Бесплатный фрагмент - Сокровища

Введение

Возможно, мои рассказы кому-то покажутся никчёмными и не заслуживающими внимания. Ведь в основном спросом пользуются те произведения, которые заведомо обречены на успех.

Я отношу себя к писателям-маринистам, потому что мои рассказы в той или иной степени связаны с морем или с жизнью моряков и их семей. У других писателей-маринистов это рассказы об адмиралах, генералах, открытиях и приключениях, героических сражениях. У некоторых это то, что они хотят все свои приключения преподнести в виде юмористических рассказов, описывая всякие каверзные случаи, произошедшие в их жизни или в жизни их знакомых.

Но ведь жизнь не состоит только из подвигов и приключений. Каждый из нас проживает её так, как предписано судьбой. И у большинства людей нет никаких ярких открытий и подвигов. Мы проживаем свою жизнь спокойно и равномерно в кругу своих семей и родственников.

Ведь каждый человек — это кто? Это неповторимая личность. Хоть она и мала и незаметна на общем фоне человечества, но это жизнь одного-единственного и неповторимого человека.

Вот если убрать одну песчинку с Фудзиямы, разве уменьшится её высота? Нет, конечно. А выплеснуть из океана каплю воды? Разве он станет мельче? Нет, конечно. Так и наша жизнь и наша личность — она незаметна на общем фоне человечества.

Но если посмотреть на эту личность повнимательнее, если присмотреться к ней, то что ты увидишь? Именно океаны и вершины гор, скрытые в ней.

Посмотри на беременную женщину. Что она чувствует? Ведь она живёт тем, что растёт в ней. Она полна чувств и переживаний. А если посмотреть на дедушку, который катит коляску с внуком и разговаривает с ним. Разве можно найти ещё счастливее человека? Ему в данный момент абсолютно нет дела до открытия каких-то Америк, Антарктид и Индий, и ему абсолютно безразлично, кто это и когда сделал. Для него единственное важное — это тот, кто находится в коляске, и его благополучие.

А дети, которые носятся с криками во время своих игр? Что они чувствуют? Что они переживают? Это же мир эмоций, счастья и радости познания мира.

Это не подвиги и не открытия. Это обычная жизнь обыкновенного человека. А если всё это написать? Если перенести на бумагу переживания и чувства одного-единственного человека? Разве это будет интересно остальным людям? Конечно, нет. А для этого человека это его жизнь, его переживания, которые будут важнее всех открытий континентов, планет и совершения подвигов.

Я думаю, что возможность передать переживания и волнения одного-единственного человека, которые затмят все подвиги во вселенной, и есть цель моих книг. И если они затронут хоть одну струну в сознании кого-нибудь, я буду безмерно счастлив. Значит, я добился успеха. И это основное в жизни любого из нас — почувствовать, что ты не одинок, что у тебя появился ещё один единомышленник.

Спасибо всем вам, кто прочёл эти строки.

Алексей Макаров

---

---

В память о моей тёте Вале

и брате Алексее Иванове

Сокровища

Глава первая
Приезд в Питер. Встреча

Поезд подходил к Ленинграду. Он снизил скорость и, выбирая путь к вокзалу, уже отчётливо отстукивал по рельсам последние минуты, остающиеся до прибытия.

Пассажиры начали неторопливо вынимать свои чемоданы и сумки, выставляя их в коридор.

В противоположном конце вагона царила тишина.

Молодые прапорщики, едущие на службу по распределению, переоделись в форму и тихо сидели по полкам, мирно ожидая прибытия.

Это они вчера, после отъезда из Калининграда, выглядели неуправляемыми.

Сразу после посадки они начали пить, и уже через пару часов все лежали в стельку. Они орали песни, кричали непристойности, затевали между собой драки, а самый здоровый из них даже свалился с верхней полки, ударился головой об угол ступеньки и сейчас понуро сидел, грустно повесив голову, стараясь скрыть огромный лиловый синяк, расплывшийся на половину лица.

Бородин иронично поглядывал в их сторону, вспоминая вчерашнюю ретивость и разухабистость выпускников.

А сейчас они, понурые и притихшие, как побитые собаки, ожидали начала новой жизни. А что их ожидает сейчас, когда начальство учует перегар и увидит потрёпанные физиономии вновь испечённых прапорщиков?..

Бородин до сих пор помнил, как после окончания училища они гуляли несколько дней, прежде чем разъехаться по местам распределения. Но он не мог припомнить такой разнузданности, которую наблюдал вчера вечером.

Прапорщики вели себя, как свора собак, спущенных с цепей. Он понимал, что после строгих правил и постоянной муштры в учебке им хотелось отвязаться, но не до такой же степени, когда даже начальник поезда не смог с ними справиться и только пришедший на какой-то станции наряд милиции навёл порядок, забрав самых ретивых с собой.

Конечно, после выпуска и они все выпивали и на выпускном вечере, и в ресторане, а потом догуливали по кафе, и ещё на третий день устроили пикник на склоне одной из сопок Амурского залива, но такой разнузданности, что Бородин наблюдал вчера, никто из его друзей не позволил себе.

Эти новоявленные прапора гуляли только после одного года обучения, выдавая скопившиеся эмоции, а что тогда говорить о них, отучившихся пять лет в не менее жёстких условиях.

Да, они откровенно радовались, ощущению свободы от открывшихся ворот жизни, но такой вакханалии они себе не позволили.

Бородин возвращался из санатория после трёх недель отдыха в Светлогорске.

Каким-то образом папа достал ему путёвку туда, и он с удовольствием провёл это время на дюнах, в хвойных лесах и на песчаных пляжах Балтийского моря.

Компания у них подобралась весёлая. Все примерно одного возраста, но все со своими стремлениями в жизни и разными профессиями. Конечно, выпивали, ходили по ресторанам, ездили на экскурсии, но никто никого никогда не таскал на руках, и никто не зарывался в грязь лицом в состоянии «лёгкого» алкогольного опьянения.

Отдых оставил приятные воспоминания и какую-то лёгкость.

А тут, при виде вчерашних героев, на душе стало муторно, и радость от проведённого отпуска непроизвольно куда-то исчезла.

В купе плацкартного вагона, куда ему в это время года с трудом удалось достать билет, он остался один. Его попутчики вышли раньше.

Поэтому в одиночестве он сидел и смотрел в окно, разглядывая пригороды Ленинграда, мелькавшие за окном.

Вскоре поезд замедлил ход и остановился под огромной стеклянной крышей вокзала.

Пропустив вперёд гурьбу прапорщиков, издающих миазмы перегара, распространявшегося после их прохода по коридору, Бородин одним из последних вышел из вагона.

Он никуда не торопился. Никто его здесь не ждал и не встречал, хотя он дал тёте Вале телеграмму, что приезжает сегодня. А так как точного времени прибытия поезда он не знал, то и время приезда в ней не указал.

Выйдя из вагона, он огляделся и поёжился. Под сводами вокзала чувствовалась прохлада. Вокруг всё выглядело сумрачно и неуютно.

Вереница пассажиров не торопясь двигалась по перрону, и он, затесавшись в неё, последовал к выходу.

Пройдя весь вокзал, вышел на улицу, где сощурился от яркого светлого утра и достал солнечные очки.

Отойдя от главного входа, поставил чемодан на тротуар и закурил, оглядываясь по сторонам.

На небе ни единого облачка, взошедшее солнце уже прогрело воздух. Дышалось легко и свободно.

Сделав пару затяжек, он осматривал место, где сейчас находится и прикидывал, как ему лучше добраться до тёти Вали.

В этом районе Ленинграда ему ещё не приходилось бывать, поэтому он с интересом смотрел на набережную Обводного канала с проносящимися автомобилями и степенно проезжающими автобусами.

Конечно, он мог сесть на один из них и доехать до метро, а потом с пересадками ехать на Гражданский проспект, но ему не хотелось толкаться в утренних поездах с чемоданом, и он решил взять такси.

Тут как раз один из представителей этой братии и подошёл к нему.

— С поезда, что ли? — доброжелательно поинтересовался он.

— Угу, — в подтверждение его слов Бородин согласно кивнул.

— Куда ехать собираетесь? — вежливо продолжил выспрашивать таксист.

Прежде чем ответить, Бородин осмотрел таксиста. Рядом с ним стоял мужик одного с ним роста, аккуратно одетый, но возрастом намного старше Бородина. Вид его внушал доверие поэтому, пожав плечами, он ответил:

— На Гражданку.

— Ого! — невольно вырвалось у таксиста. — Так это же почти в Мурино, совсем другая сторона города.

Бородин почувствовал, что таксист, конечно же, повезёт его, но набивает цену своей услуги, поэтому возразил, стараясь придать уверенность голосу:

— Нет, это рядом с проспектом Луначарского. Я покажу, где, — и вновь посмотрел на таксиста. — Так повезёшь или нет?

Подумав, таксист как бы нехотя решил:

— Довезти-то можно, только вот как с оплатой-то быть?

— А как быть? — усмехнулся Бородин. — Сколько счётчик настучит, так пару рубчиков сверху добавится, — и посмотрел на колеблющегося таксиста.

Тот, сделав многозначительную паузу, решил:

— Маловато, конечно, но поехали. — И тут же добавил: — Если бы не утро, то за такие деньги я бы в такую даль ни за что не поехал.

— Так едем или нет? — не понял его Бородин.

— Едем, едем, — проворчал таксист и, подхватив чемодан Бородина, двинулся к жёлтой «Волге», стоявшей тут же в небольшой очереди.

Бородин невольно удивился действиям таксиста, но, промолчав, последовал за ним.

Во Владивостоке ни один таксист за чемодан не хватался. Там они себе цену знали и никогда не заигрывали или не заискивали перед пассажирами.

Таксист открыл багажник, уложил в него чемодан, подошёл к своей двери и, посмотрев на Бородина, удивлённо спросил:

— Чего стоишь? Садись, поехали, — и уселся за руль.

Послушав его, Бородин поудобнее устроился на пассажирском сиденье рядом с водителем и огляделся.

Машина внутри смотрелась чистой и ухоженной. Из-за ещё не выветрившегося тепла в салоне он почувствовал себя в нём уютно.

Таксист завёл мотор и, включив счётчик, взглянул на Бородина.

— Ну что? — как бы ожидая разрешения, спросил он. — Тронулись, что ли?

— Конечно. Чего ждать? Поехали, — согласно кивнул Бородин. — Только провези меня, пожалуйста, через мосты по набережной. Хочу посмотреть, какой стал Питер, — попросил он.

Таксист с удивлением посмотрел на Бородина.

— Соскучился, — пояснил Бородин ему. — Давно не был.

— Нет проблем, — согласился таксист. — По набережной так по набережной, — и, плавно сдвинувшись с места, не спеша поехал.

Несмотря на интенсивное утреннее движение по дорогам города, таксист ехал быстро, выполняя просьбу Бородина.

С посторонними вопросами к нему не лез, а Бородину не хотелось ни о чём говорить. Он разглядывал город.

Он много раз бывал в Ленинграде до этого. Город ему нравился своей архитектурой, широкими улицами, зелёными проспектами и спокойствием.

Невольно вспомнился последний приезд с женой, но он сразу же отогнал от себя эту мысль, чтобы не будить горечь обиды, оставшуюся после их последней встречи.

Он заставил себя сосредоточиться на городе и его улицах, чтобы вновь не впасть в меланхолию и депрессию, от которых с таким трудом избавился в санатории.

Машина быстро проехала по набережной Обводного канала, по Московскому проспекту и по Садовой выехала на Невский. Слева где-то мелькнул шпиль Адмиралтейства, справа — Александрийский столп на Дворцовой площади, а потом она свернула на Дворцовую набережную.

Таксист чётко выполнял просьбу Бородина. Он даже, проезжая по набережной, снизил скорость, чтобы Бородин мог рассмотреть окружающие здания, а проезжая Литейный мост, перестроился в правый ряд и очень медленно проехал его, заметив, что Бородин любуется водами Невы.

А потом понёсся по Лесному проспекту. Там Бородина уже ничего не интересовало. Он ждал, когда же они выедут на Гражданский проспект.

После того как машина пересекла проспект Непокорённых, он начал узнавать знакомые места.

Когда справа показались знакомые корпуса высоких панельных домов, нарушил молчание, стоявшее в машине:

— Вот здесь сверни, пожалуйста, и через эту арку заезжай во двор, — и показал на проезд между корпусами.

Таксист с удивлением посмотрел на Бородина, но чётко выполнил его указания.

— После арки поверни, пожалуйста, направо, — продолжал руководить действиями таксиста Бородин, — и езжай до третьего парадного.

Таксист ещё раз изумлённо посмотрел на Бородина.

— А чего же ты мне не сказал, что ты питерский? — В голосе его сквозило неподдельное удивление.

— А что, не заметно?

— А кто вас, молодых, поймёт, кто вы такие. Я вот и подумал, что ты приезжий. Уж больно фасонисто разодет.

— Просто в рейсе был почти год, вот и соскучился по городу, — соврал любопытному таксисту Бородин.

— Моряк, что ли? — с ещё большим удивлением произнёс таксист.

— Ага, — утвердительно кивнул Бородин и уточнил: — Механик.

— Понятно, — протянул таксист, хотя что ему понятно, так и не успел сказать, потому что остановил машину у третьего подъезда.

Бородин вышел из машины и, размяв спину, повернулся к багажнику, чтобы достать чемодан, но таксист уже доставал его и бережно поставил на высокий бордюр газона.

— Спасибо, что доставил, — поблагодарил таксиста Бородин, но увидев его ожидающий взгляд, полез в карман за деньгами.

Достав кошелёк и вынув две трёшки, вручил их таксисту.

— Большое спасибо, — поблагодарил таксист, бережно забирая деньги. — Дома-то хоть ждут? — мимоходом поинтересовался он, хотя чувствовалось, что этот вопрос он задал только из вежливости и ему абсолютно безразлично, что там творится у Бородина в доме.

Этим он хотел скрыть своё удовольствие от того, что от этой поездки получил лишнюю трёшку, а не два рубля, как договаривались.

— Ждут, ждут, — удовлетворил его любопытство Бородин. — Хотя мать, наверное, уже на работе.

— Ну, тогда желаю счастливой встречи, — пожелал ему таксист и, сев в машину, быстро уехал.

Бородин поднял чемодан и не спеша прошёл к двери подъезда.

Квартира находилась на втором этаже, поэтому он не стал ждать лифт, а легко взбежал по лестнице с чемоданом в руке и остановился перед знакомой дверью. Прежде чем позвонить, он пару раз глубоко вздохнул, чтобы успокоить дыхание, и нажал на кнопку звонка.

За дверью тут же послышались шаги нескольких человек, и она широко распахнулась.

На пороге стояла тётя Валя, а над ней возвышалась голова Лёшки.

Тётя Валя с момента их последней встречи совсем не изменилась. Хоть и прошло уже почти три года, но она всё такой же выглядела полной и глаза её по-прежнему излучали теплоту.

А Лёшка сбрил бороду, отрастил усы, и лицо его уже не смотрелось таким устрашающим, как тогда, при их последней встрече, когда он походил на разбойника с большой дороги.

Тётя Валя, увидев Бородина, тут же кинулась к нему с распростёртыми объятиями.

— Вовочка, миленький! — вскрикнула она низким хрипловатым голосом. — Куда это ты запропастился? Я уже вся извелась тут. — И, обняв Бородина, прижалась к нему.

А он, почувствовав её тёплые мягкие руки, наклонился к ней и поцеловал в щёку.

Он не успел ещё и выдохнуть, как тут же его засыпали множеством вопросов, которые принялась задавать тётя Валя, выдавая их, как очереди из пулемёта.

— Что же ты, пакостник такой, не написал время, когда приедешь? Дату он написал, видите ли, а время — нет, — начала отчитывать она Бородина и, отодвинувшись от него, принялась рассматривать племянника. — Это значит, что Вова едет, а тётя Валя сиди и жди его у окошка целыми днями. Это пусть вас, моряков, жёны так ждут, а мне и на работу надо, и по дому вон сколько дел, — она повернулась в сторону коридора и махнула туда рукой.

Этой секунды её замешательства хватило Лёшке для того, чтобы он широким жестом сильной руки отодвинул мать и вцепился клещами в Бородина.

От таких объятий у Бородина затрещали все кости и перехватило дыхание. Хотя Лёшка ростом выше Бородина на полголовы, но по комплекции намного мощнее. Мама Лёшку, наверное, специально откармливала, чтобы он стал борцом, и, насколько помнил Бородин, в своё время получил мастера спорта в тяжёлом весе.

Ослабив объятья, Лёшка хлопнул Бородина по плечам обеими руками, от чего тот чуть ли не присел.

— Чего застыл? Проходи. Заждались мы тебя. Я вот тоже только что чуть на работу не ушёл, — он сдвинулся в сторону, пропуская Бородина в квартиру.

Подхватив чемодан, Бородин сделал несколько шагов, но Лёшка выхватил его, отодвинув мать в сторону:

— Ты, мама, посторонись, успеешь ты свои вопросы задать, а я хочу братца своего рассмотреть. Где это он там загулял, что с таким трудом к нам вырвался? Да проходи ты, проходи, — и, приобняв Бородина за плечи, повлёк вглубь квартиры.

