Бесплатный фрагмент - Соседка под шубой

ЗУБ МУДРОСТИ

Сначала в микроволновке взорвался сырный суп с яйцом — оказывается, яйца взрываются даже в разболтанном виде. Потом дед покакал и пытался сам снять памперсы — неудачно, так что потребовалось срочно отправлять его в ванну. Кто у нас молодец? Дед у нас молодец. В общем, началось в колхозе утро.

Дед капризничал, упирался, надувался всем тщедушным тельцем — а руки клешнятые, хватались за всё с необыкновенной силой и цепкостью. Обезножел, зато развил хватательный рефлекс. Не дед, а орангутанг.

И самой с головы до ног пришлось мыться заново. Так что Чистый четверг оказался так себе, видно, здорово нагрешила перед богом.

— А ещё в пансионат собрался, — приговаривала Рыжикова, меняя постельное. — Ну вот куда тебе, засмеют ведь бабульки.

У деда была идея фикс: хоть раз в жизни отдохнуть за счёт государства. В советскую бытность не удалось: путёвки расходились как-то всё больше среди начальства и профсоюзных активистов, а может, дедовский язычок был не в меру ехиден.

Несколько лет назад завод выделил пенсионерам материальную помощь в размере двадцати тысяч. Дед, как путный, собрал документы: паспорт, трудовую, пенсионку, сберкнижку, на всякий случай ИНН. Грамоты в картонной папочке с тесёмками. Затянул под торчащим кадыком галстук, побрызгал на пиджак доперестроечным, загустевшим как сироп, одеколоном «Саша». Отстоял тихую, покашливающую очередь в жэковском коридоре у фанерной дверки с табличкой «Совет ветеранов».

А его развернули на сто восемьдесят градусов. Вы долго ехали — колёса стёрлися, а мы не ждали вас — а вы припёрлися. Не заслуженный, не почётный, не имеет высоких наград (заводские не в счёт), не занесён в какую-то программу продвижения… Не состоял, не привлекался, не участвовал, не… не… не.

Дома дед хорохорился: эх, из-под носа уплыли двадцать тыщ. Это же… это же и девочек в номер можно было заказать!

Рыжикова хмыкнула:

— Нужен ты девочкам. Если только пенсионеркам по вызову.

— Пенсионерки сами прибегут, чекушку поставят, закуску сгоношат, ещё и приплотют за доставленное удовольствие.

— Это смотря какие пенсионерки. Если вроде соседки Верки — ни стыда ни совести…

Не могла забыть, как на Новый Год ставил Верке новую раковину — одинокая же женщина. Та сказала спасибо. «Спасибо не булькает», — значительно намекнул дед, ну и на пару обмыли с ней — чтобы раковина не протекала, долго служила. От Верки дед вернулся мрачный и сел к зеркалу выщипывать буйную поросль в носу и ушах.

— С чего бы, на зиму глядя? — удивилась Рыжикова. — Обычно ты раз в год перед летом марафет наводишь. Потом не жалуйся, что нос и уши мёрзнут.

Дед не удостоил её ответом. Вытащил с антресоли чемодан: собрался жениться на Верке. Водка победила: в самый разгар сборов свалился на койку и захрапел. Выспавшись, вопрос о женитьбе не поднимал, при встречах с Веркой шил глазами и шмыгал мимо.

Сейчас он лихо носился в коляске, покрикивая: «Но-о, ретивыя!» Время от времени случался конфуз, вот как с памперсами. Если подозрительно притих — сто процентов набезобразничал.

Участковая навещала, спрашивала, как зовут, когда родился, какой год на дворе?

— Э, девонька, какой бы ни был — всё по кругу, ничего не меняется. Кто в МТС торчит, кто в телеге. Кого-то в баню отправили — в бане, говорит, сидит. У нас тоже в эмтээсе машины-трактора чинили, и в бане любили попариться. А что телег на конном дворе было: и таратайки, и дилижансы…

— Бан — это другое, дедушка, — улыбалась врач и переглядывалась с Рыжиковой. — И телега — сленг такой… площадка, трибуна. Любой выступает, говорит что хочет.

— Дак я о чём. Тоже мода была: на поле ли пахать, навоз выгребать, сено копнить — поперёд всего председатель вскарабкается на телегу и ну речь запузыривает. Потом Лидка бесстыдница из комбеда лезет, ветер юбку задирает выше ляжек: «Товарищи! — гаркнет, аж мерин присядет: — Товарищи, раздуем мировой огонь революции! Одолеем буржуазную гидру! Навоз — наш вклад в светлое будущее!»

