Бесплатный фрагмент - Сколько стоит жизнь плохого мальчика?

Всегда кажется, что нас любят за то, что мы хороши. А не догадываемся, что любят нас оттого, что хороши те, кто нас любит.

Лев Толстой

Пролог

Будущее скрыто от нас плотными и непрозрачными портьерами, словно театральная сцена, защищенная кулисами от взгляда зрителей перед началом спектакля. Никто не знает, что ждет его впереди! Полоса белая или черная? За очень редким исключением, человек, уверенный, что всё у него складывается как нельзя лучше, не может распознать еле уловимые приметы того момента, когда невидимый злой рок уже успел изменить цвет полосы его жизни.

Лейтенант парижского отделения Интерпола Патрис Шаброль прилетел в Москву два дня назад, сразу после майских праздников, когда на смену апрельскому холоду и слякоти пришли по-настоящему теплые дни.

Столица встретила агента международной полиции привычным для него ярким солнцем. В Париже, откуда он прибыл, весеннее пробуждение природы произошло уже добрый месяц назад. А здесь, в чужом северном мегаполисе, затянувшееся послезимнее ненастье сопротивлялось долго, но майское тепло наконец-то взяло верх.

Патрису с погодой повезло. На его глазах природа вокруг разительно менялась. Весеннее солнце превратило столичные улицы, которые еще дня три назад были серыми, унылыми и неуютными, в яркие, зеленеющие и расцветающие многокрасием.

Лейтенанту Шабролю, в первый раз приехавшему в Россию, пешие прогулки по солнечным московским улицам казались комфортными и чертовски интересными. Поэтому, когда позволяли обстоятельства, он предпочитал пройтись сам, отказываясь от такси.

Длинноногие московские девчонки, вчера еще одетые в джинсы и плотные спортивные брюки, сегодня вышли на городские улицы в коротких юбках, привлекая к себе липкие взгляды бородатых москвичей с кавказскими корнями.

Даже столичные бомжи, обычно всегда мерзнущие и закутанные, как капуста, в сто одежек, с приходом тепла переоделись в мятые шорты и такие же мятые блестящие спортивные куртки, которые были модными еще в начале девяностых.

Задание, полученное агентом в парижском управлении Интерпола, не показалось ему чересчур сложным и опасным. Поэтому Патрис даже обрадовался поездке в далекую российскую столицу, надеясь в свободное время посетить московские картинные галереи, о которых он так много читал и слышал.

Но l’homme propose et Dieu dispose — «человек предполагает, а Бог располагает», как говорится во французской пословице на родном для Патриса языке.

Посещение Третьяковки лейтенант Шаброль отложил на первый же свободный после выполнения задания день. Только вот не довелось ему полюбоваться шедеврами Репина, Крамского и Коровина. Впрочем, и порученное задание выполнить до конца он не успел.

За два дня, проведенных в Москве, сделано было много. Оставался последний этап — встреча с человеком, ради поиска которого Патрис и прилетел сюда.

Он, находясь в совершенно благодушном настроении, неспешно шагал по солнечным улицам в Таганском районе столицы.

Черная небольшая сумка из натуральной кожи, висящая на его плече, совсем не мешала при ходьбе. Ничто кругом не предвещало опасности, тем более средь белого дня. Вот и вышло так, что опытный, казалось бы, французский агент оказался вовсе не готов к тому, что светлая полоса в его жизни резко сменится на темную. Точнее сказать, на непроглядно черную!

В одной из подворотен Школьной улицы француза встретили далеко не школьники. Трое крепких хмурых парней в толстовках с капюшонами, натянутыми на головы, очевидно, ждали именно его. Это стало понятно после того, как один из них негромко окликнул Патриса, поравнявшегося с подворотней:

— Француз? Из Парижа?

Лейтенант Шаброль русским владел плохо: на уровне полугодичных курсов, на которые он был когда-то направлен Интерполом. Но, услышав родные его сердцу слова, вопрос понял прекрасно.

Ему бы забеспокоиться и приготовиться к отпору, но беспечный француз ничего не заподозрил. Знал ведь парижанин, что в любом мегаполисе есть места, которые лучше обходить стороной. Сам же, к примеру, никогда не совался без сопровождения в арабский район Северного вокзала десятого округа французской столицы.

Но Патрис, на свое несчастье, принял вопрос незнакомцев за восхищение его стильным европейским лоском. Посчитал даже, что брутального вида парни из таганской подворотни верно определили происхождение его темных брюк и приталенного бежевого блейзера, купленного в хорошем парижском магазине.

Откуда же Патрису было знать, что эти русские широкоплечие парни если в чем европейском и разбирались, так это в некоторых сортах чешского или немецкого баночного пива. Ну, может быть, еще в марках европейских машин.

Убедиться в этом он толком не успел. Открыл было улыбающийся рот, чтобы поприветствовать местных «ценителей парижской моды», но получил сильный удар кулаком в лицо.

Прямой в подбородок, профессионально нанесенный парнем, стоящим ближе всего к Патрису, был настолько неожиданным и стремительным, что агент отлетел на пару метров, врезавшись спиной в кирпичную стену. Но, несмотря на явно сломанную челюсть, он все-таки умудрился остаться на ногах, лицом к противнику.

Наконец осознать опасность и сгруппироваться было делом нескольких секунд. Сказались все-таки многие часы его тренировок по рукопашному бою.

Патрис, стараясь не обращать внимания на боль в подбородке, решил атаковать сам. Понял, что слова сейчас уже бесполезны. Он как мог сделал обманное короткое движение корпусом влево и выбросил правую руку в обводящем, боковом ударе в направлении скулы своего обидчика. Для этого ему пришлось оттолкнуться спиной от обшарпанной стены и сделать длинный шаг вперед.

Двое других крепышей из троицы, стоящих по обе стороны от Патриса, как будто ждали этого его движения. В тот момент, когда кулак француза чиркнул по скуле их вожака, успевшего по-боксерски уклониться, в драку включились и они.

Первый резко врезал Патрису ногой прямо в живот. А второй, дождавшись, когда он согнется от боли, шагнул ему за спину и нанес короткий, но мощный удар кастетом в нижнюю часть затылка.

Длинной и честной драки не случилось. Всё произошло стремительно и закончилось в течение десяти секунд. Это только в кинобоевиках бывает, что соперники долго избивают друг друга. Падают, встают, опять падают и выходят победителями, побывав пару раз в глубоком нокауте. В жизни всё не так! Особенно в уличной драке, жестокой и совсем короткой, как правило.

Патрис Шаброль, рухнувший на грязную дорожную плитку в подворотне, уже не встал. Не мог встать! Мертвецы не имеют привычку подниматься и давать сдачи. Перелом заднего основания черепа не оставил гостю столицы никаких шансов.

Трое хмурых парней, напавших на благодушного француза, постояли с полминуты над его телом: убедились, что Патрис не подает никаких признаков жизни. Одновременно огляделись вокруг и поняли, что всё прошло тихо и без свидетелей.

Затем вожак с абсолютно спокойным выражением лица бросил своим товарищам командирским тоном:

— Прошмонайте его! Заберите всё!

Сам он быстро нагнулся и подобрал кожаную сумку, упавшую с плеча Патриса во время его избиения. Не забыл также снять с левой руки мертвеца швейцарские часы Tissot в позолоченном корпусе и сунуть их себе в карман.

Всё это было сделано по-деловому привычно и без каких-либо эмоций.

Подождав, пока товарищи закончат обыскивать лежащее тело, вожак поставил окончательную точку:

— Дело сделано! Валим отсюда!

Троица покинула подворотню и быстрым шагом направилась в конец улицы, где их ждала оставленная на парковке машина.

Яркое столичное солнце уже начало движение от зенита. Его ослепительные лучи стали постепенно менять свое направление. Вскоре они заглянули в темную, тенистую до этого подворотню, осветив безжизненное тело, лежащее ничком с распластанными в разные стороны руками.

Глава 1

После сорока у некоторых наступает то, что принято называть кризисом среднего возраста. У кого-то — раньше, у кого-то — позже. Плюс-минус лет пять. Переоценка жизненного опыта начинает доходить до сознания постепенно, обрастая всё новыми подробностями, словно горный сель, усиливающийся вниз, к долине, вбирающий в себя камни и обломки, которые смел по пути.

Кризис настигает не торопясь, не резко. Не бывает так, что человек вечером лег спать абсолютно довольный первой половиной прожитой жизни, а утром проснулся в смятении. Нет, это коварное эмоциональное чувство обволакивает медленно и основательно заселяется в мятущейся душе, как переселенец, приехавший на ПМЖ со своим багажом.

Вот и Никиту Грачева, которого друзья называли Боцманом, или Босуном на английский лад, накрыл этот злодейский кризис среднего возраста, после того как он отметил свое сорокатрехлетие в местечке под названием Кампоамор — райском уголке в самой южной точке средиземноморского побережья Коста-Бланка.

Южноиспанское утро, как, впрочем, и всегда в середине мая, выдалось прекрасным. Небольшие разрозненные облачка, плывущие высоко в небе, не закрывали ослепительно яркого солнца, встающего над горизонтом. Оно отражалось многочисленными бликами в едва тронутой рябью, кристально чистой воде морского залива. Легкий, почти неуловимый утренний ветерок приятно освежал перед наступлением дневной духоты.

Никита имел привычку плавать в заливе каждое утро, кроме, пожалуй, штормовых дней и пары месяцев недолгой средиземноморской ветреной зимы.

Вот и сейчас он, пройдя босыми ногами по мелкому, с золотым отливом песку малолюдного пляжа, нырнул в прозрачную, лазурно-голубую воду и поплыл не торопясь.

Всё это Никита проделал под завистливые взгляды двух нудистов-иностранцев, которые наблюдали за ним, распластав на пестро окрашенных полотенцах свои незагорелые, розово-рыжие, по-женски сложенные тела. Единственное, что указывало на их принадлежность к мужскому полу — это наличие бритых причиндалов, которые они бессовестно выставили под яркое испанское солнце, ничем не прикрывая.

Глядя, как широченные плечи Никиты удаляются от берега под взмахами его крепких рук, нудисты мечтательно вздохнули и, надев наушники, принялись слушать клубную музыку, потеряв всякий интерес к пловцу.

В море неподалеку виднелись силуэты нескольких красавиц-яхт и белоснежных катеров, держащих курс вдоль берега. Они опасались приближаться ближе из-за острых скал и камней, опоясывающих рукава залива, и поэтому совсем не мешали Никите неспешно плыть, погрузившись в свои воспоминания и мысли, охваченные коварным кризисом среднего возраста.

Несомненно, для его наступления были скрытые причины! Казалось бы, что у Никиты, уроженца сельской местности Вологодской области, всё в жизни сложилось удачно. Ему не пришлось стать трактористом, как его деду, отцу и дядьям, вынужденным от заката до рассвета пахать в прямом смысле этого слова, обливаясь потом в жару и кутая в варежки мерзнущие руки в стужу. Да еще и получать за этот сверхтяжкий труд сверхсмешные деньги. Никиту Бог помиловал, предоставив ему другую дорогу в жизни.

Поначалу-то было у него всё, как у всех его родственников по мужской линии, за последний век по крайней мере. Одна дорога — из вологодской глуши в районный военкомат после достижения восемнадцати лет. С той разницей, что обоих дедов в войну записали в танкисты и попали они в самое пекло на фронт прямо со сборного пункта. А оттуда вернулся только один — дед Саня, да и то без одной руки. Но он научился управлять трактором не хуже других мужиков, у которых обе руки были на месте.

Отец Никиты и два его дядьки служили срочную уже в мирное время. Вернувшись после армии в родной колхоз, пошли по стопам Грачева-старшего в трактористы. Исправно пахали. Вставали с петухами и ложились спать с закатом.

По редким, особенно в летне-осеннее время, выходным топили баньку и, приняв на грудь по пол-литра, пели песни, иногда, как водится, били морды односельчанам. Благо, что Бог здоровьем всех Грачевых не обидел.

Такая круговерть тянулась из года в год, пока не наступили лихие девяностые. В колхозе не было крутых разборок, переделок сфер влияния и заказных убийств, обычных для российских городов того времени. Лихие годы в отношении колхоза имени Калинина означали наступление лиха, то есть несчастливой судьбы. Колхоз, некогда богатый, стал хиреть. Техника простаивала из-за нехватки топлива. Денег не стало совсем: не только на зарплату, но и на покупку семян и саженцев.

Отец Никиты с братьями и племянниками продолжали больше по инерции ходить на сельскую МТС, где одиноко и без дела стояли их старые трактора. Ходили туда и сами не понимали зачем, по какой причине.

Тяжкие настали времена. Ни работы, ни денег. И если бы не огороды при каждой избе в селе, вообще пришлось бы положить зубы на полку.

Но потом, через пяток лет таких мытарств, как-то всё устаканилось и пошло на лад. Нашелся хозяин с толстым кошельком, и ближе к концу девяностых колхоз стал превращаться в агрофирму, где у всех опять появилась работа.

Дед Саня был уже давно на пенсии. А вот отец Никиты с его дядьями пересели в новенькие, пахнущие заводской краской «Беларусы» и продолжили пахать, как и раньше, от рассвета до заката.

Никиту мало коснулись проблемы колхоза. Ему в самом начале девяностых прислали повестку, как и другим восемнадцатилетним пацанам. Отгуляли по обычаю проводы всем селом и утром следующего дня покатили в районный центр на военкоматском уазике.

Батя, смурной еще после вчерашнего застолья, собрался с мыслями и дал Никите напутствие перед самым его отъездом:

— Ты, Никитка, служи как надо! Времена сейчас смутные, непонятные. Все тянут на себя одеяло в разные углы. Че из этого выйдет, хрен знает! Но родина у нас, Никитка, одна! И в любые времена находились путевые люди, которые верно ей служили. Вот и ты защищай ее честно! Как это делали все Грачевы до тебя! Не посрами семью!

Никакой патетики и фальши в словах бати вовсе не было. Он на самом деле думал так, искренне любя родину, как, впрочем, и все Грачевы разных поколений.

Никита и не посрамил семью, успев даже повоевать, как и его дед Саня. Был он от природы крепким малым. Доставшиеся ему от отца широченные плечи, помноженные на разряд кандидата в мастера спорта по самбо, которым он занимался с шести лет, повлияли на его распределение в районном военкомате.

И отправили налысо стриженного сельского пацана на самый запад страны, в Калининградскую область, в учебку 336-й отдельной гвардейской бригады морской пехоты Балтийского флота.

Потом уже старшина второй статьи ПДСС (подводных диверсионных сил и средств. — Примеч. авт.) Никита Грачев пересек моря и Атлантический океан на борту военного судна и оказался у берегов Анголы. Там не раз пришлось рисковать жизнью в противодействии подводным диверсантам-коммандос из ЮАР.

После окончания срока срочной службы Никита не стал возвращаться в родное село, чтобы сесть за руль трактора и продолжить династию Грачевых. Он нашел себя здесь, в боевом строю морской пехоты, где приходилось честно защищать родину на ее самых дальних рубежах, как когда-то напутствовал его батя.

Вот и остался Никита на сверхсрочную, где уже в звании мичмана в составе отдельного батальона был переброшен в начале 95-го года в Чечню.

Тогда-то, во время первой чеченской, окончательно сформировался и закалился его характер. Батальон морских пехотинцев участвовал в боевых действиях по ликвидации боевиков в горных районах. Они освобождали от бандитов населенные пункты Шали, Сержень-Юрт и Ведено. Теряли своих братьев убитыми и ранеными. Но никогда не бегали от бородатых ваххабитов, честно и верно выполняя свой воинский долг.

Мичман Грачев вернулся в расположение своей части в июне 95-го. Прослужил там еще семь лет и заскучал. Точнее сказать, понял, что ему чего-то стало не хватать в жизни. Вроде бы в армии и флоте уже начались перемены к лучшему. Понемногу стали расти зарплата и, что главное, уважение к нашим военным. Но всё это было не то!

Боевой подводный пловец остро нуждался в адреналине и чувстве риска. Он просился на вторую чеченскую, но его не отпустили. Надо было кому-то готовить салаг в учебном батальоне, а лучше мичмана Грачева с его боевым опытом никого и не нашлось. Вот и накатило со временем на него чувство скуки и уныния.

