Бесплатный фрагмент - Сквозь ненависть

Орфография и стилистика автора сохранены

От автора: Ни один персонаж не представляет чье-то реальное лицо. Все это выдумано. Если вы все-таки увидели себя в каком-то герое, или же уверены, что рассказ о моей личной жизни — вас ждет разочарование. У меня много общего с моим главным героем. Его мысли — мои мысли, но его жизнь — не моя жизнь.

Противопоказания: Мама, не читай эту книгу. Закрой ее и больше не прикасайся!

1 класс

«Хочу быть врачом»

1 глава

В руках цветы, на шее галстук, затрудняющий дыхание, на ногах туфли, которые больше на два размера, на лице глупая улыбка. Мне было шесть, когда я пошел в первый класс. До этого я ходил только в танцевальный кружок, где преподавали вальс. Мне вечно попадались страшные девочки с кривыми ногами и потными руками. С ними не получалось нормально танцевать, поэтому приходилось просто волочить их по залу, вперед — назад, влево — вправо.

Когда мама привела меня на школьную линейку, первым делом я спросил у нее:

— Почему здесь так много детей?

— Все они идут в школу. — Отвечала она. — Теперь и ты пойдешь с ними. Смотри, вон твой новый класс.

Мы подошли к моей будущей классной руководительнице, поздоровались, а затем мама сказала:

— Я Марианна Новак, а это Август Новак, мой сын.

— Очень приятно. — Сказала учительница. — А я Любовь Георгиевна.

— Взаимно. — Ответила мама.

— Это вам. — Сказал я, протягивая новой учительнице цветы.

Любовь Георгиевна наклонилась ко мне, и я взглянул в ее большие, карие глаза. Они показались мне очень добрыми, затем она широко улыбнулась и приняла цветы, ласково говоря: «Спасибо, дорогой…», Ей определенно понравился запах моего букета «вальс хризантем», она тщательно пронюхивала каждый цветок, и выдавала восторженные вздохи.

— Интересная у вас фамилия. — Сказала она, взглянув на мою маму, сквозь цветы. –Вы откуда?

— Мы местные.

Но она врала. Я был родом из Польши, и наша семья переехала в Россию, когда мне исполнилось пять лет, но моим родным языком всегда был русский. Я так и не понял, зачем мама тогда соврала ей.

— Ну, проходи, чего же ты стоишь? — Сказала мне учительница.

Она подвела меня к кучке детей, моих будущих одноклассников. Я невзлюбил их всех немедленно. Особенно тех, кто был выше меня.

— Эй, привет! Меня зовут Дима! — Протянул мне руку один из ребят.

— Привет. — Дружелюбно сказал, я, пожимая его руку. — А что мне делать?

— Пошли, покажу тебе, что там происходит!

Мы стали пробираться сквозь толпу заинтригованных первоклассников и вскоре вышли к площадке, на которой шло какое-то представление посвященное началу учебного года. Там плясали взрослые учителя и старшеклассники, пели какие-то песни и кривлялись, как клоуны.

— Что это? — Спросил я.

— Классно, да? — Воскликнул Дима, глядя на меня.

— Ну, так себе…

Вдруг меня кто-то толкнул в плечо. Я обернулся и увидел высокого мальчика, с белыми кудрями на голове, большим носом и маленькими, как горошинки глазами.

— Ты куда лезешь? — Пригрозил он. — Давай иди назад, мешаешь смотреть!

И тогда я послушно ушел назад, туда где покинул маму, но ее уже не было на том месте. Дима шел за мной следом и что-то бубнил.

— Его Рома зовут. — Сказал он.

— Где моя мама?! — Воскликнул я.

На тот момент, потерять маму для меня было хуже, чем умереть. На глазах появлялись слезы, но я пытался сдерживаться, понимая, что опозорюсь, если заплачу.

— Мам… — Негромко крикнул я, в надежде, что мама услышит и придет.

Ответа не последовало. Я отстранился от своего нового класса, сел на лавочку, уткнулся в руки и стал плакать. Вскоре Дима снова подошел ко мне. Он был добрым, но я начал брезговать его, с первых минут. От него дурно пахло.

— Эй, ты чего? — Спросил он.

— Я маму потерял. — Сквозь слезы бормотал я.

— Она, наверное, домой ушла! — Утешал он меня. — Пошли, спросим у Любови Георгиевны.

Мы подошли к учительнице, и Дима сказал вместо меня:

— Он маму потерял!

Она снова наклонилась ко мне, на этот раз я смотрел не в глаза, а на ее морщины. Такие тонкие ели видные ровные линии. Она была не старой, но с каждым днем все ближе и ближе приближалась к тому, чтобы на нее наклеили ярлык «старуха». Любовь Георгиевна понимала это и пыталась скрыть свою подоспевающую старость при помощи тонального крема. Хотела выглядеть красиво. Впрочем, как и все мы.

— Не плачь, что ты… — Сказала она, поглаживая меня по голове и мило улыбаясь. — Она пошла домой и придет за тобой, когда все закончится.

Она успокоила меня этими словами, и я стал просто стоять, разглядывать своих будущих одноклассников. Я их очень боялся и одновременно не любил, но мне безумно хотелось подружиться с кем-то, помимо Димы.

Взяв волю в кулак, я подошел к одному мальчику, у которого были очень большие глаза, но маленькое лицо и сказал:

— Привет, меня зовут Август!

Он повернулся и посмотрел на меня бессмысленнейшим взглядом, затем хлестко отвернулся, вернув свой взор на то, от чего я его оторвал. Странный малый. Я не отчаялся, подошел к другому, который стоял в сером помятом пиджаке, и имел дурацкую прическу. (выбритая почти на лысо голова с длинной челкой)

— Привет, меня зовут Август, а тебя как?

— Август? — Расплывшись в улыбке, передразнил он. — Что за имя? Ты что — лето?

— Нормальное имя! — Возразил я.

— А я Гриша. — Спокойно представился он. — Ты не обижайся на меня, я просто такого имени ни у кого еще не встречал…

— Давай дружить? — Оборвал я его.

— Не, я уже с ним дружу. — Сказал он, показывая на мальчика, который стоял рядом с ним. — Извини, Август…

Никогда не понимал таких рассуждений: «Я уже с ним дружу», вечно дети уже с кем-то что-то имеют, как будто нельзя одновременно дружить с несколькими.

Я подошел к другому мальчику, который был похож на макаку:

— Привет, меня зовут Август, а тебя как?

— Привет, а меня Борис!

— Давай дружить? — Предложил я.

— Давай! — Воскликнул он.

С этого момента у меня появился друг, похожий на макаку. Я хотел у него спросить, почему он так похож на обезьяну, но стеснялся. Хотя мне казалось, что он знает ответ на мой вопрос.

Когда «линейка» подошла к концу, послышался голос, какой-то женщины, это была наша директриса. Мне показалось, что у нее забит нос — она сильно гундосила: «Дорогие лицеисты, я желаю вам удачи в этом учебном году…» — она говорила минут пять: давала напутствия, и желала удачи. После ее речи я увидел, как на нас приближаются старшеклассники, выпускники. Парни брали девочек-первоклассниц за руки, а девушки нас — мальчиков. Моих одноклассников расхватывали одного за другим. Я начал отходить назад, надеясь, что меня не заметят, но у меня не вышло. Высокая блондинка схватила меня за руку и повела к школьным дверям. Я испуганно кинул взгляд на учительницу в надежде, что она объяснит мне, что происходит.

— Она отведет тебя в класс, не бойся… — Успокаивала она.

Я шел, держась за потную руку громадной девушки, стеснялся и чувствовал, что потихоньку краснею. Вдруг из толпы выскочила моя мама с фотоаппаратом, сфотографировала меня и удалилась обратно в толпу родителей. Мне уже было все равно на нее. Я хотел одного: чтобы все это поскорее закончилось.

Мы зашли в школу, но девушка не переставала держать меня за руку. Мы посмотрели друг на друга. Она совсем меня не стеснялась, шла очень уверенно, с непоколебимой улыбкой. И вдруг сказала:

— Тебе понравится в школе, тут замечательно!

— Наверное. — Цедил сквозь зубы я.

Мы поднялись на второй этаж, и зашли в класс. Я сразу обратил внимание на доску, на ней было написано: «Поздравляем, первоклассники, с первым днем в школе!», и рядом весь русский алфавит.

— Вот, садись на первую парту! — Сказала она мне.

Я, наконец-то, отпустил ее потную руку и побежал к первой парте.

— Эй, я хочу здесь сидеть! — Вдруг, воскликнула угрюмая девочка, подойдя ко мне.

Я растерялся и обернулся, в надежде, что та девушка поможет мне, но ее уже не было. Она словно испарилась. Кинула меня там одного.

— Ну, садись. — Неуверенно мямлил я. — Найду себе другое место…

И мне пришлось сесть на вторую парту первого ряда. Через несколько минут весь класс заполнился детьми. Со мной рядом сел узкоглазый мальчик. Его уши, словно шептали мне: «Загляни в меня». Все ухо было в сере: желтой, вероятно, вонючей, и гадкой. Казалось, если в его уши вставить фитилек и поджечь, выйдет неплохая свечка.

Я не стал с ним здороваться, хотел даже пересесть от него, но не успел. В класс зашла учительница, закрыла дверь и начала что-то вещать. Сначала представилась, а затем начала рассказывать про важность обучения в школе и про то, как должен вести себя ученик. Говорила, что мы должны сидеть прямо и руки должны быть на парте, друг на друге. Все сразу приняли такое положение, кроме моего соседа. Я сразу понял — он хулиган.

Я оглянулся, чтобы осмотреть всех одноклассников. Тщательно вглядывался в лицо каждого ребенка. Все выглядели очень забавно и глупо. Я был таким же, просто пока этого не осознавал. Вдруг на мои глаза попалась девочка, которая сидела на четвертой парте и разговаривала со своей соседкой. Ее волосы загораживали лицо и его нельзя было разглядеть, но она меня заинтересовала. Я через каждую минуту оборачивался в надежде, что увижу ее лицо, но она не убирала волосы.

