Бесплатный фрагмент - Смерть на Кикладах

Пусть чередуются весь век

Счастливый рок и рок несчастный.

В неутомимости всечасной

Себя находит человек!

Гете, "Фауст"

ВЕДЬМИН ЧАС

Это Хэллоуин, и каждый имеет право хоть разок хорошенько испугаться.

Из к/ф «Хэллоуин»

Пролог

A-hunting we will go, a-hunting we will go!

We’ll catch a fox and put him in a box

And never let him go!

Английский фольклор

В кабинете главы Национального центрального бюро Интерпола Греческой Республики уже закончилось вечернее совещание, затянувшееся до раннего утра. Получив подробные инструкции, сотрудники разошлись, оставив хозяина кабинета одного. Дневная секретарша, сменившая коллегу, дежурившую всю ночь, принесла в кабинет большой кофейник, полный крепкого черного кофе, распаренное горячее полотенце и стопку свежих утренних газет. Она молча оставила все на столе, забрала два пустых кофейника и вышла. Это ночное совещание было далеко не первым, и секретарша прекрасно знала, что понадобится ее шефу.

Стоя спиной к рабочему столу, невысокий мужчина атлетического сложения с расстегнутой на груди сорочкой жадно вдыхал свежий воздух из открытого окна. То поднимая, то опуская широкие плечи, он словно выполнял упражнение из набора для утренней гимнастики, отчего бугристо перекатывались его литые мышцы. Размяв плечи, он начал медленно вращать шеей вправо-влево и растирать крепкими пальцами затекший затылок. Короткую мощную шею венчала крупная и совершенно гладкая голова, похожая на огромный бильярдный шар. Крайне примечательную внешность дополняли крупный греческий нос, резко очерченный рот и тяжелый волевой подбородок. Из-под рыжеватых густых бровей на собеседника смотрели неожиданно светлые глаза: генерал Манн был этническим немцем. Выражение лица его было обычно суровым и решительным, изредка смягчавшимся только когда он общался с домашними и очень близкими друзьями. Вообще, всем своим видом и телосложением хозяин кабинета больше напоминал борца-тяжеловеса или штангиста, нежели полицейского. С одним принципиальным отличием: наметанный глаз сразу бы заметил, что при необходимости этот атлет может двигаться очень стремительно.

Немного размявшись, мужчина, не оборачиваясь, быстро протянул руку и взял со стола распаренное полотенце. Вытер им лицо, голову и шею, сложил вдвое и тщательно повторил процедуру. После чего аккуратно вернул полотенце на поднос, застегнул сорочку, подхватил со стола стопку свежей прессы, кофейник и направился к своему рабочему месту, где уже стояла большая кружка, не раз послужившая хозяину этой ночью.

Глава Интерпола Греции генерал Виктор Манн проводил на работе уже третьи сутки подряд. Возможно, предстоящая операция станет самой крупной в его карьере. А возможно, что на ней его карьера и закончится. Слишком многое оказалось на кону. Он налил кофе в кружку, сделал большой глоток, удовлетворенно кивнул и развернул первую газету в стопке. Это было популярное ежедневное издание «Вима»

На первой же странице он увидел интересующий его материал, пробежал его глазами, затем обвел красным маркером и отложил газету в сторону. Следующей в стопке была авторитетная «Катимерини» — газета консервативного толка, выходящая в Афинах на греческом и английском языках. Отметив маркером интересующие его статьи, генерал взялся за третью — левоцентристскую «Неа», с которой поступил так же, как и с первыми двумя. Оставшиеся в стопке правоцентристская «Элефтерос типос», прогрессивная «Акрополь» и скандальная «Авриани» недолго дожидались своей очереди.

С небольшими расхождениями опубликованный в разных изданиях материал сообщал одни и те же факты: известный афинский банкир и миллионер Власис Курис был найден накануне мертвым на собственной вилле в престижном пригороде Афин — Экали. По имеющимся данным, тело банкира со следами алкоголя в крови было обнаружено в бассейне родственниками погибшего поздно вечером. По версии следствия, с банкиром произошел несчастный случай. Пресс-служба Департамента столичной полиции ограничилась кратким пресс-релизом, избегая, в интересах следствия, давать любые развернутые комментарии. Судя по тону публикаций, ни одно из изданий не осталось удовлетворено официальной версией случившегося.

Манн, откинувшись в кресле, с неподдельным интересом прочел язвительный комментарий редактора «Трибуны»:

«Нас хотят уверить в том, что за последний год финансово-банковский сектор Греции поразило какое-то таинственное моровое поветрие! В марте в собственном автомобиле погибают банкиры — братья Хадзидакис, сорвавшись со скалы в море, якобы из-за случайного отказа тормозной системы их нового „Ламборгини“. В июне, во время традиционного утреннего купания в собственной бухте, неожиданно тонет в море бывший заместитель министра финансов Ставрос Иолас, в юности выступавший за сборную Греции по плаванию. В августе из окна собственного офиса на двадцать шестом этаже небоскреба „Афинская башня“ выбрасывается начальник департамента международных операций „Эмпорики Банка“ шестидесятилетний Лукианос Глезос, якобы, покончивший с собой из-за неразделенной любви к собственной секретарше. Похоже, что абсурдность ситуации видна всем, но только не Департаменту столичной полиции. И вот очередной „несчастный случай“, как нас пытается уверить Департамент полиции, — вчерашняя смерть в собственном бассейне Власиса Куриса, чей банк активно участвовал в международных финансовых операциях предыдущего правительства социалистов. Покойный, по имеющимся данным, перебрав с метаксой, поскользнулся и ударился головой о кромку собственного бассейна, после чего утонул. Тот факт, что это произошло ровно за три дня до слушаний, где он должен был давать объяснения парламентской комиссии по поводу финансовых злоупотреблений предыдущего кабинета, вызывает очевидное и понятное недоумение у большинства наших читателей. Не пора ли уже действующему кабинету министров дать происходящему трезвую оценку и найти ответы на вопросы, волнующие всю нацию, — особенно в тяжелые дни экономического кризиса? Если вопросы останутся без ответов в очередной раз, то остается только гадать, как поведет себя греческий избиратель во время выборов, которые ждут нас уже через три года…»

Генерал довольно хмыкнул и отложил газету. Нажав на кнопку интеркома, он коротко произнес:

— Ирини, соедините меня с министром. Разговор строго конфиденциальный.

Не задавая никаких вопросов, опытная секретарша отключилась. Через три минуты она сообщила шефу:

— Господин генерал, господин министр на проводе. Конфиденциальность разговора обеспечена.

Генерал снял трубку со старомодного телефонного аппарата спецсвязи, на котором не было даже кнопок.

— Да, господин министр! Доброе утро! Разумеется, господин министр. Это защищенный канал, вы можете говорить свободно. Да, я читал сегодняшнюю утреннюю прессу, господин министр… Как мы и предполагали. Только ленивый не напечатал. Да, материалы мы передали по своим каналам. Ждем еще девятичасового выпуска новостей АНА… Редактор новостного блока обещал мне самую язвительную интонацию, на которую только способен их ведущий. Разумеется, это все убийства. Нет никаких сомнений, господин министр. Совершенно верно, устраняют свидетелей. Все в рамках схемы, которую я вам докладывал. Это было предсказуемо. Теперь, когда мы их как следует вспугнули, они зашевелятся, начнут спасать собственные шкуры и делать ошибки, я уверен… Что я планирую предпринять? Мы уже делаем все необходимое, господин министр. Через два дня в Лионе совещание глав Национальных Бюро. По своим каналам в Департаменте я дам понять, что выехал в штаб-квартиру и меня не будет до конца месяца. Пусть думают, что я покинул страну, — и у них развязаны руки. Выманим лисиц из нор, господин министр! Операция входит в завершающую фазу, и у нас нет права на ошибку. Сейчас главное — не переусердствовать. Они обязательно воспользуются моим отсутствием, и тогда мы сможем взять их с поличным. Совершенно верно!.. Да, я понимаю, что уровень подозреваемых требует самых убедительных доказательств… Именно над этим мы и работаем. Мы планируем добиться признательных показаний участников схемы… Нет, я буду недалеко. Лучше, если вы тоже не будете знать этого, господин министр… Так точно, в интересах дела… Если возникнет срочная необходимость, в течение часа я смогу вернуться вертолетом в любой день. Нет, господин министр, нет причин для тревоги. Мои подчиненные в Афинах будут полностью контролировать ситуацию и докладывать мне. А я — если ситуация того потребует — вам. Но и для вас — я во Франции. Совершенно верно, в служебной командировке… Это если премьер-министр поинтересуется, почему меня нет на торжествах в честь «Дня Охи». Да, я понимаю меру своей ответственности… Да, я уверен в исходе операции, насколько это возможно. Да, конечно, я понимаю возможные последствия. Да, господин министр, разумеется… Я помню, что вы должны быть на докладе у премьер-министра не позднее, чем через неделю. Безусловно! Благодарю вас, господин министр! Дополнительные ресурсы не требуются… Всего доброго!

Манн повесил тяжелую эбонитовую трубку на сердито скрипнувший рычаг и какое-то время сидел с закрытыми глазами. Потом устало вздохнул, достал из кармана мобильный телефон, набрал номер, дождался ответа абонента и мягко произнес:

— Дорогая, это я. Все в порядке. Нет, нет… Все хорошо. Собирайся. Предупреди детей. Устроим им каникулы… Послезавтра мы улетаем. Как куда? Туда, где нам всегда рады, куда же еще?

Часть первая

Немного здравого смысла, немного терпимости, немного чувства юмора, и можно очень уютно устроиться на этой планете.

Сомерсет Моэм, «Малый уголок»

Опытный путешественник по Греции знает, что греческие острова можно условно разделить на три категории: известные курорты, экономически независимые территории и безлюдные клочки суши посреди бескрайней морской равнины.

Первые — исключительно туристические жемчужины — уже давно и хорошо освоены приезжими любителями талассотерапии. Благополучие островитян здесь целиком и полностью зависит от того, насколько удачным выдался курортный сезон: много ли прибыло обеспеченных иностранцев, готовых расстаться с содержимым своих туго набитых кошельков. Почти все население таких островов завязано на индустрию туризма: они содержат кафе и таверны, в сезон сдают приезжим свои дома, перестроенные под мини-гостиницы, торгуют в сувенирных лавках и организуют морские прогулки для гостей. Не будь туристов — участь подобных курортов была бы незавидна.

К следующей, второй категории, относятся острова, менее зависимые от курортного сезона и вполне самодостаточные, благодаря собственной развитой экономике. Будь то сельское хозяйство, виноделие, традиционные кустарные ремесла или даже целые фабрики по производству сыров, колбас и ликеров, ставших визитной карточкой этих мест. Сюда уже едут отдыхать сами греки — горожане с материка, соблазненные вдобавок к перечисленному еще и прозрачно-голубым морем, чистейшими песчаными пляжами, низкими ценами и отсутствием суматошной туристической толчеи.

Местные жители также стараются заработать на приезжих, но, если поток последних вдруг иссякнет, — остров сможет это пережить. Есть туристы — хорошо, нет — не катастрофа: у крестьянина, винодела или рыбака, живущего своим ремеслом, работа всегда найдется. А есть работа — будет и кусок хлеба.

Ну, и третьи по счету в нашем списке — это практически безлюдные, а порой и вовсе необитаемые каменистые утесы посреди морской глади Эгейского моря. Шанс встретить здесь кого-то крайне невелик. В заброшенной бухте лишь изредка мелькнет одинокая лодка, когда рыбак с соседнего острова решит попытать здесь рыбацкого счастья, или семейство диких коз, спускаясь по почти отвесному склону, с недоумением уставится на вас косящими желтыми глазами, случись вам в этот момент проплывать мимо на пароме.

Опытным путешественникам также хорошо известно, что многие острова при первом впечатлении успешно маскируются под уже освоенные и ничем не примечательные. Они словно умышленно стараются не выделяться и как можно дольше держаться в стороне от туристического нашествия, нарастающего с каждым годом, как разрушительное цунами. Будто для них куда важнее бережно хранить сложившиеся веками традиции и неспешный ритм сельской жизни.

Вот и с Наксосом, лежащим ровно посреди Эгейского моря, на оживленном перекрестке древних морских путей, судя по всему, такая же история. Впервые прибыв сюда, не замечаешь, что он чем-то отличается от других собратьев по архипелагу. Остров — и остров. Ничего особенного! Пытливому взгляду искушенного путешественника не за что зацепиться: все те же типичные кикладские домики с ярко-синими ставнями, хаотично облепившие невысокий холм над небольшой бухтой. Все, как везде на Кикладах: слепящий цвет беленых каменных стен, минимум зелени, развалины венецианской крепости из желтого песчаника на самой вершине холма, купола древних храмов, таверны и рестораны, привычно усеявшие набережную, лавчонки, с их пестрящими от сувениров витринами, да магазинчики местных традиционных промыслов…

И что же, скажите на милость, во всем этом нового или необычного? — спрашивает себя со вздохом уставший после парома путешественник, сойдя на пирс Хоры и вертя головой во все стороны.

Разве что Портара — огромная арка недостроенного храма Аполлона на соседнем островке Палатий, куда ведет узкая дамба из самого порта. Живописно? Безусловно! Но есть в Греции острова, чья витрина — главный порт — выглядит куда как живописнее, наряднее и ярче, производя на гостя незабываемое впечатление с самого первого взгляда.

Взять те же Сирос или Родос, а еще лучше — Сими, например, с его потрясающей разноцветной бухтой, буйные краски которой напоминают яркий пасхальный карнавал. А тут… Ну, домики. Ну, холм. Ну, арка, пусть и циклопических размеров… И кого они хотят этим удивить?! Это в Греции-то!

Неужели это все? — снова разочарованно воскликнет турист, уже побывавший на десятке других островов. Стоит ли здесь останавливаться? Что нового может показать и рассказать ему Наксос?

Может быть, разумнее будет просто переночевать в ближайшей гостинице, а наутро, позавтракав и отметившись парочкой дежурных селфи у Портары, отправиться дальше? Тем более что до знаменитого на весь мир Санторини — визитной карточки Киклад — от Наксоса всего час c небольшим пути на скоростном пароме компании «Sea Jets». И паромы эти отходят, как минимум, трижды в день. Уж там-то, на Санторини, древней Тире, гарантированно захватит дух от фантастических по красоте пейзажей! Будет чем похвастаться перед родней и друзьями!

Многие так и поступают. Но не все.

Лишь прожив на острове несколько дней, к своему изумлению и восторгу гость узнает, что есть, оказывается, еще и совершенно другой Наксос, не заметный с первого взгляда. Остров, где в зеленых долинах, по берегам прохладных рек, пышно цветут и щедро плодоносят фруктовые сады, а по горным склонам, увитым бесконечным серпантином дорог, стеной стоят непроходимые леса, шумят кронами на ветру кедровые рощи, гранича с удивительными по красоте песчаными дюнами. В самом сердце острова гордо высятся неприступные горные вершины, заслоняя собой захватывающие дух ущелья и пропасти. По берегам же скрыты неописуемой красоты бухты и многокилометровые пустынные пляжи с золотым песком и совершенно прозрачной водой, цвет которой, если смотреть на нее под разным углом, меняется от нежно-голубого до темно-изумрудного…

Словом, Наксос совсем не похож на другие кикладские острова! Совершенно. Не похож настолько, что даже удивительно. «Истинным раем на земле» называл его британец Байрон. А уж этот эстет-романтик аристократических кровей умел видеть и ценить красоту…

Но и помимо красоты труженику Наксосу есть чем гордиться по праву. На весь мир остров знаменит своим крупнейшим и древнейшим на планете месторождением наждака, добываемого здесь уже больше трех тысяч лет. С его помощью греки, а позднее и римляне полировали белоснежный мрамор своих скульптур и великолепных храмов, который добывали здесь же, в каменоломнях, и на соседнем Паросе. На наждачных брусках, привезенных с Наксоса затачивали свои мечи и копья спартанцы царя Леонида, прежде чем отправиться к ущелью Фермопилы на свою легендарную последнюю битву. А гениальный афинский скульптор Пракситель полировал наксийским наждаком знаменитую на всю Элладу мраморную статую Афродиты Книдской, прежде чем выставить ее на всеобщее обозрение и тоже прославиться навечно.

Такова земля древней Эллады: каждый камень здесь дышит историей!

И Наксос не исключение.

Небольшие живописные деревеньки разбросаны по всему острову, и их жители, чьи дома утопают во фруктовых садах, свято чтут старые традиции, особенно кулинарные! Местные хозяйки — большие мастерицы в приготовлении петуха в винной подливке, креветок в соусе саганаки с домашним козьим сыром, макарон с омарами, запеченного кальмара и самых разных мясных блюд.

Мясо Наксоса — отдельная тема! Остров славится на всю страну своим скотоводством: пасхальные агнцы с Наксоса идут просто нарасхват в Страстную неделю, когда православные греки заботятся о яствах к праздничному столу после долгого сорокадневного поста. Кроме вина, нежнейшей баранины и козлятины, остров знаменит и своими сырами, молочными продуктами, ароматным тимьяновым медом, вареньем и разноцветной настойкой из цитрусовых — китроном.

В отличие от большинства безводных островов архипелага, Наксос, с его источниками пресной воды, — самый настоящий рай: с древних времен остров славился своим плодородием! Нигде в Греции нет вкуснее картофеля, чем тот, что выращен здесь! А какие маслины — крупные, спелые, масло из них получается густое и пахучее, настоящее сокровище!

А виноградники? Ты забыл про виноградники! — мысленно укорил себя брюнет лет сорока пяти, худощавого телосложения, в выгоревшем на солнце джинсовом комбинезоне, надетом на голое тело. Держа в обеих руках инструменты — небольшую лопату, секатор и странной, полукруглой формы нож, которым обычно пользуются крестьяне при обрезке лозы, брюнет быстро и уверенно шел по узкой тропинке, ведущей в долину. Он шагал, привычно погрузившись в размышления об острове, который всего полгода назад стал его новым домом. Солнце уже садилось за гору Зевс, над тропинкой стремительно сгущались фиолетовые тени, — и мужчина торопился. За его спиной в вечернем полумраке еще можно было рассмотреть темнеющие ровные ряды виноградника на пологом горном склоне, откуда он и спускался, закончив на сегодня свою работу.

Мужчина был в отличной физической форме. Время от времени он легко перепрыгивал через небольшие валуны, выкатившиеся на тропинку. Несмотря на усталость после целого дня работы на винограднике, владелец виллы «Афродита» Алекс Смолев пребывал в самом приподнятом расположении духа. Да и усталость в мышцах, налившихся тяжестью от физического труда, была приятной.

Как же ты мог забыть про виноградники? — снова укорил он себя. Ведь именно здесь, на Наксосе, по древней легенде, Дионис впервые сам посадил и вырастил виноградную лозу!

Легенда гласит, что молодой бог вручную отжал виноградный сок, оставил напиток созревать на солнце в глиняном кувшине, дал людям попробовать забродившее молодое вино, а потом и научил выращивать виноград. Островитянам есть чем гордиться: они стали первыми виноделами Эллады! Было ли это на самом деле — или нет, сейчас никто не знает наверняка, но в народной памяти легенды никогда не возникают на пустом месте.

В те древние времена вина Наксоса были знамениты на всю Грецию. Позднее, уже во времена турецкого владычества многие виноградники страны были безжалостно вырублены под корень, в том числе и на островах. Но, бережно храня традиции предков, жители Киклад делают сегодня все, чтобы возродить былую славу греческого островного виноделия.

Кстати сказать, Наксос в русскоязычных путеводителях упоминается крайне редко. Возможно, причиной тому стало относительно позднее появление аэропорта. Возможно, что-то еще. А между тем — зря! Ведь, помимо прочего, остров даже короткое время успел пожить и под властью Российской империи.

С тысяча семьсот семидесятого года на нем, по договоренности с греками, располагалась резиденция главнокомандующего военно-морскими силами графа Алексея Григорьевича Орлова-Чесменского, наголову разгромившего турецкий флот в Средиземном, Ионическом и Эгейском морях.

Целых четыре года над Наксосом и его соседом Паросом, где была организована зимняя стоянка русской эскадры, гордо реял Андреевский флаг! Как и еще на двадцати семи кикладских островах, полностью освобожденных русской эскадрой от турок.

Вот ведь! — думал Алекс, продолжая опасный спуск уже практически в полной темноте, — это же почти русская земля! Не потому ли я порой чувствую себя здесь совершенно как дома?..

В этот момент, прервав его размышления, несколько камней средней величины, потревоженные его ногой, с шумом скатились с тропинки и обрушились с обрыва в пропасть, увлекая за собой своих собратьев. Словно в ответ им, сверху раздался похожий шум: видимо, на уже пройденную мужчиной тропинку тоже выкатились крупные валуны.

Плохо! Так можно и сорваться, и камнем сверху по голове получить. А это совершенно не входит в мои планы! — подумал Смолев, резко притормаживая на особенно опасном участке и больше вслушиваясь, чем вглядываясь, в кромешную темноту над головой: не шумит ли там очередной валун?..

— Алекс? — вдруг в тишине снизу, из сгустившегося мрака, донесся тревожный мужской голос, звучащий по-гречески. — Это вы? Где вы, Алекс?

— Это я, — сложив ладони рупором, на том же языке ответил Смолев в темноту ущелья. — Стою на тропе.

— Отлично, стойте, где стоите, я сейчас к вам поднимусь! — пришел снизу чей-то обрадованный возглас.

Когда, спустя пару минут, из-за очередного крутого поворота блеснул яркий луч фонаря, Смолев прикрыл глаза ладонью и зажмурился.

— У-ф-ф! Слава богу! — с облегчением вздохнул, поднимавшийся по тропинке широкоплечий грек лет тридцати, среднего роста, одетый в такой же комбинезон, точь-в-точь, как был на самом Алексе.

Грек отвел слепящий луч в сторону, прислонился спиной к скале, стараясь отдышаться, и вытер пот, выступивший на лбу. Смолев сразу же, как только глаза снова привыкли к темноте, узнал Димитроса Аманатидиса, своего доброго друга и партнера-винодела.

Было видно, что тот устал и перенервничал. Постепенно лицо его разгладилось, а дыхание выровнялось.

— Что же вы так неосторожно, Алекс? — укоризненно произнес грек по-английски с сильным акцентом. — Я и сам задержался в долине, возвращаюсь домой час назад, а Мария говорит, что вас нет. Мол, как с самого раннего утра ушел в горы на виноградник, так и не возвращался. А солнце вот-вот сядет! Здесь в горах ночью опасно: сорваться можно запросто, а у вас ни телефона с собой, ни фонаря! Вот и пошел вас искать!

— Простите, Димитрос, друг мой, — тоже по-английски несколько смущенно ответил Смолев. — Я как-то увлекся и не заметил, что быстро стемнело. Не мог бросить работу незавершенной: оставалось обрезать всего несколько кустов. От телефона проку здесь никакого: связи нет. Только зря с собой таскать. Хотя, ради фонарика, конечно, стоило захватить… Никак не думал, что так задержусь. Вы правы, очень глупо с моей стороны. Простите, не хотел причинять вам столько беспокойства!

— Ничего, ничего. Главное, вы в порядке. Осталось вернуться домой! — ответил грек, совершенно успокоившись и быстро придя в прекрасное расположение духа. Пока Смолев извинялся, мужчина успел совершенно отдышаться и набраться сил. — Давайте уже спускаться: Мария ждет нас на мусаку. Надеюсь, в этот раз у нее ничего не подгорит! — Он весело хмыкнул, словно вспомнив что-то забавное, и бодро махнул собеседнику рукой. — Я пойду вперед, буду светить на тропу, а вы — за мной. Не отставайте и смотрите под ноги!

Полчаса ходьбы в скором темпе, — и друзья уже поднимались по скрипучим деревянным ступеням на широкую, залитую ярким электрическим светом, веранду большого крестьянского дома.

Стоявший посреди веранды деревянный стол был уже застелен белой скатертью, на которой красовались бутылки с местным вином, столовые приборы и закуски, заботливо прикрытые хозяйкой домоткаными салфетками от докучливых насекомых. В вышивке на салфетках преобладали два традиционных островных мотива: плодоносящая олива и резвящиеся в море дельфины. Эти салфетки, как и скатерти, и полотенца, изготавливали рукодельницы из соседней деревни, обеспечивая ими весь остров и приезжих туристов.

Из дверей, навстречу вошедшим, с радостным криком выскочила небольшого роста смуглая молодая женщина с роскошной гривой черных волос, одетая в джинсы и греческую белую рубашку с ручной вышивкой. Молодая жена Димитроса становилась все больше похожа на гречанку, отметил Алекс, устало прислонившись к перилам и впервые за весь день давая себе поблажку, чтобы немного расслабиться.

— Боже мой! Наконец-то! — с истинным итальянским темпераментом воскликнула хозяйка, воздевая руки вверх. — Вы меня напугали! Мужчины! Разве так можно?! Святая Мадонна! Я от страха здесь вся извелась!

— Мария, — покаянно склонил голову Смолев, перейдя на итальянский, — это целиком и полностью моя вина! Прошу меня простить! Ваш супруг меня просто спас! — и повторил последнюю фразу по-гречески специально для ее мужа, устало присевшего на ступеньку рядом с ним.

— Да ничего подобного, — встрепенувшись, возразил было Димитрос, — вы и сами бы добрались…

Но молодая итальянка его быстро перебила, сопроводив свои слова решительным жестом:

— Все, все, ничего не хочу слушать! Главное: вы оба здесь! Разговоры потом будете разговаривать! А сейчас переодеваться, умываться, — и за стол! И так уже задержались! А я на кухню! — она быстро развернулась на месте и, энергично тряхнув пышными волосами, умчалась в дом.

Алекс добродушно рассмеялся. За полгода, что прошло со свадьбы молодых Аманатидисов и их переезда с виллы «Афродита» на ферму в долине, Мария очень изменилась, превратившись из юной восторженной итальянки в решительную и волевую хозяйку большого крестьянского дома на греческом острове. Именно такая жена и нужна была Димитросу, не чаявшему души в ней, а также в своей ферме и виноградниках.

Какая прекрасная пара! — с теплотой думал Алекс, устало поднимаясь по лестнице в свою спальню, просторную гостевую комнату на втором этаже, где поселили его хозяева. Дай бог им семейного счастья на долгие годы!

Почти семь месяцев назад капитан запаса российских вооруженных сил, лингвист и путешественник Александр Владимирович Смолев, сорока пяти лет от роду, сошел с быстроходного парома на берег Наксоса.

Незадолго до этого доктор-кардиолог из медицинского центра имени Алмазова, что обследовал Смолева в Санкт-Петербурге, настоятельно рекомендовал ему поменять климат северной столицы на средиземноморский.

