Бесплатный фрагмент - Сокровища замка Руппин

Дочери Ирине и жене Елене с любовью посвящаю

Глава I. Осеннее воспоминание о зиме

ГДР1, округ Потсдам, город Нойруппи́н2,

сентябрь 1963 года

С утра солнце светило не по-осеннему жарко. Вовка Адрианов, ученик 8-го «Б» класса 29-й школы Группы Советских Войск в Германии3 (ГСВГ), сидел на уроке немецкого языка и с нетерпением ожидал его окончания. И вовсе не потому, что не любил Deutsch4: просто хотелось побыстрее выйти на улицу, прогуляться на свежем воздухе по́ лесу, где после недавнего дождя сейчас много подберёзовиков, лисичек, белых грибов и опёнков. Да и рыбалка на озере Руппинер Зе́е тоже хороша. Три дня назад Вовка принёс домой целый бидон больших чёрных раков и двоих метровых угре́й. Когда мама жарила их на сковородке, эти рыбы, очень похожие на змей и порезанные на куски, подпрыгивали как живые, разбрызгивая во все стороны горячее масло. Оказалось, что жареный (и особенно копчёный) у́горь очень вкусный.

________

1 ГДР — Германская Демократическая Республика. Объяснение последующих слов и выражений — в Словаре терминов, слов и выражений в Оглавлении.

---

Впервые Вовка попробовал его только пять лет назад, когда они с мамой приехали из Советского Союза в ГДР, в город Нойруппи́н, где в 332-м гвардейском Варшавском Краснознамённом ордена Александра Невского тяжёло-танковом полку 12-й Гвардейской Уманьской ордена Ленина Краснознамённой ордена Суворова танковой дивизии служил его отец. Это путешествие Вовка не забудет никогда…

…Прибыли они в Брест поездом «Москва-Берлин» под самый Новый, 1959-й год. После таможенного досмотра, долго ожидали приглашения на посадку. В те времена в пограничном Бресте все составы, следовавшие в Европу, переводили с широкой русской железнодорожной колеи (1525 мм) на более узкую европейскую (1435 мм). Вовка с интересом наблюдал, как вдоль вагонов сновали железнодорожники в чёрных комбинезонах, поверх которых были надеты ярко-оранжевые жилеты. Они поднимали каждый вагон и меняли под ним тележки с колёсными па́рами. Времени это занимало много — только через полтора или два часа состав мог быть готов к отправлению…

…Вовкин вагон был по́лон. Но, что самое удивительное, вокруг располагались только взрослые: советские офицеры разных родов войск, некоторые с жёнами, а также вольнонаёмные гражданские инженеры, врачи, учителя и… ни одного мальчишки или девчонки. Все ехали к месту службы или работы в разные города и страны. Кто в Польшу, кто в Чехословакию, кто в ГДР. А они с мамой спешили к отцу в немецкий город Нойруппин, который раскинулся на берегу красивого озера Руппи́нер Зе́е, что в о́круге Потсдам, северо-западнее Берлина, в шестидесяти километрах от него. Отец рассказывал, что женатые офицеры служили за границей СССР 5 лет, а неженатые 3 года. Все офицеры (как и сверхсрочнослужащие старши́ны) и вольнонаёмные гражданские работники (учителя, инженеры, врачи, рабочие), получали двойной оклад (как значилось в финансовых документах — двойное «денежное довольствие»5): в валюте — в ма́рках ГДР, которые выплачивались по месту службы и работы, а также в советских рублях, перечислявшихся на сберегательный счёт на родину, в СССР. Кроме этого, офицерам, сверхсрочникам-старшинам, вольнонаёмным работникам и членам их семей ежемесячно выдавался паёк (мясо, сахар, консервы и крупы, масло, сма́лец, капуста и картофель). Так что продукты почти никто не покупал, а на сэкономленные марки ГДР (покупательная способность которых была значительно выше рубля) можно было приобрести высококачественные и сравнительно недорогие немецкие товары. Выбор их в любом магазине был огромен. И тот, кто впервые в них заходил, испытывал настоящий шок. В отличие от весьма скромных прилавков советских магазинов, здесь было всё: сотни сортов колбас, ветчин и сосисок, сарделек и сыров; модная одежда и бельё; часы; фото- и киноаппараты; разнообразные детские игрушки, среди которых самой желанной была железная дорога на батарейках. А также товары, которые в СССР невозможно было купить — электрогитары с усилителем, электроорга́ны; все виды духовы́х музыкальных инструме́нтов. Это был настоящий рай для покупателя!..

Служба за границей давала возможность каждому ощутимо улучшить своё материальное положение. Она была почётной, но доступной не для всех — направляли сюда только самых лучших профессионалов, будь это офицер, или вольнонаёмный гражданский специалист.

Отец Вовки, старший гвардии лейтенант Валентин Петрович Адрианов, был героем-фронтовиком. 10 сентября 1942 года его, восемнадцатилетнего слесаря Ташкентского винокуренного завода №7, призвали в армию. В военкомате «Валёк», (как звали его товарищи) сразу попросился на фронт, но вместо передовой был направлен в Ташкентское пехотное училище, где он проучился всего 5 месяцев. А в январе 1943 года всех курсантов, присвоив им звание «младший сержант», отправили на Северо-Западный фронт под начало маршала С. К. Тимошенко, в 53-ю армию генерал-лейтенанта Е. П. Журавлёва, которая вела бои против 16-й немецкой армии генерал-полковника Эрнста Бу́ша из состава группы армий «Север», которой командовал генерал-фельдмаршал Георг фон Кю́хлер.

«Валёк» попал в 518-й стрелковый полк полковника Ф. Е. Самойленко, в составе 129-й стрелковой дивизии генерал-майора И. В. Панчука. Первый бой наводчик пушки «М-42», которую бойцы за малые размеры и калибр (всего 45 миллиметров) называли в шутку «Смерть мухам!» и «Прощай, Родина!», при́нял 15 февраля 1943 года у деревни Залучье Ленинградской (ныне Новгородской) области, в самый разгар Демянской наступательной операции. В этот день, ведя беглый огонь по вражеским позициям, орудийный расчёт отца снайперскими выстрелами уничтожил около 50 солдат, 2 бронетранспортёра и целый склад боеприпасов гитлеровцев, за что был награждён медалью «За боевые заслуги».

28 февраля 1943 г. наступление Северо-Западного фронта закончилось разгромом Демянской группировки противника. Преследуя отступающие немецкие войска, 129-я стрелковая дивизия отбрасывает их за реку Ло́вать и в начале марта 1943 года сосредото́чивается на железнодорожной станции Чёрный Дор Калининской (сегодня Тверской) области для погрузки в эшелоны. Отсюда её перебрасывают на Брянский фронт (командующий — генерал-полковник М. М. Попов) в район города Лебедянь, на правый фланг Курской Дуги. В составе 63-й армии генерал-полковника В. Я. Колпакчи дивизия занимает оборону на самом острие Орловского Выступа. 11 июля 1943 года, во время Курской Битвы, началась Орловская стратегическая наступательная операция «Кутузов»6. Неся большие потери, 518-й полк пробивался к Орлу. 11 июля 1943 года была освобождена деревня Бор-Мали́новец, а на следующий день — деревня Се́туха Залего́щенского района Орловской области. Это был мощный пункт обороны и важный транспортный узел немцев, где сходились шоссейная и железная дороги на Орёл. По ним гитлеровцы доставляли в свой укреплённый район технику, боеприпасы и подкрепления. Не случайно именно здесь полк отца впервые столкнулся с фашистскими танками «Тигр» и «Фердинанд».

И вновь во время прорыва мощной гитлеровской обороны отличился, ставший уже командиром орудия, старший сержант В. П. Адрианов. Во время наступления на деревню Се́туху весь орудийный расчёт отца погиб. Оставшись один он вёл беглый огонь прямой наводкой7 и уничтожил 2 миномётных и 4 пулемётных гнезда гитлеровцев. А в момент контратаки немцев расстрелял до взвода вражеской пехоты. За смелые и решительные действия 19-летний «Валёк» был награждён Орденом Красной Звезды, который ему вручил сам командир родного 518-го стрелкового полка Ф. Е. Самойленко.