Вскоре, так называемый урок — знакомство подошел к концу.

— Завтра вы должны быть в школе в половину девятого! — Настоятельно сказала учительница и тут же спокойным, уставшим голосом добавила. — Впрочем, ваши родители знают…

Все дети начали выходить в коридор, где их ждали родители. На выходе я увидел ту девочку, которая заинтересовала меня, она повернулась, и мне удалось увидеть лицо. «Эх, вот уродина…» — подумал я.

— Август! — Крикнула мне мама.

Увидев ее, я турманом полетел к ней в объятья.

— Ну как тебе? — Спросила она.

— У меня уже появились друзья! — Хвастался я. — Одного зовут Борис, а другого Дима.

— Ты везде друзей найдешь… — Поглаживая меня по голове, сказала она.

— Завтра полдевятого в школу. — Сказал я. — Знаешь?

— Да, знаю…

2 глава

Мое первое утро перед занятиями было довольно добрым и дивным. Всю ночь мне снилась школа и то, как я радостно шествую туда. А наутро я не просто проснулся — я подлетел и побежал будить маму. Мне не терпелось поскорее пойти в свой «второй дом»…

— Мама, вставай! Пора в школу! — Громко шептал я ей под ухо.

— Тебя брат отведет. — Сквозь дремоту бормотала она.

И в итоге я потащился с братом. Его звали Тимон. И он перешел в десятый класс и всегда по утрам был жутко вредным, угрюмым и молчаливым, а я все не мог смекнуть почему. На тот момент, казалось, что мы идем в распрекрасное, веселое место, которое заполнено добрыми, отзывчивыми учителями и дружелюбными, веселыми одноклассниками.

Когда он завел меня в класс, я увидел, что мое место занято и свободна была только последняя парта.

— Вон, иди на последнюю. — Вяло буркнул Тимон. — Там свободно.

— Но я хочу сидеть впереди!

— Поверь, то место — самое лучшее во всем классе. — Заверил он меня. — Все, мне пора. Звонок сейчас будет.

Он ушел, а я уныло побрел к последней парте. Увидев своих новых друзей, я окликнул их:

— Эй, Дима, Борис! Привет!

— Привет!

— Привет!

Прозвенел звонок. Зашла учительница, а следом за ней пухлая девочка.

— Куда мне сесть? — Интересовалась толстуха.

— Хм… — Размышляла Любовь Георгиевна, поглаживая подбородок. — А! Вон садись на последнюю парту, с тем мальчиком.

— Х-О-Р-О-Ш-О. — Сказала та.

Ее голос прозвучал для меня замедленно и устрашающе. Выставив нижнюю губу вперед и растопырив свои гигантские ноздри, она надвигалась к моей парте тяжелыми и грозными шагами.

— Привет. — Неуверенно поздоровался я, когда пышка подошла ближе.

Она плюхнулась на стул рядом со мной и с тупым выражением лица уставилась вперед.

«Ну и иди ты!» — подумал я. — «Почему ее посадили именно со мной?»

Весь оставшийся день прошел довольно пресно и нудно. Однако я пытался слушать учительницу, делал все, что она говорила, и вел себя прилежно. Моя соседка тем временем сильно мне мешала: развалилась на стуле и разостлала свои поганые вещи на всю парту. Я ей ни слова не сказал. Боялся.

На переменах мы с Димой и Борисом играли в догонялки, и мне очень нравилась эта игра. Это было что-то новенькое для меня.

Следующий день ничем не отличался от предыдущего, кроме того, что было другое расписание уроков.

Становилось все тяжелее и тяжелее вставать по утрам. Школа уже не казалась мне распрекрасным, недурственным местом. На уроках было ужасно скучно, а если я пытался с кем-то поговорить мне делали замечание. Любовь Георгиевна начинала меня напрягать.

Вскоре появилась проблема: я боялся, что мама меня бросит. Она всегда приходила за мной после уроков, как и родители других детей. И вот однажды она немного задержалась. С того момента у меня появилась фобия: каждый день я сидел на уроках и думал о том, что мама может меня бросить, не придет за мной, и я останусь один. У меня не получалось сдерживать эмоции, и тогда я начинал плакать. Я рыдал и на уроках, и на переменах, делал перерыв и снова рыдал. Одноклассники стали относится ко мне, как к больному. Кто-то пытался осушить мои слезы, а кто-то смеялся надо мной. В основном девочки успокаивали меня, они говорили: «Да не бойся, придет твоя мама! За нами же приходят родители!», но мне было все равно на других. Я думал, что мои родители особенные и они не похожи на других.

Хоть я и был младше других ребят всего на год, это сильно ощущалось. Я был совсем маленьким по сравнению с ними, как по уму так и по росту. Мне было интересно откуда они так много знают о жизни, и почему они не плачут так же, как и я. Один мальчик узнал, что в нашей школе учиться мой брат, он пошел и рассказал ему про мои истерики. Тимон пришел ко мне в класс и стал, мягко говоря, успокаивать меня:

— Хватит ныть! Придет она! — Ворчал он.

— А вдруг не придет? — Сквозь слезы тихо спрашивал я.

— Придет! — Шипел он. — Куда денется?

Но он не мог мне помочь, никто не мог мне помочь. Я просто плакал и все. А когда приходила мама, я чувствовал неимоверное облегчение…

Так продолжалось весь год. Учиться не получалось из-за страха остаться одному. Я не мог додуматься, что если вдруг мама меня бросит у меня есть брат, который учиться в моей же школе и всегда можно пойти к нему.

Соседке по парте надоели мои истерики и слезы, она начала меня, в прямом смысле, мудохать. Учебниками или кулаками. Ее звали Настя, и она была похожа на животное (смесь кролика с медведем). Мало того, что она избивала меня, так еще и пакостила: рисовала в моей тетрадке, отнимала и ломала карандаши. Однако, она помогала мне переключаться. В моменты, когда она меня докучала, я переходил от страха и слез к ненависти.

Учительница не замечала того, что мне не дают покоя, а сам я ничего не рассказывал: ни дома, ни в школе, нигде. Не хотел быть «ябедой».

Один раз я попытался ответить на ее пакости. Когда она очередной раз колотила меня, я вырвался и отбежал от нее на полметра, сказав:

— Ты толстая тварюга! Считаешь себя девочкой? Да ты животное!

Она взорвалась слезами, а я обрадовался, подумав, что нашел оружие против этого громадного чудовища, но не прошло и пяти секунд, как она, рассвирепев, налетела на меня и принялась изувечивать своими здоровенными лапами. К счастью, это было на перемене, и друзья помогли мне. Они оттащили медведицу, а я тем временем поднялся и дал деру в сторону мужского туалета — это было самое безопасное место в школе для мальчиков.

3 глава

Все уроки напролет я думал об игрушках и доме, а еще я не переставал плакать. Бывало, когда эта Настя жутко выводила меня, я переставал плакать и начинал мечтать о том, чтобы сделать ей что-то плохое. Изо дня в день мне приходилось смотреть на ее толстые, непропорциональные конечности. Ногти у нее были грязные, а пальцы обгрызенные до крови. Я не мог смотреть на это без отвращения. Она до того меня достала, что я представлял будто резко вонзаю нож ей в руку, и она начинает орать, умоляя меня высунуть его, а я кричу ей в ответ: «Будешь еще доставать меня?! Будешь!?»

Я по-настоящему ее ненавидел и школу тоже возненавидел, и учительницу так же, но подсознательно. Я пока не осознавал всего этого.

Любовь Георгиевна вечно мне делала замечания из-за какой-то ерунды. Меня это жутко раздражало. Я понял, что то милосердие, которое я поначалу разглядел в ее глазах — фальшивка.

Еще меня выворачивало от домашней работы. Я бы и не делал ее вовсе, но мама заставляла и каждый день перед школой давала мне напутствия. Каждый день одно и то же:

— Слушай учительницу, не болтай и не отвлекайся! — Говорила она. — И не плачь! Я приду за тобой после третьего урока. Если чуть-чуть опоздаю ради Бога не плачь! Я тебя не брошу!

На переменах ребята взахлеб рассказывали друг другу, как они хорошо провели время после занятий. О том, как играли в мяч и в догонялки, и про то, как кушали мороженное, травили себя чипсами, вливали в рты дешевую газировку. А я вечно не доигрывал со своими ровесниками. В школе самая большая перемена шла пятнадцать минут, этого, конечно же, не хватало для того, чтобы хорошенько наиграться. На улицу меня не выпускали. Только если с братом, но его вечно не было дома. Он-то свободно гулял со своими новыми друзьями, и маленький Август ему бы только мешал.

Медленно, но верно учебный год подошел к концу. Нам в дневниках вырисовывали оценки и у меня, к маминому счастью, не оказалось ни единой четверки.

— Мой сын круглый отличник! — Хвасталась всем она.

Я был счастлив, что год закончился, и впереди ожидалось прекрасное, солнечное лето, много мороженного и отдых.

2 класс

«Хочу быть режиссером»

4 глава

Прекрасное лето закончилось, а я набрался новых сил и готов был идти «в бой».

На второй в моей жизни школьной линейке я чувствовал себя намного увереннее, чем в первый раз. Уже знал свой класс, и у меня было два друга.

Началась учеба, и мое место по-прежнему было на последней парте с этой медведицей. Понятия не имею по какой причине меня не пересаживали, но к счастью она переключилась с меня на другого мальчика. Он сидел впереди нас, его звали Степан. У него были большие вечно обветренные губы, сальноватые черные волосы и зеленые глаза. Ему чертовски подходило это имя.

Настя била меня в бок и говорила: «Смотри!», а затем делала какую-то мерзость Степану и ждала, что я на это скажу. Чаще всего я выдавал липовый смешок. Приходилось. В основном она доставала большую козявку из носа и швыряла ему на голову. Козявка цеплялась за волосы, и он весь день ходил с ней на голове. Как-то раз я попытался сказать ему об этом, но она остановила меня и пригрозила: «Расскажешь — убью!». Ну, я и молчал, собственно, в тряпочку. Мне проблемы были не нужны.