На весь этот шум и гвалт из боковой комнаты вышла женщина с осунувшимся лицом и с ребёнком на руках.

Бородин сразу узнал Татьяну, жену Лёшки. Во время их последней встречи она была беременна и очень стеснялась Бородина из-за своего положения.

Зато сейчас на руках она держала годовалого мальчишку, выглядевшего точной копией Лёшки. Тут и сомнений никаких не могло возникнуть, чей сын у неё на руках.

Татьяна в приветствии скромно приклонила голову и тихо произнесла:

— Здрасьте.

На что Лёшка шумно отреагировал:

— Что? Не узнаёшь, что ли? — он остановился около жены. — Так это же Вовка! Мы с ним ещё до рождения Юрки в Петергоф ездили!

— Почему? — всё так же тихо отреагировала Татьяна на слова своего громогласного мужа. — Узнаю. Здравствуйте, Володя.

— Ну ты даёшь! — тут же отреагировал на её слова Лёшка. — Чё ты мямлишь? «Володя, здравствуйте», — передразнил он жену. — Вован это! — торжественно закончил он и, отодвинув точно таким же широким жестом жену в сторону, протащил за собой Бородина в большую комнату.

Комната с последнего визита Бородина не изменилась. Она, как и прежде, казалась полупустой.

У стены стоял складной диван, напротив него сервант, а в середине комнаты разместился большой старинный стол с витиеватыми ножками, окружённый такими же древними стульями.

В своё время Лёшкин отец, дядя Дима, только сменил на них обивку и отлакировал, а сейчас они по-прежнему окружали стол, напоминая о какой-то прошлой, тайной, неизвестной Бородину жизни.

Но тут уже настала очередь тёти Вали.

Она ворвалась вслед за своим заполошным сыном в комнату и волевым движением руки отодвинула Лёшку от Бородина.

— Чего это ты навалился на Вовочку? Не видишь, что ли, что он только что с поезда, что он устал. Ты бы хоть усадил его, а потом уже тискал.

От слов матери Лёшка пришёл в себя и выпустил Бородина из объятий.

— Садись, рассказывай, — и своей сильной рукой пригвоздил Бородина к одному из стульев, а сам плюхнулся на диван, жалобно простонавший всеми своими древними пружинами от такого соприкосновения. — Чего это ты забыл в том Калининграде? Чего это тебя туда занесло?

Но тут его вновь перебила тётя Валя:

— Ну что ты к нему пристал? Ответит он тебе на все твои вопросы. Будет у вас ещё время. Ведь будет? — она испытующе посмотрела на Бородина. — Ведь ты же не на пару дней к нам пожаловал?

— Конечно, будет, тёть Валь, — подтвердил её слова Бородин. — У моряков отпуск всегда большой.

— Вот-вот, — перебила его тётя Валя, — значит, и поговорить обо всём успеете. А сейчас позавтракать ему надо, — указала она взглядом на Бородина. — А потом уже и расспрашивать будешь. — Мягко закончила она, но тут же громогласно выкрикнула: — Татьяна! Иди, поможешь мне с завтраком, — и вышла на кухню.

Бородин только и увидел, как Татьяна, с Юркой на бедре, прошла за ней на кухню, где тут же раздался звон кастрюль и сковородок.

А Лёшка вопросительно уставился на Бородина.

— Ну, братан, рассказывай, чего это тебя в наши края занесло.

Подумав, Бородин пожал плечами.

— А что тут рассказывать… — Нерешительно начал он, чувствую себя ошарашенным от такого громогласного приёма. — Отдыхал, дурь выгонял из себя.

— Ну, и как? — напирал Лёшка. — Выгнал? Папа твой звонил и долго разговаривал с мамой о тебе. У тебя что-то серьёзное в семье случилось? — это он уже проговорил сочувственным тоном.

— Случилось… — тяжело вздохнул Бородин. Уж больно не хотелось ему бередить только что начавшую заживать рану.

— Ладно, — как будто поняв его состояние, прервал свои мысли Лёшка. — Время будет ещё у нас. Потом расскажешь.

— Конечно, расскажу, — подтвердил его слова Бородин. — Тут скрывать нечего. Только за один присест всего и не расскажешь.

— Да будет у нас ещё время, — Лёшка встал с дивана и, от души хлопнув Бородина по плечу, присел рядом с ним на стул. — Возьмём пару пузырьков, посидим, потрындим. — И, резко переключившись на другую волну, начал совсем другим тоном: — Я вот хотел сейчас съездить на завод и взять отпуск на пару недель, пока ты у нас гостишь. У меня там куча переработок, поэтому мне не откажут. Погуляем … — мечтательно произнёс он. — Чё дома-то сидеть. Лето. Красота! А Юрку моего видел? — он опять переменил тему разговора, на что Бородин утвердительно кивнул в ответ. — Во кабанчик растёт! Весь в меня! — гордо усмехнулся Лёшка.

— Это точно, — подтвердил его слова Бородин. — Как две капли воды. Я помню тебя малым, так ты точно таким же был. Да ещё и шкодливым. Вечно пакости какие-то сотворял.

— Точно! — громко хохотнул Лёшка. — И Юрка точно такой же. За ним глаз да глаз нужен. Татьяна уже вымоталась с ним.

— Да видел я. Лица на ней совсем нет. Схуднула она сильно.

— Тут схуднёшь, — Лёшка опять громко рассмеялся, — если тебе ни днём ни ночью покоя нет. Он то ночами не спит, то целыми днями пакости вытворяет. От Димки таких хлопот не было.

— Да, кстати, — Бородин огляделся, — а где он сейчас?

— Да в садик я его оттаранил с утра, когда со смены вернулся.

— А ты что, в ночную работаешь? — тут же поинтересовался Бородин.

— Когда как бывает, — попытался объяснить Лёшка. — Сейчас мастер попросил, так я в последнюю неделю в ночную отработал, а так обычно то с утра, а то и во вторую смену пашу.

— Ну, и как? — вновь поинтересовался Бородин.

— А как? — Лёшка опять громко рассмеялся. — Да никак. Работаю. План перевыполняю, поэтому иногда и поблажки мне делают.

Тут в комнату вошла Татьяна со скатертью в руках и с Юркой, уцепившимся за её юбку и семенящим за матерью.

Пока Татьяна расстилала скатерть на столе, Юрка, спрятавшийся за её подол, исподтишка разглядывал Бородина.

— Привет, Юрка, — улыбнулся ему Бородин.

Но от его слов Юрка ещё крепче вцепился в материнскую юбку и уже одним глазом продолжал разглядывать Бородина.

— Это он с виду такой скромный, — Лёшка нагнулся и взъерошил вихры на голове сына. — Подожди. Привыкнет к тебе, тогда тебе точно не сносить головы.

От этих слов он вновь рассмеялся, а Татьяна даже улыбнулась.

Но тут в комнату вошла тётя Валя с огромной сковородой в руках, на которой ещё шкворчала яичница с большим количеством колбасы.

Татьяна вышла из комнаты и принесла чайник и кружки для чая.

Лёшка тоже сбегал на кухню и расставил на столе тарелки с вилками и ложками.

— Давай, наворачивай, — он ещё раз хлопнул Бородина по плечу.

От таких ласк Бородину приходилось ещё больше проваливаться в мягкое сиденье стула, но он уже начал привыкать к такому роду ласк.

— А я поеду на завод отпуск оформлю, — Лёшка собрался выходить из комнаты.

— Скажешь мастеру, что я завтра буду в первую смену, а сегодня пусть даёт мне выходной. И объясни, почему, — напомнила ему тётя Валя.

— Ладно, скажу, — согласился с ней Лёшка и направился к выходу из комнаты.

Бородин сделал попытку привстать, чтобы проводить его, но его вновь остановил жест брата:

— Сиди, сиди. Ешь. А я через несколько часов вернусь, вот тогда уже точно ты от меня не отвертишься, — и, вновь расхохотавшись своей шутке, звучно щёлкнул себя по кадыку.

Лёшка, резко отвернувшись, вышел в коридор, а Бородин услышал только хлопок двери и щелчок закрывшегося замка.

На несколько мгновений в комнате воцарилась непривычная тишина, прерванная тётей Валей:

— Ты, Вовочка, ешь, ешь, — она наполнила тарелку яичницей и поставила её перед Бородиным.

Такой приказ Бородин не смог нарушить и, взяв вилку с куском ароматного чёрного хлеба, принялся уплетать яичницу.

Тётя Валя села рядом с ним и молча смотрела, как он справляется с завтраком, а Татьяна, взяв на руки Юрку, села по другую сторону стола.

Бородин быстро справился с яичницей, ведь со вчерашнего дня, кроме нескольких галет с чаем, он так ничего и не съел.

Налив в большую кружку ароматного чая, тётя Валя поставила её перед ним.

— Ну, и как ты там отдыхал? — как бы между прочим начала она.

— Нормально отдыхал, — попытался односложностью ответов уйти от расспросов Бородин.

— Папа мне твой звонил, — тётя Валя внимательно посмотрела на Бородина. — Он рассказал мне о той беде, что постигла тебя… — проникновенно продолжала тётя Валя. — Я вот всё переживала: как же ты всё это переживёшь?

— А как? — Бородин исподлобья посмотрел на тётю Валю. — Как видите, пережил. Погулял, развеялся, задавил в себе обиду. Вроде живой, а вроде и нет. Не знаю ещё, как конкретно жить дальше, — и посмотрел на Татьяну.

Татьяна, наверное, поняла, что она мешает откровенной беседе и поднялась из-за стола.

— Так, Юрасик, пошли-ка спать. А то ты и ночью выделывался, и сейчас куксишься, — подхватила она сына на руки.

От этих слов Юрка с пол-оборота разорался во весь голос, всем своим видом показывая, как он не согласен с решением матери.

Но, несмотря на его яростное сопротивление, Татьяна сграбастала сына в охапку и унесла в спальню.

Через некоторое время Юркины крики начали затихать, а минут через десять вообще замолкли.

— Кажись, угомонился, — предположила тётя Валя и вновь посмотрела на Бородина. — Ну, и что ты мне хотел сказать?

Хотя ничего особенного Бородин не собирался рассказывать, но тётя Валя положила свою тёплую руку на его ладонь и заглянула в глаза.

— Ты, Вовочка, не таись, раскройся, поделись. Ведь всё в себе не удержишь. Сгореть ведь можно от этого.

И тут Бородина как будто прорвало. Ведь за последние два месяца никто не смотрел на него так по-доброму. Никого не интересовало, что у него там, в клокочущей душе, от чего сердце только яростно билось в груди, делая частые сбои.

В санатории врач посоветовал, хоть и с небольшой долей юмора, как можно излечиться от всего этого. То есть забыть то, что постигло его дома после возвращения из рейса, и воспользоваться тем же самым методом.

— Клин клином вышибается, — усмехнувшись, объяснил врач этот метод.

Этот клин Бородин легко нашёл, особенно в той компании, которая у них в санатории сама собой образовалась.

Он там только действовал, а чтобы покопаться в душе и излиться кому-либо — это оказалось невозможным. Да это там никому и не требовались его излияния. Все они там жили одним днём, одними развлечениями, стараясь заполнить те серые будни, от которых убежали на море и в песчаные дюны.

Но сейчас, в присутствии тёти Вали, он не смог сдержать весь поток своих чувств, серых мыслей, обид, унижений, которые ему пришлось пережить за последнее время и скопившиеся у него на душе.

Он только произнёс несколько слов о том, что у него накипело, как уже не мог остановиться и говорил, и говорил.

Он начал со своего прихода из шестимесячного полярного рейса, когда узнал, что семья разрушена и он, оказывается, никому не нужен и давно не любим.

Он как мог изливал свои обиды и переживания перед тётей, которая, а он это чувствовал, сможет ему помочь разобраться в самом себе и в ситуации, возникшей вокруг него.

Её ненавязчивые вопросы, добрый и мягкий голос побуждали его открыться перед ней и тем самым облегчить все страдания.

Закончив свой рассказ, он в бессилии положил голову на стол и замолчал.

— Всё будет хорошо, Вовочка, — раздавался над ним ласковый и проникновенный голос тёти Вали. — Ты, главное, не торопись, не руби с плеча. Наберись терпения, а если надо, и попроси помощи у Бога…

От таких слов Бородин резко поднял голову и в недоумении посмотрел на тётю Валю:

— Какой бог? Я же коммунист…

— Не ерепенься, — так же ласково продолжала тётя Валя. — Бог у нас один. Коммунист ты или нет, но ты его всё равно найдёшь там, где, возможно, ты его и не ждёшь. Жизнь — она интересная штука. Она всё идёт и идёт куда-то вдаль. А мы по ней идём и не замечаем, что мы идём уже по проторённой для нас дороге, иногда спотыкаясь на ней. Споткнулся, и тебе кажется, что всё — жизнь закончилась. Ан нет. Наверное, тебе эта кочка была дана не даром, а для того, чтобы ты поднялся и огляделся. А дорога так же идёт вдаль. Может быть, тебе эта кочка была дана для того, чтобы ты лучше понял, как идти и что делать на этой дороге. Главное — это не отчаиваться, а, поднявшись, вновь собраться с силами и продолжать свой путь. Ведь силы же у тебя есть? — она потрепала Бородина по щеке.

— Вроде есть, — вяло согласился с ней Бородин.

— Да не вроде, а есть, — уже подбодрила его тётя Валя. — Вон ты какой стройный и сильный мужик! Со всем ты справишься. Всё у тебя будет. — Бородин недоверчиво посмотрел на тётю Валю. — И не стреляй в меня своими глазками. Ты сейчас и не знаешь об этом, а я больше, чем уверена — всё у тебя будет даже лучше, чем сейчас. И дом будет, и семья будет, только ты пока об этом ещё не знаешь, поэтому и сомневаешься в своих силах. А ты не сомневайся. Ты поднимайся с колен, не сдавайся — и всего этого сам добьёшься.

Уже забыв про свои сопливые излияния, Бородин в недоумении смотрел на тётю Валю.

— Будет, будет, — тётя Валя ещё раз погладила его по голове. — А сейчас я тебе постелю, и ты поспи пару часиков, пока Лёша не пришёл. Вот когда он придёт, то тогда уже точно все твои грусти закончатся и ты про всё на свете забудешь. Иди поспи.

Бородин, как послушная овечка, прошёл следом за тётей Валей в спальню и, закутавшись в хрустящую простыню, провалился в темноту сна.

Проснулся он от того, что Лёшка бесцеремонно его толкал.

— Вставай, братуха! Нас ждут великие дела, — громыхал он у него над головой.

Куда вставать, чего вставать, Бородин так и не мог полностью осознать, но что просыпаться пора и уже середина дня, он моментально понял.

Так ему не хотелось вырываться из объятий сна, но многолетняя привычка механика — просыпаться от малейшего изменения шума в равномерной работе судовых машин — оказала своё действие.

От Лёшкиных слов он тут же соскочил с кровати и уставился в его смеющееся лицо.

Память моментально вернула его к действительности, и он, уже полностью проснувшись, уставился на Лёшку.

— Что? Уже отпуск оформил? — тут же спросил Бородин и, увидев непонимающий взгляд Лёшки, пояснил: — Так пошли в магаз, ведь этого нам сейчас и не хватает, — он хлопнул тыльной стороной руки по горлу. — Чего ждать?

— Ну ты даёшь! — пролепетал Лёшка, глядя на полностью проснувшегося Бородина. — А я бы ещё полчаса врубался, чего от меня хотят.

— Поживёшь с моё, — веско отреагировал на поведение Лёшки Бородин, — и не такому научишься. Короче, чего ждём? — он посмотрел на Лёшку. — Пошли.

— Пошли так пошли, — мирно согласился Лёшка и, уже пониженным голосом, добавил: — Только мамане про это молчок.

— Чего молчок? — не понял его Бородин.

— Возьмём парочку, а скажем только про одну, — Лёшка за пониманием посмотрел на Бородина.

— Как скажешь, товарищ начальник, — тут же согласился с братом Бородин, и они вышли в коридор.

— Мама! — громко крикнул Лёшка в пустоту коридора. — Мы с Вовкой в магазин пойдём.

Из комнаты тут же выскочила тётя Валя и накинулась на Лёшку:

— В какой такой магазин?

— Да в наш магазин, — начал объяснять ей Лёшка.

— Не надо вам ни в какой магазин идти, — настаивала на своём тётя Валя. — Всё у нас дома есть. Я ещё вчера об этом побеспокоилась и полтора часа в очереди отстояла.

— А водки у нас нет, — настаивал на своём Лёшка.

— Ну и что, что нет, — чувствовалось, что тётя Валя начинает терять терпение. — А я вам спиртику разведу, — выдвинула она последний довод.

Но этого-то и не следовало говорить, потому что Лёшка недовольно фыркнул:

— Пей сама свой спирт, а водки мы давно не покупали.

Тётя Валя молча смотрела на упрямого сына, не зная, что сказать в ответ.