— Вот бы Лидку перенести на сто лет вперёд, в светлое-то будущее. Включает телевизор — а там Олеся Малибу! Лидка бы умом тронулась, — дед заливался дребезжащим жестяным колокольчиком. — А дружное было время, душевное, хоть голодное. Отовсюду: «Товарищи, товарищи». Даже к деревенскому пастуху-дурачку Игнахе: «Ты, товарищ Игнат, несознательный элемент. Корова в гречихе, а ты морду на солнышке жаришь…» Всё помню.

Врёт, ничего не помнит, ему тогда от силы годиков пять было. Всё же Рыжикова задумывалась: когда это слово гордое «товарищ», которое, как в песне, нам дороже всех красивых слов — ушло из обихода? Вместо него закрепилось хамское, быдловатое: мущина, женчина… Погоняла по первичным половым признакам. Мы что, голые в бане?

В юности млела от романов: «сударыня», «сеньора», «мисс», «пани»… «Мадам, осторожно, плаха скользка от крови. Извольте головку вот сюда…»

Обращения «господин», «госпожа» были ошельмованы и гонимы, приняты в штыки. Уже тогда Рыжикова поняла, что ничего вокруг не поменяется, раз мы сами не поменялись. Чтобы величать друг друга господами, нужно достоинство, самоуважение, почтение к ближнему.

***

Врач собирала чемоданчик:

— С юмором у вас дедушка, славный.

Ну да, ну да. Славный, пока спит…

Господь батюшка дал человеку три задачи: в субботу в баню ходить, детей родить и отца-мать кормить. И если процесс мытья в бане и производства детей хитрый Создатель сопроводил изрядной приятностью, то с кормлением престарелых родителей как-то не продумал. Не горели желанием люди выполнять унылую обязанность номер три, всячески от неё отлынивали.

У Рыжиковой всё наоборот, всё не как у людей. Бани и сауны не любила: не потому что грязнуля, а потому что от хлорной городской воды её белая кожа покрывалась крапивницей. Детей не было, потому что ребятёнки без мужчины не заводятся, а мужчины не было, потому что потому, окончание на «у». Зато её отношением к старому деду бог был бы доволен.

А ведь мало того, что он не родитель, так и по крови не родной. Уже в преклонных годах он с бабушкой чудом удочерил девчонку. В местной криминальной сводке мелькнула заметка: «На перекрёстке Кирова и Энгельса в половине второго ночи неизвестный пытался надругаться над пятилетним ребёнком». С насильником ясно, но что делает ребёнок на улице в половину второго ночи?! Рыжикову — это была она — изъяли из асоциальной семьи и поместили в детдом. Других приёмных родителей, кроме деда с бабкой, на неё не нашлось: с такими-то генами прости господи…

Бабушка оказалась не долговечной и этим нарушила народную мудрость: «Гнилое дерево долго скрипит». Она, в отличие от деда-бодрячка, как раз любила хворать, делала это обстоятельно и со вкусом, соревновалась с подружками на предмет холестерина и давления. Для лекарств в серванте была выделена целая полка, в хрустальных ладьях теснились аптечные коробочки и пузырьки, жирно надписанные бабушкиной рукой: «3 раза в день натощак». Откроешь сервант — до сих пор слабо пахнет анисовыми каплями, ещё чем-то печальным, нежным. Возможно, так пахнет в раю, куда ушла бабушка, где «несть ни болезнь, ни печаль, ни воздыхание, но жизнь безконечная».

***

— Скажи на милость, откудов у Адама и Евы взяться пупку? Адам из глины, Ева из ребра.

Рыжикова в очередной раз поразилась нестандартному мышлению деда. Сколько разглядывала картинки с изгнанными из рая прародителями — не обращала внимания. Действительно, откуда взялись пупки? А деду в руки попалась книжка средневековой живописи — и пожалуйста. Газеты до сих пор читает, правда, с лупой. То и дело кричит:

— Внуча, тут написано: страты. Что за страты такие?

— «В экс-по-нен-те» — это как?

Даже на работу звонит и не отстанет, пока Рыжикова чертыхаясь не полезет в интернет. Господи, зачем ему это?! Откуда в девяностолетнем человеке жадное детское любопытство, для чего ему, ни жить ни быть, понадобилось значение слова «лапидарный»?! Пришлось учить компьютерным азам: пускай сам листает виртуальные словари. Так он тут же подружился со старичком иммигрантом из штата Калифорния. Сын у старичка беглый нашенский не то депутат, не то министр, не то губернатор, ярый патриот, денег как грязи.

