Бесплатный фрагмент - Смотрю на тебя из темноты

ПРОЛОГ

Осталось чувство гадливости.

Если бы просто пустой фантик выдали за конфетку… Если бы в красивую бумажку упаковали кусок дерьма… А тут другое. Никак не могла поверить, но логика сделала своё дело, а упавшая пелена тумана обнажила всё, изменив, перевернув, и такой голос на ушко — йоптыть, Наташа, ну ты и овца. Доверчивая и тупая.

Ну, да, именно доверчивая и тупая. На что это было похоже? На гипноз, наверно. Раньше, бывало, идёшь себе по улице, головой круть-верть, мечтаешь, улыбаешься и тут — бац — ай., красавица, давай погадаю… и понеслась… Нет, не давала и не слушала. И тем больше мне непонятно, какого чёрта развесила уши и позволила так вляпаться в дерьмо. В дерьмо спланированное, да мало того, что спланированное, так ещё и разыграно при зрителях, уютно хрумкающих попкорн за стеклом на диванчике, или нет — в гамаке, потягивающих коктейль, лениво ожидающих финала. Бесцельное такое зрелище. Просто потому, что скучно. А я расстаралась, прям вот наизнанку вывернулась. Заглотила наживку и тянула со всей дури, вытаскивая наружу свои потроха. И не я первая, и не я последняя. Но с таким аппетитом хавала дерьмо только я. Остальные были скромнее.

А с чего началось-то всё? С ерунды… Распался очередной брак. Не то чтобы сам вот взял и распался. Нет. Но в какой-то момент поняла — всё, больше не могу. И вот год, целый год, счастливой жизни прошёл. Заскучала. И возьми, да и позвони однокласснику… Ах, нет, нет… не звонила — написала. Отозвался. Да. Встретились. И нафиг он нужен — не знаю. С виду неказист, но было в нём что-то эдакое, притягивающее. Да и в сексе не силён, а вот… У него имелись два огромных жирных плюса, перекрывающих все недостатки — он великолепно играл на гитаре и пел, а ещё — он бесподобно играл на бильярде. Я могла часами слушать и смотреть. Слушать, как поёт, смотреть — как играет. И большего мне не требовалось… То есть других желаний он во мне не пробуждал. Но ему хотелось. А почему бы и нет? Парень он разведённый, с мамой проживал. Далековато, правда, проживал, километрах в пятидесяти от меня. Но имел старенькую «японку». Так что встречались часто.

* * *

Бильярдные шары, как дрессированные, влетали в лузы. «Красавчег!» — промелькнуло в голове, что вызвало тут же неуправляемый смех, ибо голова «красавчега» от бильярдных шаров отличалась только размером, ну, и содержанием, разумеется. Но как он играл! И пел… Маленький, щупленький, лысый. Огромные глаза, когда-то ярко-синего цвета, загнутые длинные чёрные густые ресницы (тоже когда-то). Нищий, с кучей детей и бывших жён, неуверенный ни в себе, ни в дне завтрашнем, имеющий в арсенале разваливающегося «японца» лохматого года выпуска, смирившийся со всей этой байдой, а потому бездействующий, дрейфующий на льдине полудохлый пингвин. Зачем он нужен? Хм…

В бильярдной мягкий свет, уютные диваны и запах кофе. Очень хочется этого кофе. И курить. И чего-нибудь пожевать. Тихим, мягким голоском,

— Андрюш, кушать хочу. Закажи кофе и бутербродиков.

Андрюша чуть кий не выронил. Засуетился, глазки забегали, в поисках куда бы спрятаться. Странно. С чего бы это?

— Слушай, поехали к тебе. Там и покушаем, а? Закрыто здесь всё. Не продают уже.

Лето. Конец июля. Жара в прошлом. Приятное тепло, листики пыльные, цветы на клумбах, неприлично распустившиеся в своей последней красоте, ленивые голуби и пронырливые воробушки. Улицы огромного города выдохнули, пережив час пик, захлопнули двери за последними спешащими трудоголиками, и с полузакрытыми глазами растянулись, расслабились, вздрагивая иногда от редких одиноких шагов — в моём городе наступала ночь. А у меня в холодильнике шаром покати. Выдыхая дым только что прикуренной сигареты, произношу,

— В магазин заедем. Кое-что купить надо.

Остановились возле супермаркета. Андрюша сидит. По всей видимости, со мной идти не собирается. Пришлось пнуть слегка. Вылез из машины недовольный и смущённый. Странный он какой-то нынче.

В магазине время суток не ощущается. Все окна задраены рекламой и стеллажами. Покупатели снуют, продавцы тележки с товаром таскают туда-сюда. И днём, и ночью все покупают еду.

Пошла вдоль полок, привычно кидая коробочки, баночки, пакетики и прочую ерунду. И вдруг, замечаю, что Андрюши рядом нет. Кручу головой — ищу. А он стоит себе и наблюдает. Притащила к кассе полную тележку, разгружаю на ленту. А Андрюша таращится на меня и что-то мычит. Не пойму никак, чего ему надо. И наконец, понимаю — у Андрюши нет денег. И он пытается мне объяснить, что я много набрала ерунды ненужной. Ах, ты ж чудо в перьях. Это он решил, что за всё ему расплачиваться. Я Андрюшу успокоила, как могла,

— Да кто на тебя рассчитывает? Ты мне в качестве ишачка нужен. М? Понял? Бери сумки и неси в машину.

Дома начала быстро варганить ужин. Андрюша пошёл в спальню. Я уже почти и забыла про него — увлеклась стейком из сёмги, салатиком и прочей приятностью. Оголодала в конец. И тут из спальни появляется он. Смущённый. Глазки в пол. И опять чего-то мычит. Вот же неугомонный. А у меня такой аппетит зверский, и запахи на кухне бесподобные, ну, всё почти готово — и тут — бац. До моих ушей сквозь всю кулинарию, витающую в воздухе, продирается,

— Ты меня извини, но тут такая вот история… мне… меня… в общем, нам надо расстаться…

Вот гад. Не мог подождать, пока я поем. На секунду замираю с салатами в руках, а потом… улыбаюсь,

— Садись за стол, милый. Пока не поем — ни гу-гу чтоб мне. Понял! Аппетит не порти.

Свечи. Белая скатерть. Чёрная посуда. Красное вино в моём бокале. Минералка — в Андрюшином. Он поёт. Я курю. Сытая и довольная кошка. Жмурюсь от удовольствия — было вкусно. «Я сам из тех, кто спрятался за двери…". Красиво гад поёт. И что там про расстаться? Молчит. И я молчу. Жду. А Андрюшка допел. Гитару в чехол и собирается уходить. Во даёт. Расстаться — так расстаться, но причину объясни, будь любезен.

И тут его прорвало! О! Лев! Тигр в прыжке! Как он говорил! У меня глаза под конец его монолога стали такими огромными, что мне показалось, ещё чуть-чуть и выпадут на пол. От этой мысли напал дикий и неуместный смех. Хохотала до слёз, до икоты. Такое слышала первый и, надеюсь, последний раз. Андрюша меня бросал. Да. Бросал, потому что я — сильная. Потому что… да уже и неважно почему…

Уехал. На прощание повесив на крючок времени брошенные на ветер слова: «Если позовёшь, я тут же приеду.» Не позову.

Прокрутилась всю ночь. Что за глупость такая? Не спится, чёрт возьми. Какое-то волнение, в голове слова складывались в ровные столбики с рифмой на конце. Боже ты мой… да это ж опять началось… К утру на столе лежала стопка листков, исписанных мелким, абсолютно неразборчивым почерком — стихи.

Глава 1

Эта дурацкая привычка преследовала меня лет с шести. Да и не привычка. Болезнь, хронический недуг, зависимость, врождённый дефект мозга. Он присутствовал всегда. Жил так спокойно внутри, жрал меня понемногу. Привыкла, особо внимания не обращала. Случались обострения, как у любой болезни. И тогда начинался ад. Строчила в самый неподходящий момент, на чём угодно, не соображая, что делаю, о чём говорю. Вопрос «зачем» так же глуп, как и «почему». Последний раз приступы агрессии случились лет десять назад. Непродолжительный период, месяц-два. Прекратилось всё также резко и неожиданно, как и началось. И вот теперь опять. И толчком послужил совершенно не нужный и неважный мужик. Дурость какая-то. Но объяснять и копаться в причинах мне не давали следствия. Строчила, как заводная.