Конечно, на неё повлияла недавняя смерть Лёшкиного отца, дяди Димы, который перед смертью очень сильно злоупотреблял, поэтому она только от одного слова «водка» приходила в ужас.

Но Лёшка, зная свою мать, приобнял её и ласково чуть ли не прокурлыкал:

— Да мы только один пузырёчек-то и возьмём, — проникновенно заглянув матери в глаза. — Не переживай, ничего же с нами из-за одного пузырька не случится, — это он уже стал канючить, как маленький мальчишка. — Тем более, что и закуски мы знатной купим. Ведь купим же? — Лёшка в поисках подтверждения своих слов посмотрел на Бородина.

— Конечно, купим, — тут же подтвердил Бородин.

— Ничего не покупайте, — тут же вставила тётя Валя. — Зря не тратьтесь. Я вчера всё, что надо было, купила, — повторила она.

Лёшка, поняв, что лёд сдвинулся, незаметно подтолкнул Бородина к дверям.

— Так мы пошли, — он своим мощным торсом начал подталкивать Бородина к двери, а когда они оказались возле неё, быстро протолкнул туда Бородина и выскользнул сам.

Вдогонку им только послышалось:

— Только одну берите! — И тут же следом раздалось: — Татьяна! Давай картошку чистить, а то мальчики придут, а кормить их нечем.

А «мальчики» что есть духу неслись вниз по лестнице и, со смехом выбежав из парадного, остановились.

— Всё нормально, — удовлетворённо выдохнул Лёшка. — Теперь можно не спешить. — И, вынув сигареты, они закурили.

Бородин курил «ВТ», а Лёшка предпочитал «Беломор».

Вот так, покуривая, они двинулись к гастроному, расположенного в соседнем доме и всеми своими витринами выходящего на Гражданский проспект.

На удивление, в это время дня в гастрономе огромные очереди отсутствовали. А так, только у некоторых отделов стояло по несколько человек.

Бородин вообще отвык от хождения по магазинам.

В рейсе о продуктах на столах он не беспокоился. Их кормили регулярно по три раза в день. Всё зависело от мастерства поварихи и расчётливости артельщика. В полярке тем более им выдавали усиленное питание, а в «загранке» на покупку продуктов выделялись особые деньги в валюте. Так что никакого беспокойства о пропитании моряки никогда не испытывали.

Они между собой даже шутили: «Почему ты любишь морской флот?» — «А потому что на обед всегда дают холодный компот, по понедельникам селёдка с картошкой, да и на работу далеко ходить не надо. Всунул ноги в тапочки, и ты уже на работе».

Дома он пробыл чуть больше месяца. Там ему было не до хождения по магазинам. А за месяц, проведённый у родителей, добыча продуктов его вообще не касалась. Они доставлялись с базы или мама приносила все дефициты из магазинов, к которым она имела всегда свободный доступ.

Ну а в санатории он знал только, где можно купить спиртное, конфеты и в каких барах можно весело просидеть до позднего вечера.

Так что наличие небольших очередей у него не вызвало никакого удивления.

Они взяли батон ветчинно-рубленной колбасы, «Российского» сыра с полкило, конфет, небольшой тортик и только после этого подошли к прилавку со спиртным.

В отличие от Прибалтики, вино на полках почти отсутствовало, но зато водка была в ассортименте.

— Чё брать-то будем? — нерешительно спросил Бородин у Лёшки.

— Чё-чё? — Лёшка недоуменно посмотрел на него. — Водяру, конечно.

— А винца для Татьяны и матери? — поинтересовался Бородин.

— Танька и водяры треснет стопарёк, — пренебрежительно ответил Лёшка. — А у мамани всегда есть вишнёвая наливочка.

— Нет, без вина как-то неудобно будет, — возразил ему Бородин.

— А, — отмахнулся от него Лёшка. — Делай что хочешь, но водяры пару пузырей надо обязательно взять.

— Чё пару-то? — вновь удивился Бородин. — Мать же сказала: один.

— Да слушай ты её больше! — Моментально возмутился Лёшка и решил: — Берём пару и баста.

— Так она возникать будет, — забеспокоился Бородин, что они нарушают приказ тёти Вали.

— Это я беру на себя, — важно успокоил его Лёшка. — Ты, главное, возьми.

— Ладно, — покорно согласился с ним Бородин, понимая, что на всю ночь да при хорошей закуске одной бутылки будет мало.

«Отмечать встречу так отмечать», — подумал он и показал продавщице на пару бутылок «Столичной», но Лёшка и тут встрял.

— Не-не, — поправил он заказ Бородина. — Вы нам парочку «Русской» дайте.

Продавщице, необъятной тётеньке, увешанной золотыми кольцами и серьгами, было абсолютно безразлично, что выдавать покупателям, а Бородин с удивлением посмотрел на Лёшку.

— А не много ли будет?

— В самый раз, — успокоил его Лёшка, складывая одну бутылку в сетку, а вторую пряча во внутренний карман куртки.

— Посмотрим, — неопределённо пожал плечами Бородин и расплатился за две бутылки водки и одну «Варну».

Выйдя из магазина, они опять устроили перекур, перекидываясь незначительными фразами о погоде, городе и о том, что Бородин делал в санатории.

— Да нормально там всё было, — отмахивался от Лёшкиных вопросов Бородин. — Щас сядем за стол и обо всём побазарим. Ты же в отпуске? — Спросил он у брата, на что тот утвердительно кивнул. — На работу завтра не надо? — Он вновь посмотрел на Лёшку, на что тот только отрицательно хмыкнул. — Ну, значит, времени у нас — вагон, до утра далеко, а разговоров — тьма. Пошли лучше домой. Мать, наверное, уже заждалась, а картошечка остыла.

— Точно, пошли, — согласился с ним Лёшка, и они так же не торопясь двинулись в сторону дома.

Перед входом в квартиру Лёшка нажал кнопку звонка и, пропустив впереди себя Бородина, замешкался на пороге.

Поняв его маневр, Бородин, приподняв сетку с продуктами перед собой, радостно провозгласил:

— Ну, тёть Валь, берите небольшой закусончик, да и картошечкой, я чую, что-то очень даже заманчиво попахивает. — Он передал тёте Вале сетку с продуктами, на которые та удивлённо уставилась, и потирал руки в предчувствии угощения.

Тётя Валя не отреагировала на его слова, а только возмущённо воскликнула:

— Вы чего это целый батон колбасы купили?

— Так нас вон сколько! — едва успел ответить Бородин, по-прежнему загораживая спиной вошедшего за ним Лёшку, но тётя Валя в своём возмущении останавливаться не собиралась.

— Я же вчера почти столько же взяла! — и, покрутив сетку перед глазами, рассматривая покупки, удовлетворённо произнесла: — А конфеток с тортиком ты очень хорошо сделал, что купил. Чаёк попьём, да за жизнь поговорим.

И, развернувшись, пошла с сеткой на кухню. Оттуда нетвёрдой походкой вышел маленький Юрка и пошлёпал к отцу.

Лёшка, уже успевший снять куртку, подхватил сына и вставил ему в ручки конфету в яркой обёртке.

Юрка, ухватившись за конфету, пытался её развернуть, но Таня, вышедшая на шум в прихожую, недовольно всплеснула руками:

— Лёш, ну я же просила тебя не давать ему конфет. Он же потом ничего не ест, а только их и просит.

— От одной ему ничего не станет, — отмахнулся от неё Лёшка, подтолкнув Бородина в большую комнату.

Там он плюхнулся на диван и, развернув конфету, всунул её в раскрытый рот Юрки.

Тот моментально заглотил её и молча сидел на руках у отца, пуская коричневые пузыри.

Вскоре зашла тётя Валя и принялась накрывать на стол.

Когда посуду расставили, она принесла бутылки со спиртным и небольшой графинчик с бордовой жидкостью.

— А это, — она приподняла графинчик, — моего собственного приготовления. Вишнёвочка, — пояснила она и поставила его около той тарелки, где предполагала сидеть сама.

Татьяна выставила сковороду с картошкой на середину стола и тоже села на своё место, забрав Юрку из рук мужа.

Лёшка с Бородиным сели рядом, и Лёшка по-хозяйски, раскупорив бутылки, налил спиртное в небольшие рюмочки, а Татьяне вино в изящный фужер и посмотрел на мать.

Тётя Валя, приподняв рюмочку с вишнёвкой, посмотрела на Бородина:

— Очень рада, Вовочка, что ты сейчас у нас. Я так на тебя хотела посмотреть. Пусть у тебя всё будет хорошо. Да и сам ты чтобы был здоров. — И протянула рюмку в сторону Бородина.

Тот тоже приподнял рюмку. Раздался мелодичный перезвон стекла, как будто напоминающий об искренности и чистоте пожеланий тёти Вали.

За столом чувствовалась семейная обстановка. Бородину от этого ощущения стало тепло и радостно на душе.

Давненько он не ощущал такого. Последний раз это произошло полтора месяца назад, когда он с папой и мамой отмечал свой день рождения. А так всё рестораны, бары, кафе, различные компании, в которых он никому не был нужен и где каждый любил только себя, говорил и думал только о себе.

А сейчас он испытал ощущение, что находится дома, и от этого сидящие за столом стали ему ещё ближе и роднее.

После первых нескольких стопок и обильной закуски разговор потёк в спокойном русле.

Тётя Валя интересовалась планами Бородина на дальнейшую жизнь, Лёшку интересовали море и интересные случаи, связанные с ним и произошедшие с самим Бородиным. Татьяна сначала сидела молча, потом начала разговор о детях, сначала о своих, а уже позже разговор перешёл и на детей Бородина, оставшихся во Владивостоке.

За всеми этими разговорами время пролетело незаметно, и только бдительная тётя Валя, глянув на часы, охнула:

— Надо же! Уже скоро полночь, а мы всё сидим.

Татьяна подхватила спящего у неё на руках Юрку и отнесла к себе в спальню, а Лёшка — Димку, мирно пускавшего пузыри на диване, за которым в перерыве застолья он сходил в садик.

Когда детей уложили, парни помогли убрать со стола и с остатками закуски переместились на кухню.

— Мы ещё посидим тут, — объяснил Лёшка такое переселение удивлённой матери, — тем более что после двенадцати будут передавать «Пинк Флойд» по радио.

— Чего-чего? — не поняла тётя Валя.

— Музыка это такая современная, — уже раздражённо посмотрел он на мать, а у Бородина спросил: — Ты «Тёмную сторону Луны» слышал?

— Не-а, — честно сознался Бородин. — Я как-то в Сингапуре купил их одну кассету, но там такого не было. Там был альбом «Стена» 1979 года со своими «Hey you», «Run like hell» и чем-то ещё, сейчас названий не припомню…

— Вот! — радостно заявил Лёшка матери, перебив Бородина. — Тем более, Вовка не слышал!

Это оказалось весомым аргументом, поэтому тётя Валя мирно согласилась:

— Ладно уж, слушайте свою флойду, — и добавила: — А я лягу в зале на диване, так что вы уж тут громко музыку не включайте. Пойдём, Лёшик, поможешь мне диван расстелить. — И Лёшка, хитро подмигнув Бородину, последовал за матерью.

Минут через пять он вернулся, придерживая рубашку на непомерно раздувшемся боку. Воровато оглянувшись, вытащил оттуда бутылку и, быстро засунув её за угол шкафа, присел к Бородину за стол.

Через пару секунд в кухню заглянула тётя Валя и, подозрительно оглядев Лёшку, якобы сонно произнесла:

— Ну всё, мальчики, я пошла спать, а вы тут долго не засиживайтесь.

— Да, ты, мам, иди спи. Передача, — Лёшка посмотрел на часы, — минут через двадцать только начнётся.

— Но вы всё равно, — погрозила она братьям пухлым пальчиком, — долго не засиживайтесь и радио громко не делайте.

— Хорошо, хорошо, мам, — нетерпеливо начал Лёшка и, встав из-за стола, подтолкнул мать к двери. — Иди, иди, иди.

Тётя Валя, ещё раз подозрительно оглядев подозрительно вежливого сына, тяжело вздохнула и вышла из кухни.

Лёшка сел за стол и едва слышно прошептал:

— Через пару минут она начнёт выдавать такого храпака, что стены затрясутся и её уже пушкой не разбудишь, не то, что «Пинк Флойдом».

Бородин еле слышно прыснул в кулак и разлил остатки из бутылки по стопкам.

— Ну, за «Пинк Флойд», — шутливо произнёс Лёшка, и они опрокинули в себя стопки.

Закусив, Лёшка негромко включил точечное радио, висевшее на стене.

Диктор уже рассказывал о знаменитом ансамбле, на что Бородин удивился:

— Чего это его разрешили выпустить по радио?

— Это только у нас, в Питере, можно, а по Союзу ещё нельзя, — пояснил Лёшка. — У нас тут как бы окно в Европу, — подчеркнул он хвастливо, — поэтому иногда после полуночи классный музон катят.

Через несколько минут из репродуктора понеслись первые, едва слышные аккорды композиции, постепенно наращивающие свой звук, а из зала послышался непередаваемый храп. Но такой аккомпанемент не помешал парням слушать полуфантастическое исполнение музыки невидимых музыкантов.

Радио работало негромко, что не мешало упиваться невероятной мелодией.

Постепенно первая мелодия затихла, и следом пошла другая, не менее завораживающая, от которой только хотелось закрыть глаза и улететь в неведомые дали, туда, куда звали трепетные аккорды гитар и ритм ударника, как будто это были звуки не нашего времени, а чего-то фантастического, непередаваемо манящего к себе. Казалось, что это не группа обычных парней играет, а как будто вселенная ожила и зовёт слушателей в другой мир. Это ощущалось как воздух, как пища. Как будто эту музыку исполнял Бог под названием Pink Floyd, где каждая нота оказывалась на своём месте, а каждый тон, каждый аккорд отточен до идеального состояния.

Всё звучало по-настоящему, от души.

Бородин почувствовал, что эта музыка вытаскивает его из большой депрессивной ямы. Он почувствовал, что каждая мелодия, каждый аккорд его лечит так же, как и время, потому что эта музыка оказалась наполнена какой-то необъяснимой, позитивной энергией.

Когда концерт закончился, то они с Лёшкой ещё некоторое время сидели и молчали, переживая эмоции и мысли, до сих пор звучащие в их душах.

Лёшка достал спрятанную бутылку и перелил в пустую одну треть.

На непонимающий взгляд Бородина он только ответил:

— Помногу не будем, а это, — он указал на полупустую бутылку на столе, — чтобы музыка лучше усвоилась, — едва слышно добавил он, наливая в небольшие стопочки её содержимое.

Они ещё долго сидели и обсуждали прослушанный концерт, а чуть позже Бородин почувствовал, что глаза сами собой закрываются и приходится делать усилие, чтобы приоткрыть их.

У Лёшки состояние было такое же, поэтому, допив остатки, они, обнявшись побрели в спальню, где тётя Валя постелила Бородину постель.

Кровать оказалась широкой, так что, едва скинув с себя верхнюю одежду, они вдвоём завалились в неё и моментально провалились в глубокий сон.

Глава вторая
Серафимовское. Братья

Тётя Валя перед уходом на работу растолкала Лёшку. От её тихого голоса, которым она старалась разбудить храпящего сына, Бородин моментально проснулся.

За последние годы у него выработалась привычка, что он от малейшего постороннего шума моментально просыпался. Спал он очень чутко. На судне, бывало, моторист, приходивший его будить, только приоткрывал дверь в каюту, как он уже сразу подскакивал на койке.

Вот и сейчас от голоса тёти Вали он приподнял голову.

Тётя Валя была недовольна тем, что они всё съели, посуду не убрали и завалились спать.

— Что ж ты, паразит такой, ничего не убрал за собой? — шёпотом отчитывала она Лёшку, на что тот только вяло оправдывался:

— Да поздно уже было, мам. Да и не хотели мы посудой греметь…

На что мать только пуще расходилась.

— И вино всё вылакали, бесстыдники, — в завершение всего подытожила она.

— Да там-то оставалось-то всего на стакан, — шептал Лёшка. — Зато мы твою наливочку не тронули, — вставил он в своё оправдание.

— Хоть это, слава богу, не сотворили, — довольно сказала тётя Валя и тут же добавила: — Сегодня Люда должна приехать, так ты встреть её, а я уж после работы с ней поговорю.

— Какая Люда? — не понял Лёшка.

— Да из Курска, — уже громче произнесла тётя Валя, — она же к нам всегда в начале лета приезжает.

— А-а, — вспомнил Лёшка. — Мешочница эта, что ли?

— Замолчи, негодник, — цыкнула на сына тётя Валя. — Тебе, может быть, и мешочница, а мне — двоюродная сестра. Чтобы из дома ни ногой. А то у Татьяны и так с дитём проблем хватает. Да, кстати, — резко переключила она свою мысль, — как Юрка сегодня спал?

— Нормально спал, — потягиваясь, проинформировал её Лёшка. — Пока мы сидели, ни разу не проснулся.

— И то хорошо, — удовлетворённо подытожила тётя Валя. — Значит, Татьяна сегодня не такая замордованная будет, — а потом ещё раз напомнила Лёшке: — Из дома ни ногой. Люду ты должен встретить. Я сейчас Димку в сад отведу, а ты не забудь его забрать.

