Бесплатный фрагмент - Собачий глюк

---

---

Унизительно чувствовать себя инкубатором для гриппозного вируса: поддерживать в своем теле нужную ему температуру, служить питательной средой для его бесконтрольного размножения и безропотно терпеть все эти страдания. Да, мое тело как-то боролось с вирусом, но я в этом участия не принимал. Оно само, там, внутри меня, выпускало какие-то гормоны, протеины, проводило мобилизацию нужных клеток и при этом просило меня не мешать ему бороться, то есть лежать на диване, и никуда не рыпаться, и ничего не предпринимать. Что я и делал, чувствуя себя абсолютно бесполезным и никому ненужным, даже собственному телу.

Мои страдания усиливались еще и тем, что я выгнал свою жену. Она изменила мне с моим лучшим, как еще недавно казалось, другом. Я тупо застукал их в собственной кровати. В первый момент у меня еще была надежда, что они оба, голые, падут к моим ногам и скажут: «Прости нас! Мы любим друг друга и не можем жить друг без друга!» Но на мой вопрос «И на фига вам это надо?» они ответили, что от скуки, так, дескать, вышло, не обращай внимания, мол, дело житейское. Ну а что? Моя жена хорошо трахается, у нее большие сиськи, круглая задница. А у моего друга есть член, вот оно и сошлось.

Я их без истерик выгнал, поел приготовленный женой ужин, удивляясь собственному спокойствию, лег спать, а на следующий день заболел.

И вот я лежу на диване и страдаю изо всех сил, стараюсь не шевелиться, смотрю в плоское пространство перед собой и думаю, что, может, моя болезнь заслоняет от меня всю эту мороку с женой и лучшим другом, а когда я вернусь в себя, они оба уже будут бывшими? Ко мне подошел пес. Мой пес Собакин — кроткое существо необъятных размеров с мохнатой шерстью, свисающей от ушей до лап. Я его взял совсем щенком с московской улицы.

Лабиринты московских улиц хранят множество тайн исторического масштаба и просто мелких житейских секретов своих обитателей. К последним относится происхождение Собакина. Трудно сказать, какая порода, точнее, смешение каких пород породило моего пса, — московские улицы надежно хранят эту тайну. Это оказался настоящий кот в мешке. Я взял Собакина, не предполагая, какого размера пес вырастет из лохматого комочка.

Но щенок рос, рос, рос и на моих все шире открывающихся глазах превратился в большущего лохматого пса неопределенного окраса. Его вольно свисающие пряди пестрили всей палитрой от темно-серого до оранжевого с разными оттенками коричневого, медного и пегого. Пес был огромного размера, особенно для московской квартиры, а главное — он гадил в количестве, вполне сравнимом с человеческим, и я, гуляя с ним по московским улицам, должен был собирать и носить с собой его вонючее собачье дерьмо. В остальном это был замечательный пес: меланхоличный, умный, скрытно-нахальный.

Собакин подошел ко мне — его морда была на уровне моих глаз — и ткнулся холодным мокрым носом мне в лицо. Я посмотрел в его коричневые глаза, запрятанные в свисающую шерсть, и сказал:

— Ты мой единственный, настоящий, преданный друг: ты не обманешь, не всадишь нож в спину, не станешь трахать мою жену, умеешь слушать.

Собакин опять понюхал меня влажным кожаным носом и вдруг чихнул мне прямо в лицо. Меня обдало холодными собачьими слюнями и соплями. Я замер от неожиданности, а Собакин спокойно отошел и лег неподалеку, не обращая на меня никакого внимания. «Сволочь, — подумал я, холодея от бессилия. — Сегодня жрать не будешь». В обычной ситуации такая выходка псу даром бы не прошла, но сейчас, когда каждое движение, даже движение глаз и мыслей, вызывало боль, вставать и что-то делать с собакой не представлялось возможным. Более насущным оказался вопрос, что делать с мокрым лицом? По-хорошему, надо бы встать и умыться с мылом, но сама мысль о том, чтобы подняться с дивана, вызывала панику во всех органах и системах моего измученного организма. И я смалодушничал: утерся обоими рукавами толстовки и решил, что умоюсь позже. Потом посмотрел на мирно лежащего пса и сказал:

— Ты сволочь, гад поганый.

Собака не реагировала.

И вот когда я наконец успокоился, расслабился, отключил мысли и начал погружаться в гриппозную лихорадку, раздался звонок в дверь. От досады я даже не выругался. Я не встал, чтобы смыть с лица собачьи сопли, а теперь должен вставать, чтобы открыть дверь человеку, которого я ненавижу?

Я не знал, кто звонит в дверь, и поэтому решил проигнорировать всю ситуацию: мне никто не нужен, а это значит, что я тоже никому не нужен.

И только я начал медленно сливаться с тишиной, опять воцарившейся в квартире, звонок повторился. На этот раз я все-таки выругался: «Отцепись», — но в душе понимал, что человек за дверью вряд ли это сделает. Значит, нужно запасаться терпением. Звонок повторился. Потом еще и еще, паузы между звонками укорачивались. Я твердо держал оборону и даже засунул голову под подушку, чтобы усилить впечатление, что в квартире никого нет.

Рядом завибрировал телефон — это была полномасштабная агрессия. Я взглянул на экран и не удивился: звонила моя мама. Это она за дверью давит на кнопку звонка. Придется отвечать.

— Да, — хрипло сказал я.

— Артем, ты дома? — услышал я в трубке взволнованный голос.

— Мама, скажи, как можно было назвать ребенка Артемом? — ответил я, уклоняясь от поставленного вопроса.

— Ты дома? — повторила мама.

— И да, и нет, — ответил я, изнемогая всем организмом.

— Тогда не валяй дурака, открывай дверь, — приказала мама.

Моя мама в семейной армии — генералиссимус, а отец не дослужился даже до ефрейтора. А я дезертир — с тех пор, как покинул ее утробу и не хочу возвращаться. О том, что бывают другие, невоенизированные формы семейной жизни, мама даже не задумывается.

Собакин заскулил под дверью — предатель, он на ее стороне. Надо открывать ворота и сдаваться на милость победителя. Кряхтя, как старый дед, я встал и пошел к двери. У двери пхнул Собакина ногой в отместку за чих мне в лицо и открыл дверь. И тут же повернулся и пошел обратно на диван.

— Я получила от Светы эсэмэску, что ты ее выгнал, — сказала мама настороженно, а потом добавила осторожно: — Из-за меня.

— А она тебе не написала, что я застал ее трахающейся с Игоряшей? — тихо ответил я, с ужасом осознавая, что сейчас начнутся шумовые эффекты.

— Что? Не может быть! Слава Богу! Мои молитвы дошли до небес! — воскликнула мама.

— Ты молилась о том, чтобы Светка и Игоряша вступили в половой союз против меня?

— Нет, — строго сказала генералиссимус, — я молилась о том, чтобы ты мог выгнать эту дрянь без всякого зазрения совести! Ты ведь не позовешь ее обратно? Мальчик мой, ты переживаешь? Тут, на этом диване!

— Мама, у меня грипп, и твой голос меня сейчас особенно мучает, потому что во мне воспалено все, включая барабанные перепонки.

— Мой бедный мальчик! Я сейчас скажу папе, чтобы он приехал и привез курицу, я сделаю суп. Тебе нужны какие-то лекарства?

— Нет. И супа не надо из убитой курицы. Ты, если можешь, выведи этого лохматого придурка, а то он обоссытся скоро, — вяло попросил я.

— Папа придет, и я его отправлю на прогулку с собакой, пока буду готовить суп.

— Мам, ты бы отцу хоть повысила звание, из рядовых хоть ефрейтора дала бы.

— Обойдется. Лучше иметь сына-придурка, чем мужа-ефрейтора.

— Спасибо.

— На здоровье. Поправляйся, — сурово сказала генералиссимус. — Женился на этой блядине, теперь получай. У меня подруга работает в поликлинике, куда твоя ходила, так она посмотрела ее карту — она замуж выходила уже не девственницей, потеряла девственность в семнадцать лет.

— Это она еще засиделась. Мама, сейчас двадцать первый век. Где найдешь девственницу? И что мне с ней делать? И потом, это я у нее первый и был, когда она еще в школе училась. Так что свою девственность она потеряла у нас в квартире. Ты, кстати, ее не находила, когда убирала? И оставь, не мучай меня звуком своего командного голоса. Кстати, я знал одну девушку с Кавказа, так она до замужества занималась анальным и оральным сексом, а потом вышла замуж целкой.

— Не говори гадости.

— Это реальность.

Мама взяла телефон:

— Гоша, давай бери курицу из холодильника и приезжай к Артему. У него грипп. Зайди по дороге в аптеку и возьми лекарства. Что значит «какие лекарства»? Ты что, вчера родился? От гриппа!