У обоих дедов бессонница, круглые сутки через океан туда и обратно летят голосовые и видео. Так у них развернулось негласное соревнование. В ответ на обвинение в дезертирстве калифорниец дразнил, мстительно и шумно прихлёбывал кофе:

— Зерновой отборный, Фазенда Санта Инес. С вашим растворимым г..ном, для третьих стран, рядом не стоял.

— Тю, не пивал я того кофю. На скус чисто картошка с табаком. Куда твоей фазенде до чайка с шиповничком, с душичкой, — в свою очередь, громко дул в кружку, причмокивал.

— Видал? — калифорниец крутил рукой с экрана перед носом деда. — Браслет, тревожная кнопка. Сердечко во сне сбоит или давление прыгнуло — парамедики уже тут. Кардиограммочка, укол, таблетки, все дела.

— Твоя тревожная кнопка рядом с моей не стояла, — дед нашаривал швабру у кровати и с гордостью ею потрясал. — Батарейка сядет — у тебя и пар вон. Жмурик. Помер — надел на палец номер. А у меня во: безотказная, на вечной гарантии. Затарабаню по батарее отопления, пока соседи со всего дома не сбегутся и дверь не вышибут. Народ у нас отзывчивый, не даст помереть.

— На Карибы собираюсь, — хвастался калифорниец, — сынулька яхту зафрахтовал. В прошлый раз вот такого тунца на блесну поймал. Мясо как масло, во рту тает.

— А я… А у меня… — деду крыть было нечем, и он крыл в прямом смысле: яростно захлопывал ноутбук.

***

Дед не мог примириться с одиночеством внучки. Грозился не помереть, пока не устроит её судьбу. Молчал бы уж. Встретить в наших краях приличного мужчину, когда тебе под сорок — шанс такой же, как на Почте России выиграть лотерейный билет.

Нет ни желания ни времени ошиваться на сайтах знакомств и по вечерам «Кому за…» Да и у деда всё чаще случается конфуз с памперсами, каждый день в доме генеральная уборка.

А тут ещё у него на шее выскочила горошина, которая всё росла и превращалась в шишку, а в их городке легче к Господу богу на приём попасть, чем к узкому специалисту.

В двенадцать ночи перед замершими на низком старте у компьютеров беговыми кроликами выкидывалась кучка бесплатных талонов. Сотни бессонных конкурентов держали наизготове указательный палец, одновременно тюкали… Сайт не выдерживал такой единомоментности и сплочённости, зависал. Часть страждущих откалывалась, матюкалась за всё хорошее против всего плохого и шла спать, слабакам здесь не место. Рыжикова в числе самых упорных была вознаграждена зелёным вожделенным квадратиком.

Онколог был новый. От прежнего, который ещё лечил бабушку, под кушеткой остались голубые резиновые шлёпанцы. Ах ножки, ножки, где вы ныне, где мнёте вешние цветы? Цветы ли, ковры ли частных клиник или жмёте курьерские педали на московских улицах, с коробом «доставка еды» за спиной — по зарплате выходит в три раза больше.

У нового врача была очередь на весь коридор (все — «чтобы исключить») и неприятное лошадиное, серое лицо. Почему онкологи всегда такие грубые? На все жалобы — две взаимоисключающие фразы: «Что вы отвлекаете по пустякам, болезней себе ищете» и: «Где были раньше, ещё до терминальной стадии бы дотянули».

— Как дела, дедушка, какие условия жизни? — доктор рассеянно листал карту, спросил явно чтобы занять паузу.

— Условия-то хорошие, жизни нету, — доверительно поделился дед. Онколог и медсестра неодобрительно посмотрели на Рыжикову.

Врач зажал маленького деда между здоровенных джинсовых колен и, задрав глаза к потолку, начал щупать шею. Дед, вообще-то терпеливый, сучил ножками и попискивал. Значит, действительно больно. А врач нахмурился и того сильнее. Рыжикова не выдержала (тут ещё двухчасовое стояние в очереди дало о себе знать):

— Что вы давите на самое больное, как… коновал какой-то? Мы даже дотронуться боимся. Думаете, раз старый — можно не церемониться?

Коновал очнулся, вернул глаза с потолка на землю. Толчком уехал в своём кресле к столу.