«Вам просто необходима талассотерапия, батенька! — заявил тогда кардиолог, поправляя очки и строго глядя в бледное и спокойное лицо Смолева. — Талласотерапия, морской воздух, теплый климат! Уезжайте! Иначе за последствия я не ручаюсь. Моторчик у вас барахлит, да и старые травмы и ранения требуют реабилитации всего организма. Восстановите силы, глядишь, все и наладится! В целом, организм у вас сильный, просто надо ему помочь… Вот и помогите: уезжайте! А уж когда устроитесь, к нам в Петербург только в гости, и только летом, — добро пожаловать!»

Друг и бывший сослуживец, в ту пору еще полковник — генеральское звание будет присвоено ему через несколько месяцев — Виктор Манн посоветовал Алексу этот остров. И с того самого момента Смолев ни разу не пожалел, что внял дружескому совету.

Обстоятельства так удачно сложились, что спустя всего месяц после своего приезда на Наксос он смог выкупить у семьи Аманатидисов их виллу «Афродита», которая уже много лет как была переоборудована под небольшую, но очень уютную гостиницу: дюжина номеров, две прекрасные террасы, увитые плодоносящей виноградной лозой, замечательная кухня, сад и огород, хозяйственные постройки, винный погреб и большой хозяйский дом, перестроенный из старого венецианского особняка, — настоящее сокровище для того, кто решил осесть на острове и завести хозяйство.

Аманатидисы тоже были счастливы передать в его руки свою виллу: и человек достойный, и не будь его — еще неизвестно, как сложилась бы судьба наследника, обвиненного полицией острова в предумышленном убийстве нотариуса Галифианакиса. Скорее всего, сгинул бы Димитрос в тюрьме на долгие годы, осиротив и мать, и свою невесту. Но Смолев, верный своей привычке отстаивать справедливость во всем, тогда вмешался и, получив при содействии Манна статус особого агента Интерпола на Кикладах, провел свое альтернативное расследование. Он полностью оправдал молодого грека и нашел настоящего убийцу, хоть последнее и не принесло Алексу ни радости, ни удовлетворения, скорее оставив на его сердце еще один незаживающий рубец. Но Димитрос вернулся домой, — и это было главное.

С тех пор островитяне прониклись к приезжему русскому глубоким уважением, вдвойне укрепившимся после того, как Смолев сперва открыл для посетителей стоявшую закрытой уже несколько лет старую таверну Аманатидисов, назвав ее «У Ирини и Георгиоса», а затем отремонтировал и спустил на воду лодку покойного Георгиоса, которой тот при жизни очень дорожил.

Смолев же дал работу и лучшему повару острова — Петросу Папаскирису и практически спас от нищеты старого рыбака Никоса, ежедневно выкупая его улов и щедро рассчитываясь с ним за кальмаров, лобстеров, осьминогов и другую морскую живность, что привозил рыбак каждое утро.

Благодаря повару Петросу и рыбаку Никосу таверна «У Ирини и Георгиоса» в самое короткое время завоевала славу лучшей таверны на берегу, где подают свежайшие морепродукты. Впрочем, нанимая на работу лучшего повара острова, Смолев предполагал, что так все и будет, и в своих предположениях не ошибся.

Он же помог и садовнику семьи Аманатидисов, Христосу. Получил разрешение на аренду земли вдоль дороги, ведущей из Хоры к лиману Алики, где старый грек смог осуществить свою давнюю мечту: разбил сад в пятьдесят олив. Смолев за свой счет снабдил старика саженцами и всем необходимым для ухода за садом, отказавшись при этом от денег и долговых расписок.

Другими словами, приезжий показал себя во всех смыслах человеком щедрым, порядочным и достойным. И, разумеется, трудолюбивым: вилла и таверна требовали ежедневного внимания.

Чтобы управлять таким хозяйством Алексу потребовалась помощница. Ей стала его давняя знакомая еще по Санкт-Петербургу Софья Ковалевская, или, как он звал ее, Рыжая Соня, — по ее детскому прозвищу.

Копна ярко-рыжих волос цвета красных сицилийских апельсинов, которой она любила встряхивать в такт своим словам, произвела неизгладимое впечатление на повара Петроса, — и в самом скором времени на вилле «Афродита» готовились сыграть очередную свадьбу. Смолев был безмерно рад за Софью, которую знал еще ребенком и любил, как младшую сестру.

Свадьба — это большой праздник: снова соберутся все друзья, приедут даже Манны из Афин. Тереза, жена Виктора, ни за что не упустит возможности снова встретиться на вилле «Афродита» со своими подругами — Лили и Стефанией, особенно когда выдалась такая замечательная возможность. Как всегда, при мысли о Стефании, молодой испанке из Мадрида, с которой Алекса свела судьба здесь, на острове, у Смолева мгновенно теплел взгляд его серых глаз, а на губах появлялась мечтательная улыбка.

Да что там говорить! Своей жизнью на Наксосе Алекс был положительно доволен. Сюда он ехал за спокойствием и безмятежностью, в поисках тихой гавани, но, похоже, обрел на древнем острове нечто большее и значительно более важное для себя…

А теперь постепенно сбывалась и еще одна мечта Смолева: по совету одного из самых опытных виноградарей острова, Иоанниса Спанидиса, Алекс приобрел землю под виноградник на южном склоне горы Зевс.

Если долго и прилежно трудиться, он сможет вырастить урожай и сделать свое собственное вино. Но до этого момента пройдет еще несколько лет. Хорошо, что Димитрос, молодой, но уже тоже опытный и знающий виноградарь, согласился помогать ему. Вместе они обязательно добьются результата, в этом Смолев ни секунды не сомневался.

Все будет просто отлично! — Алекс весело подмигнул своему отражению в зеркале. Отражение в ответ укоризненно покачало головой: опять ты размечтался! Хватит тратить время, хозяева наверняка уже заждались!

Быстро приведя себя в порядок и переодевшись, Алекс вышел на веранду в прекрасном настроении.

— За стол! За стол! — радостно скомандовала Мария, увидев его. — Присаживайтесь, я скоро вынесу горячее! Пейте и закусывайте, меня не ждите!

Уже сидевший за столом Димитрос, с мокрыми после душа волосами, в свежей белоснежной рубашке, весело махнул другу рукой и, откупорив бутылку белого ассиртико, разлил вино по бокалам.

— Что ж, — бодро произнес он, вручая бокал Смолеву и поднимая свой, — первый тост традиционно за окончание сезонных работ на виноградниках! Это вино прошлого урожая с виноградника старого Спанидиса. Очень достойное ассиртико… Ничего, ничего! — ободряюще подмигнул грек Алексу. — Немного терпения, друг мой! Скоро и у нас самих будет вино не хуже!

Друзья выпили по глотку вина и жадно набросились на закуски, которыми был в изобилии уставлен весь стол.

— Только сейчас понял, насколько я голоден, — спустя пару минут пробормотал Смолев, щедро накладывая ложкой смесь тушеных баклажанов с чесноком и оливковым маслом на ломоть горячего хлеба и отправляя затем закуску в рот.

Жуя, он закрыл от наслаждения глаза. Хлеб был только из печи, с хрустящей корочкой и нежным мякишем, а баклажаны, напротив, были холодными, при этом сочными и пряными. Чеснок добавлял блюду остроты, травы — душистого аромата, а оливковое масло смягчало резкие вкусовые нотки, объединяя их вместе в произведение кулинарного искусства.

— Как же вкусно! — восторженно сказал Алекс, покрутив головой. — В России говорят: «Пальчики оближешь!»

— Да, крестьянский труд на открытом воздухе всегда прибавляет аппетита, — рассмеялся Димитрос, в свою очередь сооружая себе огромный бутерброд с козьим сыром, вяленой свининой и лукаво поглядывая на гостя. — Знаю по себе! Нет пищи вкуснее, чем домашний ужин после целого дня работы на винограднике!

Мария вынесла большое блюдо с дымящейся мусакой — запеканкой из баранины, картофеля, баклажанов, томатов и сладкого перца с соусом бешамель и хрустящей сырной корочкой. Она установила блюдо посреди стола и гордо поклонилась. Мужчины встретили ее появление аплодисментами.

— Моя жена уже вполне освоила греческую кухню, — похвалился Димитрос, раскладывая ароматную запеканку по тарелкам и с добродушной иронией косясь на Марию, усевшуюся напротив Смолева. — У нее даже стали получаться настоящие греческие долмадес, хоть я все время и прошу класть в баранину побольше корицы. Но, в целом, она справляется. В самом начале нашей семейной жизни, правда, не все было так гладко: мне приходилось есть исключительно тосканские блюда… Мучение, не передать словами!

— Надо же! — немедленно всплеснула руками итальянка, заводясь с пол-оборота. — И чем это тебе не угодила тосканская кухня? Томатный суп с кростини или мои папарделле с грибами пришлись тебе не по душе? Что-то я не припомню! Да ты лопал так, что за ушами трещало! Еще и добавки по три раза просил! Тоже мне, мученик! Болтун!

— А что оставалось бедному крестьянину? Приходишь домой с поля уставший, голодный, — скрывая улыбку, Димитрос незаметно подмигнул Алексу. — Поневоле съешь все, что угодно… И что в итоге? Я поправился на несколько килограммов! И это за первые три месяца брака!

— Ах, «все, что угодно»?! Так, может, дело в твоем непомерном аппетите, дорогой, а вовсе не в моей готовке? Может быть, мне пора посадить тебя на диету? — Мария сурово сдвинула брови и погрозила мужу кулаком. — Вот получишь у меня сейчас по шее полотенцем! Будешь знать, как позорить меня перед гостем!

— Нет, все дело именно в тосканской кухне! — весело отбивался Димитрос от темпераментной итальянки. — Вы знаете, Алекс, эти тосканцы — заядлые хлебоеды! И всему дают отдельное название. Такие выдумщики! Вы не знали? Ломоть хлеба, подсушенный на огне и залитый оливковым маслом — это «феттунта». Но если на тот же ломоть хлеба выложить резаные помидоры, паштет из печени или черных оливок, тогда он уже превратится в «брускетту». Хлеб обязательно добавляют в супы, а тертыми сухарями могут посыпать даже пасту. Пасту! Как тут похудеешь?

— Знаю, знаю, — покивал, улыбаясь, Смолев, осторожно пробуя еще дымящуюся мусаку. — Очень горячо… Но какой аромат! — Он с сожалением отодвинул тарелку, давая блюду немного остыть. — А что до Тосканы, я жил там пару лет и помню, что практически в каждом из городов и городков Тосканы пекут свой особый хлеб, в который добавляют перец, оливки, грецкие орехи, розмарин или даже тыкву. — Тут Смолев, желая доставить удовольствие Марии, перешел на ее родной итальянский: — Но, справедливости ради, хочу сказать слово в защиту нашей хозяйки: мусака просто бесподобна, как и все блюда, что стоят на столе. Такую мусаку было бы не стыдно подать в лучшей таверне острова! А закуски? Баклажаны — верх совершенства! Браво, Мария, браво!

— Спасибо, Алекс! — Мария расцвела от похвалы, и весь ее боевой пыл немедленно испарился. — Вот можете вы поддержать бедную девушку добрым словом, не то что некоторые!.. А на этого болтуна не обращайте внимания! Он только ворчит, а ест вечно за троих! Не успеваю готовить!

Шутливо замахнувшись на мужа столовым полотенцем, Мария снова убежала на кухню.

— Ох уж эти женщины! — произнес Димитрос, проводив жену влюбленным взглядом. — Никакой с ними нет жизни! А без них — тем более! Болтушки! Кстати, Алекс, — обратился он к Смолеву, наслаждавшемуся мусакой. — Мария разговаривала по телефону с Катериной, а вы ее знаете, она распространяет новости быстрее, чем международный телеграф. Так вот, Катерина шепнула моей жене «по секрету», что на вилле «Афродита» нас очень скоро ждут и помолвка, и свадьба! Мол, Петрос уже обо всем договорился с отцом Спиридоном и чуть ли не со дня на день сделает Софье предложение. И вы молчите? По-моему, эта новость заслуживает отдельного тоста! — весело сказал грек и снова наполнил вином бокалы.

— Я и не собирался делать из этого тайны, — беря в руку бокал, ответил Смолев. — Вы просто меня немного опередили. Петрос заходил ко мне накануне, и мы обо всем переговорили. Узнав, что я еду в долину, он обрадовался и попросил меня передать вам нечто важное. Так что от вас никаких тайн быть не может. Тем более, что вы с Марией в списке самых дорогих гостей! Я с радостью взял на себя это поручение, Петросу не пришлось меня упрашивать…

— Поручение? — загорелась Мария, вернувшаяся к столу с овальным блюдом, полным лукумадес — сладких пончиков из дрожжевого теста, обжаренных во фритюре и политых медом, — любимого лакомства Димитроса. — Какое еще поручение? Вам? От Петроса? Ой, как интересно! И какое же?

Она быстро поставила блюдо с пончиками на стол и уселась рядом с мужем, который, улыбаясь, немедленно обнял ее за плечи.

— Ну же, не томите, Алекс! — взмолилась она. — Мы и так уже все извелись от любопытства. Которую неделю никаких новостей, а тут — такое событие!

— Друзья мои, — Алекс взял бокал, поднялся на ноги и приличествующим ситуации торжественным тоном произнес: — Я официально уполномочен пригласить вас на праздничный ужин с сюрпризом. Он состоится через четыре дня, во вторник, в таверне «У Ирини и Георгиоса». Барашек на вертеле — также обязательная часть ужина, хоть и не самая главная на этот раз. На нем будут все наши близкие друзья и даже, — он подмигнул Димитросу, — отец Спиридон! Ну и Софья с Петросом, разумеется! Ждем вас в семнадцать часов на берегу. Форма одежды — праздничная!

— Святая дева! Неужели он наконец-то решился сделать ей предложение?! — произнесла Мария, радостно всплеснув руками, пока мужчины, смеясь, с веселым звоном чокались бокалами. — И года не прошло! Вот увалень! И чего, спрашивается, так долго тянул? А еще грек! Ну и бестолковый же вы все-таки народ, мужчины!..

Часть вторая

Инкогнито проклятое!..

Н. В. Гоголь, «Ревизор»

Обычный осенний день в полицейском участке Наксоса с самого утра ничем не отличался от целой вереницы других дней, похожих друг на друга, как две капли дождевой воды, частенько стекавшей по стеклу полицейского участка поздней осенью. Но дожди придут позже, а пока теплая пора была еще в самом разгаре: близился к концу октябрь, и в открытые окна со сложенными жалюзи щедро светило ласковое солнце, хоть уже и не такое яркое и слепящее, как летом.

На острове наступил тот очень комфортный период для грека с материка, каким и был начальник уголовной полиции Наксоса, когда дневная и ночная температуры воздуха практически сравнялись с температурой воды, достигнув двадцати градусов по Цельсию.

Бедолага инспектор, который за последние два года так и не привык к знойному островному климату и вечно страдал летом от жары, отчего постоянно потел и вынужденно носил в карманах своего мешковатого костюма по дюжине платков, теперь мог вздохнуть куда как свободнее: палящая жара до следующего сезона уже точно не вернется.

Северный ветер мельтеми, ежегодно спасающий остров от летнего зноя, с наступлением октября, словно за ненадобностью, стих до небольшого ветерка. Проникая внутрь через распахнутые окна перестроенного старого венецианского особняка, он приносил с пляжа едва уловимый запах моря, добавляя к нему бережно подхваченные по пути цветочные ароматы из городского сада, разбитого напротив здания, и приятно освежал лицо начальника уголовной полиции, чей стол стоял как раз у раскрытого окна.

Размышляя об этом, старший инспектор уже в который раз искренне поражался тому, насколько в природе все четко выверено, сбалансировано и учтено: есть невыносимые жара и зной — есть спасительный ветер мельтеми; есть коварные преступники — существует доблестная криминальная полиция, готовая в любой момент прийти на помощь добропорядочным гражданам. И в отличие от мельтеми, кстати сказать, он и его сержанты на посту круглый год, двадцать четыре часа в сутки!

Антонидис автоматически взглянул на настенные часы, и ему непроизвольно пришло в голову, что после завтрака прошло уже больше трех часов, и было бы уже неплохо чем-нибудь подкрепиться… Мысль мелькнула и пропала, — и философские рассуждения старшего инспектора плавно перетекли в другое русло.

И вот, опять же, думал он, существуют, как ни крути, голод и жажда, но и тут мироздание снова пошло человечеству навстречу, создав греческую кухню и холодное пиво «Амстел», особенно приятное в употреблении под жареный сыр саганаки гравьера. Да и местное пиво, которое старший инспектор распробовал совсем недавно, — греческий «Мифос», тоже ни в чем не уступит импортному: отличный лагер — светлое пиво с пышной белоснежной пеной, легким фруктовым ароматом с нотками хмеля.

Антонидис прикрыл глаза и улыбнулся довольной улыбкой, причмокнув от удовольствия. И тогда уж совершенно ничто не мешает добавить к этому набору и ароматные мясные шарики — кефтедес, сочные и пряные тефтельки, обжаренные в масле, а если их еще и обмакнуть в чесночный соус тцатцики!..

Яркие образы пива и закуски настолько явственно нарисовались в его воображении, что старший инспектор сглотнул слюну и потряс головой, пытаясь придать мыслям более деловой настрой. Да, островная кухня — это просто какая-то кулинарная феерия. Особенно, если речь идет о таверне «У Ирини и Георгиоса»: сегодня там на обед фаршированные кальмары на гриле — фирменное блюдо повара Петроса. Но до обеда в таверне еще пара часов, а пока отделение криминальной полиции Наксоса на посту, готовое в любой момент пресечь любое нарушение правопорядка на вверенной ему территории!

Теодорос Антонидис гордо расправил плечи, мечтательно улыбнулся и кивнул. Дайте, только дайте нам самое запутанное преступление, — криминальная полиция Наксоса в грязь лицом не ударит! — подумал он. Порядок будет обеспечен, преступники задержаны и понесут заслуженное наказание. Закон есть закон!

Глава уголовной полиции Наксоса был человеком порядочным, добросовестным и трудолюбивым, а главное, — всей душой преданным своей профессии, которую выбрал много лет назад. Выбрал раз и навсегда, на всю жизнь, и ни разу о своем решении не пожалел.

Будучи еще совсем юношей, после окончания школы, он не колебался ни секунды: все, о чем мечтал он в тот момент — это Полицейская Академия, а затем и служба в рядах криминальной полиции, где он сможет приносить пользу людям, раскрывая самые запутанные и кровавые преступления. В том, что у него есть если не талант, то хотя бы предрасположенность к такого рода деятельности, молодой Теодорос не сомневался: он рос мальчиком вдумчивым и наблюдательным, обожал с детства читать детективы, прочел все произведения Агаты Кристи, Конан Дойля, Честертона и Сименона, до которых только смог добраться. Работа в сыске представлялась ему окутанной романтичным флером и в несколько более радужно-героических тонах, чем оказалось на самом деле.

В первые же дни учебы в Академии выяснилось, что в работе полицейского куда как больше рутины, требующей ежедневного внимания, знания законов, усидчивости и дотошности, а погони и перестрелки с преступниками гораздо чаще встречаются в приключенческих фильмах, чем в настоящей жизни. К слову сказать, огневую подготовку в Академии вел ветеран полиции, без промаха стрелявший из любого вида оружия, и курсанты были поражены, когда инструктор признался, что ни разу за двадцать пять лет службы не применил свой табельный пистолет против живого преступника! И пусть курсант Академии Теодорос Антонидис был несколько разочарован, но от своей мечты не отказался. Он с головой ушел в изучение полицейских наук и с блеском закончил курс обучения. Впрочем, надо добавить, что, на всякий случай, он также регулярно посещал и тир, и вскоре стал отменным стрелком, и даже участвовал в командных соревнованиях по стрельбе.

Уж так распорядилась судьба, что жизнь забросила Антонидиса служить на Наксос, затерявшийся посреди бескрайней морской глади Эгейского моря. Это вам не столичный город, где жизнь бурлит человеческим водоворотом каждый день, а преступления происходят еще чаще — только успевай поворачиваться, если ты призван охранять закон и спокойствие граждан.

На острове же всего восемнадцать тысяч жителей, половина из них — старики-пенсионеры, живущие по деревням. Но и здесь порой, как показали последние полгода, все-таки случаются громкие преступления. И убийство старого нотариуса Галифианакиса, и попытка захвата амфор с фалернским вином международным преступным картелем, и пропавший из Смитсоновского института синий алмаз Хоупа, обнаруженный на Наксосе, и похищение картин великих импрессионистов с выставки, не говоря уже о золотом ковчеге с частичкой святого Креста — древнего византийского сокровища, хранившегося в подземелье замка Базеос больше восьмисот лет! Из-за этого сокровища, кстати сказать, погибло несколько человек. И, возможно, погибло бы еще больше, если бы старший инспектор не вышел тогда против вооруженного преступника один на один в пистолетной дуэли, заслонив собой раненого сержанта… Вот уж когда точно пригодились главе островной полиции его занятия по огневой подготовке в Академии, на которых он оттачивал свои навыки по стрельбе!

Кстати сказать, с тех пор Теодорос Антонидис пользовался у своих подчиненных — местных сержантов — безусловным уважением, полным доверием и непререкаемым авторитетом…

Старший инспектор с важностью вздохнул и сперва поправил на шее галстук, затянутый в тугой симметричный узел, а потом и выровнял между собой лежавшие на рабочем столе папки с документами, записную книжку и пластиковый стакан с десятком остро отточенных карандашей.

Компьютер на соседнем столике дружелюбно светился заставкой экрана, где была изображена эмблема греческой полиции: весы правосудия и оливковая ветвь на фоне голубого щита. Наведя на столе безупречный порядок и бросив взгляд на компьютер, начальник криминальной полиции острова снова удовлетворенно кивнул: готовность к работе вверенного ему подразделения была полной. Но делать сегодня, похоже, было нечего. Как и вчера, и позавчера, и вот уже вторую неделю подряд.

Приняв подробные утренние доклады по оперативной обстановке на острове от своих помощников, старший инспектор убедился, что, не считая пропажи с одной из прокатных площадок «Rent-a-Bike» очередного скутера, на вверенной ему территории все спокойно. Скутеры пропадали и раньше, этим, как правило, грешили подгулявшие подростки.

Техника потом находилась или на пляже, или у одного из баров Хоры, куда молодежь приезжала «догуливать», бросала краденое транспортное средство, и то возвращалось полицией владельцам автопроката. Еще не было такого случая, чтобы пропавшие скутер или квадроцикл не вернулись к своим хозяевам.

Надо просто подождать пару дней.

А пока одного своего помощника — молодого сержанта Димоса старший инспектор отправил патрулировать набережную: жители и гости острова должны постоянно видеть, что силы правопорядка не дремлют.

Сержант Дусманис должен был сменить коллегу через час, а до того момента наводил порядок в архиве, разбирая поступившую на адрес полицейского отделения корреспонденцию за последние несколько недель. Это был единственный незначительный прокол в работе подразделения, и сегодня же он будет устранен.

На почте что-то напутали и вместо того, чтобы доставлять, как и раньше, письма в отделение, почему-то копили их у себя, в ожидании, что кто-то из сержантов заберет поступившую корреспонденцию. Якобы, на почту поступил циркуляр с материка, что система получения письменных отправлений в адрес полицейских подразделений изменена по согласованию с Министерством внутренних дел. Когда же, после звонка начальника почтового отделения, крайне удивленного тем, что полицейские не забирают свою корреспонденцию почти уже месяц, ситуация вскрылась, старший инспектор немедленно поручил сержанту Дусманису во всем разобраться и доложить ему об исполнении.

Старший инспектор и не подозревал, что досадная неразбериха с доставкой почты стала следствием кардинальных изменений в работе Департамента полиции в Афинах. Со сменой руководства в прошлом году, когда прежний глава, Михаил Папандопулос, был неожиданно отправлен в отставку, по длинным коридорам и многочисленным кабинетам Департамента уже который месяц вольно гулял ветер перемен. Этот коварный сквозняк регулярно кроил и перекраивал функциональные обязанности полицейских чинов на всех уровнях, внося путаницу и неразбериху в работу подразделений Департамента. Нарушил он и системы информационного взаимодействия с региональными отделами полиции и другими государственными службами.

Старая, привычная, сложившаяся годами система управления рушилась. Попытки заменить ее модными и подчас бестолковыми моделями работы, навязанными извне и не учитывающими специфику греческой полиции, приводили лишь к тому, что все окончательно запутывалось еще больше.

Ситуацию пока спасало лишь то, что профессионалы на местах, работающие, как говорится, «на земле», продолжали делать свое дело, не оглядываясь на чехарду в Главке, справедливо полагая, что рано или поздно в Департаменте «перебесятся», а дело делать надо уже сейчас: преступники ждать не будут.

Постоянная кадровая ротация в Департаменте, увольнение старых опытных спецов и приход им на смену людей, слабо представляющих себе задачи и особенности криминального сыска, начались с появлением нового руководителя Департамента в начале этого года.

Поговаривали, будто новый руководитель получил должность по протекции, ни года не проработав в полиции. Он лишь занимал разные должности в различных министерствах Греческой Республики в течение последних пяти лет. Не обладая необходимыми знаниями, зато имея потрясающий нюх на все политические изменения, происходящие в стране, находящейся под жестким прессингом Евросоюза, новый босс привел с собой таких же, как и он сам, «активных и прогрессивных» помощников, назначил их на ключевые посты и дал им полный карт-бланш на переформатирование полицейской работы. И пошла чистка! А новая метла, как известно, метет усердно…

Покинувшие Департамент профессионалы сыска между собой с горечью говорили о том, что новому главе наплевать на полицейскую работу. Все, что его волнует, так это лишь то, как выглядит со стороны «фасад» Департамента на фоне других служб и министерств и насколько он соответствует модным нынче общеевропейским стандартам.

А особо злые языки даже добавляли, что глава уже присмотрел себе новую должность и планирует в самом ближайшем времени переместиться на приготовленное для него теплое местечко в штаб-квартире Евросоюза в Брюсселе. Но все эти разговоры велись, разумеется, тайно и до крошечного полицейского участка на небольшом острове посреди Эгейского моря не доходили.

Из окна послышались громкие голоса из сада напротив: мамы со своими чадами нагуливали аппетит перед обедом. Детки резвились, бегая по садовым дорожкам, играя в догонялки, катаясь на самокатах и роликах, запускали воздушных змеев, громко и весело перекликаясь между собой.

Антонидис даже привстал со своего кресла, растроганно наблюдая за этими картинками из чужой счастливой семейной жизни. Самого старшего инспектора, несмотря на то, что ему было уже давно за сорок, судьба пока ни разу не побаловала семейной идиллией.

Ранний брак его оказался неудачным и распался немедленно после перевода с материка на Наксос: жена не поехала с ним, через месяц прислала ему уведомление о разводе, а детей у них не было.