Мое имя царапает мне слух: ар-ар-ар-ар, как удар клювом по голове. Вот собаке я дал хорошее имя — Собакин, легкое, мягкое, хотя собака оказалась неблагодарной сволочью — так чихнуть на меня!

Я на какое-то время забылся и не слышал, как пришел отец с курицей, как мать отправила его гулять с Собакиным и как он вернулся.

Отец — большой, располневший, с мясистым лицом, с большим животом, спокойный и невозмутимый — казалось, всем своим видом просил, чтобы им командовали. Мне он очень напоминал индийского слона: большого, сильного, способного снести все на своем пути, но при этом на нем сидят более слабые существа, хлопают его по ушам и заставляют работать.

— Проснулся? Выпей куриного бульона, — сказала мама, неся мне большую кружку со свежесваренным бульоном.

Мысль о курином бульоне не показалась мне такой уж неприятной. Я даже ощутил внутри какую-то пустоту, отдаленно напоминающую чувство голода.

Мама подошла ко мне с кружкой, я приподнялся и сел на диване. Собака лежала у моих ног, мама слегка пхнула пса ногой, чтобы он подвинулся. Собакин недовольно переместился.

— А что это ты на диване, а не в постели? Там же удобнее болеть, — поинтересовался отец.

— Папа, там моя бывшая жена трахалась с моим бывшим лучшим другом, то ли вчера, то ли позавчера, у меня в голове все смешалось. Я белье не выкинул, поэтому лечь в эту постель я не могу.

— Чего? Ух ты! Да-а, — нечленораздельно высказался отец.

— Так, Гоша, я сейчас сниму белье с постели, а ты иди во двор и выкинь все в мусорный бак, даже стирать его не надо. Хотя лучше иди и сам сними его и выкинь, а я пока помою посуду.

Отец молча ушел в спальню. Я пригубил душистый горячий бульон. Он притушил пожар в горле и плавно опустился внутрь, смазал мои заржавевшие внутренности и улучшил их взаимодействие. Тепло бульона, разливаясь по телу, рождало волну примитивных положительных эмоций.

— Мама, юноши должны жениться на мамах. Всегда будешь одет, обут, накормлен, ухожен, а если загуляешь с кем-нибудь, то мама всегда простит. Вот!

— Ты мой дорогой мальчик! Не переживай, мы найдем тебе хорошую, порядочную девушку.

— Стоять! — сказал я из последних сил. — Если ты хоть раз — слышишь? — хоть раз попробуешь это сделать, я уеду в Америку. Или Африку. Понятно?

— Что тут происходит? — поинтересовался отец, вернувшись с очередного боевого задания.

— Ниче… — и я начал безудержно чихать.

В носу открылось невообразимое щекотание, которое я никак не мог вычихнуть наружу. Шатаясь от чихания, я отправился в ванну промывать нос. Согнувшись над раковиной, я втягивал носом воду и тут же выдувал ее, а родители вдвоем стояли в двери и давали мне советы.

Наконец я вернулся на свой диван, мама быстро застелила кровать чистым бельем, и они с отцом засобирались домой.

— Мы возьмем твоего кобеля, пока ты болеешь. Гоша будет его выгуливать, а ты сможешь отлежаться. А когда выздоровеешь, мы привезем его обратно. Насовсем он нам не нужен.

— Он нам совсем не нужен, — вставил отец.

— Ну что, доигрался? — спросил я пса.

Собакин привстал, потоптался на одном месте, а потом опять сел.

— Я тебя прощаю, — сказал я, сочувствуя псу и пытаясь его морально поддержать.

Родители и Собакин ушли, я остался один.

Прошел еще день или два, и я почувствовал себя лучше. Впереди замаячила нормальная жизнь. И тут мне позвонила мама, она была очень взволнована:

— Артем, он меня укусил!

— Мама, Собакин не умеет кусаться. Он даже шавок, которые на него бросаются на улице, не кусает, — проворчал я, недоумевая.

— Да нет же! Меня папа укусил!

— Мам, вы уже не в том возрасте, чтобы глупостями заниматься. И я уж точно ничего не хочу знать о ваших игрищах! — взмолился я.

— Прекрати сейчас же! Он меня укусил в лифте!

— Вы что, подростки, что ли? В самом деле, остановись!

— Прекрати!

— Это ты прекрати!

— Он решил помочиться в лифте, я дала ему затрещину, а он укусил меня! — выпалила мать.

— Подожди, ты говоришь о Собакине? — с надеждой спросил я.

— Нет, о твоем отце!

— Боже! Кто-то в этой ситуации сошел с ума: ты, или я, или отец. Единственное нормальное существо в семье — это Собакин. И, возможно, моя сестра, хотя она всегда была странная. Что происходит? Мой отец не может писать в лифте.

— А то, что он укусил меня, тебя не удивляет?

— Нет. Я удивляюсь, что он не сделал этого раньше.

— От тебя нет никакой помощи, — упавшим голосом сказала мама.

— У него прививка от бешенства есть? — я попытался направить разговор в практическое русло.

— Что мне делать? — спросила мама совсем женским голосом. Генералиссимус куда-то пропал.

— Я сейчас приеду заберу собаку, а то вдруг отец ее тоже покусает, а у нее прививка от бешенства просрочена. А по дороге попробую подумать о том, что же все-таки происходит.

— Приезжай, сынок.

Я отключился. На телефоне высветилась эсэмэска от Светки: «Мне надо с тобой поговорить!» Я быстро ответил: «Иди в жопу не до тебя».

Я был раздосадован поворотом событий: теперь надо ехать забирать собаку, участвовать во всех этих семейных разговорах, слушать взаимные упреки, а я все-таки еще неважнецки себя чувствую.

Но что делать, пришлось без всякого энтузиазма собираться и ехать к родителям. Поехал на метро — служебную машину вызывать уже поздно, к тому же пробки. Метро быстрее и надежнее, а вот обратно поедем с Собакиным на такси. Все дорогу от своего дома на «Спортивной» до родительской «Калужской» я чихал и перестал только у подъезда.

Только я вошел, Собакин прыгнул на меня передними лапами и стал нетерпеливо подпрыгивать, будто прося: «Поехали, поехали, поехали, поехали!»

Смурной отец сидел на кухне. Я сел напротив. Он исподлобья посмотрел на меня и отвел взгляд.

— Папа, можно даже сказать, отец, ты зачем хотел поссать в лифте? Ты что, не мог потерпеть несколько этажей? — вкрадчиво спросил я.

— Очень писать захотелось, — ответил отец, не глядя на меня.

— А потерпеть ну никак?

— А зачем? — удивился отец.

— Конечно, зачем? А зачем маму укусил? — так же вкрадчиво продолжил я без какой-либо надежды на вразумительный ответ.

— А она меня ударила. Что, лучше было ее тоже ударить? — удивился отец.

Простота его ответов меня разоружила. Я понял, что это не деменция. Действительно, когда очень хочется писать, зачем терпеть? и лучше уж укусить человека, чем долбануть от души и что-нибудь ему сломать или вызвать сотрясение мозга. Все логично. Только было в этой логике что-то настораживающее, и прежде всего сам отец. Смирный, тихий слон вдруг выходит за флажки и обретает необычную для него свободу. Тут что-то не так.

— Мама, дорогой генералиссимус, а ты что скажешь? Что ты за меня прячешься? Что ты, дорогая, об этом думаешь? Какое твое мнение? Или после того, как бить его стало опасно, ты боишься что-то сказать? — обратился я к молча стоящей у стене матери.

— А что она? У нее на старости лет бешенство матки открылось! — вдруг выпалил отец.

— Так, все, я пошел, — я встал из-за стола. — Давайте на этом остановимся. Кобель, иди сюда! Нам пора. Разбирайтесь тут сами, только не убейте друг друга.

— Гоша, ну что ты такое говоришь? — неожиданно мягким голосом сказала мама.

— Так, все молчат, пока я не ушел, — приказал я и пошел в прихожую.

Я вышел на улицу, не вызвав такси: дольше оставаться с родителями было опасно. Я позвонил в такси:

— Нужна машина от «Калужской» до «Спортивной», два пассажира, один из них большая собака, но мирная.

— А другой? — спросили меня в телефоне.

— Другой? Другой тоже собака, но раздраженная.

Я посмотрел на пса, он сидел у моих ног и смотрел на меня влюбленными глазами.

— И кто из нас кто? — спросил я его.

Следующий день я решил сделать присутственным днем, то есть пойти на работу. Время поджимало — надо было запускать новый продукт. Я неофициально считаюсь главным вирусологом страны — человеком, который разрабатывает защиту от компьютерных глюков и сам создает такие глюки. Этим занимается моя контора, в которой все — молодые, сексуально активные, жадные до денег и приключений.