С этими словами она осторожно вышла из комнаты. Вскоре щёлкнул замок закрывающейся входной двери, и уже тогда Бородин открыл глаза и посмотрел на часы. Было около семи утра.

Лёшка лежал рядом на спине, закинув руки за голову, и пялился в потолок.

— Привет, братан, — поприветствовал его Бородин.

— Здорово, — Лёшка повернулся к Бородину лицом. — Как спалось?

— Отлично! Как в танке.

— Я тоже дрых без задних ног. Что, маманя разбудила? — поинтересовался он.

— Все равно в гальюн надо бы сходить. Жизнь зовёт, — пошутил Бородин.

— Давай иди, а я посмотрю, как там Танька, да обратно завалюсь, — Лёшка встал с кровати и прошлёпал к себе в комнату.

Когда Бородин вернулся из туалета, Лёшка лежал на второй половине кровати, уже готовый снова заснуть.

Он приоткрыл один глаз и вяло пробормотал:

— Ложись, поспим ещё, когда такое ещё получится…

От такого предложения Бородин не смог отказаться и тоже пристроился рядом с Лёшкой на соседней подушке.

Проснулся он от телефонного звонка.

Телефон пронзительно надрывался в коридоре, но к нему никто не подходил. Видать, Татьяна или заснула, или занималась Юркой.

Лёшка с кряхтением поднялся с кровати и прошёл к надрывающемуся телефону.

Он долго о чём-то говорил. О чём, Бородин не мог разобрать, да он и не прислушивался, а ловил ещё мгновения покидающего его сна.

Вернулся озадаченный Лёшка.

Бородин приоткрыл один глаз и спросил его:

— Чё случилось-то?

— Да братья собираются мать помянуть на кладбище. На Чёрную речку зовут. Я им на прошлой неделе обещал, что с ними поеду, а сейчас, видишь — ты приехал, мать сказала, что Люда приедет. Чё делать — не знаю.

— Какие братья? — не понял Бородин.

— Да Вадим, Серёга да Борька, — Лёшка сел на диван, почёсывая себя под мышками.

Бородин тоже задумался над создавшейся ситуацией, а потом решил:

— А поехали! — он приподнялся на локте и посмотрел в Лёшкину спину. — Чего менжеваться? Пообещал, значит надо делать.

Лёшка в недоумении от такого предложения обернулся, посмотрел на Бородина и решительно махнул рукой:

— А поехали. Ни черта с этой Людой не случится. Посидит тут с Танькой пару часиков, а там и маманя подъедет.

Ободрённые таким решением, они бросились в ванную.

***

Братьев этих Бородин никогда не видел, а знал о них только по рассказам папы.

Мать их умерла во время блокады. Об этом ему тоже рассказал папа.

Тётя Валя, тогда ещё совсем молодая девушка, обессиленная от голода, брела с работы домой. Ей пообещали, что её на днях отправят на Большую землю, поэтому она пошла домой за вещами. На улице она увидела трёх пацанов, сидящих около трупа женщины. Они, по всей видимости, шли за водой, потому что рядом стояли санки с вёдрами и кастрюлями.

Как измождённой голодом Вале ни тяжело было самой, но она отвезла труп женщины на кладбище, упросила какого-то мужика положить тело в какую-то яму и засыпать снегом и мусором, находящегося поблизости. Она пометила это место, сделав зарубку лопатой на дереве, росшем рядом с ямой, а потом забрала мальчишек с собой, привела на завод, упросила начальство, и через несколько дней их вывезли на Большую землю. Во время эвакуации она ухаживала за мальчишками, как за своими детьми, а вернувшись в Ленинград, заставила их учиться. Таким образом она спасла их от неминуемой смерти и дала новую жизнь. Почему-то о себе и о своей жизни она не думала. Даже выходила замуж за Диму как мать троих детей, и Дима согласился с этим. И только когда жить стало намного легче, она родила Лёшку. Поэтому он у неё и был такой поздний и единственный.

Все братья закончили институты, женились, но жить без квартир приходилось тяжело, а денег на приобретение жилья ни у кого из них не было.

Тогда Дима попросил своего двоюродного брата, папу Бородина, чтобы он им помог.

Папа устроил их в старательские артели, где братья неплохо заработали, приобрели квартиры, мебель и сейчас продолжали работать в Питере.

Старший из них, Вадим, только в прошлом году перестал работать в артели. Сейчас работал начальником цеха на каком-то заводе.

Серёга вернулся в институт, но за пьянку его оттуда вытурили, и сейчас работал грузчиком в торговом порту.

Борис работал инженером в каком-то конструкторском бюро.

Тётя Валя с дядей Димой были очень благодарны папе Бородина, что он принял участие в судьбе их приёмных сыновей.

Только вот тётя Валя так и осталась без образования, но сейчас она работала бригадиром на «Электросиле» и устроила туда же и Лёшку. А для дяди Димы всё это тоже не прошло даром. В прошлом году он умер.

***

Умывшись, братья вывалились на кухню, где с жаром принялись готовить завтрак.

Удивлённая Татьяна, вышедшая на шум из спальни с Юркой на руках, в недоумении смотрела на них.

— Вы чего это тут суетитесь да гремите?

— Спокойно, спокойно, Тань, — отмахнулся от неё Лёшка, продолжая жарить яичницу с колбасой. — Я тебе сейчас всё объясню.

— Вы тут такой грохот подняли, — начала выговаривать она Лёшке, — что Юрку разбудили.

По сонному и помятому Юркиному личику было видно, что он только что сладко спал. Он всё время прятал головку на плече у Татьяны, не желая видеть ничего, кроме матери.

— Кушать будешь? — поинтересовался у неё Лёшка, отрываясь от сковородки.

— А что ты там готовишь? — поинтересовалась она, заглядывая через его плечо на плиту.

— А что нашли! — рассмеялся Лёшка.

— Яичницу с колбасой, — пояснил ей Бородин, заканчивая мыть посуду. — Будешь?

— Такую яичницу — буду, — весело отреагировала Татьяна на предложение Бородина и уселась с Юркой на руках у свободного края стола.

Выключив газ, Лёшка поставил только что перемытые тарелки на стол и разложил по ним яичницу.

Во время завтрака Лёшка предупредил Татьяну:

— Мы сейчас к Вадиму, Серёге и Борьке съездим, помянем их мать и вечером вернёмся. Но тут понимаешь какая закавыка… — он многозначительно посмотрел на Татьяну. — Люда эта, из Курска, должна приехать. Так ты тут её развлеки до прихода мамани, — в его взгляде, обращённом на Татьяну, просматривалась такая просьба, что Татьяна заколебалась.

— Так маманя же сказала, что ты это должен делать, — нерешительно возразила Татьяна.

— Ну, — Лёшка развёл руками, — мало ли что она сказала. Обстоятельства изменились, поэтому мы эти приказы и корректируем, — он весело посмотрел на Бородина, на что тот подыграл ему энергичным кивком. — Так что, — продолжал он, — справляйся тут сама, а мы — погнали. — Закинув в рот последний кусок яичницы, он с треском отодвинул стул и выскочил из-за стола.

— Давай, Вов, торопись, — торопил он Бородина. — Времени до встречи у нас мало, надо ещё и в гастроном заглянуть.

— Что? — горестно вздохнула Татьяна. — Опять пить будете?

— Не пить, — поправил её Лёшка, — а поминать. Святое дело, — и поднял указательный палец над головой.

— Ох, Лёша, и достанется тебе от матери, — посетовала Татьяна, а потом посоветовала: — Вы уж там не сильно надирайтесь, знаю я этих братьев. Что ни встреча, то попойка. Как их только в артелях держали?

— Да там сухой закон, — пояснил ей Бородин. — Если хочешь работать — не пей, а хочешь пить — так моментально под зад коленом. Там закон насчёт этого дела, — он хлопнул себя по горлу тыльной стороной ладони, — жестокий, но — справедливый. Поэтому они все оттуда с деньгами и возвращаются.

— Да знаю я, — Татьяна, поудобнее усадила Юрку на руках. — Только боязно мне за тебя, Лёша, как бы чего у вас там после этих поминок не произошло, — и опять горестно вздохнула.

— Не бои́сь, мать, — хлопнул Лёшка жену по плечу. — Всё будет тип-топ, — и со смехом посмотрел на Бородина. — Давай, поехали…

— А чё? — так же бодро ответил Бородин. — Нам собраться, что подпоясаться. — И, выйдя в коридор и прихватив ветровки, парни вышли из квартиры.

Они зашли в гастроном и у той же самой необъятной продавщицы, увешанной золотыми кольцами и серьгами, купили бутылку водки.

Вышли из магазина, и тут уже Бородин положился на Лёшкино знание всех видов городского транспорта.

Ему оставалось только вынимать мелочь и расплачиваться с кондукторами в троллейбусах, трамваях и метро.

В начале рабочего дня в транспорте никакой толкучки не было, и они быстро доехали до Чёрной речки.

Выйдя из метро, Лёшка огляделся и махнул куда-то в сторону рукой:

— Вон там Вадимова машина должна стоять, — и, не дожидаясь Бородина, направился влево от метро.

Через пару десятков метров Бородин увидел несколько припаркованных машин.

У одной из них стояли трое мужчин и о чём-то энергично вели беседу.

Лёшка уверенно направился к бежевой «Волге», где стояла тройка беседующих.

Беседа, по всей видимости, оказалась настолько важной, что собеседники ничего вокруг себя не видели и не замечали, поэтому очень удивились, когда перед ними появились Бородин с Лёшкой.

— Здорово, братаны! — громко возвестил Лёшка о своём появлении.

Удивлённые его неожиданным появлением, мужчины резко прервали беседу, и старший из них, улыбаясь, покачал головой:

— Ну, Лёха, ты и даёшь! Перепугал нас своими криками, — на что два остальных собеседника, заулыбавшись, повернулись в сторону громкоголосого Лёшки.

Все они чем-то неуловимо походили друг на друга, но в то же время и отличались, поэтому складывалось впечатление, что это были или братья, или очень близкие родственники.

Повернувшись, они все втроём с любопытством принялись рассматривать Бородина, а потом каждый из них по отдельности протянул ему руку.

— Вадим, — крепко пожал Бородину руку старший из них крепкий лысоватый мужик с правильными чертами лица, лет под пятьдесят.

Его небольшая голова, переходящая в плотную борцовскую шею, плотно сидела на таких же мощных плечах, подчёркивая его недюжинную силу. Крепкая рука нешуточно сдавила ладонь Бородина, но тот, готовый к такого рода приветствиям, не уступил силе его руки и так же энергично ответил на рукопожатие, сильно тряхнув ладонь Вадима.

— Владимир, — так же представился Бородин.

— Так вот ты какой, Вовка! — весело произнёс Вадим, посмотрев на братьев. — Много мы о тебе слышали от отца, а вот встретиться всё никак не удавалось.

— Серёга, — протянул Бородину руку мужик помоложе такого же роста, как Вадим, но выглядел он не таким мощным, да и лицо его выглядело немного потрёпанным, показывая, что этот человек или болен, или злоупотребляет алкоголем, но рука у него оказалась такая же твёрдая, как и у Вадима, да глаза блестели более азартно и весело.

— Владимир, — Бородин тряхнул руку Серёги и посмотрел тому в глаза.

Серёга не отвёл взгляд и так же, как и Вадим, доброжелательно улыбнулся Бородину.

Последним руку подал статный, на голову выше Бородина, пышноволосый брюнет.

Он мягко пожал руку Бородину и мягким голосом произнёс:

— Борис.

Бородин, увидев в глазах Бориса неподдельную заинтересованность и симпатию, так же мягко ответил:

— Владимир.

А Лёшка в шутку, протянув братьям по очереди ладонь для рукопожатия, поспешно повторял:

— Алексей, Алексей, Алексей, — чем вызвал у них здоровый смех.

— Уж тебя, дорогой ты наш, мы прекрасно знаем, — улыбаясь, Вадим даже шлёпнул Лёшку по плечу. — Только скажи, касатик, где же ты это так припозднился? Мы тебя уже битый час ждём, а Лёхи всё нет. Вот если бы Володя припоздал, — он кивнул в сторону Бородина, — так это понятно, он города не знает, но тебе… — Вадим, поджав губы, осуждающе покрутил головой.

— Да мы только в гастроном зашли, — Лёшка показал авоську с закусками и бутылкой, — а так сразу и ломанулись к вам…

— Ломанулись, — усмехаясь, перебил его Серёга. — Черепахи быстрее ломятся. Ладно, чего время-то зря терять, поехали.

Они все устроились в машине, и Вадим не спеша отъехал со стоянки.

Минут через пятнадцать машина подъехала к входу на кладбище.

На парковке оказалось достаточно места, поэтому Вадим без труда припарковал машину у входа.

Братья вышли из машины, не торопясь достали инвентарь и, пройдя через ворота, прошли вглубь кладбища, по только им известным тропкам.

Вскоре они подошли к высокому толстому дереву, каких здесь росло немало, с приютившимися несколькими могилами.

Бородин с интересом смотрел на действия братьев.

Ведь с тех пор, как он ещё семилетним мальчишкой ходил на могилу своей бабушки, ему больше никогда не приходилось бывать в таких скорбных местах, и как себя ведут люди у могил близких людей, он знал только по фильмам и книгам.

Вадим подошёл к одной из могил и поставил возле неё принесённые сумки.

— Здравствуй, мама, — тихо произнёс он. — Вот мы снова пришли к тебе. Посмотри на нас, какие мы стали.

Бородин с интересом посмотрел на Сергея и Бориса. Они тоже подошли к брату и, опершись на ограду, смотрели на памятник, с почти стёртыми надписями.

Лёшка опёрся плечом о дерево и посмотрел на его ствол.

— Видишь эту зарубку? — показал он Бородину на глубокий старый шрам на его поверхности. В этом месте кору дерева когда-то давным-давно повредили, и сквозь неё просматривалась голая чёрная поверхность ствола, обросшая по краям ноздреватым слоем коры. — Это моя маманя сделала, когда хоронила их мать, — он кивнул в сторону братьев. — Только по этой метке и нашли они её могилу, а то бы им пришлось приходить туда, — он показал куда-то в сторону.

Бородин посмотрел в ту сторону, куда показал Лёшка, но из-за густой поросли кустов и деревьев ничего там не увидел, но догадался, что Лёшка имел в виду общую могилу захороненных здесь людей, погибших во время блокады Ленинграда.

Братья, молча постояв у оградки, открыли в ней небольшую калитку и принялись прибираться на могиле.

Они очистили её от непрошеной зелени, подровняли поверхности и, достав краску, принялись красить оградку.

Лёшке с Бородиным досталась работа по сбору мусора, и они относили его к ближайшим мусорным бакам.

Работали все молча и споро, и, покончив с покраской и уборкой, братья достали из принесённых сумок снедь и разложили её на небольшом столике возле оградки.

Особенно в глаза Бородину бросилось то, что Вадим из своей сумки достал варёную картошку в мундире, чёрный хлеб и солёный огурец.

Серёга с Борисом тоже поставили на стол не разносолы, а тот же хлеб и картошку.

«Наверное, они хотят вспомнить о том времени», — промелькнула мысль у Бородина.

Лёшка тоже выставил на столик всё, что они прихватили из дома и купили в гастрономе.

Разлив по стаканам содержимое одной из бутылок, Вадим поднял стакан.

— Грустно, конечно, Володя, знакомиться в таком месте, — он окинул взглядом окрестности могилы, — но не для этого мы сюда пришли. Давненько мы здесь все вместе не появлялись. Пусть наша мама посмотрит на нас, какие мы стали, а мы вечно будем помнить её и своим детям и внукам будем о ней рассказывать. Помянем её светлую душу, — он затуманенным взглядом посмотрел на окружающих и молча выпил.

Все так же молча последовали его примеру.

Помолчав, Вадим разлил вторую бутылку.

— Ну а теперь давайте выпьем за нас. Чтобы мы всегда были вместе, и чтобы ничто нас никогда не разлучило, — он протянул руку к центру стола, над которым дружно прозвучал звон стаканов.

Было уже далеко за полдень, а все присутствующие здорово проголодались, поэтому закуску быстро съели, и мужики начали собираться.

Со стола собрали все корочки и крошки хлеба, посмотрев на которые Серёга непроизвольно произнёс:

— Если бы тогда, в ту зиму, у нас хоть что-то из этого было, то и жива была бы наша мама.

От его слов все прекратили суетиться и вновь посмотрели на памятник, где Борис красочно вывел материнское имя.

— Но, если бы не мама Валя, и нам бы этого не видать, — при этом грустно проговорил Борис.

— Ты прав, брательник, — подтвердил его слова Серёга. — Поэтому поехали-ка ко мне. Галка там ждёт нас. Она не хочет нарушать нашу традицию. Там и поговорим обо всём. А о маме Вале особенно.

Ни о каких традициях Бородин не знал, но отказываться от приглашения он не мог. Тем более, что братья ему всё больше и больше начинали нравиться. Особенно ему понравился их сплочённый труд на могиле и то, как каждый из них отнёсся к этому.