Но пару месяцев назад все та же судьба, словно смягчившись к нему за какие-то неведомые заслуги, свела его с молодой еще вдовой в долине, замечательной женщиной. И вот результат: Антонидис собрался с духом и сделал ей предложение, а она — к полному его изумлению — ответила «Да!». Помолвку провели в деревне по всем канонам островных традиций: со священником и гостями, официально назначив дату свадьбы. Очень, очень скоро старший инспектор Теодорос Антонидис станет семейным человеком, а там глядишь, кто знает, и ему жизнь отмерит счастья отцовства: ведь не может же такого быть, чтобы он этого не заслуживал…

Предсвадебные хлопоты поглощали массу времени в последние дни, но старший инспектор чувствовал себя счастливым и словно помолодевшим лет на двадцать.

Вот и сегодня он встретится с поваром Петросом, и они уже окончательно согласуют меню свадебного стола. Праздновать, конечно же, будут в лучшей таверне острова — «У Ирини и Георгиоса», это уже решено, да и владелец виллы «Афродита» великодушно заверил старшего инспектора, что тот может рассчитывать на очень значительную скидку, что тоже немаловажно: на жалованье полицейского не особенно-то разгуляешься. Антонидис с благодарностью принял щедрое предложение владельца таверны и в тот же день поделился отличной новостью с будущей супругой.

Сидя сейчас за своим рабочим столом, старший инспектор предвкушал, как сегодня же, перед обедом, он будет обсуждать с поваром и жареного барашка на вертеле, обязательного на свадебном пиру, и морепродукты на гриле, и вина, и подарки для гостей. Сколько всего надо учесть! Управляющая виллой «Афродита», Софья, обещала старшему инспектору помочь и с музыкантами, чтобы праздник удался на славу.

Вдохнув полной грудью свежий воздух из окна, Антонидис радостно потер руки. Все складывалось отлично, оставалось только дождаться этого дня.

В соседнем помещении, где находился архив, вдруг раздался громкий возглас, затем что-то зашуршало и обрушилось, и было слышно, как папки с документами попадали со стеллажей на пол.

Выйдя из состояния глубокой задумчивости, старший инспектор вздрогнул, дважды постучал кулаком в стену и крикнул:

— Что у вас там происходит, Дусманис? Вы не ушиблись?

Из-за стены ему никто не ответил, но хлопнула дверь архива, раздались торопливые шаги по коридору, и в дверь постучали. Не дожидаясь разрешения, сержант распахнул дверь. На его лице застыло встревоженное и растерянное выражение. В руках он сжимал какое-то письмо.

— Э-э… Разрешите, господин старший инспектор? — заметно волнуясь, произнес он, делая шаг к столу своего начальника. — Я по вашему распоряжению вскрывал и сортировал корреспонденцию… Э-э-э… Ту, что на почте зависла… Вот, взгляните. Это письмо из Департамента. Было отправлено три недели назад. В нем сказано, что «главный специалист Ревизионного управления по взаимодействию с региональными отделами полиции посетит Наксос с инспекционной поездкой в последней декаде октября». Фамилия, правда, не указана… А к письму прилагается, вот, список выявленных нарушений в работе отдела, которые требуется немедленно устранить к приезду проверяющего… Э-э… Вернее, требовалось устранить. Три недели назад… В противном случае, как они пишут, «отдел может быть расформирован с увольнением личного состава». Что же теперь будет? Нас теперь что, всех уволят?..

— Что еще за нарушения? — ошеломленно произнес старший инспектор, едва переварив новость. — У кого? У нас?! Какие у нас могут быть нарушения? Они там что, с ума все посходили? Что значит «расформирован»? С каким еще «увольнением»? Что за бред?! Ну-ка, дайте мне письмо! Да давайте уже, Дусманис!

Он выхватил письмо из рук растерявшегося сержанта и положил перед собой на стол.

— Быть того не может, сержант! Вы, наверное, что-то не так поняли…

Но сержант оказался прав. Письмо было крайне неприятным и даже угрожающим. Полицейскому отделению на острове Наксос и персонально старшему инспектору Теодоросу Антонидису вменялся в вину целый ряд грубейших нарушений служебных циркуляров, положений и инструкций по взаимодействию с головным офисом.

В основном, речь шла о «несвоевременном предоставлении служебной и финансовой отчетности в новых, утвержденных Департаментом форматах документооборота, соответствующих требованиям единых стандартов Евросоюза».

Требовалось к приезду проверяющего устранить все нарушения и сдать всю отчетность, — в противном случае начальнику островной полиции грозило «служебное несоответствие и перевод с понижением на материк в рамках плановой ротации кадров», и это, как ехидно сообщало письмо, «еще в лучшем случае, при условии успешного прохождения кадрового аудита», а отделу полиции острова Наксос — «расформирование, с частичной передачей его функций подразделению портовой полиции в целях оптимизации расходов».

Не веря своим глазам и дважды протерев их, будто это могло помочь, а затем и трижды прочитав перечень «нарушений» из восемнадцати пунктов, где были детально поименованы все распоряжения и инструкции, им «проигнорированные», Антонидис еще раз растерянно произнес:

— Бред! Чушь какая-то!.. — сказав это, он надолго замолчал, пытаясь осмыслить сложившуюся ситуацию.

Придя в себя, раздраженно потряс письмом и в негодовании бросил его на стол.

— Мы еще посмотрим! Мы с вами здесь, Дусманис, чтобы раскрывать преступления, а не для того, чтобы плодить никому не нужную лишнюю отчетность. У нас раскрываемость — сто процентов! За последний год мы раскрыли шесть убийств и три громких кражи. Меня повысили в звании и наградили. Министр лично жал мне руку и хвалил за работу! Кстати, все отчеты, пусть и в старых форматах, подавались вовремя!

Растерянность и негодование старшего инспектора сменились решимостью: он схватился за телефонную трубку.

— Подождите, Дусманис, мы еще во всем разберемся! Никто никого не уволит! Я немедленно, сейчас же, звоню в Департамент! Это просто какая-то ошибка.

Сержант с надеждой кивнул и, отойдя от стола начальника на три шага, присел на краешек стула, стоявшего у противоположной стены, откуда, сложив руки на коленях и замерев, слушал затем весь телефонный разговор от начала до конца.

С четвертой попытки Антонидису удалось наконец-то дозвониться до Афин.

— Это старший инспектор Антонидис! Остров Наксос, начальник отделения! Что?.. Остров Наксос, начальник отделе… Что? Ах, чтоб вас!.. Да, да! Наксос! Кто говорит? Кто?.. Что?.. А-а, черт!

Связь с материком, как это уже часто бывало и раньше, барахлила, и старшему инспектору приходилось время от времени повышать голос, повторяться, мучительно вслушиваться, прижимая трубку плотнее к уху, и то и дело переспрашивать собеседника.

— Ах, это ты, Фасулаки! Дружище! Слава богу! Рад тебя слышать! Да, давненько!.. Выручай! Что?.. Выручай, говорю! Скажи мне, куда черти унесли твоего начальника? Я сейчас трижды набирал ему в кабинет, так никто и не ответил. Хотел обсудить с ним кое-что… На совещании? С самого утра?.. Так время уже к обеду! А когда закончится совещание? Только к вечеру? И часто у вас теперь так?..

Последовала достаточно длительная пауза. Видимо, собеседник старшего инспектора был рад возможности излить душу старому знакомому.

— Да что ты говоришь!.. Каждый день новые вводные? Презентация за презентацией?.. Когда же им всем теперь работать? Что-что? Лучше бы вообще не работали? А почему ты шепотом?.. Ладно, не буду спрашивать. Странная у вас там обстановка!

Антонидис откинулся поудобнее в кресле, встретился взглядом с сержантом Дусманисом и ободряюще ему кивнул, мол, во всем разберемся, нет причин для паники.

— Чего звоню? Слушай, Фасулаки, да вот даже и не знаю, что мне делать… Очень нужен твой начальник! Да я понимаю, понимаю… Слушай, может, ты мне тогда поможешь разобраться? Я тут получил из Департамента за его подписью какое-то совершенно идиотское письмо, в котором говорится, что к нам едет…

В этот момент старшего инспектора перебили. Выслушав разъяснения собеседника, Антонидис зазвучал уже не так уверенно:

— Что ты говоришь? Всем разослали? Ах, вон оно что!.. Кстати, там не указано, кто едет. И исполнитель в письме не указан, а так бы я ему напрямую позвонил. Кто?.. Гектор Грамматикопуло? Постой, сейчас запишу… А кто это? Никогда про него раньше не слышал. Как давно?.. Ясно, из новых. Где он раньше служил? Что? Аудитором в банке?! Ты шутишь?..

В голосе старшего инспектора впервые явственно прозвучала растерянность, вскоре сменившаяся неприкрытым недовольством, граничащим с нарушением субординации по отношению к столичному начальству.

— И когда же он приедет? Что значит «никогда не сообщает о приезде»?! А встречать я его как должен?..

Антонидис раздраженно переложил телефонную трубку в левую руку, а правой придвинул к себе письмо из Департамента и сердито постучал по нему указательным пальцем.

— «Последняя декада октября», как он пишет в письме, знаешь ли, понятие весьма условное… И какого черта он едет инкогнито? Что за детские игры? Это же официальный визит! Принципиально? Хочет застать врасплох? Стиль работы такой? Надо же! И куда он уже приезжал? На Миконос? Так… Само собой, был там полгода назад. Там третий год начальником отделения служит Микис Ксинопуло. Конечно, знаю его, вместе учились в Академии… Отличный парень, очень толковый и… и… Что?! Что значит «уволили без пенсии»?! Когда? На прошлой неделе?.. Ничего не понимаю. Постой! Как же так? За что?! Да кому нужна эта идиотская отчетность?! Ксинопуло — полицейский до мозга костей, один из лучших! Кто подал на него рапорт?.. Вот ведь сволочь! И эти ослы в Департаменте его подписали?! Ясно… Понял тебя, Фасулаки. Что ты говоришь?.. Осторожнее? В каком смысле? Может уже быть на острове?.. Понял, понял. Буду осторожен. Спасибо тебе! Я еще позвоню, — упавшим голосом закончил разговор Антонидис и, достав платок из кармана, вытер крупные капли пота со лба.

Глядя по очереди на посеревшее от волнений лицо сидящего напротив Дусманиса и на заглянувшего в кабинет с недоуменным видом Димоса, которого они уже давно должны были сменить на променаде, старший инспектор не нашелся что сказать своим подчиненным. Он лишь в изнеможении откинулся на спинку кресла, ставшего вдруг жестким и неудобным, и резко потянул в сторону узел галстука, ослабляя его, чтобы сделать глубокий вдох.

Ему показалось, что невыносимая летняя жара неожиданно и совершенно необъяснимым образом вернулась на Наксос, настолько в помещении полицейского отделения вдруг стало душно, несмотря на распахнутые настежь окна.

Часть третья

Явно судьба заботится о том, чтоб мне не было скучно.

М. Ю. Лермонтов, «Герой нашего времени»

Владелец виллы «Афродита» Алекс Смолев в этот день специально постарался выйти на привычную утреннюю пробежку на полчаса пораньше, чтобы и раньше обычного вернуться на виллу.

Алекс хотел, чтобы у него осталось время перед завтраком для беседы с Катериной — той самой своей помощницей, что, по словам Димитроса Аманатидиса, «распространяла новости быстрее, чем международный телеграф».

Всем Катерина была хороша: очаровательная, улыбчивая, статная девушка двадцати с небольшим лет, родившаяся в семье грека и русской женщины, воспитанная одновременно и в греческих, и в русских традициях, доброжелательная и отзывчивая. На вилле «Афродита» Катерина трудилась уже третий год, успешно отработав целых два сезона еще до того, как Смолев приобрел виллу в собственность. Катерина и ее жених Костас были первыми местными жителями, с кем Алекс познакомился на острове, не считая самой хозяйки, и подружился с самого первого дня.

Ирини Аманатиди, бывшая владелица виллы, сдавая Алексу дела перед отъездом на материк, особо хвалила Катерину за ее усердие, трудолюбие и ответственность, рекомендуя Алексу оставить девушку на должности консьержа.

Впрочем, Смолев и так сохранил весь персонал небольшой гостиницы, не уволив ни одного человека, и более того, взял несколько новых сотрудников, а старым прибавил зарплату: он считал, что имеет моральное право требовать высокой самоотдачи от людей только в том случае, когда для их работы созданы достойные условия.

Будучи старшим консьержем, Катерина отвечала перед руководством как за размещение гостей по номерам с момента их заезда, так и за клиентское обслуживание в течение всего периода их пребывания на вилле. С задачей своей справлялась отменно, владела при этом несколькими иностранными языками, включая русский, и лихо рулила «мостиком» — стойкой ресепшн, куда в течение дня стекались все просьбы и обращения от жильцов. Уж если кто и был полностью в курсе того, что происходит с гостями на вилле, то это, безусловно, была она. Не считая, конечно, самого владельца и его рыжеволосой управляющей — Софьи Аристарховны Ковалевской. Но у начальства и других дел было по горло, а оперативная обстановка была полностью в руках старшего консьержа вплоть до самых мельчайших подробностей.

И лишь один недостаток несколько смазывал впечатление: Катерина была страшно словоохотлива.

Беседы начальства с ней регулярно превращались в час, а то и полтора оживленных разговоров, в ходе которых она выливала на хозяина или управляющую такой объем информации, в таких деталях и красках, что между собой они частенько повторяли присказку: «Хочешь остаться без обеда? Позвони Катерине перед завтраком!»

Вот именно поэтому-то Смолев и решил вернуться с утренней пробежки пораньше, твердо намереваясь решить заведомо почти неразрешимую задачу: в деталях обсудить с Катериной обстановку с заполнением номеров на вилле и в то же самое время не потратить на беседу больше получаса.

Сегодня Алекс вышел на пробежку один. Обычно компанию на тренировке ему составляла Рыжая Соня, но у управляющей нашлись срочные дела на соседнем Паросе, и еще на рассвете двухмачтовая шхуна «Афина» приняла на борт единственную пассажирку. Владелец судна капитан Василиос, сурового вида коренастый бородач, сердечно поприветствовал Софью с мостика взмахом зажатой в кулаке трубки, прежде чем его помощник отдал швартовы. Та же шхуна доставит Софью и обратно на Наксос, — так Смолев договорился с капитаном.

На Паросе находилось мебельное производство, с которым семья Аманатидисов сотрудничала уже много лет. Туристический сезон завершался, наступала пора ремонта и обновления, в том числе и мебели.

В целом, вилла находилась в очень достойном состоянии, но нехватка денежных средств в последние годы у семьи прежних хозяев все же сказывалась. Несколько дней Алекс и Софья обсуждали планы на ремонт.

В итоге было принято решение заменить мебель в первую очередь в клиентских номерах, а затем и на верхней террасе, где организовывались праздничные вечера для клиентов. Потом — Смолев настоял на этом — в комнатах персонала, где мебель не менялась уже очень много лет, и только после этого — на хозяйской половине.

В плановом порядке работы по ремонту и замене мебели должны были занять несколько месяцев — как раз к открытию нового сезона.

К тому же сроку планировалось построить бассейн с пресной водой на соседнем участке, взятым Смолевым в аренду, и небольшую концертную площадку-амфитеатр для музыкальных вечеров.

Работы впереди было много, и начинать ее надо было уже сейчас. Вот Софья и отправилась на Парос: встретиться с производителями, познакомиться поближе и обсудить с ними возможный заказ. С учетом расстояния до столицы Пароса и обратного пути, времени на переговоры с мебельщиками, посещение пары мебельных салонов, управляющая должна была вернуться не раньше полудня, а то и позже. С утра на вилле был новый заезд, и Смолев взял на себя обязанность пообщаться с Катериной.

Он решил переговорить с ней по телефону из своего кабинета, что был устроен в самой верхней точке виллы, — небольшой башенке, чьи широкие окна выходили на порт Хоры.

Приняв душ после утренней пробежки и набросив легкий халат, Смолев любил выйти из башенки на балкон, откуда открывался роскошный вид на бухту, и вдохнуть полной грудью бодрящий морской воздух. Затем с комфортом устроиться в удобном кресле из ротанга, вытянуть ноги, положив их на удобную подставку, и, наблюдая за тем, как просыпается город, медленно, с наслаждением выпить бокал свежевыжатого апельсинового сока.

В этот час в воздухе разливались удивительная чистота и свежесть, с моря доносился мерный плеск воды и крики чаек. Редкий прохожий появлялся на улице: как правило, это был кто-то из местных, выбравшийся с раннего утра по неотложным делам. Сезон был почти окончен, многие туристы разъехались, и город опустел.

Казалось, Алекс мог бесконечно смотреть на обезлюдевший лабиринт улочек, восходящее на востоке солнце, нежно-голубое море и покачивающиеся в марине рыбацкие лодки. Эти мгновения спокойствия и безмятежности он очень ценил: уж слишком мало в его прошлой жизни было и того, и другого. Но сегодня на блаженное утреннее ничегонеделание у владельца «Афродиты» не было времени: впереди маячил разговор с Катериной.

Хозяйская половина состояла из просторной гостиной, кухни и трех больших спален с персональными удобствами. Две из них сейчас занимала семья Маннов: в одной расположились Виктор и Тереза, а вторая досталась их детям, близнецам Микаелю и Катрин.

В хозяйскую спальню Алекс заходить не стал, чтобы не потревожить Стефанию, которая, как всегда, сладко спала под утро. Он тихонько прошел через гостиную в кабинет, где тоже была оборудована душевая. Стараясь не разбудить гостей, он ступал почти беззвучно, взглянув по дороге на часы, висевшие на стене в гостиной. Половина восьмого. Виктор, верный своей привычке просыпаться рано, скорее всего, тоже уже не спит, но бережет сон жены. Раньше, чем через полчаса они вряд ли выйдут к завтраку. Смолев поднялся по ступенькам в башенку и плотно закрыл за собой дверь в кабинет, чтобы его разговор со старшим администратором не мог никого побеспокоить.

Алекс быстро принял контрастный душ, энергично растерся полотенцем, так, что кожа покраснела и пошла пятнами, переоделся в легкий халат и уселся за свой рабочий стол. Он открыл лежавший перед ним на столе ежедневник, сделал глубокий вдох, выдох, покачал головой, усмехнулся собственной невесть откуда взявшейся нерешительности и нажал кнопку интеркома, выводящего его звонок прямиком на ресепшн. Разговор он начал по-гречески. Катерина обычно отвечала по-русски. Так они помогали друг другу: Алекс уже второй месяц учил греческий и неплохо в этом преуспел, а девушка активно практиковала русский, доставшийся ей от мамы.

— Катерина! — успел он опередить свою помощницу, сам этому удивился, но решил не сбавлять напора. — Доброе утро! У нас с тобой всего полчаса. Расскажи мне быстренько, что у нас с номерами? Только я тебя очень прошу: докладывай по существу и без лишних подробностей!

В разговоре возникла непривычная пауза.

Обычно Катерина энергично вклинивалась в диалог, заполняя его безудержным словесным потоком, полным эмоций.

Что случилось с ней сегодня? Не заболела ли, в самом деле? — тревожно мелькнуло в голове у Смолева.

— Простите, босс! — наконец раздался тихий голос на греческом. — Но это не Катерина. Это Артеми. Она попросила меня подежурить несколько минут, пока она сходит по делам. Должна вот-вот вернуться. Я ей передам, что вы звонили!

Артеми была горничной и официанткой в одном лице. Миловидная, тихая, работящая и, в отличие от Катерины, крайне немногословная. Всегда говорила по существу, в беседы с начальством никогда не вступала. Все поручения выслушивала от управляющей молча, разве что могла лишь тихо сказать: «Я все поняла, конечно, сделаю!» Работу свою исполняла старательно и добросовестно, никогда не халтурила, к похвалам, казалось, была равнодушна. Только застенчиво улыбалась, отводила взгляд и молча кивала. Софья не могла на нее нарадоваться. Из ее личного дела, что завела Софья на каждого сотрудника по просьбе владельца, Смолев знал, что Артеми потеряла родителей во время пожара, когда ей не было и пяти. Девочка попала в больницу, где провела почти полгода. Потом сироту забрали к себе родственники, живущие в деревне, в долине. Отучившись на материке, девушка вернулась на родной остров и уже два года работала на вилле «Афродита», время от времени уезжая в деревню проведать родственников.

— Спасибо, Артеми! Ничего страшного. Я сам с ней потом свяжусь, — мягко сказал Смолев и нажал на аппарате красную кнопку сброса.

Только Смолев успел малодушно порадоваться, что разговора с болтушкой Катериной перед завтраком удалось избежать, — и он вполне может успеть сейчас налить себе апельсинового сока и поблаженствовать на балконе в ожидании, пока проснутся его гости, — как интерком выдал резкую и нетерпеливую трель. Алекс взглянул на аппарат: вызов шел с ресепшн. Покорный судьбе, он вздохнул и нажал кнопку громкой связи.

— Так вот и я им всем и говорю: как такое может быть, чтобы не выдать мне заказ?! Вы что там все с ума посходили? Да вы знаете, кто у нас владелец?! Я ему пожалуюсь, он вам так шею намылит, будете до самого Пелопонесса по воде драпать, как кентавры, вприпрыжку! — звонкий голос Катерины греческой скороговоркой моментально наполнил кабинет.

Видимо, она в этот момент с кем-то уже обсуждала все случившееся с ней за утро. Скорее всего, все с той же Артеми.

— Ой! Босс! — тут же, без запинки, перешла она на русский язык, заметив по загоревшемуся индикатору, что владелец виллы подключился к разговору. — Это так удачно, что вы уже на месте, а я-то думала, что вы еще бегаете себе за инфарктом, закаляетесь в такую холодину! Вы же в это время еще купаетесь? И как только вы это делаете! Я как представлю — по мне самой сразу мурашки скачут! Я сейчас только Артеми отпущу и доложу вам все по расселению! У меня уже все готово! Подождите, пожалуйста, минуточку на линии!..

— От инфаркта, а не за инфарктом, — автоматически поправил ее Алекс, тоже перейдя на русский, и переварив ранее услышанное, воскликнул: — Это… Это кому я там должен «шею намылить», Катя? Что ты такое говоришь?! Как можно?!

Но ответом ему была какая-то возня, шуршание оберточной бумаги и треск пакетов, шепот и смешки, кто-то восторженно поахал, после чего эти странные шумы стихли, и бодрый голос Катерины снова заполнил всю комнату:

— Это снова я, босс! Да вы бы их только видели, как говорит моя русская бабушка: «Чтоб им ни дна, ни покрышки!» Правда, я не очень понимаю, при чем тут покрышка: это же, вроде, колесо автомобильное? Я даже в словаре смотрела… Ну, и машина без дна — тоже не машина! Ничего хорошего! Так говорят, наверное, чтобы пешком только ходили! В России расстояния-то огромные, я понимаю, без машины — никуда! Так вот, я им и говорю: давайте заказ! Все уже оплачено! А они мне, мол, хозяина нет, без него не имеем права. Новенькие какие-то, я их раньше и не видела. Смотрят на меня, глазами хлопают, бестолковые, жуть! А всего-то года на три меня младше! И где он себе таких помощниц нашел? А я им говорю: у нас сегодня вечер, с меня спрос будет, почему не принесла! А после завтрака у меня и минутки свободной не предвидится, потому и пришла с самого утра! Вы же открыты? Открыты! Так и давайте! Подумаешь, что квитанции нет: я с вашим хозяином двадцать лет знакома! Он у меня тогда на крестинах еще так ракомело перебрал, мне моя греческая бабушка рассказывала, что его всем островом три дня по всем деревням потом искали! Еле нашли, у одинокой молодой соседки, через дорогу… А они — давай квитанцию, и все тут! Ну дома я ее оставила, не бежать же домой за этой бумажкой, там такие каракули, все равно ничего не разобрать! Он вечно так пишет, как курица лапой, так никто ему эти квитанции и сроду не носит. Ни сам разобрать ничего не может потом, ни клиенты. Я бы так еще час пробегала туда да обратно! Ладно бы люди чужие, а тут, считай, крестник! Будем мы еще с ним бюрократию разводить! Верно ведь? Вот! Я им толкую, а они — ни в какую! Что за помощниц он себе взял? Тяжелый случай! Вот скажите, босс! Правда ведь?

— Тяжелый случай, — послушно подтвердил Смолев, поддавшись ее напору, но потом пришел в себя и воскликнул: — Катерина! Я не понимаю ни слова! Хоть убей! О чем речь?

— Ой, босс! Ну что вы, в самом деле! Это, наверное, купание в холодной воде так на вас действует! Я вот себе даже и представить не могу, чтобы я в такой холодрыге искупалась, это же все мысли в голове смерзнутся! Я же на половину все-таки гречанка! А мы, греки, народ теплолюбивый! Оттого и сообразительный! Хотя и не все. Взять вот хотя бы этих двух помощниц в ателье: полчаса с ними билась, но своего все же добилась! Заставила их звонить владельцу, чтобы тот распорядился. Выдали заказ! Всем обновки принесла на помолвку: Стефании, Лили, Терезе. И свое платье забрала, само собой…

— Так ты за платьями к празднику ходила? — догадался наконец Смолев, вклиниваясь в бурный поток сознания своей помощницы. — На соседнюю улицу в ателье? Там, где на прошлой неделе с вас мерки снимали? Так бы и сказала сразу!

— Так я так и говорю, босс! Хорошо, что София уехала на Парос, мы же ей сюрприз готовим! — хихикнула девушка. — Ну, конечно, от Петроса-то ей сюрприз покруче будет, хотя, с другой стороны, тут уж и так все понятно: давно пора было ему решиться! А он все тянул и тянул, — так мне за Софию даже обидно стало! Вот и моя русская бабушка в таком случае говорит, что если жених тянет время, надо брать его за шкирку и…

— Так, Катерина! Стоп! Отставить разговоры! — попытался взять ситуацию в свои руки Смолев. — Все! Мне на завтрак еще надо успеть!

Он взглянул на часы: из запланированного на разговор получаса оставалось всего двадцать минут. Шансы успеть на завтрак вместе со всеми еще оставались, хотя и таяли с каждой секундой.

— Насколько я понимаю, у нас должны были освободиться четыре номера. Крыловых я сам посадил на паром до Афин позавчера, Джонатан Ганье и Джульет Бушар покинули остров вчера, обеих сестер Викстрем вывезли в сопровождении полиции в Афины еще два дня назад, а Альберти-Малаволья покинули Наксос раньше всех. Итого, четыре номера. Все верно? Мне Софья сказала, что есть клиенты на ближайшие две недели. Ты можешь мне коротко рассказать, кто заехал, в какой номер и на сколько дней?