Схема бизнеса очень проста: сначала мы пишем вирус, который может погасить много компьютерных экранов, а потом создаем от него защиту. Это стадия разработки. Потом начинается маркетинг с распространением и продажей защиты от злобного вируса. Битые и бывалые покупают защиту сразу. Молодые и глупые отмахиваются. А потом мы выпускаем вирус на волю. Те, кто купил защиту, чувствуют себя великолепно, а у остальных гаснут экраны, и они идут к нам за помощью. А это уже дороже.

Иногда пишем вирусы на спецзаказ, без защиты, но это история отдельная, очень личная, а поэтому для заказчиков недешевая. От нас при этом требуется умение не только писать вирусы, но и молчать, а это и дороже, чем вся работа, и опасней.

Водитель прислал эсэмэску, что он у подъезда, и я вышел на улицу. Чувствовал я себя все еще хреново, но уже на пути к выздоровлению. На мне пиджак, джинсы, дорогие туфли — эдакий молодой компьютерный интеллектуал, у которого своя компания и который разъезжает на роллс-ройсе с водителем. Автомобили меня особенно не интересуют, я мог бы ездить и на обычном мерсе, но правление решило, что я есть лицо конторы, поэтому должен разъезжать на чем-то престижном, олицетворяя собою успех и монетарное благополучие. Я отказываться не стал — чего не сделаешь ради своей компании. Не знаю, помогло ли это компании, но то, что это помогло моему члену, — однозначно. Оказалось, что подавляющее большинство (я не говорю «все», чтобы не прослыть мизогинистом, и оставляю для себя возможность сохранить приличное выражение лица в непростой ситуации) представительниц женского пола не в состоянии отказать мужику на роллс-ройсе. Вся сложность эмоциональных отношений между мужчиной и женщиной, в сильно упрощенном виде, сводится к очень простой формуле:

— Девушка, вы когда-нибудь трахались в роллс-ройсе?

— Нет.

— А попробовать хотите?

— Да.

Однажды я подумал: а что, если попадется та, которая на первый вопрос ответит да? Чисто гипотетически. Тогда я спрошу: «А еще хотите?» Что она скажет на это? Скорее всего, тоже да. Больше вероятности получить отказ от целомудренной девочки-колокольчика — я о таких читал в книжках, которые уже перестал читать.

Я сел в авто, и мы тронулись.

— Как дела, Петр? Что нового? — обратился я к водителю, мужику средних лет, который за годы работы стал мне как член семьи и знает обо мне больше, чем непосредственные члены моей семьи, и это позволяет предполагать, что он работает на кого-то еще, — уж слишком много разной информации через него проходит, а информация — это деньги.

— Да ничего особенного. Все по-старому. И слава Богу, — философски отозвался Петр.

Я чихнул в знак согласия.

— А вы, я слышал, приболели? — поинтересовался водитель.

— Да. Но так, ничего особенного, обычная простуда. Уже поправился.

— От простуды водка с перцем или медом помогает. Хотя вы же не пьете, — с досадой отозвался Петр.

— Я больше бульоном из мертвой курицы, — как бы извиняясь, ответил я.

Так каждый раз: когда разговор заходит о том, что я не пью, в моем голосе против воли появляются извиняющиеся нотки. Тяжело быть непьющим человеком. Особенно в России.

Мы медленно толкались в московском трафике. Казалось, что жизнь на улице замерла. Все личные автомобили, когда они не двигаются или медленно ползут, напоминают гробы, в которых заключено тело владельца, и чем медленнее двигаются машины, тем больше они напоминают гробы. А все гробы с точки зрения покойника, который находится внутри, одинаковы, и заграничный гроб «Роллс-Ройс» немногим лучше отечественного гроба «Жигули». Конечно, роллс-ройс комфортнее, но, опять же, зачем комфорт человеку, которого везут на кладбище?

Я тайно еще с детства влюблен в московское метро. Это моя первая любовь. Там, под землей, — жизнь, там ритм, там великое смешение спешащих людей. Лица и глаза в таком изобилии и в таком быстром движении, какого не увидишь нигде больше. И все лица видишь только однажды. Они сродни секундам, их настолько много, что отличить одно от другого просто невозможно, они идут нескончаемым потоком, образуя особую визуальную ткань времени.

У всех этих людей совсем разные судьбы, но вот на несколько минут судьба сводит их в одном вагоне, объединяет в одном пронзительном движении, а потом вновь разводит по пересадочным тоннелям и линиям разного цвета. Мерцающая ткань времени скользит перед глазами, не повторяясь ни в одной черте своей бесформенности, сколько бы ты ни ездил в этих тоннелях.

Люди, несущиеся по подземным станциям и переходам, стремятся вырваться из подземелья наверх, на воздух, к свету, обзавестись своим роллс-ройсом, или мерсом, или BMW, или чем угодно, и стоять вот так в пробке, и думать о том, что стоящий автомобиль напоминает гроб.

— Петр, мы скоро приедем? — задал я глупый вопрос. Потом поправился, оправдываясь: — Может, там, впереди, все рассосалось? У тебя нет сводки?

— Сейчас кольцо пройдем, и станет легче. А может, и нет.

— Спасибо, успокоил.

Мы опять замолчали.

Когда мы, наконец, подъехали к зданию конторы, я чувствовал себя старше, чем утром, и почему-то хотелось ругаться. Появилось ощущение, что болезнь вернулась ко мне.

Я вошел в кабинет, за мной зашла моя Ларочка, секретарша необыкновенной красоты.

— Как вы себя чувствуете, Артем Георгиевич? — поинтересовалась Лара.

— Спасибо, херово, — отозвался я и чихнул.

— Может, нужно полечиться? У вас еще пятнадцать минут до совещания, — предложила Лара.

Я поначалу не мог понять, зачем ей это нужно, что за похотливость такая, но потом понял: когда она трахает меня в моем же кабинете, этим она как бы трахает всю компанию, от подвала до пятого этажа, всех моих замов, всех начальников отделов и завкадрами и уж тем более всю офисную мелочь. Через факт полового акта со мной в моем офисе она становится секретаршей от слова «секрет», она становится созидательницей и хранительницей настоящего секрета.

А я человек слабовольный, не могу отказать красивой женщине, поэтому часто иду у нее на поводу прямо на столе. Но сейчас я был не в лучшей форме: грипп не отставал, хотелось горячего чаю и в постель, и не двигаться. Езда в машине сквозь пробки совсем меня расстроила.

— Нет, Ларочка, милая, не могу. Знобит, плохо мне. Надо побыстрей закончить совещание и обратно домой, у койку.

— Сделать горячего чаю с лимоном и вареньем? — сочувственно предложила Лара.

— Это будет приравниваться к оргазму, — согласился я.

— Но не для меня, — усмехнулась Лара.

— Не будь эгоисткой. Лучше расскажи, что нового в конторе. Какие слухи?

— Да ничего нового. Скукотища. Все как обычно, контора пишет, — разочарованно ответила секретарша Лара.

— Это хорошо. Катаклизмы нам не нужны, — заверил я ее.

— А правда, Артем Георгиевич, что вы жену выгнали? — вдруг спросила Лара.

— Та-ак. Это кого касается? Говори быстро, откуда знаешь, кто тебе это сказал и что знаешь?

— Лучшая подруга вашей жены работает у нас. Она ей все по секрету рассказала. Ну, вот весь офис и знает, — быстро ответила Лара.

— Ну, знают и пусть знают. Если честно, мне по барабану. Меня грипп больше мучает, чем катавасия с женой и Игоряшей. Одно не могу понять: на хрена им это нужно было? Неужели у моей жены такой недотрах, что она на Игоряшу бросилась? А Игоряша, друг моего детства, неужели так ненавидит меня, что полез на мою жену? Я было понадеялся, что у них любовь, с которой они ничего не могут поделать…

— Любовь с кем? С Игоряшей? — перебила Лара. — Вы шутите?

— Что, любви с ним быть не может, а секс — может? Любовь все-таки зла — полюбишь и козла. Вот я и говорю, что не понимаю, зачем им это было нужно, хотя вообще-то малоинтересно. Шекспировская комедия. Много шума из ничего.

— Для того, чтобы избежать подобной ситуации, — нравоучительно заметила Лара, — жена должна быть лучшим другом.

— Где ее, такую, взять? Все сказки заканчиваются словами: «А дальше они жили долго и счастливо и умерли в один день» — и нет никаких ни сказок, ни романов о счастливой жизни после свадьбы. Почему? Почему счастливая жизнь не годится для беллетристики? Потому, что где-то в процессе Василиса Прекрасная даст Кощею Бессмертному? А Варвара Краса — длинная коса начнет потихоньку бегать к Соловью-разбойнику под дуб, а Иванушка-дурачок вырастет в Ивана-дурака и запьет? Ну в этом нет ничего интересного, все это люди и так знают по собственному опыту. Скажи мне лучше, мудрая секретная Лара, — кстати, чай отличный, просто оргазм в высшей своей форме — что мне делать с Игоряшей? Выгнать его с работы? Вроде мелочно. Оставить?

