Бесплатный фрагмент - Сказочники

Памяти Кателиной Татьяны Григорьевны посвящается

В начале Мира было слово

Оно живительной струей

Перевернуло, раскололо,

Взорвало светом тьмы покой!

С тех пор прошли тысячелетья,

Где свет и тьма сплелись в борьбе.

И мрак, порою, на столетья

Господство возвращал себе.

И снова тьма была б над миром,

Но Логос рвется вновь и вновь

И созидает с новой силой

Судьбу, и душу, и любовь!

Часть 1

Солнечный луч пробился сквозь листву, поплясал на поверхности лужи, встревоженной колесом телеги и начал играть с ресницами юноши, мирно спавшего на козлах. Молодой человек отмахнулся как от мухи. Луч скользнул по щеке и опять начал светить в уголок глаза, как бы говоря: «Вставай, а то проспишь и не успеешь поздороваться со мной!» Юноша дернул бровью и проснулся. В просветах веток сияло чистое светлое небо.

Возница повернул голову и улыбнулся — ему показалось, что две лазурные глубины смотрят в глаза друг другу.

— Говорил тебе, Лесь, иди спать в кибитку. Тогда бы не пришлось вставать так рано.

— Но тогда бы я не увидел звезд перед грозой, не умылся бы прохладным ливнем, не услышал бы песню ветра и, наверняка, проспал бы рассвет! — Ответил юноша, продолжая смотреть в небо, — Да и ты, Петрико, без меня вряд ли смог бы помочь Чалой вытянуть телегу из той лужи, в которой мы застряли во время грозы.

Он поднялся и огляделся вокруг.

— Гляди-ка, Петрико, там, справа, кажется, поляна.

— Вот и славно! Там и остановимся для завтрака.

Кибитка выехала на зеленую опушку и остановилась. Справа от себя путники увидели небольшое озеро, а слева проходила накатанная грунтовая дорога.

— Кажется, сегодня нам удастся пополнить свой провиант, — сказал кучер и повел Чалую в направлении озера.

Молодой человек взял два ведра и пошел к берегу, бросив на ходу:

— Наберу воды для завтрака, и можно будет отмыться.

— Петрико, — сказал юноша, стоя по пояс в воде, — а ведь в таких озерах, наверное, и водятся кикиморы или русалки?

— Ты что, боишься, Лесь? — поддел его возница.

— Да нет, наоборот, было бы интересно встретиться с этаким чудом.

— Встретишься еще, успеешь! — засмеялся кучер и протянул над ведрами руки, — а пока отмывайся, и давай чуток поспим.

И Петрико тоже стал отмывать сапоги. Потом они заплыли на середину озера, окунулись несколько раз с головой, выбрались на берег и устроились для отдыха на зеленом душистом ковре.

— Надо же, а ведь здесь совсем сухо, только роса, — произнес Лесь после недолгого молчания, — а я — то думал, что ночной ливень верст на десять всю округу намочил. Почему, Петрико, иногда такие вещи случаются, которые и объяснить-то никак нельзя? Ну, к примеру, в одном месте ливень всю деревню затопил, а рядом лес стоит не политый; или молния одно дерево ударом испепелит, а другое, рядом, стоит, как ни в чем не бывало, хоть и выше оно и ветвистей?

Но Петрико спал сладким сном. Лесь подложил руку под голову, закрыл глаза, и совсем, уж было, сон его сморил, как вдруг слышит, будто в кустах плачет кто-то.

Поднялся он, раздвинул ветки, глядит, а там баба на камне сидит, нечесаная, в лохмотьях, кулаком мокрый нос утирает.

— Что это ты, тетечка, тут сырость разводишь? Что за горе у тебя приключилось?

А она молчит, да только искоса на Леся позыркивает, и глаз у нее, от слез, видимо, как-то так поблескивает.

— Да ты не бойся меня, горемычная, я тебя не обижу, — ободрил ее парень, — А, может, и помогу чем.

Тут она подвывать перестала и зубы в улыбке оскалила.

— Я и не боюсь, — говорит, — а коль помочь хочешь, так я тебе беду свою расскажу. Купалась я здесь давеча, и гребень в воду обронила, да найти не могу. Видно, под корягу угодил. А там глубоко, потонуть боюсь — плавать-то не умею. А в деревню нечесаной идти стыдно. Да и гребень новый покупать придется. Муж у меня скупой, за растрату вожжами отходит, как пить дать. Может, ты нырнешь, да гребень мой поищешь? Под корягой он, не иначе.

Лесь нагнулся над озером:

— Не видать ничего.

— Да ты нырни под корягу-то, — засуетилась баба, — там рукой и нашаришь.

— Гребень-то новый был? — поинтересовался молодой человек.

— Да бабушкин еще, — ответила она.

— Эка, нашла из-за чего так убиваться, — пожал плечами юноша, — Пора бы уж и новый гребень справить. Ладно уж, держи, расчесывайся.

Лесь достал из кармана рубахи вещицу и протянул ее бабе:

— Для Веснушки вырезал, вчера только закончил.

Баба взяла гребень, повертела в руках.

— Ишь ты, узорчатый-то какой! И зубцы не редкие и не частые, в аккурат.

— Ну, раз по сердцу тебе, забирай его, так и быть, — улыбнулся Лесь, — А я Веснушке еще вырежу.

— И не жаль тебе красоту такую незнакомой бабе отдавать? — недоверчиво покосилась на него тетка.

— Конечно, не жаль, раз ты радуешься! Да тебе только такой гребень и надобен. Другой раз и с гребнем купаться будешь, не потонет — деревянный он. Да ты в волосы-то его вколи, поглядись в воду — красавица! Муж на тебя посмотрит, да не то что вожжами накажет, а еще и шаль новую справит. Вот увидишь, гребень счастливый, с душой сделанный.

Баба волосы расчесала, гребень вколола, да и впрямь как-то похорошела, изнутри, что ли, засветилась.

— Так вот ты какой, Олесь Клязьменский, — говорит, — Недаром, значит, про тебя молва идет.

Парень глаза свои синие от удивления раскрыл и ресницами захлопал.

— Откуда знаешь меня, тетенька? Мы с балаганом в этих краях впервые.

— Да уж знаю. Земля слухами полнится, — и, вдруг, улыбнулась, и с ехидцей добавила, — А, может, ты и братцу моему поможешь? Время-то есть у тебя?

— Да я, вообще-то, поспать хотел, — опустил голову юноша, — приустал в дороге.

— Ну и не ходи, — успокоилась тетка.

— Нет, если помочь надо, то времени не жалко. Далёко идти-то?

— Да вон туда, — указала баба в чащу, — Может, сразу его найдешь, а, может, версту поплутаешь.

— А что с ним? — спросил Лесь.

— Хворый он.

— Как звать-то мне его?

— Да Силычем кличь, — вдруг тетка головой тряхнула, и взгляд опустила, — Ну, иди уже.

Он шел и шел в указанную сторону, а лес становился все гуще и гуще. Как-то зябко стало Лесю.