Критической точкой стала гибель одного из молодых подводных диверсантов, запутавшегося по собственной дурости в рыбацкой сети и погибшего на очередных учениях. Его непосредственным командиром был лейтенант — сын контр-адмирала. И хотя мичман Грачев не имел к этому никакого отношения, командование сделало его, как водится, стрелочником, обвинив во всех грехах.

С погон сняли одну звездочку, вернув звание обычного мичмана. К тому же дали строгий выговор с занесением в личное дело, что сделало невозможным его дальнейшую службу по контракту за границей, куда Никита намеревался поехать.

Вот и психанул мичман Грачев, отслуживший десять лет в морской пехоте. Написал рапорт и уволился.

Во Французский легион он попал случайно. Так часто бывает, когда какой-нибудь маловажный жизненный эпизод круто меняет судьбу.

Через пару месяцев после увольнения из армии Никита в одном из калининградских пивбаров случайно встретил своего бывшего подчиненного, служившего когда-то срочную в морской пехоте в звании старшего матроса. Тот и рассказал бывшему мичману, что еще пять лет назад записался в легион и тянет там хорошо оплачиваемую и в общем-то непыльную службу. А на родину приехал в первый положенный ему отпуск.

Никита размышлял недолго. Было, конечно, несколько предложений работы телохранителем, но всё это его не устраивало. Как Никита сам любил говорить: чистить чужие ботинки и менять памперсы хозяину — это работа для тупых качков, не нюхавших пороха! В ней главное — иметь широкое тело, в которое надо словить пули, предназначенные охраняемой персоне, поскольку ничего другого ты сделать не в состоянии!

А Никите, с его инстинктом охотника и жаждой риска, была нужна совсем другая служба, и он, быстро собравшись, поехал с бывшим подчиненным во Францию, чтобы стать солдатом удачи.

Пересечь границу Российской Федерации пришлось по чужим документам, поскольку срок его подписки о неразглашении секретных сведений, данной в бригаде морской пехоты, был очень и очень долгим. И этот факт обрезал Никите всякие возможности вернуться на родину в ближайшие десять лет.

Добрался он до местечка Обань, которое находится в пятнадцати километрах от французского Марселя, и явился в штаб-квартиру 1-го иностранного полка легиона. После некоторых проверок с бывшим боевым пловцом подписали пятилетний контракт и отправили на остров Корсику, в расположение 2-го парашютно-десантного полка, куда он сам попросился.

Legio Patria Nostra («Легион — наше отечество») — так звучит девиз Французского легиона. И он действительно стал для Никиты Грачева отечеством, хотя и временным.

Для более полного погружения сознания в образ легионера его контакты с внешним миром ограничиваются в первые пять лет службы. Поэтому легион становится для контрактника и домом, и семьей. Впрочем, Никите и так некуда было ехать.

Капрал роты спецназа 2-го парашютно-десантного полка легиона Ники Грачефф успел за пять лет побывать со своим подразделением в Конго, Руанде и Сомали. По истечении первого контракта он подписал продление еще на три года.

Всем легионерам после окончания пятилетнего срока контракта предоставляются французский вид на жительство и возможность смены двух букв своей фамилии. Вот и превратился Никита Грачев в Ники Грачеффа, получившего новый паспорт и право безнаказанно вернуться с новыми документами на родину, куда он пока не особо стремился.

К середине двухтысячных у легиона боевой работы поубавилось. И даже в Африке на некоторое время установился хрупкий и ненадежный мир. Капрал Грачефф продолжал учить и тренировать новичков так, как он это делал когда-то в бригаде морской пехоты. Для него потекли будничные, рутинные дни, похожие один на другой, как узкие темно-зеленые листья корсиканских клементинов, растущих на острове, где он нес службу.

Никита уже начал было подумывать об уходе из легиона, когда опять вступил в дело неожиданный случай. Во время очередного летнего отпуска, который он проводил на испанском побережье Коста-Бланка, Никита одним душным вечером забрел в местное казино.

Не то чтобы он был игроком до мозга костей. Просто одинокий и скучающий легионер, имеющий на счету некоторую сумму денег, не знал толком, как их потратить. Он исправно отправлял в Вологодскую область ежемесячный неплохой депонент, но банковский счет всё равно рос, а семьей обзавестись Никита так и не удосужился. Поэтому и захаживал иногда в игорные заведения, чтобы убить время и получить дозу адреналина, которой он был лишен в последнее время службы в легионе. Проигрывал, как правило, немного. Умел вовремя остановиться. Правда, почти никогда и не выигрывал. Игорная фортуна явно не была к нему благосклонной.

Вот и тогда, он, сидя за столом с «Блэк Джеком», скучающим взглядом смотрел на расклады, которые делал крупье, и, проиграв немного денег, наслаждался прохладой в зале казино, которую обеспечивали современные кондиционеры. Выходить в уличную влажную парилку летнего средиземноморского вечера очень не хотелось, и Никита, лениво махнув рукой официанту, заказал стакан виски со льдом.

Он успел сделать только один глоток холодного «Джемесона», как на его плечо опустилась ладонь и очень знакомый, но давно забытый голос произнес:

— А я вот уже полчаса смотрю: ты это или нет? Здравствуй, командир! Какими судьбами здесь?

Удивленный Никита обернулся и увидел Марка Багрицкого, который два года служил с ним в одном подразделении 336-й отдельной бригады морской пехоты. Марк, конечно, очень изменился, но тем не менее узнать его было можно.

Из долговязого, худощавого морпеха с короткой стрижкой и ярким блеском в глазах он превратился в крепкого и серьезного мужчину средних лет. Весь его облик говорил о том, что этот человек перенес немало трудностей и жизненных испытаний.

И хотя выглядел Марк ухоженным, солидным и хорошо одетым, всё подсказывало Никите, что у того был опыт «ходки к хозяину». На это, кроме дерзкого взгляда его по-прежнему ярких глаз, указывали и небольшая горбинка на перебитом когда-то носу, и косой шрам, идущий от уголка губ наверх. А главное, что сразу бросилось Никите в глаза, когда Марк протянул ему руку для приветствия, — на двух его пальцах были вытатуированы перстни. Один — сплошной, полностью окрашенный черной тушью, второй — с черепом в окружении черной рамки.

Никита не знал, что означают эти «тюремные ордена», но прекрасно понял, что Марк человек явно авторитетный, как это принято говорить в определенных кругах.

Их многое раньше связывало с Марком. И боевое дежурство в Анголе, и многочисленные военные учения с риском для жизни, и просто дружеские отношения, которые сложились у них за два года совместной службы. Они были практически ровесниками, с разницей всего лишь в пару лет.

Никита не знал, как проходила дальнейшая жизнь бывшего товарища. Судьба разбросала их по разным местам и внесла разные обстоятельства в их непростые жизни. Но воспоминания о бывшей дружбе позволили Никите тепло ответить на приветствие Марка, хоть пока и осторожно:

— Здоро́во, сержант! То же хотел бы и у тебя спросить! Ты-то откуда здесь?

Никита нарочно назвал Марка сержантом. По-армейски, не по-флотски. Хотя Марк перед дембелем носил звание старшины второй статьи, что, впрочем, соответствовало армейскому сержанту. Просто так принято было для краткости называть боевых морпехов, носивших это звание.

По всему было видно, что бывший сослуживец искренне обрадовался встрече с Никитой. Марк, широко улыбнувшись, ответил прямо, абсолютно без каких-либо ноток хвастовства:

— Да я вроде бы тут за хозяина! Так что, Боцман, ты пришел сюда проигрывать деньги мне!

Оказалось, что Марк помнил армейскую кличку Никиты, которой он представлялся и в легионе. Дело в том, что его обычное, казалось бы, мужское русское имя во Франции было чаще всего женским. Правда, с ударением на последнем слоге. Поэтому капрал Французского легиона предпочитал представляться Боцманом или Ники, на худой конец.

Он встал из-за карточного стола, и бывшие друзья крепко, по-мужски обнялись. Затем Марк пригласил Никиту последовать за ним в отдельный хозяйский кабинет, где они долго разговаривали, усевшись в глубокие кожаные кресла.

Поговорить им было о чем. И об общем прошлом, и о настоящем, да и о будущем, конечно. Никита поведал Марку историю своей жизни после ангольской операции и причинах, побудивших его записаться в легион.

А Марк рассказал всё более удивляющемуся Боцману о том, что он успел «побандитствовать» после службы в армии, примкнув к крылу «тамбовской бригады» в криминальном Петербурге девяностых. Слегка огорошил Никиту, признавшись, ничего не скрывая, что отмотал двенадцатилетний срок в колонии, расположенной в Томской области. Объяснил, правда, что незаслуженно долгий срок получил из-за подставы, которую провернула с ним пара бывших депутатов питерского заксобрания, связанных с милицейскими и криминальными верхушками Северной столицы.

Марку незачем было что-то утаивать от Боцмана. Да и не хотел он этого делать. Бывший мичман Грачев стал для него, пожалуй, единственным человеком, кому он мог открыть свою душу, не рискуя получить при этом удар в спину.

Хозяин казино, обычно не слишком многословный, говорил долго и подробно, найдя в собеседнике искреннее внимание и даже сочувствие.

Свою исповедь он закончил на позитивной ноте, подведя итог:

— Но сейчас грех жаловаться! Что было, то было! Забыто и стерто. Перебрался в Испанию, открыл казино — бывшие кореша помогли и деньгами, и связями. Дела идут совсем не плохо. Собираюсь второе открывать. Жизнь, в общем-то, удалась!

Никита спросил, помня о неуступчивом и упрямом характере тогда еще молодого морпеха:

— И ты, Марк, по-честному, простил этих питерских чинуш? Что-то верится с трудом!

Старый друг улыбнулся и ответил:

— Ну, во-первых, Марк Багрицкий в прошлом! Сейчас меня зовут Маркос Агилар Дельгадо. Я пару лет как гражданин Испании. А бывший зэк по кличке Марик приказал долго жить. По официальной версии испанских властей, утонул во время погружения с аквалангом.

Он сделал паузу и добавил уже без улыбки:

— А справедливая месть, как говорилось в одном голливудском фильме, это блюдо, которое надо подавать холодным. Подготовиться к ней с трезвой головой, вдумчиво и безопасно. Там посмотрим, как карта ляжет. Но я, конечно, ничего не забыл и не простил. Всему свое время, мой друг!..

Эта случайная встреча в казино на испанском Средиземноморье не прошла даром и в итоге изменила жизнь Никиты. Они пытались встречаться с Марком как можно чаще, насколько позволяли обстоятельства. Служба Никиты в легионе на острове Корсике давала только редкие возможности отлучаться из части и гостить у друга на побережье Коста-Бланка.

Но где-то через полгода, когда капралу Грачеффу удалось вырваться из расположения полка, Марк сделал ему заманчивое предложение. Хозяин уже двух казино сказал тогда просто и прямо:

— Боцман, ты мне очень нужен! Ты единственный, кому я здесь могу полностью доверять, как самому себе. У меня вакантно место начальника службы безопасности. Я уверен, зная твой опыт и способности, что эта работа просто создана для тебя.

Никита не стал возражать. Он ведь и так подумывал о том, чтобы наконец-то снять зеленый берет и ботинки «Рэйнджерс», традиционные в легионе. Тем более что Марк добавил масла на бутерброд:

— Деньгами не обижу. В первое время получать будешь в два раза больше, чем в легионе. А когда настроим работу второго казино, поговорим о процентах с прибыли. Придется, конечно, и повоевать. Ты знаешь, конкуренты, бандосы европейского разлива, мафия и прочие неприятности, которые надо будет преодолевать не совсем законными средствами. Риска, одним словом, пока хватает!

Вот это и было решающим обстоятельством, которое предопределило выбор Никиты. Он, утомившийся от мирной рутинной службы последнего времени в легионе, желал перемен. Таких, где будут борьба и игра с жизнью и смертью. Поэтому согласился и стал в конце концов не только начальником службы безопасности, и но ближайшим другом и соратником новоявленного испанского гражданина, сеньора Маркоса Агилара Дельгадо.

Местный и заезжий криминал быстро познакомился с крутым нравом этого нового главы секьюрити — среднего роста, но с широченными плечами ветерана военных действий. Никого уже не обманывал его несколько «совковый» вид с носом-картошкой, голубыми глазами и коротким бобриком светлых волос на голове, которые безошибочно выдавали в нем уроженца средней полосы России.

Даже «вконец отмороженные» албанские преступные группировки предпочитали не связываться с этим бывшим морпехом, за версту обходя казино Марка. Знали прекрасно, что появление начальника службы безопасности в его неизменной тельняшке-безрукавке, торчащей в вырезе стильного джемпера, принесет им немало неприятностей. Без предупреждения и лишних разговоров.

Боцман, с разрешения Марка, подобрал отличный отряд службы безопасности. Он вызвал своих бывших сослуживцев по легиону — тех, кому полностью доверял: проверенных, отважных и неглупых. Им платилось достойное жалование, и отношение в отряде было больше братским, чем рабочим. Они вместе защищали дело, вместе отдыхали и вместе отмечали все праздники.

Несколько лет прошло в укреплении игорного бизнеса. Никита стал младшим компаньоном Марка. Это позволило ему не беспокоиться о завтрашнем дне. Счет в банке рос и в Вологодскую область отправлялись хорошие деньги. Тем не менее его батя и дядья наотрез отказывались слезть с тракторов. Хотя суммы, присылаемые Никитой, позволяли им быть настоящими богачами в российской глубинке.

Надо было признать, что жизнь у Никиты Грачева в материальном плане удалась. Он купил небольшой дом с зеленым участком земли в Кампоаморе, неподалеку от двухэтажной виллы Марка.

Только вот привести в этот дом ему было некого. Не ладилось у него как-то с женщинами. За годы службы в российской армии и Французском легионе ему было не до этого.

Он пытался, конечно, знакомиться. Но всё это было не то! Не цепляло! А преодолев сорокалетнюю отметку, Никита и вовсе стал свыкаться с мыслью, что вряд ли уже встретит ту, с которой ему захочется провести остаток жизни. После сорока люди по-другому начинают выбирать себе спутников. Слишком много набирается к этому возрасту различных условий, сужая и ограничивая круг тех, кто подходит под такие критерии отбора.

Вот и у его друга тоже не очень ладилось с прекрасным полом. Одноразовые и покупные не в счет. Марк рассказывал ему о той единственной, которую полюбил еще в юности и не мог забыть. Говорил, что Катя живет в Москве и он делал попытки когда-то, еще до срока, найти ее. Этому помешал Катин отец, бывший полковник милиции, который наотрез запретил Марку встречаться с ней, пообещав ему новую «поездку к хозяину».

И вот два года назад, по мнению Марка, подошло время получить по счетам с должников — бывших депутатов питерского заксобрания, подставивших его и отправивших за решетку на долгие годы. Боцман полностью поддержал друга и даже никаких мыслей об отказе от участия в этом деле у него не возникло. Они с Марком к этому моменту уже успели собрать солидное досье на бывших чинуш, ставших олигархами и живущих за границей.

Марк, готовившийся к операции возмездия, посетил Россию в первый раз после многих лет отсутствия и все-таки встретился со своей Катей. А встретившись, утонул раз и навсегда в ее зеленых глазах и нежном ответном чувстве!

Как Никита ни отговаривал его погодить немного и не впутывать Катю в их рискованную месть, Марк ничего уже не мог с собой поделать. Сама мысль о том, что в случае неудачного результата по возврату долга ему придется расстаться со своей любовью еще на несколько лет, была неприемлема. Поэтому Никита в конце концов согласился с другом скрепя сердце. И Катя стала полноправным участником событий, происшедших два года назад в маленьком латвийском портовом местечке.

Пошло всё тогда совсем не так, как они планировали. Собирались стать хищниками, а сами превратились в жертв. И слава богу, что Катю, которой угрожала смертельная опасность, удалось спасти! Закончилось всё в итоге более-менее благополучно. Обидчики Марка были наказаны и заплатили своими жизнями, хотя ни Марк, ни Боцман вовсе не хотели этого. Но что сделано, то сделано! Олигархи погибли от рук наемного убийцы, которого сами же и наняли. А Марк, Катя и Никита вернулись в Испанию, чудом уйдя от законного наказания, которое им грозило.