В этом бою отец первый раз был тяжело ранен и 8 месяцев, с июля 1943 года до мая 1944 года, находился на излечнии в эвакогоспитале №5847 в городе Юрьев-Польский Ивановской области. А его 518-й полк 129-й дивизии продолжил наступление на Орёл и 5 августа 1943 года взял его штурмом…

…После выздоровления отец вновь на передовой. С мая 1944 года до января 1945 года участвует в тяжелейших боях за освобождение Белоруссии, Латвии и Литвы. Сначала на Первом Прибалтийском фронте, а затем — в разгроме Курляндской группировки на Втором Прибалтийском фронте. Был ещё дважды тяжело ранен. Великий День Победы 9 Мая командир отделения, старший сержант В. П. Адрианов встретил в эвакогоспитале №3329 Второго Прибалтийского фронта.

После войны отец решил переквалифицироваться из артиллеристов в танкисты, тем более, что к танкам его тянуло всегда. В 1947-м году он окончил с отличием Челябинское танко-техническое училище и получил специальность «Офицер Советской Армии». Десять лет лейтенант В. П. Адрианов прослужил в должности заместителя командира роты по технической части тяжёло-танко-самоходных полков Туркестанского и Одесского военных округов. А в январе 1958-го года, получив очередное звание «Старший лейтенант», был направлен по замене в ГДР…

…Яркие солнечные лучи, пробиваясь сквозь оконное стекло, щедро отдавали своё тепло, ощутимо нагревая голову и спину. Но Вовка этого не замечал. Он был весь погружён в воспоминания о том холодном, но волшебном декабрьском вечере в вагоне поезда «Москва — Берлин»…

…Было около двенадцати ночи, но почему-то никто в вагоне не спал. Может быть, потому, что все готовились к проверке документов польскими пограничниками на станции Тере́споль, до которой от Бреста всего 7 километров пути.

Сидя у окна, Вовка любовался окрестностями, и с нетерпением ждал, когда же, наконец, поезд тронется, — ведь он так хотел встретиться с папой, которого не видел целых два года.

На улице шёл густой снег. Он падал крупными пушистыми хлопьями на рельсы, щедро осыпа́л крыши железнодорожных зданий и деревья вокруг них. Вечерело. Всё вокруг как бы за́мерло и было полно́ волшебным ожиданием чего-то необыкновенного. И оно произошло…

…Вдруг на параллельную колею́ подошёл состав из Польши и остановился рядом. Вагоны у польского поезда были миниатюрные и какие-то сказочные — светло-зелёные, с округлыми бортами. Между вагонами располагались открытые площадки, защищённые по бокам перилами, и с козырьками наверху. По этим площадкам можно было легко перейти из вагона в вагон. Один из таких вагонов встал очень близко — метрах в трёх, прямо напротив Вовкиного окна. Дверь его тамбура открылась, и на площадку, освещённую ярким светом путевых фонарей, в сопровождении кавалера вышла юная польская дама. Оба они о чём-то оживлённо беседовали. Даме на вид было 23–24 года. Её облегало светло-синее платье, поверх которого на плечи была наброшена жорже́тка8 из чёрно-бурого ли́са. На голове — лёгкая изящная шляпка, украшенная тремя алыми розами. Женщина была красива: стройная, с белоку́рыми волосами, лёгкими волнами ниспадавшими из-под шляпки на плечи. От всей фигуры па́ни веяло какой-то хрупкой нежностью.

Её собеседник был постарше. Лет на десять. Одет он был в элегантный чёрный костюм, белую сорочку с галстуком-бабочкой. Оба смотрелись очень эффектно. Они так увлеклись беседой, что не замечали ничего вокруг…

…И вдруг кто-то из пассажиров Вовкиного вагона с радостным удивлением громко сказал:

— Да это же Ядви́га Бара́ньска, польская актриса, и режиссёр Е́жи А́нтчак!..

Что тут началось! Любопытные обитатели Вовкиного вагона, все как один, прильнули к окнам на левой стороне. Мужчины при этом старались продвинуться вперёд: они жаждали полюбоваться зарубежной красавицей. Ну, а женщины им не уступали. Их интересовал не только наряд актрисы, но и кавалер, что был рядом с ней…

Любопытству пассажиров не было предела. Все хотели увидеть прекрасную и знаменитую актрису Варшавского Драматического Театра, Театра Польского и кино Ядвигу Бараньску, а также и её (как Вовка спустя много лет узнал) будущего мужа Ежи Антчака — талантливейшего кинорежиссёра, снявшего впоследствии Ядвигу в главных ролях в своих фильмах «Графиня Кассель» (1968), «Ночи и дни» (1975), «Дама с камелиями» (1995), «Шопен. Желание любви» (2002) и в других. В январе 2003 года в Москве состоялся Международный кинофестиваль «Лики Любви», Председателем Жюри которого был Ежи Антчак, а Членом Жюри — Ядвига Бараньска…

…В этой суете все как-то забыли, что сегодня 31-е декабря и скоро Новый Год. Но Вовка об этом помнил и включил подаренный отцом транзисторный радиоприёмник «Sternchen» (по-немецки «Звёздочка», выпускался в ГДР с 1961 года), из которого послышался звон кремлёвских курантов. Все засуетились, раскладывая на столиках у окна закуску и открывая шампанское. При этом многие пассажиры (особенно мужчины) украдкой поглядывали в окно, любуясь польской парой в вагоне напротив. Глянул на них и Вовка. И вдруг…

Он не поверил своим глазам: красавица Ядвига, нежно улыбаясь, под звон курантов подняла бокал с шампанским и послала ему… воздушный поцелуй!!! В ответ Вовка тоже улыбнулся, помахал ей рукой, и в этот момент их поезда тронулись в разном направлении. Но мальчишка был безмерно счастлив — ведь его поздравила с Новым Годом самая красивая и популярная актриса Польши — Ядвига Бараньска!!! Даже годы спустя не забывал он эту волшебную зимнюю встречу на рельсах. Ибо что может быть прекраснее ЛЮБВИ и КРАСОТЫ?!..

…Тем временем Вовкин поезд стал набирать скорость. Под весёлый гудок паровоза он прогремел колёсами по мосту через речку Западный Буг и оказался на территории Польши. Минут через двадцать остановился на станции Тере́споль. В вагон вошли польские пограничники. Проверив у пассажиров документы, они удалились, а Вовка залез на свою верхнюю полку и, улёгшись на живот, стал смотреть в окно. Он долго глядел на проплывавшие мимо польские станции и деревеньки с домами под красными черепичными крышами и католическими костёлами. Одна картинка сменяла другую, с завидным однообразием утомляя глаз, и вскоре, под убаюкивающий стук колёс, Вовка крепко заснул. Проснулся на рассвете от резкого толчка и скрипа тормозных колодок — поезд прибыл во Франкфурт-на-Одере. Едва он остановился, как открылась дверь и в вагон вошли трое немецких пограничников.

— Лейтенант Хю́бнер! Ваши документы, пожалуйста! — обратился к Вовкиной маме офицер. Говорил он по-русски, но с лёгким акцентом. Вовка во все глаза смотрел на молодого красавца-лейтенанта: ведь первый раз в жизни видел он немецкого офицера. Мама протянула ему паспорт.

Внимательно просмотрев его, офицер попросил открыть чемодан и спросил:

— Что везёте?

— Книги, одежду…

— Спасибо! Счастливого пути!

Он двинулся дальше по вагону, оставив позади себя едва уловимый аромат одеколона «Kölnisch Wasser”9. Этот одеколон нравился Вовке и был ему хорошо знаком, так как отец пользовался им. Недаром считался в 50-х и 60-х годах ХХ века лучшим одеколоном для мужчин. Но у него был один недостаток (а может, так было задумано) — его аромат быстро испарялся, и приходилось душиться снова. Впоследствии Вовка узнал интересную историю «Кёльнской Воды», или «Воды из Кёльна», как звучит в переводе на русский язык название одеколона «Kölnisch Wasser»…

— Adrianoff! — прервал Вовкины воспоминания голос Изольды Фридриховны, учительницы немецкого. — Lesen Sie das Gedicht von Heinrich Heine «Die Lorelei»! 10

Ich weiß nicht, was soll es bedeuten,

Daß ich so traurig bin,

Ein Märchen aus uralten Zeiten,

Das kommt mir nicht aus dem Sinn…11— начал декламировать Вовка, как вдруг зазвенел долгожданный звонок, и, на радость всем, Изольда Фридриховна наконец-то возвестила:

— Die Stunde ist zu Ende!12

Глава 2. Зарево над Руппи́ном

Остров По́ггенве́рдер, земля Бра́нденбу́рг, Германия, август 1148 года

Князь племени замзи́зи13 Я́ровт стоял на верхней площадке Надвра́тной башни своего замка Руппи́н, и при́стально вглядывался вдаль. Ему было хорошо видно, как вражеское войско, погрузившись в лодки, покидает причалы полуострова А́мтсве́рдер, что в устье реки Рин при её впадении в озеро Руппи́нер, и устремляется к острову По́ггенве́рдер, в центре которого возвышался замок.

