хигса открыли.

— Артист что ли?

— Кто?

— Ну, Хигс етый, ну тот, что Бозон!?

— Да не артист. Элемент какой-то. Хрен его знает короче. Говорит с его помощью картошку можно на Марсе сажать без этого гадского жука.

Пока Мотя мою черную смороду щипала, смотрю, а следом за ней сквозь забор стали просачивается дед Семен, и другие соседи. Подходят к нам да и говорит:

— Знаю соседушка что беда у тебя стряслась. Ты Маня, особливо то не серчай. Мы табе если, что поможем всей коммунной. Ванька твой с детства шабутной был. Я его еще таким шкетом помню. Ты если любишь Кабзона, то руби сразу, пока твой мужик на танке Берлин берет.

— Вы что дядя Семен, какой Кабзон — спрашиваю я его, а он мне отвечает:

— Какой, какой — знамо какой — Иосиф Давыдович. От нас Маня, ничего не скроешь. Мы это Кабзона со времен Брежнева в телевизоре видим. Мужик он видный. Голос у него хороший. Ни чета твоему Ваньке танкисту. Коли любишь Кобзона — руби сразу.

Гляжу, а тут мой Ванька прибегает и перед народом начинает по какой-то бумажке читать:

— Бозон, дядя Семен, это такая хрень из которой вся вселенная состоит. Это тот кирпичик, который вложил наш создатель, когда весь этот мир творил.

— Во как, создатель, — сказал дед Семен.

— Ты это паря, тут нам не темни! Ты поведай людям бечь нам соль да спички куплять, али еще трохи подождать можно, — запричитала Мотя.

Вы бабы не поверите, что тут началось. Народ прямо гужем пошел, как лосось на нерест.

Готовы разорвать моего танкиста на ласкуты. Кто что орет. Кто про Кабзона, кто про пенсию, кто про конец света. А мой баламут видно фильм про Чапая вспомнил. Схватил с гряды два огурца и говорит деду Семену:

— Смотри! Представь себе дед, что это молекула — нет даже атом золота.

— Ну! Атом золота — это хорошо! Лучше когда два, а то и три килограмма! На хрена нам атомы?

А мой танкист не сдается. -Теперь, -говорит, — мы разгоним эти атомы по трубе навстречу друг другу.

— Ну…

— Что ну? Что ну? Навстречу друг другу…

И тут мой Ванька, со злости, как хлопнет один огурец об другой, прямо перед рожей деда, только семечки на бороде повисли.

— Во видал?

— Что видал, — спросил дед.

А Ванька достал из его бороды семя и говорит:

— Вот это дед и есть Бозон Хигса.

Дед затылок почесал и сказал.

— Какой это Хигс, это же огурешное семя. Ты нам настоящий Бозон покажи. Ну чтобы мы знали, что это и с чем его едят. А то нажрешьси на ночь, будешь поносом маяться.

А Ванька мой не унимается и орет как Цицерон:

— Тебе что дед атомный коллайдр построить? Да ты знаешь, сколько он стоит?

— Ну и сколько стоит твой колайдер? Чай не дороже самогонного аппарата.

Бабы, если бы вы знали, сколько денег стоит этот Хигс? Ванька сказал, что для того чтобы найти эту частицу Бога наши ученые потратили двадцать миллиардов долларов. Тут на нашем огороде стало так тихо, что я даже услышала, как жук колорадский мою картофельную ботву жрет. А тетя Мотя достала из кармана калькулятор, и стала тискать на нем кнопки. Видно ей интересно было знать, сколько это на рубли выйдет. Только у неё экрана не хватило.

— Ты им Ваня, еще раз расскажи. Я сама хочу понять, зачем нам этый Бозон? Что это вообще такое?

— Ученые, которые открыли бозон Хиггса, открыли новый источник неисчерпаемой энергии. Представь себе… и тут снова Ванька снова берет в руки два огурца.

— Это атом золота, — засмеялась тетя Мотя.

— Да, это атом золота. А теперь эти два атома должны столкнуться…

— Эй, Мотя, что стоишь, рот разинув, хватай огурец. — закричал дед Семен и весь народ дружно стал смеяться над моим Иваном. Смеялись все, считая, что мой Ванька ничего больше про этот самый Бозон не знает. А я краем глаза гляжу бабы, а народ приготовился уже расходиться по домам. И тут меня мысль осенила. А не выпить ли нам за этот Бозон Хрен… фу ты Хигса. Я и говорю народу:

Ванька бабы вспомнил! Вспомнил что в это день мы с ним расписались. Обнял меня и поцеловал нежно в щечку.

— Прости Маня — вспомнил. Это же отметить надо чай у нас с тобой юбилей.

Эх, бабы, да на моей душе, белые хризантемы распустились. Так мне хорошо стало, прямо спасу нет. Вытащила я самогона трехлитровую банку и столько же наливки вишневой. Подхватили мы все это с Ванечкой и к гостям вышли. Впереди мой Ванька словно герой идет.

— Гости наши дорогие, -говорю я соседям. А у нас с Ванечкой сегодня юбилей! Вместе мы уже двадцать лет. Отведайте дорогие гости нашего угощения.

Смотрела я бабы на гостей, на танкиста моего лихого и на глаза мои слеза горючая накатилась. Вспомнила, что прожила эти двадцать лет, как у Бога за пазухой. Ванька мой — вот она та частица мироздания! Вот та божественная плоть и тот бозон Хиггса, который ученые всего мира ищут. Господи! Я уже двадцать лет назад как открыла для себя эту божественную частицу. Я бабы серьезно говорю. За это открытие нам с Ванькой нобелевская премия положена. Ведь я поняла, что это бозон Хиггса, это не микроскопическая такая корпускула, выжатая из нейтрино, методом сталкивания в высокочастотном магнитном поле — это есть частица любови.

А Ванька мой поднял рюмку да говорит: — Чтобы не говорили эти профессора и академики, а частица всей вселенной и всего мироздания есть настоящая любовь. Так выпьем же за то, чтобы это Бозон Хиггса не имел нулевого значения, а был всегда положительный, как наша с Маней любовь.

Я бабы, прямо расплакалась. Ведь любит он меня мой танкист — ох как любит! Тут и дед Семен и Мотя как заорут в один голос — Горько! Горько!

И в эту секунду я почувствовала, как этот шальной бозон, проскочил от сердца моего Ванечки к моему. И мне стало мне бабы, так хорошо, как не было хорошо все эти годы.

А через девять месяцев, я пацана родила — три шестьсот. Ванька предлагал его Бозоном назвать да передумали. Пусть будет Вовка. Так нашего Президента зовут…

Я КАТАСТРОФА

Хочу знать, почему, многие бабы — везучие? Почему!? Почему у них есть всё: дорогие меха, квартиры, машины и яхты. Ну — всё! Или почти все! Почему они всю жизнь живут в вечном празднике? Почему они до гробовой доски карнавалят и голливудят, а мне достается в этой жизни всё самое плохое? Может я не под той звездой родилась? Может мой прадед был грешен и я расплачиваюсь за его прегрешения? Погляди на меня о, проходящий мимо путник! Пред тобой не просто женщина — а женщина неудача! Я женщина катастрофа! Я женщина ЧП!

Мое патологическое умение вляпываться на ровном месте в разные истории, — шокирует всех тех, кто меня знает! Я женщина — катаклизм! Я угроза всему миру! Если девиз ВДВ: «где мы там победа», то мой девиз «где я, там чрезвычайное происшествие»! Ни дня без приключений! Разбегайся народ — Люська в магазин идет! Меня, между прочим — Люся звать! Я уже не только боюсь выходить из дома, я боюсь тупо вставать с кровати.

Вот к примеру: Совсем недавно случилась со мной жуткая история. Дело было, в пятницу тринадцатого числа. Жара достала! Она была всюду: в квартире, на улице, в ванной, возле водоема. Бой в Крыму — Москва в дыму! Если вы думаете, что я иду такая вся в Дольче Габана загорелая, как шоколадка, — нет! Я приехала с озера — как тушка курочки гриль! Бери меня и кушай: окорочка, крылышки все чрезмерно аппетитно и обласкано солнцем. Впереди выходные, а культурной программы нет! Настроение — настоящий махито без соли и сахара! В душе — не просто зеленая тоска — жабы на фибрах моей души, как на листьях кувшинки расселись и квакают! Хотела доброе сегодня дело сделать — огурцы полить. А то они уже криком кричат: «Мамаша, если вы хотите нас кушать зимой, то поливайте нас летом. Иначе, мы не будем вам плодоносить». Плодоносить они не будут –видали фокус? А еще и эта — совесть во мне проснулась. Только зря проснулась! Лень выползла раньше. И говорит эта лень: «Люся, никого не слушай, у тебя болит голова, и вообще — наслаждайся жизнью, огурцы купишь на рынке, если эти зачахнут». Сердце успокоилось, душа обмякла и…

А тут — звонок! Звонит мой друг! Ну, с которым, только недавно я закрутила интересный роман. -«Люся срочно приезжай! Сегодня встречаюсь с коллегой из Филиппин, он практикует наращивание ногтей методом энергетического воздействия на подкорку головного мозга в условиях крайнего Севера». Если хочешь, такие ногти — жду!

И тут меня зацепило! Да! Я хочу такие ногти — да еще не в условиях Аравийской пустыни, а в условиях Крайнего Севера! Даже как-то прохладней стало, словно кондиционер включился! Решила еду! Встреча вечером в 21—00! Прямо как программа Время!

Времени еще куча! Какие на хрен огурцы — надо выглядеть на все сто!!! Бусики, трусики — это не про меня. Английский белоснежный костюм на фоне моего загара — это что-то! Прямо не Люся Холмогорова, а настоящая черная пантера Наоми Кэмпбелл. Шифоновый изумрудный платок на шею, в тон к моим босоножкам на 12см каблуке. В клатч помаду, зеркало и роскошь из прошлой жизни — 500 долларов купюрами по 10- так для понтов.

Звоню Сержу:

— Уже лечу!

Сообщаю ему, что выезжаю. Вылетаю из подъезда, а тут эти сидят — «члены комитета чести и совести нашего дома — бабушки старушки — ушки на макушке». Торможу с визгом горелой резины по кафельному полу! Подтягиваю юбку до самых… Ну вам, по пояс будет…. И словно на шарнирах дефилирую мимо — оставляю в их душах «приятные» воспоминания их бурной молодости. Охи и ахи, сопряженные со словами «тьфу -„шалава“», меня окрыляют, как «Ред бул». Я словно эдакая — шоколадка Найоми, гордо цокаю по подиуму, титановыми набойками и иду к своему надраенному до блеска «Мерседесу». Хлебом меня не корми — дай вот так вот повыпендриваться.