Давно канул в лету Андрюшка. Темы находились сами собой. Бормотала себе под нос рифмованные столбики при прополке грядок, во время уборки, даже во сне. Вскакивала посреди ночи и писала. Идиотизм. Я это понимала как никто другой. Наверно, похоже на алкоголизм. Алкоголики осознают свою пагубную зависимость, но никогда не сознаются. Разница между ними и мной лишь в том, что я не только осознаю, но и говорю. Но что это меняет…

Листочки копились. Круги под глазами темнели. Глаза блестели. Так бы и закончился очередной приступ, но… Случай! Он всегда приходит вовремя. Или не вовремя. Со мной он сыграл злую шутку.

В то время работала коммивояжёром. Довольно тяжкий труд. Интересно, как нашла эту работу. Читала объявления от нечего делать. И вдруг: «Срочно требуется коммивояжёр». Слово необычное заинтересовало. Позвонила. Ответ прозвучал ещё необычнее. Меня начали отговаривать и прям-таки стращать. Рассказывали ужасы данной профессии. А в конце беседы попросили перезвонить завтра и положили трубку.

Позвонила. Назначили встречу. Пришла раньше на пять минут. Подъехал дядька. Села в машину и… час мне рассказывали, расспрашивали, присматривались. Предложили выйти на работу. Согласилась. Через несколько дней пахала с удовольствием, так как зарплата радовала и грела.

Да. Так вот, шеф каким-то чудом раскопал мои стишки, закинутые на один из сайтов давным-давно. И спросил, почему же теперь не пишу ничего. Ну, а я возьми, да и ляпни, мол, пишу, только на листочках. Тут он давай меня нахваливать, искренне так… По приезде домой, занырнула на злополучный сайт, да и слила все свои новые вирши. Лучше бы я этого не делала…

Попутно изредка читала чужое. Мало что нравилось. А под моими выплесками стали появляться приторные высказывания. Причём, чем дурацкее стишок, тем больше похвалы. Я только диву давалась — и не лень же людям комментировать этакую дрянь.

Лето закончилось. Сентябрь, как ящерка хвост, отбросил лучшую свою половину. А мне написали «автор может писать жёстче» что-то в этом духе и ссылочку пришпандорили. Конечно же, перешла по ней. Оказалась на «Поэмбуке». Моя вторая ошибка.

Глава 2

После сухопарой и глухонемой стихиры поэмбук выглядел, как Лас-Вегас после Москвы семидесятых. Во-первых, интерфейс радовал безгранично. Во-вторых, - дуэли! На них-то я и поскакала. Не думая, кинула стишок, посмотрела-посмотрела, да и забацала рекламу. И на работу уехала.

Выезжали рано, часов в пять, иногда в четыре, иногда и в два ночи. Возвращались не раньше одиннадцати вечера. Уставшие, замотанные, сонные. В то время был у меня простой кнопочный телефон. Без интернета и прочих радостей. Искренне не понимала, зачем нужны какие-либо функции, кроме как позвонить, ну, и смс написать иногда. Поэтому посмотреть, как там моя дуэль, не могла. Да и забыла про неё. Вспомнила почти через сутки. Зашла. А там!

Народ веселился во всю. Сейчас точно не вспомню, но, по-моему, что-то около восьмидесяти комментариев и проголосовавших. Меня нисколько не беспокоило, кто победит, я или мой оппонент. Просто интересно, весело читать дурацкие отзывы под не менее дурацкими столбиками. Не помню, кто там одержал победу, но сложилось такое впечатление, что к концу стрельбища никого данный вопрос уже не интересовал. Народ оживился, радовался движухе, что-то там про стихи представленные писал, в общем, отдыхал от рутины.

В стихах на тот момент, да и на этот тоже, мало чего смыслила. строчила, что на ум придёт, и не задумывалась о таких глупостях, как понравится кому-то или же дрянь несусветная. Серьёзно относится к своему недугу — смерть.

После первой дули последовала вторая, не менее активная. Игра мне нравилась, появился спортивный интерес что ли, не более. Азарт, наверно. Да. Азарт. Кураж. И тут читаю в комментариях кавер на свой «шедевр». Непривычное для меня явление. Кавер такой… Не знаю, как его описать, но выделялся на общем фоне сильно. Ответила на него что-то типа «О! Класс!», хотя было на что и обидеться. Но не мне. Ответили. Зашли на мою страницу.

Я пошерстила кавериста. Стихи удивили. Запомнились. Слегка карябнула обсценная лексика, о чём и написала под одним из стихов. Мне ответили, что без мата тут никак, ну, вот, вообще никак. Попробовала заменить мат и прочесть — точно, никак. И вот тут мне бы уйти восвояси и не читать далее. Но…

Меня словно магнитом тянуло. Читала стих за стихом. Читала молча. Впитывала, как губка. Слова поражали, впечатывались в меня. Ничего подобного ранее не читала. Это была не радужная поэзия, это была ПОЭЗИЯ. Нет, не так. Нихрена я не понимала — поэзия-херезия, нет. Ничего подобного. Всё гораздо проще и сложнее. Я влюбилась. Окончательно и беспробудно втюрилась в эти строки. Опять не так… Не совсем в строки. Как бы это объяснить? Ладно.

Любовь эта бесполая была. Она только-только зарождалась. Семечко в земле набухло, и вот-вот проклюнется росток, пройдёт сквозь тёмную и влажную почву, вынырнет на свет и потянется к солнышку. Простыми словами, колбасило меня по-чёрному. И я не понимала, что происходит со мной. Читала и читала, как заворожённая.

Не только я читала, читали и меня. И читали не молча. Отзывы смешили и удивляли. Приятно, конечно, когда тебя хвалят, но что там было хвалить (?). Начала отвечать на реплики, потом сама прокомментировала несколько текстов. Простыни комментариев под его стихами росли. Мы писали обо всём и ни о чём. Легко, много, часто.

Я не воспринимала его, как конкретного человека. Ну, как физическую величину не воспринимала. Будто с эхом в горах общалась… Ведь общение в интернете ни к чему не обязывает. Можно в любой миг перестать, уйти в сторону, исчезнуть, словно облако, или дождь, или растаять, как снег… Можно… тогда ещё было можно…

Глава 3

Дожди полоскали безликие улицы. Город опустел и осиротел. Ветер. Очень сильный ветер. Иногда казалось, что ещё чуть-чуть и он сорвёт крышу, как панамку с ребёнка, и швырнёт за ненадобностью. С головой моей происходили похожие инсинуации. За пазуху восприятия происходящего щедро и непринуждённо запихивались обречённые на провал мысли, чувства, желания и прочая шелуха. Но я, пусть и слабо, но пыталась бороться. Рассудок мой, до сей поры всегда ясный и прагматичный, то ли ушёл в отпуск, то ли вовсе покинул меня. Внутренние разговоры на тему «очнись, что ты делаешь, это бред» каждый раз жестоко гасились непонятным и пугающим меня чувством. Оно захватывало, росло быстро, не спрашивая моего желания и разрешения. Словно гипноз. Так и жила. Тихо сходила с ума. Строчила столбики, которые под влиянием нового знакомого менялись на глазах и формой, и содержанием, и всем, чем могли только измениться. Количество написанных за сутки абракадабр росло.

Однажды, в очередной простыне каментов, собеседник на мой отзыв «класс!» разразился тирадой: «Я тут из кожи вон лезу, пишу ей, а она — класс! Да люблю я тебя дуру!» Меня словно водой ледяной окатили. Как в песне «моё сердце остановилось и снова пошло…» Я «сбежала». Просто ушла. Ушла на другую страницу. Потом вернулась и ответила: «Так я тебя тоже люблю». На том и закончилась беседа.

Через некоторое время он написал мне в личку. «Здесь тоже можно общаться» — вот такое послание. А я затормозила. Ну, о чём здесь писать? Другое дело под стихами, там можно многое. А здесь? О чём? Ответила какую-то ерунду. Переписка наша, сначала вялая и осторожная, понемногу набирала темп. Собеседник спрашивал. Я отвечала.

