Бесплатный фрагмент - Сказки Женской Души — 3

Об авторе

Наталья Стукова

* Психолог-сказкотерапевт, сертифицированный бизнес-тренер, член Международного Союза Сказкотерапевтов, дипломированный Сказкотерапевт-практик, по словам клиентов, «Фея», которая помогает легко и быстро решать проблемы

* Руководитель Экспериментальной Сказкотерапевтической Лаборатории «Ларец Премудрости»

* Со-основательница «Высшей Школы Сказкотворчества» и Академии «Хозяйка Рода»

* Психолог, педагог, практикующий семейный консультант по вопросам отношений в семье, воспитания детей и Родовых программ.

* Автор более чем 60 научных статей, автор нескольких книг, в т.ч. книг сказок «Сказки Женской Души» и «Сказки Женской Души-2»

* Платное обучение Натальи прошли более 10000 человек. Написали сказки и благодаря им изменили отношения с любимым мужчиной, детьми, родителями

* Интернет-предприниматель, мама 4-х детей, любимая и любящая жена уже не один десяток лет

*Книга издается при помощи и поддержке Тренингового Центра Салавата Юсупова «Со-Творение»

Вместо введения

7 причин научиться писать сказки для себя самой, даже если вы уже очень взрослая

Если спросить постоянных наших участниц, зачем им писать сказки, скорее всего, они даже удивятся:

— Как это — зачем? Это же — универсальный инструмент психологической трансформации!

Именно поэтому в среде Сказочниц в ответ на вопрос о решении той или иной задачи, можно услышать:

— Как это — что делать? Сказку писать!

И, правда, пишут, выкладывают в наших чатах, читают друг друга. А в какой-то момент происходит чудо! Даже самые сложные жизненные ситуации авторов «вдруг» начинают преобразовываться, меняться. И жить становится лучше.

Но для тех, кто еще «не в теме», стоит пояснить.

1. Сказка, особенно психологическая, конечно, — инструмент универсальный. Она может быть использована для диагностики, коррекции, терапии, поиска ресурсов, получения желаемого и много, для чего еще. Так что, навыки сказкотворчества — широчайшие возможности для самопознания и трансформации собственной жизни.

2. Прописывая в сказке, в метафорической форме, собственную трудную ситуацию, вы можете взглянуть на нее под неожиданным углом зрения. Таким, который бы в других обстоятельствах вам и в голову не пришел. А, значит, расширяете свое видение и обретаете новые возможности для решения своих задач.

3. Сказка снимает сопротивление. Зачастую, корни психологической проблемы лежат в глубоких слоях бессознательного, и «выцарапать» их не представляется возможным — идет огромное сопротивление, отторжение и нежелание «ковырять болявку». Сказка, составленная по определенным правилам, помогает обойти психологические защиты, выявить корень проблемы и трансформировать ее. Безусловно, данный процесс лучше проводить со специалистом. Однако, даже написав сказку на волнующую вас тему, вы уже снизите уровень напряжения.

4. Сказка помогает в безопасной атмосфере прожить новые, необычные для вас, пути решения той или иной ситуации. То, на что в жизни уходят месяцы и годы, может быть прописано, прожито, а необходимый опыт извлечен и встроен в свою жизнь.

5. Сказка помогает изменить восприятие прошлого. Дело в том, что наш мозг не различает реальные и хорошо выдуманные события. Прописывая и проживая в сказочной форме, например, свое счастливое детство, вы встраиваете недостающий ресурс, и отныне мозг ваш будет именно этот опыт воспринимать, как реальный.

6. Сказка помогает изменить собственное будущее. В процессе создания самоисполняющейся сказки, мы в обязательном порядке прописываем желаемое будущее, продляя ее действие далеко вперед, и задавая, таким образом, программу счастливых событий.

7. Вы никогда не сможете навредить себе через сказку. У вас точно не снесет крышу, вы не запланируете себе никаких «ужасных ужасов» и не получите негативных последствий от этой работы. Вовсе даже наоборот — все изменения в вашей жизни будут мягкими, деликатными, глубокими и эффективными, связанными с осознаниями, инсайтами и тонкой реставрацией ваших ценностей.

И это, наверное, самый большой секрет и самый важный эффект от умения писать сказки для самой себя.

А вы когда-нибудь писали сказки для самой себя?

Были ли среди них самоисполняющиеся?

И какие результаты вы от них получали?

Уверена, что если ответы на эти вопросы пока отрицательные, то это временно! Потому что после того, как вы прочтёте сказки из этой книги (особенно часть со сказками моих учениц), то вы поймёте — сказка — это Чудо наяву. И Чудо это доступно совершенно, абсолютно, безоговорочно — каждому!

И вам тоже.

Да-да.

Так что усаживайтесь поудобнее, и находясь в роли читательницы уже примеряйте на себя новую волшебную роль писательницы Сказочницы. И мой вам совет — не спорьте с этой мыслью. Просто поиграйте, пофантазируйте, а захочется, так от души посмейтесь над этим.

Ну, что? Вперёд к волшебным сказкам?

Поехали!

Мария-Винченца и бордовая ленточка

Жила-была на свете Мария-Винченца Сполетти, и была она хозяйкой гостиницы. Всем гостиница была хороша — тихая, чистенькая, уютная, в живописном месте находилась, полный пансион и отличный сервис своим гостям обеспечивала, да еще и отменную кухню гарантировала. Все бы хорошо, да только вот никак не могла Хозяйка к себе народ зазвать. Думала она, думала, что делать, да и пошла на самую большую городскую площадь в ярмарочный день, и стала свою гостиницу расхваливать.

Ходит по площади, рассказывает, народ зазывает, а в гостинице дела стоят. Ходила-бродила целый день, да только трех гостей себе и нашла. Прибежала обратно, да стала готовить, да убирать, да на стол накрывать, да постояльцам помогать. Так в хлопотах закрутилась, что за поздным-позднешенько спать легла.

На следующий день решила Мария-Винченца, что так дело не пойдет, и пошла гостей себе на вокзал искать. И снова ходила-бродила, целый день звала-зазывала, задешево приглашала, да только время зря почти потратила. Лишь двоих человек к себе и зазвала. И вновь весь вечер по хозяйству крутилась, гостей радовала.

На третий день решила Мария пойти на дорогу, что в город вела, и там себе гостей приискать. И снова все так же повторилось — целый день проходила, лишь четверых нашла, а в гостинице дела не сделанными стоят, пришлось ночью все выполнять.

Задумалась тогда Хозяйка — что же с ней не так? И почему к ней люди с таким трудом идут — то денег у них нет, то дела, то время для их отдыха не удобное… Совсем, было, загрустила, да тут к ней в дверь соседская старушка постучалась, которую все Матушкой Лореттой звали.

— Скажи мне, Мария, молочка свеженького у тебя не найдется? Так молочка хочется, а молочник-то уже ушел!

— Проходи, матушка Лоретта! — отвечает ей Мария-Винченца. — Конечно, найдется молочко, как не найтись! — а сама украдкой слезы с глаз утирает.

— Похоже, плакала ты, — заметила старушка. — Расскажи мне, в чем дело, может, я смогу беде твоей помочь?

— Да чем же ты мне поможешь, матушка? — вздохнула Хозяйка. — Сама видишь, что творится. Гостиница-то моя — новая, мало, кто про нее знает еще. Да и я сама пока в этом деле человек новый, неопытный. Вот и не идут ко мне гости-то. А коли гости не идут, то для кого это все? — и Мария обвела все вокруг себя рукой. — Да и жить мне на что-то надо! Я уже и так, и эдак — не получается у меня постояльцев зазвать! Я уже сама ходила, всех приглашала, да рассказывала, что тут за место чудесное, целебное, какой воздух, какой простор! И чисто у меня, и уютно, и готовлю я вкусно… Чем не отдых?! Так нет — пока я тут о гостях забочусь, новые не идут, а коли я за новыми отправляюсь — тут все без моего пригляда останавливается!

— Ну, это еще не беда! — бодро отозвалась Матушка Лоретта. — Помощник тебе нужен, что будет по хозяйству хлопотать, пока ты гостей собираешь.

— Ах, Матушка! Ну, вот у кого что лучше получается! Вот не умею я свою гостиницу расхваливать, просто дурочкой себя чувствую! Да и когда люди ко мне приехать отказываются, я совсем теряюсь! А хозяйство-то как без моей руки? Нет, не хочу я, чтобы тут кто-то вместо меня управлялся!

— Ну так найди того, кто вместо тебя гостей собирать будет, делов-то! — улыбнулась старушка.

— Ах, я пыталась, Матушка! Я уж и в гильдию к нам ходила, да они мне сказали, что таких хозяек, у кого гости остановиться могут, много, а вот тех, кто бы этих гостей убеждал к ним приехать, и нет почти. Никто на эту работу идти не хочет… — и на прекрасных глазах Марии-Винченцы вновь выступили слезы.

— Не плачь, Марикита, — утешает ее соседка. — Думаю, что все же смогу помочь твоему горю! Вот, возьми эту ленточку — она не простая, а волшебная, мне в наследство от прабабки моей досталась. Привяжи ее на окошко, да попроси, чтобы она к тебе верного человека привела. Три ночи подряд так делай, а там посмотришь, что будет! — Вручила Матушка Лоретта Марии-Винченце бордовую ленточку, взяла кувшинчик с молоком, да и пошла восвояси.

А Мария ее слову последовала, привязала ленточку, да стала ее просить помочь верного человека найти.

Прошло три дня, а на заре четвертого постучалась к ней в дом нищенка — худая, оборванная, изможденная, и попросилась переночевать. Сердце у Марии было доброе, она и согласилась. Да так ей жалко стало свою гостью, что она не только переночевать ее пустила, но еще и мыльню ей организовала, да одежду новую дала.

И оказалась ее гостья не изможденной старухой, а молодой женщиной, только очень уж уставшей, потому что шла долго, издалека, пешком. Стала Мария ее расспрашивать о житье-бытье. Оливия, так звали гостью, рассказала, что шла она из далекой страны в поисках лучшей доли. Да только напали на нее по дороге разбойники, да все, что у нее было, отняли, хорошо, хоть саму в живых оставили. И с тех пор бредет она по дорогам, да ищет, где бы голову преклонить. Однако, хоть много на свете людей добрых, готовых у себя ее оставить, дать кров и стол, да делать она не умеет то, что им в ответ от нее нужно. А нужно им, чтобы она по хозяйству управлялась — двор мела, воду носила, еду готовила, мыла-стирала-убирала.

А Оливия у себя на родине была дочерью богатого человека, на перине пуховой спала, на золоте ела. Так что хозяйственным делам не обучена. А умеет она то, что здешним людям не надобно — есть у нее от Бога Дар людей убеждать. Даже отцу помогала она товары свои продавать. А в этой стране это ее умение совершенно бесполезно. Так что, идет она в столицу, к тамошним купцам в гильдию попроситься. Может статься, найдется там тот, кто с ее батюшкой дела вел, да и ее, быть может, вспомнит. Вот только в том виде, что у нее был, ее и на порог не пустили бы ни в один приличный купеческий дом, не то что в гильдию.

Слушала ее рассказ Мария, и ушам своим не верила — это что же получается? Бордовая ленточка привела-таки к ней нужного человека!

Рассказала хозяйка гостье своей, что ей как раз именно такой человек и требуется, чтобы постояльцев приглашать, да и предложила ей остаться — за кров, за стол, а если дела хорошо пойдут, то и за жалованье. Расцвела Оливия, и с радостью согласилась.

А на следующий день у ворот гостиницы Марии-Винченцы уже пятнадцать человек стояло, да на постой просилось.

Так и повелось у них — Оливия людей искала-приглашала, а Мария их привечала. И вскоре так дела у них хорошо пошли, что пришлось Хозяйке еще один дом под гостиницу прикупить, а там — и второй, и третий, и четвертый, и пятый… Целый городок получился для гостей, где каждый мог выбрать себе жилье на свой вкус и кошелек. И пошла о гостинице той добрая слава по городам и весям, по всей стране и даже за ее пределы.

А Оливия так рада была, что нашла свой новый дом здесь, что и думать бросила о том, чтобы в столицу уехать. Наоборот, члены гильдии купеческой за честь почитали у них с Марией-Винченцей отдохнуть, да здоровье поправить.

А через несколько лет вышла Оливия за одного из купцов замуж, и все-таки покинула подругу свою, однако остались они добрыми приятельницами на всю жизнь.

Сказка о Герани, которая хотела стать Розой

— А самое главное — никогда, вы слышите — НИ-КОГ-ДА — не пытайтесь стать тем, чем вы НЕ являетесь! — длинная и стройная, как положено любой, уважающей себя Горошине, Учительница назидательно подняла вверх один из усиков, и обвела притихший класс строгим взглядом из-под нарядной белой шляпки.

— А почему? — наивно захлопала глазками маленькая продолговатая коричневая семечка. Усик на ее макушке с любопытством нацелился на мистрис Горошину. Она вообще была очень, очень любознательной, и Мистрис не выносила ее за это.

— О, ну конечно! — Горошина закатила зеленые глазки под высокий лоб, и возмущенно всплеснула листьями. — Пеларгония! Естественно! Я тебе уже сто раз объясняла — это НЕ-ВОЗ-МОЖ-НО!!! — Учительница вообще была склонна к театральным жестам и некоторой экзальтации. — Так задумано Творцом, понимаешь, ТВОРЦОМ!!! У каждого растения есть свои программы, свои матрицы, оно не в состоянии вырасти во что-то другое! Именно поэтому мы вас здесь и обучаем! Чтобы вы знали, как будете расти, как цвести, как быть красивым и здоровым растением, уметь получать максимум полезных веществ, когда попадете в почву. И, конечно, чтобы вы могли максимально хорошо выполнить свою Миссию на Земле! Надеюсь, все помнят свою Миссию? — и она еще раз окинула класс строгим взглядом.