Вот тогда-то, во время смертельно опасных событий двухлетней давности, Никита и встретил ту, кто стала главной причиной его теперешнего кризиса среднего возраста.

Адель Диоп — тогда еще лейтенант Международной организации уголовной полиции, красивая темнокожая тридцатилетняя женщина — была немного романтиком. Она стремилась сделать этот мир свободным от криминала, несправедливости и расизма. Была в этой привлекательной женщине загадка, которую Никита до конца так и не смог постичь, но которая манила его всегда с той самой минуты, как он встретил ее в первый раз.

Адель была выходцем из смешанной семьи чернокожего сенегальского эмигранта, приехавшего во Францию, и белой француженки. Окончила Сорбонну и до Интерпола успела поработать несколько лет в парижской жандармерии. В событиях в маленьком латвийском порту принимала участие по заданию Интерпола, и, в общем-то, только благодаря ей Марк и Никита не попали за решетку.

Ее черные глаза-маслины, темная кожа с золотым отливом и грациозная фигура запали Никите в душу сразу, как только он увидел ее. Скажи ему кто-нибудь раньше, что бывший морпех и легионер, ветеран нескольких войн влюбится с первого взгляда, он бы наверняка рассмеялся тому прямо в лицо. Но эта женщина сумела разбудить в нем такие чувства, которые хоть и в несколько сконфуженном виде, но открыли для него трепетное желание обладать ею и заботиться о ней.

Так уж получилось, что Адель, одинокая и раньше полностью отдающаяся своей службе, поначалу ответила взаимностью. И завертелось всё вокруг, унося Никиту в стремительный водоворот влюбленности.

То, что это чувство не было настоящей, большой и вечной любовью, Никита понял позднее. После нескольких месяцев романтических отношений и искренней обоюдной теплоты между ними стали возникать разногласия. Сначала небольшие, не сильно ранящие. А затем всё более усиливающиеся. Такие, при которых близкие, казалось бы, недавно люди выговаривают друг другу то, о чем потом жалеют.

Не желая доводить всё до крайней точки, они, поговорив откровенно несколько месяцев назад, решили расстаться друзьями.

Даром это расставание у Никиты не прошло. Ему казалось, что он всё еще влюблен в Адель. По-прежнему не мог ее забыть, но чувствовал свое бессилие что-либо изменить. Вот и накрыл его коварный кризис среднего возраста почти сразу после дня рождения.

И сейчас он, не торопясь, плыл в теплых, кристально прозрачных водах залива Кампоамора и, вспоминая всю свою жизнь, думал с глубинной тоской о причинах, сделавших его одиноким и неприкаянным в его сорок три, которые он недавно отметил в этом райском уголке Средиземноморья.

Глава 2

Апрель, не особенно отличавшийся от холодного и сырого марта, потянул за собой и следующий весенний месяц, заставив жителей столицы встретить майские праздники в теплой и непромокаемой одежде. Но когда май перевалил за середину, он принес в Москву по-настоящему теплые дни. Как-то разом вся природа пробудилась, соскучившись по яркому весеннему солнцу.

Таким вот майским, теплым и солнечным утром Паша Никонов, узкоплечий и нескладный двадцатилетний молодой человек, неспешно брел по улице в сторону института, в котором учился. Хотя это слово не совсем правильно описывает характер его времяпрепровождения в учебном заведении. Ходил он туда больше для галочки, не желая расстраивать свою тетку, которая его воспитала.

Там он кое-как выслушивал лекции, кое-как сдавал зачеты и кое-как переходил с курса на курс. Не было у Паши никакого желания грызть гранит науки. Впрочем, не было у него и желания переобуваться из мягких и удобных кроссовок в тяжелые и неподъемные армейские сапоги.

Служба в армии, как он считал, тоже была не для него. А вот что он на самом деле хотел в своем будущем, Паша, пожалуй, и ответить бы не смог. Безвольно плыл по течению, «как дерьмо в кильватере судна». Такими меткими словами описал его жизнь сосед дядя Гоша. Тот жил на одной лестничной площадке с Пашиной теткой и часто захаживал к ним в гости.

Дядя Гоша Мазур, в прошлом флотский офицер, уйдя несколько лет назад по здоровью на пенсию, оставался бобылем и никаких родственников не имел, да и друзей особых у него не было. Поэтому он иногда коротал вечера с Пашиной теткой под бутылочку какого-нибудь недорогого ликера. Крепкими напитками не баловался. А вот крепкое словцо любил и за ним никогда в карман не лез, говоря всегда прямолинейно и от души.

Он, оставшись проживать старость в Москве, видел, каким неприкаянным рос Пашка, и пытался таскать его по разным спортивным секциям и кружкам.

Только вот из этого ничего не выходило. Мальчишка, позанимавшись то футболом, то плаванием, то еще чем-то пару месяцев, бросал неинтересное для него занятие и наотрез отказывался продолжать.

Дядя Гоша говорил ему с морской прямотой:

— Ты, Пашка, как медуза! Несет тебя по течению, а у самого нет ни плавников, ни хвоста, чтоб ему сопротивляться. Вроде глазами в воду смотришь — что-то живое, а на берег вытащишь — слизь одна! Ни мозгов, ни хребта!

Юный Паша беззлобно отвечал надоедливому соседу:

— Да не хочу я, дядя Гоша! Неинтересно мне! И скучно!

Георгий Мазур не сдавался:

— Пашка, пойми ты, чудак-человек! Всё, что ты заложишь в себя сейчас, скажется в дальнейшей жизни. Никто не заставляет тебя становиться профессиональным спортсменом. Это труд, огромный труд! Но ведь даже любительский спорт сделает из тебя крепкого и упорного мужика. А это, поверь, ой как пригодится тебе!..

Паша, как обычно, быстро уставал от таких разговоров и обрывал дядю Гошу на полуслове:

— Вам надо, вот вы и занимайтесь спортом. Бегайте или на велике там катайтесь. Можете еще в городки сходить в парке поиграть, как другие пенсионеры. А я просто не хочу!

Он тянул последние слова ноющим голосом, и сосед отступал, по обычаю, подводя итог:

— Ты как кнехт палубный! Упертый и ничего не понимающий истукан! Ну и шут с тобой! Расти доходягой. Ничего тяжелей своего писюна и поднять не сможешь. Да и того двумя руками из последних сил!

После таких разговоров и сосед, и тетка отставали от Пашки на пару месяцев, что его откровенно радовало. Но потом опять начиналась та же бодяга, все повторялось по кругу.

Тетя Женя не всегда могла найти на него время. Она, тридцативосьмилетняя женщина со всё еще стройной фигурой и румянцем на красивом кареглазом лице, упахивалась на работе. Тетка, служащая участковым терапевтом в одной из городских поликлиник, уходила туда рано, а возвращалась поздно. Приходила она домой еле волоча ноги и, как правило, падала на диван в зале и вырубалась.

В редкие свои выходные тетя Женя занималась домашним хозяйством, помощи по которому от Пашки было не допроситься. А иногда по вечерам, управившись со стиркой, уборкой и готовкой, звала в гости соседа дядю Гошу и сидела с ним на кухне под бутылочку недорогого ликера, сдержанно улыбаясь после его «соленых» шуток, и «делала мозги» юному Пашке.

Тетя Женя, впрочем, сама почти не пила, но составляла компанию соседу, который домой не торопился и сидел у них допоздна. В такие вечера Паша старался ускользнуть из дома и одиноко болтался по району до самой темноты.

Впрочем, жили они с теткой небедно. Она неплохо зарабатывала на частных визитах к состоятельным пациентам, особенно в последнее время. Могла позволить себе купить для Паши и хорошую одежду, и последнюю модель телефона, и мощный компьютер.

Паша в глубине душе ценил это, наверное, но в силу затянувшегося трудного возраста, никогда не показывал радости по этому поводу. Обычно сухо благодарил и уединялся в своей отдельной комнате стандартной теткиной двушке, расположенной в одном из спальных районов столицы.

Павел Бернардович Никонов своих родителей не помнил, поскольку воспитывался тетей Женей почти с самого рождения. Знал только, что маму звали Анастасия. А вот происхождение его странного отчества не могла объяснить и тетка. Она рассказывала, что ее старшая сестра в конце девяностых годов уехала работать в Европу по направлению научно-исследовательского института, в котором работала. Мама занималась наукой и, оказавшись за границей, подолгу нигде не задерживалась.

Изредка она звонила сестре из Франции, иногда из Швейцарии, а бывало и из Бельгии. Моталась по европейским научным лабораториям, полностью отдаваясь своему делу.

Но однажды Настя приехала в Москву на пару дней без предупреждения и с полугодовалым Пашкой на руках. Передала его Жене и упросила ту воспитать малыша. Пришлось младшей сестре взять академический отпуск в медицинском институте и полностью посвятить себя маленькому племяннику.

До того времени, как Паша смог пойти в детсад-ясли, тетя Женя вынуждена была сидеть с ним дома. И только после этого она умудрилась окончить институт, разрываясь между учебой и воспитанием племянника.

Хорошо хоть, что они с племяшом получали ежемесячные неплохие переводы из-за границы и ни в чем финансово не нуждались.

Сестра не стремилась приезжать в Москву из своих европ. Не рвалась навестить сына, поскольку была очень занята наукой. Откладывала отпуск на потом и обещала приехать в первое же удобное время.

Только вот этому не суждено было сбыться. В один из зимних, холодных вечеров раздался звонок телефона, тете Жене сообщили по-английски, что гражданка Российской Федерации Анастасия Забелина погибла в автоаварии на одном из горных серпантинов, где-то на границе Франции и Швейцарии.

Только потом, примерно через месяц, на адрес теткиной квартиры доставили личные вещи сестры и ее прах в металлической колбе. Сопровождающий посылку иностранец выказал соболезнование и коротко объяснил на ломаном русском языке:

— Анастасия участвовала в строительстве Большого адронного коллайдера. Разбилась на машине, когда ехала из Франции в Женеву. Погибла сразу, не мучаясь.

Он, по-видимому, заучил это всё на неродном ему языке и, быстро проговорив, не смог ничего больше добавить. Попрощался и исчез.

Сестра не нашла в личных документах Насти ни слова об отце Паши. Зато там было Настино французское завещание, оформленное на сына. По нему Паше полагалась некоторая, не сверхбольшая сумма в евро, лежащая на счету в одном из парижских банков. Там также прописывалось, что все эти деньги Евгения Никонова, будучи опекуном Паши, могла потратить на него в любой момент.

Тетя Жена рассудила по-своему. Она ни копейки не сняла с этого счета и хранила его вплоть до поступления племянника в институт. А затем, по пришествии этого времени, оплачивала его учебу деньгами матери. Тетка была реалисткой и прекрасно понимала, что учеба на бюджете недосягаема для Паши. А вот платный факультет он с грехом пополам, но как-то тянул.

Паша получил паспорт еще в четырнадцать лет. В нем, кроме имени и фамилии, было указано его отчество — Бернардович. Оно ему очень не нравилось: не русское, не славянское, не понятное. Но так было записано в его французском сертификате о рождении, оставшемся от мамы, и мудрая тетка уговорила племянника не менять его, сказав при этом:

— Павлик, ты не кипятись! Черт его знает, как жизнь сложится. Мы ведь с тобой одни на этом свете остались из всей родни. А вдруг и папаня твой заморский когда-нибудь даст о себе знать?

Парень подумал и согласился с ней. Но фамилию в паспорте указал теткину — Никонов. Так было привычнее и легче в бытовом плане. Тем более что мамина фамилия Забелина досталась ей от первого мужа, который к Паше не имел никакого отношения: по глупости Настя в девятнадцать лет быстро выскочила замуж за своего однокурсника и также быстро развелась.

У Паши с теткой и правда из близких никого больше не было. Родители Анастасии и Евгении умерли еще в середине девяностых, один за другим. Сначала мать от онкологии, затем отец от водки. От них осталась только эта двухкомнатная, малогабаритная квартирка, и то только потому, что там была прописана Женя. Не будь этого обстоятельства, батя-алкаш пропил бы ее.

Так они и жили с тетей Женей, которая стала для Паши настоящей матерью. В общем-то он и называл ее мамой. Только в моменты ссор, когда она пыталась наказать его за проступки, несносный мальчишка отвечал ей иногда, стараясь задеть побольнее в отместку:

— Ты мне не мать! Не имеешь права указывать и заставлять!

Он, наверное, любил тетку в душе. Но многого не понимал и не ценил. Даже в двадцать лет не мог согласиться, что обязан ей всем. Не удосужился хотя бы признать, что его очень красивая и такая добрая тетя Женя, оставшись в свои неполные двадцать с маленьким Пашей на руках, так и не вышла замуж. Хотя претендентов тогда было превеликое множество. А сейчас, в тридцать восемь, она уже махнула на себя рукой. И так уж случилось, что ее единственным другом мужского пола остался сосед Гоша, который был старше ее на полтора десятка лет.

Паша Никонов не был очень уж жестоким и бесчувственным человеком. Он даже иногда жалел тетку, правда, никогда не говоря ей об этом. В общем-то уважал соседа дядю Гошу, но тоже где-то глубоко в душе. В его воспитании остро чувствовалась нехватка мужской, отцовской руки. А в положении сироты Паша ловко научился лавировать и вить веревки из доброй тетки.

Друзей у Паши почти не было. Так, пара бывших одноклассников, с которыми он иногда общался, и то в основном по интернету.

В институте он тоже никому не был интересен. Девчонки-сокурсницы на него не клевали. Больно уж не геройская у него была внешность: худой, угловатый, тускло-рыжий. С глазами цвета блеклой зелени, безвольным подбородком и тонкими губами.

Пашка явно не походил на мать-красавицу, фотография которой висела на стене большой комнаты теткиной квартиры. С этого цветного изображения, закованного в пластиковую рамку, чертовски привлекательная Анастасия Забелина на фоне горного пейзажа глядела прямо на него своими карими и веселыми глазами. А ее длинные темные волосы развевались на ветру, словно конусный флажок на взлетном поле. Фотография была одной из Настиных последних, и сделана она была где-то, по-видимому, в Альпах.

Пашка, скорее всего, пошел в своего никому не известного отца-иностранца. Этот его невзрачный облик и странное отчество были иногда предметом для насмешек дяди Гоши. Он отпускал их во время кухонных посиделок. Сосед говорил уже взрослому Паше, не обращая внимания на возмущение тети Жени:

— Бернардович, тебе с твоей внешностью впору во внешнюю разведку идти, если бы мозгов, конечно, хватало. На тебя сколько ни смотри, никогда в толпе не узнаешь! Я вот знаком с тобой столько лет, а твой фоторобот ни в жизнь не надиктовал бы!

Дядя Гоша, как правило, делал паузу, показывая, что слушается Женю, но затем выпаливал, веселясь от своей же шутки:

— Может, тебя, Бернардович, на самом деле в какой-нибудь американской, вражеской пробирке сделали и специально Женьке подкинули, чтобы она воспитала. А потом, в нужный момент, они дадут сигнал на чип, который в твоей башке зашит, и пойдешь ты исполнять их указания, чтобы причинить вред нашей стране?

Паша не обижался на такие подначки соседа, захмелевшего от ликера. Он знал наверняка, что дядя Гоша в случае сложной или опасной ситуации всегда придет на помощь. Так произошло года три назад.

Во время школьного выпускного Паша, никогда до этого не пробовавший алкоголя, напился вдрызг. До полного беспамятства.

Одноклассники собирали деньги на выпивку, и он, не желая быть изгоем на празднике, тоже внес свою долю. Только вот остальные ребята были опытными и осторожными в этом деле. Рассчитали дозу, чтобы хватило здоровья погулять по ночной столице. А этот, делая бездумно большие глотки из общей бутылки, переходящей по кругу в школьном туалете, добавил еще не раз, уже ничего не соображая. Как итог, облевался с ног до головы и заработал алкогольное отравление.

Паша, правда, умудрился полуползком, шатаясь и периодически выворачиваясь наизнанку, доковылять до своего подъезда. Благо, что школа была рядом с домом. Там и нашел его дядя Гоша, лежащего и потерявшего сознание.