Включаю СД! Музыка орет! Я лечу на свидание — мне хорошо!!! Если бы на моем месте была бы другая, все было бы иначе, но сегодня на этом месте оказалась я, -девушка катастрофа. А это значит — жди Родина героя, а приключения мой ягодичный отдел! Началось! Чих-пых! Чих-пых! И мой «Мерин» стал жить какой-то своей жизнью, совсем отдаленной от моих девичьих планов. На все мои посягательства на педаль акселератора — он реагировал решительным отказом.

Серия крепких мужских выражений, и я как ошпаренная выскакиваю на улицу, с желанием увидеть, сдувшееся колесо, чтобы со всей силы пнуть его, как это делают брутальные техасские дальнобойщики. Обхожу машину, и о чудо — все у меня хорошо! Колеса на месте, мотор на месте, но как раз в этот момент, мимо меня пролетают две девятки. Из окон по торс голые, торчат веселые мальчишки, с флагами. Они орут:

«Спартак» чемпион!!!

Поравнявшись со мной — слышу:

«Ух! Глянь какая телка — тормози, знакомиться будем».

Сердце моё падает в пятки, а машины скрываются за поворотом. Сердце облегченно возвращается, наполняя меня радостью, словно летний ливень наполняет жизнью иссушенный засухой огуречник.

У меня, все в порядке — ура! Я — еду дальше… Отдохнувший «Мерин» оживает. Он вновь несет меня, как прежде, по бескрайним просторам моей необъятной Родины. Поднимаюсь в горочку и вижу. Картина маслом — приплыли! Девятки стоят поперек дороги, а мальчики приветственно мне машут флагами «Спартака», решая, что я разделю с ними радость их футбольных побед.

— «Ждут»! — громко вслух подумала я. Правая нога автоматически жмет на тормоз. Не поверила душа моим глазам. Ведь точно решили познакомиться, а не спросить, как пройти в библиотеку. «Ах, зачем мне эти роги у обочины дороги?» Визг тормозов, врубаю заднюю передачу и пилю до ближайшего поворота. Полицейский разворот и я уже ныряю под указатель — с красивейшим названием «Турляндово». Времени вагон. Решаю спрятаться и подождать, пока мальчики укатят искать себе других девочек.

Ждать развязки событий дело слабовольных духом. Азарт и страсть к приключением несет меня дальше по –проселку, ведущему в лес. «Мерин» послушно отматывает километры, а сердце стучит в такт к клапанам в предчувствии трагической развязки. Поворачиваю на грейдер, ведущий к шоссе. С каждым километром дорожная колея углубляется, и тут я понимаю, что точка не возврата пройдена уже километра три назад. Ужас охватывает меня. Бурные фантазии моей безвременной кончины разрывают мой разум. Я представляю, вместо себя сидящий в «Мерседесе», обглоданный дикими зверями скелет молодой и такой очаровательной женщины. Боже, как мне стало себя жалко! Слезы потекли по моим щекам, но внутренний голос твердо, сказал:

— «Утри сопли детка! Ты не привыкла отступать! Вперед, нас ждут великие дела и потрясения!»

Ползу, как сказал внутренний голос вперед и вижу, через ручеек мосток, а за мостком место для разворота. Останавливаюсь. Дырявя глиняную тропинку шпильками своих «лодочек», провожу рекогносцировку. «Мосток» жидковат, но другого нет. Кусок картона или фанеры вместо полноценных бревен. Что есть силы, давлю на газ и мой «Мерин», вырывая из-под колес остатки чахлой травы, несет меня через ручеек. Но не тут то было. Русская грязь, прочно вцепилась в колеса немецкого автопрома! Хваленый «Мерседес», учухался по самые не балуй….Ну вам по пояс будет, а ему по выхлопную трубу. Не хватило ему лошадиных сил проскочить этот водоем. Зад прочно увяз в черной и вонючей грязи. Жабы, увидев красный «Мерседес» в болоте, покатились со смеху.

— Дура! Дура! Дура! — стучу я по рулю своими кулачками. -Куда тебя черт несет, -спрашиваю я саму себя. Боже, где эти галантные рыцари!? Где эти брутальные ковбои? Где эти сизоносые местные трактористы? Почему они не летят спасать меня женственную и такую красивую, как Наоми Камбал?

Сообразив, что самостоятельно мне не выбраться, думаю. Думаю -хотя это слово можно было в данном случае не применять. Боже кого бы позвать на помощь? Вытряхиваю на соседнее сиденье содержимое сумочки. О, ужас, вспоминаю, что спасительный гаджет под названием телефон остался дома.

— Дура! Дура! Дура — ору я в ужасе, и опять бью кулаком по панели «Мерседеса», будто он в чем-то виноват. Откинула спинку сиденья, стараюсь сосредоточить мозг, на проблеме. Пять минут панического страха перед неизвестностью, заставляют меня включить остатки мозга. Напрягаюсь до потемнения в глазах. Хочу представить, как на моем месте поступил бы настоящий мужик, окажись он в лесу, вдали от цивилизации и понимаю. Не могу! Настоящий мужик никогда бы не попал бы в такую дурацкую ситуацию. Ну не поехал бы он в жись в эту «Турляндию», даже если бы все сомы и щуки в местных водоемах выползли бы на берег погреться на солнце.

И опять завыла. И опять внутренний голос:

— «Детка, помни — тебя спасет только трактор!»

Открываю дверь и опускаю свою лодочку в черную болотную грязь. С содроганием созерцаю, как мои туфли за 500 долларов погружаются в настоящую трясину.

Вот тебе Люся и юрьев день! Растягиваюсь в шпагате, словно жаба на вытяжке, только ласты в разные стороны. Отчаянно цепляюсь за руль, и волей силы, втягиваю себя в салон. Осмотрев ножку, понимаю, что моя лодочка за двести пятьдесят американских долларов утонула в этой гадкой жиже, как пробитый айсбергом «Титаник».

— А, а-а-а, — воплю я, и задрав юбку по самые стринги, и устремляюсь, ловить пока еще не уплывшую туфлю. Опускаю руки в жижу и в надежде шарю в поисках дна. Опять это предательский внутренний голос:

— «Детка, если бы твои руки были длинной, как твои ноги, то ты была бы похожа на шимпанзе».

— «Дура! Дура! Какая я дура», — говорю я себе и как Робинзон Крузо карабкаюсь на карачках в сторону заветного пятачка, словно на спасительный остров. По закону физики, грязь, вынутая из мест постоянного месторождения, имеет свойство на воздухе высыхать. И она начала сохнуть! Она начала покрывать мое тело страшной серой коркой. Она сушила мою кожу и стягивала её с такой силой, что мне показалось, что я засыхаю вместе с ней.

— Дура, — вновь говорю я себе и открыв Колу, решаю ей помыться. Осознание сладости и липкости пришло не сразу, а по мере увеличения количества мух и ос. Осы роем стали кружить надо мной, желая еще при моей жизни облизать остатки сахара. Пыль, поднятая ветром, превратила мой английский белоснежный костюм в серый замусоленный пиджак, привокзального бомжа. Как назло небо затянуло тучами. Где –то в дали блеснула молния и внутренний голос одновременно с раскатами грома, спокойно сказал:

— «Детка, как хорошо, что ты не полила огурцы».

Напялив, на себя пиджак, я закрыла машину и, шлепая босыми ногами по дороге, решаю идти за помощью. Но тут случилось страшное. Спинным мозгом я почувствовала, что кто-то ужасный следит за мной. «Шерсть» на моем теле встала дыбом, а по коже пробежали мурашки. Подняв палку, я резко обернулась и, что было сил, заорала:

— Только подойди ко мне — я тебя убью — гад!

Сохраняя самообладание я пошла дальше, раз от разу оглядываясь, чтобы во время отбить атаку. Я не знаю, кто это был. Был ли это зверь или человек, но я чувствовала, что он идет следом и даже дышит мне в затылок. Он хотел моей крови! Он, точно хотел моей плоти. Я резко оборачиваюсь, и махая палкой с закрытыми глазами иду в наступление, но он почему-то успевает спрятаться до того момента пока я не открою глаза. Мужественно держу себя в руках, я иду вперед. Дорога, кажется мне бесконечной. Сердце колотится, как у кролика. Мысленно я проклинаю себя за свое вечное желание покуролесить.

Стемнело! И тут я ощущаю, как сотни глаз смотрят на меня из лесной чащи. Еще мгновение и моё сердце взорвется от страха. Но в этот миг я слышу звук. Там в трехстах метрах от меня блеснул свет фар.

— «Беги детка», — говорит мне внутренний голос. И я не просто бегу — я лечу в строну света, махая по сторонам палкой, как бы отбиваюсь от стаи волков, которые преследуют меня. И мне везет. Не смотря на то, что трактор с мотором и на колесах, я догоняю его и даже умудряюсь постучать по кабине. Вижу восторг на лице местного механизатора, который видит перед собой перепуганную, покрытую коростой грязи женщину, да еще и с палкой. Я ведь не знала, что это был вор! Откуда мне было знать, что этот молодой мужчина по ночам ворует солому для своего племенного бычка, которого сдает в аренду для осеменения местных телок. Еще целых полчаса после того, как я вся такая в белом, стучу ему по кабине, мне приходится гоняться за ним с дрыном по полю. Догнала! Трактор заглох! Видно выдохся!

— Изыди сатана, — орет он и крестится, будто я нечистая сила.

— Стой, — ору я и замахиваюсь, чтобы в случае чего стукнуть его по ногам. –Ты кто такой?

— Я это, — заикается он. — Я соломы хотел немного бычку своему подгрести.

— Ах соломы, — переспрашиваю его я. –Тебя как звать — гребун ты соломенный?

— Меня Петро звать -Петя, — отвечает он робко как на допросе у следователя.

— А я Люська Холмогорова, — отвечаю я, и опускаю свое оружие.- Ты меня Петя, не боись! Я тебя бить не буду, ты живой мне нужен. У меня тут недалече «Мерседес» в грязи застрял. Помоги ты, одинокой женщине, и я дам тебе десять долларов.