— Расти, цвести и украшать, людей и Бога радовать! Всем людям пользу приносить, хорошим и полезным быть! — дружно проскандировал класс. Мистрис Горошина удовлетворенно покивала головкой в белой шляпке.

— Вот видишь, все это понимают…

«Кроме тебя»! — отчетливо слышалось в молчании Учительницы. Ах, до чего же она не любила излишне любознательные семена, задающие неприятные вопросы! То ли дело обычные, рядовые семечки — прослушали курс обучения в Школе Семян, и — вперед, на Землю! Попали в почву, выросли, принесли урожай, дали потомство, выполнили свою Миссию, и умерли — чего уж проще! Если в земной жизни очень старались, то можно попасть сюда, в Школу, стать Наставницей, Мистрис, и обучать новеньких. Вот как она, Горошина.

Нет, конечно, бывает и так, что погодные условия мешают прорасти, или люди небрежно относятся к растению, или вообще семечко в каменистую почву попадет, и так и не даст плода… Бррр, да, так случается, но думать об этом совершенно не хочется! А мыслей о том, куда после смерти попадают души семян, так и не проросших на Земле, она вообще старалась не допускать. Какая разница, что за судьба у этих неудачников! И вообще — головка у Горошины была маааааленькой, и много мыслей одновременно в ней просто не помещалось.

Семечки в классе, заметив, что Мистрис задумалась, начали потихоньку шуметь, и Горошина сказала строго:

— Ну что ж, раз некоторым из вас все еще непонятно, что выше головы не прыгнешь, выполните домашнее задание. Нарисовать свой будущий вид, и подробно описать свойства своего растения!

— Но мистрис Горошина, мы уже сто раз это делали! У меня дома уже все стены увешаны! — капризно протянула бело-золотистая, крепенькая семечка Розы. Несмотря на то, что была она весьма своевольной, Горошина к ней благоволила. Ведь эта Роза должна была быть особого, очень редкого сорта, появиться на свет в элитном розарии, и иметь какой-то потрясающий вид, цвет и размер. Учительнице нравилась мысль о том, что именно она была наставницей такого чудесного, необычного, и, прямо скажем, выдающегося создания.

— Дорогая, — ласково обратилась она к надувшей губки семечке, — не переживай! Ты так прекрасна, что лишний портрет тебе точно не помешает! — Роза притворно вздохнула. На самом деле, она обожала свой будущий цветок, и всячески показывала это плебеям и невежам с которыми была вынуждена учиться в одном классе.

— Ну и ладно! Будут еще оранжевее мои стены! — задорно воскликнула смешная полосатая морковная семечка, неунывайка и оптимистка.

Звонок прервал начавшуюся было дискуссию, семечки загалдели, зашуршали и бодро высыпали в коридор. Мистрис Горошина облегченно вздохнула.

— Да не переживай ты так! — Морковка скакала кругами вокруг грустной Пеларгонии-Герани. — Может, тебя еще в почву высадят, и полюбуешься ты и небом, и солнышком, и птичьи трели послушаешь! И вообще — чего ты переживаешь — ты многолетняя, а мне всего-то два года расти, да и то половину из них — в зимней спячке. А потом — того, тю-тю! Съедят, и следа от меня не останется! Но я же не унываю! — и маленький полосатик принялся носиться с удвоенной силой. Она знала давнюю мечту подруги — быть не просто домашним цветком, а расти в открытом грунте, и украшать собой не одну-единственную комнату в доме, а целый сад или, хотя бы, клумбу. А еще 0 сделать что-то очень, очень хорошее, способное осчастливить весь мир. Ну, или хотя бы одного человека, но на всю жизнь!

Будущая роскошная Роза презрительно фыркнула, проходя мимо глупых, по ее мнению, одноклассниц. Ну да что с них взять? Убогие! Одну съедят, другая так и будет плебейски расти на пыльном окошке у какой-нибудь неграмотной старой бабки. То ли дело она, Роза! Вот ее точно ждет роскошное будущее!

… — Интересно, куда все-таки я попала? — подумала Пеларгония, едва высунув из земли свои упругие зеленые листочки, и принялась осматриваться.

— Так-так-так, и кто это у нас тут? — женщина с добрыми чудесными зелеными глазами склонилась над проклюнувшимся растением. Она очень ласково и осторожно потрогала острый носик, и добавила, — Привет! Добро пожаловать домой!

Оказалось, что женщину звали Мариной, была она большой любительницей цветов, жила одна в маленькой городской квартирке, окнами на север. Солнце в них заглядывало редко, пейзаж за окном был серым и унылым, а сквозняк, время от времени врывающийся в дом, неприятно холодил листья Пеларгонии. Но замечательная, добрая хозяйка так заботилась обо всех цветах, росших в ее маленьком, уютном мирке, что герань быстро смирилась с таким положением дел.

Ее соседками по подоконнику были розовые, малиновые и фиолетовые Фиалки — хохотушки и проказницы. Рядом стояла пара горшков с Глоксинией — белой, в голубую крапинку. В углу гордо возвышался Спатифиллум, сначала показавшийся нашей Пеларгонии высокомерным и заносчивым, как ее одноклассница-Роза. На самом деле, он просто был философом, и любил вести длинные, умные беседы, которые ужасно нравились любознательной герани.

И лишь один цветок был не живым в этом доме — это была потрясающей красоты бело-персиковяа Роза, улыбавшаяся Марине с фотографии на стене. Она давно мечтала о таком чудесном цветке, но был он очень редким, назывался Свит Джулиет, и был так дорог, что она просто-напросто не могла себе его позволить. Вот и повесила постер, чтобы хоть так любоваться этой экзотикой.

Хозяйка успевала досмотреть за всеми своими питомцами, всех оделить своим теплом. Она дала имя каждому растению, всегда вовремя их поливала, выносила на балкон, прогуляться, а зимой регулярно включала для них специальную яркую лампу, чтобы согреть и подарить немного солнца.

Пеларгония быстро освоилась в этом волшебном месте, и искренне наслаждалась жизнью в доме Марины. Только одна вещь тревожила нашу героиню — почему-то получилось так, что, вырастив стебель и листья, она никак не могла дать цветов. Ей и самой уже хотелось расцвести, украсив комнату еще одной россыпью чудесных бордовых соцветий — а она решила, что они непременно будут именно бордовыми, бархатными, почти черными в самой сердцевине. Такими же глубокими и загадочными, как таинственные зрачки Марины, их доброй и веселой хозяюшки.

— Что же с тобой, моя девочка? — ворковала над Пеларгонией женщина. — Чего же тебе не хватает? Может, тебя еще чем-то подкормить? А, может, воду особую надо? Или темно тебе тут?

И Марина подкармливала, осторожно поливала и переставляла горшок с геранью на солнышко. Нашей героине очень нравилась такая забота, но, чем дальше, тем больше она грустила о том, что ей нечем порадовать свою чудесную хозяйку…

И вот однажды жизнь Герани, да и всех остальных обитателей маленькой квартиры резко изменилась. В один из дней, придя откуда-то, Марина горько расплакалась. Она принесла какие-то бумаги, бросила их на стол рядом со Спатифиллумом, и принялась рыдать. Цветы замерли в ужасе. Никогда, никогда они не видели оптимистичную хозяйку в таком отчаянии…

Она лила слезы несколько часов. Отключила телефон, не включала компьютер, не желая ни с кем общаться, и только спустя долгое, очень долгое время, медленно поплелась в ванную, чтобы умыться.

Философ-Спатифиллум, как оказалось, умудрился заглянуть в бумаги, и даже прочесть, что там было написано.

— Плохо, очень плохо… — пробормотал он, и даже стал как будто ниже ростом.

— Что? Что там? — наперебой вопрошали цветы.

— У хозяйки неизлечимая болезнь в очень тяжелой стадии. Нужна операция, но неизвестно, поможет ли она…

…Через несколько дней Марина попрощалась со своим цветочным царством, пообещав вернуться, и поручив свои любимые цветочки своим подругам.

И потянулись скучные и мрачные дни… Причем, на дворе стояла весна, теплое солнышко пригревало землю, пели птицы, просыпалась природа, но в одной отдельно взятой квартире, в душах ее маленьких прекрасных обитателей царила самая настоящая зима…

Маринины подруги приходили, поливали, удобряли, прогуливали растения, включали лампы и открывали окна, но все было напрасно. Без хозяйки цветы вяли, хирели, сохли, теряли листья и роняли лепестки…

— Вот, правда, зеленая рука у нее, — как-то сказала Лиза, одна из подруг, Наде, подруге второй. — Ничего не понимаю, вроде, все по Марининым инструкциям делаем, а они как чувствуют… — и она со вздохом принялась протирать мягкой тряпочкой листья Спатифиллума.

— Да уж, через три дня ее выписывают, а тут — такое безобразие, — огорчилась Надя. — Слушай, может, вообще их все выкинем? Скажем, что врачи запретили?

— Нет, ты что? Она же их, как детей родных любит, пусть остаются. Может, когда она вернется снова зацветут? — с робкой надеждой в голосе отозвалась Лиза.

— Так, дамы, — заявил Спатифиллум после их ухода. — Быстро берем себя в руки, в смысле, в листья, и приводим себя в порядок! Чтобы через три дня все были на пике своей формы! — и он сам приосанился, с усилием раскрыв пошире свои белые покрывала. Было заметно, как он старается, перегоняя воду и питательные вещества от корней, чтобы выглядеть свежим и красивым.

Вслед за ним и все остальные обитатели мини-сада начали приводить себя в порядок. Так что, когда через три дня бледная, почти прозрачная Марина с головой, завязанной платком, появилась дома, ее взору предстали здоровые, красивые растения, казалось, радостно улыбавшиеся ей навстречу.

— Надо же, чудеса какие! — воскликнули Лиза и Надя, помогавшие подруге вернуться домой. — Да ты просто волшебница! И растения у тебя волшебные! Ты бы видела, что с ними без тебя творилось, а тут — волшебство, да и только!

— Милые мои! Ждали меня, да? Спасибо вам, мои славные! — прошептала Марина, когда подруги ушли. — А ты, хорошая моя? — спросила она Пеларгонию. — Так и не зацвела? Знаешь, а я так боялась, что ты без меня расцветешь, а я и не увижу… Честно говоря, я и вообще не надеялась вас увидеть…

Герань всеми листочками потянулась к хозяйке, но та уже отвернулась в задумчивости.

Марина вернулась, но радость не спешила возвращаться в дом. Бледной тенью себя, прежней, женщина скользила по квартире, а потом и вовсе слегла. Беспокойные подружки куда-то позвонили, и через некоторое время в дверях появилась маленькая, загорелая, энергичная женщина в возрасте, при виде которой хозяйка расплакалась.

— Мама, мамочка! Я так рада, что ты здесь!

— Глупенькая! — хозяйкина мама гладила ту по голове, как маленькую. — Почему же ты мне не сказала? — из ее глаз тихо катились слезы, а Марина снова плакала навзрыд.

— Я тебя волновать не хотела, хотела сама справиться… Я же большая все-таки… — всхлипывала она.

— Большая-большая, — эхом отзывалась старшая из женщин.

— И потом, ну чем бы ты помогла? У тебя там дом, и хозяйство…

— И что? Ты для меня важнее всякого хозяйства! — сердилась мама. — Ну да ладно! Слезами горю не поможешь! Я тебя забираю, едем ко мне!

— Мамочка! Я без своих цветов не поеду никуда! — Марина с заплаканными глазами смотрела на маму снизу вверх.

— Ну, куда тебя девать? Заберем и твою оранжерею!

Вот так и получилось, что все цветы оказались в новом, большом южном доме, открытом ароматным ветрам, наполненным южным солнцем и запахом моря. А цветы? Какие там были цветы! Разнообразные, яркие, фееричные! Они одуряюще пахли, раскрывая свои нежные лепестки навстречу теплым солнечным лучам. Герань была безумно рада — наконец-то осуществилась ее мечта! Она — в таком потрясающе прекрасном месте, и воздух, и тепло, и птицы, и другие цветы! Это же счастье какое-то!

И только Марину красоты не радовали. Она медленно угасала, сидя с утра до ночи в кресле-качалке на террасе, и бездумно глядя куда-то, в одной ей понятную даль.

— Хватит хандрить! Ты еще молодая! Подумаешь, операцию сделали! Такими ли с войны возвращались! Прогноз благоприятный, надо только в руки себя взять! — Маринина мама изо всех сил старалась вернуть дочери вкус к жизни.

— Мам, да зачем это все? Зачем мне теперь жить? Ни ребенка, ни котёнка… А теперь и не будет никогда… Я так хотела, так мечтала, а теперь…

— Доченька, ну, тебе же еще сорока нет, встанешь на ноги, замуж выйдешь! — мама баюкала Марину, гладя ее по отрастающим волосам.

— А смысл? Мужчинам дети нужны, а меня теперь только чудо спасет. А чудес, сама понимаешь, не бывает…

— Чудо? Какое тебе чудо надо? — взвилась старшая из женщин. — Ты жива осталась — уже чудо!

— Да вот хоть геранька моя зацвела бы, а на ней — роза Свит Джулиет — вот было бы чудо! — горько рассмеялась хозяйка. — А она даже обыкновенных цветов не дает. Пустоцвет, как и я…

Ночью Пеларгония обратилась к Спатифиллуму:

— Ты тоже думаешь, что нельзя стать кем-то, кем тебе не предназначено быть?

Сонный сосед не сразу вник в смысл вопроса:

— Ты о чем? Давай спать, ночь на дворе!

— Я про хозяйку, про Марину. Ей чудо нужно, иначе она умрет…

— Ты — просто цветок герани, — пробурчал Спатифиллум, пытаясь поудобнее укрыться листьями. — Герань не может быть розой, спи!

— И что, ждать пока она умрет? Угаснет, как луч заката?