— Силыч, — позвал он тихонько. Никто не откликнулся.

— Силы-ыч! — крикнул он громче, но голос не подхватился эхом, а сразу смолк, будто усовестился, что тишину нарушил.

«Надо же, чаща какая! Как бы не заплутать!» — забеспокоился молодой человек и огляделся — поросль стояла стеной со всех сторон одинаковая. Вдруг, за спиной Лесь услышал скрип и еле успел отскочить — прямо на то место, где он стоял, рухнул ствол большого дерева с подгнившим основанием.

— Ух ты! А место-то тут гиблое, — произнес юноша, — одному и пропасть недолго. Но ты не бойся, Силыч, я тебя здесь не оставлю. Сейчас отдохну чуток, с мыслями соберусь, а то, видно, заплутал немного.

И Лесь сел прямо на свалившийся ствол, достал из шаровар свистульку в виде канарейки и засвистел. Заиграл, да и сам заслушался, забылся, где он.

«Хороший звук получился — звонкий, заливистый», — подумал он с удовольствием и обернулся — в кустах будто бы сушняк хрустнул.

— Силыч, это ты? — спросил юноша, раздвигая ветки. Там действительно стоял мужичонка, росточком ему в аккурат под мышку.

— Ну, слава Богу, нашелся!

— Чур меня! — взмахнул мужичок руками, и отступил в чащу.

— Да ты не бойся, — поспешил успокоить его Лесь, — я не нечисть какая. Я артист из балагана Петрико. Меня сестра твоя послала тебе в помощь. Ты скажи, что за беда с тобой приключилась?

— Беда не вода, не утечет, свое русло не изменит, — затараторил мужичонка.

— Это так, — согласился молодой человек, — но главное из чащи выбраться, а там в любой деревне травницы найдутся. Да хоть Петрико — наш балаганщик! Очень умелый человек. Любого больного на ноги поставит.

— Меня ставь, не ставь, а все одна нога короче, — усмехнулся старикашка.

— Вот оно что, — призадумался Лесь, — и давно ты так маешься?

— Почитай, сызмальства. Так что, ни знахарки, ни сказочник твой меня не исцелят, — грустно заключил Силыч.

— Исцелить не исцелят, а вот помочь горю твоему можно.

В глазах юноши заиграла лукавая искорка.

— И кто же мне поможет? Уж не ты ли? — захихикал мужичонка, будто веткой о ветку заскрипел.

— А хоть и я!

— Ой, хвастун, болтун, пустомелище! — скривился Силыч.

— Да ты погоди ругаться-то, — остановил его молодой человек, — Ты вот что скажи — лыко у тебя есть?

— Лыко? — захихикал старичок, — Да ентого добра здесь видимо — невидимо.

— Ну, так давай!

Силыч проворно зашнырял по кустам (даром что хромой). А через несколько минут перед Лесем была целая гора лыка, и ни какого-нибудь, а самого что ни на есть первосортного.

— Ну, а теперь сказывай, насколько у тебя нога короче будет? — спросил парень, перебирая пахучие полоски.

— Почитай, дюйма на два, — ответил мужичок, по-птичьи склонив голову на бок, — Да ты что задумал-то, хлопец?

Олесь хитро улыбнулся:

— А вот сплету тебе сейчас лапоточки: на одну ногу — обычный, а на другую — с двойной подошвою. А меж подошвами набью его корою липовой, толщиной в аккурат в два дюйма. Вот и будешь, ты, дяденька, бегать, как лучший гонец, а про изъян свой и помнить забудешь.

— Эка невидаль — лапоточки! Кто сказал, что Силычу обувка нужна? Я и босый и хромый, а быстрей самого быстрого бегуна куда надо доберусь! — ворчит мужичонка, а сам парню за плечо заглядывает, не передумал ли тот ему лапти плести.

— Вишь, как ладно у тебя работа спорится, — сменил, наконец, Силыч гнев на милость.

— А ты не стой в стороне, а иди лапоток померяй, чтоб по размеру обувка вышла, — говорит ему Лесь.

— Ишь, че захотел — померяй! — осерчал вдруг мужичонка, да ступню в листву сухую поглубже зарыл, — вот такой у меня размер, в аккурат с енту щепку будет, — и Лесю кусок коры подает.

Тот только плечами пожал.

— Странный ты. Ну, мерить не хочешь — не меряй, но потом не обижайся, если обувка либо жать будет, либо с пятки сваливаться.

— А ты в аккурат по щепе делай — не промахнешься, — заверил старикашка.

Закончил Лесь работу, лапти перед хозяином поставил и говорит:

— Ну, пора нам отсюда и выбираться — сестра твоя о тебе беспокоится, извелась уже, наверное.

— Марфа, что ли? — с ехидцей спросил Силыч.

— Может и Марфа, имени не спрашивал. Я ее у озера встретил, она там гребень обронила.

— У, кикимора! — в сердцах воскликнул старичонка.

— Что это ты, дяденька, на сестру ругаешься? — удивился юноша, — Она за тебя волнуется, меня на помощь прислала…

— Кикимора и есть. Волнуется! Лишь бы свою заботу на другого спихнуть! — сморщился мужичок и заморгал часто — часто, будто ему соринка в глаз попала.

— Да разве можно женщине одной в этакую чащу ходить! Меня тут деревом вот этим чуть не пришибло, чудом увернулся, а ну как она не успела бы? — заступился за тетеньку Лесь.

А Силыч тем временем в лапоточки впрыгнул и вдоль деревьев расхаживает, да по сторонам поглядывает, всем своим видом будто сказать хочет: «Ну как я вам? Я ли не молодец?! Вот вам и убогий, вот вам и хромый».

— Ну, я ведь тоже не лыком шит, — опять заскрипел Силыч, и, вдруг, свистнул неожиданно звонким посвистом, да крикнул зычным голосом:

— Фиска!

И, как по волшебству, кусты расступились, и предстала пред Лесевым взором девушка красоты невиданной.

— Анфиса, дочка моя, — представил Силыч и для нее добавил, — парень ентот мне обувку с ходулькой смастерил. Отблагодарить надо.

Улыбнулась Анфиса ласково, взяла Леся за руку и сказала голосом ангельским:

— Пойдем со мной, парубок, не пожалеешь!

Лесь глядит на нее во все глаза, очей отвести не может и все думает, как у такого неказистого мужичонки этакая принцесса народиться сумела. Велика сила природы-матушки!

— Чем же одарить мне тебя, зорька ясная? Ведь нет у меня ничего. Был гребень резной, красоты твоей достойный, да я его Марфе отдал, — только и сумел вымолвить.

А Анфиса смеется, да за собой парня тянет.

И, вдруг, стволы да ветки разом кончились, и оказались они на берегу того же озера, где их лагерь разбит, только с другой стороны.

«Что же это я, выходит, все время вокруг озера кружил. А ведь думал, версты за две от этого места в лесу заплутать довелось», — мелькнуло в голове Леся.