— А чего не помочь. Бить не будете?

— А за что — говорю ему я.

— Ну, так за солому.

— Ах, за солому говоришь! За солому Петя, я тебя бить не буду.

Закрыв глаза, я прижимаюсь щекой к надежному мужскому плечу и в этот миг вспоминаю старинную песню. В такт тарахтению двигателя я тихо начинаю петь:

— Прокати, нас Петруша на тракторе, до околицы нас прокати…

Вскоре прибыли. Торчащий из грязи красный «Мерседес» даже в таком убогом положении выглядит вполне достойно. Он торчит в русском болоте, накренившись на левый бок. Я отважно бросаюсь, в самую глубину местной топи. Принимаю так сказать активное участие в его спасении. Стоя по колени в грязи держусь за значок «Мерседеса» на капоте, и жду, когда Петро меня из болота тянуть начнет.

А Петруша тем временем, крутит на поляне пятаки подобно Шумахеру. Он видно решает меня впечатлить своей колхозной брутальностью, чтобы потом флиртануть со мной на колхозном сеновале. Грязь летит из-под его колес, засыпая меня с головы до ног. Я ору, как угорелая так, что даже волки попрятались в болотах от страха.

— Ну что Люсьена, давай тяни трос! Будем твоего «Мерина» за яй… жябры тянуть.…

И тут до меня доходит: Боже у меня в автомобиле нет троса.

— Мерседес бабаньки — это такая машина, где трос немцами не был предусмотрен вообще.

Разве они не знали, что «Мерседесы» покупают не только арабские шейхи и крутые братки, но и экзальтированные русские дамы, для покорения грязевых месторождений. Это становится последней каплей моего терпения! На — чисто французском, с английским акцентом — я, громко высказываю Петруше все, что думаю о «ночных трактористах», подрабатывающих промыслом соломенного сбора. В Общем — мы умудряемся разругаться. Послав друг друга по пути наименьшего сопротивления — он бросает меня.

По мере того как задние фонари скрываются во мраке, я понимаю, что эту ночь мне придется провести в гордом одиночестве. Забравшись на задний диван, я поджимаю под себя ножки, и плачу, проклиная свою беспомощность.

Светает. Дождь, который так дразнил сверканием молний и грохотом грома так и не пошел. Выкурив, больше, чем вешу, мне хочется умереть — умереть в ту же секунду! Мечта о скоропостижной кончине на тот момент так и остается несбыточной мечтой. Стекла «Мерина» начинают дребезжать и на бугре появляется он — трактор.

— «Детка, твой мачо вернулся, — говорит мне внутренний голос.- Встречай принца спасителя.

Петруша прикатил без прицепа. Он стоит между двух фар, словно Терминатор, отправленный в прошлое, для моего спасения. Вытянув «Мерседес», на полянку, я с замиранием сердца проворачиваю ключ зажигания. «Мерин» хрюкает и, выплевывает из выхлопной трубы лягушек, которые успели уже там свить гнездо.

Но на этом мои приключения не заканчиваются. В сладостном предвкушении — огромного бутерброда с маслом и докторской колбасой я через час уже подруливаю к своему дому!!!

— Черт! черт! черт! — ору сама себе.

Около дома стоит машина моего бойфренда, который по всей вероятности ждет меня дома. Окидываю себя беглым взглядом в зеркало и с ужасом понимаю. Не будет мне прощения! Я сейчас похожа на трехсотлетнюю черепаху Тортилу вся в тине и болотной грязи, с камышами в волосах. Сделав, почетный круг, поворачиваю к огородам. Паркуюсь прямо рядом со своими грядками где еще вчера умирали мои огурцы и помидоры. Мою рожу из бочки протухшей водой и разложив сиденья, погружаю уставшее тело в сон. Долго ли, коротко ли я спала не знаю.

И тут бабаньки я проснулась! Машина под лучами солнца нагрелась, как микроволновка! Я похожа на куриный окорок — истекаю потом. Соседский петух сидит на капоте и ковыряет свои клювом остатки вчерашней грязи, стараясь найти какое-то экзотическое питание.

— Кыш гадина — говорю ему я, — спать не даешь! Давлю на клаксон. Петух в ужасе орет и махая крыльями, исчезает из поля моего зрения. С опаской осматриваюсь — никого. Смотрю на себя в зеркало и от ужаса крещусь левой ногой. На том месте, где вчера была неземная красота, сегодня появился кошмар, прилетевший на крыльях ночи.

— Бр — бр!

Завожу «Мерина» и подруливаю к дому. Бойфренд съехал — так и не дождавшись.

— Думаете бабы — это был конец моих неудач? Нет! Нет! И нет! Это было начало третьей серии!

Утро суббота! Как водится по субботам в соседнем подъезде — свадьба! Толпа ротозеев, гостей ждет, когда выйдет целомудренная невеста. А тут я такая местная Наоми Камбал!

Дыр, дыр, дыр — урчит мой «Мерседес» оторванным глушителем и все внимание переключается не на молодого жениха на белом Мерседесе, а на меня!!!

— Ну что глаза вылупили — не видели женщину катастрофу, — говорю я, и хлопнув дверкой, направляюсь домой. В душе тошно, словно всю ночь в ней гадили кошки.

Мертвая тишина заставила мой слух напрячься. Кажется, что в траурной скорби замолкли даже птицы. Вся в солидоле, грязи, босая, с одной туфлёй в руке — я гордо прохожу мимо «комитета чести и совести нашего дома». Я хочу услышать хоть слово, но старушки съежившись, молчат- молчат- черт побери! Гробовая тишина поражает меня до самых печенок и лишает повода для скандала. Нервы на пределе!

Скидываю с себя одежду, я хватаю раскалившейся докрасна, телефон. Выслушиваю. С той стороны провода слышу какой-то бред. В нервах кидаю трубу. Оправдываться, нет сил. Вспоминаю сказку о бременских музыкантах:

«Последним вышел петух, изрядно ощипанный, но не побежденный» — говорю я сама себе под нос и переваливаю свое тело через борт в ванную. Из последних сил дотягиваюсь до крана. Кручу, но из него доносится лишь жалкое свинячье хрюканье.

Апофеоз.

Теряя силы, я опускаюсь на дно. Хочется реветь! Хочется рвать на себе волосы! Хочется выть собакой, которая потеряла хозяина! Казалось что вот — вот и я, намылив шнурок, затяну его на своей шее. Силы оставляют меня и я медленно сворачиваюсь в позу вареной креветки.

В какое-то мгновение кран торжественно хрюкает, плюется, и живительная влага начинает возвращать меня к жизни.

МАЙСКИЙ ЖУК

Что ржете!? Что синяка не видели!? А это — это из-за любви! Что поделать, любовь она такая — любого мужика до шизофрении доведет. Вот и я чуть не погиб из-за этой любви. И все из-за неё родимой.

Я с Манькой Кукуевой встретиться договорился, ну на предмет размножения. Весна красна пришла — соловьи по кустам курлыкают. Черемуха цветет. Жуки майские, словно бензовозы по небу летают. Жужжат так, аж страшно становится. А тут, как назло «Спартак» и Динамо в футбол в телевизоре играют. Взял пузырь, сижу — футбол смотрю, да от волнения лекарство принимаю, за «Спартак» болею. Я всегда за «Спартак» болею. А за кого еще болеть, если не за «Спартак»? Сижу — болею, совсем забыл, что меня Манька Кукуева в соседней деревне за околицей ждет. И вот стоит моя зазноба на краю села вся в ожидании. Комаров веником отгоняет и кукует.

— Ку-ку, ку-ку! Ну, типа самца она таким образом подзывает. По роже, да по ногам веткой березовой хлещет, будто в бане моется. Ждет… Любви безграничной хочет…

— Ку-ку! Ку-ку! Ну, это типа кукушка над ней издевается — дразнит, а эта ей отвечает. Не зря ей в Малых бобрах прозвище дали Кукуиха…

Я футбол досмотрел, пузырь допил, и уже было хотел спать лечь, как вдруг ко мне брат приехал. «Ява» у него. Он у меня типа такой деревенский байкер.

— Эй, Сенька! (это меня так зовут) Эй, Сенька, — орет, — тебя Кукуиха за околицей в Малых бобрах ждет. Просила передать, что у тебя еще десять минут есть.

И тут до меня дошло. Вспомнил я, что у меня сегодня с Манькой первое свидание на сеновале. Любовь из меня, как рванет, словно наступательная граната. Сердце в клочья — жах! Да как загудит мать его ети — как пожарный насос. Кровь по шлангам как попрет, у меня даже глаза, как у рака вылезли. Так мне любви захотелось, что алкоголь в моем организме прямо без следа перегорел — будто я и не пил ничего. Схватил с гвоздя картуз. Надел пижнак с карманами, чтобы было куды семечки класть. Кирзовые сапоги, да к брату на заднее сиденье, как на коня вскочил.

— Гони, — ему кричу. -Давай Колян, гони! Любовь мою комары жруть до самых костей — спасать надо!

По дороге к Канонихе за самогоном заехали, чтобы тело Маньки дезинфицировать от возможного поражения малярийной инфекцией. Ну, так нам наша фельдшериха Светка -Пипетка говорила во время лектория. Я тоды четко запомнил — что во избежание поражением вирусом малярии, необходимы профилактические процедуры по наружной и внутренней обработке организма спиртосодержащими жидкостями.

Во! У нас вокруг Малых и Больших бобров (это в нашем колхозе деревни такие) кругом сплошные болота. Ну, эти самые бобры и нарыли их. Где лес был, теперь прямо настоящие топи. А комаров просто жуть и все как один малярийные. Прямо по кулаку.

Несемся мы в Малые бобры благо недалече — километров пять будет.

— Гони Колян, — кричу я брату, — Маня моя погибает — любви хочет.

Ехал как-то с братом на мотоцикле. Брат в шлеме, а я сзади. Скорость сто. И вот я решил на дорогу посмотреть. Откуда вылетел такой «телец» я не успел увидеть, но удар был такой, будто мне электричка на полном ходу в глаз попала. Я с мотоцикла слетел, будто меня на нем не ехало. Метров пятьдесят на заднице по грунтовке прокатился. После того дня спасения я две недели гематому носил величиной с ладонь. Теперь, как вижу майских жуков, бью их совковой лопатой, чтобы жизнь они мне не портили…

МЕДАЛЬ ЗА ОТВАГУ

…не помню я своего деда. Напрягаю память, а вспомнить ни как не могу. На моей детской фотографии он крепко держит меня, прижав к груди, будто боится уронить. На фото -мне всего два года. Я маленький и лысенький, и как все дети такого возраста чудной и милый. Я сижу у него на руках, а он прижимается ко мне своей морщинистой щекой, поросшей седой недельной щетиной и видно, как на его глазах блестят слезы счастья. Я не помню, как он умер.