— Легко, босс! — бодро отрапортовала старший администратор. — У меня уже все распечатано. Я еще перед выходом все приготовила, чтобы вам все сразу по телефону и прочесть. Сейчас только листочек найду… У нас, кстати сказать, лазерный принтер стал немного сбоить, выдает посреди страницы белую полосу. Звонила я вчера в сервис, там говорят: а вы вытащите картридж и слегка его потрясите, мол, порошок в картридже снова равномерно распределится, и можно будет печатать. Нормально, да? Вытащите картридж! А я знаю, как его вытаскивать?! Битый час они мне пытались объяснить, на какие кнопки нажимать, чтобы этот картридж достать. Ничего объяснить не смогли: бестолковые, сил нет! Суньте, говорят, руку внутрь и вытащите картридж! А лучше обе руки, говорят, суньте! Ага! Сейчас! Чтобы я в здравом уме сама в принтер обе руки засунула… Да и боюсь я: а вдруг меня оттуда током стукнет?

Смолев уже понял, что и этот раунд с Катериной он проиграл. Пора была переходить к плану «Б». Это означало дать старшему администратору выговориться две-три минуты, после чего она обычно сама приходила в себя и успокаивалась. Тогда с ней можно было общаться. Но пока все было напрасно. Алекс решил запастись терпением. Две-три минуты у него в запасе еще есть…

— С электричеством, босс, шутки плохи! Я помню, как еще до вас сорвало у нас ветром провод со столба, — продолжала бойко частить Катерина, — так всю виллу обесточило. Матушка Ирини тогда сильно переживала: Димитрос в отъезде был, на материке. На улице жара, а холодильники забиты едой, что делать? Сутки еще так постоят — и все протухнет! Пришел местный монтер, забрался с третьей попытки на столб и давай что-то там откручивать. Откручивал, откручивал, потом полез зачем-то в какую-то коробку, а оттуда его током ка-ак шарахнет! И что вы думаете? Бедолагу от удара зашвырнуло на соседний балкон, что в двух метрах от столба. Это наши соседи, вилла «Адонис»! Ой, босс, да вы их знаете! Вот он ровнехонько туда и приземлился, на кадки с цветами. Сам дымится, одежда на нем дымится! Ужас! Давай он ее с себя срывать и вниз бросать, в одних трусах остался. Стоит на чужом балконе, сам голый, вид дикий, волосы дыбом! Прячется за фикус. И чего, спрашивается, хорошего? А потом еще выяснилось, что в этом номере итальянская пара жила, туристы из Рима. А вы итальянцев знаете: ревнивые, жуть! Муж вышел за сигаретами, а жена была в душе. Муж вернулся, а тут — и жена голая из душа выходит, и такое чудо на балконе! Я, говорит, электрик! Так на нем ведь не написано! А то, что от него паленым пахнет, так это еще не доказательство. Долго от мужа по балкону бегал, все уворачивался. А потом и вовсе спрыгнул вниз, одежду свою сгоревшую схватил и бежать! Тот итальянец потом на всю улицу со своего балкона два часа кричал, успокоиться не мог… Через слово у него были «канья», «корнуто» и «баттона». Я даже записала, уже тогда решила итальянский учить. Но в словаре почему-то этих слов не нашла. Может, вы подскажете? Ой, босс, напомните, а о чем мы с вами?..

— Катерина, опять ты за свое! — произнес Смолев после паузы, отсмеявшись и качая головой.

Обижаться или сердиться на нее было невозможно.

— И что прикажешь с тобой делать? Если у меня и будет когда-нибудь инфаркт, то исключительно от наших с тобой разговоров… Я все жду, когда же ты мне все-таки прочтешь, кто и в каком номере на этой неделе у нас проживает. Как думаешь, у меня есть шансы дождаться? Или я тебя сразу отправлю к Софье, чтобы вы между собой разобрались, а она мне потом доложит? Ты нашла уже свою распечатку или нет?!

— Босс, ну что вы в самом деле! София же только после обеда вернется, а я уйду помогать на кухню: сегодня же праздник! Без меня точно не справятся! Петрос после завтрака сразу в таверну уйдет, у него там дел будет невпроворот, это же не просто булочки с корицей испечь — праздничный ужин готовить! Все гости соберутся, такой сегодня будет вечер, священник придет, барашка будем жарить, музыканты, песни, танцы! Да вы и сами все знаете, босс, и чего я вам рассказываю, только время ваше зря трачу!.. Сами будете потом на меня сердиться! Так что мне обязательно надо вам все про гостей сказать. Вдруг до того, как вы отправитесь в таверну, кто-нибудь из гостей захочет с вами пообщаться, а вы даже знать не будете, кто это? Сейчас я вам все прочту! Вот и листочек я нашла. Так! Слушайте!

Слава богу! — с облегчением подумал Смолев, тоскливо глядя на часы. Скорей бы! Стрелка неумолимо двигалась вперед: до восьми утра оставалось всего шестнадцать минут.

— Я по порядку начну, с длинной галереи, хорошо? В первом номере у нас два новых гостя, итальянцы Бруно и Гвидо Ваккаро. Братья, старшему шестьдесят четыре, младшему еще и сорока нет. Добродушные такие, веселые. Я еще паспорта когда копировала, спрашиваю: «Вы, наверное, самый старший брат в семье, а вы — к другому — самый младший?» Смеются! Нет, говорят, есть и старше, и младше! У нас, говорят, в Джулиано-ин-Кампанья, это городок где-то под Неаполем, семьи большие, фамилия на всех одна, а кузенов и кузин без счета! Очень приятные люди! На художников похожи, краской от них так приятно пахнет! Я из их разговора так поняла, у них какой-то семейный бизнес: какие-то закупки какого-то оборудования… Я ведь итальянский все-таки учу потихоньку! По кухне и вопросов никаких не возникло. Все, говорят, едим! Спагетти с лобстерами в томатной пасте на ужин их очень заинтересовали…. Они на две недели планируют у нас остановиться. Говорят, что присматривают для себя на Наксосе помещение под склад, спросили куда обратиться. Дала им телефоны местного агентства недвижимости «Прометей», очень благодарили. Внесли залог триста долларов, да еще двадцатками — очень удобно: как раз пойдут потом на сдачу! Я с Софьей согласовала и по текущему курсу приняла.

— Хорошо, молодец! Дальше, дальше, — нетерпеливо морщась, поторопил ее Смолев. — Второй номер?

— А дальше все просто, босс! Во втором у нас решил задержаться еще на неделю синьор Риккардо Висконти. Ну вы же его помните, это тот долговязый журналист из Рима, с длинным пестрым шарфом, тот еще фрукт! Совсем потерял голову от пани Шиманской! — хихикнула Катерина. — Она со своими студентами остается еще на неделю, вот и он решил тоже продлить проживание! А собирался-то сперва всего на два-три дня. Но пришел ко мне и говорит на своем ужасном английском, мол, «пра-адливаю»! Произношение у него просто кошмар! Второй номер — и еще на неделю. Пани Зося, правда, в седьмом номере так и осталась. Вот я и подумала, босс, что странно они себя ведут, как дети, ей-богу! Нет бы им съехаться уже: зачем два номера занимать? И «пра-адливать» бы ничего не пришлось. С другой стороны, пусть за два платят, нам же лучше! Тоже мне, конспираторы! Это их так София называет, я, правда, не очень понимаю, что это означает, а, босс?

— Так, Катерина! — строго сказал Смолев. — Я уже Рыжей… То есть, Софье один раз сказал, тебе повторяю: личная жизнь наших клиентов нас не касается! Все, что нас касается: это сервис, который мы им обязаны предоставить за их деньги! И самый лучший сервис!

— А я что? Я ничего!.. Как скажете, босс! — как ни в чем не бывало произнесла гречанка и застрекотала дальше: — В третьем номере у нас семья Бэрроу. Платье для Лили уже Артеми унесла ей в номер: перед завтраком и вручит. Вот Лили обрадуется! А для маленькой Кристины они еще накануне с Джеймсом купили очень красивый сарафанчик на праздник. Только представьте: весь такой белоснежный, расшитый цветами, и такие воздушные оборочки, ну знаете, когда по рукаву и вот тут, сбоку… Так, так, я все поняла, босс, не надо так тяжело вздыхать! В четвертом, пятом и шестом у нас студенты университета из Салоников — подопечные Шиманской. Три испанца в четвертом, две итальянки и француженка в пятом, а три немки — в шестом. Веселый народ! Особенно мальчишки! Вечно с ужина вино стащат, а потом своих девчонок на пляже им угощают. Небось, героями себя чувствуют! На ужине-то за ними Шиманская следит, как Цербер. А по ночам они с виллы сбегают через боковую калитку в переулок и на дискотеках веселятся до утра. Костас говорит, что пару раз видел всю их компанию. Правда, я ему самому устроила головомойку: чего это он при невесте по ночным дискотекам разгуливает? Оправдывается: мол, мимо проходил, видел их у входа в ночной клуб. Но больших проблем со студентами пока не было. Мне вам перечислить пофамильно, кто где? В смысле, кто в каком номере живет? Ах, помните их? Ну тогда я, конечно, не буду, зачем рассказывать, только время зря тратить… В седьмом — сама Шиманская… Ах, да, повторяюсь!.. В восьмом у нас пусто: Софья распорядилась пока закрыть номер. По большой галерее — все! Теперь по малой… Потерпите, босс: всего три номера осталось!

В этот момент, когда до восьми часов оставалось уже меньше пяти минут, в дверь кабинета постучали. Дверь приотворилась, и внутрь заглянула Стефания. Смолев на время отключил громкую связь, переведя вызов в режим ожидания.

— Милый, доброе утро! Ты как? Ты идешь с нами? — улыбаясь, спросила испанка. Она была уже полностью одета и готова к завтраку. — Как успехи с Катериной? Справляешься? Манны уже тоже собрались на завтрак, ждем только тебя.

Алекс еще накануне рассказал Стефании о сложном деле, которое ему предстоит с самого утра.

— Прости, дорогая, — виновато покачал головой Смолев, перейдя на испанский. — Идите без меня, я вас нагоню! Мне еще минут десять надо, может быть, пятнадцать, максимум!.. Я надеюсь! Как закончу — сразу присоединюсь к вам!

— Тогда мы сразу на пляж, по дороге позавтракаем в твоей таверне! Догоняй! Все, не мешаю, мы ушли! — она весело помахала ему рукой и послала воздушный поцелуй.

Смолев уныло кивнул и снова включил интерком.

— …и вчера звонил Большой Спирос! — немедленно, без паузы, донеслось из динамиков. — Ну тот, что со своей бригадой нам строил временную концертную площадку на соседнем участке. Он сказал, что строительная смета на бассейн готова, просил время назначить, когда он сможет вам ее представить. Мол, пора утверждать! Но я ему сразу сказала, босс, чтобы на сегодня или завтра даже и не рассчитывал: сегодня праздник, а завтра после праздника всем надо будет отдохнуть. Ведь правильно, босс? А еще приходил наш садовник Христос. Сказал, что проблемы с системой полива, надо шланги менять. Я все записала на бумажку: сколько метров, какой толщины, где купить, — он мне все-все надиктовал, все данные, вам сейчас прочитать? Нет? Точно не надо? А то они у меня под рукой… Ну тогда все! — в голосе Катерины зазвучали торжествующие нотки. — Вот видите, как мы сегодня с вами быстро закончили! А вы переживали! Ровно восемь, — и вы можете спокойно идти на завтрак!

— Погоди, погоди! — недоуменно воскликнул Смолев. — Что значит «все»? Как это «закончили»? А по малой галерее три номера: девятый, десятый и одиннадцатый?

— Ой, босс! — недоуменно отреагировала консьерж. — Такое ощущение, что вы меня не слышали! Вы что, отходили? Я же вам сразу сказала, что они в настоящий момент свободны, но по ним сегодня пришло по факсу бронирование. Сам факс у Софии, я его еще не видела. София вам все сама расскажет, когда вернется.

— Ясно, Катя, спасибо! — захлопывая записную книжку, сказал Смолев, не зная, плакать ему или смеяться.

Убить полчаса на то, чтобы выяснить, что на виллу заехало всего два новых жильца! Положительно, с Катериной надо что-то делать!

Можно, конечно, общение с ней перевести в сугубо электронный вид, свести к составлению и заполнению таблиц, но это уже когда совсем станет невмоготу.

Смолев покачал головой. Нет, не нужно. Порой природная наблюдательность гречанки помогала Смолеву, когда он заходил в тупик в поисках решения. Иногда острый глаз Катерины подмечал такие детали, которые потом и подсказывали Алексу правильный ответ.

Смолев только собрался попрощаться и отключить связь, как Катерина воскликнула:

— Ой, босс, как удачно, что мы с вами уже закончили!

— А в чем дело? — насторожился он.

— К вам пришел старший инспектор Антонидис! — радостно сообщила старший администратор и шепотом, словно полицейский знал русский язык и мог понять, о чем она говорит, добавила: — Только он весь совсем грустный и потерянный какой-то… Стоит тут у стойки, мнется с ноги на ногу. Какие-то новости вчера получил, хочет обсудить с вами. Как говорит моя русская бабушка: «совсем на нем лица нет». Ну лицо-то есть, конечно, но обычно оно гораздо веселее… Наверняка что-то случилось, — продолжила она таинственным, заговорщическим тоном, — а вдруг опять какое-то преступление? И они снова без вас как без рук? Так я его к вам веду, босс? Вам, может, кофе сварить? И принести бутерброды?

— Куда деваться… Гость в дом — Бог в дом! Веди его! — после минутной паузы подтвердил Смолев, уже поняв, что поход в таверну откладывается на неопределенный срок. — Веди в гостиную. Я туда сейчас спущусь. Кофе — обязательно! Большой кофейник, сливки, сахар. Бутерброды? К черту бутерброды! Не хватало еще портить себе желудок! Передай от меня Петросу записку следующего содержания. Так, готова? Записывай… Рисовую кашу на молоке с корицей и оладьи для старшего инспектора, омлет с копчеными колбасками для меня… Дальше? Дальше — как обычно: свежую выпечку, сырную тарелку с виноградом, сливочное масло, клубничное варенье, йогурт с медом… Записала? Отлично! Распорядись, пожалуйста, пусть официантки накроют на большом столе в гостиной. Приборы на двоих. Встретим старшего инспектора как дорогого гостя, по всем законам гостеприимства!

Часть четвертая

Праздник к нам приходит!

Из известной рекламы

Вероятно, многим путешественникам по Кикладам уже не раз приходило в голову, что Хоре — единственному городу и столице Наксоса — крупно повезло расположиться именно на северо-западной оконечности острова, отчего великолепные закаты с их ярко пламенеющей вечерней зарей здесь можно наблюдать ежедневно во всей их красе, как говорится, не сходя со своего места в любимой таверне.

И лишь только очередной день повернул к вечеру, как жители Хоры и оставшиеся немногочисленные гости острова, задержавшиеся на нем до конца туристического сезона, дружно высыпали на городскую набережную. Они рассаживались за столики прибрежных таверн и ресторанчиков, намереваясь с удовольствием провести несколько приятных часов за бокалами вина, наслаждаясь живописным закатом.

Скоро, совсем скоро, огромный, раскаленный докрасна диск солнца плавно опустится в потемневшее море, окрашивая горизонт в багрово-алые тона. Наряду с прибытием парома, закат солнца был важным событием на острове, а проводы очередного дня с его заботами и хлопотами за бокалом отличного вина и непринужденной беседой давно превратились для островитян в привычный ритуал. Эта расслабляющая терапия позволяла им затем отойти ко сну в состоянии душевного умиротворения и полной уверенности, что еще один прекрасный день на прекрасном острове прожит не зря.

До того момента, как над островом окончательно сгустится непроницаемая тьма южной ночи, оставалось не более двух часов.

В марине застыли рыбацкие лодки и яхты, пришвартованные к гостевому пирсу. Сам пирс опустел: рыбаки разошлись по домам, а прибывшие морем путешественники разбрелись по тавернам. Пронзительные крики вечно недовольных и драчливых чаек, обычно высматривающих днем поживу на рыбацких лодках, тоже стихли, уступив место другим звукам — вечерним.

В прибрежных заведениях, заглушая мягкий шелест прибоя, тут же громко заиграла музыка. У дверей, как по команде, выросли стройные и молодцеватые «зазывалы», бойко, на все лады, расхваливающие каждый собственную кухню. И случись туристу в поисках столика хоть на мгновение замедлить шаг у красочно оформленного меню или витрины с морепродуктами, где на всеобщее обозрение выложены на лед свежайшие кальмары, осьминоги, креветки, лангустины, лобстеры, устрицы, рыба всех видов и размеров, — прохожий задержится здесь надолго! Оказавшись во власти «зазывал», он немедленно и независимо от своего желания получит самую полную информацию о том, что придумал местный шеф сегодня на ужин, и, сраженный убедительностью предоставленных «аргументов», выберет столик тут же, в двух шагах, у самой кромки воды.

Если вы не страдаете излишней застенчивостью, то можно и самому подойти, подозвать официанта и, если вы не так уверены в своем греческом, попросту ткнуть пальцем в любую живность, и она тотчас же будет для вас приготовлена на гриле с оливковым маслом, чесноком и орегано, после чего немедленно подана еще дымящейся на большой тарелке с долькой лимона и ломтиками хрустящего картофеля. Кувшин с прохладным белым вином, блюдечко с чесночным соусом тцатцики и корзину с горячим свежим хлебом официант принесет и поставит на ваш стол, уже ни о чем вас не спрашивая, как нечто само собой разумеющееся. Каноны гостеприимства складывались на острове веками, и островитяне никогда их не нарушат.

Вслед за солнцем, неуклонно стремящимся к линии горизонта, в сторону островка Палатий, соединенного с портом узкой дамбой, поспешили и влюбленные парочки.

По древней местной традиции, пришедшей на остров из глубины веков, а возможно, и специально изобретенной предприимчивыми греками для легковерных приезжих романтиков уже в нашем веке, встреча заката у циклопической арки — Портары считается на острове верной приметой: с кем увидишь, как садится солнце в огромной каменной раме, с тем и останешься навсегда делить на двоих радости и горести своей жизни. А если еще предложение руки и сердца прозвучит из уст влюбленного именно в тот момент, когда огненный диск на мгновение зависнет в широком каменном проеме, — то брак однозначно будет долгим и счастливым.

Вот такая примета.

Верить в нее или нет — личное дело каждого. Но, судя по большому количеству пар у древней арки в предзакатные часы, недостатка в романтиках на острове, несмотря на конец сезона, по-прежнему не наблюдалось.

На набережной Айос Георгиос, что начинается в трехстах метрах от дамбы, постоянные посетители таверны «У Ирини и Георгиоса», привыкшие проводить здесь свои вечера, в этот день были сильно разочарованы: у самого входа в таверну, на выложенных плиткой ступенях, тоже стоял улыбчивый молодой человек, одетый по случаю какого-то праздника в национальный греческий костюм, и всем подошедшим с вежливым поклоном указывал на большую табличку с надписью на английском и греческом языках: «Уважаемые посетители! Таверна закрыта на частную вечеринку. Будем рады вас видеть завтра! Примите наши искренние извинения за причиненные неудобства!».

Тактично давая огорошенным гостям достаточно времени, чтобы прочесть надпись на табличке, пережить шок и прийти в себя, юноша понимающе улыбался, виновато разводил руками и подсказывал пару других таверн неподалеку, где можно было также с удобством скоротать сегодняшний вечер.

Прежде чем последовать его совету и отправиться в другое место, гости с сожалением вздыхали, бросали напоследок взгляд на закрытые двери таверны и уходили, качая головами, слыша, как изнутри доносились громкие звуки праздника: раздавались голоса и смех, звенела посуда, играла музыка.

Проводив незадачливых посетителей, юноша снова занимал свой пост на крыльце у входа.

Спустя некоторое время дверь за спиной у него приоткрылась, и из-за нее выглянуло раскрасневшееся лицо Катерины.

Поискав глазами парня, она увидела, как он, вежливо улыбаясь и показывая нужное направление к ближайшей таверне, спроваживает прочь по променаду очередную парочку разочарованных молодых людей, по виду — явных туристов.

— Костас, — сочувственно спросила девушка по-гречески, когда он снова вернулся на свой пост, — ну что, все идут и идут? Вот ведь! И это конец сезона! Хоть скажи поварам, чтоб научились хуже готовить… Хочешь, я постою с тобой? А то и сама могу, а ты пока передохнешь — ведь два часа уже стоишь! На кухне уже почти все готово, скоро будут барашка выносить! Только босса ждут: он должен встретить отца Спиридона у виллы, и они вместе придут сюда. Ну, что молчишь?

— Нет, — озабоченно покачав головой, ответил молодой грек, вглядываясь в плохо освещенную боковую дорожку, окаймленную зарослями гибискуса, что вела наискосок от широкого променада ко входу в таверну. — Я справлюсь! Выдумала тоже! И вообще, что ты тут делаешь? — строго добавил он, оглянувшись на девушку. — Нечего тебе здесь делать. Иди, помогай за столом!

— Вот еще, указывает он мне! — немедленно вскипела Катерина. — Сама знаю, что мне делать! Можно подумать, без тебя не решу, чем мне заняться? Я что, маленькая? Раскомандовался! Если ты думаешь, что будешь мною помыкать, когда мы поженимся, то даже и не мечтай!

Привыкший к резким переменам настроения своей будущей невесты, Костас весело рассмеялся, быстро поднялся на ступеньку к ней и нежно поцеловал в щеку. Катерина немедленно оттаяла и счастливо улыбнулась. Юноша прислушался и добавил примирительным тоном:

— Хорошо, хорошо. Все! Не мешай! Вон еще кто-то идет!

Из темноты аллеи на свет вышли две фигуры: это были Смолев и отец Спиридон, местный священник из Кафедрального собора Хоры.

Огромный белоснежный собор с куполами, выкрашенными в зеленый цвет, с большой четырехнефной колокольней занимал почти всю площадь в центре старого города, недалеко от порта. Служившего в нем православного священника на острове знал каждый. Алекс тоже познакомился с ним несколько месяцев назад и ни разу об этом не пожалел.

Отцу Спиридону было около восьмидесяти, но он был все еще крепок и моложав, ходил, при необходимости, быстро и энергично, ежедневно служил в храме и подолгу общался с прихожанами. Многие шли к нему за советом, когда дело касалось самых сложных жизненных коллизий. При близком контакте отец Спиридон производил впечатление человека приятного, воспитанного и высокообразованного.

К слову сказать, священник никогда не навязывал свою точку зрения, а всегда внимательно выслушивал собеседника, приходившего к нему со своими проблемами, и лишь выслушав до конца, задавал, казалось, совершенно бесхитростные вопросы, отвечая на которые, прихожанин, неожиданно для себя, и сам приходил к единственно верному решению.

Будучи очень известной и уважаемой фигурой в местной среде, — ведь островитяне почти целую вечность крестили у него детей, отпевали усопших, он же совершал таинство венчания, благословляя очередной брачный союз во имя Пресвятой Троицы, — священник всегда вел себя с паствой скромно и приветливо. Сквозь толстые стекла очков в старомодной металлической оправе его живые черные глаза смотрели на собеседника с дружелюбным и мудрым пониманием, а интонации звучного баритона всегда оставались спокойными и доброжелательными.

Несколько раз Смолев приглашал отца Спиридона на виллу «Афродита». Тот, не чинясь, приходил, и всегда производил на гостей виллы самое благоприятное впечатление.

Даже Манн, пообщавшись однажды со священником в течение двух часов на одном из торжественных ужинов, позднее в разговоре со Смолевым удовлетворенно заметил, что «этот отец Спиридон, пожалуй, один из самых толковых, кого я встречал в жизни, Саша. Очень непрост батюшка. Человеческую натуру, похоже, насквозь видит, что твой рентген! Эх, нам бы такого „Гэндальфа“, понимаешь, да в Интерпол, в аналитический отдел! Раскрываемость резко подросла бы, как на дрожжах!»

Смолев тогда согласился с другом, заметив, что «служба у него такая, Витя: за шестьдесят лет трудового стажа поневоле начнешь в человеческой натуре разбираться, а дел у него на острове и без Интерпола хватает, уж поверь мне!».

Подойдя к Костасу, немедленно вытянувшемуся перед ними по стойке смирно, мужчины прервали на полуслове оживленный разговор. Улыбнувшись парню, Алекс скомандовал по-гречески: «Караул, вольно!».

Костас радостно рассмеялся и уважительно поздоровался с владельцем виллы и священником.

— Давно стоишь? — оглянувшись по сторонам, сочувственно поинтересовался Алекс у юноши по-английски.

Тот, покачав головой, едва только открыл рот, но не успел ответить, как его перебили.

— Давно, давно, босс! Что вы его слушаете? Разве он скажет? Постесняется! — звонкой скороговоркой раздался с верхней ступеньки голос Катерины, немедленно высунувшейся из-за дверей. — Ой, босс, уже больше двух часов стоит! Народ-то все идет и идет: приучили, что вкусно и недорого! Я ему говорю: давай вместо тебя постою — так он ни в какую! До чего же упрям! Прямо как осел моей греческой бабушки: тот, бывало, тоже встанет, упрется — и ни в какую, как ты его ни уговаривай!

Смутившийся Костас — еще хорошо, что в вечернем полумраке не видно краски на лице! — из-за спины сердито погрозил кулаком будущей невесте, но при священнике сдержался, ничего не сказал.

— Я смотрю, не я один не успеваю слова вставить, — добродушно хмыкнув, заметил Смолев и продолжил по-английски. — А вообще, Катерина дело говорит. Раз в два часа смена караула — это нормально. Ты свою смену честно отстоял. Значит так, молодежь, шагом марш в зал! Сейчас начнется все самое важное, и вы оба должны быть за столом вместе со всеми гостями! Сюда, ко входу, пришлем одного из официантов, потом и его сменим. Все, заходим, заходим! Прошу вас, отец Спиридон, — переходя на греческий, обратился он к священнику, пропуская его вперед. — Я уверен, что нас с вами уже заждались…

Тот с благодарностью улыбнулся, кивнул и прошел в открытую дверь, которую придерживала довольная Катерина. За священником прошел и Смолев, замыкал процессию Костас, тоже улыбавшийся во весь рот.

Таверна внутри представляла собой празднично украшенное просторное прямоугольное помещение, у одной стены которого сегодня стоял длинный стол, заполненный гостями. Свободное пространство перед столом было оставлено для танцев.

В дальнем правом углу виднелась барная стойка, здесь же был вход на кухню, а слева, ближе к праздничному столу, — небольшая сцена, на которой разместился квартет местных музыкантов: гитара, бузуки, бузули и цабуна. В тот момент, когда Смолев и отец Спиридон зашли в зал, они как раз доигрывали популярную народную песню «Псаропула»

«Уходит в бескрайнее море рыбацкая лодка, а на ней горстка смельчаков, — хрипловатым баритоном выводил гитарист и под струнный аккомпанемент ему вторила мелодичным голосом волынка. — Горстка смельчаков, ловцов губки и жемчуга. На берегу их ждут. Удачи вам, смельчаки! Возвращайтесь к родным берегам!»

Под аплодисменты в образовавшейся небольшой паузе Смолев подвел к столу отца Спиридона и усадил на почетное место. Сидевшие рядом супруги Бэрроу и Манны тепло поприветствовали нового гостя.