Но долго удивляться ему не пришлось.

— Подружки, — позвала Анфиса, — встречайте, это гость мой!

И, вдруг, кувшинки да лилии в воде зашевелились, и увидел юноша стайку девчат с цветами в волосах. Они засмеялись, забрызгались, телами белыми засверкали и, прямо так, неприкрытыми, в воде запрыгали:

— Иди к нам, Олесь, мы тут хороводы водим, в салочки играем. Нынче праздник — Иван-Купала. А в этот день все можно!

Закружился лес и озеро, радостно и трепетно сжалось сердце. А девчата поют, за ухом щекочут, взгляды томные из-под ресниц на него бросают. А ярче всех Анфисины очи горят!

— Ты, глупый, гребнем меня одарить хотел. Не надо мне никакого гребня. Ты мне себя подари! — шепчет она, как ветром знойным обжигает. И от шепота этого вся кровь так и закипает, так и бродит.

Вот и рубаха его уже на берег полетела, и штаны вдоль камышей плывут, и стоит он уже в одном исподнем по пояс в воде. Так и до греха недалеко. Да что там — совсем близко! Закрыл Лесь глаза руками:

— Девки, милые, что же вы делаете- то! Мне ведь что — я птица вольная. Сегодня здесь, завтра там. А ты, Анфиса, вдруг что получится, потом будешь век горе маять! И все из-за лаптей со стельками!

— Да люб ты мне! Иди сюда, не думай ни о чем!

Глаза туманом заволокло, в висках застучало.

— Не по-людски это. Что ж я — нехристь какой!

И Олесь сквозь Анфисино объятие руку под ворот просунул и крестик медный в кулаке сжал.

Открывает глаза — лежит он на поляне. Рядом Петрико спит, посапывает, Чалая траву щиплет. Он в одежде своей, при поясе. Только на руке правой от крестика медного кровавый след остался.

— Надо же, приснится ведь этакое!

— Ну, наконец-то просыпаться начали. А я думала, до полудня храпака давать будете. Марья уже завтрак приготовила, а мы с Веснушкой в лесу смородины набрали, — сказала кудрявая черноглазая девчушка и побежала к озеру.

— Смотри, Янка, осторожно, там берег скользкий! — крикнул Лесь.

— Берег скользкий, да еще и жабы водятся, — ответила она и нагнулась за увесистым камнем, — сейчас я ей покажу, как мне воду мутить.

Янка размахнулась, прицеливаясь, но Лесь быстрым и твердым движением перехватил руку, потом осторожно разжал ее пальцы, и камень упал к их ногам.

— Ну, что ты все время хочешь кого-нибудь обидеть? Что сделала тебе эта Божья тварь? — сказал он с упреком.

— Если бы я на нее наступила, то упала бы и ушиблась. А если бы она на меня прыгнула, то у меня по коже пошли бы бородавки, — загибала пальцы Яна.

— Если бы, если бы! — передразнил ее Олесь, — А она вот сидит тихо и смотрит на тебя. И пока только ты хотела прибить ее камнем.

— А что, мне нужно было ждать, когда она возьмет и прыгнет?! — тряхнула девушка кудрями.

— Янка, это ты пришла на ее озеро, зачем же сразу обижать хозяйку, — вдруг улыбнулся Олесь!

— Это она хозяйка?! — вскинула брови спорщица, — Жаба противная! Да если бы ее на свете не было, мир бы хуже не стал. Вон кувшинки да лилии — те хоть красивые, глаз радуют. А эта жаба не нужна совсем.

— Противная, говоришь? А сказку помнишь о царевне — лягушке? А, может быть, и эта жаба — принцесса заколдованная. Вот взял какой-нибудь волшебник и превратил одну принцессу в жабу сроком на три года — наказал за высокомерие. А она теперь смотрит на нас, людей, и сказать хочет: «Любите друг друга, не причиняйте зла ни одной твари Божьей, а то окажетесь, как я, в зеленой скользкой шкурке». Ой, Янка, смотри, у нее в глазу слезинка блестит! Видишь, — указал пальцем юноша, — а ты ее еще обидеть хотела!

— Знаешь, Лесь, — усмехнулась Яна, — артист ты, конечно, хороший, я не спорю, да только с головой у тебя не все в порядке. То у тебя ветер поет, то камень думает. Теперь вот жаба плачет. Брызги из озера в глаз ей угодили, вот и все слезы. Ты бы Марью попросил тебе ирный корень позаваривать, а то свихнешься совсем.

— Эх, Янка, Янка! Сколько с тобой не говорю, а все без толку. Мира в тебе нет, суета одна, — покачал он головой.

— Лесь, Янка, хватит ругаться, — прервал их перепалку низкий женский голос, — идите сюда, смотрите, кого к нам Веснушка привела!

— Кто ты? — спрашивала крутобёдрая пышногрудая женщина ничем не приметную девушку, подводя ее к костру.

— Фанька я, князей Никольских девка. Из поместья в деревню к матери иду. Отпустите меня, у меня брат болен, — со слезами в голосе залепетала гостья.

— Да мы, милая девушка, вреда тебе не причиним, — заверила ее женщина, — Нам бы узнать только, далеко ли до поместья. Что за люди князья Никольские, и любят ли они театр.

— Мы артисты, ездим по стране, спектакли да сказки показываем. Этим и живем, — пояснил Петрико.

— Правда! — обрадовалась Фанька, — так вы люди, значит, христиане?

— Ну, конечно, я тебе об этом все время и толкую, — сказала рыжая курносая девчонка и в доказательство достала свой нательный крестик, — вот, смотри.

— Родненькие вы мои, — всхлипнула девушка, — а я-то, дура, ведь думала, что это нечисть лесная меня к озеру манит, душу погубить хочет. Об озере этом, почитай, уже второй год дурная слава идет. С тех самых пор, как Марфа — хуторянка в нем утопла.

— Марфа, говоришь? — оживился Олесь.

— Ну да. Она, сказывают, колдовством промышляла и в полночь на кладбище с хутора шла, да в озере искупаться решила. Вот бабкин гребень волшебный в воду и обронила. А ей, ведьме, без гребня нельзя — колдовства не получится, — рассказывала девка, — она и нырнула его искать, да застряла под корягою. Муж ее утром там и нашел, да один не смог вытащить. Тетка Марфа дородная была, а Никифор — мужичонка хлипенький. Вот он в деревню за подмогой и прибежал. Да только когда народ у озера собрался — тела там уже не было. Но с тех пор многие Марфу у озера видели. Все, говорят, просит гребень ее из-под коряги вытащить. А случалось, что и пропадал кто из деревенских — сгинет человек, и нет его. По этой дороге поодиночке народ уж и ходить бросил.

— А ты что же, нечисти не боишься? — спросил ее бурнастый парень, аккуратно подкладывавший ветки в костер.

— Как не бояться! — откликнулась гостья, — Я как к озеру подходить стала, так «Богородицу» в голос читала, а зубы так и клацали.