Сейчас и не вспомню, о чём мы там болтали. Да обо всём и ни о чём. Удивительно легко. Меня не интересовало кто он, где живёт, чем занимается. Было безразлично сколько ему лет, как он выглядит, что ему нравится. Поражали его стихи. В них столько боли, непонимания, одиночества, и что-то ещё, что никак не могла ухватить. Что-то очень тонкое и ранимое, запрятанное глубоко и прежде всего от самого себя. Чувствовала его не только кожей, но и той субстанцией, что находится под физической оболочкой.

Бывало, один стих прочитывала несколько раз, физически ощущала боль, или радость, или другое, им вдохнутое, им сотворённое. Часто сердце сжималось от смертельной тоски, от холода. Я не обращала внимания на рифмы, размер и прочую галиматью. В его стихах было что-то ранее мне не ведомое, недосягаемое, хрупкое и мощное одновременно. Хотелось прижать к себе и согреть.

Все мы видим этот мир по-разному. В меру своей «испорченности». Зачастую выдаём желаемое за действительное. Рисуем в воображении человечков, домики, города, деревья. Птиц рассаживаем по веткам, тропинки жёлтыми камушками мостим, фильтруем воды рек, наделяем зверей фантасмагорическими качествами. А потом реальность накладывается на вымысел и не совпадает. Получается мазня, диссонанс красок, звуков, смыслов. А хотелось гармонии. Какой он, этот мир, на самом деле? Есть ли он… или всего лишь выдумка, сохранённый в облаке файл.

Мой мир совершенно не похож на тот, который вижу вокруг себя. Нет, природа — деревья, цветы, птички и прочее — всё такое же. Но ярче. А людей нет. Ни одного человека в нём нет. А я… я в том мире не человек. Птица. Разноцветная, с огромными крыльями. Мне часто снится сон, будто лечу над прекрасным миром. Реки, моря, лес, горы… Красоты необычайной. Смотрю на всё это сверху, лечу и смотрю. И больше мне ничего не надо.

Очень хочется, прям вот очень-очень, верить каждому слову, каждому звуку. Наивная дура. Столько раз обжигалась, но всё верю, верю, верю… Так и умру дурой. может быть, это и хорошо. Да какая разница.

Давно, ещё в детстве, поняла, — лучше помалкивать. Потому что никто и никогда не понимал. Да и не поймёт. Надо мной смеялись. Считали «не от мира сего». Ну и что. Конечно, не от сего мира, у меня свой есть. Зачем мне ваш.

Читая его стихи, впервые увидела свой мир, описанный другим человеком. Состояние было такое, будто клад нашла. Нет. Не клад. Остров. Мою Шамбалу. И солнце стало ярче, небо — выше, утро — светлым и радостным, а ночь — доброй и тёплой. Мне было так хорошо, так радостно, хотелось жить, делать глупости, улыбаться. Да. Ну, уж чего-чего, а глупостей наделала ого-го сколько. Иногда кажется, вся моя жизнь — сплошная глупость. А ведь так оно и есть.

Мир за окном жил по плану. Закончился сентябрь. Листьев почти не осталось. Все осыпались. Их сгребли в кучи и сожгли. Мне их жаль. Люблю дым листвы — аромат души осенней. Горький и сладкий одновременно. Запах тоски, грусти по ушедшему навсегда. Они и не горят толком. Тлеют. Тонкой струйкой покидают землю. Лениво. Тягуче. Воздух становится прозрачным и тонким, хрупким. Дымки тянутся вертикально вверх повсюду. Голые ветви. Деревья притихли. Птицы заняты своими делами. Кто-то улетает. Кто-то готовится к зиме. Солнце бледное, беззащитное. И протяжный, вынимающий дух, крик — журавли прощаются. Их ещё не видно — они далеко — а плач их уже тут. Потом появляются еле заметные точки. Стою, запрокинув голову, зажав уши ладонями, плачу. Не знаю отчего. Внутри происходит невероятное — словно чья-то огромная рука одним коротким движением сгребла в кучу всё, что там есть, сдавила со всей дури, да и дёрнула. Я смотрю на журавлей… И думаю: ведь не все долетят, много погибнет, крылья в кровь сотрут… А летят же…

Глава 4

Любовь… О ней говорить сложно. Тема трудная, как написал один очень интересный человек — космическая. Я тоже не решусь рассуждать по данному вопросу. Одно знаю точно — всё начинается с неё.

Любовь дано узнать далеко не всем. Я бы даже сказала — не многим. Именно Любовь, а не её подделки. Это, как гений, дар. Для меня понятие любви намного шире, чем любовь мужчины и женщины. Это действительно космос. А космос в переводе с древнегреческого — Мир, Вселенная, мироустройство. У Платона космос — живой организм, обладающий душой, а человек — часть космоса. Космос противопоставляется хаосу. Говоря, любовь — это космос, подразумевается, что силой любви порождается космос из хаоса. Любовь — это космическая сила, всё одухотворяющая и объединяющая в гармоническое целое.

С появлением виртуальных общений канули безвозвратно письма. Обычные письма. На листочках в клеточку, в линейку, выдранные в спешке из тетрадок, или аккуратно вынутые из оных, когда терпеливо ищешь середину тетрадки, разгибаешь скрепки, и, легонько потянув, извлекаешь белый листочек. кладёшь на стол, разглаживаешь ладонями, берёшь ручку. Пишешь, покусываешь пластмассовый колпачок, перечитываешь, зачёркиваешь, комкаешь несчастный лист и бросаешь в урну. Берёшь новую бумажку, исписываешь её пахучими чернилами, складываешь пополам, подгибаешь края, бережно помещаешь в конверт, а потом проводишь языком по клейкой кромке треугольника, и опять гладишь ладонями… До сих пор помню вкус писем.

А бывает совсем иначе. Хватаешь первую попавшуюся тетрадь и не ищешь середины. Какая там середина? Лист рвёшь резко, безжалостно. Он получается раненным, с надорванным краем, чуть смятым. Пишешь быстро, не думая. Строчки неровные, летящие, непонятные, взбесившиеся. И в конверт засовываешь как попало, И заклеиваешь небрежно, нервно, зло… И адрес подписываешь наотмашь, будто пощёчину… Да.

А как же непередаваемо волнительно, даже трепетно, ждала я писем. Как читала и перечитывала их. Как касалась осторожно, затаив дыхание, дорогих листочков. Или наоборот — с каким отвращением, двумя пальчиками, держала ненавистное письмо. А всё потому, что к нему прикасались руки тех, кого любила или ненавидела.

Сейчас всё намного проще — кнопочки энтер — делит — вот и вся недолга. и кто там — за словами — поди разгляди. «Ты думаешь, вот сидишь тут, строчишь свои стишки, и никто про тебя ничего не знает? Как бы не так! Ты вся тут, как на ладони…», — так он мне писал в личной переписке. На экране монитора. Чёрным по белому. Тыкал кнопочки — буковки складывались в слова, в предложения, в психологические векторы. И не нужно ждать неделями писем. Они приходили точно по адресу в ту же секунду. Неважно, где находились собеседники — в соседних домах, или в разных странах, за тысячи километров. Ну что, удобно…

Когда же он материализовался? Когда принял очертания конкретного человека? Не знаю? Ой ли…

Потихоньку мои скачки козлёнком дурашливым меняли оттенок. «Рассматривал тебя на фото. Где это ты? Где такая красота…?»

А я ждала книгу. Настоящую книгу, подписанную им, отправленную по почте, написанную им — сборник его стихов. «Пиши свой адрес. Вышлю свою книгу. Если тебе, конечно, надо…» Конечно, надо…

Она пришла через месяц. Маленькая бандероль из другой страны, с надписями на иностранном языке, со штампами, марками. Забрала её перед работой. Положила в сумку. Хотела открыть и прочитать дома, одна, в тишине.