— Да ты тут в романтика превратилась? — начал злиться сосед. — Чем тебе плохо? Жалко, конечно, хозяйку, но мы сделали все, что могли. Мы — просто цветы, и даже не лечебные. Хватит уже болтать, дай поспать, а?

Пеларгония совсем сникла. Она не могла смотреть, как уходит хозяйка, но и сделать ничего не могла… Она ведь, и вправду, была просто обычным цветком герани. Да еще и не цветущим…

— Эй! — раздалось вдруг из-за забора. — Эй!

Герань повернулась в сторону звука:

— А вы кто? — тихо вопросила она.

— Я — Роза, — хмыкнули из-за забора. — И я могу тебе помочь.

Ветер подул сильнее, луна выглянула в просвет туч, и Пеларгония увидела, как на соседнем участке раскачивается шикарная, размером с блюдце, пышная роза. Наша героиня сникла, и еще ниже опустила листья.

— Поиздеваться решила? — еще тише произнесла герань. — Конечно, ты же рооооза!

— Что, с кем-то из наших довелось пообщаться? — проницательно усмехнулась соседка из-за забора.

— Было дело, — отмахнулась Пеларгония, отворачиваясь.

— А ты по сорту не суди, ты сначала выслушай. Это же тебе помощь нужна, не мне!

— Ладно, слушаю, — решила герань.

— Так вот, слышала я разговор твоей хозяйки. Я, конечно, не Свит Джулиет, но тоже вполне себе, утром увидишь. И долго на свете живу. Так долго, что и не упомнить, многолетняя я, да. О чем бишь я? А, вот. Это я сейчас — мечта селекционера — и красотка, и расту много лет, и деток моих, розовых кустов, полон сад. А раньше была я сначала не очень здоровым семечком, потом — хилым побегом, помесью шиповника с простой розой. И ничего во мне выдающегося не было. Но старый хозяин, отец моей нынешней хозяйки тогда влюбился, да так полюбил, что ни сна ему, ни покоя не было. Был он из простой, обычной семьи, а любимая его — из древнего, богатого, хорошего рода. И думал он, что она никогда в его сторону даже не глянет. Приходил он в наш уголок сада каждый вечер, и рассказывал, какая это чудесная девушка, какое у нее доброе сердце, нежная улыбка, ясные глаза. И как хочет он, чтобы она на него хотя бы взглянула благосклонно… И так искренне и глубоко было его чувство, что я захотела ему помочь. И стала представлять, каким красивым и необычным должен быть мой цветок, чтобы возлюбленная моего хозяина обрадовалась и удивилась. И знаешь, что?

— Что? — Пеларгония, как завороженная, слушала рассказ Розы.

— У меня не сразу получилось, ох, не сразу. Но я была настойчивой! Я вытягивала из земли самые лучшие питательные вещества, я впитывала самые красивые рассветы, и любовалась самыми прекрасными закатами, представляя, как мои лепестки окрашиваются в эти тона. Я любовалась солнечными лучами, и подставляла им свои лепестки. Я перенимала палитру самого синего неба и самого бирюзового моря… И вот, в один прекрасный день весь мой куст покрылся радужными розами! Ничего более прекрасного никто еще не видывал! Мой хозяин был счастлив, и на это чудо приходили посмотреть жители со всего города. А однажды пришла и она — возлюбленная моего хозяина. И, когда она склонилась ко мне, чтобы полюбоваться моими необычными цветами, я рассказала ей все-все о том, как она любима…

Знаешь, она оказалась немного волшебницей, и, казалось, понимала язык цветов… Они поженились, поселились в этом доме, и счастливы уже много-много лет. А мой куст, и множество моих деток цветут каждый год! Так что никому не верь — если у тебя есть высокая цель, значит, будет и возможность!

Так началась странная дружба Розы с Геранью…

Пеларгония любовалась изображением прекрасной Свит Джулиет, фото которой переехало на юг вместе с хозяйкой, и представляла, как такой чудесный цветок распускается на ее стебле… Она дотягивалась своими корешками до самой чистой, самой свежей воды, она упорно вытягивала из земли самые полезные питательные вещества, она подбирала самый нежный персиковый цвет рассвета, чтобы именно этот оттенок имели ее листья…

— Ты молодец! — говорила ей Радужная Роза, — У тебя отлично получается! Еще немного утреннего бриза в аромат, и солнышка, солнышка побольше!

Пеларгония так увлеклась своей целью, что не замечала ничего вокруг — ни недоуменных шепотков своих друзей-подружек, ни осеннего низкого неба, ни того, что Марина уже не вставала со своей кровати…

Цветы давно перенесли в комнату, поскольку на улице уже было слишком холодно для них, Пеларгония создавала внутри себя свой шедевр, а Радужная Роза поддерживала ее, не давая отступить…

…В один хмурый ноябрьский день Марина открыла глаза в полной уверенности, что это — ее последний день. Сил жить попросту не осталось, они утекли из нее, словно вода из разбитого сосуда. Чудес не бывает — теперь она точно это знала.

— Не может быть… — потрясенно произнесла она пересохшими, потрескавшимися губами. За окном лежал снег, которого почти никогда не бывает на юге, а на подоконнике цвела огромная персиковая Свит Джулиет, выросшая, почему-то на стебле герани. Из глаз женщины покатились горько-соленые слезы. — Это просто чудо!

Ах, как хотелось Пеларгонии, чтобы ее дивный цветок, так похожий на настоящую редкую Свит Джулиет увидела ее терпеливая наставница — Радужная Роза! Но когда она обернулась к окну, там, за забором, она увидела лишь опавшие в снег радужные лепестки…

— Живи, девочка! Ты — молодец! — донесся до нее голос ее наставницы, которая так долго поддерживала ее и верила в нее…

…На чудесных персиковых лепестках блестели капли росы, переливаясь в солнечных лучах всеми цветами радуги. И только Пеларгония знала, что это — ее слезы, а вовсе не роса…

***

— Ну что ж, пойдемте, я вам покажу очень красивый цветок, — радостная Марина в новом изумрудном платье, которое невероятно шло к ее зеленым глазам и рыжим волосам, внимательным взглядом обвела группку детей, пришедших на выставку цветов. Сердце привычно сжалось — младшая группа местного детского дома — зрелище не для слабонервных. И вовсе не потому что они были плохо или бедно одеты, недокормлены или грязны. Совсем нет! Просто в детских глазах притаилась такая недетская тоска, что видеть это не было никаких сил!

Она решительно взяла за руки пару ближайших ребятишек, и двинулась в сторону своего павильона. Там, подсвеченная ярким светом, красовалась Пеларгония, чей цветок поразительно напоминал редчайшую розу сорта Свит Джулиет. Она цвела так уже не первый раз, и с каждым разом ее цветы становились все совершеннее. Именно поэтому Марина решилась пойти с ней на цветочную выставку — пусть и другие увидят, какие чудеса преподносит природа!

Дети шумной стайкой окружили цветок, и только самая маленькая девчушка, рыжая и с серьезными зелеными глазами, крепко державшая за руку высокого мужчину, что привел ребятишек на экскурсию, взглянула на Марину, и уверенно произнесла:

— Ты же моя мама? Правда? Да, папа? — и она подняла взор на сопровождающего.

Слезы сами хлынули из Марининых глаз, и их потока было не остановить…

Мужчина был явно смущен:

— Оля, солнышко, пойди, посмотри цветочек! — Девочка кивнула, и отошла к витрине. — Вы простите, пожалуйста! Меня Николай Иванович зовут. Мы спонсируем детский дом и вот, иногда на всякие интересные мероприятия выводим… Вы не принимайте все так близко к сердцу… ээээ…

— Марина Юрьевна, — подсказала Марина. — Что вы, все в порядке!

— Оля в детдоме недавно, а они сначала все маму ищут… Правду сказать, она меня сразу папой выбрала, я уже даже немного привык. Но вы не переживайте, мы сейчас уйдем и вас больше не побеспокоим.

— Отчего же? Приходите, и беспокойте! — Марина оглянулась.

— Мама, папа, берите цветочек, и пойдем домой, он устал уже тут стоять! — маленькая рыжая девочка решительно взяла за пальцы мужчину и женщину, и потянула к выходу…

Прошло полтора года. Наступила еще одна теплая южная осень. Цветы, растущие на двух соседних участках, благоухали так, что голова кружилась.

— Папа, папа! Папа пришел! — закричала Оля, маленький рыжий бельчонок, носившийся, словно пожар, среди цветочных клумб. С разбегу запрыгнув на руки вошедшему во двор мужчине, она по-хозяйски там обустроилась.

— Дорогой! — пропела Марина, целуя мужа, — А я тут, в саду, накрыла, и пирог испекла, мой руки, и давай к столу!

Николай кивнул, и отправился в дом, осторожно придерживая чудесную девочку, соединившую их когда-то.

— А знаешь, папа, что мне сказала Радужная Роза? — Оля заговорщически наклонилась к отцу. — Никогда не сдаваться, вот! А Пеларгония, знаешь, что сказала?

Детский голосок удалялся, и Марина, вдруг почувствовавшая себя самой счастливой на свете, подошла к своей волшебной Герани, и произнесла одними губами:

— Спасибо! Если бы не ты…

Сказка про Чувство Меры и Увлекающуюся Натуру

— Ни высоко, ни низко,

Ни далеко, ни близко,

Не на небе — на земле

Родилась в одной семье

Девица-красавица,

Всем любила нравиться…

Ласковый старческий голос размеренно произносил слова, натруженная мозолистая рука нежно гладила черноволосую головку…

— А дальше? Бабушка, а дальше? — голубоглазая девчушка лет четырех выглянула из-под одеяла, капризно надув губки. — Дальше! Хочу сказку дальше!

На этом месте Наина обычно просыпалась. Вот и сейчас, привычно вытерев мокрые дорожки на щеках, женщина перевернулась на другой бок. Как правило, этот сон приходил перед какими-то значимыми событиями, но их размах, «знак» и скорость появления в жизни она до сих пор не отследила.

Бабушку Наина любила, казалось, больше всех на свете. Ведь она была самым добрым человеком в жизни внучки, обладающим огромным, любящим сердцем. Чище и приветливей души Ная больше не встречала, но любимой бабушки не было в этом мире уже почти четверть века.

И даже во снах, когда она появлялась, Наина не успевала ее ни о чем расспросить. Тут же появлялась Нютик — она-маленькая, милый, радостный и шаловливый ребенок, который отвлекал внимание бабушки на себя, и момент оказывался упущен…

Даже сама нынешняя Наина — взрослая, самостоятельная и очень энергичная женщина не знала, о чем и зачем ей так важно было переговорить во сне с давно ушедшей любимой бабушкой.

— Ну вот, снова сорвалось! — с досадой подумала Наина, и, повертевшись, в очередной раз провалилась в сон.

— Что, опять за полночь училась? — строго вопросила ее статная женщина средних лет, сероглазая и темноволосая. Соболиные ее брови были строго сдвинуты к переносице. В чертах лица угадывалось что-то очень, очень знакомое…

— Так работаю же… — привычно начала оправдываться Ная, хотя вины за собой не чуяла.

— Посмотри, до чего себя довела! Вон, круги черные под глазами! О себе не думаешь, хоть о детях подумай!

И это отчитывание было таким родным и привычным, что Наина воскликнула:

— Бабушка?! Но… Как? — Она никогда, даже на старых фотографиях, не видела бабулю такой молодой да пригожей.

— А кто еще? Кого еще ты бы послушала, неугомонная? — усмехнулась гостья.

— А-а-а… Как же так? — сказать, что Наина была удивлена — значит не сказать ничего. — Ты же…?

— Умерла? — усмехнулась молодая бабушка. Хотя сейчас назвать ее именно так язык не поворачивался. — Да, и что?

— А разве ты можешь со мной разговаривать? — продолжала сомневаться Наина.

— Могу, могу, во сне особенно, тебе ли не знать, Сказочница! — лучистые глаза гостьи смотрели все с той же любовью, что и при земной жизни. — Да не о том ты, все не о том, внученька!

— А о чем надо? — Ная растерялась, и все мысли куда-то разбежались.

— Ну хорошо, раз сама не сообразишь, давай я помогу! — предложила бабушка. Все-таки, несмотря на непривычно молодой вид, чувствовалась в ней все та же безусловная любовь, доброта и чуткость, что и всегда. — Как живешь, девонька?

— Так тебе же, наверное, все известно, — прошептала Наина.

— Известно-то известно, а ты сама расскажи! — предложила гостья. — Как живешь-можешь, чем себя тревожишь?

— Ой, бабушка, да у меня все хорошо! И муж, и дети, и работа. И с деньгами все в порядке, не совсем ровно, но все равно лучше, чем у многих, правда!

— А что же замученная такая? — строго вопросила бабушка.

— Да нет, все хорошо, только вот… — и Ная на миг замолчала.

— Только вот… — эхом откликнулась бабушка.

— Только вот, правда, я устаю ужасно. Так иногда устаю, что ни рукой, ни ногой не пошевелить, даже думать больно…

— Как же так, внученька? — сочувственно произнесла бабушка, и из глаз Наины вдруг потоком хлынули слезы.

И она, плача, сбиваясь и захлебываясь, торопливо начала рассказывать. О том, что произошло за ту четверть века, что бабушки с ней не было.

И о том, как работала, рук не покладая, пока вместе с мужем детей поднимала, как на пяти работах хлесталась, чтобы всех одеть-обуть-накормить, наравне с мужем деньги в дом приносить, ведь иначе большой семье в наше время не выжить.