День был солнечный. По чистому голубому небу гуляли редкие и лёгкие белоснежные облака. С юга дул жаркий ветер. Его порывы разносили над водой пепел и вздымали вверх клубы густого чёрного дыма от догоравшего моста.

Этот мост, соединявший ранее замок с торгово-ремесленным посёлком на берегу, Я́ровт приказал поджечь, когда первый вражеский отряд вышел из лесной чащи. Лодки саксов, подгоняемые течением реки Рин и вёслами гребцов, быстро приближались к замку и вскоре их носы уткнулись в песчаные берега острова По́ггенве́рдер. Первыми высадились лучники. Они сходу натянули тугие тетивы́ своих луков и осы́пали тучей стрел защитников замка Руппи́н, заня́вших оборону на его стенах. Огонь был настолько плотным, что воины Я́ровта не могли высунуться из-за зубцов-мерло́нов, чтобы выстрелить в ответ из лука, арбале́та14, или метнуть во врага копьё. Стрелы саксов летели волна за волной и поражали храбрых замзи́зи одного за другим. Даже самому Я́ровту пришлось укрыться внутри Надвратной башни. В узкое окно бойницы15 он видел, что саксы наступают тремя отрядами, каждый из которых насчитывал по 100–200 кне́хтов16. Во главе их стояли рыцари. Под прикрытием лучников саксы быстро подбежали ко рву, перебросили через него длинные деревянные настилы и по ним устремились к Восточной, Западной и Надвратной башням замка. Кнехты приставили к стенам штурмовые лестницы и полезли по ним наверх.

Защитники замка сражались отчаянно. Они сталкивали шестами кнехтов вместе с лестницами, поливали их кипящей водой, горящей смолой и маслом, разили копьями и меткими выстрелами из арбалетов, рубили мечами. Но те, словно муравьи, несмотря на потери, упорно ползли и ползли наверх. Командовал ими высокий стройный рыцарь в позолоченных латах, с длинным баварским мечом на поясе, стоявший шагах в тридцати на невысоком холме. Из-за жары он снял шлем и о́тдал его подбежавшему оруженосцу. Было ему на вид лет 19—20. Свежие порывы ветра распуши́ли по плечам светлые волосы, обрамлявшие лицо с высоким лбом и правильными чертами. Порой они обнажали правое ухо рыцаря, в котором под лучами солнца и́скрилась массивная золотая серьга́ с крупным алмазом. Твёрдый холодный взгляд широко поставленных голубых глаз и крепко сжатые тонкие губы свидетельствовали о сильном и властном характере рыцаря. Приглядевшись повнимательнее, Я́ровт без труда узнал его по гербу́ — серебряный орёл в золотых латах на ярко-красном треугольном щите. Это был граф Вальтер II фон А́рншта́йн17 из старинного шва́бского18 рода Што́йсслинген, все мужчины которого имели особый семейный символ-знак в виде проколотой мо́чки уха с серьго́й. Год назад, в сентябре 1147 года, Я́ровт отбивал атаки его отряда, обороняя столицу лю́тичей Ды́мин и хорошо запомнил этого беспощадного в бою графа…

…В 1130 году, в живописной местности Восточного Гарца, неподалёку от города А́шерсле́бен, на скали́стом 210-ти метровой высоты холме из тёмно-зелёного диабаза, близ слияния рек Дёрбах и Лан, графы Што́йсслинген построили замок, который назвали «А́рншта́йн». Поселившись в нём, они стали именовать себя «Графы фон А́рншта́йн». Одним из них был граф Вальтер II фон Арнштайн. Как и все в их роду, он стремился обрести побольше земельных владений.

Но сделать это простым вооружённым захватом чужих земель не мог — сил было маловато, чтобы конкурировать с германскими герцогами и графами. А вот завладеть землями ве́ндов-славян было возможно. И Вальтер II граф фон Арнштайн умело использовал эту возможность. В Ве́ндском крестовом походе 1147 года против ободри́тов, лю́тичей и поморя́н, он со своим отрядом сражался бок о́ бок с одним из его руководителей, маркграфом Бранденбурга Ал́ьбрехтом I Медведем из рода Аска́ниев, и стал не только его боевым соратником, но и близким другом. Вернувшись в Германию после этого неудачного для саксов и датчан похода, в котором войска крестоносцев потерпели полное поражение, Альбрехт I Медведь пригласил Вальтера II фон Арнштайна в Берлин, на свадьбу своего старшнго сына Оттона I и Юди́ты Польской из рода Пя́стов, дочери польского князя Болесла́ва III Кривоу́стого и Саломе́и фон Берг-Ше́льклинген. Свадьбу праздновали на радость молодожёнам, родителям и многочисленным гостям с размахом и долго — целый месяц шли весёлые пиры́, ба́лы, устраивались выезды на охоту. За это время Альбрехт I Медведь и Вальтер II фон Арнштайн ещё сильнее сдружи́лись. На радостях подобревший маркграф Бранденбурга разрешил Вальтеру взять себе в лен19 земли, расположенные к северо-востоку от Берлина, на берегу озера Руппи́нер, и занятые славянским племенем замзи́зи. Вальтер II фон Арнштайн не стал медлить. Собрав двухтысячное войско, состоявшее из наёмников разных областей Германии — Саксо́нии, Бава́рии, Шва́бии, Лотари́нгии, он в течение десяти дней разгромил армию князя Я́ровта и за́нял все его земли. Князь племени замзи́зи с остатками своей армии и дружиной укрылся в замке Руппи́н, надеясь выдержать его осаду…

…Атаки немцев продолжались до самого вечера, но безуспешно. Когда солнце стало клониться к закату, граф фон Арнштайн приказал прекратить штурм. Он понял, что без осадных машин замок Я́ровта не взять. Остаток вечера и всю ночь в лагере немцев горели костры. В их ярком свете специальные отряды доставляли в лодках с берега на остров Поггенвердер деревянные брусья, колёса и во́роты, железные пластины и гвозди, длинные канаты, туго сплетённые из конского волоса и упругих воловьих жил. К рассвету искусные лотарингские и швабские мастера собрали из них метательные машины — балли́сты20 и катапульты21. Были изготовлены и тара́ны — подвешенные на цепях к раме большие тяжёлые брёвна, с окованными железом коцами.

Едва взошло солнце, Вальтер II фон Арнштайн на́чал решающий штурм замка Руппин. Огонь из баллист и катапульт не прекращался ни на минуту. На башни, стены и дома замка обрушился град камней, огромных стрел и горшков с горючей смесью. Клубы едкого дыма окутали Надвратную башню, усилившийся ветер раздул пламя и в его языках башня ярко запылала. Волна за волной отряды кнехтов подкатывались к стенам замка. Одному из них удалось подтянуть два тарана и с их помощью пробить сте́ну у Восточной башни. Яровт послал туда несколько десятков воинов, но все они погибли под тучей стрел, выпущенных немцами из арбалетов. Выхватив меч, Яровт бросился туда со своей дружиной, насчитывавшей сотню отборных воинов. Завязался кровавый бой. Замзизи и их князь сражались отчаянно храбро, стараясь не пустить саксов, баварцев и лотарингцев, упорно лезших сквозь пролом, в крепость. Но силы были слишком неравны. Один за другим падали дружинники Яровта и вскоре рядом с ним осталось только трое храбрецов. Тесно прижавшись друг к другу спинами, они ощетинились мечами, собираясь дорого продать свою жизнь. Окружившие их немцы поняли, что Яровт и его дружинники будут биться на́смерть, и пронзили их насквозь длинными копьями. Падая, Яровт ещё успел достать мечом стоявшего напротив него кнехта и, глянув в сторону замка, увидел, как рухнула сгоревшая Надвра́тная башня и на её месте образовалась огромная брешь, сквозь которую вражеские отряды ворвались в замок, беспощадно убивая всех, кто стоял на их пути. Когда тело князя замзизи коснулось земли, душа его отошла в Сад Сварога Ирий22…

За ходом боя с тревогой в сердце следила жена Я́ровта, Любоми́ра, и охранявший её воевода Бра́цко, стоявшие у большого северного окна тронного зала княжеского дворца.