Весь день провела в предвкушении «чуда». Уже за полночь удалось остаться наедине. Неспеша, бережно открыла конверт. Сначала, правда, покрутила его, перечитала все надписи, лишь потом надорвала кромку… Извлекать в свой мир сие послание не торопилась. Там, в хрустящем конверте, новый житель моего мира. Какой он? Что принёс с собой?

Ведь книги — не набор бумажек, испещрённых буквами. Они живые. У каждой свой характер, своя аура. Каждая несёт с собой ту или иную жизнь. У меня было много книг, но не все остались со мной навсегда. Читала и отдавала. Оставались те, с которыми расстаться не могла. Самая любимая — «Мастер и Маргарита». Или «Так говорил Заратустра»? Пожалуй, обе. Всего же их набралось чуть больше двух десятков. Может быть потом, в будущем, найду ещё.

А пока передо мной небольшая книжка, минималистическая обложка — чёрный глянец, белые буквы. Название, автор и всё.

На титульном листке, внизу, справа, несколько слов. «Наташе от… Пусть всё будет» и звёздочка сверху. Почерк прямой, неровный. Подпись. Перевернула лист. Стихи. Обрадовалась, что автор обошёлся без глупостей предисловия. Ну, какое предисловие может быть к стихам? Аннотация? Не знаю… Нужна ли она.

На тонких белых листках мелким шрифтом. Стих за стихом. Рана за раной, смех за болью, — мир на ладони. Не стала читать сначала. Открывала наугад, закрывала. Прислушивалась. И вдруг поняла, что читаю вслух. Мне казалось… Да, мне только казалось, что я понимаю его… Что он — настоящий.

Всё это прочла давно на его странице. Но здесь, в книге, они были другими. Ну, как фотокарточка и оригинал. Удивительно, что много сразу прочесть не удавалось. Требовалось время, и силы, и терпение. Положила книгу на стол и смотрела на неё. Черная, глянцевая, с белыми буквами. Неоднозначные чувства она во мне пробуждала. Не знаю, что будет дальше, но на полке с книгами моими ей точно места нет.

Глава 5

Я, как сбежавший щенок, носилась по страницам поэтических сайтов. Безудержно весело, наивно, глупо. Читала всё подряд. Не всё, правда, могла дочитать до конца. Писала комментарии. иногда довольно резкие и грубые. Мне и в голову не приходило, что кто-то может обидеться. Неужели они всерьёз относятся к кривым столбикам, строчкам… Помню, как смеялась над громкой надписью «Поэт такой-то». Как же всё просто! Закинул на сайт стишок типа «Я — поэт, зовусь — Незнайка» и всё — ты и впрямь поэт. Сколько напыщенных бездарей рассыпано по интернету. Сколько амбициозных графоманов, сколько недогениев, недопонятых, непризнанных, затаивших обиду, злобу, зависть. И как мало их — поэтов, которым не нужны ни читатели, ни признание… да ничего им не надо. У них всё есть.

Наше знакомство не прошло бесследно ни для меня, ни для него, ни для…, но об этом позже. А мы писали стихи. Условно назовём стихами, потому как, кто его знает, что мы писали… Мы перекидывались ими, как мячиком для пинг-понга. Конечно, у меня и в мыслях не было приравнивать своих уродцев к его шедеврам. Нет. Но удержать в себе ураган нахлынувший, лавину сошедшую, не могла. Да и не хотела на тот момент. Я была словно одержимая. В день, точнее в сутки, рождалось до десяти текстов. И у меня, и у него. Личная переписка по ночам по несколько часов. Интересный, начитанный, умный собеседник, к тому же оказался замечательным психологом.

О чём же мы переписывались? Книги, фильмы, музыка, немного о себе, о том, о сём. По его наводке прочла много нового, научилась смотреть на себя со стороны, открыла новых поэтов, музыкантов, писателей. Да. Он многому меня научил, ничего для этого не предпринимая. Он просто со мной беседовал, он просто писал стихи, а я их читала.

Потихоньку, незаметно для меня у него стали вдруг появляться комментарии, всё больше и больше. Новые друзья, подруги, и тоже всё больше и больше. а он в центре самом, на вершине холма. Но… «у холма нет вершины…» Его друзья заходили ко мне, становились моими друзьями, создавался этакий костяк что ли. Клубок наматывался на картонку от спичечного коробка.

В самом начале, читая его стихи, удивлялась, почему так мало людей их прочли. Один-два комментария, а чаще и вовсе их нет. Да и эти крохи писал один и тот же человек. Она словно тень его была. Хотя, почему «была», она и сейчас есть. Только тенью теперь стал он. Это я вперёд забежала. В то время мне казалось, что ему не нужны ни похвала, ни лайки, ни комментарии. По крайней мере, он так говорил. Но я ошибалась.

Да. Так вот Тень. У планет есть маленькие планеты-спутники, у хищников — есть тщедушные зверьки или птички, кормящиеся отходами их жизнедеятельности, у сильных людей — есть подхалимы, лизоблюды, ну, и прочие. В общем, у каждого Шер Хана есть свой Табаки. И у моего нового знакомого такой имелся. Не заметить тень не представлялось возможности, ибо она, как и полагается тени, шествовала по пятам (шествовала — смешно, ползла, скорее), всё, что читал Он, читала и помечала она. Всё, что писал, Он, читала и комментировала она. Но и это не всё. Ну, подумаешь, читает, высказывается. Что здесь такого… Да ничего, в общем-то, если бы не одно «но».

Тень эта, подобно комитету госбезопасности, шерстила вдоль и поперёк всех его новых друзей, всех, с кем он общался. Естественно, и моя скромная персона не осталась без её внимания. Поначалу она просто читала, следуя за своим хозяином. Потом начала втискивать небольшие реплики в нашу беседу, которые раз от раза становились продолжительнее и появлялись чаще. И, наконец, поняв, что избавляться от меня её великий Ка не собирается, тень стала напрашиваться ко мне в друзья. Чтобы я была у неё бод боком всегда, на глазах. Тогда мне подобные измышления в голову не приходили. Прочла несколько её стишат, не понравилось. На том и закончилась не начавшаяся дружба. Мне думалось, что закончилась. Плохо я её знала.

А мой знакомый поэт однажды в беседе, между прочим, исподволь, возьми, да и предложи мне написать прозу. А получилось так. В болтовне нашей. к слову пришлось, и я написала, что ехала в одном вагоне с предводителем одной из популярных рок групп и пила с ним водку. Собеседник мой оживился и предложил написать об этом. И спросил, не пишу ли прозу. Ответила, что нет, но попробовать можно. И состряпала рассказик. Ну и, как говорится, лиха беда начала.

На очередных ночных посиделках как-то вскользь затронули тему для меня больную, о муже погибшем. Видимо, много стихов я про него написала, вот и заинтересовался мастер слова и предложил мне написать рассказ или повесть… Ухватилась, как утопающий за соломинку, потому как заноза сидела давно и болела нещадно. Посетила мысль, а что, если вдруг… Напишу и мне станет легче.

Писала прямо там, на сайте, и тут же закидывала. А он читал, хвалил… очень хвалил. Только мне его похвалы не требовалось. Нить за нитью распарывала старую рану, пытаясь докопаться до эпицентра, вскрыть нарыв и навсегда излечиться. Забросила работу на несколько дней. Шеф мой страдал, уверенный в том, что потерял меня навсегда. Искал мне замену, но никто его не устраивал. Не выдержал. Позвонил. Вырвал меня в реальный мир.

Мы уехали далеко. До дома пятьсот километров. Ночевать планировали в гостинице. Купили коньяк, закуску. Нас ждали уютные номера, душ, бильярд. А пока мы работали. В огромном актовом зале районной больницы я раскладывала вещи, настраивала камеры. Помещение постепенно заполнялось медсёстрами, врачами, уборщицами и прочими работниками больницы. Ассортимент наш огромен. Легче перечислить чего не было, чем что было. Цены разумные. но главное — мы раздавали всё бесплатно. Можно взять всё, что хочешь, а денежку отдать через два месяца. Удобно. Нас любили и ждали.

Случались накладки в виде должников, но нечасто. Да и выбивать долги я умела. Знала на какие рычаги надавить. В самых безнадёжных случаях (и такие имели место) подавался иск, затем приходил исполнительный лист по месту работы должника, из зарплаты начинали высчитывать означенную сумму. Мы старались свести на минимум обращение в суд. Во-первых, это долго, а во-вторых, муторно. Были и чёрные списки.