— Так как же ты на такое путешествие отважилась? Или другой дороги в деревню нет? — удивилась Марья.

— Есть дорога, да на две версты длиннее. А у меня сейчас брат третий день в жару мечется, — тут Фанька носом захлюпала и говорить совсем нескладно стала, — Я всю ночь с мамкой брата выхаживала… А княжна Наталья… Голубей она разводит… А я кормила их, да клетку одну не закрыла, видно. Уж больно спать хотелось… Он и выпрыгнул. А теперь меня после обеда выпорют… А Кузьма — мужик здоровый… Я потом дня два встать не смогу. А мамка ждать будет… Мы с ней за братом по очереди ходим.

Тут девка вовсе слезами залилась. Петрико обнял ее за плечи, помолчал, подумал. Потом велел Марье кувшин принести. Налил в нее водицы, пошептал что-то, да Фаньке подает.

— Беги домой, Епифания, да водой этой брата напои, умой его, избу по углам обрызгай, да трижды прочитай «Живые в помощь». А в поместье вернешься… Ну, Бог даст, и там что-нибудь придумаем.

Фанька кувшин с водой взяла и на Петрико недоверчиво смотрит.

Веснушка улыбнулась, тряхнула рыжею косой и говорит:

— Да ты не сомневайся, делай, как дяденька сказал.

— Кто в поместье хозяин-то? — спросил балаганщик.

— Да хозяин, Андрей Алексеевич, сейчас в Польше, или в Англии. Он уже лет пять как по Европе путешествует. Как хозяйка померла, так и уехал сразу — горевал очень. Наталья и хозяйничает. Петенька есть еще, но тот совсем маленький. Хозяйка-то при родах помереть изволила…, — и тут девка понизила голос почти до шепота, — А ты кто, дяденька — волшебник?

Петрико засмеялся:

— Сказочник я, а это почти одно и то же. Ну, ты иди, времени мало остается. Да и нам торопиться надобно.

Фанька зашагала по дороге, неся перед собой кувшин и все оглядываясь на труппу. А артисты сели к костру завтракать.

За едой все пытались представить княжну — голубятницу, да определить, какую же сказку ей лучше всего показать.

— Ну, что молчишь, Петрико? Кто у нас сказочник? — наконец обратилась Марья к балаганщику, задумчиво смотревшему на костер, и в разговоре не участвующему, — Может, про курицу — Чернышку, или про семь гномов?

Но Петрико покачал головой, теребя серьгу в ухе.

— Нет, сегодня будет новая сказка.

Вся «труппа» — Марья, двое ее родных, да еще двое прибившихся когда-то к сказочнику ребятишек — притихла и уставилась на балаганщика. Он молчал, продолжая наблюдать за игрой огня.

— Что это будет за сказка, про кого? — наконец, осторожно спросила Веснушка.

— Как она будет называться? — подхватил чем -то похожий на Веснушку бурнастый паренек.

Петрико задумчиво пожал плечами:

— Сказка…

— И кем в этой сказке буду я? — спросила Янка.

— Ты? Ты будешь принцессой. Веснушка будет девушкой — крестьянкой. Марья — кикиморой.

— Дожила! — вполголоса зароптала Марья, — Стоит только женщине немного располнеть…

— Я буду советником принцессы, — продолжал Петрико, не обращая никакого внимания на ворчание стареющей актрисы. Вы, моя принцесса, будете выращивать цветы, не сами, конечно, но очень будете этим увлечены. Ты, Веснушка, будешь торговать парным молоком и сметаной. Ты, Костя, будешь состоять при принцессе лейб-кучером, и иметь очень независимый характер.

— А кем буду я? — тихо спросил Лесь.

— О, ты будешь счастливым человеком, — ответил Петрико, — ты будешь любить! Итак, у нас очень мало времени, давайте быстро изучать роли, до обеда мы должны быть в поместье. Боюсь, что многое недодумано, придется без конца импровизировать. Но, ведь в нашей труппе все — таланты, да и характеры получатся живее. Ну, друзья, за работу!

Кибитка, поскрипывая, подъезжала к поместью. Артисты сидели молча, уже войдя в свои роли, готовые на сцене пережить судьбу, уготованную им режиссером.

— Кто вы такие, и что вам нужно? — грубовато спросил у Петрико здоровенный чернобородый мужик, вышедший к путникам из ворот.

— Нам бы хозяйку увидать, княжну Наталью Андреевну Никольскую.

— Она, матушка, голубями занимается, — смягчился мужичина, и, подняв глаза к небу, добавил, — на седьмой круг пошли. Еще три круга, и хозяйка освободится. Как доложить-то про вас?

Балаганщик принял важный и торжественный вид.

— Скажи, что труппа народного театра Петра Васильевича Болдина осчастливила ее своим посещением.

— Ишь ты! — усмехнулся мужик и скрылся за забором. А Петрико приготовился ждать.

Примерно через полчаса калитка отворилась, и к нашим путникам вышла девушка в голубом платье со светло-русыми локонами, искусно уложенными вокруг классического овала лица. Ее большие серые глаза насмешливо сузились.

— Это, стало быть, и есть та самая благодетельная труппа народного театра Петра… как его там? — обратилась она к мужику.

Сказочник снял свою широкополую шляпу и галантно поклонился.

— Разрешите представиться. Петр Васильевич Болдин, владелец балагана, автор и режиссер — постановщик ряда пьес и сказок. Разъезжаем с гастролями по стране. В данный момент прибыли в Ваше имение и мечтаем потешить Вас своим искусством.

Наталья некоторое время изучающе смотрела на руководителя «народного театра» и его «труппу», а затем, сделав широкий жест, вновь обратилась к мужику:

— Кузьма, открой ворота, впусти карету, — и в тон балаганщику добавила, — Милости просим в нашу скромную обитель.

Кибитка заскрипела и медленно тронулась за девушкой по выложенной красным кирпичом аллее к трехэтажному особняку, выстроенному в ложно-готическом стиле и представляющему собой одну из жемчужин русской архитектуры.

Петрико смотрел вслед хозяйке, пытаясь понять, правильно ли он угадал ее натуру. Он отметил, что, несмотря на некоторую печаль и задумчивость во взгляде, в ее движениях сквозила решительность и резкость.

Оставив кибитку вместе с труппой балаганщика неподалеку от резных дверей, Болдин и Наталья вошли во дворец. По начищенному паркету просторного коридора со стенами, украшенными фамильными портретами, княжна проводила Петрико в просторную залу, оборудованную сценой и кулисами.

— Это помещение моего домашнего театра, — сказала хозяйка.

— Карл Вольфович Блюмберг — его режиссер, — Наталья указала в сторону элегантного немецкого еврея с острой бородой и взглядом.