— О, муж мой! — сдавленно вскрикнула княгиня, зави́дя гибель Я́ровта и орошая лицо слезами. Ноги её подкосились, и она стала медленно оседать на мраморный пол. Воевода Бра́цко подхватил Любоми́ру по́д руки, не дав ей упасть.

— Княгиня! Надо уходить, иначе будет поздно. Так повеле́л Я́ровт, светлая ему память. Замок не отстоять — почти все наши воины погибли. Вот-вот немцы ворвутся сюда, во дворец. По подземному ходу мы проберёмся в лес и тайными тропами дойдём до крепости Ли́ндов, где сейчас остановился со своим войском мой брат, князь Болилу́т.

— Хорошо! — согласилась Любомира. — Только надо забрать с собой казну́. Него́же23 дарить нашим смертельным врагам богатую добычу просто так. — Княгиня нахмурила брови. Её красивое лицо исказила гримаса гнева.

— В этом нет необходимости — мои воины бросили сундук с казной в колодец, что стоит у стены дворца. Там его никто не найдёт. А теперь идём!

Бра́цко взял княгиню за́ руку и они, в сопровождении двадцати дружинников, поспешили из тронного зала к узкой винтовой лестнице. Спустившись по ней вниз, беглецы оказались в винном погребе, в конце которого за огромной бочкой с вином торчало из стены железное кольцо. Бра́цко ухватился за него и с силой потянул на себя. Раздался сухой скрип механизма и часть стены отъехала в сторону, обнажив узкий вход в тёмный тоннель, из которого пахну́ло сыростью и холодом. Это был тайный подземный ход, шедший под озером Руппи́нер. Он вывел княгиню Любомиру и её спутников к неглубокому оврагу, стоявшему в центре лесной чащи, в окружении старых дубов. Среди корней одного из них был спрятан выход из подземного хода. Первыми из него выбрались дружинники. Трое прошли дозором в конец оврага, откуда начиналась узкая тропинка, петлявшая среди стройных елей, сосен и кудрявых берёз с белоснежными стволами. Остальные воины, замаскировавшись между деревьями, зарядили арбалеты и были готовы в случае нападения немцев прикрыть метким огнём княгиню и воеводу. Вернувшийся вскоре дозор сообщил, что путь свободен. То́тчас Любомира и Брацко покинули подземный ход и вся группа быстро зашагала по лесной тропинке на север, в сторону города Ли́ндов. Шли молча, стараясь не шуметь, чтобы вражеские дозоры их не обнаружили. Любомира следовала за Брацко. Погружённая в печальные воспоминания о гибели супруга, она даже не заметила, как её плащ зацепился за колючий куст терно́вника, росший вдоль лесной тропы. Любомира рывком освободила его из цепкого плена, потеряв при этом фи́булу — золотую застёжку плаща в виде эллипсовидной формы бро́ши, с ромбовидным крупным светло-розовым рубином посередине и такого же окраса, но размером поменьше, рубинами по краям.

Останавливаться и искать брошь было не́когда — в любой момент могли появиться вражеские дозоры. К тому же вся земля под терновыми кустами была густо усеяна листьями деревьев. И Любомира продолжала идти вперёд, едва поспевая за Брацко. Через четыре часа пути беглецы достигли стен Ли́ндова…

…Штурм замка Руппи́н длился, не ослабевая. Фон Арнштайн бросал в бой новые, свежие отряды. К середине дня всё было кончено — от славянского замка остались лишь груды дымящихся развалин. По ним, словно голодные псы, бродили кнехты и ворошили пепели́ще, в надежде найти среди обломков что-нибудь ценное. Граф Вальтер II фон Арнштайн безмолвно взирал на эту картину, стоя возле неглубокого каменного колодца в окружении рыцарей. Случайно заглянув в него, граф увидел, что на дне колодца что-то тускло блестит под яркими лучами полу́денного солнца. Граф приказал двоим дюжим воинам спуститься вниз и поднять предмет, привлёкший его внимание. К великому удивлению Арнштайна им оказался большой деревянный сундук, окованный серебряными листами. Когда его открыли, стоявшие возле графа рыцари замерли в немом изумлении: сундук был по́лон золотых и серебряных монет. Нетерпеливым взмахом руки фон Арнштайн подозвал своего советника и казначея, графа фон Ку́нерсдо́рфа, и велел ему с помощниками пересчитать золото и серебро, а затем половину монет выплатить за верную службу рыцарям и кнехтам. Оставшуюся часть денег граф Вальтер II фон Арнштайн потратил на строительство на полуострове А́мтсве́рдер небольшой новой крепости, на месте которой через 48 лет, в 1196 году, вырос каменный замок Руппи́н, простоявший 310 лет и ставший родовы́м гнездом для нескольких поколений графов фон Ли́ндов-Руппи́н…

Глава 3. Meine Ehre heißt Treue! («Честь моя — Верность!» (нем.), или «Находки в лесополосе»

ГДР, округ По́тсда́м, посёлок А́льт-Руппи́н,

сентябрь 1963 года

Жилой городок для семей офицеров 332-го танкового полка располагался в сказочно красивой местности, в километре от южной окраины посёлка А́льт Руппи́н и в трёх километрах от города Но́йруппи́н. Восемь домов, вытянутых в один ряд — пять трёхэтажных, два двухэтажных и один одноэтажный, были окружены высоким деревянным забором, в середине которого стояли крепкие стальные ворота и сложенный из кирпича КПП — контрольно-пропускной пункт, охраняемый круглосуточным нарядом в составе двоих солдат-автоматчиков и одного офицера.

Во время Второй Мировой войны в этих домах размещался военный госпиталь, где лечились раненые немецкие офицеры и генералы.

Вправо от жилого городка, до самого озера Руппи́нер, простирался густой лес, где вперемежку с елями и соснами росли осины, берёзы и липы. А вдоль бетонного шоссе «Нойруппин –Фю́рстенбе́рг», рассекавшего лесной массив на́двое, росли яблоневые и грушевые деревья. В сентябре на них созревали ароматные, сочные груши и яблоки, сорвать которые и насладиться их вкусом мог любой желающий.

Вовкин дом стоял в конце жилого городка и был трёхэтажным. На каждом этаже, с общими кухнями, ванными и туалетами, жили пять-шесть семей с детьми и несколько холостых офицеров. Семья Вовки занимала большую комнату на самом верхнем этаже, в которой когда-то размещалась госпита́льная палата для выздоравливавших гитлеровцев.

О той лихой поре напоминали надписи на электровыключателях: «Einschalten» и «Ausschalten» — «Включать», «Выключать». Комната Вовке очень нравилась. Она была внушительных размеров — в ней свободно помещались: большой круглый обеденный стол с двенадцатью стульями, две кровати, сервант, пла́тельный и книжный шкафы, а также старинное пианино из вишнёвого дерева с бронзовыми канделя́брами24, которое мама купила у одного немца, жившего неподалёку в лесной усадьбе. Звали его Фритц Кна́йпе. К его дому, стоявшему на зелёной лужайке в окружении фруктового сада и огорода, примыкал роза́рий. Каждый год, в день рождения мамы, Вовка с отцом покупали для неё у Фритца огромный букет роз, изумительной красоты и нежнейшего аромата. Выручка от продажи цветов была ощутимым дополнением к весьма скромной зарплате сорокалетнего настройщика роялей и пианино. Встречая гостей, этот весельчак и балагур, сыпал смешными прибаутками-скороговорками. Две из них Вовка хорошо запомнил:

Gucken, gucken — nicht verstehen,

Tsap-Tsarap — auf Wiedersehen!25

Frau Hagen, darf ich’s wagen, Sie zu fragen,

Wieviel Kragen Sie getragen in den Tagen,

Als Sie lagen krank am Magen,

In der Hauptstadt Kopenhagen?26

Самое удивительное то, что у Фритца Кнайпе на кистя́х рук отсутствовали диста́льные (ногтевы́е) фала́нги пальцев, которые ему когда-то отрезало дисковой пилой во время распило́вки досок на бруски. Но это не мешало мастеру своего дела в работе. Однажды мама пригласила Фритца настроить Вовкино пианино. Тот управился часа за два. А затем для проверки инструмента стал играть «Ча́рдаш» Витто́рио Мо́нти. Вовка во все глаза смотрел на пальцы Фритца, и не мог понять, как им удаётся так быстро бегать с лёгким стуком по клавишам. Ведь на их обрубленные кончики были надеты протезы — лёгкие металлические колпачки, соединённые пружинками с какими-то длинными узкими пластинками, прикреплёнными к запястьям. Видимо, они помогали Фритцу играть на удивление хорошо. Вовка это оценил по-достоинству — он заканчивал музыкальную школу по классу фортепиано и за годы учёбы прилично овладел инструментом. Кроме классических произведений ему нравился джаз и рок, хотя в те поры́ в СССР (да и в ГСВГ) идеологам «социалистической культуры» было не по душе это «тлетво́рное влияние Запада». Вовку всегда тянуло к инструменту. Даже в школе он на большой перемене первым забегал в пионерскую комнату, садился за рояль и играл Рок-н-Ролл. Старшая пионервожатая и секретарь комитета комсомола за это «протянули» Вовку в школьной стенгазете:

Адрианов стилебраз,

Каждый день играет джаз.