В больницах мы особо любили работать. Народу много, берут хорошо, отдают тоже нормально. За день можно заработать тысяч шесть — восемь. Народ выбирал товар, подходил ко мне. Я записывала, выдавала чеки с напоминанием суммы долга и сроков. Многие рассчитывались сразу, наличкой, за что получали скидку. И тут раздался звонок.

Глава 6

В трубке незнакомый сбивчивый голос. Не понимаю кто. Не понимаю о чём. Но сердце сжимается. Почти останавливается. По спине змеёй медленно ползёт холод. Пальцы онемели. Папу увезли в реанимацию.

Шеф с одного взгляда понял — случилось страшное. Сейчас в памяти всплывают короткие вспышки. Вот шеф смотрит на меня. Что-то кричит. Все выходят. Он и водитель начинают собирать вещи. Быстро. Как попало. Швыряют их в огромные сумки. Я записываю тех, кто успел выбрать. Совершенно не помню, как проехали пятьсот километров. Помню, что уже темно. Я в больнице. Меня не пускают. Отодвигаю охранника, прохожу. Он бежит вслед, кричит. Вот разговариваю с дежурным врачом. Иду в палату. Папа. Маленький. Бледный. В сознании. Лежит. Нога в гипсе от бедра до пятки. Зафиксирована на растяжках. Перелом шейки бедра. В его то возрасте… Потом темно. И опять картинка — я у соседа папы. Он рассказывает. Улавливаю обрывки: «…зашёл… лежит на полу… кровь, без сознания… вызвал скорую…».

Приезжаю домой и… сажусь за комп, пишу. Утром еду в больницу. Разговариваю с папой. Он бодрый, но видно, что терпит. Болит. Бегу к медсёстрам и санитаркам. Даю денег, чтобы присмотрели за ним, помогли. Они брать не хотят. Но потом берут, обещают, что всё сделают. Иду к врачу. Он меня успокаивает. мол, всё будет хорошо, не переживайте так… Не переживайте так…

Вспоминаю, как два года назад в этой же больнице умирала мама. Тогда врач, пряча глаза, говорил совсем другое. «Вы понимаете… возраст… мы не боги…». Я понимала. Понимала уже пять лет. С того самого момента, когда маму прооперировали в клинике Мешалкина, поставили искусственные клапаны и сказали при выписке: «Операция прошла успешно. Но слишком поздно… Пять лет… не более…». Тогда никому ничего не сказала. Я вырвала для мамы ещё пять лет жизни, когда силой заставила её преодолеть всё, чтобы получить квоту на операцию, когда вернулась в свой город на съёмную квартиру без денег, без работы, с двумя малышами.

Но пять лет этого стоили. Она прожила пять с половиной, ушла тихо, не приходя в сознание. Только на короткий миг мы встретились глазами. И всё поняли, и всё сказали. Я сжала ей руку, поцеловала и ушла, зная, что больше не увижу. Через час она умерла.

Папа пережил её на два года. Тосковал дико. И не жил, мучился, всё к ней хотел… врач оказался не прав. Когда видела папу в последний раз, он улыбался. И сказал, что умирает. Я его успокаивала, несла какую-то чушь, зная, что он умирает. Он пролежал в реанимации неделю. Приезжала каждый день. Меня не пускали. Привозила бинты, памперсы, салфетки, пелёнки и прочие страшные вещи.

В последний мой приезд вышел врач и… Мне ничего не надо было говорить, поэтому я ушла, оставив пакет тем, у кого ещё была надежда выбраться. А я писала, писала, писала… В день смерти папы роман был закончен. Назвала его «Любовь на колёсах».

Шеф помог с похоронами. На похороны никто не пришёл. Мы с сыном, да сосед. Вот и всё. Октябрь, двадцатое число. Холодно, но земля ещё не застыла. Глина липла к ногам, ветер продувал насквозь. Скоро ляжет снег.

А мой новый знакомый в восторге от романа. Советует опубликовать книгу, предлагает написать аннотацию. Соглашаюсь. Делаю обложку, советуюсь с ним, читаю аннотацию, улыбаюсь. Так меня ещё не хвалили. Мир реальный всё сильнее отдаляется от мира моего. Аннотация за подписью «гений» смешит и смущает.

И вот книга, моя первая книга, опубликована. Не успеваю глазом моргнуть, как мой опекун-поэт сообщает «всему свету» о моих «достижениях». Радуется за меня искренне… Искренне ли… А я… я высылаю ему книгу, напечатанную, подписанную. Леплю и заказываю печать следующей книги — сборник стихов. И начинаю писать продолжение — роман «Сумасшедшая Белка». В моей жизни столько всего произошло, что можно писать и писать. «Белка» идёт тяжелее. Я её не люблю, многое вспоминать не хочется.

Вокруг маячат какие-то люди-призраки. Тень поселилась на моей странице. Пишет мне сообщения, задушевные, лживые, не нужные. А «гений» набирает стадо. Зачем ему стадо? Чтоб хвалили. Зачем стаду «гений»? Потому что в стаде спокойнее, но стаду нужен пастух, или баран-предводитель. Стадо надо кормить, выгуливать, перегонять с пастбища на пастбище, где растёт свежая и сочная травка, развлекать надо стадо…

А ещё… Хм… Так назывался мой простенький и наивный, почти детский стишок — моё первое стихотворное признание в любви Ему. Он, то есть «гений», отреагировал моментально — написал ответ под названием «За лещом». Оригинальный, надо сказать, ответ. Выстрел в упор, в лоб, наповал. Захотелось вычеркнуть его из… Не обиделась. Пережила. Наблюдала.

Происходящие перемены мне не нравились, мягко говоря. Весь этот рой мошек-однодневок вымораживал. Читать комментарии под стихами «гения» становилось противно. Там устроили что-то вроде конкурса «А кто круче похвалит». Я замолчала. Овцой становиться не хотелось. И тут сам собой написался ещё один стишок — «Песнь стервы». Да. Интересный стишок. Он задумался. Так и написал — «надо подумать». Смешно? Нет. Была там фраза одна… «стерва из клана стерв». Знала бы я к чему она приведёт.

А на следующий день «гений» сменил имя. Вместо привычных имени и фамилии появилась регенерированная кличка-ник. А вскоре к ней добавилась коротенькая приписка — клан. Я удалила свою страницу.

Глава 7

Решение мгновенное, но, как мне тогда казалось, окончательное. Удалить страницу — что может быть проще. Один-два клика и всё — свобода. Если бы так просто. Кто бы ещё помог удалить из головы назойливые слова, приходящие, когда им вздумается, толпящиеся беспардонно, бестолково. От них избавиться невозможно, если они сами того не захотят.

Просидев несколько дней в изоляции, пошла на архивную стихиру. А там сообщение. Ну, надо же. Меня искали. Куда да почему, и если из-за меня, то извини… ну, и возвращайся… И вернулась, а зря.

Сейчас могу логически выстроить и объяснить всю цепочку произошедшего. Но тогда… тогда рассуждала, как последняя дура. Раз искал и написал, значит нужна… Железная логика. Ясен перец — нужна. Только зачем? Моё иллюзорное восприятие мира подводило меня же под монастырь сотни раз. Да всё без толку.

Мне было лет восемнадцать, не больше. Жили мы с подругой на нашей даче. Бор сосновый, море (искусственное) Обское. Из удобств — сарайка с топчаном да котелок. Была ещё керосиновая лампа. Соседи — два брата. Как они пели, что вытворяли на гитарах… Младший братишка сейчас известный певец. А старший… Утонул давно. Вот в него то я и влюбилась. И он знаки внимания оказывал. Правда, истолковывала я их по-своему. Всё в сказке жила, где Слово — это Бог. Да не тут-то было. В то время и отношение к сексу у меня имелось своё. Да. Наивно предполагала, да нифига, была уверена на все двести процентов, что секс без любви не бывает. И слово то такое «секс» не употребляла.