Вскоре мама перестала приходить за мной после школы, она устроилась на работу, и я был вынужден оставаться на после урочные занятия, которые назывались «продленка». Не самое лучшее место, к тому же, ее проводила не моя учительница, а какая-то старуха, которой, казалось, было лет сто.

Оставаясь там, мне приходилось обедать в школьной столовой. Это было пыткой для меня. Меньше всего на свете я хотел жевать бледную котлету с недоваренным рисом и запивать скисшим компотом. Но, к великому несчастью, меня заставляли. Насильно пихали в рот здоровенные куски котлеты и риса.

— Я не могу больше! — Лепетал я, с набитым ртом.

— Ты должен съесть все! — Орала старуха.

От такой еды мне становилось очень плохо — болел живот. Я пережевывал эту гадость и задавался вопросом: «За что?»

Приходя домой, первым делом я начинал жаловаться на «продленку». Обычно меня выслушивал Тимон, так как он приходил домой раньше меня и кроме него никого больше не было.

— Меня заставляют делать там уроки! И кушать гадкую еду! — Возмущался я.

— Дурак, делай там уроки, а дома не будешь их делать! — Твердил он. — И еда там нормальная!

— Нет, не нормальная! Гадкая еда! Тухлятина! Если ее есть — можно умереть!

— Я жру и не умер же еще! Ты просто брезгливый до невыносимости, как баба!

Но даже девчонки уплетали ту еду за обе щеки, а меня при одном только ее виде выворачивало.

Потом я звонил маме и говорил то же самое, что и брату.

— Потерпи, представь, что это твоя работа. — Говорила она.

Но невозможно так представлять. За работу дают деньги, которые можно тратить на всякую всячину, а за это ничерта не дают.

Целыми днями, после занятий, я смотрел мультики, играл игрушками и делал уроки. Игрушки у меня были самодельные. Всегда. Не потому что мне не покупали новые, а потому что мне не нравились магазинные. Я любил играть человечками, у которых двигаются все конечности, но таких было мало, а если и были, они двигались туго, и играть ими неудобно. Тогда я находил дома старых кукол-девочек моей мамы, отрывал им ноги, руки и в эти отверстия вставлял конечности других игрушек, только мужские и которые хорошо двигались. А чтобы инородные конечности не выпадали, я приклеивал их скотчем, и они неплохо держались. Потом брал маркер и рисовал им усы, бороду, брови. Словом, я превращал их в мужчин, но мне было все равно, как они выглядят — красиво или страшно. Главное, чтобы было удобно и не мешало моей фантазии. Все игры у меня были про мафиози и бойцов. Я представлял, что снимаю голливудский фильм. Обычно я «снимал свой фильм» с самого начала, рассказывал про главных героев, развивал события поэтапно, как в настоящем кино. Иногда мне было неинтересно все обыгрывать, но меня мотивировала та мысль, что если я сразу перейду к интересным сценам — фильм не удастся, и его никто не будет смотреть. Не знаю почему я так думал, и самое главное зачем так делал? Но иначе я просто не мог. Либо так, либо никак. Просто играть и наслаждаться — для меня было бессмысленно. Я воображал зрителей и критиков — это меня сдерживало, чтобы не взорваться и не начать играть в свое удовольствие. Зато, когда я доходил до желанных сцен, где были перестрелки и драки, я наслаждался и смаковал этими моментами, переигрывал их по нескольку раз, стараясь превзойти предыдущие «сцены» и думал: «Вот это будет кино. Шедевр…», и после каждой игры, я давал название этому «фильму». Я даже пародировал голоса этих странных переводчиков, зажимая нос двумя пальцами и говоря что-то наподобие: «Война — это жизнь» или «Джонни Франческа против Винни Горфитто».

Но это был не конец моих игр. Помимо игрушек я играл туалетной бумагой. Да, той которой все люди подтирают зад. Я шел в туалет, отрывал двухметровый кусок туалетной бумаги, возвращался в комнату и игрался ею. Но я не просто так волок ее туда-сюда, нет. Я лепил из нее человечков. Отрывал небольшой кусочек и разделял пополам, но не разрывая полностью. Концы же скручивал, чтобы за них можно было держаться и вертеть. То есть у меня был прямоугольник, я его разделил пополам, конец скрутил и вот у меня получились руки. Концы этих рук, я скручивал в шарик, тем самым, превращая их в кулаки. Иногда я делал когти. Мне хватало около пяти или шести таких бумажных человечков, чтобы начать «снимать фильм». Думаю, я единственный кто развлекался таким образом. Сумасшествие, знаю. Но если мне это нравилось, что я мог поделать?

5 глава

Время шло, я все так же оставался на «продленке» и все так же наблюдал за тем, как моя соседка по парте швыряла козявки в Степу. Мне было искренне его жаль.

Потом у меня появилась новая проблема: каждый день у меня болел живот. Он начинал меня беспокоить где-то со второго урока и вплоть до конца дня. А в туалет я пойти не мог. У меня был барьер, я не мог какать в школьном туалете. Еле-еле малую нужду там справлял, а большую тем паче не мог. Но как-то раз я все же взял в школу туалетную бумагу, и, когда мне, в очередной раз, захотелось какать, я, на свой страх и риск, решил попробовать. Достал ее и побрел в школьную парашу. По пути я вдруг увидел, что надо мной все вокруг смеются. «Почему?» — подумал я. — «Они что знают, что я иду какать?», и вдруг я увидел Тимона, когда он меня заметил, то тоже стал хихикать.

— Почему все смеются надо мной?! — Возмущенно спросил я, подойдя к нему.

— Посмотри назад! — Сказал он.

Я оглянулся и увидел свою туалетную бумагу. Оказывается, я волочил ее по полу, а в руках был лишь маленький кусочек от нее. Дурачье.

— О нет! — Воскликнул я.

Сворачивая бумагу, я пробежался глазами по этим смеющимся лицам. Отвратительный смех, раздающийся из беззубых ртов: ехидно и подло. Они смеялись надо мной и над тем, что я иду в туалет, чтобы покакать. Но беспокоило меня не то, что надо мной смеются, а то, что я вот-вот обделаюсь у всех на виду.

— Эй, нагнись ко мне! — Поспешно сказал я Тимону.

Он нагнулся.

— Я хочу срать! — Сказал я.

— Да я уже понял. — Усмехнулся он. — Ну, иди в туалет, я посторожу у двери.

Я зашел в парашу, сел на толчок, потужился, пукнул, но ничего не вышло. Я просто не мог, пришлось встать и выйти вон.

— Посрал? — Спросил Тимон, когда я вышел.

— Нет, не могу… — Трагично заявил я.

И тут прозвенел звонок, и он ушел, советуя мне на ходу: «Зайди и попробуй еще раз!»

Я не послушал его и медленно побрел к своему классу, переполненный дерьмом.

Весь урок я сдерживался, чтобы не обделаться, но в конце концов — усрался. Я протянул руку вверх и вымолвил, все тем же похоронным тоном:

— Можно выйти?

— Нет, сиди. — Ответила учительница.

— Но мне очень нужно! — Крикнул я.

— Ладно, иди.

Я переваливался с ноги на ногу по пути к туалету, с грузом в штанах, чувствуя вонь собственных какашек. Там не оказалось туалетной бумаги, а свою я смыл чистой, еще в первый раз. Натянув штаны, я вернулся в класс с тем же, с чем и вышел. А впереди был поход в бассейн.

До конца урока я молил Господа, чтобы одноклассники, сидящие вокруг, не чувствовали мою вонь, но такое невозможно было не учуять.

— Кто напердел?! — Спросил один мальчик, по имени Рома.

— Да тут не напердели, а обосрались! — Крикнул другой.

«О Господи! Вот он — конец!» — думал я. Но вдруг, случилось чудо.

— Это Костя обосрался! — Крикнул Рома.

— Точно! — Поддержали его пару человек из класса.

— Так тихо! — Сказала учительница, делая вид, что не чувствует запаха моего добра.

А класс на том и остановился, что это Костя обдристался. Я вздохнул с облегчением.

После урока, мы пошли в бассейн. Я пулей влетел в кабинку, разделся, повесил обкаканные трусы на крючок и надел чистые плавки. Затем я пошел в душ, а после вышел к бассейну и сел на скамейку. Вдруг из душа выбежали мальчики, прикрывая носы и рты. Такое чувство было, будто там что-то взорвалось. Отдышавшись, у всех началась истерика. Они гоготали, как гиены. А я сижу и думаю: «По-любому это связанно с моими трусами».

— Эй, что случилось? — Спросил я Диму.

— Максим блеванул! — Задыхаясь от смеха, сказал он.

— Из-за чего?

— Ты зайди в раздевалку! Там вонь ужасная! Костя и сюда свое дерьмо принес!

Я посмотрел на Костю, он сидел на краю лавочки и плакал. «Бедный, он же ничего не сделал» — Подумал я. Мне было очень скверно и стыдно, я даже подумывал признаться всем, но тогда я бы стал в один ряд с этим Костей, а он был самым настоящим изгоем. «Грязный бомж» — так его называли ребята.

— Август, пойди, понюхай! — Не успокаивался Дима. — Там ужасно воняет!

— Да я верю…

Дождавшись пока все мальчики и девочки погрузятся в воду, я все же направился в раздевалку.

— Ты куда, Новак? — Крикнул мне тренер.

— Я пописать!

Зайдя туда, я побежал к своим трусам, схватил их и швырнул в помойку. «Фух, теперь я точно чист» — Подумал я.

После бассейна меня встретила мама. Я рассказал ей про то, что со мной случилось и заплакал. Она ели сдержала смех, а придя домой положила мне еще больше туалетной бумаги в рюкзак.

— Я не могу там какать! — Уверял я.