Всех хватает он за руки

И танцует Буги-Вуги.

Под стишками был рисунок — Вовка, с взъерошенными на голове волосами и улыбкой до ушей, танцует Рок-н-Ролл, схватив за руку перепуганную девочку…

Но дальше такой «критики» его вкусов и поведения дело не пошло. Может быть, ещё и потому, что Вовку всегда защищала добрейшая, и со здоровым чувством юмора, классный руководитель и учительница математики Анна Васильевна. Она любила Вовку за весёлый нрав, а за активное участие в жизни школы часто называла его «жи́вчик». И не случайно: Вовка многого успел достичь за эти шесть лет учёбы в восьмилетней 29-й Нойруппи́нской школе. Попробовав свои силы в спортивных секциях фехтования и лёгкой атлетики, он бросил их и стал ходить только в секции пулевой стрельбы и плавания, занимая на межшкольных соревнованиях первые и вторые места.

На летние каникулы родители отправляли его в международные детские, а затем и в юношеские лагеря со спортивным уклоном. В них Вовка тоже добился неплохих спортивных результатов: сдал нормы и получил серебряный нагрудный знак ГДР «Bereit zur Arbeit und Verteidigung der Heimat» («Готов к Труду и обороне Родины»), а за стокилометро́вый трёхдневный скоростной поход по резко пересечённой и горной местности, был награждён золотым Знаком «Hundert Friedenskilometer» («Сто километров Дружбы»).

С пятого класса Вовка сидел за одной партой с Леночкой Пи́люс. Он влюбился по́ уши в эту красивую девочку с нежно-васильковыми, как утреннее небо, глазами и большими ба́нтами в волосах цвета спелой ржи, заплетённых в две косички. Леночке Вовка тоже понравился. И не только потому, что хорошо пел и играл на пианино и гитаре, лучше всех в школе владел немецким языком, а также мог собрать собственной конструкции радиоприёмник или отремонтировать телевизор, но прежде всего за то, что всегда был готов прийти на помощь товарищу, попавшему в беду.

В прошлом году, во время соревнований по бегу на 8 километров, Вовка уже приближался к финишу, до которого оставалось всего метров сто, как вдруг увидел, что бежавший впереди него Коля Плешако́в упал и скатился с шоссе́ в кюве́т. Он попытался подняться, но снова упал, и, схватившись за ногу, громко застонал — видно порвал связки, или растянул мышцу. Вовка бросился к Коле, взвалил его на́ спину и дотащил до финишной прямой, где пе́редал на́ руки подоспевшим медикам…

…Леночка и Вовка крепко подружились, когда оба стали посещать танцевальный кружок. На первом же занятии руководитель кружка Любовь Николаевна поставила их в пару. Уже через месяц они отлично танцевали как народные, так и бальные танцы. А в конце года на конкурсе бального танца в городе Ви́ттшто́ке за́няли первое место, исполняя та́нго. Оба были сча́стливы, ведь это была их победа!

Танцгруппа школы №29 возвращалась тогда в Нойруппин поздним вечером. Водитель автобуса, заметив, что многие ребята устали после напряжённого дня и дремлют, выключил свет и салон погрузился в темноту. Минут через пятнадцать сидевшая рядом с Вовкой Леночка стала зевать а потом и заснула, опустив голову на его плечо. Вовка приобнял её рукой и замер, боясь разбудить. Так просидел он до самого конца поездки…

…Субботним утром Вовка, как всегда, отправился знакомиться с окрестностями Альт Руппина. Он любил эти вылазки на природу, во время которых часто открывал для себя что-то новое и интересное. Обычно путешествовал один, но в это утро его догнал Серёга Стриго́цкий, одноклассник, живший в соседнем доме. Он постоянно мастерил оригинальной конструкции приборы и механизмы, поэтому в школе все звали его за это, как и знаменитого русского изобретателя, — «Кулибин». Вовка многому у Серёги научился. Хотя и сам придумывал забавные, но и полезные для дома штуки. Например, пол-выключатель в коридоре: пока стоишь на нём, свет горит, а когда уходишь, гаснет. Или раздвижные шторы на окне, приводимые в движение электромоторчиком при простом нажатии кнопок…

— Ну что, куда сегодня? — спросил Серёга.

— Давай сходим на свалку велосипедов.

— А что мы там забыли?

— Хочу найти детали и собрать велосипед с моторчиком, или мопед. Рама, колёса и всё остальное у меня уже есть. Не хватает только це́пи с педалями и звёздочки.

— А мотор и бензобак где достанешь?

— Толмач27 обещал помочь, — ответил Вовка. Взяв Серёгу за́ руку, он потянул его с дороги, по которой они шли, в лесополосу. — Нам сюда!

Толмачо́м обитатели Вовкиного дома именовали его соседа, молодого лейтенанта Ивана Соболева, служившего переводчиком в одной из частей. Недавний выпускник Московского Военного Института Иностранных Языков, он в совершенстве владел немецким, английским и французским языками. Комната лейтенанта была рядом с комнатой Вовки и он часто заходил к нему, чтобы пригласить на обед, приготовленный мамой, или позаниматься немецким.

Благодаря Ивану Вовка мог без акцента свободно говорить не только на литературном языке — Hochdeutsch, но и на берлинском и баварском диалектах.

Немецкий язык он полюбил с детства. В их доме был патефон и много пластинок с немецкими песнями, которые Вовка с удовольствием слушал, а потом и напевал. Мама, видя такое увлечение сына, уже в четыре года научила его читать и писать по-русски и по-немецки, благо она сама когда-то в школе освоила Deutsch на «отлично». И Вовка запоем читал в оригинале произведения немецких классиков и современных писателей: братьев Гримм, Карла Фридриха Мая и Йоганна Вольфганга Гёте, Анны Зе́герс, Дитера Но́лля и Гюнтера Грасса…

Такой уровень лингвистической подготовки позволил Вовке уже в шестом классе получить первый приз на конкурсе чтецов немецких сказок, проводившемся их 29-й школой совместно с Нойруппинской гимназией имени Пушкина. Не забывал он читать и книги русских и советских писателей. И всегда помнил строки, написанные летописцем Нестором в «Повести временных лет» о книгах: «Это ведь реки, напояющие вселенную, это источники мудрости.»…

…Лесополоса, куда пришли друзья, находилась в полутора километрах от жилого городка. Она состояла из молодых елей, посаженных в 1945-м году после войны, и тянулась вдоль бетонного шоссе Нойруппин — Ви́ттшто́к. Слева от шоссе, за высоким сетчатым забором с колючей проволокой, был военный аэродром. Время от времени, громко ревя моторами, с его взлётной полосы взмывали в небо реактивные самолёты с красными звёздами на крыльях и хвосте — «МИГ-17», «МИГ-19» и «МИГ-21»… Когда они во время полёта преодолевали звуковой барьер, в воздухе раздавался похожий на взрыв мощный хлопо́к, от которого неприятно закладывало уши. К этому Вовка с мамой в первые три месяца по приезде в жилгородок не могли привыкнуть, но потом притерпелись…

В самом начале лесополосы была расчищена от деревьев небольшая площадка, на которой прямо на земле лежали уложенные рядами велосипеды самых разных марок: «Brandenburg», «Diamant», «Simson». У многих из них были сломаны рамы или смяты в «восьмёрку» колёса — видно побывали в аварии. Но встречались и такие, у которых уцелели и были в хорошем состоянии разные узлы. Вовка достал гаечные ключи и друзья весело приняли́сь за работу. Вскоре нужные детали уже лежали в рюкзаке. Вовка наклонился, чтобы его поднять, как вдруг заметил, что в кустах между двумя густыми ёлочками лежит какой-то мате́рчатый свёрток. Протиснувшись туда сквозь колючие еловые лапы, он обнаружил на земле мешок из толстого брезента, перехваченный в горлови́не ко́жаным шнурком. Вовка развязал мешок и аккуратно высыпал его содержимое. То, что он увидел, обрадовало и удивило его. Ещё бы, ведь это были настоящие сокровища для любого мальчишки: у его ног лежал кинжал в чёрных ножнах, рядом с ним компас, наушники от радиостанции и каска. Всё было немецкое, и как новое.