Сосед, не надеясь на быстрый приезд скорой помощи, донес Пашку до больницы на своих руках. Сидел с ним там до утра и, забрав после капельницы, привез на такси в свою квартиру. Там еще сутки отпаивал юного алкаша крепким индийским чаем с малиновым вареньем, дежуря возле него с тазиком. Для тети Жене была придумана какая-то более-менее правдоподобная история, и та не догадалась о происшедшем. Или сделала вид, что не догадалась.

Паша, понимая, что сосед, в общем-то, спас его от смерти и отмазал от теткиных упреков, был благодарен ему. Но, будучи верен своему сволочному характеру, даже толком и не поблагодарил дядю Гошу. Зато и не обращал внимания на его подколки, не обижался на них.

Таким вот был этот двадцатилетний студент третьего курса одного из московских институтов, казалось бы, не представляющий ни для кого интереса, кроме родной тетки да, пожалуй, соседа.

Паша проснулся в этот теплый день середины мая довольно рано и вовремя вышел из дома, чтобы успеть в институт. Но, отойдя от станции метро, не поспешил в свою альма-матер. Успел выпить стакан уличного холодного кваса и, заглядывая в витрины магазинов, отражающих яркое солнце, не торопясь, побрел вдоль улицы. Решил, что прийти в институт ко второй паре будет вполне приемлемо.

Он, собираясь пересечь проспект по подземному переходу, совсем не ожидал того, что случилось дальше.

Спустившись вниз вместе с другими пешеходами, не заметил, как к нему сзади приблизились вплотную двое молодых мужчин. Они ничем не выделялись из толпы: крепкие парни, одетые в джинсы и тонкие летние толстовки с капюшонами, натянутыми на головы.

Движения у них были отточенными и не привлекающими внимания окружающих. Никаких резких выпадов и спешки. Просто и по-деловому подошли сзади к Пашке, сделали ему незаметный укол в шею маленьким шприцом и, подхватив под руки, повели на выход из перехода.

Паша, даже толком не успевший удивиться и испугаться, быстро почувствовал, как подкашиваются его ноги и затуманивается мозг. Они еще не поднялись по ступенькам наверх, когда Паша вырубился полностью, повиснув на руках у этих парней.

Они же четко знали, как действовать дальше. Прижали Пашку к себе и потащили его легкое непослушное тело по тротуару. Метрах в двадцати от перехода закинули его в черный джип с заранее открытой дверью, притормозивший у обочины. Запрыгнули туда сами, и машина рванула с места, влившись в общий поток большого проспекта.

Через минуту из открытого окошка джипа вылетел Пашин мобильник, сразу же раздавленный колесом одного из автомобилей, следующих позади.

Никто ничего не заметил и не поднял тревоги. Столичная улица продолжала жить своими обычными эгоистичными заботами, наполненными суетой и спешкой.

Глава 3

Даже если ты умудрился вытянуть выигрышный билет в лотерее, где главным призом являлась счастливая и богатая жизнь, но отошел, казалось бы, от дел, всё равно рано или поздно тебя начнут одолевать скука и жажда острых ощущений. Это неотвратимо.

У по-настоящему богатых людей это выражается по-разному. Большинство, конечно, не в силах остановиться и, продолжая нескончаемый бег по кругу, открывает новые производства, инвестирует или строит, стараясь заработать как можно больше денег, которых и так уже предостаточно.

Часть богачей поступает по-другому. Кто-то из них, решив удалиться от штормов крупного бизнеса, начинает путешествовать по миру или заниматься экстремальными видами отдыха, кто-то кидается бешено скупать драгоценности, шедевры или другие раритеты, теша свое самолюбие и упиваясь тем, что является их владельцем — тайным или явным. Некоторые приобретают спортивные клубы. Другие спонсируют военные конфликты на разных континентах, жонглируя жизнями тысяч людей из-за своего тщеславия. Ну и из-за прибыли, конечно, которая всегда хорошо растет на почве, удобренной людской кровью.

Но есть и такие, для кого тайная власть, дающая возможность заработать большие деньги, является самым главным и острым ощущением, повышающим адреналин в крови и сверхуважение, в первую очередь к самому себе.

Сергей Борисович Салтыков принадлежал к этой, последней категории чрезвычайно богатых людей, которые стремились к обладанию такой вот скрытной, но прочной властью, позволяющей приумножить их богатство. Только эта сила могла позволить ему выбрать себе роль кукловода в большом спектакле жизни.

Впрочем, ему, вроде бы отошедшему от дел магнату, не было нужды переживать за состояние своих капиталов. Его огромные деньги, размещенные в различных инвестиционных фондах, сверхдоходные акции многих предприятий и процентные счета в европейских банках и так работали сами за себя. Они приносили гигантскую прибыль, не требуя ежедневного личного участия Сергея Борисовича. Этим занимался финансовый департамент его обширной империи.

Когда ему перевалило за шестьдесят, Салтыков, упорно шедший к вершине своего богатства разными путями, не разбирая дороги и не гнушаясь никакими методами, решил наконец-то сбавить обороты. Пора было подумать о здоровье и будущем. Но чувство обладания властью над другими людьми не отпускало его, привязав к себе почище любого наркотика.

Сергей Борисович прошел все этапы пути, приумножая свое богатство и влияние в смутные девяностые и более спокойные нулевые. Как говорится, в мутной воде рыба ловится лучше. Вот он и ловил. Ловил успешно и опутывал своими сетями всё большее количество депутатов, политиков, генералов и чиновников на высоких постах. В общем, всех тех, через кого можно было влиять на большие дела.

У него, конечно, были как взлеты, так и падения. Особенно в молодости. Начинал юный Сережа Салтыков с простой фарцовки. Но чуть позже, заработав первый начальный капитал, занялся оптовой спекуляцией, придумав целую схему и собрав команду помощников. Один из них и сдал Сергея сотрудникам ОБХСС. Вот и умудрился он схлопотать за это пятилетний срок в год московской Олимпиады.

Но, отсидев положенное, зарекся доверять кому-либо и впредь стал проворачивать свои дела через посредников. А главное, понял основной математический принцип российского бизнеса: хочешь умножать, научись делиться! С тех самых пор молодой делец Сергей Салтыков и стал покупать сначала благосклонность продажных сотрудников органов, а затем и их самих со всеми гнилыми потрохами.

Салтыков, получивший на зоне кличку Салтан по аналогии с пушкинским царем Салтаном, оказался хитрее многих своих коллег. В отличие от них, он, сколотив приличное состояние, не полез в большую политику. Внешне держался в стороне от нее, но влиял несомненно. Грамотно лавировал. Кого надо подкупал, кого надо стирал в пыль. В прямом и переносном смысле слова.

Поскольку он не пер на рожон, пытаясь доказать свою сверхзначимость в государстве, у кабинетов трех последних президентов к нему не было острых вопросов. А значит, хитрый и осторожный Сергей Борисович Салтыков мог не волноваться о не лучшей перспективе в жизни: шить брезентовые рукавицы в одной из зон Красноярской области.

У Салтана были и свои ЧОПы, и своя служба безопасности, и даже специальная команда, собранная из бывших военных и уголовников. Они не гнушались никакими грязными методами воздействия, вплоть до устранения людей, неугодных хозяину.

Но быстрые течения в последние годы жизни государства стали уносить мутную воду, где Салтану удобно было ловить крупную рыбу. К его огромному сожалению. Прежние методы ведения дел внутри страны стали чересчур опасны и грозили показательной поркой, которую не в силах уже были предотвратить купленные высокие чины.

Поэтому несколько лет назад проницательный и осторожный Салтан решил обратить свой взор на запад. В такой, казалось бы, бюрократической и скучной Европе, на самом деле было где разгуляться! Там тоже крутились хорошие деньги, и при должной сообразительности их можно было заграбастать, не опасаясь наказания. Ведь такая большая и добрая родина, не подписавшая договоров о выдачи преступников со многими странами, берегла и охраняла своих граждан. Ну, тех, конечно, у кого состояние перевалило как минимум за десяток ярдов, если говорить на биржевом жаргоне.

Те, кто знал Салтыкова не очень близко, при встрече с ним поражались его хватке, хитрости и умению жестко вести дела. В этом шестидесятипятилетнем, невысоком и полноватом мужчине с седой короткой стрижкой на абсолютно круглой, как мяч, голове, внешне никак не угадывался настоящий хищник. Он был больше похож на доброго учителя на пенсии, чем на беспринципного и жестокого спрута, охватившего своими щупальцами всё, что лезло в его ненасытный рот.

Ну а те немногие близкие к нему люди, знавшие Салтана давно, старались держаться от него на почтительном расстоянии и никогда не лезли с глупыми и ненужными вопросами. Знали, что лишнее неосторожное слово, сказанное Сергею Борисовичу, может обернуться неприятностями.

Больно уж скор и жесток на расправу был господин Салтыков, прямо как его легендарная однофамилица — помещица Салтычиха, разжалованная за это из дворян указом Екатерины Второй.

Пятидесятилетняя жена Сергея Борисовича постоянно проживала на вилле во Флориде, не мешая ему и, по-видимому, не желая попадать под горячую руку. А двое взрослых сыновей вели папашины дела в европейских филиалах его большой империи.

Сам Салтан заграницы не жаловал, бывая там только наездами. А жил в основном в своем обширном имении на берегу живописного озера в Тверской губернии. Отсюда управлял персонажами большого спектакля, дергая за невидимые веревочки многочисленных, подвластных ему кукол. Они частенько приезжали к Салтану на доклады, с отчетами или за указаниями.

В моменты хорошего настроения Сергей Борисович устраивал застолья: пышные и торжественные. Потчевал гостей, дарил подарки и иногда, выпив хорошего коньяку «Арарат Шарль Азнавур» двадцатипятилетней выдержки, снисходил до дружеского разговора с гостями.

Впрочем, настоящих друзей у него и не было. Опасно было заводить дружбу с Салтаном, себе дороже. Мнительный и ревнивый Сергей Борисович, как человек настроения, мог запросто, заподозрив нового друга в чем-то, «помножить его на ноль», по своему собственному выражению.

Пожалуй, только нескольким людям из окружения хозяина, позволялось больше, чем другим. В этот узкий круг приближенных лиц входил и Миша Банников — один из ближайших помощников Салтана.

Хитрый и пронырливый Миша, которого за глаза все звали Рапирой, был не просто личным секретарем хозяина, а скорее его адъютантом по специальным поручениям.

Свое прозвище он заслуживал на сто процентов. Такой же острый, всепроникающий и опасный Миша-Рапира был в юности спортсменом-фехтовальщиком и добился даже серьезных международных успехов. С тех пор у него остались привязанность к холодному оружию и умение мастерски управляться с ним. Миша каждое утро тренировался в работе с клинками на зеленом подстриженном лугу озерного берега, метрах в трехстах от фешенебельного дома Салтана.

Сергей Борисович иногда следил за его тренировками с верхней террасы своей усадьбы. Эти ловкие действия помощника явно приносили удовольствия Салтану. Поэтому в дни Мишиных дней рождений или других праздников он дарил ему дорогие клинки ручной работы, сделанные на заказ лучшими оружейниками.

И вот сегодня, в теплое и солнечное утро середины мая, Салтан понаблюдал немного в бинокль за тем, как Миша-Рапира, с голым торсом, одетый только в спортивные шорты, умело мечет длинные ножи в вертикально стоящую березовую колоду. У него всё получалось мастерски. Только один раз брошенный им нож, ударившись о ручку такого же ножа, торчащего из колоды, отлетел в сторону, ярко сверкнув на солнце полированным лезвием. Увидев это, Салтан хмыкнул и покинул террасу в хорошем расположении духа.

Он последовал в хорошо оборудованный спортзал на втором этаже дома и принялся наматывать километры на беговой дорожке. На экране монитора, висящего перед ним на стене, проносилась автоматическая запись марафонского забега по улицам какого-то европейского города, позволявшая чувствовать себя ее реальным участником. Усиливали это ощущение вполне живые крики болельщиков, стоящих по обочинам дороги и стрекот вертолета со съемочной группой на борту.

Сергей Борисович увлеченно бежал трусцой уже полчаса, когда заметил, как его помощник, обойдя помещение по периметру, подошел и встал невдалеке. Миша знал, что хозяин ненавидит, когда кто-то заходит к нему со спины. Поэтому и остановился перед взором Салтана, ожидая его внимания, словно ученик у доски, готовый рассказать домашнее задание строгому учителю.

Салтыков перешел на плавный бег и выключил пультом монитор. На лбу его раскрасневшегося круглого лица выступили крупные капли пота. Он взглянул своими острыми, чуть прищуренными глазами на Мишу и задал ему несколько вопросов запыхавшимся голосом:

— По твоему выражению лица вижу: тебе есть что сказать. Случилось нечто срочное, что должно прервать мою тренировку?

Миша не смутился. Он работал у Салтана несколько лет и прекрасно знал о том, что и когда можно говорить. Поэтому спокойно протянул:

— Нет-нет, Сергей Борисович! Ничего сверхординарного. Вы вполне можете выслушать мой доклад, не прерывая бега.

— Ну спасибо тебе, добрый человек!

Салтан произнес это ироничным тоном и добавил, не останавливаясь:

— Ты же знаешь, что я каждое утро наматываю пяток километров. Мне остался последний, поэтому постой здесь и подожди, пока закончу. А еще лучше расскажи о чем-нибудь, не относящемся к делам. К ним еще успеем приступить.

Миша, слушавший прерывистый голос хозяина, который звучал в такт его движениям, решил блеснуть эрудицией. Он улыбнулся и весело спросил:

— А вы, Сергей Борисович, знаете, кто и зачем придумал беговую дорожку? — и продолжил, не дожидаясь ответа: — Один английский инженер-строитель еще в начале девятнадцатого века разработал ее специально для тюрем. Он и назвал ее treadwheel, что с английского переводится как беговое колесо. Заключенные в виде наказания крутили его ногами целый день. А при этом еще и пользу приносили. С помощью этой машины перекачивали воду или мололи зерно. И только потом, уже в двадцатом веке, это устройство переделали в спортивный тренажер.

Эта история Салтану явно понравилась. Он засмеялся и сказал, нажав на кнопку остановки программы:

— Я представляю, какая мощная дыхалка и накачанные ноги были у тамошних зэков!

Истории про тюрьмы и заключенных были близки ему и интересны. Салтан отчетливо помнил почти что каждый день из пяти лет, проведенных им за колючкой в далекой молодости.

Он немного постоял на беговой дорожке, а затем, отдышавшись и схватив полотенце из общей стопки, заботливо подготовленной служанкой, вытер им крупные капли пота с лица и бросил Мише:

— Жди меня на террасе. Приду после душа.

Тот проводил взглядом невысокую округлую фигуру удаляющегося хозяина и направился из спортзала в сторону уютной террасы.

А придя туда, уселся в кожаное кресло и стал ждать хозяина.

Служанка, миленькая светловолосая девушка лет двадцати пяти, юрко вынырнула из дверей с подносом в руках. Она поставила на край резного дубового стола стакан с фруктовым фрешем, предназначенным для Сергея Борисовича. А Мише подала небольшую кружечку с черным кофе, восхитительный запах от которого разнесся по всей террасе.

Вышколенная служанка знала пристрастия своего хозяина и его помощника. Поэтому и принесла всё необходимое, не задавая вопросов.

Ее звали старинным и красивым русским именем Аглая. Фамилия вот только подкачала и совсем ей не подходила — Пузанова. Девушка была стройной, миниатюрной, но физически очень крепкой.

Аглая была родом откуда-то из этих мест и попала на работу к Салтану, в общем-то, случайно. Бывшую спортсменку — кандидата в сборную страны по художественной гимнастике — выгнали из команды то ли из-за возраста, то ли из-за неперспективности, и отчаявшаяся девушка вернулась домой к родителям. Устроилась на первое время на должность физрука в местную школу, благо что успела получить диплом физкультурного института.

Там-то и приметил ее меценат Сергей Борисович Салтыков, спонсировавший ремонт спортзала. Увидел ее и прямо без подготовки предложил работу у себя. Обещанная зарплата служанки была раз в десять больше скудной получки физрука, и Аглая раздумывала недолго.

Был, правда, в этой работе один огромный-огромный минус. Сергей Борисович порой использовал девушку, щедро оплачивая эти услуги по отдельному тарифу. Слава богу, было это нечасто и протекало очень быстро. А возразить и отказать Салтану она не могла, как, впрочем, никто и никогда!