— Какай дома! — Советовала она.

Я послушал ее совета, но это не помогло. Живот по прежнему болел, но каждый день по-разному. У меня уже была своя десятибалльная оценка «хотения в туалет». Один-два балла — хорошо, но чуть-чуть побаливает живот, три-четыре — немного беспокоит, пять-шесть — болит и хочется какать, семь-восемь — очень хочется, девять — десять — обдрищивание. В основном было три-четыре балла, то есть терпимо. Но после того случая, через три месяца я снова случайно отложил личинку в штаны. Это был урок английского. Я сидел один на первой парте, с какашками в штанах. Учительница то подходила к моей парте, то отходила от нее. Было слышно шмыганье ее носа — пыталась определить, от меня воняет или нет.

Когда урок закончился, я побежал домой, несмотря на «продленку». Дома ждал брат. Он открыл дверь и вылупился на меня.

— Ты чего так рано?

— Я усрался… — Объявил я.

— Вот черт! — Гаркнул он. — Заходи, давай.

Я зашел в квартиру, мигом разделся и побежал на унитаз.

— Сам вытрешься? — Спросил Тимон.

Меня начал разбирать смех.

— Неа, нужно помыть мне попу. — Хохоча, сказал я.

В тот период, мне еще мыли задницу родители. Так уж вышло, сам я не мог или просто не хотел.

— О Господи! — Недовольно воскликнул он.

Тимон захлопнул дверь в туалет и оставил меня сидеть одного в ожидании. Вдруг я услышал его голос:

— Он обосрался.… Да, опять… Мне ему задницу мыть или что? — Затем небольшая пауза. — Вот блин!

Он советовался с мамой по телефону, и она, видимо, одобрила, чтобы тот помыл мне зад. Через несколько минут дверь распахнулась. В дверях стоял Тимон, перемотанный шарфом и с шапкой на голове, а на руках были две пары перчаток и в левой руке щетка. Самодельный защитный костюм. Я стал смеяться навзрыд, а он тем временем мыл мне зад, пыхтя и бурча себе под нос.

После того раза я больше никогда не обкакивался. Тот год был годом какашек, это уж точно…

В моих годовых оценках появились две четверки: по математике и русскому. Но я не расстраивался, меня это устраивало.

Летом я отправился в Польшу, к бабушке.

Тимон окончил школу и поступил в университет строительства. Начал учиться на инженера, хоть и ненавидел всякие науки и все, что с ними связано. Но он говорил:

— Любая работа — херня! Нужно идти туда, где много бабла, запомни это.

3 класс

«Хочу быть художником»

6 глава

— Ты должен уметь защищаться, давать сдачи! — Сказал отец, за ужином.

— Но я и так могу дать сдачи. — Говорил я.

— И не только давать сдачи, но и быть здоровым. — Продолжал он.

— Что ты предлагаешь? — Вступилась мама, накладывая мне салат.

— Отдать его на вольную борьбу.

— Ага! — Согласился Тимон. — Борец из Бамбула поднимает ножку от стула, хе-хе.

— Что это? — Удивился я.

— Там тебя научат самообороне, и у тебя разовьется тело… — Заявил отец, уплетая еду.

— Я стану таким же сильным, как ты?

Отец казался мне невероятно сильным. Впрочем, он таким и являлся. До переезда в Россию он был моряком, много времени провел в море. У него были свои взгляды на жизнь.

— Может быть… — Сказал он. — А может даже и сильнее.

Началась школа. Меня пересадили на третью парту к девочке, которая жила в моем доме, этажом выше. Я брезговал ее. От нее воняло рвотой, но я ей об этом не говорил. К тому же, она считала меня своим другом, и мы каждый день ходили вместе домой. Все вокруг думали, будто мы друг другу нравимся. Дима и Борис вечно подкалывали меня, и я жутко злился.

В октябре меня отдали на секцию вольной борьбы. Я ходил туда три раза в неделю: понедельник, среда, пятница. Приводил туда меня брат, а забирал отец. Первый раз был трудным для меня. Я ни с кем не мог найти общий язык. Тренер сказал мне: «Сначала ты должен научиться падать», и махнул рукой одному мальчику. Тот подошел к нам, и мы встали друг напротив друга.

— Он тебя будет толкать. — Начал тренер. — А ты падай. При этом руки расставляй, вот так, как птица.

— Хорошо, понял!

Мальчик толкнул меня. Злостно. Я упал, но не так как говорил тренер.

— Не правильно! — Ворчал тот. — Еще раз!

Я поднялся. Тот снова меня толкнул, а мне захотелось удержаться ему назло, но не вышло, снова неправильно упал.

— Еще!

И так было семь раз подряд. В конце концов, мне надоело, и я пошел в раздевалку.

— Через пять минут, снова на ковер! — Кричал мне вслед тренер.

В раздевалку следом за мной зашел тот мальчик, который толкал меня.

— Эй, ты уходишь? — Вякнул он.

— Нет, сейчас вернусь. — Сказал я, присаживаясь на лавку.

Он подошел ко мне. Мельком взглянув на его морду, я обнаружил, что она у него надменная и мерзкая, как у жабы.

— Ну ты и слабак! — Обвинил он меня. — Как девчонка падаешь!

— Сам ты такой. — Спокойно ответил я.

— Слышь! — Крикнул он и пнул меня по ноге.

Этот засранец просто искал повода, чтобы ударить меня — я ему не нравился. Он довольно сильно ударил меня, и в голову пришла мысль, что нужно дать ему сдачи, так бы поступил мой отец. Я вспрыгнул со стула и налетел на него, но через секунду оказался на полу.

— Сука! — Крикнул он.

Гаденыш вмиг уселся мне на грудь и стал дубасить по моей физиономии кулаками. Жесткие удары прилетали сверху вниз, точно по цели — в лицо. Наконец он встал с меня, а я продолжил лежать. Ядовито усмехнувшись, он вышел.

Я пришел на борьбу, чтобы научиться драться — в итоге сам оказался избит. Я чувствовал себя ничтожеством, ведь ничего не мог поделать. «Надо встать» — думал я. Поднявшись на ноги, я подошел к заляпанному зеркалу: глаза начинали заплывать и те места куда он бил здорово раздулись. «Что я скажу отцу?» — волновался я. Распахнулась дверь. Это был тренер.

— Ты куда делся? — Спросил он, а затем увидел мое лицо. — Что с твоим лицом?

— Ничего. Просто упал.

Он подошел, приподнял мой подбородок указательным пальцем и стал разглядывать ушибы.

— Кто тебя так уделал, а?

— Я упал, честное слово.

На том и остановились. Он хотел в это верить и ему было плевать. Родителям я сказал тоже самое.

А на борьбу я проходил еще пару недель и забросил. Дальше паданий и глупых подсечек мы не заходили. Наверное, не мое это занятие — бороться. На тот момент, меня больше интересовало рисование. Я считал, что мои рисунки бесподобны. Но так было не всегда.

Однажды на уроке изобразительного искусства Любовь Георгиевна решила сделать полусвободное занятие, откинув все нормы и правила рисования. Видимо, она хотела посмотреть, кто на что способен самостоятельно. Однако дала точную тему:

— Изобразите, пожалуйста… Любовь! Можете нарисовать двух влюбленных друг в друга людей, солнышко на небе, птичек, деревца. Но только качественно! У вас на это целый урок и каждый получит ту оценку, которую заслуживает, слышите?

Все сразу принялись что-то набрасывать, причем, цветными карандашами: солнышко, радугу, домик, березу. Мне не нравилось рисовать природу, дома, вазы, хоть у меня и очень хорошо это получалось. Другое дело — люди. Рисовал я их плохо, но каждый раз мне хотелось рисовать именно людей.

У меня появился вопрос, и я поднял руку.

— Да? — Отозвалась учительница.

— А можно я только простым карандашом буду рисовать?

— Ты хочешь нарисовать портрет?

— Просто двух людей.

— Да, конечно, рисуй, как хочешь.

И я нарисовал. Двух влюбленных. За пять минут. Встал и радостно пошел сдавать свое творчество. Забирая лист, Любовь Георгиевна спросила:

— Так быстро? — Затем взглянула и тут же, разгневавшись, побагровела. — Ты издеваешься надо мной?!

— Нет, я просто хотел…

— Так! — Твердо вставила она. — За это я ставлю тебе двойку! Но у тебя есть еще время ее исправить! Еще целых тридцать минут. Так что давай возвращайся на место и нарисуй мне нормальный, качественный рисунок! Понял?

— Понял. — Я развернулся и опечаленно вернулся на свое место.

Но она не закончила. Вышла к доске с моим рисунком и показала его все, говоря при этом:

— Если кто-то мне такое сдаст, получит двойку. У Новака еще есть время исправить оценку, а у вас его не будет!

В итоге, мне пришлось нарисовать то же, что и все: домик, солнышко, лес, траву и двух человечков — мужа и жену. Зато на этот раз я получил пятерку.

7 глава

В школе все было неплохо. Живот болел редко, соседка воняла, но зато не любила разговаривать. Единственное, что меня не устраивало — домашняя работа. Задавали очень много, и каждое задание я делал с мамой. Вроде у меня и самого все неплохо получалось, но она следила за тем, как я все выполняю. По правде говоря, она контролировала каждый мой шаг, но тогда мне казалось, что так у всех детей. Хотя одноклассники рассказывали, что их родители разрешают им все на свете. Кому-то я верил, кому-то нет. Сейчас я знаю точно — врали все.

С Димой и Борисом я стал общаться реже. Мы подросли и уже не просто бегали туда-сюда, а разговаривали на разные темы. Борис стал отклеивать из-под стульев жвачки и поедать их, как подлинная макака, а Дима слишком сильно интересовался половыми органами девчонок. Когда они меня окончательно достали, я решил отколоться от них. В итоге примкнул к другой компании: Роме, Грише и Олегу. Они были самыми крутыми в классе, и я ценил то, что они дружат со мной. Думаю, им нравилось мое чувство юмора. Они не были любителями побегать, все трое были крупными, чего я не сказал бы о себе.