— Серёга, смотри, что я нашёл! –позвал товарища Вовка, размахивая кинжалом. Он надел на голову каску и, сделав суровое лицо, шутливо крикнул: — Halt! Hände hoch!28

— Jawohl, mein General!29 — в тон ему ответил Серёжа.

Подойдя к другу, он увидел находки и восхищённо воскликнул:

— Ух ты, настоящие фри́цовские! И выглядят как новенькие! Наверное, недавно какой-то бывший солдат выбросил.

— Да, только не солдат, а офицер-эсэсовец! — Вовка вынул из но́жен кинжал и внимательно его рассматривал.

— А ты откуда знаешь? — удивился Серёжа, — На нём что, написано?

— В точку попал, — иронично заметил Вовка, — Вот, смотри сам. Рукоятка посередине украшена сере́бряным орлом с распростёртыми крыльями, который держит в когтях венок со свастикой. Это был государственный герб Гитлеровской Германии. Сделана рукоять из эбе́нового30 дерева.

— А почему она чёрная?

— Это цвет формы СС. А вот и эмблема эсэсовцев, — Вовка указал на верхнюю часть рукоятки кинжала. — Видишь, повыше орла здесь вставка в виде серебряного кружочка, в центре которого выбиты чёрные ру́ны — «Зиг», что означает «Победа». Ру́ны — это угловатые буквы алфави́та древних германцев, предков нынешних англичан, голландцев, немцев, норвежцев и шведов. Они в виде двух вертикальных «молний» стилизованно изображают латинские буквы «SS». Такая эмблема была у эсэсовцев везде: на петлицах их мундиров, пе́рстнях, знамёнах, в наградах, на зданиях, танках и машинах.

И ещё, Серёга, глянь на лезвие кинжала. Здесь готическим шри́фтом вытравлен девиз войск СС: «Meine Ehre heißt Treue» («Честь моя — Верность»). Эмблема СС есть и на каске с правой стороны — две чёрные руны — «Молнии» в серебряном треугольном щите.

— Каска тоже чёрная! Она что, для похоронных процессий?

— Да нет. Чёрного цвета каски эсэ́сманы надевали для парадных маршей.

— Ну, ты даёшь, профессор! — улыбнулся Серёжа. — И кто же тебя просветил?

— Папа мне рассказывал. Он бил этих гадов на Курско-Орловской дуге, а потом в Курля́ндии, и знает об эсэсовцах всё… Ну а буквы «SS» — это сокращение названия «Schutzstaffeln» — «Охранные отряды». Со́здали их в 1933 году для личной охраны Гитлера. Но потом они разрослись и стали уже «Войсками СС» («Waffen SS»). Подчинялись лично Гитлеру и Рейхсфю́реру Гиммлеру. Эсэсовцы не только воевали на фронтах, но и служили комендантами, охранниками и палачами в концлагерях, где зверски замучили и убили миллионы людей…

— Солдаты Ве́рмахта31 тоже не отставали от СС. Они творили чудовищные преступления везде, где побывали, будь это расстрелы в Бабьем Яру под Киевом, или в Ба́геровском рву возле Ке́рчи. — Серёжа пнул ногой каску. — От нашей Родины к Европе за ними тянется кровавый след…

Друзья вдруг замолчали. В наступившей тишине слышалось только пение птиц, периодически заглушаемое гулом самолётов на аэродроме.

— Помнишь, мы всей школой ездили на экскурсию в самый крупный в Европе женский концлагерь «Ра́венсбрю́к» под Фю́рстенбе́ргом? — тихо сказал Серёжа.

— Да, такое не забывается… — Вовка нахмурился, а потом добавил: — Как только не измывались эти садистки-эсэсовки над женщинами и детьми, а потом приказали отравить их газом «Циклон-Б» и сжечь в крематории, многих живьём. Вроде бы и сами были женщинами…

— Зверюги они и убийцы, а не женщины! — перебил Вовку Серёжа. — В Равенсбрюке эсэсовки уничтожили почти сто тысяч женщин и их детей. И не было у них ни сердца, ни души, ни, тем более, чести. Была лишь верность своему бесноватому фюреру, считавшему немцев «Übermenschen» — «сверхчеловеками», а остальные народы «Untermenschen» — «недочеловеками», которых надо полностью уничтожить!.. А честь у этих изуверов превратилась в девиз эсэсовцев: «Meine Ehre heißt Treue». Жаль, что не все палачи получили по заслугам…

— Но наши с тобой отцы и их боевые товарищи врезали им хорошо! — добавил Серёжа, — Да так, что те, кто уцелели, наложи́ли в штаны и до сих пор трясутся и выбрасывают всё, что может указать на их фашистское прошлое. Хотя кое-кто из них затаился, надеясь создать уже четвёртый рейх и взять реванш. Только вряд ли это у них получится… — Сергей вздохнул и, указав рукой на находки, спросил:

— А с этим что будем делать?

— Компас и наушники возьми себе, — отозвался Вовка, — они в рабочем состоянии и в прочном корпусе из бакели́та32, и тебе пригодятся. А кинжал я подарю Толмачу. Он сделает из него нож, с которым будет разделывать добычу на охоте. Вот только герб, эсэсовскую эмблему и девиз надо обязательно стереть, чтобы ничто не напоминало о фашистах. Ну, а каску оставим здесь. Нам она ни к чему…

…День незаметно подошёл к полу́дню. Задул прохладный ветер и серые тучи вдруг затянули осеннее небо сплошной пеленой, свозь которую солнечные лучи едва пробивались к нача́вшей остывать земле. Друзьям стало ясно, что скоро польёт дождь, и они, прихватив рюкзаки, пошли быстрым шагом домой.

Глава 4. Завещание Ви́хманна I, графа фон Ли́ндов-Руппи́н

Замок Руппи́н, полуостров А́мтсве́рдер, земля Бранденбург, Германия, 28 февраля 1524 года

Третьи сутки над замком Руппи́н и селением Альт Руппин, где он стоял, бушевала метель. Порывистый ветер швырял крупные снежинки в окна, затянутые цветными стёклами витражей, громко и протяжно завывал в трубе большого ками́на в спальне Ви́хманна I, графа фон Ли́ндов-Руппи́н. Граф лежал на широкой кровати, укутанный со всех сторон пуховыми одеялами, несмотря на то, что в опочивальне было жарко натоплено. Его голова покоилась на высоких подушках, тёмно-русые волосы разметались по плечам. Он только что выпил очередную порцию глинтве́йна33 из итальянского вина с мёдом и теперь тяжело дышал, переводя дух. Щёки графа горели нездоровым румянцем, светло-синие глаза глубоко ввалились в глазницы и глядели оттуда сквозь чёрные круги опухших век на стоявших перед кроватью родственников. Бабушка — вдовствующая графиня Анна Якоби́на фон Што́льберг-Ве́рнигеро́де; старшая сёстра, графиня Анна и её муж, барон фон Геро́льдзек; младшая сестра, графиня Аполло́ния, с ужасом смотрели красными от слёз глазами на обезображенное оспой лицо Вихманна. Они не могли поверить, что ещё четыре дня назад он был совершенно здоров, полон сил и, сидя на лошади во время охоты, с аза́ртом преследовал на полном скаку резвого оленя.

Этот двадцатиоднолетний красавец был большим любителем женщин, романы с которыми, впрочем, были недолгими, хотя каждую из них он, страстно любя, всегда щедро одаривал драгоценностями, разбираться в которых его научила бабушка, Анна Якоби́на, графиня фон Што́льберг-Ве́рнигеро́де.