Сейчас мне уже пятьдесят пять. Я пережил своего деда ровно на четыре года. Он умер, через год, как была сделана фотография. Умер тогда, когда ему было всего пятьдесят один год. Он умер через шестнадцать лет после войны. Шестнадцать лет — осколок немецкой мины предательски крался внутри его тела и с каждым днем капля за каплей, забирал его силу и здоровье. Он не был героем. У него не было наград, как у тех ветеранов, которых мы видим на день победы со звенящими и сияющими «иконостасами золотых медалей». Дед не воевал на «передке». Он не врывался во вражеские траншеи и ДОТы с ножом, штыком, гранатой. Он не косил врага с пулемета и не давил его гусеницами танка. Он был простой военный шофер. Дед крутил баранку фронтовой полуторки, на которой он доставлял на «передок», снаряды, продукты, медикаменты. А назад — вывозил раненых бойцов. Ему ни разу не пришлось стрелять во врага. За всю войну дед не убил ни одного фрица. Ни одного!

В снег, в дождь и в стужу под бомбежкой и обстрелом «Мессеров» и «Юнкерсов» крутил он руль фронтовой «полуторки», приближая мою Родину к Великой победе. День и ночь колесил он по фронтовым дорогам, подбираясь ближе к Берлину. Он хотел там — у стен рейхстага закончить победителем эту проклятую войну.

Я не знаю, когда и в каком году это было: — бои шли за Кенигсберг. Разорвавшаяся немецкая мина, прошила куском рваного металла двери полуторки. Раскаленный осколок пробил ему в живот, застряв в желудке. Я даже не знаю, что в ту минуту он испытал. Страх? Боль? Я даже сейчас стараюсь представить его боль, но не могу — мне больно только от одной мысли. Я не знаю что почувствовал дед тогда, как острый, словно бритва кусок фашистской стали, пробив двери, солдатский ватник и живот, оказался у него в желудке. Что он думал тогда? Ведь дома остались жена и двое маленьких сыновей. Да и было ему всего тридцать три года — возраст Христа. Сейчас, когда я пишу эти строчки, я представляю, как теплая кровь, пульсируя, стекает под солдатским бельем вниз по ноге, наполняя левый сапог. Я даже слышу, как кто-то из бойцов кричит, открыв дырявые двери фронтовой полуторки.

— Санитара! Шофер! Мужики Данила ранен, — кричит красноармеец. Он подхватывает на руки тощее, измотанное фронтовыми дорогами тело моего деда.

— Ваня там, письмо, передай. Пусть Полина, Володя, Шурик….

Шепчет дед и теряя сознание, проваливается в черную бездонную яму. Аккуратно сложенный треугольник падает в дорожную грязь.

Успел. Успел боец подхватить самое дорогое, самое драгоценное, что было у рядового солдата — письмо. Нельзя, чтобы Полина, чтобы Володька и Шурик переживали. Нельзя чтобы думали, что он убит. Им важно знать, что их батька, и мой дед еще жив. Важно знать, что он бьет ненавистного врага, не жалея своей жизни.

Повезло. Полевой хирург, заштопав рану, небрежно бросил кусок окровавленного железа в таз, а когда тот пришел в себя, он, положив руку деду на лоб — сказал:

— Держись браток! Будешь жить….

Не знал он тогда, что в суматохе фронтовых буден, там, в стенке желудка, словно вор, словно коварный злодей, притаился маленький, с булавочную головку кусок фашистского железа. Не заметил! Не почувствовали уставшие руки военного хирурга этот осколок. Зашил, полагаясь на здоровье и волю к жизни русского солдата.

А дед выжил! Вопреки всему выжил! Выжил и через пару месяцев снова сел за баранку фронтовой полуторки. И вновь помчала она его по дорогам войны навстречу победе. Его солдатская доля так и прошла бы не замеченной и скромной до самого конца войны. Не было у него наград кроме значка «Гвардия» и «Отличный шофер». Так и вернулся бы дед с фронта к своей Полине с пустой гимнастеркой- без наград. Но солдатская судьба все же подарила ему шанс стать героем.

Впереди был Кёнигсберг. Разрезая жирную осеннюю глину, разбитой танками дороги, дед ехал на передовую. Кузов машины под завязку забит ящиками с боеприпасами.

Увязла «старушка». Как раз в десятке километрах от линии фронта — увязла. Не стал ждать тягач или танк. Решил сам вытащить. Домкрат, доски, ветки скинутый ватник и ремень. В руках лопата- ведь он фронтовой шофер, который не просто боец Красной армии он — Бог фронтовых дорог! Он надежда бойцов — он спасение раненых. За работой не заметил, как подошли сзади. Это были фашисты. Дуло немецкого автомата уперлось в живот. Туда, где всего лишь месяц назад торчал кусок острого рваного металла. Холодок пробежал по спине. Дед почувствовал, как огромная капля ледяного пота, скользнув между лопаток, по позвоночнику, шмыгнув, под пояс солдатских кальсон. Лопата выскользнула из рук и дед, подняв глаза к небу — подумал только об одном:

— Вот и все! Прощай Полина! Прощайте Шурик и Владимир…..

Но опять не судьба была умереть ему почти в самом конце войны. Не судьба. Немецкий офицер, заикаясь от страха, достал листовку и протянул деду, поднимая руки вверх.

— Кamrad, Hitler kaputt, Krieg ein Ende, — сказал он, и отдал деду автомат.- Аlles Krieg…

Семнадцать фрицев, сложив оружие в кузов полуторки, принялись толкать ее до самой линии фронта. Все эти километры, они толкали машину до самой передовой. Фрицы уже не хотели воевать, они хотели жить! Хотели вернуться к своим семьям и к своим любимым фрау. Целым взводом, проклиная Гитлера, они сдались простому рядовому солдату. Не генералу, ни майору, а простому первому попавшемуся военному шоферу.

И получил дед тогда свою первую и последнюю медаль. Не простую медаль. «Медаль за отвагу». Получил! А после того как пал Кёнигсберг, дед был демобилизован. И вернулся весной сорок пятого в родное село. И обнял он жену Полину. Обнял сыновей своих Владимира и Шурика. Вернулся, чтобы поднять детей, возродить из руин родной колхоз и посадить огромный сад, о котором он мечтал на той проклятой войне. Шестнадцать лет осколок, словно червь точил его здоровье. Шестнадцать лет боль не покидала его, словно мстила ему за что-то. За что? За то, что дошел до Германии? За то, что ни одного раза не выстрелил во врага?

Умер дед тогда, когда было ему всего пятьдесят один год. Ему было всего пятьдесят один год! Никто не мог поверить, но это так. Болезнь забрала у него все здоровье. Почти перед самой смертью, дед сильно постарел. Испещренное морщинами лицо семидесятилетнего старика стало ему наградой за эти страшные и тяжелые годы испытания на суровых дорогах войны. Рак желудка на месте ранения, забрал его.

И осталась лишь память. И осталась лишь пожелтевшая тех лет фотография. Дед молодой в гимнастерке в пилотке, и с единственной медалью — «За отвагу».

СКАЗ О ТОМ КАК ЕГОР СВОЕ ДЕЛО ИСКАЛ

В некотором царстве. В некотором государстве жил да был добрый молодец по имени Егорка. Ничего он не делал, и делать не умел. Только лежал на печи, да грыз семечки. На траве в поле валяется, цветы нюхает. Пойдет рыбу удить, прямо возле реки засыпает. Так и прожил бы он свою жизнь лодырем и неумёхой, пока не случилось чудо.

А чудо случилось как раз в самый разгар лета. В тот день, когда произошла эта история, на небе не было ни одного облачка. Матушка Егорки — Прасковья, работала в поле — ворошила сено. А её сын Егор тем временем лежал на готовой копне с душистой сухой травой и, наслаждаясь, солнечным теплом, мечтал о красивой и богатой жизни.

Солнце, неумолимо припекая, поднималось все выше и выше, и уже к полудню над лугом нависла, жуткая жара. Заморившись на солнцепеке, мать Егора, решила немного передохнуть. Она села под копну, на которой лежал сын, и испив студеной водицы, так ему с намеком сказала:

— Пожалел бы ты Егорушка, свою маманю! Помог бы сено ворошить, пока дождя нет. Коровке да овечкам на зиму надобно еды заготовить. А там глядишь, молоко и шерсть будет. Настригем тебе к зиме на новые валенки да рукавицы теплые справим.

А Егорка лежит травинку жует, слепней отгоняет, да отвечает ей:

— Не велика маманя, наука сено то ворошить. Махай себе граблями, туды — сюды, туды — сюды, да в копны складывай, а копны в стога скирдуй! Вот кабы мне другую работу — какую умную, я бы с радостью её выполнил. А сено грести, и дурак сможет!

Мать улыбнулась, вытерла рушником пот со лба и говорит сыну:

— Ты Егорка, даже этой крестьянкой работы вздолить не сможешь. Нет у тебя ни сноровки, ни умения. Делу своему сынок, сызмальства учиться надо, чтобы не прослыть лодырем.

А Егорка ей отвечает:

— Я маманя, от рождения она все руки мастер! Все я знаю и все я умею! Давай, покажу тебе, как надо правильно сено в копны складывать, — сказал он матери, и спрыгнул на землю.

Мать усмехнулась и, подав Егорке грабли, спряталась в тень, чтобы на сына посмотреть, да малёхо отдохнуть. Взял он их в руки, а не поймет — как их надо держать, чтобы с поля сухую траву собирать. И так попробует — не получается. И перевернет их зубами кверху — то же ничего не получается. Стал Егорка граблями махать, как мельница крыльями машет. Трава в разные стороны клочками летит. Махал, махал Егорка, а ни одной копёнки сложить не может. Расстроился, что у него ничего не получается. Бросил грабли на землю и чуть не плачет.