— Петр Васильевич Болдин, владелец народного театра и наш гость, — представила она Петрико, — Этим летом Карл Вольфович занят тем, что готовит ряд спектаклей к просмотру директора театра Ее Величества Королевы Великобритании, приглашенного погостить у нас моим отцом. Карл Вольфович, будьте любезны, соберите труппу. Мои артисты и сцена в Вашем распоряжении, господин Болдин. Сколько времени понадобится для подготовки к спектаклю?

— Не больше получаса, сударыня! Мы не заставим Вас долго ждать, — ответил балаганщик.

— Вот и чудесно! — и Наталья вышла из залы, оставив за собой легкое движение воздуха и тонкий аромат.

* * *

Принцесса сладко потянулась и открыла глаза. Опочивальня была заполнена теплым золотисто-розовым светом.

«Вот и настал этот день», — подумала принцесса, но, почему-то, не испытала радости. Она откинула шелковый полог, поднялась, прошла мимо изразцовой печи, туалетного столика с креслом и, подойдя к окну, раздвинула шторы.

«С днем рождения, моя девочка!» — услышала она ласковый мамин голос.

— Мамочка, где же ты? — прошептала она, жадно вглядываясь в синий колодец неба, темнеющего среди облаков. Крупные слезы бусинками покатились по щекам.

— Принцесса проснулась! — донесся до нее звонкий голос лейб-кучера.

Двор мгновенно пришел в движение.

— Ее Высочество проснулись! — звучало тут и там.

Все сразу стало на свои места. Девка Парашка помогла ей одеться, а фрау Марта приступила к прическе.

«Все же мудро устроен мир, — думала принцесса, разглядывая в зеркалах трельяжа из розового дерева свой фас и профиль, — каждая тварь в природе имеет свое место. А я рождена править. Возможно, поэтому мои родители ушли так рано. Будь они живы, мой талант повелевать людьми еще бы долгое время томились на задворках». Она с особым удовлетворением отметила на своем совсем еще юном лице зеркальный блеск глаз и волевую складку на подбородке, а душа наполнилась привычной уже значимостью и скукой.

— Ваше Высочество, действительный тайный советник первого класса просит Вашей аудиенции!

— Пусть войдет, — кивнула принцесса.

Фрейлина Полина, сделав легкий реверанс, скрылась за дверью.

— Доброе утро, Яна Анатольевна! Примите мое искреннее поздравление, наилучшие пожелания и этот скромный подарок, — сказал советник, ставя на мраморную инкрустацию трельяжа изящную коробочку из слоновой кости, — Как изволили почивать?

— Прекрасно, Петр Васильевич, — принцесса открыла коробочку и, взглянув на изумрудные серьги, деликатно улыбнулась, — Очень мило. Но у Вас ко мне, наверное, еще что-то?

— Да, — бархатным голосом ответил собеседник, — распорядок Вашего сегодняшнего дня.

— Читайте.

Тайный советник наклонил голову в знак почтения, отпер изящный серебряный замок молескина, открыл свою деловую книгу на заложенном месте и стал читать:

— Десять часов — утреннее чаепитие, десять тридцать — прогулка по скверу. Одиннадцать тридцать — посещение дендрария. Двенадцать ноль ноль — выезд к народу. На центральной площади в честь Ваших именин будут раздаваться угощения, вино, серебряные монеты. Вы въедете в карете, ведомой дюжиной белых жеребцов. На Вас будет голубое платье, расшитое драгоценными каменьями, и золотая лента.

Яна Анатольевна качнула головой и прервала говорящего:

— Петр Васильевич, позвольте о деталях моего туалета мне позаботиться самой.

— Да, моя принцесса! — вновь склонился в учтивом поклоне тайный советник, — Но я должен быть уведомлен о Вашем решении заранее, так как вся процедура Вашего выезда тщательно продумана, включая цвет кареты, платьев фрейлин, букетов цветов. Если Вы хотите что-либо изменить, учтите, что я должен буду успеть за два часа изменить все, что так скрупулезно готовилось несколько месяцев, иначе не будет гармонии. А Вы знаете, как важна она в таком ответственном деле, как выезд к народу. В городе толпы иностранных журналистов, которые так и ждут случая раздуть очередную сенсацию. Представьте, что завтра инфант Карл, или принц Фредерик прочтет в вечерних новостях, что у принцессы Яны нет вкуса. Вкус императорской особы — дело государственной важности.

— Хорошо, я буду в голубом, — нахмурилась принцесса, — И велите подавать чай! Остальное зачитаете за чашкой.

Процессия медленно двигалась по намеченному маршруту. Вокруг словно море колыхалась живая многоликая толпа. Она то сжималась, то рассеивалась, издавая монотонный гул, через который время от времени прорывались довольно четкие выкрики:

«Да здравствует принцесса Яна!!!»,

«Нашей королеве долгие лета!!!»

Один из царедворцев приблизился вплотную к тайному советнику и пробубнил ему в ухо: «Неплохо было бы устроить небольшое кровопролитие».

Через несколько минут советник отделился от свиты, доскакал до кареты и опустил голову к окну:

— Если бы моя госпожа бросила в толпу горсть золотых, её народ был бы счастлив, а все иностранные газеты написали бы о щедрости принцессы Яны. Мешочки с золотыми в Вашем сундучке.

— Великолепная мысль, — захлопала в ладоши фрейлина Полина.

— Но здесь на всех не хватит, — возразила принцесса, глядя на живое море.

— Бросайте, Ваше Высочество, бросайте, это будет так эффектно! — смеялась фрейлина Надин.

Яна запустила руку в мешочек, коснулась монет, но мамин голос из глубины памяти предостерег: «Пусть милостыня запотеет в руке твоей –учили святые. Любое благодеяние требует рассуждения. Добро ты творишь или тщеславие тешишь? Враг рода человеческого всегда искушает нас именно так: туманит взгляд, хвалит за первое доброе движение сердца, заставляет видимость принять за реальность, а когда туман рассеивается — первым над нашим неразумием и разочарованием хохочет». Яна разжала кулачок, пытаясь осознать смысл происходящего. Потом улыбнулась и сказала:

— Петр Васильевич, здесь на всех не хватит. Велите Вашим людям раздать каждому по золотому.

Шея действительного тайного советника первого класса плавно побагровела.

— Моя госпожа, если мы сделаем это, государственная казна опустеет.

— Тогда совсем не вижу проку от такого благодеяния, — заявила принцесса, — те, кто получит золотой, будут благодарить не меня, а удачу. А те, кому монеты не досталось, станут хулить либо меня, либо судьбу. Но и те, и другие в этот момент больше потеряют, чем приобретут, если в результате казна окажется пустой! И разве я правлю государством, чтобы несколько человек случайно оказались обласканы, а не для того, чтобы в нем не осталось бедных? Так, или не так, Петр Васильевич?

— Эти люди — самые преданные из Ваших подданных, — продолжал упорствовать тайный советник, — они собрались здесь с вечера, чтобы иметь счастье видеть Вас. Их любовь должна быть вознаграждена.

Но Яна уже решила ни за что не уступать своему наставнику, ведь она сегодня стала старше еще на год:

— Значит, эти люди уже вознаграждены, ведь их желание исполнилось!