В четыре года Вихманн потерял обоих родителей. Его мать — Маргарета фон Хо́эншта́йн, графиня фон Ли́ндов-Руппин и фон Ма́нсфельд, была первой красавицей Бранденбурга. От неё Вихманн унаследовал не только внешность, очаровывавшую женский пол, но и гибкость ума, поэтому к семнадцати годам (как отмечали многочисленные родственники и друзья) он обладал «мудростью старика». Отец же его, Йоахим I, граф фон Линдов-Руппин из дома Што́йсслинген, оставил по смерти солидный капитал, обеспечивший сыну и его ближайшему окружению достойное содержание и позволивший бабушке, которая неустанно занималась воспитанием любимого внука, нанять хороших учителей. Будучи способным учеником, Вихманн в совершенстве овладел английским, итальянским, французским языками и имел глубокие познания по арифметике и геометрии, астрономиии и географии. Ну а бабушка, хорошо разбиравшаяся в светском и дворцовом этикете, помогла юноше постичь его тонкости.

До совершеннолетия опекуном Вихманна I был назначен архиепископ Ха́фельбе́ргский Йоханн фон Шла́брендорф. Отягощённый заботами об архиепископстве, он относился к своим обязанностям формально. Это очень не нравилось бабушке Вихманна. Женщина гордая и властная, она постоянно была рядом с внуком и окружила его заботой и вниманием. Однако тот вскоре захотел избавиться от давлеющего над ним бабушкиного авторитета и от порой весьма чрезмерной заботы о нём.

В 1520 году умер опекун Вихманна, епископ Хафельбергский Йоханн фон Шлабрендорф, и семнадцатилетнего юношу его сюзере́н34, курфюрст35 Бранденбургский Йоахим I по прозвищу Нестор36 объявил совершеннолетним. Теперь юный Вихманн I, граф фон Линдов-Руппин, мог самостоятельно распоряжаться солидным наследством, доставшимся от отца. Тут же Вихманн назначил своим советником и поверенным37 графа Ганса фон Ци́тен цу Ви́льдберг. И хотя тот всеми силами пытался удержать юного графа от лишних трат, дорогие подарки любовницам, бесконечные ба́лы, пиры и пышные выезды на охоту вскоре значительно опустошили его казну. Единственное, к чему этот мот и транжи́ра не прикасался, а потому и сберёг в полной целости и сохранности, так это большой кованый сундук, с драгоценностями рода фон Линдов-Руппин. Хранился он в подземелье замка, в тайной комнате, попасть в которую можно было только из графской спальни. Как туда пробраться знал лишь Вихманн. Раз в месяц он спускался в сокровищницу, чтобы положить в сундук очередную партию драгоценностей…

…17 января 1524 года курфюрст Бранденбургский Йоахим I Нестор, пригласил Вихманна I, графа фон Линдов-Руппин в Берлин на свадьбу своей дочери, принцессы Бранденбургской Анны, и А́льбрехта VII, герцога Мекленбу́ргского, по прозвищу «Краса́вец». Сле́дуя устоявшейся веками традиции, Вихманн преподнёс именитой паре дорогие подарки: жениху — боевого коня знаменитой голштинской38 породы, а невесте — массивное золотое колье с крупными индийскими изумрудами. Анна и Альбрехт были безмерно счастливы получить эти подарки, достойные королей. Но такая шедрость окончательно разорила Вихманна и он был вынужден поручить своему пове́ренному, графу Гансу фон Ци́тен цу Ви́льдберг заложить почти половину родовых владений, насчитывавших более 70 городов и сёл, а остальную часть продать.

На свадьбе герцога Мекленбургского, длившейся целую неделю, Вихманн заразился оспой. Вернувшись домой, он отправился на охоту, во время которой вдруг почувствовал сильную слабость, и упал бы с лошади, если бы во́время рядом не оказался верный слуга и телохранитель Ма́нфред Кра́йпс. Он отвёз графа в замок, уложил в постель и хотел было послать за врачом, но домочадцы решили, что у Вихманна неопасная простуда, и врач тут не нужен. Да и ехать за ним пришлось бы в Берлин, до которого по заснеженным дорогам два дня пути. Лечили графа народными сре́дствами, поя́ его горячим вином и мёдом, что ни в коем случае при оспе делать нельзя. Состояние Вихманна резко ухудшилось, и 26 февраля 1524 года, почувствовав приближение смерти, граф позвал своего поверенного, графа Ганса фон Ци́тена цу Ви́льдберг, составить завещание. Когда тот расположился за небольшим столиком у изголовья кровати больного и был готов писать, Вихманн, стал диктовать едва слышным голосом:

— Все деньги, скот, зерно, а также мебель, золотую и серебряную посуду, меховые шубы и постельные принадлежности, я завещаю бабушке Анне Якобине и сёстрам моим, Аполлонии и Анне, по́ровну… — Граф сделал паузу, с шумом втягивая ртом воздух. И в этот момент Ганс фон Цитен цу Вильдберг спросил:

— Кому Ваше Сиятельство оставляет землю и людей?

— Курфюрсту Бранденбургскому! Так я решил! — ответил Вихманн.

Подписав завещание, он заверил его своей печатью и, обессиленно откинувшись на подушки, задремал. Увидев это, все родственники покинули спальню в надежде, что дело пошло на поправку. Возле больного осталась только его старая бабушка Анна Якоби́на — графиня фон Што́льберг цу Ве́рнигеро́де, да преданный слуга Манфред Крайпс.

В воскресенье, 28 февраля 1524 года самочувстие Вихманна резко ухудшилось. Весь день он метался в сильном жару и бредил, а поздним вечером вдруг приподнялся с подушек, пытаясь сесть, но закашлялся и упал на постель. По телу больного пробежала су́дорога, глаза закрылись и он затих. Последний граф фон Линдов-Руппин был мёртв.

Стоявшие у его кровати сёстры Анна и Аполлония плакали навзрыд, а бабушка Анна Якобина тихо причитала:

— О, Боже, моё дорогое дитя! Зачем стою я здесь? И почему не я, а ты в роду́ последний?!..

…В ту же ночь Вихманна I, графа фон Линдов-Руппин, из замка, расположенного в Альт Руппи́не, отвезли в город Но́йруппи́н, где и похоронили в цистерцианском39 монастыре, построенном ещё в 1246 году предком Вихманна — Гебхардом фон Арнштайном, первым графом фон Руппин, родоначальником графов фон Линдов-Руппин.

Три дня спустя после похорон Вихманна в замок Руппин прибыл курфюрст Бранденбургский Йоахим I Нестор и привёл графов Линдов-Руппин и их подданных к присяге на верность. Затем он представил губернатора графства Руппин — Ма́ттиаса фон О́ппена, который объявил:

— Ваши сиятельства, графини Анна Якобина фон Штольберг цу Вернигероде, Аполлония фон Линдов-Руппин и Анна фон Линдов-Руппин, а также и Ваша милость барон фон Геро́льдзек! — новоиспечённый губернатор глянул на их хмурые и напряжённые лица и продолжил: — Их Светлость, курфюрст Бранденбургский постановили, что отныне вы уже не являетесь владельцами земель, лесов, лугов, мельниц, городов и сёл, а также замка Руппин. Они переходят в собственность курфюршества Бранденбург. В само́м замке размести́тся канцелярия губернатора. А посему Вам надлежит сегодня же покинуть замок…

…На закате дня, когда солнце уже опускалось за верхушками дерев ближнего леса, из ворот замка выехал поезд, состоявший из двух карет и четырёх возо́в — графини Анна Якобина, Аполлония и её сестра Анна навсегда покидали своё родовое гнездо, служившее домом для многих поколений графов фон Арнштайн и фон Линдов-Руппин. Все молчали. Каждый думал о своём. И никто даже не подозревал, что семья Гогенцоллернов, к которой принадлежал курфюрст Йоахим I Нестор, уже добавила к своим многочисленным титулам и именам титул «Графы Руппин».