Отойдя от могилы, Вадим спросил Бородина:

— А ты здесь раньше бывал?

— Не приходилось, — честно сознался Бородин.

— А на Пискарёвском? — продолжил расспрашивать Вадим.

— Там был. Грандиозный мемориал, — Бородин попытался описать свои впечатления, которое оказало на него Пискарёвское кладбище.

— Ну, здесь не всё так монументально, но есть на что посмотреть. Давай, — он обратился к братьям и Лёшке, — пройдёмся немного, покажем Володе, чем дорого это место ленинградцам.

Те не возражали, и вскоре от могилы матери они вышли на широкую аллею.

Кладбище есть кладбище. Каждый шаг по нему вызывал чувство скорби и ощущение трагедий, о которых говорили каждый памятник и надгробие.

Проходя по аллее, Юра остановился у группы свежих памятников.

— Тут, — он показал на чёрные мраморные монументы, — захоронение военных моряков из Владика, которые погибли в Ленинграде при авиакатастрофе в тысяча девятьсот восемьдесят первом году.

Бородин помнил о той трагедии, при которой погиб почти весь командный состав Тихоокеанского флота. Правда, он никого из них не знал и ни одно имя ему ничего не говорило, но это его земляки и, конечно, прискорбно, что молодые, энергичные мужики погибли не в море, а при какой-то банальной авиакатастрофе.

— А там, — Вадим указал немного дальше, — тоже моряки лежат, с «Механика Тарасова».

***

Бородин помнил о той зимней трагедии в Атлантическом океане в 1982 году у берегов США. Особенно запомнилась ему судьба капитана, не захотевшего пройти круг необоснованных унижений, и покончил жизнь самоубийством. Об этой трагедии много писали, а вот о судьбе капитана где-то что-то мимолётом проскользнуло в одной из газетёнок.

Бородин полностью понимал капитана. Ведь система, сложившаяся на флоте, всегда находила стрелочника в лице капитана или стармеха, обязанные всё знать и всё предвидеть, даже если они и получали идиотские приказания, а в этот момент сами спали, или находились совсем в другом месте.

Примерно такой же случай, слава богу без человеческих жертв, произошёл с его другом.

Их судно пришло после полугодового рейса во Владивосток. Штатный экипаж на время выгрузки заменили подменным экипажем.

За время стоянки в порту планировалось предъявить судно Регистру СССР, чтобы продлить документы на полгода до ремонта. Для этого требовалось выдернуть пару поршней и втулок главного двигателя для предъявления Регистру. Этими работами занялась специальная бригада дизелистов под руководством мастера с судоремонтного завода.

Его друг на этом судне работал вторым механиком, в чьё заведование входил главный двигатель. Как у нормального моряка, у того болела душа за работы, производимые береговыми специалистами. Поэтому в один из дней он, бросив семью, примчался на судно, чтобы проверить качество работ. А тут, на этот случай вонючий, работяги дёргали втулку. Вместо того чтобы подорвать её джеками, они тянули её машинным краном, тельфером.

Тельфер не выдержал и обвалился на группу работяг. Он никого не убил и не покалечил. Друг Бородина в это время сидел в каюте и пил чай, перед этим предупредив работяг, чтобы они без него эту работу не начинали. Он хотел сам её сделать.

Но что случилось, то случилось.

В итоге второго механика подменного экипажа понизили в должности до третьего механика, объявили выговор, лишили тринадцатой зарплаты и произвели прочие наказания.

Другу Бородина — выговор, лишение тринадцатой зарплаты, а когда судно пришло из рейса, то после отпуска его направили на ледокол, то есть неофициально лишили возможности выхода за границу.

Стармеху подменного экипажа — понижение в должности до второго механика и все прочие «награды».

Стармеху штатного экипажа, а он в это время находился дома с семьёй — выговор. Но тот не стал дожидаться дальнейших издевательств, уволился из пароходства и ушёл к рыбакам, где его с удовольствием взяли на одну из огромных плавбаз.

Бородин искренне сочувствовал капитану с «Механика Тарасова» и что тот сделал такой неожиданный выбор, за который его никто из настоящих моряков не осуждал.

Такова беспощадно курочила жизни людей система, сложившаяся на советском торговом флоте.

***

Всё это как-то моментально пролетело в голове Бородина, пока он стоял и вглядывался в лица и имена погибших моряков, но, тяжело вздохнув, последовал за братьями и Лёшкой, уже вышедших на площадь с центральным монументом.

Перед ним горел Вечный огонь, а на небольшом расстоянии в сером граните высились пять фигур защитников и тружеников Ленинграда, выстроившихся в одну линию.

Братья с Лёшкой ушли далеко вперёд. Они, наверное, бывали тут много раз и всё прекрасно здесь знали, поэтому Бородин только издали посмотрел на величественный монумент и поспешил за ними.

Бородин подошёл к машине Вадима, возле которой в нерешительности толпились братья.

— Как же это я не дотумкал, что уезжать-то на машине придётся! — горестно сетовал Борис.

— А что такое? — не понял слов Бориса Бородин.

— Да ничего особенного, — раздражённо ответил Борис. — Только вот Вадику надо за руль, а он маму помянул.

— Да ничего страшного, — оправдывался Вадим. — Я чувствую себя отлично. Вы что, боитесь со мной ехать что ли?

— Мы не боимся за себя, — встрял в разговор Серёга. — Мы за тебя боимся. Если сядешь за руль — то до первого мента.

— Ага! — рассмеялся Вадим. — Увижу первого мента, выйду к нему, дыхну на него и предложу, чтобы он меня оштрафовал, а так как деньги у меня есть, — он вынул из внутреннего кармана пиджака кошелёк, — то мент сразу обогатится и с миром меня отпустит. Так, что ли?

— Да ну тебя, дурака старого, — махнул на брата рукой Борис. — Хорош базарить, поехали лучше.

— Точно, поехали, — поддержал брата Сергей. — Тут ехать-то от силы десять минут.

— Ладно, поехали, — уже мирно согласился Борис и полез в машину.

Все уселись в ней, и Вадим быстро доехал до Серёгиного дома.

Серёгина квартира находилась на первом этаже, поэтому, подъехав под её окна, Вадим громко посигналил, и на одном из них отодвинулась занавеска. Женщина, появившаяся в окне, приветливо помахала рукой и исчезла.

Серёга, сидевший на первом сиденье, тут же скомандовал:

— Всё, выходим. Видите, Галка уже заждалась. По времени, — он посмотрел на часы, — мы уже как час должны приехать.

— Ничего, — пошутил Вадим, — главное, что мы появились, а не где-нибудь сгинули.

Они дружно вывалились из машины и так же гурьбой вошли в подъезд.

Дверь левой квартиры на площадке оказалась открытой, и в её проёме стояла стройная, темноволосая, с короткой стрижкой женщина. Она, улыбаясь, начала сразу им выговаривать:

— Я уже битый час вас тут жду, а вас всё нет и нет. Где это вы там шляетесь?

— Где, где? — проталкиваясь в пространство между дверным косяком и женой, недовольно ворчал Серёга. — Не по кабакам же шлялись, а работали.

— Вижу я, как вы работали, — хохотнула Галина, — за версту от вас работой несёт. Первый же мент был бы ваш.

— Так не было же того мента, — Вадим приобнял Галю и прошёл в квартиру.

За ним следом, так же приобняв хозяйку дома, прошёл Борис.

— Во, батюшки! — всплеснув руками, вскрикнула Галя. — Кого же это нам господь послал? Не Лёшка ли своей собственной персоной объявился?!

— Именно он, — Лёшка подошёл к Гале и протянул ей руку. — Привет, Галь.

Галина, не обратив внимания на протянутую руку, обняла Лёшку:

— Привет, привет, племянничек. Давненько ты к нам не заглядывал.

— Так всё работа, семья, дети… — начал оправдываться Лёшка.

— Ладно, что уж, — Галя не отпускала Лёшку из объятий, стараясь заглянуть ему за спину. — А это ещё кто к нам пожаловал? — удивлённо произнесла она, освобождаясь от Лёшкиных лапищ. — Это что у нас ещё за гость такой появился? — она с любопытством разглядывала Бородина.

— Это Владимира Данилыча старший сын, — послышался из глубины квартиры Серёгин голос.

Галя отодвинула рукой Лёшку и сделала шаг в сторону Бородина.

— Так вот ты какой! — Галя первой протянула руку засмущавшемуся от такого громогласного приёма Бородину. — Давай знакомиться, — она обеими руками встряхнула протянутую ей ладонь. — Галя.

— Владимир, — так же смущённо, изобразив на лице улыбку, Бородин пожал протянутые к нему руки. — Очень рад знакомству, — торопливо пробормотал он.

— Ну, ну, — Галя без стеснения рассматривала Бородина. — Много о тебе слышали хорошего. А на вид ты и в самом деле ничего! — хохотнула она. — Не врут братья-то, — она взглядом показала себе за спину.

Из глубины квартиры послышался громкий голос Серёги:

— Ты, Галюша, не на пороге гостя держи, а в дом пригласи, а то смотри, совсем парня засмущаешь. А ты, Вовка, не робей, проходи. Галина у нас хлебосольная хозяйка.

— Ой! — Галя всплеснула руками. — Чего это я и в самом деле гостей на пороге держу? Проходи, проходи, Вовочка, — она приобняла Бородина за плечи и подтолкнула в квартиру.

Лёшка же, не дождавшись, пока произойдёт знакомство, уже прошёл в ванную комнату и отмывал вместе с братьями руки.

— Ты тоже иди помой руки-то, — подтолкнула Бородина к ванной комнате Галя. — Да смотри, какой ты сухой, да жилистый, — непроизвольно вырвалось у неё, когда она провела рукой по спине Бородина, — не в пример этому старичью. — Она вновь рассмеялась своей шутке, на что тут же послышался ответ, выходящего из ванной Вадима:

— Быстро же ты нас записала в старики, Галюша! Мы ещё ого-го! Нас ещё к тёплой батарее прислонять не надо. Мы и без неё пока обходимся.

— Эт точно, — так же со смехом подтвердил выходящий следом Борис. — Старый конь борозды не испортит.

— Ой, и не говори, — отреагировала на их шутки Галя. — Но на молодого жеребчика всегда приятно посмотреть со стороны.

— Ты смотри, куда её понесло? — удивился Серёга, присоединяясь к братьям. — Уже и на молодых её потянуло…

— Вы чё? — не на шутку обиделась Галя. — Шуток, что ли, вообще не понимаете? Он же пацан вообще! Мы же все на десяток с лишним лет старше его! Вы лучше проходите в комнату да за стол садитесь.

Братья с Лёшкой прошли в комнату, а Бородин остался один в ванной комнате и, нагнувшись над раковиной, принялся оттирать щёткой грязные руки.

— Вот это полотенчико возьми, — ласково посоветовала Галя, низко наклонившись над Бородиным, снимая крайнее полотенце с вешалки.

Она чуть ли не всем телом прикоснулась к нему, жарко выдохнув на ухо эти слова.

От такого прикосновения Бородина бросило в жар, но Галя, как будто ничего не произошло, сняла полотенце и перекинула его через плечо Бородина.

Бородин непроизвольно обернулся и посмотрел в глаза Гале. Они озорно блестели, и она, хохотнув, быстро вышла из ванной комнаты.

Оставшись в одиночестве, Бородин в недоумении смотрел в зеркало.

«А что это было?» — непроизвольно подумалось ему.

Но, откинув посторонние мысли, он продолжил оттирать руки.

Без растворителя он их с трудом оттёр.

Закончив с умыванием, он вышел из ванной и прошёл в центральную комнату.

Слева у стены стоял диван, рядом с которым поставили стол с различными закусками.

На нём уже сидели Лёшка с Серёгой. Во главе стола, лицом ко входу, восседал Вадим, а справа от него устроился Борис.

— Чего это ты там копаешься? — недовольно встретил Бородина Вадим. — Мы уже тут тебя заждались, а ты там все мытьём занимаешься.

— Да краску стирал, — показал Бородин ему красные руки. — Что-то я с непривычки перемазался сегодня.

— Так бы и сказал, — уже мягче продолжил Вадим, — что руки в краске, я бы из машины растворитель прихватил.

— Да что уж тут, — Бородин, извиняясь, пожал плечом, — уже оттёр, — показал он всем красные ладони.

— Ну, ладно, — нетерпеливо перебил его Вадим, — садись, а то у нас уже тут, — он указал взглядом на наполненные стопки, — всё почти закипело.

Бородин сел на свободное место за столом. Слева от него оказался Борис, а справа — Галя.

Бородин сел между ними, а Галя заботливо придвинула к нему пустую тарелку и наполненную рюмку.

Увидев, что все сидят и ждут только его, Вадим встал, взял рюмку и, приподняв её, негромко произнёс:

— Ну что, ребята? Помянем ещё раз нашу мамочку. Царство ей небесное, а пусть она оттуда смотрит на нас и радуется, что мы вот такие выросли, — он окинул сидящих за столом грустным взглядом, — и пусть она знает, что у нас всё хорошо.

Братья, Лёшка и Бородин с Галей тоже встали и молча выпили.

Сели и также молча начали накладывать в тарелки то, что приготовила для этого случая Галя.

Закусив, Борис поднял взгляд на братьев.

— Да, ребятки, — с расстановкой проговорил он, — а теперь надо выпить за здоровье нашей второй матери. Ведь если бы не мама Валя, не сидеть бы нам здесь, за этим столом, а лежать в безымянной могиле на Серафимовском. — Он тяжело вздохнул и налил себе и Бородину полные стопки. — Ведь это мы ей жизнью обязаны. Первую дала нам наша мама, а вот вторую, по какой-то неведомой силе, она. И пусть об этом всегда знают наши дети, и внуки, и последующие за ними. Так что об этом нам надо вечно помнить и желать ей только здоровья и радости.

Над столом дружно прозвучал звон хрустальных рюмок с одобрительными словами на тост Бориса.

Потом последовало ещё несколько тостов за здоровье жён и детей, за благополучие и любовь в семьях, а когда водка закончилась, то Лёшка с Серёгой сгоняли в соседний магазин и принесли ещё несколько бутылок.

Вот тут-то пошла уже настоящая пьянка, как будто сегодняшнее застолье не посвящалось поминовению матери, а явилось лишь поводом продолжить день гранёного стакана.

Дело дошло и до папы Бородина. В этом братья оказались едины.

— Если бы не твой папа, — уже еле ворочая языком, старался выразить свою мысль Вадим, — не сидеть бы нам в этой квартире, — он широким жестом обвёл комнату, — не жить бы нам так сейчас. Не было бы ни мебели, ни машины, если бы он не пристроил нас по артелям. Разве смогли бы мы купить всё это? — и суровым взглядом подвыпившего человека осмотрел братьев.

— Да ни в жизнь, — мотнул головой Серёга. — Жили бы на свои сто двадцать от получки до получки.

— Во-во, — вторил ему Борис. — Если бы не он, так бы и стучали зубами об полку, считая копейки. Вот я с Серёгой только по два раза отработали, да и то — всё имеем.

— А я три, — вставил Вадим. — Поэтому и на «Волгу» насобирал.

— За Владимира Данилыча, — уже чуть ли не кричали братья, вновь чокаясь и проливая из стопок водку.

Увидев такой разгул, Галя забеспокоилась:

— Чего-то закуски маловато. Надо ещё кой-чего подрезать. — Она собрала несколько пустых тарелок со стола и приготовилась идти на кухню.

Бородин заметил, что Галя выпила только первую стопку, поэтому выглядела абсолютно трезвой, а Бородин после третьей стопки только прикладывался к ним краешком губ.

Ему очень не хотелось выглядеть в глазах Гали и братьев пьяной свиньёй. Он знал, сколько и когда ему надо пить. Жизнь в море приучила его оставаться трезвым, зная, что в любую минуту он может кому-то понадобиться и без него не смогут обойтись в трудную минуту.

Сейчас он только молча сидел и слушал разглагольствования братьев. Они все разом говорили о работе, жизни, семьях, проблемах, возникающих в семье, постоянно перебивая друг друга, считая, что в данный момент их мысли и слова самые важные и актуальные.

В комнате стоял гвалт, из которого с трудом вычленялась чью-нибудь членораздельная речь.

Галя постоянно краешком глаза наблюдала за Бородиным и порой как будто невзначай касалась его то рукой, то плечом. От каждого такого прикосновения Бородина бросало то в жар, то в холод, то, как говорил один из его друзей, у него начинали потеть зубы.

После каждого такого прикосновения Бородин осторожно посматривал по сторонам, не увидел ли кто из окружающих этого, но загулявшим братьям было не до него.

Клуб житейских проблем витал над столом, и они все хором пытались его развеять.

Галя поднялась из-за стола и, положив руку на плечо Бородина, громко произнесла:

— Пойдём, Вовочка, поможешь мне ещё закусочки подрезать.

— Ты чё это к нему пристала? — недовольно, оторвавшись от общего разговора, выкрикнул Серёга. — Мальчика совратить хочешь, что ли? — и пьяно рассмеялся.