— У Игоряши уже начались проблемы.

— Что ты имеешь в виду?

— У него есть телка в отделе качества. Она говорит, что у него больше не стоит. Она и так и сяк к нему, и никак.

— Это что, его совесть мучает?

— Может, совесть, а может, от страха. Испугался сильно, что вы его сильно прибьете, как-никак черный пояс по тхэквондо, а он по натуре трус. Сильный эмоциональный стресс — и привет!

— Я думаю, пусть остается, работает. Если решит сам уйти, то скатертью дорога, — решил я.

— Это очень мудро, — одобрила Лара. — Вам пора на совещание. Все, наверное, уже собрались.

Совещание прошло. А потом прошло около месяца после совещания, время ускорялось, обретая в своем течении то ли скорость свободного падения, то ли центробежную силу, но это ускорение вызывало в душе невнятное беспокойство. Это было просто ощущение, нигде не висел плакат «Граждане, сейчас придет уздец!», но этот самый уздец конденсировался прямо из воздуха и, как дорожная пыль, оседал на машинах, ботинках, в мозгу, он был в движении машин и самолетов, в потоке людей на улицах города, в оптимистичных сводках с биржевых торгов. Образованные люди называют это интуицией, менее образованные — очком, или просто очковательством.

В течение этого месяца все чаще стали появляться странные, подчас смешные или глупые новости, над которыми можно было бы посмеяться и забыть, если бы не их нарастающая частота и все более вопиющая курьезность.

Вот пожилой дедушка, заслуженный учитель и прочее и прочее у всех на глазах пописал на станции метро. Вот молоденькая пара занялась сексом в вагоне метро, а тут женщина среднего возраста пришла в магазин в роскошном пальто, а когда стала расплачиваться, то расстегнула его, и под пальто ничего не оказалось — только голое тело. В школах, в старших классах, участились случаи мастурбации на уроках, как среди учеников, так и среди учителей. Я вспомнил своего писающего в лифте папашу, который покусал мою родительницу. Все это вызывало тревогу. Я не мог понять, что происходит, но что-то точно происходило. А может, я просто сходил с ума.

По городу поползли слухи: что кто-то хочет дестабилизировать ситуацию в стране, скорее всего, западные спецслужбы, и что это волна гражданского неповиновения. Вдруг пошли слухи, что в Государственной думе на заседании были замечены случаи активной мастурбации, причем среди депутатов от всех партий. Спикер Госдумы выступил с туманным заявлением, в котором резко опроверг нелепые сплетни, не указывая, что конкретно он имеет в виду. Потом в интернете появилось видео, на котором несколько мужчин и одна женщина-депутат мастурбируют во время обсуждения проекта закона. Ситуацию спасли только новые видео, на которых то же самое происходило в правительствах и парламентах ближнего зарубежья, а также в Западной Европе и в США. Причем массовая мастурбация в конгрессе и сенате, демонстрируемая во всех средствах массовой информации, вызвала панику. И от испуга рухнула святая святых цивилизованного мира — биржевой рынок.

Новости полились, как из прорвавшей канализационной трубы, — то кто-то не там пописал, то кто-то сел срать прямо под деревом на улице, кто-то прилюдно мастурбирует, а кто-то занимается сексом в публичном месте, причем все нарушители демонстрируют агрессивное поведение. Стали поговаривать о том, что скоро введут чрезвычайное положение, а может, даже выведут на улицы войска для поддержания порядка.

Мне позвонила перепуганная Лара и сказала, что в офисе все перетрахались друг с другом без особого разбора и загадили лифт. Я строго приказал Ларе гнать всех по домам, чтобы они работали или не работали из дома. А она чтоб приехала ко мне домой для более детального отчета о происходящем. На эсэмэску от жены, которая очень хотела срочно поговорить со мной, я ответил коротко: «Сгинь, не до тебя».

И вот среди всей этой суматохи раздался телефонный звонок, точнее, шипение змеи — это означало, что звонит моя старшая сестра, Ксения. А у нее на мой звонок установлен собачий лай. Ксения старше меня на четыре года, два месяца и четыре дня. Если я вобрал черты обоих родителей, то сестра — увеличенная копия нашей мамы, поэтому общаться они не могут — это опасно. Я могу общаться с Ксюхой, но недолго, впрочем, как и с мамой. Ксения посвятила жизнь науке и очень рано стала доктором наук, академиком и в итоге возглавила Институт вирусологии и стала ведущим специалистом по разного рода заразе. Ирония судьбы в том, что мы оба специалисты по вирусам, но на этом наша схожесть заканчивается.

— Приветствую тебя, дорогая сестрица, — сразу сказал я в телефон, не дожидаясь признаков жизни на другом конце.

— Кончай трепаться, придурок, — услышал я ответ, который кому-то мог показаться грубым.

— Чего звонишь, девственница?

— Срочно ко мне в институт, — действительно грубо сказала сестра.

— Да, сейчас. Только шнурки на ботинках поглажу, а то неудобно как-то ехать к академику с ненаглаженными шнурками, — не сдавался я, ощущая физическое удовольствие от приближения момента, когда сестра взорвется и начнет орать. Такая вот месть за мое бесправное детство.

В телефоне образовалась физическая тишина, какая обычно сопровождает шаровую молнию. Я, затаив дыхание, ждал, когда же она разрядится мне прямо в ухо. Но тишина затянулась, и вдруг сестра произнесла голосом человека, который прямо в этот момент поднимает штангу весом в сто пятьдесят килограммов:

— Артем Георгиевич, срочно приезжайте ко мне. Дело государственной важности.

Такого я не слышал никогда! Сестра первый раз в жизни назвала меня по имени-отчеству и почему-то на вы. Это моя-то сестра, которая с самого детства не называла меня иначе, как придурок, урод, козел, кобель, недоумок, мудозвон и кабыздох. Я отвечал ей приблизительно в том же ключе: целка престарелая (начиная с восемнадцати лет), уродина (да, плагиат), просто сука, мужик без яиц и еще много всего. А тут Артем Георгиевич, да еще на вы. Да еще дело государственной важности. С одной стороны, какое у нее может быть дело государственной важности? Но с другой стороны, время такое, что может быть все что угодно.

— У тебя что, в институте все компьютеры сели? — примирительно спросил я. — Это будет непросто починить, у меня весь офис перетрахался и обоссался.

— Нет, — коротко ответила сестра-мать, — приезжай срочно.

— Хорошо, — по-отцовски кротко ответил я. А про себя подумал: «Ну где же Ларка, хорошо бы отдрючить ее до отъезда к сестре, а то на душе как-то совсем неспокойно».

Раздался звонок в домофон.

— Входи.

В вестибюле сестринского института меня поджидал охранник, чтобы незамедлительно проводить в кабинет директора, то есть все той же моей сестры. Охранник меня насторожил, это был не типичный трутень бюджетной организации с подпитым лицом, одетый в мешковатую форму невзрачного цвета, — он был подтянут, чисто выбрит, на щеках и на всей голове ни жиринки, из волос на голове — только брови, взгляд сосредоточенный. Такой взгляд часто встречаешь на татами перед спаррингом.

— Артем Георгиевич, прошу, следуйте за мной, — и пошел вперед, ни разу не обернувшись. Он прошел мимо секретарши сестры, только кивнул ей, та нажала на селектор и сообщила, что я прибыл. Почти не замедляя шага, охранник подошел к двери, открыл ее и пропустил меня вперед.

Я вошел в кабинет. Здесь я еще не был, но ничего в увиденном меня не удивило — это все же моя сестра. Никого ведь не удивляет панцирь у черепахи, удивит отсутствие панциря. Так и сестринский кабинет: казарма и есть казарма. За большим письменным столом с аккуратными стопками бумаг и большим монитором сидела Ксения.

— Ксения Георгиевна, я буду в приемной, — сказал охранник и вышел, тихо закрыв за собой дверь. Мы с сестрой остались вдвоем.

— Проходи, садись, — по-деловому сказала она вместо приветствия.

— Ну, во-первых, здравствуй, сестрица, — я улыбнулся.

— Иди в жопу со своими приветствиями! Уже здоровались, — грубо оборвала меня сестра.

— Я пришел с миром, хоть и временным, а ты нарываешься на грубость. Я сейчас развернусь и уеду. И тогда, если тебе нужно, сама будешь за мной гоняться.

— Никуда ты отсюда уже не уедешь. Видел мужика в моей приемной?

— Меня мужиком пугаешь? Так мы можем вместе с ним уйти. Я ему помогу, а он мне еще и выход покажет.

— Он тебя, дурака, застрелит на хрен, если рыпнешься! Понял? И хватит. Давай перейдем к делу.

— Переходи, — ответил я, садясь за посетительский стол перед столом директрисы. Уверен, она проводит экзекуции для своих подчиненных именно на этом месте — такой своего рода местный эшафот, лобное место в институте моей сестры — царевны самодурши.