Возлюбленный мой жил в палатке, на берегу. Домик дачный его не прельщал. Днём рыбу ловил, песни сочинял, а ночью… По ночам мы гуляли дружной толпой. Жгли костры, слушали наших певунов. Репертуар превосходный — Никольский, Лаза, Макаревич, БГ, ну, и свои, конечно, песенки. В одну из таких ночей, благодаря моей подружке, оказалась в палатке старшего брата-музыканта. Ну, а по утру «они проснулись…» Он был поражён моей наивностью. Начал что-то объяснять, извиняться… А я просто ушла. Потом, зимой, отыскал меня в колледже, припёрся прямо на лекцию. Но… у меня уже всё умерло.

И вот, спустя много-много лет, прочитав такую незатейливую записку, сделала совершенно неправильные выводы. Читала между строк, да только на самом-то деле там ничего и не было, кроме моих фантазий.

Мой второй роман «Сумасшедшая Белка» валялся недописанный. Всё, что могла выдать, — максимум одна глава в сутки, да и то не всегда. Бесследно испарилась дурашливость, азарт, кураж. На их место основательно, просто фундаментально, умащивались тоска, одиночество, скука и разочарование. По инерции ещё вляпывалась в дуэли поэтические, устраивала там ажиотаж, залазила в какие-то чудовищные конкурсы. О чём-то спорила, доказывала… ужас… но интерес пропал. Карета превращалась в тыкву, кучер — в крысу, а принцесса — в замарашку в рваном платье и стоптанных башмаках.

А мой виртуальный герой время зря не терял. Список его друзей, в основном подруг, рос неутомимо. Особи мужского пола имелись, но были сдержанны в комментариях, поглядывали с высока на рой мошек. И тут «бог» решил расшевелить всех. Толпа вокруг собралась не малая, можно и на сцену выйти.

Решение было гениально! Он организовал интервью. Выглядело это следующим образом: он беседовал с одной (одним) из. Причём, с кем-то беседа проходила онлайн, а с кем-то в личной переписке. Затем копировалась и переносилась на всеобщее обозрение, разумеется, с согласия опрашиваемого. Ну, а далее в комментариях все желающие задавали вопросы. Надо сказать, интересная штука. Задумка не новая, но срабатывает стопроцентно. Во-первых, ведущий имеет возможность блеснуть эрудицией, умом и сообразительностью. Во-вторых, отвечающий может раскрыться совершенно в ином ракурсе. Ну, и в-третьих, это просто весело, и это — движуха, движуха прежде всего того, кто всё это задумал.

Первой жертвой стала его тень. Ожидаемо. Опрос проходил онлайн. Сначала небольшая вступительная речь, в которой сообщалось, где, когда и при каких обстоятельствах «бог» познакомился с тенью. Далее хвалебная ода в её адрес, ну и вопросы.

Как и ожидала, желающих спросить тень о чем-либо не нашлось. Не смотря на, то, что хозяин называл её «охуительным поэтом», не многие понимали его восторг. Он же благосклонно заявлял, что «до поэзии тени надо ещё дорасти».

Поболтали они вдвоём скучно, неинтересно, обыденно. Был там один вопрос, над которым я поржала, а именно «разговариваешь ли ты со своей киской?» Великолепно построен вопрос! Браво! А вот тень оказалась дурой. Или якобы дурой. Она сначала рассмеялась, а потом ответила, что нет, не разговаривает, ибо это глупо, ну и типа, пошло. Я веселилась во всю. Ответ «гения» был краток и красив: «Я — про твою кошку. А ты про что?»

Первое интервью закончилось. Мэтр намечал новую жертву и сетовал, что как-то вот скучновато, жизни бы добавить, огня. И тут я не выдержала. Написала «даю интервью без трусов». Ну и всё. «Бог» был очарован, заинтригован и пошёл готовить вопросы. Спросил только: «Ты на все вопросы ответишь откровенно?» Чудак, да? Конечно!

Поэтические сайты — задумка отличная. Но, как всегда, всё вышло через жопу. Раньше, когда была ребёнком, опубликовать стих, не то, что книгу, было проблематично. Никакие деньги не могли заставить редактора разместить бездарный текст на страницах газеты или журнала, а уж книгу издать… Это нужно быть в союзе писателей. А туда попасть ох, как непросто.

Откуда знаю? Ну, частично по собственному опыту, частично — по опыту моих соседей-писателей со стажем. С юных лет видела, как они работают, ой, пардонте, творят, конечно же, творят. Нет, кроме шуток, писали они здорово, интересно, просто. Часто встречала то одного, то другого, идущих с невидящим взором сквозь утреннюю дымку в помятой поношенной шляпе, в трикошках с пузырями на коленках, в старой, видавшей виды «штормовке». Поначалу даже здоровалась: «Здрасьте, дядь Петь!», но потом перестала. А всё одно нифига они не слышали. Дома у них бывала, и на даче… До безобразия простые и располагающие к себе люди. Жёны где-то там, за спиной, плели интриги, мерялись их «письками», выясняли кто и когда в союз писателей принят, да прочую шелуху. Писателям же было фиолетово. Они не дружили, но и не соперничали. Мирно жили бок о бок на дачах, и в городе забывали о существовании друг друга. И у того, и у другого — много чего напечатано, издано-переиздано.

Мои детские стишки отправляли в газеты, журналы. Их печатали, мне присылали какие-то тётеньки письма, советовали «идти учиться писать стихи», ну, мол, неплохо так-то, но вот тут вот исправить бы… Я недоумевала, как можно научиться писать стихи и нафига это вообще надо? Мне бы отучиться их кропать — это вот да. А учиться — ну нафиг.

Дома исписанные тетрадки складировались ровной кучкой возле печки и служили в дальнейшем растопкой для толстых берёзовых поленьев. Я не жалела. Считала написание стишков занятием постыдным и никчёмным.

Столбики рифмованные появлялись в самых неожиданных местах: среди сурьёзных уравнений с двумя неизвестными, под диктантами и изложениями, поверх таблиц умножения, а позже (кощунство, ей богу) наискосок, по диагонали, в конспектах трудов Маркса. Могла и в кабаке на скатёрке начиркать. И на песке на пляже. Ну, а что? Если под рукой ни ручки, ни бумажки.

И вот — лафа! Пиши — не хочу. Всё опубликуют. А потом набегут читатели-поэты и напишут такие отзывы, что в пору подвинуть с пьедестала и Александра Сергеевича, и Михайло Ломоносова. Но не просто так напишут. Зачем им просто так писать? Тут железобетонно действует принцип (а точнее — беспринципие): ты — мне, я — тебе. И наоборот. Сколько их, сайтов «поэтических». И не сосчитать. Кукушки и петухи плодятся, словно кролики. Тьма поэтов. Они сбиваются в стада, выбирают предводителя. Хорошо если предводитель талантливый. Но чаще суетливые тучки мошкары создают себе идола из куска деревяшки, камня, глины и прочих подручных материалов. И несутся, очертя голову. Куда? Да никуда. Просто несутся. Несутся бездарными стихами, прозой, льстивыми отзывами, глупыми лайками, гифками, этими дебильными лав ю. Господи, до чего же они смешны и жалки, и отвратительны. Меня тошнит от безграничного множества лжи, лести, глупости и тщеславия. И я не понимаю и никогда не пойму — зачем, ну, зачем им это нужно?

Наткнувшись на очередную бессодержательную дрянь, порой очень технично написанную, искренне поражаюсь количеству хвалебных откликов. Вопрос «они что — тупые» возникает сам по себе, виснет в воздухе. На него нет ответа, я знаю. Да, наверно прекрасно, что любой может опубликовать своё творение. Наверно. Пусть себе публикует. Кому от этого плохо? Плохо другое. Просто отвратительно, когда человек, понимающий, что читает очередное говно, пишет «прекрасно! это поэзия». И пишет он это не просто так, а преследуя определённые цели. Кому-то нужен взаимный отклик-дифирамбы, рейтинги, лайки и прочая ерунда, а кто-то бьёт прицельнее и дальше, как будто, но на самом деле получаются те же яйца, только в профиль.