— Ты чё! — зло ощерилась Галя на мужа, покрутив пальцем у виска. — Что? Все мозги пропил, что ли? Мало того, что с работы балдой каждый день приходишь, а тут вообще нажрался и всякую ересь несёшь!

— Ты чё, Галь?! — вытаращил глаза на неожиданно разбушевавшуюся жену Серёга. — Я же только пошутил.

— Со своими тальманшами в порту так шутить будешь! — Галя зло смотрела на мужа. — Забыл, что ли, где находишься?

— Чё ты, Галь, на этого пьяного дурака взъелась? — вступился за брата Вадим. — Ну сморозил глупость по пьяни, так ты не обращай внимания на его пьяные бредни.

— А мне обидно, что он так говорит, — чуть ли не со слезами ответила ему Галя. — Хоть ты его заткни, — попросила она Вадима, а потом, ещё крепче сжав плечо Бородина, жёстко продолжила: — Пошли, Вова, а то они без закуски тут вообще все пережрутся.

Бородин послушно встал из-за стола и последовал за гордо удалившейся Галей.

Но на кухне с Гали гордость и обиду смыло как волной.

Она, ласково посмотрев на Бородина, чуть ли не прокурлыкала:

— Сейчас, Вовочка, я тут достану из холодильничка огурчики да помидорчики, и мы с тобой это всё разложим по тарелочкам.

Открыв дверь холодильника, она резко наклонилась перед Бородиным, да так, что своим круглым задом чуть ли не впечаталась в его бёдра.

Это уже был перебор! Такого Бородин от хлебосольной хозяйки Гали не ожидал. От неожиданности он ошарашенно оглядывался по сторонам и не мог сдвинуться с места.

Галя, видимо, на такую его реакцию и рассчитывала.

Она распрямилась, повернулась к Бородину и, глядя ему пристально в глаза, налегла на него всей грудью.

Такого вот точно Бородин не ожидал. Его как гвоздями прибило к полу, и от неожиданного поворота событий он смотрел в подёрнутые поволокой Галины глаза.

А та, широко расставив руки с банками, ещё сильнее налегла на него грудью.

Как всё получилось, Бородин и не понял, но он впился в полураскрытые Галины губы. Она только этого и хотела, поэтому что всё сильнее и сильнее отвечала на его поцелуй.

Но тут Бородина облило как ушатом воды, и пелена Галиных чар как будто обвалилась с него.

«Ведь братья же в комнате!» — пронзила его молнией трезвая мысль.

— Галь! Ты чё? — он в недоумении отстранился от Гали. — Братья, муж услышат же…

— Да никто не услышит, — томно шептали губы Гали. — Не уходи… О-о… — протянула она в истоме. — Не отпускай меня…

Но, несмотря на её просьбу, Бородин отстранился от неё. Хоть он и чувствовал себя выпивши, но не настолько же, чтобы расцеловываться тут на кухне. А вдруг кто из братьев или муж заглянет сюда! Ему ещё не хватало тут драки или каких-либо разборок. Нет! Сегодня был настолько замечательный день, что такого его окончания он не хотел. Поэтому, отстранив Галю на расстояние вытянутых рук, он прямо посмотрел ей в глаза.

— Давай не будем, Галь… — уже жёстче сказал он. — Ну, не сейчас, — уже с просьбой посмотрел он ей в глаза.

От его слов у Гали опали руки, она расслабилась и чуть ли не выпустила из рук банки, которые он едва успел подхватить, а потом, резко выдохнув, уже жёстко посмотрела на Бородина:

— А когда?

— Не знаю, — Бородин подыскивал подходящий ответ, но ничего путного на ум ему не приходило. — Может быть, на днях за городом встретимся?

— Ты что, смеёшься? — невесело усмехнулась она. — Где и когда? Я ведь работаю.

— А Лёшка собирался к какому-то Юре на дачу в выходные, — вспомнил Бородин ночной разговор с Лёшкой. — Если сможешь, то приезжай…

— Я подумаю, — уже безразлично ответила она и отвернулась к мойке помыть принесённые тарелки.

Бородин подошёл к ней и попытался приобнять за плечи. Но это у него не получилось. Галя зло дёрнула плечом и тихо произнесла:

— А ты знаешь, что ко мне уже который месяц никто не прикасается? Что там про любовь и чувства говорить, просто не прикасаются… — и она негромко всхлипнула.

— Как так? — не понял её Бородин.

— А вот так, — уже жёстко продолжала Галя, искоса глянув на Бородина. — Придёт со своего порта пьяный и всю ночь храпом заливается, а в комнату и войти невозможно, такая вонь оттуда идёт. Порой кажется, что убила бы сволочь, да дочь жаль. Ведь если меня посадят, то с кем она останется, солнышко моё?

— А где она сейчас? — Бородин погасил в себе прежнее возбуждение и заинтересовался рассказом Гали. — Чё её дома-то нет?

— А я её к маме отправила. В соседнем доме она живёт, — предугадала она вопрос Бородина. — Завтра утром придёт.

Галя уже справилась со своими чувствами, и принялась выкладывать из банок огурцы и помидоры, и как бы между делом предложила Бородину:

— А ты из холодильника достань винегрет и холодец.

Бородин открыл холодильник, где на нижней полке стояло несколько кастрюль. Вынув их и поставив на стол, он молча наблюдал, как Галя раскладывает их содержимое по тарелкам.

Закончив, она уже со смехом посмотрела на застывшего Бородина.

— Чего стоим, кого ждём? Кастрюли в холодильник, тарелки в руки, и пошли.

Бородин как будто очнулся и, автоматически выполнив Галино приказание, подхватил пару оставшихся тарелок, прошёл за Галей в комнату.

Отряд не заметил подоспевшего подкрепления и по-прежнему занимался яростным обсуждением очередной проблемы.

Бородин сел на своё место и, уже не обращая внимания на Галю, взял с середины стола одну из бутылок и, налив себе почти полный стакан, махом выпил его.

Через пару минут произошедшее как-то само собой растворилось, всё вокруг стало ярким и понятным, и он с радостью влился в беседу братьев о том, как надо правильно держать в руках лоток, чтобы снимать пробы при промывке грунта на новых участках.

Спиртное вскорости допили, и братья решили укладываться спать.

Такие ночёвки, вероятно, были не редки в этом доме, потому что Галя быстро достала из ниши свёрнутые простыни с одеялами и подушками и расстелила их на диванах.

Бородин всё это видел через какую-то пелену, и только увидев готовое место для ночлега, плюхнулся плашмя на него.

Откуда-то издалека он слышал смех братьев, снимающих с него джинсы:

— Ну ты, Вован, и слабак!

А дальше наступила темнота, прерванная только ярким лучом солнца, бившим ему в глаз.

Глава третья
Пробуждение. Реальность

Это уже наступило утро. Во рту находилась пустыня Сахара, но вставать не хотелось, и Бородин, собрав откуда-то появившуюся слюну, смочил ей рот. Сквозь сон он слышал, как кто-то осторожно ходит по комнате, стараясь не разбудить его и ещё кого-то.

По громкому шёпоту он с трудом понял, что это на работу собираются братья, но вязкий сон поглотил его и он вновь проснулся только лишь от того, что кто-то осторожно прикоснулся к его плечу. С трудом открыв один глаз, он увидел над собой Галю.

Она, приложив палец к губам, осторожно прошептала:

— Вставать будешь?

Галя, наверное, только что откуда-то вернулась, потому что ещё не успела снять не только плащ, но и лёгкий платочек с головы.

Нестерпимо хотелось пить, и Бородин только слегка пошевелил головой в знак согласия. Такое движение отдалось в ней колокольным звоном, от которого он невольно опять опустил голову на подушку. Но Галя вновь коснулась его плеча и поманила за собой ладошкой.

Бородин подчинился Гале. С трудом поднявшись, надел валяющиеся в стороне джинсы с рубашкой и побрёл на кухню.

В комнате остался только Лёшка. Он полураздетый и раскинув руки, заливался храпом на соседнем диване.

Со стола, сдвинутого в середину комнаты, вчерашнюю закуску убрали, и на нём горой стояли немытые тарелки, валялись вилки, ножи, опрокинутые стаканы и стопки.

«Да, погуляли», — глядя на разорённый стол, с трудом подумал Бородин.

На судне такого на ночь оставлять нельзя по причине того, что из-за неожиданно возникшей качки всё попадает и ты потом будешь собирать битое стекло по палубе, или, не дай бог, нагрянет помполит, и тогда выговора в лучшем случае не миновать, а в худшем — лишат визы.

Выйдя на кухню, Бородин увидел Галю, стоящую у окна. Повернувшись на звук его шагов, она насмешливым взглядом окинула его и налила из трёхлитровой банки в граненый стакан какой-то желтоватой жидкости.

Бородин, ничего не понимая, уставился на этот стакан.

— Да пей же ты, — нетерпеливым шёпотом потребовала она. — Полегчает.

Бородин принял из её рук стакан и принялся пить. Сейчас бы холодненькой воды с газом опрокинуть, а он пил какую-то сладковато-кислую жидкость. Выпив эту бурду, он, передёрнув плечами, в недоумении поднял глаза на Галю:

— Чё это было?

— Да не отрава, — уже веселее вновь усмехнулась Галя. — Гриб это.

— А-а, — протянул Бородин, но, почувствовав нестерпимые удары частого пульса, несущиеся откуда-то изнутри головы, поморщился. — А больше ничего не осталось со вчерашнего?

— Да разве с этими братьями что-то доживает до утра? — зло прошептала она. — Всё вылакают, паразиты, а потом сами ходят и мучаются. Но я тебе пивка принесла. Хочешь? — как бы между прочим предложила она.

— Что ж ты мне эту бурду суёшь? — поморщился Бородин. — Сразу бы его и дала.

— Да потому и не дала, что если Серёга полстакана с утра за воротник зальёт, то он потом три дня в загуле будет находиться. Поэтому я его всегда с утра грибом отпаиваю и на работу выгоняю, — как бы между прочим приговаривала она, открывая бутылку с пивом и протягивая её Бородину.

Не обращая внимания на её слова, Бородин торопливо принял у неё бутылку и опрокинул её в себя. Выпив половину, он посмотрел на Галю, поймав на себе её презрительный взгляд.

— А ты точно такой же алкаш, как и Серёга, — с сожалением вырвалось у неё.

— Да уж какой есть, — пробормотал Бородин, выпуская через сомкнутые губы газы от выпитого пива. — Но по три дня в загуле никогда не бывал. Работа у нас такая…

— Да знаю я про вашу работу, — махнула на него рукой Галя. — Все вы одним миром мазаны.

От таких выводов Бородину стало обидно. Но что толку разубеждать в чём-то уверенную женщину? По себе он знал, что это бесполезное занятие. Тут лучше перевести разговор в другое русло. Поэтому, почесав в затылке, он попросил её:

— Мне бы умыться…

— Так иди и умывайся, я что, тебя держу здесь, что ли? — раздражённо ответила Галя на его просьбу.

В ванной он скинул с себя одежду и ополоснулся под холодными, жёсткими струями душа. Голова как-то сразу пришла в норму, а растеревшись жёстким полотенцем и посмотрев на себя в зеркало, он там больше не увидел растрёпанного и опухшего бичугана. На него уже смотрел по-прежнему весёлый и доброжелательный Вовка.

Выйдя из ванной, он вновь заглянул на кухню.

Галя задумчиво, облокотившись на согнутую в локте руку, сидела за столом, глядя в пустой стакан. Рядом с ней стояла пустая бутылка из-под пива.

При виде входящего Бородина она с удивлением подняла на него глаза.

— Воистину, вода делает чудеса! — невольно вырвалось у неё.

— Да уж, — довольный произведённым впечатлением, произнёс Бородин, присаживаясь с ней рядом за стол на одну из табуреток. — Я смотрю, ты бутылочку уговорила…

— Да… — смущаясь, ответила Галя, но тут же с надеждой посмотрела на Бородина. — А может, ты ещё хочешь? Я в холодильник вторую положила.

— Не, — отрицательно покачал головой Бородин. — Ты мне чего-нибудь поесть положи. А то вчера только и жрали её, радёмую, а о еде я совсем забыл.

— Сейчас, сейчас, — засуетилась Галя и подскочила из-за стола.

Все разговоры они до сих пор вели шёпотом, боясь разбудить Лёшку. Но его храп из соседней комнаты нёсся без изменения в прежней тональности.

Галя поставила перед Бородиным пару тарелок с винегретом, картошкой и салатами, за которые он жадно принялся.

Она присела рядом с ним на свободную табуретку и молча наблюдала, как он опустошает тарелки, а потом неожиданно спросила:

— А может, тебе чего покрепче налить?

Бородин в недоумении поднял на неё глаза.

— Не-ет, — прошамкал он полным ртом. — Не надо. Сейчас Лёшка проснётся, да домой вернёмся, а там тётя Валя обязательно нам нагоняй устроит. И так неудобно, что ночевать не пришли и не предупредили, а тут ещё пьяные завалимся.

— Ну смотри, — Галя скептично посмотрела на Бородина. — А то у меня есть. От Серёги прячу, — добавила она, как будто, между прочим.

Галя, не изменяя позы сидела за столом, но, увидев, что у Бородина одна тарелка уже опустела, поднялась и отнесла её в мойку.

Возвращаясь на своё место, она не села на него, а подошла сзади к Бородину и прислонилась к его спине бёдрами и животом.

Наклонившись к Бородину, она полностью прижалась к нему грудью и, нежно обхватив руками, положила голову на плечо.

От такого поворота событий Бородин застыл колом, кусок картошки чуть ли не застрял у него в горле, и он, с трудом проглотив его, ощутил возле своего уха её жаркое дыхание.

— Какой же ты не такой… Как ты не похож на всех этих алкашей… Я так тебя хочу… — горячо шептала она.

От таких слов Бородина обдало жаром, как будто он открыл топку котла. В голове от прилива крови всё перемешалось, перехватило дыхание, он был готов сейчас на любое безумство, но трезвая мысль: «А что потом?» моментально пронзила мозг.

Он резко повернулся на табурете и оказался лицом к лицу с Галей. А та при его развороте присела на корточки, уткнувшись лицом в его колени.

Бородин бережно поднял её голову и, заглянув в глаза, полные слёз, прошептал:

— Не надо сейчас, Галь, не сейчас… — На что она даже не отреагировала. — А если Лёшка проснётся? Что делать будем?

— Плевать! — уже жёстко вырвалось у неё. — Надоело мне вечно в дурах у него ходить, — она, конечно, подразумевала мужа. — Жить хочу, сейчас хочу. — А потом, поднявшись с корточек и взяв в руки голову Бородина, пристально посмотрела ему в глаза. — А жизнь-то пролетела, как один миг пролетела… а я этого даже и не заметила.

Неожиданно прервав её слова, прозвенел дверной звонок. Он нарушил тишину квартиры, как гром среди ясного неба. От его звука они оба вздрогнули и с испугом посмотрели друг на друга.

— Неужели Леночка пришла? — вырвалось у Гали, и она, оставив Бородина в кухне, быстро прошла в прихожую.

В то же самое время в большой комнате прекратился заливистый храп Лёшки, а Бородин услышал, как открывается входная дверь.

Из прихожей сразу же раздался звонкий детский крик:

— Мама! А мы с бабушкой в кино ходили! А потом мороженое ели!

— Ну вот и умница, вот и молодец, — послышался спокойный ответ Галины.

Голос у девочки снизился, но всё равно Бородин расслышал, как она спросила мать:

— А кто это у нас в гостях?

— А это мы вчера бабушку поминали, и у нас дядя Лёша с дядей Вовой в гостях остались.

— А какой этот дядя Вова? — не унимался звонкий голосок.

— А помнишь, я тебе рассказывала, что у дедушки Вовы есть один сын и он моряк, который весь мир посмотрел?

— Помню, помню! — уже радостно щебетал детский голосок. — А где он сейчас?

— А вон он там, на кухне сидит и обедает, — ласково продолжала мать.

Из прихожей тут же раздался звук приближающихся шагов, и на пороге появилась обладательница этого пронзительного голосочка.

Она вбежала и остановилась перед Бородиным, без стеснения разглядывая его.

— Привет, — улыбаясь, протянул ей руку Бородин. — Я — дядя Вова.

— Привет, — уже более спокойно отреагировала на его приветствие девчушка. — А я — Леночка.

Перед Бородиным стояла худенькая девчоночка лет семи-восьми в коротком летнем платьице с многочисленными цветочками. Небольшие две косички торчали у неё в разные стороны, а на концах у них красовались большие белые банты.

Леночка без стеснения подошла к Бородину и, потрогав рукав его джинсовой рубашки, презрительно скорчила гримасу на милом личике, категорично заявив:

— И никакой ты вовсе не моряк!

— А почему же это я не моряк? — от такого заявления у Бородина удивленно широко распахнулись глаза.

— А потому что! — голос Леночки столь категорично, что от её ответа Бородин даже улыбнулся.

— И чего во мне нет этого, такого морского? — уже шутливо попытался он узнать у Леночки.

— А всё у тебя не такое, — и она принялась перечислять, загибая пальчики на руке: — У тебя нет фуражки и бинокля.