— Свободны. Я вас более не задерживаю. На аркане не тащил — сами записались.

Обычно это срабатывало, и взбрыкнувшие пациенты смирялись как овечки. Но не в этот раз. Онколог догнал коляску в коридоре, преградил путь:

— Верните немедленно больного. Сами со своими истериками дуйте хоть на все четыре.

Он знал, что по жалобе не уволят: до него поменялось три врача, и за забором очереди не наблюдалось. Пускай администрация сама извивается глистой перед быкующими пациентами и страховой.

А Рыжикова, ввозя деда обратно в кабинет, с ужасом прочла на дверях: «Врач-онколог И. С. Коновалов». Шишка деда оказалась воспалившимся лимфоузлом, а причина — флюс от зуба мудрости. В 90 лет надоело зубику сидеть, решил прорезаться на свет божий, мир повидать, себя показать.

Доктор Коновалов, заполняя карту, сквозь зубы произнёс кое-какие слова в адрес Минздрава, набравшего ценных специалистов с нездешними фамилиями, которые флюс от рака не могут отличить. И определил место, где это министерство должно находиться. Где, где — спросите у бабского доктора, как остроумничал в таких случаях дед-сквернослов.

***

По дороге домой произошло маленькое событие. Автобус был забит, еле втиснулись с коляской на заднюю площадку. На них ворчали: «Дома не сидится. В самый час пик, люди с работы едут…» В воздухе висела нервозность и только ждала чирканья спички, повода, чтобы вылиться в грандиозный ор, перепалку, в оскорбления и тычки.

Тут дед обмяк, поник головкой, стал терять сознание.

— Товарищи, человеку плохо!

— Окна откройте! Да что вы сгрудились, ему дышать нечем! Махайте на него чем-нибудь.

— Водитель, тормози, тут поликлиника за углом. Товарищи, кто-нибудь помогите.

Деда бережно вынесли, две участливые девушки прыгнули следом, вызвались сопроводить до больницы — Рыжикова отказалась. Катила коляску, а под ресницами было влажно. Мартышка к старости слаба глазами стала. «Товарищи…» Щемило сердце от непривычного, слышанного только в фильмах, ностальгического слова… Вот ведь, сплачиваемся когда хотим.

Тут дед встрепенулся, ожил и подмигнул. Дескать, чего рюмишь, выше нос, товарищ! Артист! Ну погоди, дедуш, дома у меня получишь. Будет тебе обещанный шкалик, бу-удет!

Но не выдержала характер, налила: у деда выдался трудный, насыщенный день. Пускай расслабится.

— Уныние есть смертный грех. Бог сказал: «Радуйтесь!» — со значением провозгласил дед и опрокинул стопку.

***

В ресторане она ждала, что Коновалов, как все предыдущие претенденты, станет пошлить:

— С такой фамилией вам надо в весёленький цвет краситься, знаете, в эдакий яркий, как у рыжика. Вам очень пойдёт.

Коновалов помалкивал и всё больше налегал на еду, желваки ходили по-лошадиному. Рыжикова смотрела, матерински подперев щеку, жалела его, как заезженную, вусмерть усталую лошадь. Чем её квартирка не укромное чистенькое стойло, где можно пожевать вкусного сенца, вздохнуть, положив морду на её мягкое плечо, набраться сил для завтрашней пахоты.

Были и плечо, и тепло больших, по-докторски внимательных и властных рук. Под утро, переворачивая подушку, Рыжикова наткнулась на что-то твёрдое и крошечное. Зуб! Дедовский зуб мудрости, да какой беленький, крепкий. Это у деда очередная пионерская зорька в попе взыграла: решил переадресовать зубную фею к внучке — старику-то к чему её дары?

Что удивительно: у Рыжиковой исчезла аллергия на воду. Теперь она, в соответствии с божьими заповедями, деда-родителя кормит, в баню с мужем ходит. А уж за третьей задачей: рожать детей с Коноваловым, оказавшимся в постели очень даже темпераментным — дело явно не станет.

ДЕНЬ «Ы»

«Ну, посетил нас господь». Так в старину говорили, если приваливала крупная удача. Или с сарказмом — если случалась напасть.

Марьванну господь посетил в плохом смысле. Сидела она в мессенджере, болтала о своём о девочковом.