Как с любимым иногда ссорилась, как обижал он ее, порой несправедливо, да и она в долгу не оставалась. Как семейную лодку раскачивали-раскачивали, чуть не потопили, еле выгребли…

Как диссертации свои писала-писала, да не защитила…

Как папа неожиданно умер, как показалось, ее одну оставив, и как рана до сих пор болит…

Как с работы любимой после двадцати лет уйти пришлось, да свой, особенный, путь искать…

С какими людьми непростыми жизнь сталкивала, да какие уроки подкидывала…

Все, все, плача навзрыд, рассказала бабушке Наина, то, что, казалось, давно ушло, на сто раз отработано, быльем поросло… Ан нет — лежало где-то в глубинах души, а тут — поднялось-всколыхнулось, болью обернулось, да такой, что казалось — сердце разорвется.

— Сказывай, внученька, сказывай, милая, — приговаривала бабушка, и гладила, гладила, гладила непутевое свое чадушко, лежащее у нее на коленях, по рукам, по спине, по бедовой головушке, по вздрагивающим плечам…

Наконец Наина почувствовала, что вся боль и муть, что поднялась со дна души, ушли, растворились под ласковыми, теплыми, родными руками. Голова стала легкой-легкой, как бывает, когда сначала долго плачешь, а потом слезы высыхают. И хоть глаза еще саднило от соленых потоков, излившихся из них, в теле и в сердце чувствовалась удивительная свобода. «Камень с души упал» — говорят в таких случаях в народе.

— Дитятко ты мое неразумное, нетерплячее! — бабушка крепко обняла Наину, и поцеловала в макушку. — Вот уж верно мама твоя говорила — увлекающаяся натура! Увлекаться-то увлекаешься, а меры не знаешь! Гребешь на себя все подряд, а как потом вывезешь — Бог весть!

— Что ты, бабушка! — вскинулась Ная. — Я, по большей части, живу, как хочу, делаю, что нравится, что интересно…

— Так-то оно так, но и то, что интересно да нравится убить может, коли не в меру на себя взваливаешь!

— Как это? — удивилась Наина, а бабушка, взмахнув рукой, как заправская фея, развернула перед ее глазами светящийся экран. — Да вот так, внученька! Ты себя как видишь? Вот так? — и на экране перед изумленной женщиной возникла ее копия. Только как будто нарисованная в стиле аниме — тонкая девичья фигурка в красивом платье, с развевающимися волосами и огромными крыльями за спиной. Больше всего она напоминала какую-то из фей Винкс, которыми, в свое время, увлекались дочки.

Красавица-фея с огромными анимешными глазами держала в руках волшебную палочку, а ее открытые, тонкие, но мускулистые предплечья и гордо отведенные назад плечи недвусмысленно намекали на то, что она с легкостью решит любую проблему и, если потребуется, удержит на себе целый мир.

А вокруг нее кружился целый разноцветный вихрь В нем мелькали лица, места и ситуации, но разобрать, что творилось в этом калейдоскопе, не представлялось возможным.

Однако, саму фею это нисколько не смущало. Ей даже нравился тот ураган, что кружился вокруг нее. Она с легкостью дирижировала этим хаосом. Время от времени внимательным взором она выделяла какую-то деталь, и ловко тыкала в нее своей Волшебной палочкой, приближая к себе. Выбранный фрагмент превращался в полноценную картинку, волшебница придирчиво рассматривала ее, и, если требовалось, что-то подправляла. Если же исправления были не нужны, то после пристального изучения фея оставляла ее, как есть. В любом случае, каждая, привлекшая ее внимание деталь, в итоге отправлялась обратно в пестрый хоровод.

И все бы хорошо, да вот только смерч закручивался все плотнее и плотнее, и от волшебницы требовалось все больше и больше ловкости и скорости, чтобы со всем этим справляться.

— Так ли, внученька?

— Точно, именно так я себя вижу и чувствую! — воскликнула потрясенная до глубины души Ная.

— Э-э-э, а на самом-то деле все иначе! — и, повинуясь новому взмаху бабушкиной руки, на виртуальном экране появилась другая картинка.

Потускневшая и опустившая крылышки фея устало отбивалась от целого роя ос, которые яростно атаковали ее со всех сторон. Каждая успешная атака какого-нибудь особо шустрого насекомого оставляла новую прореху на платье или дыру в и без того потрепанных крыльях. Было видно, что измученная фея старается их беречь, но они уже едва-едва держали ее в воздухе. А где-то внизу экрана стояли несколько маленьких фигурок, в которых Наина с удивлением узнала своего мужа и детей. Они что-то кричали той, заэкранной фее, призывно махали руками и время от времени посылали ей волшебные яркие лучи любви. Это помогало тонкой фигурке держаться в воздухе, но она упорно не желала опускаться к ним на землю, упорно держась из последних сил. Было похоже, что маленькая отважная воительница была уверена, что ее действия защищают ее семью.

Да вот беда — выглядело это так, будто яростный бой с осами видит только сама фея.

— Нет, быть того не может! — запротестовала женщина. — Я люблю свою семью, и мне все нравится! Да и они не против!

— Так-то оно так, — печально улыбнулась бабушка, — да только ты себя загнала совсем. Видишь же — скоро упадешь и разобьешься!

— Но я… я не умею по-другому… Я иначе просто не могу… Мне нравится, мне интересно… — прошептала потрясенная Наина.

— Да кто ж тебя заставляет совсем иначе-то? — всплеснула руками гостья. — Ты меру знай! Совсем ты ее потеряла!

— И где мне ее найти? — озадаченно произнесла Ная.

— Да не надо ее далеко искать, вот она, смотри! Я уж и сама будила-будила, и Хранителей Рода подключала, да ничего не выходит. Спит твоя Мера беспробудным сном! Самой тебе надо!

И с этими словами бабушка прищелкнула пальцами, и Ная оказалась в горнице, освещенной тусклым рассеянным светом, посреди которой стояла кровать под балдахином. А на кровати сладко посапывала приятной наружности женщина с темными волосами.

Подойдя поближе, Наина с удивлением отметила странный сероватый оттенок кожи спящей, а, прислушавшись к себе, вдруг ощутила затхлый, спертый, пропитанный пылью воздух. Она немедленно расчихалась, а глаза ее заслезились.

Ная бросилась к окну и раскрыла створки. В горницу немедленно ворвался свежий, чистый ветерок, поднявший смерчики мусора на полу. При ясном свете стали видны и пятна плесени на стенах, и паутина по углам.

— Да уж, даже если предположить, что это — моя потерянная Мера, тот еще большой вопрос, понравится ли ей в таком бардаке проснуться!

И Наина принялась за уборку. Благо, все для этого необходимое, немедленно материализовалось в ее руках, а колодец с водой обнаружился в маленьком садике прямо под окнами.

Долго ли, коротко, а навела Ная порядок в горнице, и даже чумазую Меру свою умыла. Втайне надеясь, что от прикосновения мокрой ткани к лицу та проснется. Но не тут-то было. Немного поворочавшись, Мера продолжила сладко посапывать. Ласковые слова и прикосновения Наины, а потом и более сильные щипки, тычки и щелчки не дали никакого эффекта. Впрочем, как и попытки потрясти спящую за плечи и громко покричать в ухо.

От желания надавать спящей по щекам Ная, по здравом размышлении, воздержалась. Вдруг, проснувшись, Мера на нее обидится. А вот эксперимент с ведром провела — в качестве последнего средства. Однако, даже вылитое на голову ведро колодезной воды спящую не разбудило. А постель моментально высохла.

— И что же мне делать? — расстроенно воскликнула Наина. — Бабушка, помоги! Да неужто я всю жизнь буду, как сумасшедшая белка вертеться, и с несуществующими угрозами сражаться!

— Подумай, девонька, что ты еще не сделала, — услышала Ная бабушкин голос.

— В смысле — не сделала? Я уже все перепробовала! Если даже ни ты, ни Хранители Рода с этой задачей не справились, то куда уж мне-то!

— Так только тебе и справиться, — ласково произнесла бабушка, вновь оказываясь рядом с внучкой. — Думай, солнышко, думай. А еще лучше — чувствуй!

Так ничего и не придумав, Наина села на краешек кровати, и пригорюнилась. И впрямь — так ей горько, так обидно стало! Верится, старается, на части разрывается, а гармонии и внутреннего спокойствия нет как нет! И все потому, что спит ее Чувство Меры беспробудным сном!

Женщина и не заметила, как потекли из ее глаз слезы горькие, а из уст — слова, что будто сами собой рождались:

— Ой, и горе мне, бедной, разнесчастной! Ну и что с того, что умная да красивая! Мимо жизнь бежит, аж земля дрожит, а душе моей все покоя нет! Все покоя нет, мира нет в душе, и остановиться боюсь, все сама бегу! Вот-вот упаду\. Бездыханная, а как же детушки мои малые? Как любимый мой, муж мой верный?

Ой да встань-пробудись, Чувство Меры мое, помоги мне в жизни найти свое, помоги мне видеть пути прямые, да не брать на себя не по силушке! Чтоб и интерес блюсти, и ношу мою да по силам нести! И себе самой время уделять, и про близких-родных своих не забывать! Чтобы с мужем любимым в достатке жить, чтобы жизни радоваться, а не тужить!

И только закончила Наина свое причитание, как открыла Мера очи свои ясные.

— Как же долго я спала! — звонким голосом произнесла она, поднявшись на локтях. Села, потянулась сладко, глазки заспанные протерла.

А тут добрая бабушка вдруг в разъяренную фурию превратилась, и давай Меру за растрёпанную после сна косу таскать, приговаривать:

— Ах ты, негодница! Ты почто задремала, внучку мою без помощи оставила? Ты зачем создана? Защищать да помогать, там, где надо, направлять! А ты что удумала? Уснула, ровно нерадивый солдат на посту, девочку без подмоги оставила!

— Ой, отпусти, бабушка! — взмолилась Мера, потихоньку вырываясь. — Не виноватая я, она сама меня слушать не хотела, видишь, куда меня сунула, на все замки да запоры закрыла!

— Бабушка, и правда, не надо! — вступилась Наина, — может, я и правда сама ее, того, усыпила?

— Может, конечно. А Здравый смысл на что? Он-то должен был подсказать, что происходит? — бабушка всегда была вспыльчивой, да отходчивой. Вот и сейчас провинившуюся выпустила, косу ей пригладила. — Ну да ладно, дело прошлое, потом разберемся, кто прав, кто виноват. Давай-ка, собирайся по-быстрому, да пойдем тебя, Мера, в правах восстанавливать, место твое законное возвращать!

Через пару мгновений Чувство Меры предстало перед гостьями во всей своей красе. Это была красивая женщина, с гармоничными чертами лица, и всего в ней было в меру — и роста, и фигуры, и внешности, и одежды, и украшений. Ни больше, ни меньше, чем нужно, и смотреть на нее было очень приятно, просто сердце радовалось.

— Готова? — все еще ворчливо произнесла бабушка.

— Готова! — радостно-примирительно воскликнула Мера, и протянула руку Наине. — Ну что, идем?

И в тот же миг вся троица оказалась на границе большого королевства. Было оно обширным, уютным и красивым, да только вот беда — все в нем было каким-то непропорциональным, перекошенным, что ли. Некоторые горы возвышались головокружительными пиками, которые почему-то клонились в стороны. Моря разливались, покрывая огромные территории, и было видно, что они вышли из берегов, затопив поселения, ведь из волн торчали шпили дворцов и крыши домов. Дороги искривлялись под самыми невероятными углами, то превращаясь в шестиполосные автобаны, то становясь лесными тропками. Да и жители этой страны больше всего своими причудливо изогнутыми телами напоминали отражения из комнаты смеха.

Но больше всего пришелиц поразило огромное колесо, вращавшееся в самом сердце королевства. Своими гипертрофированными размерами оно напоминало колесо обозрения-переросток, хотя выглядело, как беличье, а внутри, подобрав юбки, в полно королевском облачении, включая корону и горностаевую мантию, сосредоточенно бежала королева.

— Мамочки мои! — потрясенно прошептала Ная. — Это что вообще?

— Так твоя Внутренняя Страна, — печально ответила бабушка.

— Это я ее до такого довела? — в голосе Наины слышались слезы.

— Да уж, внученька, постаралась ты… Видишь, к чему потеря Чувства Меры приводит!

— И… и что мне теперь со всем этим делать?

— Как что? Приказать, ты же тут Королева, в конце концов! — воскликнула бабушка, ободряюще похлопав женщину по плечу.

— Тут работы — край непочатый, — сокрушалась Ная. — Вовек не закончить! Как же мне быть-то? С чего начать? За что схватиться? — Она начала быстро ходить туда-сюда, заламывая руки.

И в тот же миг картинка поплыла, и стала еще более несуразной, если это вообще было возможно.

— Тихо, тихо! Ты что делаешь-то? — придержала ее бабушка. — Смотри, только хуже становится!

— А что же… А как же…

— Меру проси, Здравый Смысл на помощь позови, Гармонию, Равновесие, Внутреннего Архитектора… — подсказывала старшая женщина. — Успокойся! — в какой-то момент прикрикнула она. — Возьми себя в руки! Действуй, а не страдай!

И Наина вдруг успокоилась. Развернув плечи, и подняв подбородок, она четко произнесла:

— Слуги мои верные, помощники примерные! Встаньте передо мной, как лист перед травой! Порядок да равновесие, красоту да гармонию, симметрию да лад в королевстве моем сотворите! Королеву освободите, да во дворец возвратите!

Тотчас картинка перед глазами Наи поплыла, размылась, рассыпалась на множество кусочков и вмиг собралась обратно, полной противоположностью того, что было…

— Вот так, так правильно, — услышала Наина тихий бабушкин голос, а ее лоб ощутил легкий, нежный, родной поцелуй…

…Открыв утром шкатулку с украшениями, чтобы выбрать подходящее на сегодня, Ная увидела интересную брошку — это были маленькие серебряные весы, чаши которых двигались, как настоящие. Смутно догадываясь, откуда эта вещица, она рассеянно погладила прохладный металл, и отправилась одеваться, попутно вспоминая, сколько у нее сегодня важных, неотложных дел. Но не успела она перечислить их все, как одна из чаш весов резко пошла вниз, а перед ее глазами мелькнула картинка искривляющегося королевства.