— Так я их дома оставил, — возразил Бородин.

Ему всё больше и больше нравился этот разговор и невольно захотелось, чтобы он никогда не заканчивался.

— Ну и что! — тон Леночки не изменился, и она стала перечислять дальше: — У тебя нет бороды и трубки, как у капитана Врунгеля.

— Ну, бороду я давно сбрил, а трубку я не курю.

— И у тебя нет тельняшки! — звонко закончила Леночка свои доводы. — Вот поэтому ты и не моряк. Все моряки носят тельняшки, а у тебя её нет!

— Да, — Бородин почесал у себя в затылке. — Тельняшки точно у меня нет. Но когда я был курсантом, то она у меня была, — начал он оправдываться.

— А сейчас нет! — Категорично заявила Леночка, довольная тем, что доказала Бородину, что он никакой не моряк. — Значит, ты не моряк, — подвела она итог их спору.

— Выходит, что не моряк, — усмехаясь, добавил Лёшка, входя на кухню.

Он открыл воду в кухонном кране и жадно припал к нему, высасывая живительную влагу громкими глотками.

Напившись, он оторвался от крана и выпрямился.

— А вообще-то, Леночка, — Лёшка посмотрел на племянницу, — у него дома стоит о-огромный чемодан, — он показал руками размер этого чемодана. — Я не заглядывал в него, но, наверное, там есть и бинокль, и тельняшка. Ты приходи ко мне в гости, и тогда дядя Вова тебе всё покажет.

— Неправда, — тут же заявила Леночка тоном, не терпящим возражения. — Ты, дядя Лёша, всё время шутишь и никогда не говоришь правду. Ты думаешь, что я маленькая? — она грозно посмотрела на Лёшку. — А вот и нет! Я всё знаю, и в школе я хорошо учусь.

— Что ты хорошо учишься, мы это знаем и очень рады за тебя, но, чтобы всё знать, тебе ещё надо долго и долго учиться, — напомнила дочери вошедшая Галя.

От этих слов Леночка глубоко вздохнула:

— А как не хочется учиться. На каникулах так хорошо, — она томно посмотрела на окружающих её взрослых. — Тебе тут и кино, и парк, и мороженое.

— Да, ты не переживай за это, — подбодрил её Бородин. — Каникулы у тебя длинные. Времени у тебя много, так что ты успеешь приехать в гости, пока я ещё в Ленинграде, и тогда я тебе много чего смогу рассказать и о море, и о разных странах, — он ласково провёл рукой по её головке.

— Правда? — Леночка с надеждой посмотрела на Бородина.

— Конечно, правда, — уверенно подтвердил свои слова Бородин.

— Ну, тогда начинай, я уже готова слушать, — Леночка подошла к Бородину и с вниманием смотрела на него.

От её слов Лёшка с Бородиным рассмеялись, а Галя возразила:

— Ты лучше иди пока к себе в комнату и поиграй, а то дядя Лёша ещё не кушал и им, — она кивнула на смеющихся мужиков, — уже давно пора домой ехать.

— Хорошо, — согласилась Леночка, — я пойду поиграюсь, но только ты не забудь мне всё рассказать, когда я приеду к тебе в гости, — напомнила она Бородину.

— Хорошо, приезжай, — улыбнулся Бородин, поглаживая шелковистые белокурые волосики на голове у Леночки.

— Я обязательно приеду, — пообещала Леночка и, погрозив пальчиком Бородину, вышла из кухни.

— Какая она милая, — Бородин умилённо посмотрел на Галю.

— Да… — грустно сказала Галя и тут же добавила: — Вот ради этого и стоит жить. — А потом, посмотрев на Лёшку, спросила: — Кушать будешь? — В её голосе чувствовалась надежда, что Лёшка от её предложения откажется.

— Не, Галь, не буду. Маманя нас, наверное, заждалась, а мы тут прохлаждаемся, — Лёшка поднял руку и посмотрел на часы. — Поехали лучше домой, братан, — Лёшка, скорчив горестную физиономию, посмотрел на Бородина. — Чувствую, что на орехи нам сегодня достанется. Надо же, — посетовал он, — забыл я ей вчера позвонить.

— Что достанется, так это точно, — подтвердила его слова Галя, а потом, как бы между прочим, спросила у Лёшки: — Ты в отпуске, что ли? Чего на работу-то не торопишься?

— Ага, — подтвердил её слова Лёшка, — со вчерашнего дня в отпуске.

— И чего собираешься делать? — продолжила интересоваться она.

— Не знаю пока, — пожал плечами Лёшка. — Думаю, что в Петергоф надо съездить с Вованом, — он показал взглядом на Бородина. — Фонтаны там недавно открылись.

— Фонтаны — это хорошо. Если бы не работа, то сама бы с удовольствием туда съездила, — мечтательно продолжала Галя, а потом, переменив тему, спросила: — А ты слышал, что баба Маша собирается свой огород расширять?

— А чего его расширять-то? — Лёшка в недоумении посмотрел на Галю. — Он у неё и так вон какой огромный, — он попытался найти сравнение и, вспомнив его, тут же добавил: — Как колхозное поле.

— Огромный-то огромный, — перебила его Галя, — но и семья у нас не меньше. Всем картошечка нужна. В прошлом году собрали столько, что до весны едва хватило.

— Ну и что? — Лёшка не мог понять, куда это клонит Галя.

— Чего «ну»? — Галю уже начала раздражать Лёшкина тупость, и она напрямую выложила ему: — Собираешься ты туда ехать или нет?

— А-а… — протянул Лёшка. — Ты имеешь в виду копать его? — И тут же добавил: — Мы с Вованом обсуждали это. — Он с надеждой, что Бородин подтвердит его слова, посмотрел на него. — Он не против, — на что Бородин утвердительно кивнул, подтверждая правоту Лёшкиных слов.

— И когда вы собираетесь ехать? — так же энергично интересовалась Галя.

— Да завтра и поедем. Маманя уже весь мозг прополоскала этим огородом, — поморщился Лёшка. — Ты как? Поедешь? — он нерешительно посмотрел на Бородина. Чувствовалось, что именно сейчас Лёшке очень не хочется ехать на какой-то огород размером с колхозное поле.

— А чего не поехать, — тут же согласился Бородин. — Сам же рассказывал. Речка, банька, природа. Всё как надо, а заодно и поработаем. А то я чего-то застоялся в этом отпуске. Два месяца уже ничего не делаю, — Бородин повёл плечами, как будто разминая их.

Он все ещё сидел на табурете возле стола, вполоборота к Лёшке и Гале, стоявших перед ним.

— Ну и отлично! — обрадовался Лёшка от неожиданно посетившей его шальной мыслишки. — Приедем, баньку затопим, а самогоночку какую баба Маша делает… — мечтательно задрал он глаза к потолку. — Мечта… — прищёлкнул он языком от предвкушаемого удовольствия и решительно махнул рукой. — Ну его к чёрту эту всю домашнюю мутоту. Задрала она меня во как! — и пальцем большой руки сделал резкий жест по своему горлу.

— Вам бы все её жрать, пакость эту, — недовольно отреагировала на его слова Галя, но по её виду Бородин понял, что Лёшкиным ответом она осталась довольна.

— Ладно тебе, — Лёшка обнял Галю за плечи, — не бухти. — Галя недовольно стряхнула со своих плеч Лёшкину руку, а тот тут же встрепенулся, вспомнив важную мысль, упущенную за этим разговором. — Поехали, братан, домой получать маманин нагоняй. Спасибо тебе, Галюня, за угощение. Если чего не так, то прости. — И с этими словами, махнув рукой Бородину, чтобы тот следовал за ним, Лёшка прошёл в коридор.

— Только не дыши, — сморщилась Галя, помахав ладонью перед своим носом, когда Лёшка проходил мимо неё, на что тот только громко хохотнул.

Бородин понимающе посмотрел Лёшке вслед и, поднявшись с табурета, направился за ним.

Галя в дверях неожиданно сделала к нему небольшой шаг и, задев грудью, глядя куда-то в сторону, прошептала:

— Я обязательно приеду. Жди.

Бородин постарался сделать вид, что он ничего не заметил и не услышал, только незаметно кивнул.

В коридоре они обулись, а Галя громко крикнула:

— Леночка, а дядьки твои уходят. Иди скажи им до свидания.

Из дальней комнаты тут же выскочила Леночка.

— До свидания, дядя Лёша, — она подошла к Лёшке и подставила для поцелуя щёчку, а потом сделала шаг и к Бородину: — До свидания, дядя Вова. — Она после поцелуя посмотрела Бородину в глаза. — Только ты не забудь, что ты мне обещал, — и убежала к себе в комнату.

От таких слов Бородин только улыбнулся и, махнув вслед убегающей Леночке рукой, громко выкрикнул:

— Обязательно всё тебе расскажу.

Лёшка уже открыл дверь в ожидании, когда Бородин закончит прощаться и ещё раз поблагодарил Галю:

— Спасибо, Галюня, за угощение, — на что та только махнула им рукой и закрыла за ними дверь.

На улице солнце по-летнему ярко светило, так что, выйдя, Бородину даже пришлось прищуриться. Солнцезащитные очки он забыл на Гражданском проспекте.

— Пошли быстрее, — поторопил его Лёшка. — Готовься получать от мамани трендюлей.

Они быстро прошли к трамвайной остановке, где пересели на метро, и через полчаса приехали к Лёшкиному дому.

Тётя Валя встретила их перепуганная. Братья сразу заметили, что она сильно волновалась. Поэтому при их появлении она сразу же разразилась причитаниями:

— Где же это вас носило, черти вы окаянные?

— Да, мам, мы у Серёги остались ночевать, — начал оправдываться Лёшка.

— Это я всю ночь не спала и ждала вас, а вы только вот когда заявились! — начала недовольно выговаривать тётя Валя.

По своему мягкому характеру она не могла ни кричать, ни долго злиться, но сейчас у неё столько накипело на душе, что она всю эту пену злости выплёскивала на этих оболтусов.

— Хорошо, что хоть Юра позвонил сегодня утром и объяснил, где вы находитесь. А то я уже собралась больницы и морги обзванивать.

— Ты чего это, мам, нас уже хоронишь, — пытался Лёшка как-то сгладить гнев матери. — Ну забыл я позвонить…

— Забыл он, видите ли, — передразнила его тётя Валя. — А обо мне, что я тут переживаю, даже и не вспомнил, паразит ты такой, — при этих словах она присела на стул и горестно всхлипнула.

— Ну что ты, мам, — подошёл к ней Лёшка и, пытаясь успокоить мать, наклонился к ней и приобнял.

Но тут к тёте Вале подлетела какая-то толстенная тётка в синем ситцевом платье, висевшем на ней мешком, и принялась утешать её, попутно ругая Лёшку:

— И не стыдно тебе, окаянному, так мать доводить? Ты посмотри, до чего ты её довёл?! Лица на ней нет, только валерьянку да валидол пьёт, а с тебя всё как с гуся вода. Жену с дитём бросил, мать довёл, из дома неизвестно куда ушлястал, — чуть ли не с криком причитала тётя Люда.

Бородин сразу догадался, что это и есть обещанная тётя Люда из Курска, приезжающая летом чуть ли не каждый месяц в Питер на отоварку продуктами.

— Никуда я не ушлястал, — уже с обидой возразил ей Лёшка. — Мы с Вовкой, — он кивнул в сторону Бородина, — на кладбище ездили, могилу матери братьёв поправляли, да помянули её, — и, сделав небольшую паузу, в которую тётя Люда не успела встрять, виновато добавил: — Ну не рассчитали немного, пришлось там заночевать, ведь поздно уже было. Выпимши мы были.

— Ты вечно со своими пьяными дружками где-то бродишь, — тётя Люда зло посмотрела в сторону Бородина, — а о матери и жене с дитём никогда не думаешь, а они, горемычные, тут в одиночестве пропадают. А вдруг с матерью или женой что приключится? А ты где-то пьяный валяешься? Ты не думал об этом? — и она, отойдя от понурившей голову тёти Вали, пошла в атаку на Лёшку.

Но, сделав пару шагов в его сторону, замахала ладонью перед своим носом.

— Да ты посмотри на них! — чуть ли не завопила она, показывая пальцем на Лёшку и Бородина. — Да к ним и подойти невозможно! Перегарищем от них за версту несёт! Ты погляди на этих красавцев! Морды красные, перегар в разные стороны, опухшие, даже глаз не видно! Да не стыдно ли в таком виде в дом появляться?

— А ты тут, тёть Люд, здорово-то не разоряйся, — грубо прервал её Лёшка. — Мой дом, моя семья, моя жена! Поэтому что хочу, то и делаю! Конечно, виноват я, что не позвонил, что заночуем у Серёги. Ну виноват! — повторил он и, расставив руки, сделал шаг в сторону тёти Люды, отчего та чуть ли не отскочила от Лёшки. — Ну убейте меня за это! Так ничего же не случилось. Вот они мы, живы и здоровы, но, — он сделал небольшую паузу, — пованивает от нас. Так и поехали на кладбище, чтобы помянуть, а не нажраться где-нибудь в подворотне…

Со стороны тёти Вали по-прежнему раздавались всхлипывания, а тётя Люда ошарашенно смотрела на взбесившегося Лёшку. В комнате нависла тишина, которую вновь нарушил Лёшка:

— А сейчас ставлю вас в известность, что мы с Вовкой пойдём в пивбар и выпьем там по паре кружек пива, потому что состояние у нас неважное.

Со стороны тёти Вали раздался тяжёлый вздох:

— Вот и покойный твой отец с того же начинал. То пиво, то похмелиться…

— А ты, мама, не переживай, я знаю, что я делаю. Пошли, — Лёшка махнул рукой Бородину и, подойдя к матери, поцеловал её в склонённую голову. — Через пару часов вернёмся.

Высказав всё это, он резко развернулся и пошёл на выход из квартиры, а Бородин молча последовал за ним.

Проходя мимо Лёшкиной комнаты, Бородин увидел безмолвно стоящую Татьяну с ребёнком на руках. Она тоскливо смотрела вслед удаляющейся спине мужа.

Бородин только краем глаза посмотрел на безмолвную Татьяну и постарался как можно быстрее выскочить из дома, потому что от этих воплей тёти Люды башка начала так трещать, что невольно возникало желание или оторвать её, или засунуть в ледяную прорубь.

Когда Бородин выскочил на улицу, то Лёшка уже стоял на тротуаре и чего-то озирался.

Бородин подошёл к нему и тупо спросил:

— Ну и чё делать-то будем?

— Пошли подальше от этих бабских воплей, — раздражённо выпустил из себя злость Лёшка. — Как они меня достали своими криками. Башка и так раскалывается, а ещё эта Люда развопилась.

— Да, — протянул Бородин, — пивка попить бы не мешало…

— А что? — ободрился Лёшка. — Отличная идея. — Но потом, что-то вспомнив, поднял указательный палец над головой. — Подожди, сейчас Славке звякну, и вместе пойдём. Он не откажется, — Лёшка усмехнулся, и они пошли к телефонной будке, стоящей у гастронома.

Славка от такого предложения не отказался и через несколько минут подошёл к ним.

Бородин Славку помнил. Это был высокий тощий блондин с длинными волосами, которые сейчас были в моде у молодёжи как подражание битлам или кому-то из современных иностранных поп-исполнителей музыки. Даже тем же «Пинк Флойдам», «Диппёпл» или «Европе».

Славка был неразговорчив и особо свои эмоции не выражал. Даже на том футбольном матче, на который они вместе ходили в последний раз, в последний приезд Бородина в Питер, он молча просидел на трибуне, хотя от волнения и Лёшка, и Бородин подпрыгивали и орали от души.

Вот и сейчас, подойдя к скучающим Лёшке и Бородину, он только сунул им худую, костистую ладонь, выдавив из себя:

— Привет, — а на Бородина он вообще расщедрился, поинтересовавшись: — Давно приехал? — как будто тот только пару дней назад поехал на дачу и сегодня вернулся, а не отсутствовал три года.

— Да пару дней назад, — поморщившись, буркнул Бородин, зная, что его ответ абсолютно неинтересен Славке и он спрашивает это только для приличия.

Лёшка же, как только увидел Славку, сразу засуетился:

— Всё, поехали, нечего тут толкаться, — он чуть ли не сорвался в сторону троллейбусной остановки.

Бородин со Славкой безмолвно последовали за ним. Бородин — потому что от каждого произнесённого слова у него в голове срабатывала кувалда, от которой чуть ли не искры сыпались из глаз, а Славка — по привычке. Он всегда выполнял то, что затевал Лёшка.

В пивном баре, оказавшемся обыкновенной пивнушкой, народу в середине дня было немного. В одном углу сидело несколько прилично одетых, о чём-то мирно беседующих мужчин, а в другом — тройка хануриков. Они пиво бодяжили водкой, делая вид, что этого никто не видит.

Дородная круглолицая продавщица, окинув парней опытным взглядом, только спросила:

— Сколько?

— По три, — важно заказал ей Лёшка. — Да три селёдки вон с теми солёными крендельками.