— Не правильные у тебя маманя грабли, не хотят они меня слушать. Не желают сено грести, — сказал Егорка. — Сильно зубы в них редкие. Вся трава промеж зубьев проскакивает.

— Да как же неправильные? Я же только сейчас сама ими гребла. Не может быть, чтобы что — то испортилось пока я воду пила.

А Егорка стоит на своем:

— Испортились верно! Это ты что — то подделала, что они меня совсем не слушаются. Верно волшебные они у тебя, али какая в них сила бесовская вселилась.

Смеётся мать над Егоркой. Мычат коровы. Блеют бараны. Мухи да слепни и те смеются над добрым молодцем.

— Испортились, — кричит Егорка. Да так разошелся, что стал ногой свой оземь стучать. Да на грабли то и наступил. Как даст ему ручка по носу. Искры во все стороны полетели. Боль жуткая. В глазах потемнело. Упал Егорка на траву и притворился мертвым.

Конь увидел, как Егорка по носу получил, ржать стал да задними ногами от смеха брыкать. Овцам в загоне тоже смешно. Петух на заборе от смеха умирает — кудахчет, курам рассказывает, как добрый молодец получил по носу и теперь на земле валяется.

Обиделся Егорка, плачет от боли, да сквозь слезы матери говорит:

— И почто ты меня маманя, такого неумеху родила? Мне казалось, что я все умею делать. А как беру в руки инструмент, так он у меня как живой из рук убегает. Ничего я не умею.

— Эх, Егорка, Егорка, — сказала мать сыну. — Ремеслу учиться нужно, а не лежа на копне цветочки нюхать. Сызмальства надо тайну промысла постигать. Вот тогда у тебя свое дело будет. Сможешь и траву косить, и в копна и стога её складывать. Значит и коровка твоя сыта будет. А от коровки и молочко, и масло, и сметанку будешь получать, значит и сам сыт и дети твои тоже сытыми да одетыми будут. Все в этом мире связано. Сделает мастер грабли, к примеру, так я мастеру этому или маслом коровьим или яйцами за работу заплачу. Мастер сыт и скотина в доме сыта.

— А как маманя, узнать какое ремесло мне нужно, — спросил Егорка. — Нет у меня ни к чему тяги.

— А ты берись сын, за любое дело. Сердце оно тебе подскажет, к чему у тебя сноровка есть и любовь. Без любви и сноровки ни одного дела не сделаешь. Зато как сделаешь с любовью, так твоим мастерством люди будут годами радоваться.

Так слова матери затронули парня, что решил он в поисках своего дела уйти из дома. Собрал котомку. Надел новые лыковые лапти. Подпоясался кушаком да уже идти собрался. Мать сыну перечить не стала. Решила напутственное слово сказать, да на дорожку окрестить, чтобы ему во всех делах удача была:

— Вот тебе сынок краюха хлеба, луковица, да три вареных картошки. На первое время хватит. Вот тебе еще дедова солонка. Смотри сынок, солонку не потеряй, — просила Егора мать, — она волшебная и цены стоит не малой. От деда отцу твоему досталась, а от отца я её тебе передаю по наследству.

— Эка невидаль солонка, — сказал Егорка. — На базаре таких тысячи. Денег не хватит купить все.

Мать улыбнулась да говорит:

— Эта солонка сынок, не простая, в ней сила волшебная скрыта. Если из нее хлеб посолить, аль что другое, то силы во сто крат прибавляется, и дело любое спорится. Дедом твоим солонка делана, а дед великий мастер краснодеревщик был. Да и отец твой тоже был хорош в ремесле, пока его война проклятая не забрала.

Взял Егорка в руки солонку — присмотрелся, а она не просто деревянная коробка для соли. Невиданной красоты вещь. Витиеватый узор по всей солонке рукой великого мастера исполнен. Каждую жилочку, каждую прожилочку, резец художника коснулся и душу свою на стенках коробочки этой оставил, как оставляет рисунок мороз на стекле.

— Красота какая, — сказал Егорка, рассматривая солонку. — Настоящая живописность!!!

— От того она глаз тебе радует, что дед с любовью к своему промыслу сделал её. Без любви сынок, ни одно дело у тебя не будет спориться. Все к чему руку приложишь, нужно делать так, как будто делаешь для самого любимого человека. Дело не только копейку должно приносить, но и великое душевное удовлетворение. А солонку Егорка, береги пуще зеницы ока. В нужный момент ты посмотришь на неё, и она подскажет тебе, как дело вершить.

Откланялся Егорка матери, трижды перекрестился на святую икону и пошел в сторону стольного града дело своё искать, да нужному ремеслу учиться.

Идет, он идет — песню поет, как вдруг видит впереди река. Там где раньше мост был, только сваи из воды стоят. Вода черная бурлит, белая пена на волнах как шапка растет. Смотрит, а на пеньке старушка сидит и плачет.

— Что бабушка плачешь, — спрашивает её Егорка.

— А как же мне не плакать. Три дня тут сижу, жду, когда кто — нибудь мост построит. Видно паводком старый унесло. Три дня я ничего не ела, а домой возвращаться не могу, сгорел он у меня. Дочь с мужем в городе живет к ней иду.

Егорка присел рядом, достал из котомки картошку да хлеб. Отломил от краюхи кусок, да подает старушке.

— Держи хлебушек бабушка, покушай. На сытый желудок оно и думать веселее, и ждать ловчее, когда мастера мост построят.

Взяла старуха хлеб да картошку да и говорит добру молодцу:

— Эх, добрый молодец, как бы ты мне щепотку соли дал. Я тебе всю жизнь была бы благодарна. Хлеб ведь без соли, как конь без седла.

Достал Егорка солонку, подает старухе. Та взглянула на неё, у неё даже картошка изо рта выпала.

— Это откуда у тебя красота такая сказочная? В ней добрый молодец, впору не соль, а камни самоцветные хранить, да бриллианты с изумрудами. Продай мне, её я тебе рубль дам, — сказал старуха, не выпуская солонку из рук.

— Не могу! Матушка мне завещала хранить, как зеницу ока. Не продам!

Старуха не унимается. Прищурила лукаво глаз, да и говорит.

— А как десять рублей дам — отдашь?

Егорка почесал затылок, да отвечает ей:

— Нет — не отдам и за десять. Отцу от деда солонка досталась.

А старуха со всей силы вцепилась в шкатулку и не выпускает.

— А коли я тебе за неё сто рублей дам!? Сто рублей деньги ведь не малые, можно дом купить, аль аккурат две коровы купишь.

— Две коровы говоришь?! И даже дом?! — сказал Егорка, а сам думает, что и вправду солонка больших денег стоит, а сколько не знает.

Старуха обрадовалась, думает, сейчас добрый молодец согласится. Тут Егорка мозги напряг, да говорит:

— Нет, бабушка, и за сто рублей не отдам!

Пуще прежнего взвилась старуха. Разошлась, будто её чего — то кровного лишают.

— За тысячу отдашь!

— За тысячу?! За тысячу, пожалуй, отдал бы, да маманя мне наказывала беречь её. И не из — за того, что она цены не малой, а потому, что память это дедова. А дед мой великих дел мастер был. Не отдам я тебе шкатулку и за тысячу рублей. Сила в ней волшебная скрыта.

Вздохнула старуха, да и говорит:

— Жаль мне, что не смогла я у тебя эту вещицу выкупить. Да и ладно! Видно и впрямь дорога она тебе как память, а память беречь надобно. Ты добрый молодец, сам — то путь куда держишь?

Егорка задумался да и отвечает ей:

— Иду я бабушка, в дальние дали, хочу дело свое найти, которое моему сердцу близко. Хочу промысел свой наладить, чтобы не только на хлеб им зарабатывать, но и людей своим трудом и умением радовать.

— Хорошее дело надумал, — сказала старушка. — А вот мост мог бы починить, или тебе слабо?

— А чего ж и не починить, — ответил Егор, — руки есть, голова есть. Жаль, инструмента нет. Мне бы хоть топор, я бы в один момент смог бы мост сделать.

Старуха заглянула в свою торбу, вытащила оттуда топор, да и говорит Егорке:

— Спасибо тебе за хлеб за соль. Вот хочу тебе топор дать. Топор этот добрый молодец, не простой, а волшебный. Удержишь его в руках, великим мастером будешь. А не удержишь, на все воля господа нашего. Видно так и помрешь неумёхой и лодырем.

Посмотрел Егорка на топор, да и говорит:

— А давай попробую, авось удержу инструмент в руках.

Старуха подает топор да заветные слова сказывает.

— Ты как работу хочешь начать, так сокровенные слова скажи — «с Богом»! А как устанешь, да работу закончишь, так обязательно скажи — «спасибо»! Понял?

— Ну, кажись, я понял: Если работу делать, нужно сказать с Богом! А как работа закончена, нужно топору сказать — «Спасибо тебе — кончай работу!»

Взяв у старухи топор, он подошел к дереву, поплевал на руки, и глубоко вздохнув, сказал:

— Ну, давай с Богом!

Топор вмиг стал, словно живой. Он бросился дерево рубить и Егорку за собой тащит. Так и норовит выскочить из рук. А Егор вцепился, крепко — не отпускает. Одно дерево повалил. Другое срубил, третье. Топор не устает — летает. От комля до макушки только ветки в разные стороны только кора отлетает. Вырубил Егор три бревна, да кое — как на сваи приладил — устал очень. Кладки кривые в разные стороны разваливаются. Не мост, а просто смех курам.

— Ну, вот бабушка, готов мост. Можешь смело в город идти, да и я следом за тобой.

Посмотрела старуха на мост «дивный», да и говорит Егору:

— Что — то братец, жидковата твоя конструкция. Боюсь, я ногу сломаю. По людскому закону: кто мост строит, тот по нему первый и идет. Так во все времена было принято. Так что ступай сынок смело. Коли господу угодно будет, попадешь ты на ту сторону.

Егорка спорить не стал. Смело шагнул на свое детище. Кое — как он добрался до середины. Жерди разошлись, он не удержался, да как полетит в воду. Плюхнулся, прямо с головой. Вынырнул, да к берегу плывет. Весь промок, до нитки.

Старуха засмеялась да говорит ему.

— Ну что добрый молодец, надежно построил?

А Егорка подплыл к берегу, схватился за камыш — траву, выбрался из воды на берег и говорит:

— Это, бабушка такие бревна не правильные. Тонкие они — да хлипкие. Давай я лучше тебя на ту сторону на своей спине перенесу. Второй раз пока не высох мне не мокнуть.