— Все-все-все, я поняла! — произнесла она, ни к кому конкретно не обращаясь, но уверенная, что ее услышат. — Половину вычеркну, часть делегирую, и отдых, отдых обязательно запланирую.

Сказка о Волшебном Дереве

Сказка для исцеления от кандидоза (молочницы)

В одном прекрасном лесу, в самой его глубине, росло чудесное Дерево. Давало оно такие вкусные и ароматные плоды, что слетались со всех сторон к нему птицы и насекомые, сбегались звери лесные. Сок у этих плодов был на диво — и сладкий, и освежающий, так что если кто-то его хоть раз попробовал, вновь и вновь возвращался, чтобы только такой вкуснотищей полакомиться.

И вот однажды на ту полянку, на которой росло Дерево, набрел человек. Привел его волшебный аромат, который он учуял чуть ли не с самой опушки леса. Залюбовался пришелец Деревом, попробовал его плод, и так он ему понравился, что решил мужчина само дерево срубить, а плоды с семенами себе забрать, да в своем саду посадить, чтобы не было больше ни у кого такого дивного растения, как у него.

Подкрепился пришелец плодами, сорвал, сколько смог, достал топор, да и начал Дерево рубить.

Стало Дереву больно, а пуще того — горько да обидно, оно ведь к человеку со всей душой, а он его — топором острым. И взмолилось Дерево к Небесам, попросило защиты да поддержки. И разразилась страшная гроза — набежали тучи черные, загремел гром, засверкали молнии. Испугался Дровосек, кинул свой топор, да прочь кинулся.

А Дерево, наполовину срубленное, попросило Небеса, чтобы плоды его с этих пор стали бы горькими да жгучими, чтобы больше ни один человек ими не соблазнился, и не захотел ради них ему боль причинить. Правда, оказалось, что есть у этого волшебства своя цена — самому Дереву от этого тоже было горько, и жгло его, как огнем, когда кто-то его плоды пробовал.

Прошло время — много ли, мало ли, то нам не ведомо. По-прежнему росло Дерево на поляне в самом сердце леса, по-прежнему давало плоды, с виду красивые да ароматные, а вот на вкус — горькие да жгучие. И больше не летели к нему птицы да насекомые, не бежали звери лесные. Полянка потихоньку бурьяном зарастала, а Дерево медленно засыхало.

И вот однажды вышел на ту полянку другой человек. И его привлек чудный аромат, что до самой опушки доносился. И он попробовал плод на вкус, да обжегся, горечью рот его наполнился так, что хотел он выплюнуть откушенный кусочек, будто отраву. Но вдруг увидел он, что Дерево наполовину высохло, часть корней его обнажилась, а ствол покрыт страшными, глубокими следами от топора.

Пожалел человек Дерево, принес глины от ближайшего ручья, да замазал ужасные раны на стволе. Достал лопату, и закопал обнаженные корни, а после стал носить воду и всячески за ним ухаживать.

Долго ли, коротко, да зажили страшные следы от топора, по засохшим почти корням потекли живительные соки, и стало Дерево к жизни возвращаться. Далеко не сразу поверило оно, что бывают не только мужчины-Дровосеки, но еще и мужчины-Садовники.

И вот, одной чудесной звездной ночью, когда Садовник спал в шалаше, который он выстроил под Деревом, оно вновь взмолилось к Небесам, попросив вернуть все, как было. И стало по слову его — вновь плоды наполнились сладостью и чудесным вкусом.

А на утро, когда Садовник проснулся, увидел он, как расцвело и чудесным образом преобразилось Дерево, за которым он ухаживал, и попробовал его дивных, сладких плодов, увидел он, что в корнях, как в колыбели, спала прекрасная женщина…

Сказка о том, как жители чудесной страны ирригационную систему отладили

Сказка-операция

— Ножки мои хорошие, ножки мои бедненькие! Да что же с вами происходит! — плакала Женщина. — Вены повылазили, синие, страшные, болите да отекаете, без колготок на улицу не выйдешь, юбку короткую не наденешь! Говорят, операцию надо делать, а я боюуууусь! — и она ласково гладила свои икры, колени и щиколотки.

Поплакав, она уснула, и приснился ей чудесный сон…

Сидит она в огромном светлом зале, во главе большого овального стола. А за тем столом — множество серьезных людей. Перед каждым из них — или папка, или чертеж разложен.

— Слушаю Вас, Мастер Ирригационных Систем! — слышит она свой строгий голос.

— Уважаемые коллеги! Госпожа Министр Транспортных и Водных Путей! Рассматриваемая ситуация явилась результатом многолетней необдуманной эксплуатации и недостаточного внимания…

— Дорогой Мастер! Каждый из присутствующих, я уверена, давно понимает причины случившегося. Сейчас нам важно решить, что с этим делать, продумать работающий план, и воплотить его в жизнь.

Итак, давайте попытаемся прояснить масштабы проблемы!

И Мастер Ирригационных Систем начал перечислять:

— Во-первых, жители Нижних Провинций нашего государства взяли повышенную квоту по переработке отходов в сложные для страны времена. Более того, они неплохо справились с этой задачей. Однако, возникли две серьезные проблемы — транспортная, так как переработанные в слизь отходы вовремя не вывозятся из-за нехватки перевозочных мощностей, и экологическая или техногенная. Из-за вырубки лесов по берегам рек их русла стали размываться, терять четкие очертания, а местность вокруг них начала заболачиваться.

— И что мы будем делать? — произнесла Госпожа Министр, и обвела присутствующих требовательным взглядом.

— Разные причины требуют дифференцированных решений! — сказал Мастер Эластико. — Например, для укрепления речных русел нет ничего эффективнее природного лецитина и витамина С. Нужно отправить заказ Мастеру ЖКТ, чтобы он организовал повышенный объем поставок требуемых веществ в эту местность.

Следующим взял слово Мастер по Переработке Отходов:

— У меня есть предложение, коллеги! Наша слизь — это уникальное вещество, которое легко переработать в порошок, а уж потом его транспортировать. А для этого необходимо построить сеть мельниц, а уж потом организовать вывоз. Это необходимо для того, чтобы не загрязнять русла рек и не увеличивать вязкость протекающего по ним Эликсира Жизни.

— Замечательная идея! — отозвалась Госпожа Министр.

— И болота! Критически важно сначала осушить болота! — вмешался Мастер Ирригационных Систем. — А русла некоторых каналов, к сожалению, ремонту не подлежат, и их придется засыпать.

— Вы уверены, Мастер? — грустно спросила председатель собрания. — А как же мы без них обойдемся?

— Не переживайте, Госпожа Министр! В моем распоряжении имеются резервные системы, и мы их откроем вместо тех, что вышли из строя. Да и ремонтные работы, безусловно, дадут отличный результат!

— Отлично, господа! План ясен! Что ж, приступим!

И закипела работа…

Множество ремонтных бригад прибыли к размытым руслам рек. Первым делом они расчистили берега от древесного и прочего мусора. Бесперебойные поставки необходимых веществ, организованные Мастером ЖКТ, позволили в кратчайшие сроки выровнять и укрепить каналы. И очень быстро реки приобрели ухоженный и аккуратный вид, а их берега радовали глаз выверенными, четкими линиями.

В то же время на берегах выросли целые высокотехнологичные комплексы, состоявшие из нескольких звеньев — сушилок, мельниц и транспортных систем. Белоснежные мельницы, построенные по самому последнему слову техники обеспечивали бесперебойную переработку скопившейся, высушенной в сушилках слизи, а вывод конечного продукта обеспечивали хорошо отлаженные транспортные конвейеры.

Кроме того, было выстроено множество стратегически важных шлюзов, которые могли с легкостью гнать вверх Эликсир Жизни, не позволяя ему излишне застаиваться и засорять каналы и русла. Те шлюзы, что были построены раньше, и оказались изношенными, были реконструированы, починены и вновь пущены в эксплуатацию.

Под чутким руководством Мастера Ирригационных Систем все болота были осушены, застаивавшаяся в них жидкость благополучно удалена. А на месте бывших болот разбиты удивительной красоты сады с чудесными растениями, своими корнями укреплявшими почву.

К сожалению, некоторые русла рек, действительно, пришлось засыпать. Однако, как и было обещано, Мастер открыл резервные системы.

— Ах, какая красота! — воскликнула Госпожа Министр Транспортных и Водных Путей, любуясь проделанной работой. — Другое дело! Теперь все работает, как часы! Реки текут, Эликсир Жизни в них циркулирует без задержек, застоев и перебоев, русла укреплены, мельницы трудятся, шлюзы работают, шлаки выводятся, жители процветают! Мы славно потрудились!

— Госпожа Министр! Позвольте по такому случаю подключить звуковой код для усиления воздействия и дальнейшей четкой работы! — наклонился к ней Хранитель Здравия.

— Конечно-конечно, активируйте скорей!

И Хранитель начал говорить. С каждым его словом воздух все больше вибрировал, и, повинуясь его словам, новые, здоровые программы все глубже встраивались в процессы жизнеобеспечения.

— Баю-баюшки-баю,

Речке песенку пою:

— Ты теки, теки, река,

Широка и глубока,

И на всем своем пути

Все изгибы обойди.

Ты неси потоки вод

Без печалей и забот.

Пусть они со всем, что ждут

До провинций всех дойдут.

Пусть доставят без помех

Жизни Эликсир для всех.

Раствори, моя река

Все преграды на века!

Пусть они совсем уйдут,

Станут чисты русла тут!

Без помех ты потечешь,

Всем питанье принесешь.

Все питанье получают,

И для жизни расцветают.

Так не знай преград нигде,

Гибкой будь всегда, везде.

Там, где нужно — побыстрей,

А где надо — медленней.

Там, где нужно, гуще будь,

Иль живей продолжи путь.

Снова к Сердцу возвращайся,

И в Любви обогащайся.

Вдаль опять, река, беги,

От болезней береги!

— Приснится же такое! — подумала наша героиня, распахивая утром глаза навстречу новому солнечному дню. И — о чудо! — ножки, которые она опустила на прикроватный коврик, были ровными, без отеков и ужасных, некрасивых, выступающих, синих вен, которые так огорчали ее еще вчера вечером.

Сказка про Мастера Стройности

Как обычно, ранним утром, умывшись и проделав прочие гигиенические процедуры, Нина пошла взвешиваться. Шла, надо признаться, с тайной надеждой, что вчерашние пять блинчиков все-таки не отразились на фигуре слишком пагубно.

— Всего-то пять малю-ю-юсеньких блинчиков… Ну, пусть все будет нормально! — думала она, становясь на весы.

Но нет! Противная железяка напичканная электроникой, была неумолима, и показывала 1,5 кило прибавки.

— Нет! Не может этого быть! — до слез возмутилась Нина. Обида на себя, на полное отсутствие силы воли, на тело, которое подвело ее в очередной раз, на вкусные блинчики, в конце концов, была так велика, что она в сердцах топнула ногой, и совсем было собралась пнуть противные весы. В самом деле, чего они постоянно врут! Не может такого быть, чтобы от несчастных пяти блинов на утро набежало полтора килограмма!

— Ну что, и долго ты собираешься с собой воевать? — раздался рядом чуть насмешливый голос.

— И ничего я не воюю с собой! И вообще — дело это гиблое, я знаю! — продолжала кипятиться Нина, не обращая внимания на абсурд ситуации.

— Если знаешь, зачем злишься на себя? — продолжал тот же голос, и Нина, наконец, подняла глаза.

В ее любимом мягком кресле в углу спальни, в том самом, в котором было так здорово устроиться вечером с книжкой, чашкой горячего кофе с молоком и шоколадкой, сидело неземное создание. Юная стройная девушка с длинными темными волосами, которые водопадом струились по спине. На ней было какое-то невесомое платье, укутывавшее ее до самых пят легкими полупрозрачными складками. Лицо ее казалось смутно знакомым, как будто Нина когда-то где-то уже видела его — может быть, в далеком детстве, а может, в полузабытом сне. Незнакомка смотрела на нее огромными мудрыми глазами, которые казались неуместными на столь юном лице.

— Хорошо, что ты наконец-то обратила на меня внимание! — произнесла она. — Позволь представиться, я — Мастер твоей Стройности, — голос девушки оставался абсолютно серьезным.

— А что, это бывает? — удивилась Нина. На самом деле, ее огорчение от цифр на весах было так велико, что появление в ее спальне стройной незнакомки уже не могло ее удивить.

— Бывает, как видишь, — промолвила та. — Нас вообще у тебя много. У каждого твоего органа или системы есть свой Мастер, который наблюдает за тем, чтобы вверенное ему хозяйство работало четко и без перебоев. Ты же понимаешь, что если кто-то из нас со своими обязанностями не справится, ты заболеешь, или того хуже… Вот я, например, отвечаю за работу массы систем — мне подчиняются и Обмен Веществ, и Желудок, и Печень, и Кишечник, и много еще чего. Но главный мой пункт управления находится в Мозгу. Так что я тесно связана еще и с твоими чувствами и эмоциями…

— Слушай, а если ты у меня есть, то почему я никак похудеть не могу? — возмутилась Нина. — Я всю жизнь сижу на разных диетах, спортом занимаюсь… периодически, столько книг и журналов перечитала… Добавки всякие пила, и кодировалась, и чего только я не делала! Все равно все без толку! Я, наверное, могу Энциклопедию Стройности написать, в пятидесяти томах, столько я всего на себе перепробовала и столько всего знаю! Так что работе твоей — грош цена! — выпалила она.

— О, вот в том, что ты массу всяких издевательств перепробовала на себе — это я точно знаю. И что потом, после всяких самоистязаний, вес удержать у тебя не получалось — тоже осведомлена прекрасно. И то, какие ты отговорки придумываешь — я тоже в курсе, поверь! — Мастер Стройности говорила спокойно и с сочувствием, чем несказанно удивила Нину. — Ты своими действиями всю жизнь мне работу осложняешь!