Есть сайты, куда попасть посложнее. Там просят для начала прислать стихи. Редколлегия смотрит и решает — запускать автора или же не стоит. Казалось бы, прекрасный подход, чтобы избавить ресурс от шлака. Но любую задумку, даже самую что ни на есть честную и искреннюю, можно легко превратить в фарс. Потому что на каждом таком сайте действует негласный формат. И это бы ещё полбеды. Но там тоже есть стадо, тоже есть пастух и овцы, возможно, более техничные, но бессодержательные и бездарные, которые пасутся возле талантливых авторов, обеспечивая, как им кажется, себе имя и популярность.

Опять те же шерханы и табаки. Опять больше всего пекутся об имени своём, о текстах своих «гениальных», и ни дай бог высказаться отрицательно на их счёт. Обиды, упрёки, а нередко и оскорбления с переходом на личность посыплются, как из рога изобилия. Там свои законы джунглей. Вкусовщина и банальщина, запакованная в образованность и умение правильно выстраивать слова, по росту, так сказать.

А мне вот нравятся тексты, пусть и со сбоем ритма, с примитивной рифмой ли с её отсутствием, с кривым размером, перекошенные и наивные, но честные, пробивающие насквозь и запоминающиеся своей обнажённостью и неповторимостью.

Есть и ещё одна категория сайтов поэтических. Эти мне нравятся больше других. Там не регистрируют никого. Там просто помещают стихи, рассказы, повести, эссе… Есть страница автора, где можно ознакомиться с биографией, послушать интервью, прочитать тексты. И никаких лайков, и комментариев. А зачем они? Кому они нужны? Честно говоря, никогда не читаю биографию понравившегося поэта. Изредка могу посмотреть видео с интервью. Но до конца ещё ни разу не досмотрела. Мне нужны его стихи. Остальное не интересует.

Мы много беседовали на эту тему с моим «гением». Ну, возможно, он и не гений, но талантливый и неординарный поэт и прозаик. Ему, как и мне, претило подобное «творчество». Да не просто претило, бесило. Он много читал, много советовал мне прочесть, находил интересных авторов. Наши мнения не всегда совпадали, но в том, что это именно поэзия, разногласий не было. Я со своей стороны, как только нападала на след настоящих стихов, тут же делилась с ним. Он радовался, благодарил, знакомил своих друзей-подруг с вновь открытыми уникальными авторами. Так было. И я верила ему, больше, чем себе. Что же случилось потом? Что и почему?

Мне сообщили точную дату, когда будут задавать вопросы в прямом эфире. Это была пятница. Я работала. Домой приехала уже ночью. Надеялась на разницу во времени в шесть часов. Спешила. Волновалась. Идиотка. Он проанонсировал предстоящее представление. назвав меня человеком, который любит внимание общества.

Глава 8

«Ну и где же её носит… придётся пока тебе отдуваться…» — волнуется. Ну, да. Предвкушал бурную беседу, а тут… тишина. Меня нет. Анонс интригующий висит, мэтр постукивает костяшками пальцев по дубовому столу, тень прикукла, а дурочки этой нет. И где шляется, как посмела заставить ждать самого бога.

Он ждал. Ждал меня. Усталость как ветром сдуло. Я написала что-то дурацкое и весёлое. Он тут же ответил, словно выдохнул. И понеслось…

«Мальчик мой (ты — мальчик для меня)» Действительно, так и было. Этот азарт его воспринимался мной как наивная мальчишеская непосредственность. Открытость всему и всем. Какая же я была дура. Да почему «была» — и есть, и останусь такой.

Это было похоже на перестрелку. Вопрос — ответ. Вопрос — ответ. Быстро, почти моментально. Короткие, однозначные ответы. Он спрашивал обо всём. Сотни вопросов. Самых разных. От «любимая группа» до «был ли у тебя однополый секс» и «как ты относишься к групповому сексу».

Смешной мальчик… Я же тебя просчитала и считала. Я знала, чего ты ждёшь, каких именно ответов. И ты их получил. А он вошёл в раж. Он звал всех. «Бегите сюда. Наташка такое отвечает!»

И они бежали, спрашивали, высказывали восхищение моей смелости и откровению… Господи, какие же дураки. Я сидела перед монитором и плакала. Слёзы сами катились. А губы растянулись в улыбке. Противной улыбке. Но там, в интервью, я была «на высоте». Вопросы давно перевалили за сотню. Стрелки часов подбирались к цифре шесть. А я всё отвечала и отвечала… мне было так горько и.., наверно, обидно. Да, именно горько и обидно. Потому что… да потому что ждала беседы с ним одним. Не прилюдного стриптиза, а обычной задушевной беседы тет-а-тет… И уж, конечно, не про групповой секс. Не выдержала заполошных скачек и покинула поле боя. Но не тут-то было. «Ты куда пропала? Там тебе вопросы задают. Пришёл такой-то. Тебе что, надоело?» Конечно, «нет». Иду…

Ещё будучи ребёнком, научилась распознавать и давать то, чего от меня ждут. Это не сложно ничуть. Научилась, как черепаха или улитка, прятаться в раковине, в панцире. Научилась говорить так, как нужно. Научилась своё «хочу» заталкивать подальше от чужих глаз. Научилась казаться невозмутимой и сохранять полное видимое спокойствие, когда внутри всё орёт от радости или от боли и горя. Так мне проще. Так мне легче. Только наедине с собой бываю настоящей. Наверно, это плохо, но мне всё равно. Потому что пробовала быть настоящей открыто, но ничего из этого не получилось. Попробую и с ним. Да. Позже. Буду с ним открытой до неприличия, покажу ему себя настоящую. но потом.

А сейчас я ревела и читала очередное его интервью с автором, точнее, с авторшей, которую ценила, одну из немногих. Он долго её уговаривал. И, наконец, она согласилась. С ней он беседовал с глазу на глаз, ночью… Интересно беседовал. А когда она сказала, что стесняется, потому что Наташка вон как здорово отвечала, а она так не может. Вот тогда мой кумир и выдал… «Ты заметила, как она отвечала? Ответ — вопрос. Как выстрел. Да-нет. И ни шагу в сторону. примитивно… А с тобой…»

И тогда я удалила все свои ответы… все до одного. Потому что это была не я…

Он не заметил. Пока не заметил. Это произойдёт позже. И тогда… А, впрочем, всё по порядку.

Популярность моего кумира набирала обороты. Его похвалы добивались. Его вниманием гордились. Его стихами восхищались. Даже его тень приосанилась, стала увереннее и значимее. Высказывалась чаще, резче. но все они, все до одного, из кожи вон лезли, чтобы быть оригинальными, чтобы он заметил и ответил. Да. Он теперь отвечал не каждому. И читал не каждого. Слишком много появилось каждых. Зато часто писал каверы или экспромты на мои чудачества. Ему ещё интересно, он ещё… он ещё не нашёл новую игрушку, ещё не раскурочил старую…

А я дописала, наконец-то, «Сумасшедшую Белку». Он читал каждую главу. Или не читал. Неважно. Всё также советовалась насчёт обложки…, но аннотацию… А впрочем, нет, было. Он написал. Опять во всеуслышание (мол, слушайте, слушайте, и не говорите, что не слышали) объявил о новой моей книге. Тогда он назвал меня Корней Белкин, объединив мою фамилию и название книги. Мне понравилось и запомнилось.

Зима. Однотонная. Холодная. Неуютная. Долгая. Очень долгая у нас зима. Начинается в конце октября. Заканчивается в середине или в конце апреля. но снег может пойти и в мае. Прям на клейкие листочки и первую траву, на цветущую черёмуху. Тяжело переношу зиму. Не хватает солнца, тепла, мешают шапка и рукавицы, ранняя темнота и поздние рассветы. Хочется выть тихонько на одной ноте. Стараюсь реже выходить из дома. Я вообще домоседка. Мерзну. Тоскую. Вымираю, как мамонты.

А у него полярная ночь. Ни рассветов, ни закатов. Зато есть северное сияние. Наверно, очень красиво. Ещё есть фьорды. Горы. Море. И холодное лето. И он тоже не жалует зиму. А может быть и врёт. Но стихи стали такими, хоть ложись и помирай. «Зима моя ранимая…» С первой строчки влюбилась в этот стих. Ничего в нём особенного нет. Но внутри всё переворачивается, сжимается, тянет… «пугало души» — контрольный в голову. У него много, да почти все стихи его — разговор, диалог, а точнее, монолог с собой или с богом. Хотя, он называет себя богом, а значит, беседует с собой. Во как.