4 класс

«Хочу быть бойцом»

8 глава

«Продленка — это возможность сделать домашнюю работу в школе! А дома отдохнуть!» — Так говорила наша воспитательница. Я все еще туда ходил. Конечно, не каждый день, но раза три в неделю точно. Мы там рисовали, ели и гуляли по школьному двору. Мои новые друзья на «продленку» не оставались. Только старые: Дима и Борис, но я с ними не общался и мало того, послал обоих куда подальше. В итоге я оставался один там. Сидел, смотрел на своих одноклассников или просто подыхал от скуки.

— Что-то ты какой-то злой, Новак. — говорила мне преподавательница.

— Я просто хочу домой.

— Закончится продленка и пойдешь!

И так каждый день: школьные уроки, продленка, гадкая еда, дурацкие прогулки, и решение домашней работы, которое, впрочем, не помогало избегать маминой проверки. Она продолжала делать со мной все уроки. Меня это очень злило и напрягало.

Отец меня не трогал вообще. Только если иногда что-то говорил, когда мы сидели за столом, но в основном молчал. Он был не многословен, хоть и очень любил меня. На ночь всегда целовал и желал спокойной ночи, а мама всегда была строгая, и перед сном вместо: «Сладких снов» или «Спокойной ночи», говорила: «Завтра запиши домашнюю работу! И не опаздывай в школу!»

Мой отец был писателем. На тот момент, я об этом не знал, потому что мне было неинтересно, кем он работает. Мама была бухгалтером и вечно устраивала отцу скандалы из-за того, что он не работал, а только писал рассказы. В месяц я наблюдал одну и ту же картину по пять раз: стоит мама вся измотанная, отец сидит за столом, читает газету и изредка затягивается сигаретой. Он курил исключительно «Captain Black». Мать орала, не успокаиваясь, причем, сама себя заводила:

— Толку от тебя совсем никакого! Все пишешь и пишешь! Разве нельзя параллельно работать где-то?!

В ответ он лишь обдавал ее спокойным, но уставшим взглядом, а она уходила в другую комнату. Потом возвращалась и все начиналось по новой.

А вообще он хороший писатель, его часто печатали: статьи, маленькие рассказы. Он был внештатным писателем-аналитиком, и когда ему давали заказ, он быстро справлялся. Ему достаточно хорошо платили за работу. И могу поспорить, что многие в России знают его. Может быть, даже и вы. Но маму это не интересовало. Ее вообще ничего не интересовало. Она просто хотела постоянной прибыли.

«Женщины хороши лишь тогда, когда они спят» — Говорил мне отец. Но меня проблемы с девушками пока не касались. Из класса мне совсем никто не нравился. Скажу даже больше: меня там все раздражали.

9 глава

К концу года, в мае, между моим другом Ромой и тем «грязным бомжем» Костей состоялся конфликт. Оба они были здоровые и пухлые, Рома в придачу вспыльчивый и являлся самым сильным в классе. Он вечно задирал грязнулю и смеялся над ним. И как-то раз, тот огрызнулся:

— Заткнись! Сам ты такой!

— Эй, жирный урод! — Крикнул Рома, еле сдерживая себя в руках. — Ты и я! После уроков, за школой!

— Да с удовольствием, слоняра тупорылая!

Оба оскалили зубы, и нахмурили брови, смотря друг на друга. А я глядел на это и дивился: «Два жирдяя, обзывают друг друга толстяками». Умора.

— Эй, эй, приберегите злость до конца школы! — Встрял, заинтригованный Гриша.

У нас появилась цель ждать конца занятий. Как раз был повод опоздать на продленку.

Я сидел с Ромой и интересовался его планом.

— Ну что? Как будешь бить его? — Спрашиваю.

— Руками, как же еще?

— Ну, с какой руки начнешь, как будешь двигаться?

— Ты что не знаешь, как это бывает? Не дрался что ли никогда? — Ухмылялся он, глядя на меня.

— Дрался, дрался, просто подумал, может быть, у тебя есть план.

— План такой: замочить эту жирную свинью! — Заявил он, выставляя вперед массивный подбородок.

Я смотрел на его мощное лицо: горбатый нос, широкий лоб, крохотные глаза и узкие, маленькие губы, затем я глянул на его руку: костяшек на кулаке совсем не было видно, они прятались под мясом. «Как бы нам не пришлось хоронить этого Костю» — думал я, глядя на это.

Наконец уроки закончились. Большая часть класса мечтала посмотреть на эту драку. Мы толпой сбежали вниз по лестнице, выбежали из школы и побежали на задний двор. Рома шел рядом с нами и разминался.

— Сначала в печень, а потом в голову, и он труп! — Наставлял его Олег.

— Заткись, дай сосредоточится! — Гаркнул Рома.

Он держал серьезную марку, но я был уверен, что на самом деле он боится. Все одноклассники считали его несокрушимым и невероятно сильным. Хотя он был всего лишь жирным тюленем, чьи счастливые дни славы, подходили к концу с каждым днем. В младших классах быть жиртрестом очень даже выгодно.

Все зрители были на месте, Костя стоял, сжав кулаки, а мы вчетвером, не спеша, следовали к месту запланированной драки. Роме для эпичности не хватало халата, как у боксера. Ну, и, разумеется, перчаток.

— Ну что, урод? — Крикнул Рома, подходя к Косте.

Мы с Олегом остановились, а Гриша встал между бойцами, как судья.

— Итак, правила такие… — Начал Гриша.

— Заткнись! — Пригрозил Рома, а затем обратился к своему противнику. — Тебе конец, сучонок!

Откинув в сторону Гришу, он налетел с кулаками на Костю, а тот согнувшись, ухватился за Ромины ноги, но ему это не помогло. Ему прилетали тяжелые удары по затылку.

— Врежь ему, Рома! — Закричали девочки из толпы.

Мне стало завидно, очень хотелось быть на месте Ромы, и чтобы мне так же кричали: «Давай Август, надери ему зад!». Я сразу пожалел, что забросил борьбу, и что просто так отпустил того гада, что набил мне лицо. Все дело в том, что я трус. Мама говорила, что меня очень трудно было рожать — я никак не выходил. Еще будучи в утробе я стал членом команды трусов.

В итоге, Костя вырвался, и они стали кружиться вокруг друг друга. За каких-то пару секунд, оба не на шутку выдохлись. Это было заметно по их тяжелому дыханию. Вскоре Рома сделал рывок и ударил правый боковой, но тот увернулся.

— Сука! — Крикнул Рома и снова накинулся на Костю.

Он размахивал руками, как деревенщина, но нет-нет, да попадал по голове неряхи.

— Ууууу. — Радовался Гриша.

— Давай, Роман, давай! — Кричал Олег.

Вдруг Рома сделал подсечку Косте, и они упали на траву. Выглядело это, как спаривание двух жирных тюленей. Оба остановились и пару секунд неподвижно лежали — набирались сил. Спустя некоторое время, Рома приподнялся и продолжил отделывать своего соперника. Тот прикрывался руками и орал, затем, придумав, как избавиться от наездника, резко вздыбил свое брюхо и Рома полетел вперед, и воткнулся лицом в землю. Человек-грязь, недолго думая, забрался на него сверху и принялся мстить. Я подбежал ближе и вдруг увидел в руках грязнули зажигалку. Он зажимал ее в кулаке, чтобы удар был сильнее. Я смотрел на это, видел, что тот жульничает, но ничего не делал, словно впал в ступор. Он ударил еще раз, и Рома выключился. Еще удар и тот снова включился. Рома помотал ногами, в надежде выбраться, но вонючка схватил его за горло и стал душить.

— Сдаешься, сука? — Кричал он. — Сдаешься?

Я дернулся вперед, но Гриша схватил меня за руку.

— Сами разберутся!

— Он сейчас его задушит! — Крикнул я.

— Если влезешь, этот Костя убьет тебя, а потом и Рома тебя убьет за то, что вмешался.

Я вернул взгляд на двух тюленей. Рома уже задыхался, был весь красный, как рак. Недолго думая, я вырвал свою руку и понесся на Костю, рывком столкнул его с Ромы. Он покатился назад, но резко встал. В нем откуда-то появились силы.

— Ты охерел, говнюк?! — Хриплым голосом заорал он.

Свин подошел ко мне и со всей силы вмазал мне между ног своим копытом. Рефлекс: я схватился за свое достоинство и носом клюнул землю.

— Так и лежи! — Возвышенно пригрозил он.

Вдруг все стало не так важно. Глаза перестали видеть, уши перестали слышать. Весь мир словно потерял значение, и лишь одно место давало о себе знать — яйца. Никогда раньше я не чувствовал такой боли. Я перевернулся на спину, не переставая держать себя между ног. Мне было абсолютно все равно, что обо мне подумают одноклассники и друзья. Я пытался увидеть небо, но вместо этого видел желтые вспышки. Вскоре они стали испаряться, глаза начали нормально видеть. Где-то сзади слышались удары.

— Жирный ублюдок. — Кричал Костя, колотя Рому.

Я взглянул назад и увидел грязнулю над моим, скореженным и беспомощным товарищем. Другие друзья стояли поодаль и смотрели на это. «Вот же гады» — Подумал я. — «Стоят и смотрят». Я должен был встать и что-нибудь сделать, но очень болели яйца.

— Извиняйся, я тебе сказал! — Не успокаивался Костя.

Несмотря на страшную боль, мне удалось подняться. Ненависть подпитывала меня — это одна из самых лучших мотиваций для человека. Страха я уже не чувствовал.

— Эй, мразь. — Окликнул я Костю.

Он медленно повернулся и выпучился на меня, с искривленной от злости мордой. В тот момент я ненавидел его больше всего на свете.

— Ты грязный бомж! — Говорю. — От тебя воняет дерьмом и ссаками!

Он пошел на меня весь напряженный и надутый, как воспаленный аппендикс.