— Да здравствует принцесса Яна! — крикнул совсем близко какой-то нищий и протянул к ней дрожащую руку.

Принцесса вышла из кареты. Всё вокруг замерло, и голос Яны Анатольевны зазвенел в тишине:

— Мой казначей выдаст каждой семье по 30 копеек (организуйте это, Петр Васильевич). А сейчас для вас будет разыграно представление, налито вино и роздан обед. Веселитесь, ешьте и пейте за мое здоровье!

Принцесса со свитой двинулись по направлению к собору, оставляя за собой ропщущую толпу.

Вдруг, растолкав охранников, к процессии пробилась женщина в белоснежном платке и протянула Яне корзину:

— Возьми, Солнышко наше, яблочки — съёмные, наливные, сама вырастила. Кушай на здоровье!

Подскочивший сзади охранник отступил под властным взглядом принцессы. Она взяла розовое прозрачное яблоко и улыбнулась женщине:

— Но мне нечем отблагодарить тебя, я оставила золотые в карете.

— Да ты кушай, деточка, — ласково заговорила простолюдинка, — в этих яблочках сила и любовь земли нашей. А мне Господь воздаст то, чего я достойна.

Тайный советник схватился за корзину и зашептал в ухо принцессе: «Бросьте яблоко, Яна Анатольевна, вдруг оно отравлено!»

Яна засмеялась и передала корзину фрейлинам:

— Угощайтесь, девушки, а остальное отдайте детям. Как зовут тебя, добрая женщина, — спросила принцесса, обратившись к горожанке.

— Мария.

А народ, между тем пришел в движение, и, к ужасу растерянной охраны, вся процессия в считанные минуты обросла невесть откуда взявшимися подносами, наполненными пирогами, пряниками, грушами, виноградом. Рыжая девушка принесла горшок со сметаной. Действительный тайный советник заглянул в крынку и сказал:

— Там муха.

Принцесса подняла на девушку удивленный взгляд:

— Ты хотела посмеяться надо мной?

— Что Вы, Ваше Высочество, я не знаю, как это получилось, — голос девушки дрожал от отчаяния, — простите великодушно.

Но охрана уже тащила ее к черной карете. И тут из толпы, прямо навстречу Яне вынырнул высокий синеглазый парень. Он протянул ей цветок необыкновенной красоты со словами:

— Поздравляю Вас, моя принцесса! Этот цветок исполнит Ваше самое заветное желание, — и вдруг упал перед ней на колени, став ростом чуть ниже её носа, — Прошу Вас, Ваше Высочество, отпустите Веснушку, она ни в чем не виновата!

Глаза их встретились.

— Кто такая Веснушка? — обронила вопрос именинница.

— Это та рыжеволосая ведьма, что подсунула Вам сметану с мухой, — ответил тайный советник.

Охрана пинками и прикладами уже убрала юношу с дороги. А Яна Анатольевна не сводила глаз с цветка.

На протяжении всего молебна она ловила себя на том, что мысли ее далеки от молитвы благодарственной и промысла Божьего. А, добравшись до кареты, принцесса жестом подозвала к себе своего советника:

— Петр Васильевич, что это за растение?

— Не имею чести знать, Ваше Высочество.

— Как только приедем во дворец, пришлите ко мне флориста, — распорядилась Яна Анатольевна и поднялась по ступенькам в салон.

— Амадей Оттович, — подняла голову принцесса, услышав за спиной шаги своего цветовода, — что это за растение? — и она показала ему полученный в подарок цветок, который при искусственном освещении залы был не ярко-алым, каким она увидела его во время процессии, а фиолетово-бордовым.

Ботаник надел пенсне и склонился над растением. Через пару минут он заговорил, пощипывая свою и без того жидкую бородку:

— Если судить по стеблю и листьям, его можно принять за папоротник, но Вы, моя Принцесса, прекрасно знаете, что папоротники размножаются спорами. Это же растение явно относится к Покрытосеменным. А что это за папоротниковидное цветковое, ума не приложу, моя госпожа. По-видимому, знания европейской науки о флоре Вашей страны полны белых пятен. Вы позволите описать мне это чудо природы в Австрийском ботаническом журнале? Само собой, что имя принцессы Яны Анатольевны в данной публикации будет стоять на первом месте. Неплохо было бы для науки описать этот цветок целиком, вместе с его корневой системой.

— Совершенно верно, Амадей Оттович, — подтвердила молодая августейшая особа, за внешним спокойствием скрывая внутреннее ликование, — я распоряжусь, чтобы в мою оранжерею доставили полный экземпляр этого растения. Будьте добры, пригласите ко мне моего тайного советника.

— Позвольте откланяться, Ваше Высочество.

С элегантным поклоном флорист удалился. А Яна подмигнула своему зеркальному отражению: «Кроме того, что Вы царственны, красивы, умны, Вы будете еще и особой с громким научным именем. Неплохое начало самостоятельной жизни!»

За дверью послышались четкие размеренные шаги. Яна Анатольевна заговорила сразу, как только вошел советник, не оставив времени на приветствие:

— Петр Васильевич, поручаю Вам связаться с начальником сыска и в кратчайший срок доставить во дворец холопа, подарившего мне цветок. Простолюдинов, так бесцеремонно прорвавшихся к высочайшей процессии, Ваши люди не могли ни взять на заметку.

— Слушаюсь, моя Принцесса. Но позвольте узнать, к чему такая спешка? — осведомился советник.

— Мы с Амадеем Оттовичем намерены написать научную статью об этом необыкновенном растении и опубликовать ее в наших и австрийских ботанических журналах, — она старалась говорить тоном, не терпящим возражения, — Я хочу, чтобы это произошло как можно скорее. Но нам нужно уточнить природную зону произрастания цветка, количество его особей, как можно точнее, и некоторые другие детали.

И все же он возразил:

— Разрешите заметить, Яна Анатольевна, что любые интересы монархов, выходящие за рамки государственных, лишь компрометируют их величие. Ученые могут ошибаться. Монархи — никогда! Откажитесь от этой затеи, моя драгоценная принцесса.

Но почему, почему ее действительный тайный советник первого класса хочет сделать из нее какого-то каменного идола?!

— Петр Васильевич, публикация лишь подчеркнет широту моих взглядов. И зарубежные граждане, и соотечественники поймут, что ими правит не бездушный манекен, а живой человек с богатым внутренним миром.

— Граждане должны знать, что ими правит не живой человек с его увлечениями и страстями, а помазанник Божий, — невозмутимо ответил он, — Тот, кто, если не Бог, то Владыка, наделенный властью на Земле его! И все помыслы этого Владыки денно и нощно направлены на заботу о благосостоянии их, грешных, обуреваемых страстями. А Вы хотите открыть им свои увлечения!

— Нерон был великим актером! — стараясь говорить как можно спокойнее, произнесла принцесса.

— И сжег Рим! — парировал советник.