Миша знал, что Аглая была в него влюблена, но относился к этому нейтрально, поскольку сам не испытывал никаких ответных чувств. Но девушку он не отталкивал, расчетливо полагая, что ее привязанность к нему может когда-нибудь пригодиться.

Иногда они занимались любовью, но делали это скрытно и только тогда, когда были уверены, что их связь не будет никем замечена. Мишу, правда, пугало, когда он в присутствии Сергея Борисовича замечал влюбленный взгляд наивной Аглаи. Всегда холодно отворачивался в этот момент и не давал Салтану никаких поводов что-то заподозрить. Знал, что наказание за амуры с игрушкой хозяина будет скорым и жестоким.

Миша успел выпить свой кофе, когда на террасе появился Салтан, посвежевший и в отличном расположении духа. Он плюхнулся в мягкое кресло. Схватил пухлой рукой с короткими пальцами-сардельками стеклянный бокал и, сделав глоток, сказал спокойным голосом:

— Ну что, Мишенька! Вроде бы еще ранним утром обговорили все неотложные дела или нет?

Помощник тихо ответил:

— Сергей Борисович, есть еще кое-что, заслуживающее вашего внимания.

Начало дня выдалось прекрасным, солнечным и безветренным. В сосновой роще, примыкающей к территории усадьбы, негромко пели птицы. Поверхность близлежащего озера была абсолютно гладкой и похожей на огромное зеркало, отражающее солнечные лучи. На террасу не долетало даже легкого дуновения ветерка, поэтому говорить можно было тихо, не повышая голоса.

Миша начал издалека:

— Вы помните, Сергей Борисович, как дали мне задание найти человека, якобы наследника одного богатого француза, умирающего от онкологии? Так вот, мы его нашли!

В спокойных до этого глазах Салтана загорелся огонек заинтересованности и азарта. Миша прекрасно знал, что такие горящие глаза хозяина означают его повышенное внимание к вопросу и будущую бурную активность. Широкие ноздри его носа расширились. И сам Салтан стал больше похож на терьера перед барсучьей охотой. Он наверняка уже почувствовал запах денег. Причем больших денег!

Салтыков отставил бокал с освежающим напитком и ответил, напоминая скорее самому себе:

— Конечно! Несколько месяцев назад мои люди из Западной Европы сообщили мне о том, что некий француз, ученый-физик, стоящий одной ногой в могиле, начал вести поиски своего сына, по слухам живущего в России. Этому французу когда-то достался в наследство от отца контрольный пакет акций огромной корпорации. А других детей у него нет. Поэтому его русскому сынку светит стать реальным евромиллиардером! А это очень и очень интересно!

Салтан сделал паузу и спросил:

— А напомни мне, Мишенька, как зовут того француза?

Помощник ответил быстро и четко, давая понять, что полностью погружен в тему:

— Бернард Делоне! Он физик-ядерщик, профессор и доктор наук. Когда-то облучился, по-видимому, и заболел раком. Но точных данных об этом нет. Сейчас доживает свои последние дни в фамильном замке недалеко от Руана.

Миша замолчал в ожидании дальнейших указаний хозяина. Султан нетерпеливо махнул рукой и бросил:

— Ты рассказывай, рассказывай! Я сам решу, какая информация важна, а какая — нет!

И Миша продолжил свой подробный доклад:

— Вот то, что нам удалось узнать. Ближайшие родственники господина Делоне обратились по его просьбе во французский МИД, чтобы найти его сына, проживающего в России. Мать того, которую звали Анастасия Забелина, также была ученым-физиком и имела когда-то короткую связь с Бернардом Делоне. Вследствие чего во Франции появился на свет его будущий единственный наследник. Но оба родителя были полностью погружены в науку, а у таких людей, как вы понимаете, Сергей Борисович, вата вместо мозгов, что касается семейной и бытовой жизни. Они далеки от нее, как Земля от Солнца. Поэтому, быстро поиграв в любовь, также быстро и расстались, не задумываясь о воспитании сына. Анастасия отвезла мальчишку в Россию и передала его на воспитание своей младшей сестре. А сама через пару лет погибла в автоаварии на границе Франции и Швейцарии. Месье Делоне продолжал заниматься наукой и даже не думал о судьбе сына. Конечно, до той поры, пока врачи не поставили ему окончательный диагноз. Тогда-то папаша и захотел увидеть своего единственного наследника. Семья обратилась во французский МИД, а те, понятное дело, сделали официальный запрос в наш.

У Миши пересохло во рту от долгого рассказа. Он замолчал на какое-то время. Затем, налив в пустой бокал минеральной воды из стеклянной бутылки, стоящей на столе, сделал большой глоток и продолжил говорить:

— После того как вы, Сергей Борисович, получили соответствующую информацию из Франции и указали мне заняться этим делом, я успел решить некоторые вопросы. Мы через своих людей удалили и первый запрос от французов и два последующих. Затем наши агенты сообщили, что родственники господина Делоне, не получив никакого ответа от своего МИДа, обратились в Интерпол. А те, не надеясь на помощь российского отделения, отправили сюда французского офицера. Он оказался пронырливым, этот лягушатник. За пару дней нашел и тетку, и самого пацана. Правда, не успел с ними встретиться. Но всё шло к этому. У меня не оставалось выбора, и в итоге француз-интерполовец, ввязавшись в драку с таганскими гопниками, был избит до смерти и ограблен.

Миша замолчал, ожидая реакции Салтана на сказанное. Но тот не обратил никакого внимания на последние слова помощника и, быстро что-то обдумав, задал пару вопросов:

— Сколько лет пацану? Он о чем-нибудь догадывается?

— Двадцать недавно исполнилось. Он студент третьего курса института. Такой, как бы это сказать… ни рыба ни мясо! Ни о чем не догадывается. Даже не знает о происхождении своего отчества — Бернардович. Впрочем, его тетка тоже не в курсе.

Миша дал расширенный ответ на вопросы хозяина. Но по всему было видно, что он рассказал не всё. Ждал отмашки.

Салтан улыбнулся, явно довольный действиями помощника, и мягко протянул:

— Ну-у! Так надо было, Мишенька, и пацана в оборот брать!

Помощник откровенно ждал этой фразы и коротко бросил, гордясь собой:

— Уже, Сергей Борисович!

— Что уже?

— Спеленали незаметно прямо на улице и отвезли в укромное место. Сделали неопасный укольчик и положили спать. Сейчас надо обдумать дальнейшие действия. Нужно ведь решить, какие требования папаше выдвинуть?

Салтан радостно вскочил с кресла и сказал:

— Подумаю, обсужу со своими французскими агентами. Время еще есть. Протянет этот господин Делоне пару недель?

Сергей Борисович вопросительно посмотрел на Мишу. Тот уверенно кивнул, по-видимому, располагая достоверной информацией из рук упомянутых хозяином агентов.

Салтан, вспомнив о чем-то еще несогласованном, спросил:

— Может быть, с теткой надо что-то решать? Забеспокоится, к ментам пойдет!

Миша тоже поднялся по примеру хозяина. Он покачал головой и ответил:

— Пусть волнуется! Мало ли людей в Москве каждый день пропадает! А так, если вдруг к ней кто-то обратится в обход нас, подтвердит, что на самом деле воспитывала сына Анастасии Забелиной. Это будет подтверждением того, что мы не блефуем!

Салтан, заканчивая аудиенцию и направляясь к выходу с террасы, одобрительно кивнул и бросил напоследок:

— Ну, как знаешь, Мишенька! Лады, ее не трогайте, а вот пацана беречь, как бриллиант! Он на самом деле стоит как стокаратный бриллиант чистой воды! А может быть, и подороже! Ты сам давай езжай в Москву и жди моих распоряжений.

Босс ушел, а Миша постоял еще некоторое время на террасе, опершись локтями в деревянный лакированный парапет балкона, и с удовольствием понаблюдал за широкой гладью озерного залива.

Противоположный берег, заросший высокими, мачтовыми соснами, виднелся вдалеке в солнечном мареве. На его фоне были еле различимы пара медленно двигающихся вдоль него небольших рыбацких лодок. Фигуры самих рыбаков не просматривались из-за дальности расстояния. Но Миша прекрасно понимал, что никто из местных не посмеет приблизиться к салтановским владениям. Все знали, что участок берега, примыкающий к усадьбе Сергея Борисовича, хорошо охраняется и находится под круглосуточным контролем. Самих сторожей вроде бы и видно не было, но они, прекрасно обученные и опытные, знали свое дело. Не мельтешили перед глазами хозяина, который не любил этого, а вели наблюдение из сторожек, установленных по периметру территории. Благо, что видеокамер тут было понатыкано предостаточное количество.

Миша, налюбовавшись прекрасными пейзажами одного из красивейших озер Валдайской возвышенности, тоже покинул террасу и пошел собираться в путь.

Через полчаса его черный новенький мерседес, шелестя шинами по брусчатке, выехал с территории усадьбы Салтана и направился в сторону трассы на Москву.

Глава 4

Никита Грачев после своего обычного ежедневного заплыва в средиземноморской бухте Кампоамора не спеша возвращался в свой дом. Чертовски приятно было пройтись пешком по тенистой улице южноиспанского поселка, после того как только что освежился в утренних водах залива.

Умеренно жаркая середина мая в этих благословенных краях не похожа на знойные месяцы лета. Тем не менее Боцман и такую жару не очень жаловал, предпочитая более прохладную погоду. Ему, уроженцу Вологодской области и бывшему морпеху Балтийского флота, по душе были свежесть и ветреность Балтики. Хотя он за последние годы жизни тут привык, конечно, к яркому солнцу и безоблачному небу Средиземноморья.

Оказавшись у своего небольшого, но уютного дома, стоящего в самом конце улицы, Никита открыл калитку и зашел во двор. Пройдя пару десятков метров по гранитной плитке между нескольких, аккуратно подстриженных лимонных деревьев, он толкнул стеклянную дверь дома. Снял свои мокрые плавки-шорты, по пути бросил их в стиральную машину и нагишом прошлепал в душ.

Легкая грусть накатила на него опять, когда он, стоя под прохладными струями воды, вспоминал о своей Адель. Точнее сказать, об Адель, которую когда-то считал своей.

Два года назад, после знакомства с ней, в Никите произошли разительные перемены. Он по-прежнему честно выполнял свой долг в общем с Марком деле, но, не думая о себе, стал искренне переживать за Адель. Волнуясь, не спал ночами, когда новоявленный капитан Интерпола выполняла опасные задания. Названивал ей и не находил себе места, когда слышал гудки отключенного телефона.

Разные они были с Адель. И по цвету кожи, и, главное, по менталитету. Офицер Интерпола была совсем не по-женски смела и решительна, самостоятельна и независима! Была у них, конечно, общая черта характера — тяга к риску. Но эта их схожесть скорее разделяла, чем сближала.

Лучшее время они проводили вместе во время ее коротких отпусков. Без конфликтов, любя и погрузившись в заботу друг о друге. Даже пару раз навещали ее родителей в парижском предместье. Ее папá тепло принял Никиту. Каким-то непостижимым образом у выходца из знойного Сенегала нашлись с ним общие интересы и большое уважение к уроженцу Вологодчины.

Но всё это было в те свободные дни, которые редко выпадали Адель. В остальное же время они стали часто ругаться. Без злобы и ненависти, без оскорблений и желчи. Скорее со взаимными претензиями из-за желания быть главным в этом странном, на первый взгляд, союзе.

Ну не мог Никита безучастно смотреть, как его любимая, как ему казалось, женщина продолжает ходить по острию ножа. Сколько раз он просил ее перейти на бумажную работу в одном из офисов Интерпола. Даже замуж звал, но с условием, что она уйдет из оперативных офицеров. А та вспыхивала, обрывая его в ответ:

— Ники, сидеть у очага — это не по мне! Я тогда быстро состарюсь и подурнею. Сам же не рад будешь видеть возле себя морщинистую и дряхлую чернокожую бабу!

Она так и говорила по-русски: «бабу», начитавшись в Сорбонне Толстого и Бунина.

И потихоньку их дороги стали расходиться. Встречались они всё реже и в итоге, пару месяцев назад, решили не дергать больше друг друга, договорившись остаться просто друзьями. Изредка созванивались и, коротко переговорив ни о чем, прощались.

Вот и сейчас, Никита, выходя из душа, услышал громкий телефонный звонок от Адель. Вытер не спеша мокрые руки полотенцем и взял трубку, уверенный, что это обычный звонок вежливости. Спокойно ответил по-русски:

— Слушаю!

Адель тоже ответила на «великом и могучем», который был у нее с небольшим французским акцентом и несколько книжным, поскольку учила она его по изданиям классиков:

— Здравствуй, милый Ники! Я не отвлекаю тебя от насущных дел?

Никита, как был голышом, прилег на диван с трубкой у уха и тепло поздоровался:

— Здравствуй, Диди! Я очень рад тебя слышать! Как поживаешь?

Он назвал ее уменьшительно-ласкательным французским именем Didi. Так к Адель обращался ее отец. Это имя Никите нравилось больше, чем немного высокопарное, как ему казалось, «Адель».

Она ответила сразу, пропустив рассказ о своей жизни. В голосе Адель слышалось легкое волнение и даже некоторое нетерпение:

— Ники, я в Лионе, в штаб-квартире Интерпола. И у меня к тебе есть очень важное дело! Ты сегодня вечером будешь свободен? Как смотришь на то, что я приеду в гости?

— Диди, я в отпуске. Марк отпустил до июня, когда начнется наплыв игроков в казино. Так что можешь смело приезжать. Буду рад!

У Боцмана на душе посветлело. Он искренне обрадовался известию о приезде Адель. Все-таки не мог окончательно забыть ее прекрасных глаз-маслин и тепла восхитительного смуглого тела. Поэтому он пропустил мимо ушей ее слова о каком-то важном деле. Это сейчас было не главное и поначалу совершенно не взволновало Никиту. Только ее последние слова заставили Боцмана немного задуматься. Адель, перед тем как положить трубку, добавила:

— Ники, я приеду с подругой. Ты не против? Ее зовут Зои Легран. Она тоже офицер Интерпола и моя коллега из парижского офиса. Мы можем быть у тебя после восьми вечера.

Ну разве мог Никита возразить Адель? Это было, по крайней мере, невежливо, да и к тому же он очень хотел увидеть свою Диди. Поэтому и ответил мягко, не предчувствуя никакого подвоха:

— Жду вас! Ужинать будем у меня. Приготовлю, что смогу.

Адель попрощалась и положила трубку, оставив Боцмана в одиноких размышлениях о вечернем меню.

Готовить он немного умел и даже любил. Из всего небольшого списка блюд, знакомых ему, предпочитал русскую кухню. Мастерски научился выбирать ингредиенты для нее из разнообразия южноиспанских продуктов, не особенно подходящих для готовки щей, окрошки, пельменей, расстегая или пожарских котлет.

Никита знал, что Адель не очень привередлива в еде, поскольку она питалась в основном фастфудом из-за нехватки времени. Но очень уж хотелось ему блеснуть поварским мастерством перед дорогим ему человеком и ее подругой.

Он набрал номер Марка. Во-первых, чтобы пригласить его с женой в гости на ужин, а во-вторых, чтобы спросить Катиного совета по выбору меню. Никита знал, что Катя стала настоящим виртуозом кухонного искусства за два года жизни в Кампоаморе.

Марк долго не отвечал, но все-таки, спустя некоторое время, в трубке послышался его уставший голос. Он, поздоровавшись, спросил:

— Боцман, никак тебе отдыхать наскучило? На работу торопишься, как голый в баню?

В веселом, казалось бы, голосе друга явно чувствовалась тревога. Никита уловил ее сразу и, не ответив на шутку, поинтересовался:

— Что случилось? Что-то с Катей или в казино какие-то проблемы?

— В казино всё в порядке, дружище. А вот у Кати угроза выкидыша! Я сейчас с ней в госпитале. Ее врачи осматривают, и думаю, что оставят тут под присмотром. Ты же понимаешь, у женщин после сорока беременность может протекать не очень гладко. Это опасно! Очень опасно, Боцман!