Увидев, что владелец и его гость заняли свои места, управляющая дала знак официанту, и он убежал на кухню. Снова зазвучала легкая музыка, на этот раз из динамиков — музыканты взяли небольшую паузу на отдых. Тут двери кухни широко распахнулись, вышел шеф-повар и под аплодисменты поклонился гостям. За столом радостно зашумели, предвкушая угощение.

Петрос, одетый по случаю праздника в высокий белый колпак с гофром, белоснежный двубортный китель с золотой вышивкой «Afrodita» на лацкане, отутюженные черные брюки и лакированные ботинки, выглядел очень торжественно. Он громко щелкнул пальцами, что-то скомандовал, и его помощники стали выносить из кухни в общий зал огромные подносы с горячими закусками и расставлять их на столе, снова вызвав большое оживление среди гостей. Дошло дело и до главного блюда вечера: два дюжих молодца в белых поварских халатах внесли в зал металлические козлы и закрепили в них вертел с фаршированным барашком.

Петрос, облачившись в специальный фартук, привычно взял в одну руку устрашающих размеров остро отточенный нож, в другую — огромную двузубую вилку. Широко улыбаясь, повар начал ловко срезать дымящееся сочное мясо и раскладывать его по тарелкам, которые его помощники быстро разносили гостям. Те с благодарностью принимали кушанье и активно делились восторгами друг с другом. Веселый праздничный шум снова наполнил таверну. Звон бокалов, столовых приборов, смех и разговоры легко заглушали льющуюся из динамиков негромкую музыку.

За дружным столом собрались и все постояльцы «Афродиты», и специально приглашенные на праздник друзья владельца, и ближайшие родственники Петроса, приехавшие из окрестных деревень, и большинство сотрудников виллы.

Многие, особенно те, кто были предупреждены заранее о готовящемся событии, щеголяли в нарядной одежде, сшитой на заказ. Катерина, Лили, Мария, Тереза и Стефания остались довольны своими платьями и выглядели в них точь-в-точь как местные красавицы. Чтобы сюрприз полностью удался, Смолев заранее озвучил Софье следующую версию: традиционный ужин для гостей нового заезда решено было объединить с предпраздничным мероприятием накануне национального дня «Охи», на который и съехались друзья и родственники из долины.

Обычно в этот день по площади в центре Хоры и по главным ее улицам местные жители проходят красочным парадом в национальных костюмах, затем продолжая отмечать торжественную дату в ресторанах и тавернах.

«Так что вечером, — сказал Смолев, передавая Софье список гостей, — у нас в таверне будет и традиционный ужин с барашком для гостей виллы, и нечто вроде костюмированной репетиции! Надо всех встретить и рассадить. Меню с Петросом согласовано, выдели в помощь с виллы еще Катерину и Артеми — тогда мы справимся».

Вечер был в самом разгаре, когда Смолев, сверившись с часами, вдруг отвлекся от оживленной беседы, которую вел с сидящими рядом Маннами, обсуждавшими со священником местные традиции, поднялся со своего места во главе стола, взял вилку и несколько раз легонько ударил ей по бокалу с вином, привлекая внимание гостей.

Звонкий и певучий звук наполнил таверну, разговоры постепенно стихли.

— Дорогие друзья! — торжественно сказал Алекс по-английски, обведя взглядом всех, сидевших за столом. — Сегодня прекрасный вечер и, в каком-то смысле, очень знаковый. Подходит к концу мой первый сезон в качестве владельца виллы «Афродита». Он же и мой первый сезон на острове Наксос. Я безмерно счастлив, что жизнь моя сложилась именно так, а не иначе. Я признателен многим из вас за то, что вы были со мной последние полгода, помогая и поддерживая меня в этой новой и крайне непривычной для меня деятельности. Без вас я бы ни за что не справился! А еще я так же признателен нашим гостям, без которых ни вилла, ни таверна не смогли бы существовать…

— А уж мы-то как рады! — весело размахивая бокалом с вином, выкрикнул порозовевший Джеймс Бэрроу под общий смех. — Да если бы не вы, Алекс, неизвестно еще что бы с нами всеми было! Голодная смерть, не иначе!

Его слова вызвали заметное оживление за столом, особенно в той части, где сидели студенты.

— Мы вам очень благодарны за все, Алекс! — подтвердил Димитрос Аманатидис, оглядываясь на свою жену. — Благодаря вам, вилла «Афродита» в надежных руках!

Мария ничего не сказала, но этого и не требовалось: ее взгляд и так был очень красноречив.

— Повторюсь: без вас бы я не справился, — тепло улыбнулся им Алекс. — Поэтому мы и собрались сегодня все вместе, чтобы я мог таким образом поблагодарить вас всех за вашу помощь и поддержку. Спасибо, дорогие друзья! Счастья вам и здоровья! Сегодня я пью за вас!

Алекс сделал паузу, чтобы пригубить вино, и ее немедленно заполнили дружные аплодисменты гостей.

— Но это не единственная причина, по которой мы сегодня здесь собрались, — внезапно добавил он, возвращая бокал на стол и с улыбкой заговорщика оглядываясь на священника. — Я передаю слово отцу Спиридону, которого вы все хорошо знаете.

— Да, да, есть еще один повод и очень важный! — подтвердил отец Спиридон, поднявшись со своего места. — Но прежде скажу так: я рад, что вижу за этим столом такие добрые и счастливые лица. Греки — мирный народ, гостеприимный и щедрый. Мы всегда рады добрым гостям, таким, как вы. И беспощадны к врагам своей земли. Рад видеть многих из вас в национальных костюмах сегодня, ведь уже завтра — годовщина дня «Охи», когда мы, греки, сказали фашистам «Нет!». Надеюсь, этот праздник мы тоже отметим вместе с вами на площади.

Священник сперва говорил медленно и веско, подняв вверх указательный палец левой руки. Вдруг лицо его подобрело, а на губах заиграла мягкая и немного лукавая улыбка.

— Но сегодня, я надеюсь, что мы услышим совсем другое слово. И это то главное, ради чего мы сегодня все собрались. Петрос, сын мой, — неожиданно повернулся священник к повару, в волнении замершему рядом с дверью на кухню. — Я знаю, ты хочешь задать вопрос и получить на него ответ. Сейчас — как раз самое время сделать это: солнце вот-вот войдет в Портару!

То, что произошло дальше, и стало сюрпризом для ничего не подозревавшей Софьи, сидевшей рядом с Алексом и Стефанией.

Электрический свет вдруг погас, затем под торжественную музыку из кухни вышли повара и официанты с зажженными свечами и встали напротив стола. За это время повар быстро снял свой поварской китель — под ним оказался смокинг — и, держа в руках огромный букет чайных роз, подошел к совершенно растерявшейся от неожиданности управляющей и предложил ей руку.

Зардевшись и растерянно улыбаясь, под аплодисменты и радостные крики гостей, Софья медленно встала, и они оба вышли на крыльцо. За ними вслед из-за стола двинулись и гости, остановившись по знаку священника в нескольких шагах от пары.

— София, я люблю тебя и прошу твоя… твоей руки, — волнуясь и сбиваясь, медленно произнес Петрос по-русски с сильным акцентом. — Выйдешь ли ты за меня замуж, чтобы жить со мной на острове всю жизнь? Солнце уже в Портаре, самое время решить!

Всхлипнув, а потом и весело рассмеявшись сквозь слезы, Софья кивнула и ответила тоже по-русски:

— Конечно, да! Я остаюсь с тобой здесь, остаюсь на всю жизнь!

И добавила:

— Я и не знала, что ты учишь русский язык…

— Все слышали? — перейдя на греческий, Петрос гордо повернулся к замершим в ожидании и тишине гостям. — Она сказала мне «Да!»

И счастливо улыбаясь, вручил букет своей будущей невесте.

Вся таверна немедленно взорвалась радостными криками. Снова зажегся яркий свет. Катерина, Костас и Артеми быстро раздавали гостям букеты цветов из огромной корзины, что была до времени спрятана за дверями кухни. Гости окружили пару и священника, наперебой поздравляя будущих молодоженов и желая им счастья.

— Ну и слава богу! Вот дело и сладилось, — с удовлетворением пророкотал Манн по-русски своим густым басом, наблюдая за тем, как священник надевает Софье и Петросу серебряные кольца, которые они будут носить от помолвки до свадьбы на левой руке, а в день венчания перенесут на правую. — Все, как положено по обычаю. До свадьбы почти месяц. Недолго, подождем. Хотя, на их месте, я бы не стал откладывать, что тянуть? Мало ли что…

— Ничего, — безмятежно пожал плечами Смолев, крепко держа за руку стоящую рядом с ним Стефанию, тайком утиравшую слезы. — Месяц пролетит быстро. Традиции надо соблюдать. Опять же подготовиться надо как следует, всех родственников и друзей пригласить, разместить… Хлопот невпроворот! Что до Рыжей и Петроса, то я уверен, что они не передумают. Да и что еще такого за этот месяц может случиться? Пойдем, поздравим будущих молодоженов!

В таверне «У Ирини и Георгиоса» снова громко заиграла музыка, зашумели голоса, и веселье вспыхнуло с новой силой. Все вернулись внутрь, даже дежурный официант на радостях оставил свой пост на крыльце. Ночь вступила в свои права, солнце зашло, и вряд ли уже кто-то из случайных посетителей забредет в таверну.

Крыльцо опустело, и никто не обратил внимания, как от стен таверны неожиданно отлепились две густые черные тени, прошелестели сквозь заросли гибискуса и бесследно растаяли во мраке.

Часть пятая

Господин барон вас давно ожидает. Он с утра в кабинете работает, заперся и спрашивает: «Томас, — говорит, — не приехал еще господин пастор?» Я говорю: «Нет еще». Он говорит: «Ну и слава богу!» Очень вас ждет.

Из к/ф «Тот самый Мюнхгаузен»

Старший инспектор Теодорос Антонидис сидел за своим столом, трудясь в поте лица с самого раннего утра. Едва первые лучи солнца блеснули над крышей полицейского участка, как его начальник целиком и полностью погрузился в изучение важных бумаг.

Сегодня рабочее место главы криминальной полиции уже не могло похвастаться тем безупречным порядком, которым Антонидис обычно так гордился: повсюду были разбросаны исписанные листы, лежали раскрытые папки, пачки протоколов, объяснительных и актов проведенных экспертиз, а также распечатки приказов, циркуляров и других документов столичного Департамента, которыми начальник отдела полиции на Наксосе обязан был руководствоваться при составлении своих докладов в Афины.

Поминутно сверяясь то с одним, то с другим циркуляром, то и дело чертыхаясь от полноты чувств и даже постанывая от отчаяния, что охватывало его время от времени, старший инспектор Антонидис медленно и мучительно, шаг за шагом, восстанавливал пробелы в деятельности своего подразделения, создавая отчетность с нуля в новых, утвержденных Департаментом форматах.

Будь они трижды прокляты вместе с теми, кто их выдумал! — именно такие недобрые мысли все чаще приходили в голову несчастному инспектору, и тогда он в которой раз доставал из кармана носовой платок, больше похожий на небольших размеров наволочку, и, страдальчески морщась, утирал пот, градом катившийся по лицу.

Работа шла невыносимо медленно. Просто мучительно медленно. К сожалению, никто из сержантов не мог ему помочь в составлении отчетности: они попросту не обладали необходимой квалификацией. Пришлось бы дольше объяснять, что от них требуется.

Да и отчетность — отчетностью, но нельзя же превращать в фарс всю работу вверенного ему полицейского участка! В конце концов, служба — есть служба, и ее никто не отменял! — внутренне кипятился старший инспектор. Профанации в работе полиции на Наксосе он не допустит! Сколько бы проверяющих ни свалилось ему на голову в ближайшие дни, он сделает все, чтобы обеспечить на острове правопорядок.

Поэтому сержанты после утреннего развода и короткого рабочего совещания несли свою ежедневную патрульную службу: Дусманис, как старший и более опытный, уже находился на променаде, а Димос обходил Бурго по установленному маршруту патрулирования. Через три часа они должны были по очереди явиться в участок с докладами и получить указания от начальника, если произойдет что-то из ряда вон выходящее и требующее их внимания. Если нет, то им придется снова вернуться к патрульной службе, на этот раз поменявшись местами: Дусманис уйдет на обход, а Димос, соответственно, займет пост на променаде, чтобы… Стоп!

Тут плавное течение мыслей старшего инспектора было нарушено.

Черт! Ну вот куда, куда, спрашивается, подевалась последняя директива о порядке взаимодействия сил полиции со смежными службами, в частности, с Интерполом? Она где-то была, я же видел ее совсем недавно, и часу не прошло! — растерянно перетряхнув лежащие перед собой папки, тоскливо подумал Антонидис и, тяжело вздохнув, начал по третьему разу перерывать груды бумаг на своем рабочем столе и на тумбе, где стоял принтер, тоже полностью заваленный теперь раскрытыми папками, распечатками приказов и директив.

Да, денек у старшего инспектора сегодня не задался. Придется корпеть над отчетностью до поздней ночи, чтобы хоть как-то отвести от себя и своих сослуживцев угрозу немедленного увольнения. Этот совет дал ему Смолев во время их встречи на завтраке пару дней назад, когда Антонидис поделился с ним опасениями и переживаниями относительно своего будущего.

Старший инспектор рассказал Смолеву все, как на духу: и про нелепость с почтой, и про коварное инкогнито, и про то, что отделу может грозить сокращение, а его жизненным планам на острове, включая свадьбу, назначенную на ближайшие дни, — серьезные изменения… А то и вовсе придется все отменять: ведь он будет безработным, и еще неизвестно, когда теперь сможет позволить себе праздник, да и семью-то как содержать? Может, и вовсе придется отказаться от семейной жизни, о которой он столько мечтал.

Делясь наболевшим с владельцем «Афродиты» в хозяйской гостиной, где был накрыт завтрак, старший инспектор меланхолично помешивал столовой ложкой в миске сладкую рисовую кашу на молоке. Это было его любимое утреннее блюдо. На кухне Петроса кашу готовили отменно: пропаренный в молоке и сливочном масле рис получался воздушным и рассыпчатым, а сладость блюду сообщала чайная ложка тимьянового меда, сдобренного щепотью корицы. Впрочем, зная, что старший инспектор — сладкоежка, ему в тарелку с кашей на кухне втайне добавляли еще пару ложек вязкого и сладкого меда. Но в этот раз даже любимое лакомство не смогло поднять гостю настроение.

«Не надо так нервничать раньше времени, Теодорос, — в присущей ему спокойной и убедительной манере сказал владелец „Афродиты“, внимательно выслушав старшего инспектора и подлив ему горячего кофе в кружку. — Я смотрю, у вас нет аппетита. Ну-ка, начните-ка с кофе! И послушайте мое мнение. Надо постараться выполнить формальные требования главка хотя бы частично. Теперь новые правила вам известны, и если вы будете их игнорировать — это будет ошибкой. Это сочтут за демарш. Не дайте повода вашему ревизору-инкогнито обвинить вас в умышленном саботаже и сознательном неисполнении приказа. Этого вам не простят. Да, сроки вы нарушили. Но не стоит излишне переживать по этому поводу. Произошло недоразумение, вас никто не известил о том, что изменился порядок приема почтовых отправлений. Это техническая накладка, и вашей вины здесь нет. Вы готовы немедленно все исправить. Такова должна быть ваша позиция. Озвучьте ее проверяющему. Составьте рапорт в Афины. Я уверен, что, разобравшись, ваши руководители в Департаменте примут этот факт во внимание. В конечном счете, им важнее добиться своего, а не устроить кадровую чистку. Это первое. Затем, если говорить о реальной раскрываемости правонарушений, у вас великолепные показатели, что отмечено на самом высоком уровне. Одно дело с амфорами фалернского вина чего стоит! А алмаз Хоупа, который вы вернули американским коллегам? Благодарственное письмо от министра внутренних дел еще висит у вас в кабинете на стене? Вот видите… Оно обязательно сыграет свою роль, я в этом уверен. Это второе. И наконец третье. Если вдруг оценка вашей работы все же сведется к голому формализму и бюрократическим придиркам, я со своей стороны приложу все свои усилия, чтобы оказать и вам, и вашим коллегам полное содействие, какое только будет в моих силах. И не надо благодарить! А насчет того, что вы хотите перенести свадьбу… Теодорос, ну что вы, в самом деле! Что за малодушие? Даже слышать об этом не желаю! Таверна в полном вашем распоряжении, а финансовые вопросы мы всегда с вами утрясем позже. Мне кажется, что вы рано пали духом, друг мой! Мы обязательно вместе что-нибудь придумаем! И ешьте уже кашу, она почти остыла!»

Вот за эти «мы» и «вместе» отчаявшийся было Антонидис был готов тогда просто расцеловать владельца «Афродиты». Старший инспектор с благодарностью кивнул, не произнеся ни слова. Он так нуждался в словах искренней дружеской поддержки! И сладкая рисовая каша на молоке снова показалась отменно вкусной, и йогурт с медом, и горячая свежая выпечка снова напомнили ему, что жизнь соткана не только из проблем и огорчений, но и из замечательных маленьких радостей, которые он вполне может себе позволить для укрепления морального духа и поднятия настроения. И картины мрачного будущего, в котором ему до того момента рисовались немедленная отставка, увольнение с позором без права на пенсию, отложенная на неизвестное время свадьба, испорченные отношения с невестой, горе и отчаяние его безработных сержантов, оставшихся в тяжелые кризисные времена без средств к существованию, — постепенно выветрились из его головы, уступив место решимости сделать все возможное, чтобы хоть как-то поправить ситуацию. Именно с этим боевым настроем, следуя совету Смолева, он и приступил со всем рвением к работе с самого раннего утра.

Время завтрака давно прошло, но старший инспектор и не помышлял о еде. Тем более, что вчера он очень плотно поужинал на вилле «Афродита», куда снова был приглашен по случаю праздника «Охи».

После традиционного парада студентов и выступления отцов города на площади у Кафедрального Собора, Смолев пригласил полицейского на виллу, где старший инспектор и провел остаток праздничного дня до самого позднего вечера. Провел, имея на это полное право: в этот день все государственные учреждения были официально закрыты.

Помнится, что за столом велись разговоры о самом празднике. Многое из того, о чем говорилось, было в новинку и ему самому.

Продолжая сейчас лихорадочно искать таинственным образом пропавшую директиву, он мысленно вернулся к тому разговору за праздничным столом.

— Кстати, вы знаете, — после очередного тоста заявил неугомонный Джеймс Бэрроу, обращаясь к аудитории, собравшейся на верхней террасе виллы «Афродита», — что название праздника — день «Охи» — не совсем точно отражает исторический факт? Тот знаменитый разговор, что вели премьер-министр Греции Метаксас и посол Италии звучал несколько иначе!

— Знаем, знаем, дорогой, — немедленно отреагировала его жена Лили, покачав головой. — Ты уже много раз нам об этом рассказывал. Как минимум, каждую годовщину этого праздника…

— А я не знаю, — улыбнувшись, покачала головой Стефания, — о чем, собственно идет речь?

— Я бы тоже с удовольствием послушала, — поддержала подругу Тереза. — Что вы имеете в виду, Джеймс?

— О, я тогда расскажу! — обрадованно встрепенулся Джеймс, отодвигая опустевшую тарелку, на которой остались лишь хитиновые хвосты от креветок. — Крайне поучительная история! Знаете ли вы, что когда итальянский посол в Греции Эммануэле Грацци передал ультиматум от правительства фашистской Италии премьер-министру Греции Иоаннису Метаксасу, а случилось это на рассвете в четыре часа утра двадцать восьмого октября тысяча девятьсот сорокового года…

— Ультиматум? Это был настоящий ультиматум? — уточнила Стефания.

— Да, безусловно! Хоть они и назвали это «требованием»! — с негодованием взмахнув рукой, ответил Джеймс. — Каково! Тоже мне, хорошо «требование»! Дать войскам Италии беспрепятственно вторгнуться на территорию Греции и занять все стратегические объекты в стране: аэродромы, морские порты, крупные населенные пункты! В противном случае Муссолини грозил Греции войной. Чертов дуче! Напыщенный осел!

— Джеймс, Джеймс, — покачала головой Лили. — Держи себя в руках, дорогой! Ты очень увлекаешься!

Алекс и Стефания с улыбкой переглянулись. Археолог был совершенно неподражаем в своей искренности. Вспоминая историю даже тысячелетней давности, Джеймс Бэрроу становился крайне эмоционален, словно лично переживал все драматические моменты заново. «Бык и тореадор в одном лице!» — говорил про него Смолев.

— Прошу прощения, дамы… Чистейшей воды ультиматум! Силы были настолько не равны, что у Муссолини не было сомнений, что греки пойдут на все их условия. Армия Греции была и в разы меньше, и оснащена куда хуже, чем итальянская… Так вот, Иоаннис Метаксас, прочитав этот в высшей степени омерзительный документ, сохранил мужество и не потерял самообладания. Он лишь сказал: «Alors, c’est la guerre!», что в переводе с французского означает…

— Итак, это война! — негромко проговорил по-английски Смолев в наступившей за столом тишине.

— Но почему Метаксас говорил по-французски? — удивилась Тереза. — Греческий премьер с итальянским послом — и по-французски?

— Французский — это язык международной дипломатии, — пояснил Смолев, коротко улыбнувшись.

— Совершенно верно, Алекс, друг мой! — подхватил Джеймс. — Именно: «Итак, это война!» Вот реальные слова, которые были произнесены. И лишь после того, как Грацци заявил, что войны можно избежать, если главнокомандующий греческими войсками генерал Александрос Папагос отдаст приказ открыть границы для итальянских войск, — вот тут-то и прозвучало то самое знаменитое «охи», то есть «нет»! И вся нация в едином порыве поддержала премьера! Ох, что-то у меня от волнения даже в горле пересохло, дорогая, подай мне вон ту бутылку вина, прошу тебя!

— И что случилось потом? — глядя на Смолева, спросила Стефания, пока Джеймс, гулко глотая, утолял жажду бокалом ассиртико.

— Италия использовала слова Метаксаса как казус белли — формальный повод для объявления войны, и через полтора часа итальянские войска, которые к тому моменту уже оккупировали территорию Албании, атаковали греческие границы, — ответил испанке Смолев. — А Греция вступила во Вторую мировую войну. И надо отдать должное грекам: дрались они мужественно, сражаясь за свою землю куда как более героически, чем народы многих других европейских государств, принявших фашизм и капитулировавших за несколько недель, а то и дней.

— Я вам больше скажу, Джеймс, — подключился к разговору Манн, до этого не принимавший участия в обсуждении. — Раз уж пошла у нас с вами такая беседа на исторические темы… Скажу как профессиональный военный.

— Очень, очень интересно, — закивал головой Джеймс, — прошу вас, генерал!

— Греческой армии под командованием того самого генерала Александроса Папагоса, несмотря на потери и меньшую численность, удалось не только выстоять, но и в результате контрнаступления вышвырнуть итальянские войска со своей территории обратно в Албанию, нанося им в ряде военных операций одно сокрушительное поражение за другим, — веско произнес Манн, чертя сильным указательным пальцем линии по скатерти на столе, словно по карте Генерального Штаба. — Греки молотили агрессора семь месяцев, используя захваченные у него же технику и вооружения, пока Муссолини не был вынужден обратиться за прямой военной помощью к Гитлеру. Только после германского вторжения территория Греции была оккупирована. И то Крит еще сопротивлялся несколько недель с помощью английских союзников, кстати сказать, Джеймс, ваших соотечественников… Я считаю, что в те первые месяцы войны греки повторили подвиг спартанцев при Фермопилах, закрыв собой другие государства от превосходящих в разы сил противника!

— Совершенно с вами согласен, — растроганно подтвердил Джеймс, подливая себе в бокал еще вина и не обращая ни малейшего внимания на косые взгляды, что бросала на него Лили. — Абсолютно! Героическая нация! Знаю, что сэр Уинстон Черчилль — один из немногих наших государственных мужей, к которому я отношусь с искренним уважением, — заявил в своей речи, что «Мы уже не говорим, что греки сражаются как герои, мы говорим, что герои сражаются как греки». Но откуда вы все это знаете, генерал? Вы же не историк?

— Я был в пятерке лучших в Военной Академии, — усмехнулся Манн. — И нам прекрасно преподавали военную историю… Для любого офицера, Джеймс, это обязательный предмет. Так вот, как человек военный, скажу, что решение Метаксаса было единственно верным. Рискованным, тяжелым, опасным, но верным. Греки не стали поступаться принципами, заявив о готовности сражаться до конца. Русские, чей характер очень схож с греческим, в таком случае говорят: «Семь бед — один ответ!». Было очевидно, что, согласись Метаксас на требования Муссолини, войны, потерь и оккупации было бы все равно не избежать. Только, в таком случае, к ним прибавился бы еще и позор! Метаксас не был наивным человеком, понимал, что фашистская Италия была готова поставить под ружье восемь миллионов человек — больше чем все население Греции в тот момент. Разгромить Италию полностью для Греции было невозможно. Незадолго до смерти Метаксас сказал, что «Греция сражается не ради победы, а только ради славы и чести. Ее долг — быть достойной своей истории…». И многие признали его правоту: греки не отдали итальянцам ни пяди своей земли, разгромив и опрокинув в Адриатику группировку войск, превосходящую греческую армию в двадцать раз. Вот почему я говорю, что греки повторили подвиг царя Леонида и его трехсот спартанцев, совершенный две с половиной тысячи лет назад.

Смолев кивком поддержал Манна, показывая, что он полностью разделяет точку зрения генерала.

— Кстати, Джеймс, — добавил Алекс после небольшой паузы, во время которой официантки принесли и расставили на столе блюда с фруктами и десертом, — у ряда ученых, изучающих события Второй Мировой войны, есть мнение, что именно героическое сопротивление греков в течение семи месяцев привело к тому, что Гитлер был вынужден отложить свой план «Барбаросса» с весны на июнь сорок первого года. История, как вы знаете, Джеймс, не терпит сослагательного наклонения, но если бы вторжение в Советский Союз произошло не летом, а, скажем, ранней весной, как изначально и планировалось, возможно, события на Восточном фронте в сорок первом году сложились бы совсем иначе. И в Советском Союзе это тоже понимали. И признали это.

— Каким же образом? — искренне удивился Бэрроу. — Вот это уже для меня новость!

— Радиостанция Москвы в апреле сорок второго года объявила, обращаясь к греческому народу: «Вас было мало, но вы, сражаясь против превосходящих сил противника, вышли победителями. Не могло быть иначе, потому что вы — греки. Мы, русские, благодаря вашей самоотверженности, выиграли время для обороны. Мы благодарим вас!».