— Диоклетиан был гениальным селекционером, — не сдавалась она.

— И отрекся от трона!

Яна чувствовала, что ее самообладание и уверенность в себе тают под напором этого человека, которого она привыкла слушать и почитать почти как родителя.

— Согласна, Петр Васильевич, примеры неудачные! — немного помолчав и, наконец, подавив внутреннее смятение, отчеканила она — Но есть еще Екатерина Великая и Иван Благочестивый. Не секрет, что им не чужда была литературная деятельность, которую они весьма успешно совмещали с государственной. И к тому же, Петр Васильевич, сегодня день моего совершеннолетия. Я больше не нуждаюсь в опекунстве. Вы — мой действительный тайный советник, и извольте давать мне советы только тогда, когда я буду их спрашивать!

— Слушаюсь, Ваше Высочество, — советник склонил голову, и искры гнева, светящиеся в его глазах, остались незамеченными, — разрешите откланяться и выполнять приказ?

— Да, и как можно быстрее!

Через час дверь залы, где Яна Анатольевна, окруженная гостями и фрейлинами, играла на рояле, открылась, и дворецкий доложил:

— Ваше Высочество, пастух, преподнесший Вам цветок, доставлен, и ждет своего часа в конюшне.

— Приведите его в мой кабинет, — распорядилась принцесса и, обращаясь к гостям, добавила — прошу прощения, господа, но я вынуждена вас покинуть — дела!

Она, оставив гостей несколько раньше, чем предписывал дворцовый этикет, вошла в свой кабинет. Ей нравилось это небольшое уютное помещение со стенами, обитыми салатным шелком, и сводчатым потолком с изящным декором. Она любила находиться здесь даже тогда, когда не было необходимости работать с документами и просматривать прессу. Здесь она могла спокойно читать любимые книги, делать какие-то записи, а иногда просто подумать или помечтать в тишине. Здесь она чувствовала себя уверенно и покойно. Она открыла ящик кабинетного стола, достала молескин, но записать так ничего и не успела — доложили, что привели пастуха.

— Пусть войдет, — распорядилась принцесса, и, мельком взглянув на вошедшего холопа, обратилась к сопровождавшему его приставу:

— Я не просила бить.

— Ваше Высочество, холоп дерзок и весьма буен. Это была необходимая самооборона, — забормотал полицейский.

Яна задержала взгляд над бровью и на губе пастуха, затем на вырванном рукаве и разодранной штанине.

— Скольким же служителям закона пришлось обороняться от одного простолюдина? Может быть, мне стоит заменить весь ваш штат пастухами? Подите вон!

— Но, Ваше Высочество, он очень опасен! — попытался возразить полицмейстер.

— Что? — брови Яны Анатольевны взлетели над переносицей, — Вы смеете мне перечить?

— Слушаюсь, Ваше Высочество, — и пристав, обернувшись вокруг себя, удалился, подергивая пуговицу сюртука.

— Мне жаль, — сказала принцесса, оставшись наедине с холопом, — не я велела так обращаться с тобой, я лишь приказала доставить тебя во дворец, чтобы задать один вопрос.

— Вас не должна печалить моя участь, Ваше Высочество, — промолвил простолюдин, не поднимая глаз, — Судьба многих, кто не скрывал свою любовь к Вам, оказалась более плачевной — Веснушка в тюрьме, а у Марьи конфисковали весь провиант, включая корову, в поисках яда, которым она могла отравить Вас. Учитывая, что ее с ребятишками ждет долгая голодная зима, мои синяки — пустяк!

Яна нахмурилась:

— Я не в курсе этих событий и непременно разберусь. Но… меня смущает другое.

— Что, Ваше Высочество?

Яна отошла к туалетному столику и опустилась в глубокое кресло, обитое бордовым бархатом, жестом пригласив собеседника занять место напротив.

— Мне доложили, что ты пастух. Это верно?

— Да, Ваше Высочество, пастух свободной городской общины — подтвердил молодой человек, продолжая стоять.

— Но говоришь ты не как простолюдин, — задумчиво проговорила принцесса, — Кто обучил тебя искусству риторики? Кто ты?

— Я Олесь. Отец мой — приходский священник. Доход от паствы позволил мне окончить гимназию и несколько курсов высшего технического училища, — ответил пастух.

— Вот как, — принцесса невольно улыбнулась, — с твоим образованием и, по всей видимости, умом, ты, должно быть, мечтаешь о более достойном положении.

— На сегодня мне достаточно того, что я имею, — возразил он.

Яна покрутила каштановый локон и улыбнулась еще шире. Ямочки заиграли на ее щеках. Сегодня ей хотелось быть по-королевски великодушной и могущественной.

— Не лги ни мне, ни себе. У тебя ораторский дар и, наверное, еще куча талантов. А талант дан человеку свыше. Он как миссия, возложенная на него, от которой нельзя отказаться.

— Где и в каких условиях человеку дано раскрыться в полной мере знает лишь сам Великий Сценарист, наделивший его дарами, — проговорил пастух, продолжая смотреть в пол, — А мы только актеры в его театре.

— Но «Великий Сценарист» имеет на земле своих помазанников, через которых осуществляет свою волю в отношении целых народов, — торжественно заявила августейшая особа, — Неужели им не под силу изменить судьбу одного человека?

Олесь поднял голову и посмотрел принцессе в глаза:

— Что Вы хотите от меня, Яна Анатольевна? Вы позволите мне называть Вас так?

Ее Высочество опешила от такой наглости, но быстро взяла себя в руки.

— Называй, — и продолжила, — я действительно хочу, чтобы ты занял достойное положение.

— Но ведь не для того же Вы велели обшарить весь город и приволочь меня сюда, чтобы осыпать своими милостями, — дерзнул возразить пастух, — Для чего я был нужен Вам?

— Ты прав, — согласилась принцесса, — мне было нужно другое. Но ты сам удивишься, когда узнаешь, какой это пустяк в сравнении с теми переменами, которые ждут тебя. К этой теме мы вернемся позже. Теперь же я хочу немедленно заняться твоей судьбой — зачислить тебя в штат придворных и определить тебе должность, ну, скажем, действительного статского советника. Что ты скажешь на это?

И, не дожидаясь благодарности, она трижды позвонила в колокольчик, уверенная, что прислуга, толпящаяся за дверью, уже бросилась искать придворного писаря.

— Прежде, чем ответить, я, все-таки, хотел бы знать тот пустяк, ради которого Вы искали меня, — упорствовал простолюдин.

Принцесса легкомысленно махнула рукой.

— Это цветок, что ты подарил мне на площади.