Никита, с волнением выслушав Марка, задал вопрос:

— Я могу чем-то помочь? Может быть, мне тоже стоит приехать? Или надо заняться делами казино, чтобы тебя освободить?

Марк тяжело вздохнул и ответил:

— Спасибо, друг! Но здесь и меня одного хватит. Я останусь в госпитале на какое-то время. Поддержу Катю, чем смогу. Позвоню тебе, как что-то проясниться. А в казино всё налажено и без нашего присутствия. Парни справляются, и всё работает, как швейцарские часы. Так что отдыхай и ни о чем не беспокойся!

Никита рассказал Марку о приезде Адель с подругой и о том, что хотел пригласить их с Катей на ужин, а заодно и спросить совета у его жены. В ответ услышал слова друга, вновь вздохнувшего:

— Спасибо, Боцман! Ну, не судьба! Как-нибудь в другой раз. Я Катю тут одну не оставлю. Пока врачи не прогонят. А насчет меню не парься! Закажи из ресторана что-нибудь универсальное, на все вкусы. Переложи на свои тарелки, прикрой зеленью, купи хорошее вино. И Адель, и ее коллега оценят по достоинству. Поверь, офицеры Интерпола не очень часто ходят в мишленовские рестораны.

Они тепло попрощались. Никита напоследок сказал:

— Марк, обязательно держи меня в курсе! И не расстраивайся, всё будет хорошо! Катя настоящий боец! Вот увидишь, через несколько месяцев будем отмечать рождение твоего ребенка! Я уверен в этом!

Никита после разговора с другом походил некоторое время по гостиной, пытаясь отогнать от себя дурные мысли. Потом он полистал в телефонном интернете меню неплохого ресторана, расположенного неподалеку. Никита частенько бывал в нем и в общем-то был доволен качеством и разнообразием блюд, предлагаемых там.

Остановившись на выборе средиземноморской кухни, позвонил и заранее заказал вечернюю доставку.

Затем принялся за уборку. Он вполне мог позволить себе услуги горничной, но намеренно отказывался от них. Считал, что бывший морпех, легионер и ветеран многих военных действий должен справляться с этим самостоятельно. В глубине души даже стеснялся заказывать такого рода услуги, говоря самому себе, что «слава богу, не инвалид».

Единственная платная помощь, которой он пользовался по дому, — работа приходящего садовника. И то только потому, что сам Боцман ни черта не смыслил во всех этих южных растениях, которыми благоухал его не такой уж и большой сад.

После полудня позвонил Марк и сказал, что опасность миновала. Катя чувствовала себя хорошо, но заботливые врачи решили понаблюдать за ней еще пару дней. Сообщил уже гораздо более спокойным тоном, что сам он остается с ней в отдельной оплаченной палате и привозить из дома ему ничего не надо. Дорогостоящий частный госпиталь обеспечивает всем необходимым.

Никита договорился созвониться с Марком утром следующего дня, если, дай бог, не случится непредвиденных обстоятельств.

А сегодняшний день прошел в домашних хлопотах незаметно. Яркое средиземноморское солнце, сделав полукруг по безоблачному небосводу, стало клониться ближе к горизонту, уходящему в морскую даль. В невидимую сторону, где Гибралтарский пролив разделял берега двух континентов: Европы и Африки. Наступил теплый и уютный южноиспанский вечер.

До ночи оставалось ждать недолго. Она, приносящая черную темноту на фоне звездного неба, приходила в эти края быстро и без сумеречных прелюдий, обычных для северных широт.

Никита, еще утром прикинув расстояние от Лиона, предположил, что гости приедут часам к девяти вечера, никак не раньше. Поэтому он вышел к калитке, как только увидел на часах восемь. Он сделал заказ именно на это время и сейчас ждал курьера на улице, с удовольствием вдыхая нежаркий вечерний морской воздух, в котором уже чувствовалась ночная прохлада.

Фары автомобиля доставки Никита увидел издалека. Маленький юркий сеат темного цвета вынырнул из-за поворота в дальнем конце улицы, подсвеченной горящими фонарями, и быстро приблизился к дому.

Никита придержал калитку перед курьером, который занес в дом две объемные коробки с продуктами и пакет с бутылками. Расплатился наличными, оставив солидные чаевые, и, последовав совету Марка, принялся быстро раскладывать всё по своим тарелкам.

Без четверти девять сервировка стеклянного стола в гостиной была закончена. Никита, отойдя на пару шагов назад, с удовольствием осмотрел его убранство.

На больших и маленьких фаянсовых тарелках нежно-голубого цвета красиво разместились осьминог с артишоками в томатно-мятном соусе, ягненок с бобами и зеленой фасолью, баклажаны, жаренные в сырном соусе, шпажки с дыней, ветчиной и сыром, морепродукты, запеченные на гриле, и еще кое-что, вызывающее жуткий аппетит у не успевшего пообедать Никиты.

С краю всего этого великолепия радушный хозяин поставил по паре бутылок красного испанского вина Remelluri Reserva и белого — Viña Mayor. Туда же последовали и две бутылки хорошего шампанского Louis Roederer.

Не забыл Никита и о себе. Достал из холодильника и поставил на стол литровую непочатую запотевшую «Столичную» в экспортном варианте. Он хоть иногда не отказывался от некоторых сортов виски, но предпочитал чистую охлажденную русскую водку без всяких там томатных соков или других примесей, портящих вкус его родины. Для того чтобы любимый им букет был полон, Никита заказал в ресторане несколько соленых огурчиков и селедку пряного посола, порезанную на дольки. Черт его знает, где испанские рестораторы достали эту экзотику, но она была доставлена курьером вместе с остальными блюдами.

Никита, закончив все необходимые приготовления к встрече гостей, мог уже и расслабиться. Он включил плоский телевизор, висящий на стене гостиной, и, выбрав пультом какой-то музыкальный канал, сел на диван и налил себе стопку «Столичной».

Махнул ее быстро, закусив превосходным хрустящим огурчиком. Холодная жидкость, попавшая внутрь, трансформировалась в приятное тепло, сначала окутавшее желудок, а потом плавно растекшееся и по всему организму.

Никита благостно откинулся на спинку дивана и решил позвонить Адель. Но не успел он провести пальцем по экрану телефона, как за воротами негромко прозвучал автомобильный сигнал.

Радушный хозяин, выходя на крыльцо, нажал на кнопку пульта автоматических ворот и увидел, как во двор въезжает темно-синий ситроен с двумя пассажирами на передних сидениях. Ворота за машиной закрылись, и Никита, сделав несколько шагов по ступенькам, приготовился к горячей встрече с Адель.

Она, безумно красивая и грациозная, выпорхнула из-за водительской двери, чмокнула Никиту по-приятельски в щеку и сказала, блеснув своими ярко-белыми зубами в тусклом свете фонариков, освещающих внутренний двор:

— Здравствуй, милый Ники! Познакомься, пожалуйста, с моей подругой!

Адель указала своей маленькой аккуратной ладонью в сторону девушки, которая, выйдя из машины, не спеша подошла к ним.

Никита, неприятно удивленный довольно холодному поцелую Адель, перевел взгляд на ее коллегу.

Зои по внешнему виду была младше подруги на десяток лет. Высокая, стройная и красивая шатенка. Но красота ее, несколько ненатуральная и скорее эталонная, отличалась от природной притягательности Адель. В ней чувствовались какая-то искусственность и высокомерность.

Локоны светло-карамельного оттенка еле касались плеч. У нее было практически незагорелое лицо с прямым точеным носом и пухлыми, ярко накрашенными губами, плавно очерченными в результате хорошей и профессиональной контурной пластики.

Никита из-за слабой освещенности двора не смог сразу определить цвет ее глаз. Но успел заметить, что они, несмотря на ироничный прищур, были холодны, как кубики льда, плавающие в бокале с шампанским.

Боцман в обычной жизни всегда сторонился таких женщин. То ли от некоторой своей закомплексованности, то ли от проницательности. Он спинным мозгом ощущал, что такие «фифы» бывают обычно эгоистичными и лицемерными, идут по чужим головам и по жизни ищут выгоду только для себя.

Тем не менее девушка, не подтвердив первых впечатлений Никиты, подошла и сказала по-русски довольно теплым голосом, протянув ему руку:

— Добрый вечер, Никита! Приятно познакомиться! Меня зовут Зои Легран.

Никита слегка пожал ее ладонь. А Адель, заметив его удивленный взгляд, пояснила с улыбкой:

— Ники, ничего странного! У Зои русские корни. Она прекрасно говорит по-русски, поэтому ей и предложили работу в отделе Интерпола, занимающемся восточным направлением.

Зои мягко перебила подругу и добавила:

— Адель, я ведь и сама могу рассказать о себе нашему доброму хозяину. Я хоть и родилась в Бельгии, Никита, но меня воспитывали русские мама и бабушка. А в России у нас остались родственники. И я частенько гостила у них в детстве и юности. Поэтому у меня была прекрасная возможность попрактиковаться в языке.

Она и правда говорила по-русски почти без акцента, в отличие от Адель с ее смешным произношением буквы р, на французский лад.

Никите, по большому счету, было всё равно, как говорит Зои на его родном языке. Он уже неплохо научился владеть французским за годы службы в легионе. Сейчас его больше волновало холодное приветствие Адель. Он-то, наивный, рассчитывал на более теплую встречу. Но оправдал ее в мыслях, посчитав, что она просто постеснялась выказывать бурные чувства перед подругой.

Поэтому Никита не стал ничего додумывать. Он просто показал рукой гостям на двери дома и пошел к багажнику ситроена, чтобы принести их вещи.

Вернувшись в гостиную с двумя небольшими чемоданами на колесиках, он поставил их у стены и услышал восторженный голос Адель. Она стояла у накрытого стола и смотрела на роскошную сервировку.

— Ники, ты чудо! Позаботился о встрече не хуже самого шефа Алена Дюкасса, имеющего три мишленовские звезды и когда-то давшего мне несколько уроков по просьбе Интерпола. Это превосходно, Ники! Я уверена, что все блюда так же вкусны, как и красивы!

Никита, смутившись от ее восторга, решил не рассказывать пока о том, что всё это великолепие готовил не он. Подумал, что сообщит об этом потом, если будет необходимость.

Он подошел к Адель и хотел обнять ее, но из ванной комнаты вышла Зои и помешала этому. Адель отстранилась и последовала туда уже сама, на смену подруге. А Зои, подойдя к столу, взглянула на Никиту своими васильковыми глазами, блеснувшими в ярком освещении гостиной, и сказала:

— Спасибо вам, Никита, за заботу! Не знаю, предупредила ли вас Адель, о том, что я веган, но вижу, что на столе есть и вполне веганские блюда. Тем более что я, как бы это сказать, веган не очень строгих принципов. Вы знаете, оперативная служба в Интерполе не всегда позволяет придерживаться всяких условностей.

Никита приблизился к батарее бутылок на столе и посмотрел на Зои с немым вопросом. Она показала на шампанское длинным пальчиком с накрашенным красным лаком ногтем. Никита, кивнув головой, налил ей шипучего напитка в высокий бокал и протянул его девушке. Затем наполнил пустой широкий бокал красным вином для Адель. Он знал ее пристрастия и сейчас, держа его в руках, ждал, когда она вернется из ванной комнаты.

А Зои, сделав маленький глоток Louis Roederer, одобрительно кивнула головой и, повернувшись к Никите, сказала по-простому:

— Может быть, перейдем на «ты»? Нам ведь, по-видимому, придется не один день провести вместе?

Никита не понял смысла ее последних слов, но не стал обращать на них внимания. Ответил без обиняков:

— Хорошо, Зои, давай на «ты»! Присаживайся, где удобно. Пора ужинать, а то всё остыло уже, наверное!

Тем временем Адель, вышедшая из ванной, забрала бокал с вином из руки Никиты и села не на диван, а на один из двух стульев, стоящих за столом друг напротив друга.

Зои последовала ее примеру и тоже опустилась на стул. А Никите пришлось разместиться на диване в одиночестве.

Ужин прошел в молчаливой обстановке. Явно проголодавшиеся гости, выбрав блюда на свое усмотрение, аккуратно работали вилками и ножами. Никита, остановившись на восхитительном ягненке, делал то же самое. Он иногда подливал девушкам напитки. Но и о себе не забывал, изредка наполняя стопку охлажденной водкой.

Все трое закончили наслаждаться изысканными вкусами блюд почти одновременно. Однако из-за стола никто не встал. Никита понял, что пришло время выслушать от Адель то, о чем она предупредила его по телефону.

Он не торопил ее, Адель сама начала свой рассказ, некоторые моменты которого то возмущали его в душе, то заставляли призадуматься. Но, он не проронил ни слова до конца ее речи. Адель начала с неприятных напоминаний:

— Ники, ты только не обижайся! У нас нет другой альтернативы! В отделе, зная о событиях двухлетней давности, решили, что ваши с Марком кандидатуры являются лучшими для выполнения очень важного задания в России. Тем более и ты, и Марк, да, пожалуй, и его супруга обязаны Интерполу кое в чем! Вы ведь, по большому счету, должны были ответить перед законом за то, что совершили тогда. Но в отделе закрыли на это глаза и дали вам возможность уйти от ответственности!

Адель сделала паузу. А Никита не сказал ничего, только сильнее сжал челюсти, явно расстроенный ее прелюдией к рассказу. Он погрустнел, и в его душе появилось ощущение огромной пропасти между ним и той женщиной, которая когда-то была ему очень дорога.

Адель отвела от него взгляд и продолжила, четко выговаривая слова:

— Пойми, Ники, если бы у нас был выбор, мы никогда не обратились бы с этой просьбой. Наш агент, который занимался этим делом, был забит насмерть в Москве несколько дней назад. Мы не можем больше рисковать своими людьми. В отделе не без оснований полагают, что сделано это было по заказу каких-то очень влиятельных сил. Эти самые силы ставят препоны в официальном расследовании и не дают нам ничего сделать в твоей стране. Мы уверены, что у них есть свои люди в российском отделении Интерпола, поэтому туда обратиться не можем. Вот и получается, что тебе и Марку придется поехать туда и провести неофициальное расследование. Причем времени у нас нет, сделать это нужно срочно. Для согласования ваших действий с Интерполом с вами поедет Зои, лейтенант оперативной службы. Она введет вас в курс всех подробностей этого дела. Зои формально будет в стороне от расследования, но вы обязаны все свои шаги согласовывать с ней и выполнять неукоснительно ее приказы.

Адель опять замолчала на короткое время, глядя куда-то в сторону. А Зои, наоборот, посмотрела прямо в глаза Никите и усмехнулась при этом.

Затем Адель проговорила, виновато опустив голову:

— Ники, прошу, без эмоций! Это дела службы, и я обязана выполнять их! Я могу излагать дальше?

Она, увидев сдержанный кивок Никиты, продолжила посвящать его в детали:

— У французского профессора месье Бернарда Делоне, доживающего последние дни, в России есть сын, который ничего не знает об отце. Причем этот сын является его единственным прямым наследником. Сам месье Делоне, страдающий от онкологии на последней стадии, очень хочет увидеть сына перед смертью и оставить ему в наследство большую часть своих капиталов. Он указал в завещании, что парень получит всё в полной мере, если успеет приехать к отцу до его ухода в мир иной. Семья месье Делоне является очень влиятельной во Франции. А он сам владеет контрольным пакетом акций предприятия, имеющего стратегическую важность для республики. Поэтому в парижский отдел Интерпола поступило прямое указание из МИДа срочно заняться этим делом. Наш агент успел перед своей гибелью отыскать в Москве адрес мальчика, но тот, по информации московского отдела, бесследно исчез буквально сегодня. Мы не знаем ни что с ним, ни где он, ни кто его похитители. Никаких требований отцу о выкупе пока не поступало. Но мы уверены, что это дело рук преступников, заказавших устранение нашего офицера. А поскольку все запросы из нашего МИДа в российский не дали никаких результатов, мы полагаем, что нам противостоит не простая преступная группировка, а влиятельная, криминальная организация, имеющая прочные связи во многих органах власти в России!

Адель, проговорив всё это, наконец-то взглянула на Никиту и ждала сейчас от него окончательного решения.

Он, подождав немного, процедил тихо и сухо еле разжатыми губами:

— А если откажусь, то что? В тюрьму упечешь? Там-то наверняка побезопаснее будет, чем воевать против русской мафии!