Тут надо сказать, что Марьванну и телефон связывали близкие, почти интимные отношения. Первый гаджет подарила дочь Лена в далёком двухтысячном году. Тогда они были в диковинку: размером и весом с полкирпича, складные антенны раскачивались как удилища и норовили выколоть глаза окружающим. И далее, примерно раз в пятилетку, снабжала мать новыми, всё более совершенными мобильными устройствами. Можно сказать, своими руками подсаживала на телефонную зависимость.

В последнее время не уставала повторять:

— Ради бога, не попадись на крючок мошенников, ими наш интернет кишит.

Опасения были обоснованными: Марьванна сутками не расставалась с андроидом, носила на шнурке под сердцем, называла Андрюшенькой, Когда вставляла штырёк подзарядки в телефонную попку, уговаривала: «Мы тихо-онечко, аккура-атненько».

По ночам гладкая Андрюшина головка покоилась на подушке рядом с Марьванной. Убаюкивала в ушко звуками для сна: белым шумом, медитирующей музыкой, трелью сверчков, шумом дождя или завыванием метели.

У Марьванны было живое, развитое воображение. Так, она представляла, как бредёт по полю проваливаясь в снегу, сгибаясь от ветра, промороженная насквозь, лицо иссечено крупой, и она уже выбилась из сил, хочет зарыться в снег — да воют волки, они своими железными когтями раскопают Марьванну как нечего делать. Она снова идёт, падает… И тут на поляне — хижина и окошки светятся, огонь в камельке потрескивает, и никакой буран и волки не страшны. Бессонница сдавалась, уступая место сладкому и крепкому сну. Проверьте сами: работает.

Ну а с утра — аудиокнижки, спектакли из Гостелерадиофонда с любимыми актёрами из Марьванниной молодости, болтовня и переписка с подругами, обмен фотами. Вот только сердечек, поцелуйчиков и открыток Марьванна не одобряла, особенно жизнерадостных звуковых «Добрых утречек» в шесть утра и «Сладких снов» в половину первого. Сначала её забавляли поздравлялки с днём первой снежинки, первой дождинки, первой, прости господи, пердинки, потом начали тихо злить. Но ведь попробуй намекни — обида на веки вечные, дарят-то от чистого сердца.

Политикой не интересовалась — берегла нервы. Да и зачем: современная госпожа История повторялась в виде фарса — не смешного, а зловещего. История ведь раскручивается спиралью не только вверх, но и вниз. Ей богу, лучше смотреть Малахова и Гордона с их чужим вывернутым бельём — там грязи меньше.

…От непрерывного телефонного бдения остатки волос Марьванны электризовались и стояли дыбом, как сиреневое облачко, зато начёса не требовали.

***

Итак, она закончила очередной оживлённый чат и собралась перейти в следующий — а он… исчез. Вот только был — и растаял.

Совершенно некстати позвонила Самсонова (подруга), Марьванна с досадой её оборвала:

— Ах, давай позже, у меня тут проблемы с мессенджером…

— У тебя, мать, очень большие проблемы с мессенджером, — подчеркнула Самсонова. — Признайся, зачем тебе срочно понадобились десять тысяч рэ?

Не только у Самсоновой, у всех Марьванниных контактов выпрыгнули письма одинакового, до тошноты известного содержания: «Привет, у тебя получится занять 10000 на пару часов? Оплатить заказ не могу, онлайн банк не работает. Если сможешь, я скину куда оплатить». Эдаким развязным, как бы между прочим, свойским тоном: дескать, свои люди — сочтёмся, сумма пустяшная. Для кого-то пустяшная, только не для среднестатистической пенсионерки, коротающей старость в самой богатой и щедрой стране мира.

Марьванну одновременно ошпарило кипятком и окатило холодом. До сих пор, бывало, то тут, то там доносились панические воззвания: «Мой профиль (канал, страницу, группу) взломали!» «Караул, меня вскрыли как консервную банку!»

И снисходительно думала: «Ну, меня-то это точно не коснётся. А если коснётся, я буду действовать чётко и на трезвую голову». Как именно — не углублялась. Зачем, ведь её это не коснётся.

Да и как можно ждать подлянки от такого родненького, такого удобного, такого уютного сервера, который гарантировал полную безопасность и даже по-отцовски пуритански блюл нравственность Марьванны. Когда она, например, в голосовом сообщении писала «минет» и «сучки» — с ханжеским упорством ставил звёздочки вместо букв, хотя целомудренная Марьванна вовсе имела в виду сучкИ деревьев и «МИнет чаша сия». Каждый думает в меру своей испорченности, господа, каждый думает в меру своей испорченности.