— Цветок, — молодой человек растерянно отступил к стене, — но…

— Ну да, цветок, — Яна почему-то чувствовала себя как никогда легко и свободно и совсем забыла, что перед ней холоп, да еще, к тому же, которого она впервые видит, — Мы с Амадеем Оттовичем — моим придворным ботаником — пытались определить его видовую принадлежность и не смогли. По-видимому, это очень редкое растение. Его обязательно нужно описать в научных журналах и взять под охрану место его произрастания. А если его развести в оранжерее, то можно значительно пополнить государственную казну. Думаю, он будет пользоваться спросом. Потому я тебя и искала. Ты лишь покажешь место, где нашел цветок, остальное сделают ученые мужи из сельскохозяйственной академии. А знаешь, я рада, что ты оказался не глупым холопом, а человеком образованным, способным понять мой замысел! — откровенничала принцесса, глаза ее сияли, — Но, сначала займемся устройством твоей судьбы, а потом всем остальным.

Дверь отворилась, и в комнату вошел молодой человек в шелковой ливрее.

— Вызывали, Ваше Высочество?

— Да, садись, Филимон, и пиши указ, — принцесса жестом указала, куда ему сесть.

Писарь устроился в кресле, несколько минут назад предлагаемом пастуху, положил на стол лощеный лист гербовой бумаги, обмакнул перо в чернила и кивком головы отбросил золотистый локон, упавший ему на глаз, всем своим видом давая понять: «Я весь — внимание, Ваше Высочество».

— Пиши: «Указ Ее Высочества (мои титулы и имя), от (сегодняшние дата и время), — Яна диктовала, наблюдая через окно кабинета за суетой во дворе. Гости разъезжались по домам.

— Первое: Все обвинения в адрес молочницы (фамилию и имя уточнишь у Петра Васильевича) считать недействительными, и выпустить из тюрьмы немедленно. Второе: Марье, вернуть все имущество и выдать пятьдесят золотых за нанесенное беспокойство. Третье: С настоящего момента приказываю именовать титулом, — Яна на мгновение задумалась, — барона, как твое полное имя? — обратилась принцесса к Олесю.

— Это невозможно, Ваше Высочество, — промолвил он.

На щеках у Яны заиграли ямочки:

— Для меня очень мало невозможного.

— Невозможно отыскать цветок, — тихо и печально произнес пастух.

— Что? — переспросила принцесса, но тут же удивление на ее лице сменилось улыбкой, — Олесь, простите, запамятовала отчество, давайте закончим с делами, шутить будем после.

Но молодой человек продолжал без намека на розыгрыш:

— Это Ивано — Купальский папоротник. Его можно найти только в ночь на Ивана Купалу, когда он цветет. В эту ночь тысячи жителей столицы и окрестностей искали цветок. Но раскрывается он только навстречу одному человеку. По народному поверью, сорвавший его приобретает необычайные способности и власть над нечистой силой. А я молил ангелов, чтобы они вырвали это чудо из власти преисподней и благословили служить добру. Я мечтал — если найду цветущий папоротник, подарю его Яне Анатольевне, ведь она именинница именно в этот день, и она сирота, а я знаю, что это такое. Я просил — пусть наша маленькая принцесса будет счастлива! Пусть в день совершеннолетия исполнится ее самое заветное желание. Быть может, она хочет править миром, или выйти замуж за французского принца, совершить кругосветное путешествие, или родить Александра Македонского. И ангелы услышали меня и вывели на поляну с цветущим папоротником. Этот цветок ценнее всего в мире — он может исполнить любое желание и сделать человека счастливым. А счастье нельзя купить ни за какие деньги. Но ночь на Ивана Купала закончилась, и цветущего папоротника больше не найти. Он будет цвести ровно через год. Но и тогда нельзя будет выкопать его с корнем. Иначе никогда и ничье заветное желание больше не исполнится.

Принцесса слушала пастуха и постепенно менялась в лице. Сначала пропали ямочки, затем улыбка, ее черты стали резче, в глазах заплясала гневная искорка.

— Ты смеешь насмехаться надо мной?! Филимон, выйди! — как только дверь за писарем закрылась, Её Высочество продолжила, — Я, как деревенская простушка, купилась на твою складную речь и готова была осыпать тебя милостями. А ты посмеялся надо мной, да еще при прислуге! Ты не так прост, как кажешься! Признайся, узнав, как можно заработать на цветке, ты сам решил обогатиться. Имея дворянский титул, это бы не составило особого труда. Но ты просчитался! Я не безграмотная дурочка из XVI века, чтобы поверить в твои сказки. Знаешь, я не стану наказывать тебя за твою неслыханную дерзость, а отпущу с миром, хоть так со мной еще никто не поступал. Пристав!

Дверь мгновенно отворилась, и в залу вошел пристав, держа руку на прикладе.

— Уведите холопа! Вы были правы — он дерзок и коварен. Проследите, чтобы в ближайшие сутки он убрался из столицы и ее окрестностей. Свободной городской общине придется найти нового пастуха. И пусть войдет Филимон.

— Перепиши то, что было написано, но без третьего пункта, — приказала принцесса писарю, вновь расположившемуся в кресле возле кабинетного стола, расписалась в указе и добавила, — Передай Болдину, чтобы все было исполнено как можно скорее!

Оставшись одна, Яна постояла с минуту посреди кабинета, а затем, в задумчивости побрела к себе в опочивальню.

«Жалкое создание, — думала она, — ему предлагали положение, власть, славу, а он предпочел остаться холопом!»

Но откуда-то появилась мысль, противоречащая ей: «Он не холоп, он наемный пастух».

«Все равно холоп, — упрямо возразила она, — раб своей свободы!»

«Ночью он не знал, что ты захочешь одарить его, но все равно искал для тебя цветок!» — вновь зазвучал внутренний голос.

«Он пошел против воли своей государыни. А цари на земле — наместники Всевышнего. Значит, он пошел против Бога. Еретик!»

«Не отождествляй себя с Всевышним! — не унималась совесть, — ведь ты даже не коронована! Да и после коронации ты останешься человеком. А человеку чем больше дано в этой жизни, тем выше его ответственность и строже с него спрос. Гораздо полезнее для души думать о чужих правах и своих обязанностях, а не наоборот».

«А для чего же даны права, разве не для того, чтобы ими пользоваться», — возразила совести Яна.

Она зажгла свечу — на улице темнело.

Цветок озарился и заиграл в отблесках пламени.

Принцесса подошла к вазе.

«Ишь ты, даже нельзя точно определить цвет твоих лепестков. В тебе как будто и впрямь есть что-то мистическое. Интересно, что бы я загадала, если бы поверила словам этого бродяги? Стать самой знаменитой из всех монархов?»

Яна представила, что газеты всех стран мира пестрят фотографиями и заголовками с ее именем. Это льстило. Да, ей бы хотелось быть знаменитой! Но тут ей пришло в голову, что все будут обсуждать ее поступки, слова, манеру одеваться, ее личную жизнь. Какой ужас! И она отмела это желание.

Лучше объехать весь мир! Посетить Колизей, подивиться величию египетских пирамид. Венеция… Карнавал… Все посмотреть своими глазами, во всем принять участие. А кто же в это время будет править здесь? Петр Васильевич? Он пытается это делать и при ней, а уж в ее отсутствие как развернется! После путешествия она вернется уже в другое государство.