Чувствую, как во мне что-то меняется. В стихах сплошная чернота. Безысходность. Отторжение этого мира. Сожаление о прошлом. О том, чего не было и быть не могло в принципе. Но что мне какие-то там принципы? Мой виртуальный мир рушится. Меняется до неузнаваемости. Сливается с реальностью серой, лживой, страшной.

Мы всё реже переписываемся. Почти не пишем откликов на стихи друг друга. Тишина звенящая. Но по-прежнему пишем много. Почти не сплю. На работе словно муха сонная. Под глазами синяки, постоянно хочу спать. После работы, если едем в командировку, в гостинице предпочитаю спать. Посиделки с коньяком в прошлом. Шеф смотрит на меня, как кот мартовский на кошку. У меня никого нет. Но никого и не хочется. «Я умею любить стихами…» Смешно… Но и вправду умею…

Глава 9

Это стих такой у меня есть. Написала быстро, прям выплюнула.

Он мне кинул ссылку. Предвкушая нового автора или новые стихи, побежала тут же. И… похоже на то, когда бежишь по лужам в белых штанах и падаешь мордой в грязь. Там был стих. Гаденький. Написала одна из новых «подружек». Про меня… и про него. Или про него и про меня. Технично так написала. Мол ору на весь сайт про свою дебильную любовь к недогению. До сих пор не пойму, что на меня нашло, но тут же вновь удалила страницу. И, надо отдать должное, он повёл себя очень и очень по-мужски.

Во-первых, обозвал меня дурой и сказал, что удалять страницу — глупо. А во-вторых, написал отзыв, в котором грамотно размазал незадачливую авторшу «шедевра» и посоветовал настоятельно не трогать меня, а выплёскивать накопившееся дерьмо, если его уже некуда девать и вот прям всё — прёт наружу, на него. Вот тогда я и вернулась, и выплюнула незатейливый стишок.

Вообще, много стихов ему посвящено. Да и не посвящено, а написано с мыслью о нём. Странно это. Долго не могла объяснить себе, что это за чувство такое. Любовь? Да. Однозначно. Мощная. Чистая. Не спрашивающая ни о чём и ничего не требующая и не ждущая. Бестелесная и бесполая. Можно назвать её как угодно. Это чувство к человеку, написавшему себя. Любовь его души. Да. Вот так правильно.

Не скажу, что мне не хотелось его увидеть. Хотелось. Но и не хотелось. Потому что я боялась разрушить тот образ, который создала себе. Боялась разочароваться. Мне достаточно было просто общения с ним, обычная переписка. И если без неё я могла обойтись, то без его стихов — нет. Они стали нужны мне как воздух. Почему? Я не знаю. Нужны и всё.

Как-то незаметно подобралась его тень. Писала мне сообщения. Про что-то рассказывала. Обсуждала новых пассий «бога». Высмеивала их. Восхищалась моими стишками. Рассказывала про себя. Про него. Я ей не верила. Коробило её отношение к окружающим. Высокомерие, самолюбование, уверенность в своей гениальности. Двуличие. А однажды она мне призналась, что ходит и следит за всеми новыми знакомыми «гения». Потом втирается к ним в доверие и уничтожает. Ограждает от них мэтра.

А мэтр тем временем начал меня неприятно удивлять. Привыкшая доверять ему безгранично, была шокирована его изменившимся вкусом. Он хвалил откровенное говно. И в то же время устраивал показательные «казни» текстов местного бомонда. В моей голове начался бунт.

Я не понимала происходящего, и от того бесилась. Пыталась объяснить хоть как-то самой себе, но у меня ничего не получалось. А тень шептала на ушко — у него своеобразный вкус. Ну, да. А то я его вкус не знаю. А тень продолжала — не обращай внимания, это — однодневки, а мы с тобой — его жёны. Вот тут я заржала в голос. Полный дурдом. Полный дом дур.

Однако, мэтр бесился всё пуще. На беду, он решил поучаствовать в одном из конкурсов. Как считалось, престижном, на местной помойке. Стих отослал. Офигенный стих, надо сказать. Чудесный — «оттаяли глаза, я выпал…» Сразу попадаешь туда, куда тебя автор и хотел пнуть… но стих занял одно из последних мест. А вот в призёры попали, даже и не знаю, как их назвать, но не стихи точно. Как он был зол. Старался виду особо не подавать. Но я чувствовала. Со мной к тому времени он вообще прекратил какое-либо общение. Да что там общения, он и читать-то меня перестал. У него появилась новая игрушка.

Ему вообще постоянно требовалось новое, новое, интересное. Долго задерживаться на одном объекте, а тем паче, субъекте, он не мог. Становилось скучно, тоскливо, никак.

Откопал он её там же, на поэмбуке. Я наблюдала спокойно. Писала она сносно, но скучно, однообразно. Язык сухой, примитивный, мне не хватало подтекста, метафор, образов необычных, новых. Но «гений» восхвалял, называл философско-психологической поэзией, а автора — экзистенциалистом. Наверно, так оно и есть. Он и меня сгоряча сравнивал с Буковски да Керуаком, Ему виднее. В конце концов, он — мастер Слова. А я… «Я просто вышла покурить…»

Новое увлечение оказалось беспокойным, мнительным и обидчивым невозможно. Ревностно относилось к лайкам и отзывам, хотя и кричало о своём равнодушии к ним. Но если чего-то не надо, вряд ли станешь сообщать об этом. Жаловалась тихо, но настойчиво, мол, глазки болят, а вот книгу бы…, но денег на ноутбук нет, зарабатываю мало, кушать иногда нечего, жизнь тяжёлая, лет через двадцать накоплю… Писала она о своей «тяжкой судьбине» везде, где писать в принципе возможно. Ну, и результат не заставил себя ждать — на Новый год подружка её и гений скинулись и подарили новенький ноут. Потом она ещё полгода, наверно, «кланялась» на всех углах «спасибо, люди добрые». Надоела невозможно.

Познакомилась и со мной. А как же. Читала. Восхищалась. Детский сад, да и только. Как-то по-особому фамильярно-собственнически начала писать отзывы «богу». С эдакими намёками на близкое общения. Типа, «ну, ты в курсе», «спасибо, что понял» и так далее. Зачем? Для чего? Видимо, хотела, чтобы все знали о её «привилегированном» положении «любимой жены». А потом набралась смелости, да и выпалила — «Мой! Только мой! И мне плевать, что и кто подумает!» Какая самоуверенность и самовлюблённость. Да нафиг ты кому сдалась, чтоб о тебе думать. Я ухмылялась про себя. И продолжала наблюдать.

«Если хочешь, чтобы тебя считали умной, — больше молчи». Совершенно верное и лаконичное выражение. Я не хотела. Я хотела, чтобы меня считали дурой. Да. Зачем? Да откуда я знаю. Мне так хотелось. Поэтому писала много. И не только стихи да романы. Писала отзывы. Раздражали откровенная лесть и враньё. Вот и шныряла по сайтам поэтическим, да и высказывала своё мнение. Обычно очень кратко. Просто писала — говно.

О! Такое короткое слово вызывало бури, тайфуны и смерчи. Как они отвечали! Песня. Меня удивляло только одно — почему же так всполошились. Ведь кто я такая? Да никто! Что ж так реагировать на брошенное никем слово. Иногда вступала в перепалку. Но долго дразнить не получалось — меня тупо банили. Ну, и шла дальше.

Потихоньку заканчивалась зима. Во мне происходили очередные перемены. Перемены в текстах, в способе выражения, во взглядах на эту блятскую жизнь виртуальную. Поняла, что стихира — та ещё помойка. Поэмбук — кроме удобного интерфейса и нескольких авторов, с которыми успела познакомиться, ничем привлекательным не обладал. Меня теперь не волновали ни дуэли, ни конкурсы. Поняв их принцип, потеряла к ним всякий интерес.