Ещё она совершенно запамятовала о нынешнем случае весной — не связанном с телефоном, но долженствующем её насторожить. Сколько читала родным нотации по технике выживания в городских условиях, особо тревожилась за Леночку: «Если на тебя съезжает с крыши снег, немедленно успей броситься и прижаться к стене дома. Секунды решают всё. Это действие должно закрепиться на уровне рефлекса».

А сама-то сделала с точностью до наоборот. Откуда в конце апреля взяться снегу на крыше? — но вот же нашлась монолитная глыба, припаянная к листовому железу утренними заморозками, чередуемыми с дневными оттепелями.

Заслышав наверху грохот и шуршание ледышек, Марьванна ничуть не испугалась. Перехватила авоську, подошла ближе (!) и с любопытством задрала голову, чтобы посмотреть (!), откуда именно съедет лавина. Спрессованный снег, размером и весом с мешок сахара, рухнул и рассыпался вдребезги — слава богу, об асфальт, а не о Марьваннину голову. «Ужас какой», — подумала она, перехватила авоську и пошла дальше. Шла — и чем дальше, тем больше сама себе изумлялась. Вот что это было?! Как объяснить столь запоздалую реакцию, собственное невозмутимое, абсурдное, наитупейшее поведение? Премию Дарвина в студию!

***

В случае с телефоном всё произошло наоборот. Охватила растерянность: что делать? Гадливость: будто застигла чужую руку, хозяйничающую в её кармане. Господи, что о ней подумают люди: Марьванна — попрошайка?! Она засуетилась, заметалась зайцем.

Звонить на горячую линию? Но там давно уволили живых операторов, и вежливые боты с их бесконечным «нажмите на цифру два, нажмите на цифру пять» — мурыжили людей до посинения.

Тем временем отовсюду сыпались звонки: «Это точно ты?» «Это тебе нужны десять тысяч?» «На тебя непохоже». Да никогда она не напишет это ужасное, вульгарное, наглое: «Займи мне денег». И запятые так безграмотно не поставит. Развитое воображение Марьванны нарисовало сидельца на краю шконки: в эту самую минуту тычет грязным ногтем в телефон, всматривается в заляпанный мутный экранчик, грезит небось об УДО.

Набрала в поисковике: что делать, если взломали сервер? Лихорадочно открывала сайты: сколько сайтов — столько советов. Войдите туда. Потом туда. Нажмите то. Откроется это. Выйдите из того. Подите туда, не знаю куда, сделайте то, не знаю что.

Двадцать пять лет владения телефоном не научили Марьванну компьютерной грамотности даже на уровне «чайника». Она, убей, не понимала этого их птичьего языка. От разных ай-пи адресов, доменов, плагинов, аккаунтов, алгоритмов, браузеров и скриптов у неё сразу пухла и отказывалась соображать голова.

Слава богам, техподдержка сервера откликнулась сразу, пообещала взять Марьванну за ручку и провести по лабиринтам страшного и коварного цифрового мирка. Откройте приложение. Войдите в настройки. Нажмите то. Откроется это. Выйдите из того. На колу мочала, начинай сначала.

***

Не лучше ли убрать от греха подальше иконку с самим приложением? Вырвать гадину с корнем. А часики тикают. Доверчивые бабушки, подслеповато щурясь, жмут неверным пальцем, набирая глумливо продиктованный счёт, переводят грошики с пенсии.

Вот и соседка позвонила и — извиняющимся тоном:

— Маша, у меня на карте только восемь тысяч, тебе пока хватит?

Вот же что следовало делать в первую очередь! Марьванна бросилась обзванивать знакомых по памяти. К счастью, все до одной пенсионерки оказались стреляные воробьи: информированные, закалённые суровой российской действительностью, нордически выдержанные — хоть сейчас в радистки Кэт. Самсонова, например, нокаутировала виртуального жулика вопросами-кодами: «Маша, если это ты, назови свою дату выхода на пенсию. А как зовут соседку из квартиры напротив? А в скольких кварталах от тебя находится «Магнит»?

Дочке Лене Марьванна сообщить не спешила. Молодая, грамотная. Разберётся, сама же предупреждала. Аферистов раскусит на раз-два.

— Лена, привет! Не вышлешь 10000 оплатить заказ?

Для общения мамы с дочкой ничего необычного, они иногда перебрасывались небольшими суммами.