— Ники, Ники, ну зачем ты так? Я же объяснила, что это не мое решение! И потом, я тебя знаю. Тяга к риску у тебя в крови! Наверняка тебе самому захочется ввязаться в драку, имея индульгенцию на все свои действия от Интерпола! Заметь, Ники, на все действия! Даже на те, которые могут быть вне закона! Интерпол обещает прикрыть вас с Марком и вывести из игры в момент смертельной опасности.

Адель произнесла всё это громким голосом, но Никиту поразила не суть сказанного, а то, что во всех этих словах не было ни намека на ее заботу и переживание за него, как ему показалось.

Никита размышлял недолго. Он, похоже, уже смирился с тем, что Адель, его Адель, изменилась безвозвратно. Понял это, и душу накрыло беспросветной грустью. Откуда-то пришла жалость к самому себе, такому одинокому и посему несчастному. Поэтому он тихо ответил:

— Хорошо, пусть будет по-твоему. Я в игре, но с одним условием.

Адель и Зои, внимательно наблюдавшие за ним, спросили почти одновременно:

— Каким?

— Я отправляюсь в Россию один. Ну то есть с Зои, конечно. А Интерпол навсегда забывает о Марке и Кате. Навсегда! Катя беременна, да еще и с какими-то осложнениями. Поэтому Марк должен быть с ней. Он вскоре станет отцом, и ему будет о ком заботиться. Он нужен своей жене и будущему ребенку. Я не позволю втянуть его в смертельную игру в русскую рулетку. Если для вас это неприемлемо, я готов сесть в тюрьму! Мне-то, по большому счету, по барабану!

Адель не совсем поняла его последнее выражение. Таких слов она не встречала в книгах Толстого, Достоевского и Чехова. Но рассудила правильно, приняв их за его окончательное согласие в случае выполнения условия. А вот Зои прекрасно уловила смысл и, взяв на себя право озвучить решение, сказала:

— Прекрасно! Никита, твой друг получит от Интерпола официальное уведомление об окончательном закрытии вашего прошлого дела. Об этом не беспокойся. Но тебе в России понадобятся помощники. Нам предстоит столкнуться с сильным противником. В одиночку с ним не справиться, а я смогу только наблюдать со стороны. Поэтому подумай, кто тебе нужен? Кто согласится поехать с тобой? Кстати, семья месье Делоне предлагает серьезные деньги за удачный исход этого дела. Выбор за тобой, но окончательное решение принимаем мы.

Никита, выслушав ее, спросил с плохо скрытым сарказмом:

— Ну так если этот французский Рокфеллер и его семья так богаты, почему не дождаться требования о выкупе? Даже пускай большого! Заплатят, не обеднеют. Зато сынка ему доставят на блюдечке с голубой каемочкой!

Адель покачала головой. Она, конечно, читала Ильфа и Петрова, хотя мало что там поняла. Но этот фразеологизм о блюдечке знала. Поэтому и ответила под стать вопросу Никиты:

— На блюдечке с голубой каемочкой, но только в разделанном виде! Ники, по данным Интерпола, только несколько процентов похищенных людей возвращаются похитителями живыми после получения выкупа! Мы не может так рисковать!

Никита сдался. Тяжело вздохнул и произнес:

— Ладно! Я подумаю о помощниках. Мне нужно немного времени.

Зои, услышав его, воскликнула с явным облегчением:

— Чудесно, что всё так решилось! Завтра утром продолжим обсуждение. Тем более что к этому моменту что-нибудь о мальчике может проясниться. А сегодня давайте просто напьемся и не будем больше говорить о делах. Никита, налей мне еще шампанского!

Он пожал плечами и, приподнявшись из-за стола, наполнил ее опустевший бокал. Долил красного вина Адель. А сам после этого опрокинул подряд несколько рюмок «Столичной», ничем не запивая и закусив их только соленым огурчиком.

Глава 5

Бывает, что люди привязываются к дрянным, на первый взгляд, вещам, уродливым животным и даже отрицательным человеческим особям с отвратительным характером и полным букетом других качеств, отличающих подлецов. Но такова уж непостижимая людская натура!

Как иначе объяснить, что маленькая девочка, например, больше всего может любить свою страшненькую куклу Машу с облупившейся краской на лице и полувыпавшими синтетическими волосами, предпочитая ее всем остальным новым и дорогим Сюзаннам, Кэтти или Жанеттам.

Пример киношного мишки Тедди с надорванной лапой и отсутствующим глазом-пуговицей — из этой же серии. Такой потрепанный Тедди, судя по голливудским фильмам, является любимой игрушкой всех американцев, маленьких и больших.

А как понять странную, но субъективную, конечно, привязанность хозяев к своим выглядящим далеко не симпатичными декоративным хрякам, лысым котам или, к примеру, собакам породы китайская хохлатая. Эта привязанность непонятна другим людям, но сами хозяева различают в своих питомцах красоту, невидимую постороннему.

Что же касается отрицательных людей, то они в этом списке по праву идут на последнем месте. Никакое, даже самое некрасивое животное, не может причинить любящим их людям зла или сделать гадость. Наоборот, как правило, такие не самые милые представители животного мира платят ответной любовью и верностью.

А вот дрянные людишки вполне могут воздать за доброту подлостью. Или же окажутся эгоистичными и безучастными, что бывает не менее больно для людей, привязавшихся к ним.

Евгения Александровна Никонова, родная тетя Паши, очень страдала, оттого что племянник вырос равнодушным и холодным, как айсберг. Совсем не понимала причин этого. Она, казалось бы, всю жизнь пыталась окружать его заботой и отдавала ему всю себя. Растила Павлика как родного сына. Пыталась вложить в него все свои лучшие качества: доброту и ответственность. Но чего уж там скрывать! Знала, что ей это не удалось.

Павлик перешагнул двадцатилетнюю отметку абсолютно равнодушным и никчемным человеком. Его не интересовало ничего. Ни доброе, ни злое. Ни живое, ни бездушное.

Женя понимала, конечно, что их желчный сосед Георгий Мазур был в чем-то прав, обзывая Павлика медузой. Тот и был как это странное божье создание, которое по-английски называется jellyfish — рыба-желе или рыба-студень, если дословно. То есть бесхребетным, бесхарактерным и безучастным ко всему. С той разницей, что некоторые виды жалящих медуз могут пассивно постоять за себя и являются крайне опасными для человека. А ее племянник был способен дать отпор только родной тетке и никому больше.

Но все-таки она любила его. Привязалась к нему за все годы, пока воспитывала. Молча сносила все его безосновательные упреки и старалась не обращать внимания на несносный характер. Женя считала, что виной этому была она сама. Не ругала толком, не наказывала и смирилась даже, когда окончательно поняла, что Павлик основательно сел ей на шею и ножки свесил, по образному выражению соседа.

Женя была благодарна Георгию за то, что тот делал попытки урезонить Павлика, хоть в основном и безуспешно. Сосед, не имеющий своих детей, возился с Пашкой как мог. Он тратил время на ее племянника, но взамен слышал от него только нытье и упреки.

Она стала замечать некоторые черты подлости в характере племянника, когда тот еще не успел окончить школу.

Как-то его одноклассники расписали стены только что отремонтированного и покрашенного спортзала граффити. Павлик тоже косвенно принимал в этом участие. Он сам лично, не обладающий даром «художника», не распылял краску из баллончиков, но в школу их принес именно он, желая заработать авторитет у одноклассников.

Их вычислили быстро и таскали к директору по одному. Никто из ребят других не сдал, беря вину на себя. А вот Павлик, испугавшись наказания, слил всех с потрохами, упросив руководство школы не называть имя предателя.

Женю вызвали к директору, и тот, пожилой и опытный педагог, отведя взгляд в сторону, грустно сказал ей:

— Евгения Александровна, голубушка! Мы хотели бы, чтобы за эту пакость ответили в равной степени все принимавшие в ней участие. Но Павел слезно выклянчил прощение, рассказав обо всех поименно. Я знаю, вы не мама ему, но попытайтесь как-то объяснить, что в жизни белое, а что черное! Если еще не поздно, конечно! Постарайтесь достучаться и дать ему понять, что с маленького предательства начинается большая подлость!

Она только грустно вздыхала, слушая правильные слова директора школы. А что еще оставалось делать доброй тетке, так и не заслужившей авторитета у своего юного негодяя-племяша?

Женя добровольно сдала деньги на новый ремонт, как и все другие родители пачкунов. На этом дело закончилось и забылось со временем.

Она попыталась поговорить с племянником по душам. В ответ же услышала слова, которые испугали ее своей продуманностью и жестокой логикой:

— А что ты хотела?! Мне сказали, что могут из школы выгнать. На фига мне ее менять? От нее до дома десять минут пешком. А другая ближайшая у черта на куличках. В автобусе толкаться придется! Зачем?..

Женя попробовала возразить:

— Павлик, но как же другие ребята? Ты о них подумал?

Племянник холодно ответил:

— А что мне другие?! Их вон папаши и мамаши на мерседесах в школу возят. А меня кто повезет?

В голосе Паши сквозили и зависть, и равнодушие одновременно.

Этот случай был не единственным. Были, конечно, и другие, подтверждающие, что из Павлика вырастает не самый лучший человек. Но как ни билась Женя, вечно занятая на работе, повлиять на него не могла. Она старалась, конечно, выкроить свободное время и сводить племянника на хорошие фильмы и чувственные спектакли, но видела, что это не оказывает никакого действия.

Сосед Георгий, прямой, как корабельная мачта, был уверен, что во всем виноваты гены, доставшиеся Паше от известной матери и неизвестного отца. Он говорил:

— Смотри, Женька! Мамашка его, царство ей небесное, скинула мальца на тебя, совсем не думая, как придется младшей сестренке штормовать по жизни! Не сильно переживала и к сыну не стремилась! Разве можно назвать ее матерью или заботливым человеком? Да и папаша ничем не лучше! Сомневаюсь, что он не знал о рождении сына. Однако до сих пор не озаботился хоть как-то поинтересоваться им!

Женя, чувствуя истину в словах соседа, все-таки пыталась защитить непутевых Пашкиных родителей:

— Георгий! Ну как ты можешь так говорить! Настя была ученым! Да и отец Павлика наверняка тоже. А ученые — другого сорта люди! Они выше нас, простых смертных! Живут наукой и не могут размениваться на житейские или бытовые пустяки!

Сосед, ухватившись за ее последние слова, подвел итог:

— Вот я и говорю! Ребенок для них — это житейский пустяк! Люди холодные, как атлантическая треска, живущая на морском дне! Извини, Женя, за недобрые слова о твоей сестре-покойнице. Но, похоже, их эгоистичные гены и достались парню. Ничего уж не поделаешь!

Женя, по обычаю, сдавалась и больше не возражала соседу, но в душе очень жалела своего Павлика. До слез и сердечных колик. Жалела и всегда волновалась за него, непутевого.

Женя, вернувшись с работы домой, в этот теплый ясный вечер, с удивлением обнаружила, что племянника нет в его комнате. Проверила телефон и убедилась, что не пропустила от него никаких сообщений и звонков. Павлик, приходя из института, обычно сидел за компьютером.

За окном было еще светло. Солнце уже садилось, но до наступления темноты было далеко, как обычно в конце весны. Поэтому Женя не сразу обеспокоилась из-за отсутствия Паши. Мало ли какие дела могут быть у двадцатилетнего парня, да еще и в такой прекрасный вечер?

Но когда свет от красного солнечного диска сменился через какое-то время на бледно-молочный лунный, она набрала номер Павлика. В ответ услышала искусственный голос оператора, сообщившего, что телефон абонента выключен. А вот сейчас настала пора волноваться.

Женя, не переодевшись, прямо в домашнем халате вышла на лестничную площадку и позвонила в дверь соседу. Тот открыл незамедлительно, будто ждал ее прихода. Она выпалила с порога:

— Здравствуй, Георгий! Павлик не у тебя? Может быть, он звонил?

Сосед не выглядел сонным. По-видимому, что-то читал до ее прихода, судя по очкам, поднятым на лоб. Он удивился вопросу Жени, но, увидев ее взволнованное лицо, постарался ответить как можно более успокаивающе:

— Да нет. Он ко мне давно не заходил и не звонит сам.

Он посторонился в дверном проеме, добавив:

— Ты, Женек, заходи, заходи и не волнуйся! Вроде еще не очень поздно. Может быть, с девчонкой какой загулял?

— Сам-то в это веришь?

Женя сказала это дрогнувшим голосом и, сделав пару шагов внутрь соседской квартиры, сразу пошла на кухню. Там без приглашения села на угловой диван.

Сосед последовал за ней и первым делом поставил чайник на газовую плиту. Он прекрасно знал, что Женя никогда не откажется от его цейлонского чая с бергамотом, который он заваривал по собственному рецепту.

После этого он сел на табурет и с сомнением подтвердил ее опасения:

— Да уж, маловероятно, что нашлась та, кто согласилась гулять с ним по ночной Москве. Он и песню ей не споет и анекдот не расскажет. А уж защитить от хулиганов и подавно не сможет, хлюпик! Вдруг завис у кого-то из друзей? Ты никому не звонила?

Сосед вопросительно посмотрел на Женю. Та вздохнула и грустно ответила:

— Каких друзей? Какие у него друзья? Если и была парочка приятелей в школе, то с ними Павлик давно не общается. А новых я никого не знаю. Ни имен, ни телефонов!

Они сидели на кухне Георгия еще пару часов. Несколько раз пили вкусный чай со свежими пряниками. Телефон Жени молчал. Она несколько раз набирала Пашин номер, и то больше ради самоуспокоения, поскольку в ответ всегда слышала автоматический голос оператора.

К часу ночи Женя ушла домой. Они с соседом договорились рано утром вместе пойти в полицию, если Паша не вернется домой к этому времени.

Как только за ней закрылась дверь, Георгий оделся, взял маленький фонарик и вышел из подъезда. Он, памятуя о случае с напившимся вдрызг Пашкой, решил обойти окрестности и осмотреть ближайшие к дому дорожки. Чем черт не шутит? Вдруг этот молокосос опять решил повторить «закидон», который совершил на свой школьный выпускной?

Добрый час Георгий ходил по району. Светил лучом фонарика по обочинам и кустам, пугая припозднившихся собачников и редких любовных парочек. Даже, рискуя нарваться на неприятности, подошел к группке молодых людей, расположившихся на скамейке под светом уличного фонаря. Те пили пиво, матерились и слушали русский рэп, негромко доносящийся из чьего-то телефона.

Один из парней, увидев подходящего к ним Георгия, бросил хриплым голосом:

— Че тебе, дядя? За пустыми бутылками и банками в очередь!

Он, усмехнувшись, показал головой в сторону двух колоритных персонажей, сидящих на соседней скамейке, метрах в двадцати от них. Те, нечесаные, бородатые, одетые в мятую одежду явно с чужого плеча, терпеливо ждали «приза», который должен достаться им по праву после завершения вечеринки. Они взволнованно приподнялись, обеспокоившись приходу конкурента.

Но Георгий успокоил их, рассказав парню с хриплым голосом о цели своих ночных поисков. Тот, на удивление, отнесся с пониманием и расспросил своих друзей о пропавшем Пашке. Оказалось, никто из них его не видел и даже не знал, хотя некоторые жили в ближайших домах. На прощание парень сказал Георгию, посчитав, наверное, что таким образом успокаивает его:

— Мы, дядя, все тут по синьке тащимся! Всех своих в районе знаем. Здесь нариков нету! А если твой чудила торчок, то искать — бесполезняк! У них своя тусовка, и тихарятся они по хазам. Тебе, дядя, к ментам надо! Они знают, где искать!

Георгий возвращался домой с осадком и нехорошим предчувствием в душе. Постарался лечь спать, положив телефон рядом на подушку. Все-таки и он успел привязаться к бестолковому Пашке, хотя понимал, конечно, что тот вовсе не заслуживает этого.

Женя, вернувшаяся в свою квартиру, первым делом обзвонила больницы и морги. Набрала и дежурный номер полиции. Но никто ничего о ее племяннике не знал. Павлик впервые не пришел ночью домой! То есть не пришел, впервые не предупредив. Поэтому она отчаянно переживала за него, чувствуя своим любящим сердцем, что произошло неладное!