— Ты не мог не заметить, что в мире происходит что-то несуразное и совершенно неестественное.

— Нет, не заметил ничего неестественного, — ответил я.

— Как не заметил? — вспылила сестра. — То, что люди публично делают вещи, которые считаются неприличными, это, по-твоему, естественно?

— А, ты об этом! Так они делают самые естественные вещи. Диоген все это делал на рыночной площади и стал знаменитым. А то, что депутаты в Госдуме, или сенаторы в других странах, или журналисты повсюду занимаются публичной мастурбацией, меня ничуть не удивляет. Они перешли к наглядной демонстрации того, чем они на самом деле занимаются. И так веселее.

— А обычные люди? Твой отец не Диоген и не депутат. Какого хрена он стал себя так вести?

— Не знаю. Сын за отца не ответчик.

— Ты можешь придуриваться сколько хочешь, но сейчас ты перестанешь это делать, — зловеще произнесла сестра.

— Ну, на самом деле мне не до придуриваний. У меня в офисе все перетрахались безразборно. Меня это совершенно не касается, это их личное дело, лишь бы работу делали, но они ведь обоссали лифт. Я пока всех разогнал, вызвал клининговую компанию, но что делать дальше, не знаю. Если их просто вернуть в офис, все может повториться. Прям не знаю, что делать. Может, выгнать кого-нибудь для острастки?

— Не поможет, — уверенно сказала сестра. — Какое у тебя объяснение происходящему?

— Да никакого! Сумасшествие какое-то, массовый психоз или СМИ раздувают эти истории, а они на самом деле не соответствуют реальности. С другой стороны, мой офис — дело реальное. Так что мой ответ тебе: не знаю.

— Не надейся, все очень реально. На человечество обрушилась неизвестная эпидемия, которая… Эта эпидемия вызвана странным вирусом. Вирус очень контагиозный, он сродни вирусу гриппа, но имеет серьезные отличия. И, что интересно, эпидемия началась в Москве.

— По правде сказать, в Москве и до этого в лифтах и подъездах ссали, — вяло заметил я.

— Правда, но это вряд ли было из-за вируса. Люди, которые заражаются, сначала переносят что-то вроде гриппа, а потом у них по нарастающей появляются признаки хронической болезни в виде гиперсексуальности, особенно у молодежи: потеря чувства стыда, люди ведут себя так, будто у них нет тормозов, будто они не знают о правилах приличия, иногда проявляют агрессивность. Но главное — полная потеря чувства стыда.

— Да, люди всегда какали, пукали, ссали, трахались, носили сиськи, жопы, члены, но как-то не выставляли это уж совсем напоказ. А сейчас что-то меняется, — согласился я.

— Самое интересное впереди. Мы выделили вирус. Он состоит из вируса гриппа, но еще в нем есть собачья ДНК и, — сестра сделала многозначительную паузу, — какое-то бессмысленное сочетание нуклеотидов.

— Что, совсем новый вирус? — удивился я. — А откуда же он взялся? Кто его написал?

— А вот об этом я как раз хочу тебя спросить, — сказала сестра-академик, пристально глядя мне в глаза.

— Почему меня? Я собачьими вирусами не занимаюсь, — я совсем растерялся.

Сестра проигнорировала мое недоумение.

— Мы проанализировали распространение вируса. Мы знали, что он начался в Москве, и сделали регрессионный анализ распространения. И этот анализ привел нас к твоему дому. У тебя в доме только один подъезд.

— И что? При чем здесь я? — спросил я, чувствуя, как холодеет моя печень, затем почки, а потом и глаза.

— При том. В твоем доме только две собаки: твой кобель и маленькая сучка одной из жительниц, которая никогда ничем не болеет и не болела. А у тебя был грипп, по времени как раз совпавший с зарождением вируса. И в то время, когда ты болел, вирус мутировал. На тебе. Господи, ну почему из всех людей, живущих на земле, в этой стране, в этом городе, мой родной брат оказался самым вредоносным? — закончила сестра, давая мне понять, какая я все-таки сволочь.

— Подожди, что ты мутишь! Ну при чем здесь моя собака, при чем здесь, что я болел? Бред какой-то. Давай возьмем ДНК моего пса на анализ.

— Уже взяли. Полное совпадение!

— Когда? — удивился я.

— Это забота того самого мужчины, который сидит сейчас в приемной и терпеливо ждет, когда мы закончим разговор. И по результатам нашего разговора он решит: едешь ты к себе домой или он везет тебя в Лефортово, чтобы вернуть тебе память, — вкрадчиво сказала сестра.

— За что в Лефортово? Вы что, охренели совсем, что ли? Полный беспредел! — возмутился я, в душе осознавая, что дела выходят из-под контроля, и чем все может кончиться, совершенно не ясно.

— Давай говори, как ты смешал свою ДНК с собачьей? — строго спросила сестра.

Тут даже страх Лефортово не мог меня удержать:

— Ты совсем охренела! — закричал я. На звук моего голоса в кабинет вошел вышеупомянутый офицер из приемной. — Ты хочешь сказать, что я трахал свою собаку? Ты что? Даже наша мать не пришла бы с таким подозрением!

— По обмену ДНК больше похоже, что твой пес трахнул тебя, — ехидно заметила Ксения.

Я посмотрел на офицера:

— Везите меня в Лефортово.

— Не надо горячиться. Сейчас, конечно, нравы распущенные, но мы и в мыслях не можем допустить, что вы вступили в интимные отношения со своей собакой, — спокойным голосом сказал офицер. — Но передача ДНК состоялась.

Он сделал паузу.

— Постарайтесь вспомнить, что могло произойти в вашем доме. Может, он обоссался, потому что вы болели и не вывели его вовремя, или обосрался, а вы стали за ним убирать? Понимаете, о чем я говорю? Это очень важно.

— Я болел, все было как в тумане, плюс еще семейные обстоятельства неожиданные, — растягивая слова, начал я.

— Это какие у тебя семейные обстоятельства? — переспросила сестра.

— Артему Георгиевичу изменила жена с другом детства, — по-деловому сказал офицер. — Вы не волнуйтесь, Артем Георгиевич, постарайтесь вспомнить дни, когда вы болели. От вас, скорее всего, заразился ваш отец, значит, что-то произошло до его прихода.

— А, Светка тебе рога наставила! И правильно сделала. Терпеть такого кретина, как ты, — не удержалась сестра.

— Ксения Георгиевна, не надо сейчас затевать семейные разборки, — спокойно сказал офицер. — Итак, Артем Георгиевич, постарайтесь вспомнить тот день, когда пришли ваши родители. Что вы делали?

Я стал напрягать мышцы головы. Каким-то непонятным образом мышцы на черепе связаны с мозгом и центрами памяти. Стоит напрячь мышцы под кожей головы, а еще лучше — обхватить голову пальцами, как начинается движение внутри черепа. Я так и сделал.

— Что я делал? — переспросил я сам себя и ответил: — Я лежал на диване и молча исходил говном из-за этой простуды.

— А что делала ваша собака, где она была: рядом с вами на диване, рядом на полу? — подсказывал офицер.

И вдруг меня осенило: вспомнил!

Сестра и офицер с надеждой посмотрели на меня.

— Как я уже сказал, я лежал на диване, и мне было совсем хреново. Пес подошел, понюхал меня, его голова была на уровне моей, а потом вдруг чихнул мне прямо в лицо, — от признания мне стало легче на душе.

— А дальше, зная своего брата, могу сказать, что он, будучи свиньей от рождения, даже не пошел и не умылся, — сказала сестра, полная торжествующего сарказма.

Я промолчал.

— Ну вот видите, — сказал офицер, обращаясь неизвестно к кому, — кусочки складываются вместе. Картинка проявляется. И не нужно никакого Лефортово.

«Ну просто гуманист», — подумал я про себя.

— Да, складываются, — согласилась сестра. — Но теперь надо понять, что это за сочетание нуклеотидов, которое мы не можем расшифровать. Оно же совершенно бессмысленное с точки зрения биологии. И, что интересно, вирус не производит собачьи протеины у самих собак, не производит их в лабораторных условиях у крыс и мышей, даже у обезьян не производит — только у людей. В человеческом организме его что-то стимулирует, и он активируется, то есть начинает производить белки, которые заставляют человека вести себя странно, я бы сказала, по-собачьи. И я думаю, что отгадка — в этих нуклеотидах! — заключила сестра-вирусолог.

— Тут, Ксения Георгиевна, я вам помочь не могу, но если надо привлечь какие-то ресурсы, дайте знать. К сожалению, времени у нас нет, — сдержанно заметил офицер.

— Если хотите, — начал я осторожно, — я могу прогнать ваши сочетания через компьютер и попробовать выявить в них хоть какую-то закономерность. Не думаю, что это будет суперсложно, если только кто-то специально не зашифровал там что-то, как это делают разведчики, — я многозначительно посмотрел на офицера.