— Это как? Да если я ничего с собой делать не буду, это вот — и Нина ткнула пальцем в жир у себя на животе, — до невероятных размеров разрастется! Заем, плавали! Как только я перестаю себе внимание уделять, перестаю про фигуру думать, или с диеты срываюсь, он — тут как тут!

— Ты жир имеешь ввиду? — уточнила собеседница.

— Ну конечно, его, а то что же? Я так устала с ним воевать!!! Ты бы знала! Мне в зеркало на себя смотреть противно! — и слезы невольно заструились по Нининому лицу. — Я вообще не понимаю, как это толстое чучело, этот жиртрест любить можно! А ведь муж любит, правда! — И она посмотрела на Мастера Стройности с удивлением. — Я только не понимаю, за что… Нет, я вообще-то, нормально к себе отношусь. И совсем уж прозрачной становиться не хочу. Вон, девчонки, мои ровесницы, которые стройняшки всю жизнь, сейчас на свой возраст и выглядят, а мне лет на десять, а то и пятнадцать меньше дают. И одеваться я умею… И мужикам нравлюсь… И на работе моя солидность помогает — молодежь с глупостями не пристает. Статус, опять же…

— То есть, ты видишь, что твой лишний вес тебя многому научил, и тебе много дает?

— Ну-у-у, наверное… Никогда об этом не думала!

— А ты подумай, проанализируй. Если у тебя так много преимуществ от лишнего веса, то зачем тебе худеть?

— Как это — зачем? — растерялась Нина. — Затем!

— Это — не ответ, — улыбнулась девушка. — До тех пор, пока ты не поймешь, зачем именно тебе нужна стройность, ты так и будешь на качелях качаться — постройнела — поправилась — постройнела — поправилась. Хорошо, хоть эффект йо-йо мне удается купировать, — произнесла она, обращаясь к самой себе. — Все-таки у тебя замечательное тело — одно удовольствие с ним работать! Такое пластичное, на каждую мысль реагирует!

— Да уж, вот счастье–то, — с издевкой промолвила Нина. — Реагирует оно! Ненавижу! Как что хорошее — так заставлять приходится, с утра до ночи упираться! А чуть ослабила контроль — так сразу расползается! А если какая гадкая мысль мимо пролетит — так тут же ей следует! И это ты называешь «удовольствие с ним работать»!

— А скажи, Хозяйка, хозяйка твоим мыслям, вообще, кто? — прищурилась Мастер Стройности.

— Как, кто? Я, конечно, же! — удивилась Нина.

— А если ты — хозяйка, то как ты позволяешь таким тяжелым мыслям постоянно у себя в голове вертеться? И толстая ты, и поправиться боишься панически, и в платья не влезаешь… Ты прекрасно знаешь, что то, на чем фокусируешься, исполняется!

— Знаю-то знаю… Но я ужасно боюсь, — прошептала женщина.

— Чего, позволь спросить?

— Перестать бояться поправиться. Мне кажется, что если я не буду бояться растолстеть, то именно это со мной произойдет!

— Глубокая мысль, — улыбнулась Мастер Стройности. — И я тебя понимаю, поверь. А ты попробовать по-другому думать тоже боишься?

— Думать по-другому? Это как?

— Ну смотри…. У каждого человека свои причины полноты. Кто-то ест много, кто-то двигается мало, а кто-то — переживает излишне. В любом случае, получается, что основная причина — невнимание к себе, незнание своих истинных потребностей. Вот ты, например. Твоя основная причина набора веса — психологическая. А еще — отсутствие системы. То есть, ты на свои желания и потребности твоего тела почти не обращаешь внимания. Ты с телом постоянно воюешь. А надо — понимать, что ты хочешь, что чувствуешь. И с телом договориться. Ну и еще, конечно, подобрать для себя такую систему питания, чтобы тебе нравилась, и стройности не препятствовала.

— А разве такое вообще возможно? Ну, с телом договориться?

— Конечно, ты просто попробуй.

— А как?

— Да очень просто. Напиши своему телу письмо, попроси у него прощения, что на него и его нужды внимания не обращала. Пообещай, что станешь о нем лучше заботиться, действительно его любить. А тело у тебя очень благодарное, очень чуткое. Оно с радостью отзовется на твое желание подружиться с ним, это я тебе обещаю.

— И все? Вот так вот просто? — изумлению Нины не было предела.

— Почти, — наконец рассмеялась Мастер Стройности. — Чтобы процесс быстрей пошел, ты Волшебный Эликсир по утрам приучай себя пить. Про разумные физические нагрузки не забывай. Да постоянно занимайся, а не время от времени, наскоками, как ты привыкла. Ну и, конечно, систему питания для себя выбери. Да не диету, на которой посидела-посидела, а потом сорвалась, и давай хомячить все подряд! Когда выбирать еду станешь — к телу своему прислушивайся, оно у тебя мудрое. Будешь его слушать — очень быстро постройнеешь. А я тебе в этом деле помогу, обещаю.

— Так, погоди, дай повторю. Значит, с телом подружиться — это раз. К себе прислушиваться, с телом не воевать, а, наоборот, хвалить, любить и уважать. Потом, понять, зачем мне стройность — это два. Нагрузки и питание, это три…

— Да, а в твоем случае дополнительно — обязательно помочь еще кому-нибудь про Мастера Стройности узнать, и дорогу к желанной форме одолеть.

— Так ты что, не только мой личный Мастер?

— Нет, у каждого человека такой есть. Свой собственный. Просто, кто-то с ним может подружиться и договориться, а кто-то — нет. Кому-то это вообще не надо, ему и так хорошо. А до кого-то его Мастер годами достучаться пытается. И иногда это ему даже удается, вот как мне сейчас, — и Мастер Стройности улыбнулась задорной открытой улыбкой. А Нине вдруг стало понятно, на кого похожа ее гостья — да это же она сама, Нина, только очень стройная, очень изящная, такая, какой она могла бы быть, если бы не… Но женщина тотчас отогнала от себя мысль, которая загоняла ее в расстройство, и подумала новую. «Такой, какой я стану уже совсем скоро!»

— Молодчина! — похвалила гостья Нину. — Так держать! Будешь хорошие, красивые мысли думать, да еще со своими эмоциями работать научишься — и лишний вес тебе вообще никогда страшен не будет! До встречи! Знай, что я всегда рядом. Часто показываться я тебе не могу — нам не положено. Но ты всегда можешь получить от меня ответ — только письмо напиши. А еще лучше — сказку. Или поиграй. В игре вообще все проблемы на раз решаются!

И Мастер Стройности исчезла. А счастливая, радостная и на сей раз неколебимо уверенная в успехе Нина, произнесла:

— Ну что, дорогое мое тело! Давай побеседуем? — и, взяв в руки ручку, уселась с тетрадкой к столу.

Сказ о том, как Красна Девица к Яге-Ягине за наукой ходила

…Лямки мешка оттягивали плечи, косища при каждом шаге шлепала по ягодицам, ноги, хоть и обутые в удобные лапотки, натруженно болели, а лесные комары, окончательно обнаглели, и зудели не переставая, так и норовя укусить в незащищенную шею или руки. Я вяло отмахивалась от них веткой клещевины. Отгонять мелких кусачих мерзавцев более энергично сил не осталось, а мята, соком которой я натерлась перед выходом из дому, видимо, уже не действовала…

Так, погодите!

Какой мешок? Откуда я знаю, что именно его лямки, а не, скажем, какого-то рюкзака, давят мне на плечи?

Какая коса, я стриглась всю жизнь! Даже в школе ниже плеч волос не носила, а уж про косу речи вообще никогда не было!

Какие лапти??? Всю дорогу в обуви на каблуках хожу, даже кроссовки не люблю, а тут — лапти???

Да и еще — клещевина, мята, соком которой я дома… Где???? Где я вообще?

Панические мысли бились в голове пойманными птицами, я пыталась притормозить, но ноги сами несли меня дальше — куда, я понятия не имела…

Ничего себе ситуация — засыпаешь в собственной постели, зла никому не делаешь, просыпаешься — невесть где, в сарафане (взгляд вниз позволил в этом убедиться) и лаптях, причем, ноги тебя сами куда-то несут!!! Люди, помогите!!!!

Пара щипков за бедро убедила меня в том, что я не сплю, и происходящее реально, хотя совершенно невозможно с точки здравого смысла. Паника нарастала, ноги целенаправленно шагали в неизвестном направлении. Судорожно оглянувшись увидела лесную глухомань. Стежку, по которой я шла, со всех сторон окружали огромные деревья, густой подлесок и трава по пояс ненавязчиво указывали на то, что людей тут отродясь не водилось. Щебетали птахи, в кустах кто-то шевелился, и мне с перепугу показалось, что сейчас на тропинку передо мной выскочит какой-нибудь дикий, и, естественно, кровожадный, зверь, возжелавший закусить бедной мной… Мама!!! Спасите, люди добрые!!!

Тропинка вильнула, и моим глазам открылось еще более странное зрелище — высокий, в рост человека забор из неошкуренных, заостренных сверху бревен, на которых были насажены… черепа! Господи, куда я попала?

Черепа насмешливо пялились пустыми глазницами, я икнула от страха, но мое тело, независимо от моей воли и желания целенаправленно двигалось к «милому» сооружению. Поглощенная попытками вернуть контроль над собой, чтобы развернуться и убежать, я не заметила, как оказалась перед массивными воротами, одна из створок которых была открыта. В воротах, прислонившись плечом к бревну проема, стояла статная высокая женщина в длинном белом славянском платье, вышитом по подолу и рукавам красными узорами. Поверх была накинута волчья шкура, как мне со страху показалось, снятая со зверюги целиком. Красивое лицо выражало сдержанное любопытство, на голове красовалась какая-то сложная конструкция из платка и налобной повязки, через плечо была перекинута длинная, чуть не до колена, темно-русая коса.

— Ну здравствуй, путница! А я-то чую, что русским духом запахло! — и хозяйка явственно повела носом, принюхиваясь. Я сглотнула. Глаза ее отливали малахитом, и таили в себе какие-то колдовские тайны. — Зачем пожаловала? Дело пытаешь, али от дела лытаешь?

— Здравствуй, матушка! — горло пересохло, и изо рта вырывался какой-то неразборчивый хрип. — Пришла я твоей пищи отведать, да силу свою изведать! — Что характерно, несмотря на то, что слова произносила я, было полное ощущение, что говорятся они без моей воли и участия.

— О, как! — усмехнулась женщина. — Давненько ко мне с этой целью девицы-красавицы на забредали! Ну, раз так, заходи, коли не шутишь, да стражей моих не боишься! — Она отступила во двор, а ближайший ко мне череп развернулся, и сверкнул огнем из пустых глазниц. Я подскочила, и нутром — иначе не скажешь — услышала злобный хохот. Трусливо оглянувшись, обнаружила, что деревья за моей спиной сомкнулись, скрывая тонкую тропку, по которой я пришла. Пути к бегству были отрезаны, и я обреченно шагнула вперед.

За моей спиной ворота с надсадным скрипом затворились, и в специальные стальные ушки лег новехонький тесовый брус, толщиной с мою ногу, а девушка я не маленькая. Затравленно оглядевшись, обнаружила прямо перед собой широкий двор, в центре которого красовалась классическая, как из фильмов-сказок, избушка на курьих ножках — небольшая, но ладная, с крытой дерном крышей, парой маленьких окон с открытыми ставнями, и резным коньком над слуховым окошком. Курьи ноги тоже имелись — пара огромных, когтистых лап, торчавших из-под самого домика. Казалось, что дом, как наседка, присел на эти самые лапы отдохнуть.

— Ну, как дальше-то, знаешь? — поинтересовалась хозяйка, с интересом разглядывая мое недоуменное лицо.

— Избушка-избушка, стань ко мне передом, а к лесу задом? — робко почти прошептала я фразу, известную с детства всем нормальным русским детям. Ничего не произошло, дом даже не пошевелился.

— И что, это все, на что ты способна? — съязвила женщина.

— Избушка-избушка… — громче повторила я. Избушка поднялась на свои курьи лапы, тьфу, ножки, и насмешливо покачалась на них. — Стань ко мне передом, к лесу задом! — продолжила я уже более уверенно. Наглая изба и не думала поворачиваться, только, будто издеваясь, почесала одной лапой другую. С крыши посыпалась труха, и из дому раздался звук чего-то упавшего, и басовитый обиженный мяв.

Хозяйка продолжала пронзительно на меня смотреть, и я вдруг отчетливо осознала, что это — какое-то испытание, и если я его не пройду, то не получу чего-то очень важного.

И тут я разозлилась — это, вообще, что такое? Непонятно, каким образом вытащили из постели, сюда приволокли, невесть, во что обрядили, черепов на забор понатыкали, избу странную подсунули, да еще и издеваются?! Ну уж нет, не на ту напали!!!

Подбоченясь, я гаркнула во всю мощь собственных легких:

— А ну, избушка, стань по-старому, как мать поставила! Повернись ко мне передом, а к лесу задом! — и топнула ногой со всей мочи!

То ли мне показалось, то ли впрямь тут обычные физические законы как-то криво работали, но от моего возмущенного притопывания вредная изба скоренько развернулась, открыв взору лесенку из трех ступеней, и дверь, ведущую внутрь. Хозяйка неопределенно хмыкнула, и первой поднялась в дом.

— Заходи, гостьей будь! — уже более приветливо произнесла она, обводя рукой горницу. Пара шагов через темные сени, и я тоже оказалась внутри. Как ни странно, изнутри избушка была больше, чем представлялось снаружи. Тут помещалась огромная беленая русская печь, расписанная затейливыми узорами, добротный дубовый стол посредине, пара лавок по бокам от него и стул с высокой резной спинкой. Пара цветастых занавесок отделяла еще какие-то помещения, по стенам и под потолком были развешаны пучки пахучих трав, к стене был прислонен ухват, на окнах висели вышитые занавески. — Присаживайся, в ногах правды нет. Чай, голодная с дороги? — участливо спросила женщина.