— Вот это да! — покрутила головой Софья, сидевшая рядом со Стефанией. — Я тоже ничего об этом не знала. Ну что же, предлагаю тост: за мужество греков, сказавшим врагам: «Нет!». За годовщину дня «Охи!»…

Еще много тостов было поднято и выпито за столом за Грецию и греков, но особенно хорошо старший инспектор запомнил слова Манна, неожиданно развернувшегося к нему и спросившего с хитрым прищуром:

— Ну, а вы что все время молчите, старший инспектор? Как воды в рот набрали. Так и просидели весь вечер, не сказав ни слова. Какие вы делаете выводы из всего сказанного? Проявите ваши дедуктивные способности! Чему нас с вами учит сей знаменательный исторический факт?

Откашлявшись и мучительно покраснев, когда взгляды всех присутствующих сошлись на нем, Антонидис, тем не менее, достаточно твердым голосом ответил:

— Я полагаю, господин генерал, тому, что даже в самых сложных ситуациях отчаиваться и капитулировать не стоит!.. Никогда не сдавайся! — думаю, это главное.

Вздрогнув от раздавшихся за столом аплодисментов, Антонидис успел заметить, как удовлетворенно переглянулись Манн и Смолев, выслушав ответ старшего инспектора. Видимо, генерал был уже в курсе его злоключений и хотел лично убедиться в том, что пораженческие настроения оставили главу криминальной полиции. Такое внимание со стороны главы греческого Интерпола растрогало старшего инспектора до глубины души.

Вечер закончился поздно, к себе на квартиру Антонидис вернулся глубоко за полночь, спал всего пять часов от силы и, едва рассвело, отправился в участок.

А вот и эта злополучная бумажка! Упав со стола, она незаметно спланировала под тяжелый металлический сейф, больше напоминавший своими габаритами шкаф. Старший инспектор ее и вовсе бы не заметил, но, наклонившись под стол, чтобы поднять укатившийся со стола карандаш, обратил внимание на небольшой бумажный уголок, торчащий из-под дальнего угла сейфа. Судя по дате на лиловом штампе, — точно она! Старший инспектор измученно покрутил головой. Вот угораздило! Надо доставать. Придется отодвигать стол с принтером, иначе туда никак не подобраться.

Сняв пиджак, пыхтя и отдуваясь, старший инспектор с трудом отодвинул стол с оргтехникой в сторону и только опустился на колени, протянув руку под металлический шкаф и пытаясь нащупать чертов листок, как дверь кабинета неожиданно с треском распахнулась, будто ее пнули ногой, и по звуку шагов Антонидису стало ясно, что в кабинете кроме него есть кто-то еще. Оглянувшись, стоя на четвереньках, он увидел только ноги в серых брюках и черные лакированные туфли, начищенные до блеска.

— Старший инспектор Антонидис? — раздался в кабинете негромкий, сухой, колючий голос. — Вы начальник местного отделения? Что вы делаете под столом, старший инспектор? — тон вошедшего сменился на издевательский. — Вы что, пьяны? Впрочем, меня это нисколько не удивляет! Судя по бардаку, который вы здесь развели, работать вас так никто и не научил!

Пунцовея щеками, Антонидис все же достал упавший листок и положил его на стол, затем медленно поднялся, отряхнул брюки, молча надел пиджак, поправил галстук и сел в свое кресло. Только после этого он посмотрел на человека, стоявшего перед ним.

Мужчина был ниже среднего роста, худой, желчный, с крупной головой, которая никак не сочеталась с его тщедушным телом. Вошедший смотрел на инспектора холодно, кривя тонкие губы в презрительной усмешке.

— Да, я старший инспектор Теодорос Антонидис, начальник уголовной полиции острова Наксос, — ровно и с достоинством ответил хозяин кабинета, с трудом сдерживая кипящее в нем негодование. — Вот уже три года — это мой рабочий кабинет. И в моем кабинете я давно установил следующее правило: посетитель сперва стучит в дверь и входит, только если я его приглашу! После чего он представляется и излагает мне свое дело. В противном случае, он вылетает отсюда, как пробка! А если он хамит — то еще и получает по шее!

— Что? Что вы несете, Антонидис? — немедленно хищно ощерился вошедший и сразу стал похожим на хорька. — Вы с ума сошли? Вы знаете, кто я? Моя фамилия Грамматикопуло, и я…

— Мне плевать! — неожиданно для самого себя по-тигриному рявкнул старший инспектор, ударив кулаком по столу, отчего на пол разом обрушилось несколько папок с документами, разлетевшись веером под ноги посетителю.

Это разъярило полицейского еще больше. Все переживания последних дней взяли верх над осторожностью и здравым смыслом.

— Пошел вон!

Видя, что собеседник не трогается с места, инспектор встал, распахнул пиджак и демонстративно положил руку на рукоять большого черного револьвера сорок пятого калибра, висящего в кобуре под мышкой.

— Повторяю последний раз: пошел вон из моего кабинета! Застрелю! — набычившись, Антонидис мерил взглядом плюгавого посетителя, который, похоже, от изумления потерял дар речи.

Взгляд старшего инспектора был настолько красноречив и настолько не оставлял никаких сомнений в дальнейшем развитии событий, что незнакомец пришел в себя, заметно побледнел и, стряхнув с себя оцепенение, отпрянул к двери.

— Ты об этом еще крупно пожалеешь, Антонидис, и очень скоро! Я вернусь завтра с приказом из Департамента, и тогда ты запоешь по-другому, сволочь! Считай, что ты уже уволен! — прошипел посетитель и выскочил из кабинета, хлопнув дверью так, что дверное стекло жалобно зазвенело, едва не выпав из рамы.

Входная дверь громко хлопнула, по ступенькам громко простучали каблуки, и снова все стихло.

— Пожалею? — горько усмехнулся старший инспектор, оставшись один и обводя взглядом кабинет, заваленный бумагами. — Уже жалею. Столько времени и сил впустую!..

Антонидис подошел к окну, открыл раму настежь и вдохнул полной грудью свежий воздух. Пахло пиниями и морем. Стало немного легче. Он даже усмехнулся.

— Нет, какая все-таки дрянь! Может, и впрямь стоило его пристрелить?

Старший инспектор вытащил из кобуры тяжелый черный револьвер и привычно взвесил его на ладони.

— Как там говорят русские? Семь бед — один ответ?

Часть шестая

— Посторонним сюда нельзя!

— А потусторонним можно?

Сергей Довлатов, «Компромисс»

Утро двадцать девятого октября на вилле «Афродита» началось привычными хозяйственными хлопотами. В половине седьмого негромко стукнула деревянная калитка с улицы Апиранто, и на территории появилась управляющая Софья Ковалевская. Бодрая и энергичная, как и всегда по утрам, Софья быстро взбежала по ступеням к стойке администратора, мурлыча себе под нос веселую песенку. Первым делом, выслушав доклад о том, что ночь на вилле прошла спокойно и без происшествий, она отпустила на отдых ночную смену — сегодня дежурила Артеми — и временно заняла ее место на «мостике» в ожидании Катерины, чья дневная вахта начиналась в семь тридцать утра. До прихода Катерины у управляющей как раз есть время просмотреть все счета за вчерашний день, чтобы подготовить отчет для владельца. Она сняла с полки несколько папок и, усевшись на место администратора, приступила к работе с документами.

Вскоре, негромко переговариваясь, в ту же самую калитку с улицы Апиранто вошли повара и, проходя мимо ресепшн, весело поприветствовали Софью. Вслед за ними шел и Петрос, неся тяжелую корзину, распространявшую вокруг себя запах моря и свежепойманной рыбы: он уже успел закупить необходимые для кухни морепродукты у возвратившихся с уловом рыбаков.

Немного отстав от группы, Петрос ненадолго поставил корзину на пол и послал невесте воздушный поцелуй. Та, рассмеявшись, вернула его. Вскоре повара скрылись на кухне, где тут же закипела работа: завтрак для гостей должен быть подан без промедления. Очень скоро с верхнего этажа потянуло ароматами омлета, жареных колбасок, горячей выпечки и свежезаваренного кофе.

Еще через четверть часа, медленно ступая, на террасу пришел садовник Христос, чтобы выпить чашечку густого черного кофе, по обыкновению запивая холодной водой. Старейший работник виллы перекинулся парой слов с Петросом, который, немедленно отложив свои дела, лично приготовил для старика напиток. Их утренние беседы давно стали ритуалом. Зная вкусы садовника, повар щедро добавил в кофе корицы и принес тарелку с только что испеченной спанокопитой, разрезанной на четыре части. Несмотря на занятость, Петрос подсел за стол и из уважения к старику поддержал разговор о погоде и видах на урожай оливок, который местные крестьяне начнут собирать уже в ноябре. Впрочем, Христос был всегда крайне немногословен. Садовник съел один кусок пирога, одобрительно кивая головой, а остальные бережно сложил в чистую тряпицу, завернул и убрал в плетеную корзинку, что принес с собой. Оттуда уже торчала бутыль с питьевой водой: до обеда Христос планировал трудиться в высаженной им недавно оливковой роще. Крепко пожав руку повару и кивнув в знак благодарности, садовник ушел, потратив на весь завтрак с разговорами не больше десяти минут.

Вскоре на террасе появились и официантки: настало время накрывать завтрак для гостей.

Солнце уже осветило улицы старого города, но ночная прохлада не спешила уступать, задерживаясь в переулках и переходах запутанного лабиринта из белых домиков на невысоком холме. Осеннее утро медленно вступало в свои права. Море сегодня шумело сильнее обычного: еще с ночи волны разыгрались за волнорезом, выплескиваясь далеко на бетонный пирс к негодованию дремлющих на камнях крупных белых чаек. Обдаваемые солеными брызгами, чайки хриплыми голосами сварливо выражали друг другу свое недовольство, но покидать насиженные камни не спешили.

Не за горами было время осенних штормов, но они придут через несколько недель, а пока море, словно проснувшись от летней спячки, осторожно пробовало каменную гряду волнореза на прочность. Гряда, выложенная из огромных валунов, не поддавалась, и волна за волной разочарованно откатывались назад, оставляя на сером бетоне пирса мокрые разводы белой пузырящейся пены.

От утренней пробежки в этот раз Алексу пришлось отказаться: Стефания улетала в Мадрид на неделю. Выпив вместе утренний кофе в гостиной, они быстро собрались и привычно выехали в аэропорт.

Двухмоторный самолет «Эгейских авиалиний», блестя на солнце иллюминаторами, коротко разбежался по взлетной полосе, идущей вдоль зеленого полотна лимана Алики, и грузно оторвался от земли. Медленно набирая высоту, он стал уходить на запад, в сторону Афин.

Смолев долго провожал его взглядом. Она улетала и раньше, но в этот раз отчего-то у Алекса на душе скребли кошки. Какое-то беспокойство охватило его при виде улетающего самолета. Не сказать, что дурное предчувствие, но что-то неясное, неоформленное, будто легкая тень омрачила ясное утро. Пожав плечами, Алекс списал все на расставание с испанкой.

Она скоро вернется. Подумаешь, неделя! — думал он, успокаивая себя. Впереди долгие месяцы их совместной жизни на острове: проект медицинского центра на Наксосе вступает в долгожданную стадию строительства. В ближайшие пару недель — перед праздником он навел справки в муниципалитете — они получат разрешение на строительство. Это была отличная новость! С момента подачи заявки прошло несколько месяцев ожидания, но вот наконец-то свет в конце бюрократического тоннеля забрезжил. Теперь ясно, что делать дальше. Придет разрешение, после чего они организуют и проведут тендер среди подрядчиков, и тогда Фонд откроет финансирование по первому этапу строительных работ, который придется на межсезонье. Что же, все складывается вполне удачно. Глядишь, как и было предусмотрено планами Фонда, к весне на Наксосе откроется новый многопрофильный медицинский центр имени Долорес Мойя, где все жители Киклад смогут лечиться бесплатно. Благое дело! Работы еще непочатый край, но, по крайней мере, архитектурный проект, подготовленный Светланой Филатовой, уже прошел все бюрократические согласования. Движение вперед есть, и теперь дело за разрешением на строительство.

Радоваться надо, чего ты вдруг скис?

Всего неделя, и она вернется, — все еще думал он, разворачивая машину в сторону Хоры и выезжая на шоссе. Что еще за хандра на тебя вдруг напала? На пустопорожние рефлексии нет ни времени, ни возможности: на вилле и на винограднике дел невпроворот! Давай-ка займись делами! Ни виноградник сам себя не обработает, ни бассейн на соседнем участке сам собой не появится! Работай, и все будет хорошо! — привычно скомандовал он себе. А уж когда начнется стройка медицинского центра — ни одной свободной минуты не будет. Как представитель Фонда, отвечающий за реализацию проекта, Алекс понимал, что глаз не сомкнет, если не будет уверен, что все делается именно так, как надо.

Через двадцать минут Алекс уже вернулся в свой кабинет в башенке и, верный своей привычке начинать и заканчивать все сложные и неприятные дела как можно скорее, не откладывая их в долгий ящик, приступил к подготовке очередного отчета в греческую налоговую. В свое время у Смолева ушло немало усилий на то, чтобы разобраться в хитросплетениях местного налогового законодательства и научиться правильно составлять отчеты. Работа была муторная, нудная, но необходимая. Готовя документы, он вдруг обнаружил, что последних данных от управляющей в почте у него все еще нет. Обычно она присыла их в десять утра. Алекс взглянул на часы и вздохнул: половина десятого. Придется отложить отчет.

Смолев сперва хотел набрать управляющую по телефону и поторопить, но потом передумал. У нее есть законные полчаса, зачем дергать человека? Пойду-ка лучше сам попозже поищу ее, — вдруг решил он. Поговорим вживую. Опять же развеюсь, отвлекусь. Червячок беспокойства, проникший ему в душу, не хотел исчезать. Алекс передернул плечами, пытаясь избавиться от плохого предчувствия.

Он спустился из кабинета в гостиную, дошел до холодильника, достал большой кувшин со свежевыжатым апельсиновым соком и налил себе полный стакан холодного, ярко-оранжевого напитка.

В тишине гостиной было слышно, как тикают часы на стене.

Манны уже ушли на завтрак всем семейством, пока он ездил в аэропорт. Виктор обещал сегодня Терезе и детям прогулку на лодке вокруг острова. Смолев был рад предложить старому другу лодку бывшего владельца «Афродиты» Георгиоса Аманатидиса, что досталась Алексу вместе с виллой.

Лодка уже с месяц как была полностью восстановлена и выглядела как новенькая. Старый дизель перебрал по винтику моторист с «Афины» — мастер золотые руки. Костас, жених Катерины, за три дня как следует просмолил днище и покрасил лодку, а его отец Никос, лучший рыбак острова, подарил Смолеву новые сети, связанные им из необычайно прочного красного капрона. Новое навигационное оборудование, проконсультировавшись с Манном, Смолев заказал в Афинах и установил собственноручно. И после ходовых испытаний дал лодке новое имя: «Надежда», ярко-синей краской написав его на белых крутых скулах своей первой в жизни лодки. Не морская яхта генерала, конечно, но самая что ни на есть настоящая лодка греческого рыбака.

Дети Виктора были счастливы, увидев ее впервые. А уж когда в вытащенной ими сети забилась пара тяжелых серебристых рыбин, — неподдельному детскому восторгу не было предела! Близнецы влюбились в лодку и теперь в каждый свой приезд «на остров к дяде Саше» просились «порыбачить». Раньше обеда семейство Маннов можно было не ждать.

Ну и ладно, займусь делами, — хмыкнул про себя Смолев, смакуя напиток, сделал еще пару глотков и снова взглянул на часы. До десяти утра оставалось пятнадцать минут. Он с удовольствием допил сок, вернул стакан на стеклянный поднос, стоявший на столе, и отправился искать управляющую.

— О, Рыжая! Где недельный отчет о доходах и расходах? — поинтересовался Алекс, спустившись через пять минут к стойке ресепшн, где застал весело смеющихся Софью и Катерину. — И мне кто-нибудь наконец объяснит, что у нас со свободными номерами? Так… Что еще за веселье в рабочее время? Мне вот не до смеха: я пытаюсь понять, сколько мы получим денег на счет до конца месяца. Просветите меня, о мои драгоценные сотрудницы! И я удалюсь в свою башню скорби и одиночества составлять очередной отчет в налоговую. Хотя, нет. Налоговая подождет еще полчаса. Вы меня заинтриговали! Давайте сперва о том, что это вас так разобрало?

— Ой, дядя Саша, — ответила разрумянившаяся от смеха Софья, задорно блестя глазами. — Да будет тебе отчет, будет. Ровно к десяти, как положено! Он уже почти готов. Мы просто с Катей обсуждали — кто и как будет выглядеть в карнавальных костюмах. Вышло очень потешно!

— Каких еще карнавальных костюмах? — изумился Смолев неожиданному повороту темы, усаживаясь в кресло рядом с журнальным столиком. — У нас будет карнавал?

Катерина и Софья переглянулись и рассмеялись. Похоже, настал момент просветить владельца виллы.

— Ах да, ты же еще не знаешь! — быстро произнесла Софья, усаживаясь в кресло напротив. — У нас с Катериной возникла потрясающая идея: закончить сезон костюмированным праздником. Через три дня Хэллоуин! Катерина после завтрака переговорила со студентами пани Шиманской, те все просто в восторге! Сама Шиманская тоже не против, хотя я думала, если честно, что она будет возражать. Да, Катя?

Смолев молча перевел вопросительный взгляд на старшего администратора, стоявшую за стойкой. Та немедленно подключилась к беседе.

— Да она на все согласна, лишь бы как можно дольше не расставаться со своим Риккардо, — прыснув в кулак, подтвердила Катерина. — Как идут мимо, только и слышно, как щебечет: «Си, Риккардо, бене, Риккардо, лабене, Риккардо!» По-моему, так она уже выучила итальянский! Бедняга этот Риккардо: она так в него вцепилась, что ему уже не вырваться!

Смолев покачал головой, но говорить ничего не стал. Похоже, что Катерина права. Он и сам наблюдал подобную картину, когда на глаза ему попадалась эта интернациональная парочка: гордая и заносчивая блондинка полячка с элегантным итальянцем, любителем ярких шарфов, волочащихся по полу.

В своем обычном режиме пани Шиманская была требовательна и строга со всеми: и со своими подопечными-студентами, и с персоналом виллы. Даже с владельцем «Афродиты» при случае говорила так, будто это не она гостила на его вилле, а он пришел к ней на прием, и не куда-нибудь, а в Букингемский дворец. И, что характерно, не просто пришел, а напросился, и не просто напросился, а с дождливой улицы, да еще и в неурочное время… Того и гляди, наследит на паркете. Смолев молча выслушивал ее жалобы по любому поводу, улыбался и говорил: «Конечно, пани. Не беспокойтесь! Я непременно распоряжусь!».

Алекс всегда прощал клиентам их причуды, понимая все хитросплетения, сложности и недостатки человеческой натуры. Надменность клиентов его не задевала: он умел разграничить профессиональные и личные интересы. Зося Шиманская — его клиентка. Ее характер — ее личное дело. А в общении с журналистом из Рима полячку и в самом деле в последнее время было не узнать: и куда только девалась вся ее строгость? Да, воркуют, как голубки. Катерина, пожалуй, не ошибается насчет планов пани Зоси… Как там говорят в таких случаях? Села муха на варенье, вот и все стихотворенье? Это точно про Риккардо!..

— Да, видимо, у нее на итальянца серьезные планы, — подтвердила Софья. — А студенты, за которыми она, якобы, «присматривает», в итоге предоставлены сами себе. Бродят по вилле, заходят на кухню, топчут грядки Христосу, виноград рвут на террасе, пару раз в винном погребе мальчишек выловила. И меня это стало в последнее время немного напрягать, дядя Саша. Хотела уже этой милой пани все высказать. А то она нас вторую неделю жизни учит… Но тут нас с Катериной осенило! Студентов, пока они здесь, надо просто чем-то занять! Так вот, чтобы они нам не разнесли виллу, мы предлагаем устроить Хэллоуин на выезде: поставим большой шатер с угощениями на берегу, на поляне, сразу за таверной. Выкосим поляну побольше — и готово!

Смолев заинтересованно хмыкнул, но сказал только одно слово:

— Продолжай!

— С Петросом я уже переговорила, он пообещал такое меню на Хэллоуин, закачаешься! Тыквы нам привезет его двоюродный брат, говорит, что в этом году они вымахали в половину человеческого роста, обещал целый грузовик. Свечей у нас стратегический запас еще от старых хозяев остался: три ящика в сарае у Христоса. Мы же в прошлом месяце купили дизель-генератор, так что они нам теперь в таком количестве ни к чему. Шатер нам пообещал выдать Джеймс Бэрроу: у него есть огромная армейская палатка, они ее покупали на военной распродаже для Археологического музея, чтобы использовать как базовый лагерь на раскопках. Она новенькая, веселого пятнисто-зеленого цвета, как он говорит. Нам подойдет! Новогодними гирляндами украсим — будет в темноте переливаться всеми цветами. Расставим тыквы со свечками в большом количестве вокруг палатки и на променаде у таверны. Греки из долины привезут свое вино, фрукты, овощи, мед, все выложим в шатре на лотки и украсим, будет что-то вроде ярмарки. Расходы я посчитаю, сделаем все в разумных пределах. Каждый возьмет на себя часть расходов, мы это уже со всеми обсудили. Манны, Бэрроу, Аманатидисы и Леонидасы — все только за! Студенты уже ждут не дождутся!

— Ну, со студентов-то брать не будем ничего, — бодро вклинилась Катерина, — используем как рабочую силу: траву на лугу выкосить, палатку поставить, столы, свечи, факелы подготовить, дорожку украсить, тыквы вырезать и расставить, носить угощения… Они только рады будут, энергию-то надо куда-то девать!.. Уж лучше, чем по нашим погребам да грядкам от безделья шастать. А то у Христоса от этих леммингов скоро инфаркт случится, он над каждой веточкой не надышится! Я с Костасом уже говорила, босс, он над студентами старшим будет! Они у него точно не забалуют!

— Правильно! Умница, Катюша! Поручим их Костасу, — поддержала ее Софья. — А еще, дядя Саша, программу составим музыкальную, с гаданиями, с кулинарными конкурсами, викторинами, танцами, с бумажными китайскими фонариками и фейерверками, которые запустим в конце. Чтобы весело, чтобы народ с променада к нам подтянулся: и сезон закроем маскарадом праздничным, и, считай, бесплатно проведем пиар-мероприятие для туристов! Чтобы не забыли о нас до следующего сезона. Мы же с тобой все равно собирались потратить деньги на рекламу весной, так это лучше всякой рекламы будет. Снимем видео, выложим в ютуб, в соцсети. Ну, ты согласен?

— Ого! Ничего себе, да вы уже все продумали? — внимательно выслушав своих помощниц, удивился Смолев. — Блеск! Мне уже все нравится. За инициативу хвалю! Расходы на праздник посчитайте и мне сегодня же к ужину на стол. Конечно, со студентов денег брать не будем… Постойте, кстати, а почему они все еще здесь? Им разве не нужно уже вернуться в Университет? Насколько я понимаю, учебный год давно начался? Как так?

— Дядя Саша, так мы тебе о том же и говорим! — рассмеялась Софья и весело тряхнула гривой рыжих волос. — Итальянские студентки нам шепнули по секрету, что изначально это все было организовано как рабочая практика, археологическая экспедиция на две недели. Учебный год в греческих ВУЗах начинается с середины сентября. Они начали учиться, потом в начале октября началась практика, и их привезли на Наксос по договоренности с местным Археологическим музеем.

— И чем они тут занимаются?

— Тебе официальную версию? Половина студентов занимается тем, что обновляет описания в музее под руководством Джеймса Бэрроу, а часть работает в каменоломнях, где лежат куросы. А теперь, говорят, Шиманская лично добилась у декана факультета продления практики еще на десять дней с выделением фондов за счет университета. Якобы, в музее работы просто невпроворот. Составила какое-то письмо за подписью Джеймса Бэрроу, тот подписал, наверняка, не читая, как обычно. Как бы она у нас тут навечно не поселилась!

Алекс пожал плечами и безмятежно улыбнулся. Его эта опасность, похоже, нисколько не волновала.

— Пусть живет сколько хочет, лишь бы своевременно оплачивала услуги, — резонно заметил он. — Студенты тоже. Нам не жалко. Хотя, в винном погребе им, разумеется, делать нечего… Теперь к отчету и номерам. Какие у нас остались не заняты? Что с бронированием?

— Вот босс, — протянула ему лист Катерина, вынув его из принтера. — Я распечатала вам отчет, а электронную версию отправила по почте. Что касается номеров, то по ним пришла заявка на бронирование с подтверждением оплаты. Все оставшиеся свободными номера по малой галерее — девятый, десятый и одиннадцатый — забронированы и оплачены с завтрашнего дня и на неделю вперед из Афин неким господином Гектором Грамматикопуло. Деньги уже у нас на счету. Тут вопросов нет. Загвоздка в другом: мы до сих пор не понимаем, кто именно остановится в этих номерах. Сегодня уже заселение, а данных от него так и нет!

— То есть как это? — удивился Алекс, бегло просматривая документы, подтверждающие бронирование и оплату. — Он что, один в трех номерах жить собирается? Ты ему писала?

— Трижды, босс! — подтвердила Катерина. — И писала, и даже пыталась ему звонить, но тот номер телефона, что указан как контактный в брони, почему-то отключен. Так что пока ни по персонам, ни по количеству людей данных нет, ждем! В конце концов, он нам все заплатил, а это главное!

— Не совсем, — поправил ее Смолев. — Мы отвечаем за безопасность виллы и ее жильцов. Мы обязаны знать, кто именно у нас проживает. Хватит с нас приключений за этот сезон. Посторонним лицам здесь делать нечего. Нет никакого желания, чтобы среди ночи к нам ломились какие-то люди, о которых нам ничего не известно. Мы — маленькая вилла, а не большой отель. Найдут, где поселиться, в конце концов.

Он какое-то время раздумывал, потом добавил, обращаясь к управляющей:

— Не нравится мне это, Рыжая… Ждем до вечера. Потом будем решать, что делать. Если ситуация никак не прояснится, и этот Гектор Грамматикопуло не выйдет на связь, — вернем деньги обратно на счет, с которого они пришли, и вышлем официальное аннулирование брони по причине отсутствия данных на гостей. Другого выхода я не вижу.

Легким движением Алекс поднялся на ноги, собираясь уходить. Отчет сам себя не составит, — укорил он себя мысленно.

— Дядя Саша, там за три номера, за неделю! — ахнула Софья, услышав его слова, тоже вскакивая на ноги. — Больше тысячи евро! Ты что! Где мы в конце сезона еще найдем клиентов, чтобы уже сегодня сдать номера? Очереди в шляпах на Апиранто я не наблюдаю! Считай, если бронирование аннулируем, три номера в простое, — а это прямой убыток! Нам в конце недели людям зарплату платить, продукты закупать, коммунальные платежи за месяц… Я бы не стала так разбрасываться деньгами, это я тебе как твоя управляющая заявляю! Давай подождем, не сегодня, так завтра, думаю, обязательно кто-то появится!

Смолев покачал головой в раздумьях.