— Ну, давай, иди сюда, говнюк! — Крикнул я и побежал на него.

Мы вцепились друг в друга, и я почувствовал несколько ударов в челюсть и в ухо. Мне пришлось отпрянуть. В голове вспыхнули слова отца: «Бей в нос». И я сразу ударил в его жирный нос. Не успел нанести второй удар, как мне прилетело с правой, в щеку. Я плюхнулся на задницу, но быстро вскочил и снова начал махать руками, как умалишенный. Мы оба махались, с закрытыми глазами, но и я, и он попадали друг по другу.

— Стой! Стой! — Кричали Гриша и Олег.

Они растолкали нас.

— Отпустите, идиоты, отпустите! Я прикончу его! — Кричал я.

— Да посмотри на себя, у тебя все лицо в крови!

Я потрогал свое лицо: нос, щеки, губы. Все было фигуристое и опухшее. Сплюнув, я прошел мимо Кости и подошел к лежачему Роме.

— Эй, дружище, вставай. — Сказал я.

На него было жалко смотреть. Весь в ссадинах, шишки по всему лбу, но я чувствовал, что у меня с физиономией дела обстоят похуже. У него даже крови на лице не было, а вокруг меня образовалась целая лужа.

— Да вставай уже! — Крикнул я.

Я был на редкость смелым. Адреналин — хорошая штука! Я не выиграл, но и не проиграл. Эта мысль меня грела и успокаивала. Взглянув на Костю, я увидел, что у него из носа текла кровь и припух глаз. «Моих рук дело!» — с гордостью осознал я. — «Ну, и чуть-чуть Ромы»

Наконец он поднялся, едва держась на ногах. И по-прежнему красный, как рак.

— Ты видел свое лицо? — Выдавил он.

— На свое посмотри. — Ухмыльнулся я.

— Ну что? Будете еще драться? — Спросил кто-то из толпы.

— Я домой… — Заявил Рома.

— Я тоже. — Выпердел своим ртом Костя.

Ненавидящими глазами я посмотрел на этого жирного и грязного выродка, с мыслями: «Это я тогда обосрался, а все подумали на тебя, ха-ха!»

— А я на продленку. — Сказал я.

Все разошлись. Я бежал, сломя голову, в школьный туалет. Первым делом взглянул на лицо: глаз заплыл, губа разбита, из носа сочилась кровь. «Мама меня уроет» — подумал я.

Потом пошел проверять свое достоинство. Словом, там было все сносно и терпимо. Потом снова подошел к зеркалу и начал щупать лицо. Честно говоря, мне было все равно, что моя морда разбита. Меня больше волновала реакция мамы и преподавательницы.

Зайдя в класс и увидев старуху, я сразу понял, что она все знает. Некоторая часть одноклассников, которые были на стрелке, пошли на продленку так же, как и я. Они все и рассказали ей.

— Я уже позвонила твоей маме, Новак!

Дома со мной час разговаривала мама. Устроила допрос, жестче, наверное, чем устраивали в КГБ и в итоге наказала.

— Ты поговоришь с сыном или нет? — Нервно спросила она у отца.

Он зашел в мою комнату, сел напротив, закурил сигарету и сказал:

— А другой что?

— Другой жирный, вонючий китаец. — Сказал я.

— У вас в классе китаец есть? — Удивленно спросил он.

— Я не знаю кто он, просто у него узкие глаза.

— Ты надрал ему задницу? — Шепотом, улыбаясь, спросил отец.

— Не совсем. Он больше меня раза в два.

— Зря ты забросил борьбу…

— Это не мое, па. Мне больше нравится кулаками драться.

Он затянулся, затем стряхнул длинное скопище пепла в стакан.

— Мама будет ругаться. — Предупредил я.

— Из-за чего?

— Стакан портишь, да и в моей комнате куришь. Мне все равно, просто…

— Ты прав. — Сказал он, вставая с тахты. — Пойду, помою.

Он ушел и больше не вернулся. Наша беседа закончилась.

На следующий день, Рома был не в настроении, Костя тоже. Я смотрел на этого грязного урода, с отвращением и ненавистью, мечтал вернуться назад и попытаться все изменить. Не допустить, чтобы он ударил меня между ног.

Весь урок я сидел и представлял, как все могло бы произойти, если бы я поступил иначе.

— Когда-нибудь я ему отомщу. — Сказал Рома.

— Ага… — Поддакнул я, думая о своей собственной мести.

10 глава

Год подошел к концу. Младшая школа закончилась. На последнем уроке Любовь Георгиевна пустила слезу.

— Вот вы и совсем взрослыми стали. Идете в среднюю школу! Впереди вас ждет много нового… — Всхлипывая, говорила она.

Мне очень хотелось перейти в среднюю школу, я надеялся, что там-то все будет иначе. Нас ждали новые учителя, новая информация, и еще мы стали взрослее.

Мне выдали аттестат об окончании начальной школы, там было пять четверок.

Как-то летним вечером, мы с отцом встретили на улице мою, уже бывшую, классную руководительницу. Она была подшофе, с каким-то огромным мужиком, и разодетая, как проститутка.

— Это моя учительница впереди идет! — Сказал я ему.

— Это твоя учительница? — Удивленно спросил он.

— Ага. Любовь Георгиевна зовут!

Она увидела меня и заорала:

— Август! Милый мой! Как я рада тебя видеть!

— Здравствуйте. — Сказал я, подходя к ним, вместе с отцом.

— Добрый вечер. — Спокойно поздоровался отец.

— Добрый, добрый! — Заикаясь, говорила она. — Это твой папочка, Август?

Уж очень ей нравилось говорить мое имя.

— Да. — Говорю, а сам гляжу на ее молчаливого друга.

— Какой симпатяжка! — Воскликнула она, слегка отклонившись назад.

Вдруг огромный мужик заговорил:

— Люба, ты что несешь?

— Ну разве он не обаяшка? — Качаясь, повторяла она.

— Пап, пойдем отсюда? — Испугано выпалил я.

— Пошли.

Мы развернулись и направились в сторону дома, а она не успокаивалась:

— Подожди, дай мне свой номер!

— Люба! — Делал ей замечания мужик.

— Заткнись ты! Отстань от меня! — Огрызалась та в ответ.

Вскоре, мы с папой завернули за угол, тем самым удалившись из их поля зрения. В тот день я узнал, кто такие шлюхи.

— Таких, как твоя учительница называют женщинами легкого поведения. — Шутил папа.

— А что они делают?

— Плохо себя ведут…

5 класс

«Хочу быть дегустатором алкоголя»

11 глава

Звенит звонок. Все собирают вещи и выбегают из кабинета.

Средняя школа — это сплошные перебежки из одного класса в другой. Новые учителя мне совсем не нравились, они травили мне жизнь. Я стал входить в число самых хулиганистых мальчиков в классе. Так уж вышло. Вечно болтал и мне постоянно писали трехметровые замечания в дневник, что-то на подобии: «Смеялся на уроке и не обращал внимания на замечание учителя», или «Играл весь урок в ручки и линейки». Все бы ничего, но дома я отхватывал отборных тумаков, потому что мама была в ярости, когда мне ставили двойку или писали замечание. Вы бы слышали, как она орала. Словами просто не описать. Словно вот-вот ее глотка выпрыгнет изо рта и убежит прочь, настолько громко она кричала на меня. Все это угнетало. Жизнь была безрадостной и скучной, особенно в школе. Бывало, конечно, и весело, но только во время перемен. Дома я продолжал смотреть телевизор, играть игрушками, бумажками и рисовать. По выходным меня выпускали на полтора часа погулять. Но эти полтора часа были издевательством. Словно откусить маленький кусочек шоколадки, не имея возможности съесть, в итоге, всю. Это время, казалось, пролетало за секунду. А друзья смеялись над тем, что меня не отпускают гулять подольше.

Но на фоне всей этой сумбурной чепухи, мелькала маленькая, сияющая звезда — новая девочка в классе. Жизнь словно обрела смысл. Ее звали Виктория. Я смотрел на ее коричневые, блестящие волосы, и дыхание замедлялось. Мне хотелось обнимать ее, танцевать с ней, и целовать в голову, как это делают взрослые. Но, конечно же, она не замечала меня. Вика нравилась всем мальчикам в классе. В раздевалках я только и слышал, как все обсуждают ее. В моей дружеской четверке она нравилась всем без исключения. Это все признавали, кроме Гриши.

— Что вы в ней нашли? — Возмущался он.

Мы с Ромой переглядывались и хихикали. Общая симпатия к Вике только сблизила нас с ним. У нас появились общие шутки, которые никто не понимал, кроме нас двоих. Мы любили садиться на уроках вместе и обсуждать ее.

Ей же нравился Гриша. Она за ним бегала, дралась с ним и царапала его. Одноклассницы рассказали мне, что когда девочка бьет мальчика, значит он ей нравится. Я сразу посмотрел на ту медведицу Настю, которая избивала меня в начальных классах. «Так, значит, я нравился этой дуре?» — Осознал я. Даже жалко как-то ее стало, она ведь такая некрасивая была, громила, но тоже человек.

У меня появилась подсознательная ненависть к Грише, которую я всячески пытался отвергнуть. Я понимал, что раз он ей нравится, значит я хуже него. Меня это расстраивало. Я и Вику начинал ненавидеть, потому что она не отвечала мне взаимностью. Хотя мне и «привет» ей никогда не доводилось говорить. Я же был закомплексованным куском обалдуя.

12 глава

Как-то раз, бурой зимой, Рома пришел в школу чем-то огорченный. Он был раздавлен, чуть ли не плакал. Плюхнулся рядом со мной на стул, взялся руками за голову и закрыл глаза.

— Эй, Рома, что случилось? — Поинтересовался я.

— Ты никому не расскажешь? — Взглянув на меня, спросил он.

— Конечно, я буду молчать!