— Разведка там ничего не шифровала, — уверенно ответил тот.

— Давайте мне флешку с этой последовательностью, я поеду в офис и начну прогон.

Сестра вопросительно посмотрела на офицера, тот согласно кивнул, а потом сказал:

— Я поеду с вами, подвезу вас, ну и составлю компанию, чтобы вам не было скучно.

Я подумал: «А на хера ты мне там сдался?» — но вслух ответил:

— Да, конечно. Как вас зовут? Как мне к вам обращаться?

— А зовите меня Кум, — без всякого промедления ответил офицер и весело подмигнул сестре.

— Кум так Кум, — отозвался я без особого энтузиазма.

— И давай на ты. Дело становится интимным, если не выгорит, то я, ты и твоя сестра будем сидеть в жопе, причем каждый не в своей, а в специально для него предназначенной: я — в Ужопенске, ты, создатель бактериологического оружия, в Поджопенске, а твоя сестра будет заведовать НИИЖОПА. Я понятно объяснил?

— Да, но я не создатель бактериологического оружия, а его жертва. Случайная жертва стечения обстоятельств.

— В этом-то все и дело. Если мы это дело не раскопаем, как раз нужны будут жертвы. А что может быть лучше, чем нерадивый оперативник, компьютерщик с темной биографией и псевдоученая, которая, к тому же, является родственницей этого самого компьютерщика? Поверьте мне, это плохо, — с легкой издевкой, но абсолютно серьезно описал наше будущее Кум.

— Ну, вы, — сестра запнулась, видимо, хотела назвать его по имени, но сказала: — Дорогой куманек, говорите, да не заговаривайтесь! Ситуация серьезная, но рассудок терять не надо и пугать нас тоже не надо.

— А почему это вдруг у меня темная биография? — спросил я, несколько удивленный.

— А это я тебе по дороге расскажу. Поехали спасать наши жопы, а заодно и человечество. А то вон посмотри, что в Америке творится. С этим вашим собачьим вирусом прям кино. Ты смотрел «Собачье сердце»?

— Я не только смотрел, но и читал.

— Не умничай, — строго сказал Кум.

Мы попрощались с сестрой и пошли к выходу. Кум шел по институту, как по своему двору, и привел нас к боковому выходу, который я сам вряд ли нашел бы, даже если бы он мне был нужен.

— Ты на чем приехал? — спросил Кум.

— На метро.

— Что, правда, что ли? — удивился он. — А чего не на роллс-ройсе или своем джипе?

— Неохота в пробках толкаться. Метро надежнее.

— Надежнее, — передразнил Кум. — Извини, отсюда поедем на ненадежном «гелендвагене». Но доедем быстро, я обещаю.

— Поехали, мне все равно. Хоть на «запорожце».

— У моего деда был «за́пор» — чудная машина, но ничего, люди ездили, — усмехнулся Кум.

Мы подошли к запаркованному на тротуаре черному «гелендвагену» и забрались внутрь. Кум резко подъехал к съезду на улицу, забитую машинами. Чуть притормозив, включил мигалки под лобовым стеклом, мигание которых сопровождалось рычанием, и полез в самую гущу. Машины послушно расступались перед ним.

Когда мы выбрались на Кольцо, он вышел на резервную полосу, и мы пошли, подгоняемые собственными звуками и синими проблесками. Я физически чувствовал ненависть, которая, как граната, летела в нашу воющую и сверкающую машину, нахально несущуюся поверх пробки.

— Вы, я вижу, обо мне все знаете. Какие машины у меня, где я работаю. Очень впечатляет, — начал я разговор. — Но вот насчет темной биографии — это вы переборщили.

— Да что машины, что работа, — усмехнулся Кум. — Мы знаем о тебе то, что ты сам о себе не знаешь.

— Это вы ко мне в подсознание можете залезть без моего ведома?

— Ты, друг мой ситцевый, свою секретаршу Лару трахаешь? — душевно спросил Кум.

— Это не секрет. Весь офис это знает, — усмехнулся я.

— Весь офис, конечно, и жена твоя знает. Не секрет.

Часть текста удалена по требованию редакции

— Останови! Останови! А то я сейчас блевану прямо в машине, — прохрипел я, чувствуя, как комок чего-то из желудка подкатился к горлу.

— Ты это прекрати, останавливаться некогда, блюй в окно. Только осторожней.

Кум опустил стекло с моей стороны. Я вылез по пояс в окно, меня за плечи обхватил ветер, замешанный на выхлопных газах, я вдохнул выхлопные газы, зависшие над дорогой, всей грудью и издал небывалый для центра города звериный рык в надежде извергнуть наружу собственный желудок, кишки, а заодно и мозги. Но кроме рыка, ничего не вышло. Я сделал еще несколько глубоких вдохов выхлопными газами, и мое сознание чуть помутилось и стало оседать на дно меня же самого. Тошнота ушла. Я вернул свое туловище внутрь машины.

— Ну, бля ваще! — сказал я, осознавая смехотворность положения. Я представил секретаршу. А что? Может быть! Как же я сразу не засек? А как тут засечешь? Какой я все-таки наивный. Мне стало жаль самого себя. А еще меня начал бесить Кум, который явно наслаждался моим, мягко говоря, замешательством.

— А вы тоже хороши! Вы для чего существуете? Для того, чтобы следить за безопасностью граждан! А вы что? Знали, что я ежечасно и ежедневно подвергаю свою жизнь опасности, и не попытались меня предупредить!

Часть текста удалена по требованию редакции

— Сексуальная активность у меня всегда была высокая, не могу пожаловаться, и совсем не изменилась. Насчет мастурбации — вовсе не тянет, ни в общественном месте, ни в туалете. А насчет помочиться в общественном месте, так один раз пришлось, но это было задолго до этого гребаного вируса. Ехал в машине, попал в пробку, и так захотелось ссать, что либо мочиться в штаны, либо выходить из машины и писать на тротуаре. Я выбрал второе. Обычно у меня для этого есть в машине какая-нибудь емкость, а тут, как назло, ничего. Вышел из машины и среди бела дня под деревце при всем честном народе поссал. Но это было до всего.

— То есть получается, что у тебя вируса особенно и нет.

— Так получается, — согласился я. — Это первая хорошая новость за весь день. А у тебя?

— Ничего. Совсем ничего, — уверенно ответил Кум.

— А что сексуальность? — настойчиво поинтересовался я.

— А что сексуальность? — переспросил Кум.

— Она у тебя есть? — сочувственным тоном спросил я.

— Не борзей! — огрызнулся Кум.

— Ага, вот видишь! — вскрикнул я.

— Что видишь? — растерялся Кум.

— Ты заговорил по-собачьи, — заговорщицки сказал я.

— Ты что мутишь?

— Я не мучу. Ты сказал «оборзел», а это от слова «борзая». Порода собак.

— Иди в жопу, вредитель хренов. Сам эту кашу с собаками заварил и еще смеется. Хотя вообще не до смеха. Ситуация в мире нагнетается.

— Это как нагнетается? Ну, трахаются без разбора, ну мочатся в неположенных местах, жрут, как свиньи! Но ничего особо вредоносного в этом нет. У людей всегда склонность к этому была. Что тут нового?

— Ты, Кулибин, не сечешь ситуацию. Обычным лохам это все до гороха. А вот солдат на посту, ему надо охранять объект, а у него потребность возникла — он пост бросил и побежал ее удовлетворять.

— А че ты, Кум, на простого солдата сразу все свалил? Генерал, может, еще больше будет виноват, — заступился я за неизвестного мне солдата.

— Я генералов не выгораживаю. Они тоже могут много вреда принести. Или ОМОН, им надо разгонять кого-то, а они кто ссать, кто трахаться, а кто жрать. Ситуация может совсем дестабилизироваться, — зловеще сказал Кум.

— А что чекисты, которые всегда на посту с холодной головой? — сдержанно спросил я.

— За нас ты не волнуйся, — угрожающе проговорил Кум.

— Как же мне не волноваться? А если вы тоже слабину дадите и вас ЦРУ начнет вербовать направо и налево? Болезнь есть болезнь. Или у вас вместо члена пламенный мотор? Или это у летчиков пламенный мотор? Уже не помню.

— Если это болезнь, они тоже оступятся, и мы их тоже завербуем, — сквозь зубы сказал Кум, прищурившись на дорогу.

— Так, может, это путь к миру и пониманию? Они завербуют всех наших, а наши завербуют всех ихних, и наступит полный мир, не будет никаких секретов, — предположил я.

— А секретов и так нет. Они все знают о нас, а мы все знаем о них. Дело не в секретах.

— А в чем? — спросил я в недоумении.

— А в том, что это игра в моргалки. Уставились в глаза друг другу, и кто первый моргнет, тот и получит затрещину.

— А зачем? — удивился я такой картине мира.