Залезла старуха на спину к Егору да говорит:

— Поехали!

Егор перешел на другую сторону реки, перенес старуху и говорит ей.

— Вот видишь бабушка, можно и без моста обойтись. Главное брод найти, да чью — нибудь спину, на которой можно переехать.

— Эх, ты, добрый молодец! Слушай, что скажу тебе: только запомни на всю жизнь и детям и внукам своим поведай. Коль нет у тебя своего дела и нет промысла, которым живешь и жить будешь — то возить тебе на своем горбу чужих людей всю жизнь. А коли будешь своим делом владеть, как великий мастер, то тебя и уважать будут и даже на бричке с бубенцами возить. Забирай мой топор, да учись ремеслу, иначе так горбатым на всю жизнь останешься, — сказала старуха.

Пока Егор лапти перевязывал, бабка исчезла. Поднялся он с земли, а разогнуться не может. Горб мешает. Тут вновь слова старухи эхом повторились — « Коли не можешь своим делом владеть –до конца дней носить тебе горб, на котором другие кататься будут». Испугался Егор. Хотел было вернуться к матери домой, да и подумал: что скажут люди в деревне, когда увидят, у него на спине горб вырос?

Идет Егор плачет, «червь» гложет душу. Такая тоска — печаль его обуяла. Старуха то, наверное, колдунья была? Идет, он идет, смотрит на дороге карета на боку лежит. Рядом с ней кучер ходит вокруг кареты, да причитает, от своего бессилия.

— Здравствуй добрый человек, — говорит ему Егор. — Что у тебя за беда такая случилась? Почему ты плачешь?

— Третий день тут стою добрый молодец. Не ел я ничего, а мне к барину надо ехать. Коней не бросишь и карету тут не оставишь, разбойный люд растянет. Вон колесо на камне сломалось. Вот как бы до кузницы дотянуть, так там и починить можно было бы. Силы у меня столько нет, чтобы поднять её.

Достал Егор краюху хлеба, разделил её пополам, дал кучеру картофелину и говорит:

— Ты пока ешь, а я посмотрю, что сделать можно. Может, я, чем могу тем и помогу?

Кучер взял хлеб, да и говорит:

— Эх, как бы мне да еще соли щепотку. Без соли сам знаешь, еда в рот не лезет.

Достал Егорка солонку да подает кучеру. Увидел тот солонку, чуть картошкой не подавился.

— Продай, я тебе рубль дам, — сказал кучер.

— Нет — не продам, — ответил Егор. — Бесценная она.

— А за десять отдашь?

Егор подумал и сказал:

— За десять тоже не отдам.

Кучер смотрит на солонку и говорит дрожащим голосом:

— Какая работа дивная — свет не видывал. В такой солонке впору камни самоцветные да жемчуга с изумрудами хранить, а не соль. Сто рублей дам — продай!

Подумал Егорка, да и отвечает:

— Давеча мне за неё тысячу давали — я не отдал. Бесценная она, так как это от деда память.

— Так твой дед великим мастером был?

— Дед был мастером, и я хочу быть таким как дед, — сказал Егор.

— Так почини мне карету, вместе к барину поедем, — сказал кучер. — Барин отблагодарит тебя.

Егор подошел к карете посмотрел и сказал:

— Я вижу, колесо с оси слетело, и спица сломалась. Эх, как бы был у меня молоток, я бы починил.

Открыл кучер рундук достал молоток и сказал Егору:

— За хлеб, за соль — спасибо! От голода спас ты меня путник. За это, хочу подарить тебе молоток. Не простой молоток, а волшебный. Удержишь его в руках быть тебе мастером. Не удержишь, так всю жизнь и будешь своим горбом промышлять.

Взял Егорка в руки молоток и сказал:

— Ну, с Богом родимый!

Молоток давай стучать по колесу. Держит его Егорка, направляет куда надо, а молоток сам бьет. Подпер горбом карету. Посадил колесо на ось, да и говорит:

— Спасибо тебе молоток — кончай работу.

Молоток успокоился. А кучер стоит, смотрит, на Егора с удивлением, даже рот открыл.

— Удержал добрый молодец, инструмент, значит твоим ему быть. А откуда ты слова волшебные знаешь?

— Так, старуха мне топор волшебный подарила и слова такие сказывала.

— Ну, раз так, то садись в карету, поехали к моему барину, — сказал кучер. — Видно он заждался меня.

Сел Егор в карету едет, а сам думает:

— «Сделал мост плохой, пришлось старуху на хребту через реку переносить, а починил колесо, теперь меня карета везет. Хорошо быть настоящим мастером».

Ехали — ехали, да приехали. Стоит усадьба красоты необыкновенной. Вокруг лужайки стриженные. Дорожки подметенные. На клумбах цветы не виданной красоты цветут. На высоком крыльце барин стоит и трубку курит, да в трубу подзорную глядит, свои поместья осматривает.

— Где это ты Трифон, столько дней пропадал? Я уж было подумал, тебя разбойники в лес утащили, аль волки дикие загрызли.

— Так ваше благородие, в карете колесо испортилось. Тут вижу, добрый молодец идет, он мне колесо и помог починить. Мастеровой он, наверное…

— Напои, да накорми коней, карету в сарай поставь, да с добрым молодцем жалуйте ко мне в кабинеты. Поговорить желаю, — сказал барин, и ушел в усадьбу.

В ту пору дочке барина Меланье исполнилось восемнадцать лет. Девушка выросла вдали от людей. Красивая — свет не видывал! Характер кроткий, спокойный. Душой как раз под стать Егору. Привел кучер Егора к барину в кабинеты, да и говорит:

— Руки золотые у добра молодца. Жаль только горб на спине, так бы дочери вашей хороший муж мог бы быть.

Барин осмотрел Егора и говорит ему:

— Не тебе Трифон, о моей дочери беспокоиться. Коль добрый молодец, мастер великий, то горб ему не помеха ни для любви, ни для промысла! На работу его смотреть будут и за неё платить. А с горбом или без, народу все едино!

— Простите барин, не подумал, — отвечает за него кучер. — Давеча, как колесо к карете прилаживал, он мне шкатулку показывал — резную — красоты невиданной. В ней барин, жемчуга и камни самоцветные хранить, а он дурачок соль в ней держит.

— Покажи шкатулку, — спросил барин Егорку. — Правду мой кучер говорит, али врет!?

Егор, достал из торбы шкатулку да подносит барину. Тот как увидел, так у него сразу пенсне упало на ковер. Кучер склянку поднял, да барину подает и говорит:

— Купить я хотел шкатулку эту ваше благородие, так не продает он. Говорит бесценная она.

— А коли я тысячу дам, — продашь?

— Не продам, — говорит Егор.

— А десять тысяч, — спросил барин.

— И за десять тысяч не продам, — ответил Егор. — Дорога она мне не ценой, а тем, что память это от деда. А дед мой был великим мастером. Память о нем в шкатулке этой.

— А если я свою дочь Меланью, за тебя замуж отдам — продашь мне шкатулку, — лукаво пошутил барин.

— Нет, не продам, — сказал Егор. — Я, жениться еще не имею желания, ибо мне надо ремесло освоить, чтобы жену крепким рублем радовать.

В это время в кабинет входит Меланья. Как увидел Егор девушку — сразу влюбился. Сердце забилось, словно голубка в клетке. На лицо румянец проступил. Дыханье подперло. Девушка больно собой хороша. Дочка барина, увидев Егора, тоже к нему, воспылала чувствами. Парень то кучеряв, светловолос. Ликом светел, да пригож, словно с картины писаной сошел. Жаль только что на спине его горб.

— Значит, не продашь, мне шкатулку? Ну, тогда заточу я тебя в темницу. Буду держать до той поры, пока не надумаешь мне продать.

Заточили слуги барина Егора в темницу. Бросили на сырой пол. Да следом двери заперли.

Сидит Егор в темнице, только луч света в маленькое окошечко попадает. Вдруг из норы крыса появляется. Смотрит она на него жалобными глазами, усами шевелит. Пожалел Егор её, достал последний кусок хлеба. Отломил половину и ей подал. Крыса схватила кусок, да в нору. Через минуту снова прибежала и опять на Егора смотрит, усами шевелит. Дал теперь Егорка крысе картошку. Схватила крыса картошку и снова утащила в нору. Сидит Егор ест лук, солью посыпает, и плачет.

— Что ты плачешь, добрый молодец? — спрашивает крыса человечьим голосом.

— А как мне не плакать. Пошел я дело свое искать. Хотел стать великим мастером, чтобы промыслом на жизнь свою зарабатывать. Да вот горб себе нажил, да в темницу попал. Барин меня до тех пор заточил, пока я ему шкатулку не продам.

— Какую шкатулку, — спросила крыса удивленно.

Егор достал из торбы шкатулку и показывает.

— Да, добрый молодец, не видеть тебе света божьего до конца дней твоих. А ты продай — это же безделица деревянная и жизни твоей не стоит!

— Нет, не продам, — сказал Егор. — Мать наказывала хранить пуще своего сердца. Видно придется мне всю жизнь в этой темнице теперь просидеть.

— Не печалься и не кручинься. Нет худа без добра, а добра без худа! Сделай такую же и продай её барину, ты же сможешь. Он тебя домой отпустит, — сказала крыса.

— Не умею я, — ответил Егор и заплакал пуще прежнего.

— Не переживай так. Коль спас ты меня и моих деток от голодной смерти, подарю я тебе добрый молодец нож волшебный. Как скажешь заветные слова, он тебе поможет, любую вещ вырезать. Любой узор создать. Только учти — его в руках удержать надо!

Притащила крыса из норы раскладной нож. Егор взял его в руки, и хотел было сказать с Богом, но промолчал.

— А что заветные слова узнать не хочешь, — спросила крыса.

— Я их знаю, — ответил Егор улыбаясь.

— Ну, тогда с Богом, — сказала крыса и исчезла в норе.

В этот миг двери загрохотали и в темницу, где сидел Егор, вошла дочь барина Меланья.

— Как спалось тебе добрый молодец, — спросила она и, развернув рушник, положила перед ним хлеб, сыр, кусок мяса, да стакан молока. — Батенька велел покормить тебя, чтобы ты добрый молодец, от голода не умер.

— Меня матушка Егоркой кликала, — сказал он. — За что папенька твой меня в казематы холодные заточил? Я же не преступник.