— О чём разговор, мам, конечно, вышлю, — с готовностью откликнулась Лена. И выслала. Спустя десять минут участливо поинтересовалась, получилось ли у матери оплатить заказ? Пришёл ответ: «Вышли квитанцию». И тут с опозданием высветился отчаянный Марьваннин вопль о взломе.

Потом компьютерщик сказал: «В любом случае, вы где-то допустили промах». Марьванна задумалась: где? Вспомнила: на компьютере (давно пора обновить антивирус) с некоторых пор справа вверху начали всплывать чёрные окошки с различными непрошеными предложениями. Одно из них обещало усилить безопасность того самого сервера. Почему бы и нет, подумала Марьванна, и нажала «да». Может, тогда, наконец, отвяжется назойливая реклама.

И послушно стала следовать пошаговой инструкции. В конце ей предложили навести экранчик телефона на куар-код. Она навела. «Вы верифицированы!» — порадовалась за Марьванну служба безопасности. Якобы служба безопасности…

Липкий страх до сих пор не оставляет Марьванну — а ну вымогатели от лица «товарища майора» начнут шантажировать Леночку? Типа, она своим переводом спонсировала кое-кого (вот и скрин квитанции имеется), и теперь ей угрожает серьёзная статья? И чтобы спастись самой и спасти накопления, нужно немедленно перевести их на безопасный счёт? И что над квартирой нависла опасность — нужно её срочно продать. Сколько граждан на это повелось.

А уж если на аватарке высветятся при этом ещё и символы власти: герб, золотые погоны и триколор — пиши пропало. Тут граждане, и без того до смерти запуганные, зашоренные, внушаемые и подчиняемые, впадают в ступор. И, загипнотизированные, следуют телефонным указаниям, как крысы зову дудочки. Швыряют в военкоматы коктейли Молотова. Вставляют на камеры в задний проход петарды и поджигают…

Палка ведь о двух концах, такова обратная сторона медали: Его Величество Страх. С крепостного права заложенный в генах страх, слепая вера и трепет перед официозом. Готовность следовать за любым словом, если оно идёт «откуда надо идёт», «сверху», «из органов».

— Как вы у себя справляетесь с этой проблемой? — поинтересовалась Марьванна у своей заграничной подруги.

— С какой? — не поняла та. — Телефонные вымогатели? Не слышали о таких.

Что же. Если мошеннический бизнес в отдельно взятом государстве процветает в промышленных масштабах — значит, кого-то он кормит. И жирно кормит: за последние полтора года из кошельков доверчивых россиян выцыганили 200 миллиардов рублей.

А ведь это ещё не подключился искусственный интеллект, когда на экране, сохрани бог, возникнет родной сынуля за решёткой автозака или дочка у разбитой машины, умоляющие: «Мамочка, займи у кого можно, возьми кредит, продай квартиру, продай всё, срочно вышли три миллиона».

Марьванна всерьёз задумалась: не перейти ли, от греха, на старый добрый кнопочный телефон? Эдак, если дело пойдёт дальше, мы вернёмся к чернильно-бумажным посланиям. Помните: «Добрый день, весёлый час, что ты делаешь сейчас? Все дела свои бросай и письмо моё читай». И по швам конверта крест-накрест непременно вывести круглым старательным почерком: «Лети с приветом — вернись с ответом, жду ответа как соловей лета!» Лизнуть сладкую клеевую полоску и пришлёпнуть ладонью. И кинуть в почтовый ящик. Или отправить голубиной почтой — всё дойдёт быстрее почты России.

История ведь развивается по спирали не только вверх, но и вниз, и бог знает, в какие мрачные дебри может завести.

***

Некоторые подружки Марьванны так перепугались, что до сих пор не пишут и на звонки не отвечают. Будто она какая-то прокажённая: а ну опасность вирусом перекинется на них? Пережидают карантин.

Одна самая трепетная на её смс-ку вскрикнула: «Отстаньте, я с мошенницами не общаюсь! Будете ещё писать — позвоню в полицию». Чтобы разрешить недоразумение, Марьванна сделала аудиозвонок. Общалась непринуждённым и естественным голосом: «Майечка, ты что, это же я, Маша».

— А вы точно не нейросеть, которая ворует чужие голоса? — заподозрила Майечка. Скоро при личных встречах мы будем недоверчиво ощупывать друг друга, дабы убедиться, что имеем дело с живой тёплой человеческой плотью, а не с трёхмерной картинкой, не со световой копией.