Ночное время тянулось медленно. Женя так и не смогла толком заснуть. Чутко прислушивалась к любому шороху за дверью и зачем-то подносила к глазам молчащий телефон. Включала телевизор. Отчужденно смотрела и затем выключала его. Как назло, она всё время попадала на новостные криминальные каналы, рассказывающие о различных преступлениях. В ее голове возникали кровавые картинки о страшной участи Павлика, то попавшего в ДТП, то случайно оказавшегося на месте перестрелки бандитов, то угодившего еще во что-то не менее ужасное. Пыталась отогнать эти идиотские мысли, чувствуя себя полной дурой, виноватой за судьбу племянника. Так и промучилась до утра, почти не сомкнув глаз.

Рано утром она опять была на пороге соседа. Георгий заставил ее позавтракать у себя, положив в тарелку Жени горячую яичницу с беконом и налив ей кружку своего чудесного чая.

Кусок в горло не лез, и Женя, наскоро выпив душистый напиток, нетерпеливо сказала:

— Может, все-таки в полицию сходим, а потом уж столоваться будем?

Сосед рассудительно объяснил:

— Женя, спешка бесполезна! Насколько я знаю, полиция принимает заявление после трех дней пропажи человека. Скорее всего, они нас пошлют к черту. Поэтому давай завтракай! Тебе сейчас силы нужны. А даст Бог, твой племяш приползет домой, как кот помойный после ночных гулянок!

Он взглянул на Женю и заботливо спросил:

— Тебе ж на работу сегодня! Как ты выдюжишь? Не спала же совсем. Видно по тебе!

— Я, Георгий, позвонила в поликлинику и взяла отгулы на три дня. Побурчали, но согласились. Объяснила, что по семейным обстоятельствам.

Слова соседа подействовали, и Женя принялась за яичницу, прислушиваясь, не хлопнет ли дверь в ее квартиру.

Георгий уговорил Женю подождать хотя бы часов до восьми утра в надежде, что Пашка-подлец все-таки вернется домой после ночной гулянки.

Но племянник не пришел ни к семи, ни к восьми. Телефон его по-прежнему молчал, и последние остатки надежды на благополучный исход растаяли в душе Жени окончательно.

Георгий тоже уже осознал, что дело неладно. Он старался, конечно, не показывать Жене свое волнение, но понимал, что с Пашкой случилось что-то нехорошее.

Сосед видел, насколько растеряна и обеспокоена Женя. Поэтому взял на себя руководство по поиску ее племянника. Он предложил ей сначала съездить в институт, а уж потом обратиться в полицию.

Так они и сделали. Перед тем как отправиться в дорогу, Женя по настоянию соседа написала Паше записку и оставила на видном месте в прихожей своей квартиры.

Всю дорогу до учебного заведения они молчали. Каждый оставался один на один со своими мыслями и дурными предчувствиями, но оба отчаянно надеялись, что хоть кто-то из однокурсников может что-то знать о пропаже Павла Никонова.

Поездка Жени и Георгия в институт оказалась совершенно бесполезной. Студенты ничего не знали о своем однокурснике. Мало того, большинство из них даже не сразу поняли, о ком идет речь. По всему выходило, что Паша был им совсем неинтересен и практически ими не замечался.

Ко всему прочему, пара однокурсников-очкариков, по-видимому, таких же изгоев на курсе, как и Паша, поддерживающих с ним более-менее приятельские отношения, усилили волнение его тетки и соседа. Они пояснили, что Паши не было на лекциях и вчера.

Это известие окончательно сломило Женю. Она, с глазами на мокром месте, винила себя во всех бедах племянника и растерянно ждала толкового совета от Георгия всю обратную дорогу до районного отделения полиции. Но чем он мог ей помочь в этой ситуации? Абсолютно ничем! Оставалось только уповать на содействие сотрудников внутренних дел.

В районном отделении МВД к ним отнеслись с пониманием и даже внимательно выслушали, записав все Пашкины данные. Но Георгий оказался прав, предполагая, что заявление о пропаже человека у них не возьмут. Дежурный капитан, несмотря на слезы и мольбы Жени, вежливо, но сухо пояснил:

— Гражданка, не плачьте! Таков закон! Приходите с заявлением через двое суток. Тогда уж официально дадим ход делу.

На прощание он постарался успокоить Женю, высунувшись из амбразуры окошка дежурной и сказав ей более мягким тоном:

— Вы не расстраивайтесь! По опыту знаю, малолетние бродяги возвращаются домой в первые два дня после ухода из дома. Ждите и надейтесь!

Что еще ей оставалось делать? Ждать, ждать и переживать! Каким бы пустым и никчемным ни казался ее Павлик посторонним людям, все-таки он был таким близким, любимым и беззащитным для нее, его родной тетки!

Глава 6

В любой стае есть вожак. В волчьей, львиной, шакальей. Вожак ведет остальных, принимает окончательное решение, защищает, если надо. Само собой, вожаку перепадают лучшие куски дичи, лучшее укрытие для отдыха, лучшие самки. Но стоит ему постареть или ослабнуть, как его место занимает более молодой и сильный. Подчас в споре с крепким юным соперником старый вожак гибнет.

Так происходит у животных. А вот в человеческой преступной стае, на первый взгляд, не сильно отличающейся по повадкам от хищной, есть, несомненно, своя особенность. Молодой, полный сил претендент практически не в силах скинуть с трона пожилого, слабого физически вожака, если тот сам искусно создал эту стаю. Если построил всю пирамиду и четко очертил все иерархические границы. Если, несмотря на свой возраст, продолжает обладать чудовищной хитростью, острым умом и чертовской проницательностью. Если у него есть огромные деньги, обширные связи и десятки, а то и сотни помощников, готовых уничтожить любого претендента на трон по первому требованию вожака.

Михаил Альбертович Банников, по кличке Рапира, всё это прекрасно понимал. Он, крепкий тридцатилетний мужчина, работал у пожилого Салтана уже давно и знал, насколько тот может быть опасен и мстителен, захоти Миша откусить хотя бы маленький кусочек от хозяйского пирога.

Сергей Борисович держал Мишу на коротком поводке. Внешне, казалось бы, отличающий Рапиру от других и позволяющий ему больше, чем остальным, тем не менее подачками не баловал.

Нет, конечно, у Миши было всё, о чем не мог и мечтать среднестатистический житель страны. И высокооплачиваемая работа у Салтана, и хорошая трехкомнатная квартира в Москве, и новенький мерседес, и даже счет в банке с пятью нулями в валюте. Но вот чего у него не было, так это по-настоящему больших денег для ведения больших дел! А главное, Миша отлично знал, что продуманный и завистливый хозяин никогда не предоставит ему возможности заработать себе солидный капитал, не отсыпав большую часть в салтановские закрома.

Сказать по правде, Миша умел и знал, как заработать такие деньги. Только вот делал он это под неусыпным контролем Салтана, получая лишь жалкие крохи со стола хозяина, как сам считал.

Сергей Борисович Салтыков был довольно жаден в отношении благодарности своему помощнику по особым делам. Он хотя и дарил Мише достаточно дорогие подарки, но высокими гонорарами не жаловал. А уж о том, чтобы отпустить того в свободное плавание, вообще не могло быть и речи!

Понимал Миша: только он заикнется об этом — и автоавария с трагическим исходом ему обеспечена! Хозяин выберет такой «гуманный» исход, только если будет в хорошем расположении духа. А уж если в плохом… Миша и представлять не хотел!..

Больно уж много адъютант знал о больших и маленьких делах хозяина. А посему амбициозный и честолюбивый Михаил Банников обязан был вкалывать на Салтана до скончания века. Или до того времени, пока Сергей Борисович не решит окончательно отойти от дел. Но Миша, хорошо изучивший Салтана за несколько лет, не верил в реальность этого.

Но сейчас — только сейчас! — какое-то подобие света забрезжило в конце тоннеля: сопляк-заложник, единственный сын французского миллиардера, надежно спрятанный в здании одного из частных охранных предприятий, принадлежащих Салтану. Миша пока не очень отчетливо, но понимал, что у него появился шанс. Или — контур шанса, дающего ему возможность отхватить куш в обход хозяина. Да, с большим риском и угрозой расправы, но все-таки шанс!

У него было время поразмышлять о смертельной опасности предстоящего шага по дороге от салтановского имения до въезда в столицу. Риск был, несомненно, высок, и итог мог закончиться плачевно для Миши. В случае если дело провалится и он не успеет вовремя и надежно скрыться, за его жизнь никто и гроша ломаного не даст. Длинные руки были у жестокого и мстительного Салтана. Но всё равно это был шанс! Шанс заработать стартовый капитал и наконец-то начать свое дело, чему Салтан всегда противился. Понимал же Миша, что никогда хозяин не отпустит его по собственному желанию.

Полдень в Москве, куда он приехал на своей машине, был ясным и теплым. Солнце всю дорогу слепило глаза, и Миша не снимал стильных каплевидных очков Ray-Ban с темно-зелеными стеклами в золотой оправе.

Он, заехав на своем мерседесе в тихий, закрытый шлагбаумом дворик, примыкающий к двухэтажному зданию с табличкой «Частное охранное предприятие «САМУМ», припарковался и вышел из автомобиля. Нажал на кнопку видеозвонка, расположенную слева от серой стальной двери, и немного подождал, пока его изучат и впустят внутрь.

Здесь его хорошо знали и лишних вопросов не задавали. Один из сотрудников, одетый в черную униформу и встретивший его, приветливо махнул рукой и доложил сразу, как только за Мишей закрылась дверь:

— Здравия желаю, Михаил Альбертович! Клиент еще спит, как сурок. Пока признаков бодрствования не подавал. Но всё под контролем! Петрович наблюдает за ним.

По выправке и стилю речи в охраннике угадывался бывший военный. А Петрович, про которого он упомянул, был раньше военным врачом, уволенным из армии за какие-то темные делишки с наркосодержащими лекарствами. Всё это Миша прекрасно знал и, услышав от сотрудника доклад, бросил на ходу:

— Ну и ладно! Это хорошо, что Петрович следит за его здоровьем. Я буду в кабинете. Когда щенок очнется, приведите его в чувства и дайте мне знать.

Миша поднялся по лестнице на второй этаж и прошел по коридору до дверей кабинета. По пути ему никто не встретился. Кругом стояла обманчивая тишина, как в больнице в неприемное время. Но Миша знал, что каждый его шаг просматривается многочисленными видеокамерами, установленными внутри здания.

Он вошел в скромно обставленный кабинет. Стол, шкаф, пара потертых кожаных кресел и такой же выцветший длинный диван, приставленный к стене, отделанной бежевым пластиком.

Жалюзи были опущены, и солнечный свет еле проникал в кабинет через единственное зарешеченное окно. Это вполне устраивало Мишу, и он, сняв твидовый пиджак и лакированные туфли, растянулся на диване. Собирался было обдумать нюансы предстоящего разговора с заложником, но дорожная усталость взяла свое. Миша-Рапира уснул неглубоким дневным сном, в котором не было никаких сновидений.

Разбудил его Петрович, сухой и невысокий мужчина средних лет в очках, одетый в черные брюки от униформы и белую рубашку, застегнутую на все пуговицы под самое горло.

— Михаил Альбертович, вы просили уведомить вас, когда пацан в себя придет. Он пополдничал крепким чаем с шоколадом и сейчас вполне готов к разговору.

Голос у штатного лекаря был вкрадчивым и деловым, как у больничного главврача, сообщающего родственникам, что пациент пошел на поправку.

Миша медленно приподнялся и сел на диване. Расправил руки и сладко потянулся. Взглянул на свои швейцарские часы и увидел, что уже четыре часа пополудни. Три часа, которые он проспал в кабинете, пришлись очень кстати, и Миша чувствовал себя полностью отдохнувшим.

Он спросил у Петровича, отступившего от дивана на пару метров, но не ушедшего без команды:

— Как он там? Как настроен, по вашим наблюдениям?

Петрович пожал плечами:

— Да как? Растерян. Таращит глазами, хнычет иногда. Мозгляк! По всему видать — не боец! Просто испуганный пацан! Но я с ним и не разговаривал, как было приказано.

Миша взмахом руки отпустил Петровича. Встал, оделся и пошел по лестнице в направлении подвальных помещений, где в одном из них содержался, как он надеялся, его золотой стартовый капитал.

По пути не забыл зайти в дежурку, расположенную в дальнем конце коридора на первом этаже. Сам отключил прослушку и видеонаблюдение подвальных помещений, объяснив удивленному охраннику:

— Салтан приказал! Никто не должен слышать и даже видеть, о чем я буду говорить с клиентом. Не переживай, сам включу по возвращении.

Слово Салтана было законом для всех сотрудников ЧОПа. Поэтому охранник не стал возражать и продолжил молча наблюдать за остальными работающими мониторами.

Миша, подойдя к стальной двери, закрывающей вход в подвал, набрал код замка, открыл ее и спустился в безлюдный слабоосвещенный коридор, уходящий куда-то вдаль под всем зданием.

Одна из подвальных комнат, куда он вошел, больше походила не ментовскую допросную. Отсутствие окон, серый цвет стен, стол посредине с двумя придвинутыми к нему пластиковыми стульями. Всё это неярко освещалось люминесцентными лампами, встроенными в потолок. Единственным отличием от допросной было присутствие здесь больничной современной кровати с электроподъемником и капельницы, стоящей в дальнем углу. На ней клубком свернулась нескладная фигура Паши Никонова, частично прикрытая клетчатым пледом.

Он лежал на животе, накрытый с головой, и не подавал никаких признаков жизни. Из-под пледа торчали его худые ноги, одетые в джинсы и коричневые носки. Он даже не дернулся, когда Миша, войдя внутрь, громко закрыл за собой тяжелую дверь.

Рапира подошел к кровати и без лишних церемоний похлопал парня по спине. Сказал громко:

— Вставай, Павел, вставай! Разговор к тебе имеется.

Из-под пледа показалось лицо юноши, больше похожее на мордочку какого-то затравленного зверька. В Пашиных блекло-зеленых глазах читались испуг и страх перед вошедшим. Он медленно сел на кровати, свесив босые ноги.

Парень, молчавший какое-то время и изучавший внешний вид Миши, вдруг произнес сдавленным голосом:

— А вы бить не будете?..

Миша улыбнулся. Он, увидев, насколько подавлен сейчас Павел, посчитал это хорошим знаком для предстоящего разговора. Ответил вопросом на вопрос:

— Разве тебя тут кто-нибудь бил?

— Нет-нет! Не били! Но зачем же еще вы меня похитили и тут держите? На органы, наверное, хотите отдать? Но имейте в виду, и сердце, и почки у меня дрянь! Я часто ссусь по ночам! А сердце вообще через раз работает. У меня кардиограммы всегда плохие были…

Паша быстро протараторил всё это, стараясь убедить мужчину в своей абсолютной непригодности для донорства органов. По-видимому, парень уже успел обдумать свое незавидное положение и рассудил, что его украли среди бела дня именно для трансплантационных целей.

Миша рассмеялся в голос. Его позабавили Пашины слова.

Тем не менее в голове Рапиры пронеслась мысль, что в словах сопляка было кое-что от реальной истины! Миша знал, что некоторые из их людей занимались торговлей органами под прямым патронажем Салтана. Только было это давно, еще в конце девяностых.

А сейчас это нерентабельно и небезопасно. В наше время сложно составить достойную конкуренцию африканским и албанским поставщикам человеческих «запчастей».

Миша, отсмеявшись, начал расспрос. Очень постарался, чтобы голос его был как можно более дружелюбным и мягким. Паша поначалу отвечал ему неохотно и односложно:

— Павел, я не буду ходить вокруг да около! Скажи мне, что ты знаешь о своем отце?

— Ничего не знаю!

— Ну, тетка тебе хоть что-то рассказывала о нем? Может быть, предположения есть?

— Нет! Она тоже ничего не знает!

— Может, ты документы какие-нибудь видел с упоминанием об отце?

— Нет!

— Павел, ты не отпирайся! Отвечай честно! Поверь, это также и в твоих интересах.

— Ну что вы от меня хотите? Не знаю я ничего о нем! Вроде бы он иностранец, но никогда не давал о себе ничего знать.