Он придвинулся ко мне и поведал историю:

— Вчера отцу пришло письмо из колледжа, в котором учиться брат. Его выгнали. И он вечером приперся пьяный…

— Кто? — Переспросил я.

— Да слушай, не перебивай! Брата выгнали, и он вечером пришел домой пьяный. Отец тоже пьяный был. Отец, короче, схватился за топор и пошел резать брата. Мама вмешалась. В общем, там жесть, что было…

— Он зарезал брата?

— Да нет же…. Мама выгнала его из дома…. Папа ушел к бабушке жить…

Я подумал немного, оценил ситуацию и сказал:

— Ну, ты не переживай, все наладится.

— Да, черт с ним! — Махнул он рукой. — У меня дома стоит бутылка виски, там больше половины есть. Хочешь вместе выпьем?

— Это что еще такое? — Поинтересовался я.

— Ну, знаешь, типа водки или пива.

— А-а. Да ну?

— Что да ну? Будешь пить или нет?

— А тебе мама разрешает уже что ли? — Тупил я.

— Нет, но она не узнает. В общем, скажи маме…

Вдруг, учительница по математике ударила кулаком по парте и закричала во весь голос:

— Соколов! Выйди из класса!

— Да чего я-то?! — Завозмущался Рома.

— Выйди, я сказала!

— Я ничего не сделал же!

— Выйди! — Монотонно продолжала она.

— Да я ему показал, как пример решить вот и все. Чего сразу выйди-то?

— Так и было… — Поддакивал я, глядя на учительницу.

— Так, я сказала, вышел из класса, Соколов, не задерживай драгоценное время!

— Высел, я сказяля. — Передразнил ее Рома, вставая с места и, собирая вещи.

Я стал хихикать.

— Вещи здесь оставь! — Крикнула она ему.

— Не буду. — Продолжая собирать вещи в рюкзак, сказал он.

Мое хихиканье превратилось в громкий хохот.

— Новак, вышел вместе с ним! Быстро!

Вдруг мне резко стало не до шуток. Я перестал смеяться и почувствовал, как мое испуганное лицо, краснеет.

— Да все, все, извините. — Сказал я, и принял правильную позу ученика.

— ВЫШЛИ ИЗ КЛАССА, ОБА, БЫСТРО! — Завопила она во всю глотку.

Я взглянул на Рому, он застегнул молнию на портфеле, взглянул на меня и сказал:

— Да пошли. Плевать на нее.

Скинув вещи в рюзак, я застегнул за ними молнию, надел его на плечо и направился к двери.

— Завтра с родителями в школу. Оба. — Прозвучало за моей спиной.

Сердце стало колотиться в три раза быстрее. Волнение зашкаливало. Я услышал то, что на тот момент, врагу злейшему не пожелал бы. Остановившись в дверях, я обернулся, посмотрел на учительницу и сказал:

— За что?!

— Пошли, ну! — Говорил Рома, уже стоявший за за дверью.

Учительница промолчала, мне ничего не оставалось, как просто выйти.

— Как думаешь, она вызовет родителей? — Интересовался я, когда мы оба оказались в коридоре.

— У меня их вообще больше нет. — Сморозил он.

— Мама меня угробит, понимаешь?

— А ты не говори ей, что ее вызвали в школу. Она просто пугает, эта стерва сегодня не с той лапы встала.

— Как я ее ненавижу…

И это была не ложь, ведь я и вправду ненавидел ее и классную руководительницу больше всех в школе. Классная руководительница всегда всех выдавала, в особенности меня. Мама знала ее, и та вечно докладывала ей, как у меня обстаят дела. А у меня они всегда обстояли паршиво, я еле учился на четверки и на каждом уроке баловался, как обезьяна. Скатился, одним словом.

— Ну, так что, будешь пить? — Не успокаивался Рома.

— Да нет, наверное, мама меня не отпустит.

— А у меня есть идея! Давай целый день школьный прогуляем и разопьем эту бутылку, а?

Я поражался его смелости. Эта безнадежность и смелость, придавала ему индивидуальный имидж. В любом случае, казалось, что мне до него лететь, пердеть и радоваться. У него была самая лучшая в мире штука — свобода.

— Я не знаю, эта скотина нас выдаст. — Сказал я, имея ввиду нашу руководительницу.

— Не бойся! Не выдаст! — Заверил он меня.

Я решил пораскинуть мозгами на эту тему. Он так уверенно это сказал, что не поверить ему — было невозможно. Дело не в том, что тебе человек предлагает, а то, как он это предлагает.

— Ладно. — Наконец, согласился я.

— Отлично! Завтра в восемь тридцать, подходи к моему дому!

— И куда пойдем? — Интересовался я.

— На месте решим.

Волнения окутали меня. Весь день я переживал из-за учительницы и того, что она приказала нам с Ромой привести родителей в школу. А еще я боялся прогуливать занятия и идти пить виски. Но в то же время мне не терпелось попробовать этот взрослый напиток, который веселил и поднимал настроение всем, кто его выпьет.

Ночь заменилась утром. Я вышел из дома и направился к подъезду Ромы. Он был уже на месте.

— Знаешь, что у меня в рюкзаке? — Ехидно улыбаясь, спросил он.

— Водка?

— Какая водка! — Рявкнул он. — Я же вчера сказал, что это в-и-с-к-и!

— Да я же шучу. Так, где будем пить?

Я волновался и каждые пять минут оглядывался по сторонам, боялся, что за нами следят. Но кому мы были нужны? Два дурака, одному одиннадцать лет, а другому двенадцать. Мы решились на серьезное преступление, встали на верный путь пьяниц. Я жутко хотел выпить, но мне было стыдно. Тогда, в одиннадцать лет я не понимал, из-за чего я испытываю такой дискомфорт. Теперь понятно, что стыдно было перед родителями, хоть они мне и не говорили на тот момент: «Не пей алкоголь!». Они думали, что я вообще не знаю, что это. Я и не знал, если бы не этот балбес Рома.

— Погнали на трубы? — Спросил Рома.

Трубы были местом, где обитали бомжи и малолетние наркоманы. Мы знали, наверняка, что там нас никто искать не будет. И тогда мы двинулись в путь.

— Ты пил уже, когда-то? — Спросил я.

— Неа, а ты?

— Я что-то боюсь, вдруг мы попадемся?

Рома устало вздохнул.

— Да, успокойся ты! — Буркнул он. — Хотя, сейчас глотнешь и успокоишься, хе-хе.

Мы подошли к трубам, это место было заброшенным. Рядом с ними было много гаражей, а чтобы попасть на сами трубы, нужно было пробираться через листву. Рома смело пошел вперед, спрыгивая с одного булыжника на другой. Как вы уже знаете, он был жиртрестом, но прыгал как кенгуру, ей Богу. Я всякие истории слышал про это место. Самая страшная гласила о том, что повсюду валяются СПИДозные шприцы.

— Ты тут уже был? — Спросил я, пытаясь поспевать за ним и в то же время, удерживая равновесие.

— Пару раз. Мы тут с Гришей от бомжа убегали.

— А вдруг и сейчас бомжи тут будут?

— Они под вечер сюда приходят.

Мы, наконец, встали на большую трубу. Я оглянулся, вокруг были кусты крапивы, а чуть дальше заброшенный завод. Настроение было скверное. Я боялся, и это раздавливало меня.

— Слушай, а у меня здоровье не испортится? — Спросил я.

Рома вытянул из портфеля солидную бутылку виски. Она была почти полной.

— От одного-то раза? — Усмехнулся он. — Нет, ничего не будет.

С трудом открутив крышку, он поднял вверх бутыль и сказал:

— Ну! За нас!

— Только осторожней. — Предупредил я.

Он впился губами в горлышко и стал вливать в себя отраву. Его кадык то и дело, что перемещался вверх-вниз. Смельчак.

— Стой, хватит! Оставь мне. — Пожадничал я.

Оторвавшись от бутылки, он выпучил на меня глаза, и зашатался. Я перепугался, но вдруг на его лице растянулась улыбка. Он протянул мне виски и сказал:

— Неплохо!

Я жадно вцепился в бутылку и, без раздумий, сделал огромный глоток. Как только пойло попало мне в рот, в мыслях со скрежетом пробежала мысль: «Что за гадость?!». Вкус был горьким и каким-то липким, будто спирт смешали с клеем.

— Пей, пей, я слышал нужно без остановки пить, чтобы дало в голову! — Поучал Рома.

Послушав его и, не обращая внимания на омерзительный вкус, я снова взмахнул бутылку, и влил в себя еще больше, чем в первый раз. Оно жгло мою глотку, в глазах появлялись темные пятнышки.

— Хватит! — Прикасаясь к моей руке, сказал Рома.

Я опустил бутылку, и впопыхах передал ему.

— Ну и гадость! — Возмутился я, придя в себя.

У меня начала кружиться голова, и я решил присесть на трубу. Чуть не плюхнулся с нее в кусты. Рома снова начал пить, затем приподнял бутылку, и посмотрел на свет, с целью проверить сколько там еще осталось. Было уже меньше половины.

— Тут еще много! — Радостно заявил он. — Давай, теперь твоя очередь.

Я взял бутылку, отхлебал и вернул.

— Все, больше не буду, меня уже тошнит.

— У-у-у-у, а мне уже дало в голову. — Обрадовался Рома.

— А как понять, дало или нет?

— Ты пойме-с. — Заговаривался он. — Я присядус рядышком!

Мы сидели пару минут, не говоря ни слова В конце концов, я отрыгнул. Втягивая носом свой новоиспеченный рыг, я учуял запах виски, который теперь ни с чем не перепутаю. Настроение улучшалось, стало легко на душе, и тогда я поднялся.

— Круто! Мне нравится!

Рома встал за мной следом.

— Я люблю тебя, дружище! — Обронил он.

— И я тебя!

Мы обнялись, потом Рома взял бутылку и снова глотнул.

— На. — Вяло сказал он, протягивая ее мне. — Один глоток и все.