— А я откуда знаю? — ответил Кум.

— Кум, ты понял, что сейчас сказал?

Кум оторвал глаза от дороги и недобро, но с некоторым недоумением посмотрел на меня.

— Опять умничаешь, вредитель.

— В глаза, в упор смотрят друг другу собаки, и кто первый глаза отведет, тот отступает, а если оба пса пялятся друг на друга, то начинают рычать, а потом драка. Опять, получается, собаки!

— Подъезжаем, — прервал разговор Кум.

Он подъехал к повороту к зданию офиса. Я здесь всегда неизвестно сколько жду, пока можно будет пересечь встречную полосу, но Кум, включив сирену и мигалку, борзо повернул, почти не замедляя хода. Машина, которую Кум бесцеремонно подсек, едва успела затормозить, чуть не въехав в нас с моей стороны.

— Ты что, пидор, глаза разуй! Не видишь, люди едут мир спасать! — почти проорал Кум, завершая поворот.

Мы подъехали к главному входу. Кум остановился прямо у него, даже не думая где-то еще парковаться.

Мы вышли из машины. Я ввел довольно замысловатый код. Вахтера в здании не было — у меня он только на дневное время, а в ночное время камеры и сигнализация — это надежнее, чем держать какого-то алкоголика, который за бутылку все продаст.

— Ну что, страж без страха и упрека, нарушитель дорожных правил, не подвластный собачьему вирусу импотент, пойдем в компьютерную лабораторию. Пистолет не забудь, а то вдруг вирус на нас из компьютера прыгнет, — радостно объявил я, осознавая, что мне предстоит много часов работы, да еще в присутствии этого незваного ангела-неизвестно-от-кого-хранителя.

— Я б тебе сейчас дал в тыкву, но нельзя, ты ж сейчас ею работать будешь, — достаточно мирно сказал Кум.

— А мой черный пояс тебя не остановит? — спросил я, удивляясь, что же дает ему такую самоуверенность.

— Понимаешь, Кулибин, я когда в бой ввязываюсь, то не думаю о всякой фигне, о последствиях там, у кого какой пояс, что мне за это будет. Я иду на разрыв от уха до уха. И инстинкта самосохранения у меня в этот момент нет. Либо я повешу тебя на твоем черном поясе, либо умру. Третьего не дано. Понял? — решительно сказал Кум. А потом мирно добавил: — Ты ведь, глядя на меня, тоже догадываешься, что я в спортзале не на пианино учился играть.

— Вот ведь ситуация какая получается! У кого нет инстинкта самосохранения?

— У кого?

— У некоторых пород собак. Видишь, все опять к собакам сводится. Куда ни повернись, везде нас подстерегает собачья суть. Или ссуть, — философски заметил я.

Мы пошли сразу в лабораторию. Я включил компьютер, ввел пароль, вставил флешку с записью неизвестного отрезка вируса. И пока я это делал, мне в голову пришла идея, как сейчас можно будет неплохо развлечься. Чтоб не заснуть от усталости и скуки. И я тихо подключился к системе, о которой в офисе совсем мало кто знал.

— Есть хочется, — вдруг сказал Кум.

— Ты меня не отвлекай. Мне надо сосредоточиться. Закажи что-нибудь.

— Ты закажи.

— Так ты еще и жлоб, — я оторвался от экрана.

— Я бедный офицер, а ты буржуй, — убежденно ответил Кум. — Вот ты и заказывай.

— Так ты же голодный. И потом, бедные на «гелендвагенах» не ездят.

— Слышишь, вредитель, кончай мелочиться, в самом деле. Закажи пожрать что-нибудь. А я спущусь принесу доставку.

— Еще раз вредителем меня назовешь, будешь, как медведь, сосать лапу. Понял?

— Слушай, Кулибин, ну че ты начал жабу давить, — очень примирительно сказал Кум.

— Пиццу?

— Давай пиццу, — согласился Кум.

Я открыл ап в телефоне и начал вводить заказ. У меня было все отработано: карта введена, отправляешь заказ, все уже оплачено и через двадцать минут доставлено, надо только дать чаевые доставщику.

— Дай мне запустить прогон, не отвлекай меня, — попросил я Кума.

— У тебя здесь в конторе есть что-нибудь выпить? А то еда будет, а хряпнуть для аппетита нечего, — пожаловался Кум.

— Вода под краном. И не похоже, что ты страдаешь отсутствием аппетита. Если ты все обо мне знаешь, то должен знать, что я вообще не пью.

— Я знаю, но, может, для гостей у тебя есть? — не сдавался Кум.

— Для гостей, может, и есть.

— Вот видишь! — обрадовался чекист.

— Видишь что?

— Для гостей же есть.

— Да, для гостей. А какой ты, на хрен, гость! Я что, тебя в гости звал? Ты сам со мной увязался, отвлекаешь меня, не даешь работать, — сказал я, все больше раздражаясь.

— Ну, последняя просьба, и буду нем как рыба. Ты-то занят будешь, а мне что делать?

— А ты иди на хер! Достал меня! — я не выдержал и пошел в кабинет за бутылкой.

В это время пришло сообщение, что заказ уже в пути.

— Вот бутылка, вот стакан. Пицца будет через три минуты. Иди принимай пиццу, дай чаевые, дверь не захлопни, а то будешь на улице сидеть, я тебе открывать не буду.

— Все, ухожу.

И Кум ушел.

Я начал прогон непонятного сочетания четырех букв нуклеотидов через первую программу.

Появился Кум с пиццей.

— А ты че сидишь не работаешь? — поинтересовался он.

— А откуда ты знаешь, что я не работаю? Потому что я лопатой не махаю?

— Сидишь просто. Даже на экран компьютера не смотришь. Че ты такой злобный? Спросить уже нельзя, — досадливо сказал Кум.

— Я думаю.

— Иди съешь пиццы, тогда думать будет легче.

— Пожалуй, съем.

Так называемая компьютерная комната была довольно просторным помещением с несколькими столами и мониторами подальше от входа и большим длинным столом посередине. Здесь проводились самые сложные и не очень гласные разработки и моделирование. В комнате не было телефонов.

Кум расположился за длинным столом с пиццей и бутылкой коньяка. Я решил тоже перекусить, пока загружались нужные программы.

— Объясни мне, что сейчас делаешь? — спросил Кум, наливая коньяк в кружку для кофе.

Он взял кружку, быстро выдохнул в сторону и залпом опрокинул коньяк в глотку. Потом на секунду замер, будто ушел в другой мир, и вернулся к жизни, еще более живой и всем довольный.

— Расскажи мне, что сейчас происходит. Ух, коньяк хороший!

— Чем определяется хорошесть коньяка? — вместо ответа спросил я.

— В хорошем коньяке, настоянном в дубовой бочке, есть удивительный вкус. Когда его выпиваешь, аромат и тепло разносятся по всему телу, — умиленно улыбнулся Кум. И тут же налил себе еще.

— И дуб доходит до мозгов и там оседает, и мозги дубеют, — закончил я в тон собеседнику.

— Ну при чем здесь дуб и мозги, — обиженно сказал Кум, — как я тебе могу объяснить вкус коньяка, если ты его никогда не пробовал?

— А как я тебе объясню, что я делаю, если ты понятия не имеешь, что такое математический анализ?

— Коньяк сродни искусству — хрен выразишь, а математика — наука, — сказал Кум, явно довольный своим определением.

— Предположим, есть текст, написанный на языке суахили, но русскими буквами. Тебе приносят этот текст, и если ты знаешь суахили, то сразу поймешь, о чем речь. Но если ты его не знаешь, то не врубишься, что же там написано. И пойдешь к тому, кто знает, как помочь. И этот человек на компьютере прогонит текст через алгоритмы разных языков и обнаружит, что это суахили. И выдаст тебе текст, написанный на суахили буквами суахили, а не кириллицей-мефодицей.

— А какая мне разница, какими буквами написано, если я все равно не пойму, что там?

— Справедливо. Но ты можешь найти переводчика. У вас в африканском отделе наверняка есть люди, которые знают этот не самый популярный в России язык. Вот ты идешь к ним, и они переводят тебе текст, который звучит так: «Кум, как ты меня затрахал своими разговорами и не даешь мне сосредоточиться».

— Чего это я тебе не даю сосредоточиться? Ты вон пиццу жуешь. При чем здесь я? — возмутился Кум. — Все! Иди в жопу, Кулибин! Давай сосредотачивайся, напрягай головной мозг, смотри только, чтобы от напряжения у тебя геморрой не случился.

Я встал из-за стола и пошел к компьютеру. Как-то все было не совсем понятно. Программы, через которые я прогонял сочетание нуклеотидов, отпадали одна за другой, результатом была какая-то белиберда. Я подумал: может, в этом сочетании и нет никакого смысла? Но вирус же не дурак, чтобы таскать на себе всякую бессмыслицу. Смысл определенно должен быть.