— Хорошо. Убедила. Подождем, — нехотя согласился он. — Но если и завтра не будет ясности, деньги вернем, удержав только с каждого номера за сутки штраф, в соответствии с нашей политикой бронирования. Так все-таки, что вас так развеселило? — спросил Алекс, уже собираясь покинуть ресепшн.

— Ах, да! — всплеснула руками управляющая. — Ты забыл кое-что: выбрать себе маскарадный костюм. Мы же будем сегодня заказывать прокат костюмов для всех, вот, выбери из списка. Это предложение местной фирмы. Владелица — милейшая женщина, я ее знаю лично. Здесь на фото она в карнавальном костюме ведьмы, правда, очаровательно? Она, оказывается, уже много лет привозит товары для маскарада с материка, собрала целый склад этого добра. Там у нее и все размеры, и мастерская есть, если что — подгоним индивидуально каждому по фигуре.

Софья достала из папки лист бумаги и протянула Смолеву.

— Это твой экземпляр, мы всем раздали по такому, сегодня к обеду соберем обратно. Кстати, не забудь: обедаем в таверне, будут Манны и Бэрроу, обсудим программу праздника!

— И мне тоже надо выбрать? — напрягся Алекс, подозрительно глядя на протянутую ему бумагу и не спеша брать ее в руки. — Я к этим переодеваниям, Рыжая, знаешь, отношусь как-то… Ну, не знаю! Гости, конечно, пусть веселятся, я не против… Ты считаешь, мне тоже придется участвовать?

— Ты что, дядя Саша! Естественно! Как же без тебя? У меня, конечно, есть идея насчет твоего образа, но мы готовы учесть твои пожелания. Кстати, кроме нас никто не будет знать заранее, кто есть кто! Это будет сюрпризом для всех! Многие, думаю, удивятся! Бери, бери!

Она переглянулась с Катериной, и та снова прыснула в кулак.

Алекс все еще нехотя взял в руки лист, на котором, под портретом обаятельной ведьмы, значилось по-английски:

«КОММЕРЧЕСКОЕ ПРЕДЛОЖЕНИЕ

от мастерской «МЕДЕЯ» по прокату карнавальных костюмов

Уважаемая госпожа Ковалевская!

Компания по прокату карнавальных костюмов «МЕДЕЯ» рада предложить Вам следующий ассортимент одинарных, парных и семейных комплектов профессионального театрального реквизита на ваше праздничное мероприятие:

1. Граф Дракула и его невеста Мина;

2. Синяя Борода и его покойная жена;

3. Семейка Адамс: Мортиша, Гомес, дядя Фестер, Вендзи, Пагсли и дворецкий Ларч;

4. Круэлла де Виль, плащ из далматинов (мех искусственный, гипоаллергенный);

5. Мертвая Невеста и Мертвый Жених;

6. Пират Черная Борода и его пиратки (три женских комплекта);

7. Ведьма из Средневековья, в комплект входят также метла и котел (латунь);

8. Смерть с косой, коса (латунь) не заточена, соответствует стандартам безопасности;

9. Клоун Пеннивайз, в стандартном комплекте — пять красных шаров, надутых гелием, баллончик с гелием прилагается;

10. Ядовитый Плющ, парик волос рыжего цвета прилагается;

11. Босс мафии бутлегеров, в комплекте модель пистолета-пулемета Томпсона;

12. Монашка-убийца, массивное распятие с пятнами крови (папье-маше);

13. Дон Кихот и Санчо Панса;

14. Палач, двуручный меч из экологически чистых материалов прилагается, не заточен, соответствует стандартам безопасности;

15. Зомби, двенадцать комплектов профессионального театрального грима;

16. Кинг Конг, мех искусственный, гипоаллергенный, голова съемная;

17. Готический вампир и вампирша;

18. Двухголовые кентавры пяти разных мастей;

19. Человек-паук;

20. Волк и Красная Шапочка;

21. Геракл, дубовый венок, стилизованная палица из папье-маше и львиная шкура из искусственного меха прилагаются;

22. Железный Дровосек, материал — фольга, голова съемная;

23. Зефирный Человек, надувной, голова и перчатки съемные, насос в комплекте;

24. Мастер Йода, грим, накладные уши и светящийся меч воина-джедая в комплекте;

Все костюмы в настоящее время находятся в наличии в большинстве размеров. Просим определиться с выбором не позднее, чем за сутки до праздничной даты и направить в наш адрес заявку с указанием выбранных позиций, количества по каждой из позиций, а также требуемые размеры по каждому выбранному костюму. В течение суток после получения заявки Ваш заказ будет скомплектован и доставлен. В случае необходимости, наша мастерская рада будет оказать услуги по индивидуальной подгонке. Оплата по счету-фактуре.

С уважением,

Медея Папагианни

29 октября 20.. года, остров Наксос»

— М-да, — хмыкнул Смолев, закончив читать. — Веселенький набор, ничего не скажешь… Просто бал монстров! Представляю себе все это во плоти! Кроме, пожалуй, восемнадцатого пункта… Двухголовые кентавры — это как? Это уже Тянитолкай какой-то получается!

— Ну правильно! — радостно согласилась Софья. — Это такой смешной костюм на двоих. Я видела фото в каталоге. Двухголовый кентавр в яблоках. Можно в обнимку ходить, головы снимаются — крути ими как хочешь. Очень забавный. На него уже есть заказ. Мы вообще решили отойти от мрачной темы мертвецов и прочей нечисти. Пусть будут разные персонажи, Хэллоуин — ведь только повод для праздника. Поэтому можно наряжаться во что угодно: хоть в ангелов, хоть в хоббитов, главное, чтобы было весело!

— Антонидиса пригласили? Нет еще? Пригласите обязательно. Пусть приходят с невестой, — распорядился Алекс, продолжая внимательно изучать список. — Надо поддержать морально старшего инспектора, а то настроение у него в последние дни ни к черту. Пометь себе, что никаких денег с него не возьмем. Хоть повеселятся… Глядишь, — и отвлечется. Сержантов Дусманиса и Димоса зовите. Для них тоже все бесплатно. Пусть возьмут с собой подружек. Думаю, что Антонидис не будет возражать. А нам присутствие полиции на празднике не помешает.

— Да как скажешь, — закивала Софья, хитро косясь на Катерину. — Мы это запросто. Сейчас же вышлю ему список по факсу прямо в участок. Ты-то сам выбрал?.. Желательно к обеду в таверне уже всем определиться. Мне же заказ оформлять еще! Не хочу тебя торопить, но… Посмотри внимательнее, там даже меч в комплекте!.. И уши!

Катерина, не в силах больше сдерживаться, весело расхохоталась за стойкой.

Часть седьмая

Есть люди, имеющие страстишку нагадить ближнему, иногда вовсе безо всякой причины.

Н. В. Гоголь, «Мертвые души»

Осеннее утро на променаде главной гавани острова выдалось солнечным и теплым. И хотя приезжих с каждым днем на Наксосе оставалось все меньше и меньше, магазины и таверны, расположенные самым удачным образом, — на первой линии у моря — были полны людей.

Покидающие остров туристы, чтобы хоть как-то скрасить время в ожидании парома, решали напоследок еще раз пройтись по лавкам с сувенирами. Они возвращались на пирс, держа в руках бумажные пакеты, плетеные корзинки, бутылки и свертки из плотной оберточной бумаги, перехваченные крест-накрест джутовым шпагатом. Зеленый китрон, янтарное ракомело, прозрачное, как слеза, ципуро, а с ними и оливковое масло, местные вина, сыры и мед, — все разбиралось отъезжающими в больших количествах и в каком-то лихорадочном отчаянии, словно могло если не продлить их пребывание на самом острове, то хотя бы создавало впечатление, иллюзию, что частичка его останется с ними надолго.

Нагрузившись сувенирами, туристы дожидались посадки, грустно всходили на борт и, поднявшись на верхнюю палубу, долго махали провожающим, прощаясь с островом до следующего лета. Вскоре силуэт судна растворялся в морской дымке. Провожающие расходились, и променад снова пустел до прихода очередного парома, — в порту наступало временное затишье.

Редкие прохожие, что шли в этот час мимо крошечной кофейни старого Пападакиса, могли наблюдать странный диалог двух крайне непохожих друг на друга людей. Высокий и широкоплечий сержант местной полиции стоял, понуро опустив голову, перед сидевшим за столиком мужчиной в сером, мышиного оттенка, костюме и лакированных черных штиблетах. Худое и тщедушное тело штатского венчала непропорционально крупная голова.

Самой кофейне было больше ста лет. Платан того же возраста, в густой тени которого стояли все ее три столика, посадил еще прадед нынешнего владельца. Сюда ходили только местные. Кофе здесь предлагался только одного редкого сорта, мололся вручную на старинной кофемолке непосредственно перед использованием и заваривался в турках по старинному восточному рецепту, переходившему в семье Пападакисов из поколения в поколение.

Небольшая стойка с дюжиной турок с деревянными ручками из оливы, отполированными до блеска многолетним использованием, глубокий поднос из нержавеющей стали с раскаленным песком, три пышных лимонных дерева с желтыми бугристыми плодами в больших глиняных горшках и старые, выцветшие от времени, фотографии на растрескавшейся от времени стене, рядом со стойкой, — вот и вся обстановка кофейни.

На пожелтевших фотографиях начала прошлого века посетитель мог, хоть и с трудом, разглядеть совсем еще молодого Ставроса Пападакиса, прадеда нынешнего владельца, гордо позировавшего фотографу на фоне джутовых мешков с зерновым кофе, сложенных на прилавке только что открытой кофейни. Те же горшки с лимонными деревьями и та же стена, турки и большая ручная кофемолка. Судя по фото, время в кофейне Пападакисов остановилось.

Момент для посещения кофейни по островному расписанию был неподходящим, и остальные столики были еще пусты. Завсегдатаи — такие же старики, как и сам хозяин заведения, — соберутся к обеду, будут, смакуя, пить кофе, хвалить все три поколения Пападакисов за приверженность островным кофейным традициям и вести долгие и неспешные разговоры до позднего вечера.

Похоже, что именно отсутствие других посетителей в этот час и привлекло сюда полицейского и его спутника.

Владелец кофейни время от времени выглядывал из-за стойки и с удивлением качал головой: всегда такой бодрый и уверенный в себе сержант Дусманис выглядел на этот раз потерянным, словно нашкодивший школьник, которого отчитывает строгий преподаватель. Таким расстроенным Дусманиса на променаде еще не видели.

Покачав головой и пожав плечами, старый Пападакис решил, что не его ума это дело. Пусть сами разбираются. Неприятностей с ними не оберешься. Главное, чтобы закончили до обеда: а то час уже беседуют, а заказали всего одну чашку кофе. Еще постоянных посетителей распугают. Так и разориться недолго…

Сидевший мужчина был заметно рассержен: он то и дело нервно дергал своей большой головой, кривил тонкие губы и сердито постукивал пальцами по черной кожаной папке, лежавшей на столе. Разговор, судя по всему, не клеился, и это вызывало в приезжем заметное раздражение, которое ему пока удавалось сдерживать, хоть и с большим трудом. Время от времени он нетерпеливо поглядывал на часы, словно впереди его ждало еще одно не менее важное дело, но сперва необходимо было покончить с этим.

— Я вам в третий раз объясняю, как вас там… Дусманис! Ваш начальник спекся! Все, финита ля комедия! Чего вы никак не поймете? — желчно проговорил Гектор Грамматикопуло, прожигая взглядом стоявшего перед ним сержанта. — Мало того, что он завалил всю работу в отделении, устроил бардак, нарушил все требования и приказы, так еще и посмел угрожать мне! Мне! Ревизору Департамента полиции! Угрожать оружием! Сегодня же мной будет отправлен рапорт на имя главы Департамента с просьбой немедленно отстранить Антонидиса от исполнения обязанностей начальника криминальной полиции Наксоса. В качестве причины я укажу вопиющее нарушение субординации и служебной дисциплины. Вашему начальнику конец! Вы понимаете, что я вам уже битый час толкую или нет?

Сержант со вздохом переступил с ноги на ногу, шевельнув широкими плечами, но снова не сказал ничего, глядя в одну точку на столе. Там, где на пластике стола, видимо, когда-то был рассыпан сахар, а теперь, попировав вволю, энергично умывалась муха. Закончив туалет, она кокетливо расправила крылья и, бодро жужжа, заложила над столом крутой вираж, направившись в сторону ближайшей таверны. Сержант проводил ее тоскливым взглядом. И почему люди не летают? — пришла ему в голову неожиданная мысль. Махнул бы сейчас крылом, как Икар, — и пусть этот тип тут один сидит, выеживается… А шеф-то молодец! Не спасовал, значит, перед этим недомерком. Эк его корежит, весь на ядовитую слюну изошел. И откуда только в людях столько злобы?..

— Что вы топчетесь, как конь, Дусманис! Куда вы все время смотрите? Вы что, мне не верите?! Это уже решенный вопрос! — раздраженно взвизгнул Грамматикопуло, теряя терпение. — Как минимум на тридцать дней он будет отстранен, а после того, как завершится внутреннее расследование, отправлен в отставку. А вот что мне с вами теперь делать? А?

Час назад сержант Дусманис уже завершал свой привычный обход по променаду, обойдя по порядку все кафе и таверны, поздоровавшись с владельцами и убедившись в том, что никаких происшествий за ночь не случилось, обследовал пляж и марину, перебросился парой слов с рыбаками на пирсе и только собирался отправиться в отделение за новыми инструкциями, как вдруг к нему подошел незнакомый мужчина, представился, показал служебное удостоверение и предложил побеседовать где-нибудь в тихом и укромном месте, подальше от посторонних глаз.

На ватных ногах, чуя неладное, Дусманис привел столичного ревизора в пустую кофейню, но сам сесть за столик отказался. Соблюдая субординацию, остался стоять.

Уже через несколько минут разговора сержант крепко пожалел, что согласился на эту беседу тет-а-тет. Надо было не торчать на променаде у всех на виду, отсвечивая мундиром, а забиться в дальнюю таверну, ругал он себя, — и черта с два бы этот мерзавец его нашел. И разговора этого подлого не было бы. А теперь куда деваться? Попался, как петух в винную похлебку! Надо как-то выкручиваться теперь, но как?! Приезжий упорно делал все, чтобы загнать сержанта в угол и не оставить ему ни малейшего шанса.

— А что со мной? — впервые за все время разговора тоскливо произнес сержант, исподлобья взглянув на столичного гостя.

— Как что? А с вами надо тоже что-то решать! — развел руками Грамматикопуло, вдруг сменив тон на отечески-увещевательный. — Не буду ходить вокруг да около. Для вас, сержант, сейчас самое время определяться, на чьей вы стороне: злостного нарушителя дисциплины или греческих сил правопорядка. Не стану скрывать: мне для рапорта нужны факты грубых нарушений. Очень важно выявить превышение полномочий вашим начальником, возможно, даже факты коррупции… Только не надо мне рассказывать, что этот ваш Антонидис честный и неподкупный! Наверняка замешан в каких-то грязных делишках! Кое-что я сформулирую сам, но большую часть фактов должны предоставить мне вы. Это единственный шанс для вас остаться на службе. В рапорте так и будет указано: оперативные данные для внутреннего расследования добровольно и по собственной инициативе предоставил сержант Дусманис.

— Я? — в ужасе отшатнувшись, воскликнул сержант. — Почему я?

Ревизор из столицы снова нервно дернул головой, словно злясь на недогадливость своего собеседника.

— А кто же еще, если вас в отделе вместе с начальником всего трое? Этот что ли ваш, как его… Димос? Полчаса с ним говорил — толку никакого! Только смотрел на меня, глаза выпучив, и честь отдавал! Понаберут в полицию идиотов по объявлению! Еще один повод гнать вашего начальника в шею! Кто, если не вы?! — снова было разъярился ревизор, но тут же быстро опять перешел на более мягкие интонации. — Поймите вы, Дусманис! От Димоса толку не будет, это я сразу понял. Вы старше и опытнее своего коллеги, старше его по званию. Вы ведь проработали с Антонидисом бок о бок целых три года и все знаете о своем начальнике: все его слабые стороны, недостатки, моральный облик, в конце концов! Я вашего начальника увидел сегодня впервые в жизни. Но вы-то — совсем другое дело! Вашим показаниям куда больше доверия. Или вы что, — злобно ощерился проверяющий, — хотите отправиться вслед за своим старшим инспектором? Работу уже завтра хотите потерять, Дусманис?! Без пенсии остаться? Будете писать или нет? Ну?! Последний раз спрашиваю!

В кофейне повисла пауза, которую заполнил глухой шум прибоя, долетавший сюда с пирса.

— Чего писать-то? — почесав затылок, растерянно спросил Дусманис. — Сроду ничего такого никогда не писал. Одно дело, протоколы… Боюсь, не справлюсь я: ничего в голову не идет!

И откуда ты только, прохвост такой, на мою голову выискался, зло думал сержант, старательно изображая на лице растерянность, испуг и пусть неохотную, но готовность к сотрудничеству. Время выиграем, а там поглядим, что ты за гусь… Думаешь, приехал к нам на остров из Афин, и мы под твою дудку сразу плясать начнем? Плохо ты островных греков знаешь, тухлая твоя душонка! Хлыщей столичных, да еще с такими замашками, у нас ох как не любят… Правильно старики говорят: наглый чужак хуже турка, и его словам не верь, и сам лишнего не болтай! Много таких приезжало, да где они все? Единицы прижились. Доверие островитян делами заслужить надо. Компромат ему подавай на старшего инспектора, ишь ты! Да я тебе за шефа голову откушу! Я тебе такое напишу, головастик ты чертов, мало не покажется! И пенсии своей за двадцать лет службы не пожалею. Уж ты бы меня от пули точно не прикрыл, бросил бы раненого кровью истекать, по роже твоей гнусной вижу!.. Погоди, посмотрим еще, кто кого!

Но вслух сказал, по-прежнему неуверенно переминаясь с ноги на ногу:

— Вот если бы образец какой, тогда бы попроще все было. Сам, боюсь, ничего не придумаю: не силен я писать!

— Черт с вами! Я дам вам образец, — тяжело вздохнув, ответил Грамматикопуло, раскрывая папку и вынимая из нее исписанный от руки лист. — Каждый раз одно и то же… Вот, тут все указано по разделам: превышение полномочий, халатное отношение к исполнению служебных обязанностей, коррупция, аморальное поведение, грубость по отношению к подчиненным, жестокое обращение с задержанными, прочие правонарушения… Даже примеры приведены. Прочтете, возьмете чистый лист и в свободной форме на мое имя изложите факты. И не скромничайте, не скромничайте, Дусманис! Чем больше — тем лучше! Не забудьте указать дату нарушения и возможных свидетелей. Даю вам три дня. Образец потом вернете. Все ясно?

— Ясно, — хмуро кивнул Дусманис, забирая лист, складывая его вдвое и убирая в карман форменной рубашки. — Куда уж яснее-то…

— Вот так-то лучше! — подытожил Грамматикопуло, допил кофе, поморщился и спросил: — Дусманис, где здесь в вашей дыре самая приличная таверна? Где кормят лучше всего?

Сержант, не задумываясь, показал рукой в сторону марины.

— До променада, там налево вдоль моря и до конца. Таверна «У Ирини и Георгиоса». Считается лучшей на острове.

— Лучшей? Ну-ну, поглядим… Заплатите за это пойло, сержант. Это не кофе, а помои. Завтра утром жду вас в отделе. Получите дальнейшие инструкции. И найдите этого идиота, вашего сослуживца, Димоса. Пока он не уволен, будете вместе нести службу и выполнять мои распоряжения. Все, свободны!

Ревизор поднялся, взял папку и быстрыми шагами удалился в направлении, что указал ему Дусманис. Тот какое-то время смотрел ему вслед тяжелым взглядом, потом рассчитался с Пападакисом и достал из кармана мобильный телефон. Дозвонившись до кого-то, он с упреком спросил:

— Ты что, не мог меня предупредить насчет этого мерзавца? Товарищ называется! Почему сразу же не позвонил? Что значит «растерялся»? Где тебя черти носят, Димос? Какая еще кража?

Какое-то время сержант выслушивал объяснения своего младшего напарника. Затем уточнил:

— Погоди, погоди… Давай по порядку! Нашелся тот самый скутер, говоришь? А квадроцикл украли — и все с той же стоянки? Когда обнаружили пропажу? Рано утром? Понятно. А вечером скутера еще не было? То есть, ночью кто-то пригнал обратно пропавший ранее скутер и взамен угнал со стоянки квадроцикл? Черт знает что такое! И что у них там за сторожа? — вздохнул Дусманис и покачал головой. — Кто дежурил ночью? Кто?! Пьянчужка Манолис? Этот пропойца? Понятно! Да он без бутылки ракомело часа не протянет! На кой черт он там вообще нужен? Я последний раз видел его трезвым на прошлую Пасху, и то недолго… Да знаю я, знаю, что он двоюродный брат жены владельца. Вопрос в том, какого черта он там ночью забыл? Ах, он спит там… Понятно, домой ночевать его уже не пускают… А почему тогда у квадроцикла ключ был в замке зажигания? Все ключи ночью обычно хранят под замком в сейфе. Это общее правило, все владельцы прокатов о нем знают. Ты говорил по этому поводу с владельцем? И что? Руками разводит? Вот и мне это не понятно. Ну что делать… Оформляй протокол! Пусть владелец проката пишет заявление, остальные — дают свидетельские показания. И этот пьяница тоже, когда протрезвеет! Все как положено, подробно, ничего не пропусти. Утром встретимся в отделе. Все, пока! Мне надо еще сделать пару звонков. Доложусь начальству…

Дусманис набрал еще один номер. Никто не снял трубку. Сержант позвонил еще два раза. Снова никто не ответил. Подумав, он набрал другой номер, и ему ответили после второго гудка.

— Катерина, — волнуясь, произнес сержант, — это я, Дусманис! Скажи, а наш старший инспектор, случайно, не у вас сейчас? Нет? Да что-то трубку не берет… Кстати, а твой босс на месте? Мне бы срочно переговорить с господином Смолевым! У нас неприятности. Да, да! Серьезные. Где? А когда вернется? Плохо… А господин генерал? Только к обеду? Ясно… Передай, пожалуйста, что я звонил. Что? Факс важный отправили? Хорошо, я посмотрю и перезвоню!

Видимо, приняв для себя какое-то решение, сержант вышел из кофейни и широким шагом направился в сторону порта, где находился полицейский участок Наксоса. Идти было всего ничего: через десять минут он уже будет на месте.

Часть восьмая

Есть у меня такая особенность: я слышу и вижу то, что не должен!..

Из к/ф «Сапожник»

Верный своей многолетней привычке делать все основательно и без спешки, Смолев специально отправился в таверну пораньше, за два часа до назначенного времени. По дороге он провел короткую рекогносцировку на местности: внимательно осмотрел поляну за таверной — небольшой луг, поросший полевой травой с россыпями осенних ромашек и яркими пятнами последних в этом году маков. Участок земли, окаймленный непроходимой стеной разлапистых кустовых пиний и колючими зарослями гибискуса, примыкал непосредственно к таверне, но не был собственностью прежних владельцев заведения.

Добравшись до цели своей рекогносцировки, Смолев еще раз убедился в том, как удачно расположена его таверна. Море было совсем рядом: сюда доносились мерный шум прибоя и крики чаек. Выйдя почти на середину поляны, Алекс закрыл глаза и сделал глубокий вдох. Тотчас он остро ощутил ароматы нагретого солнцем разнотравья: к тягучему, медвяному созвучью выгоревшей за лето травы, поздних цветов и сухой земли уверенным соло примешивался смолистый запах пиний.

Алекс долго стоял, не открывая глаз. Осени пристала печаль, писал Хемингуэй. Именно в этот момент Смолев вряд ли готов был с ним согласиться. Мягкая и теплая греческая осень на острове посреди Эгейского моря стала для Алекса открытием — это была его первая осень здесь, больше напоминающая лето северных широт. Впереди было много работы. Если все пойдет так, как запланировано, то на печаль времени просто не останется. Для Алекса это была, скорее, осень больших надежд. И где-то впереди даже маячило счастье. Но сперва надо разобраться с делами.

При оформлении документов купли-продажи на виллу и таверну Ирини Аманатиди подсказала Смолеву оформить на этот луг долгосрочную аренду, чтобы на будущее обезопасить себя от возможных конкурентов по соседству. Не хватало, чтобы еще кто-то открыл заведение поблизости и застроил поляну. Это было мудро и предусмотрительно. Алекс тогда внял ее совету и заключил с муниципалитетом договор аренды земли на сорок девять лет. Заключить — заключил и забыл про этот луг на несколько месяцев: много было других дел. До этого момента земля никак не использовалась. Просто до нее не доходили руки. Но вот настало и ее время.

Надышавшись вволю, Алекс не поленился, прошел по участку несколько раз вдоль и поперек, изучая местность и глядя себе под ноги. Поляна, размером в сорок соток, была на удивление ровной: ни пней, ни ям, ни кочек. Это хорошо! Не хватало еще, чтобы гости ненароком в темноте на что-нибудь налетели: корень или камень… Но здесь все чисто. Подготовка больших усилий не потребует: выкосить в центре траву — и действительно готова просторная площадка под шатер! Ну, или большую армейскую палатку — что там готов выделить Джеймс Бэрроу от своих щедрот с музейного склада?.. Студенты вполне справятся. Пожалуй, Софья была права: лучшего места для проведения праздника и в самом деле не найти! И таверна рядом, удобно будет носить угощения с кухни, и до променада рукой подать — все туристы и прохожие обязательно заинтересуются праздником и зайдут на огонек. Отлично все складывается. Будем считать это добрым знаком!

Закончив рекогносцировку и направившись к ресторану, Смолев повеселел и даже замурлыкал под нос мелодию из оперетты любимого им Кальмана.

Завтра же с утра и начнем все работы, думал он, бодрым шагом подходя к променаду, сворачивая на мощеную плиткой дорожку и привычно взбегая по ступенькам ко входу в таверну. А на сегодня еще есть другие дела. Планы на предстоящий Хэллоуин — это, конечно, прекрасно, здесь девчонкам большой плюс за инициативу, но и организационную рутину владельцу виллы никто не отменял. Скоро соберутся друзья для обсуждения праздника, а я пока займусь своими вопросами. С этими мыслями он распахнул дверь и вошел в ресторан.

Прекрасно помня перефразированное генералом высказывание вождя пролетариата, прозвучавшее из уст Манна как «Капитализм — это учет и контроль!», Алекс давно уже намеревался лично пообщаться с персоналом на кухне, с барменом, официантами, выяснить для себя текущую обстановку и, если возникнет необходимость, решить назревшие организационные вопросы. Не то, чтобы он не доверял своей управляющей и повару. Скорее, как раз наоборот. Но быть в курсе всего происходящего — прямая обязанность владельца, считал он, да и свежий взгляд на ситуацию всегда полезен. Вот сегодня Алекс специально и выделил для этого время.