А в это время губернатор Ма́ттиас фон О́ппен, знавший о сокровищах Вихманна, дал команду своим людям допросить слуг покойного, а также обыскать каждый уголок замка, чтобы найти сундук с драгоценностями рода Арнштайн-Линдов-Руппин. Но тщательные поиски результатов не́ дали: заветный сундук так и не́ был на́йден…

…К началу ХХ века от замка Руппин остались одни руины, поросшие густой травой. Виной тому были войны, пожары и разорение. Казалось, история замка Руппин и его сокровищ закончилась. Однако она имела продолжение…

Глава 5. Trinke Bier, und wirst du dick, sag’ nur nicht für Politik! (Пей пиво и будешь толстым, только не говори о политике! (немецкая поговорка)

Германия, земля Бранденбург, Альт-Руппин,

30 апреля 1945 года

К вечеру небо покрылось тучами и вскоре беззвёздная ночь опустилась на землю. Было наредкость темно. С Руппинер Зее тянуло сыростью и холодом. Зябко поёживаясь, обер-фельдфебель Ру́дольф За́альбах по́днял воротник кителя, застегнул его на верхнюю пуговицу, и прислушался. Вокруг стояла тишина. Только лёгкое журчание вод реки Рин, бежавшей под мостом, да слабые дуновения ветра, едва шевелившие листву старых лип, дубов и ветви елей, нарушали ночной покой. Рудольфу страшно хотелось только одного — побыстрее отдежурить смену в карауле и лечь спать. Он уже и не помнил, когда в последний раз отдыхал нормально. Целый месяц их 3-я Дивизия Морской Пехоты под командованием генерал-майора Фри́тца Фулльриеде, ведя непрерывные оборонительные бои, отступает под натиском превосходящих сил 61-й Армии генерал-полковника Павла Белова из состава Первого Белорусского Фронта под командованием маршала Георгия Жукова. Потеряв в сражениях за Эберсвальде, Лёвенбург, и Ли́ндов более половины личного состава, дивизия совершила многокилометровый марш-бросок и заняла́ позиции в Альт Руппине. Здесь 9-й полк, в котором Рудольф Заальбах командовал взводом, охранял мост через реку Рин. Если русские его захватят, путь в Нойруппин и на Запад им будет открыт…

Рудольф проверил посты. Его бойцы несли службу исправно. Их хорошо замаскированные пулемётные точки были разбросаны вдоль берега Рина, слева и справа от моста. С тыла позиции прикрывал 234-й артиллерийский полк. А сапёрная рота заминировала опоры моста и была готова взорвать его в любой момент при явной угрозе захвата противником. То, что русские любой ценой постараются овладеть мостом, Рудольф нисколько не сомневался. Он был опытным воином, побывавшим во многих боях, где вверенный ему взвод успешно отбивал атаки русских, не давая им возможности перекрыть спасительный для выхода окружённого врагом полка коридор. Но сегодня обер-фельдфебелю Заальбаху стало предельно ясно: Альт Руппин удержать не удастся и жалкие остатки дивизии будут полностью уничтожены. А умирать ему вовсе не хотелось. Это не входило в его планы — геройская смерть в бою Германию не спасёт. Надо сохранить жизнь и поберечь силы для её возрождения…

...Рудольф Заальбах родился и вырос в Нойруппине, в семье учителей. Отец, Карл-Хайнц, преподавал историю, а мать, Лизелотта, — английский и французский языки в городской гимназии. Они сделали всё, чтобы сын получил хорошее образование. И он оправдал надежды родителей: окончив гимназию с отличием, поступил на исторический факультет Берлинского университета. Учился Руди хорошо, жил скромно и тихо, в то время как его однокурсники часто устраивали попойки и ночные оргии с девицами лёгкого поведения. Многие из них примкнули к набиравшему силу движению национал-социалистов, возглавляемых Адольфом Гитлером. Но Рудольф в этот грязный поток окунаться не хотел, ибо всегда помнил шутливые, но верные слова отца: «Trinke Bier, und wirst du dick, sag’ nur nicht für Politick!» («Пей пиво и будешь толстым, только не говори о политике!» (нем.). И Рудольф Заальбах следовал этой своеобразной за́поведи неуклонно. Его интересовала историческая наука. А прежде всего — история замка Руппин. От отца он с детства слышал рассказ о сокровищах, спрятанных когда-то в замке его последним владетелем, графом Вихманном I фон Линдов-Руппин. Пытливый студент внимательно изучил сотни исторических документов из архивов Берлина и Нойруппина, много раз выезжал в Альт Руппин и тщательно обследовал каждый метр территории, где стоял замок. Через три года напряжённых поисков труды Рудольфа Заальбаха увенчались успехом. По старинным описаниям, рисункам и чертежам он определил место, в котором, вероятнее всего, мог находиться клад. В 1788-м году на участке, где раньше стоял замок, было построено здание для администрации Альт Руппина. Кирпич и каменные блоки для его сооружения брали из груды обломков главного строения замка, в котором когда-то на первом этаже располагался рыцарский зал, а на втором — графская спальня. Остатки этого строения находились на пустыре, метрах в 500 от сохранившегося здания администрации Альт Руппина. Именно здесь, расчистив завал у обломков стены, Рудольф обнаружил квадратный люк. Сдвинув в сторону его массивную крышку, юноша увидел ступеньки, которые привели в небольшой подземный зал, стены и своды которого были выложены узким и прочным старинным красным кирпичом с белыми прожилками. В углу этого зала стоял чёрного дерева сундук, весь покрытый густой паутиной. Внутри него была серебряная шкатулка в виде ку́ба с откидывающейся крышкой, до́верху заполненная драгоценностями. Оставлять такое богатство здесь, в сыром и легкодоступном зале Рудольф не захотел. Он решил спрятать шкатулку в более надёжном месте. К тому же этот зал вряд ли бы вместил целую коллекцию оружия и посуды, найденную им во время раскопок. Примерно в километре от руин замка, в лесной чащобе, Рудольф наткнулся на полуразрушенный домик лесника, через камин которого по тайному коридору можно было попасть в совершенно сухой и просторный подземный каменный зал.

И Рудольф перенёс все свои находки туда. Место для тайника было выбрано удачно: развалины домика лесника находились в стороне от лесной тропы, а вблизи выглядели как невысокий холм, густо поросший кустарником, мохом и травой. Рудольф решил никому не рассказывать о своём открытии. Да и сообщать об этом было некому — родители его умерли, родственников и друзей у него не было. А если бы и были, то о его неожиданном богатстве, они наверняка тут же донесли бы в гестапо или в СС, которые все сокровища, изъятые у граждан, отправляли в специальный фонд, «на развитие и процветание Фатерланда40». Рудольф же считал, что эти сокровища он добы́л для себя…

…Взяв с собой горсть золотых цепо́чек и несколько крупных пе́рстней с сапфирами, рубинами и изумрудами, Рудольф вернулся в Берлин и прямо с вокзала отправился в ювелирный магазин, где по сходной цене всё продал, а деньги положил на счёт в Немецком Райхсбанке под три процента годовых. Он давно мечтал заняться бизнесом и открыть магазин по продаже радиоприёмников и телевизоров новейших моделей, что приносило бы хороший доход. Для коммерческой деятельности Рудольф был вполне готов: университет закончил эксте́рном41, стартовый капитал заимел, да и помещение для магазина уже подобрал. Оставалось только нанять продавца, а лучше — симпатичную и толковую продавщицу, чтобы клиентам было приятно покупать у неё товары… Но едва Рудольф явился в канцелярию университета за дипломом, как ему вручили повестку о призы́ве в армию. Это было как гром среди ясного неба. Неужто с мечтами о магазине придётся расстаться?! Уж не шутка ли это? Ведь на календаре было 1 апреля 1938 года, считавшееся «Днём Дураков». Но, к сожалению, всё было вполне серьёзно…

Служить направили в роту морской пехоты, на базу военно-морского флота в городе Сви́немю́нде42. После принятия присяги на верность фюреру молодых новобранцев послали на учёбу в военно-морское училище Фри́дрихсо́рт, в город Фле́нсбург, что на севере земли Шле́звиг-Го́льшта́йн. И здесь Руди не ударил в грязь лицом: завершив спецкурс в отделении по подготовке унтер-офицерского состава с блестящими результатами, стал успешно продвигаться по службе, за 8 лет пройдя путь от рядового матроса до обер-фельдфебеля.

Одновре́менно Рудольф Заальбах набирался и боевого опыта. В первый день войны — 1 сентября 1939 года, в составе Ударной Первой Роты Морской Пехоты он участвовал в уничтожении польской военной базы и склада боеприпасов в Ве́стерпла́тте, расположенной в гавани Да́нцига, позже — в захвате Гдыни, в битве на полуострове Хель и на разных участках Восточного фронта. А с 1 апреля 1945 года уже командовал взодом разведки в 6-м Полку 3-й Дивизии Морской Пехоты…