Вирус упрямился, но пришла радость и в мой дом: у Кума зазвонил телефон. Он алекнул. Я уставился в экран своего компьютера, где появился номер звонившего, и по экрану побежал текст.

« — Здравствуй, Сергей Иванович. Как дела? Что слышно с нашим делом?»

— Да пока ничего нового. Работаем. (Ага, кто-то работает, а кто-то коньяк трескает!) Вот тут наш Кулибин-вредитель, сидит колдует на компьютере.

Так тебя Сергей Иваныч зовут, Кум хренов!

Сергей Иваныч — Кум громко сказал в телефон, чтобы я слышал:

— Кулибина-вредителя запирать будем?

«На кой хрен он нам сдался?» — побежала строка в самом низу моего экрана.

— А, хорошо, посмотрю по обстоятельствам, — так же громко ответил Сергей Иванович.

«Ладно, работай, держи нас в курсе дела. Помни, что вся информация уходит на самый верх».

— Не волнуйтесь, Владислав Николаевич, к утру все будет сделано. Дело техники, — опять очень громко сказал Кум и отключился.

— Кум, ты зачем сказал про утро? — спросил я настороженно.

— А затем! Не сделаешь — тебя приказано посадить. И будешь сидеть, пока не сделаешь.

— А у вас там что, есть вычислительный центр?

— У нас там есть все! — заносчиво отозвался Кум.

— Путем, — сказал я, предвкушая удовольствие.

Кум сидел в стороне и мой экран не видел. А я влез в его телефон, сбросил себе его контакты, потом полез в фотографии. Вот это находка!

Итак, потеха начинается! Я напечатал: «Сергей Иванович, вы зачем направили гражданке Белоусовой Нине Владимировне фотографию мужского члена?» Эсэмэска ушла. Я затаился и стать ждать результата. Ждать долго не пришлось. Кум вскочил, как будто его кто-то ткнул иглой в часть тела, на которой он сидел. Он сделал несколько шагов туда-сюда, потом опять опустился на кресло. Долго смотрел на экран телефона, затем позвонил на номер, с которого пришла эсэмэска. Стоит ли говорить, что механический голос телефонной компании сообщил ему, что такого номера не существует. Я напечатал: «Ну, конечно, Сергей Иванович, прям разбежался. Не стесняйся, печатай эсэмэски». И отправил написанное.

Кум лихорадочно дернулся в кресле. И почти тут же пришел ответ: «Пошел на х… мудила. Поймаю убью».

Просматривая контакты, я заметил комментарии у некоторых женских телефонов. Вот какая-то Мила с припиской: хорошо сосет. Я написал: «Милка, приезжай отсоси», и отправил бедной Милке с кумовского номера. Время было уже позднее. Ответ Куму пришел очень быстро: «Ты что, идиот, делаешь? Муж рядом».

«Интересно, что будет дальше?» — подумал я, перебирая контакты Кума.

Кум встал из-за стола, явно в смешанных чувствах и не понимая, что же ему сейчас делать.

Надо чуть усилить ситуацию. Вот некая Ириша с припиской — анал. Отлично. Я отправил Иришке эсэмэску: «Приезжай, Иришка, я тебе в задницу вдую». Ответ Куму пришел достаточно быстро: «Куда приезжать?»

Не затягивая паузы, я отправил Куму: «Сергей Иванович, не нагнетай ситуацию. Я — Джеймс Бонд из ЦРУ и буду тебя вербовать. Предлагаю тебе пожизненные фудстемпы, постоянный вид на жительство и бесплатное место на кладбище, когда помрешь».

«Ты, урод, я тебе ноги из жопы вырву».

Кум стоял, глядя на экран телефона, тяжело дышал и качался из стороны в сторону.

«Зря», — ответил я за Джеймса Бонда.

Вот в контактах Маринка, приписка — хорошо дает. Как-то неопределенно, но надо использовать. Я отправил сообщение: «Приезжай, отдеру». Вместо ответа к Куму вернулся звонок с Маринкиного номера. Кум сразу же ответил.

— Ти урод, ти если мужчина, приезжай, я тебя сам отдиру в жопу. Я твой мама…

Кум в отчаянии заорал в телефон:

— Заткнись, урод, урюк еб…

Я успел отправить эсэмэску: «Вербуйся, пока не поздно, хуже будет».

Тут Кум зарычал, как раненый дракон, со всего маху шарахнул телефон об пол и начал топтать его ногами. Было слышно, как под неистовыми ударами каблуков крошится пластик.

— Эй, Кум, у тебя что, белая горячка началась? — заорал я из-за компьютера.

— Заткнись! — заорал в ответ разъяренный Кум.

— Уйди на хер из комнаты, ты мне мешаешь! — заорал я в ответ.

Кум откуда-то выхватил пистолет, подбежал ко мне и направил его в мою голову, зловеще рыча:

— Заткнись! Застрелю!

Я посмотрел на черное отверстие. «Аргумент», — подумал я.

Кум тяжело дышал. Надо подождать, пока он чуть-чуть успокоится, а то сдуру нажмет на курок, и тогда из черной дырочки вылетит птичка и меня съест. Я молчал, Кум смотрел на меня через мушку наставленного пистолета и очень в данный момент меня ненавидел.

Самое интересное было то, что ненавидел он меня за дело, но сам об этом не догадывался. Я завороженно смотрел на черную дырочку ствола, стараясь не колебать пространство ни словом, ни движением, ни мыслью. И вдруг боковым зрением заметил, что экран компьютера начал быстро заполняться. Я перевел взгляд на экран, по нему валил текст.

— Нашел! — крикнул я.

— Чего нашел? — спросил Кум, опуская пистолет.

— Мент, убирай свою волыну! Расшифровка кода есть! — обрадовался я, не зная точно, чему больше: то ли тому, что нашелся ключ к коду, то ли тому, что Кум убрал пистолет.

— И что там? — достаточно миролюбиво спросил меня человек, который еще секунду назад был на грани совершения убийства.

— Не знаю.

— Так что ты тогда нашел? — разочарованно спросил Кум.

— Еще не знаю что, но в этом есть какой-то смысл. Одна из программ нашла язык, на котором все написано. Сейчас узнаем, что это. Терпение, мой несдержанный друг, терпение. Ты, кстати, помнишь, что Феликс Эдмундович сказал о холодной голове чекиста? Или у тебя правда от коньяка случился приступ белой горячки?

Кум смотрел на меня в упор и играл желваками на квадратных челюстях.

— Ладно, ладно. Давай посмотрим, что это, — сказал я примирительно.

Я уставился в экран.

— Блядью буду, — вырвалось у меня от неожиданности.

— Если надо, то будешь, — сурово сказал Кум. — Ну, что?

— Это мой вирус! Я его сам написал. Можно сказать, родил в муках. Зверь, а не вирус. Компьютерный рак, моя последняя гордость. Как он, на хрен, здесь оказался?

— Я же говорю, что ты вредитель, — отозвался Кум.

— Дай мне все перепроверить, — сказал я возбужденно, — вдруг какая-то ошибка!

— Да нет никакой ошибки. Ты навредил, создал не поймешь что, это в твоем духе, — уверенно заявил Кум.

— Ты уже и в моем духе разобрался, Фрейд хренов, — огрызнулся я.

Проверка показала, что ошибки нет.

Я взял телефон, чтобы позвонить сестре. Там висела эсэмэска от Светки: «Мне очень нужно с тобой поговорить». «Отвали, не до тебя», — ответил я и позвонил сестре.

— Слушаю тебя, — отозвалась Ксюха.

— Пытаешься уснуть или рукоблудием занимаешься?

— Говори, чего звонишь в четыре утра? — сказала сестра, а потом добавила: — Сволочь.

— Что, уже четыре утра?

— Говори.

— Я нашел расшифровку твоих нуклеотидов, — торжественно объявил я.

— И что там?

— У меня нет этому объяснения, это сюр, но это глюк, который я сам написал несколько месяцев назад.

— Компьютерный вирус? — переспросила сестра.

— А какой еще? Я что, могу другие писать?

— Так, через час у меня в кабинете, — скомандовала сестра и повесила трубку.

Я посмотрел на Кума, тот сидел со сдвинутыми бровями.

— Дай мне телефон. Мне надо сообщить начальству о продвижении в деле, — решительно сказал он.

— Хрена тебе лысого, а не телефон, — так же решительно ответил я.

— Мне нужен телефон, я только разочек позвоню, — примирительно сказал Кум.

— Ты — луддит, разрушитель телефонов. Как я могу тебе доверить свой аппарат после того, что ты сделал со своим? Если ты свой не пожалел, то мой и подавно можешь раскрошить. Поэтому нет. А потом ты мент, я не могу тебе доверить свои связи, свои файлы. Кто тебя знает? Иди в мой кабинет и звони оттуда.

— Ох, и зануда ты, — вздохнул Кум, вставая.