Впрочем, это была формальная причина, которую он сам для себя определил. Официальная версия, так сказать. Но в глубине души Алекс осознавал, что просто старается занять себя работой в отсутствие Стефании, не оставляя ни времени, ни возможности на бессмысленные переживания. И сам при деле, и время быстрее идет, и это дурацкое скребущее ощущение неведомых грядущих неприятностей, которое пару дней назад взялось невесть откуда и все никак не проходило, возможно, оставит его уже наконец в покое.

После беглого опроса официантов, беседы с поварами и барменом, оказалось, что текущие дела ресторана «У Ирини и Георгиоса» в полном порядке и вмешательства со стороны владельца не требуют совершенно. Таверна напоминала отлично отрегулированный механизм, работающий как часы. Выручка, которую она давала, по объему уже была сопоставима с доходами от гостиницы. Грех было жаловаться.

Петрос организовал процесс в таверне таким образом, что и сам бывал здесь через день, муштруя работников, и его помощница Василики зорко следила за работой кухни и за наличием свежих морепродуктов, чередуясь с Петросом по дням недели. К сотрудникам у повара и его помощницы претензий не было. В свое время Петрос лично нанял весь персонал, проверив каждого на профпригодность, словно неукоснительно следуя еще одному советскому лозунгу «Кадры решают все!». Все работники знали свою задачу и исправно ее выполняли: на острове с вакансиями было туго, а впереди еще маячил и мертвый сезон. Никто не хотел потерять место в лучшем ресторане острова, где собрался дружный коллектив и исправно платили достойную зарплату. Все старались как могли.

Каждый день после завтрака ресторан на берегу навещала также и управляющая виллой, которая, помимо прочего, отвечала за составление графика заказных мероприятий: свадеб, юбилеев и прочих торжеств, когда таверна полностью закрывалась на обслуживание. Ковалевская проводила короткое совещание с поварами и официантами, доводя до них последние изменения в графике. В соответствии с ним на фермах в долине заранее закупались продукты и вино, а специальные компании-подрядчики украшали и само заведение, и территорию вокруг него.

Празднества, как правило, проходили шумно, весело, с размахом, и каждый раз кухня таверны «У Ирини и Георгиоса» оказывалась на высоте, если судить по обилию восторженных клиентских отзывов в альбоме на столике у входа. Очень скоро у островитян вошло в привычку отмечать торжественные даты, как они говорили между собой, «в русской таверне». На дворе стояла осень — время свадеб, и на ближайшие два месяца у повара Петроса и его помощников не будет отбоя от клиентов.

Переговорив с работниками, изучив висевший на стене в кухне график предстоящих мероприятий, расписанный по дням на ближайший месяц, и, полистав альбом с отзывами, Алекс решил уже не возвращаться на виллу, а спокойно и не торопясь, с легким сердцем выпить кофе в ожидании обеда и прочесть свежую прессу, что доставил с материка последний паром.

Чтение местной прессы перед обедом стало у Смолева привычным упражнением по освоению греческого языка. Будучи профессиональным лингвистом-полиглотом, Алекс понимал, что только полное погружение в языковую среду и ежедневный языковой интенсив позволят ему в необходимом объеме овладеть языком страны, в которой он теперь живет.

Одними утренними беседами с Катериной тут не отделаешься, да и так каждый раз выходит, что говорит в основном она — да к тому же по-русски — какой уж тогда тут интенсив! Так, самообман. Поэтому при малейшей возможности Алекс старался говорить на греческом языке, который к этому моменту освоил уже достаточно неплохо. Ну и читать местную прессу, разумеется. Совсем скоро он заговорит как самый настоящий житель Эллады, и у Манна уже не будет повода в очередной раз съязвить при случае насчет «недоученной матчасти». Алекс и сам прекрасно понимал, что в Греции без греческого — никуда.

Уютно устроившись за хозяйским столиком в глубине зала, справа от барной стойки, Смолев развернул первую газету и с головой погрузился в изучение передовицы, посвященной экономическим новостям Евросоюза.

Новости были не блестящи — это Алекс понял сразу, прочитав и переведя первую же фразу статьи, которая звучала как «Экономический кризис продолжает стремительно нарастать, обрушивая одну европейскую экономику за другой…» Примерно в том же зловещем тоне была выдержана и вся статья. Лишь в последнем абзаце редактор выражал слабую надежду, что окончательного коллапса Евросоюзу все-таки удастся избежать, если «все нации континента объединятся в едином порыве противостоять надвигающемуся краху».

Смолев недоверчиво хмыкнул и покачал головой. Редактор в своем эсхатологическом запале, видимо, забыл, что европейские страны — это еще не весь евразийский континент. В рамках одного Евросоюза странам-участницам никак не удается договориться, где уж тут говорить про Евразию. Слишком много накопилось взаимных претензий, политических разногласий и культурных противоречий. Да и взаимные экономические санкции никак не помогают делу. И это если еще не вспоминать про Брекзит и прочие центробежные тенденции! Смолев снова покачал головой и решил найти другую статью, где тоскливой политики будет поменьше, а интересных фактов — побольше. Пожалуй, раздел криминальной хроники — это то, что надо! И темы встречаются куда как более захватывающие, и лексика более актуальная.

Бармен Анестис, крепкий краснолицый мужчина лет пятидесяти, до появления Смолева усердно натиравший за барной стойкой бокалы до полной их прозрачности, принес владельцу большую кружку крепкого черного кофе, сливки и сахарницу — Алекс предпочитал все ингредиенты смешивать самостоятельно, добиваясь только ему известного сочетания вкусов, — и поставил перед ним на стол. Смолев сердечно поблагодарил бармена привычным «Евхаристо поли, Анестис!». Тот широко улыбнулся, кивнул и вернулся за барную стойку к своему прежнему занятию.

Расправившись окончательно с наводящей тоску передовицей и добросовестно выписав в блокнот все незнакомые слова, которых, кстати сказать, с каждым разом становилось все меньше и меньше, что не могло его не радовать, Смолев, не торопясь, добавил в кофе сливки и сахар, размешал, сделал первый глоток, удовлетворенно кивнул и снова развернул газету.

Только Алекс погрузился в чтение статьи о фальшивомонетчиках, совершенно распоясавшихся в последнее время по мнению автора раздела криминальной хроники, как в таверну вошел посетитель.

Мужчина в сером костюме мышиного оттенка, ростом ниже среднего. Черные лакированные туфли ярко сверкали на солнце. Гость прижимал к уху айфон последней модели и с кем-то увлеченно беседовал, не обращая внимания на присутствующих в таверне. Выбрав столик, он небрежно швырнул на него черную кожаную папку и уселся рядом на стул лицом к морю.

До Алекса долетели обрывки разговора. Незнакомец говорил по-итальянски, и первые же несколько слов, что разобрал Смолев, заставили его немедленно насторожиться. Подумав мгновение, Алекс быстро встал, снял пиджак и, оставшись в брюках и белой рубашке, отчего легко мог сойти за официанта, подхватил с барной стойки сложенную вчетверо белую платяную салфетку, папку с меню и подмигнул совершенно ошарашенному бармену. Затем прижал палец к губам и, удостоверившись, что бармен его понял, бесшумно подошел ближе к посетителю, встав у него за спиной в нескольких метрах, держа развернутую салфетку на одной руке, а меню в другой.

Вылитый официант, подумал Анестис, с усмешкой наблюдая за действиями владельца. Не придерешься! Ну артист! И выправкой, и позой, и выражением лица, — всем хорош!

Бармен по опыту общения со Смолевым уже успел хорошо усвоить, что тот никогда ничего не делал просто так или исключительно ради пустого развлечения. Если русский играет в какую-то игру, — это важно, и дело остальных эту игру поддержать. Анестис, сохраняя на лице полную невозмутимость, вернулся к процессу протирания бокалов, то и дело краем глаза поглядывая в сторону застывшего в зале «официанта».

— У меня все по плану, — негромко говорил гость, глядя куда-то в морскую даль. — Я повторяю: еще пара дней и я уволю этого идиота — местного инспектора. Он нам не помешает. Действуем по старой схеме. Продолжайте заниматься тем, чем занимаетесь. Все должно быть готово к сроку. Не подведите меня! Вы знаете, чем это вам грозит! Сделка назначена на вторник следующей недели. Повторяю, действуем строго по плану. Искать меня не нужно, я вас сам найду.

Закончив разговор, гость оглянулся и, заметив стоящего поодаль официанта, произнес по-гречески, пренебрежительно скривив губы:

— Ну и что вы там застыли, спрашивается? А еще говорят, что у вас лучшая таверна на острове. Меню не дождешься! Впрочем, даже читать не буду… Наверняка так же длинно и бессмысленно, как и ваше название. Несите сразу лучшее блюдо, что у вас есть. И кофе! И поскорее! У меня еще есть срочные дела, некогда мне тут у вас рассиживать!

Старательно изображая работника ресторана, Смолев вежливо улыбнулся посетителю, произнес по-гречески: «Будет сделано!» и, поклонившись, удалился в сторону барной стойки. Там уже с разинутым от удивления ртом стоял дежурный официант Павлос, молодой парнишка лет двадцати, выскочивший было из кухни навстречу посетителю, но вовремя остановленный барменом. Выражение крайнего изумления у официанта сохранялось еще долго после того, как Смолев вернулся к бару. Оно и понятно: не каждый день увидишь, как владелец таверны делает за тебя твою работу. Лицо парня пошло красными пятнами, — он никак не мог взять в толк, что он сделал не так. И на кухню-то отлучился всего на минуту!

— Закрой уже рот, Павлос, — усмехнувшись, посоветовал ему бармен, с интересом наблюдавший за происходящим. — Чайка залетит! Ты тут не при чем, так было надо. Ну что, босс, — с видом заговорщика времен Юлия Цезаря обратился он вполголоса к Смолеву, многозначительно крутя в руке нож, используемый для нарезки лимонов. — Мне вышвырнуть этого хама? Мне несложно. Не хочется только об этого слизняка руки марать, но если вы скажете, босс… Название ему наше не по нраву! Вот наглец! И как вы только стерпели? Лучшее блюдо ему подавай! Да я его самого сейчас мелкой соломкой нашинкую! — и он скорчил зверское лицо.

Официант громко прыснул со смеху. Все знали, что бармен Анестис — добрейшей души человек. Мухи не обидит. Тридцать лет он отработал на острове барменом, и не было случая, чтобы он хотя бы повысил голос на подгулявшего клиента. Вот будь здесь сейчас Петрос да услышь он слова насчет названия таверны и ее меню, точно бы не стерпел, выставил наглеца вон. А то и в море бы макнул.

Официант, широко улыбаясь, взглянул на Смолева и осекся. Серьезное и даже хмурое выражение лица владельца, никак не отреагировавшего на шутку бармена, заставило парня молча застыть рядом со стойкой. Так он и стоял, лишь время от времени растерянно переводя взгляд с бармена на владельца и обратно. Что-то происходило у него на глазах, но что именно — Павлос никак не мог взять в толк.

— Ни в коем случае, Анестис, друг мой, ни в коем случае. Кажется, я понял, кто это, — задумчиво покачал головой Смолев. — И это не самая лучшая новость за день… Мы его сейчас накормим и отправим. Разбираться будем потом. Сперва мне надо кое с кем пообщаться… Надо выгадать время. Вот что, Павлос, — повернувшись к официанту, распорядился Алекс, — принесите-ка ему порцию мусаки — сегодня она особенно удалась. Добавьте тарелку местных сыров с виноградом. Захочет десерт — предложите йогурт с медом. Будет пить кофе — сливки и сахар подайте отдельно. Мне важно, чтобы ему понравилось. Может быть, тогда он придет еще раз и мы услышим что-нибудь еще… Я постою поодаль. Не обращайте на меня внимания. Если вдруг спросит, скажите, что я владелец таверны. Ничего выдумывать не надо. А не спросит — так и хорошо. Думаю, что он, скорее всего, и не заметит замены официанта. Он мне в лицо практически и не смотрел.

Через десять минут Павлос уже поставил перед гостем блюдо с запеканкой из баранины и овощей в соусе бешамель, нарезанный крупными ломтями горячий хлеб в плетеной корзинке, деревянную доску с сырной нарезкой, плошкой тимьянового меда и кистью винограда ассиртико. Отдельно выставил на стол стеклянную, под хрусталь, креманку с белоснежным йогуртом, политым янтарного цвета медом.

После чего уточнил:

— Прошу прощения, вам кофе подать сразу? Или чуть позже?

— Позже принесешь, — смягчившись, буркнул посетитель, уже успевший вдохнуть пряные ароматы тушеной баранины и овощей.

Небрежным жестом он отослал официанта, торопливо расстелил белоснежную салфетку на коленях и взял в руки столовые приборы.

Смолев наблюдал, как гость — то самое «инкогнито» из столичного департамента полиции, это уже было понятно — наклонился над блюдом с запеканкой, втянув носом аромат мусаки, потом недоверчиво взял на вилку кусочек баклажана и осторожно попробовал. Потом второй, третий…

Ну, дело пойдет! — подумал Смолев, внимательно наблюдавший за странным посетителем. Никто еще не мог устоять перед мусакой, приготовленной Петросом.

Вскоре очередь дошла и до баранины — она тоже пришлась клиенту по вкусу. Мусака стремительно убывала. Вот гость уже взял хлеб из корзинки, отломил кусок и обмакнув его в оставшийся на блюде соус, отправил в рот. Вскоре тарелка была вычищена до блеска.

Похоже, больше разговоров не будет. Ну что же, пообедает — и отправим, думал Смолев, стоя у стены. Бог даст, до следующего раза. Весь вопрос только в том, что такого успел учудить при их встрече Антонидис, что столичный ревизор так агрессивно настроен по отношению к нему? Странно. Не похоже на старшего инспектора. И второй вопрос, возможно, и более важный: что за сделка, которой может помешать присутствие старшего инспектора на рабочем месте? И с кем это столичный гость говорил на итальянском языке, очевидно, думая, что здесь никто его не сможет понять? Какие-то его помощники, судя по его тону. Они на острове? И чем они здесь занимаются, готовя сделку «по старой схеме»? И что еще за схема такая? М-да… Это уже куда больше двух вопросов. Какая-то мутная история… Дождемся Манна и все обсудим.

Не прошло и десяти минут, как гость из столицы, переведя дух, перешел к сырам, отдав предпочтение местному сыру гравьера. Ел сыр, макая его в мед и заедая виноградом, жмурясь от удовольствия. Попробовал гость и йогурт, и, судя по всему, остался доволен. Вскоре он взглянул на часы, вздохнул с искренним сожалением, поднял руку, подзывая официанта и произнес только одно слово:

— Кофе!

Павлос быстро вынес чашку дымящегося черного кофе, подав отдельно сливки и сахар. Гость попробовал кофе и удовлетворенно кивнул головой. Пока официант собирал со стола использованную посуду, посетитель уточнил:

— Я могу заплатить долларами? У меня нет с собой мелких евро. А банковскую карту я оставил в отеле.

— Да, конечно, — с готовностью подтвердил официант. — Как вам будет удобнее. Я могу вас рассчитать?

— Да, — сказал гость, на этот раз на удивление не прибавив никакой язвительной колкости. — Подайте счет! Мне уже пора идти.

Еще через пять минут Павлос подошел к барной стойке, держа в руках стодолларовую купюру, которой расплатился посетитель. Смолев услышал, как они о чем-то спорят вполголоса с барменом.

— В чем дело, Анестис? — поинтересовался Алекс, подойдя к бару. — Что не так?

— У нас, босс, есть правило, которое ввела Софья, — объяснил бармен. — Мы сдачу даем в той же валюте, в которой оплачен счет. Так потом легче учет вести. У нас по евро один учет в кассовом журнале, по долларам — другой! Иначе будет такая чехарда, что концов не найти. Обычно это задача официантов — разменять купюры. Но они вечно ленятся и клянчат в кассе евро. А потом в учете путаница!

— Ну нет в кассе долларов, ты же сам видишь! — умоляюще проговорил Павлос, оглядываясь через плечо на клиента, сидевшего к ним спиной, и стараясь говорить тише. — Давай его по курсу рассчитаем, и пусть уже катится на все четыре стороны! Вот, я все уже прикинул, смотри: пятнадцать евро мусака, двенадцать — сырная тарелка с виноградом. Йогурт с медом три с половиной евро, и кофе еще столько же. Тридцать четыре евро. По текущему курсу — сорок долларов! Значит, мы ему должны шестьдесят, а это по курсу… Вот что ты рукой машешь, не дослушав? И куда я сейчас пойду менять эту сотню?! Сам подумай! Кто мне ее разменяет?.. На променаде кроме нас от силы еще два ресторана открыты, — я час пробегаю!

— А ты чем думал, когда на доллары соглашался, башка твоя дурья? Все куда-то вечно торопишься! Дали бы мы ему сдачи с его крупных купюр, пусть бы в евро заплатил, — невозмутимо сказал бармен, демонстративно запирая кассу. — Иди и меняй, раз такой сговорчивый! Мне управляющая потом голову открутит!

— Погодите, — сказал Смолев, доставая из кармана пиджака, висящего на стуле, свой бумажник. — Мне сегодня как раз Катерина передала триста долларов двадцатками. Мы получили от клиентов оплату за номер. Я планировал их вручить за обедом Софье на расходы по подготовке к празднику… Вот, Павлос, давайте сотню, возьмите пять купюр по двадцать. Сорок долларов в кассу, шестьдесят ему вернете. Так устроит?

— Отлично! Спасибо большое, босс! — забирая купюры, просиял официант, крайне обрадованный, что беготня за разменом по соседним тавернам отменяется. — Пойду рассчитаю его!

Алекс и Анестис наблюдали, как Павлос вручил клиенту расчетницу со сдачей, поклонился и отошел.

— Так-то, если правду сказать, хороший парень, — пробурчал Анестис, качая головой. — Сын моего двоюродного брата. Работящий, не пьет, не курит. Только торопится все время. Все ему бежать куда-то надо, вечно его кто-то где-то ждет. И с девчонками у него просто беда. Как сезон — так каждый день гуляет с другой. Вчера вообще видел с двумя в обнимку… Эх, молодежь, молодежь! Говорю ему: Павлос, чем больше женщин — тем больше проблем! Не слушает! — бармен махнул рукой и принялся полировать столешницу.

Видно было, что клиент открыл принесенную официантом расчетницу, намереваясь забрать деньги, на какое-то время замер, будто пересчитывал сумму по счету, потом вдруг засуетился, вскочил и направился к выходу, на ходу бросив официанту несколько слов. Не доходя, вернулся, злясь, схватил едва не забытую собственную папку с документами и быстро покинул таверну.

— Чего это с ним, босс? Как кипятком плеснули… Куда это он так рванул? — недоуменно спросил Анестис. — Вы это видели? Вроде, и поел хорошо, на еду не жаловался… Пойдемте посмотрим, вдруг что не так?

Смолев кивнул и подошел к столу, оставленному посетителем, у которого уже стоял официант и, растерянно улыбаясь, крутил в руках те самые шестьдесят долларов, что несколько минут назад вручил ему владелец таверны.

— Он что-нибудь сказал, когда уходил? — спросил Алекс. — Почему он не забрал сдачу?

— И чего это ты сияешь? — добавил Анестис, подошедший следом. — Что он тебе сказал? Почему он так быстро ушел?

Павлос недоуменно развел руками.

— Буркнул, мол, это вам на чай, все было очень вкусно, — и бежать! — словно не веря своей удаче, ответил официант. — Вот ведь, а мы его ругали! Первый раз в жизни мне на чай дают шестьдесят долларов! Круто! Они мне очень пригодятся!

Но ни Смолев, ни бармен не разделили восторгов официанта.

— Подождите радоваться, Павлос, — хмуро заметил Смолев. — Что-то здесь не так…

Он достал из бумажника полученную сотенную бумажку и посмотрел сквозь нее на свет. Затем достал двадцатку и тоже внимательно изучил. Пожал плечами и убрал обратно в бумажник.

— Чему ты радуешься, балбес? — поддержал владельца бармен, обращаясь к официанту, пока Смолев рассматривал купюры. — Да кто сейчас в Греции в здравом уме при счете в сорок долларов оставит шестьдесят официанту на чай? Сам подумай! Интересно, почему он вдруг сбежал, — повернувшись к Смолеву, продолжил бармен. — От меня последний раз клиент так быстро убегал, когда хотел уйти, не заплатив. Лет двадцать назад. Тогда я был молодой и прыткий, догнал в два счета. Но тогда подлец не хотел платить! А этот — бросил деньги и бежать. Подозрительно что-то. Если с деньгами что не так — почему нам ничего не сказал? Допустим, они фальшивые, бывает такое иногда — так устроил бы нам скандал! Он и по меньшему поводу шипел, как уж. А если все в порядке, то отчего такая спешка? И почему все-таки оставил деньги? В любовь с первого взгляда к этому шалопаю, — Анестис ткнул в Павлоса пальцем, — я не верю. Задать бы ему вопрос, как считаете, босс?

Смолев молча обдумывал слова бармена. Да, по всем статьям поведение столичного ревизора не укладывалось в обычную логику.

— Так а мне чего делать-то? — растерянно поинтересовался Павлос. — Не догонять же? Да и не знаю я, куда он пошел, где его искать! Я в его поисках полдня пробегаю!

— Никуда бежать не надо, — принял решение Смолев. — Эти деньги, которые он оставил, я изымаю. У меня появилась одна идея, и мне ее нужно проверить. Не грустите, Павлос, — добавил он, видя, как расстроенно вытянулось лицо официанта, который, видимо, уже мысленно потратил упавшие на него с неба чаевые. — Я сегодня же сдам деньги в полицию на экспертизу. Если с купюрами все хорошо, включая те сто долларов, что он нам заплатил, — вы получите свои шестьдесят долларов. Я распоряжусь, и управляющая вам выдаст с ближайшей зарплатой. А если что не так — то все равно получите свои стандартные десять процентов чаевых от суммы счета.

— Справедливо, — кивнул бармен. — Вам еще кофе, босс?

— Нет, спасибо, Анестис, — покачав головой, отказался Смолев. — Сперва пообедаем, там будет видно.

Все разошлись по своим делам. Успокоенный насчет своих будущих доходов, Павлос отправился помогать другим официантам накрывать на стол к обеду — до него оставалось всего несколько минут. Бармен вернулся к себе за стойку, а Смолев — за хозяйский стол и достал из кармана пиджака мобильный телефон.

— Ну что, Витя, — задал он вопрос, дозвонившись до генерала. — Как рыбалка?.. Ого! Да что ты говоришь! Какие молодцы твои ребята. И барабулька, и луфарь — вот это улов! Пусть все несут на кухню, повара сегодня же приготовят. Я уже здесь, в таверне, жду вас… Обязательно приходите, у меня к тебе разговор есть. Очень важный. И у тебя ко мне есть? Какое совпадение… Жду!

Вернувшись за стол, Смолев снова достал из бумажника те самые купюры в двадцать и сто долларов и разложил их перед собой на столе. По всем признакам, насколько он мог определить, деньги были настоящими. В чем же тогда дело? Смолев растерянно почесал затылок. Похоже, без серьезной экспертизы тут не обойтись. Алекс еще долго сидел, внимательно рассматривая купюры, но все без толку. Президенты Эндрю Джексон и Бенджамин Франклин, невозмутимо застыв на портретах, старательно отводили взгляды, не желая ему помочь.

Часть девятая

— Что здесь происходит?

— Да ничего. Просто… сидят вместе и разговаривают. Сейчас это редкость, все равно как ходить пешком.

Рэй Брэдбери, «451 градус по Фаренгейту»

— Прости, Саша, мы немного задержались, — вполголоса проговорил Манн по-русски, пропуская вперед Терезу с детьми и обмениваясь крепким рукопожатием со Смолевым, вставшим из-за стола, чтобы встретить друзей. — Пока с Терезой отмыли после рыбалки этих двух буйных «ихтиандров» от чешуи и водорослей, — кивком он указал на близнецов, — пока себя привели в порядок, еще мне надо было сделать пару звонков… Рыбу сдали на кухню, как ты и сказал. О! Я смотрю, весь оргкомитет праздника в сборе! Отлично. Отлично… Надеюсь, мусака еще осталась? Голоден как черт!

— Осталась, осталась, — подтвердил Смолев, радуясь, что Манны наконец-то появились в таверне. — Садитесь за стол, вам сейчас все принесут! Поешьте, потом обсудим праздник. А о своих делах поговорим уже после обеда…

По знаку Смолева тот самый молоденький официант Павлос быстро принес для прибывших тарелки и столовые приборы, а затем бросился на кухню за новым подносом с запеканкой, который специально приберегли для Маннов.

— Господин генерал! Добрый день! Рады вас видеть, Тереза! — присутствующие за столом поприветствовали вновь прибывших нестройным хором голосов.

В «оргкомитет праздника», как выразился генерал, помимо самого Смолева и Маннов, вошли Софья, Катерина с Костасом, отложившим все свои дела и радостно примчавшимся в таверну, повар Петрос, отвечающий за кулинарную часть праздника, и английская супружеская чета Бэрроу, без которых не обходилось ни одно мероприятие на вилле. Также из долины сегодня на обед в таверну приехали друзья Смолева: Димитрос Аманатидис с Марией и Леонидас Спанидис с невестой Ариадной — они тоже должны были принять самое активное участие в подготовке карнавала. Смолев еще попросил Софью пригласить Антонидиса, но дозвониться до старшего инспектора пока никто так и не смог.

— Добрый день, добрый день, друзья! — перейдя на английский, ответил за все семейство Манн, усаживаясь рядом со Смолевым и пододвигая к себе миску с салатом хорьятики. — Простите, что мы опоздали и, кажется, прервали вашу беседу… Вы что-то рассказывали, Джеймс? Извините, что мы вас перебили!

Тереза передала мужу тарелки, чтобы он наполнил их. Близнецы в ожидании еды уже схватили вилки и весело стучали ими по столу, а Тереза тщетно пыталась их утихомирить.

— Джеймс решил прочесть нам короткую лекцию по поводу истории возникновения Хэллоуина, — рассмеявшись, ответила за мужа Лили. — Считает, что прежде, чем мы перейдем к обсуждению организационных вопросов и распределению обязанностей, надо изучить теоретическую часть: выяснить, откуда взялись традиции наряжаться в духов, привидений и вырезать фонари из тыкв! Никак не может избавиться от своих академических привычек!

— Браво, Джеймс, очень будем рады вас послушать! Это очень верный подход, — поддержал Манн смутившегося было археолога, попутно наполняя детские тарелки салатом. — Практика без теории — слепа, как сказал кто-то из великих. Ничего, если мы будем при этом обедать? Есть очень хочется! Такое ощущение, что съел бы сейчас и сырую тыкву, отобрав ее у какого-нибудь зазевавшегося привидения!

Сидевшие за столом дружно рассмеялись. Громче всех смеялся обрадованный археолог.