— Уж больно Егор, папеньке твоя солонка в душу запала. Говорит подарок царский, такой можно и королеве подарить. И дочери как подарок свадебный, чтобы она драгоценности да кольца с серьгами хранить в ней могла.

— Эх, мне бы дерева кусок. Я бы папеньке твоему, новую шкатулку сделал. Авось получится у меня?

— А сумеешь, — спросила Меланья и ласково улыбнулась.

— А если не делать ничего, так ничего и не получится. Попробую, чай за это папенька твой казнить меня не станет.

Ушла девушка, оставив Егорку в одиночестве. А крыса тут как тут.

— Что девчонка хотела?

— Еду принесла, — сказал Егорка.

— Хлеба дашь?

Отломил ей Егор хлеба, а сам чуть не плачет. Слезы рукавом вытирает.

— Что не весел добрый молодец, — спросила крыса.

— Как мне веселиться, если я ни разу не пробовал в руках ножик держать. Я ничего делать не умею.

— Не кручинься, — говорит крыса. — Когда к делу приступишь, тогда и узнаешь, к чему твое сердце тягу имеет.

Схватила крыса хлеб да убежала.

Поел Егорка, попил молока да хотел прилечь на солому, как тут двери в темницу отворились, и на пороге появился кучер. Заносит чурку из грушевого дерева и ставит перед арестантом.

— Тут мне дочка барина сказала, чтобы я тебе чурбак грушевый принес. Говорит тебе не на что даже тарелку поставить. На вот держи — это тебе и стол будет и табуретка!

Смекнул Егорка, что чурку ему Меланья для работы передала. Взял он в руки это палено, крутит его, то в одну строну, то в другую сторону. С чего начать не знает.

Вдруг крыса появилась.

— Что, ты это палено крутишь, — спросила она.

— Ума не приложу, что делать с ним. Надо шкатулку сделать, а с чего начать не знаю.

— Ты добрый молодец, сперва инструмент достань, а сердце тебе само подскажет.

Разложил Егор на рушнике инструмент, взял в руки топор, да и говорит:

— С Богом!

Топор кинулся чурку стругать, Егор, что есть силы, держит инструмент да направляет его куда надо. Выстругал две заготовки. Ладно, получилось — красиво. Грушевое дерево ароматное медом пахнет. Бока гладкие каждый прожилок видно. Долго ли коротко ли стругал Егорка полено, да заметил, что не топор им управляет, а уже он топором. Удивился Егорка, душа как кожух овчинный расстегнулась.

— Спасибо тебе топорик, пора спать, — сказал добрый молодец и, поцеловал его. Сложив инструмент в торбу, он спрятал её под голову да завалился в солому спать.

Пока он спал, крысы в темнице порядок навели. Все опилки, да стружки через нору на улицу вынесли. А тем временем сниться Егору сон, будто он ножиком плотницким диковинные фигуры режет. Да так у него получается красиво, что не в сказке сказать, ни пером описать. Проснулся Егорка утром да удивился. В темнице, где он сидит, чисто все и очень аккуратно. Ни одной стружки, ни одной опилочки не осталось.

— Утро доброе добрый молодец, — сказала крыса, шевеля усами. — Мы тут порядок навели, чтобы барин не знал чем ты занимаешься.

— Ой, не нравится мне эта затея, — сказал Егорка. — Не сумею я с инструментом совладать. Так и норовит он у меня из рук вырваться.

— Глаза видят, а руки делают, — сказала крыса и скрылась в норе.

Позавтракав, чем Бог послал, Егорка снова достал инструмент, и, сказав, заветные слова принялся за работу. Как прошло время, не заметил. Только очнулся тогда, когда двери в темницу открылись.

На пороге стоит барин.

— Ты Егор, еще не надумал мне шкатулку продать?

— Нет, ваше благородие, не надумал, — ответил он.

— Ну, тогда дальше сиди, пока не решишь. Денег дам и дочь свою Меланью отдам за тебя замуж, если к концу недели надумаешь, мне солонку твою продать.

— Подумаю, — сказал Егор и отвернулся от барина, заслоняя инструмент, от его любопытного глаза.

Барин ушел. И тут Егора такая злость взяла. Достал он из торбы солонку, да так стал её пристально рассматривать, что даже глаза у него заболели. Закрыл он их и все, что глазами видел, в своей голове представил. Смотрит он на шкатулку закрытыми глазами, а пальцы вслед повторяют каждый завиток, каждую линию, которую должен нож резать. Долго ли коротко ли сидел Егор, изучая дедов рисунок, пока не заплакал. Встал он на колени да взмолился перед Богом.

— Помоги мне господи, в деле моем ремесленном. Хочу шкатулку сделать красоты не виданной и не писанной. Не ради наживы личной, а ради опыта в промысле.

После слов этих взял он острый нож и говорит ему:

— Ну, с Богом!

Ножик, словно невесомый — словно перо птицы, заскользил по дереву, оставляя за собой гладкий до блеска срез. Каждый завиток, каждый узор, представленный им в голове, тут же выходил на шкатулке, вплетаясь в уже готовые вензеля.

За работой совсем не заметил, как и день закончился. Сказав инструменту спасибо, он аккуратно сложил его в торбу и чисто вымел темницу, чтобы крысе делать было нечего. Не успел Егорка поужинать тем, что принесла Меланья, как тут же вновь появилась крыса.

— Что делаешь, — спросила она, шевеля усами.

— Ужинаю, а потом спать буду ложиться.

— А хлеба мне дашь?

— А как же не дать, ты же тварь божья, с тобой не грех и поделиться, — сказал Егор и отломил от краюхи половину. Крыса схватила, да в нору спряталась. Поел добрый молодец, молоком запил, да спать лег. А ночью снится ему сон, будто вместо горба у него крылья выросли, и летит он над землей и сморит, как мастера дело свое делают. Влетел в мастерскую да присел в уголке, чтобы видеть, как мастер нож держит. Так и прошла ночь, а на утро достал Егорка ножик да давай резать шкатулку, как во сне видел. Стружка тоненькая, словно соломка из — под лезвия выходит, а по тому месту, где нож прошел, стал узор появляться прозрачный, словно зимой на стекле. Да такой красоты, что ни в сказке сказать, ни пером описать.

Утром к Егору Меланья пожаловала. Принесла хлеб, кашу, молоко.

— Утро доброе, — говорит девушка.

— Это для тебя оно доброе, а для меня нет! Я же в темнице сижу и света божьего не вижу.

— А ты продай, папане шкатулку, он тебя и выпустит, — сказала девушка улыбаясь. — Может и меня тебе в жены отдаст?

— Не продам! Лучше я здесь зачахну, чем против воли матушки своей пойду, — ответил Егорка.

— Ну как знаешь, — ответила Меланья, и, поцеловав Егорку в щеку, скрылась.

Добра молодца, будто кто по щеке ладонью ударил. В том месте, где девушка губами прикоснулась, щека стала горячая и покраснела от прилива крови. Сердце забилось, и он почувствовал, как внутри него воздушные пузырьки лопаться стали.

— Что влюбился, — спросила крыса. — Дочка хозяина девушка работящая и папенька в ней души не чает. Очень красивые картины рисует. Хочешь, я тебе принесу. Посмотришь, как у неё это получается.

— Хочу, — ответил Егор, и вновь взяв в руки ножик, приступил резать шкатулку. –Карандаш поищи, мне для дела нужен.

Крыса скрылась, но уже через час вернулась, притащив за собой картину, скрученную в трубочку, да обломок карандаша. Развернул Егор рулончик и дар речи потерял. Там на холсте красовался его портрет. Он как живой смотрел на Егора и в этот миг он почувствовал, что девушка влюбилась в него. Его осенило. И понял он, как надо ему последнюю сторону шкатулки резать. И стал он карандашом портрет Меланьи рисовать да потом ножом по этому рисунку выводить, повторяя в дереве её портрет. Столько приложил он души и терпения, что уже через пять дней на шкатулке прорисовался божественный лик дочки барина. Он, словно живой сиял и радовал глаз очаровательной улыбкой. В шелковистых волосах запутались ромашки, и казалось, что это не просто резьба по дереву, а это настоящий образ девушки, глядя на которую у Егора постоянно перехватывало дыхание.

— А говорил, не можешь, — сказала ехидно крыса. — Вот видишь, как у тебя хорошо получается. А ты мне твердил, что не умеешь. А знаешь почему? Потому, что делаешь это дело с душой и сердцем. Как будешь, так и далее к делу относится, то промысел твой всю жизнь будет радовать тебя твердой копейкой, да людской благодарностью.

Егорка крутил шкатулку и никак не мог поверить, что вся эта резьба на ней это его рук дело. Он настолько вложил в портрет Меланьи свою любовь, что ему окончательно стало ясно — это его промысел.

Двери в темницу открылись. На пороге снова появился барин.

— Прошло уже две недели, как ты у меня добрый молодец, под арестом сидишь. Неужели не решился шкатулку продать, — сказал он, лукаво покручивая свои усы.

— Решился я барин, — ответил Егорка.

— Ну, и сколько ты за неё хочешь, — спросил хозяин.

— Хочу, чтобы дочка твоя Меланья за меня замуж пошла. Как пойдет, так шкатулку и забирай.

— Ты что возомнил о себе горбун? Ты хочешь, чтобы я дочь барина за холопа отдал? Не бывать этому! Сгниешь у меня в заточении! Даром отдашь, — сказал барин и, хлопнув дверью, покинул казематы.

Заплакал Егорка. Схватил солонку, да уже хотел разбить её о сырую стену, как вдруг появилась крыса.

— Ну и чего ты удумал дурашка?

— Не хочет барин меня отпускать. Хочет, чтобы я ему солонку даром отдал, — сказал Егорка.

— Ну, раз так хочет — то отдай, — ответила крыса.

— А как? Маменька наказывала не поддаваться искушению — что мне теперь делать?

— Ты слезы понапрасну не лей, маменьке покажи шкатулку, которую ты своими руками сотворил. Она непременно простит тебя, — сказала крыса. — Уж больно невестка хорошая для неё будет. Да и приданое богатое можешь получить.

— Ты так считаешь?

— Клянусь своим хвостом, — сказала крыса. — Давно тут живу, всякого на своем свете повидала.

— А как же горб?

— Не бери в голову, иногда под горбом крылья ангела спрятаны.