Я хотела, было, отказаться, но желудок предательски заурчал, а ноги загудели, как высоковольтные провода. Я устало опустилась на лавку, сняв, наконец, заплечный мешок, и благодарно кивнула.

Хозяйка тут же ловко достала из печи горшок с умопомрачительно пахнувшей кашей, налила в пузатую кружку молока из кринки, поставила передо мной миску с едой, в которую от души шмякнула ярко-желтого масла, и отрезала огромный ломоть мягчайшего хлеба. Желудок выдал очередную голодную трель, а я попыталась вспомнить о том, сколько вредного холестерина и не менее вредного глютена содержится в этом пиршестве, и ужаснуться размерам порции. Однако, и в этот раз тело мое отказалось выполнять мои приказы, и питаться по меркам просвещенного XXI века. Руки сами жадно схватили ложку, и я принялась уписывать за обе щеки угощение лесной ведуньи.

Хозяйка строго взглянула на меня — видимо, я нарушила какой-то запрет, но остановиться сил у меня не было. Она с минуту поглядела на меня, вздохнула, и наполнила и свою миску. Ела она степенно и неспешно, в отличие от оголодавшей меня, спину держала прямо, будто спинка на ее стуле ей и вовсе нужна не была, чинно отпивала молоко из своей кружки, иногда промакивая рот хлебом.

Наконец, я утолила свой голод, и с извиняющимся видом посмотрела на нее. Губы выдали:

— Благодарствую, матушка! — а голова попыталась склониться в поклоне, но замаха я не рассчитала, и вписалась аккурат в столешницу. От звонкого «Бам!» я очень смутилась, потерла лоб, и попыталась сделать вид, что так и было задумано, вскочила, старательно собирая посуду со стола, желая быть полезной.

— Сядь уже, горе мое! — прикрикнула она, и я шлепнулась на лавку. — М-да, беда с девкой! Кто ж тебя так заморочил-то?

— Вот и я хотела бы знать! — хотела воскликнуть я, но губы отказывались размыкаться.

Все так же внимательно глядя на меня, хозяйка облизала деревянную ложку, и стукнула ею меня в лоб. Раздался еще один звонкий «Бамммм!», а мне показалось, что у меня из глаз посыпались искры. Лоб мигом заболел, а, схватившись за ушибленное место, я с ужасом почувствовала, как прямо под пальцами наливается огромная, размером с куриное яйцо, шишка.

— Уйййй! — взвыла я. — За что??? — я свела глаза к переносице и вверх, пытаясь разглядеть поврежденное место, но, ясное дело, мне это не удалось.

— Зато морок спал, — весомо обронила хозяйка.

— Да уж, морок-то спал, а вдруг вы мне лоб проломили?! — вопила я.

— Да нет, лоб у тебя крепкий, чугунный, наверное, раз даже ко мне тебя в поисках ответа занесло! Ну ничего, третий глаз прорежется — поумнеешь! — и с этими словами она поднялась из-за стола, и принялась собирать пустую посуду.

— Что у меня прорежется? — я честно хотела заорать, но изо рта вырвалось какое-то сипение. Я представила у себя на лбу третий глаз — серый, как пара моих родных, и такой же любопытный. — Мамочки мои!

— Что же за девицы такие невежественные в твоем мире-то? И по возрасту уже и вовсе не в девки, а в бабки годишься, а все еще вопросы такие глупые задаешь, и мысли такие нелепые думаешь! К Бабе-Яге в гости напросилась, пищи ее, не спросясь, отведала, помощи попросила — а все не скумекала, что к чему?

— Куда-куда я попала? К кому? — ошарашенно спросила я, продолжая потирать пострадавший лоб в надежде, что шишка под пальцами рассосется. В голове щелкало, кусочки мозаики вставали на место. И вправду — избушка на курьих ножках в лесной глуши, забор с черепами, ступа с помелом, что я во дворе приметила, да сознанием не зафиксировала, а сейчас вот, всплыло… И кто тогда моя дорога хозяюшка, как не Баба Яга?

— Мамочки! — придушенно пискнула я, оставляя шишку в покое. — А как я тогда… куда же я… а домой? — глаза наполнились слезами, а голос задрожал.

— Ты себе силы просила? Просила! Науки хотела? Хотела! Вот и получи! Да учти, раз ко мне попала — значит, и впрямь, Сила у тебя есть. Да только найти ее ох, как непросто! Завтра дела у меня, а тебе я работу дам, пока их справлять буду. Управишься — помогу, нет — не обессудь…

— А… что вы со мной сделаете? — решила уточнить я. — Съедите, а череп на оставшийся кол на заборе повесите? Там одного не хватает, да? — я тряслась всем телом, пытаясь забиться в уголок.

— Что, в твоем мире все еще этим россказням про меня верят??? — грозно вопросила Яга, нависая надо мной. — Тьфу, а еще ученые! — и она, собрав посуду, ушла куда-то на улицу.

Я получила возможность немного перевести дух, и собрать мысли в кучу. Значит так, я как-то оказалась в сказке. Или, может, параллельном мире? На самом деле, это не важно. А важно — как домой вернуться? И что будет, ежели я поручения Яги не выполню?

Голова под тяжестью мыслей склонилась на руку, захотелось завыть от безнадеги и неизвестности…

— Ну ты и… фифа! — раздалось откуда-то сбоку. — Так матушку разозлить! Давненько я такого не видал!

Я оглядела горницу. Никого не было видно, никто не заходил… У меня что, совсем крыша съехала? Хотя куда уж больше…

— Не, пока не съехала, не боись! — раздалось оттуда же, и на хозяйское место вспрыгнул черный кот. Нет, не так. Не кот — котяра! Огромный, черный котяра, размером с большого мейнкуна или маленькую рысь. У него были роскошные усы, белая манишка и белые же носочки на передних лапах. Роскошный хвост обвил задние, и красавец, не мигая, уставился на меня круглыми зелеными глазами. Такими же, как у ушедшей куда-то Яги. Может, это она кошкой обернулась? А что, с нее станется… Наверное…

— За комплименты спасибо, — произнес кот. Да-да, именно кот! Но я решила уже ничему не удивляться. — Раз ты так красиво меня описала, так и быть, отвечу на твои вопросы, — и Котяра принялся вылизывать правую переднюю лапу острым розовым язычком.

— А тебя… вас… как зовут? — поинтересовалась я, тут же себя обругав. Умнее не могла вопроса придумать?

— Котофей Мурлыкович я, но ты, так и быть, можешь без отчества обращаться, — Кот с умилительно серьезным видом принялся вылизывать вторую лапу.

— А она что — правда Баба Яга? — спросила я, воровато оглядываясь.

— Правда-правда, — подтвердил Кот.

— А почему молодая? — уточнила я.

— А у нее возраст под настроение. Сегодня с утра хорошее было. Пока ты не появилась, — с издевкой добавил кошак, когда я облегченно выдохнула.

— А она меня точно не съест? — задала я мучивший меня вопрос.

— Дева, ты дура? — спросил кот, выразительно постучав себя лапкой по лбу. — У нее больше такого не спрашивай!

— Даааа, а черепа тогда откуда?

— По статусу положено, — загадочно ответил кот, и, спрыгнув со стула, величественно удалился, задрав хвост трубой. — Завтра договорим! — донеслось откуда-то из-за занавески.

— Ну что, гостья, утро вечера мудренее, — заявила Яга, заходя в дом с вымытой посудой. — Нынче спать ложись, а утром побеседуем.

Мои глаза закрылись сами собой, и я, как мне показалось, уснула там, где и сидела.

Выплывая из сна без сновидений, я страстно надеялась, что все это — Баба Яга, говорящий кот, черепа на заборе и прочая небывальщина мне просто привиделись.

— Ну пожалуйста! Пожалуйста-пожалуйста-препожалуйста, — умоляла я про себя неизвестно, кого. Надеждам не суждено было сбыться — в приоткрытое окошко ворвался порыв свежего ветра, принося с собой запахи утреннего леса, в комнате явственно ощущался древесный аромат, который бывает только в деревенских домах, постель, на которой я лежала, была непривычной, но удобной — в меру мягкой, в меру жесткой, голову по-прежнему оттягивала коса. М-дя, проснуться по-настоящему, у себя дома, не получилось…

Мои попытки огорчиться и как следует пореветь по этому поводу не увенчались успехом — мне на живот свалилось нечто, весьма увесистое, и принялось топтаться четырьмя лапами, будто устраиваясь поудобнее. Черная морда с длинными усами почти тыкалась мне в лицо.

— Котофей! — возмущенно зашипела я, пытаясь спихнуть лохматого нахала прочь.

— Не ори! — громким шепотом заявил кот, опасливо оглядываясь. — Матушка скоро проснется, а она не любит, когда долго разлеживаются. Да и дела у нее, — загадочно добавил мой ранний визитер.

Я глянула в окно — создавалось ощущение, что рассвет еле-еле забрезжил. На улице уже развиднелось, конечно, но до времени моего обычного подъема было еще ой, как далеко.

— Отстань, дай поспать, — простонала я, пытаясь натянуть на голову подушку.

— Некогда спать, поднимайся, давай! Будешь лениться, самые каверзные задания получишь!

— Кто тут ленится? Я силы восстанавливаю! Вчера еле живая сюда доползла! — возмущалась я, тем не менее, садясь. Прислушавшись к себе, с удивлением обнаружила в теле отвратительную бодрость — ничего нигде не болело, не тянуло, не скрипело, и вообще, казалось, что я скинула лет двадцать — настолько чудесно мне было. Кот удовлетворенно уставился на меня, как будто мое отличное состояние было целиком и полностью его заслугой. — Ну ладно, твоя взяла. Умыться-то где можно?

— Там, — котяра неопределенно махнул лапкой в сторону выхода из горенки, завешенного цветастой занавеской. — Ты сначала скажи, дева, как тебя звать-величать? А то неудобно как-то без имени-то…

— Ой, правда! Что-то я не представилась, — и я набрала воздуха в легкие, чтобы назваться, однако странный кот прикрыл мне рот лапкой.

— Ты правда хочешь, чтобы в этом мире звучало твое имя из того, твоего который? — понизив голос и серьезно глядя мне в глаза уточнил он.

— А что не так с моим именем? — удивилась я, тоже переходя на шепот.

— У вас что, правда так все запущено? — изумился Котофей. — Так-то истинное имя — это власть над человеком. Да и не только человеком, кстати. Хотя… Истинных-то у вас как раз и нету…

— И что делать? Истинного нету, то, которое есть, называть нельзя — тогда как? — озадачилась я.

— А ты спроси, да к себе прислушайся — вот и узнаешь, — загадочно произнес кот, удобно устраиваясь на нагретом мною месте.

Вот странно, отношения у меня с моим именем были напряженные — в детстве мне оно не нравилось, казалось мне слишком простым, хотелось другого. Потом я привыкла, и даже полюбила его, так что теперь совершенно не представляла, как могла бы зваться иначе. И как же мне называться в этом странном мире? Следуя Котофееву совету, я прислушалась к себе.

— Огнедара… Огнедара… Огнедара… — нарастало где-то внутри. Я покатала имя на языке. Странное, завораживающее, яркое, взрывное… Оно как-то сразу легло к сердцу, и я произнесла его вслух.

— Огнянка, значицца, будешь, — резюмировал кот, спрыгивая на пол, и — хвост трубой — показывая мне путь к месту омовения.

Вернувшись в избу, которая с утра снова присела на свои курьи ножки, будто подремывая, я застала нашу хозяйку почти готовой к выходу. Во всяком случае, была она полностью собранной, в накинутой на плечи волчьей безрукавке, опоясанной широким тяжелым поясом со множеством прикрепленных к нему интересных штуковин непонятного мне назначения. Слегка нахмуренные брови и взгляд в себя ясно показывали, что Яга припоминает, все ли нужное захватила.

— А, вот и гостья моя припожаловала! Утро доброе, Огняна!

— А… Как вы узнали? Я же вам не представлялась?

— Умнее ничего не нашла спросить? — ехидно прошипел Котофей из-за спины.

Яга тонко улыбнулась, не ответив, и продолжила:

— Ну что, я по делам, а ты, гостьюшка, уж будь добра, каши навари, дом прибери, баньку к моему возвращению истопи. Да, и огородик прополи. Да не тот, что перед тыном, а тот, что за тыном, — и хозяйка, оглянувшись напоследок, стремительно вышла из дому. Я кинулась за ней следом, ибо половина сказанного мне понятна не была.

— Эээээ… Бабушка… Матушка Ягиня! А как я все это сделаю, коли ничего из перечисленного не умею?

Ягиня вопросительно подняла вверх соболиные брови:

— Что, ни кашу варить, ни порядок наводить?

— Да нет, не совсем же я безрукая… — мне почему-то стало немного стыдно за то, что управляться с деревенским хозяйством я не умела. — Только вот в городе всю жизнь прожила, как бы не спалить чего…

— Так то Котофей поможет! Да, Котофеюшка? — и белая, мягкая, совсем не крестьянская рука погладила подошедшего котяру по голове.

— Дааааа, матушка, дааааа, Ягинюшка, как скажешь! — буквально ворковал кот, млея от ласки, и умудряясь при этом тереться о колени хозяйки.

— Ну вот, все в порядке будет! Котофея слушайся, да работай с прилежанием, все и получится! Да крупу для начала перебери, а то я там, в мешке, немного напутала, — и Ягиня, залихватски свистнув, подозвала к себе метлу и ступу. Одним движением как будто перетекла внутрь, только сапожки золотые мелькнули, и, взмахнув помелом, взвилась в воздух. — И помни — не выполнишь, что наказала, дальше помогать не буду! — донеслось издалека.