Налив кружки, барменша ещё раз взглянула на Лёшку и назвала цену. Этой тётеньке ничего не приходилось объяснять лишнего. Взглядом почище рентгена, она моментально просвечивала каждого клиента до мозга костей и безошибочно определяла, кто есть кто и что от этого очередного посетителя можно ожидать.

Под её взглядом Лёшка не оробел и небрежно бросил на прилавок трёшку, а Бородин накинул сверху ещё одну. Продавщица небрежным жестом смахнула деньги и так же небрежно кинула на поверхность мраморной стойки сдачу.

Потом, махнув по стойке замызганным полотенцем, важно процедила:

— И чтобы тут не курили и не шумели, а то и без вас голова кругом идёт, — и, глянув в угол, где ханурики заканчивали производство ерша, зычно выкрикнула: — А вас там, в углу, это тоже касается.

Интеллигентные мужики от такого окрика даже стали ростом ниже и чуть ли не засунули свои носы в кружки, а со стороны хануриков только раздалось развязное:

— Не переживай, мамаша, всё будет тип-топ.

— Ты посмотри на него, этого недоделка, в сыночки он мне намылился… Я вот сейчас звякну участковому, тогда уже и посмотрим, кто у кого сыночек, а кто мамаша. Живо на «луноходе» отправитесь отдыхать.

В ответ в углу воцарилась тишина, и работающий вытяжной вентилятор вскоре вытянул остатки папиросного дыма.

Бородин с Лёшкой и Славкой устроились за одним из свободных столиков и жадно припали к живительной влаге.

Первую кружку Бородин опрокинули одним махом. Бородин посмотрел на Лёшку, повторившего точно такой же маневр. Тот сидел напротив, откинувшись на спинку стула и отдуваясь от выходящих газов.

Взяв вилку, Бородин нанизал один из кусочков селёдки и попробовал его.

Селёдкой это месиво можно назвалось только отдалённо. В тарелке лежали какие-то залитые маслом кусочки бывшей рыбы ржавого цвета с рыбным запахом, отдалённо напоминающим запах селёдки, с прилепленными тоненькими пластинками лука.

Но сейчас, в таком состоянии нестояния, и такая закуска казалась сёмгой, которую можно надеть на кончик вилки и протолкнуть в себя.

Отведав прелестей предложенных яств и немного освоив выпитое, Лёшка первым начал разговор.

— Как они достали меня, все эти тётки, — раздражённо начал он. — Ни вздохни, ни выдохни без их ведома. Всё должны знать, везде должны влезть, — горестно сетовал он, прихлёбывая пиво, с которого уже опала первоначальная шапка.

Пиво оказалось кислым, тёплым и, скорее всего, несвежим. Но что делать? Другого, извините, рядом не продавалось и не подавалось. Это тебе не Гамбург с Амстердамом и даже не Прибалтика. Приходилось давиться тем, что есть. Поэтому Бородин сидел и, слушая Лёшку и его возмущения, потихоньку прихлёбывал из кружки.

Потом ему надоело слушать Лёшкины стенания, и он, чтобы прервать братана, вспомнил:

— Помнишь, ты что-то говорил про картошку и что её надо где-то вскапывать?

— Точно! — оживился Лёшка. — Как же это я мог забыть? Картошку надо у бабы Маши на даче посадить. Юрка уже взял отпуск и на прошлой неделе с Иркой туда умотал, — от этих слов у него даже глаза радостно заблестели. — Вот куда надо свалить. Там-то уж никто со своими нравоучениями меня не достанет. А когда посадим этот картофан, то эта склочная Люда уже свалит в свой Курск!

— Какой Юра? — не понял его Бородин. — Братан тоже твой, что ли?

— Да, братан, но только из какой-то нашей дальней родни. Он у нас токарем на заводе работает. Отличный мужик! — Лёшка с удовольствием покрутил головой. — Он, наверное, чуть постарше тебя будет, но силищи в нём — немерено. Под два метра махина. Ручищи — во! — Лёшка даже показал жестами, какие у этого Юры руки и бицепсы. — Так что ты, братан, не сильно-то ему ладошки подавай. Раздавит и не заметит.

Он ещё долго рассказывал о даче, о Юре и Ире, поэтому заинтригованный таким рассказом Бородин приготовился ехать на эту дачу хоть сейчас, несмотря на то что до неё больше сотни километров.

— А что? — с восторгом поддержал он Лёшку. — Поехали. Только когда?

— Да я бы хоть сейчас уехал, но только вот маманю надо успокоить и обработать, а то она что-то очень сильно переживает за всё, что со мной случается.

— Так она же мать, — согласился с Лёшкой Бородин. — Им, матерям, и положено за нас, вахлаков, всю жизнь переживать.

От этих слов Лёшка рассмеялся и со всего размаха, не рассчитав силы, припечатал Бородина к стулу ударом ладони по плечу.

— Точно говоришь, братан, — одобрительно рыкнул Лёшка. — Вот сегодня к ней подкачу, и завтра как проснёмся, то и поедем, — и принялся высасывать остатки пива.

Во время их разговора Славка не издал ни единого звука. Он молча сидел и потягивал пиво и только оживился, когда Бородин напомнил ему про футбол. Бородин знал, что Славка ярый болельщик и фанат «Зенита», поэтому он с подковыркой задал вопрос Славке:

— Как там «Зенит», Слава? Ещё не вылетел из высшей лиги?

— Ты чё? — не на шутку возмутился Славка. — Да у «Зенита» знаешь какой потенциал! — И он принялся восхвалять любимую команду с перечислением достоинств каждого игрока.

По его виду Бородин понял, что такой неуместный вопрос до мозга костей обидел Славку и он за свой «Зенит» и нанесённое ему оскорбление готов любому глотку порвать.

Бородину от такой реакции Славки стало и смешно, и вместе с тем страшновато, но, не подав вида, он вновь поддел Славку:

— А чего это он на прошлой неделе продул дома «Спартаку»?

Тут в Славку вселился какой-то бес, и он с жаром стал оправдывать поражение любимой команды, сразу найдя и виновных, и ответственных за поражение.

Лёшка тоже встрял в это восхваление «Зенита», которое могло бы продолжаться до бесконечности, но тогда бы ещё пришлось брать не по одной кружке пива. Но Бородину не хотелось повторения вчерашнего банкета, поэтому, чтобы прервать мечты разбушевавшихся болельщиков, что надо мяч отдать туда, а не тому, он напомнил Лёшке:

— Пойдём, маманю успокоишь, а то она уж больно горестно смотрелась, когда мы уходили, да собраться на завтра надо.

— Точно говоришь, Вован, — тут же согласился Лёшка. — Надо завязывать с этим делом, — он кивнул на стол с пустыми кружками, — да домой идти, а то мы чего-то тут расхлестались.

— А может, ещё по одной возьмём? — неожиданно осмелел Славик. — На посошок дерябнем да пойдём.

— Если хочешь, бери, — пожал плечами Бородин, — мне оно не надо. Хватит на сегодня. И так погулеванили на славу.

— Точно, — поддержал Бородина Лёшка. — На сегодня хватит. Мне ещё перед маманей извиниться надо да с Танькой по-семейному пообщаться, — при этом он похотливо хохотнул.

Славке ничего не оставалось делать, как согласиться с большинством, и они, поблагодарив продавщицу, вышли из пивнушки, услышав вслед:

— Бывайте здоровы, болельщики.

Перед тем как пойти домой, они зашли в гастроном и купили свежий вафельный тортик, а зайдя в квартиру, Лёшка первым делом кинулся к матери, грустно сидевшей перед телевизором. Что уж они там говорили, Бородин не слышал, но по тону разговора понял, что Лёшка, несмотря на все нападки и возмущения тёти Люды и матери, просил у них прощения. Вскоре он его получил и довольный вышел на кухню, где с тортиком его дожидался Бородин.

— Ну как? — с надеждой поинтересовался Бородин.

Довольный Лёшка только хитро прищурился, показал ему правой рукой знак «о’кей» и, подмигнув Бородину, прошептал:

— Все абгемахт, — при этом добавив: — Пошли, а то они и на тебя тоже обижаются.

Бородину пришлось встать, взять тортик и идти к тёткам.

Как говорили у них в училище, пять минут позора, и зачёт в кармане.

По тому же самому сценарию, который только что отыграл Лёшка, он покаялся во всех ведомых и неведомых грехах и тоже был прощён мягкосердечной тётей Валей и подобревшей тётей Людой. А когда они узнали, что парни завтра хотят ехать на дачу сажать картошку, то тётя Валя вообще подобрела.

— Да, сыночка, это хорошо, что ты так решил. Вместо того чтобы тут по пивнушкам шастать, хоть делом займитесь. Ведь с этого поля и нам на всю зиму картошечка пойдёт. Вот и Вовочка поможет тебе, а когда вернётесь, то тогда уже и в Петергоф съездите, и в Павловское. Как бы мне хотелось и самой туда съездить, — мечтательно проговорила она.

— Так поедем, мам. Вернёмся и обязательно поедем, — Лёшка решительно махнул рукой.

— Да куда уж мне, — посетовала тётя Валя. — Ноги ж, будь они неладны, болят и болят, только вот сил и остаётся, чтобы на работу съездить, — она печально вздохнула.

— А ты, Валь, растирочкой, которую я тебе привезла, ножки-то натирай. Так оно и полегчает. Вон я, смотри, прямо-таки и бегаю… — И тётушки переключились на разговоры о здоровье и болячках.

Бородин вышел на балкон, где долго курил, а Лёшка исчез в семейной спальне, откуда через полчаса вышел сияющий и довольный, как кот, только что наевшийся колбасы.

В доме наступил мир и покой, а вечером они долго сидели перед телевизором, пили чай с тортиком, вспоминали прошлые годы, родственников, живых и ушедших, а телевизор работал просто так. Его почти никто и не смотрел, пока программы передач не закончились и его не пришлось выключить.

Бородину постелили в большой комнате на диване, тётки ушли к себе в спальню и о чём-то долго ещё шептались. О чём, Бородин уже не слышал, потому что, сморённый дневными событиями, крепко уснул.

Глава четвёртая
Деревня. Баня

С утра тётя Валя рано ушла на работу, Людмила ускакала в город за покупками, а Бородина, мирно дрыхнущего на диване в большой комнате, только ближе к обеду поднял Лёшка.

— Сэр, нас ждут великие дела, — Лёшка бесцеремонно толкал Бородина в плечо.

По привычке сразу просыпаться и моментально входить в курс происходящих событий Бородин подскочил на диване и стоял перед Лёшкой в ожидании последующих действий.

Такое пробуждение Лёшку даже испугало, отчего он чуть ли не отскочил от Бородина, но, придя в себя от шока, рассмеялся:

— Ну ты и даёшь! Ну ты и бешеный!

— Чего надо-то? — Бородин уже полностью отошёл от сна и внимательно смотрел на смеющегося Лёшку.

— Иди мойся, да в деревню поедем, — Лёшка уже мирно хлопнул Бородина по плечу. — Помнишь же, о чём вчера говорили?

— Конечно, помню. — И, потягиваясь и позёвывая, Бородин поплёлся в ванную комнату.

Умывшись, он вышел в большую комнату, оделся и заглянул на кухню.

Лёшка жарил яичницу, а на плите уже закипала кастрюлька с сардельками.

Татьяна с ребёнком сидела тут же и с выжиданием смотрела на Лёшку.

— Лёш, ну хватит её там жарить, а то пересушишь, как в прошлый раз, — монотонно выговаривала она Лёшке, на что тот, не оборачиваясь в сторону жены, только бурчал:

— Не бои́сь, всё будет абгемахт, — и, сняв сковороду с плиты, принялся раскладывать яичницу по тарелкам.

Татьяна вручила Юрку мужу со словами:

— Давай уже сюда эту сковородку, а чай я налью сама, а то ты опять мне дёготь сделаешь.

Лёшка принял из её рук Юрку, уселся за стол и, посмотрев на рядом сидящего Бородина, рассмеялся:

— Давай-давай, наворачивай, а то мы с тобой сегодня знатного храпака дали. Я совсем не слышал, как маманя ушла.

— И я не слышал, — поделился с ним Бородин, беря вилку со стола. — Во вырубился! — он восхищённо покрутил головой. — Давненько я так не спал.

— Чё, и в санатории так даже не спалось? — Лёшка с любопытством посмотрел на Бородина.

— Не-е, ты чё? Там не до этого было… — но, посмотрев на Татьяну, тут же отмёл мысль, чуть ли не сорвавшуюся с языка. — Там с утра надо было иди на завтрак, а потом на процедуры…

— Понятно! — Лёшка ещё раз хохотнул, понимающе посмотрев на Бородина. — Ясно! Процедуры — это дело ответственное… — и вновь с хитрым видом рассмеялся.

— Чё ты хохочешь попусту? — одёрнула его Татьяна. — Ты посмотри, какой Вова стал ладный да загорелый после санатория, он даже так не выглядел, когда в прошлый раз приезжал, не то, что ты сейчас. Вон посмотри на себя, какой ты бледный…

— А Людмила говорит, что я наглый и рожа у меня красная, — с иронией ответил на слова жены Лёшка, — да перегаром от меня на версту несёт.

— Но сейчас-то не несёт, — возразила ему Татьяна, — а бледный ты точно. Вот сейчас в деревне и загорите.

— Ага, загорим! — усмехнулся Лёшка. — Как камбала загорим. Копать же будем, да от комаров отмахиваться.

— Да, — сочувственно произнесла Татьяна. — Если бы не комары, то и я бы с вами поехала с детьми. А то, помнишь, в прошлый раз как Димку накусали, так он потом себе все ноги разодрал.

— Вот то ж, — Лёшка с пониманием посмотрел на жену. — Так что вы лучше дома сидите да в парке и на площадке погуляйте. А мы, я так думаю, что в воскресенье мы вернёмся, если всё там засадим и вскопаем. Ты уж так мамане и скажи: вернутся они в воскресенье, а если задержимся, то от дяди Васи со станции позвоним и предупредим.

— Хорошо, скажу, — покорно подтвердила Лёшкины слова Татьяна.

Они быстро покончили с завтраком и начали собираться в дорогу.

— А у меня и надеть-то нечего, чтобы в огороде копаться, — посетовал Бородин, глядя, как Лёшка набивает рюкзак различным барахлом.

— Не бои́сь, — пыхтел Лёшка над рюкзаком. — Там у Юрки чего только нет. Вот что оно тебе подойдёт, я не гарантирую. Если велико будет, то подвернём, но уж точно, что мало не будет, в этом я уверен, — и, закинув рюкзак за плечи, повернулся к Татьяне, всё так же безмолвно стоящей за его спиной. — Ну, всё, — Лёшка приобнял жену, — пока. Но мамане обязательно передай всё, что я сказал, — ещё раз напомнил он жене.

— Да уж передам, — послушно кивнула Татьяна. — Она и без моих напоминаний у меня всё сама выспросит, а тут ещё и Людмила ей напомнит, — от этих слов она тяжело вздохнула.

— Ну уж извиняйте, — развёл руками Лёшка. — Такая уж у меня мать, — и, обернувшись к Бородину, бодро махнул тому рукой. — Ну, что! Погнали наши городских?

— Погнали, — подтвердил Бородин, и они вышли из квартиры.

Помня наказы тёти Вали, они зашли в гастроном и купили батон докторской колбасы, сыр, макароны и какие-то крупы, выбираемые Лёшкой. Благо, что в середина дня народу в гастрономе было немного, но за колбасой пришлось отстоять в очереди около получаса.

Оказавшись перед вальяжной продавщицей, которая небрежно, без всяких эмоций на лице взглянула на Лёшку, он по-деловому сделал заказ:

— Мне, пожалуйста, батон докторской и килограмм советского сыра.

На его слова продавщица в недоумении подняла на Лёшку глаза.

— Чего? — небрежно приподняв кончик верхней губы, переспросила она.

— Батон докторской и килограмм советского сыра, — не смущаясь, повторил Лёшка.

— А не много ли тебе, милок, будет? — послышался за Лёшкиной спиной старческий голосок.

На его скрип Лёшка обернулся и удивлённо уставился на невысокую старушку, прячущуюся за его спиной.

— А вам-то чё, мамаша? — посмотрел он на неё сверху вниз.

— Да куда ж тебе столько? Худо не будет от этой колбасы-то? — ехидно вопрошала старушка. — Ты посмотри, сколько людей в очереди стоит, на всех же может не хватить…

— Вам-то, уважаемая, хватит же? — встрял в разговор Бородин.

— Мне-то хватит. А об остальных ты подумал? — не отставала от них старушка.

— А ты подумала, старая, — теряя терпение, начал повышенным голосом Лёшка, — что я на всю бригаду беру? Что мужики пообедать хотят, а их, таких, как я, — Лёшка даже расправил плечи, пытаясь показать свою мощь, — там десять человек?!

— Женщина, женщина, — послышалось откуда-то сзади, — вы чего это там очередь задерживаете? Не видите, что ли, что мужчина на работе и ему всё быстро надо, а мы и так уже тут битых полчаса торчим?

На этот возглас очередь возмущённо загудела, и приструнённая старушка, понурив голову, осталась молча стоять за Лёшкиной спиной.