Не успел я сделать глоток, как Рома выхватил из моих рук бутылку, замахнулся и швырнул ее в бетонную, одинокую стену, стоявшая посреди крапивы. Бутылка разбилась вдребезги. Там еще оставался вискарь, но совсем капелька. В любом случае, мы не собирались больше пить.

— Пошли, гулять! — Сказал Рома.

— Пошли!

Мы ушли с труб, и начали разгуливать по всему городу, разглядывая его достопримечательности. Я смотрел на дома, и они словно падали на меня. Когда мы наткнулись на высокое здание, Рома схватил меня за рукав.

— Дом падает! — Сказал он, покосившись назад. — Дом, сука, падает!

— Ага, падает… — Согласился я и тут же добавил. — Как же мне хорошо….

— У-у-у-у. — Мычал он. — Мне тоже!

— Пошли, присядем-с? — Задорно сказал я.

Мы плюхнулись на ближайшую лавочку, и я начал разглагольствовать о бытие.

— Вика… Она мне нравится. — Говорю. — А она никого кроме Гриши не замечает!

— Я тоже заметил это, дружище! Он меня раздражает.

Давай убьем его! — Он икнул и добавил. — Какого черта она запала на него? Он же осел!

— Вот и я думаю…

В глазах все плыло, на душе было легко, и все комплексы улетучились. Я говорил все, что хотел, рассказывал о том, о чем никогда бы не поведал, будь я трезв. Мимо проходили люди. Они понимали, что мы пьяны, но нам было все равно. И им тоже.

Мы дурачились, смеялись и болтали о всем, что приходило нам в головы. Но вскоре, все пошло не так, как планировалось.

— Ух. — Взволнованно сказал Рома. — У меня телефон вибрирует!

— О нет! — Перепугался я.

Мы мигом протрезвели умом, благодаря страху. Рома вынул телефон и, глядя на экран, вибрирующего телефона испуганно сказал:

— Это мама…

— Чего она хочет? — Спросил я.

— Откуда мне знать!?

Он начал трястись и испуганно смотреть на меня. Безбашенность и пофигизм растворились. Он обнажил свое истинное лицо: труса и притворщика. И эта «правда» испугала меня еще больше.

— Бери же! — Указал я.

— Ты идиот? — Рявкнул он. — Не буду я брать!

Вскоре его телефон перестал вибрировать. Наступила тишина. Мы оба обдумывали ситуацию, затем он злостно сказал:

— Вот же мразь, она сдала нас! — Говорил он о нашей классной руководительнице.

— Вот сука! Нам еще с ней быть целых четыре года.

Телефон снова завибрировал — опять его мама. Мы оба тряслись, и я начал потеть.

— Может, возьмешь все-таки? — Дрожащим голосом советовал я.

— И что мне сказать?! А?!

К счастью у меня телефона не было, иначе он бы не замолкал от звонков матери.

Его мама снова скинула трубку. Через несколько минут от нее пришла смс: «ты где???»

— Пойдем, может быть, в школу? — Предложил я.

— Мы бухие и от нас воняет! — Воскликнул Рома. — В какую, нахрен, школу?

Несмотря на опьянение, мы начали не на шутку переживать. Нужно было что-то делать. Отчаявшись, мы решили продолжить скитаться по городу. Смски приходили одна за другой: «Возьми трубку!», «Тебе не поздоровится!». Я знал о его маме лишь по рассказам. Она не была чокнутой или строгой, не была такой, как моя мама. Мне было страшно думать о том, знает ли моя мама про то, что я прогуливаю школу. Вскоре на Ромином телефоне стали высвечиваться другие, неопределенные номера.

Мы очень жалели о том, что напились и прогуляли школу.

— Какой же ты идиот, Рома! Это ты виноват! — Возмущался я.

Он не отвечал. Переваливался с одной ноги на другую.

Время шло, занятия в школе кончились в половине второго. К этому времени мы немного протрезвели, пошли в магазин, прямо там, по-тихому, набили рот жвачками, вышли и направились в сторону дома. По дороге мы думали, что же можно сказать родителям, по поводу нашего прогула.

— Давай скажем, что нас мужик забрал домой и держал там? — Предлагал Рома.

— Неплохая идея, но нас потом никогда в жизни не выпустят на улицу, особенно меня!

— Может скажем, что когда мы шли в школу, встретили старшеклассника, и он сказал нам, что школа закрыта?

— А вот это можно! Прикинутся дураками! — Согласился я. — А как ты объяснишь то, почему не брал трубку?

— Скажу, что потерял где-то. — Он вынул из кармана мобильный телефон и передал мне. — Вот подержи пока у себя, потом скажу, что нашел.

Мы разошлись по домам. Я поднимался по лестнице, приставляя ладонь ко рту, дышал в нее, пытаясь унюхать запах изо рта. Пахло фруктовой жвачкой, но где-то за ней, разило спиртом.

Дверь в квартиру мне открыл отец.

— Позвони маме. — Сказал он, когда я зашел в дом. — Она себе места найти не может.

Я набрал ей, она подняла трубку и сходу началось отчитывание, угрозы, ругательства и так далее. Сквозь все это я пытался рассказать ей свою историю, про старшеклассника и закрытую школу. Не знаю, поверила она в это или нет, но посчитала меня полным идиотом, это уж точно. В любом случае, это смягчило «падение». Она пообещала меня наказать, мы распрощались, и я побрел в комнату смотреть мультики и радоваться жизни, пока был еще немного пьян.

Папа не унюхал запах вискаря и ни о чем не узнал. До прихода мамы я полностью протрезвел, и весь запах выветрился.

Наказание было стандартным: трех часовая лекция и запрет на телевизор.

Рома провинился сильнее, чем я, но его даже не наказали, только поругали и все. Я этого не понимал. Меня раздражало то, что я был единственным из своих друзей, кто имел строжайшую маму.

6 класс

«Хочу быть певцом»

13 глава

Чувства к Виктории остыли после лета, но когда я увидел ее в школе — все вернулось. Она похорошела, чего я не сказал бы о других одноклассницах. Они потолстели, и у них появилось право на выбор одежды и имиджа. Многие начали пользоваться косметикой. Выглядели они, как размалеванные карлицы, но считали себя неописуемыми красотками. Никакая косметика не заменит природную красоту, а если она есть — косметика ее не улучшит, а наоборот угробит.

Вика не пользовалась всем этим, у нее была та самая природная красота, и она не портила ее. Она была темнее других, и это был не загар. Вика продолжала нравиться всем мальчикам в классе, и все это признавали, кроме Гриши. Мы с Ромой, по-прежнему его недолюбливали, но общались неплохо, как с другом.

Мама забеспокоилась о том, что я стал плохо понимать математику и геометрию. Учила со мной правила и решала примеры, но мне это не помогало. Я все равно ничего не понимал, особенно на уроках. И не только потому, что не слушал учительницу, а потому что она была скотиной и не умела объяснять. Она только и знала, как орать, выгонять из класса и ставить двойки. На другое просто не способна. Мы называли ее «миссис дробь». Конечно, у нее было много попыток нам объяснять, но, казалось, будто она вообще не умеет этого делать. Мартышка лучше бы объяснила, чем она. Я рассказывал это маме, но она не верила. Решила придти в школу и поговорить с ней лично. Она пришла после уроков, встретила меня, и мы пошли к миссис Дробь вместе. Мама постучала в дверь.

— Войдите! — Послышалось.

Мы вошли. Мама доброжелательно поприветствовала учительницу и представилась, та холодно сказала:

— Взаимно.

— У Августа проблемы с математикой. Я хотела бы попросить вас, чтобы вы позанимались с ним дополнительно.

Конечно же, она говорила не про бесплатные занятия.

Миссис дробь уставилась на меня, ее глаза прикрывали морщины, а очки с широченными стеклами увеличивали глаза и, казалось, будто на тебя смотрит старая, жуткая сова.

— У вас сын тормозной. — Начала она. — На уроке ничего не делает, отвлекается, хихикает…

«Какого черта ты это рассказываешь?» — подумал я — «Тебя кто-то об этом спрашивал?!» Мама грозно посмотрела на меня, и я учуял запах ее злости.

— Но дополнительные уроки ему не помешают, да…

Ей было плевать на меня и на то, что мне помешает, а что нет. Она думала только о деньгах. В этой школе все помешаны на деньгах. Да вообще, весь мир помешан на деньгах. Все вокруг измеряется в деньгах. Какие-то гнусные бумажки правят миром. Умора. Дожили! Раньше хоть золото было — красивое такое, блестящее.

— Возьмете его? — Мило улыбалась мама.

— У меня вообще плотный график. — Набивала себе цену миссис Дробь. — Но хорошо, я возьму его, в пятницу. С одной девочкой на пару будет ходить.

— Август, выйди в коридоре постой. — Попросила меня мама.

Она хотела подробнее поговорить с ней: обсудить цену и так далее. Но зря она меня попросила выйти, мне все равно было наплевать на их договоренности.

14 глава

Наступила пятница. Я пришел в назначенное время, после уроков в ее кабинет. И знаете, что я увидел? Вику. Сидящую за первой партой. Я сразу понял в чем дело. Та самая девочка, с которой я должен буду заниматься на пару — она. В классе больше никого не было.

Осторожно зайдя, я первый раз в жизни заговорил с ней:

— Привет, Вика.

— О, привет Новак! — Робко ответила она.

— А где учительница?

— Вышла. Сейчас придет.

Я швырнул рюкзак на соседскую парту и сел на стул. В голове царил хаос, я не мог сдержать или выхватить мысль, чтобы о чем-нибудь заговорить с ней. Сердце колотилось, как сумасшедшее. Только не понятно почему. Либо из-за того, что я жалкий идиот, либо из-за моих чувств к ней.

— Как дела? — Наконец спросил я.

Она сидела и решала, какую-то задачу. Меня проигнорировала.

— Что решаешь? — Переспросил я.

— А? — Спрашивает, оторвавшись от тетради на долю секунды.

— Как дела? Что пишешь? — Повторил я.