Котофей, преданно помахав Яге лапкой, вновь обрел свой обычный нагло-ленивый вид. Хотя умудрялся выглядеть обеспокоенным.

— Да уж, огород за тыном, ну-ну… — бормотал он себе под нос, но так, чтобы я слышала.

— А что не так с огородом? — поинтересовалась я, направляясь к дому.

— Да так, сама потом увидишь, — напустил на себя загадочный вид вредный кот.

Изба, тем временем, тихохонько повернулась ко мне задом, то есть крыльцо с дверью снова оказалось с другой стороны. И, как ни в чем, присела на курьи лапы, тьфу, ноги. Если бы у нее были глаза и рот, то она явно делала бы вид «А я тут ни при чем, совсем я ни при чем!» Хотя… Она и так отлично справлялась с задачей показать мне, что я тут никто, и звать меня никак.

Однако, я помнила, что нужно делать. Подбоченясь, я гаркнула, как вчера:

— А ну, изба, стань по-старому, как мать поставила! Повернись ко мне передом, к лесу задом! — и ногой топнула для пущей убедительности.

Изба, кряхтя и поскрипывая, нехотя развернулась, как было велено.

— Вот то-то же! Смотри у меня! — сурово погрозив ей пальцем, я вошла внутрь. — Ну, с чего начнем?

— А это уж ты, Огнянка, сама решай, с чего тебе начинать, — попытался слиться кот, начиная просачиваться в горенку, где я ночевала.

— Э, нет, дорогой, так не пойдет! А ну, давай, командуй!

— Командуй! Вот это дело! — черный хитрец мигом вернулся, уселся на Ягинино место, и начал распоряжаться. — Думай! Яга вечером вернется, ей что надо будет?

— Что? — непонимающе переспросила я.

— Сказки, сказки вспоминай! — закатил глаза кот. — Ты меня сначала…

— Напои-накорми, в баньке попарь, да спать уложи? — в тон ему продолжила я.

— Точно! — заявил Котофей.

— А огород? Да еще за тыном? — уточнила.

— Ну, в огород лучше к ночи не соваться, — поскучнел кот.

— И что там за огород такой? — задумчиво протянула я. Сил не было, как любопытно стало!

— Ээээ, ты сначала есть приготовь, дом прибери, а потом и в огород пойдешь, — посоветовал Котофей. И добавил чуть слышно — А то кто тебя знает…

Мешочек с крупами, как оказалось, содержал в себе целых три ее вида — гречку, пшено и горох. Ну и кучу мусора, разумеется. Чувствуя себя Золушкой, высыпала часть крупяной смеси на стол, и начала разбирать на четыре кучки. Было скучно, я злилась, крупинки сыпались на пол, труха разлеталась в стороны…

Спустя какое-то время отделенная мною часть оказалась разобрана. Вздохнув, выбралась из-за стола, и пошла поискать на полках три миски для круп. Но, не успела я отвернуться, как стол, будто норовистый конь, переступил ножками, и все плоды моего труда пошли насмарку — крупа снова перемешалась с мусором! А чтобы уж наверняка мне поработать, противный стол еще и волну пустил по столешнице!

— Ах ты, вредная деревяшка! — завопила я, бросаясь обратно. — Ты что натворил! Ты мне всю работу испортил! — От обиды и злости хотелось плакать.

— М-дя, беда с девкой! — повторил Котофей, который за все время моих крупяных мучений даже словечка не промолвил, даже не мурлыкнул ни разу — все сидел, и вылизывался!

— Что беда, что беда! Ты посмотри, что он натворил! — И я, потрясая кулаками, подскочила к столу, обуреваемая жаждой мести.

— Ты правда думаешь, что стол поколотишь, и тебе легче станет? — серьезно спросил кот.

— А что мне с ним делать? Мне опять все перебирать сначала! И так хлопот полон рот, а тут еще этот… этот… злодей деревянный! — И я в отчаяньи топнула ногой. Дом отчетливо покосился. — Ой! — только и сказала я, шлепнувшись на лавку.

— А ты вспомни, как ты крупу перебирала, о чем думала — это раз. А два — ты еще подумай, доброе слово и кошке приятно. Вот я к тебе почему со всей душой? Потому что ты ко мне со всей душой с самого начала!

— Ха, так то — кошка, в смысле, кот, а то — стол! Кот — живое существо, а стол — бездушная деревяшка! Или… Ты что, хочешь сказать, что стол живой? — глаза мои сами собой полезли из орбит, а в голове ощутимо защелкало. — Это что же — стол живой, и дом — живой… И с ними что, договориться можно???

— А ты попробуй, — спокойно посоветовал Котофей.

— Ладно, — недоверчиво протянула я, и, чувствуя себя неимоверно глупо, погладила столешницу. — Хороший столик, красивый, добротный… — Дерево под моими пальцами вдруг потеплело, и я, осмелев, продолжала — А давай, ты мне поможешь, а я тебя потом помою? Будешь чистенький, умытенький, еще красивее станешь…

Я почти уже не удивилась, когда столешница снова пошла волнами, и образовала четыре аккуратных выемки, ровно под все крупы и шелуху.

— Ух ты! — восхитилась я. — Как удобно! Спасибо тебе, столик! — И стол как будто засиял от радости. Создавалось ощущение, что, будь у него хвост, он бы сейчас этим самым хвостом радостно завилял. — Ага! Я поняла! Тогда попробуем еще… — Мне в голову пришла гениальная мысль. — Крупиночки мои, хорошенькие, а давайте вы сами сейчас по ямкам раскатитесь, и от шелухи очиститесь? Вы вон какие красивые, сильные, кашка из вас вкусная получится!

Но крупинки шевелиться не собирались. Я еще какое-то время подлизывалась к крупе, а Котофей, наблюдая за моими потугами, покатывался со смеху. Минут через пятнадцать я сдалась, и вопросительно на него посмотрела:

— Ну? Почему со столом получилось, а с крупой не выходит? Она что, дохлая? — возмутилась я.

— Ээээ, ты поосторожней со словами, а то кашу-то для Ягини из чего варить будешь? — ржал кот. — А если не додумалась еще — это твой урок, вот и не работает.

— То есть я должна сама, по старинке, ручками? Ладно, — тяжко вздохнула я. — Значит, злиться и раздражаться не надо? Пробуем…

И я принялась перебирать крупы. Попутно вспомнила, как бабушка давно, в далеком детстве, учила меня это делать. Как объясняла, какие крупинки оставлять, а какие — выкидывать. Как пела красивые протяжные украинские песни, а я ей подтягивала… Не ожидая сама от себя, я запела: «Наталооооочка-полтавочка, полтавскоооого рооду…» И «Дивлюсь я на небо, тай думку гадаю…» И «Нiч яка мiсячна…» И «Моя ж ты голубка, сидай бiля мене…» Словом, крупы кончились раньше, чем песни, а сердце мое будто умылось и очистилось в этих чудных воспоминаниях…

— Ну вот, — довольная, произнесла я, пересыпая отобранную крупу в найденные миски, и выкидывая мусор. — Одна задача решена, сейчас кашку сварим…

Примерно тем же макаром, то есть, договариваясь со всем подряд — начиная от огня в печке, и заканчивая печной заслонкой, я поставила чугунок с пшенкой, залитой молоком, готовиться, и приступила к уборке.

С песнями и прибаутками работалось легче. Я начала получать удовольствие от простых действий — помыть, протереть, поставить на место, любовно поправить… Даже паутина по углам меня не особо напугала, хотя должна была бы — пауков я не люблю, а серые полотнища, что я наматывала на влажную метлу, напоминали, скорее, знамена, а не тонкие кружева.

Наконец, и с уборкой было покончено, из печи потянуло вкусным запахом пшенной каши, и я, удовлетворенно вздохнув, оглядела дело рук своих.

— Эх, хорошо! — потянулась я, и тут вредная изба перевалилась с боку на бок, встряхнулась, как собака, и, к моему ужасу, в доме все вновь стало так, как было до моей уборки! — Ах ты…! — начала было закипать я.

— Огнянка! — рявкнул кот. — Вот уж точно, не впрок наука, беда с девкой! Я тебе что говорил? Ты в чем только что убедилась?

— Эх, вот с самого начала отношения у меня с этой избой не заладились! — все еще кипя, думала я. А вслух произнесла: — Избушечка моя хорошая, избушечка моя пригожая…

— Красотулечку забыла! — ехидно напомнил Котофей.

— Слушай, а ты откуда мультики наши знаешь? — подозрительно обернулась я.

— А ты что, думаешь, мы тут ботфортом консоме хлебаем? — Вальяжно поинтересовался кот. — Не верю! Не натурально ты избу уговариваешь!

— А чего она…? — возмутилось было я, но избу снова тряхнуло, а вокруг стало только грязнее. — Нет-нет-нет, не надо, пожалуйста! — я бросилась к стенке, и начала ее гладить. — Нет, ну правда, а чего ты вредничаешь? Я же тут человек новый, порядков ваших не знаю, а ты…

— Может, я такая вредная, потому что у меня велосипеда нету? — раздалось где-то в мозгу не менее ехидное, чем Котофеево. Представив себе избушку на курьих ножках, рассекающую на велосипеде, я, икая от смеха, сползла по стенке.

— Ну ладно, велосипед я тебе точно тут не найду, а что еще ты хочешь? — отсмеявшись, спросила я у избы.

— Вот, сразу бы так! Ты избушку-то уважь, обратись ко мне, как положено…

— Господи, да как положено-то??? Надоели мне ваши загадки!

— Ха! Загадки ей наши надоели, Котофей! Это еще матушка Ягинюшка их тебе не загадывала!

— Ладно! — я выскочила на улицу, и поклонилась избе в пояс. — Матушка избушка, не серчай, не мешай, а помогай! Дай мне грязь всю разгрести, да порядок навести! — с досады стихами заговорила я. — Кстати, тебе же самой лучше будет!

— Ну вот, другое дело! — Избушка приосанилась, и как будто даже стала выше ростом. — Что ж, девица, заходи, да порядок наведи!

Я вернулась внутрь, и снова схватилась за ведро и тряпку.

— Ты такая чистоплотная, или такая глупая? — минут через пять поинтересовался Котофей, наблюдая за моими манипуляциями.

— А что? — пропыхтела я, снова пытаясь достать наросшую паутину.

— Ты где? В сказке! Тут все живое! А значит…

— С ним договориться можно! — я продолжала яростно орудовать метлой.

— И? — подводил меня к какой-то мысли Котофей.

— И? — пыхтела я, наматывая седьмой круг из паутины.

— Что, некогда думать, прыгать надо, да? — кошачий голос был полон яда.

— Да что мне сделать-то??? — я отшвырнула метлу, и подбоченилась.

— Как что? Представь, что все чисто! — рявкнул кот, совсем потеряв терпение.

— О, Боже! Ладно, попробую, — и я закрыла глаза. Так, чисто… Окна блестят, стены белые, без единого пятнышка, столешница сияет чистотой, плита отмытая… Конец моим мечтанием положило испуганное кошачье шипение. Я осторожно открыла один глаз, и обомлела — передо мной, сияя чистотой и всеми современными наворотами, раскинулась модерновая студия, с самыми крутыми кухонными приборами. Ух ты! Я о такой только мечтала, проглядывая журналы и сайты! Очарованная, я пошла прогуляться по этому кремовому чуду, прикасаясь пальцами к гладким поверхностям. Вот это — настоящая, прямо стерильная чистота!

Шипение стало яростным, и я немного пришла в себя. В глаза бросился чугунок с кашей, инородным телом смотревшийся на керамической варочной панели. Под потолком, вцепившись когтями в бежевые жалюзи, висел Котофей, и самозабвенно ругался на своем кошачьем наречии, видимо, от потрясения напрочь забыв человеческую речь.

— Кис-кис-кис! — поманила я, подходя поближе. Кот разжал когти, и увесистая тушка плюхнулась мне в руки.

— Верни!!! Верни, как было, скаженная! С тебя Яга три шкуры спустит, как вернется! Ты что, с глузду съехала?!!! А ее травки любимые? А печка? Спать-то теперь где???

На мой взгляд, аккуратный ряд дизайнерских баночек с травками, каждая из которых была подписана красивым витиеватым почерком, и роскошный белый кожаный диван, с небрежно наброшенной на него медвежьей шкурой, были гораздо симпатичнее бессистемно развешенных пучков и малофункциональной русской печи, накрытой все той же шкурой… Но — хозяин — барин. Эх, вот бы мне это умение дома! Я бы такой ремонт себе забабахала!

— Очнись, скаженная! Вертай все назад, пока живая! — Котофей, не на шутку напуганный произошедшими переменами, вцепился когтями в мою руку, исцарапав до крови.

— Эх, не понимаешь ты ничего в настоящем дизайнерском искусстве! — вздохнула я, и прикрыла глаза, воспроизводя картинку начисто убранной избы Ягини. Судя по облегченному кошачьему вздоху, все вернулось на круги своя.

Однако, полюбоваться на дело моей фантазии мне не дали. Котофей начал настойчиво направлять меня к выходу:

— А пойдем-ка огородик полоть, — с угрозой в голосе пыхтел он, лбом подталкивая меня под колени. — Пойдем-пойдем, а то Яга вернется, ух, влетит тебе, коли не успеешь!

Забыв про странные ужимки Котофея в отношении огородика «за тыном», и движимая лишь любопытством, я двинулась в указанную сторону. Оказавшись на месте, я аж присвистнула — казалось, траву на этом «огородике» не пололи от слова «совсем». Кот, почему-то растеряв свою обычную болтливость, затравленно озирался, и поторапливал:

— Скорей, скорей! Чего стоишь, поли давай!

Я вздохнула, и взялась за первый пучок травы…