На следующий день, как всегда с самого утра в темницу пожаловалась Меланья и принесла еду. Егорка лежал на соломе, заложив руки за голову, и смотрел в потолок.

— Здравствуй добрый молодец. Вот отведай, чай уже завтракать пора, — сказала она улыбаясь.

— Не буду, — буркнул Егорка. — Тятя твой, меня свободы лишил не законно. Я ему предлагал продать солонку и даже цену назначил, но он отказался, — сказал Егор и отвернулся к стене.

— Я поговорю с батенькой и узнаю, почему он так поступил. А ты не печалься и не кручинься, может это тебя сам господь такой дорогой ведет, чтобы ты познал то, чего ранее не ведал.

Меланья коснулась руки Егора, и он почувствовал, как бабочки вновь вспорхнули с его сердца словно с цветка и стали крылышками щекотать ему душу. Егор достал солонку, на которой красовался портрет Меланьи и показал её девушке.

— Ой, что это, — спросила она, принимая из рук Егора его творение.

— Это, я сделал, — сказал Егор смущенно. — Из того грушевого чурбака.

— Красота какая, — сказала девушка и от восхищения прижала солонку к груди. — Это же я!?

— Папеньке своему передай, что я решился ему солонку отдать даром.

— Эту, — спросила девушка, возвращая солонку Егору.

— Нет! Эту я оставлю мамане своей оставлю, — сказал Егор.

Меланья, бережно вернула шкатулку и, поцеловав его в щеку, выскочила из темницы. А Егорка, сам себе улыбнулся, и глубоко вздохнув, сказал: — «Вот и дело нашел себе по сердцу».

— Жди гостей, — сказала крыса — сейчас барин за солонкой прибежит.

Егорка подал ей кусок хлеба, а сам стал прислушиваться, ожидая вестей со свободы. И правда. Как сказала крыса, через несколько минут после ухода Меланьи в темницу спустился её благоверный папаша.

— Ну, здравствуй добрый молодец, — сказал он. — Дочка сказывала, ты решил мне шкатулку продать?

— Решил, — ответил Егорка. — Только не продать. Хочу я тебе её барин просто так — даром отдать. Подарить хочу.

— Как так, — спросил барин обиженно. — Я, что беден, чтобы не суметь заплатить тебе за понравившуюся вещь.

— У Вас ваше благородие, столько денег не будет. Да и не в деньгах её ценность. Волшебная она.

— А в чем тогда, коли не в деньгах?

— Счастье барин, жить по совести и любви. Деньги это еще не всё, ради чего нужно жить, — ответил Егорка.

— Мне сдается мил человек, что ты философ, — сказал барин.

— А это как, — спросил Егор.

— Философ, это тот, кто много говорит, а ничего не делает. Его промысел такой рассуждать на тему жизни и бытия.

— Нет, барин, я не философ. Я по совести хочу, чтобы было.

— Ладно, добрый молодец, собирай вещи и выходи. Коль решил мне солонку отдать так тому и быть. Дам я тебе за неё тысячу рублей. Домой матери снесешь, да дом новый поставишь.

Егор спорить с барином не стал. Взяв свою котомку с инструментом, он вышел из темницы и оказался на улице. Свет больно ударил по глазам. Егор прищурился на какое — то мгновение, а когда открыл их, то увидел Меланью. Девушка стояла напротив, и, улыбаясь, подала ему божественной красоты цветок. Вновь Егор почувствовал, как кровь ударила по его щекам, а сердце забилось в груди с утроенной силой. Казалось вот — вот, и оно выпрыгнет на улицу и поскачет домой к маменьке.

— Трифон, отведи гостя в баню, пусть помоется, чай две недели в казематах просидел, пылью весь покрылся. А уже после, веди его в мои кабинеты, — сказал барин своему слуге и обняв дочь, пошел с ней в дом.

— Ты меня прости брат. Не знал я, что тебя барин в темницу упрячет. Не любит он, когда поперек его воли встают. А ты молодец встал! Знать дух в тебе сильный, — сказал Трифон.

— Знаешь, а я благодарен барину, за то, что он меня в темницу упрятал. Там я понял многое и многому научился. Теперь у меня в жизни свой промысел будет, — сказал Егор.

— Что по темницам сидеть, — усмехнулся слуга.

— Нет, Трифон, я лучше стал разбираться в людях и не унывать в трудную минуту, — сказал Егор, и, войдя в баню, захлопнул двери перед его носом.

Егорка постирал свою одежду, помылся чисто начисто и через час предстал перед барином как истинно новый рубль.

— Так вот ты какой, добрый молодец. Лицом красив, да кудрями злат. Кабы не горб, был бы ты мне добрым зятем. Вот даю тебе за солонку тысячу рублей. Деньги за такую вещ не малые.

Егорка достал из торбы шкатулку, протягивает её барину и говорит:

— Кабы не мой горб, не стал бы я барин, вашим зятем. Хочу солонку вам подарить бесплатно — запросто так. Пусть она вам в дом счастье принесет, коли вам так этого хочется.

Барина слова Егорки, словно хлыстом ударили: как он богатый человек от какого — то крестьянина солонку за просто — так бесплатно примет. Не бывать этому.

— Ты что себе надумал холоп!? Ты, свой горб ценишь больше дочери моей?

— Мой горб — мне его и носить! Как люди говорят: иногда горб на спине, крылья ангела скрывает. Как бы барин, за слова свои каяться не пришлось, — сказал Егорка, и отдав солонку, пошел домой к матери.

Долго ли, коротко ли, он шел, но пришел обратно к реке. На берегу, на пеньке сидит старуха и плачет.

— Что ты бабушка плачешь, — спрашивает её Егорка.

— Как мне не плакать добрый молодец, мне на ту сторону реки нужно, а мост водой смыло. Перенеси меня через реку.

Вспомнил Егорка слова старухи, да и говорит:

— На чужом горбу бабушка на ту сторону реки перебраться, дело не мудреное. Вот построю мост, по нему и перейдешь как королевишна.

Достал Егорка волшебный топор, да и говорит:

— Ну, топорик, давай поработаем с богом!

Как начал топор деревья валить, а Егор его держит, не упускает. Ветки в одну сторону — кора в другую сторону. Ветки в одну — кора в другую сторону. Уложил гладкие бревна на старые сваи — глаз радуется. Все крепко стянул шипами. Все ровно будто по шнурку. Перила поставил, связал бревна лыком, да на иглицы их посадил, чтобы не разъезжались по сторонам. Все сделал правильно и прочно, как настоящие мастеровые делают.

— Спасибо тебе, — сказал он топору и спрятал его в котомку.

Бабка дар речи потеряла. Такой мост славный получился, что ни в сказке сказать, ни пером описать.

— Кто мост строил, тот первый переходит, — сказала ехидно старуха. Я убедиться должна, что надежно сделано.

Егор закинул котомку на плечо, и смело шагнул на мост. Дойдя до середины, он попрыгал на нем и пошагал дальше домой.

Старуха следом за добрым молодцем перешла мост, догнала его, да и говорит:

— Погодь, добрый молодец, хочу поговорить с тобой.

Остановился Егор, присел на пенек, на котором еще прошлый раз сидел, да говорит:

— Ну, говори бабушка, что хочешь, я домой спешу к матушке.

— Хочу тебе слово доброе сказать, да лепешкой медовой угостить, и сытным молочком коровьим, за твою доброту и работу знатную.

Достала старуха из котомки медовую лепешку да крынку молока. Подает еду Егору и говорит:

— Кушай соколик ясноглазый лепешку, чай заработал её своим трудом. Вон какой, изящных форм мост построил. Не только глаз радуется, но и душа поет! Не мост а загляденье!

— Ха, бабушка! Я бы лучше мог, да мне горб мешает, — сказал Егор.

— Какой горб, сынок!? Ты что — то перепутал. Нет у тебя никакого горба.

Егора эти слова за душу тронули.

— Как нету!? А куда же он делся? Только что был, — спрашивает старуху добрый молодец. — Был с утра еще?

— Не горб то был Егорушка. Это твои крылья были, которые ждали момента, чтобы раскрыться. Вот как ты мост построил, так они и раскрылись. Лететь теперь тебе по жизни, словно ясному соколу. Любое дело в твоих руках теперь спориться будет.

Обрадовался Егор, что у него горб пропал, да хотел было назад бежать к барину, чтобы дочку Меланью за себя посватать да старуха говорит:

— Никогда не возвращайся туда, где тебя душой не приняли и предали. Иди всегда вперед, а кто не прав был, тот тебя, если нужно догонит и в ногах твоих еще прощения просить будет.

— Спасибо тебе бабушка, — сказал Егорка и, закинув на плечо котомку с волшебным инструментом, побрел в сторону дома, где его ждала матушка. Увидев Егора в окно, она вышла на крыльцо, чтобы сына встретить, а тут поднимая клубы пыли, показалась барская карета.

Подъехала карета к дому. Из неё вышел барин и под руку свою дочь Меланью вывел. Стоит мать на крыльце понять ничего не может. А барин встал перед Егором на колени, да и говорит:

— Прости меня добрый молодец. Простите меня люди добрые. Гордыня ослепила меня. Жадность сделала меня глухим. Хочу грех свой перед вами замолить. Решил я, как ранее обещал, отдать за тебя свою дочь Меланью, уж больно ты ей по сердцу пришелся. Ни спит она. Ни ест — все о тебе Егорка мечтает. Хотела руки на себя наложить, да благо люди добрые не дали.

Отпустил барин дочку, а она подошла к матушке Егора, да и говорит ей:

— Благослови нас матушка на брак с Егоркой. Уж больно по сердцу он мне.

— А что скажет сын мой, — ответила мать. — Ему решать, с кем жизнь прожить, да детей рожать!

— Я согласен матушка в жены взять Меланью, — ответил Егор и протягивает матери солонку с образом невестки. — Вот образ её на память себе изваял. Коли по нраву тебе будет, прими её в дар, вместо дедовой.

Мать приняла из рук сына новую солонку, перекрестила детей по русскому обычаю и сказала:

— Совет вам да любовь дети мои.

И был пир на весь мир. И целую неделю, гуляло село на свадьбе Егора и Меланьи. И ни кто не мог поверить, что смог Егорка настоящим мастером своего дела стать. А все благодаря не волшебной солонке, а вере своей и великому желанию быть мастером своего дела.

АРБУЗ