Имеются и плюсы: прекратились — как отрезало — открытки со Всемирными днями резиновых шлёпанцев, коктейльных соломинок, незастёгнутых ширинок и потерянных носков. Кстати, Марьванну взломали в День «Ы». Зачем-то же его так назвали…

СОН В РУКУ

— Сплю на новом месте — приснись жених невесте, — весело объявила соседка по палате. Санаторий был недорогой и налегал на частое (шестиразовое) обильное и неполезное питание. Считал признаком оздоровления прибавку в весе — как в известном пионерском лагерном фильме.

Это в модных дорогих санаториях на диетах и на фитнес пациенты подтягиваются, худеют и стройнеют. Здесь отдыхающих откармливали как поросят. На завтрак салат, варёное яйцо, творожок, булочка с сыром и кубиком масла — это прелюдия к каше или запеканке, или молочному, или фруктовому супу. Какао из титана сколько хочешь: жирная пенка на полстакана. Мужья и жёны бывали приятно (или не очень) удивлены округлостью форм у отдохнувших супругов.

— Приснись жених невесте, — послушно повторила Нина, укладываясь в твёрдых складчатых простынях, хотя ни за какой замуж не собиралась. Под утро приснился покойный муж. Далеко-далеко на автобусной остановке переминалась знакомая корпулентная фигурка, махала рукой. Нина проснулась заплаканная.

— Далеко — это хорошо, — утешили соседки. — Значит, ещё не скоро. И не факт, что ждал тебя.

— А кого же ещё?

— Раз на автобусной остановке — значит, автобуса.

— Автобус куда?! И так конечная.

***

Их с мужем знакомство произошло как раз в автобусе. Она читала племяннице стишок из детской книжки:

У меня растёт живот.

Может, кто-то в нём живёт?

«Нет, — ответил мне живот, —

Просто кто-то много…»

— Жрёт! — радостно завопила племянница. И ткнула пальчиком в сидящего напротив мужчину: — Как этот дядя, да?!

Пришлось извиняться и ретироваться на выход. У него оказалась та же остановка, протиснулся следом. Позже выяснилось: ему ещё было ехать да ехать.

Как она боролась с его полнотой! Прятала столовые ложки: чтобы ел чайными. Перед выходом напоминала надеть бюстгальтер (ха-ха, смешно). Повесила на холодильник колокольчик. Установила устройство: раздавался оглушительный хрюк каждый раз, когда открывали, так что соседи накатали жалобу: «В квартире содержится свинья». Шутки были жёсткими, но муж не обижался, а смотрел влюблённо. Она юморная, он смешливый — идеальное сочетание, гарантирующее паре долгую счастливую жизнь. Болезнь внесла свои коррективы. Полнота была следствием, а не причиной.

После похорон Нина слегла.

— У меня абулия, — объяснила коллегам. — Нет сил идти на работу.

— У всех абулия, — возмутились коллеги. — Никто не хочет ходить на работу. Вот сейчас возьмём и все пойдём к врачу за справкой. Раньше это называлось воспаление хитрости. Симулянство.

Ай, да говорите что хотите, Нине по барабану. Не хотелось ничего: вставать, раздёргивать шторы и впускать солнце, готовить завтрак. Умываться и расчёсывать волосы. Врач советовал искать во всём маленькие радости, но это пугало ещё больше.

По закону зебры после белой полосы обязательно следовала чёрная. Чем ярче сегодняшнее счастье — тем большее несчастье ждёт впереди. Весы качаются в обе стороны. Карма не дремлет. И если несчастье вот оно, рядом, она к нему привыкла — то какого рода будет следующее несчастье, откуда его ждать, из-за какого угла выпрыгнет и даст по голове? Уж пускай Нина будет дальше тихонько вариться в своём пригревшемся, предсказуемом, удобном, почти родном несчастье.

Вы что-нибудь поняли из этого бреда? Врач понял и выписал лекарство. Такой мягкий анальгетик для измученной души, заморозка зубной боли в сердце. Каждый приход Нины в аптеку вызывал тихую панику.

С некоторых пор антидепрессант, известный как безобидное «пенсионерское счастье», был отнесён к особо опасным наркотикам. Когда Нина протягивала рецепт, аптекарь менялась в лице. За стеклом срочно созывался консилиум. Шушукались кучкой, куда-то бегали звонить, гремели железные сейфы.

«Форма рецепта устарела», — говорили Нине. Она шла и переписывала. «Вот тут у вас закорючка: не то „а“, не то „о“. А эта буковка дважды обведена».